Форум » » Слеш и полный бред *(продолжение) » Ответить
Слеш и полный бред *(продолжение)
Io: Вдруг кто не прочел аннотацию: Эта тема создана согласно ст. 28, ст. 29 (п.1 ,п.3 ,п.4 ,п.5) Конституции Российской Федерации, а так же ст. 138 Гражданского кодекса Российской Федерации. Подробно: * Cт. 28 Конституции РФ гласит: каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать собственную религию [….] иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. * Cт. 29 Конституции РФ п. 1 гласит: каждому гарантируется свобода мысли и свобода слова. - Cт. 29 Конституции РФ п. 3. Никто не может быть принужден к выражению своих мыслей и убеждений или отказу от них. - Cт. 29 Конституции РФ п. 4 каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить информацию любым законным способом. - Cт. 29 Конституции РФ п. 5 гарантируется свобода СМИ. Цензура запрещается. * Cт. 138 ГК РФ гласит: в случаях и в порядке, установленных настоящим кодексом и другими законами, признается исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юр.лица на результаты интеллектуальной деятельности […]. Использование результатов интеллектуальной деятельности [….] может осуществляться третьими лицами только с согласия правообладателя. Здесь вы прочтете фанфики и прочий бред, который родился в мозгу правообладателей, не имеет никакого отношения к действительности и представляет собой развлекалово. [more]Он снова приехал домой поздно. Не так, чтобы очень… не так, чтобы Саша уже начал переживать. Рукопожатие. Быстрое объятие. Легкий поцелуй. - Пробки? - Нет. Они не привыкли обманывать друг друга. - Снова те же проблемы? – без злобы спросил ударник. - Да, - откликнулся Валера. - Что ты решил? - Как всегда, ничего. - Вы поговорили? - Нет. - Ты боишься? - Я не знаю. - Я приготовил ужин… - Спасибо, я с удовольствием поем… Саша разогревает картофель с поджаристой золотой корочкой и сочным бифштексом, наливает чай с вишневой косточкой, садится рядом… наблюдая за ним. Потом они вместе убирают со стола. - Ты жалеешь, что все так вышло? - Я не знаю… я просто немного растерян… совсем немного. Но… я решил другое. Все это больше не имеет никакого значения. - Ты думаешь? - Я знаю. Манякин гасит свет, прибавив температуру на котле, берет еще один плед… в феврале-начале марта так морозно, что кажется, звенящий холод пробирает до костей. Он накидывает еще один плед. - Не холодно? - Немного… Саша обнял вокалиста. - Сейчас будет теплее… Валера улыбается, Манякин чувствует это, гладит того по волосам… холодные Валеркины ступни между его ногами… он смеется. Кипелов кутается в его объятия и два пледа, наброшенные сверху… - Тебя согреть? – на ушко шепчет Маня, чуть касаясь губами. Мурашки разбегаются по всему телу вокалиста. Валера обнимает его… - Согрей… В его голосе интрига, обещание сладкой истомы… а может быть… Саша высвобождает его из плена одежды. Лерка притворно капризничает. Руки Манякина ласкают его. Лера чувствует, как жар исходит от его ладоней. Прогибаясь навстречу. Позволяя Сашиным пальцам ласкать, распаляя страсть. Настоящее не уйдет никуда. [/more] Все материалы, представленные в данном разделе не подлежат копированию и несанкционированному с авторами распространению. При выявлении подобных случаев, к нарушившим будут применены меры административного характера. Kipelove.borda
Susя: Спуская пар ВХ/АГ С днем рождения, полюс батарейки Каждый раз это начинается по-разному. Повод всегда очень мелкий, но масштабы глобальны, потому что зреет долго. Мелкие придирки, разлады, шипение друг на друга. Вот и теперь – пустяковый повод – и ноющая боль в груди. Начинается… - И какого хрена ты шляешься до часу ночи? Ты хоть знаешь, что это за район? Какие люди тут по подворотням сидят? – Холст постукивает пальцами по столу, не двигаясь с места, смотрит в упор злыми зелёными глазами, кусая тонкие губы, и ждёт ответа. Алик привалился плечом в тонкой чёрной куртке к косяку, теребит молнию и чувствует себя… На допросе? Пойманным за курением школьником? Неважно, главное, что за мелочь, унизительно и прикрыто заботой о его благополучии. Он молчит и злится. Что ни скажешь – всё повод для продолжения мерзкой бабской склоки. - Что ты молчишь? Говори уж… или нечего и сказать, а? – Владимир встаёт и подходит почти вплотную. От него горько пахнет дешёвыми сигаретами, остро и щекочуще – спиртом, набодяженным с чем-то сладким. И солёно – кровью. Не спал, ждал, боялся, хлестал пойло, чтобы не спать и не нервничать. Кусал губы, грыз кулаки – корочки на костяшках, тёмные трещинки на губах. Нервничал. И правда же – забота. Странный вид заботы. Алик злится ещё сильнее, смутно чувствуя свою вину. Не может быть, он же ничего не сделал – как так? А вот так. Молчи и дёргай ни в чём не повинную молнию, потому что… Потому что. - Что делал? – сухо и деловито, будто не было этого ехидного тона. - На качелях качался, - с трудом разлепив сухие губы, не поднимая глаз… но кожей чувствуя кривую ухмылку и едва слышное фырканье. - Мог бы и догадаться… Ты ж у нас мелкий… - и выпрямляет руки, притискивая к стене вскинувшегося Алика. Тот брыкается, шипит, сверкает глазами. Кусался бы, да не достанет. – Не истери. Не смешно уже, - гитарист своим телом вминает в стену другое, тонкое и натянутое, чувствуя, как рывками дёргается грудь – тот, маленький, всхлипывает, втягивает воздух, запрокидывая голову. Встрёпанные волосы пахнут мёрзлым колким ветром, холодной сталью, а над ухом – сухим чаем. И по цвету такие же. - Только попробуй ещё раз так поздно вернуться, - Холстинин шипит в волосы, обжигая дыханием ухо, сильнее стискивает напряжённые плечи и накрывает губами покрасневшие веки – левое, правое. - Вот и вернусь… - Грановский поднимает плечи и утыкается лбом в его колючую щеку. - Ну и дрянь. - Сам ты это слово. Глупо – стоять, обнявшись, стиснув друг друга, дышать в шею – и шипеть друг на друга. Глупые слова, они только ломают. - Заткнись ты уже… - шепчет Алик, забираясь в его объятия глубже. А Холст в кои-то веки молчит. Просто молчит и жмурится, прихватив губами холодную прядку.
Io: Происходит на самом деле. - Вот скажи мне, чего ты опять понаписал в совеем интерактиве? Тебя дети читают! Они тебе в рот смотрят, а ты! - Да пофиг мне кто и куда смотрит. Надоело. - Так нельзя… все объяснять же надо, иначе получается потом… - Лер, ну честное слово! Я много лет, сам помнишь, все доходчиво объяснял… сейчас все как бы изменилось. И если ты думаешь, что люди вокруг, а тем паче фанаты остались белыми и пушистыми, то ты очень сильно ошибаешься. - За что ты их так не любишь, они тебя ведь кормят в конце-концов? - Всякому терпению есть конец, - я потянулся, и поудобнее устроившись на стуле медитировал на котлеты, аппетитно скворчащие на сковородке. Если честно, вести душещипательных бесед не хотелось. Хотелось кушать, и еще немного заткнуть Кипелова, потому что еще немного и его мысль станет всеобъемлющей, перейдя на реформу образования и т.п. - Да ладно тебе, - отмахнулся он. - Ладно-ладно, только не грузи. Я верую и признаю. - Какой же ты засранец! – Лера скорчил гримаску, такую, что сдержать смех я не мог. - Это потому, что голодный! - Вот вечно тебе только одно от меня и надо! А потом уходишь куда-нибудь или засыпаешь! - Ну, уж, будь спокоен, сейчас я точно никуда не убегу, и спать, вроде как не собираюсь. Мы ни то позавтракали, ни то пообедали. День тянулся, спокойный, серый, домашний. Мы оба никуда не торопились, что было редкостью в наше неспокойное время. Валера что-то намурлыкивал себе под нос и занимался домашними делами. Я ненадолго погрузился в реальность виртуальную и занимался чтением новостей, изредка цитируя что-то вслух, чтобы Кипелов тоже мог оценить положение дел в стране и в мире. Однако скоро нам обоим это наскучило, и мы решили выйти пройтись немного. Благо день был будним, и мы не ожидали нарваться на большую толпу неадекватных поклонников. Прошло то время, когда мы шарахались от собственной тени. Наши отношения давно перешли ту грань, когда хочется обниматься при первой же возможности и все время держать друг друга за руку, поэтому никаких неудобств при совместных раутах мы более не испытывали. Маршрут был довольно привычен и за несколько лет, мы успели отточить практически каждый шаг до едва ли ни полного совпадения. В Царицынский парк мы заходим с входа, ведущего от Орехово и проходим несколько километров безлюдной зоны, заворачивая в не обжитый лесопарк. Есть в этом что-то. Прелая листва под ногами. Догорающие краски осени, повисшие трепещущими осколками золота на почти полностью обнажившихся черных деревьях. Шаг, еще один. Поворот. - Помнишь, три года назад…. -… помнишь, в прошлом феврале? - … вот такие сугробы…. - … дубняк страшенный…. -…а мы поехали на дачу… Или вовсе молчать. Кажется, уже и нет необходимости создавать колебания воздуха. Порою я не понимаю, разговариваем мы, или просто смотрим друг другу в глаза. Не знаю зачем нагибаюсь, подбирая с земли блестящие желуди и каштаны. Многие потрескались, но мне удается найти несколько целых. Валера наблюдает за мной, говорит, что они очень красивые и напоминают ему о беззаботных временах детства, или что-то вроде того. И вот именно в этот момент мне отчаянно хочется сгрести его в охапку, а еще очутиться на даче. Ощущать все тот же запах прелой листвы, только гораздо острее, и немного особенное, чем теперь. Мне кажется, что Лерка улавливает ход моих мыслей, и сам ненавязчиво предлагает направиться подальше от городского шума. Парк это не совсем то, чего ему сейчас хочется. Я обрадовано киваю, и мы довольно быстро оказываемся на автостоянке, и спустя некоторое время мы уже спешим подальше от города. Дорога ровно расстилается под колесами, извиваясь и поворачивая. Не так уж и много это – сто двадцать километров. Взамен мы останемся вдвоем наедине с новой осенью. Забавно. Раньше мне не нравилось это время года. Я не знал, чего в этом такого притягательного вышагивать по улице, на пронизывающем тебя ветру, и думать лишь о том, как бы не окоченеть окончательно. Но со временем все меняется. Так же и изменилось мое отношение к осени. Я вообще стал намного спокойнее. После того, как мы забираемся в дом, Лерка сразу идет проверять все ли в порядке, включает котел, и сливает воду. Я щурюсь, как довольный кот, чувствуя как в комнате становится теплее. Я чувствую себя великолепно. Несмотря на то, что спина немного затекла, от неудобного положения за рулем. Несмотря на то, что не мало времени осталось убитым в пробках, все равно, в теле появляется странная легкость, и я точно готов воспарить, но вместо этого лишь глупо улыбаюсь. Лерка подсаживается поближе, обнимает меня. Мы долго о чем-то молчим. Он смешно трется носом о мою щеку, приглашая меня поучаствовать в этой бессловесной игре. Я не буду заставлять себя долго ждать. Мне и самому хочется прижаться к нему, не ждать больше положенных минут, стать как можно ближе. С ним мне не страшно почувствовать себя беззащитным. С Валерой мне вообще ничего не страшно. Он легко стащил с меня резинку, сдерживающую поредевший хаер. Я уткнулся в его плечо и признаться, готов был бы просидеть так еще много минут. Но его губы уже легко касались моей шеи, а ладони поглаживали плечи так тепло и приятно, как умел только он один. Так, что противиться, или не согласиться было просто невозможно. Я забываю, кто я. Я забываю, где мы. Мне кажется, что ничего не существует, только он. Сколько раз это повторялось? Сколько раз, несмотря ни на что, его волосы запутывались в моих серебряных цепочках? Сколько раз, он царапался о мои браслеты, забыв снять с меня все украшения? Но на все мои попытки уберечь его от подобного рода неприятных ощущений он шептал, что все это позволяет ему понять, что все это происходит с ним на самом деле. А потом мы вместе курим на крыльце. И не важно май месяц, или зима стучится в окно. Можно подумать и о новой порции кофе. Можно вообще хотя бы о чем-то подумать.
Kaore: Полный бред)))) Всем, кто присутствовал на вчерашнем празднике, посвящается)) - Что, свинья грязь всегда найдёт? – с усмешкой осведомился Сергей из угла комнаты, в котором он уютно расположился некоторое время назад, после чего вёл себя абсолютно тихо, словно его там и не было. - Сам ты свинья, - огрызнулся Валера, разворачиваясь к нарушителю его покоя, и с волос «золотого голоса металла» упала на пол древесная стружка. - Сын столяра и плотника, - продолжал глумиться Маврик. - Твои поклонники плохо на тебя влияют, - проворчал Кипелов. – Как ты их называешь, слэшеры? - Столяр и плотник - это один человек, Лер, - почти ласково проговорил Сергей. – Похоже, слэшеры плохо влияют на кого-то другого. - Я не умею пользоваться Интернетом, если ты помнишь, - защищался Валера, - это тебе только повод дай по клавиатуре поелозить. - Что сделать? – опешил Сергей. - Поелозить, - удовольствием повторил Валера. - Вообще-то я печатаю на ней руками, - снисходительно изрёк Маврик. - А по смыслу постов порой и не скажешь, - ехидничал Валера, - поклонники всю голову сломали над глубинным смыслом твоей последней записи. - И это ты так Интернетом не пользуешься? – возмутился Сергей. – А меня, между прочим, подставили с этой записью. Она ведь даже не от моего лица была написана. - Не пользуюсь, - упивался своим превосходством над ситуацией Валера, - но я могу смотреть из-за твоего плеча. И про слэши узнал точно так же. - Чёрт бы побрал твою старческую дальнозоркость, - буркнул Маврик. - Брось, я и так догадывался, - отозвался Валера. – Главное, чтобы поклонники ничего не узнали. - Главное, чтобы до них не дошла информация, что мы живём вместе, - выказал серьёзное опасение Сергей. - Слэшеры будут счастливы, - подначил любимого Валера. - И всё-таки ты свинья, - притворно вздохнул Маврик. - От свиньи слышу, - вновь парировал Валера. - И я свинья, - неожиданно улыбнулся Сергей, - но ты всё-таки большая. Где ты так извозил свою шевелюру? - Здесь и извозил,- ответил Валера, недовольно оглядевшись. Ты бы не извозился на моём месте? - Я как раз не извозился, - заметил Маврик, выбираясь из своего угла и неспешно направляясь к Кипелову. - Это оттого, что у тебя волос меньше, - съязвил Валера. - Это по той причине, что я озвучил раньше – фыркнул Сергей и окинул Кипелова таким заботливо-непристойным взглядом, который мог получаться только у него. – И что за вид? Перепачканный, лохматый, - ворковал Маврик, зарываясь пальцами в волосы Валеры. - Ты что меня чешешь? – попробовал возмутиться Кипелов, но протест был подавлен в зародыше, когда помимо рук в ход пошли ласковые покусывания. - Перестань, - прошептал Валера, скорее уже для приличия, но Сергей сделал вид, что не услышал. Позвоночника коснулось тёплое дыхание, и Валера вздрогнул, а когда дыхание спустилось туда, где у волков и лис, как любили называть их слэшеры, начинался хвост, Кипелову едва удалось сдержать стон. - Мы же не одни в квартире, что ты делаешь? – еле слышно выдохнул Валера. - Вот именно, что не одни, - мурлыкнул Маврик. – Я просто привожу тебя в порядок. Знаешь, гости не любят, когда хозяева квартиры плохо выглядят. Это определённо пойдёт на пользу твоему внешнему виду… А гости смотрели, затаив дыхание, на открывшуюся им картину: двух морских свинок, занятых самым что ни на есть слэшным процессом.
Io: Стеклопакеты =) *** Я больше не слышу осени – пластиковые окна отрубили звуки. Такое странное чувство закупоренности, забитости, отрезанности от мира. С высокой трибуны я пытаюсь уверять в том, что от памяти лучше всего отказываться, лучше всего открещиваться оттого, что было. Лучше ничего не вспоминать. Перестать жить прошлым, потому, что это не продуктивно. Потому, что это слишком тяжело… а мне просто не хочется думать об этом. Больше не думать, о том, что ты однажды напишешь короткое «можно приеду?», и от желания прилипнуть сухими губами к экрану с этой фразой, я свихнусь. Наверное, потому, что ты не напишешь... Наверняка ты помнишь, но старательно пытаешься не ударятся в ностальгию… не знаю только, чтобы что. Когда мы с Дубининым решали, поедем ли мы в Германию работать, или нет. Как ты сперва не был против, а потом умолял меня остаться. Говорил, что не сможешь здесь один. И даже то, что все это не надолго, тебя не могло успокоить. Когда на Москву наползало бархатное покрывало ночи, ты доказывал мне, что все это не пустые слова. И я соглашался, после стольких часов разговоров, после твоих сладких поцелуев, после терпкого алкоголя, черт знает, что это было? После бессонных ночей в твоих объятиях, после всего этого… я и сам понимал, что не выдержу без тебя в этом абстрактном «Там». Но это ведь были такие перспективы, и ты перешагнул через себя. Тогда мы еще умели жертвовать. Умели наступать на горло собственным амбициям ради любимых. Ты отпустил меня, тем самым, привязав еще больше. Уже через неделю я сходил с ума, а через две начал звонить тебе, и ты тратил на международные переговоры огромные суммы, потому, что у меня денег уже не было. Все закономерно. Мы вернулись. Иначе, я думаю, быть не могло. И мне, казалось, что расстояние между моими пальцами существует для того, чтобы там были твои. Я обнимал тебя, стискивая в своих объятиях, и эгоистично плевал на всех остальных, потому, что у меня снова был ты… Когда же все пошло не так? Когда все сломалось? Иногда мне кажется, что никто по сути не виноват. Нет, конечно, в этом есть изрядная доля моего эгоизма и твоих претензий, но такое ощущение, что после твоего возвращения в «Арию» мы расстались, чтобы подождать, кто закричит первым. Я тогда еще не разучился кричать. Хотя мне так отчаянно не хватало кислорода. Сколько миллиардов человек живет без тебя, и ведь ничего! А что со мной не так? Все было как в каком-то бреду, исковерканном сне, но мы были вместе. Другое меня не интересовало. Ни твои девочки на стороне, ни случайные романы в коллективе. Двухтысячные оказались более жестокими, чем девяностые. В смутном времени была какая-то надежда. Но форточка захлопнулась быстро. Большинство не успело толком ничего понять. Наверное, и мы упустили самое главное… и у нас никого не осталось кроме музык и сквозняков. Да и последних изжили, поставив пластик на окна.
¤Призрак¤: Не страшно ВК/АГ Темнота. Не хочет отпускать, гадюка. В голове сумасшедшие тараканы долбают в барабаны и колокола. Боль во всем теле прогнала мысли и даже звон в голове отступил, стал более глухим. Валера попытался ощупать себя. Движения давались с трудом. Грудь сдавливала повязка и было больно дышать. Внутри все клекотало. Он стиснул зубы и постарался забыться. Сил на большее не было. Прохладная тряпочка прошлась по лицу. В губы ткнулась соломинка. Он потянул ее — вода? Нет, это было совсем другое, но очень питательное. Во рту сразу исчезла сухость, но на несколько мгновений остался привкус железа. Потом прохладные пальцы к вискам. Легкий массаж. Кто-то сел в изголовье и стал расчесывать волосы. Очень осторожно. Валера открыл глаза. С ним сидел Андрей. Взволнованный, немного похудевший, глаза красные, синяки под ними. Хотелось задать несколько вопросов, но ладошка накрыла губы. -Лежи. Отдыхай. Ты уже поправляешься. - голос Андрея был таким нежным и таким спокойным. Он снова занялся приведением соломенных волос в порядок. - У тебя столько седых волосинок, так сразу и не скажешь. - Продолжая копошиться в прядях, он улыбнулся. - У тебя повреждено было легкое. Врач прописал отвары. «Врач?!» - мелькнуло в голове Кипелова и все волнения отразились на бледном лице. -Да. Врача вызывал Сашка. Сказал, что обычную скорую нельзя. Доктор был странным, подозрительным. Короче, выписали тебе покой, настои и мази, оказали тебе первую помощь. Снабдили меня травами и … еще кое-чем. - Голованов смутился. - Сказали дать, как очнешься. Это для того, чтобы быстрее все зажило. Синяки на тебе уже в первые сутки исчезли. А от большой раны в груди тебя лихорадило. Ты неделю в бреду валялся. Сейчас ты прям огурчик. - Андрей облегченно улыбнулся. Видимо ему эта неделя далась нелегко. Нежные поглаживания убаюкивали. Ровный тихий голос рассказывал последние новости. Боль отступила. В душе стало так светло и так легко, что Валера не мог не улыбнуться. Андрей испытал шок от соприкосновения с другой действительностью, но он держится. Самое главное, что он не отвернулся и не убежал, а продолжает быть рядом и поддерживать. Столько уюта в этих простых движениях его рук. Столько нежности в прикосновении пальцев. Столько любви и счастья в измученных от недосыпа глазах. Валера ткнулся лицом в ладони Голованова, как нашкодивший щенок. Не надо было слов. Они лишние. Андрей не упрекал, не задавал вопросов (пока, а их наверняка много). Он просто обнял. Очень аккуратно, чтобы не потревожить затягивающуюся рану. Через пару дней все окончательно затянулось, но Андрей упорно мазал поврежденное место и поил отварами из горьких и вонючих трав. Валере не оставалось ничего, кроме покорности. Хотя некоторые шрамы стали уже незаметными, ребра срослись, легкое восстановилось и на груди наросла новая розовая кожа. Необходимости в повязках не было, но Андрея не переубедить. Голованов сидел и колдовал над своей гитарой — протирал ее, обрабатывал струны. Кипелов подошел сзади и нежно приобнял за плечи, чмокнув макушку. -Прости. Ты наверно на меня злишься? - Валера чувствовал, что надо поставить все точки над ё, минимально хотя бы объясниться. -Я не злюсь. Было раздражение за то, что ты... в таком состоянии... Вот и все. -А может ты боишься меня? - Лера старался даже не дышать, ожидая ответа. И вопрос дался ему трудно, он его прошептал. -Не боюсь — голос Андрюши был так же ровен и ответил он не задумываясь. Валера переместился, чтобы посмотреть мужчине в глаза. Он не лгал. Андрей отставил гитару. -Я подумал и решил, что если ты до сих пор ничего плохого не сделал ни мне, ни кому-то из своего окружения, то все в порядке. -Мое окружение. Ты в нем уверен? -Сашка сказал, что он не такой как ты. И даже понимая, что ты не человек, я все равно не мог бы на тебя сердиться. Андрей пытался улыбнуться. Валера встал на колени и неторопливо стал покрывать поцелуями его пальцы с мозолями от струн, ладошки. -Знаешь, это так странно... Какие-то непонятные ощущения, что я оказывается вечерами домогаюсь возможно какого-то графа. - Голованов смеялся. Лера не мог не засмеяться в ответ. На душе отлегло. Мир стал красочнее, потеряв тревожные ноты недосказанности и опасений. -Еще добавь Отодракула — и дружный смех мужчин разнесся по квартире снимая последние толики незаметного напряжения, прогоняя из самых дальних уголков души последние сомнения. Валера так и сидел в ногах Андрея, положив голову ему на колени. Андрей снова прицепился к волосам. Освободил их от резинки и стал перебирать. -Зайчик, знаешь как мне хорошо с тобой?! Я не могу передать это словами. Это... Я могу теперь хоть с кем-то быть самим собой. - Валера погладил пухлую щеку Андрея. Голованов смущенно потупил глазки. Ему было совершенно все равно, что рядом с ним не человек, что сейчас он бледен, как смертный грех, осунулся, что наверняка пьет кровь тайком и имеет внушительные способности. Все это было не важно. Важны были эти обеспокоенные взгляды. Наблюдения за его реакции, с опасениями услышать в свой адрес вердикт, который ему говорили наверняка не раз. Важна была забота и попытка оградить от всего плохого. Важно было то, что за эти 5 с хвостиком лет между ними не было лжи и все было настоящим, не притворным. И от самых сокровенных признаний щемило сердце. -Тебе не надо больше дома скрываться. Только пообещай больше никогда не лезть в такие откровенно провоцирующие драки!! - серьезный ультимативный тон только заставил еще шире улыбнуться Валеру и прильнуть к ногам самого любимого человека. -Конечно, обещаю. Я буду сразу убивать и спешить целым домой. Ты мне дороже Кодекса. Включенный телевизор показывал боевик. Андрей Голованов отвечал фанатам на вопросы в интерактиве. А Валерий Александрович старался приготовить особенный ужин по поводу преодоления между ними самого сложного барьера.
