Форум » » Слеш и полный бред *(продолжение) » Ответить
Слеш и полный бред *(продолжение)
Io: Вдруг кто не прочел аннотацию: Эта тема создана согласно ст. 28, ст. 29 (п.1 ,п.3 ,п.4 ,п.5) Конституции Российской Федерации, а так же ст. 138 Гражданского кодекса Российской Федерации. Подробно: * Cт. 28 Конституции РФ гласит: каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать собственную религию [….] иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. * Cт. 29 Конституции РФ п. 1 гласит: каждому гарантируется свобода мысли и свобода слова. - Cт. 29 Конституции РФ п. 3. Никто не может быть принужден к выражению своих мыслей и убеждений или отказу от них. - Cт. 29 Конституции РФ п. 4 каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить информацию любым законным способом. - Cт. 29 Конституции РФ п. 5 гарантируется свобода СМИ. Цензура запрещается. * Cт. 138 ГК РФ гласит: в случаях и в порядке, установленных настоящим кодексом и другими законами, признается исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юр.лица на результаты интеллектуальной деятельности […]. Использование результатов интеллектуальной деятельности [….] может осуществляться третьими лицами только с согласия правообладателя. Здесь вы прочтете фанфики и прочий бред, который родился в мозгу правообладателей, не имеет никакого отношения к действительности и представляет собой развлекалово. [more]Он снова приехал домой поздно. Не так, чтобы очень… не так, чтобы Саша уже начал переживать. Рукопожатие. Быстрое объятие. Легкий поцелуй. - Пробки? - Нет. Они не привыкли обманывать друг друга. - Снова те же проблемы? – без злобы спросил ударник. - Да, - откликнулся Валера. - Что ты решил? - Как всегда, ничего. - Вы поговорили? - Нет. - Ты боишься? - Я не знаю. - Я приготовил ужин… - Спасибо, я с удовольствием поем… Саша разогревает картофель с поджаристой золотой корочкой и сочным бифштексом, наливает чай с вишневой косточкой, садится рядом… наблюдая за ним. Потом они вместе убирают со стола. - Ты жалеешь, что все так вышло? - Я не знаю… я просто немного растерян… совсем немного. Но… я решил другое. Все это больше не имеет никакого значения. - Ты думаешь? - Я знаю. Манякин гасит свет, прибавив температуру на котле, берет еще один плед… в феврале-начале марта так морозно, что кажется, звенящий холод пробирает до костей. Он накидывает еще один плед. - Не холодно? - Немного… Саша обнял вокалиста. - Сейчас будет теплее… Валера улыбается, Манякин чувствует это, гладит того по волосам… холодные Валеркины ступни между его ногами… он смеется. Кипелов кутается в его объятия и два пледа, наброшенные сверху… - Тебя согреть? – на ушко шепчет Маня, чуть касаясь губами. Мурашки разбегаются по всему телу вокалиста. Валера обнимает его… - Согрей… В его голосе интрига, обещание сладкой истомы… а может быть… Саша высвобождает его из плена одежды. Лерка притворно капризничает. Руки Манякина ласкают его. Лера чувствует, как жар исходит от его ладоней. Прогибаясь навстречу. Позволяя Сашиным пальцам ласкать, распаляя страсть. Настоящее не уйдет никуда. [/more] Все материалы, представленные в данном разделе не подлежат копированию и несанкционированному с авторами распространению. При выявлении подобных случаев, к нарушившим будут применены меры административного характера. Kipelove.borda
Io: - Валера, скажи мне, что ты сделал на этот раз, чтобы жена выставила тебя за дверь? - А тебе, все скажи, да расскажи! – фыркнул он, заваливаясь в мою прихожую с «дежурным» чемоданчиком. Я не утерпел и отставив в сторону условности обнял Кипелова. Редко, но все же, ему удвалось сделать «финт ушами» и мы оставались вдвоем, хотя бы на какое-то время. Я сбегал с улицы Свободы, а Лена, разведя руками, терпела мои выходки. Я точно не знал, почему. Но, думаю, что она все-таки догадывалась, что бегаю не к фанаткам, иначе, я был бы скорее мертв, чем жив. - Хватит… Сереж… - притворно отбивался от меня Валера, - дай мне раздеться-то! Но я был быстрее и проворнее, поэтому через минуту Кипелов делал вид, что сопротивлялся, а я с удовольствием целовал его губы. - Как надолго у тебя индульгенция? Он хохотнул, поправил волосы: - Скорее наоборот. Индульгенция, это что-то совсем другое… Мы пошли на кухню, я быстренько закинул его чемоданчик в спальню, потом разберемся, что к чему, кроме того, на съемной квартире имелись кое-какие наши вещи на случай первой необходимости. На публике мы старались встречаться реже. Официальная версия предполагала нашу ссору, но это было даже лучше, чем любое другое прикрытие. Мол, терпеть друг друга больше не можем, не играй в мои игрушки, и не писай в мой горшок. В общем, это было выгодно, чтобы вдруг как бы невзначай пересекаться в каком-то городе, фыркать друг на друга, а после уединяться в одном номере. Блин, что за дни? Я помню, что застигнутый врасплох собственной паранойей даже почувствовал себя в роли Ромео, ну или типо того, когда перелезал обратно на свой балкон, вместо того, чтобы пройти эти несколько метров по коридору. Вот и теперь я вел себя как мальчишка, а Валерка делал вид, что ужасно на меня сердится, дуется, и вообще недоволен, ах, его заставили. Но к вечеру, золотой голос мятала все же сменил гнев на милость, и позволил мне устроиться рядом с ним. Я положил голову на Валеркины колени, и зажмурился от удовольствия. Это моя любимая подушка. Лерыч запустил пятерню в мои волосы и я оказался в нирване. Вот как мало нужно человеку для счастья. - Да, - глубокомысленно изрек он, - тебе на ручки, и власть над миром, да? - Угу, - согласился я, обнимая вокалиста.
Io: Если подумать, то все мы чем-то больны. Кто-то болен жаждой заработать миллион, кто-то миллиард. Кому-то подавай Нобелевскую премию, а кому-то новый «кадилак». Нет, не стоит путать это с мечтой. Мечта окрыляет, а болезнь… болезнь убивает человека. Ведь нередко, когда кто-то достигает своего Эльдорадо, то ему, как минимум становится нечего больше желать. А бывает и так, что Эльдорадо само по себе оказывается картонной вырезкой с рекламой магазина бытовой техники. И все мы в том. Больны и бескрылы. Бескрылы и больны. А я болен тобой… и я боюсь, что я получу тебя в один из прекрасных весенних дней, или напротив… когда будет холодно так, что будет казаться, что еще немного и в голове не останется ни одной мысли, поскольку все они замерзнут, еще, не будучи обдуманными… Что я буду тогда делать? Чем закончится этот безумный треш? На студии я тайком пью из твоей чашки, а если палюсь, что бывает крайне редко, то делаю вид, что случайно, я с благоговением отношусь к твоим даже самым пустым подаркам, уже не говоря о тех вещах, которые ты случайно забыл у меня. Ты не знаешь… я точно уверен в этом, что я ношу твое кольцо… мне пришлось пойти на хитрость, я надеюсь, что, однажды, узнав о том, что я сотворил, ты поймешь, и простишь меня. Но оно всегда со мной… Откуда в тебе столько энергии? Иногда мне кажется, что ты черпаешь ее из самого солнечного света… и каждый раз, снова и снова, ты спасаешь меня, выводишь на правильный путь. Спасаешь меня от меня же. Но нет для меня ничего хуже, и большее, чем услышать от тебя упрек… я делаюсь тогда нервным, и язвлю тебе, стараясь доказать свое превосходство, пытаясь подчеркнуть, что ты не прав… но вовсе не потому, что думаю так, а оттого, что ты делаешь мне больно… Сегодня я дошел до ручки. Я клептоман. Я украл твои сигареты. И, как подросток в нетерпении и в тайне ото всех я курил за ДК, боясь, что кто-то может увидеть. Мне страшно, знал бы ты, как мне страшно… мне кажется, что у меня на лице написаны все чувства к тебе. И что Холст просто глумиться надо мной, селя нас в один номер… Иногда под утро, мне кажется, что ты рядом… что ты целуешь меня, что гладишь мои волосы… но я просыпаюсь, а тебя рядом нет. И так томительно, так сладостно и в то же время больно, до ломоты костей ощущать тебя рядом… знать, что ты лежишь и вздыхаешь во сне там, на соседней кровати.. Сколько раз я порывался встать, подойти к тебе на цыпочках и обнять… но не решался. Я трус, Сереженька, ужасный трус… поэтому я просто лежу и вслушиваясь в тишину, думаю о тебе… и иногда мне кажется, что ты делаешь то же самое…
Io: - Лера… ты не можешь осторожнее? Мать твою… да… вот так… сейчас… еще немного… ну… блин… Лер… Озадаченный Терентьев, застывший под дверью с дурацкой улыбкой решил сделать соло-гитаристу и вокалисту одноименной группы «Кипелов» большой сюрприз… «Вот я вас и застукал! От Полковника еще ничего не ускользало!». С противным похихикиванием он отпер дверь, и тут же его накрыл опофигей, поскольку Кипелов пытался держать Маврина, балансирующего на небольшой табуретке, которая в свою очередь балансировала на трехногом стуле, а вся эта композиция называлась «так пить хочется, что есть нечего и переночевать негде». - О, Теря! – радостно воскликнул Кипелов, - Полковник помоги, а! - А чего вы в вентиляции-то забыли? - М…. занОоооозы…. – таинственно протянул Маврин. - Чего? – вздохнул раздосадованный Полковник. - Ни «чего», а ЧТО! А ты чего такой убитый? – поинтересовался Валера на секунду отпустив стул, который держал. - Бляя-а-а-а-а....! БДЫЩЬ - ой… - Сука рыжая!!!! - У меня производственная травма! – запричитал Маврин, поднимаясь с Полковника, и демонстрируя общественности поцарапанный палец, - так что я сегодня не в состоянии репетировать, а тем более доставать заначки из чьих-то левых нычек. Кряхтя, и отчаянно стараясь не ругаться при Валере, с пола поднялся Терентий. - Вы оба, - гитарист тщательно подбирал слова, - идиоты! - Почему? - взгляд чистых Кипеловских глаз это вам ни милый котик из Шрека, это еще переварить надо… - Эрм… ну…эм…. Потому что… эм… А Валера все не опускал очи долу… - Надо было сразу меня позвать. Грациозно, аки лань, скрещенная в секретных лабораториях с медведем, Полковник взгромоздился на стол, немного подтянулся, и окунув длань в вентиляционное отверстие, достал вожделенный пакет. В целлофане что-то приветливо звякнуло. Кипелов и Маврин смотрели на Терю с предвкушением, будто бы два дошкольника в костюмах зайцев или снежинок, в ожидании Деда Мороза. - И что это тут у нас? – в комнату протиснулся Хорь, добродушно улыбаясь. Полковник чуть было не повторил пируэт Маврика, но что-то его удержало. Быть может, это был врожденный инстинкт самосохранения, а быть может… а быть может то, о чем мы с вами никогда не узнаем. - Уберите детей! – выдавил из себя гитарист, спустившись изящно и грациозно, точно Майя Плисецкая в цементной пачке. - Лешенька, - елейным голосом молвил золотой голос мятала, - а что это ты тут делаешь в столь поздний час? - ВалерСаныч, я услышал какие-то странные звуки, и решил удостовериться, что с вами все в порядке… я не мог бросить вас в трудную минуту! - Да, конечно, Лешенька, - елейным голосом пропел Кипелов, - понимаешь, мы тут немного заняты… - Вам помочь? Глаза басюги сияли, как два агата в ночи, ну что тут было делать? Нычку пришлось сныкать обратно, завалы разобрать и, с горя, даже отрепетировать пару песен. Когда все дети и беременные женщины все-таки рассосались по домам Маврик настрочил объявление «Сегодня в 21.00 в помещении кухни состоится семинар-тренинг на тему «Укрепление командного духа подручными средствами». Лектор J.W. BlackLabel с 12 летним стажем». Конечно, недовольных не нашлось. Наверное, у Сергея были какие-то проблемы, но если исходить из этой логики, то проблемы подобного рода случились одновременно у всей группы «Кипелов», поскольку ровно в 21.00 в том помещении, что служило