Форум » » Слеш и полный бред *(продолжение) » Ответить
Слеш и полный бред *(продолжение)
Io: Вдруг кто не прочел аннотацию: Эта тема создана согласно ст. 28, ст. 29 (п.1 ,п.3 ,п.4 ,п.5) Конституции Российской Федерации, а так же ст. 138 Гражданского кодекса Российской Федерации. Подробно: * Cт. 28 Конституции РФ гласит: каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать собственную религию [….] иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. * Cт. 29 Конституции РФ п. 1 гласит: каждому гарантируется свобода мысли и свобода слова. - Cт. 29 Конституции РФ п. 3. Никто не может быть принужден к выражению своих мыслей и убеждений или отказу от них. - Cт. 29 Конституции РФ п. 4 каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить информацию любым законным способом. - Cт. 29 Конституции РФ п. 5 гарантируется свобода СМИ. Цензура запрещается. * Cт. 138 ГК РФ гласит: в случаях и в порядке, установленных настоящим кодексом и другими законами, признается исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юр.лица на результаты интеллектуальной деятельности […]. Использование результатов интеллектуальной деятельности [….] может осуществляться третьими лицами только с согласия правообладателя. Здесь вы прочтете фанфики и прочий бред, который родился в мозгу правообладателей, не имеет никакого отношения к действительности и представляет собой развлекалово. [more]Он снова приехал домой поздно. Не так, чтобы очень… не так, чтобы Саша уже начал переживать. Рукопожатие. Быстрое объятие. Легкий поцелуй. - Пробки? - Нет. Они не привыкли обманывать друг друга. - Снова те же проблемы? – без злобы спросил ударник. - Да, - откликнулся Валера. - Что ты решил? - Как всегда, ничего. - Вы поговорили? - Нет. - Ты боишься? - Я не знаю. - Я приготовил ужин… - Спасибо, я с удовольствием поем… Саша разогревает картофель с поджаристой золотой корочкой и сочным бифштексом, наливает чай с вишневой косточкой, садится рядом… наблюдая за ним. Потом они вместе убирают со стола. - Ты жалеешь, что все так вышло? - Я не знаю… я просто немного растерян… совсем немного. Но… я решил другое. Все это больше не имеет никакого значения. - Ты думаешь? - Я знаю. Манякин гасит свет, прибавив температуру на котле, берет еще один плед… в феврале-начале марта так морозно, что кажется, звенящий холод пробирает до костей. Он накидывает еще один плед. - Не холодно? - Немного… Саша обнял вокалиста. - Сейчас будет теплее… Валера улыбается, Манякин чувствует это, гладит того по волосам… холодные Валеркины ступни между его ногами… он смеется. Кипелов кутается в его объятия и два пледа, наброшенные сверху… - Тебя согреть? – на ушко шепчет Маня, чуть касаясь губами. Мурашки разбегаются по всему телу вокалиста. Валера обнимает его… - Согрей… В его голосе интрига, обещание сладкой истомы… а может быть… Саша высвобождает его из плена одежды. Лерка притворно капризничает. Руки Манякина ласкают его. Лера чувствует, как жар исходит от его ладоней. Прогибаясь навстречу. Позволяя Сашиным пальцам ласкать, распаляя страсть. Настоящее не уйдет никуда. [/more] Все материалы, представленные в данном разделе не подлежат копированию и несанкционированному с авторами распространению. При выявлении подобных случаев, к нарушившим будут применены меры административного характера. Kipelove.borda
Susя: Берег иллюзий С днём рождения, Мастер. Говорят, где-то далеко есть чудесная страна – Страна иллюзий. Её берега всегда приветливо встречают любого путника; её цветущие сады готовы накормить каждого желающего. Тихие рощи позволят отдохнуть в тени, под умиротворяющий шёпот трав и листьев. Для каждого она выглядит по-своему, но в любом виде она прекрасна. И только одно страшит случайного гостя – остаться навсегда здесь, в ласковых объятиях иллюзий… Эта вечная любовь к музыке и дождю. Любовь к солёной зелени каналов Амстердама, поющих те же древние песни, что и юная Нева, в обрамлении резных домов и кружевных мостов. Любовь к хрупким хрустальным ручейкам, крутящим переливающиеся жемчужины над видимыми до малейшей трещины камушками, выпевающим Romance своими изгибами и крошечными бурунчиками. Любовь к еле заметно волнующейся глади океана, живущего в собственном Time X – ритме, непостижимом для суетливых людишек. Любовь к рекам – зрелым, полноводным, верным себе от истока до устья, через бескрайние разливы и пляшущие водопады, то беснующимся, взлетающим брызгами – белопенным смехом речных демонов – до самых небес, то задумчивым, почти неподвижным, переливающимся через гладкие камни, как его Бас-соло. Любовь к летнему дождю, сначала обрушивающемуся озорными потоками, потом постепенно успокаивающемуся, льющемуся ровно и ритмично – любовь понимающая, прощающая, спокойная, названная им «Никто не забыт, ничто не забыто». И блистательный финал – любовь осеннего дождя к серому, мокрому, отчаявшемуся небу, еле слышно шепчущему «Когда я умру…». Вечная любовь к музыке и дождю – к вечной Музыке и вечной Воде. Алик перебирал струны и старался ни о чём не думать. Всё, что происходит, уже происходило когда-то, только с другими людьми. А теперь оно просто происходит чаще. Всё чаще и чаще. Мир свивается вокруг него в спираль, всё сужая и сужая кольца. А он летит всё вперёд – один в бурлении хвалы и хулы, опьяневший от музыки и воды, звучащих внутри – как ледяная хрустальная комета в беззвёздном пространстве. Раньше он был смел и силён, и, продираясь через рамки, оставляя на них клочья шкуры, только смеялся. Раны заживали быстро, поливаемые бальзамом одобрения. А те, которые не заживали, он разрывал сам и вылезал наружу – уже в новой шкуре, но тот же сильный, гордый, полный спокойного уважения к личности… но не к пьяной швали, ни в коем случае. Даже себя – пьяного и размягчённого – он презирал. Только теперь… Теперь он всё чаще старался рухнуть поглубже в беспамятство и чёрную тянущую боль, в непослушность рук и рвущиеся под деревянными пальцами струны. Презирал себя и снова прятался в затягивающее болото. От того, молодого и устремлённого себя, от Музыки, от Танца, ждущего его пальцев, чтобы вырваться и закружить. Теперь поклонники (да разве это поклонники? скорее, критиканствующие потребители!) больше плевались, и его раны когда-нибудь перестанут заживать. Тогда он, по привычке прорывающийся на волю, за пределы рамок, просто истечёт кровью, музыкой, где-то там, за гранью, куда всё-таки прорвётся, вопреки всем и всему. И музыка – Его музыка, Его вечный танец – вырвется наружу, затопит всё, но никто не сможет её услышать. Пальцы дрогнули, и гитара жалобно застонала. За окном дождь ломал тонкие палочки, тянущиеся от фонарей, изгибал и растягивал. Мягкие волны света плескались по полу у его ног. На подлокотник кресла запрыгнула кошка и ткнулась мокрым носом в колкую щёку хозяина. Алик провёл подушечками по её гладкой, текущей между пальцев шерсти и тихо сказал сам себе: - С днём рождения.
Io: На самом деле Сергей улыбается уголком губ, когда разочарован, или недоволен чем-то, или, когда ему не хочется обижать собеседника. Мне ли не знать какою бывает его Улыбка? Но теперь, как всегда. Все одно к одному. Ироничный взгляд и саркастическая ухмылка «чего еще покажете?». Нередко я нахожу его уставшим точно бы от самой жизни и не думаю, что это напускное или от недостатка эмоций. Он смеется, но как-то не так… словно бы не по-настоящему, а просто потому, что здесь нужно смеяться. О прошлом говорить глупо. Его будто и не было вовсе, а если и случалось, то вовсе не с нами. После примирения, после того, как мы смогли находиться в одной комнате без риска поссориться из-за любой мелочи, было немало славных вечеров, когда я и Сергей обсуждали новости, а может быть передачи, услышанные по радио или спорили о судьбе нашей Родины, а то и всего мира; или просто курили, глядя каждый перед собой, перебирали общих знакомых делясь событиями из их жизни. Нечасто случалось нам вместе гулять в парке недалеко от дома, но вот за что я всегда любил осень, так это за темные туманные вечера, когда земля парила, а в свете фонарей все вокруг становилось чуточку сказочным, словно вырезанным из цветного картона. Деревья стояли в торжественном оцепенении, лишь изредка можно было услышать шорох упавшего листка или сорвавшегося с ветки спелого каштана. В принципе, Сереже нравилось любое движение. Он почти не отказывался от моих предложений «пройтись», просто наши графики совпадали довольно редко. Ну, да, я как всегда оправдывал свой новый страх и нерешительность занятостью и работой, но так было гораздо спокойнее мне, и, я надеюсь, ему. Однако я всегда в тайне мечтал о том времени, когда мы, может быть, снова сможем держаться за руки; и так томительны и желанны были эти минуты, пропахшие прелыми листьями и созревшим туманом. Подумать только, вся эта романтическая чушь должна была давно покинуть меня, все что могло случиться между нами - уже давно случилось… мне полагалось думать о вечном, быть может, даже всерьез о политике, а если нет, так о семье и внуках… а выходило лишь то, над чем так часто смеялся Рыжий, вычитав в очередной статье во всемирной сети. Я как шестнадцатилетняя школьница, мог запросто ночь напролет пить горький кофе и думать о нем. Горький, потому что забывал размешать сахар, а ночь такое томительное время, когда, слыша собственное дыхание в пустой и гулкой тишине, кажется, становится не по себе вовсе и только кошка жеманно прикорнув рядом подарит надежду на скорое завтра. На вечер, на «может, пройдемся еще?».
Io: Взрослые дети для тех кто не ПЧ на дайри)) Раньше Саша никогда не задумывался, почему ночью бывает так сложно заснуть? Он почти всегда засыпал легко. Отчего луна бывает красной и такой близкой.. почему так терпко и волнительно пахнет сирень? Все для него было просто, ежедневная жизнь, поднадоевшая рутина, понятные дела… но все до того, как ему впервые довелось испытать чувство первой любви. Томление и ожидание чуда. Волшебство момента и надежда на лучшее завтра. Как же раньше он мог жить без всего этого? Он просто передвигал ноги и шел куда-то, куда вовсе бы и не хотелось ему шагать. Просто плыл по течению как все и за всеми. Цепь потрясающих открытий закружила голову. Свидания, ожидание, страсть. Sms и е-майлы, сердечки ВКонтакте и «лайки» на Фэйсбуке. Чтобы не привлекать излишнее внимание фанатов отца, Кипелов младший использовал фамилию матери для регистрации в социальных сетях, или выдумывал очередной псевдоним. Юному виолончелисту повезло ведь его избранница умела ценить знаки внимания и к обоюдной радости ответила на ухаживания той же монетой. Москва больше не казалась Саше серым и унылым местом, где всякий понапрасну зарывал свой талант в песок бытовых неурядиц и забот. Он жил и, кажется, лишь теперь происходящее вокруг было взаправду. Отец одобрил его выбор сразу, а уж совсем после совместной встречи. Девушка проявила себя достойно и, к счастью, персона Кипелова старшего нисколько ее не занимала. Молодые беззаботно проводили время, а отец закрывал глаза на нередкие опоздания и прикрывал сына перед матерью, когда та за уборкой в комнатах или на даче случайно находила вовсе не припрятанные шоколадки. Но и другая перемена произошла в Сашином сознании. Иным предстал перед ним точно и сам мир. И восприятие его изменилось. Он вдруг понял, что он не один и не одинок, что не только ему доступны все эти чувства и тонкие переживания. Не зря отец так заботился о нем, ведь и сам Кипелов старший давно жил сердечной болью о недосягаемом, или когда-то неловко оброненном счастье. Раньше Саша не обратил бы внимания, прошел мимо, но не теперь. Валера вздрагивал при упоминании одного имени… да отец хорошо научился прятать эмоции за улыбками, отвлеченными разговорами, или холодно стиснутыми губами, но теперь от глаз сына никак не могли укрыться все эти постоянные недомолвки, недовольство собой и откровенная досада на очередной выпавший вдали от любимого человека день. Все чувства отца были сложными, он точно противостоял сам себе в странной борьбе за то, что по праву могло бы принадлежать ему и способствовать пришествию второй молодости. От Саши не мог укрыться тот факт, что и с матерью в одной квартире отец жил скорее из привычки, чем от большой любви, а в последнее время старался все больше времени проводить вне дома. А если случалось ему присутствовать в столице, то многие вечера проводил он на кухне за сигаретой, книгой русской классики или кошкой на коленях. Подолгу смотрел бывало в окно и ничего не говорил, стоило лишь однажды обратится к нему. А после словно оживлялся, предпринимал массу бессмысленных действий, казался матери смешным и неуклюжим. Она беззлобно подшучивала над ним, Валерий улыбался в ответ, разводя руками. Окончательное же прозрение набросилось на Александра в тот момент, когда мать позвала отца к телефону, сказав, что звонит Сергей Маврин. На секунду взгляд того вспыхнул давно забытым огнем, наполнился силой и уверенностью в себе, следующей дне в том, что дорога его жизни широкая и ровная не исчерпала еще своей новизны и прелести, но тут же все переменилось. Валерий покачал головой, попросив, чтобы мать соврала за него. Что не может подойти, что нет дома, или что только что вышел. От упоминания только этого имени отец делался неспокойным, и еще успевал сделать несколько кругов по комнате, но потом, точно уверившись в правильности своего решения, когда-то сделанного выбора вновь возвращался на свое место, подымал с пола недовольную кошку и приглаживал серые уши к довольной круглой морде приговаривая что-то вроде «это ничего, это всё ничего…». Так почему же все стало для них таким образом? Воспитанный в 21 веке вседозволенности и толерантности Саша с трудом мог себе вообразить, что взрослый человек мог бы боятся своих чувств, что оные вообще могли бы явится помехой, особенно ежели взаимны. А свидетельств тому кажется было предостаточно. Смутные воспоминания детства теперь по-новому будоражили его окрыленную душу. Ему всегда нравилось, когда дядя Сережа приходил в гости и задерживался допоздна. Его отец преображался в такие минуты. Был сам не свой. Интересный, смешной, увлекающийся и увлекавший. Кажется, взгляд его был теплее и ярче, он был полным жизни и радовался каждой отпущенной минуте… Что стало со всем этим? Когда пошло не так? Александр не мог точно определить напряженного момента в отношениях отца и Сергея. Но будто бы после всех испытаний и лишений девяностых, когда, наконец, можно было вздохнуть спокойно и расслабится эти двое забыли чего же стоило это самое выживание… Тогда, кажется, он снова нередко видел отца нетрезвым. Он уходил под вечер, а возвращался откуда-то под утро. Ему подростком довелось быть свидетелем странной сцены, которую он не правильно истолковал тогда, и переосмыслил теперь. Сергей стоя на коленях просил о чем-то отца. Может быть, они бы и объяснились тогда, помешали обстоятельства. Случайный звонок… недосказанные вовремя слова. Сердце отца было готово оттаять, но неловкая помеха и оно снова, обороняясь, укуталось панцирем привычного льда. Они сильно поругались… вернувшаяся некстати мать добавила масла в огонь, попрекая обоих всеми смертными грехами, она прогнала Сергея за порог, а Валерию легко внушила свою картину случившегося. Знала ли она? Боролась ли за свою любовь? Самодовольство или за Сашино благополучие в тот момент? На это Кипелов младший не мог ответить и теперь. Только чувство, дающее ему сил, говорило, что сидеть на месте нельзя. Что он не может спокойно смотреть на то, что отец его, испытывая похожие чувства, имея крылатую душу, нарочно загоняет ее в тесную клетку условностей, не выпуская нерастраченного света наружу, не позволяя себе не просто тускло светиться, а сиять. Он долго не находился что же можно предпринять, ведь сколько бы не звонил Сергей – Кипелов не брал трубку, либо отделывался короткими репликами, совсем не подходившими к его душевному состоянию. И это только то, что видел сын. Наверняка было и другое. Наверняка не видел и не слышал он в два раза больше, но смотреть на отца после подобных разговоров было почти не выносимо, как если бы его любимая стучалась в закрытые двери его собственного дома и не могла найти ответа не у него, не у кого из его близких. «Почему взрослые такие упрямые? - Кипелов младший задавал себе этот вопрос снова и снова. Несмотря на то, что и ему самому уже было за двадцать, он не мог причислить себя ко взрослым людям, как это свойственно было подростку в шестнадцать или восемнадцать лет, - что же мешает этим упрямцем теперь наслаждаться жизнью? Можно столько всего не успеть!». Горячность его рассуждений и желание немедленно действовать не укрылись от взгляда отца, и он однажды поинтересовался, как бы между делом: - Как у тебя дела с Тамарой? Ты сам не свой в последнее время? «Заметил?» - подумал Саша, но сказал лишь: - Все хорошо, - дежурно улыбнувшись… «поверит? … вряд ли… хотя…. Через эту тему…», - ну или почти… видишь ли… мы любим друг друга, но будто бы чего-то не достает нам, чтобы сделаться еще ближе. Я не физическую сторону любви имею ввиду… «Я заметил», - подумал Кипелов старший, но деликатно промолчал. - Видишь ли, пап, к женитьбе сейчас я не готов, ровно, как и не могу осчастливить тебя новыми так сказать, наследниками. Может быть, все это будет, но не теперь. Так вот, мы испытываем трудности в общении. Словно и рядом, а словно и далеко. Словно вчера еще все было славно и мы находили множество общих тем, а сегодня они все исчерпаны и… словно и не было ничего. Саша понял, что попал в точку, и следует в разговоре придерживаться этой канвы, поскольку его слова нашли живой отклик в мимике и подсознательных жестах отца. Он нервничать, потирая колени и кусая губы, точно хотел сказать что-то, но сдерживал себя, стараясь быть не другом, но мудрым наставником в этот момент. - Решения единого для всех не существует, сын, - наконец, нашелся он, - быть может, вам стоит немного отдохнуть ото всех ваших отношений и страстей, быть может, стоит разнообразить свой быт и времяпрепровождение… а если чувствуешь, что нужно что-то менять, причем радикально не держи подле себя человека, который быть может, тяготиться твоим обществом. - Откуда же мне знать, тяготиться ли она или нет? - Избегает ли встреч? Старается ли больше времени провести на работе и с подругами? - Мне не кажется так… - Я не пытаюсь подталкивать тебя к принятию каких-то решений. Мне нравится твой выбор, сын, и я думаю, что я не очень хороший советчик в сердечных делах… «Это уж точно», - подумал Александр, уверенности в принятом решении парень не потерял, но действовать нужно было радикально, полумеры не могли заставить отца пересмотреть однажды выбранную неверную, или не совсем верную стезю. Под каким-то весьма благовидным предлогом он взял телефон отца, дабы позвонить. Легко и непринужденно набросал три строчки простом sms-сообщении для абонента «mon cher». Что-то вроде: «я так запутался, пожалуйста, не оставь меня теперь. Приезжай». Реакция последовала молниеносно. Короткое «сечасбуду», без пробелов с ошибкой… может быть, Сергей ждал такого послания последние пару лет? Кто знает. Может быть… а может… в любом случае дело было сделано. Александр подчистил «отправленные» и «принятые» сообщения, дабы ничего не могло свидетельствовать против него, а после тепло попрощался с отцом, и вышел прочь, надеясь, что Сергей успеет. И он успел. Он даже не заметил Кипелова младшего, спустившегося по лестнице, и решившего подождать развязки, быть может, потребуются объяснения. Сегодня Саша был готов и к этому испытанию. Маврин позвонил в дверь, сердце дико бухало в районе солнечного сплетения. Он терялся в догадках, что могло произойти, почему Валера поменял свое решение. Отчего теперь? Но он подсознательно знал, он был готов. По интонациям молчащих телефонов и между длинных гудков… он не мог не чувствовать, что, несмотря на все эти холодные слова, несмотря на тысячи колких слов их связывает нечто большее, чем пошлая фраза «коллеги по цеху». Валера никого не ждал, и, удивившись звонку, тут же решил, что сын вернулся, что-то забыв, оттого и не стал глядеть в глазок, оттого распахнул дверь и застыл на пороге. Глаза его сверкнули беспомощной злобой, он ощетинился, как бывало и прежде, но все было напрасно, потому что Сергей уже знал. Минутный порыв… секундная слабость… мгновенное замешательство – этого вполне хватило, чтобы стиснуть в объятиях, прижать к себе и отогреть такое гордое и упрямое сердце.
Сволочь_ТМ: По ночам Мишаня плакал писался и звал во сне жену и тещу… Дуб вставал, менял памперс, присаживался рядом, гладил по золотистым волосам, пытающимся дорасти до тру-металлических. Иногда будил. Мишенька просыпался, глядел очумело. Через минуты приходил в себя, заливался краской, смущался и начинал извиняться. - Да ладно тебе, - Дуб умел скрывать нежность под грубостью. Всегда. Иногда Мишенька не мог сразу спросонья понять, где он проснулся… - Миш, у нас тур. Мы в …, - называл название очередной жопы российской средней полосы Дуб. Мишенька отворачивался к стенке, водил по стене рукой. Дуб гладил его по голове, переходил на спину… После пяти-десяти минут несложного массажа вокалист утихал и засыпал. А Дуб – нет. Он прекрасно представлял, что происходит в душе Миши. Постоянное напряжение, несмотря на очевидную поддержку тех, кто приходил на концерты. Постоянные раздумья – а не сглупил ли ты, парень, бросив нах сверхсытый Газпром и поставив на карту все? И просто усталость непривычного человека от переездов, мелькающих городов, людей… …Они с Володей давно научились расслабляться. Каждый – по разному. Когда-то на спор соревновались, кто больше девок одолеет. Потом, когда девки приелись, находили разрядку друг в друге. Но уже долгое время их не тянуло к друг другу. Холст вернулся к девкам, причем у него появилось странное хобби – найти среди толпы жаждущих его тело малолеток именно ту, с мамашей которой он кувыркался в начале арийского пути. Дуб знал об этом, но не осуждал внезапную страсть Холста к возможному инцесту и к девочкам, которые становились все моложе по мере того, как Холст становился старше. Он подозревал, что Володе и не нужны уже всякие сексуальные подвиги, а вот поговорить… И именно с маленькими барышнями, чтобы хоть как-то оправдаться перед собой за свою жизнь. И барышни зачастую уходили, удовлетворенные уже тем, что всю ночь успокаивали и утешали “дорогого дядю Вову, о котором им столько рассказывала мама”. Чувства же и ощущения самого Дуба были сложными и трудновыразимыми. В какой-то момент он понял, что больше не может выносить Артура – его независимости, самостоятельности и пофигизма. И начал искать замену. И практически сразу же нашел, по наводке М.А. Нашел – и офигел. “Де жа вю” – это была первая мысль Дуба при виде Мишани. Потом уже начались поиски отличий, главное из которых состояло в исключительной добропорядочности Мишани. “При нем даже матом ругаться стыдно”, - сказал уже потом кто-то из группы. И уж явно он был не собутыльник им всем, поскольку вел здоровый образ жизни и оторвать от компьютера его было невозможно. У Мишани был голос. Мишаня был крайне доброжелательным. Мишаня очень сильно напоминал Дубу Валерку в молодости… Валерика… Отличие было одно – полное отсутствие скрытого бляццва, которое у Кипа присутствовало в полной мере. Со стороны казалось, что это они с Холстом совратили “золотой голос” Арии. Но… Зачем же было совращать того, кто мог дать им сто очков вперед по части совращений? Уже в самом начале, когда Валерка и Холст остались одни, Холст очень старался и сдерживал себя… Боялся напугать. Идиот. Потому что все чувства Володьки перевернулись в один момент, после появления рыжего. Когда Холст без стука влетел в Валеркин номер – “поговорить”, - и застыл в дверях, узрев мерно вздымающуюся и опускающуюся белую задницу Валерки, сидящего верхом на Мавре, между его смуглых коленок. Володя остановился, как вкопанный, а Валерка в этот момент, полузастонав-полузарычав, упал на грудь Сергею. - Вы… Вы че, мужики? – сдавленным голосом спросил Холст. – С ума сошли? Валерка даже не повернулся. А Мавр, приподнявшись на локтях, скорчил свою знаменитую ухмылку и снова откинулся на подушку. Володя и до того недолюбливал “зазвездившуюся рыжую малолетку”, а теперь еще вдруг почувствовал, что его нагло обокрали… … Валерка тем временем отдышался, и, не слезая с бедер Мавра, полуобернулся. - А, собственно, что такое? – ласково улыбаясь, спросил он. – Володь, ты че? Тебе не все равно, кто и как трахается? Или ты в принципе противник секса? Ведь нет же? Тогда в чем дело? …Холст не помнил, как вышел из номера… … А потом было все. Концерты, пьянки, ссоры-раздоры, отбытие Мавра с Дубом в Германию, пьяные Валеркины слезы по этому поводу… И утешение, которое доставил ему Холст. И потом еще много-много всего и разного… И только одно четко запомнилось Виталику – выбирал всегда Кип. И выбор всегда был за ним, что бы ни казалось со стороны… … но это все были дела минувших дней. А вот прямо сейчас на гостиничной койке перед Дубом лежал Мишаня. Пусть не Валерик, но… Он чувствовал нежность к этому маленькому яппи. “Тоже экстремал… Надо же, вот так все поставить на карту… чтобы не жалеть всю жизнь, что была возможность петь в “Арии”, а он ее не использовал. Однако… надо что-то делать…Иначе Миша… Мишенька, - он вдруг внезапно про себя назвал вокалюгу уменьшительным именем и сам растрогался, - Мишенька может сорваться… Он не расслабляется, бедолага…” Нужно было искать средство расслабления. Алкоголь не катил, - столько им уже, а Мишеньке – еще не выпить. И тогда Дуб принял решение… …Утром Мишаня проснулся, чувствуя, что его прижимает к матрасу. На нем лежала крепкая рука и мускулистая нога. А вот трусов – не было… Мишаня пришел в себя и покраснел… Он попытался избавиться от чужих конечностей, но разбудил их обладателя. - Что, уже вставать?... Ой…, - Виталик закрыл глаза, помотал лохматой башкой, потом снова открыл глаза и вдруг улыбнулся во все тридцать два зуба. - Доброе утро, Солнышко, - он чмокнул Мишаню в щеку, а потом снова прижал к кровати. - не надо, а? – полузадушено пискнул Миша. - Почему? – удивился Виталик. – Ты выспался? - … да… - цвет Мишиного лица превратился совсем уж в помидорный. – я… я… Я никогда не спал с мужчиной. Я не гей! У меня жена есть! Но тон, которым он произносил сию пламенную речь, был малоубедителен. В конце концов, он же выспался… Дуб вздохнул. - Не ссы, Миха, - садясь на кровати, сказал он. – Мы тут все не геи. Скажи, тебе сейчас хорошо? - Ддда… -неуверенно, как бы вслушиваясь в себя, сказал Миша. - Ты меня боишься? - Нннеттт… - А себя? Тебе просто нужна разрядка. Ты можешь добиться ее сам. Но, по-моему, приятнее, если тебе в этом помогут, - и Дуб протянул руку к Мишке… … - что это с Някой сегодня случилось? – поинтересовался после концерта у Дуба Холст, укладывавший гитару в чехол. – Двигаться начал, обращать на всех внимание, к Сереге пристал… почти… Дуб ухмыльнулся. Холст выпрямился и подозрительно посмотрел на него. - Ты что? Оприходовал? У тебя совесть есть? - Да! – радостно заявил Дуб. – Теперь я могу спокойно спать по ночам!
Maine Coon: Осторожно провожу пальцами по Валеркиному лицу, едва касаясь пальцами кожи. Он блаженно улыбается и трётся щекой об мою руку. Зарываюсь пальцами в длинные волосы, осторожно почёсываю за ухом, а он щурится, как довольный кот и поворачивает голову, подставляя самые чувствительные места. Притягиваю к себе его взлохмаченную голову – он послушно утыкается носом в мою грудь, пристраивая рядом свои горячие ладони. И начинает тихонько перебирать пальцами, чуть нажимая то левой, то правой рукой – ну точь-в-точь кошак! Если закрыть глаза и не думать о размерах тела, которое находится рядом со мной, то можно подумать, что гладишь и чешешь настоящего кота какой-то длинношерстной породы – ну, перса, например. Хотя я совсем не разбираюсь в кошках. Он начинает ласкаться ко мне почти каждый раз, когда мы оказываемся вдвоём в спокойной обстановке, каждый раз, когда волей случая или желанием организатора мы на гастролях оказываемся в номере с одной двуспальной кроватью. Ласкается так, что просто невозможно остановиться и перестать доставлять ему это маленькое удовольствие. Однако, стоит ему решить, что пора спать, как он ловко выворачивается из моих рук и отползает на другой край кровати, довольный полученной лаской. И, кажется, почти сразу засыпает. А я злюсь, начинаю возиться и каждый раз долго не могу заснуть. Ощущать под своими ладонями существо, довольное от твоих ласк, едва ли не приятнее, чем получать её самому. Становится как-то тепло и уютно. И хочется прижать его к себе, ближе, точно так же, как прижимают к себе урчащую кошку, и так заснуть – с тёплым комочком у груди. Нет, у меня никогда не было кошки, всегда только собаки, но довольный Кипелов почему-то стабильно вызывает у меня именно эту ассоциацию. И он, как назло, всегда отодвигается и поворачивается ко мне спиной именно в тот момент, когда я почти решаюсь обнять его и собственнически прижать к себе. Протягиваю руку и осторожно глажу его по плечу, потом по спине, чуть почёсывая. Он неопределённо фыркает, чуть поведя плечом. Не спит. Ещё почесываю спину, потом снова дотягиваюсь до уха. Кажется, он совсем не против. Придвигаюсь чуть ближе, чтобы было удобнее, а он неожиданно отрывает голову от подушки и недовольно бурчит: – Маврин, если ты от меня чего-то хочешь, то так и скажи, я тут тебе не экстрасенс, чтобы по твоим приставаниям угадывать твои желания. Я почему-то смущаюсь и тут же убираю руку. – Может, я стесняюсь, – ворчу себе под нос, однако, Валерка всё равно услышал. Перекатившись через спину, он оказывается совсем рядом со мной и внимательно смотрит мне в глаза. Не могу понять, что выражает его взгляд – то ли недоумение, то ли насмешку. И интонация голоса какая-то неоднозначная. – Ты? Стесняешься? Что с тобой, Серёжа? Я пожимаю плечами, а ты трогаешь мой лоб, как бы проверяя, хорошо ли я себя чувствую. И смотришь, смотришь на меня – так внимательно, что я не выдерживаю и закрываю глаза. Слышу короткий смешок и твой голос: – Так чего ты от меня хочешь? Кажется, я краснею. А ты убираешь свою руку от моего лба и как бы успокаивающе гладишь меня по плечу. – Валер… ты ласкаешься, словно котёнок, и вызываешь соответствующие желания – осторожно говорю я, не открывая глаз. – Мм? Какие? Издёвки в голосе я не слышу, только заинтересованность, потому продолжаю, впрочем, не слишком уверенно: – Мне хочется обнять тебя и прижать к груди, как котёнка, чтобы ты грел меня и урчал. – Всего-то? Осторожно открываю один глаз. Валеркины глаза чуть поблёскивают в темноте, придавая ему ещё больше сходства с котом. Открываю второй и вопросительно смотрю на него. А он вдруг придвигается вплотную, берёт меня за подбородок и целует. Уверенно, настойчиво, и я моментально начинаю отвечать, вот только глаза у меня закрываются снова, если не сказать больше – зажмуриваются. Он разрывает поцелуй, проводит языком по моим губам и отодвигается. Но я не успеваю пожалеть об этом, как слышу, что он возится, разворачиваясь на другой бок, и в итоге придвигается ко мне своей спиной. Я обнимаю его, прижимая ещё теснее, он ворочается, устраиваясь удобнее в моих объятиях, и тихонько ворчит: – А вот урчать я не умею, уж извини. Я улыбаюсь – мне достаточно и этого, и только молча касаюсь губами его кожи где-то за ухом. А он не реагирует – кажется, уже спит.