Io: вторая жена XD На сердце было нехорошо и тревожно. Иногда мне казалось, что я мог просчитать его на раз-два. Изредка на раз-два-три. Иногда, напротив, я думал, что ничего не понимаю в этимологии его поступков, в его образе мыслей, и усложнял все каким-то уж совсем изощренным образом, доведя все до абсурда. Вот и теперь я ждал, что Лера заявится на студию навеселе. Повод был, мы ж, бля, альбом записали. А без «бля» никак нельзя. Ибо, во истину. Я меланхолично перемешивал сахар в остывающей чашке чая, и поглядывал на часы. «Часу не прошло, комиссар пришел, отвязал коня и жену увел»… тьфу, господи, привяжется же такое. Ну, точно, Лере было весело. О, конечно, мы не связываем бутылку и работу. Ну, мы может, и не связываем… а Валера бывает. Ну, что я разнылся в самом деле, жена я ему что ли? Нет? И, слава богу. - И что это? – поинтересовался я. - Где именно? – не догнал благодушный Кип. - А, да ну тебя. - Я не лошадь, чего ты нукаешь? - Чего опять с Холстом квасили полночи? - Капусту, прикинь! – вокалист расплылся в довольной лыбе. И как с ним после этого можно было разговаривать, тем более серьезно? Да, никак, пожалуй, вот я и замолчал. Что-то вредный я, как сто китайцев. В самом деле, не уж-то хорошему человеку нельзя чего-нибудь отметить? Альбом все-таки записали. Теперь жди турне. Теперь надо въё… работать, короче в авральном режиме, а не сопли распускать по поводу того, что человек хороший… совсем хороший пришел. И что у них общего может быть с Володькой? Ни интересов, ни вин коллекционных, а вот, как пить, так с Холстом. Ну да, со мной не интересно, чаще всего я выигрываю. Вот и наскучило, мне лично. А Лера бывает… бывает… Иногда забавно, ссоримся мы по какой-то мелочи. Я ору, весь такой заведенный, а внутри себя смотрю на это со стороны, и «ха-ха» меня разбирает. Думаю, как бы сдержаться. А один раз, не сдержался… подрались мы в общем. Не серьезно конечно, по пьяному делу, тут все, как с гуся вода. Но не приятно. С тех пор пью на десять копеек, притворяюсь на рубль. Такая буддийская философия. Зато сегодня его везти домой придется. Сейчас де ребята придут. Тоже наверняка отметившие. И мне что ли с ними? Да нет… лучше понаблюдаю, а то кто Валеру домой доставит в целости и сохранности? Вот то-то же! Никто о нем не позаботится. Он же такой не самостоятельный, хоть и корчит из себя. Я невольно улыбнулся. - Чего это ты? Про девку какую вспомнил, или меня кадрить пытаешься? – поинтересовался Кипелов. Я аж поперхнулся смешком. И не знал секунды две, что ответить, но в поддержку игры сказал: - Какие девки, Валера? Ты для меня – свет в окошке! - Вот это другое дело! – он плюхнулся на старый продавленный диван, который жалобно скрипнул под его тяжестью. Вот ведь интересно. В любой студии, гараже, или ДК, в котором мы репетировали, обязательно был такой диван. Т.е., конечно, не точно такой же… но откуда-то же все они брались? И куда-то же они девались? Кто-то их откуда-то приносил? Однако мне ни разу еще не довелось сделаться свидетелем этого судьбоносного события. Диван был на студии мебелью незаменимой. Во-первых, на нем периодически кто-то спал, когда этого кого-то выгоняла из дома благоверная, или он не мог скоротать ночь в другом месте. Во-вторых, на нем периодически сидела вся группа перед тем, как выслушать очередной вердикт Марго, или она, перед тем, как выслушать наше мнение. И, наконец, иногда мы водили сюда своих девочек-фанаток, всячески доказывая им какие мы крутые музыканты, и вообще, у нас даже диван есть. Не в потолок же пялиться, в самом деле, и не портвешком же потчевать юных прелестниц. Мы же все-таки звезды, а ни хухры-мухры. За подобными размышлениями я провел какое-то количество времени. Какое точно сказать мне было сложно, поскольку, в дверях появился икающий Холст и с порога заявил, что репетиции, наверное, не будет, ибо альбом выпущен. Сыграемся мы на следующей неделе по плану, и менее, чем через месяц поедем бороздить просторы нашей необъятной родины. Холст был более трезв, чем Кипелов, однако, вид имел менее презентабельный. «Ну вот, как всегда, самое интересное без меня», - вяло попытался обидеться я. Обидеться не получилось, поэтому я созерцал Кипелова, впавшего в прострацию и Холста задумчиво скребущего наклейку на усилителе. Так прошел, наверное, час. На студию подтянулись остальные. Пришли в замешательство, и ушли домой. Такое случалось, хотя и не часто, но все же. Я взялся провожать Кипелова, а Холстинин все норовил увязаться с нами, мотивируя это тем, что ему по пути. А ну да, конечно, через пол-Москвы. Знаю я тебя Петрович! Он просто помнил, что у нас от прошлых «посиделок» осталось то ли бренди, то ли что ли… хотя на самом-то деле, давно не осталось, но это детали. История, надеюсь, будет к нам справедлива. Если вообще будет. Так вот, долго ли коротко ли, мне удалось уговорить Валеру не садиться за руль. У него бывали периоды некоторой активности, когда он принимал на грудь более положенного. В общем, поехали. Слушать его сейчас было совершенно бесполезно. Поток сознания не иссякал до моего дома. Нет, все-таки хорошо, что у него появился общий интерес, возвращаться вместе со мной ко мне домой, потому, что если бы не появился, своего дома, у него, наверное, уже бы не было. Предки смирились с тем, что сын вырос раздолбаем, ну и не отсвечивали. А мне это и надо. Вот самый лучший день, это на самом деле тот, когда тебя не трогают. А большего мне вообще-то и не надо в то время, как я отдыхаю. Вот только еще надо, чтобы Валера не отсвечивал, а то вечно его на подвиги тянет. Сейчас, конечно, это он так, придуривается, но бывает… ой, что ни в сказке сказать, ни вслух произнести. - Вот люблю я тебя Сережа… ты и накормишь, и напоишь, и спать уложишь… - Любишь, так женись.. – усмехнулся я. Кипелов крепко задумался. - Не могу, - грустно сказал он, - так ведь это женат я уже. Первая жена, говорят от бога… а вторая… того, от нечистого… - Я могу помыться, - я чуть было не поскользнулся на неудобном приступке у подъезда. Но во время подставленная рука Валеры, не дала свершиться этому акту гитарастической несправедливости. Так и знал ведь, придуривается гад. - Да ладно, Лер, я согласен на роль третьей жены, так уж и быть. - А кто второй будет? - Ну, я не знаю… может быть Маргарита Анатольевна? Мы синхронно перекрестились и поплевали через левое плечо. Кипелов даже забыл, что придуривался сильно пьяным. - Знаешь, что Сережа? Ты такое к вечеру не говори. А то, мало ли что, может случиться… еще это… того, кармический долг потом отрабатывать придется. - Ладно, ладно… забудем. Маман накормила нас в очередной раз отметив перед Кипеловым мою полную несознательность. Тот клятвенно пообещал взять меня на поруки, и вернуть в лоно приличных людей. Не доверять Валере было невозможно. Стоило только взглянуть в его чистые серые глаза, как становилось ясно, он не может врать. Как и всякая женщина мама повелась и всплеснув руками заторопилась угодить дорогому гостю. Я с трудом подавил смешок, мол, и не стыдно тебе. Валере было не стыдно. Он не знал, что такое стыд, и, где ночует совесть. Немного потрепавшись о том, о сем, по ходу прикончив аппетитный сладкий пирог, мы перебрались в комнату, где поставили видак про каких-то отчаянных парней из диких прерий нарождающихся соединенных штатов и созерцали так сказать, жизнь западную. Потом Валера подмигнул мне и с заговорческим видом, выскользнул в коридор. Через некоторое время он вновь нарисовался в дверях, а в руках у него была другая видео кассета, на которой аккуратным почерком было выведено «Iron Maiden». - И ты молчал! – воскликнул я, - да как ты мог! Все, я развожусь с тобой! И тапочки по почте! Он хохотнул, заправляя новую кассету в магнитофон. Мы ждали чуда, прильнув к голубому экрану, и оно не замедлило свершиться. Со стороны, я думаю, мы были похожи на двух дрессированных обезьянок, которые прилипли к телеку, и смотрели на движущиеся фигурки, почти не моргая. При этом все вокруг выло, скрежетало, визжаол и переходило в ультразвук. А нам все казалось, что тихо, и надо бы еще прибавить. Когда динамик захрипел, я понял, что перестарался, и все же убавил громкость. Соседи акомпонировали на ударных, получалось у них скверно. Тут-то у меня и возникла мысль, что было бы в общем, неплохо присоединить к телеку колонки от старого проигрывателя, которые из-за появления кассетника пылились в гараже. Это нужно было срочно исправить. Желательно прямо сейчас. У нас же ночь впереди! - У меня появилась идея! – объявил я. Валера понимал, в каком направлении работает моя мысль. Она ему не очень-то понравилась, поскольку в прошлый раз я совершенно случайно наградил его волосы куском припоя, пришлось делать стрижку. Наверное, поэтому он посмотрел на меня неодобрительно и с нажимом заявил: - Да, но паять мы ничего не будем. - Ну, как же так! – расстроился я. - Или я требую выдать мне маску сварщика. - Идет. Вы что думаете, что я ее не принес? На улице стемнело, когда мы, наконец, закончили колдовать с разъемами, один все никак не удавалось запаять, ну это у меня руки тряслись, хотя вроде и не пил накануне. Наверное, нервы. Да, все проблемы от них. Мы посмотрели несколько клипов Оззи с нашей новой акустической системой. Аккомпанемент соседей казался мерным бряканьем перкуссий, все было в тему. Кажется кто-то даже в такт попадали. И такое благолепие на душе, что прямо захотелось пойти и лом согнуть. Но лома поблизости не было, а Лерка мурлыкая что-то уткнулся в мое плечо, и выглядывал на экран, что там происходит, и так это интимно гладил меня по коленке. С ним такое бывало нечасто, но в минуты особенного душевного подъема. Он находился будто бы в двух мирах. Музыка, особенно такая срывала его крышу с петель. Лерка жался ко мне, ища не то защиты, не то напротив желая быть побежденным. Глубокие басы били хлестким кнутом по натянутым нервом, и казалось, что эта вибрация передается нам. Мы оба разом вспотели. - Вырубай… - прошептал Валерик, коснувшись губами моего уха. Пристрелите меня, если это было сделано ненамеренно. Я с силой прижал его к себе, но кнопки на пульте дистанционного управления не трогал. Я смотрел на Лерку, понимая, что больше нет амортизаторов. А где-то канонадой грохотали ударные. Мы поцеловались ни в первый раз, но теперь мы делали это не на спор, не делая вида, что пьяны и не понимаем, чего происходит. Мы отдавали себе отчет… или может, делали вид, что отдавали. Валерка стащил с меня рубашку, и я все теснее прижимался к нему, терся об него, ласкаясь как-то угловато и неумело. А Хэви вливался в уши… кажется, я совсем оглох и ослеп… его руки, его губы… глаза… соломенные волосы…. Я очнулся от опрокинувшейся тишины… от того, что Валерик дрожал подо мной, кусая губы, чтобы не закричать… от страсти, боли и наслаждения… На дворе стояла глубокая ночь. Надеюсь, что мы не сильно шумели, когда кончилась кассета. Киеплов потянулся, с прикроватной тумбочки упало что-то тяжелое, наверное пульт от телека, хотя черт его знает. - Мне кажется, что после всего, что ты должен на мне жениться. - Я-то не против, но боюсь Галина не будет в восторге от такого рода конкуренции. Хотя, готовишь ты хорошо, вот еще бы пил поменьше… - Чья бы мычала! – возмутился Валера, но не зло, а скорее умиротворенно. Мы продолжали валяться, глядя в потолок. А я понимал, что эти гастроли будут очень сильно отличаться от всего того, что мы переживали раньше.
Io: там под катом очень пошлый слеш, мне за него очень стыдно.... Роза. Я волновался, что цветок не переживет дорогу. Конечно, глупость несусветная, почему бы не купить в Питере. Но эта розочка, такая маленькая, огненный кусочек города. Мне казалось важным донести ее тепло до северной столицы, чтобы порадовать его. К концерту готовились долго, однако, беда состояла в том, что вместе на сцену мы не выходили, и не смотрели, как все это будет выглядеть, что называется, со стороны. Много типично российских косяков, когда-то нет площадки, то кого-то из участников. Цветок я оставил в номере, зная, что только после… только когда он допоет финальную песню, доказав всем собравшимся кто есть золотой голос российского металла, утерев нос конкурентам, только потом, после фотосессии у нас будет, может быть, около полутора часов времени, чтобы остаться наедине. Обстоятельства осложнялись. Год от года окружающие, близкие и не очень требовали от меня все большей самоотдачи. Большего присутствия. А я не всегда мог дать им все это. На меня злились, обижались… да только что с того? Если бы ни мир созданный мною однажды, наверное, я бы сошел с ума. Сейчас же главное было в другом. Нужно было хорошо выступить. Отыграть положенные песни. Не растеряться. Огромные залы вызывают агорафобию после уютных маленьких клубов. После привычно стиснутых залов. Сколько раз мы прогнали сет на большой площадке? Не больше двух. Прямо перед началом. Мне кажется, что я видел, как у ребят дрожат колени. Что делать с таким огромным пространством? Мне не забрать его на себя одному. Не вытянуть. Но мы выходили первыми. Как всегда. А там, хоть трава не расти. Сложно оценивать Качество выступления, стоя на сцене. Сложно не потеряться, когда несколько тысяч пар глаз тянут из тебя жизненную силу. Валерка научился контролировать это и даже восполнять свои собственные потери, ведя не обмен, а скорее переработку полученной энергии, а я вот нет. Мне кажется, что марафонскую дистанцию пробежать легче, чем выдержать такое напряжение. После Тёму потряхивало, а в Димку прямо на месте пришлось влить коньяку, чтобы вернуть его в реальность. Совместных песен не было, поэтому на сцене мы появились все вместе только на поклон. Все. Можно выдохнуть. Впереди Москва. В голову лезли дурные мысли. Хотелось, чтобы никто меня сейчас не тормошил и не трогал. А нужно было улыбаться… улыбаться… улыбаться. Я не помню, как мы оказались в гостинице. Как Аня принесла мне чай. Как потом бесшумно куда-то исчезла. Остановился я на полпути к бару, боковым зрением я зацепился за цветок, привезенный из Москвы. Какого черта? Черт бы побрал мою сентиментальность. Что не видно разве, что все это не правда! Что… На ходу я накинул куртку, и спрятав цветок, сбежал по лестнице вниз. Роза начала распускаться согрелась наверное, в гостинице. Чтобы добраться до отеля, где остановились «кипеловцы» мне потребовалось около пятнадцати минут. Я усмехнулся. Возможность того, что нас могут поселить ни то, что в один номер, в одну гостиницу окончилась вместе с моим уходом из одноименной группы. Зачем я это делаю? Что я надеюсь изменить? Зачем мне все это? Зачем все это ему… ведь все равно, с упорством маньяков, бросая вызов здравому смыслу, мы продолжаем встречаться. Сейчас нет возможности сделаться ближе, поэтому мы довольствуемся тем, что имеем… но как только наступит весна… нужно только дождаться ее… Лишь только я переступил порог отеля, мне пришла смс. Валера сообщал, что сейчас один. Я не стал пользоваться лифтом, а направился к лестнице. Теперь почти никто так не делает. Но мне уж больно не хотелось встречаться с коллегами по цеху. Усталости не было, откуда только взялись силы? И я шел и боялся… боялся, но все равно шел. Будто не было всех прожитых лет, и каждый мой шаг заставлял меня цепенеть и сомневаться, думать о том, что я должно быть поступил опрометчиво, ведь сейчас, именно сейчас один его взгляд может убить меня. Я успел накрутить себя почти до самого предела. Еще немного и стрела сорвется с тетивы. Холодными пальцами, плохо слушающимися от поднявшегося нервяка, я стукнул в дверь. Валера открыл через секунду, дернув меня за руку, поскольку я застыл, похожий на каменное изваяние. - Ты что такой заторможенный? Какие у тебя руки холодные… там уже совсем зима, да? И я хотел сказать про первый снег, про то, что на лужах появился хрусткий ледок… про то, что там за окном Питер… но вместо этого как-то совсем по-дурацки бухнулся на колени, протягивая ему тоненький и хрупкий цветок. Глупо… и я ругал себя, не в силах оторвать взгляда от бежевого ковролина… у ног своего бога… А потом Валерка обнял меня, и что-то сказал, осторожно взял розу из моих рук, точно она была для него самой большой драгоценностью. Мой бог вернул меня к жизни. Несмотря на то, что в гостинице было тепло меня еще минут пять колотило в ознобе… но стоило Лерке поцеловать меня и все кончилось. Я держал его пальцы в своих и мне было не важно, что будет дальше. Дальше понятное дело будет поезд. Алконочь без сна с приколами и отработанный концерт уже не будет казаться таким уж плохо отыгранным. В столице мы постараемся выглядеть лучше… но теперь… теперь был только он, все другие краски сделались приглушенными. И только алая роза на столе была свидетелем того, что это действительно происходило со мной.
Susя: Долгие гудки Канон)) Чем пахнут телефонные гудки? Для кого как. Для меня – сигаретным дымом, серым пеплом на черной поверхности горького кофе. Мокрыми листьями, мокрой землёй и мокрым воздухом. Небо шуршит по окнам, по зонтам и курткам, осыпается усталым дождём, шелестит и плещется. Мир в обычной своей осенней депрессии, а я жду, слушая долгие гудки. Солнце заваливается за горизонт, город продолжает искриться и переливаться. А я жду. Щелчок, высокий хрипловатый голос: - Алло? И я задыхаюсь от счастья. Потому что это на самом деле – твой запах, через десятки километров, через тонкие и толстые провода, через дождь, ветер и солнце. Сердце прыгает в горле, и секунда молчания длится уже несколько лет. - Алло-о? Я глотаю сердце, ещё раз вдыхаю тонкую ниточку пряного аромата и звеняще шепчу: - Здравствуй… - При-веты… - я слышу, как ты улыбаешься, лениво и вальяжно растягивая слова. - Как там у вас в Вильнюсе? У нас вот дождь. - Лер, не ной. Я скоро приеду. Тут дождя вот нет… - Хорошо там. А я кофе пью, а то холодно. - Ага… тебе же нельзя кофе! Валера! Ты продолжаешь встревоженно ворковать через километры провода, а я бессмысленно растираю пальцами последнюю сигарету пачки, крошу по матовой клеёнке и давлю скрученные листики. Сердце грохочет в ушах (выбралось-таки из груди), но оно не мешает слышать тебя. Какая радость, Господи Боже мой… - Сердце моё, возвращайся скорее, - глухо роняю в трубку, перебивая на полуслове, но ты послушно замолкаешь. И через несколько невыносимых лет секундного молчания севшим голосом отвечаешь: - Я завтра приеду, можно?
Io: Маленькое происшествие. - Ты это назло! Ты специально это сделал! – Холстинин опрокинул стул, но было абсолютно ясно, что этим он не ограничится. Гитарист схватил первое, что попалось ему под руку, и со всей дури шваркнул об пол тяжеленную книгу «Загадки Древнего Египта». - Это ты всю жизнь прыгал вокруг Валерочки. Прекрасно зная, что «она другому отдана и будет век ему верна». Но нет, Вова… - басист говорил спокойно и размерено, и это бесило Владимира в не меньшей степени, - ты даже в самый не подходящий момент умудрялся называть меня его именем. Ничего ведь, я терпел… и вот, когда я вдруг решил узнать, какого ж ты там нашел, вдруг я оказываюсь врагом народа, и вообще гадом и предателем. Что-то я не припомню… - Ты не припомнишь? Давай-ка, Виталя, я тебе напомню, девяностые, Германия, Маврин… вспоминается? - Ты прекрасно знаешь, что между нами ничего не было! - Так откуда мне это знать? Есть ли у меня гарантии? - Но они тогда уже были вместе! - Кому это Тогда мешало? Виталий опустился в кресло. - Ну, хорошо, ну что ты дальше собираешься делать. Устроил истерику, вещи разбросал. Дальше-то что, я тебя спрашиваю? - Это я у тебя хотел бы спросить... ты не просто поцеловал Кипелова, ты, блядь, сделал это на глазах у многотысячной аудитории! Прекрасно зная, в каких мы с тобой отношениях, и в каких отношениях Валера с Сергеем! - Знаешь, Вов, в такие моменты, как правило, вообще не думаешь. Что я должен был ему по роже дать что ли? Тогда я снова остался бы виноватым, потому, что ах, плохой нехороший Дуб обидел Валерочку-лапочку-солнышку! Что, не так? Владимир отвернулся к стене. Еще немного, и будет Слишком. Он стиснул зубы, чувствуя, как от плеч к ногам прокатилась волна колючего холода. Но Виталий знал, где стоит нажать, а где следует сделать шаг назад, пойти на попятную. Он медленно подошел к гитаристу, и положил руки на его плечи. Тот был очень напряжен, и Виталий стал осторожно массировать его шею, продвигаясь вниз по позвоночнику. - Послушай, Вовк, ну чего нам с тобой делить. Нам ни по двадцать лет. Я не спорю, может, и сглупил. Может, стоило ограничиться объятиями. Но, подумай о хорошем! Сейчас и ЛерСанычу предстоят объяснения со второй половиной, и если их еще не произошло, то лишь потому, что Сергей пока не видел фотки. Холстинин чуть улыбнулся, от чего его лицо приобрело несколько кошачье выражение. - Вот всё бы тебе гадость сделать! - Ну, не правда. Это на самом деле вышло случайно. Владимир откинулся назад. Басюга продолжал разминать его спину и плечи, поглаживая сильные руки, забираясь ладонями под майку, весьма не тривиально давая понять, кто тут самый любимый и самый желанный «ариец» всея Руси. * - Представляешь, Сереж… меня сегодня Дуб поцеловал… - Чо? - Прямо на концерте… я до сих пор в шоке.. а кто-то еще и сфоткать умудрился… блин, чего про меня дети теперь подумают? - А что они могут о тебе подумать, что дедушка хэви мётала у нас еще ого-го! – Рыжий рассмеялся… - а как он тебя поцеловал? – устроившись на коленях вокалиста, он со знанием дела прикоснулся к его губам, не забывая ерошить соломенный хаер, - вот так? - Нет… - отозвался Кипелов, прикусив мочку уха Маврика. - М… вот так? – тот провел языком по щеке ЛерСаныча, и по-хозяйски завладел его губами, надолго запечатав их сладким поцелуем. - Нет… - Как все скучно.. – ни то утвердительно, ни то вопросительно заключил Сергей, оставляя небольшой засос на шее у Кипелова. - Черт бы тебя побрал, Рыжий! Это все вообще было случайно. - Конечно, а кровать уже горела, когда ты в нее ложился… - Да не было там никакой кровати! Дело на сцене происходило… - Забудем ненужные формальности. Странно, что это был ни Холст… - проворные и быстрые пальцы Маврика легко расстегнули молнию на кофте Кипелова, и тот не успел оглянуться, как оказался вжатым в кровать. В стороны полетели ненужные мелочи, подобные украшениям Сергея, футболки Валеры, трех ремней и трех носков. - Почему странно? - мимолетно спросил Кипелов, погружаясь с головой в водоворот ласк и поцелуев. Маврин не ответил, он был занят стаскиванием джинс, Валеркиных и своих собственных. Пока вокалист пытался рассуждать о мотивах Дубинина, он успел остаться в одном только белом носке и серебряной цепочке с нательным крестом, а довольный проделанной работой Рыжий Бес с не меньшим энтузиазмом заставил Кипелова замолчать. А немного позже подавленные поцелуями слова превратились в довольные стоны.
