Форум » » Слеш и полный бред * (продолжение) » Ответить
Слеш и полный бред * (продолжение)
Io: Вдруг кто не прочел анотацию: Эта тема создана согласно ст. 28, ст. 29 (п.1,п.3,п.4,п.5 Конституции Российской Федерации, а так же ст. 138 Гражданского кодекса Российской Федерации. Подробно: ст. 28 Конституции РФ гласит: каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать собственную религию [….] иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. ст. 29 Конституции РФ п. 1 гласит: каждому гарантируется свобода мысли и свобода слова. п. 3. Никто не может быть принужден к выражению своих мыслей и убеждений или отказу от них. п. 4 каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить информацию любым законным способом. п. 5 гарантируется свобода СМИ. Цензура запрещается. ст. 138 ГК РФ гласит: в случаях и в порядке, утсановленных настоящим кодексом и другими законами, признается исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юр.лица на результаты интеллектуальной деятельности […]. Использование результатов интеллектуальной деятельности [….] может осуществляться третьими лицами только с согласия правообладателя. Здесь вы прочтете фанфики и прочий бред, который родился в мозгу правообладателей, не имеет никакого отношения к действительности и представляет собой развлекалово. Он снова приехал домой поздно. Не так, чтобы очень… не так, чтобы Саша уже начал переживать. Рукопожатие. Быстрое объятие. Легкий поцелуй. - Пробки? - Нет. Они не привыкли обманывать друг друга. - Снова те же проблемы? – без злобы спросил ударник. - Да, - откликнулся Валера. - Что ты решил? - Как всегда, ничего. - Вы поговорили? - Нет. - Ты боишься? - Я не знаю. - Я приготовил ужин… - Спасибо, я с удовольствием поем… Саша разогревает картофель с поджаристой золотой корочкой и сочным бифштексом, наливает чай с вишневой косточкой, садится рядом… наблюдая за ним. Потом они вместе убирают со стола. - Ты жалеешь, что все так вышло? - Я не знаю… я просто немного растерян… совсем немного. Но… я решил другое. Все это больше не имеет никакого значения. - Ты думаешь? - Я знаю. Манякин гасит свет, прибавив температуру на котле, берет еще один плед… в феврале-начале марта так морозно, что кажется, звенящий холод пробирает до костей. Он накидывает еще один плед. - Не холодно? - Немного… Саша обнял вокалиста. - Сейчас будет теплее… Валера улыбается, Манякин чувствует это, гладит того по волосам… холодные Валеркины ступни между его ногами… он смеется. Кипелов кутается в его объятия и два пледа, наброшенные сверху… - Тебя согреть? – на ушко шепчет Маня, чуть касаясь губами. Мурашки разбегаются по всему телу вокалиста. Валера обнимает его… - Согрей… В его голосе интрига, обещание сладкой истомы… а может быть… Саша высвобождает его из плена одежды. Лерка притворно капризничает. Руки Манякина ласкают его. Лера чувствует, как жар исходит от его ладоней. Прогибаясь навстречу. Позволяя Сашиным пальцам ласкать, распаляя страсть. Настоящее не уйдет никуда.
Ответов - 22
AlexMayer: Позвольте поделицца с вами Ты нужен мне Я скучаю. До боли в сердце. До стонов, рвущихся сквозь стиснутые зубы. До слез, застилающих глаза в полутемных гостиничных номерах. Скучаю по тебе, любимый Мавробасявка, как записано в моем мобильном. Пожираю глазами стройную фигурку в джинсах и майке, спрятавшись в тени закулисья огромного фестивального поля, и страстно желаю одного: вернуться на шесть месяцев назад и остановить время. Зачем мы расстались? Не знаю ответа на этот вопрос. И ты тоже не в курсе. Всё, что мы тогда наплели друг другу – чушь. И права на существование она не имеет. Ты нашел какую-то крашеную пигалицу, и вот сейчас она тоненьким голоском капризно выговаривает тебе длинный монолог, не стесняясь окружающих, а ты с видом рыбы, выброшенной на берег, хватаешь ртом воздух, пытаясь вставить в гневную тираду хоть одно слово оправдания. Наконец, гламурненькая подружка разворачивается и слишком показушно уходит, спотыкаясь на высоченных шпильках – плохих помощницах при беге по грязному полю «Нашествия». Ты пытаешься догнать, но уже как-то вяло: - Илона… Она отмахивается ключами от машины и исчезает в толпе VIP-зоны. Замираешь с невыразимой болью во взгляде. Я чувствую эту боль вместе с тобой. Проживая. Пропуская через свою душу. Ты не нужен этой идиотке. Ты нужен мне. Оглядываюсь: Голованов и Томас развлекают «хэви-металл» байками наших девчонок, Валера курит, Маврик с невесть откуда взявшимся здесь Лефлером играют в свою любимую игру про «горячо – холодно»... Отлично. У меня было примерно полгода, чтобы понять: я не устал от твоих нежных губ и худеньких рук, от шелковой кожи и шальных зеленых глаз, не хочу «отдыхать друг от друга» и не должен «пожить отдельно, чтобы всё обдумать». Сейчас у меня есть 7 минут, чтобы доказать ЭТО тебе. Одним рывком за руку, не сказав даже «привет» - в палатку «Кипелова», на ходу делая знак Лёше – вечному «охраннику» наших с тобой спокойствия и секретности. Всё как всегда: сейчас Харёк лениво закурит возле входа в импровизированную гримерку и кашлянет, когда нужно, «поперхнувшись» крепким дымом. Едва закрыв полог – прижать к себе. Вплотную. Прервать возмущенный вскрик поцелуем. Скользнуть языком в рот, а ладонями – под футболку. - Славик… Что ты делаешь?! – вроде бы недоуменный возглас, но Максимов уже счастливо смеется, понимая без слов, принимая все условия, шутливо хлопает тебя по заднице. - Я люблю тебя, Лёнька… - вновь впиваешься в губы: у вас мало времени, и разве нужно тратить его на разговоры?
Susя: За спиной два крыла Уходили весной Мы беспечною стаей волчат; Всех беда унесла На лихих скакунах сентября – Лишь копыта стучат Да промокли два грозных крыла... В. Каменский От мирной жизни осталась только сеть морщинок у твоих изумрудных глаз. И, пожалуй, голос. А руки стали жёсткими и резкими; так не держат гитару – только оружие. - Завтра мы пойдём на разведку, - я никогда не ждал от тебя такой силы и убеждённости – даже своих точку зрения кумиров-философов ты не отстаивал с таким жаром. – Нужно знать, что творится за… - Идиот! – это я кричу? Зачем? И стискиваю приклад побелевшими пальцами. Оттуда никто не вернётся, упрямое ты животное, которое никогда не верит моей интуиции. – Вам мало трёх сгинувших отрядов? - Нужно узнать, - а ты спокоен, как чёртова мать. Поганец, послушайся хоть раз. - Что узнать? И кому нужно? - Отряд должен знать, стоит ли идти этой дорогой, - как ты благородно непреклонен. Непоколебим и непокобелим. - Отряд, видимо, совсем тупой – лезть в туман, откуда не вернулось три пачки лучших разведчиков… - Алик. Твоя ирония неуместна. - Это не ирония, детка. Это факт. Если до вас не доходит, вы и правда идиоты. Поголовно. - Не стоит так опрометчиво бросаться словами. В конце концов, начальник отряда я… - …и это даёт тебе право поиметь всех и в любой позе? – напряжение растёт. Ты готов меня убить… а я готов позволить. Лишь бы выгадать время, не пустить тебя туда, в липкий сероватый туман. - Так, - твой голос становится привычно сухим и почти хрустящим. Предвестники бури. – Если ты будешь и дальше себя так вести, я вынужден буду принять меры. - Накажи меня, мой господин… отхлещи меня еловой веткой, дааа… - побольше издёвки в голос; ты так легко заводишься, с пол-оборота… и уже откинул автомат, засучивая рукава. – Сделай мне больно, ммм… Давай-давай, публика ждёт, - туман за ржавым шлагбаумом сгущается. Лишь бы никто не вышел… и не вошёл в палатку, пока ты яростными неловкими движениями рвёшь на мне куртку и до слёз впиваешься зубами в недавно сросшуюся ключицу. - Если тебе хочется в койке покувыркаться, попроси нормально, - шипишь, дёргая ремень. – Ты срываешь операцию… - Операцию? Хирург ты наш… знаешь, от какого слова? – дразнить. Разъярённого быка не остановить… интересно, кто-нибудь пробовал переспать с разъярённым быком? Или я, так сказать, уникум?.. Дразнить, чтобы не захотел прекратить – даже если кто-то войдёт. Дразнить, выворачиваясь из остатков одежды, раздвигая ноги и проводя пальцами по гладкой тонкой коже… и ловить стекленеющий взгляд на своём обнажённом теле. Голодный, жадный, бесстыдно ползающий. Раздвигать ноги ещё шире, посмотри… это тоже дразнить. Ты ведь хочешь, правда?.. - Володя. Раздевайся, - неожиданно сухо. Ты вздрагиваешь, но послушно тянешься к ремню, не отрывая взгляда. – Живее. Загипнотизировать – чтобы не сопротивлялся. Назвать по имени, чтобы пробиться в подкорку. Вздох. Снова пальцами по себе, следя за твоими жадно горящими глазами, за проступающим лихорадочным румянцем. - Садись, - никакой дрожи в голосе, а то очнёшься… Тесно. Пульсирует. Жарко. Вздрагиваешь, устраиваясь на мне – больно, давно не был ведомым. И тяжёлый… Плевать, сейчас не это важно. Важно, чтобы ты не ходил в этот злобно-разумный кисельный туман. Чтобы остался жив.
Мавря: Предыстория сего канула в Лету, но, может быть, когда-нибудь всё-таки будет написана, так что пока примите просто, как факт :))) А в качестве обоснуя - вот. "Кода" Это безумие случается настолько редко, что Андрею давно пора научиться забывать о нём вообще. Не ждать, не бросать нервные взгляды на часы, не прятаться за крышкой ноутбука, тайком просматривая чужой гастрольный график, не удалять едва набранные сообщения, не.. Не. Но не ждать – невыносимо, а забыть – невозможно, и потому всё повторяется раз за разом. Андрей не знает, почему иногда проходит всего неделя, а иногда – почти месяц, но всё равно добросовестно и покорно ждёт, мысленно зачёркивая очередной бесконечно долгий день. Иногда он злится – на себя, на эту чёртову молчаливую пытку, даже на виноватое сочувствие в глазах Алика, и в такие дни ему отчаянно хочется швырнуть что-нибудь об стену, чтобы спустить пар и хоть как-то прояснить бурлящую в голове мешанину из эмоций и мыслей. Но он не умеет злиться долго, никогда не умел, и это проходит, едва успевая начаться. И Андрей успокаивается. А потом снова начинает отмерять время. Он не спрашивает – не имеет права, да и просто не осмеливается повести себя так излишне навязчиво – внутреннее табу держит крепко. И в один из таких вечеров, когда он сидит на полутёмной кухне под звуки бормочущего в соседней комнате телевизора, ему воздаётся – телефон в кармане бесшумно возится, возвещая о долгожданном звонке. Андрей никогда не бывает готов к этому заранее, и потому ждёт ещё несколько особенно томительных сейчас секунд, прежде чем поднять трубку и как можно невозмутимее выдохнуть хриплое «Алло». Он слушает внимательно, хотя наизусть помнит все эти нехитрые инструкции, и всего за пару минут, что длится разговор, успевает сглотнуть не меньше дюжины раз. Когда негромкий голос на том конце затихает, Андрей дёргано кивает и едва успевает раскрыть рот, чтобы сказать что-нибудь в ответ, но в ухо уже занудным ритмом отдаются короткие гудки. И, нажимая на кнопку отбоя, Андрей сглатывает ещё раз. Алик не спрашивает его. Не спрашивает, когда раскрасневшийся Андрей влетает в зал, чтобы сдёрнуть со спинки стула рубашку, не спрашивает, когда он, тихо чертыхаясь, путается в рукавах и звенит пряжкой ремня, рывком натягивая джинсы. Он просто смотрит – молча и понимающе, и Андрей чувствует этот взгляд, как ладонь на плече. Ему стыдно, и, впрыгивая в кеды, он опускает глаза, прежде чем пробормотать торопливое «я ненадолго». Грановский кивает, засовывая руки в карманы, и наблюдает, как Андрей возится со связкой ключей. - Ты вернёшься? Андрей останавливается, едва успевая шагнуть за порог, и несмело оборачивается. Голос Алика невозмутим, но в глазах – горечь, и Андрей понимает, что Алик боится его ответа. Боится каждый раз, когда он срывается вот так – без объяснений, хотя они оба знают.. Просто знают. Андрей делает шаг и быстро целует Алика в колючую щёку. Грановский закрывает глаза. - Да, - шепчет Андрей, на секунду утыкаясь носом в ворот аликовой футболки. – Вернусь. И уходит, не оборачиваясь. В метро он не слышит шума подходящего поезда и названия станций. Он вообще едва замечает то, что происходит вокруг – по большему счёту, ему просто плевать, и Андрей с радостью передаёт лидерство в руки своему личному автопилоту, позволяя вести себя по бесконечным эскалаторам и переходам, к выходу на улицу и там – мимо бесконечных рядов одинаковых домов и детских площадок. Мир для него сдвигается только когда он подходит к знакомому подъезду. Здесь нет лифта, и Андрей поднимается пешком, считая каждую ступеньку. Он старается идти медленно, но через мгновение снова неосознанно убыстряет темп, и звуки шагов сливаются с гулким стуком сердца. Оно ещё колотится в рёбра, когда он резко тормозит перед той самой дверью. Ещё стучит, когда он жмёт обожжённую кнопку звонка вспотевшей ладонью. И останавливается на полу-ударе, когда дверь перед ним распахивается. Вместо приветствия Слава защёлкивает за Андреем замок. Вместо «как дела» - вжимает его в ближайшую стену. Поцелуй – голодный и жёсткий – вместо обмена ненужными фразами про новости в группе. Они вообще редко разговаривают. Вместо этого они сталкиваются носами и зубами, почти кусают друг друга, рвут одежду, не заботясь о сломанных молниях и оторванных пуговицах. Они оставляют засосы, синяки и царапины, но им далеко не до этого – им слишком многое нужно друг от друга, и слишком мало времени на то, чтобы всё это получить. Они терзают друг друга в прихожей – судорожно и лихорадочно, сжимая бока и плечи, слушая рваные выдохи сквозь зубы до тех пор, пока один из них не застонет в голос. Только тогда один с силой толкает другого вперёд, в спальню, и они валятся на кровать, стискивая друг друга до полной невозможности выдохнуть. И иногда Андрею действительно хочется задохнуться вот так. Потасовка за лидерство длится недолго – Андрей не спорит и всегда молча уступает, предпочитая снова откинуться на подушки, сжать сильные плечи и впервые за всё это время открыто посмотреть нависшему над ним Славке в глаза – почти такие же синие, как у него. Слава не отводит взгляда, упираясь одной рукой в изголовье кровати, а другую просунув под голову Андрея, слегка ероша пальцами волосы на затылке. Его лицо почти спокойно, только чёлка липнет ко взмокшему лбу, и, кажется, он совсем не боится, что его, может быть, прямо сейчас вот так же впечатают в матрас, развернут и грубо возьмут себе, отомстив за недели ожидания. Может быть, хотя едва ли. Потому что Андрей, как всегда, не спрашивает. А просто молча тянется за очередным поцелуем. Славка не бывает с ним нежным, хотя, может быть, только первые несколько минут, когда переворачивает Андрея на живот и тянет за поясницу, заставляя встать на колени. Наклоняется, прижимаясь к обнажённой спине, прихватывает зубами плечо. У него чуткие пальцы, и Андрей со стоном откидывает голову, когда жестковатые подушечки пробегаются по его животу. И в следующую же минуту сдавленно шипит от боли, когда Славка резким толчком проникает в расслабленное тело. Андрей зажмуривается, прихватывая зубами край простыни. Он не просит его остановиться или замедлиться, да Слава всё равно этого бы и не услышал. Потому что это нужно. Нужно им обоим. Андрей царапает матрас и утыкается лбом в согнутый локоть, чтобы заглушить собственные всхлипы. Славка держит его сильно и уверенно, иногда склоняется, чтобы скользнуть губами по солёной коже, обвести языком выпирающий позвонок, потереться щекой. Пальцы оглаживают бок, сжимают бедро, и Андрей снова шипит, но уже по-другому, и сам подаётся навстречу. Его волосы спутаны, цепочка на шее бьётся о грудь, и Андрею нестерпимо хочется повернуть голову, чтобы снова увидеть, встретиться глазами, но нет никакой возможности – воздух между ними и так накалён до трения, Славка рвано дышит и успевает крепко, до боли стиснуть пояс Андрея, прежде чем тот окончательно задыхается собственным воплем – так, как и мечталось. Потом они ещё долго лежат рядом, плечом к плечу. Андрей – уткнувшись носом в подушку, Славка – уткнувшись взглядом в потолок. Они молчат, но это только пока. Скоро они очнутся и пойдут. У них у каждого – своя дорога. Отдельная от другого. Им не о чем говорить, но Андрею, молча глядящему на славкин профиль, хочется снова услышать голос, и он открывает рот: - Когда? Славка улыбается и отвечает не совсем на то, о чём его спросили: - Меня твой выступить с вами пригласил. Переживёшь. Андрей кивает. Он и так знал. Очередной вопрос вертится на языке, но Славка, слегка приподнявшись, умело затыкает ему рот, слизывая несказанное с припухших губ. - Иди, - негромко командует он, кивком указывая на дверь. – Нет, стой.. – Андрей застывает полусидя, и Славка неожиданно нежно обнимает его за шею, почти целую минуту прижимаясь губами к плечу. – Всё, теперь иди. Пока я не.. Через час Андрей вернётся в свою жизнь и к Алику, а то, что будет молчать целый вечер – это ничего не значит, ведь Грановский всё равно не спросит его ни об искусанной спине, ни об очередных засосах. Но это будет через час. А пока очередь Андрея затыкать Славке рот.
Skipper: - я Маврин, понятно?! Я крутой! Я крутой гитарист, крутой лидер и в постели я тоже крутой!!! и ты не смеешь меня игнорировать, урод!!!! - Урода... - пробормотал Володя. - Да ты совсем охренел!!! - Слушай, иди найди себе девушку и переспи с ней, или иди еще выпей, или что там тебе нужно чтоб успокоиться? - Ты не имеешь права так со мной играть!!! скотина!! А теперь ударил его. Прямо по щеке. Так, что Холстинин полетел на пол со стула. - Ах ты... сука... - медленно поднялся. Поставил на место стул и приблизился. Тот отвел пьяный взгляд и сделал вид что собирается что то умное сказать, но не сказал... - Ты... - начал Володя, как будто гневно. Но замолчал почему то. а Маврик воспользовавшись моментом смачно дыхнул ему в лицо перегаром. Володя зажмурился и схватив его за куртку прижал к стене. - Я не понимаю чего тебе нужно от меня?! - Все веселятся, а Холстинин типа крутой!! Типа отдельно! И не пьет с простыми смертными... - И что?! - Крутой здесь я!!! А ты должен вместе со всеми смотреть с восторгом, понял урод? Смачно икнул между двумя последними словами и упал на диван, откинувшись на спинку. Холстинин опустился рядом и не выдержав усмехнулся таки. - Ну и сколько девушек ты таки удовлетворил за этот вечер? - не открывая глаз спросил Сергей - Нисколько, - раздраженно буркнул Володя - А мужчин? - Сотни, мать твою!! - Неудааачник! - Слушай ты! Придурок! Нажрался не неси чушь! Маврик закинул на него ногу и приблизился. - Почему? Почему бы и нет? Опустил подбородок ему на плечо. - Отстань от меня - Неееет.... мне хочется твоего внимааания... - Отстань - Ну что, искра страсти между нами уже разожглась? - Боже мой, Маврин!!! - Ну это звучит не так обидно, как урод. Вова поморщился и отвернулся. но тут же повернулся обратно почувствовав руку Сергея на своей. - Даваааай... - протянул Маврин. - Чего? - боязливо осведомился тот. - Я не виноват что ты не пил и не совсем на все готов - Прекрати... Сергей лизнул его щеку, покрепче сжимая его пальцы - Маврин!!! Прекрати!!! - Тихо... чего ты... Забрался на него и принялся целовать недовольное лицо... - Давай уже, обними меня - А потом будешь с гордостью говорить, "да имел я этого Холста!" - снова отворачиваясь пробормотал Володя. - Нет. не буду! Володя посерьезнел окончательно и хмуро поднял на него взгляд. - Ну зачем! Я не хочу... - он насупился и отвел глаза. - Ну что ты... отталкиваешь меня... не наадо... - Хватиит - Слушай, если ты скажешь нет, я все равно не уйду, а если скажешь да, то тебя хоть совесть мучить не будет!- рассеяно улыбнулся Сергей. Снова наклонился и поцеловал его, усмехнувшись, когда Володя нерешительно, наконец обнял его за пояс. обвил руками его шею, и улыбнулся, когда тот ответил на его поцелуй... поцелуй поцелуй поцелуй.... совершенно безумный в своей нежности и бесконечный... кончики пальцев под футболкой Сережи... пьяные губы, целующие шею Володи... - Ты дрожишь, я тебе нраавлюсь! - усмехнулся Сергей - Заткниись, - прошептал прикрывая глаза. Откинул назад голову. снова поцелуи... напряженные и пьяные, странные... ласковые... - Хватит. Володя оттолкнул его на диван и поднялся. - Не уходи... - прошептал Сергей. Завалился на бок и протянув руку взялся за его штанину. Молча сел обратно. Сергей покрепче обнял его за пояс. Володя запустил пальцы в его шевелюру, краем глаза наблюдая за наглой пьяной улыбкой. - И чего тебе нужно от меня а? - пробормотал тихо. - А я сам не знаю... прошептал Сергей.......... и улыбаясь... уснул.