Io: За окном пейзаж почти не меняется. Прорежены ноябрем березняки и завороженные подкрадывающимися морозами ели. На неглубоких речушках появляется первый хрупкий ледок. Но уже не тает с первыми солнечными лучами. А мы бесконечно катимся по рельсам в вагонах различной комфортности, наблюдая предзимнее оцепеневшее великолепие. В такие моменты мне кажется, что нет ничего только бесконечная дорога не облеченные в слова мысли и созерцание. А может еще янтарный чай в неизменном граненом стакане в подстаканнике. Километры остаются за спиной стремительно и неотвратимо, а я вот так сижу и смотрю в окно и думаю, может быть, это ты наблюдаешь за миром, а может быть как раз наоборот – мир наблюдает за тобой, вглядывается через стеклопакеты вагонных окон, пытаясь вычислить или посчитать, что ты есть такое? Какие твои устремления? Есть ли душа? Куда ты едешь и ты ли это… или отражение мира в оконном стекле… - Чего задумался? - Не знаю…. - Дорога длинная, давай ложись… - ворчит Валера, а я улыбаюсь, киваю в ответ и забираюсь на верхнюю полку. Маня и Теря не любят, когда им выпадает такая, а я вот напротив ведь здесь есть возможность молчать, наблюдать заоконный пейзаж, размышляя невольно о том, кто же есть зеркало мира, и есть ли оно вообще. Я не замечаю того момента, когда проваливаюсь в сон. Лишь только приоткрываю глаза, когда Кипелов поправляет мне одеяло, и закрепляет ремень, выданный проводником в начале поездки. Мне нравится думать, что Валера заботится обо мне больше, чем о других, ведь я , по его мнению, такой несамостоятельный. Я улыбнулся ему, наверное, вышло не очень, потому, что он скорчил забавную рожицу и укрыл меня одеялом с головой. Я услышал легкий смешок и что-то вроде «ты как всегда, Рыжий»… А несколько месяцев назад мы и вовсе были похожи на семейную пару. Начавшиеся у Валерки проблемы с женой - определили мою квартиру под его временное место обитания. Когда моя супруга уходила на работу или по делам, мы все еще спали. Я пытался спихнуть кого-то из собак на пол, а Валера ворочался на неудобном диване в большой комнате, зато потом…. Потом наступал полдень и мы выползали на кухню, чинно завтракали, гули с собаками. Они были счастливы, ведь редко им выпадало пробежаться по парку до трех раз за день. А уж ближе к вечеру мы выдвигались на студию, или на какую-нибудь тусовку… Иногда мне хотелось сделаться ближе… хотя куда уж? Валерка кормил меня с рук, или поил из своего стакана, ведь так часто на какой-то квартире в «кукуево» не хватало столовых приборов. Теря и Маня никак не реагировали на нашу дружбу, а молодой басист Алексей Харьков пока не допускался на общие мероприятия. Вот, очередные гастроли. И мы уже не «Ария», а снова вместе осенняя торжественность природы, долгий путь по железным дорогам страны. Я снова дремлю и вижу, как мы с Валерой стоим обнявшись, а он треплет мои волосы, а потом нежно поглаживает по лбу. Открыв глаза вновь, я вижу, как Кипелов убирает руку… не уж то и в правду? - Валер…? – немного хрипло зову я. - Что? – он оказывается довольно близко, а я чуть свешиваясь с полки целую его в нос. Вокалист растеряно хлопает глазами…. Сашка и Серега дрыхнут, им не до нас…. Точно желая закрепить полученный результат, я притягиваю его к себе и целую губы… я не думаю, просто делаю то, что хочу… Леркино лицо заливается краской он утыкается мне в шею и горячим севшим голосом шепчет: - Давай потом… не здесь… Я киваю, провожу рукой по его волосам, целую в макушку и зову курить в тамбур.
Maine Coon: Это так сложно – засыпать без тебя. Я помню все, все наши ночи, проведенные вместе, ведь их было так мало… Я помню каждый раз, когда мы оказывались наедине и могли себе позволить не сдерживаться, дать волю своим чувствам и желаниям, позволить себе коснуться друг друга, обнять, прижаться… Я помню каждый раз, каждое такое ощущение близости. А моменты, когда нам вообще не приходилось сдерживать себя, можно пересчитать по пальцам одной руки – моменты, когда мы оставались совсем-совсем одни, и рядом, в пределах видимости и слышимости не было никого… Чаще же всего – рядом, совсем недалеко кто-то был, кто-то, кто мог услышать или случайно увидеть нас, войти в любую минуту, и нам приходилось быть очень осторожными, чтобы никак, ничем не выдать себя… Совсем недавно нам выпало настоящее счастье – провести ночь вместе, вдвоем. И я до сих пор думаю, что ты все специально подстроил, что это не случайно так вышло, что я остался у тебя в ту ночь. Празднование твоего дня рождения шло полным ходом, гостей был полный дом. Какие-то друзья, знакомые, родственники – последних было особенно много, все-таки такой юбилей бывает раз в жизни, а на концерт, даже праздничный, все равно всех не пригласишь. Их было так много, что я даже чувствовал себя неуютно, я все-таки больше привык к обществу музыкантов, а твоих родственников в таком количестве я, по-моему, еще не видел. Кажется, тебе тоже было не по себе, и едва только выдался удобный момент, ты поспешил сбежать в свой кабинет, утащив и меня за собой. Вроде ты сказал тогда, что хочешь показать мне идею новой песни. Боже мой, какую ерунду ты нес… Конечно, песни у тебя были, но это был только предлог. Мы так и не вернулись к гостям, предоставив им возможность спокойно перемывать тебе косточки… Галя мужественно приняла на себя всю заботу о гостях. Я упустил момент, когда вы снова сошлись и стали жить вместе, мне кажется, что это было уже столько раз, что вы уже никуда друг от друга не денетесь окончательно. Мы зашли в твой кабинет, и ты закрыл дверь. Как-то сразу стало тише, гомон гостей отодвинулся, остался за стенкой. – Ты все-таки сделал здесь звукоизоляцию? – спросил я, вспомнив, что ты не раз говорил мне, что собираешься. – Ага, – довольно ответил ты, – иногда очень требуется место, где можно посидеть и поработать в тишине. Вот как сейчас, например. Не поверишь – устал жутко, голова просто раскалывается. – Ну почему же, охотно верю. Мне, знаешь ли, тоже не по себе. – Почему? Ты же знаком с моей родней, и вообще более тусовочный человек, нежели я. – Валера, не преувеличивай! Я же до этого никогда не видел их всех вместе! Честно говоря, я вообще чувствую себя лишним. Мне привычнее среди таких же музыкантов, как и мы, ну или самых близких родственников. С ними хотя бы понятно, о чем говорить, а эти… в большинстве своем такие обыватели! Уж извини… – Да я понимаю. Радует уже то, что они перестали спрашивать, когда я закончу петь песенки и займусь настоящим делом, – усмехнулся ты. – Ты же понимаешь, всех музыкантов я сюда пригласить не могу, с ними все-таки лучше отдельно. – За что же мне так досталось?! – воскликнул я оскорблено. – Знаешь, Сереж… если бы ты не согласился прийти, я бы, наверное, прямо сегодня тут и подох. Ты вдруг отвернулся, и я все понял. В том числе и то, чего тебе стоило сказать эти слова. Ты сел за стол и словно отгородился от всего, что окружает. Я подошел к тебе и ткнулся носом в твою макушку. – Валер, извини, я же шучу. Я все понимаю, просто… я ведь тоже устал от твоих родственников. Ты ничего не сказал в ответ, просто поймал мою руку и тихонько сжал пальцы. Через несколько минут мы уже бурно обсуждали наброски к твоей новой песне, я дал пару советов, и ты, что удивительно, даже не возмутился в ответ. Вспомнили весенний арийский концерт-юбилей, потом как-то незаметно перескочили на другой юбилей, уже моей группы. Я все еще не мог поверить, что ты все-таки согласился принять участие в моем концерте, и я сидел и рассказывал свои задумки… Прошло, наверное, пара часов, если не больше, прежде чем в комнату, деликатно постучав, заглянула Галя. Я не вслушивался, что она говорила, но краем уха уловил что-то про то, что гости засиделись, и она положила кого-то из гостей спать в вашей спальне. Ты только пожал плечами и флегматично ответил, что поспишь здесь, в этой комнате, на диване. Галя отчаянно пыталась найти места для сна всем оставшимся на ночь гостям, и я, подумав об этом, все-таки взглянул на часы. – Блин, времени-то уже! – хлопнул я себя по лбу. – Наверное, я пойду. – Куда? – с искренним недоумением одновременно спросили Кипеловы. – Как куда? Домой, конечно. – Сереженька, куда ж ты пойдешь сейчас, на ночь? Вы же выпили, мало ли чего… – неожиданно начала щебетать Галина. Я даже уставился на нее с недоумением. – Галя, я… ну, куда же я денусь-то, куда лягу? У вас и так гостей девать некуда, а тут еще я… – Ничего, для тебя место всегда найдется. Валера так радовался, что ты пришел… оставайся, а где спать, мы найдем. Ты немного смутился от слов Галины, но быстро пришел в себя, и бодрым голосом сказал: – Да что тут искать? Вот, диван разложим и ляжет здесь же. Места много, поместимся, первый раз, что ли? – Ну вот видишь, Сереж, – продолжила Галя, – есть куда тебе лечь. Ты ведь не против? – Ладно, черт с вами, остаюсь, – сказал я. Одного мимолетного взгляда на тебя мне было достаточно, чтобы увидеть, как загорелись твои глаза. Едва Галя скрылась за дверью, как ты встал и защелкнул замок. Когда ты обернулся, улыбка на твоем лице чуть-чуть не доставала до ушей. Давно мне не приходилось видеть тебя настолько довольным. Ты подошел ко мне и крепко обнял. – Спасибо… – выдохнул мне в ухо. – За что? – За то, что остался… я уже поверил, что ты на самом деле уйдешь… Мне оставалось только усмехнуться: – Куда я от тебя денусь?.. Наверное, мы проговорили еще часа два, пока, наконец, не решили, что нужно отправляться спать. Кажется, вся квартира к тому моменту уже погрузилась в крепкий сон. Или это из-за твоей звукоизоляции такое ощущение? В любом случае – проверять мы не стали, а войти к нам все равно никто не мог, ведь дверь была заперта. Ты согнал меня с дивана, разложил его и несильно толкнул меня, опрокидывая. Упав спиной на диван, я посмотрел на твое лицо и засмеялся: – Кипелов, ты такой довольный, каким я давно тебя не видел! С того момента, как щелкнул замок на двери, улыбка буквально не сползала с твоего лица… Я даже чувствовал, как ты буквально пожираешь меня глазами, но, надо сказать, держался ты хорошо. – Еще бы мне не быть довольным… – с явным удовольствием проговорил ты, забираясь на диван и прижимая меня к нему. – Теперь ты никуда от меня не денешься… всю ночь… – Ты все это специально подстроил! – воскликнул я, делая вид, что возмущен и вырываюсь. На самом же деле я был рад не меньше твоего и ты отлично знал, что я просто шучу. – Нееет… честно, я об этом даже не думал, когда приглашал тебя к себе. – Ты, наконец, не выдержал и прижался к моим губам жадным поцелуем, а едва оторвавшись, продолжил. – А оно вон как получилось… удачно. И снова поцелуй – жаркий, распаляющий нас обоих. Я невольно застонал и выгнулся, когда твои руки, проворно расстегнув мою рубашку, коснулись тела. Мне казалось, что шире улыбнуться уже невозможно, однако ты буквально засветился и нагнулся ко мне, прикасаясь губами к моей разукрашенной груди. Надо признать, что ты был в отличной форме, и я отдался во власть твоих рук и губ, с удовольствием уступая первенство. Ты был явно в ударе, а у меня не всегда хватало сил адекватно отвечать тебе. Впрочем, тебя это совсем не смущало. Как и то, что я, расслабившись, позволял себе достаточно громкие стоны – звукоизоляция комнаты и количество выпитого гостями алкоголя сохраняли нас в безопасности. По-моему, окончательно ты выдохся только после третьего захода. К тому моменту у меня уже совсем не было сил, и я только успевал удивляться краем сознания – как только у тебя хватает сил поднимать мою отнюдь не легкую тушку. Когда ты, наконец, угомонился, я устроился в твоих объятиях, ощущая то самое спокойствие, уверенность и чувство защищенности, которых мне так не хватало последних года полтора. Бесконечные ссоры с Леной, с которой мы никак не могли окончательно разойтись, скандалы, обещания покончить с собой от моей нынешней пассии, да еще работа в авральном режиме, когда больше половины приходится тащить на себе, в одиночку и как-то решать проблемы с музыкантами, которые то уходят, то передумывают и возвращаются – все это сильно выматывало, и по ночам, оставаясь один, я часто не мог заснуть, даже совсем вымотавшись, и только смотрел пустым взглядом перед собой, заставляя себя хотя бы лежать. – Какой хороший день рождения… – промурлыкал ты мне на ухо довольным голосом. – Главное, чтобы ты был доволен, – сонно пробормотал в ответ я, – а ты, я смотрю, еще как доволен… – Да… – выдохнул ты, прижимая меня к себе еще крепче, – ты мой самый лучший подарок… Ты предусмотрительно набросил на нас какое-то покрывало. Неважно, что сейчас наши тела разгорячены, и нам даже жарко, но к утру наши вспотевшие тела остынут и мы будем замерзать даже в объятиях друг у друга… Просыпаться в твоих объятиях было не менее приятно, чем засыпать. Ты уткнулся носом куда-то в мой поредевший хаер и ровно дышал в затылок, а руками все также собственнически прижимал меня к себе. Я невольно улыбнулся и еще долго боялся пошевелиться. Отчаянно хотелось курить, но я терпел, потому что покурить я успею всегда, возможность понежиться в твоих объятиях еще неизвестно когда представится. Впрочем, ты проснулся сам и поцеловал меня где-то за ухом. – Доброе утро – отозвался я… – Доброе… – сказал ты, разжимая объятия. Повернул меня лицом к себе и снова поцеловал. Когда мы все-таки встали, оказалось, что, несмотря на отнюдь не раннее время, мы проснулись раньше всех. Все остальные еще мирно спали, и мы как раз успели по очереди посетить душ, и уже пили сваренный тобой кофе, когда проснулась Галя и заглянула на кухню. За окном весело светило солнце, и она, сонно щурясь на него, спросила: – Вы что, совсем не ложились? – Ну почему? Ложились, – возразил ты. – Я привык спать мало, – подхватил я, – а сегодня спал даже больше обычного, – добавил, умолчав о том, сколько же на самом времени мы спали. – И… наверное, я все-таки пойду домой. Я вопросительно взглянул на тебя. Ты был настроен благостно, и спорить не стал, чем весьма меня обрадовал – сталкиваться с твоими родственниками, которые скоро начнут просыпаться, мне совсем не хотелось. – Да, конечно, – рассеянно ответил ты. – Галочка, ты иди, досыпай, ты же вчера весь вечер гостей вместо меня развлекала и наверняка устала, а я тут сам пока… – добавил ты, и она, кивнув, ушла, оставив нас одних. На прощание я получил еще один короткий поцелуй и тихую благодарность: – Спасибо, что пришел… И вот сейчас я снова лежу в кровати один, поворачиваясь то на один, то на другой бок, и чувствую, что чего-то не хватает, для того, чтобы можно было уснуть. И я даже знаю чего, точнее, кого, не хватает. Тебя. Это странно, но чтобы расслабиться и почувствовать, что все в порядке, мне нужно твое присутствие рядом – слишком много сил и нервов съедают эти бесконечные разборки с женщинами и подготовка к концерту. Категорически не могу заснуть без тебя. Неужели за одну ночь я настолько привык засыпать в твоих объятиях, что сейчас без этого уже никак?
Io: всё, как обычно Манякин/Кипелов Силу и твердость нужно было проявить тогда. А теперь чего ворошить? Сергей сделал ставку на молодого и красивого юношу, а я… я просто остался и не зная, что следует делать в такой ситуации просто не стал делать ничего. Я позволил жизни просто течь вперед, и не думал, что когда-то окажусь там, где оказался теперь. Сердце больше не щемило от томительных предчувствий, все было просто и правильно. Как мы сошлись с Сашей Манякиным я не знаю, может, все к тому и шло, а может быть, мне комфортно было просыпаться в объятиях такого надежного человека и знать, что завтра будет точно таким, как сегодня, как вчера. Ну а если мы и решим что-то изменить вместе, то это «что-то» не будет для нас неожиданностью и не ударит обухом по голове. Так прошел год и я не чувствовал себя униженным или оскорбленным. Мы с Рыжим даже стали иногда общаться, и все было хорошо и благопристойно до того странного дня. Холод уже проник в Москву, а уж за городом было особенно промозгло. Одна радость – дача у Саши была устроена на совесть. Я досматривал последний сон в то позднее утро, а проснулся оттого, что ударник стягивал с меня одеяло, пытаясь разбудить… - Ну, Саш… - упирался я, - еще пять минут… - Вставай… - негромко повторял он. А я все пытался оставить себе еще несколько минут сна, пока это стало совсем уж невозможным. Я притянул Сашку к себе. - Почему так рано? – спросил я, поглаживая его по спине, а не дождавшись ответа поцеловал в губы. От него пахло кофе и сигаретами… я углублял поцелуй, чувствуя, как его отросшая щетина слегка царапается… - Валер… Лер… Лерка… погоди… - шептал он… - дело есть… там к нам приехали… к тебе… - Кто?... подождут пять минут… Его карие глаза потемнели… он боролся с собой и мне черт возьми нравилось наблюдать эту перемену в спокойном, как бронированный танк, Сашке. - Маврин хочет с тобой поговорить… сказал, что это очень срочно…. «Черт…. Черт… черт!». Я стараясь не торопится вылез из-под одеяла, скорчил плаксивую гримасу, хотя внутри все бухало, точно набат. «Что ему могло понадобится, что примчался сюда? Если я сейчас выйду в таком виде, то он сразу все поймет…». Я быстро оделся, и собрав волосы в хвост спустился вниз. - Привет, - как можно более равнодушно сказал я. - Здравствуй Валер, насилу нашел тебя… я не знал к кому еще могу обратиться, остался только ты… прости, что помешал… у меня просто безвыходная ситуация. Мне нужно где-то сорок студийных часов… я все потом компенсирую… только… - Хорошо… не переживай… - Я заплачу… просто сейчас… - Спокойно! – я удивился тому, что повысил голос, - я же говорю, сейчас позвоню и все улажу. - Спасибо… ты меня просто спас… я не забуду… - Брось… сейчас я действительно могу сделать это, и такая услуга мне ничего не стоит, так что не нужно… ладно? Лучше давай позавтракай с нами. - Вообще некогда… у меня все сроки горят… если бы можно быть приступить прямо сегодня… - Хорошо… Я позвонил на студию, где мы писались и репетировали. Забронировал время для Мавриков. Сергей умчался, порывисто обняв меня, и ничего больше толком не сказав. Пожав плечами. я заполз на кухню. Манякин курил, и флегматично смотрел в окно. Я загривком почувствовал, что произошедшее не слишком понравилось Сашке, однако он смолчал. - Как насчет завтрака? – поинтересовался я. - Да было бы неплохо… я сам недавно проснулся. Что Сергей хотел? - Им нужна студия. Какой-то аврал. - А… вот оно что… - Все нормально, Саш… это… пройденный этап. Манякин вздохнул, он знал, что врать я не умею. Тем более ему. Тем более сейчас, когда вся моя растерянность и обреченность написаны на моем лице.
Io: из драббл цепочки Фандом: РПС, "Ария" Персонажи: Маврин/Кипелов "Есть же, в конце концов, какие-то границы. Нужно уметь держать себя в руках, вести себя достойно, цивилизованно так сказать, а не так, как обычно", - сколько раз Сергей говорил себе это и сколько раз все его старания шли прахом, стоило ему только увидеть Валерку. Что за шутки он вспоминал? Как он вел себя? И ведь у всех складывалось мнение, что "Маврин-то точно без царя в голове". А он не мог сделать что-либо по-другому, потому, что Кипелов смотрел на него и улыбался. Его смешило странное поведение коллеги, и он, кажется, считал Сергея большим ребенком... и все равно это было гораздо лучше, чем не видеть его, не слышать его голоса и не знать, что с ним все в порядке. Сколько прошло времени? Год? Может быть чуть больше? Почему это наваждение не может покинуть его? Он все также напивается до чертиков и ввязывается в самые отчаяные авантюры и все лишь для того, чтобы его белокурый ангел обратил на него внимание... пусть ругает... только не холодное безразличие! Что он будет делать, если завтра утром не раздастся телефонный звонок, и строгий голос не спросит: - Ты хоть помнишь, что было вчера?
Io: Фанфик написан для ЛенкИ и посвящается ей Кипунцель. В некотором царстве в странном государстве жили-были, болт на войны до поры ложили люди. Дружно годы лучшие прожигали, да как могли добра наживали. И вот однажды к королю с королевой приехали гости из далекой северной страны., что лежит за тридевять земель, о коих лишь слышно, будто текут туда молочные реки, да у рек тех кисельные берега. На поверку правда, на границе королевств пролегала радиоактивная пустошь, доставшаяся в наследство от прежних веков самодуров и шутов, а нынче, нынче-то что? Всех змей-Горынычей поистребили, псевдоплотей поперестреляли, а прочую фауну съели… нет, ну а чо? В голодный год еду не выбирают. - Ох, здравствуйте Марфа Васильевна и Константин Александрович! Давно не случалось нам бывать в краях ваших благодатных. Да буде вам долгие лета и большой прирост дивидендов с продажи ядерного оружия! - Акстись, Александр! В жизни я урановых копий не клепал, и ныне на том стоять буду, а за визит спасибо, уважили вы нас! А ну проходите в хоромы наши белокаменные будем смотреть, какие нам оппозиция номера приготовила. Позорящие наше стало быть, проклятое правление. - Ну, Константин, ты прямо не в бровь, а в глаз, уж не взыграл ли в тебе настроения либеральные? Уж не замахнулся ли ты на демократию? - Избави, господи и апостолы его РХБЗ, аминь! - Во истину. После соблюдения всех приличий обе семьи королевские, наконец, обошли степенным кругом хоромы белокаменные, прослушали похвальбу хозяев да на оппозицию нагляделись. А уж как измаялись! Но вот и не фиг было сапоги заморские надевать о каблуках да со шнуровкою. - Так пойдемте же за стол, Александр Никитич, да Элеонора Воротинская! От яств он ломится, за встречу выпить надобно, да полакомиться дарами заморскими. - И то правда, - согласились гости дорогие. И чего только не было на пиру королевском! И кукуруза жареная, и оливки моченые, и орехи в золотой ступе толченые! Да вепри запеченные, да гуси изукрашенные птичками малыми шпигованные. Имевшие нередко от трех до пяти голов и шести крыл. - Во что нынча-то вся фауна выродилась, вот помню в 32-ом году от века без катастрофы ходили мы с Егорычем на драконов. Шкура, не поверишь, что доспех кованый! Но тогда ведь работал еще огнестрел крупнокалиберный так вот мы и сдюжили, - рассказывал Александр. Да быть того не может! У вас на севере –то эти диковины сохранилися! А у нас все бес пользы-то уж сколько я своих чародеев, да друидов не заклинал, сколько жертв не приносит – все одно. Но вот что решил, надо значит, жить сегодняшним днем, а там видно будет. - Ох, Костик, да ты их сошли хоть в пустоши, пусть с исчадиями ада в годном котле поварятся, тогда и спрашивай! - И то правда, не зря Саша о твоей мудрости столько песен сложено, все истинно говоришь! Королевам скучно было, да куда деваться? Лицо блюсти надобно. «Блюду, бляла и буду блясть» - подумала Элеонора, королева заморская, погляев через стол на графьев молодых. А медноволосая Марфа, урожденная Мириандра, напротив все на Александра Разумного поглядывала. «Вот это мужчина! Вот это настоящий норд! Глаза точно лед на реке, волосы - чистый снег, а кожа – изысканный белый мрамор, не чета Косте – бесу блудливому… только не видит Сашенька красоту мою, все ему интересно про политику разговаривать, нет бы уж соблазнил меня по-хорошему, от моего-то детей не допросишься! Тут видимо, самой действовать надобно». - Прошу простить меня, муж мой, и вы Александр Разумный, отведайте гости дорогие наливку на чудо-траве настоянную. Сама я ту траву на рассвете красной луны собирала, да заготавливала, да словами силы заговаривала, чтобы в наших домах, наконец, послышался радостный детский смех. - И то верно, - поддержал ее Константин Алексеевич, - молодец жена, постаралась для гостей и двора королевского, да и меня, мужа своего, уважила. Выпьем же, дорогие Элеонора и Александр и пребудет с нами сила! Все разом выпили. «Переборщила я со словами-то» - подумала Марфа глядя, как у Элеоноры заблестели глаза, да точно приклеенные на ее супруга уставилися. «не то, чтобы мне жалко было, - подумала Марфа, - но не старовата ли ты для него, подруга?». А уж от обильных возлияний и острых кушаний щеки дам пылали румянцем и пир королевский обещал завершение собою интересное. Уж кто в чьих покоях рассвет встречал распространяться не станем во избежание обвинений в антисемитизме и антитолерантности. Дружба и взаимопонимание между правящими элитами достигла уровня «ты меня уважаешь?» и на следующий день весь двор резво опохмелялся на контрольном гульбище по поводу проводов гостей дорогих. Помнит ли кто-нибудь из присутствующих, каким боком на празднике жизни оказался юродивый Митрич, получивший свою дозу на урановых рудниках. Тем не менее, от греха подальше юродивым слово полагалось завсегда. И Митрич права свои знал хорошо. - Вижу, - возопил он, - вот тебе крест, звезда и знак радиационной опасности! Вижу, как на рентгеновском снимке! Придет голод и хлад! Войны, болезни и разрушения! – все бояре оборотились во слух, ибо об апокалипсисе слушать не любил только глухой, а так – всегда есть повод выпить, да доярку на сеновал затащить, мол, чего ты милка упираешься? Скоро конец всему, а ты в посильной малости отказываешь! Ну, а Митрич знай себе, соловьем заливается: - Но вижу и счастье великое! Счастье и надежду! – после всеобщих блядок, оно грех, конечно, счастья не увидать, - если королевы понесут в течение года и короли, что отцами назовутся дадут непреложный обед, что дети из обвенчаны будут, что породят два кита великие, на коих и вся земля держится – молодого льва! Новое сильное и могучее, стало быть, королевство! Королевство, что завоюет и очистит пустоши, усмирит силу нечистую и будет славно гербом и родом своим во веки веков! Гробовая тишина стояла в палатах, слышно было только лишь сиплое дыхание юродивого. Пророчество было произнесено, а в глухом средневековье от таких вещей не отмахиваются. «Придется рожать» - с тоскою подумала Элеонора. «Интересно от кого полураспад произойдет?» - риторически поинтересовалась у провидения Марфа, «Хорошо бы от Александра, да только дюже палевно»…. Долго ли коротко ли, а год растянулся лет этак на пять. Королевы встречались тайком на границе королевств, дабы выпить зелье пол ребенка определяющее. Переругались, конечно, страшно, ведь никому из них не хотелось прослыть бракоделкой. Первой девочку породить – позор до седьмого колена. Второй – тут уже можно, а вот первой – ни в жисть! Так вот долго ли коротко ли, но пришло известие от Элеоноры: «Осложняется дело, подруга моя, Марфушка, проклятие мою принцессушку, доченьку мою ненаглядную, постигло, да пришлось ее нам с мамками да няньками отправить в высокую башню без окон без дверей, где лишь чародеи проходы знают и открыть для света могут. Ах, слышала бы ты, ненаглядная моя подруженька, как мое свет красно солнышко во сне мучается. Во дворце нашем из хрусталя созданном не осталось ни одной целой стеночки. Потолок и тот осыпался» давай, Марфушка, не подведи, рожай нам богатыря, да не отмахивайся, уж коли он не спасет нашу кровиночку от демонов злой рукой наведенных, да в тело детское заточенных, то уж инее знаю… прискачут наверное, в тот же миг пони апокалипсиса – тут-то и всему конец». Марфа всплакнула над строчками Элеоноры уж больно жалко было, пусть не дружили королевы так, чтобы в реальности, но тут уж не о том речь. Очень уж не хотелось Марфе апокалипсис в старых нарядах встречать, должно быть от великой тоски и родила она в конце зимы студеной. Счастью ее предела не было. Мальчик-то вышел на отца похожим. А не как обычно… всякое ведь случается. Годы шли, взрослели королевские дети, королевства богатели и даже успели небольшим, но очень праведным походом на врага сбегать. Один из отрядов возглавлял старший сын, известной нам по раннему описанию, Марфы. Военному делу мужавший принц отдавался с рьяностью присущей не всякому военному начальнику, но была в его жизни и темная сторона. Вернее не сторона, разумеется, а одно щекотливое такое обстоятельство. - Сереженька, сынок! Куда же ты опять на ночь глядя? Зомбей из лука стрелять? Да будет тебе окаянный, сколько ж можно-0та! Исчезнут совсем ничего внукам-то не оставишь! Нет бы съездил в Проклятый лес, вызволил невесту-0то свою уж осемнадцатый год тебе пошел, а Лерия старой девой скоро станет. - Ну, мааа-ам! – капризничал принц, - куда она от меня денется со своей заколдованной башней? Я вот только псевдопсов изведу и сразу за ней! - Ты это год назад говорил, когда мы войной, то есть это… когда мы обрушили свой праведный гнев на соседей! А ну взял коня, собак, меч, дружину свою и попиздовал, прости господи, во имя полураспада, делать мне внуков! Думаешь легко ее родителям двадцать с лихуем лет дочь не видели! И никаких «Ну, мааа-ам!»!!! Такой разъяренной мать Сергей не видел еще никогда, а уж слова из книги «непростительных ругательств» из ее уст звучал, как настоящие проклятия. «Не зря говорят, что моя мать ведьма, - размышлял он, - вот ведь послала – так послала, и отказать никак не получится!. Деваться некуда, стало быть, в поход собираться!». - Да на кого ж ты нас! – голосили как одна дворцовые фрейлины. - Будь мужественным сын мой, - напутствовал отец и царь, - что бы не встало на твоем пути – исполни свой долг – не посрами отечество. В отличие от Марфы, Константин смутно догадывался, что именно заставило северян укрыть принцессу подальше от мирского глаза. Очевидно, Лерия была либо страшна, как атомная война, либо родилась мутантом…. Не хотелось для старшего сына подобной участи, но тут уж ничего не попишешь, пони апокалипсиса они и в пустошах не особо-то смирные. Долго ли коротко ли, но сборы молодого принца в дорогу были завершены. Попрощавшись с родителями и слугами Сергей отправился в путь. Разумеется ухал он не один – дружина в два десятка рыцарей, и около сотни пехотинцев двигалась с ним. Уж не говоря о копейщиках, лучниках, что в вассалитет рыцарей включены были. Конечно, принц не надеялся, что кто-то из многочисленной дружины отправится с ним в Тот самый Проклятый лес, но сейчас поникать отчий дом было даже не грустно. Его ждали великие подвиги во славу отечества. Принцесса в башне – это, конечно, мило, и не каждому достается, но сколько славы можно стяжать по дороге! Глядишь и геройски погибнуть в каком-нибудь сражении…. Глаза Сергея блестели решимостью и праведным огнем, а закатное солнце блестело на доспехах, точно золото. Дул легкий ветерок, а под копытами дрожала земля. Что же еще нужно для истинного рыцарского счастья? По горам по долам, через бурные реки и косогоры ехал принц с дружиною своей ратной. Участвовал в мелких стычках с сиятельными лордами, чтобы не было скучно в имениях своих им штаны протирать. Почти все победы давались принцу с легкостью. Времена были ныне сытые и военных действий сиятельные лорды не вели, предпочитая интриги и заказные убийства. Лишь с одним из вельможных графов Сергей имел увлекательную схватку. Рыцари никуда не торопились. Что же может быть лучше доброго поединка? Сергей уж было почти проиграл, и если бы у лорда Алексиса не расстегнулась подпруга он бы всенепременно выбил молодого принца из седла. После схватки они ужинали у одного костра, предоставив лекарям и магам позаботиться о полученных ранах. - Граф! Я счастлив был встретить вас в этих суровых краях! Если бы не досадная случайность – быть бы мне на земле! Сэр вы оплот современного рыцарства и мне доставило удовольствие биться с вами. Польщенный Алексис уплетал вяленое мясо и широко улыбался, ободряюще глядя на своих ратников. - Говорят, ваше высочество, вы держите путь в Проклятый лес, дабы исполнить волю судьбы? Вы отчаянный человек и будущий смелый правитель! Но будьте осторожны… Проклятый лес не зря носит свое имя. В нем погибали храбрые воины сильнейшие рыцари и знатные лорды. Если не говорить о непроходимых болотах и ужасных тварях, что притаились за каждым кустом, то главный ужас наводят деревья и драконье урочище. Флора чем-то напоминает искореженные проклятиями осины, что растут в пустошах, но на самом деле все много хуже… от эти деревьев исходит страх и безнадежность. Многие стволы и ветви стелятся по земле, многие причудливо перекручены друг с другом… я пошел бы с вами, мой принц, но обременен долгом перед своими людьми и семьей. Сергей кивнул графу. Он выглядел раздосадовано, наверное, супруга держала его в ежовых рукавицах, да и дети подрастали. Только принц впервые серьезно задумался, а на фига ж ему такое же счастье, когда можно бегать по пустошам и снорков стрелять? Тоскливо оглядев лагерь Сергей невесело улыбнулся. - Я вас понимаю, граф, и ни в чем не виню. На границе леса я расстанусь со своей дружиной, я должен сам идти навстречу своей судьбе. Мог ли юный принц подумать, что все закончится скоро? Мог ли представить себе, что уже за следующим логом раскинется тот самый Проклятый лес? * - Не надену я это! Белый цвет очень маркий и не подходит к моим глазам! – перед зеркалом в высокой баше в своей темнице томилась принцесса северного королевства урожденная Валерия. Годы вынужденного заключения сделали из нее фурию… а вернее… - И где этот принц шляется? Чего он о себе возомнил? Он должен был быть тут три года назад! Сколько можно вообще ехать! - Лера, не заводись, приедет твой принц, ты же знаешь! Родители дали непреложный обет… - Пока он там воюет, стяжает славу - я тут умру от тоски, и лучшие годы мои пройдут…. Так, и это зеленое я тоже не надену! – топнула ногой 42-ого размера принцесса и запустила платьем в горничную, - где мои штаны? Что ты мне все бабские тряпки даешь! - Так ведь вы же это… Лерочка, ты же принцесса! - Перо тебе в мягкое место! А принц остолоп и не заметит, что я бреюсь каждое утро и промеж ног у меня, простите, не бутон розы! Горничная залилась краской, последний факт был ей неплохо известен. - И волосы эти по всей башне! На кого я похож… похожа… похоже… - Дык ведь, это… принц по волосам забраться должен, опьянеть от неземной красоты… - Ага, и с двадцати метров вниз топориком от шока… - Лера! - Двадцать три года Лера и что из этого! - прошу тебя, надень платье, я тебя так накрашу, что мать родная не узнает… - Мать родная по-любому не узнает, она меня двадцать лет не видела. Я не хочу, чтобы парень тешил себя иллюзиями, мне просто нужно выбраться отсюда, надеюсь, это ты понимаешь? Безымянная горничная коротко поклонилась и покинула опочивальню принцессы. Столько лет Лера жил или жила в полной изоляции, столько страшный решений ему приходилось принять. Узнать правду о себе, мнимом проклятии… беситься от бессилия и невозможности изменить хоть что-то, а все из-за того, что в последний момент тайного колдовства 24 года назад его мать хлебнула не из двух стаканов. Тьфу! Провались оно все пропадом и лес этот и башня, и проклятые волосы! * Тем временем принц все ближе подбирался с дружиною