Мавря: Простите, гайз, мне очень и очень стыдно, но я должен был. Должен был!! [img src=/gif/smk/sm77.gif] Название: "Двадцать минут" Пейринг: Андрей Смирнов/Эдуард Шаронов + special guest star Варнинг: бессюжет, намёки на порнуху и не только Примечания: действие происходит непосредственно во время концерта XXV лет, для тех, кто может быть ещё не в курсе: Андрей - гитарист группы Мастер, Эд - Артерии. Они не сговариваются и не планируют этого заранее – всё получается слишком спонтанно. Андрей выскакивает со сцены с горящими глазами, едва ли не бросая гитару в руки технику, и шум многотысячной толпы всё ещё отдаётся в ушах, когда он сграбастывает стоящего за кулисами Рыжа в охапку и тащит куда-то вглубь коридоров. Шаронов не удивляется и даже не пытается сопротивляться – все силы уходят только на то, чтобы не сбиться с заданной Андреем скорости и ненароком не споткнуться о разбросанные повсюду провода. Он только улыбается – насмешливо и немного криво, когда пальцы Андрея слишком сильно сжимают запястье. - Полегче, Смирнов, - фыркает Рыж, когда Андрей резко останавливается и за руку втаскивает его в пустую гримёрку – одну из, выделенных музыкантам на этот вечер. Под ноги тут же попадается какая-то пустая бутылка, оставшаяся после традиционной попойки мэтров, и Эд отпихивает её мыском ботинка. – Оторвёшь ещё. - И? Ты всё равно уже отыграл, - хрипло смеётся Смирнов, захлопывая за собой дверь. Рыж скептически вскидывает брови. - А как же мы буд.. - А для этого тебе и одной руки хватит, - перебивает Андрей и рывком притягивает его к себе за ворот футболки, так что Рыж едва ли не сталкивается с ним лбами. – Мне надо.. очень. - Да, - глухо выдыхает Шаронов и осторожно опускает руку на живот Андрея, едва касаясь его ширинки кончиками пальцев. – Я чувствую. Рыжу не хочется торопиться, но выбора нет – Андрей не даёт ему возможности даже пошевелиться, утягивая за собой на приткнувшийся у стены диван и властно наваливаясь сверху. Эд слегка ёрзает под ним, стараясь устроиться поудобнее, и тихо смеётся в губы Андрея, когда его волосы щекочут лицо и шею. Хочется протянуть руку, чтобы убрать непослушные прядки за уши, но Андрей перехватывает его кисть – целует в середину ладони, слегка касаясь языком, и кладёт себе на грудь, между расстёгнутыми пуговицами рубашки. В пальцы глухо и часто стучит сердце, Рыж чувствует пульсацию крови и то, как Андрея крупно трясёт – от полученного на сцене адреналина, от энергетики, от всего происходящего, и Шаронову кажется, что даже в полутьме гримёрки он может видеть, как на дне зрачков Смирнова всё ещё плещутся отблески многочисленных софитов Олимпийского. Где-то между сдиранием рубашки Андрея и расстёгиванием собственного ремня подрагивающими пальцами Эд понимает, что и сам, наверное, не лучше, но об этом сейчас совершенно не хочется думать. У них у обоих под руками – разгорячённое тело другого, и двадцать минут на всё. Андрей нависает над Рыжем, закапываясь одной рукой в его уже наверняка спутавшиеся кудри, и целуется так отвязно, что, будь они в других обстоятельствах, Рыж бы наверняка понял Грановского, у которого едва ли не сердечки в глазах пляшут при одном взгляде на это ходячее недоразумение, которое сейчас так провокационно трётся бёдрами и.. - Ты понимаешь.. – вдруг сбивчиво шепчет Андрей куда-то в его шею, и Рыжу хочется его укусить, потому что у Смирнова явно не получается трепаться и засовывать руку в плавки Шаронова одновременно. – Понимаешь, что происходит? - Конечно, - фыркает Эд, наматывая на пальцы волосы Смирнова, и нетерпеливо подаётся вперёд. – Но если ты не перестанешь разглагольствовать, мы не успеем. - Я не про это, - словно не замечает сарказма Андрей. – Я про них. Андрей дёргает мокрым плечом в сторону двери, и Рыж понимает. - А что они? – Шаронов обнимает Смирнова за шею. – Делают своё дело.. - Творят историю, - глухо бормочет Андрей, поднимая глаза, сейчас кажущиеся тёмно-синими, и Эд усмехается прямо в них, замечая в радужке собственное отражение. - Не вовремя у тебя чувство прекрасного проснулось, искусствовед.. - насмешливо отвечает Рыж и тут же со свистом выдыхает сквозь стиснутые зубы – пальцы Андрея под резинкой плавок сжимают слишком сильно. Смирнов довольно скалится. – Ч-чёрт.. Они творят свою историю, Андрей. - Но мы.. - А мы – её побочный эффект. Как думаешь, - Рыж на мгновение прикусывают губу, безотчётно провоцируя просто потому что может. - Сколько людей в зале знают твою фамилию? Андрей не успевает ответить или ударить – дверь гримёрки распахивается без предупреждения, и свет из коридора ощутимо бьёт по глазам, так что рассмотреть застывшую на пороге фигуру нет никакой возможности. Они замирают сплетённым клубком, слишком ошарашенные, чтобы двигаться, и Рыж видит, как резко сужаются зрачки Андрея, понявшего, что именно он забыл защёлкнуть замок. - Ошибаешься, Эд, - в знакомом голосе звучит улыбка, и Андрей от неожиданности дёргается в сторону говорящего, заезжая локтем по скуле Шаронова. – После этого вечера вас будут знать все. Слава Молчанов закрывает дверь и подходит к ним, на ходу расстёгивая пуговицы собственной рубашки. Опускается перед диваном на колени и всё с той же улыбкой кладёт одну руку на шею ошарашено молчащему Рыжу, а другой накрывает поясницу Андрея, тут же выгнувшегося под уверенной славкиной рукой. - Вы – уже история, - шепчет Молчанов, и они не могут ему ответить, потому что Славка целует. Обоих.
¤Призрак¤: В лифте (идея Ио) (зарисовка) Питер был как никогда романтичен. Вот только вчера вечером стоило приехать и уже сердце билось в предвкушении приятных встреч. Созвониться, разочароваться, что не получится встретиться сейчас, сию минуту. Пришлось отложить встречу на попозже. Они столкнулись в лифте. Обоюдные улыбки. Теплое рукопожатие. Артур Беркут, не отпуская руки Валеры, дернул его на себя и сграбастал в свои объятия. Их губы сразу слились в страстном поцелуе. Казалось шар этого мира должен остановиться. Кто нажал на кнопку лифта, заставив его застрять? Все-таки именно рука Кипелова сделала этот безумный шаг. Шепот, признания. Спор о том, кто же сильнее скучал. Поцелуи, ласки, бешеный пульс, сердцебиение в унисон. Мысли о том, что им надо спускаться на чек, их ждут - все вылетело из головы. Валера сорвал бандану с головы Артура, ероша его волосы и прижимаясь к нему не очень-то прилично. Беркут прижал Кипелова к стенке лифта, бесцеремонно задрав футболку под курткой и поглаживая горячую кожу спины. Учащенное дыхание в замкнутом пространстве. Проглоченные стоны. Рука в руке. Переплетенные пальцы. Загораться от малейшего прикосновения. Тлеть от страсти на кончике языка. Мучительно хоть на мгновение оторваться друг от друга, пока нега и истома не пронесутся по жилам, оставляя в каждой клеточке тела чувство сладости и эйфории. На чек оба музыканта поспели вовремя и внешне совершенно обычные. Улыбчивость можно было списать на хорошее настроение и встречу со знакомыми. Что-то не давало Кипелову покоя. словно за ним следят. Он обернулся и столкнулся с внимательным взглядом Сергея Маврина. Такой проникновенный. Мурашки пробежались вдоль позвоночника. Сергей смотрел так, словно точно знал, что произошло 15 минут назад с Валерой. Словно сканировал и определял точные места на теле Кипелова, которые подверглись прикосновениям и поцелуям. Словно он был свидетелем всего. Это пугало. Io: а почему я не помню такой идеи?)))
Io: Упс..тро завтрашнего дня. Поразительно легко дышалось. Воздух был наполнен запахом сосновой смолы, еловых иголок, и в то же времени сухого дерева. Пахло простором, тишиной и спокойствием. Открыв глаза я увидел аккуратное окно, убранное тюлью и кружевными занавесками, как когда-то было модно в ГДР. На стекле мороз нарисовал узоры. Ночь выдалась морозной, однако сверху было видно, как пробиваются солнечные лучи и в них искрится, падает снег. Я потянулся, потянув носом приятный воздух и понял, что я не ничего не понял. Давненько такого со мной не случалось. Если, конечно, пятнадцатилетний рубеж можно назвать словом «давненько», ну, может быть, десятилетний… однако же… ОДНАКО… где я? Повернувшись направо я осознал, что не одинок в этом мире. На довольно просторной кровати мирно посапывал мой бывший басист Алексей Харьков, а, уткнувшись носом в шелкографию на тканых обоях, судя по хаеру, дремал золотой голос российского мятала Валерий Александрович Кипелов. «Однако», - подумал я, и закрыл глаза. Пытаясь собраться с мыслями, которые как назло, разбегались в разные стороны, я решился снова приоткрыть левый глаз. Но ничего хорошего видение нового мира мне не принесло. На пороге стоял Владимир Петрович Холстинин, вытирая руки полотенцем он поинтересовался у меня, выспались ли мы. Я как мог пожал плечами, на чем и был оставлен в покое. Ситуация вырисовывалась очень интересная. Сии интерьеры были мне категорически не знакомы. Дача Саши Манякина, и приусадебные владения Владимира Петровича не годились. Понятно, что мы за городом. Не понятно где именно и как мы сюда попали. Ну, ладно, хорошо, как я сюда попал! Я ведь собирался не напиваться на корпоративе. И как будто бы… А Лешка потешно фыркнул, и уткнулся в мое плечо, прижавшись горячим со сна телом. И вот, что хочешь, то и делай! «Ладно, - я пытался мыслить логически, - предположим, что мы немного превысили норму выпитого. Представим себе, что даже чрезмерно увлеклись. Но почему… нет, даже так, КТО сказал, что нас надо везти в одно место. Судя по всему, четверых. А может тут и еще кто-нибудь имеется? Или это было какое-то коллективное примирение на почве ранее выпитого? Или?...». Что это еще могло быть, думать не хотелось. Но чувствовал я себя вполне удовлетворительно. Прямо-таки ни на что пожаловаться не мог, ну может быть, немного ныло плечо, и чуть-чуть спина, но это все мелочи жизни.. стало быть… ничего не объяснилось… а Лешка такой горячий… зачем он отрастил эти дурацкие усы? Хочет казаться взрослее? Или его достали постоянные сравнения с Кипом? За последние годы они действительно стали очень похожи, и, наверное, довольно близки. Судя по открывшейся диспозиции… гм.. этак до чего угодно додуматься можно. Валера дернулся во сне, ударившись кистью о спинку кровати. Если бы ни Лешка я тот час поцеловал бы его пальцы. Приласкал, устроив у себя на плече… но он уже проснулся… и был не меньше моего очарован открывшейся картиной действительности. Сейчас же забыв про ушибленные пальцы, он сел на кровати и взглядом обматерив нас обоих спросил, как ему казалось шепотом: - Сергей, ты не знаешь, почему мы оказались здесь? Я как мог более убедительно пожал плечами, обнимая, разоспавшегося Валеркиного басюгу. В конце концов, всегда есть конец. Чего теперь-то уж нервничать? Кипелов окинул комнату испытывающим взглядом. Комната ничего не ответила вокалисту. И стены не покраснели, заглянув в его полные праведного гнева глаза. Видимо золотой голос российского мятала решил что-то для себя, и вновь заняв горизонтальное положение, обнял своего басиста, пользуясь ситуацией и открывающимися перспективами. - Ну, хорошо, - жарко зашептал он, нервно поглаживая меня по предплечью, - а Лешка как здесь оказался? К тому, что я и в третий раз пожму плечами, должно быть не было готово и само провидение. - Знаешь, я еще Володьку видел. Валера как-то очень странно покраснел и опустил глаза. Я понял, что вероятно золотой голос мятала что-то не договаривает, но пытать его сейчас было по меньшей мере подло. Мы оба плотнее прижались к Лешке, чтобы суметь дотянуться друг до друга. Предпринимать какие-то иные телодвижения было ужасно лениво. А вот Басюг завозился, то ли мы совсем уж душили его в объятиях, то ли жарко малому стало, но открыв сонные глазенки апофигей нарисовавшийся на его чудной мордашке не поддавался цензурному описанию. Я не смог удержаться от смеха, а, глядя на меня, хихикал и Кипелов. Мы давно научились понимать друг друга ни то, чтобы с «полубля», но с полувзгляда это точно. Поэтому, почти синхронно оба прикоснулись губами к пунцовым щекам уже не такого юного басюги. А ведь не разучился, подлец, краснеть! Мы рассмеялись, почти так же синхронно погладив парня по открытым участкам тела, уж кто до чего дотянулся. Лешка умоляюще заглянул в мои глаза, и я решил не травмировать его хрупкую детскую психику, хотя бы сейчас. Но удержаться оттого, чтобы поцеловать Валеру я не мог. И мне было все равно, даже если бы сейчас в эту самую минуту нас снимали для ток-шоу «Дурдом -2», или в дверь вошел бы Холстинин с бутылкой шампанского в руках. Однако ничего экстраординарного не случилось, только Валерка, как-то слишком уж быстро высвободился из моих рук, а может, мне только показалось. Так, как мне выпало спать с краю, я выполз из теплой постельки первым. Удостоверившись, что трусы на мне еще были, я вздохнул с некоторым облегчением, но в мысленное разочарование мое достигло некоторых известных границ. Выкатившись в коридор, я чуть было не споткнулся об Артура. Сидящего на деревянных ступенях с бутылкой холодной минералки, приложенной ко лбу. Ни то чей-то метко пущенный тапок, ни то похмелье одарило «арийского» вокалиста своим присутствием. Я хотел было что-нибудь спросить, но передумал. Буду вести себя естественно, авось за умного сойду. Однако, несмотря на все мои попытки быть адекватным из обрывков вчерашнего вечера сегодняшнее утро никак не собиралось. Не помнил я примерно с того момента, как увидел Кипелова, пытающимся как-то слишком уж кокетливо общаться с Холстом. Вот оно! Эврика! Тогда-то в моей не слишком умной голове и загорелся предохранительный «alarm». Видать, взыграло ретивое, и мозг решил: «ужрусь!». Невозможно ведь ревновать постоянно? Особенно к Холсту. Ведь эта сволочь белобрысая Христом-богом мне клялась… впрочем, это другая история. Так вот, стало быть, цели своей я достиг, а вот как я достиг сей обители, чья она… и вообще где я?... кто я.. человек или хрень… демон я или тюлень…. Есть ли жизнь на Марсе? Не туда! Остановив себя на паре шагов в никуда я завис. - Арти, - все же решился я, - а где тут ванна? Бер указал в непонятном направлении, но взяв его на вооружение я очень быстро нашел искомую тайную комнату. Перебрав в голове все знакомые ванные комнаты, я так и не смог идентифицировать веселеньких ежиков с сочными мухоморами на спинках ни с чем мало-мальски знакомым. Снова вознамерившись забить я вытер лоб полотенцем с голубыми барашками, и эти барашки добили меня, что я сел на край ванны и подленько захихикал. В дверь неожиданно кто-то поскребся, и я чуть было не навернулся, от постигшего меня спонтанного ржача, должно быть, на нервной почве. В дверях появился Дуб, поинтересовался, что я курил, и есть ли еще. Разочарованию его не было предела, однако, совсем меня не стесняясь, басист арийцев залез в душ, согнав меня с бортика и сказал, что ему надо распеться. Я понял, что мне тактично намекают, что я могу быть свободен, точно ветер в облаках… На ум приходили какие-то пошлые фразочки про облако в штанах, но я воздержался. Память вновь отнесла мое осознание действительности к моменту, когда я обиделся на Кипелова. А вернее сказать, заревновал его. Стало быть, был концерт. Мы свое давно уж отыграли, и за сценой толклась молодая поросль артерианская, «мастера» совсем недавно прошествовали освежиться, а на сцене жег Валера… я смотрел на него, и думал, что так глаза его сверкали только во времена «Смутного времени», и я бы сам счастлив был, коли в тот момент суждено было бы мне стать цветком, упавшим к его ногам. Но наваждение с моего чела мгновенно снял Холстинин Владимир Петрович, отпустивший по какому-то незначительному поводу, какую-то не очень приятную мне шутку. И адресована она была вовсе и не мне, и даже не Валере, но волшебство момента было поломано, и я весь какой-то растерянный ушел в кулисы, и даже немного поплутал в них. А после уж на сцене блистала «Ария». И Артур старался как мог, старался сделать ближе, доказать Володьке с Виталькой, что он чего-то да стоит. По-моему, его комплекс начал сглаживаться, но не настолько, чтобы он каждый подобный концерт не старался сделать невозможное. Я ухмыльнулся в кулак, сделав вид, что закашлялся, и тут черт знает, откуда на меня вылетел разгоряченный и взмыленный Валерка. Как горели его глаза… господи…а я вообще дышал в этот момент? И он, едва не подпрыгивая от радости, втиснул меня за какой-то ящик с аппаратурой и поцеловал так, что земля покачнулась под ногами. И тогда я не думал, что если… я просто позволял ему целовать себя, подставляя шею и плечи, позволяя его рукам гладить меня… я точно не мог бы сказать, возбужден я, сгораю ли от страсти, или обмираю от нежности. Очнулся я, сидя на корточках, когда мимо на сцену снова пробегали «арийцы». Когда я пришел в себя, я стоял в кулисах, повторяя про себя те песни, которые пел Валера. Смешанные чувства владели мной. И, кажется, только на лиричном «Там высоко» я вернулся в гримерку. Лихорадочный румянец мог бы выдать меня с головой, если бы не неразбериха царившая здесь. Я взял наполненный чем-то стакан, и не почувствовав вкуса выпил парой больших глотков. Как ни странно, протрезвев, я прошелся по закулисному царству. Успев пообщаться с несколькими знакомыми и перекинуться парой фраз, с, что называется, нужными людьми, я заглянул в нашу гримерку, застал Лёню и Артема, те живо обсуждали прошедшее выступление. Лучились энергией и энтузиазмом, и тут же призвали меня пойти посмотреть на то, чем собственно все безобразие закончится. Я улыбнулся, и сказал, что обязательно, мол, вот сейчас дух переведу, и обязательно. А вот уже после… уже потом… увидев как Лера заигрывает с Холстом во мне взыграло ретивое. Это было больше, чем профессиональное. Я видел, как снова загорелись его глаза. Он был наполнен энергией зала, он отдавал, но брал сторицей, и быть может, двадцать минут назад ему не важно было бы, меня бы он целовал или…. Или его вот?! Тогда-то, узрев, как мой Валерик потрепал Петровича по плечу, как многозначительно улыбнулся, и то, что потом я узрел на сцене, куда меня, цепенеющего и готового провалиться сквозь землю, туда буквально за рукав притащил Тёма. Тогда-то я и решил, что надо напиться… не для того даже, чтобы заглушить душевную тревогу, поднимающуюся из самого желудка, сковывающую горло мертвой хваткой, а потому, что чем меньше я буду помнить, тем, очевидно будет лучше. Судя по всему, мне удалось осуществить задуманное… но что же, позвольте было потом? Добравшись до кухни, я застыл в опофигении. В кружевном передничке, отчаянно ругаясь на чем свет стоит около кофемашины стоял абсолютно трезвый и злой Слава Молчанов. На стуле полусидело - полулежало тело Сергея Попова. Славик находил что-либо похожее на кружку, наполнял предмет горячим кофе и ставил на стол, приговаривая: - То же мне, бля, звезды… отцы, твою мать, хэви металла. Понабухаются, передерутся из-за того, кто кого в каком году не отодрал, или отодрал… или недоотодрал, а потом спасай их репутацию… ого, пожаловал… - Слава грозно сверкнул очами так, что захотелось немедля провалиться сквозь землю, - сволочь рыжая! Нахера было провоцировать, что больше тебя никто не выпьет? И ладно бы сам участвовал! Нет! Вырубился после третьего же стакана какого-то «испанского ерша», и что? А ЛерСаныч, ты о нем подумал? Ни хуя ты не подумал! Он ждал когда все свалят, но нет! Тебе же больше всех надо… - Ты повторяешься… - Поговори мне тут! Думаешь так просто было в три утра раздобыть автобус с грузчиками, которые потом не стали бы разглашать подробностей? Идиоты! Вы все, старые ИДИОТЫ! И мне почему-то сделалось так легко и хорошо оттого, что Молчанов придумал как разрулить эту непростую ситуацию. Оттого, что все обошлось таким вот образом. Оттого, что все вообще обошлось… и сейчас можно просто выпить кофе… и принести чашечку Валерке. Я улыбнулся как начищенный таз, на что гитарист гр. «Кипелов» только неопределенно фыркнул. Но злиться больше определенно не мог. Черт знает откуда мурлыкал Dean Martin, и настроение мое просто-таки резко улучшилось. Я был уверен, что найду Валерку той же комнате, что и оставил. Вот за что я его люблю, так это в любой ситуации он остается невозмутимым. Вот и теперь, будучи полуодетым, он сидел на краешке кровати тщательно расчесывался. Когда я вошел с двумя чашками парящего кофе, на его лице явно обозначилась благодарная улыбка. - Послушай… Сереж… я думаю, что знаю, где мы оказались, и наверное, нам нужно вести себя… немного приличнее. Должно быть, вчера мы все немного перебрали… и… Поставив чашки на стол, я присел рядом с ним, приложив палец к его губам. - Тшш… вот, Слава передал привет. Лерка легко коснулся моего виска губами и взял предложенный напиток.