Io: Хрень написалась. эпиграф: "моя нежная любовь к Владимиру Петровичу..." *** Нередко мне бывает сложно сосредоточиться на том, что в действительности происходит. Гастроли, переезды, концерты. В круговороте дней совсем не остается времени, чтобы оглянуться назад, чтобы понять… а потом просыпаешься, и забываешь. Понять что? Зачем? Уже опаздываешь, уже пора. Я уже не помню, было это по-настоящему, или не совсем. Память вообще странная штука. Она тщательно закрывает в своих тайных уголках все самое мерзкое, что человек о себе сам знает. Иногда я вспоминаю этот кошмар, но до конца не могу поверить… было ли? Или воображение разыгралось? Хотелось принять желаемое за действительное? Какое-то послеконцертие. «Ария». Смоленск. Гостиница. Мы в очередной раз повздорили с Холстининым. Слово за слово, перешли на личности. Завязалась драка. Так бывает. Владимир бил яростно, однако, рассчитывая силу удара, я потерял рассудок от злости. И когда нас уже не рискнул разнимать даже Виталий ты появился точно из ниоткуда. Мне сложно сказать, чего было больше в твоих глазах. Страха? Ярости? Решимости? Мы оба были на пределе. А ты просто закрыл меня собой. Я чего-то орал, размахивал руками, кажется, что тебе досталось не только от Холстинина. Ты прижимал меня к стене, не давай возможности вырваться. Ты ничего не говорил. Твои глаза говорили за тебя. Дубинин к его чести довольно быстро оттащил Холстинина в другую комнату. Уже не было необходимости держать меня, а ты не отпускал. - Ты дурак, - зло огрызнулся ты, - он хочет тебя спровоцировать, и заметь, ему это прекрасно удается! – твое лицо было так близко, ты слегка морщился от боли… но рук не опускал… мне досталось сильнее, но все это ушло на второй план. Это странно, глупо, нелепо… я чувствовал себя в безопасности в кольце твоих рук. - Сереж… не сердись… - мягко попросил я, - это вышло не нарочно. - С твоей стороны может быть, - ты осторожно, почти нежно, обнял меня, больше не опираясь о стену, усадил на стул, - сильно он тебя? Я улыбнулся, и сказал, что ничего страшного. Но когда ты разомкнул руки, я понял, что мне по-настоящему больно. Это было не столько физически, сколько давали знать затаенная обида, злость и отчаяние. Ты защищал меня… но теперь это закончилось. Я всего лишь человек… понимаешь? Я попросил тебя помочь мне добраться до номера. Ты раздел меня, уложил в постель, ты позаботился обо мне, обработав синяки и ссадины. Ты был рядом, пока я не заснул, и как мне кажется, остался караулить у двери, чтобы Холсту не взбрело в голову продолжить разборку… Потом мне стоило только позвать. А иногда, как это ни парадоксально, стоило только куда-то вляпаться. Ты, точно ангел-хранитель появлялся рядом и вытаскивал меня из любого болота. Только теперь я понимаю, насколько слепым был тогда. Насколько был жадным до твоего тепла, и как не умел ценить то, что имею. Мне казалось, что ты будешь рядом всегда. Что ничего никогда не измениться, что как бы мы ни ссорились, из-за чего бы не ругались, ты не уйдешь. Что я всегда смогу прийти к тебе… Бывало мы не разговаривали по несколько месяцев, была и страшная ссора, разлучившая нас на четыре года… но… ты не стал другим… все изменилось немного позже. Очередной круговорот солистов в природе тебя, кажется, доконал, и вернувшись, так сказать, к истокам ты успокоился… а потом что-то произошло. Мы как будто все так же продолжали общаться, как будто все так же шутили, и даже выпивали пару раз, вспоминая бурную молодость. Но… незримой практически бесплотной тенью рядом с нами был еще один человек. Твой ритм-гитарист - Алексеев Юра. Хороший, надежный, вежливый и внимательный. Он мягко вклинивался в наш треп, приветливо улыбался… и все было как-то так… и в то же время… прощаясь я кажется понял… осторожно и мягко он взял тебя за руку… ..ты просто слишком долго ждал…
Сволочь_ТМ: Ваще, Мавря, не буди лиха, пока оно тихо... Я оказался между двух огней. Почему, ну почему... Почему они все решают через мою голову? Они то обижаются друг на друга, то целуются. Один кричит мне в правое ухо, что ненавидит второго, второй трахает левое полушарие мозга на предмет неразделенной любви и утопицо повесицо от безысходного горя. А я что? Я центровой и смотрящий прокладыватель курса и генеральной линии. Тот который имеет привычку вопить о ненависти, сегодня проснулся пораньше, пока второй спал, и начал изливать свое негодование и жаловаться. жаловаться, жаловаться. На то, что ты куришь хреновые сигареты, что бреешься раз в неделю,и то только после затрещины по твоей многоумной башке. И ты не спросил ненавидящего тебя собрата, стоит ли делать татуировку на шее и дырку в носу, чтобы воткнуть в нее барабанную палочку, приобретенную в качестве трофея на каком-то концерте. Он, твой ненавидящий собрат отом еще будет долго издеваться и говорить, что эта палочка вовсе и не подарок, а просто барабанщик испугался тебя и кинул тебе в морду первый попавшийся под руку предмет. Я честно выслушиваю твои стоны и жалобы, демонстрирую сочувствие высокой степени искренности и дохну про себя от скуки. Кстати, надо вас обозвать как-нибудь, что-ли. Ладно, ты, ненавистник - будешь Синим. Холодным, трезвым, рассудочным и тошнотворно правильным. Тем более что твои локоны отливают стальной синевой, как и глаза. Наконец, закончив жаловаться, ты тянешься к комфорке плиты на нашей коммунальной кухне и варишь себе овсянку на воде, разбавив ее медом, курагой и изюмом. Процесс пищеварения - дело интимное и требующее внимания, и ты тщательно пережевываешь каждую частицу полезной пищи. Постепенно просыпается второй собрат - назову-ка я его Огненным. Нет, лучше Рыжим. Он долго протирает глаза в надежде, что возвращение в этот грешный мир ему только снится. Убедившись, что он попал все-таки в реальность, пусть и в не в ту, в которую надо, Рыжий на той же кухне заваривает крепчайший чай и став вменяемым после шестой кружки, обращает на меня взгяд своих глубоких темных гляделок. Убедившись, что я смотрю в его глаза, он вздыхает. - Что, брат? - спрашиваю его. - Похмелье? Опять красноречивый вздох, говорящий о том, что Рыжего не любят, не ценят, весь мир - враги и злостные интриганы, и нет ли у тебя лишней десятки на покупку душеспасительных брошюр. Я привык к тому, что Рыжий частенько разговаривает эвфемизмами, но приравнивание бутылки водки к продукции спецслужб США, выпускающих брошюры "Iсус видитЪ всехЪ",кажется мне новым и свежим. - Он меня не любит, - тихо, чтобы не оторвать Синего от полезного поглощения овсянки,говорит Рыжий. И снова душераздирающе вздыхает, чуть привсхлипывая в конце вздоха. Мне хочется погладить Рыжего по головушке и расцеловать, но я понимаю, что не поможет. Вот если бы это сделал Синий... Ах, если бы это сделал Синий... День проходит в бесцельной суете и томлении. У каждого свое видение того, что нужно сделать. Ну, и ни хрена не помогает. Консенсуса нет и не будет. После двухчасовой перепалки я не выдерживаю, отвешиваю по солидному подзатыльнику тому и другому, и мы идем готовиться к встрече гостей... А ведь у нас будут гости, чешуя под правой лопаткой немилосердно чешется, а это верный признак.... Поевши, Синий и Рыжий заснули, а я несу дозор. И вот примета сбывается - появляется мелкий мужичонка, чем-то неуловимо смахивающий на Синего, и просит покатать его. Я отнекиваюсь, призваю на помощь великого Влома... Но ничего не действует. Мужичонка настырный, и вдобавок к тому, что-то есть в его интонациях, что не дает возможности отказаться. - Ладно, мужык, лезь, - милостиво соглашаюсь я, и, дождавшись, пока он зафиксирует ремень безопасности, с ходу врубаю третью скорость. Непроснувшиеся Синий с Рыжим от толчка свешивают головы, и так мы и двигаемся - я пытаюсь развить максимальную скорость, а болтающиеся башки Синего и Рыжего тормозят движение, поскольку аэродинамическое сопроитивление их компонентов весьма и весьма высокое. Мужик в возбуждении прыгает и орет что-то типа "Я свободен!" От вопля просыпается Синий и, въехав в происходящее, на губах старается сымитировать гитарную партию. Рыжий тоже просыпается, но, в отличие от Синего, он более томен по причине большого количества выпитого, и склонен к философствованию. - Слушай, а че ты так орешь? - интересуется Рыжий у мужика в промежутке между двумя глотками воздуха, который делает Синий. - Нас снимают! - Что?!! - хором вопрошают Синий и Рыжий. - Мы те че, проститутки? - Нет, нас снимают на пленку! - кричит мужик. - Это будет клип! Тока потом мы вас обрежем... ... эх, зря он это сказал... но поводов для возмущения у него быть не должно - его просто аккуратно стряхнули в подвернувшийся стог сена. Вечером за чаркой хмельного меда собратья пели и плакали, оскорбленные намерением обрезать их. Потом Синий вновь заявил, что ненавидит Рыжего за его бесцельно прожитые годы, а Рыжий встал в позу и обозвал Синего занудой. А я шустренько разлил по чарам зелье и сказал умный тост не помню про что, и все выпили, и пришли в благодушное настроение, и Синий наконец-то поцеловал Рыжего и даже не отмахнулся в ответ на его томное признание: "Я хочу тебя!". А полез ублажать его орально и ментально... И все мы кончили одновременно, и блаженно растянулись на лужайке в истоме... Потому что хоть у змей-горыныча и три головы, но органы размножения и наслаждения имеются только в одном комплекте... И сколько Рыжий с Синим не ссорься и не трахайся - свою долю наслаждений получу и я - центровой смотрящий Радужный. ... а клип мужык снял, ага, и Рыжего с Синим, как обещал, отрезал. Применил фотошоп, фотомонтаж и еще какие-то программы, и получилось, что улетел он в сияющую даль только на мне - Радужном. Который самый главный и отвечающий за все.
Susя: Спасибо музам - Сволочь_ТМ и Io. Тёмушка - Тёмушка… - вкрадчиво поинтересовался Лёня, возникая за стыровским плечом. - А почему тебя так любят зазывать… эээ… во всякие там проекты? Ошеломлённый Артемий не знал, что ответить. Да и что ответишь, когда шаловливые лапки басиста нагло обвивают талию? Вздрогнув от удивления, Стыров машинально обнял тёплое и гибкое тело. Леонид заурчал и прикрыл глаза, умостив щекотно-колючий подбородок на плече внезапного соседа. - Вот что в тебе, скажем, Страйк нашёл? – умиротворённо бухтел Максимов, невидяще глядя перед собой томными глазами. – Хотя… что ОН нашёл, я прекрасно понимаю… - покрытая трудовыми и оборонными мозолями ладонь проехалась по стыровской пояснице. Теперь урчал Артём. Комплиментов ему не делали давно: металлисты, как известно, народ суровый и зачастую по тайным причинам смурной. А вещественные комплименты… например, такое подчёркивание его достоинств… – почему бы не считать стройный стан достоинством? – вносили в его истерзанную невзгодами душу покой и гармонию. «Что за беда? – размышлял Артемий, невольно поглаживая партнера и соседа по узкой и слегка горбатой спине. – Почему бы не увеличить карму добра? Вполне безобидное занятие…» Дверь открылась. За ней, с постным лицом великомученика, стоял Алексеев. Шли секунды; лицо не меняло процента жирности. «Не впервой?» - печально подумало правое полушарие Стырова. «Однако, конфуз!» - возмущённо подумало левое полушарие. Как и следовало ожидать, мысли столкнулись на полдороге, срикошетили и дали странный эффект. Левая ладонь Стырова, практически независимо от отчаянной сигнализации мозга, легла на затылок басиста и слегка прижала тёмно-русую голову к широкому вокалистскому плечу. Правая же, слегка потеплев от смущения, устроилась на поясном ремне Лёнечки. Юрий отточенным движением взметнул бровь и за долю секунды превратился в хитрого чёртика. - Леонид, - мягко сказал юрообразный чёртик. – Вы тут… без эксцессов постарайтесь… хорошо? Басист поднял подёрнутые спаниельей поволокой очи на демонического гитариста и удручённо вздохнул. - Как же это инцессы… мы не братья… и не сёстры… правда, Тёмушка? Тёмушка воздел очи и не ответил, потому как генетикам и селекциям в школе не обучался. Ворон во дворе гонял-с. Юра знакомо улыбнулся уголком рта. - Баловники, однако… ну, я вас предупредил, - гитарист плавно повернулся и аккуратно закрыл дверь. Лёня вскинулся и на радостях чмокнул Стырова в мужественную щетину. Правое стыровское полушарие восхитилось и поставило жирный плюс в графе «Увеличение кармы добра», в то время как левое медленно и печально падало в обморок. - Лё… Лёня? – пролепетал вокалист, заливаясь краской. - Чего ты смущаешься? Начальству можно, а мы рыжие? – Максимовская мощь взяла Тёмушку за руку и повлекла за дверь, потом направо по коридору и за ещё одну дверь. Алексис степенно слез с мавринских колен: - Вы бы постучали, братцы… - Мы не братцы! – возопил басист, бия себя в грудь стыровским кулаком. – Мы гетерогенные экземпляры! «Чо?» - по лбам гитаристов промчалась бегущая строка. - Идите, занимайтесь… эээ… своими делами… - Юрик вытолкал небратцев за дверь. – Продолжим… На чём мы там закончили?..
Kaore: Что-то тут написалось вдруг... О.О Ещё и первый слэш Не срослось… Но разве кто-то ожидал другого? Даже дети знают: когда два кота сходятся на одной территории, добра не жди. Даже если в природе одного из этих котов главенствуют незримые, но сильные клешни, а у другого – рыбий хвост и жабры, чтобы дышалось в любых условиях, иначе не выжить. Даже если один из них – маленький котёнок, который и кусается не из злобы, а в шутку, возится по-ребячески с какими-то своими, непонятными взрослым котам делами, а по ночам приходит под бочок к большому коту, чтобы погреться и получить свою порцию ласки. Да так и засыпает с урчанием. Довольно просто анализировать ситуацию, если помнишь всё. Кошачьи дети быстро растут, но ещё быстрее начинают хотеть походить на взрослых особей. Не понимают, что им просто надо дорасти. И мнимая взрослая уверенность в себе зачастую оборачивается подростковой самоуверенностью и наглостью. Больно цапают острые зубки и небольшие, но цепкие коготки – всё ещё не по злобе, а из любопытства: котёнок проверяет, каким будет эффект. В жизни пригодится. А потом отпрыгивает в сторону и стреляет глазищами, как ни в чём не бывало: ты ведь не сердишься, правда? И острые зубки показываются уже в улыбке. Первые попытки проявить кошачью грацию: томно потягивается, жмурится и откидывается назад, вначале неуклюже, но с каждым разом всё более элегантно. А ты смотришь, не в силах оторваться, и не веришь, что это чудо совершается на твоих глазах. И тоненькая струнка натягивается где-то внутри и пока ещё слабо вибрирует: а ведь происходит это и благодаря тебе. Ты думаешь, что это гордость и, похоже, сам веришь в это. А по ночам он, как и прежде приходит к тебе, всё такой же ласковый и тёплый. И ты без лишних просьб даёшь ему свою ласку, а он отвечает тем же, не переставая удивлять и восхищать. И выглядит во сне тем же котёнком, которым ты его узнал. А потом он начал гулять сам по себе. Рядом с вами появлялись тени каких-то чужих кошек, пахнущих духами, дорогими кремами и большими амбициями. Большой кот тихо шипел, но только оставаясь наедине с собой. Потому что знал, что кошки приходят и уходят, а он остаётся. К этому времени большой кот уже перестал недоумевать, почему никто не может уйти от него навеки, забыть навсегда. Каждый возвращался или где-то в глубине души хотел вернуться. Большой кот просто принимал это как факт. Его маленький котёнок приходил ночью, а иногда даже под утро, и падал без сил. Но проходило немного времени, и он – вот ненасытный! – начинал мурлыкать и тереться, мешая спать. И большой кот был рад, что он вернулся и по-прежнему принадлежит ему. Вместе с гулянками начала приходить ревность. Ревновал котёнок. Видимо, чувствовал свою вину и старался приписать большому коту свои же грехи. Интересно, кто ему сказал, что рыжие – самые гулящие? Вздор. Даже рыжие верны тем, кого любят. Вопрос только, что считать верностью и кого же любил на самом деле рыжий кот? Порой ему казалось, что каждого – по-своему. А порой – что никого. И тогда наваливалась тяжесть и усталость, и начинали лезть в голову ненужные мысли, и курились на тёмной кухне сигареты, одна за одной. Но наступало утро, и всё возвращалось на свои места. Того, что было, не исправить, а сейчас есть именно этот маленький хищник. И рядом с ним хорошо, очень хорошо… В глазах котёнка рыжий кот часто видел восхищение. Тем, что делает кот, и тем, как он это делает. Маленький зверёк даже пробовал подражать ему, зачастую наигрывая что-то своё. Порой даже используя вещи большого кота, но под его тяжёлым взглядом клал чужое имущество на место. Котёнок уже начинал походить на взрослых – то, чего ему так хотелось – и понимал природу собственнических инстинктов и охраны территории. И котёнок перемещался на свою территорию – где были уже его вещи, которые он столь же ревностно оберегал от посторонних. И там полноправно творил то, что создавал он сам и делали вы вместе. И рыжий кот не мог видеть, как в его глазах разгорается совершенно аналогичное восхищение. Когда он пробовал себя в чем-то новом, рыжий кот по-отцовски волновался за него. У него не было своих котят, и этот ребёнок будил в рыжем коте инстинкты столь различного рода, что он сам порой терялся и путался в них. Если малыш был для него практически сыном, почему он приник таким жадным поцелуем к его губам, когда он справился с трудной задачей, которую рыжий кот условно называл «догнать», и благодарно прижался к тебе, щекоча пушистой шёрсткой шею? Но с этими успехами крепла и его самоуверенность. Молодой, он думал, что может всё. И начинал посматривать свысока не только на себя прежнего, но и на тех, кто когда-то были его учителями, а сейчас оставались соратниками по тяжелому делу. Он хотел успеть всё, мечась из стороны в сторону и отхватывая кусочки знаний и умений то в одной, то в другой области. Он хотел казаться выше, ловче и сильнее, даже чем он был на самом деле, и добился в этом определённого успеха. Большие хищные кошки заметили его и приняли за своего. Это и стало началом конца… Большой рыжий кот тряхнул головой от неприятных воспоминаний. Котёнок в своих глазах уже не был котёнком – он стал тигром. А хищники только подбадривали его и укрепляли в этом мнении: им нужен был этот малыш вопреки тому, что они были разной крови. Они готовы были опекать и ублажать его и преуспели в этом даже больше, чем рыжий кот, привыкший быть искренним и не подсовывать котёнку ржавый крючок лести с приманкой из материальных благ. Слишком хорошо он к нему относился и слишком отчаянно желал добра. Но никто не обманывается проще, чем самолюбивые маленькие котята. С урчанием он пошёл за приманкой, да так и остался рядом с ней. Потому что приманка привела его в мир показного изобилия и рукоплескания ему – теперь уже не только певцу, но и актёру, композитору. Да и его нынешней, уже законной кошке, слишком нравилась красивая жизнь, а котёнок не мог противостоять её напористым желаниям. Рыжий кот понимал, что котёнок быстро разочаруется. Но – не стал ничего предпринимать. Слишком пусто стало внутри. И по ночам он ворочался в холодной постели и думал, думал… Всё было предрешено с самого начала. Двум котам со временем становится тесно на одной территории и один из них должен уйти – неважно куда, к кому и зачем. Это не решение разума и даже не подобие какой-то несовместимости – это инстинкты. Так заложено в самой природе. А сейчас рядом с ним сопит другой тёплый комочек, маленький, хрупкий и беззащитный. Но уже не котёнок. Обжёгшись, большой кот приютил у себя совсем другого зверька. Правда – тоже с пушистым хвостом. И всё начинало медленно, со скрипом возвращаться на круги своя…
Io: новый день Сережка недоверчиво понюхал чай, и скривился, мол, с какого я должен пить эту гадость? Но мой наставительный взгляд, хотелось верить, возымел должное действие, и он недоверчиво сделал пару глотков. Судя по всему, чай оказался не так уж плох, хотя я знал, что Маврик предпочел бы кофе. Недавно мы довольно сильно повздорили, но теперь, когда страсти отшумели, мы снова сосуществовали в мире и спокойствии. Надолго или нет, это вопрос второй, но сейчас все было хорошо. Рыжий ни на шаг не отходил от меня, боялся, что я взбрыкну. Он знал, что был не прав. Я знал, что не стоит его упрекать в этом, поэтому он ходил за мной хвостиком, и ластился при первой возможности. Меня это забавляло, и давало привилегии немного поиздеваться над Мавром, в его же собственных интересах, разумеется. Травяной чай, полезные продукты, которые в другой день я бы никогда не заставил его даже понюхать, он выносил стоически, а потом и вовсе пригласил меня на водохранилище. Я был удивлен, но рад, поскольку мы очень давно никуда не выбирались вместе. Моей мечтой была Куба, но меня так напористо отговаривали, что в итоге нам вдвоем не удалось поехать вообще никуда. Встречи на «Нашествии» и прочие фесты больше выматывали, чем сближали, как раз после «Нашествия» мы и поругались, как всегда ненадолго, однако, осадок все еще был неприятным. Не от ссоры, от самого фестиваля. И вдруг Сергей сам предложил что-то, чего давно с нами не случалось. Просто взять и отправиться куда-нибудь в Подмосковье, чтобы почувствовать, что случилось лето. Собирались мы не очень долго, рассчитывая на то, что когда приедем уже стемнеет, вода еще будет теплой, а народа будет немного. Нам повезло. Дорога не была перегружена, и нашим надеждам было суждено сбыться. Пляж был пустынным, только на другой стороне маячило несколько рыбаков. Сережа разделся быстро, а я все копался в машине. Не успел я оглянуться, как он разбежался, и поднимая тучу брызг, нырнул. Судя по всему, водоем он знал хорошо. Прогретая за день вода парила. А на западе догорали последние всполохи дня. Глубоко вдохнув, я последовал за ним. Когда не думаешь о том, что может случиться, как правило, ничего не случается. Я думал, только о нем. Мы плавали в дрожащей черной воде, и, когда совершенно неожиданно на небе зажглись звезды, я осознал себя счастливым человеком. Мы оба лежали на спине, как две морские звезды, смотрели в высокое черное небо, подернутое редкой синью облаков. Они были похожи на сигаретный дым. Вокруг едва слышно колыхалась вода. Далекие белые точки отражались в ней, дробясь и преломляясь причудливыми искрами отсвечивая и отбрасывая блики. Мы молчали. Молчало небо, вода и звезды. Когда мы выбрались на берег - похолодало. Сережка быстро принес полотенца и, ополоснув ноги от песка, мы забрались на заднее сидение машины. В свете тусклых фонарей мы пили травяной чай из термоса, и согревались. С волос тоненькими струйками стекала вода, кожа пахла тиной, а от песка до конца так и не удалось избавиться. Сережкины глаза блестели от восторга. Он кормил меня сладостями, припасенными специально для вечера, а я млел от близости Рыжего Беса, и того, что происходило теперь. Поцелуй имел привкус корицы. Такие быстрые, жаркие ласки… порывисто, как налетевший вихрь… я не могу ничего противопоставить, да и кто сказал, что хочу? Мы врываемся в Москву, когда на западе по небу уже мазнуло сиренью. Сережка ведет уверенно и быстро. На мой взгляд, слишком, но я доверяю безоговорочно и слепо. Город в оцепенении, но жизнь здесь никогда не стихает. Чем ближе к центру, тем оживленнее движение, но мы уже сворачиваем к дому… Пока греется завтрак, Сережка моет мои волосы, вычесывая мелкие палочки и какие-то соринки. Я лезу обниматься, тем самым, всячески мешаю ему, Маврин потешно фыркает, и ворчит в ответ. Но когда мы чистые и довольные сидим, неторопливо трапезничая, курим, и пьем крепкий кофе, я понимаю, что, черт возьми, оно того стоило. В который раз, благодаря судьбу, за цикличность и терпение в доказывании мне прописных истин. Сердце замирает, как и двадцать лет назад, когда Сергей берет мои пальцы в свою ладошку, и, прищурившись, заглядывает в глаза. Я снова смущаюсь, и отвожу взгляд, Рыжий Бес смеется, а в окошко протискиваются солнечные лучи. Загорается новый день.
