Форум » » Слеш и полный бред *(продолжение) » Ответить
Слеш и полный бред *(продолжение)
Io: Вдруг кто не прочел аннотацию: Эта тема создана согласно ст. 28, ст. 29 (п.1 ,п.3 ,п.4 ,п.5) Конституции Российской Федерации, а так же ст. 138 Гражданского кодекса Российской Федерации. Подробно: * Cт. 28 Конституции РФ гласит: каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать собственную религию [….] иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. * Cт. 29 Конституции РФ п. 1 гласит: каждому гарантируется свобода мысли и свобода слова. - Cт. 29 Конституции РФ п. 3. Никто не может быть принужден к выражению своих мыслей и убеждений или отказу от них. - Cт. 29 Конституции РФ п. 4 каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить информацию любым законным способом. - Cт. 29 Конституции РФ п. 5 гарантируется свобода СМИ. Цензура запрещается. * Cт. 138 ГК РФ гласит: в случаях и в порядке, установленных настоящим кодексом и другими законами, признается исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юр.лица на результаты интеллектуальной деятельности […]. Использование результатов интеллектуальной деятельности [….] может осуществляться третьими лицами только с согласия правообладателя. Здесь вы прочтете фанфики и прочий бред, который родился в мозгу правообладателей, не имеет никакого отношения к действительности и представляет собой развлекалово. [more]Он снова приехал домой поздно. Не так, чтобы очень… не так, чтобы Саша уже начал переживать. Рукопожатие. Быстрое объятие. Легкий поцелуй. - Пробки? - Нет. Они не привыкли обманывать друг друга. - Снова те же проблемы? – без злобы спросил ударник. - Да, - откликнулся Валера. - Что ты решил? - Как всегда, ничего. - Вы поговорили? - Нет. - Ты боишься? - Я не знаю. - Я приготовил ужин… - Спасибо, я с удовольствием поем… Саша разогревает картофель с поджаристой золотой корочкой и сочным бифштексом, наливает чай с вишневой косточкой, садится рядом… наблюдая за ним. Потом они вместе убирают со стола. - Ты жалеешь, что все так вышло? - Я не знаю… я просто немного растерян… совсем немного. Но… я решил другое. Все это больше не имеет никакого значения. - Ты думаешь? - Я знаю. Манякин гасит свет, прибавив температуру на котле, берет еще один плед… в феврале-начале марта так морозно, что кажется, звенящий холод пробирает до костей. Он накидывает еще один плед. - Не холодно? - Немного… Саша обнял вокалиста. - Сейчас будет теплее… Валера улыбается, Манякин чувствует это, гладит того по волосам… холодные Валеркины ступни между его ногами… он смеется. Кипелов кутается в его объятия и два пледа, наброшенные сверху… - Тебя согреть? – на ушко шепчет Маня, чуть касаясь губами. Мурашки разбегаются по всему телу вокалиста. Валера обнимает его… - Согрей… В его голосе интрига, обещание сладкой истомы… а может быть… Саша высвобождает его из плена одежды. Лерка притворно капризничает. Руки Манякина ласкают его. Лера чувствует, как жар исходит от его ладоней. Прогибаясь навстречу. Позволяя Сашиным пальцам ласкать, распаляя страсть. Настоящее не уйдет никуда. [/more] Все материалы, представленные в данном разделе не подлежат копированию и несанкционированному с авторами распространению. При выявлении подобных случаев, к нарушившим будут применены меры административного характера. Kipelove.borda
ElisM: Имя: Саша Инверс Деятельность: мой вдохновитель и просто бох...даже выразиться нормально не могу...в общем, вот! http://ficbook.net/readfic/269903 - Стыров/Маврик http://ficbook.net/readfic/141101 - Удалов/Житняков http://ficbook.net/readfic/182852 - Маврин/Максимов и ещё кой-чего... http://ficbook.net/readfic/141164 - кроссовер с Пикником http://ficbook.net/readfic/135046 - аушный кроссовер с Алисой http://ficbook.net/readfic/135035 - куча всякого околоарийского эн-ца...
nigai-kun: А вот еще из найденного) Дубинин/Холстинин http://ficbook.net/readfic/296764 http://ficbook.net/readfic/293286
Io: Приквел к "будни КБЗК" канон *все коммунисты!* Просто наступает такой момент, когда ты понимаешь, что достиг своей планки. До того еще верится, что именно ты спасешь планету, именно ты восстановишь экосистему… кто если не ты? Ты веришь агитплакатам, веришь речам политрука, или… или не совсем веришь, но у тебя еще достаточно сил, желания и смелости, чтобы рискнуть. А я… я просто не очень хотел вступать в партию. Да… с моим званием доктора наук, с очевидными претензиями на собственную кафедру, с полным доверием, с безоговорочной поддержкой я бы мог занять хороший руководящий пост. Я бы мог построить головокружительную карьеру. Возможно, я даже сумел бы, разумеется со временем, претендовать на место в совете, но я выбрал «ссыльную» на Землю. Коллеги крутили пальцем у виска. Профессор Векштейн умолял остаться. - Валера, ты не понимаешь, - говорил он, - такой шанс выпадает нечасто… ты ведь родился на Земле… ты ведь полжизни провел в попытках выбраться оттуда, ты… ты ведь столько сил приложил, и добился своего! И… что же ты? Я мог только пожимать плечами. Поскольку невозможно было объяснить ему, что я не то, чтобы очень верил в скорое восстановление Земли, не то, чтобы надеялся, что я стану героем научного сообщества, но на этой планете был мой дом. На этой планете был дом всего человечества и глупо было бы не попробовать сделать хотя бы что-то. Существенным довеском к «ссылной» был и тот факт, что на Земле я сумел бы заниматься экспериментальной наукой и попробовать на практике все то, о чем на безопасной «Звезде Советов» мог только мечтать. На планетоиде все были просто помешаны на безопасности, мне это надоело так, что в какой-то момент, я поймал себя на мысли, что мне все равно куда бежать, лишь бы подальше отсюда. Так далеко, где меня не станут искать. Так безнадежно, что мне не будут задавать лишних вопросов. Земля была идеальным местом. Мне очень хотелось верить в это. * - О, товарищ, Кипелов! – приветствовала меня товарищ Пушкина. Я отчетливо помнил нашу первую встречу. Улыбчивая и жизнерадостная Рита из безопасников придирчиво рассматривала мои документы и сличала черты лица, отпечатки пальцев и сетчатку глаза. - Лучше быть первым в деревне, чем деревенщиной при дворе? - Разумеется, особенно, если собираешься сделать из деревни неприступный форт. Обменявшись любезностями, мы познакомились ближе только через несколько недель. Товарищ Пушкина оказалась неплохим собеседником. Хорошо понимала в информационных системах,и с удовольствием объясняла мне как и что работает. Тогда инженерный комплекс и эко-комплекс открыто не враждовали, у нас был даже общий коридор с иллюзией оранжереи. Нередко по дороге к своему стенду я срывал несколько ягод красной смородины, и с удовольствием отправлял их в рот, не думая, что те напичканы нанитами и возможно проведут какой-то комплекс опытов в моем организме, а я буду последним, кто узнает об этом. Если узнает. Конструкторское бюро «Заветы Калашникова» было самым крупным из земных КБ. Оно фонтанировало идеями и выдавало до 5% всех новых разработок СССР ежегодно. Это были идеалистические годы. Может быть, лучшие в моей карьере. Потом Министерство Новых Разработок и Комплексного оборудования выдвинуло лозунг «Догоним и перегоним Марс!». И началось. «Растительность» против «фундаменталистов», «информационные технологии» против «био-механиков»… Мне не хотелось снова быть впряженным в бесконечную и бессмысленную гонку, от которой я надеялся отдохнуть на Земле, поэтому я продвинул собственный проект, доказав необходимость изобретения телепорта и технологий, позволяющих «телепортировать предметы и био-массу» и выбил себе несколько бригад рабочих вместе с командой разработчиков. Команду я набирал лично. Не сразу и не со всеми учеными, инженерами и разработчиками удалось сойтись. Но уже к концу года общий контур коллектива был четко очерчен, а взаимосвязи налажены. - Валер, я хотела с тобой поговорить… - Рита появлялась всегда неожиданно, и всегда умудрялась застать меня врасплох. - Товарищ Пушкина? - Есть одна работа, которую некому поручить. Она не совсем научная, хотя это как посмотреть. - Какая работа? - В древнем городе несколько лет назад были взяты образцы биологической массы. Эксперименты био-крыла с ними оказались успешными. Так мы получили группу ортодоксально настроенных существ. - Я не понял… что это были за «образцы»… Рита понизила голос: - Живые люди. - При такой радиации?! - Наша креоника во многом получила такой бурный рост именно благодаря той памятной экспедиции. - Сколько же лет назад это произошло? - Двадцать или тридцать… при современном медобслуживании, сам понимаешь… - Ничего себе у тебя «несколько лет»… - Слушай дальше… в итоге, все образцы были утрачены, остался только один. Нам удалось переформатировать его личность и он получил статус гражданина, легальное прошлое, ну и все такое. - Я думал, что такие процедуры запретили в прошлом веке. - Да… но такой случай. - Мне это не нравится. Куда ты клонишь? - Я хочу, чтобы ты присмотрел за подающим надежды инженером. Общайся с ним, как с равным, хотя он может многого не знать и проявлять агрессию в необоснованных случаях. - Как... почему? Почему я? - Ты был выбран, как самый благонадежный инструмент социализации… - А со мной посоветоваться не хотели? - Я выдвинула твою кандидатуру. - Спасибо, очень рад! - Не язви… это будет увлекательно. Его сознание запрограммировано на встречу с тобой. Надеюсь, что ты проявишь должное терпение. - У меня есть выбор? - Я знала, что ты меня поддержишь! Я эту ночь мне не удалось сомкнуть глаз. Сознание угодливо подкидывало новые мысли-образы о том, что возможно все мы дети «затерянных» или «запретных» городов, просто переформатированы под современную реальность, снабженные для удобства кучей биомеханических устройств и андройдных дополнений. Под утро же я немного успокоился, и все-таки вздремнул около получаса, решив для себя, что как бы там ни было, наука не стала интересовать меня меньше, и если уж такова моя реальность, то другая мне явно не пойдет на пользу. Если же размышлять об этом дольше, так и до психического расстройства доразмышляться можно. В столовой я как-то сразу понял, кто именно будет членом моей команды. Я раньше никогда не видел естественно рыжего цвета волос. Мои встроенные сенсоры четко фиксировали подобные изменения, так как я не терял надежды на создание семьи, и, разумеется, не хотел перепутать девушку андройда с настоящей девушкой. - Добрый день! – молодой человек сам подсел за мой столик, - меня зовут Сергей, я недавно поступил на работу в КБЗК и не знаю толком к кому следует обратиться за разъяснениями. Я кивнул, подал ему руку и представился. Знакомство, состоявшееся вот так просто и в тоже время, подстроенное безопасниками, очень скоро принесло неожиданные плоды. Я запретил себе думать о том, откуда был родом пришелец и, следуя совету Риты, относился к Сергею, как к равному. Он оказался действительно талантливым инженером и мы продвинулись довольно далеко в вопросе разработки и изготовления изолирующих материалов высокой прочности. Но самым главным было даже не это. Самым главным было то, что нам удалось подружиться. * - Я сто лет не пробовал настоящего чая, признайся, это контрабанда или новая разработка «растительности»? - Нет, это просто наши заслуги оценены руководством, понимаешь? - Типо усиленный паек? - Угу... Мы пили чай, трепались о межпланетных круизах. Все как всегда. - Ты не хотел бы посетить Сонную долину? – неожиданно спросил он. - Никогда не думал об этом… - Мне кажется, это было бы очень полезно, учитывая, что у тебя скоро отпуск. Знаешь… провести денек-другой в барокамере, посмотреть на то, какой была наша планета много столетий назад? - Это все очень похоже на искусственную стимуляцию мозговой активности. Эффект похож на наркотический, боюсь, что это может иметь немного иные последствия, чем ты рассчитываешь. - Да, но не обязательно все время торчать в зале модульной реальности, там масса других развлечений! Восьмибитные компьютерные игры, программирование на перфокартах, текстовые бродилки… - Сергей! Между прочем, такие явные намеки начальству не приветствуются в приличном обществе. - Я не знаю, что ты имеешь в виду! – его карие глаза смеялись, и я не видел причин, чтобы не согласиться на его предложение. Отчеты были сданы, бонусы получены, перспективный товарищ Холстинин оставлен замом. Вообще я нередко задавался вопросом, что заставило собраться вместе таких талантливых и перспективных молодых ученых! Виталий, Володя, Саша… все они были выдающимися личностями в своих областях. Может быть, им просто немного не повезло. Неужели это самое «немного» заставило их прекратить дерзания и остаться на Земле? Мне хотелось верить в иное. Мне хотелось верить в то, что всем им была небезразлична судьба колыбели человечества. - Ты знаешь, что ты идеалист, Лерик? - Почему? - Потому, что остаешься в КБЗК, несмотря на то, что мог бы спокойно болтаться в космическом центре Советского союза. - Мог бы, но не вижу смысла… в том плане, что каждый должен быть там, где ему нравится. - Может… Мы валялись под искусственным солнцем и рассуждали о человеческих ценностях, морали и этике. Впервые за долгое время я чувствовал себя действительно отдохнувшим. - Лерик… давай сходим сегодня в машинный зал, я хочу посмотреть какие-нибудь интересные сны и поиграть в текстовые бродилки. - Ты хочешь посмотреть какой-то сон вместе со мной? - Да, было бы неплохо. Я согласен быть наблюдателем, потому, что даже не знаю, что мог бы представить теперь. Я уже почти восстановился. Мои биоритмы свидетельствуют о повышении метаболизма. - Даже так… что ж… хорошо. Мне не претило такое панибратство. К тому же, Сергей знал место и время, когда можно было перейти с делового диалекта на социально-адаптированный. Тем же вечером мы выбрали несложные барокамеры с минимумом биомеханики. Это было весьма приятное чувство, когда тело погружалось в теплую соленую воду, к пси-центрам прикреплялись специальные нано-контакты и привычный мир переставал существовать. Я показывал Сергею свое прошлое и те истории, которые мне довелось слышать от деда и прадеда. Товарищу Маврину нравилось смотреть картины моей жизни, и картины про Последнюю войну. Он почти ничего не помнил из школьной программы. Мне была известна подлинная причина его «забывчивости», но я обещал себе не говорить с ним об этом. Сновидения сменяли друг друга. Все шло неплохо, пока мы пребывали в университетском корпусе в выделенном нам пространстве. Сергей с интересом наблюдал за новыми ощущениями и осматривал окрестности. Я не стал мешать ему, хотя и знал, что мысле-форма может стать иной, чем вначале. Мне не было страшно, ведь алгоритмы заложенные во мне программой образования позволяли участвовать в таком процессе опосредовано. Но я не мог и предположить, что все произойдет иначе. Я очнулся в барокамере, поскольку во сне сделалось холодно. Любое тактильное ощущение в таком случае, является нарушением процесса и мозг автоматически вывел меня из состояния искусственного отдыха. Сергей находился в моем отсеке. Он был обнажен и странная решительность горела в его взгляде. - Ты показал мне достаточно… - сказал он, - только видел я другие картины, смотря на твой мир из-за стекла реальности. - О чем ты? Я не смог понять, каким образом мы оба оказались в барокамере. Товарищ Маврин был намного сильнее меня. Даже напичканный биомеханикой мой организм не справлялся с подобной нагрузкой. - Ты просто не помнишь… А когда он прикоснулся к моему лицу губами, я думал, что умру. Показатели полового влечения, обыкновенно выставленные на минимум во время работы и деловых встреч, сорвало по счету раз. Псимволы перед глазами сменяли один другой, и спустя секунду я понял, что система на функционирует. Электроды просто сгорели. - Что ты будешь делать теперь? – его глаза блеснули в темноте, под нами плескалась вода, и я знал, что не сумею противопоставить ничего его напору, и рвущейся на волю животной страсти. Я боялся признаться себе в том, что это был самый замечательный момент нашего отдыха, и в том, что я ни единой секунды не пожалел о том, что согласился на поездку, и косвенно согласился на физиологический контакт с товарищем Мавриным… а был ли у меня выбор? Или? Разумеется, что как только мои биомеханические слоты включились я отформатировал кластер памяти Сергея, следуя инструкциям товарища Пушкиной. Я не стал вдаваться в подробности, но выключенный голограф, полагаю, сказал Рите больше, чем все мои самые убедительные слова. Я поступил нехорошо. Я поступил в корне не правильно, но я не мог позволить этому животному архаизму получить власть над нашими телами, а, следовательно, и разумами также. Нам следовало закончить проект, и может быть потом, я бы смог вернуться к обдумыванию этой темы. Но не теперь. Теперь слишком рано. Подумав, я не стал удалять собственные воспоминания. Слишком силен был соблазн, слишком велики опасения, что подобное не повториться. Душа моя, разрываемая противоречиями трепетала, но я старался не подавать вида. Кажется, пока выходит как нужно. Может, еще поэтому я так привязан к Земле? Со мной нигде и никогда не происходило столько волнительных событий.
nigai-kun: Поздравляем, вы попали!.. Дубинин/Холстинин, бред и ересь. И еще "кроссовер" с пелевинской "Желтой стрелой". -Виталь, а Виталь? – кто-то настойчиво тряс меня за плечо. – Я все понимаю, но сейчас не время спать… -Ну чего тебе? – приоткрыв один глаз, я сразу же увидел Холстиинина, крупным планом. -Ты можешь мне сказать, где мы? Приподнявшись на локтях, я огляделся: -В поезде… -Это и ежу ясно, что в поезде! – Вовка падает на сиденье напротив. – Как мы сюда попали? Ты что-нибудь помнишь? Честно пошевелив извилинами, понимаю: не помню ни-че-го. Ничего, что касалось бы поездов. -Может. мы на гастролях? – предположил я, также садясь на сидении. Оказалось, я лежал на «голом» матрасе и подушке, которая успела растерять половину перьевой набивки. Второй «постельный комплект» в свернутом виде лежал на верхней полке над Холстининым. -Исключено, - помотал тот головой. – Во-первых, мы еще даже альбом не записали. Во-вторых, у нас теперь свой автобус. И в-третьих, во всем вагоне больше нет никого из ребят. Последний аргумент был спорным, но я все равно понял, что неправ. Ничего, хоть отдаленно похожего на мои вещи, не наблюдалось. Я даже встал и специально залез под сиденье – пусто. Только на столе стоит бутылка минералки, да лежат два билета. Это все, не считая одежды и обуви. Хорошо, кошелек на месте… Некоторое время мы сидели молча. Поезд уютно потряхивало, где-то бормотало радио. За окном стоял густой туман – ничего не разглядеть. Только изредка оттуда выныривали столбы, чтобы тут же исчезнуть. -Интересно, сколько времени? – подал голос Вовка. По-привычке бросив взгляд на левую руку, я обнаружил там еще и часы. Живем! -Полвосьмого. -Хм… - он скосил глаза в сторону окна, - судя по всему – утра. -Ага, - я тоже посмотрел в окно. На секунду из тумана показался очередной столб – и унесся дальше. – Слушай, Вов. Мы идиоты. -А ты сомневался… И в чем это выражается? -Мы ведь в поезде, так? А в любом поезде есть проводник! -Ну да, есть, - усмехнулся гитарист. – Предлагаешь спросить у него, как мы сюда попали? -Владимир Петрович, ты нынче тупишь! Спросим, далеко ли мы уже от Москвы и где следующая остановка. Холстини задумчиво смотрит на меня, потом кивает: -Давай спросим. Действительно, тормозит… ~~*~~ У проводника оказалось пусто. В смысле, никого не было. А вот в туалет уже образовалась небольшая очереь немного подумав, встал за женщиной лет тридцати. -Ой, а я вас раньше не видела! Новенький? –по интересовалась она, оборачиваясь ко мне. Что за детский сад, позвольте спросить? -Э… да, - кивнул я. В каком это смысле «раньше не видела»? -Тогда давайте знакомиться! Анна, - улыбнулась она. -Виталий, - я улыбнулся в ответ. – А это – Владимир. -Очень приятно. -Скажите, анна, - беспардонно встрял Холст, - а где может быть проводник? -А что, на месте нет? – спросила новая знакомая. – Вы подождите немного, к девяти точно появится. -Ну, тогда подождем, - согласился я. – А вы куда едете? -Как это куда? – безмерно удивилась Анна. – Я никуда не еду… На этом разговор прервался – подошла ее очередь. Изумленно взглянув на Холста, обнаружил, что тот тоже ничего не понимает. Через некоторое время появляется проводник: парень лет 25-ти в зимней форме. -Новенькие? – приподнял брови он. -Э… да. Мы хотели спро… -Пойдемте, - не стал слушать он. Зашел в свой отсек, достал два комплекта постельного белья в запаянных пакетах и сунул мне в руки. Потом поставил на стол два стакана в металлических подстаканниках и положил две ложки. -Меня зовут Евгений, - представился проводник. – Если возникнут какие-то проблемы, обращайтесь: помогу, чем смогу. Ресторан через два вагона на восток и через семь – на запад. -Евгений, скажите пожалуйста, - обратился к нему Холст, - куда едет этот поезд? И далеко ли мы от Москвы? -От какой Москвы? – нахмурился тот. – Это «Желтая стрела». ~~*~~ -Ты чего меня так резко утащил? – негодовал Вовка, меряя шагами купе. – Мы же так и не выяснили, где находимся! -Три шага вдоль, полтора – поперек, и снова три – в обратную сторону… -Выяснили… я тут вспомнил кое-что, - я расслабленно завалился на свое место и закинул руки за голову. – Если это действительно «Желтая стрела», то… -То что? – не выдержал моей паузы Холст. -То нам пиздец! – припечатал я, закрывая глаза. -В каком смысле? -Есть у Пелевина книжка с таким названием… - начал объяснять я. На объяснения ушло часа два: оказывается, Холстинин и знать не знал про Пелевина. Бойкот современной литературе? Ну-ну… -Погоди, - прервал меня Холстинин под самый конец рассказа, - а не по этой ли книжке Рита недавно текст выдала? -По ней самой, - кивнул я с улыбкой. -О, Рита спец по всякой мистике! Что там по тексту? Разбить окно?.. Заметив, что Вовка начал оглядываться, я поспешно сел. Не хватало только, чтобы он из окна выпрыгнул! -Вов, тут нам Пушкина не поможет! Это ее «разбей окно» - не более чем для рифмы и динамичности сюжета. А в книге поезд остановился сам. -Ладно, ладно, - вздохнул гитарист, прикрывая глаза и откидываясь на сиденье. – Доверимся первоисточнику. И вообще, неужели ты подумал, что я из окна собираюсь выпрыгивать?.. ~~*~~ Двенадцать часов спустя мы снова сидели в этом купе. За день успели познакомитьсяс половиной вагона и сходить в оба ресторана. В западном цены оказались намного выше, чем в восточном. Тут еще и работать надо… Хм. -Ну, и что теперь? – устало спросил Вовка, с тоской глядя на свернутый матрас. -А что теперь? – я только пожал плечами. – Лично я ничего не могу поделать. Так что лучше всего в нашей ситуации – не поддаваться панике и попытаться устроиться. И надеяться, что этот чертов поезд когда-нибудь остановится. -Вот именно! – Холст яростно дернул угол пододеяльника, который натягивал на тонкое шерстяное одеяло. Раздался треск, но ничего не порвалось. – А если он никогда не остановится?! Тогда что? -А ничего! Будем тут сидеть. Если повезет, помрем раньше, чем скатимся в пропасть. -Черт! – он раздраженно швырнул наполовину «одетое» одеяло на сиденье. – Я не хочу тут торчать всю оставшуюся жизнь! -Тогда прекращай строить из себя пессимиста и начинай надеяться на лучшее! – я треснул кулаком по столу так, что подпрыгнула бутылка с минералкой. – Я, между прочим, тоже не хочу здесь оставаться ни секунды. И уж тем более – выслушивать твои истерики. -Мои истерики? – тихо спросил Холст. Спокойно так… - Что ж, извини. ~~*~~ Примерно полчаса мы строили из себя оскорбленных невинностей, отвернувшись каждый к своей стенке. Колеса поезда мерно стучали на стыках рельс, вагон мерно потряхивало, за окном уже совсем стемнело, и не было видно даже столбов. Даже фонари не горели. В конце концов мне надоело валяться и молчать. И спать не хотелось. Поэтому я встал и тихонько подошел к Холстинину, благо за стуком колес шагов слышно не было. Он не спал, хмуро смотрел на стену, обитую красным дерматином. Я осторожно присел на край матраса и тронул его за плечо. Холст раздраженно дернулся, но поворачиваться не стал. -Вов, не сердись, а? В ответ – хмурый косой взгляд. -Ну, я ведь правду сказал… Вздохнув, Холст все же сел, при этом многозначительно посмотрев на потолок. Какое-то время молча смотрим друг на друга. -Ты тоже извини, - наконец сказал он шепотом. И посмотрел на меня этим своим взглядом, чуть прищурившись. Широко улыбнувшись, я сгреб Холста в объятия… …И так и не понял, кто первым это начал. Просто в один момент обнаружил, что целую его… или он меня? Это не важно, важно то, что никакого сопротивления не было. Добровольно… «Бля, я же не…» - мелькнула мысль. И тут же пропала. Мало ли, чего я «не», сейчас главным было не это. Главным было то, что у Вовки мягкие губы, горячие руки и вьющиеся волосы, в которые так приятно зарываться пальцами. И запах… тоже приятный. О Боже… -Виталь, - раздался шепот в темноте, у самого моего уха. А я и не заметил, что свет погас… - Виталь, я же не… -Т-с-с, - пальцами левой руки я накрыл его губы. – Это сейчас ни к чему. Я тоже, знаешь ли… ~~*~~ Первое, что