Io: можно ведь мне писать жестокие бояны? заниматься самоповтором, и вообще? буду считать, что да)))) Что ты жене сегодня наплетешь? Я напеваю песенку БГ «береги свой хой», слегка даже раскачиваюсь на стуле в такт музыке, думая о том, как все же идеи различных композиций переплетаются между собой. И как ноты и мелодии прорастают друг в друга. Валерка подошел и нарочно взъерошил мой хаер. - Вот, что ты делаешь? - Ну, не знаю, пытаюсь оторвать тебя от компьютера например. - Тут дело вовсе не в нем, разве ты не слышишь? - Ну… Аквариум… - Ты не понимаешь! - Опять тебе в голову пришла какая-то гениальная идея, что ты перенесся в другую галактику, успел совершить там социалистическую революцию и став богом во плоти, соскучиться и вернуться на землю? - Всё-то ты знаешь, - буркнул я, впрочем, вполне беззлобно. - А то, как же! Всегда витаешь где-то в облаках… ну ни в футбол же ты там играешь! Я усмехнулся, представив себе такую перспективу. Притянул Валерку к себе, легко сгреб и усадил к себе на коленки. - И что это значит? – Кипелов кокетничал, господи, и с кем? Со мной! Все эти его ужимки рассчитаны на девочек с мультяшно огромными глазами… и тут вдруг такое кокетство. - Что это с тобой, а? Нашкодил что ли где-то, а теперь подлизываешься! - А-то! Я улыбнулся. Валерка потащил меня за собой, схватив за цепочку на шее, ловко увернувшись от моих объятий. Это он неплохо устроился! - Эй, я тебе, что собака что ли? - Ну, если только самая любимая! Я сделал вид, что хочу вывернуться из подлого захвата, но Кипелов не выпустил цепочку из руки. - И что же я должен делать, чтобы заслужить свободу передвижения? - Ну, я даже не знаю… - Валера сделал вид, что задумался, -вот например, поцелуй меня, - задумчиво протянул он. - Прямо так взять и поцеловать? - Ну, если хочешь, можно немного наискосок… Его глаза смеялись, и я привстал, притягивая его к себе, приникая к его губам… он забыл, что меня надлежало держать… да и зачем… куда я собственно мог бы деться? Когда Валеркины руки по хозяйски устроились на моих бедрах и никуда оттуда деваться не собирались мне почудилось будто бы в коридоре чьи-то шаги и негромкие голоса. «С какого?» подумалось мне, но великий конспиратор Кипелов был быстрее и ловчее меня. Поскольку, умудрился за считанные секунды выключить свет и дернуть меня в какой-то дальний закут рубки звукорежиссера. Одна рука Кипелова лежала на моей талии, другая прикрывала мне рот. Он порывисто выдыхал мне куда-то в шею, и чуть ниже у лопаток… по спине пробежали жеманные мурашки… если бы я был жидкостью я бы растекся в этот момент довольной лужицей. Однако мне предстояло стоять, хотя коленки упорно подкашивались. Было несколько стремно, но в то же время волна острого возбуждения подстегивала меня сильнее прежнего. Валерка только заигрывал со мной, а когда успел так раздразнить? Но сейчас надо было просто стоять… не шевелиться… не слушать ухающее сердце… не чувствовать, как его бедра трутся о мои ноги, немного ниже ягодиц… Из соседней комнаты послышались знакомые голоса. «Какого полового органа?» - хотелось мне возопить, но рот закрывала Леркина ладошка. - Смотри, Маврин опять комп не выключил, - сказал Манякин, - вот отсюда такие счета за электричество. Ты меня извини, Леш, я чего-то совсем не в духе… вот и несу пургу всякую, - ударник тяжело вздохнул. Я весь оборотился в слух. Это что же такое получается? Чего ему… им дома не сиделось? Пивко не пилось? ИЛИ?????? Догадка взорвала мозг с такими искрами, что я чуть придавил Валерку к стенке, на что тот отреагировал негодующим сопением, но ничего не сказал. Послышался шелест одежды. Звуки падающих предметов, неразборчивый шепот… звук открываемой бутылки ни то с газировкой, ни то с пивом, что вероятнее. - Я тебя лучше порадую, - игриво, но довольно громко заявил наш басист, и судя по звукам, расположился на коленях ударника. Вот это ни фига себе! Рука Кипелова, которая придерживала меня за талию, переместилась ниже… и как это понимать? Он вообще соображает, что мы тут как бы не одни… и что… но мое тело было не согласно с моими в общем здравыми рассуждениями на тему «как не стоит вести себя на рабочем месте». В соседней комнате Алексей стонал в голос, особо не стесняясь того, что и у стен могут быть уши. Собственно, чего ему было стеснятся? А Лерка, зажимая мне рот рукой, безобразничал, заставляя меня метаться в плену его объятий и не находить выхода до полного изнеможения. Я чувствовал, как пот стекал по хребту, и волосы становились мокрыми… а он все держал меня. И я бредил наяву, пытаясь еще какое-то время удерживать себя в объективной реальности… - Ты как подросток! – шипел я, пытаясь застегнуть трясущимися руками собственные джинсы, - у тебя мозг есть? Ты им вообще пользуешься? Хотя бы изредка? А что было бы если они нас заметили? Услышали? - Да ладно тебе, не услышали… они были… заняты… друг другом… - Теперь это так называется? - Это ты принес разврат в мою группу! – сделал вид, что надулся Валерик. - Я? Вот это ни фига себе! – рассмеялся я, - а то, что вот сейчас было, мне просто приснилось да? - Ну, все может быть… - мурлыкнул Кипелов, застегивая молнию моей куртки, - пойдем уже, а то, что ты жене сегодня наплетешь?
Io: Уже не важно. Скажи, а что мне вообще можно? Не смотреть на тебя «Так», не прикасаться к тебе «Так», не говорить с тобой «Таким» голосом… мне хоть дышать разрешается? И на том спасибо… а потом «чего ты бесишься?». А не понятно, чего? «Убери руки, что они могут подумать?». Да ничего, разве, что ты чертов параноик. Неужели тебе не понятно, что таким образом ты даешь еще больше поводов для подозрений? - Между вами как будто кошка пробежала, Сереж, ты не знаешь, чем Валера такой нервный стал? – спрашивает Терентьев. Я пожимаю плечами. Скажи мне, Лера, а что я еще могу сделать. Как это? Из огня, да в полымя? В «Арии» тебя давил Холст. Я понимал и видел это. Кто тебе мешает теперь? Чего ты боишься? Мальчишки на басу или пары верных товарищей, которые пойдут за тобой в огонь и воду, стоит тебе только сказать? Даже, если вдруг я позволю себе что-то непозволительное, даже если взгляд Манякина, скользнув по нам с тобой, заметит не свойственные ранее детали, то ничего не случится. Небо не упадет на землю! Море не загорится. Почему ты не хочешь понять это? Почему ты не хочешь кому-то поверить? - Тебе Сережа, я верю, - часто повторяешь ты, - но я не хочу думать, что может произойти… если… - Если, что Лера? Твои дети выросли, они воспитаны в такое время, что их едва ли чем-то можно удивить. Наши родители? Они никогда не поверят никому, кроме нас с тобой. Поклонники? Будут счастливы… потому, что твое «Не то подумают» будет выглядеть со стороны единственно, как проявление крепкой дружбы, если ты меня на сцене не собрался насиловать. - Вечно ты все передергиваешь! Ты не понимаешь! Не хочешь понять! - Я не понимаю, чего ты так боишься, Лера, ты взрослый человек, ты можешь сам поступать так, как тебе хочется. Все ограничения, который ты сам себе выдумал, только плод твоих собственных фантазий. Валера, ты свободен, понимаешь? Свободен сам принимать свои решения, не оглядываясь больше на то, что скажут Володя и Виталя! Щека вспыхнула болью. Я не ожидал такого, отшатнувшись от Кипелова… след от его ладони горел на моем лице, а я не мог произнести не слова, потому, что не мог поверить в то, что сейчас произошло. - Ты не понимаешь! – его голос сорвался на фальцет, - что… что если они решат отомстить? - Я тебя не понимаю… Лера смотрел на мой каменеющий взгляд. На то, что я не мог соотнести его слова и его поступки. Все ведь шло как нельзя лучше. Чего он страшиться теперь? Что может помешать ему? Каким образом, едва поднявшаяся с колен «Ария» сумеет навредить ему? Холст, конечно, не подарок, но отнюдь не маньяк. - Я не хочу, - полушепотом произнес он, - чтобы они разлучили нас…а если станется так… если… будет хотя бы тень возможности, что нас с тобой связывает не только группа… то… вот увидишь. Все будет естественно, тебе даже покажется, что ты сам принимаешь какие-то решения, но партия будет сыграна. И я не знаю, сумеем ли мы… будем ли мы… снова… Лерка махнул рукой в неопределенном направлении. Мне было страшно и жутко. Боль перемешалась с ужасом, который отпечатался безумием на его лице. Мне казалось, что Кипелов сходит с ума. Я никогда не видел его таким. Серые глаза его были глубокого стального цвета сейчас. Он смотрел почти умоляюще, но я ничего не мог поделать, потому, что ничего не мог понять. Я быстро вышел из гримерки, чтобы умыться и прийти в себя. Ну, держись… я тебе устрою. Я слишком долго ждал, и мне надоели все эти шпионские игры. Я не хочу, получать от тебя по роже, при этом за ни за что. Стоило Кипелову прийти на мой фланг, как я то и дело норовил сократить разделяющее нас расстояние, потереться о вокалиста, прижаться к нему, чтобы он почувствовал все то же, что ощущал я, что так долго мечтал выпустить на свободу. Почему и теперь мы должны продолжать таиться и добираться до дома разными маршрутами, когда нам и в объективной реальности, в общем-то по пути? В конце-концов я понял, что победил. Валерка больше не сдерживался. А стоило ему запустить пятерню в мои волосы, как я опускался на колени и выдавал такие соло, что Терентьев делал большие глаза, пытаясь увидеть, и понять чего же я творю, и где теперь ему вступать. Как ни странно, я умудрился не завалить саунд и доиграть на какой-то сумасшедшей скорости неоговоренную развязку. Теря разве что не пинками отогнал меня от Кипелова, где я и оставался до того момента, как концерт благополучно закончился. Фанаты ревели. Судя по всему, моя импровизация на тему пришлась ни только по душе, но и ко двору. За кулисами Сергей налетел на меня как вихрь, обвинив во всех смертных грехах, потрясал огромными кулачищами… а я… я просто улыбался. Глупо и восторженно. Кажется, Манякин оттащил гитариста в сторону, и уговорил остыть. Я бродил, точно во хмелю, натыкаясь на техников и обслуживающий персонал, пока мы с Валеркой, наконец, не остались одни. - Что это ты устроил? – срывающимся голосом спросил меня вокалист. Что я мог ему ответить? Что я должен был ему ответить? Отставив в сторону верный «Jackson» я прижал Кипелова к стенке и целовал его до тех пор, пока он не сдался под моим напором, пока не растаял в моих руках, пока не стал отвечать на мои ласки, и отдавать в ответ всего себя. Страх медленно, но верно покидал его. Я чувствовал, как он освобождался от этого гнетущего параноидального ощущения, что вокруг глаза и уши. От того, что гнетущим сумраком, точно печать мрака и холода, лежало на его плечах. Он больше не боялся. Через несколько дней, когда мы выходили со студии, чтобы отправиться домой вместе. Когда я уже принял решение работать отдельно, а Лерка раздумывал как бы лучше это анонсировать, мы наткнулись на переминающегося с ноги на ногу Петровича. Его колкий взгляд не внушал нам оптимизма в том, что он заверит нас в своей любви и дружбе. Но Лерка сам сделал первый шаг навстречу бывшему коллеге, и подал руку для приветствия. Владимир руки не подал, но усмешка показывала, что жест оценен. - И что же, вы все еще вместе? Кошка с собакой? Огонь и лед? Как там еще вас поклонники величают? - А по хуй, - неожиданно вырвалось у меня, - завидовать Вова надо молча. Холстинин явно не ожидавший такой реакции с лица сбледнул, но внешне остался невозмутимым. - Неужели, Лера, ты забыл… - А, они уже в курсе, - загадочно улыбнулся Валерик. И когда он успел научиться так улыбаться? – прости, мы очень спешим. Давай пообщаемся в другой раз? В более… приятной обстановке. Мы помахали ему, скрываясь в моей полуубитой «волге». - О чем это он? – нахмурился я. - Уже не важно, - отмахнулся Лерка и чмокнул меня в нос.
Io: Отчет за IV квартал 2010 года ))) Снега намело много. Хороший такой, пушистый. Несколько оттепелей укрепили наст, так что сейчас провалиться в глубокий сугроб это постараться нужно, ну а то, что нападало – только в радость. Жаль только метки остались старые. Не понять, чья территория. Сильно дадут по шее, или так это, придадут легкое ускорение, по средством пинка? В лесопарке вообще, что хорошо? Когда начинается всеобщий кипеж и передел незаконно отнятой собственности, можно перекинуться и сидеть в ус не дуть, туристы, они и рады стараться, подкормят, если добрые. А там, гляди, везде случайные постройки, то, что полуразрушенные, это даже хорошо. Лапы лисы не устроены так, чтобы лазить, но жизнь заставит…. Вот она-то сука и заставила. Сергей в образе оборотня-лисы деловито прохаживался в сорока сантиметрах от чьего-то гнезда. Он уже успел определить, что здесь будет, чем поживиться, осталось найти последнюю ступеньку, басни Крылова ему никогда не нравились, да и где взять виноград четырнадцатого января в лесопарке города Москвы? Еще две недели назад ему ясно намекнули свои люди из Совета, что надо валить. И ему почти это удалось. Если бы не просроченный загранпаспорт! Черт. Но, что сделано, то сделано. Сейчас официально его ищут только родные с милицией, а вот неофициально… можно только гадать. И ведь случилось-то все по-дурацки. Знать бы еще хоть примерно, кто за этим стоит. Ну не черные это уж точно. Все давно осели. У всех, семьи, дети, какое тут сводить старые счеты? Тут, что-то политическое, межвидовое. Наконец, ему удалось воспользоваться нижней веткой, как рычагом. «Блин, а спущусь-то я отсюда как?. Ладно… сейчас главное еда». Быстро расправившись с недавней кладкой яиц, лисица приноровилась и ухнула в снег. Острые края наста больно царапнули уши, но шкуру и кожу не повредили. «Пора заканчивать с экстримом». Конечно, те, кто сейчас охотились на него предполагали, что лисы-оборотня уже нет в Москве. Кто же в своем уме останется в самом сердце разворошенного муравейника? Именно поэтому, Сергей и остался. Кормиться по помойкам, не лучшее занятие для хищника, но пока… пока в Бицевском парке была дичь можно было особо не дергаться. Если уж совсем не прижмет. *** В это время на другом конце первопрестольной вершился справедливый суд. Обвиняемым по делу проходил, несложно догадаться, Сергей Маврин. Лис-оборотень. Свидетелем защиты выступал Кипелов. Было видно, что он не высыпался. Лоснящаяся еще недавно шевелюра выглядела тусклой и потрепанной, хвост безжизненным жгутом свисал с рябинового табурета, и казалось его вообще ничего не интересовало, а этот процесс для него пустая трата времени. Ему снова задавали бесконечные вопросы, он молчал, но, наконец, когда адвокат подсудимого обратился к нему Валерий поднялся и произнес давно заготовленную речь. - Уважаемый суд, господа присяжные. Как вы видите по моему состоянию не сложно понять в какой нервной обстановке проходит следствие. Я бы хотел, чтобы материалы собранные экспертным центром «Трейдинг Вулв» были приобщены к делу. Я не имею возможности нормально существовать в собственном доме, поскольку за мной установлено, смею вас уверить, незаконно постоянное наблюдение. Однако следствию и этого показалось мало, недавно я обнаружил несколько видео камер, что считаю излишним. Естественно сразу я обратился в экспертный центр, и прошу суд ознакомиться с материалами оценки. Теперь же хочу сказать вам по существу. Я знаю Сергея очень давно. Ничто из вас еще и не родился в то время, как на земле разворачивались кровавые войны, падали прахом старые и создавались новые династии. Менялись эпохи, мода, люди. Оборотни оставались там, где им и положено быть. Так вот, за все эти годы Сергей не совершил преступления, которое вы ставите ему в вину. Давайте рассуждать логически, ведь все мы находимся в здравом уме, не так ли? В 20 веке у всех кланов оборотней отпала острая необходимость в борьбе за территории. Да-да, мы все уже не те, что прежде. Я спокойно работал, и продолжаю работать с представителями разных диаспор. Более того, охотники во многом переняли наш опыт, и добывают кармические заслуги вовсе не истребляя наше поголовье, а привлекая наших детей в свои школы. Послушайте себя, разве стал бы Сергей рисковать всем этим, спокойствием, достатком, размеренностью лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие? Для чего вообще оборотень-лиса стал бы красть скипетр Верховного? Я мог бы усомниться в его намерениях, если бы вы завели речь о какой-то безделице, скажем, об искусно выделанном кольце, или подвеске, но скипетр, открывающий темные врата, это уже из ряда фантастики, скажите мне, что… ЧТО он бы стал с ним делать? Открывать темные врата? Для чего? Для того чтобы положить конец миру, который помогал создавать сам? Размеренной жизни, к которой так стремился? Для чего? Мне кажется, что применимо к данному индивиду, мы не можем говорить о составе преступления, поскольку его нет! Что де вы хотите доказать теперь? Я смею предположить, что Серый Совет решил снова разыграть старую карту чистоты оборотней. Как не может быть, к примеру оборотней опоссумов, так вы решили, что не может быть оборотней лисов? Опять же, мы могли бы обратиться к другим свидетелям, которые здесь отсутствуют. Мы могли бы обратиться к Сестрам. Но вы, господин прокурор, сделали все, чтобы их не было на процессе. Вы могли бы попытаться разыграть карту, что Сергей не входит в профсоюз, что не платит Сестрам десятину. Но… тут у него был бы контр аргумент, заключавшийся в половой принадлежности. Очевидно, что в ее силу он не мог бы платить профсоюзу, ровно как и исполнять Сестринские обязанности. - Довольно! – прокурор хлопнул папкой по столу, - пользуясь своим авторитетом вы пытаетесь пустить суд по ложному следу! В вашем доме не зря установлено наблюдение, ведь всем известно, что подсудимый не безразличен вам. Пальцы Валерия дрогнули. Он до сих пор болезненно реагировал, когда в храме правосудия кто-либо переходил на личности. Все эти молодые горлопаны. Еще шерсть на загривке не отросла, а туда же! А ему нужно себя сдерживать, быть, черт побери, вежливым… а то как обернуться бы сейчас и полетели бы клочки по закоулочкам. По большому счету серьезный противник тут только один, Холстинин Владимир Петрович, но несмотря на различие кланов, едва ли он выступит на стороне обвинения. - Прошу вас, соблюдайте приличия! Судья, невысокий угрюмый человек непонятного возраста несколько раз стукнул молоточком. - Обвинение, я выношу вам замечание. Валерий и не заметил, как его ногти впились в крышку стола. И если бы не реплика судьи, пробили бы ее насквозь, но теперь вновь сделались человеческими, и убрались внутрь. - Позвольте, мне продолжить, ваша честь! Так вот, - Кипелов взял себя в руки, - принимая во внимание все, что я сказал, хочу добавить, что Сергей Константинович не настолько глуп, чтобы объявиться по известным вам адресам. Смею напомнить, суду, и уважаемым присяжным, что в девятнадцатом и начале двадцатого века, он не раз подвергался необоснованному преследованию, поэтому я не думаю, что имеет смысл продолжать его здесь. Как верно заметил господин обвинитель, мне не безразлична судьба Сергея, поэтому, я прошу вас не уподобляться расистам начала века, а так же известным вам диктаторам из мира смертных, а прекратить весь этот фарс. С трибун послышался ропот. Судья снова стучал молоточком, призывая к порядку. Кипелов тяжело опустился в кресло. И потер лоб. «Сейчас бы перекинуться, - думал он… я б им показал: «к порядку..». Он чувствовал, как шерсть встает дыбом, а к вискам подступает пронзительная легкость, это значит, что сознание его уже было расщеплено и любое резкое слово, любая брошенная реплика могла стать катализатором для его обличия серебряного волка. Обошлось. В заседании объявили перерыв. Он покинул зал суда так быстро, как только смог. Как ни странно Холстинин последовал за ним. - Эй! – окликнул его бывший коллега и некоторое время назад, заклятый враг, - постой! Быстро нагнав Валерия он неожиданно изъявил желание составить тому компанию. - Володя, тебя-то какая муха укусила? - Мне показалось, что еще немного и от самого гуманного суда останется одно воспоминание, если вообще останется. Скажи мне честно, ты снова хочешь в Спецхран? Валерия поежился при воспоминании об этом мрачном месте. - Конечно, нет. - Или, хочешь, чтобы тебе память потерли? Успокойся. Все Прежние оборотни и охотники прекрасно понимают, что это фарс, затеянный министерством. Сергею нужно добиваться экстрадиции, исторической его родиной можно считать Японию, я не думаю, что при наших теперешних отношениях его там не примут. Я думаю, что он вообще может весьма и зело поспособствовать мирному урегулированию известных конфликтов. - Мы сейчас об одном и том же человеке говорили? – хохотнул Валера. Напряжение спало. Стало легче. - А почему собственно нет? - Я могу сказать за нас всех, что все мы здорово изменились, но за Сергея я могу сказать только то, что он никогда не пойдет ни на что подобное. Он будет всеми правдами и не правдами доказывать свою невиновность, а сейчас вероятно он ищет этот чертов скипетр, который никто и не крал, скорее всего. - Почему ты так в этом уверен? - Вов, я ни в чем не уверен. Я просто устал. Все эти новые правила сводят меня с ума. Я не хочу руководить этой стаей. Я не хочу никого ничему учить. Я хочу жить обычной человеческой жизнью. Холстинин пожал плечами. - Седьмое пророчество сбывается… «и когда редкие из равных захотят уйти к творениям из глины восставшим. Когда откроются врата, и перейдут бессмертные грань, то не будет ни вечной жизни, ни стороны мрака, ни ныне, ни присно, ни во веки веков». Валера вздохнул. - Я не вижу в этом ничего ужасного. Почему это пророчество должно меня пугать? - Оно пугает ни нас с тобой, оно должно быть сильно пугает тех, кто устроил суд. Тех, кто, я готов поспорить, спрятал этот чертов артефакт, чтобы такие как мы не пронюхали где он… не извлекли его на свет божий, и не дай бог, не воспользовались им. - Что ты предлагаешь. - Помочь Сергею. - Так ты, я думаю, скоро посереешь. Холст фыркнул, но ничего не ответил. Уехали волки вместе, не преминув отметить, что хвост за ними имелся изрядный. На вторую половину слушания оставаться было бессмысленно, и так было ясно, что, несмотря на внешний лоск, суд не останется на стороне лиса-оборотня, единственного в своем роде. *** Закончив с трапезой Сергей попробовал рассуждать логически. Логически не получилось. Голод, конечно, был утолен, но нужно найти себе убежище немного лучше Бицевского парка. Говорят, тут еще и маньяки водятся. Мало ли! Самым лучшим в дано ситуации был морок ребенка, или взрослого. Обычно Сестры в случае крайней опасности наводили морок на презентабельного смертного, и имели его покуда в том была необходимость. Но главная проблема Сергея заключалась как раз в том, что в Сестринство он был посвящен только по виду, но отнюдь не по способностям, или роду деятельности. Кто мог бы взять лису домой? Не потащить ее на живодерню, или в ветпункт? Кто? Вопрос стоило решать, и как можно скорее. Все присутственные места Маврин отверг тут же, поскольку там его будут искать, прежде всего. Можно было конечно, вспомнить старые навыки, вырыть нору и задрыхнуть там до весны. Однако некоторые взятые на себя обязательства не позволяли Сергею сделать этого. Ему хотелось быть в курсе текущих дел, а, кроме того, он переживал за Валерку. Его сейчас прессинговали, должно быть, так, как никогда раньше. И ему очень хотелось надеяться, что тот справится. Не поддастся на провокации, и не нанесет упреждающего удара. Если будет доказана его вина. Если они сфабрикуют дело против Кипелова, то все, что их ждет – это одиночная камера в Спецхране. Из обоих уже пробовали загрызть в людей, надо думать, всем стало бы от этого резко хорошо, но что-то не сработало. Что-то пошло не так, и они так и остались оборотнями. Бессмертными, черт бы все это побрал, избранными! Но сейчас нужно было отвлечься от этих бесполезных мыслей. Нужно было вернуться к логическому мышлению. Не успел Сергей прикинуть все «за» и «против», как неподалеку остановилась машина. Т.