Io: несколько частей хрени всякой ))) * - Это надолго? - Нет, на некоторое время. Мне просто некуда его деть. Валера раздосадовано фыркнул, однако, неторопливо принялся собирать свои вещи, которые могли понадобиться для проживания в доме супруги. - Я предлагаю снять ему квартиру и не париться, - в последний раз попробовал атаковать золотой голос мятала. - Да, но это вызовет другие, ненужные нам с тобой предположения и слухи, а так, все знают, что я живу один, стало быть… -… стало быть, ты решил совратить несовершеннолетнего вокалиста. - Тьфу, на тебя! – шикнул я, убирая с полки пару фоток, которые показались вдруг компрометирующими, - кроме того, готовься к смерти, я фактически поселюсь у вас. - Наивный ты, чукотский юноша, твой солист, этот как его? Лефлер… прости господи, чуть не выругался, хоть и голосистый, но думаю, не блондинка, поэтому его придется выгуливать… - Это ты сейчас на себя намекнул? А он что собака, чтобы я его выгуливал? - Сережа, не иронизируй. Мне вообще все это не нравится. А в особенности то, что вся ответственность за него, фактически ляжет на твои плечи. Из тебя хороший друг, но херовый воспитатель. Даже не так, воспитатель в колонии строго режима, может, вышел бы и неплохой, но требе придется заменить ему отца и мать, а вот это у тебя вряд ли получится, при всем моем к тебе уважении. - Он должен понимать, на что соглашается, кроме того, его родители все подписали! - Ой, да ну тебя! – наконец, сдался Кипелов, - я надеюсь, что его тонкая душевная организация не сильно пострадает от твоего аморального поведения. - Ты сейчас так ненавязчиво намекнул на Хоря что ли? - Все, разговор окончен, - Валера бегло поцеловал гитариста в щеку, и, закинув сумку на плечо, вышел за дверь. Я еще раз проверил обе комнаты, и мини студию, проверил дверные засовы, парень наверняка не будет монахом все время, что ему придется здесь прожить, затем снова огляделся в поиске палева, но, не обнаружив ничего компрометирующего, облегченно вздохнул. Скоро нужно было встречать парня, а значит, пора заводить мотор, иначе к поезду точно не поспеть. Андрей вывалился из поезда встрепанный, немного помятый и измученный дорогой. Однако стоило нашим взглядам встретиться, как я заметил, как вспыхнули глаза мальчишки, он убыстрил шаг, и чуть было не споткнулся о тележку носильщика. - Добрый день! – выпалил он, отдышавшись, - я очень рад, что вы приехали, чтобы встретить меня! - Привет, надеюсь, что ты хорошо добрался? Вопрос я задал чисто из вежливости, не ожидая услышать какого-либо ответа, однако, парень рассказал мне о дорожных злоключениях, довольно подробно, но с юмором. До дома удалось добраться без особых приключений, парень вел себя так, как и подобает юному фанату тяжелой музыки. Много спрашивал, и много говорил. Вообще, у меня создавалось впечатление, что Андрея Лефлера было слишком много. Однако я сам выбрал эту занозу на свою голову, и теперь, по словам Леры, мне придется стать солисту родной матерью. * - Ты проверял его домашние задания? - Лер, парню почти 18 лет, о чем ты говоришь? - О том, что твоему солисту помимо твоей жутко гениальной группы нужно получать высшее образование, будь хорошим мальчиком поволнуйся на этот счет, ровно, как и насчет снятия его с учета в военкомате. - Да… вот тут ты прав, я об этом как-то не подумал. По треску в трубке я понял, что Кипелову очень хотелось съязвить, но он воздержался. - Хорошо, я помогу тебе с военкоматом, а ты займись образованием. Я коротко кивнул, будто бы вокалист мог видеть это, и отправился будить своего нового солиста, ибо нас ждали великие дела. Дел оказалось громадье, и все такие нудные, что к концу третьего часа обивания порогов различных контор у меня перед глазами плясали безумные чертики. - Почему просто нельзя кому-то заплатить, - бурчал я себе под нос, а юное дарование очаровательно улыбаясь, констатировало: - А как же борьба с коррупцией? И что тут скажешь? Кто-то же должен верить в то, что говорят по телевизору, почему собственно не он? Когда все административные вопросы были наконец-то улажены мы, наконец, смогли приступить к репетициям, сочинительству и учебе. Андрей стремительно пожирал все мое свободное время. Валерка оказался пророчески прав, и теперь, мне отчаянно не хватало его. Парень нуждался в педагоге по вокалу, в надсмотрщике пока он делал домашние задания, в няньке, когда болел и, наконец, я действительно нередко выгуливал его, и только спустя пару месяцев он смог свободно перемещаться по столице один. Мне не доставало Кипелова ни только в постели, но и в быту. Мы нередко расставались, и даже, расставались надолго, ну на месяц-другой, но я всегда знал, что скоро это закончится, Лера вернется, и все станет по старому. Он замечательно готовил, он умел так ненавязчиво и красиво ухаживать, что я готов был урчать от удовольствия, а тут все сводилось к банальным случкам, чтобы Андрей, ни дай бог, чего-то не заподозрил. Конечно, жить нужно так, чтобы было стыдно рассказать, но приятно вспомнить, однако, воспоминаниями сыт не будешь! Я почувствовал острое желание сделать какую-нибудь глупость, проблема в том, что свидетелем моих глупостей мог стать этот ни в чем, ни повинный парень. Которому я, ко всему прочему, был еще и каким-никаким, а все же начальником. Но, всем известно, что мир держится на слонах, слоны на черепахе, черепаха на скотче, как и мой разум. Устав от одиночества я все же набрал Валеркин номер, и очень сильно попросил. Ну, ладно, хорошо, взмолился, о том, что соскучился, о том, что хочу кушать, и, да, да, да, я фиговый родитель, поэтому мне нужна его помощь быстро, срочно, и желательно прям щас. Кипелов был благосклонен, и сказал, что скоро будет. Пока суть да дело, мы с Андреем репетировали, прогнав еще раз новый для него материал. Пока все было слишком сыро, но парень делал некоторые успехи, что я не преминул отметить. Вечером, я решил все же позвонить благоверному, и узнать, what’s fuck, собсно. - Привет, Лер, ты на какой стадии сборов? - Сереж, не переживай, я тут сейчас выпью кофе и буду полностью в вашем распоряжении, можешь считать, что почти готов! - Рассказывай, а то я тебя не знаю! Скорее всего, мы поговорили, и ты завалился спать, поэтому сидишь без штанов, - я хихикнул, представив себе Валерку сидящим в труселях на моей кухне при Андрее, - быстро залез в штаны! - Хорошо, сейчас приду и залезу к тебе в штаны, - спошлил он. Интересно кто и когда, а главное, почему без меня научил этому Кипелова? - Скотина! – беззлобно бросил я, - придешь, поставлю в угол на горох. - У тебя нет гороха, - парировал Лера, - только макароны. - Встанешь на макароны. - Не, на макароны, у меня, пожалуй, не встанет… Разговаривать серьезно я с ним больше не мог. Нашипев что-то в трубку я отправился к Андрею. Парень усердно занимался, но мне показалось, что немного жульничал. Я решил, что не буду сразу тыкать котенка в его собственные какашки, по крайней мере, пока. Потом пришел Валерка. В тамбуре я буквально бросился ему на шею, всячески показывая, как я тут блин соскучился без него. И как он мог меня так долго мучить? Валера был благосклонен, и милостиво чмокнув меня в висок, отпустил с миром, прошептав: «палишься». Я был счастлив, что Кипелов наконец, добрался до нашего гнездышка, и в тайне мечтал зарыть в землю по самые ноздри своего нового солиста, вышеупомянутого Андрея Лефлера, поскольку увидев Валеру в его глазах ни то, чтобы олимпийский огонь зажегся, но салют к 9 мая я узрел. Я даже обиделся. И немного приревновал. Что за… понимаете ли! А там уже было: - ВалерСаныч! Здравствуйте! Меня зовут Андрей… а вы когда в «Арии» работали…. И понеслась душа в рай. Но! Надо отдать Кипелову, фанатский натиск вынес спокойно, автограф дал, советов тоже дал, дай бог, чтоб впрок пошли. Ужин приготовил, нас обоих накормил, байки нарассказывал, вообще говорил много и образно, бурно жестикулируя. Впечатление производил, гад! Под предлогом срочной доставки бухгалтерского отчета со студии Андрей был спроважен на пару часов. А я, вцепившись в Кипелова мертвой хваткой, возопил, аки Отелло: - Ты что, гад, делаешь! Хватит на парня впечатление производить! - Ага, ревнуешь, - самодовольно хмыкнул золотой голос мятала. - Я? Ревную!? Да ни за что! - А что это только что было? Я понимаю, Сереж, конечно, у каждого свои тараканы в голове, но мне кажется, что твоим уже становится тесно. - Лер-р-р-ра… - зарычал я, растягивая звук «Р». - Я же тебя предупреж…. Но не успел Валерка договорить, как я, выбив почву из-под его ног, повалил его на диван. Поцелуй был резким обжигающим и пьянящим. Лера наиграно сопротивлялся, но по тому, как его руки жадно ласкали мою спину, я чувствовал дрожь в его пальцах, я понял, что ему было не так уж и весело, хотя он пытался продемонстрировать мне, что все фигня- война. Андрей вернулся, когда мы расслабленные и благодушные попивали чай, разговаривая о политике. Признаться, я не сразу вспомнил, зачем его посылал. Парень надулся, но ЛерСаныч знал свое дело и, наговорив незаслуженных комплиментов, он расположил парня к себе быстрее, чем на Новый Орлеан обрушилось цунами. Андрей был счастлив безмерно, как же на него обратил внимание Сам ЛерСаныч… Все обиды были забыты, и для верности залиты благородным вином. А когда было уже действительно поздно, Андрей выполнил задачу «максимум», за что я был ему благодарен сверх всякой меры, а именно, он уговорил Валеру остаться. Ну, хотя бы еще на полчасика… а потом еще на полчасика. А потом было уже совсем поздно, но засыпающий мальчишка все никак не мог наспрашиваться, потому, что ему казалось, что такое «щастье» бывает раз в жизни. Мы дитёнка препроводили спать без возражений. Он еще порывался помучить Валеру вопросами «а как тогда было?», но контрольный в голов Кипелов забил довольно точно, фразой: «Завтра будет день, не переживай, Андрюша». Мы снова спали в одной кровати. Мне кажется, что вечность прошла с того момента, как я мог вдыхать запах его кожи, слушать стук его сердца, держать за руку, поглаживая тонкие пальцы. Валерка был доволен, он млел от моих прикосновений, а то я не вижу, по довольной физиомордии. Мы целовались, и я хватался за его плечи, понимая, что завтра его может не быть рядом, что мне придется заниматься воспитанием ребенка, а уж когда начнется тур – будет вовсе не до чего, и мне останется ничего, кроме как думать о нем и в постылом гостиничном номере доставлять себе удовольствие, слушая его голос. Тьфу ты, черт, ничего еще не случилось, а я уже скучаю! - Понимаешь, - шепчу я, касаясь горячими губами прохладной раковинки ушка, - я уже по тебе скучаю… я уже не хочу тебя никуда отпускать… я уже хочу снова тебя видеть, снова знать, что ты рядом, что ты обнимаешь меня… слышишь? Обними меня покрепче… - Сережа, не начинай… - где-то у правого виска выдыхает Кипелов, - мы не одни… - Он сыт и пьян… а еще молод… поэтому… Его рука скользнула в мои плавки, я всхлипнул выдыхая… - Что поэтому? – издевательски поинтересовался Валера, что-что, а доводить меня он умел. - …поэтому… не…стоит опасаться… что… что-то... бу…дет… не….так… Кипелов не спешил, заставляя меня кусать губы, и требовать новых ласк. Уснули мы под утро, и все же хорошо, что Валера, наученный долгим опытом личной и семейной жизни, был великолепным конспиратором. На него, вообще никогда, и практически никто не мог подумать ничего плохого. К тому времени, как я соизволил проснуться, он уже колдовал на кухне над завтраком, Андрей был там же – это к гадалке не ходи. Снова приставал с многочисленными вопросами, ну а куда деваться? Без Леры мне было тоскливо и грустно, но работы было как обычно невпроворот, и я с остервенением гонял своих гавриков, пока некоторые басисты, не начинали просить пощады. Но тут уж либо играй, либо придет большой страшный Сергей Константинович и в лучшем случае просто наорет, в худшем - закопает, а не то, что вы подумали. * Дни пролетали, проносясь мимо меня бурным потоком. Мы много ездили, Андрей осваивался все больше, и вскоре влился в наш шибанутый коллектив. Дружным это стадо как-то называть язык не поворачивался. Разве мог я предположить всю интеллектуальную пропасть разделяющую нас? Правильно не мог. Швецу и Элькинду, очевидно, было нечем заняться. В уездном городе N стояли мерзкие погоды, а оттого мы с Алексисом коротали время в гостинице до отбытия на саунд чек. Мне не известно, какая обработка была проведена Лефлеру, но плоды ее стали очевидны к вечеру. В предыдущий день менеджмент отжог, поставив меня и Алексиса в одном номере. Никто из нас естественно не выспался. Одно дело делить номер с кем-то, когда не хватает средств, а другое по дурости. Дурость возмущала, причем не только меня. У нас были разные привычки, разные желания, что посмотреть, и что выпить, и, наконец, я вообще очень ревностно отношусь к личному пространству, особенно когда устал, и раздражен. То же касалось и Юры. Благо на следующий день все было исправлено, и, после концерта мне достался отдельный номер. И только я понимаешь, собираюсь расслабиться, принявши душ, как на пороге появляется Андрей. - Что случилось? – спрашиваю я, готовясь выслушать тираду в духе «Лефлер – never, Стыров – forever», как парень обреченно переступает порог, и запирает за собой дверь. «Совсем дело плохо», - думаю я, - «хрен знает чего ему фанаты наговорили, а может и не фанаты, с этих оболтусов, тоже станется!». А Андрей так как-то особенно жалостливо всхлипывает и, пряча глаза, снимает футболку. - Э? – зависаю я, а парень, меж тем, непослушными руками, теребит ремень на штанах… и произносит: - Это ведь обязательно, чтобы в твоей группе играть, да? Я даже как-то сначала не втопил. А когда втопил было уже фактически поздно, поскольку Андрей стоял передо мной, как лист перед травой, ни жив, ни мертв в серых труселях с Микки Маусом и, кусая пухлые губки, теребил в руках серебряный крест. Реакция в нейронах моего мозга была молниеносной. Ну, учитывая то, как я тупил последние минут пять. Схватив первое, что попалось под руку, запахнув халат на босу грудь, я выскочил в коридор с намерением рвать и метать. А лучше, ставить к стенке, и расстреливать. Два дебила – это сила! Александр и Павел обнаружились в номере у Гаахова, оба были заняты архиважным делом – они ржали. - Придурки! – заорал я, - нет, вы даже хуже, вы идиоты! – потрясая в воздухе собственным кедом я пытался по возможности убить обоих, но они ползали по небесно голубому ковру, и давясь от смеха, спрашивали: «чья очередь завтра?». Злой и готовый рвать и метать, я вернулся к себе. Андрей, ожидая своей участи, сидел на кровати, как и был в трусах и маленькими глотками пил коньяк из небольшой бутылочки из мини-бара. - Так, - констатировал я, во-первых, одевайся. Во-вторых, тебе уже восемнадцать лет, пора бы уже понимать, где эти два урода прикалываются, а где говорят серьезно, и, наконец, мог бы догадаться, что если бы мне нужна была твоя девичья невинность, то уж, наверное, мы оформили бы «отношения» у меня дома. Ни ума, ни фантазии! Тьфу! Андрей сполз с кровати на пол. Кажется, у парня начался отходняк его трясло, а из ясных глаз, даже я бы сказал, очей, лились крокодиловы слезы. Он пьяно всхлипывал… «Это со ста граммов-та? И того, небось, нет… ну и молодежь…» - подумал я, и поскреб в затылке. Но мыслей не придумывалось. Поэтому я, гаркнув: «пшел отсюдова!» выпихнул парня из номера, судя по всему, протрезвел он довольно быстро. Я не совсем понял, за что меня потом отругал Алексис. То ли за то, что я «несправедлив», то ли за то, что «подавал ложные надежды». Заключив, что и ему тоже промыли мозг, я удалился спать, заперевшись на пару оборотов для надежности. Хрен его знает, чего им еще может взбрести в дурные головы!
Io: часть вторая * Однако "головы" намек, судя по всему, уловили, и до окончания поездки особенно не отсвечивали. Меня же больше беспокоило настроение ребенка. Фанаты люди привередливые, они хотели Артема. Артем, по сути, тоже хотел их… но тут были проблемы - он не мог. И не мог я. Не мог терпеть все это. Разборки были в прошлом. В будущем был – Андрей Лефлер. Его предстояло раскручивать, а куда тут деваться, когда такое нервное напряжение, прессинг и все такое? Да еще эти дебилы, жгут напалмом? Ох… что ж я маленьким не сдох? Ладно, кого я обманываю? На самом деле мне нравится решать все эти проблемы, вникать, вытирать носы, и мазать разбитые коленки зеленкой. Если бы не нравилось, работал бы я на радио, или еще где-то, а взялся за гуж – не говори, что не дюж. Вот и вся, понимаешь, философия момента. Как славно, что от тура оставалось всего три города. Как это чудесно, что все вели себя более ли менее прилично и привычно, а по обыкновению, не стали портить мне жизнь. Это я притворяюсь, конечно. В автобусе я даже заскучал. Я даже хотел позвонить Валерке, но подумал, что уж больно палевно, и не стал. После гостиничной кровати у меня разболелась спина, и я все никак не мог устроиться, чтобы подремать. Но на подъезде к очередному N-ску, меня срубило окончательно. И я был искренне благодарен Алексису, который не стал меня будить, позволив доспать, пока народ суетливо выгружал аппаратуру, и разбирал личные вещи. Мне, кажется, даже что-то снилось. Кажется, про Валерку. Про то, что тур закончился, и все было хорошо. Наверное, поэтому пробуждение было особенно жестоким и незаслуженным. Бухтя под нос, я вылез из опустевшего автобуса. Андрей зачем-то взялся мне помогать с вещами, я хотел выматериться, но сдержался. Хрен с ним, в конце-концов, хоть какая-то польза. Концерт прошел смазано. Парень как-то особенно жестоко лажал. А на паре песен подумывал «кто сказал вам, что гитара не ударный инструмент», но потом это прошло. Поскольку началась вторая половина концерта. А вот к концу мероприятий, Андрей всегда странным образом раскачивался, и выдавал то, что от него и хотели услышать. Ну, я хотел, во всяком случае. В завершении этого тура нам предстояло дать несколько концертов в первопрестольной. Участие в «Славе России», потом, стало быть концерт «Железного Занавеса», еще какой-то бесплатный фэст в Подмосковье и СДК МАИ. Последнее меня пугало гораздо больше, чем, что бы то ни было. Зал большой, фанатов много, и что хуже, почти все москвичи. Эти всегда болезненно реагируют на все изменения, и норовят закидать тухлыми помидорами, и вообще с людьми у Андрея как-то не складывается. Не понимает он, где стебут его, а где серьезное что-то говорят. И Интернет еще этот, мать его! Кто придумал? Жили себе, и горя не знали, а теперь… мало ли чего дитё начитается, что я потом с ним делать буду? Самым сложным в психологической адаптации ребенка был тот аспект, что фанаты его недолюбливали. Поначалу так вообще. Поддержки, а стало быть, и энергии из зала – ноль на массу, а мы – вджобываем, как папы карлы. Уж чего мы только не делали! Но вот, пожалуй, только с выходом «Откровения» и последней «Славой России» раскачались. Но, всем известно, что в нашем домике – одни комики. Элькинд и Швец объявили мне о своей отставке, мотивируя это, уж не помню чем. Ни то DVD я херово свел, ни то не позволил вовремя опохмелиться. Ну тут оно понятно, начальник всегда во всем виноват. - Блять! Как я еще мог отреагировать на смену ценностей в головах отдельно взятых индивидов? Андрею перепало. На этот раз от меня, и ни за что. Тут даже Оказавшийся по странному стечению обстоятельств рядом Валера дал мне подзатыльник, а парня пожалел. Ну, и прекрасно, вот уйду я от вас, заболею, и умру! В следующие два дня, пока эта блондинистая сволочь откармливала парня мороженым, ну ни сука, а? И в развлекательных целях водила в цирк и на какие-то еще мероприятия я был занят. Я – дулся. На мир, который так не справедлив ко мне, на Валеру, на кого он меня променял? На Андрея, за то, что тот молод и наивен, на чертовых музыкантов, ушедших в никуда. Но делать было нечего, надо было срочно, т.е. ОЧЕНЬ срочно искать замену. Новые концерты грозили срывом, а хорошая ритм-секция – это вам ни в тапки гадить, и ни с некоторыми на представления ходить. Тут думать надо! Но думать было некогда, поэтому я зашел в гнесу, выбрал двоих помоложе и посмазливие, ну и те, что смотрели в рот, мол «Сергей Константинович, свет красно солнышко, мы вас так уважаем, любим и бла-бла», вот да, их и взял. Валера выбор не одобрил. Сказал, что блондинам в моей группе не место. Наверное, профессиональная ревность сыграла, и вообще, они будут меня домогаться, и совратят! Дооооо, конечно, живу же вот с азиатской красавицей, и ничего пока и волки сыты и овца цела. - А это еще не известно, - тоном обиженной Бритни Спирз заключил Кипелов, и откинул в сторону фотки будущей ритм-секции группы имени Меня любимого, красивого и замечательного, - я вообще не понимаю, - тем же тоном продолжил Валера, - ты их для музыки набираешь или для забавы? - Одно другому не мешает, - ляпнул я, но осекся. Кажется, перегнул. Переиграл, и перестарался, поскольку надулся теперь уже Валерка. И ни то, что как мышь на крупу, а как большой и толстый крыс на краюху ржаного хлеба. Мириться надо было срочно, и желательно до начала выяснения отношений в стиле «..а я тебе в тринадцатом году рупь дал!». Куда сплавить Андрея, так не вовремя вернувшегося с учебы я не знал. Поэтому мое лицо являло собой картину мировой скорби, на которой, если присмотреться, можно было различить бегущую строку: «Андрюшенька, солнышко, лапочка, кисонька, СЪЕБИ ОТСЮДА НЕМЕДЛЕННО, и до вечера не возвращайся». Парень меседж уловил, но расшифровал не верно. Поскольку принял обиды на свой счет. Что, мол, все из-за него в тартарары летит, и вообще он бедный несчастный жалейте его семеро. Тогда я сделал вопиющий финт ушами, на что, наверное, не пошел бы ни в какой другой ситуации, да и в этой не стоило бы. Напустив на себя грозный вид, я снова послал парня на работу, бишь на студию, и наказал объяснить новым музыкантам диспозицию, и что хрен с ним с домашним заданием, сегодня дело партии важнее. Андрей впал в апофигей, но я просто увидел, как в не затуманенном рассудке родилась какая-то подлая мысль. «Добром это не кончится», - подумалось мне, однако, лишь только дверь за парнем закрылась, я вернулся к благоверному, дабы уверить его в полной и безоговорочной преданности, любви, и принести тысячу извинений. Где-то часа через полтора, я был благополучно прощен, получил такие же уверения в любви и преданности, и проводив Кипелова до метро, поехал на студию. Я просто извинительным органом чуял неладное. Объяснить это сложно, как и то, что у кошки девять жизней, или то, что бутерброд привязанной к кошке, скинутой со стола, все равно падает маслом вниз. На студии было тихо. Музыканты были заняты прослушиванием альбома и разбором партий, но когда я пришел все резко оживились, и создали вид бурной деятельности, мол, мы тут ни в тапки гадить, а ну, конечно, а то я первый год на сцене. Здесь же крутился Гаахов и наш новый звукорежиссер Гречишников. Оставалось только секунд за тридцать разобраться, что тут в действительности произошло и пресечь всякие попытки саботажа. Андрей был уставшим. Для него студия сегодня, как вторая работа, потому, что в ВУЗе сессия, и нелегко все это, чего тут говорить? Но по радостному блеску в глазах я понял, что назревает какая-то бяка. Первая репетиция в новом составе оставила двоякие впечатления. Музыканты мне попались неплохие. Партии, в общем, разобрали, спасибо Андрею. Но чем ближе был поздний вечер, тем нервознее становилось поведение нового басиста. «Ни к добру это», - подумал я. Однако, народ отпустил, наказав Лефлеру купить чего-нибудь съедобного, а то теленок растет, конечно, но кушает за двоих, а это я еще собаку с дачи не привозил, с ней брат занимается. Тут Леонид совсем уж спал с лица, и прикрываясь басом, хотел выскользнуть вслед за новым ударником Павлом Пазоном, но я попросил его задержаться. - Чего тут у вас случилось? – недовольно буркнул я. Парень как-то так затрясся, и бочком-бочком к двери, мол, все нормально, Сергей Константиныч, все под контролем. - Так! – решил я расставить все точки над «ё», краем глаза заметив Алексиса, который собирал свои вещи, я произнес речь достойную лучших домов Парижу, - я с басистами не сплю, тем более, с такими симпатичными, как ты. Юра Алексеев мой постоянный любовник, - Алексис подавился чаем, но дебатов не устроил, - так, что если что, запись производится у него, в очередь, сукины дети! Мне нельзя переутомляться. Я старый больной человек! А теперь, брысь отсюда! Леонид как-то слегка прифигел, но спорить не стал, только вышел какой-то весьма ошарашенный. - Это что сейчас было? – уточнил ритм-гитарист, - странные у тебя методы… - Блин, да достали! Я тебя подозреваю, между прочим, в преступном сговоре, так, что, Юр, считай, что ты еще легко отделался. - А… ну тогда ладно… а чего случилось-то? - Эти долбоё… долбанутые музыканты придумали легенду о том, что типо ко мне в группу попадают через постель и вот, уже второй инцидент. Причем, я не сомневаюсь, что дело рук, а вернее длинного языка Элькинда. - Хм… да он ведь просто прикалывался… - Да, а тут сперва солист, потом басист приходят ко мне и… Алексис расхохотался. - Жесть… жаль, что Пашка ушел. Мне этот Пазон как-то весьма не симпатичен. Амбиций много.. Я развел руками. - Ну, тут уж, Юр, что есть, то есть. * - Господи, девушка, не могли бы вы поторопиться с оформлением заявки? - Конечно, - отвечала невеселая ресептионистка, - сколько вас? - Четыре человека и один басист, - дежурно пошутил я. Правда, когда рассмотрел, что ресептионистка отела написать «4 музыканта» я остановил ее, - ладно, пишите пять. Кино и немцы. В помещении было душно. Одно радовало, автограф сессия не должна была затянуться надолго. За отчетный период произошло много душераздирающих событий, главным из которых, к счастью было возвращение Элькинда и новый тур. Плохое тоже было. Например, Андрей. Нет, я, конечно, все понимаю, любовь-морковь, розы-морозы. Но он уже достаточно зарабатывал, чтобы съехать, свалить, забрать вещи, и просто съебать с моей квартиры. Теленок подрос, и стал, как это ни парадоксально приводить симпатичных телочек. Вы не подумайте, что я не люблю смотреть на сиськи, или скажем ноги от ушей. Ни в коем разе! Я люблю округлые девичьи коленки, и попки, и сиськи. В эстетических и не очень целях. Мне нравится, как они (девушки конечно, а не сиськи) забавно попискивают, если скажем их ущипнуть за ту или иную выпуклость, или округлость, но почему…. Нет, даже не так ПОЧЕМУ вся эта шайка-лейка обязательно хотела знакомится, и чаще всего, почему-то со мной, или, если мне удавалось вытащить Леру, чтобы он меня геройски спасал, с ним. И желательно знакомиться как можно ближе, чтобы, стало быть, попискивать. Андрей очень переживал. Когда очередная фанатка использовала его, чтобы поближе познакомиться со мной, или, когда, познакомившись со мной, такая девушка забивала на Андрея. Ну что я мог сделать? Конечно, самым правильным было наладить парню пинка, надо же было ему, в конце-концов, расправить крылья и отправиться в первый самостоятельный полет? Но у меня рука не поднималась. Нога тоже… потому что потянул. Once upon a time я снова задумался о назревшей проблемы. Я сидел на кухне и курил «ментоловую зубочистку», размышляя о истинно мужских проблемах, как-то: как нам обустроить Россию? Вылетит ли в первом отборочном туре наша сборная по футболу, или мне придется с Валеркой смотреть как 22 бугая гоняют один несчастный мячик по всему полю, а потом успокаивать его, де, может быть в следующем году нам больше повезет? Или например: что, если завтра война? Андрей прервал мои размышления вперившись одиноким взглядом в вазочку с малиновым печением, принесенным дня три тому назад Валерой и цапнул пару штук загребущей лапкой, да что там, лапищей ужо. - Я это… спросить хотел. - Мммм? – благодушно промычал я, улыбаясь, как довольный кот, а чо нам быть в печали? - Я тебе совсем-совсем не нравлюсь? Я поперхнулся ментоловым дымом, просипев: - Чо? - Ну… я совсем не симпатичный? Я подумал, что гора упала с плеч, и принялся успокаивать солиста, говоря о том, что он огонь-мужик, что все фанатки будут его, просто надо перестать акцентировать внимание на роде своей деятельности. Андрей долго слушал, а потом вздохнул так горько и обреченно, и вымолвил: - А вот Леня говорит, что я тебе нравлюсь. Что ты, только на меня смотришь… - Я же уже говорил, что Алексис мой постоянный любовник, - отшутился я. - Не понимаю, что ты в нем нашел… - на полном серьезе спросил мальчишка. Вот тут-то мне и поплохело. -Андрей, - выдохнул я, собираясь подобрать огромный массив слов о том, как это гадко и не правильно, однако парень опередил меня. - Я же понимаю, что ты с ЛерСанычем спишь, не надо сейчас мне рассказывать про то, что это не так. Думаешь, не понятно когда человек действительно живет один, а когда явно было что-то сломано… и потом, это не гадко, и вовсе не противно…. И тут парень густо покраснел, а я понял, что мне надо пройтись и подумать. Надумать ничего дельного мне так и не удалось. Хотелось убить трех человек и одного басиста. Особенно басиста. Поскольку до его появления у меня солисты так себя не вели! Во всяком случае, брюнеты. Что я мог сделать? Конечно, позвонить Кипелову. Что же еще? - Лер, это ужас! Кажется, до парня дошло, что мы с тобой не совсем друзья. - И как он отреагировал? - Да никак… он меня домогается! - Да ладно, - Кипелов развеселился, а у меня тут, понимаете ли, душевные страдания и муки! - Да! - И что ты думаешь делать? - Я не знаю… Лер! Это ужас! Вдруг он меня изнасилует во сне? - Вот, когда он достигнет своей цели, тогда позвони, хоть посмеемся… - Сволочь!!!! Ты не понимаешь! Я переживаю! - Успокойся, ничего он не сделает. Молодой и рьяный у него период самоопределения, выпихни его наконец, во взрослую жизнь. Самый эффективный способ мести, как известно – веником! - Ну, Лер!- канючил я. Однако вердикт золотого голоса мятала был окончателен, и обжалованию не подлежал. Я выдохнул, потом еще раз выдохнул, уверив себя, что все будет. А вот как – решим в процессе развития событий. Затем завернул в магазин, где взял бутылочку вина для храбрости, и всякого хавчика для убедительности. Ибо, надо что-то делать! Я ж спать спокойно не буду, зная, что у меня Такое по дому шляется!