кухней, собрались все половозрелые особи из вышеупомянутого коллектива. Нычка победоносно разныканая вновь, возвышалась на столе. Полковник и Маня притаранили откуда-то недурную закусь. В общем, культурное такое завершение рабочего дня. Можно даже сказать, интеллигентное. Но как же иначе? Ведь по-другому и быть не может, одни интеллигенты ибо. И не ибет. В разгаре джентльменской беседы Маврик горячился, бил себя пяткой в грудь, и рассказываю душераздирающую историю: - Вот млять, как ебошить стену перфоратором пять часов подряд, так все заебись, а как гитару врублю - так сразу стук по батарее, крики, визги и звонки в дверь! Терентий понимающе кивал головой, а вот золотой голос российского мятала не приминул съехидничать: - Я думаю, Сергей Константинович, соседи на перфораторе лучше играют, чем ты на гитаре... - Сука… - беззлобно протянул Рыжий, наполняя бокалы в третий раз. Бокалами есесно служили одноразовые стаканчики, поскольку остальная посуда была признана непрактичной. - Нет, ну а что? Нормальные, вполне культурные условия работы. Морально-неуравновешенный коллектив конченых сволочей, - констатировал Манякин, - короче, за нас! - Музыканты понимающе закивали. И выпили. А потом снова выпили, и опять закивали. Очнулись оба Сергея где-то в половину одиннадцатого утра. Музыканты все еще сидели на видавшего вида диване и никого не трогали. Впрочем, трогать было тоже некого. Манякин и Кипелов непостижимым для разума гитаристов образом, дематериализовались в неизвестном направлении. Возможно, даже дома. Возможно даже своего, и возможно даже вчера… -Японо-русский язык! – протянул Маврин, - ну, вот какого хера, я опять повелся на провокацию Кипелов с этой его «заначкой на черный день»? Сейчас придет Леша и какими словами я ему должен объяснить…. - Да ладно тебе убиваться, - парировал Полковник, для пущей уверенности опустивший свою длань на плечо Маврика да так, что чуть из него весь дух не вышиб, - все будет нормально, а ребенка надо с молодых, понимаешь, ногтей приучать к разумному, доброму, вечному! - Маврик фыркнул. Он был не способен измыслить вариант возражения. Однако на репетиционной базе никто не появился, ни через час, ни через два. Тогда два Сергея решили, что ждать больше нечего, и неплохо было бы отдохнуть дома, в нормальной, почти здоровой обстановке. Ибо. Терентий поймал такси, а от него, попробуй убеги, оно и понятно, а Сергей отправился на Планерную на метро. В метро было все как обычно, убого серо и несвободно. Даже вагоны. Типичная картина для Москвы. А кстати, сколько времени? Как будто бы вечерело. Получив дома втык Сергей серьезно задумался о покупке пейджера, телефона или, на худой конец, будильника с функцией напоминания который сейчас день. А остальное, как гриться, приложиться. - Вот как вы не можете этого понять! – старалась образумить Сергея супруга, -мне не радостно волноваться за тебя, думать, где и с кем ты шляешься, даже если теоретически мне известно и то, и другое. Как ты не можешь понять, что мне не доставляет удовольствия видеть тебя таким, и оправдываться перед Галиной Кипеловой за то, что ты спаиваешь ее мужа! - Никого я не спаиваю! Это еще с какой стороны посмотреть и каким образом! - Да тут хоть с переподвыподвертом смотри, а задница сзади! - Леночка, кисонька, солнышко, это ты сейчас к чему сказала? - Не важно! – Лена отстранила гитариста широким жестом руки, - сперва помойся, а потом поговорим. Вы там спите, пьете, играете, а потом думаете, чего это женам так неприятно видеть вас ПОСЛЕ… - А что, ты бы хотела присоединиться к процессу? - Ой, иди уже! И гитарист пошел. После душа Маврин почувствовал себя свежим и обновленным. Он смотрел в будущее с улыбкой, и оно отвечало ему взаимностью посредством отражения в зеркале. - Свет мой зеркальце скажи, да всю правду доложи, обернись вокруг земли, где летают корабли, там где взрослые и дети, что счастливей всех на свете. Где могучий ветер воет, по волнам чего-то гонит. Ладно б, чтобы не гавно… в общем, отвечай, трюмо, что меня сейчас волнует, что мысля моя рисует, и с какого и куда мне добраться бы туда? Произнеся всю эту абракадабру Сергей усмехнулся, мол, вон оно-как! Вот как могу, почти Маргарита Пушкина, еще ресницы подкрасить, так ваще не отличить! Но что-то сделалось с прозрачной гладью зеркальной поверхности. Изображение потеряло яркость и точность, и расплылось. Вместо наклонившегося вперед Сергея из зеркала смотрел совсем другой человек. Сомнений быть не могло в том, КТО это был, сомнения были в другом, какого хрена он делал в зеркале, и почему картинка была столь неоднозначной? Лунная дорожка убегала вдаль по морской глади. Черная поверхность вод бликовала, Сергею казалось, что он буквально слышит шорох прибоя и звук перекатывающейся гальки. У самой кромки воды сидел Валера. Тут сомнений не было. Он смотрел куда-то вдаль, куда-то где кромка моря окуналась в горизонт, или горизонт окунался в морскую пучину… Валера был печален, он был совершенно один. Перспектива изменилась. Если бы это была камера, то Сергей подумал бы, что оператор издевается над смотрящим в произвольном порядке поднося камеру к сидящему на берегу вокалисту, и тут же отбрасывая зрителя за многие километры от шепота морских волн и шороха гальки, перекатываемой морским прибоем. Гитарист очнулся, когда жена потрясла его за плечо. - Чего ты там увидел, а? - А черт его знает… - прошептал Маврин, выходя из злополучной ванны вон. «И что значит эта, понимаешь, загогулина?». Почесывания в затылке, верный признак глубокого раздумья, не принес желаемого результата, поэтому не отходя от шока, Сергей набрал телефон главного «арийского» мистика и специалиста по вызовам нечистой силы на дом – Маргариты Анатольевны. Марга мерзко хихикала в трубку, и говорила что-то про Фрейда, и обещала помолиться каким-то древнеримским богам. Маврик в сердцах кинул трубку на рычаг и решил сделать самое важное, что он обычно предпринимал в случаях, когда ничего не понимал. Он принял ответственное решение – не париться, пореже смотреться в зеркала, и не произносить рифмованных строк во избежание. Но избежать не получилось. Поскольку ближе к ночи в дверях нарисовался взволнованный Кипелов, жаждущий вот прям сейчас пересказать нечто очень странное! Причем такое, что без поллитры не разберешься. Делать нечего, пришлось разбирать. - Вот прикинь, Серег, сплю я, и сниться мне сон. Сижу я на берегу моря. И все вроде бы хорошо и прекрасно. Но вот чувствую я, стало быть, что кто-то за мной наблюдает. А вокруг оно так значит красиво, ну там, море, пляж, луна серебрит водную гладь, в общем, хоть женский роман пиши. И поднимаю я глаза, и вижу, что вроде как все на самом деле за стеклом происходит, и голос будто жены твоей откуда-то издалека… мол «что ты там увидел?», или что-то типо того спрашивает. - Пить надо меньше, - констатировал Маврин, упавшим голосом. Как мог, держал себя в руках. «Что за хрень?! Как такое вообще возможно! Теперь еще блин, Пушкину знаешь? В койку… нет… так дело не пойдет… прямо начало третьесортного романа, не иначе!». Кипелов хмурил брови, пил чай, и соглашался. Соглашался с тем, что пить действительно стоит меньше, да и заначек «на черный день» на базе больше нет, стало быть и базу не мешало бы сменить. Проводив вокалиста за дверь, Сергей рыжей молнией пронесся мимо обалдевшей жены, совершенно трезвый и с ВОТ ТАКИМИ глазами напуганной маньяком японской школьницей. *хотя с каких пор японские школьницы бояться маньяков… ладно положим, у него были тентакли…* Сергей плюхнулся за ноут и забил в поисковике интересующую его фразу «Кипелов/Маврин берег моря, лунная дорожка, одиночество, плеск волн». В первый раз пришел Яндекс с тиной морскою, второй раз Рамблер выдал «Смутное время», а вот Гугл оказался удачливее всех, чтоб его! Подходящий по параметрам рассказ нашелся на второй странице. Был он правда довольно давно удален, но логи! Логии были целы. Дрожащим указательным пальцем Сергей нажал левую клавишу мыши. Глаза лихорадочно прыгали по строчкам. Сомнений быть не могло. Страшный сон сбывался. Гитарист понял, что попал в слеш. Надо было что-то делать, причем желательно, прям щас, прям здесь. Поэтому он позвонил «маврикам» и назначил репетицию на завтра. Своя группа позволяла отвлечься от грустных мыслей о своей грядущей судьбе. Кроме того, он припомнил несколько похожих случаев и, в отчаянье осознал незавидность своей кармы. «Эх, почему я не собака!» - подумал он, - «не было бы никаких проблем, а тут, сиди, понимаешь, заморачивайся». Ночь накануне репетиции прошла в тревоге. Сергей не мог сомкнуть глаз вспоминая тот страшный день, когда впервые понял, что действительно способен отличить запах туалетной воды Кипелова от других странных запахов, и, о ужас! Он даже знал, как она называется! Нет! Он этого не допустит. Он сделает все, чтобы написанное в сети никогда не сбылось. *злодейский смех за кадром*. Музыканты группы «Кипелов» были довольно сильно удивлены тем, что репетиция группы «Маврик» совпала с их собственной. Алексей боролся с собой все утро. На какую же репу ему идти? В итоге сослался больным, и не пошел на обе. Наверное, в тот день, он поступил правильнее, чем кто бы то ни было другой. На «мавританской» репетиции отдохнуть у Сергея не вышло. Начались какие-то заминки, и специфические проблемы, поэтому в обед он был выипан морально и высушен физически. Телефон разрывался Кипелов жаждал спросить «схуя ли?», что в его лексиконе заменяла фраза: «Сережа, что-то случилось?». И вместо того, чтобы нормально рассказать какую-нибудь более ли менее правдоподобную историю, вместо того, чтобы поплакаться другу в жилетку Маврик сделал финт ушами, заявив, что уходит из группы «Кипелов». Паша Элькинд даже палочки выронил. Ударник-то в выражениях не стеснялся, возопив: - Сережа, схуяли, а на что мы будем жить? На том связь прервалась. Валеро отправился в готическую депрессию, а Сергей в долгое эротическое путешествия. По слухам оба бухали. «Маврики» рвали на себе волосы, «Кипеловцы» негодовали. Так продолжалось недолго, поскольку законы российского так называемого шоу-бизнеса взяли свое. Кипелов был «свободен», а Маврин в печали. Но круговорот музыкантов в природе, как всегда расставил все на свои места. * Часы показывали полночь. Наступил черный день календаря. 13 пятница. Сергей проснулся в холодном поту. Он видел себя страницей, которую медленно жгли на костре, в то время, как какой-то обдолбанный панк докуривал его гитару, в которую какие-то нефоры забивали косяки. «Встань, и иди!» - звучал чей-то голос у него в голове. Но Маврин знал, что подчиняться долбанутые голосам идея не из лучших. Какого же было его изумление, когда голос оказалось принадлежал его телефонному аппарату. Звонил Кипелов. Какого хрена? Это ловушка! Сергей решил запустить телефоном в окно, но одумался…. И не стал. - Да? – робко произнес он. - Сереж… - раздалось из трубки, - я долго не мог понять, почему ты принял решение уйти из группы, и затеял все эти глупые ссоры… видишь ли, мне тоже не по себе. И все эти сны и видения… не добавляют оптимизма. Я хотел бы… тебя увидеть, чтобы не сойти с ума.. Эти едва уловимые нотки одиночества и отчаяния. Сергей по тону понял, что Валерка еще совсем недавно спал, и ему приснился кошмар. Он был один, домочадцы, либо разъехались, либо были в гостях, иначе он бы вряд ли позвонил. Он тяжело вздохнул, и потянулся рукой за кофтой. Ну, их на фиг эти пророчества. Хотелось только одного, прижать его к себе, и сказать, что все будет хорошо.