е. «неподалеку» в данном случае обозначало, километрах в трех. Маврин сразу же осознал, что второго шанса может и не представиться, и со всех ног ломанулся туда. *** - Мама, мама, смотри, лисичка! - Не подходи Катенька, она может быть бешеная, или лишайная! Сергей поднял хвост, и в мгновение ока перестал быть опасным и страшным диким зверем. Девочка лет шести с забавными веснушками и ее мама наперегонки старались угодить ему. Чесали уши, и холку, а он покорно подставлял тощие бока ласковым женским рукам. Но вот из большого тяжелого внедорожника вылез отец семейства. Нужно было удержать в облаке морока всех троих. Это ничего, он еще ни то выделывал на концертах в Олимпийском. Подумаешь, трое… - Папа, смотри, смотри какая лисичка! – щебетала девочка, - давай возьмем ее домой, она такая голодная! Ну, пожалуйста, ну папочка! Размерено и никуда не торопясь к парочке приблизился солидный мужчина. «Да, вот таким мог бы быть и я, если бы не занимался ерундой», - подумал Маврин, и тут же ему сделалось смешно. Он понимал, что даже стань в человеческом мире значимым и солидным, он никогда не смог бы стать довольным своей жизнью, какая бы она ни была. У его судьбы было две истории, и терять одну из них, означало бы – терять самого себя. - Вы уверены, дамы, что лисичка не опасна. - Нет, ну что ты, дорогой, мне кажется, она вообще от кого-то убежала, смотри, какая ласковая. И не бешеная вовсе. Бешеные, они хвост кольцом поджимают, а эта чистенькая такая, ты посмотри. Наконец, «дорогой» уломался. Видимо, чета приехала сюда выгулять отпрыска. Как видно Сергей помешал им в каких-то более личных планах, однако лиса-оборотня это мало волновало. Сейчас он поедет в тепло, где его вкусно накормят, и, как он предполагал, оставят в гордом одиночестве. Главное, чтобы тапочки не заставили приносить, в остальном, все просто великолепно! Квартира оказалась просторной, и занимала почти целых три этажа в одной из новостроек. Сергей быстро освоился, и всячески доказал своим «новым хозяевам», что лиса он элитарная и им с ним вообще очень повезло. Через несколько дней необходимости в мороке не было. Отец семейства Семен Владлен Леонидович всем хвастался своим новоприобретением. - Да, из японского зоопарка! Да, дрессированная! Единственный экземпляр! – обстоятельно рассказывал он своим друзьям по бизнесу, по-русски говоря, по отмыванию денег. Платформа была просто великолепная. С этими связями и возможностями он Маврин рассчитывал уже через неделю начать поиски пропавшего скипетра. А пока… пока стоило развлекать присутственную публику, не забывая напускать немного морока, дабы утрата «единственного экземпляра» не стала для всей «бизнес элиты» отдельно взятого район, слишком уж заметной. Когда хозяева и немногочисленные нанятые рабочие покидали дом, Сергей, наконец, мог перекинуться, и привести себя в порядок. Роскошная ванна, отличная кухня, и, мечта последних дней – стиральная машина, все было к его услугам. После всех необходимых процедур он засел за компьютер в детской комнате. Нужно было с чего-то начинать поиск. Не секрет, что у оборотней и смертных глобальные сети с появлением информационных технологий, сделались различными. И еще большой вопрос, кто и у кого позаимствовал принцип передачи информации. Сейчас Сергея интересовали биржевые и фьючерсные индексы кармических заслуг. Нужно было проанализировать, кто и, почему остался в плюсе после громкого процесса над ним, а так же каковы были финансовые потоки в натуральном золоте, серебре, платине и драгоценных камнях. Оборотни никогда не были привязаны в расчетах к бумажным фантикам людей, или к тем ископаемым, которые те по ошибке считали источником богатства. Только сделки с истинными ценностями, артефактами и антиквариатом имели значения для таблицы, которую строил себе Лис. По итогам двух часов работы и анализа, выходило, что потенциальных богатеев не так уж и много. Отбросить олигархов, отбросить старейшин и Прежних оборотней. И - вуаля. Для последнего действия ему не хватило минут пять. Чуткое ухо уловило как поворачивался ключ в первом из шести закодированных замков. Запомнив имя предполагаемого виновника кражи скипетра, но, не изучив его досье хотя бы поверхностно, Маврин отрубил контакт, оставив загруженной страницу детских мультиков. Достать одежду из сушки он уже не успевал, поэтому перекинулся в лису в чем был, и выскользнул в прихожую встречать «любимых хозяев». *** - Я для тебя ночей не сплю, деньги зарабатываю! Стараюсь! Детей на ноги поставить! А ты? Ты тварь, кого в дом пустила? - Я не понимаю, о чем ты говоришь, Владик! Истошные крики раздавались с первого этажа. Сергей знал, что в этом была его вина, и что хуже, он теперь остался, без любого намека на одежду в обличие человека, его активы заблокированы. Мда… ситуация. Ах, его любимые джинсы с нашитыми заплатками, его милая сердцу кофта с молнией наискось… все это отправилось в свободный полет с высоты двадцатого этажа. Как хорошо, что запах успел отстираться. Несмотря на то, что одежка была очень характерной, главное в этом деле был запах. Маврин очень надеялся, что его шмот быстро затеряется среди местных помоек и бомжей. Менять место обитания очень не хотелось, к тому же, конфликт можно было вполне обернуть и в свою пользу. Теперь супруги будут явно реже бывать дома, а значит, у него будет больше свободного времени. Завтра он подольет масла в огонь… но не теперь… теперь надо спать, копить силы и думать… думать… думать… Девочка Катя не спала. Как и все дети она чувствовала, что в доме что-то не так. Ссорились ее родители. Ее хрупкое спокойствие было под угрозой. «Ничего не поделаешь» - подумал Сергей, но как всегда лучшая его половина пересилила грамотно составленный план. Он прыгнул на кровать девчушки, уткнулся носом в ее руку, и долго слушал про детские беды. Про то, как ее не пускают кататься даже в метро, в то время, как все ее подруги катались, и между прочем не по разу. О том, что ей вообще ни с кем нельзя дружить, о том, что она чувствует себя запертой, как тигр в зоопарке. Да у нее все есть, все игрушки, которые она только захочет, все мультики, все герои любимого телешоу… но поделиться ей совершенно не с кем. - Только с тобой, милый Тото я могу поделиться, - черт его знает, почему Катя решила так назвать лиса-оборотня, - я-то знаю, что ты мальчик, не знаю, почему мама и папа думают иначе. Вот, когда я вырасту, стану большой девочкой, и несмотря ни на что, стану принцессой, то я поцелую тебя Тото, и ты станешь прекрасным принцем… я точно знаю, станешь. Она обняла лиса-оборотня, а он лизнул кроху в нос. К горлу подступала неприятная горечь. «Кто тебя просил? Зачем ты вмешиваешься? Это всего лишь смертные. Их миллиарды по планете ходят. Они придут, и уйдут. Их никто не заметит. Их существование лишено смысла великой Цели. У них нет радужного потока, только бесконечный круг перерождений… не думай об этом, черт побери, не думай!» - Сергей старался убедить себя ничего не предпринимать, ничего не делать, никак не изменять ситуацию. Но все в нем бунтовало, и было против причинения зла невинному существу. Стоило только Кате задремать, как он выскользнул из ее кроватки и перекинувшись проник в комнату ее родителей. Ссора затухшая было пару часов назад, продолжилась с новой силой. Припомнились старые обиды. Все как обычно. Все по-человечески. «Как же вы все не цените то, что имеете!» - с горечью подумал он, поднимая хвост высоко над головой. Если бы Катина мама и Катин папа не были так заняты высказыванием взаимных претензий, они наверняка бы заметили странного обнаженного мужчину, спокойно вошедшего в дверь, а вот затем они бы удивились еще больше. Мужчина этот был рыж и татуирован, но даже ни это вызвало бы больший шок у стороннего наблюдателя, а то, что у пришельца неожиданно появился огромный лисий хвост. Черты лица его заострились, уши вытянулись, сам он раскрыл рот в немом крике… В следующий момент послышался звон разбитого стекла, морок, который выпустила каждая волосинка его хвоста, был более чем достаточный. Сергей не помнил, чтобы когда-то так старался. Память о недавней ссоре стерлась у обоих взрослых в комнате. Маврин успел перекинуться обратно в лису, и забиться под кровать, перед тем, как мужчина и женщина осознали, что пластиковое окно в спальне разбилось, и становится холодно. - Что это? – вздрогнула женщина. - Не знаю, дорогая, - шепнул удивленный мужчина, прижимая к себе напуганную Катину маму. Все было так, как и должно было быть. Сергей долго приходил в себя, после воспроизведения морока такой силы. Весь день он отлеживался под кроватью, река воспоминаний относила его далеко в Сибирь. Однажды у «Арии» с его участием был там концерт. И был он в общем обычным. Полный зал. Переаншлаг. Но что-то пошло не так, в зале появился представитель Серого совета, он так стремительно направился к сцене, что Сергей помимо собственной воли поднял хвост и… сделал невозможное. Он заставил практически весь зал видеть красивую картинку. И вот, никто из зрителей не смог усидеть на своем месте, и все они ломанулись на сцену, надеясь залюбить своих кумиров. В тот момент ситуация в «Арии» складывалась так, что не оборотнем был только Манякин. Его охотничья сущность все равно не помогла бы, поэтому он укрылся где-то в кулисах, а все остальные музыканты перекинулись и прыснули врассыпную. Каким образом они с Валеркой оказались под тем самым мостом? Черт его знает. Улепетывали быстро, со всех лап… толпа фанатов пробежала, забрав куда-то восточнее, а может быть, это поезд прогрохотал над их головами. Пьяные погоней, как в старые добрые времена они не могли сдержать себя. Сергей едва обернувшись, кинулся в объятия Валерия. Жадный до ласки, порывистый и страстный, в одно мгновенье переменивший все решения. Наплевав на предосторожности и возможность быть захваченными врасплох. Сергей впивался получеловеческими когтями в деревянную балку, пропахшую машинным маслом, и чем-то таким, что отличает жизнь железной дороги, от любого другого сооружения, построенного человеком. Ему казалось, что в тот момент, он даже дышал через раз… когда Валерий наполнял его собой, будучи полу-волком полу-человеком. Балка не выдержала их обоюдного веса, треснула, и несколько заноз вонзились в Валеркину спину, но он не обратил на это внимания, и лишь когда почти все тело Сергея светилось и пульсировало в его руках он отпустил его, и упал обессиленный в обличие человека. Помнится, после такого эксперимента он долго не мог прийти в себя. Лисы -оборотни питаются энергией желания страсти, но как показала практика иногда и им бывает слишком много. Маврин так же не мог показываться на людях какое-то время. Его хвост трансформировался сам по себе, и светился таким нестерпимо ярким светом, что дома ему приходилось ходить в темных очках. Сейчас все было плохо. Валера был далеко. Он сам беглец под следствием, без пяти минут арестант Спецхарана. И, как только эта организация получит нужную бумажку, любое укрытие станет для Сергея временным. Поэтому… поэтому действовать нужно немедленно. Дмитрий Кулагин… кто это может быть, и сколько таких товарищей проживает в чудной столице России? Уж никак не меньше тысячи, и это, по меньшей мере! Но об этом Сергей подумает завтра. Сегодня нужно спать. Он итак выложился по полной. *** Валерий лежал в полупустой комнате, разворошенной приставами еще на прошлой неделе, и все никак не мог уснуть. Ему не хотелось наводить здесь порядок, поскольку это было бы равносильно склеиванию разбитой хрустальной вазы, что, скорее всего, не возможно. Стоит налить воды, она все равно выльется. Так и здесь. В их дом пришли чужие люди, перевернули все вверх дном, понаставили следящих устройств, да и сами нередко в личине незримников проникали внутрь. Кипелову было противно. Он чувствовал себя точно в бочке с клейстером, который налип на шерсть, а отмыться нет никакой возможности. Он не мог спать и есть в этом доме, но смени он квартиру, все повторилось бы в тот же день. Рисковать спокойствием родных не хотелось, поэтому он терпел. Он был уверен, что Сергей никогда не появился здесь. И очень надеялся, что здравый смысл возобладает над судебной системой Серого совета, однако, этого не произошло. Ему предстояло участвовать в заключительном заседании, где купленные присяжные вынесут нужный вердикт. Уже несколько раз он останавливал себя от страшных, непоправимых поступков. Он понимал, что не имел права проливать крови невинных и запутавшихся существ. Но, чтобы помочь любимому ему нужно было приложить очень много сил, и помочь ему найти настоящего похитителя скипетра. Он очень долго прикидывал все «за» и «против» анализировал связи людей и министерств, вспоминал все знакомые имена, даты, незначительные сведения о богатеях этого и того мира. И все рассуждения и логические конструкции замкнулись, наконец, на одном из неприметных с виду товарищем. На Дмитрии Кулагине. Он не пользовался сетью, просто не умел, он не подключал знакомых, но блестящая память и нечеловеческое чутье сделали свое дело. Неплохо будет побеседовать с ним один на один. Наверное, если бы Валера мог знать, что Сергей пришел к таким же выводам, если бы он мог предположить, что он примет точно такое же решение, наверное, он поступил бы иначе. Но желание восстановления справедливости было в нем сильнее всех разумных доводов. Он воспользовался единственным трюком, которому научил его Сергей. Оставив своей след в квартире, оставив там своего эфемерного двойника, он выскочил в окно, перекинувшись уже в воздухе и со всех лап ринулся к цели. Бежать предстояло долго. Это человек с помощью наземного транспорта покрыл бы расстояние в пол-Москвы легко и не принужденно. Но в образе волка-оборотня, Валера рассчитывал, что едва ли доберется к утру. Сергей проснулся не выспавшимся и не отдохнувшим, но, несмотря на это, он довольно резво забегал по квартире. Окно было разбито не зря. Сейчас его только затянули полиэтиленом. Высота, конечно, порядочная. Но бывало и хуже. Вопрос нужно было решать сейчас. Его прыжок был очень красив и грациозен. Если бы смертные могли видеть его, наверняка залюбовались бы огненной лисицей, летящей на фоне розовеющего на востоке неба. Он бежал по крышам, не щадя подушечки лап, представляя как вцепится в глотку, посмевшего оклеветать его. Но судьба, а может быть Серый совет, распорядились иначе. Серебряный волк и золотая лиса ворвались в офис, на окраине Москвы тяжело дыша, сверкая глазами, полные решимости и жажды мести. Но ей не суждено было исполниться, поскольку, когда оба оборотня оказались в кабинете, то их глазам предстала ужасная картина. В центре просторной комнаты в очерченном мелом круге лежало распростертое тело пресловутого бизнесмена. Кто-то целенаправленно предавал этому вопиющему преступлению образ ритуального. У человека, а это был именно смертный, было вырезано сердце, а в том месте, где оно должно было находиться, торчала ручка украденного скипетра. Сотрудники Спецхрана не заставили себя ждать. События развивались по классическому сценарию. Сергей еще стряхивал с себя осколки, ведь он вошел прямо через тройной стеклопакет, не удосужившись воспользоваться дверью. А Кипелов уже готовился вступить в неравную схватку с полицаями нового времени. - Какого хрена! – прорычал Маврин, врубаясь в ситуацию, - да гори оно все! Перекинувшись в человека, он рванул скипетр на себя. Очерченный круг мог причинить вред оборотню, но не человеку. Кипелов успел кинуть на гитариста осуждающий взгляд, преследователи слегка замешкались. Ни каждый день увидишь обнаженного растатуированого фронтмена одноименной группы, сжимавшего в руке реликвию многих поколений. - Перекидывайся! – крикнул Сергей. Кипелов не думал. Он беспрекословно доверял любимому, и незамедлительно выполнил его просьбу. И вот они оба стояли по другую сторону невинно убиенного человека, держа в руках скипетр, в дверях застыли служащие Спецхрана, их сети не удержали бы музыкантов, тем более кровавая жертва открывала ворота. Они ясно видели, как разверзлась черная бездна, как Маврин рванул Кипелова за руку, и оба они исчезли в вихре, порожденным потустороннем проявлением нереальной древней мощи. *** Где-то далеко надрывался будильник. Валера неохотно сполз с кровати и придал ему ускорение. Пластиковая коробочка запрыгала по полу, и закатилась под шкаф. - Дай поспать, - недовольный Маврин закутывался с головой в одеяло слева от него. Кипелов пытался восстановить в памяти события минувшего дня, но у него решительно не получалось этого сделать. А вот спина саднила весьма неприятно, будто его хорошенько поводили ею по не струганным доскам…
Strax: название: Главное, не упустить момент. автор: Strax рейтинг: PG-15 пейринг: Ю.Алексеев/С.Маврин Сергей был немного нетрезв, но вполне отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг. Откровенно говоря, работать никто уже даже не пробовал, все отмечали успешно завершенным мини тур «Арии 25 лет», и все это получилось как-то стихийно. Громкие тосты, пафосные речи, надежды, обещания и позитив. Если с утра можно было бы предположить, что «маврики» будут готовиться к следующему концерту, то уже к обеду надежды эти были развеяны, как дым. Почему-то в рубке нарисовались друзья басюги из Красноармейска, потом появились знакомые Завидова из Мытищ, немного позже пришел Леша Харьков, который просто соскучился… стихийный митинг перешел в не менее стихийную пьянку, держащуюся в разумных пределах. Маврин много смеялся, и, похоже, был искренне рад, что все оно так обернулось. Когда шумная компания наскучила Рыжему Бесу, он забрался на второй этаж в помещение, арендуемое под бухгалтерию и офис и, скинув обувь, наконец, расслабился. «Не мешало бы кофе выпить…» - подумалось ему, и не успела мысль оформиться в готовое действие, как в руке у него оказался небольшой пластиковый стаканчик. - С каких пор ты играешь в «угадай желание»? – улыбнулся Сергей глядя на материализовавшегося, точно из ниоткуда, Алексиса. Ритм-гитарист пожал плечами и улыбнулся так мягко, по-кошачьи. - Ой, не заигрывай со мной Юра… только не сегодня. Это может плохо закончиться. - Может быть, я хочу, чтобы это плохо закончилось? Сергей сделал один глоток кофе, и притянул к себе Алексеева, сходу зарывшись пальцами в мягкой шевелюре гитариста. Он явно имел намерение напугать коллегу, но вышло не правильно. Слишком мягко… тот со сладким вздохом уткнулся в грудь Рыжему Бесу, поняв, что больше таиться не надо, запустил руки под свитер, лаская спину, прижимаясь плотнее. - Офисный диван, это совсем не то место… - шепнул он, укусив Сергея за шею в том месте, где были видны языки от татуировки, и Юре показалось, что они вспыхнули в этот момент. - Какая разница? - полушутя осведомился Маврин. Оба завелись с полоборота. Близость была порывистой и быстрой. Созерцание бисеринок пота на татуированной груди Сергея, заставляли Алексиса двигаться быстрее. В тот момент ему было наплевать на то, где они находятся, и, что кто-нибудь может увидеть. Ему было наплевать, что с губ Сергея срывается вовсе не его имя. Важно было другое. Рыжий Бес поддавался. Он принадлежал теперь только ему, даже если и мысли его принадлежали другому. Уже через пару часов ему будет мучительно стыдно. И он будет накачивать Маврина до беспамятства любым алкоголем, лишь бы только тот думал, что все это случилось не на самом деле. Но сейчас… сейчас это было не важно. У них еще было время, которое не стоило упускать.
Strax: название: Ненавижу! автор: Strax рейтинг: PG-13 пейринг: В.Дубинин/В.Холстинин предупреждение: мат размер: мини Владимир проснулся оттого, что стало прохладно. Он открыл глаза и первое, что увидел, был испепеляющий взгляд Дубинина. - Как же ты меня заебал! – прошипел тот, - сколько ж можно-то, а? Холст не понимая спросонья, что происходит не смог даже разозлиться как следует, как получил удар по лицу. - Ты чего истеришь с утра пораньше? – хриплым голосом спросил он, - тоже мне барышня кисейная! Какая муха тебя опять укусила, Виталя? Басист не ответил ничего, схватив гитариста за футболку и ощутимо приложив о стену. - Какого хера! – Владимир видел занесенный для удара кулак, но басюг медлил. В уголках его глаз блеснули слезы. - Я ненавижу тебя! Тридцать лет мы с тобой знакомы! Двадцать лет мы с тобой вместе, и тебе на все это насрать! Чуть, что так сразу «Валера»… сколько можно! Что мне еще сделать! Что?! Виталий взял себя в руки. Влажные глаза снова сделались решительными и колючими. Он почти контролировал свои эмоции, но, несмотря на это, пальцы его подрагивали. - Виталь… - пальцы гитариста осторожно легли на кулак Дубинина, - ты мое настоящее. Что бы там ни было. Разве правильно начинать утро с таких нервов? – осторожно, не торопясь, Холстинин придвинулся к ощетинившемуся басюге и погладил его по волосам, - Виталик… Виталюшка… не злись на меня, пожалуйста. Дубинин, не выдержав такого подлого прессинга, с силой прижал гитариста к себе, сдавлено вхлипнул и слегка стукнул того по спине, прошептав: «ненавижу тебя, суку такую».
Susя: Рождественская сказочка)) Следы на снегу Выстелет метель белым до воды дорогу. Будут лишь видны на снегу следы С корочками льда – Долгие следы из никуда к Богу. - Ну ты конечно… - я был удивлён. Даже не так – я был ошарашен. – Зачем ты меня сюда притащил? «Сюда» – это несколько десятков километров до Москвы, забытая Богом деревушка. Покосившиеся домики и сгоревшая ещё до потопа церковь. Купола пробиты и ободраны. Мощные деревья без единого листочка тянутся в грязное ватное декабрьское небо кривыми чёрными ветками. Уныло и убого, красавец ты мой кучерявый. Для полной красоты – мерзкие вороны косяками. - Атмосферно, правда? – бас-бог Всея Руси и сопредельных территорий Грановский радостным козликом скачет по обугленным балкам, размахивая смоляной шевелюрой, без шапки, без шарфа и без перчаток. - Ну, церквушка какая-то недожаренная… деревня дряхлая. Куча воронья поганого, - бездумно шарю по карманам, смутно вспоминая, что там могут быть Аликовы перчатки. Перчатки и правда в кармане, только вот откуда? – Эй, тут амуниция твоя. Со стороны деревни доносится странно громкий звук. Кто-то лупит по рулю, заставляя автомобиль вопить злой уткой. Алик, не слыша меня, несётся к дороге, проваливаясь в сугробы по колено. Из машины вылезает коренастое чудище в пижонском белом шарфе ленточкой, с тёмным чехлом видеокамеры. Грановский виснет у него на шее, и начинается безобразие под названием «Семейное приветствие членов племени «Мастер» поздним утром после длинных праздников». Или «Расцелуй болтающегося у тебя на шее басиста». Та ещё оргия. Хотя мы не будем вспоминать, как мы приветствуем друг друга – по крайней мере, мы с Виталиком. Маня нас не видит, Теря делает вид, что страшно занят, а Лерка вообще не подходит – протягивает издалека руку и кривит тонкие губы. Не простил… Так, я сказал, не будем вспоминать! - День добрый, Алексей. Как на дороге, свободно? – я пожал его тёплые пальцы и взял камеру. - Неплохо, Володь, спасибо, - Лекс внимательно смотрел на меня. Видимо, пытался взглядом напомнить, что он не официальный Алексей, а суровый и металлический Лекс. Насмотрелся и отошёл, поправляя шарф. Кто-то ткнулся мне в локоть, неожиданно цапнув за рёбра. - Змэрз, Маугли? – проворчал Лекс, впервые улыбнувшись. Алик копошился у меня в кармане, выуживая перчатки. - Не смешно, между прочим. Ты в тёплой машине ехал, а мы по электричкам мыкались, - Алик расфыркался было, но посмотрел на камеру и передумал. Натянул перчатки и боднул меня в плечо. Я включил камеру и побрёл за ним по сугробам, спотыкаясь о невидимые под снегом ледышки. Мастера бродили по снегу, лазили по обугленным останкам церкви, носились по дороге и замирали в гуще кустов, а я послушно таскался за ними, злорадно думая, что картинка будет трястись и заваливаться. Потому что оператор постоянно проваливается в подснежные ямки и спотыкается об обугленные балки, которых не видит, честно пялясь в окошко видоискателя. Иногда, пользуясь тем, что звук не пишется, кто-то из них подзывал меня поближе, и я снимал крупные планы, приседая почти до земли – особенно когда надо было показать лицо маленького Алика снизу. От полуразобранного забора за нами наблюдала, свесив ухо и душераздирающе зевая, пушистая дворняга в чёрном блестящем ошейнике. - Всё, хорош, - Алик выдохнул, сунул мне перчатки и направился к собаке, которая без страха смотрела на него. У Лёхи (простите, Лекса) в машине обнаружились четыре пачки охотничьих колбасок, которые мы по-братски поделили с дворнягой. Собака посмотрела в багажник, убедилась, что вкусного больше нет, и ушла, вежливо помахивая пушистым хвостом. Я углядел в салоне несколько бутылок пива. - Немцы, бля, - хмыкнул я. – Сосиски и пиво. Лекс вежливо дёрнул бровью, набирая полные пригоршни снега. Алик молчал, щурясь в густеющий мрак. Я невольно любовался его резким монетным профилем и упустил момент, когда пошёл снег. Громадные белые хлопья беззвучно и стремительно летели к земле. Сцепленные в полупрозрачное кружево снежинки висели на всё ещё пушистых волосах Грановского, и я чуть склонил голову, глядя сбоку в его глаза. Мерцающие, прозрачные – и не скажешь, что днём почти чёрные. А ресницы, как у грустного милого ослика. Ослик-то он ослик, да не милый. Ну да, смотря в каком настроении проснётся… Снежинки цеплялись за ресницы Алика, и он прикрывал глаза, щурился и дышал на них, смаргивал алмазные капельки. И вдруг качнулся вперёд, и осторожно пошёл по свежему снегу. На цепочку узких чёрных следов ложились неугомонные и неутомимые снежинки. Мне вдруг стало тоскливо. Он идёт, а его следы заносит метель. И через пару минут никто не узнает, что тут шёл маленький гордый зверь. - Никому не надо это всё, - прошептал я, глубже засовывая руки в карманы и сжимая нагревшиеся перчатки Алика. Обычно в такие секунды – отчаяния, беспомощности, беспросветности – Алик бодал меня в плечо и говорил какую-нибудь колкость. Сначала я шипел и матерился, а потом понимал, что это не он дрянь, а я расклеился. И шёл просить прощения за злые слова. Только теперь я стоял один и смотрел вслед постепенно растворяющейся в зимней темноте тонкой фигуре в осеннем пальто. Алик уходил. Мне вдруг стало жутко, что когда-нибудь он вдруг не вернётся, и я останусь один в чёрно-белом мире. И постепенно замёрзну, потому что у меня не будет желания сдвинуться с места. Потому что меня никто не подтолкнёт язвительным словом, не ужалит, чтобы я хотя бы взбрыкнул, защищая свою гордость. Однажды осенью, лет десять назад, Алик спросил меня: - Что ты сделаешь, когда я умру? Внезапно спросил, стоя на табуретке и роясь в шкафах в поисках заварки. А я замер, стиснув край стола, пытаясь переварить сказанное. И через пару секунд неуверенно ответил, глядя на разорванный рукав футболки Грановского: - Ну. Уберу твою подушку в шкаф, наверно… - Только басуху не продавай, - спокойно предупредил он из глубин шкафа, выныривая с пачкой чая. - Угу, - я наконец-то отпустил стол, поймал басиста за руку и усадил на колени, на секунду уткнувшись лицом в его шею. Он фыркнул мне в волосы, быстро клюнул в висок и встал, шурша чаем. Вот и всё. Никаких размазываний косметики, криков «Ты меня не любишь!» и битья посуды. Алик дошёл до обрыва и остановился, запрокинув голову, ловя сухими губами снежинки. Улыбнулся сам себе, сбросил пальто – прямо в снег, распластав чёрным силуэтом – раскинул руки и застыл распятием, закрыв глаза и бездумно улыбаясь в чёрное небо, осыпающееся на него мириадами звёздочек. - Картинка красивая, - прошептал я в холодное ухо, обнимая басиста под скачущим сердцем. – Только никому это не надо. - А мне плевать, - выдохнул он в ответ, блеснув глазами, и опять счастливо улыбнулся то ли мне, то ли в небо. – Я хочу, чтоб так было, и так будет. - Разве можно спорить с таким слепым упрямцем? – я шагнул было в сторону, но он уже нагло откинулся на меня всем воробьиным весом и смотрел на чёрную, без проблеска, реку, растянувшуюся у наших ног. - Не спорь. - Угу, - я пошло и банально начал целовать его – лучший способ заткнуть басиста, если рядом нет нот. Хотя, если подумать, Алика нотами не напугать. Он секунду помедлил, размышляя, стоит ли пускать меня в свой хрупкий и загадочный мир, потом подставил щёку, царапнув колкой холодной щетиной по губам. Я упрямо тянулся к его губам, а он вдруг повернулся ко мне и засмеялся, глядя через моё плечо. Я невольно обернулся и увидел Лекса, который снимал нас на камеру. - Ты… Убери, ты что! – я потянулся было к нему, но Алик цеплялся за мои руки и смеялся, а Лекс пятился, продолжая снимать. Наконец, я стряхнул Алика в снег, но к тому времени камера была уже выключена. - Скандальные кадры о домашнем тиране Петровиче, только у нас, после девятичасовых новостей, - фыркал Алик в сугробе, стуча зубами, отряхиваясь и пытаясь попасть дрожащими руками в рукава. - Ну ты да, конечно… - Лекс с мудрым видом качал головой, застёгивая чехол камеры. А я опять стоял как идиот, хлопая глазами. - Лекс, подбросишь? – Грановский запрыгал к машине, пытаясь поспеть за широкими шагами вокалиста. Их перекрещивающиеся следы чётко чернели на белом. - Снег кончился, - тихо сказал я им вслед. Алик остановился. Обернулся и негромко сказал: - Пойдём. Я подошёл, взял его руку и спрятал в карман. - Пойдём.