Io: часть третья * Домой я вернулся с некоторым количеством хавчика и сигаретами. Андрей, кажется, не сдвинулся с места, так и сидел на кухне, глядя в чашку остывшего чая. Увидев меня, он как будто, очнулся от оцепенения, подняв на меня бездонные карие глаза, похожие на «плошки» кота из Шрека, и умоляюще выпятил нижнюю губу. - Видишь ли, - начал я, - не все так просто, как может показаться на первый взгляд. То, что я не хочу иметь с тобой близких отношений - не продиктовано тем, что ты не симпатичен, молод, или что-то в этом роде. У тебя сейчас сложный период в жизни. Ты становишься мужчиной. Отходят на задний план многие занятия и проблемы, которые были раньше. Ты пытаешься определиться, ищешь пример для подражания. Так вот, я не лучший образчик для подобной цели, поэтому, пойми меня правильно. Меня не интересует особь любого пола на «поебаться», ну а постоянные отношения у меня уже есть. Поэтому, считаю вопрос закрытым и исчерпанным. - А как же Алексис? – хлопая длинными ресницами, спросил парень. - Андрюш… не принимай всерьез всё, что я говорю. Просто мне надо было исчерпать инцидент, - я почувствовал вдруг, как я устал со всем этим разбираться, опустился рядом с парнем на стул, придвинув его поближе, - давай рассказывай чего вы там с басюгом натворили? - Откуда ты знаешь? – удивленные черные, как смоль брови, взметнулись вверх, парень даже слегка покраснел от моей догадливости. - Ну, видишь ли, - улыбнулся я, - я немного постарше тебя, и сделал далеко идущие выводы… ну чего там у вас? Любовь-морковь? Розы-морозы? - Вообще-то… ну… ничего такого… просто целовались… - Ты думаешь, это нормально? Понятно, что у вас обоих гормоны без намордников, однако, тебе не страшно, что завтра Леонид может захотеть большего? Парень покраснел еще гуще, сделал глоток чая, потом поднял на меня свои большие черные глаза, обрамленные пушистыми ресницами, ну прямо «возьмите меня семеро» и сказал: - Я бы предпочел, чтобы ты захотел большего… - Ну, начинается! – я отодвинулся, - Андрей, пойми меня правильно, если бы у тебя была постоянная девушка, ей едва ли понравилось бы, что ты ходишь «налево», и едва ли ты бы себе такое счастье позволил. Я считаю на этом разговор оконченным, и не целесообразным. Кроме того, я думаю, что если ты не изменишь своей точки зрения по этому вопросу, тебе стоит поискать отдельное жилье. Парень шмыгнул носом, тяжело поднялся со стула, поглядел на меня затравленным щенячьим взглядом, и отправился к себе в комнату. Я нервничал, поэтому приготовил сносный ужин, и теперь занимался тем, что хомячил салат за обе щеки и думал, о том, чего делать с парнем и со всей этой дурацкой ситуацией. Как, а главное, куда его переключить? И тут, вдруг, совершенно неожиданно, но блин, спасительным набатом, зазвонил телефон. На экране мобильного значилось «Артем». Стыров был радостен, доволен жизнью и собой, приглашал меня на какое-то мероприятие, посвященное первому концерту его группы с одноименным названием «Стыров». - Темушка, солнышко! Да все, что угодно! – радостно воскликнул я, только окажи мне одну ма-а-а-аленькую услугу, а? Темушка был не готов к такой радости с моей стороны, а тем паче к тому, что я так вот запросто возьму и соглашусь, да еще не только прийти, а сыграть, и вообще соглашусь на все-все-все, ЕСЛИ… а вот что ЕСЛИ, я предложил обсудить при личной встрече, ибо дело высокой важности и конфиденциальности. Когда с Темушкой мы-таки встретились, он был в шоке от моего коварства, но мое выступление на его концерте, да еще и на разогреве у его команды нещадно грело его душу. Я просто видел, как она светилась из-под кожаной жилетки, ога. А предложил я ему, конечно, нижеследующее. Показать Андрею Лефлеру, какая бывает настоящая мужская любовь. Поприставать к нему хорошенько. И если дурь из его башки не вылетит, тогда уж я в воспитательных целях заставлю парня проявить самостоятельность, как говориться во всем. Иначе никак. После концерта, который прошел в дружественной обстановке, Артем приступил к выполнению своего обещания. Конечно, ни сразу после концерта, хотя я бы предпочел, конечно, немедленно. Ставшие популярными летом «арийские встречи» снова должны были проходить у Манякина на фазенде, однако, я использовал все свое влияние, я три weekend'а подрывал собственное здоровие, сопровождая Владимира Петровича Холстинина на полигон. Собственно, товарищи «арийцы» сперва стреляли по всему, чего движется и не движется, а потом выпивали, и снова стреляли. С каждым выпитым «бокалом чаю» всем казалось, что точность и количество попаданий увеличивалось, хотя, признаю, это было не так. Т.е. совсем не так, т.е. вообще наоборот. Но я был чрезвычайно вежливым, поскольку мне необходимо было, чтобы «арийский огонек» прошел на даче у Холста. Во-первых, там было больше места, во-вторых, там сто процентов не будет Валерки, и некому будет осуждающе смотреть на меня, что мне станет стыдно-стыдно, и я, еще чего, передумаю, ну, и, наконец, мне хотелось похвастаться Холсту. Да! Я такой! Тщеславная рыжая сволочь. Ибо. К нему приставал только Дубинин, и то по пьяни, а ко мне вот, молодые мальчики. Пусть завидует. Я предвкушал последние выходные июня, потирая ладони. Андрей был обрадован, ровно, как и басюг, подумать только, будут бухать, как большие! В компании таких выдающихся деятелей искусства! Вот оно чо, Петрович, вот оно чо! Андрей советовался со мной насчет всего. Кажется, он переоценивал значение этой встречи. Меня даже совесть куснула слегка за ляжку, но я велел ей заткнуться. День «икс» надвигался беспощадно и стремительно. Все необходимое было закуплено и затарено. Я молился всем, кого знал по именам, чтобы они там как-нибудь поспособствовали разрешению возникшей ситуации. Итак, дорога до точки сбора не заняла слишком уж много времени, что собственно не могло не порадовать. Дороги были свободны. Все нормальные люди в воскресенье возвращаются с дач, а не направляются туда. Итак. Отличная погода, прекрасная компания, несколько в меру настроенных гитар, ну это для затравочки, кто ж на отдыхе вджобывает? Все прекрасно, обилие напитков и закуси. Архаровцы на месте. Ну, с богом… ну, или, там с кем уж получится. Один товарищ мой говорил, нет лучше отдыха, чем водка, лодка и молодка. Ну, с лодками у нас напряженка… а до блядей, надеюсь, не дойдет. Хотя… может, лучше все-таки бляди… Пока мой мозг занимался решением конструктивных задач, мы добрались до места. Выгрузка производилась по годами отработанной схеме, поэтому, никаких лишних движений, никаких лишних энергозатрат, все только себе на благо и, стало быть, на пользу общества. Молодняк был счастлив, и легко позволил свалить на себя львиную долю работы. С особенным наслаждением Холст гонял всех на кухне. Я всегда знал, что он садист, но чтоб до такой степени? Меж тем я, Бер, Стыров, Манякин и Теря расположились в беседке, и потягивали прохладное пиво. Все-таки есть вещи, на которые хочется смотреть не отрываясь. Сейчас это был чужой труд. Да, труд, как известно, облагораживает. Когда мы облагородились до некоторой кондиции, мы с Темой отделились от общей массы «облагороженных» дабы перекинуться парой слов. Тема был готов, ну, если ни ко всему, то ко многому. Бил себя пяткой в грудь, и всячески выказывал отвагу, и готовность послужить отечеству. Меж тем, поляна была накрыта. Яства и пивства расставлены, и товарищи стали собираться, понимаешь, к столу. Артем расположился в стратегическом месте, по левую Андрюшину длань, дабы незаметно подливать горячительного, и, соответственно, двигаться вровень с утвержденной партией линией. Идеологически не правильно разместившийся басюг моей группы был отсажен Маниною дланью ко мне поближе. Оно и понятно - разделяй и властвуй. Беседа была довольна жаркая, переходящая на личности, и предметы профессионального обихода. Нередко мы, точно заправские рыбаки, показывали размеры той, или иной приблуды. Отличие от рыбаков, и некоторых дам, заключалось в том, что нередко размеры приблуд преуменьшались, дабы показать собственную крутость. К вечеру я начинал жалеть, что мы не поехали к Манякину, но с другой стороны, цели мои были благородны, стало быть, можно бы и перетерпеть. Артем вошел в роль, и во всю ухаживал за осоловевшим Андреем, Леня же, дулся, ревновал, и капризничал. Но потом сдался на мою милость. Кажется, из его не особенно связной речи я понял нечто очень важное, а именно, перед тем, как капитально задрыхнуть на моем плече, он высказал, что-то вроде «да, Андрей у меня такую девку увел, так, что считай, мы квиты»… «Гм…» - подумалось мне. Однако басюг вышел в астрал, и ничего больше добиться от него было невозможно. На пару с Холстом, мы эвакуировали болезного в более безопасное место. Для довершения картины маслом, я решил заночевать с ним. Этим, как мне казалось, я покончу с воцарившимся в группе нездоровым интересом к некоторым запретным темам. Когда эвакуировали всю молодежь, разговор сделался более интересным, скабрезным и, изобилующим такими подробностями, от которых нередко краснели даже пятки. Наверное, даже у Холста. После знатных посиделок мы, весьма потяжелевшие расползлись по отведенным углам. Максимов дрых сном младенца, пуская слюни на подушку и что-то бормоча. Я не решился тревожить его покой и расположился на раскладушке, однако, предварительно стянул с него штаны, подумав пару минут, стянул и трусы. Ибо не фиг. На раскладушке было неудобно, я опять не выспался. Да и вчерашний гудеж давал о себе знать, злой и раздраженный с гудящей головой я выполз на кухню, дабы прийти в сознание. Акромя меня здесь тусовались Сергей Попов и Артем Стыров, оба пребывали в таком же подавленном состоянии, сколь и я. Спасибо Сергею, он спас нас, изготовив удивительно вкусный кофе. Я буквально чувствовал, как оживаю с каждым глотком горячего напитка. Артем делился последними новостями. Оказалось, что у дураков мысли сходятся. С Андреем он проделал те же нехитрые трюки, что и я с Леонидом, однако, обещал довершить картину утром. И довершил. Я никогда не думал, что парень способен выдавать такие чистые ноты! Артем заявился в его комнату с полевыми (ну, или не очень) цветами, среди которых внимательный наблюдатель насчитал бы пару знатных подсолнухов с недозрелыми семечками. Он аккуратно провел бутоном по лицу «спящей красавицы» и ласково (ну, уж как умел) пропел: «вставай, красно солнышко». Вот тут были очень красивые, чистые и звонкие ноты. Андрей скатился со второго этажа. Его волосы были растрепаны, штаны он придерживал одной рукой, а когда совладал с замком в его круглые, как блюдца глаза было опасно смотреть. - Сволочь! – возопил он, и как-то уж совсем по-женски залепил МНЕ пощечину. Мы со Стыровым одновременно зависли, и как по команде начали ржать. В уголках глаз Андрюшки блеснули слезы. Он все, конечно, не так понял… я не хотел настраивать его против себя настолько, я не хотел делать ему больно, но я знал, что иначе мне не избавиться от прессинга с его стороны. Зато вот Лёня меня разочаровал. Т.е., должен был бы очаровать, но как-то это выглядело весьма странно. Басюг не возмущался, не бил меня по морде, он весьма довольный сложившимися обстоятельствами пошел куда-то вслед за Андреем. «Упс», - подумалось мне. Тишина казалась мне зловещей, однако, судя по всему, ничего противоестественного и безобразного не произошло. Оба вернулись спокойные, как два удава. Как два, жаждущих крови, голодных удава. - Упс, - сказал я уже вслух. Но меня никто не услышал, в комнате скоро воцарился гвалт и продолжение дебатов. Кто-то предложил позвонить «девочкам», некоторые особи мужецкого пола яро поддержали идею не превращать же наше начало недели в банальную пьянку? Надо чтобы все было культурно! Устроить фуршет и все такое. А вот я как-то резко осознал, что неплохо было бы исчезнуть, дематериализоваться, аннигилировать отсюда на всех скоростях. Но, я не успел. Второй день культурного досуга прошел под знаком: «а ну-ка, девушки!». Здраво рассудив, что лучше быть в женском обществе, чем в обществе согруппников я как мог – оттягивался. Вернее пытался… ну, в общем, после совместного похода в лес мне хотелось заныкаться где-нибудь на чердаке, и чтобы меня никто не трогал. Поэтому, я тихой сапой и поступил, согласно, собственного плана. Зря я это сделал, ох зря. Лишь только здоровый сон смежил мои веки, где-то со стороны ненадежной лестницы послышался подозрительный шорох. Дрему, как рукой сняло. Я предчувствовал жопу. Она надвигалась, и имя ей было Леонид Максимов. - Не спишь? Он говорил вполне связно, судя по всему, не так-то уж был и пьян, что называется, выпил на копейку – притворился на рупь. - Типо того. Чего случилось? - Да… я понял все. Андрея успокою, не переживай. Зачем вы устроили весь этот маскарад? Хочешь, чтобы мы перестали встречаться? «Даже так», - подумалось мне, -«а девчонка тогда причем…?». - Я вижу, парень ты не глупый… - я поднялся с матраса, чтобы видеть глаза Леонида, - мне не хотелось бы, чтобы Андрей начинал свои серьезные отношения с отношений с тобой. Не потому, что ты нехороший. Просто… это не правильно. Вот детей родите, потом делайте чего и с кем хотите. Я понимаю, Лёнь, не мне это говорить, но Андрей еще ребенок… он тыкается, как слепой кутенок, кто пожалеет, кто приласкает… - А ты, значит, решил послать на хуй? - Ты не понимаешь… - У тебя кто-то есть? – он сощурился, пытаясь угадать правду я скажу, или совру. - Да, - я выдержал проверку импровизированного детектора лжи. - Почему ты ему об этом не скажешь? К чему все эти заморочки? - Лень… послушай. Я немного дольше, чем ты знаю Андрея. Мои увещевания нередко пролетают мимо его очаровательных ушей. И, если он тебе и вправду не безразличен… защити его, прежде всего от его самого, - басюг слегка улыбнулся, я похлопал по матрасу рядом с собой, он присел и несмело поднял на меня глаза. - Что мне делать? – спросил он. - Я не знаю. Будь собой. А что это за история с девушкой? - Мне кажется, что ему с ней будет лучше… и… возможно, все будет именно так, как ты говоришь. Ну, про семью, детей… и наши отношения с ним. - Дай бог, - улыбнулся я, - вы не спешите… у вас вся жизнь впереди, сломать ее никогда не поздно успеть. Он посмотрел на меня непонимающими глазами. Я вздохнул, и махнул рукой. Что я мог еще сделать? Секс это нормально. Это нынче можно везде и всюду, не важно с кем, важно, чтобы был презерватив и согласие. Любовь? Что такое любовь, это все потом, может быть, а важно не опоздать, взять от жизни все. Не надо трястись, боясь соприкоснуться коленями, случайно в автобусе, или опасаясь неосторожного взгляда… или часами томиться оттого, что край его рубашки ненароком коснулся твоего обнаженного плеча, оставив легкий шлейф Его запаха. Господи, как же я устарел! Усмехнувшись самому себе, я, наконец, блаженно растянулся на матрасе, я знал, меня больше не потревожат. Ну, пионерия, во всяком случае, точно не потревожит. Мне ожидаемо снился Валера, то, как мы мгновенно успевали отпрыгнуть друг от друга, и типо «бес палева» делать что-то, когда на студию заходил Холст, а вернее, за миг до того, как дверь распахивалась. Что-то снилось еще приятное, что я проснулся в приподнятом настроении. А за небольшим смотровым окошком была беспросветная ночь. Но спать я больше не хотел. Я спустился на веранду. Здесь было немноголюдно. Попов и Терентьев резались в карты, проигравшие Дуб и Беркут сидели рядом и отчаянно жулили, пытаясь помочь то одному, то другому Сергею. Я помахал им, вылезая на крыльцо. Курить не хотелось. Я смотрел в черноту, и мне казалось, что я растворяюсь в ней. Ветер неспешно шевелил листьями деревьев, играл с травинками, и подзадоривал ночных обителей. Отовсюду слышалось негромкое гудение, стрекотание и шуршание. На крыльцо выполз Артем, прикуривая сигаретку, он чуть было не споткнулся об меня. - Блин, напугал! – констатировал он. Я улыбнулся. - Ну, извини. - Ты чего тут сидишь? - Не спится. - А… как пионерия? - Ничего, все обошлось. - Что думаешь делать дальше? - Пока не знаю. Но возможно, буду снова просить тебя о помощи, если, конечно, ты снова не станешь бить себя пяткой в грудь, мол, никаких больше проектов с этой рыжей сволочью. Артем каркающее рассмеялся: - Надо же как-то привлечь твое внимание. Если что, ты звони, чем смогу, как говориться. - Аудитория, несмотря ни на что, не примет котенка, у меня нет ни то, чтобы времени. У меня нет сил, чтобы ждать, пока он научится окусываться… пока отличит правду от заманухи и другое и прочее. - С каких пор ты стал столь нетерпелив? - С таких, Тёма, с таких… с таких, как мне исполнилось сорок. Артем пожал плечами, и опустился рядом, предлагая сигаретку. Я закурил. Captain Black с вишней? - Тёма, что за? Он рассмеялся, сказал, что спёр сигариллы у Полковника. Мы курили, глядя, как на востоке загорается заря. Артем докурив, отбросил бычок куда-то в сырую траву, и как-то отчаянно и порывисто обнял меня. Я от неожиданности ойкнул. А он, ткнулся лбом мне в плечо, быстро прошептав «Спасибо». * В город вернулись все заметно заемученные. После такого отдыха еще бы недельку отдыхать. Однако Андрей меня радовал, хотя бы тем, что перестал проявлять по отношению ко мне излишнюю внимательность, а после и вовсе изъявил желание съехать. Я помог ему с переездом, и поисками квартиры. Вроде бы, он даже, что называется, как взрослый, собирался строить свою жизнь с прекрасной незнакомкой из цирка. Да, с цирковыми меня связывала давняя история, которую очень сильно не хотелось вспоминать. Ведь моя бывшая жена Елена в молодости работала именно в этом кругу. А любая узко профильная тусовка, так или иначе, знает всех, кто в ней обращается. У меня было какое-то нехорошее предчувствие, что добром это не кончится, должно быть именно это заставило меня разговаривать с Артемом в духе «если что, я тебе свистну», и что самое удивительное, Стыров обещал, что откликнется. Есть люди, которым нужен начальник, есть люди, которые сами себе начальника, а есть, наверное, еще и такие, которым вообще вся эта возня по барабану, они хотят заниматься своим делом. Любимым и понятным. Приносящим удовольствие. Я думаю, что Артем был именно из этой породы. Ну, и начальником самому себе он так и не смог стать. * А на следующей неделе я был уже с Валерой. Мы отправились на его дачу, хотя я уговаривал его слетать в Египет, или хотя бы съездить в Ригу, или в Хельсинки, чтобы отдохнуть душою от московских реалий. Но, если подумать, мне было все равно куда. Если Валерка рядом это не важно. Конечно, теперь мне бы не хотелось терпеть какие-то лишения, едва ли я бы нашел это романтичным, но фазенда четы Кипеловых была оборудована прекрасно, и никакой разницы в уровне комфорта с каким-нибудь финским коттеджем нам ощутить не пришлось бы. Поэтому, я не стал канючить, когда золотой голос мятала объявил, что едем именно туда. После этих 2-3 дней у нас обоих график станет настолько плотным, что мы едва ли увидимся дома, больше, чем на пару часов. У меня начнется гитарный колледж, репетиции и подготовка новых поездок, а у Валерки запись вокала, наконец-то, они дотащились до этого сладостного мига, а так же им предстояло несколько концертов, если я не ошибаюсь сборных и сольных. А помимо того, какие-то бесчисленные ток-шоу. И интервью. Что-то сейчас это модно стало, приглашать дедушек хэви. Я подленько захихикал. За такие речи вообще-то можно было схлопотать по попе, и, боюсь, что отнюдь ни рукой, а тапком, или веником, что выглядело бы уж как-то совсем не подобающе моему, да-да, звездному, мать вашу, статусу. - Чего ты ржешь? Ты на дорогу смотри! – не замедлило раздаться в ответ. Я незаметно показал Валерке язык, однако, он заметил, ну, да кто бы сомневался? И пообещал провести со мною воспитательную работу по прибытии на место. Доехали без приключений. Разгрузились довольно быстро, да и сейчас удобно, не нужно везти с собой продуктов на все время пребывания, и вода тоже имеется, так же, как и генератор, на случай, если поселок будет обесточен. Все, как у людей. Живи себе, радуйся жизни. Вот так и я, нырнул в приятную прохладу дома и все, идите вы все на фиг! На улице пекло, а здесь хорошо. Валерка принес какого-то охлажденного чаю, мы валялись, точно пресыщенные всем яппи, потягивая холодный напиток. - Нам недостает для полноты картины маленькой тявкающей собачки, которую можно запихать в портмоне, или скажем, пушистой белой кошки с ошейником со стразами сваровски. - Пошляк, - протянул я, пощекотав Валерку его же прядкой волос. - Это я-то пошляк? Я мыслю современными категориями! Не смей надо мной смеяться! Отставив в сторону бокал, Валера принялся меня щекотать. Признаюсь, это получалось у него виртуозно, поскольку через минуту я уже не мог отдышаться, а только отбрыкивался от него, вереща, как девка на выданье: «щекотно! Пусти меня!»… Кипелова ситуация забавляла не меньше, чем меня самого, и он усердствовал в новых попытках довести меня до истерики, а когда больше смеяться и брыкаться я уже не мог, он по обыкновению принялся целовать меня. Соскучился. Ну, еще бы. Я потворствовал этому процессу всеми силами, подставляя плечи и шею под его щедрые ласки, позволяя стаскивать с меня одежду, и вообще, обращаться, как заблагорассудиться. Видеть его таким счастливым было одно удовольствие. Его лицо, встрепанные волосы, родинки, рассыпанные по плечам и веснушки… мне хотелось поцеловать каждую, что я и делал, ко всяческому обоюдному удовольствию. - Ты совратитель, знаешь об этом? Заманил меня уговорами на дачу, опоил, защекотал до полусмерти…. Мою очередную реплику прервал сладкий поцелуй. - Наконец-то мне не надо оглядываться, - констатировал Кипелов, - нет ли там кого из твоей пионерии, сегодня и, не побоюсь этого слова, завтра, ты только мой.