Susя: Странник Однако канона)) О, пилигрим… Знаешь ли, странник, Что за тобой лишь светает… Ты постоянно то приходишь, то уходишь. Так делают многие, но что-то есть особое… Умение создавать. Видно, ты и впрямь демиург. Люди тянутся к тебе, как к источнику. Ты милый, нежный, пылающий светом и теплом. Казалось бы, причём тут ртутная лампа? А вот притом. Источник света… который умеет взрываться. Если он взорвётся, скольких отравит? И скольких поранит осколками? Да, да, да… взрыв сверхновой рождает чёрную дыру… как это верно, сверхновая моя. Эта чёрная дыра будет поглощать, но никогда не насытится… Твоё место никто не сможет занять. Ты принёс мне свет. Нет, не так… Ты принёс мне веру в то, что рассвет наступит, что завтра обязательно будет. Ты тот странник – от слова «странный» – что проходит непонятым, а после его ухода вдруг проясняются глаза… Но он уже ушёл: ищи ветра в поле! Блестит где-то своим огнём – солнечный ветер, феникс… Солнцеволосое чудо, Ставшее тенью моей… Как права Рита. Она знает тебя лучше многих; она зовёт тебя ангелом… Чудо моё, ты столько раз подхватывал меня и нёс, когда у меня подламывались колени, что я могу звать тебя только ангелом. Сколько бы я ни кричал на тебя, сколько бы ни срывал злость, сколько бы ни прогонял – без тебя мне не жить. Я дышу тобой. Город занят; город спешит. Эта осень – только для нас. Прозрачное, чистое, нереально голубое небо; чёрные деревья, чёрточками нарисованные на тиснёной золотой бумаге опавшей листвы; хрустальные лужицы с дымками замёрзших в них облаков. Осень замораживает воздух в маленькие острые льдинки, которые забираются за ворот и в рукава пальто. Я дарю тебе всё это, потому что никакими земными богатствами не удержать тебя. А я так хочу, чтобы ты остался… Я пел о богах и пел о героях, О звоне клинков и кровавых битвах; Покуда сокол мой был со мною, Мне клёкот его заменял молитвы... После твоего ухода я стал беспомощен… и немотивирован, как сказал знакомый психолог. Он имел в виду моё нежелание что-либо делать, предконцертную хандру, затягивание альбома… Он прав – это бессмысленно. Мой смысл солнечным ветром ушёл в новый виток своих скитаний. Или это был только сон? Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою, Но может, тебя и на свете нету… Сейчас я пишу тебе письмо (не знаю, зачем), а ты спишь, усталый после тура, свернувшись клубком в моей постели. И мне не верится, что ты наконец-то здесь, рядом: я могу коснуться твоей щеки, поправить волосы, почувствовать тепло дыхания на пальцах… And nothing else matters…
Susя: На грани Warning: нецензурная брань Сколько ещё будет Жить в тебе мир, которого нет? Но молчанье в ответ… Пальцы нервно комкали край скатерти. В пепельнице дымилась недокуренная сигарета. - Ему лучше? – голос звучал непривычно тускло и глухо. – Можно навестить? А когда? Поч… Подождите! Трубка ответила отрывистыми гудками. Кипелов закурил, затянулся пару раз и снова сунул сигарету в пепельницу, машинально затушив её. - Галя. Я в больницу. Квартира отозвалась гулкой пустотой. «Я ж переехал…» Распахнув шкаф, Валерий порылся в нём, выбрасывая неподходящие вещи, и, наконец, остановился на простом сером свитере и старых, но ещё целых джинсах. Переодевшись, собрал волосы в хвост и пристально оглядел себя в зеркале. «Могло быть лучше…» Спортивная сумка через плечо, джинсовая куртка, бейсболка – всё, чтобы не выделяться, не привлекать внимания. Больница встретила его гулкими белыми коридорами, запахом лекарств и сумрачными лицами врачей. - Сюда нельзя. … Практически вышвырнутый из больницы, Кипелов мотался по Москве, врезаясь в людей и не видя их. Ведомый каким-то шестым чувством, к полуночи он добрался до дома и, не раздеваясь, повалился на кровать, не чувствуя ни голода, ни усталости. - Ты как? В порядке?– безумно знакомый голос буквально подбросил вокалиста. - Ты… ты? – Кипелов сел на кровати, пытаясь понять, как здесь, в их с Лёшей уютном гнёздышке, оказался… Холстинин? - Конечно. Ты ждал кого-то другого? – шершавая ладонь прошлась по щеке, забралась под резинку, стягивающую волосы. Бейсболка слетела на пол. Кипелов невольно потёрся лицом о знакомую до малейшей складки руку. - Нет… Зачем ты здесь? - Давай начнём заново… … Алик сел, дико глядя в комковатую темноту перед собой. Это не кошмар, нет, но мокрый как мышь, что за чёрт?.. Скинув одеяло, он прошёл на кухню, щёлкнул кнопкой чайника и затих, глядя в серое окно. По стеклу ползли, извиваясь, толстые прозрачные струи, небо над домами распарывала ослепительно белая молния, мир гремел, будто вдалеке на железные листы роняли открытые бочки с дробью. Басист переступил по холодному линолеуму, прислушиваясь к свисту и клокотанию внутри чайника, настежь открыл окно и высунулся, опираясь локтями на подоконник. Голова почти сразу намокла, волосы волнистыми сосульками сползли со спины на плечи. Внизу смутно и смазанно блестели мокрые крыши машин; рядом на откосе покачивался нахохлившийся воробей, прикрыв глаза пленками. Осторожно протянув руку, Алик обхватил его пальцами и внёс в комнату. Воробей забился, панически зачирикал. Грановский стоял, глядя на него и ощущая, как под пальцами исступлённо колотится сердечко, какой этот маленький воробушек горячий по сравнению с водой, которая течёт с волос по всему телу и капает на пол. Посадив птицу на стол, он достал из шкафа блюдце и покрошил на него кусочек хлеба, неизвестно зачем оставленный на столе. Воробей, наклонив голову, следил за его руками, отодвинувшись, на всякий случай, на дальний конец стола. - Ешь, дурной. Никто тебя не трогает, - Алик постоял, глядя на мокрую птицу, сжавшуюся тёмным комком на фоне стены, и ушёл в комнату, распахнул балконную дверь и вышел под дождь. На него будто вылили ведро ледяной воды; плавки прилипли к телу, по спине побежали мурашки. Под босыми ногами скользили плитки, и дождь шипел, ударяясь о них; с перил, ограждающих балкон, падали капли. Небо грохотало и лило воду, будто собираясь устроить второй потоп. Басист стоял, опираясь скрещенными руками о перила, подставляя дождю спину. - Я тебя презираю, - прошептал он в ливень, глядя вниз, на размытый, жирно блестящий асфальт. – Между нами ничего не было. Никогда и ничего. Сволочь. Сгинь. В глубине квартиры задребезжал телефон. - Меня нет дома. Вы поняли? Нет! Никогда больше не появляйся. - Алло? – сиплый сонный голос. Пауза; тихо тренькнула положенная трубка, снова тишина. Алик выпрямился и тревожно оглянулся через плечо. - Кто здесь? – тихо спросил он у себя, покусывая губы. Помедлив, тряхнул головой и осторожно прошел в комнату, щурясь в теплую темноту. На кровати, раскинувшись и разбросав по подушке волосы, кто-то сладко спал, тихо посапывая. Присев на краешек, басист наклонился над спящим, вглядываясь в запрокинутое лицо, бережно тронул ладонью мягкую щёку. Спящий судорожно вздохнул, просыпаясь, резко сел, схватив шершавую ладонь. - Алик, ты? Почему ты такой мокрый? - На улице чудесный дождь… - голос басиста смягчился. – Андрюш, спи. - Ты что, был на улице? Прямо в таком виде? «Разбудил, на свою голову…» - Нет, на балкон выходил… Ну всё, всё, я ложусь уже, - Грановский откинул одеяло и нырнул в живое тепло, жмурясь от удовольствия. Андрей поворчал и тоже забрался к нему, прижимаясь и обхватывая тёплыми руками за шею. Алик невидимо улыбнулся, чувствуя, как парень уткнулся ему в щёку мягкими губами. Рука привычно поползла по спине вниз, на талию, и притянула чуть ближе. - Ты не уходи… - прошептал Андрей, снова проваливаясь в сон. - Угу… - говорить было лень; тёплое дыхание на щеке убаюкивало. Телефон опять зазвонил. Протянув свободную руку, Грановский нашарил трубку и прижал её к мокрому уху: - Алло? - Алик? – мужской голос. Знакомый до рези в горле. - Я слушаю, - с трудом, давя рвущийся из груди крик и – после крика или одновременно, в нём – отъявленный мат. - Говорят, ты живёшь со смазливым мальчиком. Это правда? - Не твоё дело. - Значит, правда. - Ты мне для этого позвонил посреди ночи? – зелёные цифры в темноте подтверждали: половина третьего. - Не для этого. Ты, как всегда, сообразителен. - Ближе к делу, - Андрей заворочался на плече, поднял встрёпанную голову; прижав трубку плечом, басист неловко погладил его по щеке, укладывая обратно – «Спи, всё в порядке…» - Ты не хотел бы… вернуться? И молчание. «Ты знал! Или это я – знал заранее? Интуиция?» - Нет. - Алик, я… - Володя. Прошлого не вернёшь. - Подожди! Ты… - Ты вряд ли изменился. - Дай мне сказать! - Я уже возвращался. Напомнить, чем это кончилось? - Это было недоразумение! - Хватит. Ты тогда прямо сказал, при свидетелях. Напомнить? - Ты никогда не считаешь себя виноватым! - Ты мне сказал в лицо, что в постели я бог, но характер – как у дорогой шлюхи. - Что?! - Имена? - Перестань врать! - Артур. Серёжа. Валера. Виталик твой. Сашка мой, семнадцатилетний. И Рита для полного счастья. Достаточно? – Андрей давно сполз с плеча и теперь сидел рядом, с ужасом глядя на него, кусая губы и зябко обхватив себя за плечи. - Ты… ты… - Давай ещё раз. В лицо, - басист сел на кровати, поджав ноги. - Трепло! – на том конце провода в голосе плеснула истерика. - Ты всё сказал? - Я не хочу тебя больше слышать! - Взаимно. До свидания. Приятно было поговорить. - Сука! Трубка коротко звякнула. Грановский откинулся на подушку, закрыв лицо руками и кусая пальцы от ярости. Шершавые пальцы робко тронули плечо. - Я так не думаю… Алик хрипло вздохнул, раскинул руки. - Как? - Ты мне очень дорог… - Андрей лёг рядом, потёрся лицом о тонкое плечо с нервной голубой жилкой. - Спасибо, малыш, - рассеянно взъерошив его волосы, басист повернулся лицом к окну, сгрёб юношу за плечи, устраиваясь щекой на его лопатках. – Всё, проехали. Спать-спать-спать-спать. - Ахха… - тревога в глазах; впрочем, уже меньше и не такая пронзительная. Лениво улыбнувшись, Алик перевёл взгляд за окно. По стеклу так же извивались водяные змеи; сквозь завесу время от времени прорывались слепящие белые вспышки. Ливень продолжался.