я понял, проснувшись, - мы все еще в поезде. Все тот же перестук колес, то же мерное покачивание. Второе – вчерашний вечер мне не приснился. Потому что лежал я на самом краю, а под бокой обретался кто-то большой и теплый… Резко сев, я ударился головой об столик. Звонкое «БАМ-МС!» - это упала бутылка. Холстинин спал, прижавшись спиной к дерматиновой обивке. Громкие звуки его не разбудили, но лицо не разгладилось даже во сне, тревоги не исчезли. Я дотронулся рукой до его волос, провел пальцами по щеке и вздохнул. Все, что было вчера, я прекрасно помнил и не чувствовал никакого стыда или отвращения. Непонимание – да, оно было. Но просто потому, что раньше я за собой ничего подобного не наблюдал. И… мне понравилось?.. Тряхнув головой, я посмотрел на часы; было полдесятого. Мда… осторожно встав, чтобы не разбудить спящего друга, я сходил в туалет а заодно и за кипятком. Вернулся спустя четверть часа. Холст уже проснулся и сейчас сидел, сгорбившись, на моем месте. Я поставил перед ним стакан с кипятком и сел напротив. Даже представить боюсь, что он сейчас думает и как себя чувствует… -Чаю хочешь? -Хочу. Виталь, - он посмотрел на меня исподлобья, как-то пришибленно, - мне… не приснилось? Я мог соврать. Мог, но что бы это дало? Мое молчание сказало все за меня. -Я надеялся, что проснувшись, окажусь дома, - резко сменил тему он. – Что все это сон, не более. Никаких поездов не будет,а будет диван и гитара в углу. -Я тоже… надеялся, - ответил я, тяжело вздыхая. – может быть, я действительно все еще сплю, и ты мне так странно снишься? Кстати, о птичках… Есть одна бредовая мысль… Да, мысль была. Крайне бредовая, чего уж там. И в голову мне пришла… там, где обычно в голову всякие мысли приходят. Но почему бы не попробовать, раз уж других идей нет? -Какая? -Сделать все то же самое, что в книге написано. И при этом усиленно думать о смысле жизни. -Ну, давай, - пожал плечами Холстинин. – А что там написано? -Надо залезть на крышу, а потом сходить в конец поезда. ~~*~~ На крыше было пусто. По крайней мере, на нашем и соседнем вагонах. Только далеко на западе виднелось какое-то шевеление. А еще было ветрено, очень. Ветер был настолько сильный, что едва не сбивал с ног. -Ну, куда теперь? – спросил Вовка, плотнее запахиваясь в косуху. Ветер нещадно рвал волосы, уносил назад звуки так, что приходилось напрягать горло и вставать между ветром и собеседником, чтобы хоть что-то услышать. Ко всему этому добавлялся страшный грохот, какой обычно бывает вблизи всех железных дорог. -Пошли туда! – показал я в сторону, где была замечена «жизнь». На запад. Плохо, что на запад – ветер встречный. Мы пошли по крышам, загаженным птицами. Ветер дул с такой силой, что для каждого шага приходилось затратить куда больше энергии, чем обычно. Я не уставал благодарить все высшие силы, какие только есть в этом мире за то, что места сочленения вагонов у этого поезда оказались перекрыты. А то, в качестве приключения, нам мог бы попасться поезд образца американских мультиков; тогда мы не ушли бы дальше собственной крыши. Не скакать же нам, в самом деле, через метровые дыры в таких условиях! Здравый смысл подсказывает, что быть такого не может, и открытая сцепка в пассажирских вагонах – это прошлый век… но вдруг? До «обитаемых» крыш дошли примерно через полчаса, но совершенно неясным оказалось что мы тут должны делать. Отдыхать, разве что. Я огляделся. Вот с правой стороны, в полуметре от края, сидит девушка, подставив лицо ветру. И как ей не холодно, на железяке-то? Чуть поодаль какой-то старик в рваном ватнике мучает аккордеон. Спрашивается: зачем? Мелодию, как и все звуки, тут же уносит ветром, лязг колес заглушает все остальное. Я сумел различить лишь обрывок «Калинки-малинки», да и то… Рядом со стариком стоит парень в сером пальто. Больше людей нет: то ли ушли уже, то ли и не было их. Едва мы подошли к вагону, как старик встал и, дойдя до противоположного края крыши, исчез в люке. Следом за ним нырнул аккордеон. Девушка, встав с крыши и взяв под руку молодого человека, молча увела его дальше на запад. -Дальше что? – прокричал Холстинин, вставая передо мной. Чтобы было лучше слышно, подошел почти вплотную. Черт… -А мне откуда знать? – напрягая связки, ответил я. – Отдохнем и назад пойдем! Я быстро отдвинулся, стараясь не смотреть на Вовку. Потому что непонятно откуда вдруг появилось смущение: то ли встал он слишком близко, то ли посмотрел как-то не так. Хотя смотрит он всегда не как обычные люди. Стоп. Это еще что за?.. А, к черту все! Что я, девчонка-восьмиклассница, чтобы смущаться да взгляды ловить?.. Развернувшись, я было собрался двинуть в обратном направлении, но вдруг почувствовал, что меня схватили за рукав. Вовка о чем-то спрашивал, крича изо всех сил; было видно, как напрягаются мышцы на его шее. Но до меня долетело только: «…нишь… ой… он…» Я помотал головой, показывая, что ничего не услышал. Вздохнув, Холст снова подошел ко мне вплотную и, обхватив руками за шею, проговорил в самое ухо: -Виталь, ты помнишь, где наш вагон? -На восток же, - удивился я. -Это-то я знаю . Какой по счету вагон, не знаешь? -Во бля… - выдохнул я. Когда мы шли, я как-то не озаботился подсчетом вагонов. -Вот и я не знаю, - вздыхает Холстинин. Дыхание обжигает ухо и щеку. -Давай тогда по времени смотреть, - предлагаю я, стараясь выбросить из головы всякие ненужные сейчас мысли. – Мы сюда шли полчаса. -Ага. Но ветер дул в лицо и тормозил движение. А теперь будет дуть в спину… -Вов, не занудствуй. Ну ошибемся парой вагонов – и что? -Ладно. Засекай. Повернули обратно. Ветер теперь подстегивает резкими порывами, толкает в спину; приходится идти аккуратно, чтобы не оступиться ненароком. В какой-то момент, не удержавшись, я осторожно коснулся Вовкиной ладони и, не встретив сопротивления, взял его за руку. Детский сад, совковая началка, да и опасно – все это я прекрасно понимал. Но так я чувствовал себя… увереннее, что ли? Полчаса и сколько-то там вагонов спустя, плюнув на все встречные-поперечные ветры, мы спустились в поезд. Как ни странно, почти не промахнулись: наш вагон – на один западнее. ~~*~~ Мы пили горячий чай, сидя в своем купе. Руки, красные и холодные после прогулок по крышам, не могли отогреться о стакан с кипятком. В щель в окне нещадно дуло. -Вов, - окликнул я гитариста, - пытаясь хоть как-то отвлечься от пробирающего до костей холода. – А ты о смысле жизни думал? -Сейчас или вообще? -На крыше. -Нет, - признается Холст. – Я думал несколько о другом. А ты? -И я нет. -Ну и хрен с ним. -А о чем ты думал? – что называется, ляпнул не подумав. Холстинин какое-то время смотрел на меня, потом, набрав в грудь побольше воздуха и отчаянно усмехнувшись, вместо ответа сел рядом со мной и тихо произнес: -Здесь очень холодно, тебе не кажется?.. ~~*~~ Почти неделю мы ничего не делали для того, чтобы выбраться. Причина проста: на следующее утро к нам ввалился проводник и заявил, что нашел нам работу. Проверять электрощиты и проводку. Вспомнили студенческие годы, называется. Зато и кормили бесплатно. В общем, спустя неделю напряженной работы нервы у нас были на пределе. Вовка не выдержал. -Виталь, - услышал я его голос поздно вечером в темноте, когда свет погас во всем вагоне и я почти спал. Тихий шепот гитариста прозвучал как гром. – Ты спишь? -Кажется, да. А что? -Слушай, я так больше не могу. -Что именно? -Сидеть сложа руки, вот что! Ты вроде говорил, что можно еще в конец поезда сходить. Так пошли! Завтра, прямо с утра. -Слушай, Вов, - мне было тяжело это говорить, но иначе просто было нельзя. Не скажи я это сейчас, все было бы обманом и даже больше – самообманом. – Я ведь действительно не знаю, подействует ли то, что мы повторим сюжет. Может быть, этот чертов поезд вообще не останавливается… -Виталь, - прервал меня Холст, - неужели ты думаешь, что я этого не понимаю? Но и сидеть и просто так ждать я тоже не могу! Я увидел, как в темноте блестят его глаза. Это на небе взошла полная луна и, пробившись сквозь туман, освещала купе. Вздохнув, я сел – сон как рукой сняло, а валяться просто так не хотелось. Странно, конечно, но и фиг с ним. -Ты чего, - Вовка удивленно приподнялся на локте и повернулся в мою сторону. -Ничего. В туалет схожу. Выйдя из купе, я действительно двинулся в сторону туалета – больше просто некуда было. Встал у окна, прижался лбом к холодному стеклу. Что за хрень со мной творится? Почему я вдруг начал обращать внимание на такие вещи, как блестящие в лунном свете глаза? Почему, черт возьми, мне хочется обнять мужика?! И ладно бы только обнять… А то, что мужик этот – Володя Холстинин, старый друг и коллега с незапамятных времен, дела не меняет. Даже наоборот… Со злости двинув кулаком по холодной, обитой пластиком стене, я все-таки зашел в туалет и умылся. Вернувшись, застал Вовку не спящим. Он сидел на моей кровати и барабанил пальцами по столешнице. -Знаешь, что я тут вспомнил? – заговорил он, не поднимая головы. – Помнишь, перед Новым годом мы всей толпой завалились к Пушкиной на чай? -Помню, - ответил я, садясь рядом. А ведь собирался – напротив… -И начали обсуждать литературу. -Так… было дело… -И кто-то ляпнул: «Хотелось бы в книгу попасть.» -Это Маврин выдал, - хмыкнул я. – И, кажется, идею горячо поддержали… -Особенно Рита. -Бля! – вот тут до меня и дошло. – Но как такое возможно? -Я похож на практикующего мага? Откуда мне знать… - Вовка провел рукой по волосам и откинулся на обитую дерматином стену. – Но факт остается фактом. Так что твоя идея не лишена смысла. -Думаешь? Ну, тогда завтра пойдем на восток, - согласился я. Некоторое время мы сидели молча. Я закрыл глаза, и потому только слышал, как Холст шевелится или еще что. Потом почувствовал его ладонь, слишком близко от моего бедра. -Вов… может, не надо? Поздно. Не знаю, может быть, тогда начал все же он? Хотя… какая разница, кто начал, если я уже зарылся пальцами в его волосы, а по футболкой чувствую его горячие ладони? -Извини, - услышал я в какой-то момент. – Сам не понимаю… ~~*~~ Просыпаться было тяжело. Голова ощущалась как пустой чугунный котел, в глаза словно песка насыпали. В общем, как после весьма бурной попойки. «Приятным» сюрпризом оказались боль в пояснице и насморк. Открывать глаза не хотелось, но упорное ощущение, что что-то не так, заставило. Долго пытался понять, почему меня удивляют потолок и бежевые занавески на окне.Потом, неизведанными путями Мысли, до меня дошло… Я ж дома! Один, потому что жена с тещей и детьми уехала в какой-то санаторий. Никаких бутылок с минералкой и столиков над головой, никаких проводников и обитых дерматином диванчиков, ничто не постукивает и не покачивается, никакого Холста… и еще гитара на стене, обычная классическая гитара. На часах одиннадцать. Среда. Хм… репа в два. Нормально, успею. Интересно только: вся эта галиматья мне приснилась или как? И если да… блядь. ~~*~~ На студию я пришел первым. Странно. Обычно первым прибегает Холстинин, трудоголик несчастный. Остальные потягиваются постепенно, а Вовки все нет. Наконец, и он приполз, иначе не скажешь. Лицо помятое, хайр не расчесан и кое-как забран в сбившийся хвост, под глазами – круги… -Если бы я не знал, что ты с компом на «Вы», то подумал бы, что ты всю ночь в «стрелялки» резался, - пошутил звуковик. -Спал плохо, - поморщился Холст в ответ. -Это мы заметили, - хмыкнул Теря. – Девочки? -Поезда. Кошмары. Похоже, не приснилось. Но расспрашивать Вовку о подробностях я не стал. И что-то говорить на эту тему – тоже. Во время репетиции я несколько раз ловил на себе странные взгляды Холста, но только ободряюще улыбался. Если все это мне не приснилось, то пусть хоть он считает это дурным сном. А если приснилось… тогда ему тем более не обязательно знать о моих странных нездоровых фантазиях. ~~*~~ А в это время в квартире великой русской рок-поэтессы случилось следующее, незначительное вроде бы, событие. В «рабочем кабинете» - небольшой комнатке, заставленной вдоль стен стеллажами с книгами, артефактами, статуэтками и курительницами благовоний, пришла в себя Маргарита Пушкина и удивленно огляделась. «Что вчера было?» - билась в голове мысль, не желая никуда исчезать. И было от чего. На полу, освобожденном от ковра, мелом была вычерчена пентаграмма. По внешнему контуру круга, в который она была заключена, проходил еще один контур – высыпанный солью. В центре лежали дубининские перчатки, холстининский шарф, «Желтая стрела» Пелевина и огромный ловец снов. В самой комнате было душно, чувствовался отчетливый запах ладана и гвоздики. На столе стояла пустая бутылка коньяка. -Вот ведь, - вздохнула поэтесса. – Теперь еще соль сметать и мел оттирать. Она уже давно привыкла к подобного рода случаям и не испытывала по этому поводу дискомфорта. После таких пробуждений стихи писались просто замечательным образом. END.
Падающая_в_небо: Дождь. Дождь. Дождь. Рухнул блестящими нитями. И всё растворилось, отодвинулось, скрылось за шумом влажного сумеречного воздуха. Светящиеся окна. Светящийся циферблат часов. Секундная стрелка выпрыгивает из предыдущего момента на новое деление. И капли тоже начинают светиться, упав на стекло и размазав изображение. Ждать тебя. Как будто сейчас откроется дверь из другого мира, очередная капля рассечёт пространство, оставив в нём кривой надрез. И оттуда конечно выйдешь ты. Иначе и быть не может. Случайностей не бывает. И не может быть случайных встреч, и не существует случайных слов. Прости мою бесполезную гордость, прости моё болезненное самолюбие, прости мне меня. Обнимать, прижиматься губами к мокрым от дождя щекам, целовать твои руки. В последний раз. Когда каждая черта врезается в память как высеченная в мраморе. Когда жадные, безумные, отчаянные поцелуи застывают на губах. Прощаться навсегда. Запомни мою улыбку, забудь мои слёзы. И упасть. На колени. В темноту, провожая тебя взглядом. На мокрый асфальт, в котором всё ещё отражается небо. Небо для птицы, которая больше никогда не взлетит.
Io: Автор: Саша_Инверс Бета: L.Heitz Фэндом: Ария Персонажи: Маврин/Кипелов, Холстинин, Дубинин, Удалов, водитель автобуса Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш (яой), Юмор, Повседневность, Стёб Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика Размер: Драббл, 2 страницы Кол-во частей: 1 http://ficbook.net/readfic/344252
карде: У Валеры странное худое лицо, на котором почти не отражается возраст: то ли рано состарившийся парень, то ли хорошо сохранившийся мужчина. Почему-то мне видится первое. Я вообще люблю смотреть на него, подмечать жесты и мелочи. То как он заправляет за ухо выбившуюся прядь, закуривает, листает газету, улыбается. Мне нравится его улыбка, такая же неуловимая, как он сам: растерянная или вежливо-глумливая когда недоволен. Наблюдать за ним стало потребностью. Это началось давно: группа гастролировала. Много. Успешно. Переполненные залы, восторженные отзывы. Но внутри назревал конфликт, раскалывавший нас изнутри. Разлад между Риной и Мавриным достиг логического конца - ухода Сергея. Вокалисту в этой истории досталась безблагодатная роль призового кубка. Оба претендента были ему близки, и он страдал от невозможности выбора между любимой женщиной и старым другом, пытался найти компромисс, но дело неизменно заканчивалось упреками с обеих сторон. Меня же раздражали и мой бывший шеф, и нынешний директор. Я знал не только внешний слой мавринского отношения к Валере. Свечку никто не держал, но слухи об ориентации Сергея нашего Константиновича ходили давно. А начав играть в его группе я понял, что это не только слухи. Нет, я не гомофоб, но ловить на себе томные взгляды начальства и выслушивать его же сравнения собственной внешности с внешностью несостоявшегося любовника... Удовольствие ниже среднего, поверьте! То, что роман не состоялся, я понял, когда мы начали играть с Кипеловым. Валера был дружелюбен, мил и совершенно спокоен. А вот Рина... Она поняла все быстро и стала защищать, то что считала своим. Собственно это меня и бесило: две собаки вокруг добычи. И Кипа мне было искренне жаль. Мое трепетное отношение к его образу певца слилось со справедливым желанием успокоить и защитить и, наконец, проросло в потребность владеть. Ооо, я вполне понял Сергея! Было в Валере нечто уязвимое, хрупкое, возбуждающее что-то темное глубоко в сердце. Я старался проводить с ним побольше времени, рассказывал, чего я хочу от альбома и группы, с интересом (клянусь, искренним!) выслушивал его. Мы стали довольно близки, но меня это не удовлетворяло. Именно тогда появилась потребность наблюдать за ним, подмечая все мелочи. Весной 2006 группа много гастролировала. Вечно занятый на десятках проектов Смольский часто забивал на наши концерты и мы выступали вчетвером. У Рины были сложности, и она так же часто оставалась в Москве. Все это не лучшим образом сказывалось на нас. Вот и в одном из городов нам предстояло возвращаться в холодную гостиницу. Меня радовало только то, что номер предстояло делить с Валерой. -Леш, помоги-ка, - он вышел из душа в одном полотенце и теперь пытался распутать волосы на макушке. -Иди сюда, - Валера прошлепал босиком к моей кровати и уселся, поджав ноги. -Ты простынешь так, надо посушить, - достав фен, я принялся за дело. Распутывая влажные пряди, я думал о том, какая белая у него кожа. А вот вид усталый - неудачный тур его порядком вымотал. - Нам надо подыскивать кого-то постоянного. - Надо, - он зябко передернул плечами. - Задоре позвоним. - Может тебе чаю заказать? - Не стоит, сейчас лягу и согреюсь. Я скептически хмыкнул: его наплевательское отношение к таким вещам мне не нравилось. Он вообще был на редкость беспечен. Возможно, именно это в нем и привлекало: детская простота, ненавязчивость и некий иррациональный оптимизм - что не случится, все к лучшему. Аккуратно перебирая тонкие волосы, я размышлял. Спать совершенно не хотелось. Хотелось подольше посидеть с ним, ощущая животом горячую после душа кожу и разглядывая красивые округло-женственные руки. Еще хотелось набить морду Виктору и почему-то Маврину. При всем уважении к музыканту, так бросать любимого человека было довольно эгоистично. Ведь «любовь не предает, не гордится, не ищет своего...» Древняя фраза крутилась в голове. Валера способен справиться с очень многим, но и ему нужен кто-то, не требующий от него взятия новых высот и способный принять его со всеми заморочками, не пытаясь переделать. Обидно, что он до сих пор переживает из-за рыжего. «Любовь не предает, не гордится, не ищет своего». Вот я и не ищу. ВОТ Я И НЕ ИЩУ... Я НЕ ИЩУ... Я... - Твою мать! - Ты чего?- расслабившийся и даже, кажется, слегка задремавший Кипелов, удивленно смотрел на застывшего с феном в руках меня. - Н-ничего... ничего, так, просто личное вспомнил. - Да? - его развесилило мое поведение. А мне было не до смеха, озарение пришло слишком внезапно и требовало серьезного осмысления. Все же я взял себя в руки и продолжил свое занятие, теперь избегая касаться его спины и делая вид, что ничего не произошло. Наконец, он улегся и быстро заснул. А я лежал в темноте и думал. Я люблю его? Врать себе последнее дело - да. Как человека точно. А?.. ааа... Всплывшая в памяти белая кожа, манера поправлять волосы и покусывать губу в размышлении заставили тело отреагировать однозначно и быстро. Спокойно, Леша, спокойно, дрочить на лежащего рядом товарища не стоит. Особенно если у него чуткий сон. Я прислушался к глубокому дыханию на соседней кровати. Интересно, а он знает про Маврина? Или просто считает его лучшим, но несколько капризным другом? С него станется. Черт, я даже не знал как он отнесется к моим чувствам. Еще раз выдохни, Леша. Хочешь ему об этом рассказать? Я люблю тебя, выходи за меня замуж? Вдох-выдох. Чего я хочу на самом деле? Дружбы, страсти? Вдох-выдох. Хочу быть не как все. Да. Стать для него уникальным, единственным. Переплюнуть хотя бы в этом старших коллег. Стать незаменимым. Вдох-выдох. Я не могу разделить с ним прошлое. Но у меня есть будущее. Оно в моих руках. Остаток ночи я провертелся с боку на бок, строя планы по соблазнению, абстрактно мечтая и прислушиваясь к дыханию на соседней койке. Уже под утро меня свалило тяжелое полуобморочное забытье. А когда проснулся - Валеры в номере не было. Кое-как умывшись и приведя себя в порядок, долго рассматривал в зеркале опухшую и растерянную физиономию. Хорош, нечего сказать. Герой-любовник нашелся... Все-таки переоценил я крепость своих нервов. На миг я решил, что стоит вокалисту увидеть меня и он сразу все поймет. То, что ночью казалось простым - превратилось в неосуществимую мечту. Я ощутил тоску. И снова вспомнились мавринские взгляды. Мы с ребятами часто подшучивали над его поведением, иногда на грани. Он весело хохотал в ответ на наши приколы, но, отсмеявшись, становился странно серьезен. Сейчас мне было его жаль...Я не могу разделить с ним прошлое. Но у меня есть будущее. Оно в моих руках. Я должен обдумать все это спокойно и начать действовать или отказаться от действия. Все-таки, знает ли он о Маврине или нет? Как он вообще относится к гомосексуалистам? Мы никогда такое не обсуждали. Меня самого это не пугало никогда, но он человек из другого поколения и вряд ли с пониманием относится к подобным вещам. Стоит завести об этом разговор. Нет, так дело не пойдет! Я должен успокоиться. Впереди автобус, тур еще не закончен и нужно быть в форме. Нужно выкинуть из головы этот сумбур, вести себя как обычно, иначе это действительно может закончиться печально. Уже для меня. Мысли позитивно, Леша, и оторвись, наконец, от зеркала. Конечно, узнать о себе столько нового за один вечер тяжеловато, но это не повод посвятить тоске оставшуюся жизнь. В оставшиеся дни я все же старался держаться подальше от ребят, опасаясь выдать себя и отговариваясь усталостью и головной болью. За что люблю нашу группу, так это за ненавязчивось. Так уж повелось, вроде все рядом, но в душу никто не лезет. Правда, иногда пугал меня Манякин. Мне всегда казалось, что видит он больше, чем показывает, а говорит меньше, чем думает и знает. Отношения у нас с ним были ровные и вполне добрые, но сейчас его наблюдательность была некстати, поэтому его я избегал особо. Гастроли шли вполне нормально, и, наконец, мы вернулись. Москва встретила нас пасмурной погодой и накопившимися личными делами. За бытовыми заботами новое чувство слегка померкло, и я смог оценить все случившееся более или менее трезво. Все мои мысли сводились к одному: я люблю его и хочу с ним быть, неважно в каком качестве. Но лучше любовником. И именно это было проблемой. Я до сих пор не знал, как к нему подойти. И кроме того, зациклившись на Сергее, я совершенно забыл о Рине, попросту не думая о ней как о сопернице. Конечно, их отношения трещат по швам сейчас, и Валера уже утомлен ее властностью, часто раздражается и меньше проводит у нее времени, фактически сделав «гастрольно-полевой женой», но до разрыва далеко. Возможно, стоит по-дружески помочь? Нет, никаких кляуз и клеветы, просто делать то же, что и всегда: выслушивать, окружать заботой, помогать, проявлять понимание, сочувствие, etc. И ненавязчиво, мягко, незаметно убеждать в том, что на ней свет клином не сошелся, что есть другие, что любовь бывает разная. Совесть меня не мучила. Валера не был счастлив с нашим замечательным директором, а к гомосексуалистам относился без предубеждений: походя брошенная фраза в аккуратно инициированном мною разговоре развеяла все сомнения. У меня были шансы. Жизнь в перспективе цели приобрела смысл и заиграла новыми красками, а я снова стал общительным и веселым парнем, своим в нашей тесной компании. В конце весны она пополнилась Молчановым, и теперь мы усиленно репетировали, готовясь к новому сезону, а я потихоньку реализовывал свой план. Валера будет моим. Я настолько приободрился, что стал позволять себе фантазии, далеко выходящие за рамки дружеских. Лаская себя, думал о том, как это будет с ним: его губы на моем члене и ах-х... этот его взляд из-под упавших на лицо волос. Мысль о том, что это может остаться всего лишь фантазией, я старательно прогонял. Так прошло лето. Моя нечаянная любовь охотно проводила со мной время, но от настоящей цели я был по-прежнему далек. Вдобавок мне стало мерещиться, что Валера что-то подозревает. Иногда он подолгу смотрел на меня с нехорошей задумчивостью в глазах, а иногда, будто провоцируя, устраивал вроде бы невинные, но совершенно не свойственные ему выходки: фланировал неодетым по гримерке, без нужды лез поправлять мой концертный костюм, норовя облапить мое измученное воздержанием тело. Я злился. Однажды, в очередной гостинице, он вошел ко мне в номер и, развалившись на кровати в одних плавках, долго разглагольствовал о какой-то ерунде. Я рассеянно кивал и, стараясь не слишком откровенно пялиться, мысленно проклинал жару, ставшие внезапно очень тесными шорты и этого умника, потягивавшегося так близко от меня и в то же время совершенно недоступного. Представив, как снимаю с него трусы и ставлю в коленно-локтевую, я едва не застонал вслух. В конце концов, выпроводив его под благовидным предлогом, я ломанулся в душ и несколькими движениями довел себя до разрядки. Потом нервно хихикал, сидя прямо на полу. До чего ты докатился, Леша, мечтаешь трахнуть товарища по группе, к тому же годящегося тебе в отцы. Последнее, впрочем, меня не смущало. Несмотря на соблюдаемый пиетет, я никогда не воспринимал его как старшего по жизни. Напротив, с ним мне хотелось направлять и руководить. А еще хотелось несусветного: где-то в глубинах воспаленного мозга регулярно всплывали французкий маркиз и австрийский дворянин... Мысли эти я старательно давил - тут с программой минимум бы разобраться. Такое неопределенное состояние могло продолжаться долго, но закончилось внезапно и совершенно неожиданно. Осенним деньком после репетиции Валера подстерег задержавшегося меня у выхода и предложил прогуляться. Ко мне. Был он отнюдь не зол, зато хмур и рассеян. Я уже выучил наизусть все его реакции и знал, что такое поведение означает нервный и, возможно, тяжелый для него разговор, перед которым он наверняка долго собирал волю в кулак. Всю дорогу до дома он преувеличенно внимательно рассматривал что-то за стеклом машины, а я терзался мыслями о своем будущем и прикидывал: стоит ли уже искать работу или все не так страшно? Природный оптимизм боролся с новоприобретенной нервозностью - силы были равны. Войдя в квартиру, мы прошли на кухню. Валера по-прежнему молчал, задумчиво крутя в пальцах подобранную по дороге ветку клена. Я решил не торопить события и вскипятил чайник. Так же, в молчании, заварил ему и себе по кружке и только после этого позволил себе вопросительно уставиться на своего гостя. Тот отхлебнул кипятка, закашлялся и выпалил, как с разбега в воду прыгнул: - Я знаю, что ты меня хочешь! На такое заявление я внутренне напрягся, но решил пока молчать. Надо дать ему выговориться, а уже потом оправдываться. Или уговаривать. Или убеждать. Или... или.. Мысли прыгали. Все же мне удалось сохранить спокойное лицо и даже изобразить на нем вежливый интерес. Смущенный моей реакцией Кипелов, начал говорить уже не так уверенно, сбиваясь и путаясь. - Ты пойми меня правильно, пожалуйста: мне все равно, кто и что в своей постели делает. Но я не такой. У меня же жена. Я к тебе очень хорошо отношусь, правда, и хочу, чтобы у тебя все хорошо было, но меня в эти дела не впутывай. Ты же до этого нормальный парень был, пока как с цепи не сорвался. Я это все уже знаю. Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь? Но я ничего не могу тебе дать, - он сбился, отхлебнул чаю и закончил уже спокойнее. - Это тупик. Это действительно был тупик. Я не мог собраться с мыслями и просто спросил то, что давно меня ело. - А с Мавриным что у тебя было? - Ничего. Я знаю, как он ко мне относится, но ничего у нас не было. Я, можно сказать, с этой стороны девственник, - он как-то истерично не то хихикнул, не то всхлипнул, и снова замолк. -Я тоже, - мозги мои наконец собрались и начали лихорадочно соображать. Что-то в его поведении было не так. Он снова заговорил. - Пойми, Алексей, тебе лучше выкинуть это из головы, найти себе девушку. Сергей вот женился, живет нормально. - Ты сейчас кого убеждаешь? Себя или меня? - я решил атаковать. - И ты прекрасно знаешь, что нормального в его жизни мало и брак к этому точно не относится. - Я не понимаю, вам, что ли, медом на мне намазано? Это какое-то издевательство уже. - Может, и намазано. Может, и медом. Он все-таки смутился и густо покраснел, а я продолжил, ободренный: - Я знаю все, что ты будешь мне сейчас говорить: что ты не такой, не так воспитан, у тебя семья, любовница, внучка, что это не принято. Но в глубине души ты знаешь, что человеческие предрассудки глупы, что Сергей несчастен и по твоей вине, а теперь по этой же дороге могу пойти я. Ты этого не хочешь и снова чувствуешь себя виноватым, но все может быть по-другому, - я сам плохо понимал, куда меня несет, и только старался вложить в голос все доступные чувства и всю искренность. - Поверь мне! Мы же оба взрослые люди, нам не перед кем отвечать, а ты лишаешь себя и других счастья, потому что боишься перемен. Мне не нужны официальные признания, кольца и тому подобное. Мне нужен ты, какой есть. Со всеми своими тараканами. Я не нуждаюсь в натянутой вежливой дружбе и если ты мне отказываешь - уйду. Но, пожалуйста, дай мне шанс. Я люблю тебя! Закончив эту сумбурную речь, я отошел к окну. Сердце колотилось. Как легко мечтать и как тяжело делать признания в реальности. Я не так все это себе представлял. И хоть гордо поставил условие уйти, но понимал, что не смогу. Уже не смогу полноценно, без тоски о несбывшемся, жить вдали от этого человека. Прозрачного как вода и, как вода же, неуловимого, утекающего сквозь мои пальцы сейчас. За эти полгода я узнал все оттенки бессмысленных радостей и печалей влюбленного, а сейчас должен стать отвергнутым. Я сглотнул и повторил, уже ни на что не надеясь: -Дай мне шанс. Валера пил чай с таким видом, будто от этого зависела его жизнь. На меня он глядеть избегал. Я понял, что мои слова задели что-то важное в его душе. Отлепившись от подоконника, я подошел и сел у его ног, положил голову к нему на колени. Он не оттолкнул, но и не прижался. Сидел напряженный и молчал. Это безмолвие выматывало хуже крика. Скорей бы уж хоть что-то решил. Нет, я не сдался, не отказался от своей мечты, но боль внутри ясно дала мне понять, что не только похоть и амбиции влекли меня к нему. Будь что будет. Я тихо провел ладонью по его бедру. Валера дернулся и, резко встав, отошел к двери. Он стоял спиной ко мне, и я не видел его лица. Сердце мое зашлось от тоски - сейчас все кончится. Внезапно, он резко развернулся: - Ты действительно этого хочешь? - Да! - от неожиданности я вскочил и теперь жадно всматривался в его лицо. Нет, страсти там не было, и жалости, которой я подсознательно боялся, тоже. В его глазах плескалась смесь из боли, решимости и отчаянного, на грани истерики веселья. Лицо нервно дергалось. Черт, я, кажется, и впрямь пнул его по старой ране. Но размышлять дальше он мне не дал, попросту начав раздеваться, прямо на пол полетела одежда... Он торопливо пытался расстегнуть заевший ремень на джинсах, а я хватал ртом воздух и пытался справиться с головокружением. Эти американские горки на эмоциях доконают меня. Надо пройти хотя бы в комнату, надо раздеться. Я обнял Валеру и, буквально протащив по коридору, втолкнул в спальню. Он, кажется, даже не обратил внимания на нашу передислокацию. А вот это плохо. Надо действовать быстро или все же стоит помочь ему успокоиться? Но тут ремень пал в неравной борьбе, джинсы полетели в сторону, трусы в другую, а мой и без того контуженный разум окончательно подал в отставку... Наверное, стоило озаботиться теоретической подготовкой: мои сексуальные фантазии были слишком размытыми и неконкретными, и теперь я, как школьник, неумело и как попало тыкался в своего внезапного любовника, будучи не в силах сосредоточиться от страсти и страха, что оттолкнут. Валера мне никак не помогал. Он кусал свою руку, хохотал и плакал одновременно. И, хвала всем богам, был возбужден! К счастью, я и сам был слишком возбужден, поэтому весь позор продлился недолго. После еще нескольких неумелых толчков я задохнулся в экстазе и обессиленно рухнул на своего возлюбленного, вызвав у него стон пополам с очередным всхлипом. Нет, так не пойдет! Как попало зацеловывая несопротивлявшегося вокалиста, я опустился к его паху и начал сосать. Вероятно, энтузиазм искупил недостаток опыта - Валеркина рука опустилась на мои волосы, а стоны перестали отдавать истерикой и обрели томную глубину. Я помог себе руками, и стоны слились в хриплое предоргазменное крещендо. Его искаженный возбуждением голос казался мне прекрасным, как никогда раньше. Мне пришлось придерживать его вскидывающиеся от удовольствия бедра и, наконец, он попытался оттолкнуть меня, но я не позволил, наслаждаясь дрожью его напряженного тела и новым вкусом на языке. Я чувствовал себя победителем, сердце колотилось как сумашедшее и требовало продолжения, впрочем не только сердце. Я растянулся рядом с Валерой. Он зажмурился и кусал губы, но был расслаблен. Ничего не говоря, я поудобнее устроился рядом с ним и стал ждать. Наконец, он открыл глаза; некоторое время мы молча лежали, глядя друг на друга. Во мне опять зашевелилось беспокойство: сейчас он встанет, скажет, что это была ошибка, и уйдет. Но вместо этого он облизнул пересохшие губы и сообщил, глядя на стену: - Мои на даче, - и снова надолго замолк. Я боялся поверить своим ушам и, затаив дыхание, ждал продолжения. Оно последовало через несколько минут. - Надеюсь, у тебя есть запасная бритва и белье. В понедельник нам на репетицию с утра. Эта простая фраза, сказанная немного обиженным тоном, едва не заставила меня начать бегать по стенам с радостным воем. Вместо этого я засмеялся. Я хохотал, глядя на его кривую неуверенную ухмылку, и не мог остановиться. Валерка подобрал сбитое покрывало и завернулся в него, продолжая за мной наблюдать. Наконец, меня отпустило. Вытерев выступившие слезы, я подергал покрывало. Не меняя выражения лица, этот нелепый тип пригласительно приподнял руку, и я нырнул к нему. Повозившись немного, мы обнялись и теперь лежали утомленные и разморенные. Говорить не хотелось. В полусне я лениво размышлял о том, что надо все-таки восполнить пробелы в своем сексуальном образовании и придумать, как лучше встречаться, чтоб не привлекать лишнего внимания, а еще, желательно, избавиться от Рины, но это подождет... О чем думал Валера, я даже не пытался угадать. Все равно бессмысленно. Главное, что сейчас мое наваждение сонно сопит мне в плечо и никуда не пытается убежать. Наверняка, он не раз еще доведет до ручки и меня, и себя. Но с его тонкой душевной организацией и комплексами мы как-нибудь разберемся. Желания мне не занимать, а остальное приложится. Я вздохнул и позволил себе провалиться в сон. Впереди было еще двое суток наедине, и следовало быть к ним готовым. Susя: рассказ карде полностью перенесён в это сообщение. Приятного чтения!
Io: Функция включения радиоприемника Фэндом: Ария Персонажи: Валерий Кипелов и Сергей Маврин Рейтинг: R Жанры: Джен, Фантастика, Психология, Философия, AU Предупреждения: OOC Размер: Мини, 11 страниц Кол-во частей: 1 Статус: закончен Описание: а что если бы...? что если бы люди были только функциями? что если бы люди могли жить лишь сутки, или пока не выполнят то, для чего были созданы? люди, лишенные родителей. эмоционально стабильные. созданные на конвейере завода... есть наш мир, а есть мир после нашего мира. прошло много столетий, а может тысяч лет. один мир сменился другим. свершился очередной круговорот. Примечания автора: Скорее всего, это все же не слеш... хотя.... с намеком. рейтинг не знаю... для меня NC15 предупреждение: рассказ написан под влиянием Пелевина, фильма "Время", творчества Сергея Маврина, а так же одного замечательного сна. возможны заимствования у Коупленда, Берроуза, Пелевина, Орловского, учебника физики за 8 класс и учебника алгебры за 9. http://ficbook.net/readfic/354209 ЗЫ это моё, ога)))
Io: По ночам теперь становится зябко. Чувствуется, что лето на исходе. По утру на траве лежат тяжелые горькие росы, а в лесу пахнет прелым. Я сижу, забравшись на диван с ногами, кутаюсь в плед и пью горячий чай. В заварнике плавают листочки черной смородины, цветы мяты и душицы… у осенних трав особый привкус. - Лер… - М? - Ле-ер… - Что? - Ничего… - глупо улыбаюсь, прячу взгляд, а Кипелов смотрит на меня поверх очков якобы неодобрительно. Я буквально чувствую этот испытывающий взгляд строгого родителя, которого неразумное чадо осьмнадцати лет отвлекло посередь жутко интересной статьи об экономике стран третьего мира. Но эта сердитость притворна, поскольку уже через минуту он откладывает журнал в сторону и, залезая ко мне под плед, делает пару глотков из моей чашки. - Согрелся? - Угу… - Опять кокетничаешь? - Мне можно… Валерка отставляет чашку в сторону и устраивается в моих объятиях. Ты видел, какой туман за окном? - Угу… Я тихонько касаюсь его макушки губами и замираю, мы оба смотрим в подкравшиеся сумерки, кажется, что даже электричество, почуяв осень, испытывает тягу к приглушенным тонам. В комнате пахнет сушеной полынью и мятой. Запахи перемешиваются и, раскаляясь под лампой, сползают к нам. Следом за ними входит ночь. Неслышными шагами, едва различимыми шорохами, яблочным ароматом, легким ветерком и далеким отзвуком музыки ветра. Я зеваю, а Лерка быстро целует мою ладонь, как случайный вор. В ответ я могу только что-то мурлыкнуть и теснее прижать его к себе.
Io: - Знаешь, почему они становятся музыкантами? Просто так немного легче. Потому что бывает так… сидишь никого не трогаешь, или едешь, или идешь… и вдруг на тебя накатывает что-то, и ты не можешь объяснить что… но оно накатывает на меня с завидной периодичностью. От него помогает только работа, которая занимает слишком много места в такой маленькой жизни, как моя. А когда ты работаешь музыкантом есть шанс попробовать выразить Это. Я бы не хотел думать об этом, лучше о чем-то другом, но эта хрень так или иначе лезет в мою голову. - Это как-то уж слишком… - Валера сделал еще один глоток, - слишком заморочено… - Иногда… иногда они говорят. Вот это всегда такие обстоятельства, как у нас с тобой сейчас. Я не имею ввиду, что после постельных сцен, не надо так на меня глядеть… я имею ввиду, когда вроде бы не пьянка, а культурно так за бутылкой вина. Тогда развязывается язык и провисают нервы. Тогда можно услышать, что есть на самом деле. - Ты, по-моему, захмелел… - Может… как ты это определяешь? - По построению фраз. - Хм… Вот, один раз к примеру Лешка Харьков сказал, что стать счастливым в общем и целом -хуевая цель для жизни, надо написать книгу. Сказал, что ему есть о чем писать, такой порно-мистический-триллер в артхаусном стиле. Потом подумал, и добавил, что эту книгу хотя бы раз кто-нибудь, да прочитал бы. Или растопил бы ей печь, или подотрется. В общем, все больше толку, чем от какого-то тупого псевдоощущения, которого может и нет вовсе. - Ты хочешь сказать, что ты несчастлив? - Почему? - Ну… это я опираясь на твои слова про «псевдоощущение»… - Это не мои слова, это Лешкины речи… потом он повзрослел и, кажется, нашел смысл, если не жизни, то дальнейшего … существования? - Ты думаешь, что в моей группе ему хуже? - Причем тут это… когда человек молод ему до определенного момента приходит такое ощущение, что он живет на излете. Потом ничего не происходит. И опять ничего не происходит… и снова… ну, ты в курсе. И либо молодой человек пьет, либо встраивается в механизм жизни, ну либо выходит в окно. Конечно, есть еще одна дорожка, ты знаешь… человек может стать музыкантом и тогда… - Что тогда? -… тогда у него появится хорошая иллюзия… главное, надолго. Кипелов подлил Маврину еще вина, тот сделал несколько глотков, затем чиркнул зажигалкой, как-то поспешно закурил… - А что ты хочешь?... – Валера откинулся в кресле, - бывает, торчишь на студии, хочется написать что-нибудь крутое, классное и на злобу дня. А потом думаешь, да ну кому это вообще все надо? Пойду лучше поработаю, за это хотя бы деньги платят. А то развелось тут бездельников, философы клавиатуры и монитора. Все такие умненькие, только отчего скажи мне, дорогой, на словах так много мудрых рыцарей, знающих как жить и проживать, а в стране разруха, боль и отчаяние захлестывает молодежь вместе с осознанием своего места, а все чем-то не довольны… - Ну, так нельзя… - А, как можно? - Не знаю… - огрызнулся Рыжий, со злостью казнив окурок в заполнившейся до краев пепельнице. - Вот и я про то… На кухне повисло молчание. Валера, еще вчера пытавшийся бросить курить, снова сорвался, впрочем, уже без каких-либо угрызений совести. Сережа хотел было снова закурить, но подвис на полудвижении. - Холодно после лета… - Угу… - Под одеяло и власть над миром. - Зачем тебе то, что отнимает так много усилий? - Одеяло? - Нет… власть… - Точно… к хуям ответственность… С координацией движений у обоих все в порядке, но у Сережи в голове легкая дымка и ощущение воздушных пузырьков. - Почему ты меня спаиваешь вином, как девушку? - А что я должен наливать тебе водки, чтобы мы опять ржали, как два идиота, а меня потом жена спрашивала, почему все картины перевернуты? - Вот такого я не помню… - Я тоже, но это не важно. - А что бы ты сделал, если бы я был девушкой? - Ну… сбросил с обрыва, например… - Не понял… - Ты был бы легче… я бы смог тебя поднять… - Вот так всегда… - А что ты хотел услышать? Ты представляешь себя в роли домашней хозяйки? - Нет… - Вот и я о том. - Лерка… не заставляй меня ругаться… - Окэй… Потом Маврин сбрасывает тапки, забирается обратно в постель, и разморенный и разогретый зарывается в одеяло. - Как тебе не стыдно… весь день валяешься… - А что? Что ты мне сделаешь? В угол поставишь? – дразниться Серега, показывая Кипелову язык и голую пятку. Валера делает вид оскорбленной невинности, но его игра длиться недолго. - Нам нельзя надолго оставаться наедине. - Почему? - Сережа, ты на меня дурно влияешь? - Да ты чо?! - Ничего… - Кипелов целует Маврина в щеку и присоединяется к нему, слушая, как за окном неустанно шуршат капли дождь
Io: Silentium! Автор: Loki_Red Фэндом: Ария Персонажи: Кипелов, Маврин, остальные арийцы Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Ангст, POV Резкий порыв ветра поднял занавески, и глупое солнце ударило в глаза. Я чуть приоткрыл их, но тут же изо всех сил зажмурил, зашипев от боли. Поплотнее заворачиваюсь в тонкое одеяло, отворачиваюсь к стене и пытаюсь вновь отключиться, чтобы досмотреть сон, подсознательно понимая, что это уже невозможно. От этого стало ещё хуже. Что за закон подлости? Вот если бы можно было силой мысли продолжать сон, было бы шикарно... Ладно, шут с ними, с утопиями, я для них слишком сильно хочу спать. Или всё-таки не хочу? Я лёг на спину, стараясь определить, спать дальше или нет. О'кей, время есть, можно и поваляться. Конечно, надежда на продолжение сна уже покончила с собой, но всё-таки...Я закрываю глаза, воскрешая в разуме то, что мне являлось сегодня ночью, запоминаю каждое мгновение, зная, что всё это потом выльется в непереносимую боль... Пролежав так с полчаса, я осознаю, наконец, что заснуть уже не получится, считаю до десяти и резко встаю с кровати. Правая нога моментально врезается во что-то мягкое; снизу раздаётся приглушённое "Мяаааау!" - Брысь отсюда, не беси! Кошка зашипела, попыталась парировать, но всё же боязливо попятилась в сторону. С грехом пополам проснувшись, я поднимаюсь с кровати и иду на кухню... Ну, вот. Как и предполагалось, холодильник стерильно пуст. И что мне теперь делать? Бежать в магазин? Лень. Но жрать-то хочется. Мой взгляд падает на одинокую бутылку с молоком. Что ж, на безрыбье и рак - рыба...Одним глотком опустошаю бутылку (горло рефлекторно свело от холода) и смотрю на часы. Без пяти одиннадцать. Ну я сова, конечно...Выходить через полчаса. По крайней мере, есть время, чтобы собраться без спешки. Первая хорошая новость за день. Бежать, в принципе, никуда не было нужно, поэтому спокойно собрался и вышел из дома вовремя. Единственным препятствием на моём пути стала кошка, которая вертелась под ногами, а на попытки прогнать злобно шипела и мяучила. Я же тебя покормил, мешок с ушами, чего ты ещё от меня хочешь? Дорога до студии тоже выдалась спокойной. И хотя я зашёл в метро с видом "не палюсь, я не я совсем", ни одного восторженного возгласа и пристального взгляда я не встретил. У метро меня ловят ребята, пока что не в полном составе (и слава Богу, не хватало мне ещё разрыва сердца на месте), и мы пешком, без автобуса, топаем до пункта назначения. Дойдя, заползаем на второй этаж, открываем дверь...я включаю микрофон и начинаю распеваться, Вовка подключает свой любимый Fender, Саша опять где-то посеял барабанные палочки и тихо на них матерится. Типичная дружеская рабочая обстановка...Так продолжается до тех пор, пока не появляешься ты. Ты всегда опаздываешь. Ссылаешься на пробки, дела, недосыпы...Вовка на тебя орал уже десятки раз, но это больше так, в порядке вещей. Да и потом, разве кто-то из смертных может на тебя повлиять? Твой приход особо не меняет атмосферу. Но спокойно работать после этого я всё равно не могу. Здравствуй, разрыв сердца... А ведь я не хотел в тебя влюбляться. Гнал мысли о тебе прочь, затмевал другими..не смотреть на тебя, нет, нет...но сердце пересилило, приняв любовь, словно какое-то проклятие. И самое страшное то, что я сам рад этому проклятию. И будто шепчу ему: "Не отпускай, прошу, не отпускай..." Глупый, ты даже не знаешь, что снишься мне. И там, во сне, ты совершенно другой. И там, во сне, я позволяю делать с собой всё, что угодно, разрешаю тебе воплотить в жизнь твои самые невообразимые фантазии. Я словно наяву ощущаю, как твои сильные руки скользят по моему телу, твои горячие поцелуи на губах...Я кричу, буквально кричу от наслаждения, умоляю тебя не останавливаться, но ты и не думаешь... - Валера? Что с тобой? Я вздрагиваю, словно выйдя из транса; поднимаю голову и вижу тебя прямо у себя перед носом. Чёрт, ну какой же ты красивый... - Ты смотрел как-то сквозь нас всех. Будто не в этом мире. Всё хорошо? - переспрашиваешь ты. - Да, да, всё отлично, - вру я, - не беспокойся. Я просто замечтался. - Ну, ладно... Ты отворачиваешься, а я моментально краснею. Ну как, как можно было так можно себя так выдать? Ловлю на себе многозначительный взгляд Холста. Не нравится мне это...похоже, он о чём-то догадывается. Хотя о чём догадываться? Я не удивлюсь, если Рыжий Бес сам уже про всё знает. Тогда что же получается - он только издевается надо мной, в упор не замечая? Бес...Рыжий демон...мой демон...моё проклятие. А ведь я тысячу раз порывался рассказать тебе всё. О своих глупых мечтах и сумасшедших, совершенно сумасшедших снах, при одном воспоминании о которых них живота сводит сладкой судорогой; о том, что, чёрт возьми, сам не знаю, как так получилось, что я не могу жить без тебя. Может быть, ты знаешь, сколько мне ещё жить с разорванным сердцем? Но говорить нельзя. Ибо я прекрасно знаю твою реакцию. Естественно, ты сразу вспыхнешь, закричишь, скажешь, что у меня поехала крыша (что вполне возможно)...может быть, вообще уйдёшь из группы. И тогда будешь точно навсегда для меня потерян. Выход один - молчать. Да, мучиться. Да, душа кричит. Но выбора нет. И я буду молчать. Silentium. http://ficbook.net/readfic/368530
Maine Coon: Прижимаю к уху телефон плечом и рассеянно слушаю его голос. Я давно научился делать это, не отрываясь от своих занятий. Сейчас вот я завариваю себе чай. Домашние часто беззлобно ругаются, что я завариваю слишком крепко, что это уже не чай… но им-то какая разница? Пью-то я, а не они. А мне все равно, мне главное, чтобы было крепко и сладко. Валерка воодушевленно рассказывает о подготовке к десятилетнему юбилею, а я только молча киваю, забывая о том, что он меня не видит… а сам думаю о том, стоит ли соглашаться на участие в этом мероприятии. Я-то знаю, почему его звонки в последнее время стали чаще, а разговоры дольше и эмоциональнее. Ему во что бы то ни стало надо меня уговорить. А я веду себя совсем так, как поступает обычно он – не отказываюсь, но и не даю окончательного согласия. В конце концов, мне нравится, что мы снова стали чаще общаться. Да, он часто и много вспоминает обо мне практически только когда ему от меня что-то надо, а в остальное время может пропадать по несколько месяцев. Поэтому я растягиваю этот момент столько, сколько смогу… Рассказав очередные новости, он торопливо прощается – судя по всему, кто-то еще оказался рядом, отвлек, и это послужило причиной того, что он прервал разговор. Отпиваю из кружки медленно остывающий чай и улыбаюсь, вспоминая его голос в телефонной трубке, а мои мысли уплывают куда-то далеко. Я пытаюсь вспомнить, когда мы с ним последний раз виделись и прихожу к выводу, что очень давно. И я соскучился. Соскучился по его рукам, по тесным объятиям. Мимолетным касаниям и поцелуям. И по тому, как он гладит меня по волосам перед сном, а я трусь об его руки. Он улыбается и называет меня то котиком, то собачкой из-за того, что я настойчиво ласкаюсь об его руки. Это на самом деле так здорово, когда есть человек, который спокойно может называть тебя котиком, и тебе при этом не хочется ему врезать, а хочется подставляться под гладящую руку, как верный пес… Если я все-таки соглашусь… наверное, мы сможем видеться чаще, и может быть даже мне снова перепадет немного его ласки. Мне кажется, что я жду ее не меньше, чем пятилетний ребенок новогодних подарков. Наверное, это все же не очень хорошо, так поступать – не давать однозначного ответа, растягивать намеренно эту неопределенность. Я мог бы признаться уже хотя бы сам себе, что давно согласился, едва только услышал о возможности совершенно официально на какое-то время снова оказаться рядом, без всяких лишних вопросов и подозрений… Кого я, в конце концов, обманываю больше? Его или себя? Я не выдерживаю и тянусь к телефону, надеясь на то, что рядом с ним нет никого постороннего, что он уже не занят, ведь после окончания нашего разговора уже прошло какое-то время… – Алло? Сережа? – удивленный голос в трубке. – Угу… Валер, когда там у вас репетиция?