Io: часть четвертая ... и тут остапа понесло! ** Лето это маленькая жизнь. Как жаль, что столь быстро оно закатилось за горизонт. Догорело. Почти умерло. Вот уже полетели с деревьев первые листья. Мы пашем без продыху, события громоздятся одно на другое. Андрей захотел уйти. Предсказуемо, все вполне себе предсказуемо. Я держать не стал. Уже прямо было собрался звонить Тёмушке, как что-то там расклеилось, и его уход откладывался. Обстановка в группе накалялась. Он тянул за собой Пашку и Леньку. Мне честно не хотелось терять ритм-секцию. Но я молчал. Скандал был бы предсказуемым, да и вообще вполне ожидаемым явлением, поэтому я молчал. Огрызался, рычал, но старался не переходить на личности. Хотя, ох как хотелось! Алексис критиковал меня за излишнюю лояльность, да мало ли за что он меня еще критиковал! Говорил, что надо пресекать в корне. Но я ухмылялся, и отвечал: - Ну, ты-то от меня к Кипелову не сбежал, а ведь тебе прочили блестящее будущее, ни за деньгами, ни за поклонниками, что с тобой, а Юра? - Я просто был от тебя без ума, - отшучивался он. - После этого случая, говорили, что ты в принципе без него, а я тут не при чем. Получив увесистую оплеуху, я отправился за пульт. Послушать, что тут у нас получается. Получалось неплохо, но обстановка была нервной. Осень. Дни укорачивались все стремительнее, оголяющиеся остовы деревьев напоминали о скоротечности жизни. Парни хандрили. На поддерживающую тонус вечеринку у меня не было сил. Я устал. Выдохся. Спекся. Не реально всегда смотреть на траханный мир с улыбкой. Особенно, когда от нее сводит скулы. Меня выручала рок-гимназия, и большое количество работы. Я видел новые лица, и понимал ради чего все это. Понимал, что все не просто так. Но в тот момент я устал. Психанул, почем зря. Кажется, что больше всего обидел басюгу. Сам не знаю, как так случилось. Хотел извиниться, да куда там. Молодость порывиста. Я сам поступил бы так же. Хлопок двери, холодный колкий ветер с первыми снежинками. Все как в драматичных моментах женских романов. Идти за ним? Что говорить? К чему? Он сейчас не услышит, да и я могу только все усугубить. Я, подхватив гитару, выхожу следом в холод. Это было глупо и несправедливо по отношению к Алексису. Я не знаю, что он сделал, и как ему это удалось. Поскольку репетиция в тот день провальной не была. Он каким-то неведомым образом сумел собрать ребят, и они добили пару спорных моментов. В машине я все никак не мог согреться. Я знал, что не прав. Это было хуже всего, когда знаешь, но продолжаешь гнуть свою линию. То ли из принципа, то ли по дури. А дури много, можно и не сомневаться, на троих хватит. Трясущимися пальцами я включил зажигание, и сразу врубил обогрев. Меня бил озноб, ни то от холода, ни то от нервов. Я обхватил себя за плечи, пытаясь согреться. Валерка не пустил бы меня за руль, он напоил бы меня чаем, или чем покрепче, прочитал бы нотацию, или что-то вроде того… сказал бы, что это все пустое. Что все образуется, что все пройдет. Что всякое бывает, и завтра будет новый день, когда ты сможешь взглянуть на все иначе. Я прикусил губу. Реагирую как баба, дожил! Соберись, тряпка. Первый раз что ли? Характер должен закаляться, а ты чего? А вот это предательское «хоть бы он позвонил» вообще откуда? Я выдохнул. Потом еще раз выдохнул. Стало теплее. Валерка был на студии, или в газете, я не помню его график. Не гоже звонить ему со своими истериками. Он совершенно неадекватно может среагировать. Даже не знаю, чего я боюсь больше, того, что он бросит все и примчится, чтобы утешить меня, или нашипит в трубку, что я параноик чертов, и, что дома поговорим, а сейчас он пипец, как занят. Я не звонил. Домой добрался я довольно быстро, даже удивительно. Дорога начала леденеть. «Надо переобувать машину», - подумал я. А потом упал на диван. Мне было как-то тяжело и лениво. И еще, навалилась усталость. Я дотянулся до Валеркиного свитера, потянул на себя, свалил стул, хрен с ним, укрывшись им, я задрых. Задрых сразу же без предисловий и чего-то похожего. Мне снился странный мир, где все передвигались на метро. Но метро было необычным. В один небольшой вагон помещалось не больше четырех человек. Я бы даже сказал, ни вагон, а отсек, на которые были разделены вагоны. Поезда в метро назывались «сапсан». Наверное, я думал о поездке в Питер в тот момент, сработал ассоциативный ряд. Со мной в одном отсеке сидел какой-то бомж. С ним никто не хотел делить свой отсек, а мне вот некуда было деваться. Он все говорил, что когда-нибудь он взорвет все к чертовой бабушке, правда не уточнял, что именно. Я слушал довольно вежливо, откуда-то я знал, что у него был ствол, а это могло стать опасным. На нужной станции я вышел, там меня встречал Валерка. Одетый в камуфляж, и с каким-то походным рюкзаком за плечами. Стоило мне вылезти из отсека, как мой сосед выстрелил в меня. Больно почти не было, я потрогал левую скулу, и обнаружил рваную рану, у меня был шок, однако, я был рад, что остался жив, пуля чиркнула кость и ушла куда-то рикошетом. Я проснулся, потирая щеку. Обнаружил себя под пледом, а Леркин свитер под собой. С кухни пахло едой, стащив ремни с джинс, поплелся на запах. Валерка готовил ,судя по всему уже заканчивал что-то мясное. Пахло просто одуряюще… все остальные проблемы перешли на второй план. Я, было собирался пожаловаться, по передумал, слишком велик был соблазн. А после ужина как-то уж совсем не хотелось портить ему настроение. Ну, право к чему? Но он, похоже, и так все понял, поскольку уделял мне все свое время. Я знал, что ему хотелось посмотреть новости, или футбол, а потом ему бы с книжкой завалиться, но он сидел со мной, говорил о какой-то ерунде, гладил меня, нежно так и как-то очень бережно. Потом изготовит какое-то жуткое варево. Наверное, оно должно было бы быть глинтвейном, но, по сути, оно было чем угодно, только не этим благородным напитком. Срубило меня тут же. Уже серьезно. - Ты, что туда подмешал? – кажется, успел спросить я, но ответа уже не помнил. * Валера уложил Сергея на тот же диван, неторопливо раздел, залюбовавшись его телом, не смог сдержаться от нескольких беглых поцелуев, затем укрыл теплым одеялом, и подложил под голову мягкую подушечку. Он неторопливо зашнуровал ботинки, взял оба Сережиных телефона и вышел в хмурый сентябрьский вечер. Иногда так бывало. Бес мог все. Он мог, даже больше, чем все. Но это «все» имело дурное свойство канцерогенов. Оно накапливалось в его организме. И тогда Рыжий Бес пил. Пил долго, глупо и беспробудно. Причем, как правило в гордом одиночестве. Потом он ложился спать, после ехал на студию. И так по кругу, пока алкоголь не брал свое. Обычно на это уходило не больше недели, реже двух. Тогда Маврин понимал, что так жить нельзя. Он брал себя в руки, и становился собою прежним. Но это не было разрядкой. Валера, как никто знал это. Сергей будто еще туже затягивал какую-то пружинку где-то внутри. Валера боялся последнего витка. Поэтому теперь, когда между ними не было бетонной стены непонимания, он готов был сделать все, чтобы не допустить того, что было раньше. Этих глупых ссор, и пьяных драк. Не допустить автомобильных аварий, потому, что он его любит, и потому, что все должно быть хорошо. Алексис даже не сильно удивился, что с телефона Маврина ему позвонил Кипелов. Во всяком случае, по голосу этого понять было никак нельзя. Они еще были на реп.базе, и у Валеры был шанс их там застать. Валера очень редко водил машину. Он предпочитал доверить это дело Сергею. Он не ездил вовсе не оттого, что не умел, или боялся, просто ему нравилось в этом полагаться на кого-то еще. Он будто бы снимал с себя ответственность на это время. Усмехнувшись, он сел за руль темно-зеленой «Тойоты». Он редко ездил быстро, но сейчас ему нужно было успеть. Поэтому, Валера спешил, легко лавируя в потоке машин так, как будто делал это каждый день. Четко перестраиваясь в нужный ряд, когда это было действительно необходимо. Он был на студии, где репетируют Маврики менее, чем через час. Ребята собирались расходится, поэтому, неожиданно появившийся Кипелов всех ни мало удивил. Наверное, всех, кроме Алексиса. С ним-то снова и был проведен допрос с пристрастием. Остальным музыкантам было страсть, как интересно узнать, что же происходит? Поэтому, расходиться все резко передумали. Но после следственных действий с Алексисом пришла и их очередь. Будь на месте Кипелова кто-либо другой, и все происходящее смотрелось бы глупо и жалко. Веди себя этот «кто-то» хотя бы немного иначе, и никто не стал бы слушать его. Но здесь, Андрей, точно загипнотизированный сел в машину. - Я довезу тебя до дома, не переживай, - мягко сказал Кипелов. Он вообще разговаривал тихо, и от его слов мороз мелкими иголочками колол кожу у самых висков. Как только дверь захлопнулась, Андрей понял, что совершил ошибку. Ему захотелось немедля убежать, оказаться где угодно, только ни в этом стальном гробу, который с каждой минутой все больше и больше наполнялся холодом. Но, Лефлер назвал адрес, и автомобиль неспешно тронулся с места. - Видишь ли, Андрей, я переживал за тебя, - начал Кипелов, - я ведь тебя давно знаю. Мне Сергей рассказал, что ты сейчас живешь с постоянной девушкой, ты уверен, что это все, что ты для нее можешь сделать? - Я тебя…я…вас… я… не понимаю… - Можно на «ты»… не маленький уже, - Валера сладко улыбнулся, и Андрею на секунду показалось, что его глаза сверкнули красным, - я думаю, ты способен на большее. Но есть проблема, нужно решиться на последний прыжок. Ты ведь не думаешь, что ты сможешь прокормить семью с такими чудовищными организаторскими сбоями? Да и Сергей не мальчик уже, выше головы не прыгнуть. Он что-то говорил про твой совместный проект с Запашными. - Да… но…. Лицо Валеры, казалось, было прямо перед его лицом, хотя на самом деле, Кипелов не отрывался от дороги. - Тебе страшно, потому, что ты уже закостенел. Ты не можешь рисковать, потому, что у тебя есть нечто привычное и удобное, как разношенные тапочки, не так ли? - Я не думал об этом, - сдавлено прошептал парень. Неожиданно ему стало нечем дышать. Он не понимал, что происходит, и, где он находится. Андрей знал одно отсюда нужно бежать. Бежать немедленно и без оглядки. Они уже подъехали к дому Андрея. Он пытался открыть дверь, но не мог. Ручка заклинила. - Что ты делаешь? – воскликнул парень в отчаянии, ему не хватало воздуха, и он чувствовал, будто еще немного, и его легкие превратятся в сосульку. - Андрей, с тобой все в порядке? – кто-то тряс его за плечо. Это был Кипелов. На этот раз ручка двери открылась легко и просто, он выскочил из машины, как ошпаренный понесся к подъезду. «Что это, блядь, было такое? Не зря говорят, что Он не человек….». С бешено стучащимся сердцем он прижался спиной к двери. - Что такое милый? – спросила выплывшая из комнаты Вербена. - Все хорошо, дорогая, - деревянным голосом ответил Андрей. * Порывшись в записной книжке телефона Сергея, Валерий обнаружил еще пару интересующих его номеров. Однако к ударнику решил не заезжать, а вот с басистом переговорить стоило, и, чем скорее, тем лучше. Леонид удивился меньше всех, увидев Кипелова. То ли Андрей успел позвонить, то ли он понимал, Почему Валерий Александрович здесь. Впуская гостя в квартиру басист поежился, ему показалось, что он не открывал окно. Как странно… откуда сквозняк? - Привет, Леня, вижу ты не удивлен моему визиту. - Не знаю, - он пожал плечами, - когда-то это должно было случиться. - Ты знаешь, о чем я хочу с тобой поговорить? - Догадываюсь. - И, каков твой ответ? Леонид почувствовал, как морозный ветерок кусает его за щеки. - Мой ответ вы знаете не хуже, чем я сам. Не впутывайте в это Андрея. Он слишком молод. Валерий коротко кивнул. В квартире снова сделалось тепло. - Может быть, чаю? – не своим голосом спросил Максимов. - В другой раз, спасибо, Лёнечка, - столь же странно ответил Кипелов. * Валера возвращался домой, нужно было успеть сделать несколько звонков. Взяв второй телефон Сергея, он открыл папку контактов с заглавием «музыканты». Здесь было много знакомых имен, но еще больше незнакомых. «Эники, беники, ели вареники…. Роман, Алексей, Павел, Алексей, Леонид, Фларид ничего себе имечко, Алексей, Иван, Илья, Михаил, Петр, Олег, Алексей… гм…» - стрелка остановилась на имени «Илья». «Почему бы и нет», - подумал Валерий, набирая незнакомый номер. - Вы хотели бы поработать с группой Сергея Маврина? В качестве кого? В качестве приглашенного вокалиста? Шесть месяцев может быть год. Вы согласны? Прошу вас, начинайте готовить репертуар. Через две, максимум, через три недели мы вам обязательно перезвоним. Покончив с текущими делами, Валерий заскочил в круглосуточный супермаркет, взять еще сигарет, и, главное, кофе. Маврик обязательно попросит кофе. Крепкого, может быть, с имбирем. Кипелов улыбнулся, при мысли о Рыжем Бесе. Не пойми откуда взявшаяся божья коровка села ему на плечо. - Потом поговорим, - буркнул он, и зашагал меж полок безлюдного магазина.
Strax: название: В гримерке. автор: Strax рейтинг: PG-16 предупреждение: ненормативная лексика. Вовка. Сукин ты сын! Пошто ж! Да, чего теперь говорить? А то не ясно, что теперь будет. Тяжелая артиллерия в образе Терентия. Разборки. Драка, скорее всего до выбитых зубов и треснувших ребер. И чего? Надо было? Оно тебе надо было? Мал, да, бля, уд ал. Тронул на свою голову. И справился ведь? Как тебе удалось, то дебил? А вроде туда же, ницшенианец, человек – это то, что должно превозмочь. Превозмог? Офигенно так, превозмог, как я погляжу. А Виталику чего делать прикажешь? Он ведь ничего не знает, ничего не видел, и по умолчанию будет на твоей стороне. И что? Мы будем иметь на гастролях двух полуживых гитаристов. Отлично. - Как такое вообще могло случиться? – пытал меня взъерошенный Макс, - каким макаром? - Каким-каким? По пьяни! А то и так не ясно! Нарезались все до чертиков, а Петровича на «азартные игры» потянуло. Понятно, что Кипелова там не было. Если Холст великий и ужасный приходит на вечеринку, понятно, что девочке-Лерочке путь туда заказан. Но кто ж его просил-то? - Мне очень сильно не хочется встречаться с Терентьевым, - поежился Макс. - Вот и мне тоже… - Ну, мы-то как бы и не при чем… - Как бы ни так!? Мы все знали, все видели, и не помешали… - А Маврин что? - А что Маврин? В первый раз что ли… - Ну, с Петровичем-то, наверное, не первый… - Тут в другом фишка, Макс, фишка в том, что Маврин, как бы принадлежит Кипелову. И это априори. Удалов поскреб затылок. - Какого хрена… - Полагаю скоро мы это узнаем, - Беркут подобрал свою сумку, тяжелые шаги, гулко отражающиеся от стен пустого коридора ему очень сильно не понравились.
Susя: Зимняя соната Спасибо ознобу в жаркий полдень, фонтану и тому, кто пытается меня согреть. - Лекс даже наушники снимает сексуально… Холстинин равнодушно фыркнул и прикусил губу, сражаясь с пробкой перцовки. Он не для того вытащил Алика на дачу, чтобы препираться по мелочам вроде сексуальности вокалистов. А этот упрямец свернулся клубком в большом плюшевом кресле и насмешливо щурит горячие кофейные глаза. Расслабленный и спокойный, он становится мягким и изящным, бесшумно ходит и блестит глазами в полумраке. После ухода Большакова им стало гораздо легче – можно было ждать Алика после репетиции, куря в открытое окно и каждый раз обещая себе, что эта – последняя. Щуриться на дверь, ожидая его выхода, но не включать дворники, чтобы не сбило кружевной иней на лобовом стекле до его прихода – несмотря на солидный возраст, басист любил рассматривать снежинки, узоры на окнах, сосульки и приседать на корточки перед сугробами. Можно было быстро, угловато улыбаться и тянуться к двери, щёлкать замком и прижиматься щекой к пушистым волосам, слегка мокрым от тающего в тепле машины снега, чувствовать, как Алик улыбается уголками рта и с тихим шуршанием трётся щетиной о холстининскую грудь. Можно было, застряв в пробке, внезапно ощутить тонкие пальцы на своём колене и блаженно расслабить сжимающие руль руки, чуть сползая в кресле. Можно было, приехав после часа ночи с концерта, просто бросить все вещи у порога, понежиться в душе и забиться под нагретое одеяло, чтобы прижаться к поджарому, сухому и горячему, как змея, Грановскому, который слегка зашипит, потревоженный холодным и мокрым вторжением, но потом, не просыпаясь до конца, на автопилоте поцелует в плечо и опять уткнётся лицом в смятую подушку. Одним из самых тонких и чувственных наслаждений было проснуться раньше басиста, осторожно подсунуть ладонь под его щёку и слегка приподнять, рассматривая безмятежное лицо с приоткрытыми, матово блестящими тонкими губами, ощущая, как щетина слегка царапает расслабленную ладонь. В этот момент, следя за дрожащей тенью ресниц на впалых щеках, Владимир готов был любой ценой выкупить человека, доверчиво спящего на его ладони, в единоличное владение, доказать всему миру, что «моё и никому не отдам». Это собственническое наваждение длилось до тех пор, пока Алик в полусне не начинал тянуться лицом к теплу, не прятался в плечо, щекоча вздрагивающими ресницами, пока не прижимался губами к мочке уха. Тогда Холст молча прятал лицо в пушистых волосах, чувствуя, как горло сжимает горячая благодарная судорога. - Алик, принеси бокалы. - Не пошёл бы ты на хрен, - насмешливо улыбается, но встал, мягко качнулся вперёд, перешагивая через лежащий на полу поднос с кусками подарочной обёртки (эту перцовку Холсту подарили на Украине, когда его день рождения случайно совпал с днём концерта), звякнул стеклом шкафа. – Ты пьёшь водку из бокалов, аристократ?.. … По стеклу сухо шуршит снег. За окном метель. Алик свернулся в кресле у камина, закрыв глаза и нахохлившись. Почти уже спит, но не хочет из упрямства раздеваться и ложиться. - Э… Спать пойдёшь? – Холстинин осторожно тянет его за плечи; басист вскидывается и трясет головой. - Нет, - облизывает искусанные, расцарапанные щетиной до малинового цвета губы и вдруг опять улыбается. – Хорошо. Только на сегодня хватит. - Угу, - гитарист миролюбив и заранее со всем согласен, потому что в доме только одна тёплая комната, а в комнате – только одна кровать, и та односпальная. Значит, спать они будут в обнимку, тесно переплетясь, чтобы удержать тепло. Алик торопливо расстёгивает рубашку, путаясь в пуговицах; Холст стоит за его спиной и смотрит через плечо, на тонкие мерцающие при неверном свете камина пальцы. Потом, не выдержав, стягивает рубашку через голову и обнимает горячее сухое тело, почти улавливая сквозь потрескивание камина и стук снега лёгкий шелест своих шершавых пальцев о тонкий, с выступающими рёбрами торс. - Пошли, - шепчет Грановский, почти сливаясь мягким сонным голосом с метелью за окном. Непривычный – спокойно-усталый и ласковый. Сворачивается на постели тёплым комочком, кинув одежду на кресло, и бездумно подкладывает локоть под подушку, смотрит, прикрыв глаза, на огонь. Володя прижимается к его спине, по привычке хозяйским жестом обнимает за пояс, запускает вторую руку под подушку. Тонкие гладкие пальцы Алика переплетаются с его – шершавыми и крупными. Басист, наконец, устало потягивается и расслабляет плечи, скрещивая тёмные ресницы. Холст снова смотрит на кружевные тени на впалых щеках, касается кончиком носа тёплого уха под пеленой волос и тоже закрывает глаза, слушая, как дыхание Алика сливается с шёпотом метели.
Io: часть пятая ключевая мысль части: Дядюшка Эдь не высыпается, поэтому герои вечно хотят спать, или спят) хомячки не дохлые они просто спят(c) * Я проснулся от запаха кофе. Голова немного гудела. Блин, что это было пух? - Лер… Лерко? Ты меня отравить решил? Что это было блин? - Глинтвейн по забытым рецептам золотой орды, - он очаровательно ухмыльнулся. - Я почуял кофейный аромат… дай… - потянулся я к турке. - Погоди, сейчас добавлю корицы. - Это точно корица? Я тебе уже не доверяю! Он рассмеялся, и, наконец, налил мне полную кружку обжигающего напитка. Мне нравилось, что он не пользовался кофеваркою, а все делал по-старинке. Валерка умел ободрить меня. День казался нескончаемо длинным, как я успел продрыхнуть несколько часов, а ночь все еще не наступила? Кипелов смеялся, и говорил, что, должно быть, я научился растягивать время. - Хорошо бы, если бы ты был прав, - улыбнулся я. На утро я полон сил и энергии. На студии строю всех, как умею. Нам предстоит тур. У меня такое чувство, будто Андрей не здоров, однако, он не говорит ни слова, только держится отстраненно, и выглядит бледнее, чем обычно. Леня принял мои извинения, и рассказал мне про какой-то безумно трешовый сон про Кипелова. Как ни странно, услышав его треп, Андрей побледнел еще больше, и рассказал, что ему так же приснился кошмар с участием Валеры. Алексис подмигнул нашей честной компании, и сказал, что вредно слушать классическую «Арию» на ночь. Не очень то хорошо я отношусь к зимним турам. Холодно. Музыканты постоянно простужаются, да тут еще и накануне концерта в Бердске Андрей сделал финт ушами, заявив, что принял решение. Я ожидал чего-то в этом роде, но не настолько резко. Мы обсуждали его уход из группы, но я не думал, что все произойдет столь стремительно. Помню, как перед началом поездок я сам говорил, что лучше все закончить теперь. Эх, ладно. Чего теперь говорить? Откровенно говоря я не знал, что предпринять, но сидя в гостинице получил письмо с ссылкой на запись одного паренька из Нижнего Новгорода. Илья… Лемур? Почему бы и нет? Рисковать мне нравилось, и я набрал номер, который был указан в его профайле. Голос в трубке мне понравился, и беседа наша вышла вполне содержательной. Оказывается, парень начал готовить нашу программу пару недель назад, но не успел завершить, что это если не нечаянная удача? Иногда я люблю своих фанатов. Вот в такие моменты, например, особенно. Наша милая беседа не заняла и пятнадцати минут. Парень был готов к работе, особенно меня порадовала его готовность тем, что через два дня в Бердске должен был состояться концерт. Пока мои гаврики были отправлены домой, а со всем «этим» надо было что-то делать. Еще и смена ударника… эх Пашка… Я снова ввязывался в авантюру, я парня видел-то только на фотке. Этакий эрзац гламура. Когда же я увидел Илью в реале, я понял, что это полный форзац. «Только ни все сначала!», - подумалось мне, пока мне, стало быть, еще думалось. Однако крепкое рукопожатие и характерное «вот, блядь», - вселило в меня некоторый оптимизм. Но, чего уж там? Парня я боялся. Ну, а как бы вы отреагировали в моем положении, и в том случае, если бы у вашего коллеги на лбу была неоновая вывеска «я красивый! Полюби меня!». Я становлюсь параноиком, поэтому мне казалось, что вывеска касалась и меня тоже. Перед концертом мы успели прогнать программу всего пару раз. Голос у парня был неплохой, но предстояло работать, и работать. Я сразу понял, что нам понадобится педагог по вокалу. Черт, почему не бывает все и сразу? Смогу ли я проделать снова этот путь, длиной ни в один год? Очень хотелось позвонить Артему, уговорить его вернуться, вот прям щас. Более того, я уверен, что Стыров не отказал бы мне. Но, блин, я сам взвалил на плечи вот это, и теперь мне за вот это отвечать, ну, хотя бы даже перед своей собственной совестью. Вдруг у него действительно получится? В любом случае. Бердск был перед нами. Отступать было некуда. Застенчивость Ильи компенсировалась моей заебаностью. Поэтому, если исключить концерт, переросший в шоу вопросов и ответов, то наше общение с новым вокалистом свелось к нескольким общим фразам и обоюдному молчанию. Впрочем, меня он не напрягал. Его я, наверное, тоже. В автобусе у меня разболелась голова. От духоты, от длительного напряжения. И, вроде бы, все прошло неплохо, но я беспокоился… Илью приняли лучше, чем когда-то Андрея, но все же… все же… все было не так уж безоблачно, как мне бы хотелось думать. Новая смена состава. Звонил Алексис, сказал, что вопрос с ударником решен, и то, слава богу. Я от души поблагодарил его, и откинувшись на сидении, закрыл глаза. Боль пульсировала в висках, отдаваясь кажется, и в надбровных дугах… черт… будто бы обруч надели, и закручивая гайки сжимали все плотнее и плотнее. Помучившись еще минут десять, я все же попросил у Гречишникова таблетку. А вокалист как-то сочувственно посмотрел на меня, и отдал мне свой чай. И этот жест, такой простой и ничего не значащий вызвал во мне какую-то дурацкую, совершенно не нужную щемь. Я поблагодарил его и, накинув на себя куртку, сделал вид, что задремал. На самом деле на меня накатила какая-то не свойственная мне, волна жалости к себе. Я кусал губы, и изо всех сил старался подавить это дурацкое чувство. Мне это почти удалось. Однако дальнейшее не имело значения, поскольку я действительно задремал. Мне снился сон про Грецию. Про Парнас. Как мы гуляем еще с «Арией» и удивляемся местным красотам, а потом, во всем этом теплом великолепии вдруг появился наш звукорежиссер, и сказал, что нам пора. Я проснулся, и выходило, что автобус уже приехал в следующий пункт назначения, и нам действительно пора. Несколько Фанов дежурили у входа. У меня не было настроения общаться, но еще меньше было желания обидеть народ. Поэтому, я раздал автографы, а в ответ получил букет цветов и какие-то сладости. Гостиницу я воспринял, как ману небесную. И меня не волновало уже ничего. Я принял душ, головная боль совершенно прошла. Теперь саунд-чек, и мольбы о том, чтобы все прошло хорошо. Илья зашел ко мне вечером, после всех событий. Мы обсудили прошедшие концерты и я, как мог деликатно указал парню на его промахи. - Да что уж там, - отметил он,- мне ни шестнадцать лет. Я понимаю, что залажал, и сильно, что не достает опыта, однако, я обещаю Вам, что буду стараться. Я немного удивился, ведь это было не напускное. Он не ждал, что я скажу: «да, ну что ты? Все в порядке». Он был самокритичен, однако, не унижался. Я был рад, и сказал, что мы обязательно справимся. Потом, парень посоветовал мне отдохнуть, и утопал к себе. «Отдохнешь тут с вашими закидонами», - подумалось мне. Я вспомнил, как Илья наклонился на концерте, и даже немного обиделся, что ко мне не стали приставать. - Ты представляешь, - рассказывал я Валерке, - новый вокалист не только хорош собою, но и неглуп! - Наверное, поэтому в ноты не попадает, - съязвил Кипелов. - Погоди язвить! Он меня оскорбил гораздо сильнее. Прикинь, продемонстрировав свои, так сказать, достоинства, он даже не стал ко мне приставать! Ко мне, такому красивому и замечательному! – я напускно злился, слушая, как Валерка смеется, - вот чего ты ржешь? Ты бы видел его, когда он наклонился! Кипелов заходится в новом приступе хохота, и обещает мне все компенсировать, как только мы вернемся. Настроение мое улучшается, как и самочувствие. Еще недавно я чувствовал себя разбитым, а, поговорив с Валеркой, испытал некоторую легкость, хотелось творить и радоваться жизни. Парадокс. Когда я долго был в Москве мне неминуемо хотелось убежать оттуда, отправиться в тур, забыться в работе. А когда я вырывался за пределы МКАДа, когда все пыльное и серое железобетонное оставалось позади, я начинал тосковать по городу, по нашей уютной квартире, по Валере, в конце-концов. Сейчас все складывалось внезапным образом. Я конечно, люблю перемены и всяческие сюрпризы, но чем ты старше, чем это больше заёбывает. Такой вот, странный факт. * Ночью я долго ворочался. «Еще один концерт, всего один», - думал я, засыпая. Дальше легче – дальше Москва. Неожиданно я оказался в каком-то странном подвале. Сон был, не отличим от реальности, поскольку все мои чувства остались при мне. Я брел вдоль тускло освещенного коридора, временами спотыкаясь о вывороченные камни. Коридор расширялся и забирал вниз. Наконец, мои ноги ощутили вырубленные в камне ступени. - Эй! – крикнул я, - здесь есть кто-нибудь?! - Ответа не было. Лишь гулкое эхо разносилось под сводами, уходящими на многие метры в вышину. Идти назад не было смысла, поэтому, я покорно брел вперед. С каждым пройденным пролетом факелы на стенах горели все