Susя: Перекрёсток Но нет спасения ни коню, ни верблюду, ни путнику, если скорпион ужалит в губы. I. Дорога на Юг Но дверь на ключ, И страх живуч – Что проклят я И обречён. Горячий металл касался кожи и почти нежно оставлял на ней чёрно-багровые, капающие красным буквы:В П Х. А чуть выше в страшной тишине смотрели совсем чуть-чуть раскосые каре-чёрные глаза, широко распахнутые от боли и обиды-недоумения. Было в этом что-то нелепое и нереальное. Настолько нереальное, что Холст – наугад – решил проснуться… и проснулся. Реальность была полутёмной комнатой с полуторной кроватью, длинными плотными шторами и муторным запахом вчерашнего. Гитарист сел на кровати и обхватил голову руками: - Ну и сны у тебя, Владимир Петрович… Что ж ты пил? – при слове «сны» в голове всплыли огромные чёрные глаза и три не особо весёлых буквы, расплывающиеся красным на обнажённой груди. – Э, басист, ты жив? – повернувшись на девяносто градусов, Владимир Петрович нащупал плечи коллеги и провёл по его груди трясущейся ладонью. Ни букв, ни крови не наблюдалось, но подпрыгнувший спросонья басист неудачно стукнулся челюстью о массивную кисть Холста и, прикусив язык, раздражённо зарычал что-то невнятное. – Ну… Извини, я не хотел. Ты сам стукнулся, - миролюбиво заворчал ВПХ, потрепав спутанную шевелюру и вызвав новый взрыв невнятного негодования. Просто очень злой Алик, а вот почему злой – это надо обдумать… Поднявшись с кровати, хозяин квартиры привычно зацепил оба дверных косяка – сначала левым плечом, потом правым – и вышел в коридор. Коридор был прежним: плохо различимые в полумраке шкафы, забитые книгами, плоский широкий шкаф для одежды, два ряда ботинок, чехол от гитары на вешалке для шляп, между парой рваных сапог – подозрительная пластинка «Мастер» с размашистой надписью «Вовке от Андрея» и улыбающейся рожицей. А в тёмно-сером кухонном окне низко-низко и как-то даже траурно висело круглое, тусклое красное солнце. Оно казалось приклеенным к окну, и Володя поскрёб стекло, чтобы отковырять кружок такого странного ровного цвета. Такого цвета были бумажки в университете, когда им показывали какой-то физический опыт. Гитарист сел за стол, подпёр голову руками и начал думать длинную мысль о красивых бумажках. Но его отвлёк странный предмет, стоявший посреди стола. Посреди стола стояла красивая бутылка коньяка. «Откуда столько коньяка?» – это была первая мысль. «Коньяк ли это?» - логично пришла вторая. Холстинин сел на стул покрепче и уставился на бутылку, чтобы проверить, не превратится ли содержимое в навозную жижу или что похуже. На секунду оторвав глаза от бутылки, он снова взглянул на солнце и мельком подумал, уж не луна ли это. Говорят, в тропиках луна красная и большая. Но на улице неуверенно запели птицы, поэтому луна отпадала. Коньяк тоже стоял смирно и не собирался превращаться. К тому же бутылка была закрытой. Это значило, что никто не пил? Или что кто-то пил, но долил водой из-под крана и закрыл? Видимо, бесы. Наверно, те же самые бесы разозлили Алика. Что-то было, очень давно, про злых бесов, только вот где? Надо было позвонить Рите – она наверняка знает про злых бесов – но вернулась недодуманная мысль о красивых бумажках. Рука незаметно, чтобы обмануть неповоротливую мысль, потянулась к телефону и набрала номер. - Алло? Будьте добры, Маргариту Анатольевну. - Алло. Её нет, она гуляет. А кто её спрашивает? – ответил маргаританатольевнин голос в трубке. - А почему она гуляет так рано? - А кто и почему звонит ей так рано? – голос начал сердиться, но в трубке за ним что-то звонко упало и тихо запело об утре в Сахаре и о серо-жёлтых верблюдах, на которых светит солнце и кладёт чёрные тени от бархана до бархана. - Это Владимир Петрович, который звонит так рано… - … в дом, который построил Джек? - подхватил голос и превратился в саму Маргариту Анатольевну. – Доброго Вам ночеутра, Владимир Петрович. Чем могу помочь? Может, стиш понравился? Или рыба новая готова? - Скажите, Маргарита Анатольевна, а что значит приклеенный к стеклу красный кружочек и что науке известно про злых бесов? - Ах вы каки-и-и-е… Как злые бесы прижмут, так «скажите, Маргарита Анатольевна»… А как песню писать, так «мать, ты чо, герой асфальта, тормозила головой?»… - Рита, ты даже ругаешься в рифму? - Профессиональное заболевание, что поделать… Тихое приблизилось и прозвенело в трубку: - Если поцелует скорпион песков, не жди милосердной смерти, о путник… - Кто это поёт? – поинтересовался Холст, осторожно открывая коньяк и отточенным движением наливая ровно половину гранёного стакана. - Это сахарский песок, банка разбилась, а что? – будничным тоном ответила Пушкина. – Погоди, Вова, я сейчас, соберу и вернусь, а то разговаривать мешает. - Говорящий песок, не скучно тебе в банке? – коньяк был хороший, стакан – чистый, а рядом не было никого, кто мог бы сказать, что утром неприлично пить коньяк из стакана. Правда, песок не ответил, потому что его уже собрали и унесли. – До свидания, песок, - гитарист налил ещё полстакана и выпил за песок и за утренних верблюдов. II. Дорога на Запад Теперь ты враг; Я не знаю, как мне жить. Как дальше жить?.. Холст резко поднял голову и огляделся. Голова была ясной – значит, не пил. Только почему на столе, посреди которого одиноко возвышается непочатый коньяк? И почему такое странное ощущение… что во сне кто-то открыл ему скрытое, а он забыл. Ему снились белые песчаные горы и белое небо, как будто затёртое миллиардами глаз, скользивших по нему, и выгоревшее от тысяч и тысяч дней безжалостного солнца. По белому песку вдалеке скользили белые тени, будто призраки под жарким солнцем, не отбрасывающие тени. А он сидел на раскалённом песке и смотрел на ползущего по ноге серого скорпиона. Скорпион уже поднялся до плеча, заполз на щёку и тонко уколол кончиком резного хвоста в уголок запёкшихся горячих губ. Всё вдруг стало ясным, как будто скомканный мир положили на большой стол, расправили и прикололи булавками. А потом над белой пустыней взошла белая луна и равнодушно осветила сидящего лицом на закат человека с неподвижным скорпионом на щеке. Чёрная тень, похожая на след от уползшего солнца, легла попёрек пустыни, и всё снова замерло. Солнце садилось и бросало на бежевые стены алые пятна. А Холст всё думал о своём странном сне. Коньяк почти кончился; остатки медово отсвечивали на донышке стакана. - Злые бесы, - шептал Холст, глядя на солнце и щурясь. – Они тянут на проволочке этот красный кружочек, возят его по стеклу, а зачем? Утром поднимают, днём уходят, оставляя его болтаться посреди неба, вечером опять тянут вниз, а ночью перетаскивают под подоконником, чтобы с утра начать снова. Что за ерунда? Зачем? Надо позвонить Рите, она наверняка знает про злых бесов… Рука потянулась к трубке, но замерла на полдороге. Стоп. Это когда-то было. А пальцы уже наиграли номер и сжали гладкую прохладу трубки: - Алло? - Алло… О, Кузьмич! Привет, дорогой, как у вас там? Не мёрзнете? Привет от финского беса! - Ммм… - Что-то ты неразговорчив. Простудился? – знакомый суровый голос вдруг стал заботливым. – Приходи или пришли кого, чесночку печёного дам. А иначе как вам на луну-то выть? - Эээ… - Не благодари, у меня от твоих… признательностей за ушами чешется! Значит так, приложить к горлу и привязать шарфом из чьей-нибудь шерсти… Всё понял? Ну, жду, до скорого! Выздоравливай! - Только я ж Петрович… - жалобно сказал Холст гудкам. И положил трубку. На кухне внезапно, как луна в пустыне, возник Алик, быстро оценил почти пустой коньяк, полное отсутствие твёрдой пищи и загадочный блеск серо-голубых глаз. В животе гитариста возникла странная пустота, похожая на ночную пустыню. И в этой безмолвной пустыне сжался маленький одинокий человечек. А когда Грановский набрал в грудь воздуха и заговорил, Володя чуть наклонил голову и свёл плечи. Жёсткие злые слова кусали его, как отравленные иголки или разрывные пули; он сжимался, пытаясь загородить одинокого человечка, который свернулся в комочек, закрывался ручками и беззвучно плакал. Было неважно, о чём слова – они жалили, а Холст сильнее наклонял голову, кусал губы и молчал: человечек спрятался за его сердце и замер, обхватив его, дрожа всем телом. Человечка нельзя было позволить убить или ранить… Алик резко сел и хрустнул пальцами; в наступившей тишине гитарист слышал, как в пустыне едко горят злые слова, чувствовал их дым и видел, как кашляет и прячет лицо в ладошки человечек. Руки нашли прохладный стакан и сжали его, потом приподняли и опрокинули в дымную пустыню. И наступила тишина. Человечек поднял голову и слабо улыбнулся, потом нырнул в медовое спасение, перевернулся на спину и закачался на волнах, глядя вверх. А Холстинин поднял голову и внимательно посмотрел на тонкие пальцы Алика. Пальцы слегка дрожали. Если смотреть краем глаза, можно было ещё увидеть и красные солнечные пятна на стене. А если поднять голову – красные отблески на впалой щеке басиста. И в глазах. Как раз эти глаза были реальными – а там, в пустыне… Что он видел тогда, после укуса скорпиона? Он не слышал ничего, но видел эти глаза – совсем чуточку раскосые, каре-чёрные, широко распахнутые от боли, обиды и недоумения. Он почему-то точно знал, что была и боль, и обида, и недоумение. Вот как сейчас. Только в тех глазах не было такой – как сейчас – ненависти и такого отчаяния. И эти реальные глаза немного расплывались, влажно блестели. А ещё у него дрожат пальцы. Он плачет? От злости, от ненависти или от боли-обиды-недоумения? Какая разница… Маленький человечек протянул наверх ручки, и Володя повторил его жест, уложив тонкие дрожащие ладони в свои, и немного сжал, покачивая и баюкая. А Алик рванулся, пронзительно вскрикнул, как раненная в грудь пустынная птица с длинными ногами и тёмными блестящими глазами – с болью, обидой и недоумением – и ударил узкой ладонью. Как укус скорпиона, несильно, в уголок запёкшихся горячих губ. Мир качнулся, готовясь расправиться на невидимом столе, но что-то помешало – узкая ладонь, ещё вздрагивающая в шершавых застывших пальцах. - Что сказал мне скорпион? – беззвучно прошептал Холст, с трудом разлепив сухие губы. - Будь готов отпустить, - так же беззвучно ответил человечек и раскинул руки, улыбаясь и глядя вверх. - Да, - вздохнул