Io: *** Меня до сих пор колотит. Точно я в какой-то лихорадке. Не то, что этого не может быть. Я же все видел своими глазами. Не то, что мне было противно. Не то, что… просто я не могу поверить что, что это все-таки правда. Разные слухи ходили. Много чего писали, говорили, судачили. Многие смеялись. Помню «корпоративные» приколы, мол, а вы знаете, что Валера с Сережей, не просто друзья? А вы знаете, что Кипелов живет у Маврина? Ну да, все это знали, и это не было чем-то странным. А когда мы все что-то отмечали, уж не помню, каким ветром занесло туда и «мавританцев», а на каких-то дурацких конкурсах им выпало поцеловаться… они сделали это так легко и непринужденно, что я и подумать не мог… Теперь все изменилось. Теперь все стало на свои места. Теперь мне все понятно. Как я мог быть таким слепым идиотом? Мог ли я надеяться, что еще может быть год, или два, и я заменю Сергея, ведь я уже играю лучше! Быстрее! Техничнее… но. Почему же с упорством маньяка Валера заставляет меня играть так, как Маврин? Так, как ОН… почему сперва восторженно направляется ко мне на сцене, а после уходит на другой ее край, точно и не было. Когда прошло несколько лет, Кипелов вроде бы привык, и не было больше недопонимания, все были довольны, и мы с Андреем были счастливы, что группа стала группой, а не Валерием Александровичем, и какими-то парнями из «Легиона», а полноценным коллективом. Но… сегодня все встало на свои места. Они не могли быть рядом и не рядом одновременно. Наверное, поэтому… быть может… я не знаю… да и кто стал бы делиться со мной сокровенным? Как они целовались! Я стоял в нескольких шагах, не смея вздохнуть, а сердце стучало так гулко… полуопущенные ресницы Сергея, руки Валеры под его майкой…Пальцы Маврина лежали на предплечьях Кипелова… и чем легче были поцелуи, тем безвольнее тот становился. Расстояние между ними сокращалось, пока гитарист не прижал ЛерСаныча к стене. Между ними горел огонь. Хотя больше ничего не произошло, я отступил в темноту, чтобы дать им уйти незамеченными, не выдать своего присутствия. Меня до сих пор колотит… я не знаю, как смогу смотреть в глаза Валере завтра. Смогу ли я вообще смотреть ему в глаза. Я испытываю жгучий стыд и в то же время облегчение от знания причинно следственных связей. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя дискомфортно в моем обществе, и в то же время… я до сих пор, черт побери, восхищаюсь им. Сейчас главное успокоится. Я не знаю, смогу ли заснуть сегодня ночью. Главное, не проболтаться. Уже поздно… я и так задержался… нужно легохонько… чтобы не разбудить Андрея.
Susя: Газированная вода Дверь сухо щёлкает, и горячее поджарое тело вминает меня в диван. - Эй! - А? – и смеётся. Мне щекотно. Щекотные волосы попадают в нос, и я фыркаю, мотая головой. А ты смеёшься, лезешь с поцелуями куда-то под тельняшку с вырезом до пупка. - Тём, щекотно! – по животу идёт волна мурашек. Они почему-то острые, как будто мне очень холодно. Шерсть на руках встаёт дыбом, когда ты сдираешь ничего не скрывающий тельник, и мне становится действительно холодно. Сибирь, что делать. Я невольно скрещиваю руки на груди, чувствуя горячие сухие губы, быстро скользящие по ладоням снаружи. - Тём, не надо! Тём, ну… - Ты правда не хочешь? – расцепляешь мои пальцы, впившиеся в локти, и целуешь мизинец, снаружи, прихватывая губами, спускаясь к запястью. Прямо по насторожившимся шерстинкам. Мне ещё холоднее – острыми мурашками – и немного страшно. - Хочу. Но не надо, - шаловливо лижешь в серединку ладони, и я замолкаю. Мурашки добираются до затылка. – Артём, пожалуйста… Меня неожиданно выгибает дугой – затылком в подлокотник, ладонями в плечи непрошеного любовника. Мне хочется, хочется больше, бесстыднее… Стянуть бы уже эти чертовы ремни... Артём коварно тычется лицом в грудь, трётся колючей щекой. И подныривает под мои запрещающие руки, обнимает поперек, вжимается и лижется. Холодно. Мурашки опять стекают в низ живота. - Тёоооом… - предательский стон, почти поощрение. Сжимаю гладкие натянутые плечи – а хочется столкнуть его вниз, с этим прохладным бесстыдством, туда, где нужнее… где все уже горит. - Ого… у тебя стоит… - мурлычущий смех и наглые руки, с щелчком стаскивающие ремень. - Я в курсе, прикинь? – пытаюсь шипеть сквозь зубы и отталкивать. Отталкивать, не давать раздеть, потому что там, за дверью, бушует Екатеринбург, а нам ещё выходить на поклон. - Да ты что… - Сгинь, слезай с меня! – последний ремень сдаётся, и я почти рычу. - Не кричи… а то кто придёт, а ты подо мной валяешься… «А вдруг – Кипелов?» - я на секунду замираю, оценивая угрозу. Серьёзно. Крайне. До самой Москвы будут скандалы и выяснения отношений… в лучшем случае. Шершавая горячая ладонь соскальзывает по животу. - Нет, погоди! – вскрик, очень вовремя заглушённый поцелуем. Уже не хочется вырываться… я в его ладони и на его губах, а между – ничего нет. Быстрый язык щекочет нёбо, и мне смешно. Как газировка. Только солёная – потому что у него почему-то солёные губы. Как море. Я тоже обнимаю его, бездумно гладя выгнутую спину, и прижимаюсь. Да, странно… странно… Он кусается, цепляется за поясницу и прижимает ещё ближе… ну куда уже! Какая горячая рука. Я пытаюсь вытолкнуть его язык из своего рта и вразумить. Тёма, ну зачем ты… Не успеваю. Чувствую его уже в себе, чёрт, как же здорово… Сладкая горячая волна бросает меня вперёд, беспомощного, как щепка, как соломинка. И я вжимаюсь в него, гладкого и раскалённого, мокрого, как и я. Соскальзываю и снова прижимаюсь. И он соскальзывает, оставляет полосы на плечах, со стоном впивается зубами чуть ниже ключиц… не выйти мне сегодня в тельнике… Я кричу, а он сдавленно рычит, стискивая зубами моё плечо. Где-то совсем близко, за стеной, нам вторит рёв толпы… ...Артём тащит меня в душ, а я болтаюсь у него на руках и бездумно улыбаюсь. - Ого, у тебя тут такой засос… - Офигеть… В душе я еле стою, привалившись к нему, закрыв глаза, и облизываюсь. Губы солёные, пот солёный… слёзы солёные… Горячие губы трогают мою скулу. - Серёг, встряхнись. Тебе кофе сделать? - Угу… Жёсткое полотенце елозит по моей спине, а жёлтый сфинкс на его плече улыбается. - Что с тобой? Тебе плохо? - Мне хорошо, - я улыбаюсь сфинксу и, закрыв глаза, тянусь вверх, ловя губы. Мокрые волосы лезут в рот, и мне щекотно.
Io: Сказка на ночь. Я смотрю на чистый белый лист, лежащий передо мной. Он похож на снег, который, кружась, медленно опускается на грешную землю, так, за окном. Заиндевевшие рамы больше не поддаются, а мне кажется, что стоит пусть во внутрь всю эту красоту и что-то измениться. Изменюсь ли я? Я не способен написать ни строчки, хотя думал, что получится длинное письмо, из которого все сразу же станет понятно. Сразу же станет на свои места. Но что делать, если я и себе толком ничего объяснить не могу, а вот тебе решил попытаться. Ты бы сказал, сколько можно, нам уже ни по двадцать лет, а ты все решиться не можешь. Все уже готово, только приходи и забирай. А я все медлю. Как ты тогда сказал? Мол, я уже один и не появляюсь на людях… а что ты должен думать? Правильно… ничего. Я верчу в руках ручку и все думаю с чего бы начать. «Привет! Знаешь, я очень соскучился!»… или «Привет, я на все согласен»… или «Знаешь, я на все решился»… да на что я решился? Ни на что! Это просто, как вертеть твое фото в руках и думать… пора? Но однажды наступает такой момент, когда медлить больше нельзя. На улице стоит непроницаемая тишина. Под ногами похрустывает корочка наста. А я иду… иду куда-то … почти бегу… потому, что боюсь не успеть, не дотянуться, не почувствовать. Спотыкаясь, падаю… ледяная корочка режет руки, не хуже стекляшек… - Здравствуй человек! – слышу я откуда-то сверху. И страшусь поднять глаза, потому, что всегда боялся только одного, хотя врал себе сотни раз. Что если вот теперь мир закончил свое существование… а тебя… тебя просто нет со мною рядом? – я вижу, что душа твоя настолько же черна, насколько и готова к тому, чтобы отдать свою никчемную жизнь за другого…. Так будь по твоему! Набат колокола далекий, разрывающий сердце, заставляющий душу упасть в самые пятки и снова подбросить меня, выпустив точно камень из пращи. Все меняется, потому, что, укутанный какими-то странными шкурами, затянутый в непонятные одежды я несусь на мохнатом жеребце, похожем на якутскую лошадь, хотя в холке повыше, это факт… а впереди бушует схватка. Закованные в броню рыцари давят и теснят таких же воинов, как и я. Но я не ведая страха, рублю направо и налево, зная, как будут двигаться железные монстры в следующий раз. Все рубаки безнадежно отстают от меня по скорости, как говориться, компьютерные игры сделали свое черное дело. А вот кровь здесь вовсе не такая уж ненастоящая. И когда горячим обожгло плечо, а левая рука повисла плетью, я даже не сразу понял, что именно со мной произошло и в запале оголтелой схватки прошел еще двоих, пока мой верный конь, ни рухнул с распоротым брюхом на холодный белый снег. Вся поляна была исчерчена красным… белого становилось все меньше. А я лежал, сжимая в руке обтянутый кожей эфес, и думал о том, что я так и не дописал того чертового письма. Открыть глаза во второй раз мне довелось лишь, когда суровая ночь затопила все вокруг. Над головой покачиваясь плыли далекие равнодушные звезды. Я сперва не понял, где я, но потом, наконец, прейдя в себя, осознал, что еду в открытых санях, укутанный теплыми шкурами и одеялами. Мне было все равно. Я не понимал во сне ли это происходит или наяву. Но главным было то, что в конце своего путешествия я увидел тебя. Во всем своем великолепии ты прохаживался между наспех сколоченными лавками, отдавая короткие команды, а когда, наконец дошел до меня, стоило твоим пальцам опуститься на мое плечо, как боль тот час утихла и я проморгавшись понял ,что ты исцелил меня. - Не стоило столь опрометчиво бросаться в бой, - твой голос звучал успокаивающе, несмотря на то, что ты был суров, и скорее рычал, чем говорил, - тебя могли убить. Твоя преданность похвальна. Я, несомненно, произведу тебя в рыцари, как только ты сможешь твердо стоять на ногах. Однако… я бы предостерег тебя от подобных выходок впредь. Я сполз с лавки, на которой лежал и в порыве незнакомого мне ранее чувства поцеловал край твоего плаща. Взгляд ледяных серых глаз смягчился, и ты собственноручно поднял меня, и вновь водворил на жесткое походное ложе. - Отдыхайте, сэр Маверик, завтра эти чертовы крестоносцы вернутся с новыми силами, а нам придется насмерть стоять за землю наших предков.
Мавря: Название: Три раза Пейринг: Холстинин/Грановский Примечание: с днём рождения, рыжая щучка, пусть у тебя - и у этих двоих тоже - всё и всегда будет хорошо В первый раз они сшибают стоящую в коридоре гитару, и она падает с грохотом и звоном, отрезвляющим не хуже нашатыря, и Володя видит отражение своего совершенно безумного взгляда в зеркале прихожей. Ему кажется, что сейчас они обнаружат самих себя, этот коридор, разбросанные кроссовки, футболку Холстинина, сброшенную на пол, ладонь Алика, обхватывающую его затылок, руку Володи у того на ремне, напряжённые голые плечи обоих, и тогда всё закончится прямо здесь, едва успев начаться – прозрением, молчанием, ужасом и тишиной. Страх неприятно холодит лопатки, и Володя на мгновение зажмуривается, чувствуя дрожь по спине. А, открыв глаза, видит лицо Алика – так же близко, как и мгновение до этого. Он смотрит на Володю широко распахнутыми глазами, и его обветренные губы кажутся припухшими, а на щеке – тонкая ниточка старого шрама. Холстинин отрывает от неё взгляд только через несколько секунд, когда пальцы Алика настойчиво касаются его скулы и берут за подбородок, притягивая мягко, но настойчиво. Подаваясь вперёд, Володя чувствует тепло ладони Алика где-то на пояснице, и почему-то от этого уверенного жеста его отпускает даже быстрее, чем от последующего поцелуя. Во второй раз Алик тихо смеётся, когда Володя сам стаскивает с него рубашку. Пожимает худыми плечами, убирает со лба пряди взлохмаченных кудрей и как-то почти насмешливо фыркает, откидываясь на подушки и утягивая Холстинина за собой за запястье. Он нетерпеливый и очень горячий, и это странно – видеть его таким, почти покорным, без единой доли привычного протеста. Но одновременно с этим – безумно правильно. Необходимо. Как откат после очередного концерта, когда на смену сосредоточенности и установки «только бы не упустить ритм» приходит ощущение заслуженной расслабленности и кружащей голову эйфории. Володя смотрит на комкающие простынь руки Алика, на выпирающую острую косточку запястья и думает – да. Наверное, это оно. После третьего раза Алик лежит на животе, обнимая Володю за пояс, пока Холстинин перебирает его волосы, и Володя старается не задумываться о том, когда именно всё это стало привычным для них обоих. Оно просто случилось, и всё, и теперь Алик легко улыбается куда-то в володины ключицы и трётся небритой щекой, оставляя едва заметные на коже следы. До их первого крупного раскола – ещё целый год, а до начала закулисных переговоров Грановский-Большаков – всего неделя, но об этом знает только сам Андрей и догадывается Векштейн, уже начавший закручивать гайки, а для них двоих всё продолжается, и Володя наклоняется к лицу Алика, чтобы ещё раз поцеловать влажные губы. - Как думаешь, - бормочет он сквозь поцелуй, и Алик даже открывает один зажмуренный глаз, чтобы посмотреть ему в лицо. - У нас всё получится? Алик тепло хмыкает в ответ. - Конечно, - негромко говорит он, поудобнее устраивая подбородок на груди Володи. – Уже получается. Не видишь? - Вижу, - улыбается Володя и, кажется, искренне в это верит. А большего им пока и не надо.
Сволочь_ТМ: в честь окончания дурацких бесконечных праздников. И Susе на радость:)) хотя и не специально писАлось:)) Ежели я уже это выкладывал, - скажите, я не помню:)) Написано давно, в эпоху недолгого пазона за барабанами, ГА-20 и концерта 19 июля в честь 50-летия. Но до 13.09.2008:))) пейринг: канонический рейтинг: безрейтинговый источник вдохновения: белая полосатая парадная кепка на балконе клуба Б1:)) настроение: удавиться После концерта все-таки произошло мордобитие. Несмотря на все старания и усилия, он иногда… периодически… а может быть, и постоянно, просто обманывая себя, не понимал эту молодежь…Они словно находились по разные стороны стекла и, общаясь, не слышали друг друга. Оправдание у него было только одно – уже пройденный трудный путь. И, что бы не говорили, - здесь они было первыми. Ну, или одними из первых. Подсознательно он понимал, что – все. Тупик. И даже самые близкие вряд ли услышат его. Потому что сталкиваются точно с такими же проблемами. И точно также не знают, как их решать. Иногда ему становилось смешно и немного завидно – надо же, оказывается, есть люди, которые хотят жить размеренной жизнью – чтоб все по плану, все, как надо. Он искренне удивлялся, когда ему говорили – не приду на репу, болею и температура. Потому что, надо отдать ему должное, он никогда не считал свои болячки поводом для прекращения работы. Это еще с 80-х повелось: как сказал однажды в интервью его лучший друг и заклятый враг – “концертов из-за этого на моей памяти мы не отменяли”. Эх, друг, дружище… Неужели ты меня никогда не простишь? Неужели тебе самому не больно? Ведь тогда, в апреле - ты просто светился от счастья. И все это фотки в обнимку - можно считать, что они для публики. Но что тогда делать с трепетом твоих пальцев на моем плече? ...Твои тонкие, сильные пальцы… хочется сказать – пальчики… Перецеловать бы все до единого… И – во сне ли то было, в мечтах, или наяву, в послеконцертном возбуждении – после очередной совместной фотки ты опускаешь руку с моего плеча и переплетаешь свои пальцы с моими. Непроизвольно, на мгновение - но так, словно... … Да, детишки… Они даже пахнут не так, как мы: дезодорантом, жвачкой, еще чем-то таким, про что мы в их годы и не задумывались. Здоровым образом жизни, вот что. Стрит-эйдж – так, кажется, это называется? А тут – мы, с нашими запахами курева, водки, пота, бессонных ночей, блядства, травы… Приближающегося края… И думают, что все-то они знают, и уж у них-то все будет по-другому – просто ништяк и заебись. Насчет знаний – он согласен, ему до них, как на карачках до Сиднея. Интересно, нужно ли ему их милосердие? Впрочем, кажется, у них нет понятия о сем понятии. Наверное, это последствия последних лет – когда пропагандируется выпрыгивание из штанов всеми доступными способами и забеги по трупам, спинам и головам к намеченной цели. ...Ему было весело до отчаяния. Поль потрясал окровавленной ладонью, дескать, вот… А он искренне недоумевал, что такого… Ему больно? Ну и что? Это его проблемы. А Поль все больше и больше заводился – называл бесчувственной скотиной, говорил, что ему на всех наплевать. А он соглашался. Он и в самом деле безразлично относился к людям. И уж, во всяком случае,он не считал, что содранная мозоль – повод для сочуствия. В конце концов, его все это стало раздражать, он прервал Поля на середине его тирады и послал нахуй. Поль полез в драку. А он еще раз получил подтверждение опытным путем одной из житейских аксиом – при разборках ничто не раздражает так сильно, как абсолютное равнодушие. И чем более ты равнодушен, тем больше злости у оппонента. Ему не хотелось махать руками. Поэтому губу ему Поль все-таки разбил. Но вид его крови отрезвил драммера. Поль внезапно остановился, с ужасом поглядел на него, выругался - и выскочил за дверь. … И опять все то же. Пьянка. Водка. Сигареты. Крепчайший кофе. Снова водка. Косяк. Треп в режиме “вольного полета мысли”. Поездка. Еще одна поездка. Бессонная ночь в Интернете. Розовые сопли, развешиваемые уволенным детенышем по разным сайтам, в том числе, и по его собственному. … Объява о концерте… Он начал лихорадочно соображать, что у него намечено на июль. По всему выходило – не занят. В голове родилась шалая мысль. Он сидел перед монитором, курил одну сигарету за другой и не мог оторваться от прокручиваемой перед глазами картины. … Полпятого утра он впечатался носом в клавиатуру. Со всей дури, заснув внезапно и очень крепко. И за те три секунды, что продолжался его сон, он реализовал все свои мечты – вышел на сцену с охапкою белых роз и встал на колени перед Ним, не поднимая глаз. А когда все-таки поднял – увидел его прозрачный и любящий взгляд. Его, тоже стоящего на коленях. И белый сугроб из роз между ними. И притихший зал, в разных местах которого периодически раздавались всхлипы… … Оторвавшись от клавы, он переполз на диван и постарался заснуть побыстрее, надеясь уцепить окончание сна. И небо сжалилось над ним: они стояли рядом на сцене, взявшись за руки, кланяясь, подметая хаерами - русым и солнечным - пол, а фанаты, орали, прыгали и вытирали сопли и слезы флагами и шарфиками с их фамилиями...