Io: Это самое главное. из не вошедшего в "Изумрудный город" внимание! нецензурная лексика. канон. Металлические конструкции больно впивались в ладони. Бес почти не обращал на это внимания, поскольку сознанием сейчас владела похоть. Кто придумал все эти сложные замки на комбезе? Но ничего… вот здесь потянуть и… в Норе градус зашкаливал… Сыч вколачивался в его разгоряченное тело, заставляя рычать от давно забытого удовольствия и поддаваться ненасытным рукам… - Полегче… - огрызнулся Бес, когда любовник приложил его особенно сильно. Слышал ли его тот? Да черта лысого! Но это уже не играло никакой роли, поскольку волна обжигающего наслаждения затопила рассудок.. -Сукин сын…. Оба вспотевшие, встрепанные на груде какого-то тряпья… гигиена? Не, не слышали… до «100 рентген» еще в лучшем случае сутки. - Приперся в Зону, мудило, испортил мне всю каторгу… - скривившись в усмешке, сказал Бес. - Еще скажи, что ты против. - Это слишком предсказуемо заканчивается… - То есть? -То и есть… ты вероломно пользуешься моей слабостью… - Твоей … чем, бля? – Сыч расхохотался и его смех гулким карканьем отдавался под сводами Норы, - по-моему, Бес от тебя за километр несет смертью. Да на тебя на болоте ни один снорк не кинулся, не говоря уже о бюррерах. Эти менталы своего за километр чуют… - Куда ты клонишь? - Ты не сможешь уйти отсюда… - В смысле? - Я пришел в Зону, потому, что ты отсюда уйти не сможешь. - Это еще почему? - Да потому, что это уже следующий этап, Сережа… Бес вздрогнул, чуть отстраняясь от Сыча. Он взглянул на напарника, друга и любовника как-то иначе. Казалось бы, тот недавно попал в Зону. Притопал на своих двоих. Глупо. Очень глупо. Шанс встретиться был один на тысячу… шанс выжить у Сыча был и того меньше, но этот сукин сын выжил, выскребся… правда глаза лишился и пары пальцев на левой руке, но, кажется, это вовсе не мешало вчерашнему золотому голосу российского металла… только вот где он этот металл… и где она эта Россия? А он тут… на нервы действует, философ хренов. - Какой еще этап? - Такой… вот, ответь мне на простой вопрос… когда мы с тобой встретились? - В восьмидесятых… - Я не про то… в Зоне… когда мы с тобой встретились? - Когда я тебя от крысиного волка отбил, - огрызнулся Бес. - Нет, дорогой, ты мне скажи, как давно это было? - Пару месяцев назад, причем тут…? - Не пару месяцев, Сережа… а пару лет… а ты себя в зеркало видел? - Что за бред… к чему ты это? – какое-то нехорошее чувство скреблось в затылок… - причем тут зеркало? - Все при том же… Бес… как будто не знаешь, что о тебе говорят. - Обо мне всю жизнь какую-то хрень говорят. Сыч пожал плечами, затем поправил комбез, откинулся назад и закурил. - Не дымил бы тут… - Хрен с ним… ты посмотрись все-таки… ты ведь… как будто не изменился совсем, а я бы сказал, что стал моложе. А еще тебе все дороги открыты, все уровни, все подземелья. Куда не пойдешь, если нужен тебе какой-то конкретный артефакт или скажем, патроны закончились – Зона сама принесет. И те, кто с тобой ходят все как заговоренные возвращаются, пусть и смерть вокруг, только не для тебя она и не для тех… к кому ты… скажем, благоволишь. - Сыч, хорош намеками сыпать. Прямо говори… хочешь сказать, я черным сталкером становлюсь? - Уже стал. - Э… - задумался на минуту Бес, - ну и черт с ним, - сталкер поправляет свой комбез, притягивает к себе Сыча, устраивает его голову на своих коленях, - не стремно тебе? - Теперь уже нет. - Это самое главное.
Mavrin: На самом деле я не помню, чем закончилось празднование 10-летия группы. Во всяком случае, буду всё отрицать. Это было давно и неправда. Пичалька)) Утром я проснулся от того, что было жарко. Жарко и невозможно спать. Сентябрьские ночи вообще-то уже прохладные, поэтому я не только проснулся, но и удивился. Правда, проснувшись, я решил ещё немного полежать и не открывать глаза, чтобы не спугнуть ощущение уюта. Солнце светило куда-то на подушку, и на щеке я чувствовал его тепло. Такое, знаете, пульсирующее тепло. Как дыхание примерно. Дыхание. Тепло сменилось сонным вздохом, потом запульсировало в прежнем ритме, и я заподозрил, что это не солнце. Открыть глаза или вслепую отползти? Я дёрнулся было влево, но что-то слева протестующе заскулило и обхватило меня поперёк груди. План Б с треском провалился, придётся следовать плану А. Я открыл глаза, но лучше бы я этого не делал. Напротив кровати сидел Валерка с самой гнусной из всех его ухмылок, которая значила примерно следующее: «Вот я сижу на твоей даче, в твоём любимом кресле, пью твой чай из твоей кружки, одет в твою рубашку и твои тапки, курю твои сигареты и глажу твою собаку, а ты валяешься на кровати в неглиже и наглеже и…» - Рыжий, ты ничего мне не хочешь сказать? - Доброе утро, - ляпнул я совершенно искренне. - Я бы так не сказал, - он подозрительно хихикнул и оглядел мою кровать. Хорошо хоть на моей кровати лежал я сам, раз уж кресло, кружка и даже Мотя (моя! МОЯ собака! надеюсь, носки он оставил мне?) были подло оккупированы. Справа раздалось что-то, отдалённо напоминающее рык; я вздрогнул и снова попал в цепкие объятия слева. Кипелов покачал головой и внимательно посмотрел на свет через мою зажигалку. Ничего не увидел, положил её на стол и снова уставился на меня. - Чего смотришь? – теперь заворчал и я, пытаясь подняться с кровати вместе с грузом прожитых лет и неожиданными соседями. Груз прошлых лет оказался легче, а вот правого соседа я от кровати оторвать не смог. Покорно лёг обратно. Валера заржал, как раненный под хвост жеребец. По крайней мере, я услышал что-то вроде «игого». - Недоброе и не утро! - Злая полночь? – в голове завертелась было строчка для новой песни, но справа, откуда-то издалека, раздалось мычание. Я собрался с мыслями, и они дали мне мужества оглядеться. Панорама, конечно, впечатляла. На моём левом плече, сонно мурлыча, свернулся Тёма. На его ребристом боку покоилась косматая Харьковская головушка. Весь мой правый бок занял Андрей. Ещё правее, за Лефлером, сиротливо съёжился Витарт – лишённый моего царственного тепла, однако с лихвой компенсировавший потерю одеялом. Одеяло было моё, разумеется. Тут всё было моё, между прочим, включая рубашку, тапки, кружку и собаку. Но Витарт – это вам не Кипелов, который Золотой голос и Золотой хам РФ и сопредельных территорий; на Витарта можно и рыкнуть. - Стасик, одеяло общественное! Витарт снова неопределённо замычал и залез под одеяло с головой. За него ехидно ответил Валерий Александрович: - Кажется, и Маврик у нас общественный… Стыров сквозь сон ревниво зашипел и сгрёб меня сильнее. От неожиданности (ну ладно, мне просто стало очень щекотно) я довольно громко и возмущённо взвизгнул. Прямо в ухо Лефлеру, разумеется. Тот спросонья подпрыгнул, взревел трактором «Беларусь» и вцепился в меня. Кажется, вдвоём с Тёмой они всё-таки сделают мне осиную талию. Харёк свалился с неудобного стыровского бока, стукнулся носом о его позвоночник и хрипло, обиженно, непонимающе так мяукнул. Разбуженный (вполне понятно – в таком бардаке не поспишь) Стасик опять замычал. Неожиданностью стало то, что отозвался кто-то слева. Через секунду над поверженными телами поднялась лохматая голова Беркута и ошалело воззрилась на меня. Это добило меня, и я горестно завыл: - Нахрен из моей кровати!! Андрюха не выдержал второго немузыкального вопля и пополз от меня в сторону Стаса. Видимо, надеялся на политическое убежище под одеялом. Стыров, однако, не сдался и закинул на меня ногу. Лёшка ещё раз свалился с него и проснулся. Надо всем этим бедламом стоял чистый, звонкий и по-детски непосредственный (читай: идиотский) смех Кипелова. Я страдальчески посмотрел на него: - Чего тебе смешно, ирод? - Вы тут репетируете хор зверюшек к «матери-России»? – в дверях возник Алексис с кружкой чая. В моей рубашке. Я закрыл лицо свободной рукой. - Концерт был вчера… Артур сел рядом со мной, застёгивая на себе рубашку. Мою. - Ты мне писал, чтобы я приезжал в гости. Я и приехал. - Я не писал, - я посмотрел на него в щёлочку между пальцами и краем глаза увидел, что Валерка коварно ухмыляется.
Io: *** Ничего не хочу, кроме как держать его за руку, наплевав на все обещания, обязательства и дела. Хочу перестать бояться своих чувств и его реакции… и в тоже время, хочу, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился. Часто случается, что я попадаю в истории, разбавляю будни неуклюжими пакостями, а ему всё равно. Или он делает вид? Я звоню ему вечером, чтобы рассказать что-то особенное. Так много нюансов… В нашем раздолбаном автобусе вполне получается без палева смотреть на него, прищурив глаза. Мир меняет цвет, запах, свое имя в такие особенные моменты. Мне кажется, вокруг его головы плавают разноцветные живые клетки. Мне нравится думать, будто это Валеркины мысли, идеи и мечты. За это чертово лето много чего изменилось. Особенно касательно людей вокруг меня. И уже никогда ничего не будет как раньше, и меня это отчего-то совсем не печалит - постепенно все куда-то уходят, уезжают, отстраняются, взрослеют… все, но только не он. Это то, что я чувствую частью сознания. Той самой, которая в какой-то степени определяющая в восприятии… Помнит ли он, как вчера стоял и нервно оглядывался по сторонам, будто опаздывая куда-то. Я был в растерянности, точно впервые увидев его. Осознав, как оно всё на самом деле, увидев, точно изнутри. Валерка кусал губы, и все не решался. То ли боролся с желанием закурить, то ли что ли. И я не выдержал, налетев, как вихрь, засыпав миллионом вопросов, историй и доводов. Он не успел среагировать как подобает, закрыться, спрятаться в уютный бархатный кокон деланного презрения и безразличия ко всему происходящему и я будто бы случайно коснулся его пальцев. Вокалер не отдернул руки, и я, обрадованный, потащил его за собой… прочь…куда угодно… скорее! - Сере-еожа! Что… ты делаешь?! И мы буквально влетели в какой-то сквер или парк. Я развернул его лицо к солнцу, которое, искрясь, пробивалось сквозь листву. Оно ласкало его лицо, его волосы, губы и шею, мне было немного завидно, но я не показывал вида, потому, что он не выпустил моих пальцев, потому, что заворожено глядел на заглянувшую в него красоту.
Io: Три утра. канон Как хорошо, что можно зацепиться за хорошие воспоминания. Еще со вчера серо, пасмурно и дождливо. Кажется, что уже нет никаких сил. А каждый день начинается с убеждения, что у меня все хорошо. Кажется, будто вот я умею играть на своих нервах, точно бы это был музыкальный инструмент. Стараясь, не перетянуть эти струны, чтобы не порвались от напряжения. С одной стороны все хреново, с другой – безразличие, а посередине, как обычно – Ты. И вот я решаюсь на странные вещи, причем, слишком легко. Я не удивлюсь, если меня занесет куда-то не туда. Но это всего лишь недосып. Не более. Прохожие начинают одеваться одинаково в одежду цвета пожухлой листвы. Смена поколений происходит быстрее, чем это казалось раньше. Но я знаю, что через пару минут у меня опять будет нормальное настроение, и я опять буду улыбаться… - Привет… ты чего так рано? – заспанный и непричесанный ты высовываешься из теплого вязкого квартирного сумрака, подслеповато щуришься, пытаясь уважительно не зевать. А я хватаю тебя, ни чуть не заботясь о том, что ты босяком и от ветровки веет заоконным холодом. Я впиваюсь в твои губы, утверждая свои права. И ты сперва такой обалдевше-притихший, почти отталкивающий, а затем податливо мягкий, вжимающийся в меня, отвечающий страстно и открыто. Льнущий, ласкающийся. Я вталкиваю тебя внутрь приквартирного тамбура, проходясь руками по твоим плечам, спине и заднице. Ты издаешь что-то между стоном и всхлипом и хватаешься за мою шею. Я пытался не поступать так. Я старался держать себя в руках. Уже пару недель все было вполне себе спокойно, но… день, который начался в 3 утра нельзя считать нормальным… а значит и это не считается… - Лерка… - шепчу имя в твое ухо, проводя по нему языком, а ты подставляешь шею для поцелуев и я не отказываю в этом, слегка прикусывая кожу у сонной артерии. Ты ведь даже умыться не успел… щетина едва пробивается, слегка царапаешься… и это заводит меня еще больше. Даже в самых смелых фантазиях, которые посещали меня прежде все было не так. Потому, что ты - больше, чем можно себе представить, чем можно испытать или ощутить тогда, когда тебя нет рядом… Но теперь… теперь все иначе. Я умудряюсь втолкнуть тебя в квартиру. Сегодня. Сейчас ты только мой. Твое дыхание с присвистом, ты весь такой трепещущий и горячий, обмирающий в моих руках, что я не в силах сдерживать ни страсть, ни похоть. В каком бреду мы оказываемся в твоей еще не остывшей постели? Сегодня ты ночевал один. Естественно… иначе меня бы здесь не было… иначе не было бы твоего вчерашнего звонка, который… На этом мысль останавливается. Границы размываются, а немногочисленные предметы моего гардероба летят в разные стороны. Я шепчу тебе в шею какую-то ересь, чувствуя, как ты прогибаешься навстречу. Медлить больше нельзя. И я, кусаясь и целуясь до иссиня-красных засосов, вторгаюсь в тебя почти без подготовки. Твои распахнутые серые, темнеющие глаза… хриплые стоны… следы от совсем не длинных ногтей на моей спине… и стоны наполовину со всхлипами… мои или твои? Не имеет значения… Я точно отыгрываюсь за свою слабость – примчаться по первому твоему зову. Еще вчера считая свое существование слишком пресным, кармические долги неотработанными, а себя способным только на воспоминания… зато теперь я мог упиваться твоей слабостью. И не мог одновременно… Потом, лежа в твоих объятьях, я пытался сформулировать что-то на сей счет, но язык не слушается, а ты смеешься. По мимо своей воли я смеюсь вместе с тобой. Безразличия нет. Мне слишком хорошо… а рядом ты… Не хочу, чтобы это чудесное утро заканчивалось. Ты знаешь, Кипелов, что я люблю тебя и подло пользуешься. Или… или это я пользуюсь ситуацией, не желая отдавать всего себя без остатка. Но ты накрываешь мои губы своей ладонью. - Тише, Рыжик… - шепчешь ты, - такое сладкое утро… Я делаю вид, что фыркаю, а сам сжимаю тебя в объятиях. - Ненавижу тебя, Кипелов… - Я уж вижу… - мурлыкаешь ты, а я утыкаюсь в твою шею… слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком очевидно, чтобы что-то другое сумело разбудить меня в три утра.
Io: слеш и прочее по фадому Маврин http://ficbook.net/fanfiction/rpf/mavrin слеш и прочее по фадому Кипелов http://ficbook.net/fanfiction/rpf/kipelov слеш и прочее по фадому Ария http://ficbook.net/fanfiction/rpf/arija
nigai-kun: Название: Я не вернусь Автор: Zlobnyy Geniy Фандом: Ария Персонажи: Владимир Холстинин/Валерий Кипелов Рейтинг, жанр: PG-13, RPS От автора: автор в шоке В данном сочинении автор попытался выразить собственное представление о том, почему история "Арии" сложилась именно так, как сложилась. Фактическая часть фика почти полностью базируется на "Легенде о динозавре". Ранние годы Арии. Пришли в баню помыться Кипелов и Маврин. Раздеваются в предбаннике... Маврин посмотрел - а у Кипа член весь в каких-то дырочках маленьких. -Кипыч, а чё эт у тебя в дырочках он в каких-то?.. Тот вздыхает: - Да этот, знаешь Холст такой интеллигент.. Без вилки ничего в рот не берет... Народное творчество 1994-1995 - Привет. Слышал новость? Валера теперь с "Мастером" по кабакам поет, - произнес из телефонной трубки жизнерадостный голос Виталия Дубинина. В первое мгновение Холстинин Владимир Петрович, или просто Холст, гитарист и лидер группы "Ария", даже не понял, о ком идет речь. - Какой Валера и с каким мастером? – переспросил он. - Можно подумать, ты десяток поющих Валер знаешь. Кипелов, конечно. Он с группой Грановского в клубах выступает. - Охренеть, - некультурно прокомментировал Холст, однако, прежде, чем он успел добавить что-то еще, Дуб продолжил: - Мне тут добрые люди донесли. Вот я на всякий случай сразу решил поставить тебя в известность. А-то сам понимаешь, слухи пойдут, непонятки начнутся… - Тааак, - протянул Холстинин. – Вот так значит. Кипелов поет в другой группе, а мне не сказал ни слова. Дубинин давно научившийся различать в тоне друга предвещающие бурю интонации поспешил перевести разговор в мирное русло: - Вова, ты только не заводись. Я знаю, что ты любишь делать из всего трагедию, но в этот раз давай обойдемся без этого. В конце концов, его можно понять. Кому щас легко? Однако примирительная речь наткнулась на мрачную стену молчания. - Да что опять не так?! Ты просто сам не свой становишься, когда речь о Валере заходит. - Я пока еще главный в нашем балагане, и было бы неплохо, если бы члены группы ставили меня в известность о своих «музыкальных экспериментах», - отрезал Холст и прервал разговор. В том, что вокалист «Арии» Валерий Александрович Кипелов пением зарабатывает «на стороне», не было ничего криминального. Но факт этот доставлял Холстинину боль. И причины ее были такие страшные, что он не мог признаться в них даже лучшему другу. *** Есть люди, которые нравятся с первого взгляда, и лишь потом, пообщавшись с ними поближе, находишь объяснение симпатии. А есть наоборот – сначала относишься к человеку равнодушно, а потом влюбляешься, с каждым годом все крепче, и черт его знает почему. У Холстинина был второй случай. Метаморфоза эта произошла так незаметно, что случившееся Владимир Петрович осознал только тогда, когда понял, что с удовольствием наблюдает за тем, как Кипелов расчесывается. Тот стоял перед зеркалом в гримерке, в черной майке и черных кожаных штанах, и сосредоточенно водил щеткой по длинным прямым прядям. Холст смотрел на него и чувствовал, как проваливается в пропасть, потому что стоящий перед ним мужчина показался прекрасней всех на свете. Человек и произведение искусства в одном лице. И Холстинин хотел им обладать. Володя всегда был человеком здравомыслящим и свои чувства держать под контролем умел. Он с самого детства знал, что любой нормальный мужчина должен любить только женщин, а Кипелов женщиной не был, поэтому Холст принял решение в пользу здравого смысла и старательно Валеру не любил. Но подавленные чувства так или иначе вырывались на волю: то злостью и раздражением, то приступами ревности. Принесенная Виталей новость Холстинина напугала. Слишком свежи были воспоминания о словах обвинения, брошенных в запале Валерой в его адрес. При всей своей покладистости и склонности к компромиссам Кипелов был себе на уме и угадать, что он может выкинуть, Володя не решился бы. А тут еще эта ссора. И «Мастер», проклятый «Мастер», который однажды уже чуть было не разлучил их. При мысли о том, что он может остаться без … вокалиста, да, именно «вокалиста», лидера «Арии» бросало то в жар, то в холод. Холст никак не мог позволить этому случится. И хотя внутренние черти настойчиво нашептывали, что это шанс избавиться от соблазна, Владимир Петрович отмахнулся от внутренних голосов и срочно собрал группу на совещание. Стоило четверым (Маврина не было. Он был слишком предан Кипелову, поэтому его присутствие было бы стратегической ошибкой) собраться в одной комнате, как в воздухе заискрили молнии. Сам разговор оказался довольно неприятным. Основными его участниками были Холст и Кипелов. Дуб молчал, время от времени вставляя реплики и странно сверля Володю тяжелым взглядом. Но в целом, он был на его стороне. Манякин тоже молчал, почему-то виновато опуская глаза. Однако, несмотря на подобную атмосферу, Валерий Александрыч не собирался «раскаиваться в содеянном», голос не повышал, но и на давление не поддавался. Более того, Холстинину казалось, что Валера ждал от него совершенной другой реакции, и это именно он виноват и что-то делает не так. Но Владимир Петрович был упрям. И иногда эта черта его характера творила страшные вещи. Не добившись своей цели устным внушением, Холст решил действовать радикальными методами. Так «Арии» внезапно потребовался новый вокалист. *** Хотя об этом мало кто знал, но больше других в период смуты пострадал Дубинин. Мысль о том, что без Кипелова «Ария» станет совершенно другой группой, была простой, и додуматься до нее взрослым образованным людям не составило труда. «Возвращение» же Кипелова, который формально-то никуда и не уходил, зависело большей частью от Холста. Бредовость ситуации поражала своим размахом, а Владимир Петрович делал вид, что все идет, как должно. Дуб, как настоящий друг, во время коллективных дебатов его поддерживал. Наедине же Виталик проедал плешь даже сильнее, чем заартачившиеся Маврин и Манякин. За что, собственно, и получал больше всех. Но не жалел себя, потому что видел, как под напором разумных доводов Володя потихоньку остывает. Потом ушел Маврин. Это событие Холст воспринял с мрачным удовлетворением. Ему никогда не нравился Сергей, слишком легко нашедший с Валерой общий язык. К тому моменту силы самого Холстинина были на пределе. Кризисные ситуации частенько благотворно действуют на истину. И в момент, когда фактически решался вопрос жить «Арии» или умереть, Володя наконец-то разобрался и в своих чувствах. Неприглядная правда о том, что он любит мужчину предстала пред ним в полный рост. И ни отмахнутся от этих чувств, ни подавить их Холст уже не мог. Пожалуй, только гордость мешала ему позвонить Валере первым. И страх того, что Кипелов может отказаться вернуться. Чисто из принципа. К счастью для группы случилось чудо – темная и загадочная история с финансовыми санкциями помогла достойно развязать сложившееся затруднение. Смутное время закончилось, осталось только разобраться с последствиями. Ну, и альбом дописать. *** Процесс записи Холстинин контролировал лично на каждой стадии, чем всех достал. Но, в принципе, Владимира Петровича понимали и его придирки терпели, ведь альбом должен был стать символом новой эры. Последним записывался вокал. Кипелов работал как обычно, демонстративно делая вид, что ничего не было. Холст, наоборот, жил как на иголках, стремясь поправить отношения с вокалистом, но так, чтобы и не извиняться, и не сказать лишнего. Снова нужен был разговор, к которому Холст даже не знал, как подступится. Несколько раз он порывался начать его, но так и не смог. А потом Манякин неудачно пошутил про Акелу, что позволило Холстинину наконец-то вспомнить, кто тут главный. В один из дней Холст попросил вокалиста задержаться. Тот даже не удивился, словно ожидая этой просьбы. Они остались на студии одни. В рабочей комнате с пультом и электрическим чайником стоял диван, и Кипелов присел на него, в ожидании дальнейших событий. На трезвую голову подобные беседы не ведутся, но пить сейчас было бы еще хуже. Володя начал заваривать чай, а Валера неотрывно за ним наблюдал. И сердце его билось в два раза чаще, чем нужно. Впрочем, они не выпили даже чая: Холст разбил две чашки, разозлился и разразился длинной путанной речью. Он не совсем понимал, что нужно сказать, поэтому говорил о музыке, о группе, об обязательствах. Валерий Саныч из его пространной речи сделал неожиданные выводы: - Ты меня ревнуешь, что ли? Холст осекся, немного подумал и ответил: - А что, если и так? - К Грановскому? Володя, ты дурак? У вас с Аликом всегда были разногласия, я помню. Но ты устроил весь этот цирк, в котором приняло участие охрененное количество народа, из-за того, что не захотел, чтобы я поработал немного со старым другом. Как тебя после этого назвать? И вообще, я тебе не баба, чтоб меня ревновать. Холстинин, возмущенный тем, что всю вину фактически переложили на него одного, немного забылся - и с губ само собой сорвалось: - Был бы бабой, я б на тебе женился. Наступила пауза. Небольшой промежуток времени, когда можно выбирать: или обратить сказанное в шутку и продолжить беседу ни о чем, или расставить все точки раз и навсегда. Кипелов порывисто поднялся. Холстинин, подумав, что он собирается уйти, схватил его за плечи и зло посмотрел сверху вниз. - Эта история по-идиотски началась, и так же по-идиотски закончилась. Как в гребанном дурацком сне. Только ты пойми: в нашей группе все решаю я, и пока это так, ты будешь делать то, что я тебе скажу. И никуда от меня не уйдешь! Я не отпущу. Кого-кого, а Холста Валера не боялся. Ни тяжелого взгляда, ни сильных рук, продолжающих держать его. - Повторюсь, ты придурок, Володя. Властный самовлюбленный придурок. Я ж тебе сразу сказал, мне просто нужны были деньги. Не более. И не надо меня ни пугать, ни угрожать мне. Все равно ведь удержать не сможешь. Вот только «Мастер» - это прошлое. И хватит об этом. В самом деле. Сколько можно. В этом полубезумном разговоре Кипелов услышал то, что услышать не ожидал и не надеялся. И теперь он тоже собирался высказаться. Он не хотел ничего менять, никуда уходить, его все устраивало – группа, музыка, песни и даже сам Холстинин. Холстинин, связь с которым была особенно крепкой. И который, кажись, совсем свихнулся, потому что все-таки произнес это вслух: - Я люблю тебя, Валерка. *** Какое-то время оба верили в то, что их отношения продлятся очень долго. Что ж, наверное, так оно и случилось, если считать семь лет долгим сроком. 20.11.2010 Ледовый дворец. Закулисье концерта "Ария – 25". Запыхавшийся Холстинин ввалился в гримерку, схватил со стола поллитровую бутылку воды и одним махом выпил половину. - Староват я стал, - сказал он сидящему на диване Кипелову, - чтоб скакать по сцене, как олень. Кипелов, до того торопливо грызший яблоко, в ответ промычал что-то невнятное. Холст тяжело опустился на стул, смяв в руке пластиковую бутылку. Воспоминания нахлынули резко и страшно, как цунами. Время лечит. Истинность этого утверждения Холстинин испытал на себе. Время, семья, работа, ежедневная рутина. Все это в совокупности помогло ему справиться с потерей - ведь тогда произошел не только раскол группы. Боль давно утихла. Но сегодня сердце сдавило сильно и остро, как восемь лет назад, - так привычно и так непривычно высоким был вокал «Героя асфальта» и «Улицы Роз». Кипелова, видимо, обуревали схожие чувства, потому что он тоскливо взглянул на огрызок и положил его на край стола. Столкнувшись с Холстом взглядами, они некоторое время играли в «гляделки», а потом Владимир Петрович опустил глаза в пол и сказал: - Валера, может, ты вернешься к нам? - Я не вернусь, - тихо, но твердо ответил Кипелов. Другого ответа Холстинин и не ожидал. Другого ответа просто не могло быть. Но связывало их много большее, чем просто дружба и работа. Выбросив помятую бутылку, Холст переместился к Валере на диван. Привычным жестом провел пальцами по его волосам, привычно поцеловал. Бывший вокалист «Арии» позволил себе минутную слабость и ответил на поцелуй. Не так-то просто забыть любовь, которая существовала долгое время. - Все, Вовка, перестань, - мужественно отбивался Кипелов, чтобы не дать случится ничему большему - через пять минут им на сцену. – Уймись. Блин, а если сейчас Пушкина с камерой войдет?! - Даже у нее не хватит наглости выложить такое видео в интернет. Наверное, - Холстинин и сам прекрасно понимал, что не было у них времени ни на что, кроме поцелуев. Ну, то есть было еще пять минут, чтобы обнять Валеру. Просто обнять. - Вернись ко мне. - Я не вернусь, Володя, не вернусь, - снова ответил тот. Холстинин лучше, чем кто-либо другой, знал, что в одну реку дважды не войти, а разбитую вазу не склеить. Автор спрошен, текст ни разу не изменен. Взято здесь: http://zgeniy.diary.ru/p180680003.htm?from=last#611305982