гитарист и разжал пальцы. III. Дорога на Север Вересковая пустошь, Предрассветная роскошь. Странное чувство, Словно слеплен из воска; Словно я – та свеча, Что отдана На заклание ветру… Холодная пустая равнина. Маленькие сиренево-серые холмы, сиплый свист ветра. И холодное стальное море по правую руку. Еле слышное шуршание, шипение, шелестящий стон набегающих волн. Серые камни, еле заметные тропинки, серый усталый дождь, серое низкое небо, стремительные серые тучи и колкий мелкий снег, тоже серый. Глухая бесцветная усталость от долгого похода из бесцветности в бесцветность. Все убегают на север, торопятся, как будто одна сиреневая равнина сильно отличается от другой. Серая птица сидит на камне и равнодушно и устало смотрит перед собой. Утром красный кружочек солнца безучастно всползает по ледяному небу вверх, и тогда, если лечь на спину в сиреневый вереск, кажется, что небо положили наискосок и тянут по нему на ниточках то плоские сизые тучи, то плоское тусклое солнце. Холстинин открыл глаза и обнаружил себя на полу кухни в прекрасном самочувствии, но с некоторой приятной занозистой тоской внутри. Небо было закрыто тучами, ветер свистел в форточке. А ему было всё равно, даже лежание на полу не доставляло никаких неудобств, несмотря на холод с улицы. Что-то в этом было. Всё было настолько холодное, что гармонировало друг с другом и не требовало никакого движения. Ледяная гармония. Казалось, что его тело – огромный пустой замок без стёкол и без дверей. По нему гуляет ледяной ветер и гоняет промёрзшие комья снега по пустым комнатам. Ледяные комки тихо постукивают о каменный пол, выбивая определённый ритм, кажущийся почти магическим. - Уууу… Уууу… - завывает ветер на крутых поворотах и узких винтовых лестницах. - Тинь-тинь. Тинь. Тинь-тинь-тинь, - позвякивают мёрзлые комочки, сталкиваясь и цепляя повороты. И весь стылый замок подрагивает в такт… В лицо ударил мягкий коричневый луч. Холстинин вздрогнул. Что за нарушение его ледяной безмятежности? На столе стояла бутылка коньяка, как-то маслянисто мерцающая медовым цветом. Сквозь неё светила лампа. Настольная лампа, которую держали чьи-то тонкие руки. А чуть выше в пульсирующей тишине смотрели карие, совсем немного раскосые глаза, дерзко и насмешливо прищуренные. - А-лик, - тихо сказал Володя, уже чувствуя, как можно заморозить это имя до двух льдинок и перекатывать их во рту. А-лик. А-лик. Что-то вроде постукивания ледяных комьев в его сером замке. Почему ты нарушил мой магический покой и порядок? Внёс непрошеное движение, свой неприлично живой хаос? Я так хорошо всё выстроил. Ты бы мог подстроиться, встать в пустое место, как недостающий элемент моей мозаики… Холодные серо-голубые глаза – лёд, упорядоченность, покой. Карие, поблескивающие и играющие неизвестно откуда взявшимися искорками – движение, жизнь, энтропия. «Да-да, именно энтропия!» - Холст внезапно для себя оживился и протянул руку к неправильным, слишком хаотичным волосам. Поправить. Всё должно быть на месте и гармонировать. И не двигаться. Нулевая энтропия. Никакого хаоса – и думать не смей. - Не трогай меня, - шепот в ответ. Неожиданные звуки: ломающийся лёд, буруны вырывающейся воды, перекаты и переплески. Такие неправильные, что Володя невольно поморщился и тронул замёрзшими пальцами тёплые, розоватые губы. - Не ломать, - с усилием выговорил он, стараясь голосом показать, как прекрасно всё то, что он построил. Соразмерно, ровно, гармонично. Правильно. Вот перекатываются льдинки, скользят друг по другу – не правда ли, прекрасные звуки? Трещит мороз, постукивают ледяные иголочки. Разве не красиво? А тёплые губы несимметрично дрогнули и улыбнулись: - Дурак ты, Вовка, - наклонился и поцеловал в уголок рта, прикрыв глаза. IV. Дорога на Восток Размыкает круг Поцелуй Огня. Слёзы на ветру… Позови меня! Горячий металл касался кожи и почти нежно оставлял на ней чёрно-багровые, капающие красным буквы:В П Х. А чуть выше в страшной тишине смотрели совсем чуть-чуть раскосые каре-чёрные глаза, широко распахнутые от боли и обиды-недоумения. Было в этом что-то нелепое и нереальное. Настолько похожее на бред, что Холст вздрогнул и проснулся. В полутёмной комнате на него навалились странные обрывочные воспоминания – тусклое плоское солнце, пустыня, серые светящиеся холмы, отчаянный птичий крик, холодное море, танцующий вихрь песчаной бури, обломки угрюмых камней, серый скорпион, промёрзший до фундамента замок. А тем временем между занавесок пробился тонкий солнечный луч и упал на кресло, осветив крутой коричневый бок гитары, удобно лежащей на подлокотнике и подушке. Алик лежал рядом, со стороны кресла, касаясь подлокотника виском, и улыбался во сне. Его губы немного пахли коньяком, а на щеке и на подрагивающих веках лежала медовая тень. Всё было так реально, что Володя вскочил и раздвинул шторы, нырнув в свет целиком. Это было не похоже ни на что из прежде пережитого. Свет был слишком горячим для ледяного моря и идеального замка и слишком ласковым для молчаливой белой пустыни. Холст бессмысленно улыбнулся и негромко сказал сам себе: - Странные сны… Как же долго я спал?.. Сзади раздался странный всхлип; мысленно обругав себя за то, что так сразу расслабился, гитарист резко развернулся. На кровати давился смехом басист, истерически подвывая в подушку: - Вовка… ааа… богатырь хренов! «Как долго я спал»! Уууу! Живой водицей полили? Аххаха! Володя нервно улыбнулся, сел на кровать и обнял его поверх рук, целуя пахнущие коньяком горячие губы: - Ты чего меня пугаешь? - А ты чего пугаешься? – искренне удивился Алик, повиснув на его руках вниз головой. - Да так… - вспомнил застывшие чёрные глаза, звенящую тишину и промолчал, прижимая его к себе. Тёплый, непуганый, без уродливого клейма на груди… И отпустил, заслышав трезвон на кухне. - Алло? Владимир Петрович? - М… Рита? Как там сахарский песок? – и демонстративно повернулся к окну, прикинувшись, что не видит, как Алик с виноватым лицом заталкивает бутылку из-под коньяка в мусорное ведро. - Да неплохо, неплохо, спасибо… Тут банка разбилась, так из песка ящерка выпала, представляешь? Она у меня теперь в аквариуме живёт, я ей немного песка отсыпала, ну, родного… Холст уже не слышал, пристально глядя на окно, ярко освещённое солнцем. На стекле было приклеено много красивых бумажек ровного красного цвета. Такого цвета были бумажки в университете, когда им показывали какой-то физический опыт. Гитарист сел за стол, подпёр голову рукой и начал было думать длинную мысль о красивых бумажках, слушая вполуха Риту, но сразу отвлёкся: бумажки были приклеены не просто так, а большими красными буквами гласили:В П Х. Жёлтое утреннее солнце светило сквозь буквы, и они горели алым. 8 августа 2010. 4:50
Io: Валера сидел в кресле и неспешно потягивал черный чай. Я набивал какой-то очередной текст, претендующий на некоторую литературность. Кипелов лениво потянулся, и мурлыкнул, что-то вроде: - Ты действительно, считаешь, что сумеешь кому-то что-то доказать таким способом? Как правило, резкое высказывание рождает желание возразить, ну а отсюда и готовый конфликт. Ты любишь устраивать скандалы, а потом возмущаешься, причем совершенно искренне, что ты тут ни при чем, и кровать уже горела, когда ты в нее ложился. Я только фыркнул в ответ, вот еще… но пост выкладывать не спешил. - На что это ты сейчас так «тактично» намекнул. - Любишь ты устраивать войну за корону, и не отрицай… Я хохотнул. Но решил благоразумно промолчать. Конечно, при всем известном скептицизме и другом и прочем, Валерка порою подмечает такие вещи, которые днем согнем, а вечером уже не разогнем… однако мне нужно было приходить в себя, нужно было возвращаться. За последние несколько месяцев, произошло много странных событий, которые я не в силах был бы вообще как-либо охарактеризовать, кроме разве что одной фразы: «я идиот». Но об этом Валере говорить совсем не хотелось, чтобы услышать непременное «я же предупреждал», или «я же говорил». Я все знаю, все понимаю… только, поступаю… ну в общем, как всегда поступаю я. Лето клонилось в сторону осени. Вот уже зарядили косые дожди. Вот уже не оставляем мы окна открытыми на всю ночь, только так – проветрить, и скорее под одеяло, друг к другу поближе, а потом еще минут пятнадцать спорить, кому вылезать в холод, чтобы закрыть форточку. Жара, наконец, отступила. Кажется, что весь центральный регион вздохнул с облегчением. Ну, Москва-то уж точно. Впору штамповать футболки с надписью «я пережил зиму 2009 и лето 2010, мне пофиг на 2012». Как странно, что никто еще не додумался. - Валерка, а Валерка, дай укусить печеньку? - Тебе вредно! – показывает язык золотой голос мятала, - растолстеешь, не влезешь в концертные джинсы, а мне всё простят, за одну только фамилию. - Да ты… да… я тебя! – захлебываюсь возмущениями я, но гнев мой быстро сходит на нет, потому, что Валерка умильно всплескивает руками, мол, чего не правда что ли. И я отступаю, побеждено фыркая и шипя на него, и все-таки успеваю выхватить из его руки овсяную печеньку. - Вот все бы тебе покушать, если не сказать грубее, наверное, поэтому ты меня и терпишь! - Исключительно по этой причине, - резюмирую я, и мы вместе смеемся. В августовской вечерней тишине смех звучит громче, чем обычно. Гулкая ватность уже завладела городом, расползлась по дворам и квартирам москвичей, от нее никуда не спрятаться, не скрыться… природа готовилась ко сну, и готовила нас к некоторому оцепенению. Вроде и не хладнокровные, а вместе с ней замедляли бег… странно все это, а понимание приходит всегда лишь со временем, и чем больше его утекает, тем ярче и сильнее становится осознание того, что же действительно происходит вокруг. Я подсаживаюсь к Кипелову поближе, забираю его чашку, делаю пару глотков. - Фу, без сахара, - притворно кабенюсь, чтобы потереться щекой о его ладонь, прижаться плотнее. Хочется быть рядом. Ощущать его тепло… и знать, что ничего не измениться, не будет никаких срочных дел «вот прям щас», один тихий августовский вечер, порой это все что нужно… Из окна за нами подглядывает почти полная луна. Облака рваными ватными краями едва касаются ее молочно-белого диска, и тут же шарахаются в сторону. Валерка гасит бра, обнимает меня, и осторожно целует в висок.