увереннее, если это, конечно были факелы. Особого чада и копоти я не заметил. Но, это могло свидетельствовать лишь о том, что потолок этого подземелья выше, чем мне кажется. Наскоро и грубо отесанный камень сменился отполированным мрамором. Я понял это, чуть не упав на едва не зеркальной поверхности пола. Света стало достаточно, даже я бы сказал, чересчур много. Он бил с потолка, лился из стен, будто сам камень с тысячью прожилками светился изнутри. Заслоняясь рукой от этого великолепия я ощутил, что упеля в деревянную поверность. Пошарив по ней руками я понял, что это дверь. «Была ни была!», - сказал сам себе я, и потянул ручку. Тяжелый створки с неохотой поддались, пропуская меня в полумрак торжественной залы. Я вообще не думал, что такое возможно! Темной зала казалась, лишь по сравнению с приведшим сюда коридором. Стены были задрапированы синим бархатом. Та же цветовая гама преобладала на меблировке и гардинах. Последние мне показались бессмысленными, поскольку окон в комнате не было. - Добрый вечер! – слова неожиданно появившегося человека застали меня врасплох. Он несомненно вышел из-за двери, что была в тон обстановки обита синим ни то бархатом, ни то крепом, однако, я не успел заметить этот момент. - Добрый, - сказал я, и зачем-то сделал пару шагов назад. - Сергей Константинович, ну что же вы? Присаживайтесь, пожалуйста, прошу вас, не стесняетесь. Приветствовавший меня товарищ выглядел отнюдь не по-советски. Более того, он будто бы сошел с картины какой-нибудь фэнтезийной книжки, таким нелепым казался его наряд, и какие-то неведомые знаки различия на погонах. Тем не менее, я опустился в кресло. Все это несомненно было сном. Такой сюр просто не мог твориться на самом деле. - Спасибо, - коротко сказал я. - Итак, вы, конечно, спросите меня, для чего я пригласил вас на это внеплановое совещание. Возможно даже, вы еще ничего не знаете, о плановых совещаниях, скорее всего, вы не были разбужены в своем новом качестве. Но здесь вы должны простить Валерия Александровича, который всегда, от самого начала своей карьеры ставил семейные ценности выше интересов Совета. - Не понял, - выдавил я. - Конечно, не поняли…. Ох, всю работу приходится делать самому. Вот прошу вас, выпейте это, - бесшумно передо мною появилась девушка в синем переднике, чего они тут все на синем-то помешались? Корпоративный цвет чта ли?, - она весьма оперативно водрузила передо мной бокал синего стекла, в котором нехорошо так пузырилась какая-то редкостная хрень. - Мне как-то не хочется… - попробовал отвертеться я. Но вдруг произошло что-то странное, я понял, что более не властен над своим телом. Руки сами собой подняли бокал и поднесли его ко губам. Разум существовал отдельно. Я мог посмотреть на себя со стороны, если бы захотел. И вот, я сделал глоток. Обжигающая волна горячего метала пронеслась по горлу и упала в желудок. Я пришел в себя, и, кажется даже закричал от боли, страха, и черт знает чего еще. Голова взорвалась адской болью, но я неожиданно вспомнил… Мерцающий белый свет. Луч телепорта. Голоса где-то вдалеке… - Какая дикая планета. Что мы будем делать здесь среди этих человекоподобных существ? - У нас нет выбора капитан, нужно снижаться. Топлива не хватит для того, чтобы добраться до ближайшей колонии. - Не может быть, чтобы не было никакой надежды. - Не переживайте, у нас впереди целая вечность, рано или поздно мы обязательно найдем выход… Тысячелетия пролетали перед глазами за считанные секунды. Рушились и строились новые цивилизации, а им все никак не удавалось «докричаться» до дома. Сколько бы монументальных памятников они не возводили, сколь бы точными не были расчеты. Никто так и не прилетел. … - Пришло время усыпить воинов. Люди не должны считать нас богами. Когда начинается поклонение, начинается смута. Гадкие и испорченные мутанты со сбившимся генным кодом. Наши запасы медикаментов на исходе, мы не имеем права рисковать жизнью оставшихся Воинов, Наблюдателей, Смотрящих и Хранителей. Если мы не оставим наш генофонд чистым, то непременно выродимся … вот в них. - Что делать, мой друг, что делать… Среди тех, кто стоял возле сверкающей сферы был Валера. Он держал меня за руку, говоря что-то, я не мог разобрать слов, только далекое эхо, точно мыслеобраз: - Ты должен, Сережа, ты должен… я разбужу, когда наступит время. А теперь, спи…. – легкое прикосновение холодного металла и темнота… Но что-то пошло не так… что-то перепуталось… как он оказался здесь? Почему в этом теле? Нет… тело его… - НЕ ВРЕМЯ! Комната наполнилась хрустальным звоном. Я открыл глаза. Потолок кружился, убегая… где-то там высоко-высоко… я с трудом удерживал положение лежа. Вся комната кружилась вокруг меня. Черт… что за? Я с трудом поднял руку и поглядел на нее. Часы, татуировки… все на месте… что за сон? Как будто я был не здесь… В дверь настойчиво стучали, а я не мог совладать с собой. Меня ощутимо мутило. Там что-то происходило за дверью. Я услышал обеспокоенный голос Алексиса совсем рядом. Кажется, он помог мне добраться до ванны. Как же мне было хреново… это что же мы пили вчера, а главное, сколько? Мутило меня зверски… давление, что ли так скануло? Да… Юра стал мне родной матерью, ставя меня на ноги, заставляя снова почувствовать себя живым. - Черт,чего мы вчера такое пили, что мне сегодня так хреново? - Да, говорят какие-то там геомагнитные возмущения, - отмахнулся ритм-гитарист, - да и не напивался ты вчера, насколько я помню, и перегаром от тебя не разит. Ты бы поберег бы здоровие свое. Наверняка опять нервы. С Валерой, что ли поругался? - Нет. Ничего такого… - я аж смутился от его прямолинейности, все-то нам кажется, что мы, ну, «вапще савсем» не палимся. - Давай, давай приходи в себя, нам немного осталось. Юркины слова оказались во многом пророческими. На следующий день я чувствовал себя вообще прекрасно, будто и не было вчера ничего такого. Я подумал, что вообще-то наверное, когда-то надо было бы зайти в поликлинику, но было лень. Я всегда так делаю. Хотя и знаю, что не стоило бы… В Москве было как-то ветрено и неуютно. Валерка выглядел уставшим. У них вроде давеча был концерт. Какой-то общий сборник, а после сабантуй. Тут уж было непонятно, кто из нас для кого был родной матерью. В Москве у нас оставались ХО и Точка, но дома… это дома. Дома – стены помогают. - Ты чего такой убитый? - поинтересовался Валера, когда только собирался отпаивать меня чаем и откармливать домашними блюдами. - Черт знает. Вчера все нормально было, а сегодня, видать опять давление. - Угу, - согласился он, - аналогично. Там говорят бури какие-то геомагнитные. До вечера мы приходили в себя, временами прогуливаясь от телика к холодильнику и обратно. Делать ничего не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Зато под вечер разразилась жуткая непогода, а мы, точно ей назло почувствовали себя лучше. Ничего не значащий треп оборвался лишь под утро, когда, наконец, наобщавшись, мы заснули. Я как всегда прижимался к Валерке, а ему было жарко, и он старался выбраться из моего плена, но черта-с два!
Io: часть шестая заключительная. * Утро выдалось неожиданно солнечным, ни в пример вчерашнему вечеру. Я даже растворил окно ненадолго, но Кипелов успел, высунув недовольный нос из-под одеяла обозвать меня садистом. Мол, я, такой-сякой хочу его убить прям щас прям здесь. Закрыв окно, я заявил, что, да, хочу и убью. Валерка был недоволен, он невольно окапывался, а еще пытался лягаться, мол свали, Рыжий, убиваешь, а потом пристаешь? Но я не отступал. Куда это дело годится? Мы так давно не виделись, а он, понимаешь, убегает? - Не увиливай от своих обязанностей! – смеюсь я, умудряясь укусить Валерку за ухо. - Кому, что должен – я всех прощаю, - отбрыкивается он, уползая под защиту двух подушек. Наконец, я застал его врасплох, схватив за запястья и прижав к кровати. - Не уйдешь! - Насилуют! – произнес он таким голосом, точно прокурор произнес осуждающую речь. Я засмеялся и ослабил хватку, за что в тот же момент поплатился первенством и был опрокинут на спину, - все тебе не спится. Блин, срань господня, десять утра, Маврин, ты совесть имеешь? - Имел, - отозвался я нахально, - никакого кайфа. - Сука! – процедил он. А я воспользовавшись минутной заминкой снова оказался сверху. - Прекрати меня вертеть, Рыжая бестия! – воспротивился Кипелов. Но я уже знал что делать. Жаркие поцелуи заставили его замолчать и забыть о том, что он собирался сопротивляться до последнего. Валерка в момент сделался мягким и податливым, позволяя мне делать все, что мне заблагорассудиться, а я в долгу не остался. Иногда мне кажется, что это зависимость. От его голоса, его запаха, его присутствия рядом, от его тела, в конце-концов. Стоит ему откликнуться на ласку, как я млею от удовольствия, как будто и меня самого приласкали, погладили, поцеловали. Страсти накалялись. Лера был бесцеремонен, но его порывистые движения обещали и мне некоторую инициативу сегодня. Я терся о его бедра своими, всячески заигрывал, мол, щас сбегу от тебя, пока он не стал умолять меня не томить больше. Я чувствовал его нетерпение, сложно было не почувствовать. «Ладно, сегодня девочки сверху», - подумалось мне, пока мне еще думалось… О да, от Лерки я получил сполна. Я балансировал на грани боли и наслаждения, несмотря на положение «слабого», я думал, что контролировал ситуацию. Да, ни фига я не контролировал. Стонал во весь голос и двигался куда направляли Леркины сильные руки. А из членораздельной речи я думаю, Лера слышал только свое имя, если вообще что-то слышал. Валерка весьма убедительно доказал мне, что очень сильно соскучился, особенно когда я, уже кончив кусал его пальцы, а он подмяв меня под себя еще двигался внутри… я не знаю возможно это или нет, но мне показалось, что ментально в тот момент мы были единым целым. Поскольку я содрогнулся вместе с ним во второй раз, и понял, что такого удовольствия я очень давно не испытывал. Впрочем, за все надо платить, не мальчик уже. Через пару часов наступила расплата. Ноги слушались весьма плохо. Это Лерочку можно было во время оно как угодно, и ничего, концерт, пьянка, потом автограф сессия перерастающая в пьянку, и наш домашний очаг, так сказать, а потом, опять концерт. Эх, молодость! А как мне теперь встать… то о, епт… да… лечь, и не вставать… Вот хорошо Кипелову, ему-то никуда не надо, а мне заниматься с учениками, етитьская сила! Оказалось, что самое страшное в сегодняшнем дне, это все-таки лестницы, особенно те, которые ведут вниз. В этот день я жестоко сочувствовал девушкам, и с ужасом думал о надвигающемся концерте, нет, все же славно, что у меня есть три дня в запасе, главное, чтобы просчет сегодняшнего славного утра не был повторен в той же форме, хотя…. Хотя хрен бы с ним… когда я подумал о недавнем приключении, то почувствовал некоторую бодрость так сказать духа, и тела, и с шизоидной улыбкою, чуть было не врубился в дверной косяк. Все-таки, я - идиот. Порой это очевидно даже такому замечательному, умному, и, не побоюсь этого слова, красивому рок-герою как я. Рассмеявшись от пошлости фразы я все же забрался в машину, и отчалил в направлении гитарного колледжа. * В Полисе на глубине нескольких километров под землей Валерия Кипелова ждал совсем другой разговор. Он прекрасно понимал, что отвертеться не получится, и оправдываться с каждым годом становилось все сложнее. Им двигала личная заинтересованность, а вовсе не интересы Империи. - Валерий Александрович, - Седой глядел на него сурово. Ничего хорошего от него не приходилось ожидать, - что вы нам сегодня расскажите. Почему вы, смею заметить, в очередной раз помешали пробуждению Сергея Константиновича? - Вы, Лев Андреевич, не хуже меня знаете ответ на этот вопрос. И вы, Вячеслав Борисович, и вы, Анатолий Петрович. Не стоит оказывать на меня давление, я давно в отставке. И более того, считаю, что Империи просто нет до нас никакого дела, иначе, тут уж я посмею вам напомнить, третье тысячелетие не оказалось бы таким провальным. Вы, Лев Андреевич, убедили нас в том, что резонатор системы Иребсена спасет нас. И что же? Мы принесли дикарям, тогда еще заметьте, дикарям новые сложные технологии, стали богами на земле, построили, и какой ценой? Я вас спрашиваю? Этот долбанный резонатор… чем, я спрашиваю вас, Лев Андреевич, чем все закончилось? - Я бы вас попросил… - Нет, Лев Андреевич, просить надо было не меня, а тех несчастных, что погибли благодаря вашим смелым догадкам. Что вы устроили? Всемирный потоп! А ваша новая гениальная идея? Получив ресурсы у американского правительства, что вы сделали? Попытались использовать ноосферу, выстроив эти свои излучатели? И что? Парниковый эффект, глобальное потепление, в перспективе смена полюсов. Сколько мы еще протянем? Батареи почти истощены. Топлива едва ли хватит на пару земных, я подчеркиваю это слово, на пару ЗЕМНЫХ лет в космосе. У нас десять анабиозных капсул с абсолютно чистым генофондом, а было шестьсот. Лев Андреевич, шестьсот! Хорошо, допустим, предположим благоприятный исход, сейчас мы освоим Луну и Марс, теоретически примемся за Венеру, но это теория. И все, Лев Андреевич, энергия и ресурсы из воздух не генерируются. Что бы вас сказал верховный главнокомандующий узнав, что вы не только доверили дикарям высокие технологии, которые они использовали хуже, чем мы вообще могли себе вообразить, но и истощили их планету… и вы будете говорить мне о какой-то там морали? Вы, поддавшись амбициям, тщеславию и, бог знает чему еще, ставите наш вид на грань вымирания, и упрекаете меня в том, что я, пользуясь уникальным случаем, пытаюсь сохранить жизнь и спокойствие Сергея! - Валерий Александрович, мы все хорошо понимаем ваши чувства, однако, за все эти годы, не побоюсь этого слова, за все эти тысячелетия вы, да, лично вы не высказали ни одной толковой мысли о том, что нам собственно предпринять? Как нам добраться до родной планеты, или хотя бы подать различимый сигнал о помощи. Все идеи, которые имели успех, были высказаны именно Сергеем Константиновичем. Именно он предложил использовать стазисные капсулы для сохранения нашего генофонда. И он, вспомните-ка, Валерий Александрович, именно он и не хотел быть туда упрятанным. Но вы… вы убедили его! И когда… - …и когда, Лев Андреевич, при очередном конце света, устроенным вами, мы чуть не потеряли всех Смотрящих, в стазисном блоке произошел какой-то странный сбой. У всех Смотрящих была сгенерирована новая личность, и вы знаете это не хуже меня. - Долгие годы, Валерий Александрович, мы искали способ вернуть Смотрящих и когда, наконец, нашли, выясняется, что будить практически некого! - Начните процедуру пробуждения с других Смотрящих! Седой был раздражен. Он был просто в бешенстве, однако старый вояка хорошо умел скрывать эмоции. Шрам на виске сделался багровым, но через минуту цвет его лица снова был пепельным, точно ничего и не случилось. Точно все они: Воин, Наблюдатель, Смотрящий и Хранитель собрались на очередное заседание, посвященное каким-нибудь перевыборам руководительского состава. - Хорошо, - выдохнул Седой, - скажите нам, скажите Совету, чего вы хотите, Валерий Александрович? Даже не так, чего вы добиваетесь? - Я не раз озвучивал свою позицию. Итак, товарищи, я отвоевал свое. Я считаю, что Империи до нас дела нет, она не слышит, или не хочет слышать, а может быть пала под натисков интервентов из галактики Целаз, мы ничего не знаем. Ни один из посланных нами сигналов не вернулся, ни один из посланных нами разведчиков не выжил. Что мы имеем? Грядущий, очередной, Лев Андреевич, ОЧЕРЕДНО апокалипсис на Земле, скорее всего с тотальным уничтожением населения с помощью оружия массового поражения. Что мы можем сделать? Собрать всех представитель нашей расы, в том числе полукровок, лететь в созвездие Вега, где на планете Ромат обосноваться и восстанавливать популяцию. А так, как я уже свое отвоевал, я бы хотел остаться здесь и дожить уже свой век, сколько бы мне ни было отмерено, и мне бы очень сильно хотелось, чтобы вы меня не трогали. Вы так долго и столь старательно отгораживались от дикарей, что не успели заметить, как сделались еще хуже, чем их самые подлые правители. - От своих слов не отказываетесь? – что-то недоброе сквозило во взгляде Седого, что-то совсем недоброе…. Однако Валера кивнул. В тот же момент что-то несильно кольнуло его в плечо. Кипелов провалился в темноту. * … - Сколько можно с ними цацкаться, - воскликнул Лев Андреевич, поправляя выбившуюся прядь седых волос, - Вячеслав Борисович, теперь роль Хранителя целиком и полностью переходит к вам. Поздравляю с повышением. Низкорослый коренастый мужчина средних лет, взял под импровизированных козырек, и едва заметно улыбнулся. - Лев Андреевич, ваши методы меня нередко пугают, - негромко произнес Анатолий Петрович, поднимаясь из-за стола, - вы же понимаете, что Валерий Александрович был во многом прав, и его упорство в нежелании будить Сергея Константиновича должно быть вам понятно. Вы ведь тоже… не разбудили Ринату Анваровну. А разница лишь в том, что Рината находится здесь, а Сергей Константинович живет среди дикарей. - Знаете что, Анатолий Петрович, нам давно нужен новый Смотрящий. В воздухе полыхнула синяя молния. Анатолий Петрович не мог ожидать такого от коллеги, и в прошлом, хорошего друга. Его остекленевшие зеленые глаза удивленно уставились в потолок. Ни один из присутствующих не двинулся с места. В зале повисла мертвая тишина. Однако оцепенение продолжалось недолго. - Это был несчастный случай, - ухмыльнувшись, заметил Вячеслав Борисович, - бедняга переработал. Инсульт, такое часто случается. Присутствующие одобрительно кивали. Всем было ясно, что будет дальше. * Я резко проснулся, и сел на кровати. Осмотревшись, я не сразу понял, что Лерки не было рядом. «Где он шляется, черт побери! Ни записки, ни чего подобного… нет, понятно, что он мог свалить к своим, или мало ли чего там на студии, у внуков или у родителей, но чтобы вот не позвонить… или хотя бы смс не оставить, на худой конец, записку написал бы!». Я вытащил мобильник из-под подушки, точно я же собирался ему позвонить, балда, а сам заснул. Знакомая комбинация цифр, мне не нужно выбирать из «последнего набора». Длинные гудки… разбужу что ли? На другом конце провода, наконец, прозвучал знакомый голос. - Сереж, ты чего сдурел что ли, так поздно звонить, спят все уже! - Ты, у своих что ли? - Ну да, где мне еще быть? - Я думал, ты как бы сегодня дома ночуешь, мог бы предупредить что ли… - С какого бы это мне тебя предупреждать? … …. Укол в затылок… …и темнота…. * Я очнулся в Полисе. Сознание какое-то время было несколько замутнено, однако, капельница с каретоненом быстро возвращала меня к жизни. Незнакомый штурман принес мне еду и питье, а так же витамины. - Почему так долго, - проворчал я. Весь персонал почему-то отводил от меня глаза, как будто я был им чужим, что за чертовщина такая. Сейчас пойду в рубку и надеру этим уродам задницы, надо думать, прошло не более тысячи лет, а они ишь ты, сменили форму, лацканы разноцветные понаделали, будто бы заняться больше нечем! В мою палату зашел Лев Андреевич, та еще тварь, ну да ладно, что делать, если руководителями экспедиций становятся по блату, а не по призванию? Я скривился в приветственной ухмылке, мол, здрасте, давно не виделись. - Сергей Константинович, к сожалению, не представлялось возможным разбудить вас раньше, видите ли… - Я знаю, Валера был против, где он, кстати? - Мы ввели его во вторую стадию стазиса, в ту же, в которой находились и вы. - Что это за хрень такая? - Это наша новая разработка. Когда ваше тело приобретает новые навыки, однако, ваша личность нивелирована за вновь созданной основой. Поэтому, вам не составит труда вернуться в мир дикарей тем же, кем вы и были, но с некоторыми бонусами, вы же понимаете о чем я. - Разумеется, регенерация, здоровье и новейшие медикаменты. Так, раз вы меня разбудили, следовательно очередной ваш гениальный план потерпел фиаско. Объясните мне, Лев Андреевич, почему мы все еще не летим на Ромат? - И вы туда же! Он столь наиграно всплеснул руками, что мне стало вдруг абсолютно ясно, что на стазис Валерка не соглашался. Скорее всего, никакого стазиса-2 не существует. Однако все было бы замечательно, и Лев - последняя сука, и можно даже поднимать мятеж, но вот эта странная живопись на руках и моем теле свидетельствовала о том, что я реально что-то забыл…вернее был ударенным пыльным мешком по голове, что позволил сделать это! И каким варварским методом! Явно, что сознание мое не было ясным в такие моменты. Поэтому я решил пока не спорить с командиром, и искать пути выхода из сложившейся ситуации. Только вот беда заключалась в том, что всей ситуации-то я не знал! После восстановления физических сил и всех способностей присущих нашей расе, я проследовал в комнату телекенетического модинга, дабы подгрузить воспоминания, и вообще освежить в памяти навыки, которые, как считал Лев Андреевич у меня «заснуть» были не должны. Но, я полагаю, он все же не рассчитывал на такой эффект. Когда я дошел до графы «песни группы «Ария», случилось что-то странное. Вернее, что «что-то случилось» я понял по лицу лаборанта, следившего за моей мозговой активностью. Я увидел и вспомнил Леру, только не моего Леру, который с шашкой на голо с веселым хохотом рубил головы хазарам, а Валерия Александровича Кипелова – солиста группы «Ария», а позднее музыкальной рок-группы «Кипелов». Вот, что было у дикарей, а чего не было у нас. Вот, почему он так яро всегда защищал эти низшие существа. Низшие ли? Можно ли назвать низшими тех, кто точно птица феникс восстает снова и снова из пепла очередной цивилизацией, построенной и загубленной, кем? Ими? Нет…. НАМИ… нами – имперской разведывательной группой Сигма-4. НАМИ такими могучими, бессмертными для этой планеты… такими высоко нравственными, черт побери… Не было стазиса… они просто чуть было не угробили нас, а наши мозги, дабы не расплавиться образовали новую личность, которая и стала в последствии тем, чем стала. Короткий миг… я думал, что мой череп взорвется от обилия информации. Я буквально почувствовал, с каким скрипом обе мои личности – изначальная и нарощенная сделались единым целым. Перед глазами снова поплыло… они пытались остановить меня… вот уж дудки! Во мне не осталось ничего, кроме ненависти, я столкнул в сторону мембранный модинговый экран, который все еще продолжал транслировать события моих жизней. А персонал уже спешил на помощь лаборантам. У меня просто не было выбора. Я активировал защитное поле, вытесняя введенные препараты, еще бы чуть-чуть и было поздно. Я выключился бы и черт знает что они сотворили бы со мной. В ход пошла энергия стихий и кретовые заряды. Видал я вас по телевизору. У них не было Смотрящего, ни одного кроме меня, ни одного, кто мог бы меня остановить. Стремглав несясь по коридору я успел увидеть испуганное лицо Льва Андреевича. Видят высшие силы, как мне хотелось прикончить его уже тогда, но в Полисе оставались мирные люди. Кроме того, в стазисных капсулах так же ожидали своего часа многие из тех, кто не заслуживал такого нелепого и скорого финала. Все было просто, мне нужно было только активировать заряд, но я не сделал этого… черт побери, я всегда был миролюбивым что ли… я не смог прикончить негодяев, доведших нашу расу до такого плачевного состояния. Охрана взяла меня в плотное кольцо, но очень скоро оно поредело. Я не убил ни одного, только обездвижил. Удар Смотрящего заключается вовсе ни в том, что мы метаем громы или молнии, мы просто показываем человеку того, кем он является на самом деле. Немногие могут это перенести, поскольку не способны принять себя такими, какие они есть. В рубке оставались двое. Воин и Хранитель. Еще бы! Кого я еще мог здесь увидеть? Они до конца не верили в происходящее, но, надо отдать им должное, оба надели защитные шлемы. Господи, как это пошло! Кто-то из них выстрелил. Выстрелил в меня из примитивного дикарского оружия. Щит выдержал, однако пуля оставила болезненный след на коже. - ЗАЧЕМ? – заорал я. Я сам от себя не ожидал такой реакции, но кажется, эмоции владели мною, а разумные доводы отошли на второй план. - ВЫ ГИБЕЛИ РАСЫ ХОТИТЕ? - Гибели расы хочешь ты, - прошипел Хранитель, судя по всему из новоиспеченных, был бы матерый – удержал бы. На грубую силу, я ответил грубо. Двинутся вперед, и врезал, что есть мочи кулаком по раздражающему меня шлему. Я перестарался. Защитная оболочка шлема сплюснулась, сдавив череп Хранителя, он неожиданно высоко заголосил… кровь брызнула фонтаном, должно быть я сломал ему нос. Он не ожидал, что на дикарскую выходку я отвечу дикарским же приемом. К Воину уже стягивались остатки боеспособного контингента охраны…. Их было слишком много. Они применили тактику удержания света. Без света нет жизни. Я продержался четыре минуты против Воина и пятерых его подопечных. Но моя идиотская попытка восстания была с треском подавлена… прежде чем я снова погрузился в спасительную темноту и беспамятство я успел увидеть Ромат, и прошептать что-то вроде «курс на Ромат». * Полис зализывал раны. Охрана и персонал медленно оправлялись от шока. Лев Андреевич беспокойно расхаживал по кабинету, заложив руки за спину. - Этот…. Этот Смотрящий чуть было не прикончил лучших моих людей. Лучших наших людей! Из-за него энергии для стазисных капсул совсем не осталось. Теперь мы спешно выводим в этот мир всех, кто должен был дожидаться там своего часа. И что, вы считаете, что все это к лучшему? – Седой хмурился. В мягком кожаном кресле недалеко от искусственного окна сидел мужчина преклонных лет. Он наблюдал за голограммой облаков. Потом, будто вспомнив о чем-то, он перевел взгляд на Воина. - Все, что ни делается, то к лучшему. Нам придется обосноваться здесь. Валерий Александрович был прав в одном. Не стоит пытаться достучаться до Империи. Придется основать свою. И начать я вам предлагаю, с этой планеты. - Хорошо, - вздохнул воин, пусть будет так, а с ним-то что делать? Он слишком много знает! Мы не можем просто отпустить его… но убийство Смотрящего, пусть даже и слетевшего с катушек вызовет гнев Совета, это ни то же самое… слишком много у нас в таком случае будет «трагических случайностей». - Зачем мучаться? Зачем кого-то убивать? Пусть с ним будет то же, что и с его Хранителем. Лев Андреевич тяжело опустился во второе кресло, откинулся назад, оглядывая голографический звездный купол, и устало заключил: - Пусть будет так. * После вчерашнего вечера ужасно болела голова. Кажется, я знатно перебрал. В квартире царил хаос. У меня создалось впечатление, что меня ограбили. Мне хотелось вскочить на ноги, и убедится, так ли оно… мои гитары? Как они? В порядке ли? Но я не мог встать с постели, меня слишком сильно мутило. Где-то в ворохе одежды слева тренькал мобильник, но у меня не было сил, чтобы до него дотянуться. Однако проклятый аппарат явно решил добить меня. Я съехал с кровати, а, порывшись в груде тряпок все же смог дотянуться до аппарата. - Да? – сипло ответил я. - Сереж, с тобой все в порядке? – поинтересовался знакомый голос… с чего бы это Кипелову мне звоинть? - Не знаю, – честно ответил я. - Ты мне звонил вчера ночью… нес такую чушь… ты точно в порядке? - Я, кажется, сильно перебрал вчера… и еще, кажется, меня ограбили… - Я сейчас приеду… Я пожал плечами и продолжил валяться. Встать на ноги я все равно был не в состоянии. «И чего он припрется?»- с натугой соображал я, - «нянька он мне что ли… после того, как мы поругались …» - и тут мой взгляд зацепился за странное фото, почему-то я совсем не помнил этого момента. Оно упало в промежуток между тумбочкой и кроватью, небольшое такое в дешевой пластиковой рамке. На фото был Валера. Он был здесь в моей квартире, на кухне, одетый в мою рубашку, с распущенными волосами, улыбающийся, совершенно счастливый… я никогда не видел его таким… он никогда не был Таким… Ах, какая это была улыбка… полжизни за нее, да что там, целую жизнь… подумал я, и отключился.