своей к исполнению долга пред отечеством. Редело войско, оставляя посты надежные да укрепления по всем правилам. Вот уж и лог последний миновали, впереди поле все бурьяном поросшее. - Ну, что же други, - крепясь сердцем Сергей молвил, - теперь мой черед пришел, один я дальше путь продолжу. Становитесь лагерем здесь, да в течение целого лета ожидайте. Коли не вернусь – так передайте королю с королевой, что погиб при исполнении. Конечно то, что принц уж совсем не боялся и лишь славу стяжать стремился – неправда, ложь, да поклеп. Да только не тот добрый молодец храбрец да удалец, кто ничего не боится, а тот – кто не отступается. Лес встретил принца недоверчивой звенящей тишиной, не одна птичка не чирикнула. Не один зверь не прошмыгнул, только скрипели деревья на легком ветку, да где-то вдалеке слышались стенания девичьи. «ну, делать нечего», - подумал принц, выхватил из ножен меч, да и попер напролом через пни коряги, через бурелом. - Да разойдутся врази! Да будет свет, да не допустит господь – отец наш полураспада! – с молитвой все легче, и вперед идти и ядерные боеголовки клепать. Но чем дальше продвигался Сергей, тем больше душа его была неспокойна. Деревья чуть не по земле стелятся, как от эпицентра взрыва, чувствует Сергей, как шерсть на загривке дыбом встает, но переборол себя принц, не поддался искушению назад повернуть, как не велико оно было. Вот позади остались воины, загадочной силой убиенные, и деревья ровным полукругом поваленные… и показалась башня белая, огромная башня… стальная, горящая отполированным металлом в закатных лучах солнца с размашистой надписью заклинания «На Вашингтон. Янки сдо….!». А под облаками в башне той, короной с вентилем увенчанной бойница узкая… - О! Гляди-ка, приперся! – возрадовался Валера, наблюдая в подзорную трубу за «линией горизонта». Еще вчера ему показалось, что за лесом поднимается дым, значит, недалеко отряд… и может быть именно сегодня, он наконец, обретет свободу. Эх, главное, чтобы этого недоумка по пути ничего не сожрало. - Барсик! Барсик! – выкрикнул в окно «златовласый принц’есса». Большой и красивый серо-синий дракон спланировал на крышу башни. - Чего хочешь от меня дитя человеческое? - спросило чудовище, стараясь не шибко огнем пыхать, а то знал он такие башни. Чуть не так пыхнешь, и «Гудбай Америка, О!». - Так, давай без фамильярностей. Сюда идет принц. Воооон того придурка видишь? Да-да, того рыжего. Сделай так, чтобы его за эти пять километров или сколько там никакой макабр не захавал. - Слушаюсь шеф, - икнул Барсик и полетел. Надо ли говорить, что принц был слегка ошарашен… но бесстрашно выставил меч-кладенец перед собою. Барсик сделал несколько кругов над застывшим человеком. Дракон демонстрировал тому лоснящиеся бока и великолепный шипованный хвост, а сам намеревался ухватить принца так, чтобы тот поменьше трепыхался и не подох ненароком. Пыхнув огнем для пущей убедительности, Барсик разоружил Сергеясхватил его мощными лапами, стараясь не сжимать да взмыл ввысь. Но даже тут принц не сдавался. Он пытался лягаться, брыкаться и даже попробовал на зуб чешую дракона. «До чего же глупые эти люди», - подумал Барски и решил, что разговаривать с ними… с этими низшими существами – себя не уважать. По договору с Лерой принца полагалось поставить у подножия башни, но тот так пинался, что кубарем скатился к ней, ну и хорошенько приложился башкою о башню. «Твою мать!» - подумал Валерий. Но выбора не было. Волосы перекинутые через специальный рычаг были сброшены вниз, а сам он приготовился ждать. Да, у него было много времени чтобы подумать об этом и разработать все эти рычаги и блоки. Принц не дюймовочка, чего-то да весит. «Хорошо если к обеду доберется…» Валерий успел выпить чашечку чая, сделать маникюр и прицепить на лицо какую-то легкую вуаль, чтобы не наступило триумфальное падения отдельно взятого принца с приличной высоты башни. Долго ли коротко ли, но испачканное сажей лицо рыжеволосого «демона» показалось в просвете бойницы. Одежда его была изодрана практически в клочья, а руки и лицо испещрены сотнями мелких царапин, не говоря уже о довершивший образ шишке на лбу. «Черт побери! Розы!» - подумал Валера, но было поздно. - Надеюсь, оно того стоило, - пробурчал принц, отряхиваясь. - Не надейся, - устало вздохнул Валерий, стаскивая тряпочку со своего лица. - Какого!??! Плутоний тебе в одно место и с другое тоже! Кто ты такой! Что тут делаешь? Новоявленный принц сполз по стенке в очешуении глядя на «принцессу» жену свою будущую. - Живу я тут, - со вздохом ответила «она», - может чаю? - Но…Но… НО!? – заклинило Сергея. - Это долгая история обоюдного эгоцентризма наших родителей. Не расстраивайся у меня есть сестра. Говорят, хорошенькая. - А…а…а..? – постарался сформулировать принц. - А я мужик… тут как бы ничего не поделаешь. - Но волосы! - Пришлось растить, иначе ты бы сюда не добрался, и я не был бы наконец, свободен…. Где ты шлялся, кстати, дорогой? Три года как должен был спасти меня… - Я это… снорков гонял… - неожиданно признался рыжий принц. - Ладно, проехали… Значит давай, пей чай, мойся, переодевайся, потом тебе придется меня поцеловать… не делай каменную рожу, я сейчас отстригу эти патлы, к чертовой матери и выйти мы сможем лишь через запечатанную магом дверь. - Нет я лучше уж так… - Никуда ты не пойдешь, - устало вымолвил Валерий клацнув садовыми ножницами. Он так давно ждал этого момента, что ему почудился звук падающей с плеч горы, когда коса его русая осталась по ту сторону бойницы. Сергей сплюнул на чистовыскобленый стальной пол, решительно топнул ногой и заявил: - Ладно, будь по-твоему, зови своих приспешников! Безымянная горничная хорошо знала свое дело. Напоила, накормила, в баньке попарила, переодела, причесала да ссадины обработала. - Ты точно не принцесса? – в последний раз уточнил Сергей - Никак нет-с, - ответила горничная. - А жаль… тебя бы я пожалуй, гм… спас… - Хватит любезничать! – в отведенное для гостей помещение бесцеремонно вломился Валерий, - она, кстати, тоже не выйдет отсюда, поскольку прежде пользовалась моими волосами. Делать нечего. Сергей поднялся со стула, на котором сидел до того момента, размялся, точно перед кулачным боем и неслышно, почти крадучись, подошел к Валерию. - Выйди, женщина, - скомандовал он, - Когда двое принцев решают геополитические задачи тут уж не до кренолинов. Горничная послушно удалилась, притворив за собой дверь. - Так, ты, недопринцесса, глаза закрой, стыдно мне… Валера покорно закрыл глаза. Раньше ему не доводилось целовать принцев. Всю нехитрую науку плотской любви и чувственных наслаждений ему охотно показали молоденькие служанки и горничные. Наверное, поэтому сердце билось так часто, да и миг будущего освобождения маячил на горизонте. Сергей не спешил золотой блеск русых волос сбивал его с толку. Вот так… его судьба стоит в паре шагов и думает не о том, что он поведет ее под венец, а о том, чтобы поскорее сделать ноги из проклятой башни. В детстве он часто представлял себе этот момент. Вот он склоняется над прекрасной юной девой, вот она восторженно смотрит на него … а тут вот такая подстава. «да пропади оно все пропадом!» - подумал принц и коснулся губами теплых губ Валерия. Это не было мерзко и не было гадко. Он не превратился в лягушку или летучую мышь… эти губы открывались навстречу, отвечая на ласку, возвращая этот нечаянно необходимый поцелуй. «Сейчас все закончится, - сказал внутренний голос, - а сможешь ли ты жить, зная, что ничего подобного не произойдет больше Никогда?». Его волосы зарылись в соломенных шелковых волосах «принцессы», он не знал, почему и зачем это происходит. Он просто притягивал Леру к себе, закрывая глаза и купаясь в лучах нечаянной нежности. Башня откликнылась на их близость Они оба услышали, как сдвинулись тяжелые стальные пластины, как стены стали менять свое очертание, скрежет и лязг метала, шорох облетающей ржавой трухи. Еще немного и путь к долгожданной свободе будет открыт! Ни этого ли Валера ждал все эти долгие годы? Готов ли он принять этот щедрый дар, когда этот глупый мальчишка целует его? Щеки принца пылали румянцем, когда Валерий разорвал поцелуй. - Путь свободен, - отведя взгляд, сказал Сергей. - Да.. .свободен… - повторил за ним Валерий, - я очень долго этого ждал. Они вышли из башни, спускаясь по винтовой лестнице. Лера боязливо наступил на изумрудную траву, затем крепко вцепился в руку рыжеволосого принца. - Помоги мне, пожалуйста, - негромко попросил он,- я прожил в заточении слишком долго. Вместе они преодолели эти несколько метров. В это время сверху элегантно спланировал дракон. Сергей инстинктивно сделал шаг вперед, оберегая новообретенного друга, но Валера сделал успокаивающий жест. - Это Барсик. Не бойся его. Он хороший… мурдрый дракон. Он отнесет нас, куда захочешь. Проклятый лес не самое лучшее место для принца. Сергей улыбнулся. - Почему же? Может быть, как раз самое лучшее! Здесь полно снорков и зомби, всегда есть чем заняться! Вот был бы тут замок… да не замок, а настоящая крепость, чтобы никто ни один враг не мог приблизиться незамеченным. Можно было бы жить здесь… вдвоем… - Ты знаешь меня меньше дня… но твой план отчего-то кажется мне безрассудным. И лишь только оба высказали свое желание - задрожала земля у них под ногами, башня просела, пошла трещинами и накренилась. Барсик взмыл в небо, унося маленьких людишек, подальше от эпицентра последнего ядерного взрыва в новой истории. И теперь под ними был простор, реки, озера, луга заливные, горы и лес… темный большой пугающий… И теперь уже не было башни… а из земли пробивая себе путь наверх поднимался замок, прежними людьми построенный. - Смотри! – перекрывая порыв ветра, прокричал Сергей, - это же замок! - Пророчество исполнилось, - прошептал Валера… - знаешь… кажется, я готов поделиться своей свободой с тобой.
Io: Зерван-Акаран (самый ужасный кроссовер всех времен и народов) Маврин/Спенглер, Маврин/Кипелов, намёк на Кипелов/Спектровски Часть 1. В свободное от работы в группе время Сергей нередко посвящал мастер-классам. Теперь, когда радио-передачи «Железный занавес» были сняты с радио эфира, Маврин был в принципе, доволен тем, что мог сменить площадку для деятельности и не остаться в накладе. Очередное сольное выступление, которое нельзя было назвать мастер-классом, было назначено на 21 ноября. Сергей довольно долго раздумывал над тем соглашаться ли на проведение сольного концерта в клубе со странным названием «Космос» или все же не стоит? Аудитория подбиралась весьма специфическая, и музыканту дали понять, что анонсам никто не порадуется. Но когда оплату за проведение концерта перечислили в полном объеме сомнений у него не осталось. Организаторы попросили сделать упор на известные англоязычные композиции, а остальное выбрать на свой вкус. «Никого лучше не нашли?» - ворчал Маврин, хотя в глубине души он был польщен, что его выступления и его музыка заинтересовала команду иностранных ученых собравшихся отдохнуть после симпозиума. В клубе было светло и тихо, ученые стали потихоньку собираться только к восьми. Как казалось Сергею все они с верхней одеждой точно снимали с себя груз усталости и оставляли в гардеробе. Зал довольно быстро заполнился улыбающимися людьми. Все они с интересом выслушали программу Маврина. Ученые сдержано аплодировали в неожиданных по мнению гитариста местах. Русскоговорящих оказалось трое, но и английского Сергея оказалось достаточно для общения. Маврин точно не знал, что в тот момент заставило его задержаться, тем не менее гитарист решил поглядеть на цвет иностранной науки не со сцены, а непосредственно изнутри. В ход пошли малопонятные термины. Здесь собрались астрофизики, парапсихологи, приверженцы квантовой механики и физики. Сергей с трудом мог понять, что смогло заставить всех собраться вместе. Но тут на сцене появился плакат поздравляющий некоего Игона Спенглера с 55-тилетием. Следом заиграла приятная музыка. Маврин будто бы где-то слышал фамилию ученого, но никак не мог вспомнить, где именно. Под общие аплодисменты и приветственные возгласы на небольшой сцене появился жизнерадостный мужчина, который вовсе не выглядел на означенный возраст. Он был одет довольно просто, но общий нарочито небрежный имидж дополняли стильные очки и ухоженные волосы. Отчего-то Спенглер напомнил Маврину Валеру, только разве что ученый выглядел моложе и во взгляд его обладал каким-то внутренним светом. Сергею нечасто доводилось видеть иностранцев и общаться с ними, наверное, во многом именно интерес заставил его остаться. - Друзья! – обратился к присутствующим Игон, начав свою речь на английском языке, - я рад, что все мы встретились здесь в холодной России, где фундаментальные науки всегда были на высоте! Я рад был познакомиться со всеми вами и вашими исследованиями. Во многих государствах мира кафедры наших дисциплин переживают не лучшие времена, но у нас достало сил быть сегодня здесь! – раздались аплодисменты, ученый легко поклонился и продолжил на немецком, - так же хочу поблагодарить вас за поздравления. В свои 55-ть мне лестно сознавать, что мой разум еще бодр и открыт для новых теорий и идей, - закончил же Спенглер на русском, - и я очень надеюсь, что это не последний мой визит в Россию и не последнее знакомство с замечательными русскими учеными – героями своего времени! Все поздравляли ученого, дарили подарки и сувениры, затем подали легкие закуски и напитки. Сергею не доводилось бывать в подобной компании прежде, но вдруг он осознал, что вовсе не чувствует себя чужеродным элементом. Перебрасываясь общими фразами с немцами, принимал благодарности от англо-говорящих участников мероприятия, и даже отыскал в клубе русскоговорящих ученых; а так же получил от них краткую справку, о том, что мистер Спенглер весьма уважаемый в мире паропсихологии практик. На сцену вышла группа исполняющая кавер-версии песен «The Beatles», некоторые участники вечера танцевали, кто-то продолжал прерванные ранее беседы. Насытивших обществом этих, столь непохожих на привычный ему круг, людей Сергей решил, что пора уходить. Проверив, надежно ли зачехлена гитара Маврин начал одеваться и вздрогнул от неожиданности, когда кто-то вежливо тронул его за плечо. - Товарищ Маврин, вы уже уходите? – с легким акцентом спросил Игон. От такого неожиданного обращения гитарист чуть было не рассмеялся, но выдержал необходимый случаю серьезный тон. - О, мистер Спенглер, я надеюсь, что вам понравился праздник, но теперь я должен идти. - Позвольте мне только одно маленькое исследование… научный эксперимент. Я так давно не занимался настоящим делом, что, признаюсь, хватаюсь за соломинку, но, позвольте заметить, товарищ Маврин, мне кажется, что психокенетическую энергию я чую точно русская борзая. - Хорошо, - улыбнулся Сергей. Ничего более странного он, наверное, не слышал ни разу в жизни, но все новое привлекало его. Игон достал необычного вида прибор, похожий на мобильный телефон. Будто бы Сергей видел что-то подобное раньше, но только никак не мог вспомнить где. Навершие необычного «мобильника» было укомплектовано двумя подвижными антеннами. Они попарно колебались, пока не замирали вдруг на определенной точке. - Это поразительно! – воскликнул ученый, водя прибором около гитары Маврика, - скажите товарищ… - Можно просто Сергей, - перебил его гитарист. - Скажите, Сергей, у вас не случалось ничего необычного с вашим инструментом? - Как будто не замечал…. - А откуда он? - О, -оживился Сергей, - это интересная история. Этот «Джексан» приехал ко мне из США в начале 90-х… - Я так и думал, - заключил ученый, - скорее всего ваша гитара изготовлена в 1983 или в 1985 году. Известным мастером, который мечтал достичь бессмертия. Каким-то образом он сумел разделить свою душу примерно на 66 частей, которые затем были перенесены в его инструменты. Сергей был поражен и вдруг память заботливо подкинула ему старый фильм, ровесник его гитары. - Постойте! Мистер Игон Спенглер! Вы что… хотите меня разыграть? Это не симпозиум, не конференция а просто сбор фанатов Охотников за привидениями? Игон улыбнулся. - Вы смотрели кино ор нашей работе? Конечно, все не так просто, как в кино… но общий смысл был передан верно… - То есть… вы хотите сказать, что официально занимались охотой на привидений? - Да, до начала 90-х годов. Затем в этом отпала необходимость. Это долгая история, если вы пожелаете можете прочесть в моей книге «Эктоплазменные проявления. Становление. Общность. История». Однако лицензировать оборудование нам удалось не так давно… ну, если двадцать лет считать «недавним» сроком. Честно говоря, Сергей, меня волнует другое. Дальнейшее поведение вашего инструмента. Кажется, вам неплохо удается сдерживать демона живущего внутри. На ваших руках десятки узоров шумерского и, даже зороастрийского толка. Тигр и спирали, скорее всего, вам бессознательно удалось усыпать монстра, а инструмент часто бывал в ваших руках, поэтому все проходит довольно гладко. Кроме того, на вы носите серебро, что так же способствует заточению различного вида сущностей в некие сосуды или предметы. Вдруг Сергея осенило, правда делится своими догадками с подозрительным субъектом он не стал. Он вспомнил, какой тяжелой становится гитара в моменты исполнения «Дьявольского вальса» и «Заклинания», будто что-то рвется наружу сквозь струны, нередко гитарист присаживался на колено, весьма эффектно загоняя это «что-то» обратно. Фанатам очень нравилась эта борьба, да и сам музыкант ощущал, что кровь быстрее бежит по венам. - И это действительно… научные методы? – поинтересовался Сергей. - Конечно, мы стояли у истоков этой научной дисциплины. Вы знаете, Сергей, у меня виза заканчивается в четверг, если моя теория заинтересовала вас, быть может, мы смогли бы обсудить этот вопрос в более подходящем месте? Вам может грозить опасность. Маврин неопределенно пожал плечами. - И вы будете стрелять из протонного блока в гитару? Спенглер улыбнулся: - Это прошлый век. Сейчас ядерный акселератор помешается у меня в кармане. - О, вы меня очень успокоили… Они пожали друг другу руки, визитка Спенглера перекочевала к Сергею в карман. « Вот ведь, кто хочет тот нарвется! Захотел посмотреть на живых академиков… нет бы свалить….» - думал гитарист по пути домой. Но весь этот странный диалог никак не шел у него из головы. «Что, если он прав? Хотя нет… быть того не может… ядерный акселератор у него в кармане… а дети у него в темное не светятся?» - подсказывал рассудок. Несмотря на все доводы разума, всю ночь Сергея мучили кошмары. Ему снились бесы и черти, прыгающие по сцене и пытающиеся ухватить за шнур его любимый синий «Джексан». Проснулся музыкант разбитым «определенно нужно меньше общаться с учеными думать о потусторонних мирах» - заключил он. Однако то, что он увидел в следующий момент не поддавалось никакому логическому осмыслению. Его гитары зависли в нескольких сантиметрах от мола и издавали мелодичный звон в тональности «ре бемоль». «Так… допился до чертиков…». Но моргание, попытка умыться или протереть глаза не способствовала изменению ситуации. В заднем кармане джинсов лежала измятая визитка Спенглера, в голове мгновенно возникла дурацкая прилипчивая песенка «кому вы будете звонить, если увидите, что невидимый человек спит в вашей постели?». «Дожили… звоню охотникам за привидениями…. Наверное, все это сон…». К удивлению Маврина Игон приехал довольно быстро, правда к его приходу все проявления психогенетической энергии сошли на нет. То ли помогли обрывки молитв, которые попытался вспомнить Сергей, то ли подаренная Кипеловым на какой-то церковный праздник икона. - Как вы скоро добрались, - попытался улыбнуться гитарист, открывая дверь. - О, товарищ Сергей! Я приветствую вас! Это такая интересная работа, что я не смог бы усидеть на месте. Мне еще никогда не встречались психокинетические проявления такого вида! - А что это значит? - Я думаю, нам предстоит много всего любопытного. Надеюсь, что удастся обойтись без порчи имущества и фейерверков. Спенглер скинул пальто и, не глядя поставил на тумбу портфель с той небрежностью, которая только свойственна иностранцам, поправил галстук и прошел в комнату, указанную Мавриным, естественно не разуваясь. Потом вдруг вернулся в прихожую, извинившись, прокомментировал: - Я совсем забыл, что в СССР так же как и в ГДР прижился странный японский обычай разуваться при входе в жилище. - Я и не знал, что он японский… - улыбнулся Сергей. - Может и не японский, мне почему-то так кажется. Но когда ты делаешь что-то с детства, ты ведь не задумываешься над тем, почему ты так поступаешь, не так ли? Вы меня извините, товарищ Сергей, я очень давно не практиковался в русском, примерно с момента падения берлинской стены. Поэтому мыслю прежними категориями, и еще путаю «ты» и «вы». Надеюсь, вас это не смутит. - Все отлично, только можно… не называть меня «товарищ» от этого веет пионерской юностью. - Прошу прощения, - снова извинился ученый и приступил к анализу проявлений психокинетической энергии, - класс восемь, ничего себе! Все хуже, чем я предполагал, но поверьте мне, это поразительно! У меня появилась идея, как мы сможем выманить призрака не нарушая здесь сложившихся устоев. - Что вы имеете ввиду? - Ну, я бы не хотел разнести вашу квартиру. Итак, снимите со всех ваших гитар хотя бы по одной струне, и расскажите где в вашем городе можно найти достаточно безлюдное место для проведение нашего эксперимента. Кроме того, хочу отметить, что один я вероятно не справлюсь, мне понадобится ваша помощь, я надеюсь, могу на нее рассчитывать? - Конечно… эти инструменты много значат для меня. Я, честно говоря, не мог представить, что могу вляпаться в подобную историю. Спенглер кивнул, и когда оба начали собираться, когда в дверь неожиданно раздался звонок. - Кто там? – спросил Сергей. И глаза его чуть на лоб не полезли, когда гитарист понял, что это был его старый друг Валерий Кипелов. - Поразительно! – констатировал Спенглер, надевая туфли, а затем, наставив на Кипелова свой необычный счетчик, - Сергей, кажется, я нашел причину ваших проблем. - И не говорите… - отозвался тот, переводя взгляд с ученого на вокалиста. - Добрый день… - поздоровался Валера, - а что здесь происходит? - Ничего хорошего, - вздохнул Игон, - нам нужно спешить, вы поедите с нами. - Куда! – воскликнул ошарашенный Кипелов. - К тебе на дачу, - резюмировал Маврин. - О, загородная резиденция? Отлично! - Что все это значит?! - Некие резонирующие полеспектральные проявления вступили в эктоплазматическую реакцию вызвав всплеск психокенетической энергии. Возможно катализатором когерентных вибраций стали вы, или какая-то принесенная вами вещь. - Твою мать… прости господи, - не сдержал эмоций Кипелов. - Короче, Лер, ты разбудил моих привидений, - объяснил Сергей. - Сергей, вы все схватываете на лету, у вас техническое образование? - Что-то вроде того. Втроем они забрались в машину Маврина и направились за город. Кипелов пребывал в подавленном настроении. Не так он собирался провести этот чудесный вечер. Сейчас же все было слишком. Слишком неожиданно, слишком стремительно, слишком непонятно. И этот странный тип… профессор Спенглер. Где только Маврин находит таких? В коттеджном поселке было по-зимнему тихо. Игон одобрил выбор места, затем началось что-то совсем уж невообразимое. Кипелов был допрошен с пристрастием на предмет связи с музыкальными инструментами Сергея. Оказалось, что он явился дарителем одной из гитар, затем все немногочисленные украшения Кипелова были тщательно просканированы Спенглером и одна из двух цепочек была конфискована. До этого момента Валерий и Сергей почти ничего не говорили, но тут Кипелов не выдержал. - Я не хотел бы, чтобы вы брали именно эту вещь. Она мне очень дорога… - он бросил быстрый взгляд на Маврина. - Понимаю, но смею заверить, с ней ничего не случится. Она необходима для научного эксперимента, который мы сейчас с вами произведем. Нехотя Валерий все-таки согласился. После всех странных приготовлений, которые произвел Игон все вместе вышли в сад. Ученый неторопливо нарисовал несколько странных символов на снегу, затем отошел на несколько шагов, полюбовался своим творением, подправил какую-то линию, и решил пояснить Валерию и Сергею суть данных манипуляций. - Видите ли праздник Зервана-Акарана приходится на 21-22 ноября, когда Солнце в 30 градусе Скорпиона. Зерван в зороастрийской философской системе - это бесконечное непознаваемое для человека. Зерван-Акарана символизирует вечное время, оно считается незамкнутым. В вечном времени существуют Изеды - носители священных принципов и другие божества, ангелы. Люди могут только через ритуалы праздника прикоснуться к вечному. Считается, вечное срывает все маски, всю ложь, наносное и обнажает истину. Так, как праздник был недавно, мы будем, надеется, что врата в мир духов, не заперты, и Зерван будет на нашей стороне. На всякий случай я позвонил в нашу контору и попросил посредников просканировать способных к помощи. Нам с вами понадобятся маски. Любые, на крайний случай подойдут темные очки. Люди из года в год в этот праздник повторяют мистерию надевания и срывания масок, стремясь настроить себя на вечное, истинное. Для людей Зерван - священная пустота, которая защищает от искажений, отклонений. Символ Зервана используют часто в целях защиты от зла. Что мы с вами и будем делать. Так же нам необходимо зажечь четыре огня по сторонам света. Но перед тем как мы начнем, я объясню вам правила пользования специальным оборудованием. Игон принес портфель на улицу, осторожно открыл его, достав небольшую пластиковую коробку. Внутри лежали четыре пистолета, чем-то напоминающие игрушечные, но на поверку оказавшиеся очень тяжелыми, точно были сделаны из сплава свинца, а не из пластика. - Это портативные ядерные акселераторы. Не переживайте, они сертифицированы и облучение человека активными радионуклидами исключено. Как только вы увидите эктоплазменную сущность необходимо выстрелить в нее и загнать в ловушку. Спенглер продемонстрировал небольшую коробочку, размером чуть больше сигаретной пачки, - мне удалось добиться постоянного излучения и максимального радиуса захвата. Прошу вас по возможность не смотреть в центр ловушки, может поймать «зайчик» как если бы вы поглядели на работающий сварочный аппарат. Потом Игон объяснил как сделать протонные потоки максимальными, как регулировать силу, частоту и полярность. После профессор вместе с Валерием разожгли костры в указанных местах. В центр ритуального сооружения был помещен импровизированный алтарь, на котором находились струны гитар Сергея и серебряная цепочка Кипелова. Новоявленные охотники за привидениями вышли из магического круга и Игон завершил его насыпав щепотку красного порошка. Ученый произнес недлинную речь, больше похожую на заклятие, а после гитарист и вокалист точно оказались в кошмарном сне, поскольку всякое движение воздуха замерло. Стемнело почти мгновенно, а взявшийся не пойми откуда грозовой фронт, точно сам по себе насылал проклятия на их нечестивые головы. Люди, в сферу деятельности которых не входит ежедневный контакт с миром сверхъестественного не могут адекватно реагировать на его проявления. Вот и Сергей с Валерием готовы были бежать отсюда, причем чем быстрее и дальше, тем лучше. Первобытный страх заставлял волосы на теле приподыматься, и даже теплая одежда не способна была согреть в этот час. Инстинкт самосохранения притуплялся упертостью и нежеланием выглядеть трусами в лице другого самца. Струны завибрировали, серебряная цепочка оторвалась от поверхности, на которой лежала. Температура сперва повысилась, это было ясно по активному таянию снега, а затем резко упала, с нечеловеческим визгом посреди начертанных Игоном фигур появилось отвратительное существо. Оно изгибалось и дрожало, точно от ветра, не смея переступить черту на снегу. Неожиданно со стороны спину Сергея раздался громкий хлопок. Пространство выгнулось дугой и на белый снег из этой пространственной дыры, похожей на небольшой снежный торнадо вывалился всклокоченный рыжий парень в строгом костюме в руках с гитарой. Он ошарашено оглядывался вокруг, не сознавая что же произошло на самом деле. - Леша! – воскликнул Маврин… - откуда? - У него есть какая-то часть призрака… товарищ, поторопитесь! – воскликнул Игон. Зерван-Акаран долго не удержит нашего посетителя! - То, что принадлежит мне! Или принадлежало! – перевел Сергей. - М…медиатор… - ошарашено пробормотал Алексей Спектр. - Кидайте, кидайте скорее! – командовал Спенглер. Алексей выполнил эту странную просьбу, а как только защитный круг стал плавиться и расходится, а границы его потускнели, Спенглер дал залп. Небольшой пистолет выдал струю непонятного света, обвившуюся вокруг призрака. Кипелов оказался на редкость сообразительным, и проделал ту же процедуру. Сергей сделал последний залп. Серозное существо визжало и хрипело, переливаясь фиолетовыми бликами и шипя. Оно слабело, но продолжало тянуть омерзительные щупальца с полипами в сторону людей. - Молодой человек, не стойте! Кидайте под него ловушку! Да, вот эту белую коробочку! Спектр был уверен, что все, что с ним сейчас происходит, не может происходить на самом деле. Это было похоже на дурно написанный фанфик с за уши притянутым сюжетом. Но его руки все еще продолжали судорожно сжимать гриф гитары, а после пришло ощущение дикого холода, пробирающего до костей, - живее! – требовал странный высоченный тип, одетый немного не по погоде, но по всей видимости, заправляющий всей этой вакханалией. Алексей не мог бы рассказать каким образом оказался около ловушки, как швырнул ее точно под призрака. Такую прыть в обычной жизни проявлять было не нужно. А здесь… он точно почувствовал смертельную опасность повисшую надо всеми. Прибор для поимки призрака сработал быстро и четко. Весь без остатка монстр убрался в нее с шипением и ревом, обдав присутствующих редким зловонием. - Поздравляю вас, джентльмены! – улыбнулся профессор Спенглер, - вы одержали победу над крайне опасным демоном! Мне не понятен механизм переноса материи на расстоянии, однако скорее всего появление Алексея, смею заметить, весьма своевременное, связано с наличием у него части призрака. Понимаете, какой силой он обладал на самом деле? - Черт знает что… - пробурчал под нос Спектр. - Пойдемте скорее в дом! – спохватился Кипелов, забирая вещи с импровизированного призывного алтаря, - нужно будет после убрать все в саду. Второго приглашения мужчинам не понадобилось. Вокалист довольно быстро растопил котел, проверил систему и дом наполнился благодатным теплом. Алексею была выдана теплая одежда и все четверо расположились в гостиной поближе к благодатному теплу электрического камина. - Вообще-то, - заметил Спектр, принимая чашку горячего травяного чая из рук Кипелова, - у меня был концерт, я не представляю как выглядело мое исчезновение со стороны. - Могу поспорить, что эффектно, - хохотнул Сергей. - По-моему, весьма не уместно Сережа, - откликнулся Кипелов, - это все похоже на бред больного… какую-то галлюцинацию… не знаю… мистер Спенглер как вы можете все это объяснить… на нормальном русском языке, чтобы все мы поняли? Игон поправил очки, окинул взглядом присутствующих. Что-то здесь было не так. Ученый плохо разбирался в эмоциональном фоне и настрое людей, тем более незнакомых. Он мог бы подробно и достоверно объяснить им все… но кажется, этот человек по имени Валерий ждал от него вовсе не рассказа о профессиональной деятельности. Что ему было нужно? Объяснений какого рода он на самом деле ждал? И появление этого юноши… поразительный факт, такого прежде не случалось никогда! - Видите ли… сфера моей профессиональной деятельности прежде заключалась в разборе подобных ситуаций. Я американец и прибыл сюда на симпозиум, для того чтобы поделиться опытом с русскими коллегами. С каждым годом в вашей стране парапсихологов становится все меньше. Кажется, наша дисциплина и вовсе за гранью, как и астрофизические исследования. Так вот, в начале 90-х годов работа нашего коллектива была прекращена по причине того, что был заключен договор с миром призраков…. - С меня хватит… - решительно заявил Валера, - я не понимаю, что за испытания вы проводите. Я не знаю, что это за ядерные акселераторы… и вообще! Если вы американец, это еще не дает вам права… - Лер… все ведь хорошо окончилось. - Сереж, ты не понимаешь… этот человек просто использовал нас в своих странных опытах… которые противоречат законам физики. Он чуть было не угробил Алексея! Его появление здесь выглядит… просто демонически! Игон вздохнул. Эта вечная вражда во взглядах. Он видел такое после падения железного занавеса. Видные ученые, блестящие умы ненавидели Америку и всю американскую науку лишь за то, что она была американской. Они отказывались от вакантных мест и многотысячных грантах, потому, что советская пропаганда в свое время хорошо постаралась… - Прошу извинить меня, - как можно более доброжелательно сказал Игон, - не стоит ссорится, моя виза заканчивается завтра, я возвращаюсь в Нью-Йорк и вряд ли нам выпадет шанс увидеться снова. - Это к лучшему, - отрезал Кипелов, выходя из комнаты.. Маврин направился за ним. Алексей недолго размышлял, какую сторону лучше занять в создавшемся конфликте. Стоило позвонить домой, сказать, что с ним все в порядке… что скоро он вернется… и что это был просто такой трюк… ну или вроде того. Спенглер убирал оборудование в свой портфель, надежно прикрепляя мини-протны и программируя защитный контур для ловушки. Ей предстоял долгий путь к блоку задержания. - Валер… так нельзя… он может всем нам жизни спас… - Сереж… я не знаю где ты находишь таких… странных субъектов. Он же сам и создал эту опасность! - Ты не понимаешь, эта хрень изначально жила в моих инструментах. - Он просто внушил тебе все это. Как можно быть таким легковерным, Сереж, я не понимаю! Более того, ты втравил во все это Алексея! - Я не втравливал! - Вы сговорились… - На самом деле, это не так… - в дверях появился Спектр, - это действительно было… путешествие в пространстве. - Тем хуже! Бесовство! Так… ладно… я просто не могу находиться здесь… прости, давай поговорим об этом позже. Алексей, ты поедешь в Москву? Я вызову такси. - Да, если вам не сложно. - Хорошо… - Сергей выглядел растерянным. - Возьми, - Кипелов протянул ему цепочку, которую долгое время носил не снимая, - я не смогу больше надеть это. Маврин старался сделать так, чтобы его лицо не выдало всей гаммы чувств, которые он испытывал, с нарочитой небрежностью принял протянутое украшение, положил в карман. - О’кей, - сказал он, - будьте осторожны, скинь мне смс, когда доберешься. И не переживай я все здесь уберу и закрою. - Будь добр.