Io: Лениво. Ничего не пишется. В последнее время все как-то бесцельно и бесплодно. Будто бы вытащили стержень, или руки вдруг стали чужими, не связанными с головой. Смешно так, а ничего нет. Ничего не выходит. Вот, кажется, уж и башка пухнет от впечатлений. Раньше было бы плевое дело. Но то раньше. Сейчас пустота. Пустота и безразличие. Где-то даже безделье, наверное, отупение какое-то. Когда ты способен лишь на то, чтобы валяться на диване и потягивать какой-нибудь приятный напиток, в зависимости от ситуации: алкогольный или нет. Я поморщился, мне снова было лениво вылезать из-под теплого одеяла, вообще, что-то делать было лениво. Меня решительно не хватало на какие-нибудь поступки. А Сергею требовалось вот, ну, прям щас чего-то изваять, чем-то поделиться, что-то сотворить. Твою ж мать! Нельзя будить людей в такую рань, даже если на часах минуло 12.00, это не педагогично. Маврик пытался разбудить меня, рассказать о новой своей идее, и отхлебнуть кофе одновременно. Как говориться, если вы ведете машину и одновременно ласкаете женщину, и то и другое вы делаете плохо. Вот и у него не получалось быть Юлием Цезарем. Я снова задремал еще на первой его фразе. - Валера, ты меня слушаешь? - Да.. да, конечно, - соврал я, и чуть было не получил уверенный пинок, - ну… что это за инквизиция? – потянул я, все же сползая с кровати. - Ты меня не слушаешь! - Ну, Серё-ежа! - Не «нукай»… а то издеваться буду. - У тебя в издевках нет разнообразия. Что ты мне нового хочешь сказать? «восемь лет один альбом?», так я это от тебя все восемь лет и слышу, так что не удивил, считай… а вот поспать мне дай… - Что тебе еще дать? Я хохотнул, хватая Сережу за то, что под руку подвернулось, он подпрыгнул от неожиданности и с обвинениями меня во всех смертных грехах, вплоть до падения Рима стал теребить меня с твердым намерением не дать мне досмотреть красочный сон. Я вяло отбивался, но сопротивление было бесполезно. - Что ты такой вредный? – пробурчал Маврик, устраиваясь рядом. От него пахло кофе и табаком. Чуть-чуть мылом и совсем немного пеной для бритья. - Я вредный главное, сам проснулся ни свет, ни заря, растолкал меня, полчаса впаривал какую-то фигню, а потом накинулся с обвинениями, это я вредный называется? - Больше семи часов спать вредно! – резюмировал он, просовывая холодные ладони под одеяло и обнимая меня. - Твою мать! – пискнул я. - Она приличная женщина, - подчеркнул Сергей, слегка прихватив мочку моего уха губами. - Я в курсе. Вот все думаю, в кого ты такой уродился, уж точно ни в нее, - наиграно раздраженно пробурчал я, прижавшись к нему плотнее. Маврик что-то недовольно пробурчал, но движения его рук стали плавными и ласковыми. Он нежно покусывал мою шею, явно заигрывал. Я не остался в долгу, развернувшись к гитаристу, должно быть, он не ожидал от меня столь быстрой реакции, ведь еще десять, да что там, пять минут назад я был не настроен ни на что, кроме глубокой зимней спячки, как он нередко обозначал мою утреннюю леность. Я незамедлительно прильнул к его губам, отчасти и для того, чтоб Рыж не ляпнул чего-нибудь, отчего все мое хорошее настроение сошло бы на «нет». Сергей пытался пискнуть что-то протестующее, ну или, просто мне так показалось. Но я уже подмял его под себя, а мои пальцы умело расстегнули оба ремня, которые он зачем-то успел на себя нацепить. - Это насилие! – пискнул он, плотнее прижимаясь, и податливо подставляя шею для новых поцелуев. - Разумеется, - пробубнил я, стаскивая с него эти чертовы джинсы. Уже научился не запутываться в эстетично рваных коленках и бесконечных декоративных застежках. - Я протестую… - прошептал Рыж, прижавшись так плотно, что у меня дыхание перехватило, а сон сняло как рукой. Наверное, все же он обучался на экстрасенса, но что-то скрывает. - Протест отклонен, - я снова поцеловал Маврика, поглаживая его тело, становящееся податливее с каждым моим движением. Сергей млел, и нарочито старался лишний раз потереться о мои ладони, точно кошак. Более не церемонясь, я подмял его под себя. Казалось, что вместе с поцелуями уходит часть жизни, переливается из моих губ в его… кажется, я даже постанывал от удовольствия… Очнувшись только оттого, что Маврик, наглая рыжая морда, отстранился немного и повертел перед глазами моим же мобильным телефоном. - Тебе звонят, - со сладкой издевкой в голосе молвил он. - Что? Кто? С какого…? – пытался я выбраться из сладкого тумана, который окутывал меня вот еще пять секунд назад. - Это Рита, - деловым голосом отрапортовал Маврик, не переставая, смею вас уверить косить левым глазом, наблюдая, а как это я отреагирую. - Дай… - я протянул руку за аппаратом. - Не-а! «Вот поганец!». - Отдай, Пушкина не будет звонить мне без повода, и не будет перезванивать… Сергей показал мне язык и спрятал аппарат за спину, а тот продолжал безжалостно вибрировать. Черт побери… Я попытался отобрать аппарат у Рыжего Беса, но он довольно ловко увернулся, а потом, положив трубку на подушку, включил громкую связь. Если бы я мог взвыть, я бы взвыл. - Кипелыч, чего ты к телефону не подходишь? Я уже минуты три жду. - И тебе добрый день, Маргарита Анатольевна. - Случилось чего, али я не вовремя? – елейным голосом осведомилась наша поэтесса. - Все в порядке, - я, наконец, совладал с собой, и частично с Рыжим, давящимся смехом на другом краю кровати. - Послушай, у меня есть еще два варианта того, о чем мы с тобой говорили на прошлой неделе. Я попытался сконцентрироваться на текстах песен, но Маврик меня демарализовывал по счету «раз». В конце концов, Рита не выдержала, и сказала, что не знает, чем я там занимаюсь, и что я могу приехать к ней позже с извинениями, поскольку я сам не знаю, что именно мне нужно, и как срочно… и вообще я хамло, и еще бессовестный… Нажав «отбой», я грозно замахнулся на Рыжего, мол, это уже ни в какие ворота! Но он хохотал так, что, применив, я сейчас электрошок, он не заметил бы. Ущипнув его за попу, для профилактики, я лениво вылез из кровати, набросил халат и поплелся на кухню. Что мне еще оставалось делать? Кажется, Маврик ничуть не расстроился из-за испорченного романтического утра. Не важно, что стрелка часов показывала 13.57… Неторопливо я заварил себе кофею, не забыв и про Рыжего, у него кажется, была какая-то встреча в центре. Или он просто собирался куда-то то ли на студию, или что-то вроде того. Обычно я не приставал с расспросами, кроме единственного: «во сколько тебя ждать?». Сейчас на гастроли или выездные концерты никто из нас не собирался, поэтому вопрос был актуальным. Когда Сережка приполз на кухню уже прилично одетый, практически готовый выпендриваться, я уже поставил перед его стулом чашку горячего ароматного напитка. Вид у Маврика был виноватый, впрочем, не слишком, поскольку во взгляде проглядывали такие искорки ни то задора, ни то затаенного озорства. Он отхлебнул кофе, и поделившись планами на день стал собираться. Я, как и подобает господину, у нас теперь все господа, а не товарищи, развернул какую-то газету, украдкой наблюдая за гитаристом. - Что за буржуйские замашки? – усмехнулся он, откинув листы из моих рук, и немедленно сам оказался на моих коленях, отставив чашку в сторону. - Это что еще за новости? – усмехнулся я, стараясь пощекотать его выпирающие ребра. Отпрыгнув метра на два, ну точно кошак, как еще ничего на пол не посыпалось? Маврик опасливо приблизился ко мне. И, поцеловав в волосы, сказал: - Я буду не поздно, продолжим дискуссию. «Теперь это так называется», - подумалось мне. Я улыбнулся, и сказал: - Хорошо. Нужно было съездить к Марго, иначе гореть мне синим пламенем, и боюсь, что будет оно отнюдь ни огнем страсти, а где-то около котла в аду… или, что хуже под ним.
Io: Смс-ки Холсту *сёнэнай* Сегодня Валерка постарался на славу. Ужин был просто чудесным и даже немного праздничным. Настроение было приподнятым, мы много шутили и смеялись. Нам было как-то по-весеннему легко. И все это несмотря на подступающую осень, накрапывающий за окном тягучий дождик, сырость и холод. Мы уже забрались в кровать, как вдруг Кипелов предложил поглядеть DVD «Арии» «20 лет Герой Асфальта». - Ты ли это? С чего вдруг такие перемены, Валера? Он пожал плечами и, поднявшись с кровати нашарил нужный диск на полочке. Только Валерка успел вставить DVD в проигрыватель, как во всем доме погас свет. Я хохотнул, что еще оставалось? Он тоже смеялся, подсвечивая себе дорогу мобильником, пока не нашел свечу. - Вот раньше свечи были, - в своей манере стал ворчать он, - хотя бы света было достаточно а это что? Понадарили, я не знаю с какой стороны их поджигать. Порывшись в моих джинсах он отыскал зажигалку и прекрасно справился с зажиганием нескольких свечей. - Смотри-ка, старый романтик, - прокомментировал я. - Я не старый, - Валерка показал мне язык и устроился рядом, - я думаю, что это ненадолго. - Ты предлагаешь не спать и ждать, пока воссияет чудо инженерной мысли ХХ века? - XIX… ну да, типо того… - Тьфу, на тебя… На самом деле все эти перепалки были игрушечными. Такими же, должно быть, как елочные игрушки, привезенные из Праги. Лера забрался под широкое, теплое одеяло, прижавшись ко мне. - А ведь неплохой же был концерт, - сказал он. - Ну, да, неплохой… я не понимаю немного, к чему ты вдруг все это вспомнил? - Захотелось посмотреть на нас со стороны, наверное… Я пожал плечами, прижимая вокалиста к себе, прикоснувшись губами к его волосам… - Тебе по-настоящему нравится этот концерт? – наконец спросил я. - Я помню только хорошее. - Как тебе это удается? Он развернулся ко мне и поймав мою ладонь в свои руки коснулся губами пальцев… - Наверное, когда ты рядом, я могу все… - Да брось ты… Он смутил меня, едва ли ни больше, чем прежде. Но я не отдернул руки. В полумраке я надеюсь, было не видно, как я покраснел и зажмурился. Я чувствовал легкий стыд, хотя не мог никак объяснить почему. Свет зажегся столь же неожиданно, как и выключился. Я потянулся за пультом, чтобы скрыть охватившую меня неловкость, Валерка приподнялся и сейчас делал вид, что разыскивал очки. Могу поклясться, что на его щеках так же был легкий румянец. Монтаж меня немного удивил. Мне кажется, что мы уже просматривали, чего там получилось в итоге, но я не помнил, чтобы монтаж был столь стремительным, когда не удавалось толком ничего разглядеть. Быть может, такие приемы и хороши для клипов, но уже на третьей песне у меня рябило в глазах от количества внезапных переходов. Я обнимал Валерку, он тихонько повторял слова некоторых песен, поглаживая мои пальцы. - Иногда мне кажется, что вся эта музыка, все эти гитарные рифы… все это уже в крови, и их невозможно вытравить никакой химией. За столько лет это стало почти условным рефлексом, - прошептал он. Я улыбнулся. Поскольку со мной происходило примерно тоже самое. Я просто более умело маскировался. Наше совместное выступление в записи выглядело лучше, чем на сцене. Во всяком случае мне так показалось. Все было снято так, что не было видно никаких огрехов и обоюдного недовольства, и других обстоятельств. Мы не упрекали друг друга. Мы смотрели концерт, несмотря на небольшой экран, и приглушенную громкость, чтобы не мешать соседям, мне казалось, что мы снова оказались на одной сцене… что наше единение перешло на какой-то новый уровень, и я знаю все наперед. Что сделает Лерка, и что он скажет. Двойственность сознания, с одной стороны я там, а с другой лежу здесь расслабленный, поглаживая его плечо, рождало во мне некий диссонанс. Я потряс головой, чтобы прогнать наваждение. Валерка поднял на меня глаза. - Устал? - Нет… все нормально… а вот почему ты к Дубинину на сцене пристаешь а ко мне нет? – шутливо спросил я. - Что значит, я к Дубинину пристаю? - Что это за «покрасил свой шлем в черный цвет»? А меня зачесать? Валерка громко засмеялся: - Ты кепку сначала сними! - Вот еще, без кепки каждый может… - И как это будет выглядеть? Мы смеялись уже оба. - И так, черт знает что пишут, ты хочешь, прибавить фактов? - Да, хочу объявить о нашей помолвке… Ржали мы уже в голос, перекрывая соло Попова и отчаянные трели Холста. - Выключай, а то я еще что-нибудь придумаю. Когда, напитавшись положительных эмоций мы все же отключили DVD, задули свечи и улеглись, закрыв окно, мне даже показалось, что я успел задремать, как вдруг Валера вопросил: - Ты там sms'ки Холсту пишешь? Я не знал серьезно он спрашивает или прикалывается, но не мог не засмеяться в ответ на этот странный вопрос. Скорее всего продиктован он был теми обстоятельствами, что я нередко обсуждал с Володькой какие-то концерты, и нередко выходило так, что мы находились в разных городах, поэтому общались больше по sms или по e-mail. В ответ на мой ржач я был подло пнут, и, смею вас уверить, укушен. - Какие sms'ки? Я заснуть пытаюсь… Удостоверившись в том, что телефон под подушкою я не прячу Кипелов поцеловал нежно поцеловал меня, заверив в том, что ревнует и вообще с Холстом общаться не может, поэтому так отреагировал. Я обнял Валерку, снова прижав к себе, прошептал на ушко «спокойной ночи, тебя одного люблю», и задремал уже по-настоящему. Мне снилась Маргарита Анатольевна и какие-то ядерные испытания. Уж не знаю, как это все было связано, возможно сознание Кипелова было не восприимчиво к астральным посылам «радости и счастья» от главной поэтессы русского мятала.