Strax: название: Пионер лагерь. автор: Strax рейтинг: NC-17 пейринг: В.Дубинин/В.Холстинин намек на В.Кипелов/С.Маврин предупреждение: ненормативная лексика. - Когда-нибудь я верю, что пододеяльник совпадет размером с одеялом, - усмехнулся Владимир, перегоняя колючее розовое одеяло, с изображенными на нем волнами, по периметру выцветшего ветхого пододеяльника, с порядковым номером 499087. - Спи уже, - буркнул Дубинин, - итак из-за тебя мы лишились нормальной гостиницы, и вынуждены ночевать в этом сраном пионерлагере. - Почему же сраном? Это же романтика! Это как будто бы тебе снова десять лет! - В жопу, такую романтику, Вова, спокойной ночи уже! - Вот, Виталя, ты все ворчишь, и ворчишь… вот Валерию и Сергею все равно, так ребята? Ответа не последовало. Видимо вокалист и гитарист «арийцев» провели время в местном кафе с пользой для оздоровления собственного сна. Храпеть, пока что не храпели, но признаков недовольства не выказывали. - Отдай мне одеяло, я хочу выспаться перед завтрашним концертом. Сейчас в вожаторскую свалю, бля. - Виталя, не буянь, там хуже, там две кровати сдвинуты, а тут по три. - Тогда заткнись уже! Басюг и мяукнуть не успел, как оказался в цепких объятиях гитариста. - Чего возмущаешься, тут люди спят, - обжигающий шепот где-то у уха, на шее. - Нас из-за тебя из гостиницы выгнали, ты опять начинаешь? - Не из-за меня вовсе, а из-за того, что кто-то дал стулом по тыкве партийному работнику. - Это был ни стул, а табурет. Кроме того, его сын оказался нашим фанатом… - Скажи спасибо пионеру, как бы ни он мотать бы нам срок на Колыме. Тоже мне, Мик Джаггер нашелся… - Вова… ты можешь… Но протестующие слова потонули в поцелуе. Все, что угодно, но только ни это. Басист терял волю, когда Владимир властно и порывисто прижимался к нему. Его пробивал озноб, и казалось, что немеет все тело, но это было сладким обманом чувств. - Вовка… они могут проснуться… - уже не столь уверено, и, без следа недавнего раздражения, произнес басюг. - Они пьяные в стельку. Ничего они не проснуться, - заверил его Холст, перемещаясь под его одеяло, прижимаясь так тесно, что ближе уже невозможно. - Какой ты горячий… не прижимайся так, я на тебя неадекватно реагирую… - Почему ты называешь это, - рука Холстинина прогулялась по внутренней стороне бедра басиста, - неадекватным? - Володька… - Виталий прикусил губу, и уткнулся в плечо гитариста. Нередко ему было достаточно одного прикосновения Холста, чтобы сойти с ума… вот и теперь. Его подхлестывала близость гитариста, но еще больше заводило то, что на соседних койках дрыхли, без задних ног, коллеги по цеху. Лоб почти тут же покрылся испариной, желание стало почти нестерпимым… новый поцелуй стал еще более жарким, а рука Владимира легла на его пах. - Давай сделаем это? – разгорячено шептал Вовка в самое ухо… хотелось подчиниться ему, теряя контроль, но Дубинин находил в себе силы, чтобы выкарабкаться из пленительного дурмана. Конечно, у них с Владимиром были очень близкие отношения, но все это никогда не заходило так далеко. - Вов… не начинай… Пальцы гитариста были проворнее слов. Виталий снова дрожал всем телом, толкаясь в его ладонь. Басист сжимал в руке отдающие сыростью простыни, и изо всех своих басюжьих сил старался не стонать. - Да ладно, что тебе стоит? – язык гитариста скользнул по ушной раковинке, забираясь внутрь. - Щекотно… - выдохнул Дубинин и горячая волна оргазма, нахлынув, бросила его в объятия Холста. - Ты не ответил на вопрос, - по-кошачьи промурлыкал Петрович. - Уйди… из-за тебя я испачкал белье, - пытался ворчать Виталик, на самом деле выходило плохо, выходило еще хуже, чем плохо… поскольку всем телом он прижимался к боку любовника и явно не собирался отталкивать того. - Уйти? Прямо теперь, взять и уйти? - Да… - выдохнул Дуб, закидывая ногу на лежащего рядом гитариста. - Какая ты все-таки кокетка, Виталя… Краска прилила к щекам басиста. - Не смей! - прошипел он… - А то что? – нахально спросил Холст, и потерся бедрами о его ноги. - … не смей меня так называть! – повторил басист. - А как мне тебя называть, если ты и есть кокетка? – Владимиру хотелось позлить любовника, почему нет, к тому же, он уже смирялся с тем, что на сегодня шоу закончилось, ничего нового гитарист ему не предложит. Но что-то изменилось в его интонациях, что-то было не так, или не совсем так. - Ну, знаешь ли… - шикнул Дубинин, и тут Владимир почувствовал, что тот стаскивает с него трусы. - Чего ты творишь? – мурлыкнул Холст, поддаваясь на игру басиста. Дубинин, ехидно ухмыляясь в неярком свете фонаря, навис над гитаристом так же неотвратимо, как перестройка над СССР. Их губы встретились еще и еще раз. Виталий не торопился, хоть и видел, как возбужден его любовник. Ему хотелось доставить удовольствие гитаристу, но не только… если тот столь страстно желал перейти Рубикон, почему бы ему самому не стать первопроходцем? Виталий был пьян ситуацией не меньше, а быть может и больше Холстинина. Его ласки делались все настойчивее и жестче. Еще немного и Володя забьется в его руках… еще немного… - Охренел что ли?! – зашипел недовольный Холст… - я тебе не девочка… - А кто же? – съехидничал басист, придавливая гитариста так, что у того не оставалось варианта, чтобы выбраться, - ты ведь не против, правда? Только скрип матраса на соседней кровати, и одинокое: «Бля», заставило Дубинина отстраниться. Это Сергей вместо двери, чуть было не вышел в шкаф, вестимо, по нужде. - Тихо там! – парировал Кипелов, даже не просыпаясь, привычный, к такому соседству, - не разбуди народ. - СпибляЛера, - скороговоркой отпарировал Маврин, впуская в палату полоску неровного коридорного света. Холстинин пытался нашарить свои трусы, но это ему никак не удавалось, а Дубинин уже прижал его к себе так тесно, что Владимир снова почувствовал напряженный член басиста между своих ног. - Виталь.. – шепнул он, - может не надо? - Вот вечно ты так… сперва раздразнил… а теперь… - Ребята проснулись… - Оправдался типо? Сыкотно тебе… еще бы, не сыкотно! И мне так же, слабо. А думаешь, не хочется что ли? - Ладно, - сдался гитарист, - сейчас эти улягутся. Виталий не верил своим ушам. Это что? Сейчас Холстинин согласился что ли? Минуты растянулись в часы. Вот Рыжая сволочь заползла обратно, вот спотыкнулась об тумбочку, матюгнулась, спотыкнулась об боты, наверное, об Холстовские, снова матюгнулась, упала на Валерку, была послана в известном направлении… Наконец, все стихло. Раздался чей-то храп. Вырубились. Скорее всего оба. «Черт с ним!». Виталий чувствовал, как вспотели ладони. Он ждал этого дня и боялся. Он не думал, что все случится так… так скоро, и так просто. Жаркий шепот Холстинина, крем для рук исправил положение, как и в первый раз с девушкой. Вот ведь де жа вю, эпическая сила! Басюг торопился. Из-за этого тряслись руки, Холст отчаянно кусался, и пытался уползти на другой край… но Виталий не отступал, толкаясь, пока, наконец, шипение Холста не перешло в довольные стоны. Слишком громкие… чересчур… все было чересчур. Его покусанные запястья и синяки на Володькиных плечах… Они долго не могли отдышаться, когда наскоро смывали следы этой безумной выходки в общей уборной, в конце коридора. Музыканты старались не смотреть друг другу в глаза. Быстрые четкие движения рук. Пальцы Владимира немного подрагивают. Быстрый поцелуй в висок… возвращаются по одному, ныряя под одеяло, кажущееся теперь огненным. - Ты видел, где была рука Маврина? Думаешь, они тоже? - Ой, да иди ты!
Strax: название: Фарца и кумар. автор: Strax рейтинг: NC-16 пейринг: В.Дубинин/В.Холстинин предупреждение: ненормативная лексика. Они сидели, прижавшись спинами. Детская площадка. Одинокий покосившийся грибок-песочница. Ливень. И никакой надежды, что он вот сейчас возьмет и кончится. - Японский городовой! – в третий раз за прошедшие пятнадцать минут выругался Дубинин, - так и заболеть недолго. Вот, чтобы я тебя еще хотя бы один раз послушался, с этой твоей Мартой Васильевной, или как ее там? - Ну, Виталик, ну успокойся ты, всеми демонами ада тебя заклинаю, миссию же мы все-таки выполнили. Я же говорил, что она из-под полы торгует? И теперь с концертом никаких проблем, все одеты, а главное, все легально. Ну, почти, разумеется. - Легко тебе говорить, Вова, вот вечно ты меня во что-нибудь втравишь, а я потом страдаю! - Ну, кто же виноват, что я ключи от квартиры в ДК забыл? - Голову ты не забыл? - Хватит… Какое-то время оба молчали. Владимир старался найти какой-то выход из положения. Сидеть здесь вечно они не могли. Кроме того, На все комплекты концертных костюмов целым оставался, кажется, только один полиэтиленовый мешок. Он корил себя за то, что поленился снять с сушки все пакеты, которые были в доме на тот момент. Костюмы могут деформироваться, еще испортятся чего доброго! Джинса-то хрен с ней, ей ничего не будет! А вот тонкие шелковые рубашки, какая-то фигня, заказанная Мавриным, хрен его знает, вдруг испортятся? Бежать обратно к метро, оно конечно можно, и не так уж далеко по сути. А дальше-то что? До ДК от метро путь не близкий. Значит, надо сегодня напроситься к кому-нибудь. На «померить» и «переночевать», почему, собственно, нет? Увидев фарцу, никто не сможет им ничего противопоставить. - Так, - идея оформилась в готовое решение, и Холстинин встряхнул влажной шевелюрой, - возвращаемся в метро, в ДК не поедем, поедем к Кипелову. - И что же мы ему скажем? Он все-таки ни один живет! - У нас нет выбора. Кроме того, я слышал, что Галина вместе с детьми в каком-то санатории. Может, повезет, может даже накормят. - Все бы тебе, - притворно проворчал басюг. Любой план сейчас ему казался лучше, чем ничего. Лучше, чем сидеть здесь и ждать, пока дождевая вода медленно, но верно повысит уровень своего существования, и сидеть тогда станет совсем негде, а сухого пространства не останется вовсе. Когда дождь совсем немного поутих, оба гитариста буквально бросились к спасительной станции метрополитена. Несмотря на то, что оба успели промокнуть почти до нитки, «арийцы» были довольны, концертный скарб уцелел, а значит, оно того стоило. До Кипелова было не очень далеко, не больше получаса. Холстинин наивно предполагал, что за это время им удастся хоть как-то обсохнуть. Но надеждам его не представилось шанса исполниться. Одежда стала влажной, и джинсы неприятно стягивали кожу, а на поверхности музыкантов ждал все тот же треклятый дождь и еще один марш бросок, на этот раз до дома Валеры. К счастью, вокалист в квартире нашелся, и даже ни один, а в обществе уже не совсем трезвого Сергея Маврина. - Говорил я тебе, - украдкой бросил Холст, наклонившись к уху басиста. - Ого, - воскликнул хозяин квартиры, - а вы чего тут делаете? – но тон Кипелова не был злобным, он сам за шкирки затащил гитаристов внутрь. Из зала слышались знакомые напевы «Please Please me». Владимир крякнул, но ничего не сказал. Маврин сделал погромче, и устроился в, по-видимому, законном кресле, подобрав ноги, и раскурив черт, знает какую по счету сигарету. - Значит жена за порог, и вы тут оттопыриваетесь? – поинтересовался Виталий. - Типо того, - откликнулся Рыжий, - еще Грановский должен нарисоваться, так что вы вовремя. А чего вы такие мокрые? - Так того ж! Дождь на улице! - О, а вчера вроде не было, - хихикнул Сергей и, жутко фальшивя, подпел Леннону и Маккартни. В зал вернулся Кипелов, снова зачем-то поздоровался, и предложил «арийцам» покопаться в своем шкафу, авось чего-то подойдет, не сидеть же так! Холстинин хотел рассказать про сценическую одежду, но передумал, видя благодушное расположение духа коллег. Тут, чего доброго, все могло закончится, даже не начавшись. «Интересно, к чему бы это Грановский заявился», - подумал он, - «вроде бы они в не очень хороших отношениях были, как будто я уже ничего не знаю…». Но Валера уже всучил им какую-то одежду, не дожидаясь пока музыканты сами разберутся, а весь шмот закинул в спальню, дескать, потом разберемся. - Что собственно тут происходит? – попытался спросить Виталий, но тут же получил стакан мутной жидкости и тарелку полу остывшей курятины, вперемешку с какими-то тушеными овощами. Когда силы были подкреплены, а содержимое странной бутылки с пробкой из промасленной бумаги допито все стало неважно и далеко. Алик, казалось, материализовался из ниоткуда, когда Виталий, как ненормальный скакал под «Dizzy Miss Lizzie», выкрикивая что-то вроде «The way you rock'n'roll. You make me dizzy, Miss Lizzie!», особенно хорошо ему удавалась строчка «Come on, come on, come on, baby!». Кажется, все остальные не отставали от него. Какая-то часть мозга басиста понимала, что все происходящее - это плод галлюцинации Джимми Хэндрикса, но он все никак не мог понять, нравится ему это, или нет, поэтому он двигался вслед за комнатой, а комната вращалась вокруг Грановского, который сидел в козырном кресле Сергея… или это был Сергей? Следующий момент, когда Дубинин нашел себя, был весьма неожиданным. Он упоенно целовался с кем-то в тесной ванной комнате. Было темно, где-то за дверью оглушительно гремел «Вечер трудного дня». Запустив дрожащие пальцы в волосы партнера он понял, что это был Холстинин. Можно было выдохнуть… хотя нет, лучше вдохнуть. И еще немного. Руки гитариста как раз подобрались в его ширинке. - Давай, сладкий. - Вовка… ты пьян… - Это я-то пьян? А кто меня сюда притащил, м? Спрашивается, кто начал? - Где твои руки… а если парни услышат… - Я запер дверь… - Тем более. - Заглохни. Быстрые жадные поцелуи, полуслепые ласки, что еще больше распаляет. Непередаваемые ощущения. Полоска света под дверью, почти ничего не видно, зато какие у него пальцы, черт, какие у него пальцы! Виталий не жалеет, что поддался на эти странные наполовину закумаренные разводы. Чего теперь жалеть? Так даже лучше. Прости, Валера. Басюг больно приложился лбом о навесной шкафчик, загремели и посыпались на пол какие-то пузырьки и флакончики, не важно. Страсти накаляются, Владимир пытается пристроиться сзади, басюг слишком сильно напряжен, но «нужно платить по счетам», раз ни папуас… Обоюдные стоны. Дубинин едва удержался за бортик ванной, под натиском гитариста это было не так-то просто сделать. Виталий вскрикнул, когда оргазм обжигающей волной неожиданно накрыл обоих. Ноги предательски подгибались, одному черту известно, как Холсту удалось удержать его. Яркий свет резанул по глазам. - Бля! – выругался Владимир. Кто-то с той стороны дернул за ручку. Однако защелка работала исправно. Басюгу прошиб холодный пот. Тело слушалось плохо, внимание было рассредоточено. - Свали, занято, - рявкнул Холст. С той стороны раздалось недовольное сопение. Однако находившийся там отступил, - все в порядке шепнул он. Главное не суетится. И они больше не суетились. Помывшись, собрали все пузыречки и баночки, расставили зубные щетки и крема. После, привели одежду в божеский вид, и, как и прежде по одному покинули «ристалище». Необходимости в таких мерах, правда, совсем не было. Проигрыватель шипел колонками, и был решительно выключен Холстом, дабы не транжирить электричество. В козырном кресле, свернувшись, дрых Алик, на диване – Маврин и Кипелов в обнимку, один – с гитарой, другой – с плюшевым медведем. Владимир пожал плечами, забрал оставшееся в бутылке зелье и от греха подальше слил все в водопровод. - Черт знает что, - отмахнулся он. - Пойдем спать уже. - Куда? - В нашем распоряжении спальня четы Кипеловых, по-моему, грех не воспользоваться, - подмигнул басист. - Какое кощунство! – усмехнулся Холст уголком рта, - чего же мы ждем?
Мавря: Спасибо принесшим благие вести с НАШЕствия - вы окунули меня в нирвану несколько раз за день. И простите за небольшую сумбурность - я неоднократно захлебнулся словами и мыслями. Конечно, про них. "Не потерять" Просто это Андрей. Солнечный лучик с яркими глазами, ходячее недоразумение с гривой светлых волос. Клетчатая рубашка и цепочка на шее, джинсы с дырками до самых карманов, синие кеды – неизменный атрибут, попирающий все законы сценического металл-образа, вечный живчик с гитарой наперевес и бедламом в гостиничном номере, но только не дома, полная отдача делу и неизменная заразительная улыбка, сейчас направленная только на одного человека. Граныч ловит её – осторожно, боясь выдохнуть лишний раз и ненароком упустить, потерять, как будто всё – опять заново, как в самый первый раз. Андрей смотрит на него вопросительно, держа в руках чехол с его басухой, и солнце окрашивает его упавшие на лицо волосы в рыжеватый цвет. Тёплый. Граныч не сдерживается – просто не может, и улыбается в ответ, с тоскливой нежностью наблюдая, как просящий взгляд Андрея сменяется на ликующий. Он подскакивает почти сразу – радостный, как телёнок, бодает лбом в плечо, утыкается носом в шею, замирает совсем на чуть-чуть.. Заботливо устраивает чехол на сиденье ждущей «Мастер» газели и тянет Граныча куда-то за собой, неуклюже распинывая мешающиеся под ногами бутылки. И в этом – весь он. И это постоянное раздолбайство, поразительно сочетающееся с недюжинным упрямством. Андрей живёт просто и ярко и ловит свой кайф – отчаянно и порывисто, как только умеет. Зажимает Граныча где-то за сценой, вдали ото всех, тычась обгоревшим носом и краснея ещё больше, лезет ладонями под футболку, добираясь до горячей кожи, дышит поверхностно и шепчет смущённо куда-то в шею: «Алик.. я так.. хочу..» Граныч хочет сказать, что уже завтра они оба будут дома, и там намного удобнее, а здесь так много людей, их же могут.. Андрей, ну что же ты, потерпи.. Но язык отказывается подчиняться, способный только ласкать потрескавшиеся от жары и горячего ветра губы, и Граныч притягивает Андрея к себе. Он не умеет его отталкивать. Хвататься друг за друга, нежно отводить назад спутанные волосы, вжиматься, быть как можно ближе – так было с самого начала, и Граныч зажмуривается крепче, желая и искренне надеясь, что так будет и всегда. Рубашка Андрея расстёгнута – на груди капельки пота, Граныч гладит его по бокам, спускаясь на бёдра, касается выпуклой джинсы на паху, и Андрей тихо стонет ему в рот, требовательно прижимаясь к гранычевой руке. - Алик.. Али-и-ик.. Граныч ласково качает головой, глядя в умоляющие, затуманенные глаза – он знает, что Андрей хочет большего, но не может. Не здесь, не сейчас. Не так.. Не за сценой, на грязной земле, когда в любую минуту.. - Андрюш.. – Граныч касается его пылающего лица губами, одной рукой расправляясь с застёжкой на андреевых джинсах. – Подожди чуть-чуть.. Только так.. пока.. Хорошо? - Х-хорошо.. – выдыхает Андрей и до боли вцепляется в пояс Граныча, когда он запускает руку в его плавки. Обхватывает пальцами – сильно и нежно, и Андрей со всхлипом прижимается губами к его шее, мажа мокрым поцелуем, нетерпеливо дёргает бёдрами. Алик улыбается, свободной ладонью зарываясь в его волосы, убирая их со взмокшей шеи. - Какой же ты красивый.. Андрюшка.. Алик шепчет ему в ухо, ритмично двигая рукой, вверх-вниз, чуть сильнее, чуть ослабляя хватку, ещё и ещё, и ещё раз.. Андрей скулит, стонет, мычит, всхлипывает, царапает голую спину Граныча под задранной футболкой, кусает его за плечо и жмётся, жмётся, жмётся.. Бесконечно, настойчиво, из последних сил - так, что Граныч готов кончить от одного только ощущения гибкого тела и влажного языка, скользящего по его шее и ключицам – почти в такт. В паху тянет, жарко, очень жарко, и Андрей совсем рядом – такой же обжигающий, как солнце над головой, как плоть под пальцами. Андрей с горловым рычанием откидывает голову, и Алик понимает, что всё, дольше не продержаться, вот оно.. Андрей никогда не сдерживается – он кричит в голос, и оглушительный гитарный рифф – прямо за спиной, на сцене – удачно перекрывает почти отчаянный вопль острого удовольствия. Андрей обессилено виснет на плечах Граныча, цепляясь, ресницы дрожат, и Граныч подхватывает его, тесно притягивая к себе, целуя в лоб, щёки и сухие губы. - Андрюшенька, солнышко.. Хороший мой.. Ты ка.. - Я тебя люблю.. – почти неразборчиво из-за доносящейся позади музыки. - Что? - Люблю.. – глядя в лицо шепчет Андрей, и Граныч целует его снова – медленно, глубоко и нежно, прежде чем отпустить окончательно. Андрей слегка шатается, застёгивая джинсы и поправляя рубашку, Граныч вытирает испачканную ладонь о пожухшую траву под ногами. - Пойдём.. Андрей провожает его обратно до газели, крепко обнимая на прощание. Алику кажется, что его щека мокрая, но, устраиваясь на сидении между Лео и Коброй, он старается об этом не думать. Он смотрит в окно – Андрей стоит по ту сторону и улыбается, то и дело одёргивая край рубашки. Прежде, чем машина отъезжает с территории фестиваля, Алик успевает одними губами прошептать «завтра». И Андрей понимающе кивает, провожая удаляющуюся газель взглядом. В их жизни закончить карьеру в сыром подвале или банально спиться – раз плюнуть, доля музыканта не так сладка, как кажется. И каждый борется с этим, как может. У Андрея есть образование, верные друзья за спиной и всё ещё большой запас времени и энергии. А у Алика.. у Алика есть Андрей. Вот такой. Главное – не потерять.