Io: Зерван-Акаран (самый ужасный кроссовер всех времен и народов) Маврин/Спенглер, Маврин/Кипелов, намёк на Кипелов/Спектровски Часть 2. Скоро в доме все стихло. Алексей и Валерий уехали в Москву. Маврин испытывал противоречивые чувства по поводу всего произошедшего. Особенно ему претило поведение Кипелова. Они ведь столько всего преодолели вместе. Через столько прошли. Их отношения были более близкими, чем просто дружеские… и теперь он вернул ему подарок… раз Валера делал нечто подобное, это означало, что приоритеты сменены, и вряд ли Маврин сможет теперь рассчитывать на то же место в его жизненной системе координат. Он вошел в комнату, где Игон заканчивал разговор с родным Нью-Йорком. Гитарист разобрал несколько фраз. Видимо ученый отчитывался о проделанной работе. «А, что если Валера прав? Что если они были просто частью этого злого эксперимента?». Повесив трубку профессор Спенглер обернулся на вошедшего. - Простите меня, Сергей. Я невольно стал причиной этой истории. Маврин пожал плечами. - Я не знаю, что на него нашло… просто… Валера, он очень верующий человек … и… - Дело ни в этом, - Спенглер располагающе улыбнулся, - все очень просто , Сергей, я – американец. Вы видимо, лишены предрассудков и не закостенели, сидя за железным занавесом. Если вы думаете, что в Большом Яблоке радушно относятся к русским, вы ошибаетесь. Это обоюдная неприязнь основанная на страхе ядерного удара. До сих пор, Сергей, до сих пор! Гитарист глубоко вздохнул. - Это была слабая охота. Признаюсь, я очень сильно испугался. Только ваш пример позволил мне сохранить присутствие духа. Давайте выпьем немного… я не в состоянии вести сегодня машину… могу поспорить, что седых волос у меня прибавилось. Игон согласился. Ему был симпатичен этот немолодой музыкант. Его музыка показалась ученому интересной, хотя он скверно разбирался во всем этом. Да и здесь в России все было иначе, чем показывали по CNN или говорили американские политики. Люди были такими же, только обстоятельства загоняли их в глубокие норы отчаяния и безнадеги, из которых был только один выход – иммиграция. Сергей разлил в бокалы коньяк, не зная, что еще можно было предложить ученому. Они долго говорили о культурных различиях и всем прочем. Для Игона напиток оказался чересчур крепким он мешал русский и английский в кучу, но Маврин, что нехарактерно отлично понимал смысл всех его фраз. Гитарист плохо помнил, что происходило после… только одно чувство говорило в нем, когда он нагнулся к ученому и снял с него очки. «Это человек из другой страны. Но не только… он как инопланетянин здесь. Если ты не сделаешь то, что хочешь, ты будешь думать о том, как бы это было потом. Не думай – делай. Он не будет против… для него ты такой же инопланетный гость, возможно даже в большей степени, чем ты думаешь…». Игон действительно не был против более близкого знакомства. Сергей вызвал в нем иррациональную симпатию. До того момента нечто подобное он испытывал только к партнеру и коллеге Питеру Венкмену. Было ли это изменой? Или просто моментным порывом, подкрепленным крепким алкогольным напитком? Какая разница? Рыжий Бес понимал его без слов. Нет, в нем что-то было… что-то потустороннее. Какая-то загадка. ЭПК-счетчик лежащий в кармане пальто Игона сработал сам собой. «Я так и думал….» - пронеслось у него в голове… - «к черту условности…». Сергей поцеловал его и, кажется, сам поцелуй был наполнен электричеством. Все печали и тревоги отошли на второй план. В глазах гитариста вспыхивали демонические искры, хотя сам он, должно быть, и не подозревал об этом. Игон позволил себе полностью расслабиться, он не противился, когда Рыжий бес раздевал его, даря новые обжигающие ласки. Узоры на теле гитариста, казалось, жили своей жизнью…. «Уж не своего ли хозяина сдерживают его татуировки?» - подумал ученый. Без очков Спенглер почти ничего не вижел, но ему казалось и не за чем… можеть быть впервые спектр его эмоциональной стороны был затронут столь сильно. Градус желания рос, казалось, что то, что происходило меду ними было не только случайным сексом, животным порывом, необъяснимым стечением обстоятельств, но с борьбой стихий, столкновением двух культур. Игон с восторгом осознавал, что проигрывает и тонет… но ему хотелось проигрывать и тонуть в потемневших глазах Сергея. Ученый подчинялся и уступал, наслаждаясь энергией и страстью русского демона. Он не смог бы назвать Сергея иначе. Спенглеру не хватало воздуха, поцелуи Маврина обжигали, гитарист был порывист и нетерпелив… Игон не сдерживал стонов, метаясь под ним, иногда успевая заметить, как под смуглой кожей искря, будто проходит небольшой дракон. Пробуждение было тяжелым. Первые несколько минут оба чувствовали себя разбитыми, точно с похмелья. Сергей удивлялся своему поведению, а Игон не выказывал никакого неудовольствия. - Ты отвезешь меня в аэропорт? – спросил он, -кажется, мне нужно поменять билеты на более поздний рейс. - Конечно, - кивнул Сергей, отправляясь на кухню, чтобы сделать кофе. Ученый ничуть не тяготился внезапным любовником, он принял душ и после легкого завтрака с удовольствием рассказывал о своих исследованиях в области парапсихологии, приглашал Сергея посетить Нью-Йорк и свою кафедру. Гитарист не жалел о произошедшем, ему казалось, что произошло что-то очень странное, как если бы хиппи СССР и США встретились вовремя… как будто пропасть между двумя расами, культурами, странами сделалась меньше. Взаимный интерес и желание узнать что-то новое, почувствовать на своей шкуре толкнули на странные не свойственные похоже обоим поступки. Убравшись в саду и в доме Кипелова, Спенглер и Маврин отправились в аэропорт. Сергей помог Игону с багажом и обещал ждать приглашения. На прощанье они обменялись рукопожатиями и дисками. Сергею досталась большая электронная энциклопедия изученных и классифицированных духов, демонов и призраков, а Игону МР-3 сборник всех альбомов музыканта. Кутаясь в высоки воротник куртки, закуривая на ходу Маврин вышел в серую хмарь, чувствуя, что закончилась какая-то фантастическая глава в его жизни. Было ли что-нибудь на самом деле? А на улице что-то неуловимо менялось. Сквозь хмуро и грузно навалившееся небо проглядывали рваные лоскуты синевы. Гитаристу на миг почудилось, что белое облако на лазурном фоне напоминает крылатого льва и улыбается ему.
Io: Дыханье последней любви - Он испортил тебе жизнь, вывернул душу наизнанку… Валера, черт… почему! Объясни мне, черт возьми… - Я никогда ничего тебе не обещал, Слава… разве ты не делаешь то же самое сегодня? У тебя есть супруга, у тебя официальные, я тебе напоминаю, отношения… а ты укрываешься от собственных комплексов в придуманном мире. - Это не одно и то же! - Почему… чем же ты позволь спросить, лучше? - Ему от тебя нужно только одно! - Всем нам в конечном итоге не так много нужно… - Ты такого мнения обо мне? - Я такого мнения о себе, Слава. Гитарист замолчал. Он не хотел, чтобы его упреки выглядели так… чтобы это снова была ненужная глупая сцена ревности. Он не хотел, чтобы Кипелов снова сошелся с Ним, с этим проклятым Рыжим Бесом, ведь все это закончилось всегда одинаково. Каждый раз Молчанов уговаривал себя, находил новые аргументы, старался понять… но, находя в Валеркиной постели неоспоримые, по его мнению, доказательства неверности он становился сам не свой, а тут до некрасивой сцены рукой подать… Злиться на Валерку было вроде бы не за что, но в то же время… в то же время ему хотелось большего. Не просто редких встреч или свиданий в туре. Не просто чудесных летних ночей… Славе грезилось, что именно он станет вдруг любимым и единственным. Не потому ли так зло и остервенело на саунд-чеке он взвинчивал темп? Не оттого ли так безжизненно, но точно по нотам выпиливал ненавистное соло из «Я свободен»; чтобы «Славочка, сделай, как в первом варианте»… Тогда он ненавидел Кипелова, но не мог с обожанием не провожать его фигуру глазами. Вот и теперь. Все как и несколько недель назад. Валера, деловито вышагивающий по сцене, Голованов, возится со своими примочками, Манякин в последний раз проверяет установку, а Хорь пристает к звукачу с дурацкими вопросами…. Молчанов злился… он будто попал в расколдованный круг… он уже было хотел позвать Кипелова, чтобы высказаться, наконец… да пусть сейчас, пусть перед этим долбанным концертом… сказать всё про это гребаное соло и про первую часть и… Вдруг Слава оборачивается и понимает, что за спиной Дворец культуры Железнодорожников города Новосибирска, и что Рыжий даже при всем желании едва ли мог быть здесь вчера, что Кипелов безумно устал, защищаясь… каждый день… от него или от кого-то еще. Защищая то, что у него осталось… дыхание своей последней любви… Он опустил глаза, стараясь сделать все так, как хотел Кипелов. Сегодня он согреет его постель и не позволит тому в одиночестве предаваться ненужным воспоминаниям. А эту злосчастную туалетную воду он станет использовать сам, как бы не ненавидел этот пронзительный запах.
Maine Coon: Колыбельная Казалось бы, перерыв в наших гастрольных разъездах был достаточно длинный, однако нам удалось увидеться всего один раз, да и то ненадолго. А теперь уже я уехал в очередной двухнедельный тур. Когда я вернусь, будет уже декабрь, и у меня, и у Валерки будет вовсю идти подготовка к новогодним концертам… и снова будет не до того, чтобы встретиться, хотя бы просто поговорить, увидеть друг друга… Конечно, гастроли это всегда приключение, особенно для молодежи, которая веселится вовсю, да и я не отстаю от них, заражаясь их энергией и весельем. Но… гастрольные поездки выбивают меня из привычного полуночного ритма моей жизни. Мне не всегда удается настроиться на гастрольный ритм: днем саундчек и обед, иногда автограф-сессия, вечером концерт, ночью поезд. По приезду нам не всегда везет с заселением в гостиницу, и, по сути, единственное место, где можно хоть как-то поспать – это поезд. Если тур короткий, я предпочитаю вообще не спать, чем пытаться подстраиваться под гастрольный ритм. Даже если я сильно вымотался, у меня не всегда получается заснуть тогда, когда это можно сделать. Но две недели совсем без сна не выдержу и я. И спать надо, и притом ночью, несмотря на то, что организм отказывается засыпать в непривычное время. Я лежу и смотрю в потолок, выхожу с телефона в интернет, курю сигарету за сигаретой, а сон все не идет. Я дожидаюсь, когда равномерно засопит последний из участников моей группы, и все-таки прибегаю к последнему способу, самому надежному и проверенному. Нет, это не снотворное. Когда я никак не могу заснуть, меня спасает мой плеер, которым мне вообще редко приходится пользоваться. Наушники в уши – и я отгородился от внешнего мира, не слыша ни стука колес, ни мерного сопения коллег, ни дебоша буйных соседей за стенкой купе. Слушаю, как поет Валерка, и засыпаю максимум на пятой песне. Я обнаружил это случайно, заснув однажды под какой-то из древних арийских альбомов. Сначала я думал, что дело в арийских мелодиях, хоть и разных, но все равно очень типичных и узнаваемых, что они в свое время настолько стали фоном моей жизни, что теперь усыпляют… Оказалось, что нет. Когда я пытался слушать подборку избранных арийских песен разных лет – сон не шел. Я подумал, что мешает вокал, понятный русский текст, известный до каждого слова, и попытался заменить Арию ее англоязычным прототипом, но эффекта снова не было. Все изменилось тогда, когда я закинул в плеер послушать новый Кипеловский альбом... И теперь у меня навечно поселилась в плеере подборка из его песен, на тот случай, если я снова соскучусь по его голосу… Странно это признавать, но лучшей колыбельной для меня является именно Валеркин голос. Я никогда не скажу ему об этом, я долго боялся признаться в этом даже себе. Но иногда мне очень не хватает его бормотания у моего уха, когда мы засыпаем рядом, его рассуждений, когда я уже валяюсь в кровати, а он еще сидит в кресле. Тогда мне все равно, что он говорит – лишь бы говорил, ведь я все равно не вслушиваюсь в смысл, я просто слушаю его голос. А когда его нет рядом, мне только и остается, что слушать в наушниках, как он поет. И успевать вовремя выключать плеер, чтобы об этом не узнал кто-нибудь еще…
Io: Примирение. канон Сергей, кажется, перепробовал все методы, но Валера все еще дулся. И вроде бы повод был пустяковый, но тут как говорится, накипело. Маврин был обвинен во всех смертных грехах, даже в тех, которые не совершал, и не думал совершать, но тем не менее, даже после жаркой ночи и каких-то знаков внимания Валера еще не отошел от обиды и требовал повышенного внимания. На одном из женских форумов (а тут чего хочешь читать начнешь) Маврин наткнулся на интересную идею. Одна девушка делилась впечатлениями от посещения чайного клуба. Здесь были подробно описаны ритуалы по заварке китайского чая и его употребление. Место казалось уютным и не вызывало сомнение в том, что на одну пару работает один чайный мастер. «Почему бы собственно и нет?» - подумал Сергей, - «хуже уже просто не может быть». Он вышел на сайт компании и заказал чайную церемонию для двоих. - Валер, как насчет того, чтобы отправится на выходных в одно уютное местечко? - Я даже не знаю, - капризничал Кипелов, - куча народа, шум… гам… не дай бог кто-то узнает, сам понимаешь. - Я не приглашаю тебя в ресторан «Метрополь», всего лишь хочу, чтобы ты составил мне компанию на чайной церемонии. - Что это значит? - в глазах Валеры мелькнул интерес. - Для нас с тобой чайный мастер проведет церемонию, где заварит китайский чай и расскажет несколько интересных историй из долгой жизни этого напитка. - Звучит заманчиво… Получив согласие Кипелова, гитарист закончил оформление заказа. Тут ведь могло произойти все, что угодно. Или звезды не так встанут, или не по феншуй с утра чашки стояли. Валера есть Валера. Иногда в такие периоды его лучше не трогать. И вот… небольшой уютный ресторанчик, обходительный персонал, услужливый респепшн. Кипелов расслабился довольно быстро и перестал жалеть, о том, что пришлось протащиться через пол-Москвы ради такого странного времяпрепровождения. Валера не всегда готов был воспринимать что-то новое. Но если Сергею удавалось вырвать именно тот момент, то все было не так уж плохо, как и теперь. Уютная обстановка. Тихий и темный зал. Все, что нужно, чтобы посмотреть на ситуацию с другой стороны. Девушка, сопровождающая музыкантов удивилась их выбору, поинтересовавшись, почему же они предпочли именно варку чая. Маврин не стал выдумывать предлога, и сказал, что это очень похоже на музыку. Огонь и вода. Ароматный чай и новые впечатления – это то, что нужно чтобы расслабится и увидеть что-то интересное. Валера живо поддержал беседу, хотя зачастую в незнакомой компании старался отмалчиваться. С потолка лилась приятная китайская музыка. Голос девушки – чайного мастера звучал мягко и ненавязчиво. Церемония началась. Не торопясь чайный мастер колдовала над небольшими емкостями. Затем предложила музыкантам выбрать чай, который будет сварен при них на газовой горелке. Самый экологичный вид топлива, никакого лишнего аромата. Только чай… ничего больше. Кипелову показалось, что глаза Сергея блеснули в полумраке, как у большого кошака. Когда они вдыхали аромат чая, знакомились с ним, Валера старался прислушаться к себе и понять, чего же хочется на самом деле. То, что еще совсем недавно казалось смешным – сделалось значимым, сделалось важным и неожиданно стало понятнее. Когда загорелась газовая горелка, чайный мастер прогрела кувшин, затем наполнила его водой. Все происходящее было похоже на какую-то сказку, на некое таинство, которого ни Валерий ни Сергей раньше никогда не видели. Это было что-то из цикла «об этом рассказывают по телевизору» и только там, в чертовом ящике это может быть по-настоящему. Может случиться с кем угодно, только не с ними. Но чудо было настоящим, при желании можно было протянуть руку и дотронуться. Девушка рассказывала о великом чайном трактате, о чайном мастере, о местах, в которых произрастает чай. Огонь и вода вступали во взаимодействие. На дне стеклянного сосуда появлялись первые пузырьки. Девушка называла их рачьими глазами, а те, что поднимались наверх глазами рыбы карпа. Вся эта история точно была создана для них. Забавно, Валера забыл, и думать о своей обиде, или просто дуться для разнообразия ему наскучило. Он с интересом наблюдал за манипуляциями чайного мастера, а когда напиток был готов с благодарностью принял из рук девушки ароматный напиток. Высокие чашки вэнсябэй вмещали совсем немного напитка, но все происходило настолько иначе, что музыканты невольно были вовлечены в ритуал целиком и полностью. Закончив нить истории, чайный мастер улыбнулась Валере и Сергею и точно растворилась в легкой органзе занавесок. Музыканты не видели больше ничего вокруг. Только горячий терпкий напиток и осторожные прикосновения рук друг к другу. Не торопясь, они пили из вэнсябэй друг друга, и казалось, что вместе с чаем им передавалось тепло друг друга. Сережа осторожно взял пальцы Валеры в свои и поцеловал их. Смешиваясь с чайными нотами это было одно из лучших сочетаний, которое ему доводилось испытать. Кипелов смутился, как смущался всегда, когда гитарист не старался, но был романтичным. На самом деле это случалось не так уж и часто, и втайне Валера в такие моменты духом воспарял, потому, что оставаться в оковах бренного бытия казалось чем-то нечестным. - Я люблю тебя, - шепнул он, едва касаясь мочки уха губами. - Я тоже… очень тебя люблю.
Падающая_в_небо: *** Снова концерты – гастрольные дни В этой гримёрке опять мы одни. Выключишь свет и закроешь замок Чтобы Холстинин пробраться не мог. Чтоб нас не выдал скрипучий диван, На пол повалишь меня – хулиган! – Лер, не ушибся? – Серёжка, убью!!! – Морщась, ощупал лодыжку свою. Нежно целуешь опять и опять.. Так уж и быть – рыжих надо прощать. Ближе прижался, ремень расстегнул, Пару браслетов отправил на стул, Майку долой, и носки не нужны, Где-то на люстре повисли штаны… Страсти порыв, искры сыплют из глаз Как хорошо, что не знают про нас.. … В слух обратившись с макушки до пят, Около двери куницы стоят…
Strax: НАЗВАНИЕ: Тайное желание АВТОР: Страх РЕЙТИНГ: NC-17 ЖАНР: слеш ПЕЙРИНГ: С.Маврин/Ю.Алексеев СТАТУС: закончен РАЗМЕР: мини - Нет, я этого делать не буду, даже не смей меня просить! - Юр… ну, что в этом такого? - Я не хочу… чтобы на меня смотрели… странно… - Почему странно? Это будет просто смешно… да там весь зал ляжет! – Сергей продолжал увещевать ритм-гитариста на тему «нужно как-то зажечь на новогодний концерт». - Почему вы все будете как Нормальные люди, а я как черт-знает-что?! - Потому, что от тебя этого никто не ожидает! Еще немного поколебавшись Алексеев, нагнулся к самому уху Маврина и прошептал: - Только при одном условии… ты должен исполнить одно мое желание. - В разумных пределах, - усмехнулся Сергей, - миллиона долларов у меня нет… - А мне он и не нужен… вот если бы ты… смог … переступить через свои принципы хотя бы один раз… - А что ты знаешь о моих принципах? – с вызовом во взгляде поинтересовался Сергей. - Ну… Маврин приобнял Алексиса, прижав его к стене: - Что ты вообще знаешь… м? - А что ты хочешь, чтобы я знал? – в тон ему ответил ритм-гитарист… - Хочешь взять меня на «слабо»? А хочешь… на «слабо» возьму тебя я? - Надеюсь, не в прямом смысле… - смешок вышел нервным, а Сергей, не отводя взгляда от Юриных глаз, медленно опустился перед ним на колени… Алексис продолжал ухмыляться, зная, что гитарист не осмелиться сделать ничего предосудительного, хотя бы и в силу близости концерта и ненадежности местных шпингалетов. Однако Маврин не отступил, лаская быстрыми движениями внутреннюю сторону бедер Алексеева, подбираясь все ближе к паху. - Ты с ума сошел? – прошептал он, поняв, что Сергей вполне серьезен в своих намерениях. - Я? С чего бы это? Маврин погладил его ягодицы, затем расстегнул ремень джинсов и с удовольствием наблюдал за реакцией Юры. То, что ритм-гитарист был в шоке, можно было прочесть по «бегущей строке» в его ясных очах… - Давай не здесь… - ругался он, - что в тебе взыграло ретивое, как всегда не вовремя!? У меня тут законная супруга… за дверью молодежь шастает, организаторы… ты чего псих ненормальный! - А ты что думал? Я исполню твое желание… разве не так? - Вообще-то… - начал было Юра, но Сергей уже не слышал его, поскольку был занят расстегиванием молнии на его джинсах. Казалось, в тот же момент Юра почувствовал легкий холод на коже, а после его член оказался в жарком плену Сережиного рта, - прррекрати… - прошипел он, но оттолкнуть Маврина хотелось все меньше, поскольку его влажный язык, двигаясь вверх вниз, лишал возможности думать о чем-либо кроме этого щемящего желания… А потом он вдруг резко поднялся не выжидая ответа, грубо целуя Юркины губы, очень горячие и сухие, как будто у него начался жар. Алексис испуганно вжимается в стену, обхватывает его руками, слишком сильно впивается ногтями в спину. - Какого черта? Сережа! – но слова тонули в новых поцелуях. Маврин кусал его губы, задыхаясь от жадности, от желания взять сразу. Резко толкнул в сторону кушетки, сел сверху, развратно улыбнувшись. Юрка ничего уже не понимая часто дышал, нетерпеливо расстегивая ремни Сергея один, потом второй… комната смазывается. Перед глазами стоит пелена, разрываемая лишь рыжей шевелюрой… Юрка беспомощно кусает губы, но уже в следующий момент не о чем не жалеет. Движения быстрые и частые… кажется, он никогда не привыкнет к этому… но Рыжий Бес всегда контролирует ситуацию… или только делает вид? Во всяком случае ему удается так быстро возбудить ритм-гитариста, что тот будто проваливается в сладкую бездну и не знает, сможет ли выбраться… и каждый раз одно и то же… и каждый раз будто иначе. Юра едва успевает опомниться, и еще плохо держится на ногах, когда Маврин ловко убирает все следы недавнего безумства. - Ты ненормальный… - выдыхает Юра, - тебе не могло прийти в голову, что я …. – слова путаются, собираясь в бессмысленный набор звуков… - что… черт… что я не совсем это имел ввиду? - Скажи, тебе не понравилось? - Сережа, нам через полчаса на сцену… вдруг кто-то? - Никто ничего не слышал, там барабаны настраивают… кроме того, не через полчаса, а через час… успокойся, Юр… - Я все равно против… - А я за… - Сереж… отстань… - Юр… хочешь, я на колени встану… - Не надо! – Алексис изменился в лице, - минут пять назад это плохо закончилось… - Ну, так что? Наденешь? - Что с тобой делать? Эх… пять минут позора и все нормально… - Ты лучший… - Маврин самодовольно ухмыльнулся, чмокнув Алексиса в уголок губ. Юра, краснея, созерцал линолеум под своими ногами. Он стеснялся признаться даже себе в том, что Рыжий Бес как никогда был близок к отгадке его тайных желаний.
Io: Дьявольский зной. Кипелов/Голованов внезапно - Андрюша, почему ты не спишь? – спросил Кипелов, наклонившись почти к самому уху гитариста, отчего тот зажмурился и покраснел. - Валер… я, кажется, просто получил слишком много впечатлений за сегодняшний день… Кипелов улыбнулся и поцеловал гитариста в щеку. Легко, быстро и не понять было это на самом деле или всего лишь расшалившееся воображение нарисовало. Голованов знал, что Кипелов меньше всего хотел бы огласки даже среди самых близких друзей. Он слышал, что после закончившихся большим скандалом отношений с Мавриным он и думать не хотел о гипотетической возможности повторения экспириенса. Но Андрею повезло… или не повезло. Теперь уж и не разобрать. Отчего-то с самого начала Кипелов имел склонность к его опеке… и вот в тот момент, когда Андрей влюбился и, осознавая всю двусмысленность своего положения, попытался сбежать от такой нежной и трепетной заботы, Кипелов изменил принятому однажды решению. Наверное, это случилось в тот день, когда он конкретно вымок под дождем и закоченел, как черт. Все из-за рассеянности, иначе и быть не могло. Чужой город, не туда свернул, заплутал и вот… Валера отпаивал его горячим чаем, надевал на ноги теплые шерстяные носки, а Андрей краснел и прятался в огромном гостиничном кресле, а Лера целовал его пальцы, отогревая их дыханием… и всё… ничего не имело больше значения – главное случилось. И Голованов кинулся в бездну с головой, не зная, то ли это счастье, то ли вот теперь еще не поздно бежать со всех ног. Но бежать Андрей не мог, поскольку здесь слишком тепло. - Валера, - шепчет он, - иди сюда, а? – и вот они уже оба валяются в кровати, Андрей все никак не может поверить, что все так просто, но постепенно привыкает. Хуже всего бывает в Москве. В этой чертовой спешке, в каменном четырехстенном мешке. Андрею не хочется думать об этом, потому, что сейчас Валера рядом и можно прижаться к нему и едва дышать, чтобы не спугнуть ощущение безмятежности и уюта. В столице ничего не останется. Только трубка телефона… только долгая безликая серая ночь и терзания: «Я не буду ему звонить… не буду!»»… Когда он успел попасть в зависимость? Как будто и не было бурного романа, может, именно поэтому недостающие краски сменились этими тягучими минутами ожидания… и голос на том конце трубки: «Андрюшенька, почему ты не спишь? Закрывай глазки… уже очень поздно….», и ожидание нового тура, чтобы иметь полное право сказать: «Валер, иди ко мне…». А сегодня Кипелов был в ударе. Андрей никак не ожидал, что обычно пассивный и податливый Лера превратится в огненный вихрь. Он подстерег ритм-гитариста и обрушился на него в самый неожиданный момент. До концерта оставалось не более полутора часов. Кипеловцы уже «почекались» и Андрей пил чай в компании техников, дожидаясь, начала, как вдруг к ним заглянул Валера. - Ты мне срочно нужен, Андрей, - строго сказал Кипелов. Тон вокалиста не внушал ничего хорошего. Голованов ждал разбора полетов, но вместо этого был резко втолкнут в тесную подсобку, что первой попалась на пути музыкантов. - Андрюша, - глаза вокалиста сияли, даже в свете одинокой запыленной лампы, ритм-гитарист видел это, - ты ведь не против небольшой шалости, не так ли? В следующий момент Голованов был прижат к стене, а вокалист не стеснялся в выборе ласк. Вихрь страсти и ураган желания. Острые поцелуи на грани укусов… Андрей никогда прежде не видел Кипелова таким. В его взгляде светилось: «отдай мне всё». Парень не успел опомниться, как оказался опрокинутым на невысокий стол. Мебель обижено скрипнула, но выдержала. Андрюшкины штаны отлетели куда-то в сторону, а плавки Валера кинул сверху своей кофты, видимо, чтобы легко найти после… думал ли вокалист вообще о чем-либо в тот момент? Очень вряд ли. Никаких прелюдий, только животная страсть и похоть. Андрею показалось, что Валеркины глаза на миг стали желтыми. Это был просто отблеск… просто… серая пелена поплыла перед глазами, когда Кипелов толкался вперед и кончил, рыча и ощутимо схватившись за ягодицы Андрея. Ритм-гитарист с трудом воспринимал действительность. Казалось, что все происходит одновременно. Валерка отдышался, точно после стометровки и принялся целовать Андрея, словно их встреча могла оказаться последней. Тонкие Валеркины пальцы легко проникли в расширенный вход и сновали внутри, заставляя Голованова стонать и корчиться, покрываясь испариной, повторять Валерино имя и бесноваться под его руками. В полубреду почти на самом пике Андрей чувствовал как Кипелов обхватил губами его член… он хотел отстраниться, поскольку был на грани… но сладкая нега уже затопила рассудок, пульсируя упругим комком… Андрей заскулил и еще раз толкнулся вперед… Парень долго не мог отдышаться, а при одной мысли о то, что сейчас произошло, ритм-гитарист чувствовал, как новые волны желания накатывают одна за другой, особенно, когда Кипелов провел носовым платком по расселине между ягодиц… Настроение музыканта сохранялось приподнятым на протяжение всего концерта. Андрейка стыдливо прятался за гитарой, а Валерка, напротив, не стесняясь, демонстрировал тесные кожаные штаны залу. Голованов едва не взвыл, когда вокалист прижался к нему, раскаленный музыкой и бешеным драйвом, обдав спину парня жаром и собственным желанием…. Поэтому ритм-гитарист не мог долго уснуть, поэтому скорее хотел оказаться в Леркиных объятиях, чтобы снова ощутить этот дьявольский зной, увидеть в его глазах зверя. Но вечером в Валеркиных глазах плескалась нежность, ставшая почти родной и такой необходимой. Он ухаживал за Андреем почти как за девушкой, шептал всякие глупости и мягко трогал губами шею. Настроение Андрея менялось, становясь лениво-сонным, и чем теплее было его душе, тем страшнее был момент прибытия в Москву. Туда, где Валерка станет далеким, неразговорчивым и серым. Хорошо, если ему перепадет несколько таких нужных слов перед сном… - Лер… - вжимаясь в спасительно плечо шепчет Андрей, - я… я просто… - Не говори ничего, - ласково улыбается он. И можно отдать душу за эту улыбку.