Сволочь_ТМ: Тетка начинала раздражать. Она постоянно напоминала ему о необходимости добывать мамонта к ежевечернему очагу, вела непрекращающуюся склочную борьбу со всем миром, - со всеми этими ДЭЗами, автосервисами, школьными учителями, врачами в поликлинике, мерзкими соседями, гаишниками, - этот список врагов не являлся исчерпывающим. А он искренне недоумевал - чего ей надо? Все же идет хорошо, своим чередом, и зачем эти лишние потрясения? В конце концов, у него есть важные, неотложные дела, которые он должен обязательно выполнить. Кому должен? А это неважно. Просто и должен, и все. И это не его головная боль, если весь остальной мир не понимает, зачем он это делает. В конце концов, "царь я или не царь?" Еще тетка взъелась с чего-то на его вторую половинку, его второе "я". В последних скандалах неизменным рефреном звучало: "Ты уж определись, где у тебя семья, - мы (имелась ввиду тетка с приплодом), или этот. Выбор сделай уже, блин.". А он искренне недоумевал, - с чего это он должен делать какой-то выбор, если весь мир просто принадлежит ему? Какая ерунда… Мое – все, и тетка, и приплод, и он… Который понимает, и не грузит, с которым можно просто сидеть, смотреть телевизор плечо к плечу, молчать и пить. Потихоньку, наперстками, не напиваясь… Или разговаривать о совсем необязательных вещах, об отвлеченных абстракциях… "Есть ли жизнь на Марсе?" Не будешь же разговаривать об этом с теткой... Не поймет и сочтет опять идиотом... Прогуливаясь в надежде отыскать нужную идею по шуршащим желтыми осенними листьями дорожкам парка, он пытался сосредоточиться на мыслях, но сбивался и возвращался к последнему разговору-скандалу. Тогда тетка заявила, что человек с нормальным интеллектом обязательно разграничивает свое и чужое. Дескать, чем ребенок жаднее в детстве, - в три-четыре года, когда при всякой попытка взять у него игрушку, он вопит на весь свет "мое", - тем умнее впоследствии он будет. Вроде как об этом твердят мудрые психологи. А, следовательно, он – идиот, потому что у него разграничение между семьей… между ней, в конце концов,… и миром… да, и, если говорить начистоту, этим твоим, как он мне надоел, божежтымой, если бы кто-нибудь знал, как я от этой шведской семейки устала… И снова, в сотый раз, одно и то же, - уходи, я не хочу тебя делить ни с кем, ни с миром, ни с этим… Уходи, мне будет проще одной… Зачем, куда уходить? Если здесь она, дети, домашние тапочки, ежевечерний мамонт у очага… ЧуднАя, право… Он вспомнил о книжке. Тетка глубоким вечером присела на кухне в кресло с книжкой, да так и заснула... И книжка упала. Марина Цветаева, стихи. "Спят, не разнимая рук – С братом – брат, с другом – друг. Вместе, на одной постеле… Вместе пили, вместе пели… Я укутала из в плед, Полюбила их навеки, Я сквозь сомкнутые веки Странные читаю вести: Радуга: двойная слава, Зарево: двойная смерть. Этих рук не разведу! Лучше буду, лучше буду Полымем гореть в аду!" Вот же ведь – тоже тетка… Была… А понимала, понимала, что, зачем и как. А эта – не понимает, и не хочет понять… Семью ей подавай не шведскую… Дууууура….
Io: Солныш Случайности не случайны. Ничего не бывает просто так, вдруг, без должной цели. Раньше мне казалось, что это не так. Жизнь текла своим чередом, и я не думал ни о чем другом, как о том, чтобы взять у нее всего и побольше. Жизнь долгая – она не откажет! Когда-то в учебниках по истории и обществознанию, по природоведению, биологии, может, и химии тоже было написано, что природа – это неиссякаемый источник. Можно и нужно брать у нее все. И человечество, опьяненное первыми успехами научно-технического прогресса жадно хапало, как хапал у жизни я. Полной ложкой, без полумер. Но время, оно всегда неумолимо. Жестоко и веско расставляет все на свои места. Рухнул Советский союз, а вместе с ним и моя уверенность в неиссякаемом источнике моих сил, веры в то, что я горы сверну, причем одной левой и прямо сейчас. Неожиданно остановившись, и оглядевшись вокруг, я пришел в ужас. Погляди, что мы сделали с нашей мечтой! Будут ли цвести на Марсе яблони – сие науке неизвестно, тут ни до жира – быть бы живым. Но в череде одинаково рутинных дней, неожиданно окрасившихся в серый, вдруг появился ты. До этого момента я не жил, я существовал. Вне зависимости от времени года все было серым: мир, люди, машины и дома. У меня были какие-то мысли, но все это был какой-то непрекращающийся сон с коридором дверей, ща каждой из которых, различаясь лишь мелкими деталями, меня ждал новый гостиничный номер. Но ты изменил все. В один момент. Когда казалось, что изменить ничего не возможно. Однако именно ты повернул какой-то невидимый рычажок. И мир заиграл новыми красками, сделался мягче, добрее. Нет, мы давным-давно знали друг друга, работали вместе, но все это было не то. Мы просто совершали обычные действия, в чем были похожи на роботов. Нет, когда-то в самом начале пути, я ощущал себя демиургом, я знал, или верил в то, что мне подвластны энергетические потоки, но затем подобно герою одной из наших песен, я почувствовал, как превратился в марионетку. Чьей-то маской, платьем для кордебалета. Для того, чтобы быть чьим-то оружием, нужно хотя бы если ни осознание, то, веря во что-то, а я выдохся. Сошел с дистанции, став механизмом. И мне чудилось, что такие же бездушные и бесполезные, пустые внутри машины окружают меня каждый день и каждый час. В то утро мы очнулись у тебя. С кухни как-то странно, будто бы в давно забытой коммуналке, в которой однажды довелось провести день-другой, тянуло какао. Было светло, и я щурился на неожиданно яркий свет, а ты взял меня за руку. Черт тебя дери! Сжал мои пальцы с такой нежностью, на которую мог быть способен только очень добрый и заботливый человек, и как-то очень мягко, как умеешь только ты, шепнул: - Просыпайся, - я буквально физически почувствовал, как ледяной панцирь, сковавший мое сознание, треснул. Я проснулся. И на этот раз проснулся по-настоящему, - что с тобой, Валера? – спросил ты, удивленно взглянув на меня, - ты не заболел? - Нет, а что случилось? – спросил я. - Ты улыбаешься… это странно, возможно это симптом. Мы рассмеялись. Ты был так внимателен и чуток ко мне, что если бы сторонний наблюдатель посмотрел на меня в каких-то особых очках, он увидел бы, как ледяной панцирь моей души тает. И вот, спустя полчаса от его арктической природы, от состояния сомнамбулического прихода не остается и следа. Я понял, что я все еще жив. Мы сидели на кухне, пили необыкновенно вкусное какао, ты рассказывал какую-то гастрольную историю, а я смотрел на тебя и улыбался. У каждого свое солнце. И моим солнцем был ты. С того утра прошло немало разных лет. Иногда я летел на крыльях, нередко падал камнем вниз. Ты оставлял меня, и находил снова, потому, что ничто живое не может быть без солнца, а солнцу должно быть органически необходимо хоть кого-нибудь согревать. Порой я пытался обходиться без тебя, не сложно догадаться, что ничем хорошим это не заканчивалось. А жизнь, переступив очередной рубеж невозвращения жестоко, или напротив, смягчив паденье, швыряла меня к тебе. Иногда в объятья, но все чаще под ноги. И я знаю, что сам во всем виноват, но зачастую обстоятельства и моя собственная трусость, моя неспособность принимать решения выходит для меня боком. Но хуже бывает, когда я заставляю страдать тебя. Простишь ли ты меня? Ты говоришь, что всё заранее прощаешь… но мне все равно страшно. Страшно, что мы не увидимся на следующий день, или через год. Сегодня, как и в то утро, когда ты Разбудил меня, в кухне потрясающе пахнет какао. Пришла осень. Ты говоришь мне, что нужно беречь голос, и не даешь сделать ни глотка минералки из холодильника, и что нужно сделать полы с подогревом не только в ванной комнате. Даже в быту ты остаешься деятелем, тебе все нужно довести до логического завершения, и чтобы ни просто хорошо, а отлично. А я рассеяно киваю, любуясь тобой. Тем, как ты строишь смелые планы, если не по захвату мира, то по его немедленному благоустройству. И ты везде, потому что ты – солнце. - Ты что на меня так смотришь? На мне цветы уже выросли? – шутливо спрашиваешь ты. А я дергаю тебя за руку, чтобы обнять. Обнять покрепче, как в первый раз. Чтобы не отпускать, ни теперь, ни после. Тогда ты смеялся, пытаясь освободиться, просил отпустить, а я не мог, боясь, что ты вдруг исчезнешь, или другого шанса у меня не будет. Сейчас ты обнимаешь меня в ответ. - Чего опять сам себе нафантазировал? - улыбаешься ты. И я улыбаюсь, тыкаясь в колючую щеку носом, ловя губами серебряное колечко в твоем ухе. - Ничего, солныш, ничего.
Strax: название: Cмутное время автор: Strax рейтинг: PG-15 пейринг: В.Дубинин/В.Холстинин, намек на В.Кипелов/В.Холстинин, и, может быть, В.Кипелов/С.Маврин предупреждение: не нормативная лексика. - Ну вот, их больше нет, теперь твоя душа довольна? Успокоился? – Владимир Холстинин мерил тесное помещение «арийской» студии, время от времени запуская пальцы в редеющую шевелюру, - ты подумал о том, что мы будем делать дальше? Ну, хорошо, ну хрен с ним, с Мавриным, но второго Кипелова ты где найдешь? - Не истери, Вова. - Виталик! Я не истерю, я пытаюсь собраться с мыслями, я пытаюсь понять, зачем все это было нужно? - Я хочу, сквозь зубы процедил басист, - чтобы мое мнение имело для тебя какое-то значение, Вова. - Виталя, я только тебя и слушаю, в результате чего, схлопотал по роже от Кипелова, и выслушал длинный монолог от Маврина. Ты как обычно в белом, а я в коричневом. - Ты не понимаешь! - Чего я не понимаю, сделай милость, уточни, пожалуйста. - Кипелов никуда не денется. Он не умеет принимать решения, если только кто-то не примет их за него, а после внушит ему мысль, что это решение единственно верное. Это Маврик от своего слова не отступиться. Погоди, вот сейчас они поиграют в героев, но этот период не будет длиться вечно, и все для нас закончится лучшим образом. - Я не понимаю, что ты под этим подразумеваешь? - Валера вернется, а опереться в новых обстоятельствах ему будет не на кого, поскольку гитарист у нас будет уже другой. - Я от твоих «коварных» планов нередко просто шизею, у меня мозг не справляется с такой нагрузкой, Виталя. - Это не «коварные планы», а простой маркетинговый ход! - Офигенный ход! Мы были друзьями, но вся эта борьба за власть вскружила тебе голову… да вообще о чем мы говорим? Кем мы стали, Виталя, капиталистами? - Ты себя-то слышишь? Какими друзьями? Думаешь, я не видел что ли как Кипелов на тебя смотрел? Думаешь, это так незаметно? Думаешь, я слепой, и не разглядел, как ты к нему относишься на самом деле? - Что за бред, Виталик?! Басист сверкнул глазами и ушел куда-то вглубь студии, в соседнее помещение. Холстинин устало вздохнул и, потирая виски, опустился на диван. Не прошло и двух месяцев, как они с басистом определились в приоритете своих отношений, поставили все точки над «i», как он выдает такое. Конечно он знал, что Виталий может и с плеча рубануть, и слово резкое сказать, но зачем было поступать так? Он знал, что больше всех из-за постоянных ссор и склок достается Кипелову, но до поры его это даже забавляло. Шутки были безобидными, а угрозы – несерьезными. Виталий не был столь противоречив и «линия партии» оставалась четкой и ясной. Обычно, если Валера был против очередного текста, то сперва его заваливали разными аргументами, потом шутили и смеялись, ослабляя просьбы, мольбы, и какие-то мелкие угрозы, если это не помогало – использовали тяжелую артиллерию в лице Маргариты Пушкиной. Она внушала вокалисту, что именно это лучший вариант, и он, как бы сам принимал решение. Но вот полтора месяца назад, когда гитарист и басист решили, что могут быть вместе не только в бесконечных турах, когда Виталий, наконец, сказал «да», когда они съехались… произошло странное. Дубинин стал требовать от него, чтобы Володя в ультимативном порядке добивался от Кипелова работы нужного уровня. Нужных песен и текстов. Они никогда не работали так. Но Холстинин не мог отказать Витале. Он подозревал, что цена за это будет слишком высока, но