Io: Все ведь будет как раньше? Маврин/Кипелов Манякин/Кипелов *Сашко страдает, судьба такой* Я прятался за Сережкиной спиной, поскольку мне казалось, что все коллеги понимают, что происходит с нами. Что наша дружба снова стала чем-то большим. И если вспомнить восьмидесятые годы ни Марго, ни Грановскому не составит никакого труда осознать, что «эти двое опять взялись за свое». Алик временами неодобрительно косился в нашу сторону и отпускал двусмысленные комментарии, после которых мне хотелось покраснеть до корней волос, но природная выдержка, а может наработанный опыт помогали контролировать эмоции. Однако порой я довольно сильно сжимал сережкину руку. Раньше мы собирались вместе у кого-нибудь на даче, гудели пару дней, а после все пьяные и счастливые расползались жить дальше, а теперь всем понадобились философские беседы, взаимные беззлобные подколки и сплетни о том, как у кого дела, что нового и есть ли жизнь на Марсе. Признаться, я не всегда мог справиться. Не тот интеллектуальный уровень что ли, а может быть просто лень. А когда на подобных мероприятиях мы оказывались вместе с Мавриком, то я готов был сквозь землю провалиться, и мне казалось, что друзья, понимая всю двусмысленность ситуации, порой специально делают так, чтобы никто из нас не знал, что будет другой… Теперь меня пригласила Марго, а Маврика, кажется, Харьков. Он мог бы догадаться о подвохе, но либо спешил в тот день, когда согласился, либо забыл, а напомнили накануне, так что и отказываться было поздно. С Сережкой было уютно и тепло. Иногда между нами вспыхивали бурные дискуссии на отвлеченные темы, а иногда, напротив мы молча курили, глядя в осеннее небо, и за целый день могли не сказать друг другу и десятка слов. Мы слишком хорошо знали друг друга… или наоборот? Манякин в тот вечер был слишком прямолинейным. Когда мы уже собирались уходить, он под предлогом захватить что-то на студию умыкнул меня на пять бесконечных минут, чтобы сказать, что я снова слишком много времени провожу с Сергеем. И что я должен понимать, что ничего хорошего такое общение не принесет… - Саш… прошу тебя, пожалуйста, не начинай. Я все знаю, все понимаю. Мне… неприятно, что и ты… тоже обращаешь слишком много внимания на… наше общение. - Я переживаю за тебя, - понизив голос, сказал Маня, - ты знаешь, мне наплевать на общепринятые нормы, не мальчик уже… но… ты слишком держишься за него. Это нехорошо, понимаешь? - Саш… - Ты раньше был душой компании, во всяком случае, старых друзей не стеснялся, что тебя теперь так коробит? Я пожал плечами, снова хотелось курить. Я не мог объяснить, что привело меня в такое смятение чувств. Ни то запоздалая весна, ни то я стал слишком серьезно относиться к происходящему… - Не знаю… - честно ответил я. - Не стоит на всё так реагировать. - Я знаю, что ты заботишься обо мне… но меня уже тошнит от такой заботы, - я осекся, не следовало такого говорить, - извини… я не имел ввиду, что мне претит твое общество, но… я хотел бы сам разобраться с этой ситуацией. - Разобраться? Ты просто снова увяз в ней. Вот и все твои разборки. Я тебя понял, Валера, - Манякин тяжело вздохнул, - я просто устал от повторения этой истории. Ты мог бы сказать «тебе то что?», но отвечу: мне не безразлично то, что будет с тобой. Это первое. А также, мне не безразлично, что будет с группой. - Это не имеет отношения к работе. - Сейчас в меньшей степени, но имеет. - Саш… давай остановимся на этом, хорошо? Не надо читать мне нотации. - А что я еще могу? – в его глазах сверкнула безнадежная усталость и злость, но не на меня-дурака, а, ни то на себя самого, ни то на этот нелепый разговор, - что я еще могу? – зло повторил он, - я только и могу, что смотреть на то, как ты укорачиваешь свою жизнь, как переживаешь за то, что и внимания твоего не стоит, как ты изводишь себя… вот все, что я могу. Что ты так смотришь на меня? У нас демократическое государство, не средневековье… но иногда очень хочется, чтобы это было не так, - Сашка с силой сжал мое запястье и дернул на себя, - я ведь ничего не могу сделать, - его губы почти касались моего уха, - совсем ни-че-го… и поэтому я хочу, чтобы ты раз в жизни сначала думал, а потом делал. Ты можешь обещать… нет… ты можешь хотя бы попытаться? Я задохнулся от неожиданности… и не мог ничего ответить, поскольку пытался отдышаться и сказать хотя бы что-нибудь… Он был слишком близко и поступал так, как не поступал никогда прежде. Я не дергался, а Сашка не отпускал. - Хорошо, - наконец, произнес я, - я постараюсь. - Спасибо… Саша исчез так быстро, как будто его вообще здесь не было. А я стоял посередь темной комнаты не в силах пошевелиться. - Ты чего тут делаешь? – вопрос Сережки вывел меня из ступора, - мы едем или что? - Да… да… сейчас… - Ты чего такой? Я обнял Рыжего, сделав глубокий вдох, поцеловал в губы. - Лер? - Поехали домой… - Все нормально? Я кивнул. Маврик взъерошил мои волосы, бегло поцеловал и мы направились к машине. Марго перехватила уже на пороге, попрощалась, пожелала удачи и всучила какие-то сладости. Как делала всегда прежде, когда мы бывали у нее вместе с Галиной. Я уткнулся в рукав Сережкиной куртки, стараясь сделаться меньше и незаметнее, чтобы не провалиться сквозь землю. - Ты чего? - Мне стыдно… - За что? - Они слишком хорошо к нам… ко мне относятся. - Я чего-то не знаю? - Нет… Рыж, просто… это осеннее обострение, наверно. - Иногда с тобой так тяжело… - Угу… Вечер у Маврина выдался замечательным. Сергей больше не о чем меня не спрашивал. А я ничего не говорил. Было тепло, хоть немного пахло пылью. Свет и звуки были будто бы сглажены, подкравшимся сумраком, а мягкие отсветы, рассеянные по стенам создавали лирическое настроение. За окном в пасмурности неба и общем погодном состоянии особенно ярко горело золото кленов и тягучая рыжесть рябин. Постепенно совсем стемнело. Комнаты наполнились чем-то пряно-дурманящим, а Сережка целовал мои пальцы, а я был смущен еще больше, чем накануне. - Лера, ты меня пугаешь… - Почему? - Краснеешь, точно мы впервые остались наедине, и… - Мне нравится так думать. Тогда мы были правда, чуть более пьяны… тебе понадобилась вся твоя смелость, не так ли? - Конечно… как же иначе? - Сегодня что-то такое рассеяно в воздухе… все по-другому… - Да и ведешь ты себя соответственно. - Просто я чувствую неловкость. Нервы как будто на пределе и… - … и хочется, чтобы это чувство оставалось с тобой всегда? - Вроде того… Не помню, говорили ли мы еще о чем-то. Я нашел себя зацелованным Рыжим Бесом, я не мог поверить в то, что я столь пластичен в его умелых руках, что всё то, что происходит – происходит по-настоящему. Что это все не является моим новым ночным кошмаром, как в те дни, что я просыпался, беспокойно ища его рук и прикосновений, но ничего не было. Мое солнце светило другим и я не мог дотянуться до его живительных лучей. Но сегодня все было взаправду… Сережа как всегда нетерпелив и порывист, но будто и в его манере любовной игры я угадываю новые оттенки, нахожу нехарактерные черты, или мне только кажется? Маврин властен, но не так, как прежде, он заставляет меня молить о большем и тут же оказывает мне эту милость, хотя мне кажется, что слишком долго я жажду наслаждения, но он позволяет вкусить все сполна. Несмотря ни на что мне хочется еще ласки, и я подначиваю Сережку, заставляя его распаляться и ненавидеть меня на долю секунды, чтобы потом снова дрожать в его руках. Когда наши мокрые от пота волосы смешиваются, я ничего не вижу и не чувствую, кроме него и кажется воплю, как мартовская кошка, остается надеяться, что не так противно, но в тот момент разум оставляет меня. - Ведешь себя кое как… - это первое, что я слышу, когда начинаю понимать кто я и где нахожусь. По телу все еще прокатывает волна предательской дрожи. Колени не слушаются, а разговаривать я все еще не в силах, - ты очень … очень нехороший человек, шепчет Маврик. Его голос все еще хриплый, но он всегда восстанавливается раньше. Я пытаюсь как-то среагировать, но только глупо улыбаюсь, а он целует меня… целует бесконечно долго так, что я тут же забываю, как нужно дышать, и можно ли дышать без него, - Ты опять краснеешь, - констатирует он, - я согласно киваю и тянусь за новым поцелуем… * Работать на студии почти невозможно. Мне казалось, что мои музыканты как-то слишком много обращают на меня внимания. Казалось бы чего здесь особо странного? Однако мне было несколько не по себе, особенно, когда в мыслях я возвращался к разговору с Сашей. Что-то во всем этом было не совсем правильное, но что я так и не смог осознать. События развивались слишком быстро. Но после ударник сам подошел ко мне, выкроив минуту, когда молодежь дружно свалила курить. - Извини меня, за то, что было в пятницу, - негромко сказал он, - не знаю, какая муха меня укусила. Просто… - … ты хочешь мне добра. - … в общем, да… - Давай ты не станешь сейчас больше ничего мне говорить. Ты отличный друг, Саша… мои … любые мои отношения тебя не должны касаться, потому, что с кем бы я не пытался их построить – я не хочу, чтобы что-то менялось. Я порой слишком резок, но это лишь потому, что я не до конца уверен в том, что делаю. - Валера… - Давай остановимся на этом… Манякин порывисто прижал меня к себе и я второй раз почувствовал, это странное трепетно-нежное отношение. Я не хотел предавать старого друга, не хотел, чтобы у него вдруг появились какие-то другие надежды и мечты, поэтому, поспешно отстраняясь, предпочел потрясти Сашкину руку, подчеркивая, что недомолвок не осталось и все так же, как и прежде. И только его тоскливый взгляд говорил мне, что все вовсе не так, и что он будет ждать, сколько потребуется…
Io: это не ответ канон Маврин пьет кофе. Очень крепкий и очень сладкий. Не ту бурду из банки, которая уже не первый месяц гостит на студии, а ароматный напиток, запахом которого моментально пропитывается все вокруг. Валерка больше никому не приносит кофе. - Думаешь, между ними что-то есть? - Тебе не все ли равно? Мы с Головановым курим, но не в специально отведенном для этого месте, а, как и прежде, за студией. Это такая дурацкая привычка со школьных времен, когда ты чувствуешь себя достаточно крутым, чтобы делать что-то запретное, но еще не совсем разобрался зачем, однако уже знаешь, что главное – не пропалиться. - Не знаю… - Ты же с Мавриным давно работаешь, мог бы и поинтересоваться, - Андрей пытается меня поддеть. - И быть следующим? - Ну да… ты в его вкусе. Оба хохочем, как укуренные лоси. У Андрюшки тухнет сигарета. - Кто-то думает о тебе… - Наверное, ты… В приподнятом настроении мы возвращаемся к работе. Старшие коллеги ведут ожесточенный спор ни то о политике, ни то о смысле бытия, но стоит нам появиться – снова чинно и нарочито неторопливо расходятся по своим рабочим местам. - Почему все самое интересное без нас? – притворно канючит Андрей. - Чтоб была интрига, - наставительно произносит Манякин. Андрей показывает ему язык и идет настраиваться. Он совсем недавно у нас, но работать с ним легче, чем с Терей. Он очень живой и подвижный парень. Нам всегда есть о чем поболтать или посплетничать. И хотя он еще не до конца разучил все партии, но уже делал большие успехи. Впереди были интересные гастроли, у нас впереди была замечательная хэви-жизнь. Движение, вот главное! Не стоять на месте! Наверное, в доказательство своих слов я пританцовывал на месте. Несколько месяцев назад мой бас перестал казаться мне тяжелым, теперь он совсем ничего не весил. Сережа говорил, что я похож на подросшего щенка овчарки, еще немного и выберусь из подростковой угловатости, на что я гордо заявлял, что я, мол, уже волк свободного племени. Маврин смеялся, но по-доброму, и уже больше не позволял себе, как прежде отвесить мне подзатыльник, или покровительственно потрепать хаер, мол, «ну-да, ну-да, видал я таких волков по телевизору». В тот день я пришел слишком рано. И стал невольным свидетелем разговора, не предназначенного для моих ушей. Сережа снова пил приготовленный Валерой кофе, он был подавлен, и все больше молчал. Кипелов, напротив, говорил много, и был не в пример эмоционален. Я отступил в тень, чтобы меня не заметили и вот тогда я узнал, что все, над чем мы шутили с Андреем, было правдой. - Давай не будем смешивать работу и наши отношения, - вздохнув, сказал Маврин, - я просто не хочу, чтобы мы стали чужими людьми… - Я не хочу думать о том, что тебя заменит кто-то другой! Я не смогу работать с кем-то еще… ты упертый, как баран! Сережа! Мы можем все решить другим путем… ты… Рыжий порывисто прижал вокалиста к себе и ничего более трепетного и отчаянного, чем его этот поцелуй я не видел, наверное, за всю свою недолгую жизнь. Я видел, как Валера хотел защититься от внезапного выпада, как опустились его руки, как он закрыл глаза, и я могу поклясться, что на мгновенье в них блеснули слезы. -… это не ответ… - упавшим голосом произнес Кипелов. - Это не ответ, - согласился Маврин. - Но… ладно… хорошо… окей… катись ко всем чертям… - Я от тебя все равно не отстану. Валера невесело поглядел на Рыжего, глубоко и как-то судорожно вздохнул. - Отстанешь… мы будем бежать слишком быстро. - Значит, ты быстрее окажешься около моей двери. - Хорошо… Они пожали друг другу руки, потом Валера не выдержал, обняв гитариста, прижал его к себе, и еще нескончаемо мимолетно они стояли обнявшись. Сергей взял гитару, накинул куртку и вышел прочь. По коридору пробежал ледяной порыв осеннего ветра. Кипелов поежился, сделавшись сразу как-то меньше и старше. А я стоял там, чуть не плача, закрывая себе рот рукой, не понимая почему все это происходит со мной. Все было понятно, то ли Сергей рассчитал все это, то ли так просто легли карты. Когда на перекуре Андрей попытался прикалываться на нашу излюбленную тему про отношения старших товарищей, я неожиданно в довольно грубой форме осадил его и отчитал, как нашкодившего третьеклассника. Он обещал не возвращаться к данному вопросу, но еще какое-то время недоумевал по поводу моей реакции. А мне было так грустно и горько, за то, что все не будет как раньше, и что Маврин по обыкновению все решил. Я знал, что во многом обязан ему тоже, и, что все изменится, для нас даже к лучшему. Но… Валера еще довольно долго не мог отделаться от привычки приносить небольшой термос с кофе с утра на студию. Он не любил такой сладкий.
Maine Coon: «Слушай, я в ужасе оттого, сколько власти ты имеешь надо мной, ты потрясающий, мне очень страшно, давай поговорим?» Я изо дня в день задаю себе этот вопрос – почему так сложно? Просто подойти и сказать, выговорить вот эти слова? Гораздо проще ходить и мучиться, держать все в себе, придумывать причины и поводы, почему я сегодня снова не скажу эти слова, почему на мои объяснения будет ответом категорическое «нет». Казалось бы – с чего я взял? Ведь я даже не пробовал. Но ведь страшно. Я боюсь. Боюсь возможной реакции. Это тянется уже давно, почти с самого того момента, когда мы начали репетировать вместе. Ну, в любом случае, прошло не так много времени с тех пор и до того момента, когда я понял, что чувствую к этому человеку куда больше, чем должен был бы. Этот рыжий гитарист, сам того не зная, оказывал на меня влияние, приковывал мое внимание и мел надо мной необъяснимую власть. Одной его улыбки было достаточно, чтобы я согласился идти с ним хоть выпить, хоть на край света. Мы быстро стали близкими приятелями. Наверное, это неудивительно, учитывая то, с каким энтузиазмом я отзывался на каждое его предложение. И все же… я часто бываю рядом с ним, но все равно мне тяжело. Мне все равно мало, мне хочется большего. Почему я не могу удовлетвориться тем, что есть? Почему есть всего несколько человек, которых больше всех надо, но подойти к ним больше всего страшно? Что это за парадокс? Как его лечить? Нет таких врачей, и не к кому пойти, не с кем поделиться. Не поймут. Никто не поймет. В лучшем случае только посмеются. А в худшем… я даже боюсь представить. А мне все равно хочется получить больше, чем я имею сейчас, быть еще ближе. Но как этого достичь? Наверное, только если случится чудо, и он сам все поймет. Поймет и примет. Но чудо не случится, а намекать я не умею. Да и где гарантия, что он поймет намеки и поймет так, как нужно? А значит остается только один вариант – рассказать все как есть самому. Признаться. А там – будь что будет. Или я получу желаемое, или лишусь всего, что имею сейчас. Третьего не дано. По крайней мере, мне сложно представить какой-то другой вариант развития событий. Но почему так сложно решиться на это? Почему, когда мне сказали – «хочешь рассказать – расскажи», я запомнил эти слова, и всегда стараюсь им следовать, но каждый раз, когда дело доходит до, я полчаса собираюсь с духом, поднимаю руку, опускаю, разворачиваюсь, пытаюсь уйти, снова возвращаюсь, снова стою, полчаса перед тем как постучать, постучать и прислушаться, а не долбанет ли над ухом. Как можно любить и бояться одновременно? Вчера я в очередной раз не смог решиться. Очередной город в гастрольном туре. Редкая удача – отдельные номера для каждого. Не знаю, сколько времени я простоял перед дверью его номера, чтобы решиться постучаться и войти, поговорить. Наверное, много. Хорошо, что меня никто не видел. Но все-таки постучал, вошел. А вот сказать то, что чувствую, снова не получилось. Я не решился. Снова испугался, снова не смог. А мы опять напились и получили нагоняй от Холста. А я, как бы глупо это ни звучало, был даже немного счастлив, что Сережка опять ничего не понял. А раз не понял, не смог неверно трактовать. Мы приехали вчера и у нас два концерта в этом городе – сегодня и завтра. Я хочу успеть решиться. Я устал ждать, устал бояться, замирать у невидимой черты, которую никак не могу переступить. Я хочу, в один прекрасный день, оказаться рядом и расслабиться. Перестать чувствовать себя идиотом. Как можно общаться с человеком почти 2 года, постоянно видеть его, регулярно оказываться в непосредственной близости… и понимать, что ты знаешь очень мало, но чувствовать такую бесценность во всем этом, такую... что исчезни сейчас все – и ты будешь уже не ты. Почему я так путаюсь, запутываясь до тугих узлов на горле? Я не могу держать все в себе и не могу признаться. Говорят, что люди боятся правды, боятся признаваться. Это не так. Люди не боятся говорить правду, они боятся реакции на эту правду. Боятся, что их не поймут или поймут неправильно. И еще неизвестно, что хуже. Вот и я так – боюсь… Я собираюсь с духом и выхожу из номера. Снова иду к его двери. До отъезда в местный ДК около трех часов. Я видел Сережку за завтраком, но сейчас он может снова спать или играть на гитаре. Кажется, я слышал гитарные звуки, но когда я останавливаюсь перед дверью, не слышу за ней ничего. Абсолютная тишина. И я стою, боясь пошевелиться, боясь даже дышать. Кажется, что даже сердце стучит слишком громко. Я стою, пытаясь понять, какое чувство сильнее – невозможность терпеть ситуацию, в которой я запутался, и мучаться от неизвестности или страх его возможной реакции. Я несколько раз порываюсь поднять руку и постучать, несколько раз порываюсь повернуться и уйти, но всякий раз остаюсь на месте. Я слышу за дверью какое-то движение и, наконец, решаюсь. Поднимаю руку, и дверь распахивается за секунду до того, как моя рука должна была соприкоснуться с дверь. На пороге стоит Маврин и он очень серьезен. – Хватит стоять под дверью, Валер. Заходи, – и он делает широкий жест, освобождая мне проход. Я в растерянности прохожу и слышу, как он запирает дверь на ключ. Оказавшись передо мной, он внимательно смотрит мне в глаза и спрашивает: – Ты что-то хочешь мне сказать? Я знаю, ты уже не первый раз так стоишь. – Да, я… – неуверенно начинаю, не зная, как сформулировать, как сказать правильно то, что я чувствую. Опускаю взгляд. – Да, Сереж, только тебе это может не понравиться… – Говори, не бойся. Что бы ты мне ни сказал, не убью же я тебя. Кажется, он пожал плечами, и голос стал более неуверенным. Я, боясь поднять взгляд, делаю шаг к нему и утыкаюсь носом в его плечо. Он осторожно кладет руку мне на спину. Я поднимаю на него вопросительный взгляд, а он в ответ только ободряюще кивает. – Сереж, я… кажется… – я снова начинаю говорить и отчаянно вцепляюсь в него, словно боюсь, что он исчезнет. Все правильные и убедительные слова, сотни раз прокрученные в голове, куда-то исчезают и отчаянно не хотят выстраиваться в предложения. В голове пустота и даже стук собственного сердца мешает поймать хоть какую-то мысль. Так и не придумав ничего лучше, я придвигаюсь ближе к его уху и почти шепотом заканчиваю – …люблю тебя. Он замирает. То ли от шока, то ли просто не знает, как реагировать. Но не вырывается, и не пытается оттолкнуть. А я чувствую, как груз путаницы и страхов сваливается с меня. Что бы он сейчас не решил – будет легче, больше не будет неизвестности, ведь я все-таки смог сказать. А значит, бояться уже поздно. – Ты… – как-то сбивчиво говорит Маврин… – правда? Вместо ответа я делаю быстрое движение и накрываю его губы поцелуем. Он все так же растерян, и не реагирует, но впрочем, не сопротивляется. Я прижимаюсь ближе к нему и не останавливаюсь, а он неожиданно начинает отвечать. Когда поцелуй прерывается, Сережка неожиданно прижимает меня к себе. Быстро оглядывается на дверь, и как-то глупо хихикнув, говорит себе под нос что-то вроде самокритичного «как мальчишки…» Я думаю о том, что надо спросить его, что он обо всем этом думает и начинаю говорить: – Сереж… Но он меня перебивает и быстро шепчет мне на ухо. – Потом ты мне обязательно расскажешь, как дошел до жизни такой, а сейчас молчи, ладно? Я чуть отодвигаюсь и непонимающе смотрю ему в глаза. Он усмехается и кивает, словно подтверждая свои слова. А потом резко толкает меня на кровать и в следующую секунду оказывается там же, увлекая меня в глубокий поцелуй. На концерте Маврик подмигивает мне и хитро улыбается. А я сбиваюсь, забываю слова и старательно пытаюсь не думать о том, что будет дальше.