Maine Coon: Одно из двух – или вы действительно настолько увлечены друг другом, что ничего не замечаете, либо я так хорошо скрываю свои настоящие эмоции. Во втором, я, честно говоря, очень не уверен, хотя бы потому, что я никогда и не умел толком скрывать то, что чувствую, особенно от тебя. Мне кажется, что для тебя все, о чем я думаю, всегда написано на моем лице большими буквами. Тем не менее, мне чаще всего кажется, что вы вообще не замечаете моего молчаливого присутствия. И ведете себя так, будто меня нет. Кажется, ты на сто процентов уверен, что я все равно останусь благоразумен и сдержу себя. Или просто не подозреваешь, какую бурю эмоций я на самом деле испытываю, когда вижу вас вместе и старательно выражаю спокойствие и невозмутимость. Ведь так и надо, ты всегда считал меня именно таким – спокойным, невозмутимым, надежным. Тем, кому можно довериться, и тем, кто точно никогда тебя не предаст, что бы ни случилось, и как бы ты себя не вел. Я не могу позволить себе разочаровать тебя. Я вообще с трудом понимаю, зачем нужна эта авантюра. Или не авантюра, не знаю. Просто, не могу предположить, с чего бы это тебе в голову взбрела такая идея – куда-то поехать, и при этом не на дачу. Как будто тебе не хватает гастрольных туров! Хотя, конечно, в туре нам обычно не до экскурсий и развлечений... но я, кажется, никогда не замечал за тобой привычки к подобным путешествиям. И тем более, тащить за собой столько народа. Но разве я мог отказать, когда ты внезапно предложил просто поехать куда-нибудь погулять? Наверное, я просто был в таком шоке от твоего предложения, что согласился почти сразу и даже не стал возражать, если с нами поедет кто-нибудь еще. Знал бы я, кого ты имеешь в виду! Ну мог бы догадаться хотя бы! Нет же, я настолько был увлечен собственным счастьем, что совершенно не думал, что этому кто-то может помешать. Впрочем, ты все-таки не стал подгадывать поездку специально, а просто решил задержаться в последнем городе тура еще на пару-тройку дней. И на следующий день после концерта мне совсем не хотелось выпускать тебя из своих объятий и вообще давать тебе возможность выбраться из моей постели. В кои-то веки нам не надо было никуда спешить – мы просто отдыхали! Можно валяться в кровати до полудня, предаваясь сладостной лени или каким-нибудь не менее приятным занятиям, вроде тех, что которыми мы занимались добрую половину ночи. Но нас разбудила настойчивая трель будильника на твоем телефоне, и ты, вопреки своей привычке поваляться в постели подольше, стремительно вскочил. Я давно не видел, чтобы ты добровольно и с таким энтузиазмом собирался куда-либо рано утром. Признаться, я вообще не смог вспомнить, когда это было последний раз. Мои предложения никуда не торопиться, и вообще провести время с удовольствием, ты решительно отверг, заявив, что собираешься на вокзал, встречать остальных. Господи, как будто бы они сами не в состоянии добраться, как будто они первый раз в этом городе… Хотя, я мог бы и не ставить эксперименты с попытками изменить твои планы на утро – и так было ясно, что ты собираешься делать, и что мне не остается ничего иного, как подчиниться твоим желаниям. Так что я ничего не сказал, когда ты собрал свои вещи и унес в свой номер, пустовавший предыдущую ночь. Какой ты предсказуемый, Валера… я бы скорее удивился, если бы ты остался со мной. А так я не мог даже расстраиваться по-настоящему, я просто смирился. Давно смирился. Разумеется, все остальные участники группы твоего имени еще спали – не сомневаюсь в том, что у них тоже была бурная ночь. Вот только их никто не будил, и они имели прекрасную возможность выспаться, а ты, ко всему прочему, еще и зачем-то решил, что я обязательно должен поехать на вокзал с тобой, ведь я все равно уже встал. Не знаю, зачем тебе это было нужно, ведь я просто сопроводил тебя до вокзала. Ты радовался, предвкушая встречу, а я молча шел рядом, стараясь казаться не слишком угрюмым. Впрочем, ты не сильно обращал внимание на мое выражение лица, и, скорее всего, тебе казалось, что я просто не выспался или погружен в свои мысли. В какой-то степени это, конечно, было правдой. А потом прибыл поезд из столицы, который привез наших коллег – группу «Маврик» практически в полном составе, и ты практически сразу словно забыл о моем существовании. Тех было четверо, что ни для кого не стало сюрпризом – все-таки тягу к приключениям и всякого рода авантюрам испытывают не все участники группы. Мы тепло поприветствовали прибывших, и все вместе направились обратно в гостиницу, где остатки нашей группы только начали просыпаться. Ты сразу переключил свое внимание на Сергея, а я лениво разговаривал о какой-то ерунде со всеми остальными. Когда мы собрались все вместе, надо сказать, было даже весело. По крайней мере, я на какое-то время забыл, из-за чего был так расстроен с утра. Мы гуляли, веселились и дурачились, почти как раньше. Вот только ты был постоянно рядом с Мавриным, и мне это периодически бросалось в глаза. Я смотрел на вас и понимал, что веду себя, находясь рядом с тобой, точно так же, как и Сергей. Мне точно так же постоянно хочется к тебе прикасаться, обнимать, чувствовать тебя рядом. Прижимать к себе и тихонько касаться губами твоих волос… Странное было ощущение – с одной стороны вы оба просто светились от счастья и смотреть на вас было сплошным удовольствием, а с другой, все внутри у меня сжималось от нахлынувшей ревности, с которой я отчаянно пытался справиться, стараясь, чтобы мои мысли не слишком отражались на моем лице. А потом, когда мы сидели в каком-то небольшом заведении и насыщали свои желудки, вы оба куда-то запропастились, умудрившись незаметно исчезнуть по отдельности, и мне по просьбе всех остальных пришлось отправиться вас искать, потому что вас очень долго не было. Я, конечно, подозревал, что зря отправляюсь вас искать, вы бы все равно скоро вернулись сами, но, пожав плечами, все-таки пошел. И буквально свернув за угол, увидел… то, чего меньше всего мне хотелось увидеть. Серега прижимал тебя к стене и целовал так, словно видел последний раз в жизни. Естественно, на меня вы оба не обратили никакого внимания, тем более, что двигался я довольно тихо. Но после того, что я увидел, я буквально застыл на месте, превратившись в каменное изваяние. Очень хотелось подойти и дать Мавру по наглой физиономии, оттолкнуть от тебя… но я видел, как ты обнимаешь его и прижимаешь к себе, какой страстью наполненный ваши объятия и ваш поцелуй… Мне совсем не хотелось смотреть на это, но я не мог оторвать взгляд, и только заставлял себя осторожно, шаг за шагом, отступать обратно. Я был в таком состоянии, что даже не понял, как у меня получилось незаметно уйти, и как мне удалось держать себя в руках, когда я говорил всем остальным, что вы скоро вернетесь. Вы действительно вернулись через пару минут… И потом… потом, когда мы двинулись дальше, снова гулять и отдыхать, мне было очень тяжело на вас смотреть и что-либо говорить. Я словно остался один, отгородившись от всех остальных невидимой стенкой, сотканной из моих ощущений. Я знал, что мне будет одиноко. Знал, что какими бы замечательными и доброжелательными не были бы люди, которые меня окружают, мне все равно будет одиноко. Я шел по темным улицам, по улицам, залитым солнцем, и упивался этим одиночеством. Оно поглощало меня, захватывало и заставляло появляться на глазах слезам, которые я отчаянно пытался сдерживать. Но я – знал, что так будет. Я был к этому готов и я, как мог, боролся с этим, я трансформировал эмоции, ощущения, тоску в уединение, в мысли, которые кажутся красивыми, правильными и которые отчаянно хочется записать, но приходит понимание, что не смогу, не удастся, и остается только думать… Я осознанно оставался один, старался остаться один, уходил назад, оказываясь за спинами всех. Чтобы только это двоякое чувство оставалось правильным, чтобы не сорваться, чтобы не показать свою отчаянную ревность. Я не могу быть – вместе. Может быть, просто не умею. Но я умею быть рядом. Молчаливый наблюдатель, молчаливый защитник. Идти в двух-трех шагах сзади, не приближаясь слишком близко, но всегда готовый подойти, оказаться настолько ближе, насколько окажется нужным. Я видел вас, хотя не смотрел на вас, старался не смотреть. Я знал, что вы все – рядом, и что я не отстану, не потеряюсь, но в то же время я не навязывался, я не чувствовал ваших ощущений и настроений, меня затопляли мои собственные. Я не слышал разговоры, да и не стремился услышать – зачем мне знать, о чем вы говорите между собой? Надо будет – так позовете и скажете… Я уходил внутрь себя, в свои эмоции и ощущения. Какое это странное чувство – знать, что ты не принадлежишь мне. Мы давно не выбирались никуда такой странной компанией, и я понимаю, прекрасно понимаю, что ты в этот раз просто не мог вести себя иначе. Зачем я вообще согласился на этот предложенный тобой отдых? Ведь я же знал, знал – что все будет так… Что мы не сможем быть вместе, ни секунды не сможем. Ты не принадлежишь мне, и я понимаю, что ты счастлив и так, и я просто не знаю, что делать, только понимаю, что мне нельзя в это лезть. Мне хотелось обнять тебя, взять за руки, прижать к себе, но в эту поездку я был лишен этой привилегии, этого маленького счастья. И ощущал такую дикую, душераздирающую тоску, что временами просто хотелось сдохнуть на месте. Я чувствовал себя лишним, мне хотелось украсть тебя, забрать в единоличное пользование, а я… я же видел, что ты счастлив и без меня. И что в этом счастье – инициатива идет и от тебя тоже. А я не нужен... или почти не нужен. Самое смешное, что все, или почти все вокруг в курсе, что все знают о моем особом отношении к тебе, и все видят, что когда есть такая возможность – мы вместе, но сейчас такой возможности просто не было… И я прекрасно знал, что именно так и будет. Знал с того самого момента, как узнал, что мы едем не одни. Но я уже не мог отказаться, просто нельзя было это сделать. Ты мог подумать, что я ревную, но ты не должен так думать, хотя это и в самом деле так. Точнее, мне было больно. Я ощущал почти физическую боль, чувствовал, как все нутро буквально сжимается и наполняется тоской и болью. И нет, это даже не из-за того, что ты в этот раз не со мной, а оттого, что я понимаю, что ты никогда и не был по-настоящему со мной, я просто очень удачная замена. И даже не во всем, а только в том, в чем ты сам мне позволил. Не оттого, что ты прикасаешься к другому человеку, а он касается тебя, нет. А оттого, что этого не могу сделать я, просто не имею на это права, хотя чувствую буквально физическую необходимость в этом, почти как дышать. Да, я, наверное, эгоист и собственник, но я очень стараюсь не показывать этого, оставлять это только в своих мыслях. Дело не в том, что ты счастлив с другим человеком. На самом деле, я за тебя рад. Совершенно искренне – рад, ведь вы такие счастливые, так здорово смотритесь вместе, как будто вы и в самом деле одно целое, а я… я понимаю, насколько я лишний в этом вашем счастье, и вот именно это мне больнее всего ощущать.
Мавря: Название: Амстердам Пейринг: подразумевается Грановский/Серышев, увидите больше - скажите Рейтинг: отсутствует Комментарий: факир был пьян и фокус не удался, точнее - удался не так, как хотелось. Очень отрывочно, очень хреново. Итого - с днём рождения, Алик! Надеюсь, ты меня простишь. - Алик, мы едем в Голландию! Счастливый Андрей с широкой улыбкой повис на плече вошедшего в номер Грановского, и Алик недоумённо наморщил лоб, переводя взгляд с сияющего лица Большакова на царящий в их с Андреем комнате воодушевлённый бардак, среди которого с удобством расположились остальные музыканты. - Голландию? – с неуверенным смешком переспросил Алик. – Какую ещё Голландию? - Которая в трёх часах от Бельгии и на поезд до которой у нас уже есть билеты на послезавтра, - лучезарно улыбнулся Большаков. – Подарить тебе карту мира, топографический кретин? - Лучше сразу глобус, чтобы я смог надеть его тебе на голову, - легко парировал Грановский, стряхивая с плеча руку Андрея. - Какого чёрта? – лаконично поинтересовался Алик. - Да никакого, - просто ответил Молчанов, прокручивая в пальцах барабанную палочку. – Время есть, возможность есть, концертов не будет до следующей недели – почему бы и не вырваться на пару дней в Амстердам? – Игорь мечтательно улыбнулся. – Я слышал, что там в кофейнях подают вовсе не кофе. - Это же Амстердам, Гарик, - хохотнул Большаков. – Там подают всё, всем и на любой вкус. - Значит, твоя была идея, - обречённо констатировал Грановский. Андрей довольно оскалился. - Я становлюсь настолько предсказуемым? - Алик красноречиво сморщил нос. – Да брось, Саш! Будет здорово. Хоть вырвемся из этой норы, надоело. Другой город посмотрим, оторвёмся, как следует. К тому же, - хитро сощурил глаза Большаков. – У тебя всё равно нет выбора. - С тех пор, как я познакомился с тобой – точно нет, - усмехнулся Грановский. – И где я только так нагрешить умудрился? - Замолишь, не переживай, - откликнулся с подоконника необычно деловой Попов, почёсывая в затылке огрызком карандаша, которым только что чертил на разложенной на коленях карте какую-то замысловатую кривую. – В Амстердаме куча храмов, может, в каком-нибудь тебе дадут нужной святой воды, чтобы усмирить это исчадие ада. - Иди ты! – захохотал Большаков, махнув на Сергея рукой. – Что-то ты не особо возражал, когда ездил со мной за билетами. - А в чём дело? – в комнату бесшумно пробрался Серышев, стряхивая с косухи и волос мелкие капли дождя. – Я что-то пропустил? - Миша! – радостно вскинул руки в победном жесте Андрей, моментально переключаясь на новую жертву. – Миша, мы едем в Голландию! - Голландию? – с улыбкой вскинул брови Серышев. Алик беспомощно поднял руки в ответ на адресованный ему вокалистом взгляд. – Какую ещё, к чертям, Голландию?.. Амстердам был похож на открытку с самого начала – такой же нереальный, спокойный и почти плоский. Алику казалось, что, протяни руку, и кончики пальцев тут же упрутся в твёрдый и гладкий, как глянец бумаги, воздух. Над головой, почти в такт гудящему поезду, тихо урчало пасмурное, слишком ровное серое небо, чисто вымытые платформы блестели на изредка пробивающемся из-за облаков солнце. Прохладный ветер, отчётливо пахнущий речной сыростью, мимолётным порывом мазнул по щеке Грановского, всколыхнув выбившуюся из хвоста прядку. - Ну, - воодушевлённо проговорил Большаков, выбираясь на платформу вслед за Грановским, и методично пихнул басиста куда-то под рёбра, чтобы не загораживал выход. – Добро пожаловать в Амстердам, господа, город секса, наркотиков и рок-н-ролла! Готовы к отрыву? - Кажется, кое-кому сильно неймётся, - меланхолично заметил спрыгивающий на платформу рядом с Аликом Попов. – Перепутал Голландию с Лас Вегасом, Андрюх? Тебе в другую сторону. Прикуривающий рядом сигарету Серышев приглушённо фыркнул, щурясь на огонёк зажигалки. - Отвали, святой зануда, - легко отмахнулся Большаков. – Тебя музеи заждались. - Музеи, не музеи, - рассудительно пропыхтел вываливающийся из вагона Покровский. – Но если мы сейчас же не отведём Молчанова в квартал красных фонарей, он кого-нибудь убьёт… - Или трахнет, скорее, - тихо усмехнулся на ухо Грановскому Большаков. Алик несильно отвесил Андрею пинка. - ..и это буду не я, - закончил ничего не подозревающий Покровский. - Как ты вообще умудрился его поднять? – с интересом спросил Серышев. – Он же дрых от самой Бельгии. - Поднять-то поднял, - клавишник картинно поморщился. – Разбудить забыл. Словно в подтверждение слов Кирилла из вагона донёсся какой-то внушительный грохот и отборный русский мат. Пара проходящих мимо девушек, щебечущих что-то на непривычно-резком голландском, с интересом покосились в сторону музыкантов, тут же поймав широченную улыбку Большакова. - Ну вот, - спокойно констатировал Попов. – Кажется, он что-то на себя уронил - Я всё слышу! – глубоко похмельным голосом зло откликнулся Молчанов, хмуро появляясь на платформе с закинутым на плечо рюкзаком. На лбу барабанщика отчётливо виднелся красный след. - Что? – процедил Игорь, с мрачной решительностью оглядывая готовых заржать друзей. - Ничего, - первым среагировал Большаков, отворачиваясь от захихикавших девушек. – С пробуждением, Гарик. Прекрасно выглядишь, кстати. Часы на ратуше пробили ровно девять, удивительно мелодично слившись звоном со смехом не удержавшихся музыкантов. Они едва успели добраться до гостиницы недалеко от Центрального вокзала и забросить вещи по номерам, как неугомонный Андрей, при ярой поддержке Молчанова, тут же потянул всю компанию обратно в город. - Не тормозите, ну! – Большаков нетерпеливо расшагивал перед распахнутой дверью номера Грановского с Серышевым. – У нас всего два дня, отсыпаться будете на обратном пути. - Андрей, ты здесь уже.. в который раз? Четвёртый? – улыбающийся Серышев неторопливо возился со шнуровкой на берцовках. - А ведёшь себя так, словно никогда не был в Амстердаме, - подхватил Алик, пытаясь привести воронье гнездо чёрный кудрей на голове в более-менее приемлемый вид. - Какая разница? – Андрей с тихим фырканьем тряхнул головой. Массивная серёжка в левом ухе, качнувшись, поймала отблеск полуденного амстердамского солнца. – Я же никогда не был здесь с вами. После четырёхчасовой пешей прогулки по центру города, улицы Дамрак, Монетной Башни, церкви Святого Николая, куда Попов порывался зайти за обещанной святой водой для истребления Большакова, и шумного рынка недалеко от площади Дам, где Серышев, не удержавшись, купил малины, они остановились на одном из многочисленных мостов, давая отдых гудящим ногам и глядя в беспокойной зеркало воды. Алик рассеянно барабанил пальцами по парапету, не отрывая взгляда от покачивающихся на речной глади многочисленных лодок и вслушиваясь в пульсацию на кончиках пальцев, складывающуюся в пока что неуловимую мелодию. Стоящий рядом Серышев тихо чиркал колёсиком зажигалки. - Ну что? – Большаков быстрым движением поднял воротник косухи, прячась от резких порывов ветра, и с интересом уставился на подуставших музыкантов. – Как вам город? - Красиво, - задумчиво ответил Попов, кутаясь в шарф. - Только до главного так и не дошли, - хмыкнул Молчанов, выразительно постукивая пальцем по помятой карте, где красным карандашом был отмечен заветный квартал. - Спокойно, туда как раз и идём, - Андрей широко улыбнулся, хлопнув недовольного барабанщика по плечу. – Утром там делать нечего, а вот к вечеру как раз начинается самое веселье, смекаешь? - Так бы сразу, - оживился Молчанов и быстро оторвался от парапета, потянув за собой Покровского. - О господи, - обречённо протянул уставший клавишник. - Пойдём, истуканы, - Большаков по очереди несильно ткнул кулаком оставшихся стоять Алика, Серышева и Попова. – Долг я свой выполнил, культурная часть программы закончилась. Пора напиться! Ну и не только… - Я пас, - замотавшийся в шарф Попов приглушённо хмыкнул, поднимая руки в защитном жесте. – Напиться я и в гостинице могу. По крайней мере, буду уверен, что утром не проснусь в каком-нибудь канале. Идите, а я, пожалуй, ещё… - А в тебе я и не сомневался, - перебил Большаков. – Скучный ты, женатый человек. - Предусмотрительный, - улыбнулся Сергей. - А вы? – Андрей повернулся к молчавшим Серышеву и Грановскому. – С нами? Э-эй! Земля вызывает Грановского! Алик даже не повернулся, продолжая задумчиво смотреть на тихо шумящую под мостом воду. Серышев, задержав взгляд на друге, понимающе улыбнулся и, обернувшись на Большакова, быстро покачал головой. - Сговорились, - уныло протянул Андрей, засовывая руки в карманы. – Точно сговорились. Ну и ладно, потом не говорите, что я вам не предлагал. Гарик, за мной! До завтра, святоши! - До завтра, - эхом повторил Попов, выхватил у не успевшего возмутиться Молчанова карту и, кивнув Алику с Серышевым, быстро зашагал на другую сторону реки. Махнувший на прощание рукой Большаков в сопровождении Игоря и Покровского бодро направился в противоположную сторону. Подождав, пока голоса друзей растворятся в привычном шуме улиц и волн, Серышев осторожно тронул Грановского за рукав. Вздрогнувший Алик быстро вскинул глаза, в которых, словно в мокрой глине, виднелись отпечатки города, и рассеянно уставился на прилипшую в уголке губ Серышева малиновую косточку. - Пойдём? Амстердам пел где-то внутри. Алик перестал пытаться запоминать дорогу после второго же квартала – их маршрут, в отличие от выверенного Большаковым пути, был слишком беспорядочным, чтобы сохранить хоть какое-то подобие ориентиров. Не сказать, чтобы его это расстраивало. Даже наоборот. Без восторженного трёпа Большакова над ухом Амстердам казался другим. Идя бок о бок с молчащим Серышевым вдоль канала с непроизносимым названием, Алик ощущал город по-другому. Открыточный Амстердам, несмотря на всю свою рациональность, пульсировал ритмом, непрекращающейся жизнью, и странно умиротворял разделёнными водой улицами. Алик шумно вдыхал речной воздух, пытаясь поймать ритм города, и бесконечно сжимал и разжимал пальцы в карманах косухи, досадуя на то, что не взял с собой гитару – пульсация на кончиках пальцах становилась всё настойчивее и вместе с тем – неуловимее. Шагающий рядом Серышев, едва касаясь локтем руки друга, дальновидно молчал, изредка шурша пачкой сигарет. - Хочешь войти? Они стояли перед каким-то огромным собором с узкими витражными окнами, и Алик, задрав голову к небу, с улыбкой щурился на островерхий купол. Опустив взгляд, Грановский дёрнул подбородком. - Нет, - Серышев с любопытством вскинул брови, и Алик улыбнулся. – Если мы войдём, ты там останешься. Миша фыркнул, стряхнув пепел с сигареты, и быстро бросил в привинченный у входа ящик для пожертвований пару мелких монет. Они ещё долго бродили по набережной, иногда углубляясь в переулки, чтобы выйти в совершенно другой части города, а когда солнце начало клониться к закату, Алик, не выдержав, потянул Серышева на экскурсию по каналам и с трудом сдерживался от смеха, слушая ломаный английский Миши, покупающего билеты. - Проще петь, чем разговаривать, да? – усмехнулся Грановский, когда они уже устроились на скамейке на корме небольшой лодки, и урчание мотора смешивалось с бойкой английской речью экскурсовода. Ветер, налетая резкими порывами, ерошил волосы, забирался под ворот косухи и швырял в лицо мелкие брызги. Прищурившийся Серышев плотнее закутался в плед, который они умудрились урвать на двоих. - Главное знать, что хочешь сказать, - проговорил Миша, несильно хлопнув Грановского холодной ладонью по бедру, и широко усмехнулся в ответ. В речном амстердамском воздухе опьяняюще запахло малиной. Кажется, они выпили слишком много вина. Или это было после коньяка? Или после абсента?.. Алик с трудом фокусировал взгляд на парапете, за который ухватился обеими руками – перед глазами до сих пор всё было затянуто красной пеленой – цвета, приятно шуршащего бархатной обивкой под пальцами и в обилие преобладающего в интерьере ресторана, из которого они только что вывалились на улицу. - Стоило убегать от Андрея, чтобы так надраться самим, - стоящий за спиной Серышев тихо рассмеялся, непослушными пальцами воюя с зажигалкой. - С ним было бы хуже, - фыркнул Грановский, тяжело облокачиваясь на ограждение. Серышев согласно кивнул, пристраиваясь рядом и невольно копируя позу Алика. - А сейчас.. сейчас хорошо? Грановский повернул голову, ловя на удивление трезвый взгляд Миши. В голове шумел, плескался и перемешивался Амстердам, вода его каналов и отражение фонарей, ноздри щекотал сладковатый запах затушенного в пепельнице окурка и дым последней сигареты из пачки Серышева, а ритм, пульсирующий в пальцах, ощущаясь всё четче и острее, казалось, с каждым ударом сердца распространялся по венам, выстраиваясь в мелодию, и разбивал тысячи стеклянных бокалов в голове. Где-то вдалеке, на другом берегу заиграла труба уличного музыканта. Деревянный бок лодки, касавшейся на волнах, мягко ударился о причал. Часы на ратуше отзвенели два. - Миш, - тихо позвал Грановский. – Миш, ты его слышишь? Серышев медленно выдохнул дым, чуть крепче прижимаясь затянутым в косуху локтем к боку Алика. - Да, - с улыбкой пробормотал Серышев. – Слышу. Амстердам пел о любви. Амстердам.
Io: Название: *** Пейринг: Манякин/Голованов Рейтинг: R Сигарета, догоревшая до фильтра. Какого черта? Я все вглядываюсь в подкравшийся ночной мрак. Фонарь опять не работает. Где ты? Почему так долго? Стрелки часов ползут настолько неохотно, что, кажется, никогда не наступит нужный час. Никогда ты не откроешь дверь… никогда не скажешь «привет!». Нервы на пределе. Черт знает, что со мной происходит. Это после последних гастролей. После последнего такого тяжелого года… или… - Андрей, сколько раз я тебе говорил, не кури! - А я и не курю… Бросаюсь к тебе на шею… тыкаюсь носом в щеку. Твой глубокий грубый голос всегда доставляет мне удовольствие. - Хватит с нас одного курильщика… - Это уж точно… Саш… Саша… знаешь…. – ты уже стискиваешь меня в объятиях… Говорят, раньше ты встречался с Валерой. Говорят, у тебя его увел Рыжий. Говорят, ты обещал, что больше ни с кем и никогда из особей своего пола… но вот уже третий месяц мы пробуем быт на ощупь. Пока еще я наступаю на «твои больные мозоли», пока еще ты не всегда достаточно тактичен. Среда сформировала сознание у тебя – одно, у меня – другое. Если бы кто-то узнал, все равно не поверили бы, наверное, именно это спасает нас от разоблачения. Ох… знал бы как я ревную тебя. Когда, как мне кажется, ты не так смотришь на кого-то из музыкантов, когда приходится особенно долго ждать, когда у тебя бывают какие-то «дела»… Не знаю, такой ли жизни я хотел. Не знаю, о такой ли любви мечтал. Последнее время я вообще не понимаю себя. А ты просто и легко разруливаешь проблемы, решаешь какие-то вопросы. Простой и надежный, теплый и немного ворчливый. - Еще не ужинал? - Нет. - Вот бестолочь… я мог и дольше задержаться знаешь, какие сейчас пробки? - Но мне хотелось дождаться тебя… Сашка улыбается и все становится не важно. Потому, что он рядом и теперь все будет хорошо.
Susя: Зов Шамана Стыров/Спектровски гыгыгыгы Свет дневной иссяк, И вокруг меня пустыня. Звон звёзд гонит прочь мрак... Да святится Твоё имя! Низкий пульсирующий звук наплывает издалека. Он дышит, бьётся, звенит. Голос? Колокол? Он зовёт, набегает волнами, то стихает, то нарастает. Я иду на голос, на колокол, на звук. Я иду к эпицентру. Я иду. Волны накрывают меня, и всё тело начинает пульсировать в ответ – будто я корпус гитары, флейты, скрипки, барабана, лишённый собственной воли, покорный невидимому музыканту. Всё вокруг замерло, засыпает, облитое и скованное медью гаснущего солнца. Равнина пылает всеми оттенками красного, но ни движения, ни звука в этом безумии цвета. Только пульсирующий голос, подчиняющий себе. Я иду, разве не видишь? Я иду. Ты сидишь, скрестив ноги, и степные травы беспомощно склонили пушистые венички к земле, замыкая тебя в круг. У твоих губ дрожит медный воздух, будто ты выдыхаешь полупрозрачное пламя, свивая его пальцами в причудливые фигуры. Я пришёл, видишь? Я здесь. - Учитель, - мои губы беззвучно шевелятся, выпуская облака пара. Слева почти село солнце, справа почти встала луна, и серебристые искры пробегают по перьям, вплетённым в твои распущенные волосы. Неподвижное лицо разделено пополам – бронзовая и серебряная маски. - Научи меня такому голосу. Твои руки опускаются. Трепетавшее в пальцах пламя застывает и превращается в тонкую полоску меди. Металл, тускло поблескивая в лунных лучах, лукавой змеёй обвивает твоё обнажённое плечо. - Научишь? Еле заметное движение ресниц. Согласие. Я опускаюсь на колени, и краешек солнца заливает прощальным заревом горизонт. Всё вокруг замирает, когда я заглядываю в твои глаза, изумрудные, горящие отражённым лунным светом. Я здесь, вижу. Я рядом. Пение варгана – пульсирующий звук, голос, колокол – давно стихло, но отголоски блуждают в моём теле, как в томных изгибах гитары или скрипки. В минуты алого безмолвия мы встретились здесь, в месте, где день соседствует с ночью, солнце с луной, а неподвижность – с бесцветностью. И когда последний луч солнца соскальзывает за горизонт, я целую твои губы. Лунный свет пронизывает моё тело, а твои пальцы почти невесомо скользят по мне, поглаживают и вдруг сминают, изменяя очертания. Ещё несколько мгновений поцелуя, и я серебряным варганом падаю к твоим ногам. Мир изменился – всё вокруг стало чёрно-серебристым, утратило краски. И когда ты снова прижимаешь меня к губам, мир наполняется ещё и звуком – твоим дыханием в моём теле и моим голосом – звонким серебром, поднимающимся до небесных сфер. Искрящиеся травы метут пушистыми веничками темноту, и с чёрного купола алмазной пылью осыпается дневной сон, открывая серебряные звёзды той же высочайшей пробы, что и мой пульсирующий плач-смех. Ты запрокидываешь голову к испещрённому искрами небу, и в твоих кошачьих глазах отражается бешено пылающая луна, а я серебряным голосом варгана кричу ей в лицо её имя, твоё имя: - Тёма! *** - Сэр, это Вы меня мужским именем зовёте? – Ника лежит рядом, опираясь на локоть. - Нет… приснилось… кошмар, - утыкаюсь лицом в подушку. *** - Артём, а меня поцеловать? Наши глаза встречаются, и в твоих я вижу отражения лун и пляшущих серебряных ковылей. - Я тебя потом… поцелую. И тогда утративший краски мир запоёт – моим серебряным голосом и твоим дыханием во мне.