Io: За что они так со мной? за что-за-что-за что? (с) Иногда, я сам себе поражаюсь. К чему все эти жертвы? Хотя с другой стороны, а почему, собственно, нет? Я всегда радуюсь, когда ты обращаешь на меня внимание и, разве хоть один раз я посмел отказать тебе? Идея была дурацкая. Интересно, откуда на балконах берутся лыжи? У меня есть гипотеза, что они там размножаются почкованием. Кто-то явно мне их подарил. Все по Коупленду. У нас в гаражах не распакованными пылятся снегоходы и коньки, только у нас никогда нет времени. Мы думаем, что вот-вот, однако, этого никогда не случается, как не случается воспользоваться купленным серфингом где-нибудь на экзотическом курорте. Спасибо моей лени, ну или здравому смыслу, ни серфинга, ни сноуборда на балконе не обнаружилось. Но лыжи… смотрели на меня с упреком, свешиваясь с верхней полки, цепляясь за десяток жутко нужных в случае начала военных действий вещей. Самое странное, что к лыжам крепились ботинки. И вовсе не те старые растрескавшиеся черные, тут у меня была бы возможность ретироваться, придумать что-нибудь просто постоять в сторонке… но не вышло. «За что они так со мной? За что? За что? За что?» - вертелось в голове что-то интернетное. Ты точно знал, куда следует ехать, чтобы остаться практически инкогнито, но я совсем не ожидал, что все будет настолько серьезно. В такие моменты, Кипелов, честное слово, я начинаю люто и бешено ненавидеть тебя. Поборника морали и здорового образа жизни. То, что ты куришь на глазах у ребенка, это ничего, главное лыжи и увещевания, мол, только, Настенька, ты только никогда не кури. Тьфу! Я старался не отставать от тебя. Но ты скользишь легко непринужденно, а мне все дается с большим трудом. Здоровый образ жизни для меня заключается в том, что я высыпаюсь и не бухаю по любому поводу, а остальное добирается на концертах. Но ты себе понапридумывал каких-то обязанностей, и чего теперь делать? Причем тут я?! Но, черт побери, оно того все-таки стоило. Поскольку потом, чуть не засыпая на твоем плече, в электричке я не думал практически ни о чем. Кажется, мы с Настькой облепили тебя с разных сторон, ты улыбался в поднятый шарф, а мы видели десятый сон, прижимались тебе как к настоящему взрослому, быть может, единственному в этом мире. А потом ты накормил нас пирогом и мороженным. У меня жутко болели ноги, но все это уходило на второй план. И когда Настьку забрали, а мы остались вдвоем, ты против обыкновения не стал прикидываться, что у тебя какие-то дела, а я, расположив голову на твоих коленях, блаженно закрыл глаза, и, кажется, заснул, когда ты почесывал мой поредевший хаер. И я готов терпеть все, что угодно, если мне хотя бы иногда будет выпадать эта чудесная возможность – нежиться на твои коленях, и чувствовать, как ты улыбаясь, смотришь на меня.
Io: До встречи. Зима выдалась на редкость правильной. Снежной, с морозами и оттепелями, с неожиданными сюрпризами и потрясающими подарками. Чувствовать раздражение, смятение или усталость само по себе казалось верхом неуважения и цинизма к высшим силам. Поэтому я радовался. Хотя, может и не только поэтому… Валера снова был рядом со мной. Его, кажется, больше ничего не тревожило, не гнало куда-то прочь… он не срывался куда-то, не пытался звонить по давно молчащим телефонам. Мы так часто придумываем себе совершенные миры, что совершенно забываем о том, что в этих самых мечтах есть другие мечты, которые тоже придумывают. А как не пытайся угнаться за неуловимым, никто из нас не бог, и не может являть собою всё сразу, обхватить, познать и не разочароваться. Теперь нам снова интересно вместе. Как говаривала одна моя давняя знакомая, мол, главное, чтобы и после постели вам было о чем поговорить. Конечно, сказаны слова были при других обстоятельствах, и очень давно, когда мне казалось, что это вовсе не главное, какие могут быть разговоры… когда…. Теперь я немного подрос, и с удовольствием составляю компанию Валерке, когда нужно пойти в парк, погулять с его внучкой, или на каток. Тут, чтобы никто особенно не мешал, лучше выбирать открытый, но самый дорогой. Кататься идти ближе к вечеру, когда подвыпившая молодежь передислоцируется в работающие неподалеку кафешки. Вообще идеально, это конечно ночной каток… но почему-то в Санкт-Петербурге подобные сервисы развиты гораздо лучше, чем в столице нашей родины. Однако нам все же удалось найти местечко, соответствующее всем нашим запросам. А когда мы сидели в кафешке, потягивая двойной экспрессо, а рука Валерки блудливо лежала на моей коленки, а я смеялся и говорил какую-то чушь, то мне казалось, звезды висели, как никогда близко, и огромный диск желтой луны, точно приклеенный следил за нами, будучи посланником других миров. После, когда снимаешь коньки, и даже самые тяжелый гриндера, кажутся невесомыми, я точно летел рядом с ним, дорожка в парке была пустынной, а до машины еще так далеко. Валерка вис на мне, жалуясь на болящие задние конечности, а я шел, улыбаясь, успокаивая его, тем, что это полезно для здоровья, и ничего-то с ним не случится. Хотя, я думаю, что делал он это вовсе не оттого, что его лапки болели, а потому, что сейчас хотелось покапризничать, но исключительно для того, чтобы быть обласканным и ободренным. Это так странно, когда навстречу тебе открывается город. Светофоры дают зеленый свет, и ты едешь по полупустой трассе, в запруженной в любое время года, дня и ночи Москве и ты абсолютно счастлив. Говорят, абсолют притягивает к себе абсолют. Какие-то безумцы проводили какие-то эксперименты… но это все неважно… далеко-далеко, и не имеет ко мне никакого отношения. Когда мы подъехали к дому, Валерка пригрелся и дремал. А я боялся заглушить мотор машины, потому, как точно знал, что это его разбудит. Я сидел, упершись подбородком в руль, и завидовал сам себе. Двадцать минут прошло или немного больше, а моя медитация казалось, вот-вот сверкнет искрой истинного знания. Однако не случилось. Еще не пора. Валерик проснулся и потянул меня за рукав, чтобы легко поцеловать и прошептать: «до встречи», впуская в машину легкий хоровод веселых снежинок….
Дж: Их связывают даже краски. Эти новогодние праздники прошли для меня как в тумане.. Я слишком расслабился, позволял обстоятельствам рулить делами, без лишних размышлений принимал любые предложения окружающих *а предложения разнообразием не радовали - в большинстве своем разлить по очередной..*. Так что мы пили, куда-то ездили, снова пили, потом просыпались в очередном незнакомом месте, и там кто-то опять что-то подливал. Расслабился я по полной и просто плыл по течению. Очередное утро. Я открыл глаза и первый, кого узрел был Кипелов. Мягко говоря меня такое неожиданное его появление очень удивило - ведь звал же на праздники, а он открещивался от меня как от самой страшной чумы, и вот такой сюрприз да еще и с утра пораньше. Он сидел на стуле ко мне спиной и курил, но, скорее почувствовав мое пробуждение, обернулся. -С добрым утром, - его хитрая полуулыбка свидетельствовала о том, что видок у меня был тот еще после вчерашнего, но хоть голова не болела. В очередной раз решив, что пора завязывать с напитками, я начал выбираться из постели: - Доброе, Валер, никак не ожидал тебя здесь увидеть.. по крайней мере в ближайший месяц, - вспоминая о том, что он говорил мне перед праздниками про кучу планов связанных с семьей, я всё пытался ногой дотянуться до тапочка, который никак не мог выудить из под кровати. Зная как тяжко мне даются подобные пробуждения Валера подошел, наклонился, и сам вытянул его оттуда и надел мне на ногу, выводя таким образом из и так нестабильного душевного состояния: -Спасибо. Но я все не могу понять с чего ты решил заглянуть? Дела обстояли так себе, т.е. он, как обычно, не подпускал меня ни на шаг и, казалось, игнорировал любые поползновения с моей стороны в свой адрес. А мое сознание категорически отказывалось перевариваривать такие новости после того, как мы вроде бы пришли к полному взаимопониманию на 25-летии. В Екатеринбурге.. у нас ведь было всё для счастья.. Я подсознательно перематерился. Вот сволочь, постоянно у него какие-то дела, проблемы, а я остаюсь один. И ведь особо остро это ощущается после того, как просыпаешься утром уже в пустой постели.. А злиться я на него просто не в состоянии.. Потому весь остаток декабря занимался самобичиванием и раздражал этим самым окружающих. Голова у меня по утрам работала не в лучшем режиме, но я все таки решил разобраться в ситуации. Я начал одеваться, а Валера снова переместился на стул: -Просто у меня для тебя есть одна новость.. И тут в квартиру ворвалась наша гулящая дружная компания, естественно никакого разговора не состоялось. Девчонки радостными визгами поприветствовали Кипелова, соорудили нам завтрак и щебетали за столом о том, о сём. Я отмалчивался и думал о своем, поглядывая на скромную улыбку Валеры, отвечавшего на чей-то очередной вопрос. Вспоминал, как старательно изображал полное негодование, когда они же мне показывали и рассказывали про эти самые слэшные истории. Ну и хорошо, что так много их написано, больше сказок, меньше слухов - к такому выводу пришел, пусть хоть запишутся, ничего это не изменит. А они и подобной мысли не допускают, так что хоть здесь всё складывается как нельзя лучше. Да я не мог ответить на вопрос почему нужно прятаться за семьями, скрывать всё от всех.. но так было всегда, в тайне своя прелесть. А Валера... Уже не в первый раз столкнувшись с ним взглядом, опустил глаза, решив, что крови он мне ещё много попортит. Закончив с кофе компания потянула нас на горки. И тут я уже решил не упускать возможности и помучить Валерку по полной, хоть в роле ребенка. У двери мимоходом ткнув Кипелова локтем в бок, в знак того, что объясняться ему все таки придется, я вышел из квартиры. На улице было тепло и снег приятно хрустел под ногами, а может быть это было просто хорошее настроение, Он же был рядом, смеялся и блеск серо-голубых глаз заставлял петь какие-то обычно приглушенные струны моей души, как раньше. Когда мы все выдохлись и засобирались, кто по делам, кто по домам, он, пока никто не видел, подошел близко-близко и шепнул в самое ухо: - Вечером обязательно выгляни в окно. Его запах и последующий легкий поцелуй... Он уже пошел вперед, а я стоял застывшей статуей и улыбался.. С ним так всегда. Как это не парадоксально в праздники у всех дел хватало, так что бросили меня и уже в одиночку добрался домой. Мысли где-то плавали, так что под ноги я не смотрел и на входе тут же запнулся об кинувшуюся ко мне Мотю. -Ой, прости... Но она уже обидчиво тявкнула и удалилась в шкаф... Войдя в свою комнату я узрел за компом Саню. Он расположился с комфортом - закинул ноги на кресло и курил, глядя в монитор и не реагируя на реальность. Нет, ну не квартира, а прямо проходной двор какой-то! Следующая мелькнувшая мысль долбанула молнией по мозжечку, и я метнулся к компьютеру: - Оу, и это вместо того, что бы чем-то полезным заняться? Нет, что бы людей в чат привлечь или в группе фотографии разобрать. Саня наконец обратил на меня свое внимание и отрубил какое-то очередное идиотское приложение в контакте, в которых частенько зависал в последнее время: -Да я уже все закончил и просто отдыхаю. Видимо актер из меня очень хреновый, никакого невинного выражения лица не вышло, и мой звукарь, вычитав на нем, всё чего так жаждал, произнес: - Знаешь, я уже иногда думаю о том, что бы заснять вас в такой роли и брать деньги за просмотр, тем более раз с мыслью ты уже смирился...)) И он успел увернуться от моего подзатыльника. Естественно, я как наивный пьяный идиот начитался вчера и оставил на самом видном месте ссылку на какой-то неприличный рассказик про нас с Кипеловым в главной роли. Гребаный инет! Все теперь чистить буду всегда и в любом состоянии! Посмотрев на слишком довольного Сашку, понял, что отнекиваться теперь точно бесполезно, чисти-не чисти, все равно выдал себя с потрохами. Плюнул, и мы стали разбираться в нововведениях, которые он установил в мое отсутствие, распечатали пару бумаг и уже через пол часа я выставил его за дверь, обещая после вознаградить за великие труды, имея ввиду взятку за молчание. Вот же гад, весь кайф обломал! С такими мыслями я налил себе кофе, потом подошел к окну, чуть отодвинул шторку и обнаружил небольшой бинокль, стрелочка приклеенная к подоконнику указывала чуть влево. Сердце сбилось с ритма, я вспомнил, как однажды Лерка написал под окном как сильно меня любит и ведь чудо, что тогда я проснулся, наверно, самым первым в доме. Уволок его с места преступления, и потом мы это дело сперли на очередную фанатку. У него как будто местами едет крыша, говорит от любви, а сам.. сам может ведь месяцами не показываться.. Я выключил свет, снова подошел к окну и, направив бинокль в направлении стрелки, чуть не подавился - в окошке гирляндами было выложено "Бесу" и снизу красовалось сердечко. Мдэ... я решил, что фантазия-то у Лерки однозначно получше моей варит, и что он так себя недооценивает?.. Вмиг собравшись, я бросился в соседний дом, размышляя мимоходом о собственной позорно-безропотной безотказности.. Ну и черт с ней, решил я и постучал в дверь. К моему удивлению она оказалась открыта, я перешагнул порог тёмной квартиры, и тут же мне накинули что-то на глаза. Я даже пискнуть не успел, как оказался привязан к кровати звёздочкой с кляпом во рту... Вот ведь идиот! Только сейчас дошло, что все знают где я живу, хоть кто мог оставить подобное послание... Придурок старый! .. А как же стрелка?.. Да он мог ведь что угодно другое иметь ввиду.. - поток мыслей оборвался, когда я почувствовал, что меня ещё и раздевают, - Мало поиздевались блин! Прав был Санька.. теперь ещё и в инете все увидят.. если жив останусь... впрочем в противном случае наверняка тоже.. Штаны мне спустили до уровня колен, покрепче привязали, что бы не дёргался, и тут я услышал странно-знакомый звук... А после ощущение.. Кто-то рисовал мне татуровку на внутренней стороне бедра. Через пару минут с меня содрали повязку и перед взором возник Валерка. Мне хотелось материться как никогда раньше, но он прекрасно меня знал и не торопился вынимать кляп. И по новой.. Слишком близко, что бы оставить меня равнодушным. - Я тебя очень люблю, Сереж. Его язык снова цепляется за мою сережку.. мне уже расхотелось на него орать. Он вынул кляп. -Что же ты делаешь-то а? А ежели я б тебя убил с перепугу, когда ты меня привязывал?... Такой снисходительно-теплый взгляд: -Не зря же я тренируюсь каждое утро. Как раз для того, что бы в любой момент тебя отловить и привязать.. к себе. -Обычно мне приходится за тобой бегать. Он начал развязывать мои уже чуть затекшие конечности. -А ведь я новость так тебе и не сообщил. Это теперь моя квартира, в смысле наша. Лера сидел на кровати и наклонившись надо мной отвязывал мою руку от спинки кровати. -Как?.. А та куда делась?.. Сжег что ли за праздники? -А ту обнаружила жена... Знал бы ты сколько было крику, - горькая усмешка. -Зато теперь все будет как раньше. Только перевезти вещи надо.. Поможешь? -Конечно, - на автомате ответил я. Луна что ли на него так влияет, давно я не видел Лерку таким.. -Ты даже не посмотрел на свой новый шедевр, - заявил он, добавив обиды в голос. Я тупо уставился на свою ногу, там обнаружилась маленькая буковка "В" протыкающая снизу сердечко. -Почти незаметная, - сказал Валера. - Старался поаккуратнее, надеюсь ты не сердишься за такую своевольность? -Ну что ты, это очень мило, - и действительно переваривая происшедшее оставалось только убедиться в его любви, разве будешь столько усилий тратить впустую.. Нежность меня просто захватила и к этой закорючке на ноге, которая сделана его любимой рукой, к нему самому, я смотрел в его глаза и читал слово "счастье". - Спасибо. -Знаешь, я хочу тоже.. -Чего? - не понял я. -Нарисуй мне тоже. Я хочу почувствовать.. то, что чувствовал ты. Мне показалось, что я ослышался или мой организм создает какие-то помехи и искажает реальный смысл слов. Ладно мое синее изрисованное тело, всегда можно что-то добавить или переделать, но его нетронутая белая кожа.. -И где ты только машинку достал? -Места знать надо, не тебе ведь спрашивать-то, - он протягивал мне краску. - Ну ты же знаешь, что я слабонервный и даже крови боюсь, - я старался протянуть время и как-то смириться с такой мыслью. Она противоречила всем моим понятиям, чем именно я тоже не знал, но определенно находился не в адекватном состоянии. - А я тебе за это заплачу, - блеск в глазах не оставлял сомнений о какой именно форме оплаты пойдет речь, и я снова поплыл по облакам своей нирваны. -Так и быть, что ты хочешь и где? - я уже мог улыбаться. - Только не забывай, что на Сальвадора Дали не потяну. -Всё исключительно на твое усмотрение. -Даже так? А что ты потом жене скажешь, если я тебя всего изрисую? -Действуй, а там посмотрим. Ну точно сегодня на горке головой ударился... Я уложил его на кровать и расстегнул пуговицы рубашки. Выбрал подходящее место и провел пару линий. Что бы никто их не увидел.. - На первый раз хватит, - я закинул машинку под кровать и приник к его губам. Все, чего я так давно жаждал... Утром я проснулся уже в пустой постели. Сволочь.. опять меня бросил. - очередной факт. Закурил и подошел к окну, гирлянды все так же висели, подмигивая мне сердечком. И откуда он узнал про сказки о "Бесе".. Миф про его "неспособность" пользоваться интернетом для меня перестал существовать. Ну что же, выясним в следующий раз. И этот рисунок будет нашей очередной общей тайной.. Их связывают даже краски.(с) Темные капельки прямо под кожей, Единым потоком сливаются с кровью, В сердце отложится огненным током, Горечь и сладость безумной любовью..