Io: *** Пропускаю меж пальцами его медовые волосы, целую в лоб, а сам думаю, только бы не проснулся. Если проснется, мне конец. А пока могу просто быть рядышком, могу гладить его, могу поцеловать. Один раз осмелился, коснулся его губ своими. Не проснулся. А сердце ухает, кажется, что все слышат, что все в курсе того, что я творю. Жизнь рок-музыканта, как оказалось не особенно-то и блещет разнообразием. О, вы везде бываете, вы все видите! – щебечут журналисты. Ха-ха, я могу сказать зачастую, где в номере была горячая вода, ну а где удобства были на этаже, а где и вовсе кантовались за свой счет по съемным квартирам. Вот и все, что я знаю о просторах необъятной родины. Нет, разумеется, есть исключения, экскурсии, не только на ликероводочные заводы… но все-таки… И я не могу сказать, что мне опостылело, или не нравится. В этом есть свой драйв! Просто, когда я только попал в «Арию» все было несколько иначе. Все вообще было по-другому. Поэтому… поэтому остался небольшой осадок разочарования. Но лишь небольшой, где-то на самом-самом дне… потому, что рядом Валера. Мне нравятся наши разухабистые пьянки-гулянки, я люблю эту кочевую жизнь. Потому, что мы – закадычные друзья, потому, что, деля на двоих один номер, сугубо в целях экономии, я могу быть рядом с ним. Прости меня господи… Иногда мне кажется, что Валерка все понимает, знает о порочной страсти, которая сжигает меня изнутри. Но когда он начинает дурачиться, и виснуть на мне, я понимаю, что это не так. Ох, каким счастливым я бываю в такие моменты. Спасибо гитаре, которая нередко скрывала мое приподнятое настроение от ненужных взглядов. А порой я невольно думаю, как он такой с виду хрупкий справляется со всем этим? Сумасшедшие гастроли, семья, дети… еще я на его голову. Нет, он никак не должен узнать о том, о чем я думаю почти каждую ночь. Это не правильно. Но… точно в лихорадке, я расхаживаю по номеру, измеряя тщедушные квадратные метры шагами, а после не выдерживаю, присаживаюсь на край кровати и глажу его волосы, целую их, воровато отстраняюсь, всякий раз, когда мне кажется, что Валерка вот-вот проснется. А потом у него был роман с какой-то фанаткой. Я не сильно переживал. У нас у всех были такие романы. Кто знает, сколько маленьких Холстининых бегает по просторам необъятной родины нашей? Но каким-то образом его жена узнала об этой порочной связи. Сперва я выгораживал его как мог, но после его супруга не выдержала, и выставила его за дверь. Я не думал, что именно она подарит мне эти несколько месяцев счастья. Ему было некуда идти, и он пришел ко мне… Мы делили комнату на двоих. Тогда я жил еще с родителями, но они вошли в положение, поняли, пустили, к тому же домой мы приходили разве что ночевать, да и то не всегда. Такое было время. Но летом, в мертвый сезон, когда родители уехали поднимать урожайность на отдельно взятых шести сотках – мы, наконец, остались одни. И было всё, что может быть между двумя закадычными друзьями. Посиделки за бутылкой «Рябиновой» до полоски рассвета за мутным стеклом. И запись на магнитную ленту, какой-то песни, которая казалась нам, прямо гениальной, если не сказать больше. И его день рождение… тот, когда я купил с дуру букет цветов, но при подходе к дому одумался, и выбросил их в урну, отделавшись чем-то формальным. Были и его пьяные слезы, и раскаянье в том, что он во всем виноват, в том, что рушится брак, и, что жена никогда не позволит ему встречаться с детьми… Я успокаивал его, как мог, и в этот день уложил его в свою постель. Лерка ничего не чувствовал, он был в полузабытьи. Эти несколько метров, что я нес его на руках… я не чувствовал веса его тела. У меня за спиной были крылья. Да, может быть черные с перепонками, иначе-то как? Но они были… Было поздно. Все приличные часы для звонков по телефону уже прошли, но я все равно набрал номер его жены. Я долго беседовал с ней, убеждал, уговаривал, умолял… но в конце-концов, кажется, мне удалось невозможное. На востоке горело солнце. А я сидел на колченогом табурете и беззвучно плакал. Я бы мог… я мог бы… я бы… но Леркино счастье было много важнее. Как бы мне хотелось еще раз пронести его на руках… чтобы он был трезв и обнимал меня… дерьмо! Со зла я треснул кулаком по стене. Ответа не последовало, да и боли я особой не почувствовал. Я был зол на себя. Ведь я мог бы наблюдать за тем, как он засыпает еще минимум месяц, глядишь, там бы все и без моего вмешательства разрешилось. Дурак, дурак! Какой же я дурак! А через неделю на студи, в душном, плохо проветриваемом помещении Валерка обнимал меня, благодаря за все, что я для него сделал. Это было глупо, но трогательно. Холст и Дуб естественно ржали над нами, над ним. А Валерка, говорил, что им не понять его чувств. И обнимал меня. Было жарко, одежда прилипала к телу, но мне было все равно… и так хотелось провести языком по горячей коже, с солоноватым привкусом. Я до боли сжимал зубы, и тряс головой, ворча, что-то вроде: «отвали уже!», но как же мне было хорошо… и плохо… и тоскливо, хоть волком вой. Наверное, я решился именно тогда. Именно тогда пришло лаконичное: «все на хрен, женюсь!». И женился. Моя супруга была святым человеком. Если она и не поняла Всего с первой встречи, то потом, я думаю, с помощью логических умозаключений, она расставила все на свои места. Я бесконечно рассказывал ей о Валере. Наверное, этого не стоило делать. Лена только говорила иногда, ероша мой хаер: «ты так о нем говоришь, что я бы в него точно влюбилась, если бы не знала лично». А потом жизнь помчалась, закусив удила. Советский союз развалился раньше, чем я сумел это осознать. Вслед за великим государством, закончилась и моя история в группе «Ария». А Валерку в очередной раз выгнала из дома жена. Мы сидели на кухне, теперь уже втроем и хохотали над этим обстоятельством. - Выходит что, - вещал раззадоренный Кипелов, - из дома меня Галина выставила, а из «Арии» Холст. У меня, есть, понимаете ли, веское предположение, что эти события взаимосвязаны! И мы смеялись, подспудно осознавая, что беззаботные дни скоро закончиться, а суровая реальность постучится в двери, и предъявит другие счета. Нельзя было останавливаться, сейчас никак нельзя. А когда стрелка часов уперлась в заполночь. Лена вдруг сказала, что у нее есть одно срочное дело. Я порывался отвезти жену, несмотря на состояние в котором находился, но она поцеловала меня невесомо в лоб, положила руку на предплечье и сказала: «лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано», и исчезла за дверью. - Куда она, на ночь глядя? – недоумевал Валера. Я сумел только пожать плечами. - Может, мы ее порядком достали? - Нет, тут что-то другое… Я постелил Валерке в зале, загнав собак в импровизированную студию. Конечно, я рисковал не досчитаться музыкальных кабелей для аппаратуры завтра, но Лере надо было выспаться, прийти в себя… так рассуждал я, разглаживая накрахмаленные простыни, и облачая подушку в свою любимую наволочку. Если Лера сегодня будет на ней спать, завтра она будет пахнуть им… и… тогда, когда все уйдут… можно будет позволить себе немного полежать на этой подушке. Наверное, моя улыбка была несколько идиотской. И так некстати вспомнились последние слова Лены… Я обернулся через плечо, и увидел, что Валера наблюдает за мной и ухмыляется… Что случилось со мной? Руки перестали слушаться, а подушка полетела на пол. Я сделал неуверенный шаг вперед, и стиснул его в объятиях. А потом мои губы уверено нашли его… тонкие и теплые, раскрывающиеся навстречу моему безрассудному поцелую… И шепот… где-то ни в этой жизни… откуда-то издалека… - Я думал, что ты никогда не решишься….
Susя: Храни меня Attention: к фику Кода - взгляд с другой стороны. Пожалуй, единственное, чего Алик боялся по-настоящему, – это остаться одному. Не единственным живым существом в гулкой пустой студии и не единственным трезвым среди кучи пьяных тел, а перестать быть нужным кому-нибудь… …Впервые это чувство пришло после некрасивого ухода Попова. Общественность, разумеется, ничего не знала – когда это было, чтобы Грановский выливал внутренние склоки в СМИ? Но на студии с полчаса стоял невиданный ранее крик, а под конец запахло палёной проводкой. Сергей с налитыми кровью глазами слушал претензии лидера группы и вдруг ледяным голосом выдал: - Кажется, группе пора сменить басиста и начать заниматься делом, а не этим никому не нужным фуфлом… Алика тогда словно ударило мешком по голове, да так, что на секунду стало нечем дышать. Спустя эту секунду он тихо подошёл к Попову вплотную, прошептал: - Вали, – и посмотрел. Просто очень внимательно посмотрел, так, что гитарист невольно отступил, а потом, тряхнув головой, развернулся и вышел. А с Аликом осталась гаденькая мыслишка – а вдруг и правда, никому не нужно? Всё это ни к чему, а он зря барахтается и изображает бурную деятельность? Мыслишка вскоре ушла, оставив тонкую иголку где-то глубоко внутри. Никому не нужно... …Второй раз оно пришло на каком-то из юбилеев «Арии», когда к Алику подошли Попов и Дубинин – сфотографироваться. Почему бы и нет? Дубинин смотрел с явным восторгом, как на учителя, прятал руки за спину и боялся вздохнуть, а Сергей прищурился, кривовато ухмыльнулся и обнял за плечи. Грановский невольно вскинул руку, хватая его холодные пальцы – не трогай, а в груди что-то ехидно тикнуло: «Не нужно. Ни-ко-му.» - Какой тут Алик мииилый! Ах, они за ручки взялись! – щебетали фанатки, а он растягивал ставшее резиновым лицо в подобие улыбки. - Отчего ж «Мастер» Лужники не собирает? – тихо и почти заботливо спросил Сергей, чуть склонившись к начавшим седеть курчавым волосам и продолжая глядеть в объектив. У басиста потемнело в глазах, а ехидный голосок почти по-комариному заныл: «Никто не придёт. Никому не нужно…». – Неужели не будет интересно никому? – Попов слегка притянул басиста к себе за шею. Судорожно стиснув влажные пальцы гитариста, Алик машинально продолжал улыбаться и отчаянно шарил глазами по лицам. Чёртова популярность, чтоб её… Ни заорать, ни вломить, ни в стенку чугунной башкой побиться. Бережно возьмут под локотки и отведут к доктору, чтоб, не дай Бог, золотые руки всея Руси чего себе не отшибли или в умишке не повредились. Из вспышек и хруста камер неожиданно вынырнул Холст, прошёлся фюрерским взором по лицам коллег и, стрельнув на хором обидевшихся фанов зелёными глазами, медовым голосом пропел: - Автографы и фото через пару минут, дайте обсохнуть… К счастью, в конце коридора показался обиженный невниманием Золотой голос и встал в позу. Фаны шестым чувством узнали его затылками и радостно ломанулись с фотоаппаратами наперевес, а Алик разжал пальцы, наконец, и выпрямился, слегка пошатываясь. - Не хотите освежиться, мускусные вы мои? – Петрович втянул амбре и показал нордическим подбородком на дверь гримерки. Когда арийские инструменталисты скрылись за дверью, Володя завёл уже не своего басиста за угол и слегка тряхнул за плечи. – Ты чего расклеился? Алик вымученно дернул уголком рта и ткнулся лбом в мокрое холстовское плечо. - Всё нормально. Может, давление… - Ну да, давление, ага… Сам доберёшься? Я буду часа через полтора, - Холст украдкой оглянулся и потёрся губами о колючую скулу. - Доберусь, спасибо, – басист прикрыл глаза на секунду, чуть сжал его плечо и решительно зашагал по коридору, не оглядываясь… А теперь эта электрическая заноза не оставляла его. Андрей был тем, кого не хочется терять. И тем, кого невозможно держать на коротком поводке. Стоило Смирнову тронуть шершавыми пальцами узкую ладонь басиста и начать: «Можно мне…», Алик уже ничего больше не слышал и отвечал на автомате: «Конечно, можно», накрывая чуть вздрагивающими пальцами тёплую лапу и упиваясь звучанием его голоса. Они могли замереть, нечаянно коснувшись друг друга, и сидеть, не слыша ничего вокруг. Кобра начинал скучать и задирал Лекса, Фомин закатывал глаза и удручённо вздыхал, сетуя о своей горькой доле и пуская на лоб бегущую строку: «Что я делаю в этом рассаднике разврата? О, горе мне, красивому!» Время от времени Олег томно закатывал глаза и повисал на шее у Лекса, с придыханием шепча на весь ДК: - Oh, Godness... Oh, my sssexy teddy beeear... Сссними наушшшники, прошшшу тебя, сссладкий… Ты так эротишшшно это делаешшшь… И облизнисссь, дааа… Лекс краснел до носков, Крустер и Кобра дьявольски хохотали на два голоса, Лео с видом великомученика открывал очередное пиво и сосредотачивался на контрасте белой пены и жёлтой жидкости в стакане, а Алик вздрагивал и невольно сжимал горячие сухие пальцы своего синеглазого чуда. Самое страшное началось в июле, после концерта «Dream Theatre», аккурат через неделю после договора с Молчановым. Андрей с виноватым видом, пряча глаза, поспешно уходил, а возвращался часа через четыре – взмыленный, взъерошенный и довольный. Алик не ложился, ждал его; сначала казалось, это ненадолго, потом почему-то вошло в привычку. То раз в неделю, то раз в два-три месяца звонили; вместо ответа Андрей то краснел, то бледнел, но не говорил ни слова, только внимательно слушал человека на том конце провода, кусая губы и дергая себя за прядку; затем клал трубку, торопливо одевался, не поднимая глаз, и уходил. Первые два раза Алик спрашивал, почему так поздно, но Смирнов глухо отвечал: «Я ненадолго» и быстро нырял за дверь. Потом Грановский перестал даже провожать его; заслышав ненавистное жужжание и увидев, как Андрей вздрагивает и торопливо оглядывается, он сворачивался в кресле и начинал смотреть в окно невидящим взглядом. Когда хлопала дверь, басист устало опускал веки и до одурения слушал мерзкий ехидный голосок: «Видишь... и он ушёл... Никому ты не нужен...». В конце декабря Алик, возвращаясь с репетиции, купил пачку сигарет. Андрей удивился: - Ты не куришь вроде? - Да... Это... на всякий случай, - Алик вдруг заторопился. – Если Лекс приходит в гости, он с собой не берёт. А у нас есть... - А... – протянул Смирнов, устраивая чехол поудобнее. – Предусмотрительно как. Врать было неудобно. Даже стыдно. А ещё стыднее было спрашивать, почему так радостно уходит Андрей. Зачем – давно понятно: встречая усталого и довольного гитариста в прихожей, Алик не раз замечал искусанные губы, засосы на шее, практически скрытые воротом свитера. А утром – следы от пальцев на талии и чёткие, синие, долго не заживающие следы зубов на плечах. Андрюша, Андрюшка... Скрепя сердце, Грановский будил свою синеглазую радость, накрывая губами дрожащие веки, ловя секунды уединения… - Buddy! – вопил Кобра в начале репетиции. – Надень маечку, счастье моё! - У него подружка буйная, на плечах места живого нет! – так же зычно вещал Лекс с другого конца студии. Андрей краснел и отворачивался, а Алик кусал губы и до боли в пальцах стискивал гриф. Действительно, очень буйная подружка… знали бы вы… …На кухне Андрей опять молчал в трубку, кусая губы и теребя край клеёнки на столе. Алик тоже молчал, стоя в тёмном коридоре и крутя в пальцах нераспечатанные сигареты. - Это Славка… Алло? Короткое «Славка» стегнуло лопнувшей струной. Перед глазами всплыл юбилей: на краю сцены – Молчанов и Андрей, переглядывающиеся и еле заметно улыбающиеся друг другу глазами, их «поцелуй», запечатлённый Коброй. «Неужели и под ним так стонешь и мурлычешь…» Сигареты сухо стукнули о пол. Алик мягко вышел в гостиную, включил торшер и сел на кресло, спиной к двери. Сел, чтобы не упасть. Через полминуты вошел Андрей и – обычное глуховатое «я ненадолго» – осторожно добрался до стула, на котором висела его рубашка. - Ты вернёшься? – тихо и ровно спросил Алик, почти спокойно глядя на напрягшуюся спину Смирнова и покусывая губу. Андрей повернулся, посмотрел на него чуть потемневшими виноватыми глазами, быстро, наклонившись, потерся губами о его скулу. - Да. Вернусь… - и по-щенячьи ткнулся лицом в шею. Алик закрыл глаза, чтобы на секунду поверить: никто никуда не уходит. Нет уж. Ушёл. Уже щёлкнула дверь, а басист никак не может открыть глаза… Но всё-таки неохотно, неторопливо идёт в коридор, поднимает пачку и с шелестом разрывает. А потом также неторопливо, неохотно и бездумно курит на балконе, глядя на матовые отблески фонарей. Андрей вернулся около десяти, слегка помятый и задумчивый; прямо в коридоре сбросил одежду и забрался под душ. Алик молча смотрел на его спину с двумя свежими укусами и на пять чётких аккуратных синяков на правом боку, пока Смирнов не закрыл дверь, потом снова достал сигарету, открыл форточку на кухне и прислонился лбом к стеклу, пытаясь прикурить от пляшущей в пальцах зажигалки… Лекс серьезно и внушительно говорил о чём-то монотонном, но Алик пытался слушать и даже иногда кивал, поглядывая на дремлющего Андрея. Есть маленькая надежда, что сегодня он ночует дома. Пожалуйста, пусть так будет… Плюшевый голос Алексея был прерван надсадным жужжанием о клепку на кармане джинс Смирнова; от этого виброзвонка Алика неудержимо потянуло выйти на балкон, щёлкнуть зажигалкой и прикрыть дверь, чтобы не слышать робкого и покорного «Алло?..». Андрей вскинулся и зашарил по карманам, осоловело глядя на удивлённого Лекса. - Тебе так поздно деловые партнеры звонят? - Ну… вроде того. Я на минутку, - он выскочил в коридор, через минуту вернулся, косясь на Лекса, и хрипло прошептал. – Я ненадолго… Алик сидел в кресле, опустив голову, чтобы не видеть лиц своих коллег, пока за Андреем не закрылась дверь. - Куда это он ненадолго в ночь – в глушь, в Саратов? - Почти… Налей ещё, - они молча выпили чего-то из какой-то бутылки, потом Алик достал свою пачку и вытянул последнюю сигарету. - М, ты куришь? - Теперь да, - невнятно процедил басист через зажатый в зубах Lucky Strike. - Ты скурил Страйка! – совсем развеселился Лекс и расплескал по стаканам остатки из бутылки… Около часу ночи Алик с трудом встал с кресла и пошёл звонить Смирнову. Но Андрей не брал. - Андрюш… Андрюшка… - шептал Алик, снова и снова слушая бесконечные длинные гудки. – Андрюша, где ты, радость моя… Вернись, пожалуйста… - Алик? – Лекс мягко сжал его локоть. – Не буди, утром позвонит. Увидит пятьдесят неотвеченных… Алик… Алик звонил каждые двадцать минут, вплоть до четырех утра, но Андрей всё не отвечал. Хмель давно выветрился, но Грановский всё больше распалялся. - Где ты, солнышко… Ответь… пожалуйста, ответь… - глухо стонал он в трубку, кружа по комнате. - Алик… ну спит он, - Лекс устал гоняться за неугомонным басистом и теперь следил за ним с дивана. - Спит, - Алик резко остановился, выронив трубку. – Да, спит. И с кем… С Молчановым! – прошептал басист и рванул к двери. Лекс поймал его у самого выхода и деловито начал заламывать руки. – Что ты делаешь?! - Алик сорвался на крик, тщетно пытаясь вырваться из медвежьих объятий вокалиста. – Отпусти меня! Нет! Не смей!!! Лекс стиснул зубы и поволок его к ванной. Басист рычал и брыкался, пока его довольно ощутимо не швырнули грудью о край ванны. - Пусти… меня… - прокашлял Грановский, извиваясь и постоянно попадая лопатками по умывальнику. На затылок неожиданно обрушилась острая струя ледяной воды. Это было так странно, что он замер, глядя вниз, на дно ванны, где в лужице воды крутился короткий волнистый седой волос. - Остыл? – Алик не ответил, отфыркиваясь и глядя, как с мокрых волос в ванну падают струйки воды. – Остыл, видимо, - Лекс за шиворот поднял его на ноги и слегка отряхнул. – Теперь поговорим. Грановский дрожал с ног до головы и шмыгал носом. - Ты такой трогательный, когда мокрый… Давай-ка я тебя закутаю, - басист неожиданно громко всхлипнул и спрятал лицо в полотенце. - Я… я не хочу, чтоб-бы он уход-д-дилллл… - прошептал он, стуча зубами. - Подождем до утра, - тихо ответил Лекс и вытёр с лица Грановского концом полотенца мокрые дорожки, идущие от волос. … Около шести утра тихо щёлкнула входная дверь, и в квартиру на цыпочках вошёл взъерошенный и напряжённый Андрей. Он разулся и заглянул в гостиную, сразу наткнувшись взглядом на посеревшее лицо Алика. - Ты… Ты не спал всю ночь? – прошептал Андрей, садясь у ног Грановского и устраивая подбородок на его колене. Алик заглянул в умоляющие голубые глаза и забыл всё, что хотел высказать: своё отчаяние, страх, злость, ревность и сосущую беспомощность: «Не нужен. Не нужен…» - Да… Ждал… - басист провёл ладонью по щеке Андрея и закрыл глаза. Кончики пальцев коснулись ресниц. Андрей судорожно вздохнул и потёрся щекой о ласкающую ладонь, зажмурившись и ловя губами твёрдые пальцы, водя языком по линиям и буграм на ладони. Второй рукой Алик гладил его затылок, шею, играл с цепочкой, постепенно сползая вниз. Андрей вдруг поднялся на колени и начал расстёгивать криво застёгнутую рубашку. - Что ты? – Алик придвинулся чуть ближе и положил ладони на его плечи. - Поцелуй меня… - Андрей сбросил рубашку на пол и прижался лицом к груди Алика. Грановский забрал его лицо в ладони, поднял и тронул своими горячими сухими губами его – прохладные, потрескавшиеся, расцарапанные чужой щетиной. Глаза Андрея потемнели, стали того странного синего цвета, какого бывает небо летним вечером, и в них поплыли золотистые искорки. - Ммм… Может, ты… разденешься? – Алик потянул лицо юноши вверх, сжав подбородок, и провёл кончиками пальцев второй руки вниз по его телу, по невидимой линии, разделяющей его пополам. - Да… конечно… - еле слышно прошептал тот, зажмуриваясь, невольно покрываясь мурашками по обнажённому торсу и вытягиваясь за рукой, сжимающей подбородок. Дрожащие пальцы сжимали пряжку ремня, пытаясь справиться с ней. - Тебе помочь? – прошептал басист, целуя беззащитную шею и проводя полураскрытыми губами по выступившим на горле кольцам, слегка прихватывая мягкую кожу. - Нет… я уже всё… - Андрей поднялся на ноги, вышагнул из одежды и забрался в кресло, опустившись на колени Грановского. - Молодец… Алик целовал его жадно, будто в последний раз, а Андрей стонал так, словно его ласкали впервые, по-мазохистски подставлял все следы бурной ночи с Молчановым и глухо всхлипывал, когда чувствовал на них прикосновения зубов, цеплялся за шею Алика и прижимал его ближе, зарываясь в пушистые волосы. - Ещё… Алик вывернулся из одежды и снова устроился на кресле, придерживая Андрея на себе. - Садись… - прошептал он, пройдясь губами по предплечью Андрея, чуть прикусывая выступающие косточки у локтя. Смирнов поднял странные глаза – бездонно синие, с огромным, нефтяной черноты зрачком – и несколько секунд очень серьезно смотрел на Алика. - Ты хочешь? – прошептал он, водя кончиками пальцев по затылку Грановского. А басист не мог отвести глаз, чувствуя, как хочется не отпускать это небесное чудо. - Да… Не уходи… …Лекс курил на кухне и невольно слушал звериные стоны и вскрики Андрея, доносящиеся из глубины квартиры. - Вот это глотка… Интересно, что с ним делают? Видимо, что-то очень приятное… А теперь… Андрей хрипло взвыл, через пару секунд захлебнулся и закончил свою партию судорожными всхлипами. - Занавес. Видимо, конец третьей части… Уважаемые зрители могут расходиться по домам, а артистам необходима помощь в снятии грима и уборке декораций… Да-да, в нашем бедном театре артисты сами готовят для себя сцену. Из комнаты доносилось негромкое мурлыканье. Андрей вытянулся на диване и, улыбаясь, расслабленно свесил руки на пол, а Алик целовал его запрокинутое лицо и что-то ворковал, иногда касаясь губами пушистых ресниц гитариста. - Храни меня… от беды и боли… - прошептал Алик, зарываясь лицом в Андрюхину гриву.
полная версия страницы