Io: Шампунь. Бес/Сыч *канон вопщем* Я приходил в Левостовск, когда дела были не очень. Когда конфедераты успевали так задолбать своими «настоятельными» просьбами, что я даже жалел, что не погиб во время первой атаки. Хотя, нет, все это отговорки. Хотя бы потому, что человек всегда хочет жить. Будто ты хоть трижды удачливый охотник, супер-профессиональный наемник или сталкер из Прежних, как я. В самых безвыходных и безнадежных ситуациях каждый из нас цепляется за жизнь, даже тогда, когда и жить-то уже не за чем. «Сейчас везде Зона, браток», - говорил какой-то кент из бывших бандитов, - «нет никакой разницы, где и за что ты сложишь голову». А для меня вот почему-то была. Чернобыльская конфедерация сейчас была своего рода заповедным местом. Там было все. Электричество, коммуникации, даже собственная Интернет-сеть. В общем, все как в старые-добрые цивилизованные времена. А меня неизбежно тянуло к границам Киева. Подальше от этого очага человеческого уюта и привычной обстановки. В такие моменты я брал недорогие задания, которые отказывались исполнять даже отмычки. Задания в стиле «иди туда не знаю куда, найди то, не знаю что». И я шел. И как правило находил. Реже возвращался ни с чем. Но меня никто не винил. Либо я просто не замечал косых взглядов. «Бес снова зализывает раны…». Так вот, дела мои были не очень… мое бессознательное взбунтовалось, потребовав горячую ванну, сивухи и задушевных бесед. Тигрыч знал, чем меня порадовать. - Какого хрена, Бес! – его радость не могла скрыть не щетина, о которую будто бы можно было порезаться, не шрам на пол щеки, успевший стать багровым. - Я тоже рад тебя видеть, Тигрыч… - усмехнулся я, - мне бы коньячку-с, баньку и девку. Хозяин недурной по нынешним меркам гостиницы «Фукусима» лихо стукнул кулаком по столу, на его зов тотчас явились какие-то салаги, Тигрыч отдал им распоряжения и сунул мне потрепанный сложенный тетрадный листок. С Тигрычем нас связывала старая история. Когда-то я помог ему удержаться в Левостовске, не то, чтобы специально, не то, чтобы именно ему, однако он запомнил и с тем пор расчеты у нас были сугубо «услуга за услугу». В листке обнаружились пункты «антибиотики» и «шампунь». От сочетания я малость выпал, но спорить не стал. Таблетки подогнать мог хоть сегодня, а вот за «шампунью» придется наведаться в город, это не в тапки гадить. За семь лет поди ничего и не осталось… разве что концентрат какой найти можно, вот, стало быть, за ним и стоит сгонять, но все потом… теперь отдых и эгоистичное время препровождение. Тигрыч не то, чтобы знал меня хорошо, ему были неплохо известны привычки сталкера Беса, а большего ему и не требовалось. Горячая вода без ограничения, тишина и покой. Вот и все, то в действительности было мне нужно. Про выпивку и девочек было сказано для прочих возможных ушей. - Ну, это, может и вправду? Девочку тебе, а? У меня как раз давеча караван вернулся, чистенькие, нетронутые… может мальчика? Или мутанта? - Ну, Тигрыч, ты меня прямо без ножа режешь… мутанта… - А что, есть вполне себе даже… По тому какую гримасу я скорчил – хозяин осознал степень своего падения в моих глазах. Крякнул: - Ну, на тебя не угодишь. - Ты же знаешь, что для меня самое главное горячая вода… - А для меня – довольный клиент. Кстати… есть водка. - Не начинай… - я рассмеялся. Тигрыч тоже заржал в голос, лично провожая меня в лучший из местных номеров. Толстые стены, без окон и с запасным тайным выходом. Всякое может случиться. Тигрыч как никто помнил об этом. Однако главной особенностью «апартаментов» было наличие ванны, почти настоящий водопровод, уж черт знает, как ему это удалось и горячая вода для меня без ограничения. Я скинул бронник, комбез и берцы. Затем термобелье и исподнее. Не май месяц, так что путешествовать налегке не получалось. Забравшись в горячую ванну, я испытал буквально неземное наслаждение. Вытянув ноги, я довольно застонал. Не каждый день, да что там, не каждый месяц выпадает такая возможность – принять горячую ванну в почти полной безопасности. Тигрыч еще что-то прислал со своим человеком. Знает, в долгу я не останусь. Горячая еда, чистая мягкая постель… да я почти в раю. Сейчас кроме шампуня хозяина местного банкета у меня имелся довольно сложный заказ в Киеве от одного уважаемого полевого командира по имени Язь. Нынче в отставке естественно. На обрывке газеты карандашом значилось «найди Сыча в метрополитене. Раньше ходил под Полковнчьими людьми, лично не знались. След потерян. Забери карту к ГХ-307». Даже тупой бы понял, что речь идет о госхране. Почему так откровенно, не уж-то так доверял Бесу? А быть может, сам до конца не верит, что эта сказка про нетронутые ГХ наяву случается. А мне чего? В комитеты не вхож, стало быть, задание получил – и пошел… Прямо скажу, безнадежной выглядела затея. А поручение Тигрыча казалось хорошим предлогом все же попробовать подсобить Язю. Вот ведь! Иди в Киев найди человека, который до революции ходил под Полковником… а потом что с Терей не поделил? А коли не поделил - жив ли? Мыслительный процесс согнал усталость и налетевшую дремоту. Переодевшись, я спустился в бар. Тигрыч встретил меня довольной ухмылкой: - Надумал что ли с девушками пообщаться? Тебе какие больше нравятся? - Живые, - усмехнулся я, - но мы не о том с тобой поговорим. Знаешь… решился я в Киев топать, но не только по твоим делам странным… скажи-ка мне… после Революции ты же так же в столице обретался? Не слышал ли чего про тех, кто под Полковником ходил, но в Зону не потопал, когда припекло? - Ну… положим, тебе-то чего? Ты сам там был… - Не совсем там… в общем, не слышал про такого товарища Сыча? Может, в расстрельных списках был? - Там народу после полегло не меряно… но дело не в НКВД-2 было. Местный передел. В общем, про такого не слышал… разве, что он из москальской группировки был. - Почему ты так решил? - Прозвище не наше… и на тусах не засвечено. Ищи в москальском секторе. Они Треугольник отбили… ну и вот. - Что? - Там и спрашивай.. - Спасибо… - Так девочку может? - Вот, что ты привязался! Мутанта мне, белого и пушистого. Тигрыч улыбнулся во все оставшиеся шестнадцать зубов и зычно сказал: - Это можно! - Да ну тебя! – замахал я руками, - я столько не выпью. ** Дорога до Киева как и всегда растянулась почти на месяц. Но это не худший показатель, когда припорошил первый снежок, а голодные монстры совсем не против человеческих консервов. Когда издалека я заметил огни киевского форпоста мне, признаться, стало намного спокойнее. Дабы не спугнуть удачу я заночевал в ближайшей заброшке. Как оказалось не зря. Минные поля никто пока не отменял. Вот тут бы я хорошо огреб… вернее, скорее всего меня бы уже не собрали. Через четверть часа после того, как я просигналил охране о том, что пришел с миром, за мной вышел провожатый. Неприветливый мужик в засаленном пальтишке. Странно это все. Раньше на кордоне такого не было. Не минного поля, не контингента… ну да ладно, не то время, чтобы нос воротить - Кто таков? – без предисловий спросил, добры молодцы, как только я вырулил за полосу препятствия. - Сталкер, из Левостовска иду… поручение у меня, - дежурно отрапортовал я. - Из Левостовска… а откуда комбез такой ладный? - Так понятно, откуда, от Тигрыча, откуда ж ему еще быть? – в тон отвечаю, а сам чую. Что-то в Киеве неуловимо так переменилось. Не уж-то власть? - Ну, проходи, коль из Левостовска… а то знаешь ли… у нас тут, не у вас там… - Надо думать! Столица! – протянул я, стараясь всячески изобразить лояльность. - Вот-вот! – приосанившись, заключил часовой, - тебе куда пропуск выписать? - Да мне бы в центр… поручение у меня от Тигрыча… короче, прикиньте, ребята сказал мне, иди-ка ты, добрый человек в Киев, на торжище сунься, там может в городе прошерсти чего, но говорит, найди мне шампуня! Совсем старый обалдел. - Уж, не для купален ли? – поинтересовался не подающий до этого голоса невысокий вояка, сидящий у бочки с тлеющими углями, должно быть за главного тут. - Для них самых… так куда мне? - В центр… к великой триаде… сейчас начиркаем… звать-то тебя как? - Сашка Бессеребреников, но можно просто «Серб» писать. - О’кей… напишем… стало быть, пойдешь к триаде, там поклонишься батьке… ну, тебя проводят, да выпишешь охотничий билет, там хоть шампуня, хоть черта лысого… ну, и пошлина с тебя серб… три патрона. - Ого! Серьезные ребята! – проговорил я, - но постовых уважать надо, это ж не то, что прежде всякая шваль тут шастала, а вот теперь гляжу – порядок… вот и славно! Мужики заулыбались, так и не удалось сообразить, то ли реально налог на вход ввели, то ли развели меня на ля-ля, как приезжего… впрочем, значения не имеет данный факт. Власть сменилась и хочет автономии… вот Манякин и Теря узнают - будет им юрьев день… хотя… не уж-то я должен и дальше работать мальчиком на побегушках у новых режимов? Мне-то оно все вообще на хрена сдалось да куда уперлось? Новая киевская власть не пожелала оставить меня в покое и по дорогу к метрополитену. Должно быть, смотрелся я чересчур уверено и не выказывал должного трепета, а может, просто решили почтить, так сказать, мое присутствие своим вниманием. Из боковой улочки вырулил тарантас. Смесь мотоцикла и небольшого автомобиля. Красноречиво пробибикав, мне предложили припарковать свою персону неподалеку. - Кто таков? – выдохнуло перегаром из нутра машины. - Наемник из Левостовска. Сербом кличут. Досмотр прошел. - Это хорошо, что наемник, - усмехнулся тот же голос, - а то всяко бывает. Тебя до центра подбросить? Отказ был бы воспринят, как попытка улететь, поэтому я, улыбаясь как можно шире, влез в тарантас. На недолгой дороге я не узнал для себя почти ничего нового, кроме того, что прошлые крысиные бега не увенчались для Гоши успехом, именно так звали моего провожатого. Ну, и конечно, что батька ищет новых солдат, и будет только рад познакомиться со мной. Что случилось с системой, налаженной тут при Тере идентификации личности через КПК я понятное дело, спрашивать не стал. Несмотря на некоторое раздолбайство, как только я был сопровожден в метро, вся мишура и «отвод глаз» кончился. Господство военной диктатуры. Хлеще, чем у Александра Кровавого. Люди – точно винтики в надежной машине, работающей, как большой механизм. В условиях современного постапокалиптического общества лично я считал такую модель приемлемой, при условии, что эти ренегаты младенцев не употребляют в пищу, а электорат не делят по цвету кожи или наличию лишней руки. Нынче всякое случается. Так сразу на «прием» к батьке попасть, разумеется, не удалось. Меня промурыжили несколько часов в приемных, сделав едва ли не полную опись моего имущества, но мои уверения в любви и дружбе, кажется, возымели свое магическое действие, а может, мне просто хотелось думать, что возымели. Кабинет батьки не был похож на коморку, которую занимал когда-то Полковник. Это было хорошо обставленное рабочее пространство. И откуда они взяли все эти доски для маркеров и магниты для построения диаграмм? Ладно, не мое дело. За широким столом сидел внушительного вида мужчина. Он не вызывал никаких чувств, и сталкерская чуйка ничего не могла сказать мне о нем. Как будто только вчера из офиса, а теперь не знает что делать со свалившейся на него ответственностью Он молчал, и я тоже не спешил начинать диалога. Однако молчание затягивалось. Нужно было что-то делать… - Э… - не очень уверенно начал я, - так вы батька? Ну… новая киевская власть? В Левостовске, откуда я прибыл ничего не слышали о революции в столице… но вы же сами понимаете… какая нынче коммутация…. Что-то было не так… что-то в этой ситуации не сходилось… И я все никак не мог понять что… - Вы ведь не батька, не так ли? Человек за столом встрепенулся. Подпрыгнул, неловко улыбнулся. - Вы догадались очень быстро… для нездешнего… я первый секретарь отца народа киевского … пойдемте со мной… Мы немного побродили по странному лабиринту переходов и лестниц, пока, наконец, не достигли гермодвери. Первый секретарь отца народа киевского отпер ее с помощью какого-то хитрого ключа. - Отец наш, - затараторил он, - я привел того, кого вы изволили хотеть видеть. - Оставь всю эту суету… оставь нас… - Но, отец! - Этот сталкер не сделает дурного! Я напрягся… голос «батьки» казался странно знакомым… и та уверенность, с которой он назвал меня «сталкером» не обещала ничего хорошего… однако, все оказалось гораздо хуже, когда за первым секретарем закрылась дверь. - Я все ждал, Бес… когда ты придешь. - Э… - хотел было я возразить, что мол, вы меня спутали и все такое, но батька был непререкаем, и жестом показал мне заткнуться. Из-за полумрака, царившего в комнате, рассмотреть отца украинского народа не получалось. - Помолчи… успеешь еще… языком молоть ты всегда горазд был. Так вот, думал я, ждал… когда дойдешь, когда доберешься… но ты не спешил. Потому, что по проторенной дороге два раза не ходят, так ведь? Обижался, конечно, до меня-то еще до войны кое-какие слухи докатывались, но я всячески воздерживался от необдуманных поступков… и вот… ты здесь. Почти через десять лет, Сергей… десять долбанных лет меня интересовал всего один… понимаешь, Один вопрос… ЗАЧЕМ? Я вздрогнул. Мое настоящее имя едва ли знали с десяток человек из моего окружения. И чтобы какой-то революционер, как бы он не был крут… Батька закурил. Ни самокрутку, а нормальный такой довоенный табак. - Зачем, простите, что? - мой разум лихорадочно искал пути к отступлению «вот это ничего так за шампунем сходил…». - Зачем ты пошел в Зону? Почему не вернулся вместе с Андреем? Почему не передумал после того, как угроза всемирного господства Зоны миновала? Как смог оставить всех тех, за чьи жизни поручился в Москве? - Я не знаю, почему я должен оправдываться… но… во многом вся эта история с Москвой и всемирной Зоной исходила от Монолита… и не у всех сохранились воспоминания.. - Но ты мог разобраться.. - Мне… как бы было не до этого, мне нужно было выживать. - Тем, кто остался с той стороны тоже… нас было немного, но все мы ждали знака… и вот когда… началась война, мы подумали, что это тот самый знак. Но в Зоне нас особенно никто не ждал… и все было несколько иначе. Пришлось идти по трупам… впрочем, теперь все пустое. Я кажется, начал понимать, чего ты искал все это время. - Да? А я вот до сих пор как-то не понял, вот так как был дураком, так дураком и остался… - Ты просто пытался сбежать от себя, от обязательств от того привычного мира, который окружал тебя Там. В периметре жизнь спокойнее. Да, ты рискуешь ею, но есть иллюзия постоянства… не так ли? Есть иллюзия первородности и правильности всего происходящего. А задумывался ли ты, Бес, что Зона, как и многое другое на нашей земле исчерпаемый источник? - Нет, - честно признался я. - Думал ли ты, что оставишь детям после себя? Патроны они когда-нибудь кончатся… и человечество не просто так вскарабкалось на такую высоту технического прогресса. Регресс же будет стремительным и загонит нас обратно в пещеры. Я пожал плечами, поскреб в затылке. - Батька, ты излагаешь, как мой старый друг Кипелов, который обиделся однажды черт знает, на что и больше мы с ним не разговаривали. - Обиделся я Сережа не на тебя, а на то, что ты не стал ждать моего ответа. Батька вышел в неровный луч света, и я понял, что передо мной давно потерянный друг. Одна из немногих веточек, связывающих меня с прошлым. Хотя, что я? В последнее время что-то слишком много стало веток этих самых… На Валерке были темные очки, несколько шрамов украшали его профиль. Седые волосы до плеч, подрезанные не очень аккуратно, но видно даже теперь ухоженные… черт, как он это делает? - А чего я должен был, по-твоему, дождаться? – вдруг вспылил я. - Успокойся… - Валера улыбнулся какой-то усталой улыбкой, - теперь это не имеет никакого значения. Я все думал… вот ты придешь… вот что я тебе скажу… но все пустое. Потому, что после всего этого ада. После этой глупой революции… в общем, я скучал. Я выдохнул… «Он скучал, охренеть можно!». - И… ? - Да, ничего собственно… хотел тебя увидеть… - А потом? - А потом не важно… - он вернулся на свое место, казнил окурок в пепельнице, - я слышал ты довольно удачлив, что делал большие успехи на сталкерском пути, и сюда не просто так… - Да.. за шампунем для волос… и с Сычом поговорить хотел. - Про схрон я тебе понятно не скажу, и карту не нарисую… мы сами его используем, а этой дряни отолью, хотя не тот теперь шампунь… им хорошо крыс травить… мутировавших. - А сам как в порядок хаер приводишь? Валера усмехнулся: - Все очень просто, народными средствами, как и раньше. А потом я не выдержал и, сделав шаг, просто бросился ему на шею… это было так глупо, но держать лицо дольше я не смог. И не стыдился не брызнувших слез, не торопливых поцелуев доставшихся мне.
Io: Пешком до рая. Маврин/Гречишников Маврин/Кипелов совсем почти не слеш) Бес втряхивается в штопаный комбез. Стало быть, собирается недалеко. Скорее всего, к мародерам… - Куда намылился? - Понятно куда, - огрызается, стягивая поредевший хаер самодельной бечевкой. - Доходишься… - Ты еще покомментируй! Скрипнув зубами, сжимаю кулаки… можно говорить все, что угодно этот решения не изменит. Он вообще никого не слушает. Тем более меня. Прошло много лет с того дня, как беспокойные человеческие толпы стремились на работу к девяти по длинным подземным переходам. Теперь свой век здесь коротаем мы. Хотелось бы верить – крайние из Могикан. Когда-то мы с Бесом работали вместе. Ездили по разным городам. Люди платили деньги, чтобы поглядеть, как мы лицедействуем. Когда-то все было легко и просто… Сейчас Бес удачливый сталкер. А я… а я – никто. Порою кажется, и общается он со мной из привычки. Особенно в свете последних политических событий. Из-за того, что было когда-то, из-за того, что считает, будто несет какую-то там ответственность за меня. Интересно, перед кем? Я так и не смог научиться стрелять в людей. Я до полуобморочного состояния боюсь зверья, которое шастает наверху, во мне не открылось таланта к инженерному делу, и даже тест на грибной плантации я провалил. Теперь на станции никто не понимает, почему Бес отрабатывает двойную норму. На станции никто не понимает, почему Бес не продает меня в рабство. Здесь свои законы, и не имеет значенья кем кто кому приходился До. Единственное, что у меня получается неплохо это следить за бытом и чинить амуницию. Бес говорит это потому, что в час Икс мне сильно не повезло, я подвергся какому-то резонансному облучению, и мне сложно сосредоточиться. Мозг не может понять какую сторону он должен принимать, от этого все беды. Вроде бы, так сказал какой-то ученый с кольцевой… в общем, я никто и звать меня никак. Раньше у меня, как и у Беса было другое имя. Была другая судьба. Сейчас только он обращается ко мне по имени, а я зову его просто Бес… еще при прошлой жизни ему очень подходило это имя. Наконец, сталкер уходит, я остаюсь один. Начинается обычный рутинный день, который будет такой же, как и вчера, как и позавчера, как и поза-позавчера. Я вытаскиваю спальники проветриться, заметаю пол, мою его с дезинфицирующими средствами, проверяю в порядке ли одежда и амуниция, после этого отправляюсь на раздачу питьевой воды. - Гляди-ка, нахлебник опять приперся… и чего тебе дома не сидится? Уж как бы пользу приносить научился, - это тетя Клава. Раньше она была вахтершей в ДК, где мы репетировали. Но она, как и многие другие забыла про прошлую жизнь. Не имело значение ничего… кроме данного момента и возможности выжить… - вот как бы не ты, - продолжала она, - так один из лучших сталкеров станции едва ли остался бобылем… а ты хоть бы и бабу ему заменял… чего такого? Любому человеку отдых нужен! Я делал вид, что улыбаюсь, говорил, что-то вроде «конечно, если ему это понадобится, то всенепременно, что она права и пр.», я давно усвоил, что спорить с подобными людьми не имеет никакого смысла, а тем более разводить полемику. При случае ответить дежурным я не смогу, я бесполезен, а, следовательно, моей смерти едва ли кто-то сильно испугается. Конечно, местные боятся потерять Беса… но после очередной смены власти, кажется, и это скоро пройдет. Руководство думает, что запасенных продуктов хватит на века, хотя на самом деле едва ли станция протянет год без ощутимого голода. А Бес? А что Бес… он снова сбежал от кривотолков… на этот раз к мародерам. Дела у него какие-то… почему зачем? Я раньше нередко просил взять меня в тоннель, но Бес опасается, что все может закончиться плохо… а по мне лучше бы так… После общего зала я снова возвращаюсь в наш тупичок. Тут селятся сталкеры или дозорные не знаю уж почему. Эти ребята нормально относятся и ко мне и к Бесу, и к нашему непростому сосуществованию. - Здорово, Сашок, - приветствует меня Шмель, я улыбаюсь, отодвигаю полог нашего жилища, ставлю кипяток на заранее заготовленные угли и выползаю потрепаться. Ничего особенного, как ежеутренняя процедура. Вроде бы как чистить зубы или хоть ненадолго почувствовать себя человеком. - Куда Рыжего опять понесло? – неодобрительно гудит сталкер. Я пожимаю плечами, хотя и знаю, что врать бесполезно, тем более Шмелю, поэтому говорю: - Сказал, что к мародерам, а там черт его знает. - Странно… с чего бы это…сейчас у станции нет проблем… или Бес просто выяснил что-то, а пугать не хочет нас раньше времени, пока сам во всем не убедится… вот всегда он так… - Почему ты сразу думаешь о плохом? - Там же с гнездами многоножек было… а если бы сразу с командой пошел, то и сам бы не пострадал и успели бы раньше среагировать… - Ну, а если бы как с вампирами в северном тоннеле, которые в итоге оказались ментальной аномалией? - Тут ты прав… но время сейчас такое, лучше перестраховаться, а раз к мародерам, то либо и вправду к ним, за советом, либо к Бабе Роме.. маршруты сходные. - С чего бы это ему к предсказательнице? – я поправил съехавшие очки, вопросительно уставившись на Шмеля. - Есть у твоего друга одна нехорошая тайна. Конечно, у всех нас таких тайн хватает, но… потом я тебе расскажу… завтра, поскольку если прав я, то тебе уходить придется. Всем нам, наверное, придется. Очень быстро, и… - Шмель развел руками, - я честно не знаю, куда. Нехороший холодок пробежался по спине. Я нередко думал, что удача может изменить Бесу, что однажды он может просто не вернуться… одно дело, что меня ждет не лучшая судьба, а другое, что жить, хотя бы даже как теперь я просто не сумею. Раньше все было по-другому. Мы с Рыжим, так называют Беса в память о первых днях, когда его огненные волосы сильно выделялись на общем фоне… потом, конечно, краска сошла, но прозвище осталось, правда, лишь в сталкерской среде… у тех, кто дожил. Когда прошлое закончилось, когда вместе с прошлым закончилось и какое-либо будущее, я понял, что ближе и роднее человека у меня просто нет. Рыжий не задавал вопросов, не требовал ничего, не кричал и не ругался… он просто поддерживал во мне жизнь. Когда я впадал в прострацию или умолял пристрелить меня прямо сейчас, он приходил и вытаскивал меня… я понимал, что все не так уж и плохо на сегодняшний день. Что мы еще повоюем, что пока он рядом… есть ради чего бороться. Мне было действительно страшно, когда Бес пропадал надолго, и что думать теперь я просто не знал. Нужно было просто как-то пережить очередной день. Похожий на вчерашний и похожий на позавчерашний. Просто пережить… Сталкер вернулся через два дня. Уставший и простывший. Он не горел желанием делиться со мной рассказом о подвигах, да и Шмель с группой, как назло отправились на поверхность. Я забрал снарягу Рыжего в обработку и приготовил нехитрый обед. Потом добыл таблетку аспирина, все лучше, чем ничего. Бес долго молчал, потом запалил самокрутку. - Уходить надо, - сказал он хрипло, - в тоннели уходить. Скоро война будет. Но это не главное. Главное в том, что появилась одна иллюзорная возможность разорвать этот замкнутый круг. - Я давеча со Шмелем беседовал… он говорил про твою страшную тайну, может… поделишься? Бес усмехнулся, отчего морщины резко обозначились на его лице. - Это не совсем тайна, просто рассказывать об этом нехорошо. Дороги не будет. Но, тебе есть смысл радоваться, скоро мы встретим свою смерть… или не встретим. - Ты, наконец, возьмешь меня с собой? - У меня нет выбора, здесь ты погибнешь быстрее. Я не знал радоваться мне или проклинать судьбу. Но рядом с ним было лучше, чем снова серая неизвестность. Мы собирались недолго. Брали только самое необходимое, а хорошую химзу Бес цеплял дополнительным грузом. Зачем, если мы идем в тоннели? Но последние годы научили меня не задавать вопросов. Комплекты отличной химзы Бес оставил в схроне за отстойником для составов, а после мы двинулись совсем в другую сторону. Я отвык ходить на большие расстояния, меня пугали гудящие сквозняками тюбинги и поросшие пылью тоннели. У меня создавалось впечатление, что здесь вообще никто и никогда не ходил. - Ты бывал здесь? – поинтересовался я. - Нет, - откликнулся Бес, - но мне рассказывали, что фона и ментальных аномалий здесь бояться не нужно, скорее всего, и зверье не сунется. Когда будет опасно – я скажу. «Обнадежил…» - подумал я, но безропотно потащился следом. Я не знаю, сколько мы шли, вряд ли больше часа. Но с каждым шагом ноги слушались меня все хуже, груз рюкзака, который был вдвое меньше, чем у Беса делался неподъемной ношей и я бы отдал все в тот момент за глоток воды и небольшой привал. Но я продолжал идти из упрямства. Почему, если Бес может, то я не могу! У меня фора по возрасту, я же плаванием занимался, но только все последние пять лет он работал на износ, а я сидел и боялся того, чтобы за мной не пришли полицаи или работник из комитета полезности. А теперь… теперь все это было неважно. Мой шаткий мир рушился, и нужно было идти вперед. Наконец, Бес решил сделать привал. У какой-то стремной развилки, он, не задумываясь свернул в техническое помещение, и велел мне быть настороже. Мне все это совсем не понравилось, и я уже был готов пройти, сколько нужно проклятых километров, лишь бы не задерживаться здесь. Наконец, он выбрал одну из небольших комнат, велел мне устраиваться, а сам быстро обследовал все ответвления. - Похоже, чисто, - заключил Бес, - но не обольщайся. Сейчас все так скоро меняется, что случиться может все, что угодно. - Ты не хочешь меня просветить, куда мы все-таки идем? – я решился задать этот вопрос, когда мы перекусили армейским сухим пайком. - Мы идем в удивительное место, Саша, где, если повезет, начнется наша с тобой новая жизнь. - Ты не мог бы рассказать подробнее? - Пока не могу. Мечта должна вести нас за собой… через час придется спускаться в подземелья. Там будет холодно и сыро, поэтому пока есть возможность - восстанавливай силы и переоденься, если считаешь нужным. «А мы сейчас интересно где?»- подумалось мне, но вслух я ничего не сказал. Во избежание различных сюрпризов я сменил обувь и, подумав, надел прорезиненные штаны. Бес одобрил мой выбор и сам сменил только обувь на более крепкую пару. Как только я пришел в себя, мы двинулись в путь. Если честно, отдохнуть не получилось, но бесу кажется, этой остановки хватило, чтобы восстановится полностью. Он шел вперед так уверено, словно жил в этом тоннеле всегда. Через четверть часа под ногами захрустело. С ужасом я понял, что это кости мелких животных. Крыс и тушканов. Бес огляделся, сделал знак остановиться. Затем огляделся более внимательно. - Ментальная аномалия. Слабая, - констатировал он, - наверх не смотри. Вот зачем он это сказал? Надо ли объяснять, что меня так и подмывало поднять глаза и рассмотреть что же там такое? А вдруг оно вот прямо сейчас возьмет и схряпает меня, а я даже не узнаю, что именно меня схряпало? Впрочем, если бы и узнал… что это поменяет? Я боролся с собой из последних сил, и едва не навернулся в полуоткрытый люк, так удачно замаскированный между рельсами. - Подожди! – окликнул я Беса, - дай отдышаться… я чуть в люк не навернулся… - Я же сказал, не смотри на потолок… - Я не смотрел… - Молодец, посмотрел бы – точно навернулся. Зачем-то я приблизился к сталкеру и схватился за его руку… - Это не для меня, Серёж… скажи… просто скажи, ты не обманываешь, что сегодня этот кошмар закончится? В отсветах налобных фонарей его лицо казалось восковой маской. Противогаз Бес не надевал, значит, фон был допустимым… не знаю почему в голове пронеслась вся эта чушь, а он просто обнял меня, похлопав по спине. - Все будет хорошо, Сашок, прорвемся, вот увидишь! Уверенный, как всегда… ему нельзя было иначе. В первые дни, когда на станциях и в тоннелях царила анархия и хаос, когда люди убивали друг друга за неловко оброненное слово, уж не говоря о том, что теперь представляло особую ценность (еду и патроны). Когда, обезумев от ужаса и непреодолимого страха, кто-то спешил покончить с собой, Бес собрал бывших военных и силовиков, тех, кто имел какое-то отношение к армии и просто не опустивших руки людей и просто сказал им что нужно делать. Тогда он не умел, как следует целиться, а автомат вызывал такую отдачу, что едва ли три пули из десяти находили цель. Но у него было нечто другое… нечто такое, чего недоставало всем этим сильным людям – Рыжий татуированный мужчина излучал уверенность. Он спокойно рассуждал о перспективах, говорил, что, так же как и они все потерял всех, кто был ему так дорог, что нужно жить дальше, что сдаваться недопустимо, что только на них вся надежда. Так на их станции появились первые сталкеры. Почти все они погибли. Защищая рубежи, добывая необходимые продукты и снаряжение. Остались только Бес, я, Шмель и Клык. Власть менялась, Сергей отступал в тень… его не интересовала погоня за мнимыми выгодами. Конечно, я никогда не был сталкером, но с первых дней я был при нем. Секретарем, распорядителем, помощником… а когда пару лет назад власть сменилась в очередной раз – стал никем. От размышлений меня оторвал странный звук. А точнее будет сказать, всякое отсутствие звука. Сколько прошло пять минут или десять? Я просто шел вперед, но не слышал шагов Беса впереди… да и сзади его похоже не было. Я огляделся. Отсвета фонаря я тоже не увидел. Только небольшое пятно неровного диодного света впереди, это от моего налобника. Липкий страх тот час заставил сердце биться, как куропатку в силках. Я почувствовал, как вспотел и тут же замерз. Я попытался поговорить сам с собой, успокоить расшалившееся воображение. Наверняка этому эффекту есть какое-то объяснение. Что я знаю о тоннелях? Да ничего я о них не знаю! Медленно, точно во сне, я снял автомат с предохранителя и прицелился в предполагаемого противника. Проблема состояла только в том, что противника не было видно и не было слышно, но я всем своим естеством чувствовал надвигающуюся опасность. - Бес! – негромко позвал я. Наверное, крикнул бы и громче, если бы язык не прилип к небу, а во рту не поселилась пустыня Сахара, - Бес, твою мать, куда дальше? В ответ только равнодушная тишина. А потом тоннель взорвался мириадами звуков. Я заорал вместе с обрушившимся на меня многообразием писков, визгов и предсмертных хрипов. - Огонь на десять часов! – орал Бес, умудряясь перекрикивать всю эту чертову какофонию. Я развернулся и высадил полный рожок, опомнившись лишь когда курок сухо щелкнул, а я все продолжал давить. - Отставить огонь! – рявкнул сталкер. Это было действенно, - уложили гада, - внешне Рыжий оставался таким же спокойным, как на привале. - Что это за хрень! – воскликнул я, голос предательски дрожал, но я не боялся показаться трусом. - Хорк. Достал тебя ментальным щупальцем? Ну, ты не робей. Сейчас на голову надавит, конечно, но через полчаса отпустит. Я опасливо продвинулся в тоннель. Мне почему-то сделалось ужасно интересно посмотреть на загадочного хорка. Лучше бы я этого не делал. Огромный монстр с обезображенными темно-фиолетовыми отростками валялся посереди тоннеля. Развороченная пулями грудь все еще вяло вздымалась, и клокочущее дыхание вырывалось сиплыми всхлипами, заливая все вокруг новыми порциями бурой жижи. Чудовище приоткрыло светящийся зеленым глаз с ненавистью зыркнуло на меня и замерло без движения. На этот раз навсегда. К Бесу я вернулся на негнущихся ногах. Меня сильно мутило, и я едва удержал в желудке столь нужные для дальнейшего пути калории. - Дальше будет легче, - усмехнулся сталкер. «Легче кому?» - хотелось спросить мне, но уже по спуску по горизонтальному желобу стало ясно, что не мне. Мы спустились, а вернее съехали вниз по проржавевшей трубе. Одному богу, если он еще существует, известно, как ей удалось не обвалиться под нами. Под ногами захлюпала неприятная зловонная жижа. Впрочем, коридор, который был ею затоплен, быстро закончился, мы свернули в сухой, но холодный тоннель. Мне чудилось, что в некоторых местах на стенах виднелся иней. Но я предпочитал больше не оглядываться. Я просто шел за Бесом след в след. - Ну, вот и пришли… - сказал сталкер, доставая противогаз из переноски, - теперь надеваем противогазы и вниз… - Опять вниз? – удивился я. А Бес уже справлялся с вмурованным в пол люком. Я стащил рюкзак и бросился на помощь, правда она Бесу не очень-то и пригодилась, но вместе мы откатили тяжелую бандуру в сторону. Тускло мерцая, вниз уводила лестница из нержавеющей стали. Да какая там лестница? Вмурованные в бетон скобы. К счастью, подумать о том выдержат или нет, я не успел. - Я пойду первым, ты за мной. Фонари лучше всего потушить… про этот отрезок пути инструкций не было… - То есть как? То есть ты идешь не по наитию? Как? От кого ты все это узнал? - Это долгая история… внизу может быть все, что угодно, но мы уже близко понимаешь, Саш? Нас ведет… очень надежный источник. Он считает, что мы справимся… - Это за шпионскими данными ты ходил к прорицательнице? - Почти… потерпи, совсем немного осталось. Я не чувствовал рук и ног. Мне казалось, что еще немного - и я разомкну пальцы и полечу вниз, а сколько там метров? Километром? Не известно. Противогаз давил как никогда. Я задыхался, но полз… пот заливал глаза, один хрен – ничего не видно… хорош же я боец буду, когда доберемся… Мне хотелось попросить передышку, хотелось окликнуть Беса… но я слышал только мерный стук где-то внизу, это сталкер упрямо переставлял руки и ноги. «Почему я все время думаю о себе. Я всегда думаю только о себе, сосредоточившись на собственных ощущениях… неужели Бесу всегда и все дается так вот легко? Что в этих сведениях, которые передал ему этот загадочный связной?... черт…» - спина болела так, будто я носил на себе уголь. Каждое движение заставляло меня деревенеть на полсекунды, и я уже начинал думать о позорном спуске и только мысль о том, что впереди идет Бес - не дала мне исполнить самую заветную, на тот момент, мечту. Я не помню, как под ногами появилась земля, Рыжий произвел необходимые замеры и сказал, что противогаз можно снять. Я долго не мог прийти в себя. Спасибо Бесу, отпаивал меня полу остывшим чаем и хвалил… потом мы разбили лагерь. Как оказалось, движемся больше суток. Бес говорил что-то о влиянии