Io: Бэта: Estel. Красная речка. - Повесить! Гусиное перо быстро скользило по шероховатому желтому пергаменту. Отпечаток перстня на разогретом сургуче. Витиеватая подпись. Пожалуй, все на сегодня. Как же мне надоели все эти суды! Но иначе нельзя. Совсем никак. Когда я был моложе, и несколько безрассуднее, я считал, что с людьми не должно поступать подобным образом. А уж, если мы говорим о рыцарстве, так уж тем паче. Но время показало другие реалии. Теперь именно мне приходилось принимать решения. Казнить или миловать, награждать ли кого-то земельными наделами, или напротив, наказывать конфискацией имущества. Собирать и назначать новые налоги. На завоеванных землях закрепиться всегда нелегко, и нет-нет, да и поднимала голову местная интеллигенция. Нет-нет, да и зреет заговор в моем замке. Правда, в последние восемь лет, все подобные движения носили скорее формальный характер, чем представляли какую-либо опасность. Все земли Свера сейчас были под крепкой рукой Лерия Сероглазого, и сложно было представить себе, что еще каких-то пятнадцать лет назад здесь носились полудикие племена, а население являло собою яркую картину скорого прихода судного дня. Язычники, сатанисты и другие еретики и лжепророки правили здесь бал. Но наше крестоносное войско положило конец этому беспределу, огнем и мечом повернув разрозненные и враждующие владения к правильному развитию. Раньше эти земли не принадлежали мне, ровно как и титулом я был гораздо младше. Сегодняшний статус, как и замок Крааль, со своей супругой леди Гарбаретой Микунской я получил в дар тринадцать лет назад, когда состоялась решающая битва у Красной речки. Воды ее действительно окрасились красным в тот день. Казалась, сама земля стонала под копытами тяжелых рыцарских коней. Битва продолжалась не менее трех дней, и вошла в историю, как самая кровавая сеча в Свере. Подумать только, восемнадцать лучших рыцарей Миера и бессчетное число ратников отдали свои жизни в ту пору за то, чтобы теперь люди не знали горя, церковь упрочила свое влияние, а каменные стены соборов по своему аристократизму и величию сравнялись с дворцовыми! Все имеет свое начало, и все имеет свой конец. Лихолетье, заговоры, набеги недовольных соседей, окончательный разгром племен варваров. Все пролетело, как один миг. И вот теперь, я один из семи лордов, правитель земель Тосано королевства Миеры графства Свере. В такие дни, полные ежедневной рутины и обязательных эмоциональных проявлений, как сегодня я чувствую меланхолию. Золотой венец тисками давит на чело, и я стараюсь не допустить ни одного лишнего движения мимических мышц, поскольку лорд не имеет на это ни малейшего права. Порой я мечтаю вернуться на двадцать лет назад. В то время, когда я – третий сын барона, а стало быть, безземельный рыцарь, отправился в замок Орлиный глаз искать своего счастья. Отец мой был прагматичным человеком, и во всех турнирах мне принимать участия не разрешал, так что удаль да силу молодецкую показать особо было негде. В визит же мой вкладывался тройной смысл. Я должен был либо примкнуть к какому-нибудь освободительному отряду, либо стать оруженосцем какого-нибудь влиятельного лорда, либо найти себе невесту с богатым приданым. Признаться, больше всего я стремился испытать себя, и гордость не позволяла размениваться на мелочи, отыскивая стареющую принцессу на выданье. В стихосложениях и грациозных придворных танцах я был не силен, наверное, поэтому мне повезло не быть повязанным ни какими обязательствами в тот день. Но лишь оттрубили турнирные трубы, лишь закончилось безумие весеннего бала цветов, как в наши владения прибыл гонец. Известия были прекрасными, поскольку Миера начинала великую, бесспорно праведную войну за целостность северных границ. Мы все находились в радостном возбуждении, открывающихся перспектив, но отец снова решил все иначе. Скромный отряд лучников, копейщиков и пеших ратников был отправлен вместе с гонцом ко двору. Во главе его ехал Михаэль – средний сын барона Маврикия. Моя душа не могла дальше терпеть прозябания в родительской берлоге, хотя через время, мне стал понятен расклад, подготовленный для нас отцом. Сказать по правде, учились мы военному делу скверно, вовсе не оттого, что не имели усердия, а от отсутствия учителей. Поэтому Михаэля домой живым родитель не ожидал. Слава Господу, что маменька не дожила до этих дней, поскольку уж няньками было выплакано слез сторицею. Война становилась все более затратной, налоги росли, и от всех . Спустя пару лет, сделалось ясно, что Миера завязла в ней глубоко и прочно. Стремительного наступления не получилось. Армия терпит поражение за поражением, еще немного и нехристи хлынут в наш благодатный край. Именно тогда небольшое еще, но ужасно заносчивое, как принято было думать, графство Свере дало о себе знать, да еще как. Их рыцари были обучены просто великолепно. Я не знаю, смогла ли бы императорская конница тягаться с ними? В бой отряды вели отец и сын. Несложно догадаться, что для старого льва это оказалась последняя схватка. Я больше не мог усидеть дома, я спешил навстречу приключениям, и они ответили мне залихватской взаимностью, как бывает только в юности. К сожалению, мне не суждено было убить дракона и съесть его сердце, тем самым освободив королевство от злого мага, но мне повезло в другом. Оказавшись в нужном месте в нужное время я помог доблестным рыцарям Свере довести бой до победного завершения. Я видел, что моя техника, доспехи, конь и отряд уступали обмундированию и сопровождению тех, кому я бросился на помощь, однако доблестные рыцари были изнурены схваткой и враг был сражен. Так я был принял в вассалы, и так началось мое стремительное восхождение. Не зря в народе говорят, мол, кому война, а кому мать родна. Не случись столь великого противостояния, не окажись я у ущелья Иль, был бы я теперь здесь? Скорее всего, моя скучная жизнь завершилась женитьбою на стареющей леди, из какого-нибудь уездного графства. И едва ли яркие деяния и кровопролитные битвы осенили бы мой путь. Славное было время! Тьма наступала, казалось, со всех сторон. Еретики и варвары, напитанные силами тьмы и мрака. Озера, кипящей кислоты. Огонь, вырывающийся на поверхность… менестрели слагали о нас баллады, и ни одна девушка не смела отказать высокой милости рыцарей благородного сословия…. Я вздохнул, отгоняя невольные воспоминания. Только оставшись один, и отозвав всех слуг, кроме охраны я мог позволить себе просто вздохнуть. «Вы, сэр Маверик проявили большое упорство и усердие. Вы своими деяниями доказали, что достойны владеть этой землей!...». Как счастлив я был тогда. С какой гордостью встречал я свои оранжевые знамена и гимн с рыжей лисой, свернувшейся возле древнего шумерского артефакта. В моей семье бережно хранились реликвии, оказавшие ключевую роль в становлении рода. Теперь же мою душу снедала тоска и уныние. При взгляде на роскошь, которая меня окружала, на вышколенных слуг и дежурные улыбки придворных фрейлин. Единственное что помогало мне встряхнуться, так это нечастые турниры, и выезды на охоту. Теперь мой замок располагался у дальних рубежей Свере, но нападать на него было решительно некому. Какие еще могут быть развлечения в медвежьем углу? Да, пожалуй, охота приносила мне больше отдыха и радости, чем все остальное. Когда я жил в родовом гнезде мне казалось, что взойти на трон, сделаться главой семейства, ну а тем более, лордом, это великая честь, и что тогда уж точно, не нужно будет выполнять особых обязанностей, и все будет так, как я хочу. Наверное, все молодые рыцари считают так, что уж говорить о простолюдинах? Все оказалось иначе. Стоило мне принять щедрый дар титула и моих теперешних земель, как жизнь для меня превратилась в череду одинаковых дней, которые были сплошь рабочими буднями. Я вынужден был сам контролировать выучку ратников и даже слуг. Мне повезло в том, что в Тосано уже имелся свой гарнизон, и начальник стражи внушил мне уважение, и оказался надежным человеком. Когда все бытовые вопросы были решены я с осторожностью стал подбирать управляющих, надеясь, что в один прекрасный день военные трубы вновь затрубят на закате солнца, и неустрашимая конница снова помчится вперед. Несложно догадаться, что ничего такого не произошло. В Свере воцарился мир и покой. Я не буду учитывать мелкие междоусобные стычки, показательное уничтожение разбойников, и прилюдное побивание камнями еретиков. Все это нужно было для того, чтобы укрепить власть Закона и навести порядок. Я ненавидел казни и предшествующие им суды, однако, избежать неприятных обязанностей нельзя, особенно, когда ты уже лорд. Следующим утром, чтобы прогнать меланхолию, и накатившую грусть я объявил, что отбываю на охоту. Взяв малый отряд отлично обученных всадников, я решил не ограничиваться полумерами. Дичь не была целью моего выезда, я лишь снова хотел почувствовать, что все еще жив. Что я не стал послушной ветряной мельницей, выполняющей одни и те же действия из года в год. Гарбарета была не в восторге, что я снова покидаю замок. Не то, чтобы она очень сильно любила меня, но наш союз был выгоден нам обоим. За годы совместной жизни мы успели стать хорошими друзьями и неплохими компаньонами. Ее претензии были справедливы, ведь решать сложные вопросы теперь придется ей одной. - Пока ты «ездишь, чтобы развеяться» тут деревенские маги того и гляди объединяться в гильдию, поднимут восстание, что я тогда делать буду? - Ну, милая, повесь кого-нибудь из них. Лучше не главного, а то у кого же мы будем заказывать амулеты и притирания? - А никак меня священники ведьмой объявят? - Ты же знаешь, что священники – свои люди, и руку кормящую не откусят. Кроме того, я ведь по обыкновению оставляю тебя на доверительном управлении. Гарбарета притворно обиделась, удаляясь в свои покои. Редко чьи жены имели столь обширные права и пользовались всей полнотой власти в отсутствии лорда. Но я не считал это чем-то странным, или же противоестественным, хотя нередко, святые отцы уверяли меня в обратном. На плановой охоте необходимо притворятся практически столь же умело, как и в тронном зале, но среди своих рыцарей и ратников – напрягаться не обязательно. Мой «спасжилет», изготовленный одним из умельцев из далекого королевства Дельфи можно было больше не носить. В Свере считалось плохим тоном среди лордов прослыть худым дрищом. Отчасти и по этой причине, как и потому, что заговорщики обычно пробуют или перерезать горло, или распороть живот, я носил это странное сооружение из нескольких умело скованных округлых пластин и крепко набитой перьями черных лебедей, подушки. Сам себе при этом я напоминал дородную даму, но признаться однажды это сооружение спасло мне жизнь. Теперь опасности были другими. Я быстро и легко облачался в доспехи, не забывая про кольчугу и пластины для ног. Оруженосцы работают быстро, закрепляя наручи, тут одному справиться можно, но времени занимает много, да и не солидно, при моем-то статусе. Эх, гулять – так гулять! Мой конь не самый быстрый, однако, очень выносливый зверь. Без вреда для его силы и здоровья мы я мог бы проскакать на нем от рассвета и до заката, а если потребовалось бы, то и всю короткую летнюю ночь. С мечом я практически не расстаюсь с тех самых пор, как он был жалован мне. Сталь нездешняя, поэтому за все время турнирных поединков и редких дуэлей лезвие получило лишь одну зазубрину, да и то не очень серьезную, по нынешним меркам. Из лука я стрелял не важно, мне необходимо было сильно сократить расстояние с жертвой, чтобы как следует прицелиться, зато я делал это на скаку, прямо с коня, за что успел прослыть кудесником стрелы и лука, хотя, на самом деле, я всего лишь пытался выиграть время таким «неординарным» способом. Но теперь… теперь дичь меня интересовала мало. Скорее, мне хотелось отгородиться на время от повседневной рутины. Побыть подальше от высшего света Тосано, пожить походной жизнью, и кто знает, быть может ввязаться в отчаянную переделку, чего мне так давно не доставало! Быстрые, но радостные для многих приготовления пролетели будто и не было, и вот красивые, точно вылитые из серебра в лучах заходящего солнца мы выметнулись из-под поднятых ворот. Трубы трубили отчаянно, а легкий ветерок трепал флаги на башенках моего замка… и все-таки я любил это место. Человек ко всему привыкает. Я возвращался каждый раз Домой… домой с большой буквы, и радовался тому, что вижу, радовался изменениям, происходившим как в пределах крепостных стен, так и за ними. Но ветер засвистевший в ушах выдул все ненужные мысли. Мы неслись по кромке леса, уходившего вдаль, под копытами наезженные дороги сменялись полями, те перелесками, и в конце концов мы выметнулись на равнину, как я и думал, уже почти стемнело, стоило разбить лагерь у одиноко стоящего дуба с развесистыми ветвями. Мне нравилось это место. Все здесь было как-то особенно правильно, и ручеек, притаившийся меж корней исполина , и свежая сочная зеленая трава, и жирные букашки, а уж быстрые зайцы, как и другая мелкая дичь, так и прыскали из под ног. Дуб служил последним форпостом. Далее на много миль только низкорослый кустарник, да разнотравие. Случайно оказавшийся здесь путник, говорят, мог даже сойти с ума. Древние камни равнины кружили ни одного доблестного рыцаря, но мы, сделавшись местными, как-то ассимилировались что ли. А может большому отряду эти чары были вовсе нипочем. Никогда у меня не уходило более полутора дней пути, чтобы преодолеть эту естественную природную преграду. И столько всего было передумано в этой бесконечной, а нередко и отчаянной скачке. Если древние камни и не были источником неприятностей, то воспоминания вытягивали лучше любого доброго вина. Обыкновенно на второй день мои мысли относили меня во времена середины крестового похода. В то время, когда снискав славу умелого полководца я стал во главе сорока рыцарей, и дабы не ущемлять их достоинство прямо на поле боя был произведен в виконты. С Лерием Сероглазым мы были очень близки. Мне дозволялось обращаться к нему по имени, не добавляя при этом «ваша светлость», и входить в его шатер без особого предупреждения. На утро мы вышли к Фаресету, переправа через Красную реку отняла много сил у людей и животных. Это была решающая битва, в которой крестоносное войско одержало победу. Оставался всего один город. И этот крепкий орешек доверили раскусить мне и моему отряду, доукомплектовав его еще десятью рыцарями, неслыханная щедрость! Я долго не мог уснуть. Я мучался сомнениями, я выстраивал план атаки, отметая один за другим известные схемы… но понимал, что, чем дольше я размышляю, тем более и более бесконтрольной становится вся картина предстоящей битвы. По-моему, в тот момент, когда я уже хотел отказаться от оказанной мне части в мой шатер вбежал оруженосец Лерия со срочным донесением. Мне требовалось немедленно явиться к нему. Главнокомандующий находился в приподнятом настроении, и ожидал меня. Я не знаю, что он хотел от меня услышать, но только я увидел его без доспехов, как голова моя пошла кругом. Настолько он был силен и уверен в себе, настолько подтянут и готов к бою в любую минуту, как понял, что покрываюсь стыдливым румянцем, будто какая-то девица. Но сэр Лерий похоже был привычен к подобной реакции своих вассалов, а быть может, долгая практика изнурительных войн и не более мягкого правления настолько закалила его внутренне, что он просто не подал вида. - Сергей! Я счастлив видеть вас! Завтра вы поведете рыцарей в бой. Это будет последний бой этой святой освободительной войны! Королевство будет единым, и все отличившиеся будут вознаграждены по заслугам! Но более того вы должны ценить свою избранность, ведь в руках господа мы только клинки, прорезающие лезвиями пелену мрака. Его слова воодушевили меня. И я готов был идти хоть в огонь за него, остальное просто не имело значения. Я что-то говорил тогда, смысла всех своих слов, я, конечно, не помню. Кажется, клялся рыцарской честью, что буду защищать его и идеалы христианской армии, что я пойду за ним, точно за светочем новой зари… и другое и прочее… Потом была победа, быстрая, решительная, беспощадная. Фаресет пал. У горожан был шанс, но мы бились слишком яростно и сломили их боевой дух. Здесь же мы устроили пир, а все отличившиеся получили новые титулы. Гуляния все длились, а вино лилось рекой. Выйдя из тронного зала, дабы проветрить голову, я столкнулся с Лерием. Еще несколько минут назад мне казалось, что я слышал его речи и поднимал вместе со всеми здравницу. На самом деле, минуло уже порядком хмельных часов, и теперь он снова был правителем, блестящим полководцем и графом, отвечающим здесь за всех и каждого. - Отчего же вы не пируете, сэр Сергей? Или победа не кажется вам полной? Или вы удручены чем-то? Или награда не оправдала ожиданий ваших? Я был настолько смущен, что не нашелся, что и ответить, но Лерия, кажется, забавляло такое положение вещей. Он увлек меня вслед за собою, делясь смелыми планами насчет обустройства Свере и окрестных земель. А потом мы неожиданно остались одни. Я не заметил ни одного стражника, который следовал бы за нами. Лерий находился слишком близко ко мне, ближе, чем требовал того придворный или рыцарский этикет, и оба мы отлично понимали, что это значит в данных обстоятельствах. Если идет война. Если осадное положение еще не снято. Если последний вражеский солдат еще не брошен в застенок, или не вздернут на виселице, то по закону военного времени старший по званию или титулу, не пренебрегая личными желаниями и возможностями подчиненного, или вассала имеет право утолить голос плоти. Церковь смотрела на такие вещи сквозь пальцы до той лишь поры, пока военное положение не считалось снятым. Я не знал в тот момент стоит ли мне опечалиться, или напротив, сердце мое должно сжиматься в ликовании, что именно меня выбрал Лерий Сероглазый? Или прочитал он в моей душе самые преступные, самые скверные помыслы мои и страсти? Я внутренне был готов к падению. К тому, что скоро умру от стыда. К тому, что не сумею посмотреть в его глаза больше никогда… но все вышло иначе. Так хорошо, как в ту ночь, мне едва ли было когда-то еще. Я проклинал небеса и своих родителей за то, что я был рожден мужчиной, но и благодарил их с той же ревностной отчаянностью. Я стряхнул наваждение. Что-то снова внутренние бесы мои дали волю моей фантазии и чересчур раздразнили воображение. Скоро долина останется позади, все ненужные и грешные мысли будут забыты, или отойдут на второй план. Я снова почувствую скорость, и услышу свист ветра в ушах. Мы со зверем будем почти, что на равных.
Maine Coon: Ты чему-то улыбаешься во сне, а я ловлю последние минуты перед твоим пробуждением. Когда ты вот так спишь рядом со мной, ты кажешься таким беспомощным, что совсем не верится, каким бескомпромиссным и настойчивым ты был вчера, когда преградил мне путь, возникнув на дороге к моему дому. Настойчивые поцелуи, крепкое кольцо объятий и торопливый шепот прямо в ухо… Я слишком соскучился по тебе и у меня не получается сопротивляться. Я так давно не видел тебя… последний раз был больше месяца назад… И за все это время я мог знать где ты и что делаешь только по графику твоих гастролей, однообразным отчетам о прошедших концертах и не слишком частым новостям с нескольких сайтов. Изредка я позволял себе звонки, которые все равно не приносили радости. За эти долгие недели разлуки я каждый раз успевал принять решение, что эти неустойчивые отношения мне не нужны, я проживу и без тебя, привыкну… и больше не подпущу тебя к себе и не дам играть с собой, как с игрушкой. Но вчера ты снова пришел. Как всегда неожиданно, когда я уже успокоился. Тебя не волнуют мои решения, ты как всегда решителен и настойчив. И я, как всегда, сдался под твоим напором, не в силах тебе отказать. Еще несколько минут и ты проснешься. Первые несколько секунд, когда ты еще на границе сна и не соображаешь, где находишься, мне будет казаться, что сегодня все будет иначе и ты хочешь остаться… Но это всего несколько секунд. А потом твой взгляд обретет привычную твердость, уверенность и равнодушие. Ненавижу этот момент. Ты становишься таким чужим и незнакомым, что я каждый раз теряюсь, и, словно в оцепенении, смотрю, как ты одеваешься. Оцепенение спадает тогда, когда ты уже соберешься уходить. И как бы я не пытался остановить или хотя бы задержать тебя – ничего не помогает. Ты легко высвобождаешься из моих объятий, уходишь от поцелуев и неумолимо движешься к двери. Пытаюсь тебя уговорить: «Не уходи… мне очень плохо без тебя… Прошу, останься…» «Нет» – сухой и односложный ответ отдаляет тебя, словно возводя между нами прочную стеклянную стену. Я вижу тебя, стою с тобой рядом, но ты мне не принадлежишь. Ты никогда не был моим. А я… я завишу от тебя… от твоих желаний, прихотей и настроений. Ты приходишь и уходишь тогда, когда этого хочется тебе, всегда получая желаемое. А исчезнув, ты сухо отвечаешь на звонки, игнорируешь просьбы приехать или встретиться. Я не нахожу себе места, но боюсь тебя обидеть и навсегда лишиться права быть с тобой рядом… Сколько это еще может продолжаться? Зачем ты мучаешь меня? Как же я не хочу тебя отпускать… Я задумчиво провожу рукой по твоей щеке… Ты шевельнулся и открыл глаза… Вот он, первый, еще неосознанный и полувопросительный взгляд. Секунда, другая… сейчас ты изменишься… Неожиданно для себя самого стряхиваю оцепенение, прижимаю тебя к кровати, не давая пошевелиться, и накрываю твои губы своими, оборвав возражения на полуслове. Ты пытаешься освободиться, но я не пускаю тебя. Жду, когда ты сдашься и начнешь отвечать… Прервав поцелуй, я внимательно смотрю в твои глаза, и, продолжая удерживать, решительно говорю: «Никуда ты сегодня не пойдешь…»
Дж: Ещё один день из жизни... Я сижу на старом мягком кресле, оставшемся от прежних хозяев квартиры, за компьютером, который упорно отказывается соединяться с сетью (чуть позже придется и здесь установить приличный интернет), курю и смотрю на Лерку.. Он, совершенно пьяный, валяется прямо на полу у моих ног и посапывает во сне. Не помню даже, когда видел его в последний раз в подобном состоянии... И как мы до такого докатились?.. Проснулся я вполне себе с настроением, почти всю вчерашнюю ночь провел за гитарой, и моё утро началось не в привычку часиков с 12-ти. Дел предстояло множество, так что не теряя времени даром, я отправился в магазин. Сегодня как раз обещал помочь Валере с переездом, потому и решил прикупить деликатесов, что бы все это дело еще и отметить. Переезжал он в дом соседний с моим, точнее переезжали мы с ним. Наш предыдущий уголок в эти праздники, уж не представляю каким макаром, обнаружила его жена, без скандала не обошлось, и он, плюнув на все, просто нашел нам новое укрытие. И вот сегодня предстояло собрать все наши, в большинстве все таки его, вещи и выдвигаться в направлении моего дома. Честно говоря, я не очень понимал зачем он выбрал квартиру по соседству. И чем больше я об этом думал, тем больше вся эта ситуация начинала меня нервировать. В один прекрасный момент у меня просто открылись глаза - Ну что же эта сволочь творит-то а? Ведь и так мне уже прохода не дают, за каждым шагом вечно кто-то наблюдает, а теперь... мы же находясь так близко не сможем спокойно сидеть на месте, будучи двумя разнополярными магнитами нас постоянно притягивает друг к другу. В его планы явно входили частые визиты ко мне, и что-то эта мысль совершенно не давала покоя. И эта вечная конспирация... Как же меня всё достало!!! Правда заключалась в том, что подобный расклад означал только одно - скоро, очень скоро всё выплывет наружу! Я не хотел этого. Привык к спокойной тихой размеренной жизни, а тут на тебе... ведь в покое-то не оставят именно меня, всегда во всем виноват я! Надоело до безумия... А ему, видимо, взбрело на старость лет вернуться в нашу молодость.. или адреналина не хватает? И нет что бы тогда, когда я стоял перед ним на коленях и просил остаться... Мы даже собственным действиям не отдаем отчета.. Как я-то всё это допустил? Совсем бдительность потерял... Впрочем, внутренний мрак немного рассеялся, когда я спустя пару часов покорно расталкивал вещи по сумкам, любуясь, как он перематывает скотчем приготовленные коробки. На улице нас поджидала газель, в которую мы и столкали содержимое нашего бывшего тайного места. Покой нам продолжает сниться.. В этот момент зазвонил телефон - уже потеряли дома, так что пришлось бросать Кипелова одного (впрочем, он заверил, что и сам справится). Быстрый поцелуй и бегом к машине, которую всегда предусмотрительно оставлял в соседнем дворе. Я повернул за угол и тут же столкнулся с Холстом.. Вот так встреча... - Приветы, ты здесь какими судьбами? Вот и до чего же хитрющее выражение лица у него! Котяра блин... Стало очевидно, что находится он тут не с недавнего времени.. - Привет-привет. Да так, мимо проходил... Не зря я смотрю, - он мотнул головой в сторону подъезда. - Переезжаете значит? Думать о его осведомленности не возникало никакого желания, и так вся старая Ария знала о наших прошлых отношениях с Кипеловым, оттого в те времена всё и пошло наперекосяк. Мозг переключился в режим пофигизма: - Так и есть, приходи на новоселье, а мне уже пора. - До встречи. И не представляя еще, чем мне эта фраза грозит, я постарался побыстре смыться с его глаз.. Весь остаток дня проносившись по городу, только в 9 часов добрался до его подъезда. Поднявшись на нужный этаж я сразу услышал знакомые голоса из-за двери, а, заглянув в квартиру, понял, что не ошибся. Посреди зала стоял довольный Холстинин, еще два каких-то мужика липли к Валерке, сидящему на диване.. В воздухе ярко ощущались алькогольные испарения. Перематерившись про себя я все таки вошел. Ну так и есть - глаза в кучу, и как умудрились споить трезвенника нашего? По какой-то зигзагообразной траектории он добрался до меня и представил присутствующих. Те тут же прилипли ко мне, как тараканы к китайской отраве и явно отказывались понимать, что мне подобное внимание радости не доставляет, Валерка в это время прикатил холодильник из соседней комнаты и начал канючить, что бы кто-нибудь его подключил к розетке.. Накурили они его что ли чем? Абсолютный неадекват... Я стоял в полном оцепенении пытаясь хоть как-то оценить сложившуюся ситуацию, на одной руке уже повис кто-то из закомых Холста, а эта сучара в свою очеред ухмыляясь стояла в сторонке и наблюдала за всем происходящим цирком. И тут в моем хрупком сознании, что-то надломилось, я вытащил Валерку на кухню, высказал все, что думаю, кажется даже послал его на хуй и вылетел из квартиры хлопнув дверью. Телефон отрубил сразу. Мат-мат и снова мат... я уже много лет не думал одними матами... Долго шарахался по морозу и все никак не мог отойти, дойдя до царицинского парка немного успокоился и решил все таки вернуться. Эгоизм и ребячество... Он всегда мне всё это прощал, с такой лёгкостью... Совесть проснулась. И волноваться за него начал, нельзя было оставлять его одного хрен знает с кем в таком состоянии. Я быстро направился в обратном направлении. Дверь оказалась открыта, на входе я столкнулся с его серыми полными отчаяния глазами... Этот взгляд меня просто с ног сбил. В квартире никого больше не было.. Молча распечатав коробки я достал компьютер и приземлился в кресло. Валера сел рядом и тоже молчал.. ... И как мы до такого докатились? Я записал пару строчек в дневник, взял Лерку на руки и отнес на уже приготовленную нам, наверно, еще днем, кровать. Такой беззащитный во сне.. Ну что же, война, так война.. позже. А сейчас у нас есть еще целая ночь тишины...
Strax: название: Пушкину знаешь? В койку! автор: Strax рейтинг: PG-16 пейринг: Дубинин/Холстинин - Опять ты за свое! Мне не хочется, чтобы Артур знал… - Ну, я не думаю, что он может что-то узнать, даже если он вдруг и слышал что-то. Вряд ли мог подумать, что это мы с тобой… - Петрович усмехнулся, отчего его лицо приняло кошачье выражение. - Все бы тебе…. - Уж скорее он обидится, что мы его с собой не взяли, а фанаток привели. - Блин, тебе уж больше полувека, Володя, а ты все пошлишь, как пацан, не стыдно? Нет? - Ну, не умею я, значит, высоко и художественно! - Пушкину знаешь? В койку! - Тебе бы только командовать… - Раздевайся! - Еще и «раздевайся…», никакого уваж… Владимир Петрович не успел договорить, поскольку оказался прижатым к накрахмаленным прохладным простыням. - Вова, ты слишком много говоришь, - прошептал басист ему в ухо, а после зубами стащил футболку. И жадностью принялся целовать, давно изученное, но такое желанное тело. - Ты чего такой голодный? Кого в зрительном зале увидал что ли? – гитарист еще пытался шутить, или делал вид, что шутит. Для Виталия это всегда было чем-то сродни игре на басу. Иногда ему казалось, что принцип в их отношениях практически такой же, особенно, когда доходит до постели. Стоит задеть нужную струну и зажать нужный лад, найти нужную ноту и «инструмент» ответит тебе взаимностью… - Виталька… - с губ Холста срываются стоны вперемешку с ругательствами. Дубинин действует напористо, не ждет, расточая нежность. Гитарист тщетно пытается подстроиться под все убыстряющийся темп…. - Сволочь… - шипит он, сквозь зубы, утыкаясь лицом в подушку, но ладонь басиста, легко проскальзывает между его ног и мягко сжимается вокруг члена. Виталик замирает и не двигается больше, а томительные секунды капают, покуда гитарист не начинает требовать и извиваться в его руках. Это были уже не стоны, а мольбы и всхлипы, перемежающиеся с проклятиями. А отдышавшись, как после забега Володя жадно впивается в губы Дубинина, будто желая отобрать у того весь кислород. - Сука…. – заключается он, разорвав поцелуй, - где твоя совесть? Басист закуривает. О стыде и совести он имеет смутные представления. - Вова, не кипятись, ты так непристойно орал, что думаю, пол-отеля в курсе… - Да ну тебя… - гитарист немного смущается, но не говорит больше ни слова, точно размышляя над этичностью своего поведения. Затем, видимо, расставив все приоритеты, закидывает ногу на партнера. - Кому-то просто не надо меня провоцировать… - Я? Это когда, это ты со своими «что если…» у тебя двадцать лет, все «что, если…№ - Чья бы уж мычала?! - Иди сюда… - Холстинин прижался к басюге и поцеловал его в висок.
полная версия страницы