Io: Палево? - Привет… - Валер? - Как видишь… - Ты чего так поздно? - Меня это… - Кипелов хихикнул, - ты не поверишь… - .. жена выгнала? – сказать, что Сергей был удивлен, значит, ничего не сказать. - Ну, да… и… ты не поверишь… - Это все-таки была она… - .. ну… да.. - И… что? - Она выгнала меня не за Это…. - … заходи… Гитарист воровато оглядел лестничную клетку, будто кто-то мог за ними следить и только потом впустил вокалера в квартиру. - Ты чего запараноился? - Я уже не знаю, что, зачем и как… - отмахнулся Рыжий, - чаю тебе или сразу спать пойдешь? - Если ты один, то давай чаю, если нет, то – спать. - … один… - эхом повторил Сергей, - остальное ты знаешь. Чайник на подставке, заварка на третьей полке. Валера показал ему язык, закинул легкий рюкзак в комнату и просочился на довольно тесную кухню. Сергея уже сидел на стуле, хищно улыбаясь и пытаясь подавить не пойми откуда нахлынувшее злорадство. - Давай, Кипелыч, рассказывай, как ты дошел до такой жизни. - Вообще-то, - устало огрызнулся тот, - все из-за тебя. - Это не интересно, все твои рассказы начинаются примерно так. Валера пожал плечами, разливая по чашкам ароматный напиток. - Ты меня когда-нибудь точно в гроб вгонишь. - Не… это ты сам себя… А дело было в том, что давеча Кипелыч спровадил родных куда подальше, и, на самом деле, ничего не предвещало экстраординарного развития событий. Они с Сергеем коротали вечер вдвоем, смотрели осточертевший Рыжему телевизор, говорили о каких-то мелочах. Впереди был еще целый завтрашний день. В некотором роде Валера дарил Сергею иллюзию стабильности. Вот, мол, что-то никогда не меняется. Все тот же футбол, все та же патока вранья с телеэкранов. Все та же его рука в волосах... знакомые запахи и звуки. Только ни Маврин, ни Кипелов не знали о том, что Галина Кипелова уже несколько месяцев как хотела проверить одну свою странную догадку. Было бы глупо полагать, что она не разу не заставала мужа с молоденькой девочкой в весьма не тривиальных отношениях. Было бы наивно думать, что она не привыкла к тому, что ее мужа штучно и пакетиками вешались различные девочки, герлы, дамы и прочие ляди. Так же она вполне отдавала себе отчет в том, что он и сам не святой и не всегда может устоять перед очарованием очередной прелестницы. Они уже пережили и Рину Ли и двоих других, которые «всерьез и надолго». Они разводились и сходились снова. В конце-концов, она уверилась в том, что опасаться случайных связей своего супруга глупо, так недолго и нервный тик заработать, но вот эти, которые «надолго» должны действительно вызывать закономерные волнения, а следовательно принятие соответствующих мер. Конечно, до такого, как с Риной, лучше не доходить, но кто же сможет обвинить ее хрупкую и несчастную женщину в чем-либо? Разумеется, никто. Она ведь ничего особенного не может сделать… если не довести ее до белого каления. Так вот, все началось лет восемь или десять тому назад. Судя по всему, у Кипелова была какая-то связь на стороне. Ото всех остальных «гёрлов на кэблах» она отличалась аккуратностью и педантичностью. Они никогда не палились ни на людях, ни в ее собственном жилище. Было бы глупо считать, что «ничего такого не было». Своего мужа за все долгие-долгие годы совместной жизни она успела изучить, что называется вдоль и поперек и знала, как трактовать те или иные изменения. Самым странным в данной ситуации был третий персонаж «марлезонского балета». Где бы не проявляла себя эта странная связь – появлялся Маврин. У Гали было предположение, что Сергей, как лучший, в прошлом, друг, организует ее мужу и его пассии прикрытие. Но поймать на вранье ни одного, ни другого ей так и не удалось. Более того, однажды она примерно просчитала маршрут и «неожиданно» приехала на дачу, якобы забыл там важные документы. К вящему своему удивлению, никого кроме Маврина и мужа, беседующих на кухне, за бутылкой вина она не обнаружила. И вот теперь Галина все же вознамерилась довести дело до конца. Обычно, застав благоверного на «месте преступления» достаточно было напустить на себя серьезный вид, вышвырнуть малолетку из дома и пригрозить, что она уйдет. Или чем-нибудь более существенным. Порой помогал метод «пристыдить». С одной и той же девочкой Галина не заставала мужа лет уже, наверное, семь. Да и вообще было это однажды, то ли перерос, наконец-то, то ли одно из двух. А вот та связь, которая не давала ей покоя была иного рода. Она была долгой, прочной, и не была похожа на все прежние похождения мужа. После этих таинственных встреч Кипелов становился либо самым счастливым человеком на земле, носящем жену на руках, либо впадал в депрессию, и никого не желал видеть. С этим явно нужно было если, не «что-то сделать», то хотя бы внести ясность. Галина довольно точно рассчитала всё. Потому, что только женщина может сделать довольно точные расчеты, опираясь на интуицию и показания соседей. Те выходные она намеревалась потратить с пользой для себя, но машина Сергея Маврина, отсутствующая на своем законном месте навела на мысль, что именно теперь следует узнать разгадку и спать спокойно. В субботу Галина доделала всю работу и съездила на необходимые встречи. Спешить было некуда. Впереди было воскресенье. Валерий и Сергей тогда рассудили примерно так же. Каждый был по-своему вымотан прошедшей неделей. Разговор перекатывался довольно вяло. Им было достаточно держаться за руки и изредка касаться друг друга, чтобы почувствовать общность и близость. Лишь только Рыжий забрался под одеяло и прижался к теплому боку Кипелова, так сразу провалился в сон. Валера хотел еще что-то обсудить с ним, но не смог, поскольку на все Сергей отвечал «угу» и «я тоже так думаю» сквозь сон, только теснее прижимался к вокалеру и иногда произносил что-то вроде «ты просто прелесть…» или «мне тепло, Лерочка…». В общем, разговаривать с ним было все равно, что с котом объевшемся сметаной. Зато на следующий день Маврик был просто в ударе, однако было уже не до разговоров. Не то он так хорошо выспался, не то вспомнил что-то из «давно минувших лет» с ним всегда, как на пороховой бочке, никогда не знаешь, когда и как рванет. К полудню Кипелов был несколько измучен этим марафоном плотских утех, но, как и любой мужчина не был готов отступиться сейчас, когда Рыжий особенно настойчиво требовал своего. Он провоцировал Кипелова, и вокалер не был готов отступить. Распахнутая на груди рубашка, разметанные по плечам волосы, стонущий под ним Маврик, такой податливый и гибкий. Откуда, интересно, в нем взялось столько кошкости? - Тебе жалко, да? – разгоряченные губы проходятся по его шее, - отдай мне все… Лерррра… Голова шла кругом от этих подначиваний и он падал в омут страсти и похоти, не разбирая реальность на составляющие, позволяя ей утечь сквозь пальцы… и огненные всполохи на подушке заставляли его забыть обо всем… Когда Галина выждав нужное количество времени вернулась домой, она примерно представляла какую картину должна увидеть. Но что-то пошло не так. Во-первых, машина Маврина. Во-вторых, его одежда в коридоре и никакой обуви, кроме… и все эти странные совпадения навели ее на неоднозначные мысли, что возможно, дело обстоит несколько иначе. В голове родилось несколько вариантов, включающих в себя групповой секс с малолетними фанатками, однако взгляд в зеркало, специально слегка изменившее свое положение загнал нервно хихикающую супругу Кипелова на кухню. «И на старуху бывает проруха» - подумала она. И было не понятно… было ли это хуже всех ее догадок и построенных сюжетов, или следовало оставить все как есть. В первый момент хотелось прервать всеобщее веселье фразой «креста на тебе нет!». Однако креста на муже действительно не было. Еще раз нервно хихикнув Галя закурила. Тем двоим явно было пофигу на окружающую действительность. И самым лучшим вариантом было немедленно покинуть помещение. Здесь у мужа, пожалуй, действительно мог бы случиться инфаркт, да и Маврин… он не виноват же, что… такая рыжая блядь… в тот момент, Галина, наверное, сама не отказалась бы занять место собственного мужа. Но об этом женщина предпочитала больше не думать, во избежание… Но все же это было чем-то большим, чем блажь или похоть. Она очень редко видела своего мужа таким. И эта кокетливая деталь гардероба, не снятая то ли специально, то ли по нелепой случайности. Да, определенно таким он заводил даже ее. Галина постаралась уйти быстро и незаметно. После того, как любовники пришли в себя и сумели вполне самостоятельно передвигаться в пространстве, не задевая при этом за любой внезапно показавшийся на пути дверной косяк, Сергей и Валерий устроили налет на холодильник. Тут-то обоим и показалось, что в доме побывал кто-то еще. Оба не могли объяснить чем именно было вызвано это чувство «чужого присутствия». И то ли не до конца выветрился ментол Галиных сигарет, то ли действительно, человек умеет оставлять за собою энергетические следы в пространстве и времени, однако, вокалеру и гитаристу стало несколько стремно. Но за шутками и хорошим ужином последние подозрения выветрились, как бывает всегда после отлично проведенного времени… С того момента, правда, прошло месяца три или четыре. И вот это обстоятельство сейчас было интересно Рыжему больше всего остального. - О’кэй, пусть Тогда это все-таки была Галя, но это не объясняет одного обстоятельства. Чем ты так накосячил, что она выгнала тебя через три месяца после инцидента?.. - Какой ты, бля, политкорректный! - И тем не менее? - Просто мы с Хорем работали над новым проектом и засиделись у нас допоздна. Ты знаешь, что у меня с Лешкой ничего нет. Если вдруг что, мне Манякин голову оторвет… НО… Галина уже видела нас с тобой и решила, что мы… тоже… Маврин расхохотался. Искренне и очень громко. Даже прикорнувшие собачки подняли лай, показывая полную поддержку хозяина, мол и нам, уписаться, как смешно! - Что вот ты ржешь, как конь? Она выставила меня за дверь, провела с Лешкой душеспасительную беседу. В общем, боюсь, что на студии он меня застебет. - Да… в семье не без урода… - Это ты на кого сейчас так деликатно намекнул? - Даже не знаю… - И ты еще будешь отрицать, что во всем этом нет твоей вины?! - МОЕЙ?! - А кто же еще меня совратил? - ТЕБЯ?! Да ты, вообще охренел, - отмахнулся Маврин. Кипелов согласно кивнул. - Знаешь, что я тут нашел? – вдруг сменил тему разговора Сергей. - Что? - Пойдем, покажу! Валерию пришлось подчиниться. Под покровом темноты оба выбрались в соседний двор. Было не очень холодно, и дождя не намечалось. Сергей властным жестом усадил Валеру на качели, шепнул: «держись» и принялся раскачивать их. Не слишком сильно, но достаточно высоко, чтобы почувствовать давно позабытое чувство, оставленное далеко в дестве. Качели действительно свободно выдерживали его вес, вокруг царило удивительное безмолвие. Сквозь листву, казавшуюся черной, пробивался нежно оранжевый свет фонаря. Листья казались вырезанными из картона и их тени причудливыми сказочными узорами скользили по земле. Порыв легкого ветра, заставил огонек восторга разгореться где-то внутри. Валера с удовольствием раскачался и сам, а рядом стоял Сергей и улыбался ему. Густые тени делали его похожим на персонажа из какой-то давно позабытой сказки и было так легко и свободно, что казалось, будто стоит отпустить руки и можно взлететь над всем этим городом и глупым миром. Когда Сергей остановил качели, на него смотрели абсолютно счастливые и полные детского восторга серые Валеркины глаза. Рыжий нежно поцеловал вокалера и они, взявшись за руки и улыбаясь друг другу, сквозь бархатную теплую ночь, направились обратно к дому.
Io: Эффективное лобби Маврин/Харьков Маврин/Кипелов Я удивился, когда на студию заглянул Алексей. Я как раз собирался добить одну из своих партий и никак не ожидал увидеть кого-то в столь поздний час. - Ого! Какие люди и без охраны! – только и смог выдать я. Лешка очень изменился за последние несколько лет. Окреп и возмужал. Мне было отрадно видеть его таким, но все же мы не виделись слишком давно, чтобы начать разговор, как старые приятели. Вместо всяких предисловий басюг просто сгреб меня в охапку и прижал к себе. Сил у Харькова прибавилось, а вот ума похоже нет. - Эй…! Пусти, дубина стоеросовая! Задушишь! - Я соскучился, - выдавил он. Не помню, чтобы за Лешкой водилась повышенная сентиментальность. Но расспрашивать и вешать ярлыки я не стал. Просто сообразил чай с какими-то печенюшками, оставленными заботливыми фанатками. - Ты меня удивляешь, - серьезно начал я, - у тебя карьера, семья, творческие планы… и вдруг посреди всего этого великолепия ты врываешься в свою ясельную группу и кидаешься строгой воспитательнице на шею, знаешь ли… это как-то на тебя не похоже. - Да так… - отмахивается Лешка, - просто пересматривал какой-то концерт и вдруг такая тоска меня взяла, что… ну, не выдержал, в общем. Мы разговаривали о какой-то ерунде. Лешка иногда хмурился, но он не выглядел ни печальным, ни удрученным. Я гадал какое-то время для чего же ему понадобилось встретиться со мной, но скоро двусмысленная ситуация разрешилась сама собою. В тот момент, когда я снова оказался стиснутым в кольце сильных молодых рук, я понял, чего именно не доставало басюге, но терялся в догадках, почему он пришел ко мне. Не возможно себе представить, и тем не менее, он был почти так же робок и нерешителен, как тогда, когда еще мальчишкой впервые обозначил свои чувства ко мне. Я довольно долго отмахивался от него, как от назойливой мухи, пока однажды в практически такой же ситуации он не настоял на своем. Я, разумеется, мог бы отказать, как тогда, так и сейчас, но мне чертовски не хотелось потерять шанс увидеть его без одежды. Особенно теперь. Из нескладного угловатого волчонка Хорь вырос в уверенного и сильного самца. Он был сильнее и крупнее меня. Ему ничего не стоило сделать со мной все, что угодно, но Лешка то ли не осознавал своей возросшей мощи, то ли в память о былых временах, хотел оказаться в позиции подчиненного. У меня признаться не было особенного запала на страстный секс, я старался быть аккуратным и нежным, Лешка был довольно сильно удивлен моим поведением, но явно получал кайф от всего происходящего. Я понял, что у басиста был кто-то еще, интересно имел ли он любовника в группе, или парня со стороны? Кажется, несмотря на возросший опыт и изменившиеся пропорции, Харьков так и не смог стать более терпеливым. Он метался подо мной, точно в горячечном бреду, подаваясь бедрами, обхватывая меня ногами, требовательно прижимался и старался пропустить глубже. Эта игра доставляла мне удовольствие… но я не мог сосредоточиться ни на своем удовольствии, ни на удовольствии партнера. - Сережа…не томи... – молодость и нетерпение брали свое. Я помог басюге рукой, и лишь когда он получил разрядку, позволил себе кончить. Секс без обязательств, что называется, по дружбе. Когда это я стал задумываться о моральных принципах? И о каких таких принципах в данном случае вообще могла идти речь? - У тебя кто-то есть сейчас? – спросил я. - Ты имеешь в виду помимо семьи? - Ну, да. - Я встречаюсь с Манякиным. Но тут, сам понимаешь. Он скучен до безобразия. Он очень хорошо ко мне относится, но наши отношения, похожи на разношенные удобные шерстяные носки. Ты всегда знаешь, что будет завтра, это… такое спокойное милое болотце, в которое очень хорошо возвращаться… - А не думаешь ли ты, что однажды… может не стать такого места? - Не знаю… я честно тебе скажу, что пытался замутить с Валерой, но кажется, ты отбил ему всякое желание ввязываться в подобные отношения… - У него никого нет? - Нет. А для тебя это до сих пор имеет значение? Я пожал плечами. Хотя бы ради этой информации стоило немного потерпеть Лешкины размышления о жизни. Мне отчего-то сделалось очень обидно за Сашку, хотя мы никогда не были хорошими друзьями, а еще я задумался о Кипелове… неужели с того дня, как мы расстались он не попытался сблизиться с кем-то еще? - Ты сильно изменился, - подытожил басист, - я не знаю, в чем это выражается. Но … все это как-то странно. - Почему? - Не знаю… признаюсь, я не испытал сегодня той эйфории… - Во-первых, у тебя есть Сашка, а, во-вторых, годы не делают меня моложе. - Ну, ты преувеличиваешь. Просто, скорее всего, ты все еще думаешь о нем. - Пусть будет так. - Я скажу Валере, чтобы он тебе позвонил… - Стоп! Я совсем не то имел ввиду! Лешка! Блин… Я чуть не сверзился с дивана. - Вы оба любите все усложнять, а мне кажется, что все как нельзя просто. Мне захотелось почувствовать тебя… и я здесь. Как видишь, лежу голый и довольный на старом диване вместе с тобой. Сейчас мы примем душ и я уйду… а ты будешь терзаться догадками, что же выкинет этот паршивец, разве не так? - Ну.. - Ладно… - Лешка довольно быстро и деловито собрался, привел себя в порядок, - не переживай, я не сделаю ничего дурного. - Удачи! * У меня была мысль заночевать прямо на студии, но после всего, что наговорил Хорь, оставаться там не хотелось вовсе. Нужно было что-то решать прямо сейчас. Впервые за долгое время, особенно не колеблясь, я набрал номер Валерки. Время было довольно позднее, но я все же верил в то, что Кипелов не спал. Голос, ответивший мне, был довольно бодрым и удивленным. - Сережа? - Что бы тебе не сказал Хорь – все вранье, - выпалил я. - Вот это ничего себе заявочки среди ночи! - Извини… я не то хотел сказать… - А что же? - Может быть… может… я просто соскучился. - Ты? - Да я… - Это на тебя не сильно похоже. Позвонить мне, чтобы сказать, что скучаешь. Тем более… гм… теперь. Скорее всего, ты что-то натворил, в чем раскаиваешься? - С чего ты взял? - Не знаю.. - Мы можем увидеться? - Сейчас? - Да… - Хорошо. Ты где? - Я скоро буду. Увидев меня на пороге с цветами, Лера расплылся в своей фирменной улыбке: - Ты точно что-то натворил, но я даже не хочу знать что… - Спасибо… - шепнул я, обнимая Кипелова и целуя в щеку.
Io: *** Иногда мне хочется, чтобы все выглядело шикарно. Или нет… не то, как в фильмах, которые мы когда-то смотрели по видаку, будучи не совсем уж взрослыми. Ну, там… отель у берега моря, кричащие за окном чайки, шелковые простыни, свечи, сухое вино… Но, подумав о том, что случайный порыв ласкового ветра поджигает занавески от свечей, которые тушатся тем же вином, и я поскальзываюсь на кубиках льда, продолжаю красивый пируэт, рухну на скользкое постельное белье, в итоге оказываясь на полу в воске, кислом винограде, с запахом горелой синтетики в волосах… бррр… Может быть, мы просто какие-то угловатые? Не созданные для прекрасного? И наше ли оно, это самое прекрасное? Совсем другое дело, когда мы с Валеркой остаемся, наконец, одни и можем не думать об условностях. О том, как бы это выглядело, если бы кто-то решил снять о нас фильм. О… это получилась бы знатная черная комедия. Хотя… Хотя может быть и нет. Может быть, глупая занавесочная история, или… рассказ о двух сумасшедших. Не знаю… кажется, что юность – это то самое время, когда живешь для воображаемых зрителей, но что меняется с течением времени? В том смысле, что прежде до нас уже никому нет дела. Молодое поколение быстро находит замену поблекшим богам. Но… Мне нравится держать его за руку, забираясь на пологий холм и слушать, как в осенней пронзительной сини бьются друг о друга, отжившие свое, пустотелые колосья. Валерка сжимает мои пальцы сильнее. Сильный порыв налетевшего ветра, заставляет нас ежиться, но это длиться недолго. Я прижимаю его к себе, и мы оба смотрим, как вдали золотом и бронзой вспыхивает полоса леса в закатных лучах. Этим воздухом невозможно надышаться и я хочу, чтобы это чувство еще хоть ненадолго осталось со мной, поэтому я целую его губы, ощущая легкую горечь, сжеванной им рябиновой ягоды, и понимаю, что все, что происходит здесь и сейчас – правильно. Северная романтика совсем другая… сотканная из запахов кофе, высохшей полыни, терпких горьких трав. Украшенная лоскутами стеганых одеял, вздрагивающими кисточками пледов, высокими шерстяными носками грубой деревенской вязки и длинными шарфами, в которые можно завернуться почти полностью. Это привычное «выбило пробки»... и половина вечера проходит при свечах в ожидании, когда на трансформаторном распределителе поменяют вышедший из строя предохранитель или что-то еще. Мы пьем подогретое красное вино, слушаем ветер, который отчаянно расправляется с листвой, срывая и расшвыривая все новые сонмы золота с деревьев… негромко тикают часы… шорохи и скрипы слышнее в деревянном доме… я прижимаюсь к Валерке и сощурившись разглядываю то голубые лепестки газовой горелки, то трепетные язычки теплого оранжевого пламени свечей. Кипелов ничего не говорит, он усмехается и шепчет: - Я люблю тебя, Рыжик… Я замираю на миг, и слышу, как во дворе на землю падает последний каштановый орех.
Салли МанЬякина: Зарисовочка на тему Стыров/Маврин Не по-летнему серая погода. В дачном поселке на диво пусто. Тихий шум дождя. Сергей тщетно боролся с тоской и холодным чувством одиночества. Артем приедет только завтра. Дачная тишина звучала странной мелодией, в которую вплеталась перкуссия дождя. Стало зябко. Рыжий включил отопление, но от холода идущего изнутри оно мало помогало. В ход пошел коньяк. И чем больше вливалось внутрь спиртного, тем больше одолевали серые и холодные мысли. О том, что, слова о матери – просто отговорка, что у Артема есть кто-то другой (а может другая). А он, такой бедный, несчастный и ни кому не нужный. Воспоминания. Тихие, шуршат каплями в листве. Уход Лефлера из группы. И бесконечные конфликты с Валерой. Илья Лемур. Надежда. Стремление. И рвутся две струны разом. Нет больше в группе вокалиста. И больше не рядом любимый до боли человек, которому столько отдано. Отчаяние. Тоска. Но, всегда есть но. Осталась группа, нельзя сорвать гастроли. Набрать телефон Артема, и стараться не думать, что будет, если он откажется. Не отказался. Словно и не разбудили его рано утром. Словно ждал. И вот уже Артем стоит возле автобуса с сумкой, и улыбается до ушей. Завертелось. Концерты-гастроли-песни-фанаты. Пестрая круговерть. Только чертовски холодно одному. И безумно тихо в пустой квартире, от этой тишины хочется кричать. Лучше в нее и не возвращаться. Много работать, что бы заглушить боль. И Артем, рядом, в самый нужный момент. Сергей видит его взгляды, робкие движения навстречу. И знает, что вокалист к нему не ровно дышит еще со времен «Химического сна». Тогда было не до него. Сейчас, слишком болит внутри. Не хочется повторений. Но, мелочи, они вносят свой вклад. И пальцы Сергея, быть может, на миллисекунду дольше, чем следует, задерживаются на руке Артема, протягивающего кружку с горячим чаем. И в какой-то момент Рыжий засыпает в автобусе, положив голову на плечо сидящего рядом вокалиста. Правда, потом просыпается, и нарочито ворча, перебирается на другое место. Артем делает вид, что не проснулся и не заметил. И многое, многое другое. И неудачно прошедшее зоозащитное мероприятие в одном из городов, на котором Сергей промок до нитки и замерз. Вернувшись в гостиницу, в номер, который был у него на двоих с вокалистом, Сергей отстукивал зубами что-то очень бодрое. Кажется, он простудился. Натянув теплый свитер и завернувшись в одеяло, Рыжий тщетно пытался согреться. Артем напоил его чаем с рижским бальзамом из своей заначки. Немного, но все же, стало теплее. И тут вокалист предложил себя в качестве грелки. Не было бы гитаристу так плохо, схлопотал бы Стыров по лицу. Но, Артем оказался настойчив, клятвенно заверил, что не намерен приставать, только хочет помочь. И в результате, Сергей спал в его объятиях. И проснулся лишь слегка гундосящим, а не разболевшимся окончательно. Правда, потом, еще некоторое время делал вид, что ничего не произошло. А потом, в какой-то момент одиночество стало невыносимым. И холод, шедший изнутри, был гораздо опаснее любой простуды. И Сергею стало все равно, так хотелось просто ощущения чужого тепла. Поцелуй, сначала осторожный, словно Артем не может поверить, что можно, потом страстный, после которого крышу сорвало у обоих. Реальность смазалась, а воспоминания распались на фрагменты. Рассыпавшиеся по подушке волосы Артема, его стоны, то, как он впивается пальцами в простыни, и кусает губу до крови, что бы ни кричать от страсти. Жар, желание, и обоюдное наслаждение, после которого нет сил, даже дойти до душа. После случившегося стало теплее. Но, сомнения, тоска и недоверие не хотели так легко сдавать свои позиции. Страх, что излишне эмоциональный и искренний Артем спалит их обоих. А еще там в Москве у Артема, мама, дочь и красивая женщина. Но, пока Рыжий сомневался, исходя из прошлого опыта, Стыров просто принял решение. Расстался с женщиной, проявил отличные способности к конспирации. И вот, они должны были поехать на выходные к Сергею на дачу. Но, практически, в последний момент, вокалист объявил, что приедет днем позже, ему надо помочь матери. И вот, Маврин и оказался один, в компании бутылки коньяку. Коньяк кончился, дождь продолжался. Свернувшись клубком на диване, Сергей заснул. Разбудил нахальный лучик солнца, касающийся лица. Но, не совсем лучик. Пение, слегка хрипящий голос Артема, совсем близко. Сергей сполз с дивана. От неудобной позы затекло тело, от выпитого гудела голова. Стыров сидел на крылечке. Судя по подсыхающим волосам, и мокрой куртке, небрежно брошенной поверх рюкзака, попал под дождь на пути от электрички. Маврин почему-то растерялся, сумел ведь вчера на пьяную голову убедить себя в том, что все плохо. Но, как приятно оказалось ошибиться. Артем просто шагнул навстречу, притянул Рыжего к себе, обнимая, касаясь губами уха, прошептал: «Грустишь Рыженький? Не надо. Давай будем здесь и сейчас, а?». Аргументы против Сергей даже и не желал подбирать.