тоннелей, что я просто не чувствую времени и все такое. Я почти не слышал его. Я засыпал. Не помню, как добрался до спальника, как закутался в него по самые уши. Просто спать… не видеть ничего и спать. Мне было удобно на засыпанной мелкой каменной крошкой земле, или бетонном полу, какая разница? Через туристическую пенку холод не проникал. Из темноты и полузабытья меня вытащили оглушительные выстрелы и тяжелый калаш, упавший на меня откуда-то сверху. Хорошо, что я додумался не застегивать спальный мешок! - Аборигены, - констатировал Бес, - человек двадцать… не попади под дротики, черт знает, чем они их смазывают. Мы укрылись за каким-то полу разрушенным бетонным блоком. Бес был в ПНВ, а я стрелял, ориентируясь по его трассирующим пулям. Судя по предсмертным крикам с той стороны, работали мы неплохо. - Ну вот, - ободряюще крикнул Сергей, - а говорил, в людей стрелять не можешь… - Так я не вижу, во что стреляю… - отозвался я. - Надо было давно тебе глаза завязывать и на поверхность тащить… ну да ладно, чего теперь… Последние выстрелы смолкли довольно быстро. Аборигены выбросили белую тряпку. Какая-то организация у них еще имелась. Но Бес был безжалостен. В живых не остался ни один из нападавших. - У меня нет гарантии, что эти одичавшие потомки человека разумного не откроют огонь по нашим спинам, и что не приведут подмогу. Что кто-то из них уже не побежал за основными силами. Поэтому сейчас мы собираемся, завтракаем на ходу, и идем очень быстро. Я только кивнул в ответ. Раньше я никогда не видел его таким. Впрочем… а каким я его вообще видел? В последнее время Бес был гарантом моего личного спокойствия, я никогда не видел его взбешенным или по-настоящему грустным… он оставался для меня примером для подражания. Смешно… сейчас будто вся накопленная за годы ярость и презрение к вынужденным условиям обитания обострились в нем… Мы двигались по какому-то огромному помещению, похожему на цех и на военный бункер одновременно. Высокие своды, непонятные полусгнившие металлические конструкции, торчащая из стен арматура. Луч налобного фонаря неуверенно обшаривал пространство вокруг, но не везде доставал до соседней стены. Бесу не очень нравилось, что я пользуюсь фонарем, а ПНВ не захватил, но он ничего не сказал по этому поводу, должно быть до нашей неведомой цели оставалось совсем немного. Раскусывая подпорченные галеты, я упрямо переставлял ноги, стараясь не налететь на какой-нибудь кусок рассохшегося ящика или заплесневелого мешка. Интересно, что было здесь раньше? - Раньше здесь был секретный бункер сотрудников ПРО, но что-то у них там не сложилось, - будто читая мои мысли, сказал Бес, - поэтому остался только ГБ’шный центр, но… и у них случилась революция благодаря одному демократу-РобинГуду… сейчас правда, его заслуги не в чести, он на пенсии по возрасту, и наверное, не сможет баллотироваться… или как там у них это происходит. - Откуда ты все это знаешь? - Несу им программное обеспечение. Это наш пропуск в этот подземный рай. - Но… - Что? - Как же все те люди, которые останутся в большом метро? Как же война? - Саша… - Бес остановился и вздохнул, - я вот что тебе скажу… эти так называемые «люди» за последние лет пять или шесть не сделали для тебя абсолютно ничего. То есть не то что «хорошего», они просто убили бы тебя, как бесполезного члена общества, понимаешь? Не стоит тебе жалеть их. - Но… - Давай после поговорим о морали. Я посчитал за лучшее заткнуться. Мы как раз добрались до массивного штурвала, напоминающего об игре «Fallout» и каких-то шпионских фильмах прошлого. Бес уверено крутанул штурвал, тот замер на третьем обороте, ярким диодом загорелась лампочка приемника, и откинулся небольшой люк. Сталкер положил туда пару пластиковых карточек – наши идентификаторы в большом метро, и полиэтиленовый пакет, в котором как я понял, хранилось программное обеспечение. Ждать пришлось не так уж долго. Что были эти двадцать или тридцать минут по сравнению с предназначенным нам раем? Отстреливаться от вернувшихся аборигенов не пришлось, потому что никто не вернулся. Бес оказался прав. В новом мире меры безопасности не бывают чрезмерными. Когда мы услышали шипение разгерметизации двери - стало ясно, что за нами пришли. Не скрою, и сейчас мне было страшно. То ли оттого, что впереди опять лежала неизвестность, то ли оттого, что все это может оборваться, закончиться, так и не дойдя до логического заключения. Что, поманив удачей, известная приколистка судьба пошлет нас куда подальше. Но, в следующие несколько дней, я убедился в обратном. На свете существовала справедливость, хотя самого света не было почти десяток лет. Нас отмыли и выдали нормальную одежду пусть военного образца, но она была фабричной. Никаких самопальных заплаток и самодоводчиков. Все точно по размеру. То же с обувью и необходимым обмундированием. Нас определили в карантинную зону и относились вполне сносно. Порой у меня возникала предательски жалкая и трусливая мысль, что провести в такой тюрьме оставшиеся годы я не отказался бы. Но декорации сменились и нас доставили в штаб для беседы с командованием. Бес снова оказал мне услугу. Быть может, самую большую за последние годы. Он рассказал обо мне, как о талантливом программисте, о том человеке, который сможет помочь обитателям этого локального рая в достижении их целей по возрождению цифровой культуры. Кажется, здешние антропологи собирались начать ведение архива постъядерной культуры метро и других выживших островков человечества. Все это казалось какой-то нереальщиной, будто свалившейся с другой планеты, программой. Точно все эти важные люди ученые и военные были не в курсе, что там выжженная ядерная пустыня, наполненная опасными тварями, которые не откажутся сожрать всё, что движется, и не будут спрашивать с какой миссией пожаловал человек. - Как им вообще пришло в голову восстанавливать культуру? Да еще и изучать то, что сейчас творится на станциях и тоннелях? Надо думать о выживании… - Сашка… - Бес улыбался, - какой ты все-таки еще молодой и глупый. Не будет культуры – не будет выживания человечества, как вида. Все сведется к добыванию куска хлеба и глотка чистой воды… и тогда… тогда, быть может, только через сотни лет, если повезет и другие виды не вытеснят человека, мы подымимся на те же вершины, что теперь… а эти люди не хотят деградации, но если таковая случится, мы оставим потомкам максимум информации, чтобы те не повторяли наших ошибок. - Но… - Знаешь, кто с помощью кровопролитной рези и такой-то матери внушил местным жителям эту простую и безобидную на первый взгляд мысль? - В смысле? - Кто огнем и мечом, через расстрелы и показательные процессы заставил людей поверить в необходимость сохранения культурного наследия человечества? - Не знаю… кто? - Наши коллеги из группы «Кипелов». Сейчас тут ведется предвыборная борьба… и… все не так просто… я отправлюсь в очередную культурную экспедицию, а ты останешься здесь… и что бы не случилось… будешь жить в тепле и уюте. И ни одна тварь не посмеет назвать тебя не нужным человеком, понял? - Но... – я не мог ничего возразить. Я, кажется, только сейчас понял, что сам момент выживания в более комфортных условиях не значил для сталкера ровным счетом ничего. Он искал свой свет. Тот, ради которого он смог бы оставаться спокойным в тоннеле метро. Свет, за которым он пошел бы хоть на край земли… тот, что заставлял бы терпеть боль утрат и смиряться с текущим положением дел, - ты уходишь с Валерой? - Да… он больше не кабинетная крыса, к счастью, в общем - еще повоюем. Он подмигнул мне, как раньше, точно не было этих лет в подземельях, точно вообще ничего не было, а я вернусь за звукорежиссерский пульт, передвину бегунок ревера и все будет хорошо… ведь будет, правда?
Strax: название: Материальные мысли автор: Strax рейтинг: PG-15 пейринг: А.Харьков/В.Кипелов; В.Кипелов/С.Маврин Он подходит вплотную. Молодой, сильный, поджарый; придавливает меня своим весом к стене, тянется за поцелуем. - Что если я против? – спрашиваю, чуть улыбаясь. - Я люблю тебя, разве можно перед этим устоять? Я ведь знаю, что ты без предрассудков, разве не так? Все очень просто. - Спасибо на добром слове, Лёша, но это немного не то, что нужно мне, я стряхиваю его руки с плеч, точно неуместно-яркую одежду, - это твое желание видеть меня в своей постели меня не очень интересует, понимаешь, о чем я? Я не сомневаюсь, что мы отлично проведем время. Тебя ничего не смущает, ни мой пол, ни возраст - тебе хочется быть со мной, быть еще ближе… предположу, что, наверное, ты восхищен моим образом, возможно, находишь меня талантливым и интересным, только, причем здесь любовь? - Если ты хочешь, я буду подчиняться тебе, сегодня, или когда захочешь, - смотрит с надеждой, он просто не понимает меня. - Спасибо, - я улыбаюсь немного грустно, - мне это не нужно. Попробуй обратиться к Славе, быть может, он согреет твою постель сегодня. - Но ты?... - Спасибо, Лёша, мне это не интересно. Он уходит, немного подавлен, но не сильно разочарован. Нынче все просто… он не знает, что такое не спать десятки ночей, пытаться найти ответы, не знает томления, минут всепоглощающего страха и волнительного ожидания. Он счастливый человек своего поколения. Поколения, которое воспитали мы. С другой стороны, может это просто я такой дурак, вот ведь было в моих руках, а что сделал я? Оттолкнул, не научил, не показал, может быть, покажи я ему как по-настоящему стоит относиться к тому человеку, которого любишь, он по-другому стал бы смотреть на подобные вещи? Это ведь за девушкой нужно ухаживать, добиваться ее, доказывать, а здесь у нас все свои - всё своё. В такой скромной просьбе никто не откажет. Это как будто плавание в открытом море, когда с портовыми шлюхами опасно, а дома жены ждут. Я поежился, как будто от охватившего меня холодного ветра. «Дурак! Не запались ты по пьянке с Рыжим на заре создания группы, так и у молодежи все было бы в порядке с нервами и ориентацией. Сам виноват - чего на зеркало пеняешь?». Я с тоской оглядел гримерку ДК в очередном подмосковном городе N. Бурые подтеки на потолке, сигаретная копоть у окна и дальше… десяток фанатов, притаившихся за дверью в ожидании нас, в ожидании меня. Они будут ждать до победного, если нужно два часа, если нужно четыре. Я быстро переодеваюсь и выхожу к ним. Я охотно фотографируюсь, хотя выгляжу не лучшим образом и раздаю автографы, общаюсь. Мне наплевать о чем. Главное, чтобы не было давящей тишины, чтобы не было пустоты, в которую я только что окунулся. Девочки счастливы, я чувствую это, ребята тоже, широко улыбаются. У них хорошая энергетика, несмотря на поздний час, глухомань и мороз. Я советую им скорее идти домой, ведь скоро станет еще холоднее. Я направляюсь к машине, как ни странно сегодня ждут меня. Но вдруг еще один парень, тот, что стоял за спинами основной массы фанатов, замотанный в шарф, скрытый капюшоном, в черной куртке и высоких ботах на тракторной подошве. Протягивает мне альбом «Смутное время» ничего не говорит, наверное, стесняется. Я ставлю закорючку и чувствую знакомый запах одеколона. «Серёжа…». Мой «фанат» беззлобно смеется из-под шарфа и тянет меня за руку в другую сторону. Ребята начинают волноваться, и вот уже техник Миша спешит выручать меня из лап злоумышленника. Я делаю знак, что все в порядке, это свои и ныряю в теплое нутро Сережкиной машины. Он сигналит нашим, мол, можно уезжать, и микроавтобус медленно, словно нехотя сдвигается с места, отчаливая в направлении Москвы. - Что ты здесь делаешь? - обрадовано восклицаю я. - Проезжал мимо… - А серьезно? - Не знаю, - пожимает плечами, - соскучился. - На тебя дома ругаться не будут? - Сегодня нет… - быстрый поцелуй в щеку. И можно не думать. Не терзаться догадками, просто возвращаться домой, после длинных гастролей, после изматывающего графика. Просто быть вместе с ним. Чувствовать его тепло и поддержку.
Io: Лучше сейчас. канон В Валеркином голосе появляется хрипотца. Не то пытается подражать западным коллегам, не то так выходит от переизбытка собственных чувств. Он часто подбегает ко мне, подмигивает, пытается вовлечь в процесс исполнения композиции. Подумаешь какая-то передача на малозначимом канале. Сколько их было? Сколько их будет? А мы выкладываемся точно перед нами Олимпийский… играем в живую, у нас и группы-то нет, играем практически для себя. Может у Лерки такой голос, потому что он немного простужен? А может… Когда он подражает моей гитаре я улыбаюсь, невольно косясь на него… кажется, что ничего лучше со мной не случалось. Такие выступления почти не приносят денег, мы шабашим на стороне, не всегда по специальности… но это совершенно волшебные минуты. Губы самопроизвольно растягиваются в улыбке. Кажется, что во всей вселенной есть только я и он… кажется еще один аккорд и у меня за спиной появятся крылья… а у Валерки они уже есть, только он, наверное, не знает об этом. За сценой я обнимаю его, бегло целуя, чтобы никто не успел рассмотреть чему это я так сильно рад, а он успевает шепнуть, что встретимся вечером. И да, я едва могу дождаться обещанной встречи. Супруга негодует по поводу того, что мы недавно расстались, о чем можно недоговорить в течение половины дня, но я нежно целую ее, говоря, что у нас у руках горит история. Она так не думает и смотрит скептически, но позволяет рисковать. Какой же я дурак, я не умею бережно относиться к тому, что у меня уже есть. Кажется, мне всегда нужно больше… или? Или мне просто нужен Валера… Он отбивается, шипит на меня, грозит пальцем, а я обнимаю вокалера и висну у него на шее. - Уронишь! – смеется он, но крепко стоит на ногах. И я буду весь вечер сидеть у его ног, мы будем строить планы, которым, я просто знаю, не суждено сбыться, но быть рядом с ним… наверное, сегодня это лучший из возможных планов. Поймать его руку и поцеловать пальцы, поймать недоуменный взгляд, а потом улыбку и его рука уже гладит меня по голове. - Признайся, Рыжий ты сейчас вообще меня не слушаешь и думаешь только об одном! - Да, о тебе… Смеется. И я смеюсь вместе с ним. - Что с тобой делать? - Поцеловать… Наиграно закатывает глаза, сползает на пол и нежно прикасается к моим губам своими. Люблю. Сердце, кажется, выпрыгнет из груди и так уже несколько недель. Я не хочу отпускать его, а он дразниться, не дается… - Я от тебя с ума сойду когда-нибудь, - шепчет он. - Если можно, то лучше сейчас…
Maine Coon: Продолжение. Начало здесь. Иногда мне кажется, что всё это происходит не с нами. Как будто я наблюдаю это всё со стороны. Или сплю и вижу сон. И обязательно вот-вот проснусь. Но почему-то не просыпаюсь. Эта странная двойная жизнь как-то не соотносится с реальностью. Какое-то фантастическое кино, бредовый, иногда почти кошмарный сон, в который окунаешься снова и снова, даже если кажется, что в этот раз проснулся уже навсегда... Когда мы оказались на базе, Холстинин был уже почти спокоен, а мы успели прийти в себя после перехода и даже подготовить мало-мальски сносный отчёт о выполненном задании, из-за которого, собственно, мы и совершили в этот раз первый переход. Володя выслушал нас, задал вопросы, делая какие-то пометки на листке и занося данные в компьютер, и, кажется, остался доволен нашим пока ещё сумбурным отчётом. Но в какой-то момент он снова не сдержался, сорвался, и на нас посыпались обвинения и упрёки в том, что мы безответственно относимся к общему делу. Кажется, его совершенно не волновал тот факт, что мы угодили в Водоворот Миров. Он считал, что в задержке виноваты исключительно мы, и особенно я. Ну конечно, как же иначе? Конкуренция, чтоб её. – Как вы относитесь к делу? Совершенно не думаете ни о нас, ни о деле, ни о секретности! Носятся чёрти где, а нам тут сидеть и волноваться – что случилось с этими двумя идиотами? А что было бы, если бы были запланированы концерты, а вас нет – что тогда? Отменять концерты, оправдываться – пропали известные музыканты? Чем вы думаете? Наши осторожные замечания о том, что мы, вообще-то, не виноваты и понятия не имеем, как так вышло – во внимание не принимались. – Володя, хватит, – Манякин, как всегда, вошёл незаметно. – Оставь, пожалуйста, командный тон. Мы не в «Арии», и у тебя нет никакого права так себя вести. Ребята задание выполнили, а в задержке они не виноваты, ты и сам это прекрасно знаешь. Спокойно-невозмутимый голос Саши привёл Холстинина в чувство. Он сразу замолк, потерял уверенность и словно стал меньше ростом. Кажется, он так и не смог привыкнуть, что главный тут не он, а именно Манякин. Признаться, я и сам такого не подумал бы, если б не знал, как так получилось, и уже не первый год все мы работали под его руководством. Хотя я всё равно продолжал удивляться этому факту. И как мы только согласились на это? До сих пор не могу понять. Случилось это не больше пяти лет назад, где-то через несколько месяцев после того, как в нашу группу пришёл Саша Манякин и вскоре после того, как мы насовсем ушли от Векштейна. Кто бы мог подумать, что этот тихий, всегда спокойный человек вдруг предложит нам такое? Дело было, кажется, на какой-то из репетиций, во время перекура. Мы разговаривали о какой-то ерунде, как вдруг Саша будничным тоном предложил нам подзаработать. На вопрос «Сколько?» он всё тем же тоном назвал такие цифры, что у нас у всех одновременно отвисла челюсть – «Арии» такое и не снилось. Конечно, мы стали его расспрашивать. Могли ли мы тогда подумать, что этот человек с невозмутимым видом держит под контролем сознание всех четверых? Нет, он не контролировал наши слова и действия, хотя, безусловно, мог это сделать. Он просто следил за тем, чтобы всё, что он нам сказал, нам не вздумалось обсуждать с кем-то посторонним. Он нам рассказал, что мир, в котором мы живём, не единственный, и что существует некая организация, которая занимается тем, что находит в других мирах всякое интересное и полезное, и приносит в наш. Что-то разрабатывает, где-то экспериментирует, тестирует, но цель всегда одна – сделать наш собственный мир удобнее, проще… Иногда вслед за работниками организации в наш мир пытается пролезть что-нибудь лишнее и тогда приходится вести чуть ли ни военные действия, только бы не допустить непоправимой ошибки, всё не испортить. Игра, движение по самому краю, опасности, приключения… и способности, о которых доводилось только читать в книгах и смотреть в фильмах. Это было похоже на сюжет фантастического романа, и мы ему не поверили. Конечно, не поверили, а кто бы поверил? Ну ладно, я поверил, потому что мне хотелось в это верить, ведь я всегда любил фантастику, но самую капельку, честное слово! Кто из нас тогда недоверчиво сказал ему «Докажи, если не врёшь»? Мне кажется, это был Холст. Сашка не хотел, я это видел, не хотел показывать то, на что способен. Но потом он пожал плечами и пропал, а потом появился за нашими спинами со своими барабанными палочками в руках. А на концах этих палочек горело по огненному шарику. Сейчас я сам с лёгкостью делаю такие же. А потом шарики пропали, он сказал нам, чтобы мы подумали, а сам направился за свою установку. Мы думали. Мы спорили, обсуждали. Между собой. Кажется, даже посоветовались с женами, а может – это было позже, я уже не помню. Через пару дней нам уже казалось, что всё произошедшее нам приснилось, потому что Манякин вёл себя так же, как всегда и никак не показывал, что между нами был какой-то особый разговор. Кто из нас первым принял решение? Кажется, Дуб. Да, точно. Кипелов тогда смотрел на него осуждающе, а Холстинин так, словно боялся уступить ему первенство. А Дуб всегда был авантюристом, да и я тоже, потому я, услышав его решение, сказал, что тоже хочу попробовать. По-моему Валере и Володе просто не оставалось ничего другого, кроме как поддержать нас. Мне кажется, что они боялись нас отпускать, боялись за нас, как тогда, когда мы вдвоём сбежали в Германию. Я не могу сказать, что это затея нам всем так уж нравилась, но Саше удалось нас заинтересовать. То ли суммой, то ли умениями, то ли ещё чем-то. Он снова поднял тему в тот же день. Я почти уверен, что он уже знал наше решение, и вопрос «Ну, вы что-нибудь решили?» был чистой формальностью. Мы согласились. Иногда мне кажется, что мы допустили огромную ошибку, приняв такое решение, но пути назад уже нет. Контракт подписан на пять лет. Пять – это вместе с полугодовым обучением, а потом, по окончании этих пяти лет мы сможем делать всё, что захотим – можем оставаться и работать дальше, а можем забыть всё это, как страшный сон. Хотя, мне кажется, что отказаться от этой работы мы уже не сможем. Отказаться от возможности самому испытывать то, о чём другие могут только читать в книгах и смотреть в фантастических фильмах? От возможности оказаться кем угодно, где угодно, уметь делать то, что обычные люди назовут чудом или колдовством? До окончания контракта остаётся несколько месяцев, а я не могу принять решение. Иногда мне кажется, что я ненавижу эту нашу работу, эту вторую жизнь, которую приходится скрывать практически ото всех. Но проведя вдали от неё хотя бы неделю, я понимаю, что уже не могу без этого – без приключений, вечного адреналина, без проживания ситуаций, которые раньше я и представить-то не все смог бы… Я задумался и не заметил, как оказался в своём отсеке, где можно было отдохнуть и привести себя в порядок. Обстановка базы была хоть и довольно навороченной, но казалась при этом довольно скромной. Пять личных отсеков, комната для совещаний, компьютерный центр и лаборатория. Я, как был, упал на стоящую у стены кровать и остался лежать. Шевелиться не хотелось, да и очередная перепалка с Холстом отняла все силы, которых и так было не очень много после перехода. Спустя некоторое время в дверь осторожно поскреблись. Судя по всему, Валерка. Я шевельнул пальцами, отпирая замок, но не двинулся с места, и не сказал ни слова. Это кажется странным – но свою дверь каждый из нас может открыть без усиливающей электроники, а чтобы справиться с чужой – обязательно нужны напульсники. Наверное, всё дело в том, что двери тоже настраивали на нас, как и всё в личных отсеках. Я не ошибся. В отсек действительно вошёл Кипелов и аккуратно закрыл за собой дверь, не забыв запереть замок. – Ты чего какой… Серёж? – он обеспокоенно присел на край кровати. – Да ну, достало всё, устал, – пробубнил я и повернулся на спину, чтобы видеть его лицо. – Тебе просто надо отдохнуть, – он улыбнулся и потрепал меня по волосам. – Прими душ, переоденься… Сам-то он уже успел переодеться в джинсы и футболку, да и помыться, похоже, тоже. Однако я возмутился. – Не хочу. Почему мы не можем ходить здесь в том же, в чём отправляемся в другие миры? Почему на свою зарплату я могу позволить себе купить украшений, цепей и колец из чистого серебра или золота, но не могу их носить здесь? – Ты же знаешь, что это опасно. Мы же в России. Тут и из-за обручального золотого кольца убить могут, а ты хочешь обвешаться, как новогодняя ёлка. – Убить… это так странно – знать, что в других мирах ты почти супермен, а на своей родной планете бояться уличных хулиганов, потому что не можешь дать им должного отпора… – Нам нельзя раскрывать себя, ты же знаешь правила, у нас же секретность… к тому же у тебя есть прекрасная машина, например… – Да всё я знаю, Валер, конечно… просто иногда это кажется очень... обидным, что ли, несправедливым. – Через несколько месяцев заканчивается контракт… у тебя есть выбор. Ты можешь вернуться в обычную жизнь и не разрываться больше на две части, – его голос дрогнул, когда он произносил эти слова. Скорее всего, мысль об окончании контракта мучит его не меньше, чем меня. – Да ну тебя! Ты издеваешься, что ли? Всё равно не будет прежней жизни уже никогда – то, что вживили в наши головы – уже не вытащишь, да и прикурить от собственного пальца я смогу всегда. И я не идиот, чтобы отказываться от возможностей! Знать, что можешь многое и отказаться от этого, влачить обычную жизнь, где всё разнообразие – однотипные концертные залы, почти все из которых я видел? Ну уж нет! Кипелов наклонился к моему лицу и улыбнулся. – То есть, ты хочешь сказать, что уже принял решение и хочешь остаться, работать дальше? – Нет… то есть да. То есть… я не знаю! Я думал об этом, много думал, но окончательное решение принять не могу. А ты? До этого мы никогда не разговаривали об этом, и мне было действительно интересно, что думает по этому поводу Валерка. – Я тоже не знаю, я ещё не решил, но я не уверен, что смогу отказаться от всего того, что имею сейчас… В том числе и от возможности часто быть рядом с тобой. Последние слова он произнёс совсем шепотом, и коснулся моих губ своими. Я смутился. На самом деле мы почти никогда не говорили о наших отношениях, а все разговоры обычно сводились к его ехидным замечаниям, и моим вялым отмазкам. Он взял мои руки, и стал целовать пальцы, аккуратно снимая с них все мои украшения. Хочется верить, что когда-нибудь всё же наступит момент, когда я смогу носить всё это в обычном мире, ничего не опасаясь. Внезапно у меня в голове возник вопрос, который я тут же озвучил: – Валер, а когда ты теряешь память, работая в паре с Холстом, как он будит твоё сознание? Про Сашку я спрашивать не мог, это было не принято – спрашивать, как работает начальство, да и Холст меня как-то больше беспокоил. Валера оторвался от моих пальцев и вопросительно глянул на меня. – А ты что, ревнуешь, что ли? Снова этот ехидный тон, который на несколько секунд лишил меня дара речи. Ну вот что ему сказать? – Может, и ревную. Но вообще, мне действительно интересно, – ответил я. И мне на самом деле было интересно, потому что Холст был единственным из нас, кто никогда не терял при переходе сознание. Я не знаю, как у него это получается, но это действительно было так. И, кажется, он не понимал, как вообще можно потерять сознание и считал, что это просто наши выходки, от несерьёзного отношения к делу. Валерка усмехнулся. Кажется, он всё-таки предпочёл поверить в то, что я ревную, и это ему понравилось. – Не ревнуй. Так, как ты, он всё равно не сможет, я же не помню его так, как тебя. Он как-то попытался, но у него даже соблазнить меня не получилось. Чаще всего ему хватает простого разговора. Он, знаешь ли, убеждать получше тебя умеет. – Ну да, я знаю, что проще ему поверить и согласиться со всем, что он говорить, но только не спорить, – я улыбнулся, напряжение отпустило. Кипелов закончил освобождать мои руки от украшений и строго посмотрел на меня. – Марш в душ, а потом отдыхать. Нужно быстро привести себя в форму и дать подробный отчёт о всём нашем приключении. А ещё не забывай, сколько нас не было – Холст на репетициях нас загоняет. Я устало шевельнул головой, выражая согласие. Валера улыбнулся и вышел за дверь. Хочешь, не хочешь, а действительно надо привести себя в порядок – я оторвал себя от кровати и направился в душ. Мысли мои, однако всё равно витали где-то не здесь. Разговор напомнил мне о том, что так или иначе, но контракт заканчивается через несколько месяцев, и надо думать о том, что же делать дальше. Стоя под тугими струями воды, я невольно стал вспоминать. Обучение давалось нам легко. Всем в разной степени, но всё равно легко. Холст никогда не терял самообладания и первым научился переходу, и он никогда, вообще никогда, с самого первого раза, не терял сознания. С этим – чаще всего доставалось Валерке, как будто у него вообще не стоял внутренний блок на резкую смену обстановки. Зато он прекрасно, и почти не задумываясь, освоил общение без слов, тонкую настройку на сознание партнёра. Быстрее и непринуждённее всего у него получалось настроиться на меня, тогда даже мне совсем не приходилось напрягаться. Наверное, это сыграло роль, когда Саша определял, кто с кем в паре чаще всего будет работать. Мне достался Кипелов, и я был рад этому. Мне самому легко давалось управление неодушевлёнными вещами – стихии огня и воды, электричество, любые механизмы. Дуб легко ориентировался в сетке миров и почти всегда чётко знал, куда именно произошёл переход и как выбраться обратно без особых напрягов. Наверное, именно поэтому они с Холстом, работая в паре, всегда возвращались быстро. Я тоже видел сетку, но обычно это было только в момент перехода, и длилось две-три секунды, за которые почти никогда не успеваешь ничего понять и сориентироваться. Чаще всего я отправлялся на задание вместе с Валеркой, а Володя с Виталиком, но вообще пары из нас четверых могли формироваться как угодно, за исключением того, что Сашка никогда не отправлял вместе Виталика и Валеру. Зато они удостаивались чести иногда работать в паре с ним, что в принципе случалось крайне редко. Чаще всего же Манякин просто сидел в штабе и следил за нами, координируя наши действия. Или пропадал один, работая, видимо, c теми, кто был ближе к нему по уровню подготовки. Мы, как ни старались, всё же не дотягивали – мы всё же работали намного меньший срок, чем он. Когда мы все освоили элементарное управление собственной и окружающей энергией, начались переходы. Мы редко видели Манякина, нас учили серьёзные, немногословные люди. Они говорили мало, всегда по делу и чётко отвечали на любые вопросы, всегда так, что их слова понимались однозначно, и не могло быть никаких иных трактовок. На то, чтобы обучить нас переходам понадобилось больше двух месяцев, и, по-моему, это было самое сложное во всём процессе обучения. И самое страшное. Особенно когда пришлось впервые выполнять это самостоятельно – кидаться в тёмную неизвестность, отчаянно надеясь, что придёшь в себя на знакомой планете, где уже был с наставником, а не где-то в неизвестном месте, где ни одного намёка на то, где ты находишься, и какая-нибудь опасность в двух шагах. Ближе к концу обучения, когда мы уже знали и умели всё необходимое для работы, нам всем пришлось пройти через процедуру, в ходе которой в наши головы вживили те самые пластинки. Я не знаю, как это ещё назвать. Мы их видели перед процедурой. Маленькие такие, непонятного серого цвета, тонкие и гибкие – они не были похожи на что-то механическое или ещё что-то в этом духе. Мне даже показалось в какой-то момент, что они почти живые. А может, так оно и было, но я предпочитаю не думать об этом. Как именно эти творения не совсем человеческой мысли оказались в наших головах – я не знаю. Вскрывали ли нам череп, или просто с помощью каких-то умений переместили пластинки внутрь наших голов – неизвестно, но после наркоза мы проснулись уже с ними в голове. Нам обещали, что ни один аппарат на Земле, кроме тех, которыми владеет наша организация, не обнаружит никаких посторонних элементов в наших головах – пластинки буквально вживлялись в мозг и становились фактически его частью. Правда, процесс адаптации её в организме был довольно длительным – и мы все неделю валялись с сильными головными болями. Лучше всего пластинка прижилась у Валерки, и он, наверное, единственный, кто не ощущал её совсем, зато в полной мере пользовался всеми возможностями, которые она давала, и мог ими управлять. Я же, даже сейчас, сконцентрировавшись, мог чётко ощутить её внутри своей головы и совершенно не мог контролировать её работу – она просто меняла мой организм, схемы восприятия и передачи информации, но я не осознавал этого. После душа я снова дополз до кровати и заснул, едва моя голова коснулась подушки. Я знал, что мне дадут выспаться, и никто не будет меня будить раньше времени, если только не случится что-то из ряда вон выходящее. В конце-то концов, надо дать организму отдохнуть после всех скачков по мирам – такие путешествия на самом деле отнимают очень много сил и энергии, просто мы все можем долго держать себя в руках, не позволяя себе расслабляться, а это очень выматывает и истощает организм. Правда, мне и во сне не было покоя – мне снова снились блуждания по мирам, и я долго-долго искал Валерку, с которым нас опять разбросало, но только не в пределах одного мира, а в момент перехода, по разным мирам. Я знал, что он снова где-то застрял и потерял память, и носился между мирами, делая один переход за другим, попадая в знакомые и не очень миры, и пытаясь отыскать его… Было ещё одно существенное отличие от реальности – во сне я чётко видел сетку миров, и знал, куда именно я кидаюсь, куда меня несёт, и мог отметить миры, где я уже был… Я старательно пытался запомнить сетку, удержать её в голове – ведь она не меняется, а обычно я не могу увидеть её больше, чем на пару секунд. А запомнив сетку, я смогу вызвать её в голове и мои перемещения между мирами станут проще... Проспал я, кажется, больше суток. А проснувшись, наконец, позвонил Лене. В соответствии с инструкцией, я мог это сделать, только когда прошел и без того короткий срок карантина. Двадцать четыре часа с момента нашего пробуждения на родной планете уже минуло, так что я имел полное право сообщить жене, что вернулся. Ей приходилось мириться с моей странной работой и выкручиваться, придумывая для родных и знакомых причины моих долгих отлучек. Зато когда я возвращался домой, она не отступала от меня практически ни на шаг, используя любую возможность быть со мной рядом. К счастью, такие долгие отлучки, как в этот раз, случались довольно редко и были скорее исключением из правила. Лена обрадовалась, услышав мой голос, и сказала, что очень ждёт моего возвращения домой, да и собаки тоже начали тосковать без своего хозяина. Мне и самому не терпелось оказаться в родных стенах, однако у меня ещё были дела здесь. Приведя себя в порядок, я вызвал по внутренней связи Валерку. Тот не спал уже несколько часов, что, в общем, логично, ведь в нашем затянувшемся путешествии ему реже, чем мне, приходилось отказываться от сна. У нас было ещё немного времени, чтобы подготовить полноценный отчет, и мы собрались у компьютера, занося все необходимые данные. Хорошо уж то, что этот отчёт нам не придётся рассказывать устно – всё достаточно автоматизировано, так что от нас требовалось в основном максимально точно отвечать на опросы компьютера, заполняя ячейки необходимой информацией. Более того, отвечать на вопросы нужно было каждому из нас по отдельности, а потом ещё вместе, чтобы картина получилась максимально полной. Работа нудная и монотонная, но делать её нужно. Через три часа беспрерывного смотрения в экран и стука по клавишам, я оторвался, сказав: – Всё, больше не могу. Устал. У меня в голове всё спуталось и сейчас от моих показаний пользы никакой. Валерка не стал спорить – для него вся эта возня с компьютером была ещё сложнее, чем для меня, и он справлялся с ней только благодаря моей помощи. Но отдохнуть от мозговой деятельности у нас не вышло – едва мы удобно устроились на диване и собрались расслабиться, как замигала лампочка вызова. Я с неудовольствием послал импульс, включая связь. Из динамика раздался голос Дубинина: – Ребята, давайте в главный зал. Будем разбираться с вашим заданием. Хочешь – не хочешь, а идти придётся. Сожалея о неудавшемся отдыхе, мы двинулись туда, куда нас так настойчиво звали.