Io: Сила слова. Дубинин/Холстинин Маврин/Кипелов Мы с Мавриным столкнулись в магазине. И я возненавидел его в тот же момент. Кажется, никогда за весь период нашего знакомства я не ненавидел его так искренне. Мне очень хотелось дать ему по роже, но если бы это произошло, я лишился бы единственного призрачного шанса не скоротать этот вечер в одиночестве, и, даже, быть может, загремел бы в ментуру. Он долго и придирчиво выбирал одежду, как я сразу догадался – не себе. Кипелову. Маврин не носит таких фасонов, да и размер был явно не его. Мне стоило больших трудов, чтобы не выдать своих истинных чувств. Как можно более неопределенно я сказал: - Ого, Серега! Привет! Маврин вздрогнул, но в следующий момент нацепил на себя маску светскости. - Виталик, давно не виделись. Мы пожали друг другу руки. И в тот момент, мне казалось, что еще немного и он поймет, что меня буквально трясет от злости. Умом я абсолютно четко понимал, что Сергей, мягко говоря, и с боку не стоял от моих теперешних проблем. Но мне казалось, что фундамент был заложен именно им в конце девяностых. - Ты не возражаешь, если я составлю тебе компанию? Немного злорадства на моем лице я легко скрыл за приветливой улыбкой. Заметил ли Рыжий? Я так и не разгадал, но вздох разочарования был слышен достаточно четко. - Ок, я не против. Он не стал откладывать выбранных покупок. Его взгляд был довольно твердым и несколько уставшим, как бы говорящим: «что еще скажешь?». Я пригласил его в какое-то кафе и сам не заметил, как наш столик оказался заставлен использованной посудой из-под крепкого кофе. Еще два часа назад мне хотелось вбить в землю по ноздри этого человека. И клянусь, что если бы не налет цивилизованности, я сделал бы это, хотя, очевидно, покалечился бы сам. А сейчас… сейчас мне казалось, что лучше него понять ситуацию не смог бы никто. Холодно-стеклянный взгляд сменился иным. Я никогда не видел у Сергея таких теплых глаз. Он просто сосредоточенно кивал, и иногда делал глоток кофе из чашки. Он не перебивал. Не пытался учить меня жизни и не вставлял дурацких комментариев, которые так любил отпускать Удалов. - Ты имеешь право на то, чтобы что-то чувствовать, - наконец, сказал он, - я не знаю, почему ты запретил себе это. Ты считаешь, что твоя мнимая безэмоциональность поможет тебе? Не думаю. Я пытался придерживаться той же линии поведения, что ты сейчас. Ни к чему хорошему это не привело… - Мне просто… очень… тоскливо, - я смог сформулировать то, что было так очевидно, и в тоже время не давало покоя, но я не смог поднять на Серегу глаза. Его горячая ладонь легла на мое предплечье и он очень мягко сказал: - Ты обязательно справишься. Я не знаю, каким образом… но и этот негатив останется в прошлом. Вот так просто. Не прошло и пол дня, как моя душа размякла, сделалась податливой, точно пластилин. И Маврин, если бы захотел, мог бы вылепить все, что угодно. Наверное, я даже пошел бы за ним на край света, если бы так распорядились звезды. Но Сережа просто пригласил меня тем вечером поужинать у него, сказав, что ему необходимо до вечера уладить некоторые дела. * - Прошлое преследует меня, Валера, - сказал Маврин, едва перешагнул порог их общей квартиры. - Что ты имеешь ввиду? - Сейчас столкнулся с Дубининым… вид у него… как бы тебе сказать? Краше в гроб кладут. Условились поужинать сегодня. Наверное, поеду к своим. - Почему ты не пригласил его сюда? - Не тот случай. Он тебя живьем сожрет, и скажет, так и было. - В смысле? - Ну… насколько я понял, ему опять не слишком повезло. - Что это значит? - Он нашли нового солиста, ну, ты в курсе, записали альбом, и вроде как бы ничего не предвещало, но на итоговой стадии записи Холст увидел в Михаиле дела давно минувших дней, закрутился роман и… Виталий Алексеевич как всегда на обочине жизни. Виноват, как обычно ты. Ну, и я… на всякий случай. - Э… - глубокомысленно изрек Кипелов. - Ну, вот и я так думаю. - А чего бы тебя угораздило заниматься душеспасительными беседами? - Он бы меня там же похоронил, если бы я не применил все свое обаяние… - Все настолько плохо? - Не знаю… думаешь я неправильно поступил? - Я не знаю, что тебе на это ответить. Потом Маврик попросил Кипелова померить обновки, узнать, не нужно ли обменять что-либо. К досаде Рыжего фокус с симпатичной футболкой не удастся. Кипелов распознал подлый маневр, и сказал, что «вот эту кожуру от сосиски не наденет никогда». - Ну не преувеличивай… просто она немного не такая, как ты обычно носишь… - Я не ношу обтягивающее, Сережа, мне не двадцать лет, и вообще это уже… как-то совсем слишком… - Так сейчас модно… - Мало того, что я живу с тобой, ты хочешь, чтобы я и выглядел соответствующе? – укоризненный взгляд. - Да, - мяукнул Маврин. - И что с тобой делать? - Любить, холить и лелеять… но только не сегодня. Я уже обещал. * Я особенно не готовился ко встрече. Просто приехал к нему и все. Против обыкновенного мы даже не напились. Маврин приготовил, или соврал, что приготовил вполне сносную еду… и я вот было уже хотел предложить наполнить бокалы, но Сергей сказал, что ему еще ехать на другой конец Москвы. Один я пить не стал. Он уже сбил с меня первую спесь, а вместе с ней и желание «назло маме отморозить уши». - Я просто не могу смотреть на то, что происходит между ними. Потому, что глядя на Мишу я вижу Валеру и ядовитая злость заполоняет мой разум и мои чувства. Мне хочется сделать много неправильных вещей, но я терплю… - Если ты думаешь, что я не знаю, что многое в «Арии» делалось с помощью твоей подковерной игры, то ты ошибаешься. Но я могу сказать тебе одно, тебе нужно просто взять и поговорить с Холстом. Как это было раньше. Прошло время, но по сути, ничего не изменилось. Давай предположим, что через пару лет место Миши снова займет Артур. Займет же? И что? Ты успокоишься, заляжешь на дно и будешь считать, что сигналов, которые ты посылаешь Петровичу вполне достаточно, он де, все понимает, просто не хочет торопить события…. Алексееич, тебе за полтос. Оставь все эти игры малолеткам. - Но… - Никаких «но» любовь требует не то, чтобы каких-то доказательств, но иногда нужно, просто необходимо что-то совершать. Я никогда не думал, что такими обычными словами меня можно вогнать в краску, однако же я сидел на кухне Маврина абсолютно трезвый и смущенный, как шестнадцатилетняя школьница. Потом мы, конечно, разговаривали о работе и всем таком прочем. Я тактично избегал расспросов про Валеру, а Маврин не менее тактично всякий раз уводил в другую сторону, едва почувствовав тему, которая могла бы привести к обсуждению их отношений. * На следующий день на студии все было как обычно. Попов и Удалов устроили веселую перебранку, уж не знаю по какому поводу. Михаил, наконец, перестал стесняться и включился в рабочий процесс, а Холст был чуть более мрачен и угрюм, чем обычно. Я быстро забрался к своему комбику, воткнул бас в борд и попытался влиться в общий ритм. Беда заключалась в том, что народ валял дурака и мое слишком рьяное желание погрузиться в работу не увернулось от внимания Петровича. - Тебя какая муха укусила? - Никакая… - отмахнулся я. - Выглядишь паршиво… - Да… ты не лучше. Холст пожал плечами и продолжил флегматично взирать на все творящееся вокруг безобразие. За всю репетицию мы едва ли перебросились несколькими фразами, зато потом, когда обрадованный Удалов гарцевал козликом в сторону Дома, и даже Михаил не оставался на дополнительную созвучку, мы, наконец, остались одни. - Алексеич… я тебя не узнаю. В последнее время… это особенно ярко выраженное неузнавание… - Холст пытался сгладить углы, но выходило у него из рук вон плохо, тогда я, проглотив гордость и что там еще осталось, уверено шагнул к гитаристу и сказал: - Меня бесит, Владимир Петрович все, что вы в последнее время делаете. И хочется хорошо дать вам по щам, но что-то мешает. Володька явно ждал чего угодно, но только не такой тирады, и даже как-то сразу заткнулся. А я уверенный в собственном успехе и непогрешимости шагнул вперед и заключил его в объятия. - Это чо? – хрипло выдохнул он. - Это факт, - откликнулся я, - меня достало то, как ты пытался удержать Кипелова, и я не хочу, чтобы ты искал себе утешения в Житнякове. Меня это бесит. - Виталик… - Я хочу вернуться на двенадцать лет назад и… …его губы накрыли мои… это был самый желанный и самый дорогой поцелуй за последнее время. Я и не понял, почему почувствовал соленый привкус. А он гладил мое лицо шершавыми пальцами и говорил, что я дурак. А я только соглашался и тянулся за новыми ласками. Другого было не нужно.
Io: *** Это были какие-то особенно долгие гастроли. Жизнь в фанерных вагончиках практически без удобств доставляла особенно радужные впечатления. И, кажется, только Кипелов не особенно тяготился «спартанскими условиями», ведь рядом было море и после дневного концерта мы вполне успевали окунуться разок другой. О высоком качестве аппаратуры речи, понятное дело, идти не могло, а раз так никто особенно не заморачивался на тему «нужно прорепетировать к завтрашнему». В городе N нам было отведено 15 дней, стало быть необходимо было провести это время с пользой. С пользой-то с пользой, только не получалось у нас не обращать внимания на ужасные условия и желать скорейшего окончания этого «стойбища». Быть может, далее по трассе все будет лучше. - Как ты можешь сохранять такой позитивный настрой? – пробурчал я, видя очередным утром лыбящуюся рожу Кипелова. Очень хотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым, но до стула тянуться было довольно далеко. - Во всем есть свои плюсы, Сереж, я лично отдыхаю, а вы как хотите… Я скорчил недовольную мордочку, на что Валерка только отмахнулся, и спросил не хочу ли я завтракать. Вот что-что а пожрать это я завсегда. Поэтому, разумеется, согласившись, я стал ожидать, когда вокалер изобразит свой коронный номер «сделай из ничего вкусный завтрак». Валерка отсутствовал не очень долго, и в награду за мое ожидание мне были гренки с домашним сыром, не слишком крепкий чай, для усиления вкуса приправленный какими-то местными травами и пара вареных яиц. - Как тебе удалось? - Тут недалеко деревня, вот собственно договорился о нашем частичном довольствии с одной милой барышней. - Наш пострел везде поспел… - Да нет, тут дело в другом. Барышня не молода, и помочь ей некому, поэтому мы с тобой или сейчас, или после концерта отправимся к ней и в рамках проекта «Тимур и его команда» поможем пожилой женщине. - Но… - Никаких «но», Сергей Константинович, для вас значит, мораль партии и идеалы советского человека уже ничего не значат? – Валера смотрел строго и порицающе, как на партийном собрании какой-нибудь специалист по воспитательной работе, но глаза его смеялись. Отказать было совершенно не возможно. После концерта едва ли мой организм выдержит какие-либо нагрузки. Литрболл и ничего больше! Поэтому, расправившись с завтраком, я поплелся исполнять волю верховного главнокомандующего. Самое удивительное же состояло в том, что Валерке каким-то невиданным образом удалось поймать на ту же улочку Холста и Дуба. Не знаю уж, плакать тут надо было или смеяться, когда мы ударным подрядом в плюс ко всем прочим радостям отбатрачили свое в частных угодьях Зои Петровны. Вознаграждены мы были однако сполна. Еще два подряда обещали избежание голодной смерти до конца нашего заточения в городе N. - Кипелов, чтобы я хоть раз еще тебя послушал! – горячился Холстинин. - Да брось, Вов, скучно жить без добрых дел… - Через два часа концерт… - Можно подумать, ты репетировать собрался.. - А, может быть, и собрался! - Так я с удовольствием тебе помогу! - Сволочь блондинистая! - Очень приятно, Валерий Александрович. - Я убью тебя! - Догони сначала! И эти двоя подросших мамонта ломанулись к кромке морской воды. Конечно, бежать было не близко, ну так и азарта было не занимать. Я просто не успел среагировать, как они унеслись в синюю даль, поднимая за собою пыльные столбы. - Красиво бегут, - заметил Дуб. - Ну… так это… да… - Скоро транспорт будет, пойдем встретим что ли… - Угу.. Не знаю, чем закончилось состязание двух «титанов», но к вагончикам они явились пыльные и мокрые. Хорошо, что не в концертных костюмах. А там… разваливающийся грузовичок доставил нас на место проведения очередного эпохальнейшего действа. Мы старались относиться к работе серьезно, но не всегда выходило как нужно. Вот и сегодня мы больше за шутками и прибаутками незаметно пролетел первый концерт. Вечернее шоу должно было стать более продуманным. Нам уже сделали несколько замечаний, что не было хорошим знаком для всего нашего гастрольного графика. И мы изо всех сил старались быть серьезнее, в итоге, конечно, получалось как обычно. - Валера, - заявил Холст, - я бы на тебе женился, если бы ты уже не был женат… - это по поводу, ужина, и общего поддержания быта хотя бы на каком-то минимально человечьем уровне. - Как видишь, Галины здесь нет, - подмигнул ему вокалер, - Дубинин, властью данную им басом, думаю, сможет что-то придумать. - А что, я-то сразу! – отмахивался Виталик, - вы вон Маврика позовите, он самый рыжий. Ребята опять затевали какую-то шутку, мне было несколько лениво, после очередного представления заниматься ерундой, но боевой дух – есть боевой дух. - Как что, так сразу самый рыжий… чего вам? - Женюсь! – хихикнул Холст, - на Кипелове, давай, Серега, скажи нам речь… - Не, ну это несерьезно… - заявил я, - тебе такому раздолбаю, больше подходит твой старый кореш Виталь Лексеич, я объявляю вас басом и сестрой. - Почему это я сестра? - Потому, что вечно суешь нос не в свое дело, - заметил Дубинин. - Ну, вот, как обычно, - притворно обиделся вокалер, - а мне значит и слова сказать нельзя! - Тебе придется довольствоваться Рыжим, - продолжил дуб. - Как не эстетично! - Тебе еще и эстетику подавай! - Конечно, кто вам еще завтрак будет готовить? Так, что Сережа, ты как хочешь, а должен теперь носить меня на руках, и того… в болезни и здравии и все такое прочее… - Охренеть можно… - я продолжил с нарочитой серьезностью, - значит, этим двоим совет да любовь, а тебя на ручки? Нет уж, Фатима, сперва ублажай, а потом - урожай. Откуда я мог знать, что шутка зайдет так далеко? Да я вообще ничего не мог! Потому что, Кипелов вдруг взял мое лицо в свои ладони, и, щекоча мой лоб своей челкой, уставился в мои глаза… - Ублажать? – улыбнулся он, - идет… Наши губы встретились, а я не мог даже пошевелиться… нужно было оттолкнуть его, двинуть по морде, наорать… а я не мог. Холст и Дуб радостно считали сколько длился поцелуй, Валера не останавливаясь дарил мне свою нежность… а я… я просто выпал из реальности, пока он не встряхнул меня за плечи. Его глаза искрились каким-то юношеским задором, и он казался особенно молодым и красивым в тот час. Я рыкнул на всех, вышло не очень и ушел в вагончик… разве мог я тогда знать, чем все закончится? Холстинин не выбрал Кипелова в нашем дурачестве, вернее, я не позволил ему выбрать. Валера решил заставить того ревновать, а вышло, что вскружил мне голову. Сколько бы раз затем мы не расстались – мы всегда находили друг друга. Чтобы окунуться в водоворот запретных страстей. Как и теперь… Он сидел в кресле напротив, собранный, решительный и какой-то нездешний, а я смотрел на него, любуясь и не мог приказать себе перестать смотреть. В комнату зашел Холст… нам предстояло совместное интервью. - Да вы, как обычно? – усмехнулся Петрович. Я ничего не сказал. Кажется, воздух начинал искрить… Володька раньше не шибко отличающийся тактом вышел прочь и прикрыл за собой дверь. А я отбросив стыд, стеснение и обычное волнение сделал решительный шаг вперед, поднял Кипелова на ноги, встряхнул для пущей убедительности и властным движением прижал к себе. - Не отпущу, - сказал я. - Не отпускай… - ответил он. Все как тогда. Как двадцать лет назад. Я ненавижу тебя, Кипелов… и не могу оторваться от твоих дьявольских губ.
Io: Улыбка. Житняков/Холстинин *внезапно* Нередко он бывал невыносимым. С саркастической улыбочкой он высмеивал мой выбор, мои поступки и мои слова… обижался ли я? Да, ужасно обижался. Но… это все равно ничего не меняло, только делало его злее и язвительнее. Одно время мне казалось, что я дошел до ручки, что больше так продолжаться не может … но … вдруг случилось одно событие, которое полностью перевернуло мое понимание мира, вместе с пониманием ситуации. Холстинин тогда был немного выпивши. По обыкновению сыпал упреками, старался найти слабую брешь в моей обороне, а я был слишком измучен прошедшим концертом, на котором многое пошло вовсе не так, как планировалось. Он назвал меня слабаком, и попытался применить силу, довольно грубо пристав ко мне… я не думал, что расскажу ему о своих чувствах в подобной ситуации. Я вообще не думал, что я когда-то ему о них расскажу. Все было очень сложно и очень просто. Владимир был альфа-самцом в этой «стае», и дабы укрепить свое положение и подтвердить статус порой вел себя агрессивно, даже слишком. Я был новичком. Он должен был указать мне на мое место, и если прежде хватало разумных доводов, то сейчас он будто слетел с катушек. Нет, я не вчера родился. Иногда мне казалось, что между ним и Дубининым что-то было… но это «что-то» было столь неопределенным, и, видимо, довольно давно… поэтому я не стал предавать каким-то «не таким» отношениям особого внимания. На меня никто не покушался всерьез, а значит… значит не имело значения, почему Владимир Петрович иногда позволяет себе несколько больше, чем принято в приличном обществе между друзьями. Так вот, это был такой момент, когда он перешел границу дозволенного, позволив себе распустить руки со мной, и тогда… я убрал его руки, и оттолкнул гитариста в сторону. - Послушай… - не знаю откуда во мне взялись силы на то, чтобы сказать эти слова, - если ты хочешь, чтобы я был с тобой, тебе придется изменить свое поведение. Меня не устраивает эта игра в «плохого полицейского» мне наплевать, что говорят у тебя за спиной, будто ты нашел себе второго Кипелова и теперь будешь делать с ним, что тебе заблагорассудится. Как бы ты не старался, Кипеловым я не стану, и распускать руки тебе не дам. Лет десять назад ты вышел бы победителем из драки, но у меня есть весомые аргументы, чтобы сейчас поменяться с тобой местами. Но… посмотри на меня Володя, ты не достаточно пьян, чтобы не понимать этого… я еще раз повторю… если ты действительно хочешь, я буду с тобой, но при условии, что ты перестанешь вести себя как последняя скотина. Холст остановился и небольшой хмель, который владел им еще минут пять назад полностью выветрился из его головы. - Что? – негромко спросил он. - Я думаю, что доступно объяснил, - как можно более спокойно ответил я. Володя сел за стол и сделался как-то старше и уязвимее что ли. - Зачем это все тебе? – глухо спросил он. - Ты мне нравишься. Только не когда ты строишь из себя супер-героя, или пытаешься доказать что ты орел, а когда ты на сцене творишь небольшое, но такое нужное для многих волшебство. Или когда забываешь о том, что тебе необходима маска и ведешь себя по-настоящему, не думая о том, что вокруг полно воображаемых зрителей, которые могут не одобрить твой следующий шаг… - Самый умный что ли? Это такому, что ли теперь в университетах учат? - Можешь думать все, что хочешь. - Я не хочу говорить на эту тему… Я обнял его за плечи, он попытался стряхнуть мои ладони, но я не позволил этого сделать, поднимая его на ноги, и наобум целуя в губы, понимая, что могу огрести за проявленную инициативу и излишнюю смелость, это ведь он Владимир Петрович Холстинин альфа-самец, начальник и все такое прочее. Он не спешил отвечать на мои ласки, но и не противился мне. Тогда, осмелев и войдя во вкус, я стал поглаживать его торс и покрывать поцелуями шею и предплечья. Почувствовав безнаказанность, я толкнул его к кровати, и мне перестало казаться, что в гостиничных номерах не бывает удобных кроватей, и что все, что бывает в них хорошего, так это завтрак в точно назначенное тобою время… Его серо-зеленый глаза делались все темнее, я видел, как в них разгорается интерес и желание. По мере того, как я проламывал его железобетонную оборону, по мере того, как он становился пластичнее и податливее, я понимал, что наконец-то, нашел свое счастье и проклятье свое я тоже нашел. Быть может, Володя не ожидал от меня такой смелости, быть может, напротив, надеялся, что однажды я поступлю именно так, но я просто не смог отказать этому терпко-сладкому чувству и пошел у него на поводу, пока не обнаружил, что назад дороги нет. * - Кем ты себя возомнил? – утром Холстинин пытался меня отчитывать, пока я накрывал на стол в нашем номере. Он пытался хмурить свои чудесные густые брови, как всегда рычать на меня, срывая дурное расположение духа, но я не мог воспринимать его так же серьезно, как и вчера. Лишь стоило мне вспомнить, как он кусал свои губы, как стонал и дрожал в моих руках… он не был похож на строгого и требовательного Владимира Петровича, который сумел бы одним взглядом стереть меня в порошок. - Никем… Он хотел сказать что-то еще, но мое лицо оказалось слишком близко и я с удовольствием поцеловал его четко очерченную кошачью улыбку, слегка вздернутые уголки губ… в данную минуту, сердясь и пытаясь показаться суровым, Володя казался мне до умопомрачения милым. - Прекрати… - зашипел он. - Хорошо, - улыбаясь, откликнулся я. - Это вообще ни в какие рамки не лезет… как ты себя ведешь? - Уместно… - Это еще не дает тебе никаких прав… - На права, Володя, я уже сдал… - Какого хрена! Ты меня вообще слушаешь? - Да… - Не заметно… Холсту надоело делать вид, что она ненавидит меня и весь мир. Он уже понимал, что прокололся… но все еще пытался как-то выкрутиться. Насколько я понял из всей этой истории, обещали ему Кипелова. Беркут в свое время стал выходом из положения, а я – отчаянной попыткой удержать группу наплаву. Неужели он действительно верил в то, что у Ковалева будет достаточно денег, а у Валерия не хватит коварства и желания отомстить? Или… может, он ухватился за этот последний шанс? Да какая теперь разница! Еще совсем недавно все было совсем не так. Я любовался Володькой издалека, я боялся произнести лишнее слово в его присутствии, боялся, когда он повышал голос, у меня просто внутри все съеживалось от одного его неприветливого взгляда. Но после этой ночи… я, наконец, понял…я просто слишком хотел видеть улыбку. Для меня это было самой большой наградой, но лишь дважды я получал то, что желал. Звучит как бред какой-то малолетней фанатки, но не каждая из них могла бы похвастаться… - Ты меня понял? Та ночь не дает тебе права… - рыкнул Холст. - Я знаю… - Ты… - он был очень зол. Зол на меня. На себя. На головную боль, донимавшую его с самого утра. Но я почему-то не смог просто взять и заткнуться. Уйти. Как делал это почти всегда в подобных ситуациях. - Я не Кипелов. И никогда им не стану. Володя, перестань уже корить себя. Ты достоин большего. Я понимаю, что не заменю тебе Его, я даже не буду пытаться! Но стоит тебе только захотеть и у тебя будет все, что ты только захочешь… да, у тебя не будет твоей недостижимой мечты, но… если быть до конца честным… все познается в сравнении, и я думаю, что ты мог бы рассчитывать на что-то гораздо лучшее, я сейчас не о себе говорю… Холст смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Недоумение в его взгляде смешивалось с искренним удивлением и лютым гневом. Это длилось безумно долго, но не заняло и доли секунды. Он вскочил со своего места, а в следующий момент наотмашь ударил меня по лицу, выплевывая ругательства и отчаянно матерясь. Я мог уклониться или ответить, но почему-то не сделал ни того, ни другого. Я сгреб его в охапку, получая ощутимые тычки под ребра, и пресекая попытку болезненного удара в пах. - Прекрати… не нужно этого… для тебя гнев, как и веселье давно стало ширмой, прикрывающей готовность забиться в истерике…перед кем ты все это? Мне пофигу с кем и кто меня там сравнивает… ты слишком хорош для всего этого, и слишком измучен своими демонами… давай без крайностей… я очень тебя прошу. Он обмяк в моих руках, не потому, что проиграл по силе, а потому, что не захотел больше бороться. - Мне никуда не уперлась твоя гребаная жалость… - негромко сказал он. - Ты ненавидишь меня сейчас… идет, - легко согласился я, - но не надейся, что я отступлюсь, после того, как увидел твою улыбку.
Io: Золотой шар. канон Нужно было просто как-то пережить эту зиму. После всего того, что нам с Сашкой довелось пройти окружающая московская действительность изобиловала серым. Одно доставляло нам истинную радость. Учительница сына действительно поправилась. Нам удалось невозможное… но… часть меня навсегда останется Там. В хитросплетении бесконечных переходов, в подсвеченных зеленым подземельях… в чертогах «Изумрудного города». В том моменте, когда Бес держал меня за руку над обрушившимися конструкциями. Он не знал кто я, не знал кто Вереск, он просто спасал человека. Как всегда… не отступая ни на шаг, не думая о последствиях тянул, выцарапывал из рук нечаянной гибели. Его уверенные движения, пружинящая походка… такое перенимаешь сразу… жизнь ничего не стоит. Патрон – разменная монета… а он идет впереди несломленный и гордый. «Слушайте мою команду…», « вы поступаете вот так», «ты выдвигаешься на такую-то позицию»… настоящий лидер, готовый взять на себя ответственность не только за решения, но и за их последствия. Когда он первый выбрался наружу, когда эта скотина Янин подстрелил его, мы даже не успели понять, что именно произошло… но после гнев самый лютый и самый черный поднялся со дна моей души. Так точно я не стрелял никогда… а когда я приблизился к Бесу, то боялся, что все эти артефакты, все эти местные чудеса не спасут… я физически ощутил эту чертову обжигающе-электрическую боль. Кто-то орал на меня «Не прикасайся!», но разве я мог не разделить со своим спасителем приготовленный яд? Меня тряхнуло совсем не сильно… у меня был качественный комбез. Вряд ли кто-то поверил мне… я ведь вполне смог бы стать обладателем какой-нибудь недвижимости в Москве, но решил, что от меня мертвого толку будет меньше. В результате все эти биомеханические штуки и поглотители, и амортизаторы и черт-знает-что-еще работали на славу. - Не умирай, пожалуйста, не сейчас… Военный госпиталь. Нам так и не дали увидеться. И правильно… натворил бы я дел… но что теперь? Это предел, Валера… это предел… Только забвение и однообразные злые серые будни. Мой бронник на реставрации. Никто не знает. Даже сын. Особенно сын… Потом мою амуницию переправят к надежному парнишке на Кордоне. Гуру сказал, ему можно доверять. Я все равно разыщу тебя, Бес… я слишком давно не держал тебя за руку… я слишком соскучился… только ты, пожалуйста, не гробанись от случайно пули… от глупого необдуманного шага… да хранит тебя Хозяин Зоны от слепого пса… Саша вошел почти неслышно. Наверное, происходи все месяц назад я бы и не понял. В кабинете было темно и тихо, но он так же знал, что я здесь. - Знаешь, я Там подобрал одну штуку… Мы условились не говорить «в Зоне», но сразу понимали о чем идет речь, стоило нам остаться наедине друг с другом. - Какую? - Один человек сказал, что она поможет тебе. - Кто? - Человек по имени Гуру. Сын протянул мне контейнер для артефактов. Внутри что-то неярко искрилось, даже сквозь плотный стенки. Было похоже, что сын поймал звезду и заточил ее в узкую и тесную коробочку. Контейнер был слегка теплым, но не критично горячим. Я встал со стула, подошел к нему осторожно взял подарок. Затем включил ПДА, переведя в режим дозиметра. Артефакт незначительно фонил, но ничего опасного в нем не было. - А как он называется? - спросил я, уже догадываясь, что скажет мне Сашка. - Золотой шар… - улыбнулся сын, - портативный исполнитель желаний. Но активировать его может только тот, чьи помыслы не корыстны и ум не замутнен меркантильными желаниями… - … а иначе он просто погаснет… - закончил я фразу, - почему ты сам ничего не пожелал? - А у меня уже все сбылось. - Спасибо. Сын ушел к себе, а я долго рассматривал контейнер с артефактом, думая, чего же я хочу на самом деле. Хочу ли я побыстрее оказаться Там… хочу ли я, чтобы моя амуниция была в порядке. Но потом, достав небольшую звездочку и ощутив ее ласковое тепло, я понял, что все это пустое… что все это вовсе не то, чего я хочу на самом деле. «Пожалуйста, если ты действительно такая волшебная звездочка, - шепотом сказал я, - сделай так, чтобы Бес был счастлив. Пусть с ним произойдет что-то очень хорошее. Пусть Зона хранит его ото всех бед, и он найдет то, что искал все эти годы…». * Когда я открыл глаза, я понял, что нахожусь уже совсем не дома, но и Зоной это место нельзя было назвать. Кажется, я проснулся в квартире Сережки… в его постели… в то туманное и сырое осеннее утро 1997… Как? Почему? Что это значит? Вопросов было больше, чем ответов. А потом появился он… в полотенце на бедрах… подошел ко мне, думая, что я еще сплю, наклонился и осторожно поцеловал в висок… значит не приснилось… а что сделал я? Тогда я сделал вид, что ничего не заметил, что ничего не было… что… Я решительно открыл глаза и притянул Рыжего Беса к себе… наши губы встретились быстрее, чем он успел что-либо понять. Не знаю, правильно ли я истолковал, но… это было так сладко, так правильно, что я едва не мурлыкал. Ему было страшно, а мне почему-то нет. Я поддавался его движениям, следовал за его разгоряченными руками и отвечал на поцелуи, становящиеся все более откровенными и страстными. Рыжик как будто успокоился, как будто все самое страшное было уже позади… а я понял, что никогда еще не видел его таким трепетным и нежным. Даже когда его сухие горячие пальцы проникли внутрь… я мгновенно перестал думать, бояться и дышать. Под опущенными веками жгло, словно в глаза попала стеклянная крошка, я открыл их и снова задохнулся, но не от боли.. и только пальцы, входящие все глубже. Тогда я был примерным семьянином… тогда я не понял бы… а теперь имея память о тех событиях, которые только еще должны произойти… - Еще … - срывалось с моих губ… Маврик был очень осторожен, но все это был как сон, который вдруг сбылся… я комкал в руках простынь, притягивая его к себе… задыхаясь от бешеного темпа, но каким-то чудом успевал запомнить все… Когда мое тело содрогнулось в сладкой истоме и я почувствовал, как Сережа кончил вслед за мной. Я очнулся от этого морока. Я все также сидел в своем кабинете сжимая в руке использованный артефакт. Но я точно знал: что-то неуловимо изменилось. То ли шторы были другого цвета, то ли люстра имела иной фасон, то ли фотографии нашей наперевес с винтовками СВД и М-16 не стояло раньше на моем рабочем столе.