Maine Coon: В компьютерном центре собрались все – даже Саша, что было несколько удивительно. Не успели мы устроиться за столом, как на нас обрушились вопросы: – Судя по вашему отчёту, вы выполнили задание сразу, как совершили переход? – начал Холстинин. – Ну, почти. Нам же нужно было время, чтобы добраться от точки перехода до подходящего места, – невозмутимо ответил Кипелов. – Вы установили передатчик и сразу его включили? – продолжил Дубинин. – На полную настройку нам потребовалось примерно минут сорок, – сказал я. – После этого он отразил, что передаёт ровный и устойчивый сигнал, и я позволил передатчику загерметизироваться. Потом, когда он скрылся в толще скалы, проверил на переносном индикаторе – сигнал шёл. – А что, передатчик разве не работает? – обеспокоено спросил Валера. Он, как всегда, рассмотрел самую суть того, к чему клонили наши коллеги, когда я только начал догадываться. – Работает, – буркнул Холст. – Только как-то криво. – То есть? – не понял я. Собравшегося разразиться гневной тирадой Холстинина жестом остановил Манякин. Сам он чаще всего ничего не говорил, а, по сути, только улаживал периодически возникающие конфликты своим присутствием как на собраниях, так и на репетициях. – Виталь, расскажи, – сказал он. – Первый сигнал от вашего передатчика появился спустя шестнадцать часов после вашего ухода с базы. В принципе, сначала всё было нормально. Сигнал ловился хорошо, и в течение пары суток показания времени Земли и Биора синхронно росли. А потом начался полный кавардак. Датчики времени резко перестали совпадать. То есть, было ощущение, что случилась неожиданная рассинхронизация и теперь показания скачут как попало. Приходящее с сигналом время Биора было каждый раз разное! То оно укладывается в набросанную нами по первым показаниям схему, то внезапно убегает вперёд на несколько суток, причём на разное число суток! То возвращается обратно к нормальному ходу… И эта разница в скачках то уменьшается, то увеличивается, и данные, которые мы получаем с Биора теряют какой-либо смысл, потому что системы не прослеживается. Такое ощущение, что некоторые события там происходят раньше, чем здесь настаёт тот же момент, а некоторые – позже. Будто в какой-то момент время резко начинает идти в обратную сторону, что ли… А потом, спустя какое-то время, внезапно снова всё становится нормально, и несколько суток сигнал идёт без сбоев, а ровно, увеличивается равномерно, без скачков. Только разница во времени Земли и Биора после каждой такой рассинххронизации разная… – Вот мы и думаем, – всё-таки влез Холст. – Как можно было так криво настроить столь совершенный передатчик, чтобы он выдавал такие адские глюки, которые только мешают работе? – Володя!! – разом выкрикнули Маня и Дуб. – Что? – вызывающе ответил тот. – Держи себя в руках, – продолжил Манякин. – Пока у нас нет доказательств, что это ошибка Кипелова и Маврина, ты не имеешь права обвинять их в чём-либо. Холст эмоционально изобразил фразу «Тьфу на вас» и отвернулся, а Кипелов вдруг ехидно показал ему язык. Вова не увидел, а потому не отреагировал. Впрочем, Валере он и не такие выходки готов был простить, это же не я, в конце-то концов. – Итак, Сергей, Валера… у вас есть идеи относительно того, почему установленный вами передатчик даёт столь странные сигналы и рассинхронизацию времени? – скучным голосом спросил нас Манякин. – Пока нет, мы же не гении математической мысли, чтобы с ходу решать любые возникающие на нашем пути проблемы и задачи! – отрапортовал я. – Но мы получили описание проблемы, отсмотрим показания машин за время нашего отсутствия и попробуем найти хоть какое-то предположение. – Хорошо, работайте. Может быть, вам требуется ещё один переход передатчику? Чтобы можно было посмотреть, работает он правильно или нет. Могу послать вас двоих, могу любого из вас в двойке с кем-то ещё… – Мы подумаем. Ладно, Саш? – Давайте. Нам нужно решить этот вопрос, а то начальство ждёт, а мы и так на два месяца затягиваем отчёт. Переход, если что, я разрешаю. – Ну что, Сергёга, идём в ещё один заход? – улыбаясь, спросил Кипелов, когда мы вышли из главного зала. Конечно, ему легко говорить, это же не он недосыпал и по возвращении с компьютером возился. – Угу, чтобы тебя опять выключило, а мне тебя будить, – буркнул я в ответ. – Знаю я, как ты любишь развлекаться. – Неужели тебе не нравится меня будить? – всё ещё улыбаясь, подмигнул мне Валера. – Будить… – повторил я. – Будить нравится. А вот искать тебя – нет. Тебя же вечно забросит куда подальше. – Да ладно тебе, Серёж… У Валерки явно было хорошее настроение, несмотря на ту проблему, которую нам предстояло решать. Он подошел ко мне и поцеловал, и мое желание дуться на него пропало почти мгновенно. Мы вернулись к работе – Лерка продолжил возиться с отчётом, регулярно спрашивая меня в непонятных местах, а я решил пока заняться вопросом с нашим передатчиком. Мне казалось, что решение где-то совсем на поверхности, просто мы никак не можем его уловить. – Не сходится, и всё тут! – заключил я после часа ковыряний в цифрах и графиках. Я переставлял цифры так и эдак, но всё равно выходила какая-то ерунда. Валера не отреагировал на мою реплику, пытаясь выполнить свою часть отчёта и добросовестно отвечая на вопросы компьютера. – Лер… – позвал я. – Наверное, без визита к передатчику обойтись всё-таки не удастся. – Надо так надо, – пожал плечами он. – Идём вдвоём? Или… – Прости, Валер, но, наверное, «или». С тобой вдвоём у нас слишком высокие шансы снова задержаться, а сроки поджимают. – И кто тогда пойдёт? – Думаю, что лучший вариант – я и Дуб. Как считаешь? Благодаря Дубу мы вернёмся быстро. Да и разбирается в хитросплетениях миров он лучше всех нас. – Дуб так Дуб, – согласно кивнул Валера. – Когда отправитесь? – Как и нужно, как можно быстрее. В идеале – прямо сейчас. – Тогда иди, ищи Виталика. Я послушался и отправился искать Дубинина, а найдя, обрисовал ему ситуацию. – Виталь, нам придётся-таки сделать ещё один визит на Биор, к передатчику. – И? – Я думаю, что будет лучше, если это сделаем мы с тобой вдвоём. – Почему? – Быстрее вернёмся. – Ладно, – тут же согласился Дуб. – Когда идём? – Сейчас. Пятнадцать минут на подготовку, и вперёд. – Согласен. Дуб развернулся и стремительно ушёл в сторону своего отсека – переодеваться и собирать необходимые для перехода вещи. Спустя секунду я последовал его примеру. Я быстро переоделся в одежду на шнуровке, повесил на шею кристалл и проверил содержимое своего рюкзака. Всё было на месте. Дуб в такой же одежде напоминал то ли богатыря из русских сказок, то ли недоделанного скандинавского викинга. Не знаю почему, но мой мозг рождал именно такие ассоциации. Кипелов пришёл нас проводить, Холст недовольно хмыкнул, но ничего не сказал, что было хорошо, потому что Манякина на базе уже не было. Мы зашли в полукруглую нишу для переходов, и за нами опустилась стеклянная стена. «Возвращайтесь скорее» – прочитал я по Валеркиным губам и кивнул в ответ. Мы и не собирались задерживаться. Дуб протянул мне руку, я взял и встал поближе. С ним я тоже предпочитаю быть ведомым. В другой руке Виталика горел знакомый огонёк, кажется, у него он получался чуть темнее, чем у Кипелова. Впрочем, неважно. – Готов? – спросил он. – Да. – Погнали! И в следующую секунду нас накрыла цветная вспышка, смазывая реальность. Самым настоящим оставалось ощущение мозолистой Виталькиной ладони в моей руке. Огоньки стали тускнеть и рассыпались по темноте, занимая свои места в пространственно-временной сетке. Я смотрел во все глаза и боялся моргнуть – до сих пор мне ни разу не удавалось увидеть сетку так подобно и так долго. Обычно это длилось пару секунд, а сейчас я ловил момент, запоминая. Я уже знал, что нас несёт к светло-жёлтой точке слева – миру, который в нашей классификации шёл под кодом B-OR. Организация, в которой мы работали, была международной, потому названия чаще всего писались по-английски. Я по-прежнему чётко ощущал руку Дуба, хотя это, безусловно, странное ощущение, учитывая то, что себя я как раз толком не ощущал. То есть я не мог как-то определить, что вон там у меня рука, а там нога, да и увидеть я себя не мог – взгляд в сторону от сетки грозил риском провалиться в темноту. Я просто был где-то в этой межпространственной пустоте. И понимал, что Дуб где-то рядом и держит меня за руку. Точки задвигались, надвигаясь на нас с ужасающей быстротой, и я всё-таки закрыл глаза, упав в спасительную тьму. Когда я очнулся, Дуб сидел рядом, а мы находились в помещении. Виталик поднёс палец к губам, и я согласно кивнул. Он указал мне на рюкзак, я снова кивнул и бесшумно принялся за дело. Мы находились на территории одной из баз, разбросанных по планете, и вовсе не желательно, чтобы нам обнаружило местное население. Я закрепил на запястьях напульсники, надел все необходимые «амулеты» и принялся натягивать легкий защитный скафандр – неочищенный воздух Биора был губителен для человеческой кожи, да и кислород на улице терялся за примесями – большим количеством различных газов. Внутри баз воздух был иной – технология фильтрации воздуха была у местных на высоте, и мы могли спокойно дышать им несколько часов без какого-либо вреда организму. Последнее, что я надел – лёгкий шлем, больше похожий на капюшон с маской. В наших серебристых костюмах передвижение по базе сразу стало проще – почти всё население этого мира просто не видит цвета этого спектра. Оставалось только быть внимательными, чтобы не попасть им под ноги. Да, именно под ноги, потому что местные жители ростом метров эдак по четыре-пять, и мы не доставали им даже до пояса. – Веди, Серег, – раздался в моей голове голос Виталика. Я снова кивнул. Разговаривать вслух, пока поблизости могли оказаться местные жители, было тоже небезопасно – со слухом у них было намного лучше, чем со зрением, и любые связные звуки, любую речь они улавливали практически мгновенно. И реакция могла быть любой, причём самая распространённая – агрессия. А мы даже с усиливающими напульсниками не могли противостоять этим грудам мускулов с наростами-шипами, которые представляли собой обитатели данного мира. Нет, с одним, мы бы, конечно, справились, но где гарантия, что отреагирует всего один? Лучше было не рисковать. Мы проходили помещения неправильной формы, приближаясь к выходу. Поселение представляло собой кольцо из жилых и технических зданий, соединённых между собой. Коридоры, соединяющие эти помещения, были широкими, с высокими узкими окнами, больше похожими на щели – в них можно было увидеть кусочки местного пейзажа. Во внутренней части поселения находился небольшой по местным меркам космодром. Огромные тёмные корабли часто приземлялись и стартовали – было такое ощущение, что работает непонятный нам конвейер. Несколько местных жителей находились поблизости – то ли следили, то ли охраняли. С внешней стороны кольца поселения открывался пустынный пейзаж этого мира. Серо-коричневый цвет, нагромождения скал и бесформенных камней, и полное отсутствие какой-либо растительности. Мы прибыли в конце ночи и сейчас рассветный сумрак наползал на планету своим желтоватым светом. Мы выбрались наружу через одно из технических помещений. Скафандры фильтровали воздух, выделяя из атмосферы то немногое, что было пригодно для дыхания человека. Здесь, за пределами поселения, уже можно было не бояться наткнуться на местных жителей. Животных, в сущности, тоже можно было не опасаться – главной опасностью являлась сама планета. Казавшийся на первый взгляд неподвижный и каменистый пейзаж таил в себе опасности, самой распространённой из которых было то, что на Земле привыкли называть зыбучими песками. Только, пожалуй, с тем отличием, что на пески это было совсем не похоже… угу, пока на них не наступишь. Радовало только то, что пески эти никуда не двигались, и их расположение прочно засело в моей голове. Из-за них продвижение к нужной нам скале было несколько затруднено, потому что идти приходилось, петляя и делая огромные крюки. Зато такой путь был безопасен. И время для такой прогулки мы выбрали удачное – солнце только начинало выползать из-за горизонта, а значит, ночное зверьё уже попряталось, а дневное ещё не явилось. У нас было примерно два земных часа, пока солнце поднимется на достаточную высоту, и я очень старался успеть. Приметная красно-серая скала стояла чуть в стороне от основного массива. Если мне не изменяет память, на скалах гнездилось что-то летучее, но вполне безобидное для нас. Кажется эти существа, как и разумное население планеты, плохо видели объекты серо-серебристого цвета. Дуб двигался за мной молча, не спрашивая, зачем мы делаем такие крюки. Это была одна из причин, почему я выбрал в партнёры Виталика. Холст бы обязательно язвил. Он, безусловно, разбирается во многом, и зачастую лучше меня, но у нас слишком разные методы, и мне просто тяжело с ним работать. Добраться удалось без приключений. Впрочем, мир B-OR был довольно безопасен, как любой более-менее исследованный мир. Сейчас было важно установить синхронизацию времени между этим миром и нашим родным, чтобы впоследствии наладить постоянную и бесперебойную связь, а потом и поставку какого-то минерала. Что, впрочем, уже было не наше дело. Наконец, мы достигли нужно места. Я достал переносной индикатор – сигнал шёл ровно и без сбоев, и, судя по показаниям, точно так же было всё то время, что мы находились в этом мире. С другой стороны, могло оказаться, что мы попали как раз в период установившейся синхронизации… Я дотронулся до скалы в нужных местах, словно отбивая невидимый код доступа, и часть её пришла в движение. Через полминуты к нам выдвинулся разгерметизированный передатчик. Дуб двинулся вперёд, и я не стал возражать – в подобных приборах он разбирался куда лучше меня. Через пару минут он озадаченно произнёс: – Знаешь, все данные показывают, что никаких искажений и сбоев нет, сигнал идёт постоянно и равномерно. – Ничего не понимаю. Скачков сигнала нет, передатчик работает исправно, и Холст наезжал на нас просто так? – Ты же знаешь, что он просто цепляется к тебе по поводу и без. Не обращай внимания. Маня-то вас ни в чём не обвинял. – Угу… делать-то что будем? – Снимем показания с передатчика, сравним с теми, что у нас. В конце концов, тут есть ещё одна линия данных, которой у нас до сих пор не было. – Какая? – Измерение местного времени в земных часах. Передатчик шлёт только местное время, а то, как оно меняется в наших единицах измерения, он пишет только себе, для точности расчётов, не передавая на Землю лишние объёмы информации. Снятие нужных показаний и проверка работы всех систем передатчика заняли минут десять. Дуб отошёл в сторону, кивнул мне, и я спрятал передатчик внутри скалы. Если бы я не знал, что он тут находится, в жизни бы не догадался, поставь меня даже вплотную к этой скале и заставь рассматривать. Что-что, а прятать технику наши конструкторы научились хорошо. Можно было возвращаться. Теоретически, можно было осуществить переход прямо отсюда, но так разрешалось поступать только в экстренных случаях, когда существовала угроза нашей жизни. Во всех остальных случаях лучше было не рисковать оборудованием и добраться до места, где его можно будет надёжно спрятать в рюкзаках. В любом случае, у нас было ещё около часа, чтобы спокойно добраться до базы местных жителей. Собственно, до неё мы добрались снова без приключений. А вот внутри ситуация успела измениться – такого количества местных в помещениях я не видел ещё ни разу, и перемещаться было очень сложно. Мы двигались осторожно и в основном старались прижиматься к стенам, чтобы избежать столкновений. А обогнуть скопление народа по улице у нас уже не было возможности – снаружи поселения появились опасные дикие звери, а внутри всегда были домашние, которые для нас не менее опасны, чем дикие. Нам с Виталиком постоянно приходилось общаться между собой, уточнять, что делать, переговариваясь мыслями. Вот он, минус того, что со мной не Валера – несогласованность действий. С Кипеловым у меня почти постоянный мысленный контакт, нам не требуется напрягаться, чтобы общаться, да и общаться часто не требуется – мы просто чувствуем, кто и что должен делать. С Дубом было сложнее, и я не всегда успевал предупредить его об опасности или подсказать, куда идти. Когда мы уже почти добрались до нужного нам места, Виталик, перебегая к противоположной стене, сорвался с места чуть раньше нужного, и несколько растерялся, когда у него на пути возник неторопливо шествующий местный житель. Не знаю, что меня толкнуло, но я не стал пытаться сообщить ему, что делать, а сам рванулся вперёд, отталкивая его к стене и пытаясь увернуться сам от огромных ног. У меня получилось… почти. Когда я уже думал, что опасность позади, меня задело самым кончиком шипа, расположенного на ногах этих существ. Он тут же замер, прислушиваясь. Я попытался дернуться в сторону, но это было моей ошибкой, потому что он услышал моё движение и попытался ударить ногой по месту, где я находился. Мне удалось увернуться в последнюю секунду, но шипы всё же достали меня, разорвав скафандр и кожу на левом плече. Сжав зубы и стараясь не произносить ни звука, я откатился в сторону Виталика и прижался к стене. Серебристая ткань защитного костюма начала окрашиваться моей кровью, и риск, что нас заметят, стал велик. Ждать, пока осматривающийся и прислушивающийся местный житель нас снова заметит, было нельзя. Виталик молча схватил меня за руку и потащил. Хорошо, что было уже совсем недалеко – мы успели проскользнуть в нужное нам помещение до того, как наш противник понял, в какую сторону мы делись. Я тяжело дышал и пытался остановить кровь импульсами. Виталик стянул скафандр и стал помогать сделать то же самое мне. Кровь стала идти слабее, но не остановилась. Дуб упаковал всё в рюкзаки, стянул с нас напульсники и убрал туда же. – Оставь, – сказал он шепотом. – Возвращаемся. Я только кивнул и взял его за руку, морщась от боли. Секунда, и в его ладони загорелся тёмный огонёк. Ещё пара секунд, и Дуб вопросительно посмотрел на меня, проверяя, готов ли я к переходу. Я снова кивнул, сильнее вцепляясь в его руку – не хотелось бы сейчас быть заброшенным куда-то не туда, а значит нужно полностью передать инициативу на перемещения Дубинину. Цветная вспышка, россыпь огоньков на сетке, и я всецело доверился Виталику, расслабляясь и позволяя межпространственной тьме вырубить моё сознание. Очнулся я уже на базе. Полагаю, мы сюда и вернулись – Виталий обладал удивительной точностью в вопросах перемещений. Я валялся в своём отсеке, плечо было перетянуто тугой повязкой. Судя по всему, меня уже успели привести в порядок. Боль, конечно, осталась, но стала тупой и не сильно мешала. Рядом сидел Валера. – Долго мы? – спросил я его, осторожно двигая повреждённой рукой. – Двадцать минут. Ты в отключке был дольше. – Что?! – я тут же сел на кровати, вопросительно уставившись на Кипелова. – Какие ещё двадцать минут? Мы провели там больше трёх часов! – И, тем не менее, вас не было двадцать минут. Я же попросил возвращаться быстрее, – Валера хихикнул и продолжил серьёзно. – Вы попали как раз в период, когда приборы выдавали всякую ерунду, а почти сразу после вашего возвращения всё закончилось, и снова наступил период стабильности – Ну, блин… – я снова откинулся на спину, ничего не понимая. – Мы проверили передатчик, он абсолютно исправен, и всё это время сигнал передавал без сбоев. – Я знаю. Виталя уже отчитался. Они с Холстом сейчас возятся с расчётами, а меня отправили следить за твоим состоянием, как самого бесполезного в математических вычислениях. Как твоя рука? – Нормально, кажется. Меня просто царапнули, хоть и глубоко. Но вроде ничего не задели. – Я подумал и добавил – Хм… но ведь когда мы с тобой устанавливали передатчик, сигналы начали приходить спустя шестнадцать часов, хотя едва ли мы тогда были на Биоре больше пяти часов. – Угу, ребята тоже обратили внимание на это несоответствие. А ещё, мне кажется, что у Манякина есть мысли, в чём тут дело, но он хочет, чтобы мы догадались сами. Я встал, оделся в нормальную одежду и отправился в компьютерный центр. Снова ждать сутки карантина… в любом случае надо заниматься делом. Валерка двинулся за мной. Когда я спросил Холстинина и Дубинина, каковы результаты работы, Холст, на удивление, даже не огрызнулся, а только чётко дал мне обрисовку ситуации. На экране столбиками бежали цифры – показания передатчика и строились различные графики. – Такое ощущение, что где-то происходит скачок времени… – озадаченно сказал Дуб, глядя в экран. – А, может быть, не скачок? – раздался от двери голос Манякина. – А, например, поворот?.. Он улыбнулся и подмигнул нам, уставившимся на него тремя парами глаз, не понимая, к чему он клонит. Первым сообразил Холст. Точнее, он просто сообразил, и пока мы ничего не понимали, уже стремительно развернулся к экрану и стал перестраивать графики. Я не очень понимал, что именно он делал, потому не мешал, да и Виталик не вмешивался в работу Вовы – скорее всего, тоже соображал не так быстро. Через несколько минут Холст откинулся в кресле и развернулся к нам с самым довольным выражением лица – ведь именно он сообразил, что надо делать. – Готово. И спасибо за наводку, Саш. Без тебя бы я, наверное, ещё долго думал. Манякин только отмахнулся и, улыбнувшись, сказал: – Рассказывай. Холст вывел графики на большой экран. Основной из них был странный, но довольно простой – спираль, обвивающая прямую линию. А каждый виток спирали был наклонен под заметным углом, причём в сторону, обратную увеличению данных. – В какой-то степени всё оказалось гораздо проще, чем мы думали, – начал он. – Никаких скачков времени действительно нет. А время Биора движется относительно нашего примерно по вот такой спирали. То есть тут, на графике, прямая – это течение времени в нашем мире, а спираль – в Биоре. Причём витки у неё не совсем постоянные, а через некоторые промежутки, которые мы и называли периодами стабильности. А когда дело доходит до очередного витка, на нашу прямую времени начинают поступать сигналы одновременно с трёх разных участков витка, с трёх разных времён. Причём один из участков отображает движение времени в сторону, противоположную нашему. Отсюда и получается та путаница, которую мы наблюдали в принимаемых сигналах. Когда передатчик только установили, Кипелов и Маврин попали на поворот витка, и до нас сигналы начали доходить, только когда оборот завершился. А сейчас Маврин и Дубинин попали на обратный ход и потому вернулись почти сразу после ухода. В общем, чтобы настроить передачу сигналов верно, нужно просто перестроить приём в соответствии с этим графиком. Холст закончил говорить и победно ухмыльнулся. Маня улыбнулся в ответ. – Да, всё верно. Примерно в этом направлении и были сделаны предположения в основном штабе, но я рад, что вы довели всё до конца самостоятельно. Готовьте отчёт, и, думаю, вас всех скоро ждёт очередная премия за выполненную работу.
Io: Народ, я честно звал к нам автора этого, но увы, автор не пришел. Но я считаю, что мы можем читать то, что в открытых источниках, разве нет? вот вашему драгоценному, шоб поржать: http://ficbook.net/readfic/141164 http://ficbook.net/readfic/141101 http://ficbook.net/readfic/137274 http://ficbook.net/readfic/135046 http://ficbook.net/readfic/135035 *особенно это мне доставило, ржал как конь*
Maine Coon: Чудесные выходные, проведенные с Валеркой за городом, закончились тем, что мы почти опаздывали на репетицию. Не то чтобы уже катастрофически опаздывали, но выехали мы значительно позднее, чем следовало, а нам еще было нужно заехать ко мне домой, чтобы взять мои гитары и прочее оборудование, необходимое для репетиции. Мы знали, что Манякин, если что, всегда нас прикроет, но лучше было не доводить до этого. Мы и так слишком часто пользовались его помощью – вот и в этот раз мы провели выходные именно у него на даче, как в самом безопасном от посторонних глаз месте. Дома у меня не оказалось никого, кроме собак, которые встретили меня дружным лаем и настойчиво просили есть, как будто их несколько дней не кормили. Я сжалился над зверюгами и отправился доставать корм, а Кипелов дошел до комнаты и рухнул на кровать, раскинув руки и ноги в стороны. Он всем своим видом показывал, как ему хочется продлить выходные и не хочется ехать на репетицию. Я его понимал, но мы оба знали, что отменять было уже поздно. Покормив собак, я подкрался к Валерке и навалился на него, прижимая к кровати и не давая пошевелиться. Он был вовсе не против такого расклада – только неопределенно что-то промычал и расслабился. Волосы, собранные в хвост, открывали его шею, и я не смог удержаться и не провести по ней языком. Он тихонько застонал и шевельнулся, пытаясь предоставить мне больше простора для действий. Я повторил маневр и легонько куснул его за плечо. А потом понял, что мне очень хочется продолжить – он лежал подо мной такой доступный, расслабленный и соблазнительный, что не хотелось его никуда отпускать, а только целовать его шею, плечи, спину… Возбуждение подступало, и я понял, что если я сейчас же не прервусь, то потом точно не смогу остановиться, и тогда мы точно опоздаем, ну на полчаса как минимум. Я быстро поцеловал его в шею и, резко отстранившись, встал и пошел в студию собирать свои инструменты. Руки дрожали от нахлынувшего возбуждения, да что там, меня всего трясло. Вроде бы мы уже давно вместе, не в первый раз, не первый год, а все равно иногда находит. Стоит только ему вот так расслабиться подо мной и позволить мне делать все, что угодно, как у меня буквально сносит крышу, и я почти не могу контролировать свои действия – возбуждение накрывает меня с головой и мне требуется огромное усилие, чтобы не начать раздевать его и не покрывать страстными поцелуями каждый сантиметр его тела. Я закурил, стараясь успокоиться и дрожащими руками начал собирать необходимые для репетиции вещи. Перед глазами все еще был распростертый подо мной Валерка, и я отчаянно надеялся, что он не успел почувствовать мое возбуждение. Иначе… стоит ему хоть что-то сказать на эту тему, и я тогда точно не сдержусь. Через несколько минут я закончил собираться и немного успокоился – по крайней мере, меня почти не трясло. Мы вышли на улицу и уселись в мою машину, а я буквально вцепился в руль, чтобы подрагивания пальцев были не так заметны. Но, к счастью, Кипелов не смотрел ни на меня, ни на дорогу – прикрыв глаза, он улыбался и что-то тихонько мурлыкал себе под нос. Мы не опоздали, приехав впритык к назначенному времени. Я быстро настроился и пока Кипелов распевался, отвел Манякина в сторону. – Ты чего какой нервный? Все в порядке? – обеспокоено спросил он. От его внимательного взгляда не укрылось мелкое подрагивание моих пальцев, когда я возвращал ему ключи от дачи. – Да… Вроде… кажется, я сегодня спас Валеру от изнасилования. Я невесело усмехнулся, наблюдая, как округляются Сашкины глаза на эту мою фразу. Что он успел подумать, интересно? В полном шоке он спросил: – Каким образом? – Самоконтроль, Саш, самоконтроль…
полная версия страницы