Io: Кипелов/Маврин теоретически Холстинин/Дубинин Тренд года - Ты никогда не думал, что главная проблема в том, что они так никогда и не смогли повзрослеть? - В смысле «не смогли»? - Ну, с виду все хорошо. Они ездят на хороших тачках, может быть, даже на тачках, круче твоей, они пьют вино известных марок, курят дорогие сигареты и предпочитают одеваться в бутиках, но… на самом деле они играют во взрослую жизнь, окунаясь в веселую мишуру притворства. - Как это? - На ряду с каким-нибудь «Кэвином Кляйном» в его гардеробе ты обнаружишь старые затасканные джинсы из секонда за углом, фанатскую футболку не из тренда этого года и малиновый галстук, который, как он считает, подходит к черной рубашке, которая так противно блестит на свету. Я пожимаю плечами. - Мне кажется, в этом нет особой беды. Они просто немного другие… и это не значит, что рекламная компания нового шампуня не сможет пробиться через эту броню. - А мне кажется, что с этим давно пора что-то делать. Видишь ли… рекламная компания нового шампуня пробивает соседа по даче нашего «большого ребенка», может, даже пробивает его жену, и эти люди покупают условный шампунь. Даже, предположим, на его деньги. Но… - … он не покупает товар? - Да, он покупает образ взрослого. - Разве мы не торгуем образами? - Мы торгуем счастьем, а это две большие разницы… Когда начальник отдела по маркетингу покинул мой кабинет, я, наконец, смог вздохнуть довольно спокойно. Иногда у нас бывали минуты интеллектуального штурма в надежде задвинуть тот или иной товар. «Пипл хавает» нам больше ничего и не нужно. Но, чем выше мы поднимались по лестнице успеха, тем страшнее и не охотнее был бы резкий спуск вниз. Нашей компании по производству косметических средств уже не достаточно было быть одной из самых крупных на рынке. Нам не достаточно было просто продавать каждый свой новый товар, запускать в серию какую-то линию косметических средств. Нет… нам необходимо было заглянуть в душу своему покупателю, чтобы можно было вытрясти из его кошелька все, до последнего кредита, и только тогда победа могла быть засчитана. Кто считал такие победы - было не известно. Как и сам факт, велся ли такой учет вообще, или это новый управляющий такими драконовскими методами старался мотивировать персонал. Наверное, стоит рассказать немного о нашей конторе, давно получивший статус Компании, давно ставшей трижды платиновым брендом и имеющей свои линии одежды, обуви, нефтеперерабатывающие заводы и рабов в средней Азии. Но все начиналось вовсе не так. Не с оглушительного успеха, скорее… с искры вдохновения и желания превзойти конкурентов. Во всем времена, во всех странах на всех континентах каждый человек хотел и стремился быть лучше, чем он есть на самом деле. Не знаю, наблюдается ли такое у животных, но у людей уж точно есть, какой-то стадный инстинкт. Для того, чтобы соответствовать своим представлениям о хорошести каждому человеку необходимо что-то свое. Милосердие и сердечность, доброта и понимание в чести не были, зато модные марки – вполне. Скажем, какой модели у вас гаджет? Каким парфюмом вы пользуетесь? Какой корм есть ваша собака? Вот это и есть ваши… лучшие стороны. Вы же не можете одеваться в «Спарт» только потому, что там дешево и довольно износостойко! Вам необходим «Стамм» хотя бы потому, что его носит Президент. Неважно, что вам не по карману даже запонки, но… тренд есть тренд. Будьте добры оплатите ярлычок и купите восточную подделку. Так же можно было рассуждать про косметику, парфюмерию, недвижимость, продукты питания, автомобили, досуг, хобби, развлечения, кинозалы и площадки для боулинга или гольфа. Кто сегодня в тренде? Кто в рейтинге? Вы же не станете платить за какой-нибудь там отстой? С самого начала, когда мы только решили вклиниться в этот бизнес, мы прекрасно понимали, что на ровном месте фэшн-империи не создаются, и нам нужно что-то такое… что-то совершенно особенное, чего еще никогда ни у кого не было. И мы нашли это. В то время на рукодельной косметике не зарабатывал только ленивый. «Луд и сыновья», «Первый двор», «Итоговая фильтрация» и даже «Озорные ручки». Компании и авантюристы-одиночки шли на все, чтобы отвоевать свой сегмент рынка, получить хотя бы какой-то профит, хотя бы сезон продержаться в тренде. Как же мы додумались до такого? А вот черт его знает как. Однажды мы просто прогуливали физику в универе. Хотя, наверное, это был какой-то другой предмет. Володя смолил одну за другой, кажется, тогда ему хватало только на «Свотс», не особо очищенный, не особо приятный с кучей примесей таджикистанский табак с намеком на «историю», вы же понимаете о чем я. Виталик морщился от едкого дыма, а я со скучающим видом глядел на проходящих мимо девчонок. - О, вот это я понимаю, гёрл… - присвистнул Виталик, глядя вслед какой-то расфуфыренной цыпочке. Мой мозг был протравлен трендами и котирующимися товарами настолько, что я не помнил как в школе мог мыслить по-другому, так сказать, вне прописанных обществом категорий. - Да брось ты, у нее очки китайский ширпотреб. Я тебе больше скажу, это узбекский ширпотреб, подделанный под китайский, брюки облезут на следующей неделе после стирки. Она рисуется, но не перед тобой, не перед нами, нацелена на старших из охраны, скорее всего. Если выгорит, то у нее будут вполне китайские шмотки, возможно сегодня до полудня. - Ох, ни хрена себе Лера! – Володька закашлялся, - где ты понабрался всего этого? - У меня есть мать и сестра, и дома они, прямо скажем, не молчат. - Я не об этом… скажи что-нибудь еще… - Я и так с тобой разговариваю, дебилоид. - Я не об этом… скажи так, как будто бы ты рисуешься, делаешь вид, что ты спец в этом деле. - М? - Я понял о чем ты! – Виталик подмигнул Володьке, - Лер, что ты можешь сказать вон о той крале? - Да какая она краля? Она только делает вид, что только что поглядела на обложку «Вог», там нет ничего от американского или английского стилей. Покрой, линии, цвета, все заимствовано, но будто не то. Не хватает ярких штрихов, они заменены этой вульгарной пластмассой с блошиного рынка. - Вот! Лера! Это то, что нужно нашей лавочке, чтобы мы могли отбить студенческий кредит хотя бы! - Я не понял… - Твой голос… вот с этой интонацией человека, видевшего в жизни все и даже больше. Выносящий критические суждения и легко навешивающего ярлыки. - Это сейчас было оскорбление или комплимент? - Какая разница, если это принесет нам кучу денег? - По-моему, эта идея принесет нам кучу проблем… Наш небольшой отсек в торговом центре «Парадиз» назывался «Ария». Мы еле сводили концы с концами, а если нам удавалось отбить расходы, то мы были жутко довольны собой и даже не занимали у родителей. Работы как таковой не было. Фабрики и заводы закрывались так же стремительно, как менялись тренды года, или их перекупали другие компании, приводящие с собой новый штат сотрудников. Нам с ребятами не то, чтобы не хотелось осесть в каких-то офисах, или сделаться инженерами на военке (к чему все и шло), нам просто хотелось попробовать что-то свое. Что-то особенное и нужное людям. Не то, чтобы мы сильно заботились о потребителе, но нам хотелось думать, что мы что-то из себя представляем. В тот день, когда судьбоносное решение уже возникло в голове Володи, я довольно сильно нервничал. Мне не нравилась вся эта идея с оскорблением покупателей, ведь для девушки ничего обиднее, чем услышать о себе правду, тем паче из уст того, кто и сам «трендом не вышел». И, тем не менее, мы начали. Сначала я чувствовал себя несколько неловко, но уже к середине дня я был на коне. Нужно было не только сказать человеку правду, но и заставить его купить неправду. Заставить выложить с трудом заработанные денежки за попытку приблизиться к глянцевому образу, за мечту о чем-то большем, за небольшой кусочек счастья. В тот день мы отбили кассу и даже кое-что заработали. В тот день… началась наша Контора… медиа-холдинг и другая организационная структура требует постоянного внимания, колоссального напряжения всех духовных и физических сил. Но, кажется, что к седьмому году «Арии» у нас не осталось, ни того, ни другого. Мы не были классными химиками. Мы вообще не очень хорошо разбирались во всем этом. Особенно поначалу. У нас была некоторая база, и мы приблизительно знали свою целевую аудиторию, но… все наши косметические средства были достаточно банальны и целых полгода все держалось только на моем таланте изящного оскорбления. Зато… хато это время позволило нам захватить немало сотрудников и площадей других аналогичных фирм. И вот тут-то и начинается самое интересное. За всю историю «Арии» у нас случилось не больше пяти спонтанных прозрений, но зато какие они были! Иногда мы приходили в мини химический цех, чтобы поглядеть и понять, чем занимаются наши наемные работники, но вскоре оставили эти попытки, чтобы не смущать персонал своим присутствием. А потом выяснилось, что это еще и крайне вредно, но… не нужно забывать о том, что мы были молоды, но еще не утратили волны куража, накрывшей нас внезапной крупной прибылью. Мы еще не разбогатели, но уже не были низшим классом. Так вот, этот самый кураж заставлял нас нередко делать странные вещи… Чего только стоила знаменитая попойка на химическом производстве. И черт дернул меня отправиться с Володькой и Виталиком. Господи, сколько же мы употребили? Я перестал считать на десятой бутылке энергетического коктейля. И тут… Володя вдруг решили, что он великий гуру парфюмерных композиций. Мы запустили тот сегмент химпроизводства, где изготавливались крема. Ничего необычного, если бы мы не стали трогать рецептуру, то просто получили бы на выходе партию традиционного продукта, но мы пошли дальше. Что мы туда добавили? В каких пропорциях? Да я понятия не имею! Полученный результат выглядел и пах, как дерьмо собачье… кажется, от этого амбре мы успели протрезветь. Потеря компонентов не была критичной, но… со всем этим нужно было что-то делать, и тогда Виталий, ума палата, добавил в получившуюся смесь какой-то ароматизатор. По всему цеху распространился пряный аромат, и мы закашлялись, лишенные респираторов. - Химическая атака… - сквозь слезы констатировал Володя. - Вы оба – идиоты, - заключил я, стараясь эвакуироваться посредством окна. А тем временем в чане для смешивания вызревал наш первый действительно революционный продукт, которому суждено было сделать компанию «Ария» брэндом. Мы создали омолаживающую сыворотку. Очень токсичный продукт. Очень опасный. Не больше трех применений в год, иначе непоправимые изменения в иммунной системе… иначе, женщина не сможет иметь здоровых детей естественным путем. Иначе… Какую женщину это волновало? Как мы прошли сертификацию? Как нас вообще допустили до рынка? Все просто. Министр здравоохранения – была женщиной. Наша сыворотка работала. Через месяц мы были не просто богаты, мы были неприлично богаты. И нам это чертовски понравилось. Теперь мы трое были соучредителями не какой-то мутной конторы, а преуспевающей компании, ворвавшейся на рынок с революционно новым продуктом. Мы делали людей счастливыми? Черта-с два! Мы показывали покупателям их место. Мой голос звучал практически со всех телеэкранов страны. За рубежом мы не достигли такого оглушающего успеха, но все же… все же это был успех. Мы скупали не просто фирмы, мы скупали предприятия, работающие заводы, и, разумеется, персонал. Токсичность производства? Страховые взносы? Нам было все равно. Компания расширялась. Денежки капали. Мы были седьмыми в национальном рейтинге. Однако, раз получив такие высокие оценки. Один раз начав диктовать соотечественникам кто же на самом деле прав. Сможешь ли ты упустить это потрясающее чувство всемогущества из рук? Нам нужно было гораздо больше! - Мы должны стать первыми, - у Владимира Холстинина горели глаза. Нет, мы еще не потеряли прошлого азарта. Ну, да, конечно, мы оделись в «Глуро» и «Заретти», у меня появился «Мерседес» последней модели, а у парней, кажется, даже личные водители. Им нравилось играть в «крутых». До того момента это была именно игра. Та самая, в которой десять лет спустя начальник отдела по маркетингу молодой и амбициозный Алексей Харьков увидит главную проблему незначительного снижения спроса на нашу продукцию.. А пока.. пока… мы думали, как мы можем охватить еще больший сегмент населения, чем завлечь каждую домохозяйку и что делать, если этого не произойдет. - Если мы будем прыгать выше головы наши трупы вполне могут всплыть где-нибудь в Москве реке. В тоже время… в тоже время, Володя прав, мы не можем стоять на месте. Я откинулся в кресле, оно приятно хрустнуло кожаной обивкой за моими плечами. - У меня есть идея. - Выкладывай! – Виталий всегда любил получать все и сразу, чего бы не касался вопрос. - Во-первых, у нас есть первоклассный продукт, но у компании нет своего лица, только мой голос. Во-вторых, одного продукта мало, он не сможет тянуть за собой всю нашу разрастающуюся индустрию и, наконец, нам нужен хотя бы еще один инновационный продукт, которого нет ни у кого. - Ты что предлагаешь - снова набухаться в химлаборатории? - Нет, конечно! Я предлагаю купить лучших разработчиков, пока мы можем это сделать. Ребята задумались, а я прикидывал варианты «человека с обложки». Все самое гениальное было придумано до нас. Но можем ли мы сейчас использовать старые приемы? Мы, конечно, можем купить какую-нибудь фотомодель. Дешевле – азиатскую куколку… .и… стать очередными «Янс» или «Омкелъ»… нет… нам нужно что-то другое… - Ладно, я поищу химиков по сети. - Смотри черный список, - добавил Володя. - А я пойду, покатаюсь на метро. - Ты что с ума сошел?! – в один голос спросили Холстинин и Дубинин. Дальше продолжил уже Володя: - Да за твою голову дадут больше, чем стоит мой хаммер. Ты не можешь просто так взять и спуститься в метро! Там… там… люди другого круга! - Володя, еще год назад это были люди Нашего круга. - Все слишком изменилось… Я пожал плечами. Возможно, идея действительно была не из лучших, но других у меня не было. В метро и в прочем общественном транспорте мне пришлось ездить довольно долго. Это такая фишка. Сперва ты вроде как возвращаешься в полузабытую среду, начинаешь взаимодействовать с ней, но понимаешь, что что-то изменилось. Ты уже не чувствуешь каких-то внутренних токов. Что-то идет не так. Тут, наверное, вся фишка была в том, что будучи студентом ты, конечно, можешь носить «Оуш», но когда тебе за двадцать пять, это смотрится по крайней мене не в тренде. Но! Если ты добился успеха, если ты достаточно состоятелен, чтобы теперь не обращать внимания на лэйбл, то ты снова можешь носить «Оуш». Не родной. Японский, разумеется. Наверное, именно это не сочетание костюма и парфюмерной композиции вводило мою невольную фокус группу в состояние диссонанса. Но однажды… однажды я нащупал еще одну важную деталь. Вот так, сидя в вагоне метрополитена, уносящего меня в Сити, я перелистывал какой-то аналитический еженедельник… и вдруг я услышал аромат нашей парфюмерной композиции. «Эра огня». Да, конечно, это была она. Мы с Виталием еще долго спорили нужна ли в мужском аромате нота кардамона. И хотя я, вообще-то, понятия не имел, что такое кардамон, но звучало слово здорово, а мне априори было необходимо спорить с Дубининым. Вспомнить бы еще кто победил… Однако в тот момент я подумал. А почему же все мы, создавшие все эти ароматы, создавшие столько потрясающих средств по уходу за собой не пользуемся ими? Мы носим на себе «Живанши» и «Элионор Эш», может немного «Корри» и «Малекс»… но… никто из нас не пользуется продуктами «Арии», в то время как, качество наших продуктов не хуже, чем у конкурентов. Откровенно опасные продукты можно пересчитать по пальцам, так чего же мы? Я поднял глаза. Держась за поручень, надо мной стоял молодой человек. Немного неряшливый. Немного несуразный. В его образе смешались «Гэп», «Стоун», «Оуш» и «Ария» и… он был тем, что мне было нужно. Парень посмотрел на меня и показал язык. Вот так просто. Для него, должно быть, я олицетворял образ «белого воротничка» к которому его «бунтарская натура» вовсе не была направлена. Отлично. Я уже знал, что обладатель длинных рыжих волос поедет сегодня в Сити. Виталий и Володя были мягко говоря, не слишком рады «человеку с улицы». Мы ведь уже стали «избранными» и не хотели иметь ничего общего с теми, кто когда-то «не смог разглядеть в нас истинный талант». - Какого хрена ты притащил этого типа в Сити? - Лера, иногда мне кажется, что ты не думаешь… - Этого типа зовут Сергей. Он вырос примерно в нашем квартале и разница в возрасте между вами и ним не больше 5 лет. Далее по пунктам, Володя, я думаю, и больше ,чем ты можешь себе представить. Вот тебе вопрос, какого хрена на тебе «Хьюго бос Лайт», а не «Ария Эра огня»? - Ты прекрасно знаешь, так никто не поступает… - Так никто и не бухает в цехах! Чтобы завтра все сотрудники нашей компании имели дополнения к своим контрактам! - Да ты охренел, Кипелов! - Если мы не сделаем это сегодня – завтра нас опередят конкуренты. Кроме того… это покажет игрокам центрального рынка главное: «Ария» диктует свои правила, а не какой-то дядя или тётя диктуют правила нам. Я доступно изгалаю? «А ведь в этом что-то есть»… - читалось в глазах у Холста, но он не намерен был признавать свое поражение столь скоро. - Он прав, - резюмировал Виталий, - ок, сегодня же дам задание кадровикам, но сейчас есть еще один вопрос, чего мы будем делать с этим твоим Сергеем? - Он будет лицом нашей фирмы. - Ты ебанулся… - Возможно. Но мы обсудим это позже, вне рабочего времени. Послушайте сюда. Пока простор рекламных площадей и билбордов занимают азиатские красотки нам пора дать стране своего героя. У нас есть семья статистов, у нас есть роковая женщина, но… у нас нет лица компании. Того человека, которому клиент платил бы за ощущение свободы. За чувство полета и всю прочую мудатень, которую ты Володя выписываешь в своих релизах еженедельно. * Газировка приятно пощипывала горло. Мы с Сергеем Мавриным – лицом «Арии» сидели на выносном стеклянном балконе и смотрели на город сверху вниз. - О, я знал, что этот день когда-нибудь настанет, - говорил Рыжий, - что ты придешь и сделаешь из меня супер-героя. Правда, я не думал, что все будет так… скучно. - Добро пожаловать во взрослый мир. - Не говори штампами. Мне нужен этот контракт я и сам знаю. Главное, чтобы ради его получения мне пришлось еще переспать с массой грудастых статисток или там, боссом рекламного блока сексапильной леди Эр. - Не, она тоже статистка, я не думаю, что тебе захочется иметь дело с Холстининым. - Черт… мечты так и останутся мечтами. - Типо того. Тебе нужно хорошо поработать над своим обликом, чтобы вытрясти всю душу из тех, кто ехал сегодня в одном вагоне с нами. - Поверь, это будет несложно. Он сходу перешел на «ты». Он будто всегда знал, что именно нужно делать. И если лечение кожи, волос, обучение манерам и все прочее должны были занять какое-то время, то как собеседник Сергей был полностью готов к работе. И… она закипела на следующий день. Четвертое место по итогам года. Никто уже не ходил без телохранителей. Наши активы оцениваются бюджетом средней европейской страны и … я уже точно не уверен возможно ли навернуться с такой высоты? - Не сомневайся, - шипит Холст, - мы каждый день рискуем вляпаться в такое дерьмо, о котором год или два назад еще никто не смел и заикнуться. Чего только стоят экоассоциации, или противники использования рабского труда. А это все взятки… многомиллионные взятки. Черт… я с этой черной бухгалтерией скоро двинусь. - Спиши на благотворительность и не парься. - Знаешь, Лера сложно высылать несуществующим провиант несуществующему племени Тумба-Юмба, особенно учитывая то, что это именно мы вырубили там все каучуковые деревья и выгребли все полезные ископаемые. - Ископаемые? Мы занимаемся добычей ископаемых? - Это было дешевле, чем купить просто завод по переработке. Поэтому я купил всю линию.. мы теперь еще выпускаем много чего интересного, и впервые прибыль меня не шибко беспокоит… скорее даже наоборот… Володя курил «Фро» теперь из-за престижа, а не из духа бунтарства. Я утянул сигареты, закашлялся. - Твою мать, что это? - Безникотиновые сигареты. Изобретение конкурентов. - Что за… - Нам нужно делать что-то вроде того, только из экологически чистых материалов. На том острове, кажется, еще осталось что-то полезное… - Володя… - простонал я, - как ты можешь думать о такой ерунде! Заведи себе заместителя или креативную-группу. - Я думал об этом… но не знаю доверить ли дело людям, или андройдам из «Яр-сэй». - Людям… их хотя бы можно будет потом… убрать, если понадобится. Владимир вздохнул, но согласился… Прошло меньше десяти лет, как мы взобрались на самую высокую вершину. «Ария» - №1. Самая высокооплачиваемая компания, самый огромный холдинг по производству чего угодно, где угодно и когда угодно. Это мы диктуем другим компаниям и некоторым правительственным партиям, что и как долго развиваться, какие законы нам необходимы в этом году. Но что-то было не так. Может быть, моя шикарная квартира над офисом… может быть, попытка завести роман с молодой ассистенткой.. .а может. Сергей вломился практически сразу после Харькова. - Ну, не суть твою ли, а? - Ты о чем… - Ты видел новый рекламный ролик? - С тобой в главной роли? - Ну, да… - По-моему, неплохо вышло… - Неплохо?! Да я вообще не о том говорил, когда писал этот сценарий! - Ты же знаешь Володю… - Себя я знаю, как бы не хуже… - Я не понимаю, чего ты так завелся? На нем действительно был пиджак от «Кэвина Кляйна», старые затасканные джинсы из секонда за углом, и футболка «Iron Maiden» не из тренда этого года… но хуже всего были стоптанные кеды. - А ты вообще что-нибудь понимаешь! Бумаги с моего стола полетели на пол, Маврин – Рыжий Бес нашей индустрии, продававший, если потребуется, шампунь для усов вашей собаки, оказался слишком близко ко мне… - Убери руки! - Лера, какого хера?! Факс полетел в окно… я всегда думал, что эти стекла пуленепробиваемы. Оказалось не очень. В городе шел дождь. - Неужели ты не видишь! - Какая муза тебя укусила! - У тебя вообще что-нибудь еще осталось… вот там за всеми этими лэйблами?! За этим голосом, указывающим, что и как делать? За этим нарочито отстраненным взглядом? Да тебя вообще хоть что-нибудь волнует? Делаешь вид, что тебе нужны все эти котировки, все эти акции? Все эти графики по прибылям? Зачем нужны деньги, все эти твои кредиты и инвестиции, если ты не можешь даже погулять хорошенько! Ужас, Валера, что скажут люди! - Ты ведешь себя как подросток! - Так лучше я буду вести себя как подросток, чем стану таким, как ты! Знаешь, почему я до сих пор использую «Эру огня»? Да не потому, что ты мне сказал, а потому, что черт тебя дери, мне это нравится. Ты знаешь, Лера, что такое Нравится? Или ты умеешь только программировать мозг юным красоткам по теме «Шанэль – это бабушкина мода, захлопни сундук! Сегодня «Ария» в тренде!». - Я не понимаю… Он схватил меня за руку, и я не смог бы точно объяснить, почему я не сопротивлялся. По остекленной крыше неслышно шуршал дождь. Сергей был не настроен пользоваться дверями, поэтому просто швырнул тяжелый офисный стул в прикрытые двери. Видимо, он был спецом в этом. Каленое стекло в тот же миг покрылось паутинкой трещин. Я прикрыл лицо рукой, но все равно продолжал смотреть, как стеклянные гранулы брызнули в разные стороны. «Отличная реклама для спиртного» - на автомате подумал я. Маврин вытащил меня под дождь. Его потоки отдавали чем-то полузабытым. Мы оба промокли меньше чем за минуту. «Пожалуй, все-таки что-то не слишком крепкое джин с тоником…»… - На меня посмотри, а не на свои цифровые грезы! В следующий момент мой череп точно раскололся от грохота. Это Сергей наградил меня хлесткой оплеухой. А потом еще одной, и еще… Сцена будто бы вырезанная из дешевого романа. Не знаю, что может быть более нелепым. Он еще сыпал какими-то обвинениями в мой адрес, а я попытался вспомнить что же там было.. что было дальше? Герой привлекает рассвирепевшую героиню к своей груди и страстно целует ее в губы? Почему бы и нет? Хит этой осени… нет традициям семьи и брака. Я вполне смогу это выгодно продать. Решим проблему перенаселения… если очень повезет. Да и… эти горящие огнем волосы на глянцевых обложках, почему я не могу взять что-то себе? Неожиданно легко Сергей ответил на мой внезапный поцелуй. Струи холодной воды. Отражающийся в стеклах воды тусклый свет ламп. Стеклянные брызги. А Маврин как-то весь обмяк у меня в руках. Нет, это было действительно очень приятно… даже слишком… это выходило за рамки. Это был… лучший продукт индустрии «Ария». Наши взгляды встретились. - Наконец, я смог вытянуть из тебя хотя бы одну эмоцию, - хрипло заметил он. Неожиданно слева ударил яркий свет. - Стоп. Снято! - Какого хера?, – я даже не то, чтобы возмущен… я скорее опустошен всеми этими внезапными событиями, выходящими за рамки обычного расписания делового человека. - Новый тренд года, думаешь, мы могли это упустить. - Ох, Володя шел бы ты… - Только после тебя…
полная версия страницы