он верил в то, что басист знал, что делал. Но вот, Валера не выдержал давления и ушел. Дубинин был уверен, что эта «истерика» не продлиться долго. Что, стоит лишь подождать пару дней, и все решиться само собой. Когда Валера не появился и через неделю, он сделал так, как поступал всегда – послал парламентера. Но Холсту в доме Кипелова были уже не рады. Скорее всего Маврин опередил их всего на пару дней. Момент был упущен. Вместо возвращения вокалиста с повинной они имели заявление об уходе Сергея Маврина. «В кого мы превратились? – подумал Владимир, - Валера считает меня чудовищем, Виталя ревнует, а Рыжий… а что Рыжий? ОН слишком дорожит дружбой Кипелова, чтобы оставить его одного. В другом прав Виталя – Кипелов вернется. Очень скоро ему станет голодно и обидно, Сергей отличный друг, но фиговый предприниматель… Как же хочется, чтобы все вернулось на пять лет назад…стало как раньше!». Дубинин вернулся, в руках у него были пластиковые стаканчики с дымящимся кофе. - Растворимый, - Холст скорчил недовольную мину,- вот если бы тут был Валера… Гитарист сознательно пытался спровоцировать Дубинина, но тот, несмотря на все эмоции, взял себя в руки и ответил довольно спокойно: - Давай не будем об этом. У Iron Maiden тоже были трудные времена. На мой взгляд, самое время для записи сольного альбома, ты так не считаешь? - Холст кивнул. По сути, что ему еще оставалось делать? Последний разговор с вокалистом все никак не шел у него из головы. Наверное, даже к лучшему было то, что все закончилось потасовкой. Но совесть не давала ему покоя, поэтому гитарист решил, что на следующий день заглянет к Кипелову и попробует, если и не вернуть того в группу, то хотя бы расстаться по-хорошему. План был неплох. Конечно, Виталя едва ли одобрил бы его действия. Но Дубинин с самого утра смотался в центр по делам, а Володя неторопливо заведя мотор, отправился в Царицыно. По дороге он успел передумать и снова решиться на визит. Отступать было некуда. Гитаристу не открывали довольно долго. Владимир уже было отчаялся, но когда он позвонил в третий раз ключ в замке, наконец, повернулся. К своему большому удивлению Холст увидел на пороге Сергея, тот был хмур и озадачен. Прикрыв за собой дверь, он вышел на лестничную клетку и почти сразу же закурил. - Сереж? – только и смог сказать Владимир. Ни то, чтобы он был сильно удивлен, но… настрой на разговор с Валерием сбился, а вопросов Маврину хотелось задать сразу целое море. – Как он? - Вашими молитвами, - нехорошо ухмыльнулся Маврик. В отсвете одинокой лампы, заляпанной чем-то зеленым, то ли краской, то ли жевательной резинкой, отблеск его взгляда был особенно пугающим. - Я не то… я пришел… - Не оправдывайся, - отрезал Сергей, - дай ему время прийти в себя. - Все так плохо? – Холст разволновался ни на шутку, однако пытался ни единым движением не выдать себя. Ему хотелось повернуть время вспять, хотелось сделать все иначе. Сколько бы он всего тогда не сказал и не сделал! - Не переживай, все как-нибудь образуется, - Маврик общался рубленными фразами, стараясь уместить слова между затяжками, но несмотря на колкость взгляда, и недобрые интонации, сам он был расслаблен, что свидетельствовало о том, что кризис, если и имел место быть, уже миновал. - Я был не во всем прав, - уклончиво сказал Холст, - я хотел бы извиниться перед Валерой. - Ты выбрал не лучшее время. Послушай, Володя… я на тебя зла не держу. Волноваться не нужно… Валера… - Сергей задумался, потом вздохнул, - никуда от вас не денется. Ему нужно просто немного отдохнуть, прийти в себя, поверить в свои силы… не мешай ему… хорошо? - Но… - Давай оставим это, - выдохнул Маврик, - тебе уже пора. Володя остался стоять в недоумении перед закрытой дверью, ни в силах шелохнуться, или сделать хоть шаг. «Что произошло? Что, черт возьми, произошло? Что теперь делать?». Не сразу ему удалось справиться с собой. Владимир сделал шаг по направлению к лестнице, потом еще один… и еще. Все, что было потом, напоминало белесую пелену тумана. К Виталию он вернулся поздно. По дороге, зачем-то выпил пару алкококтейлей, отчего уже через полчаса его ощутимо мутило, голова сделалась тяжелой, а ни опьянение, ни облегчение так и не наступило. Как оказалось, басист уже успел несколько раз позвонить ему на мобильный телефон, однако он не слышал этого. Виталий собирался, было устроить семейную сцену в духе: «и где ты шлялся? Я ревную!», но, увидев Владимира, передумал. - Ты в порядке? – обеспокоено спросил он. - Не знаю, - неожиданно хрипло отозвался Холст, - я бы поел чего, и выпить не мешало бы. Непривычно покладисто Виталий отнесся к выполнению «женских» обязанностей, и все было неплохо, но вся эта ситуация с Валерой засела нехорошей занозой где-то внутри. Она никак не хотела отпускать. Чем сильнее Владимир пытался избавиться от нее, тем больнее и неуютнее ему становилось. - Все рушиться Виталя, все летит в тартарары, - Холст прижимался к басисту, и сейчас ни Кант, ни Ницше не могли бы вернуть ему присутствие духа. - Все образуется, - ответил Дуб, зарывшись лицом в кудрявый хаер гитариста. Он успокаивающе поглаживал того по плечу и изредка целовал в висок. Конечно, он знал, что есть вещи, которые не продаются. Конечно, Виталий понимал, что ссора с Кипеловым дорого им обойдется. Он не был бездушной машиной, но именно поэтому басист решился на интригу, которая получила столь нелицеприятную развязку. Когда их отношения с Володей перешагнули этап романтического увлечения, и зарулили так далеко, что Виталий был готов буквально на все, чтобы эти отношения не закончились по нелепой случайности, или из-за стечения обстоятельств. Наконец, они даже стали жить вместе, но тут дикая ревность затмила собою все. Несмотря на то, что Володя и Валера постоянно цапались, Виталий увидел в вокалисте прямую угрозу своему счастью, и вот теперь, как умел, устранил ее. Он знал, он был уверен, что после проведенных им комбинаций ни о каких отношениях, кроме деловых между музыкантами, не могло возникнуть и речи. Но карты спутал Маврин. Выпрыгнув, как чертик из табакерки в самый неожиданный момент. «Валера, какого хера?» - прошептал Дубинин, укрывая Володю пледом. Сегодня решать что-либо было бессмысленно. Сомнений у басиста не было, он догадывался о том, где был Холст, но вот, чем закончился этот визит спрашивать не решался. Сергей Маврин сидел на кухне у Кипеловых и курил четвертую за час сигарету. Валерка отсыпался в соседней комнате, а Галина предоставив ему полную свободу действий, отвезла детей на пару дней к маме. Он не мог осуждать ее. Она просто испугалась. Всякое бывало в жизни, да Кипелов не был кисейной барышней, но в тот вечер Сергей думал, что лучше бы все закончилось скандалом. Лучше бы он наорал на Холста и Дуба, лучше бы разнес полстудии, а после устроил погром в квартире. Да все что угодно, лишь бы был выход этому негативу. Ненависть, агрессия, злость – все было лучше, чем этот взгляд с застывшей панической нотой на дне Валеркиных серых глаз. Да, у него была стычка с Холстом, кажется они даже подрались, но с Валерой случилось что-то еще, что-то такое сказал ему гитарист, что истерика, перемешанная с паническим ужасом застыла в его душе, и передать словами это чувство Сергей бы не решился. Валера смотрел на него, и в тоже время смотрел сквозь него. Туда, где его выводили на эшафот, и смертный приговор приводился в исполнение. Снова. И снова. И снова. Маврин не знал, что ему нужно предпринять. Он действовал интуитивно, уводя Кипелова со студии, стараясь оградить его от людей из вне, и, прежде всего, от самого Холстинина. Когда тот появился на пороге, Сергей решит твердо, что сейчас не те обстоятельства, чтобы позволять Валере испытывать новый стресс, поэтому, выпроводив незваного гостя, поспешно вернулся к другу. Вечером они пили горькую, молчали каждый о своем, наконец, ближе к ночи, захмелев, Валера дал эмоциям волю. Было сложно понять, что именно он пытается рассказать. Он только повторял: «за что он так со мной, Сережа, за что? Я ведь только ради него….». Маврик не допытывался, не расспрашивал, не лез дальше дозволенного. Он знал другое – оставить Кипелова сейчас он не сможет. Ночь унесла тяжелые думы. Спящий вокалист перестал вздрагивать и метаться во сне, внушив тем самым Сергею робкую надежду на то, что все обойдется. Бог его знает, что там, у Валерки в голове? Докурив, он вытряхнул пепельницу в ведро, и заглянул в комнату. Валера все еще спал, и Сергей, стараясь не разбудить того, присел рядом, убирая с его лица растрепанные волосы. Вокалист потешно сморщил нос и открыл глаза. Его улыбка была искренней, а вчерашняя буря, кажется, улеглась. Потянувшись, Кипелов посмотрел на Сергея, как верный пес, которого вчера подобрали на улице. - Наговорил я тебе вчера, наверное, всякого берда. - Да ладно тебе… - отмахнулся гитарист. Мы теперь с тобой свободные люди, мы ж зажжем! Валера улыбнулся и утвердительно кивнул в ответ. Сергей знал, что все это полуправда. И вопрос возвращения Кипелова в «Арию», а вернее к Холсту – это вопрос времени. Он не знал, сколько его было, но нужно было хотя бы попробовать что-то изменить.
Io: Нет надо мной твоей власти, Завулон ) В торговом центре было шумно, но Сергею было нужно не уединение. За этим шумом толпы, постоянно спешащими куда-то людьми все тревожащее его отступало на второй план. Он растворялся в водовороте событий, не имеющих к нему никакого отношения. Самое главное заключалось в том, что гитарист не был один. Со вчерашнего дня он чувствовал себя разбитым, ему как будто бы и хотелось побыть одному, но в то же время он мечтал избежать одиночества. Когда ком обид и разочарований подкатывал к горлу, Маврик подходил к консультанту в произвольном отделе и задавал ничего не значащие вопросы. Таким образом, он не давал себе полностью уйти от реальности, он не был один, но в то же время, никто не мог пробить его защитных барьеров. И ведь, если приглядеться, то можно было понять, что все не так уж плохо на сегодняшний день. Дома всё наладилось. Воцарилась практически гармония, временная пассия сделалась постоянной, было достигнуто взаимопонимание с родителями, да и на студии все было не так уж плохо. Но временами… вот как теперь к нему подкрадывалось это дурацкое чувство незаполненности, обнимало за плечи и не отпускало от себя уже ни на шаг. Прошло совсем немного времени, а Маврик чувствовал себя уставшим и вымотанным. Наверное, стоило предупредить домашних, что он задержится. Наверное, стоило теперь поехать еще куда-то, куда угодно, лишь бы немного развеяться. Но гитарист не сделал ни того, ни другого. Какая-то неясная тоска гнала его прочь. Эти навязчивые душевные терзания сделались почти нестерпимыми, а паническая истерия заставляла пальцы подрагивать. «Нет надо мной твоей власти, Кипелов», - повторял он «заклятие», которое не сработало в очередной раз. Подаренный Им кулон снова нестерпимо жег шею. Наверное, ему просто это казалось. Конечно! Иначе, и быть не могло… но пальцы предательски набирали знакомый номер. Видят Кром и Митра, видят все ацтекские и христианские боги. Он десяток раз стирал все контакты из всех записных книжек, менял сим-карты…. Но Валера как назло не отказывался от старого номера, а забыть его и вымарать из памяти Сергей не мог. Сколько он ждал ответа? Секунду или две? Мягкое «алло», как всегда лишило его воли. Сделало послушным, покладистым и покорным. Никаких проблем больше не существовало. Только его голос и успокаивающее: - Мы сможем увидеться сегодня вечером? Разве он мог отказать? Он только шепнул: - Конечно…, можно, я приеду сейчас?
¤Призрак¤: Мавр, Кип/Холст романтика, мистика || слэш || NC-13 Концерт Мавриков удался, посвященный презентации нового альбома удался. Даже кипеловцы пришли поддержать. После бурных восторгов решили старой и доброй компашкой отправиться отмечать. А что? Русским людям особого повода не надо. Собрались все - и старички, и молодежь. Веселье началось сразу. Манякин травил пошлые анекдоты. Харьков спорил с Максимовым. Стыров сцепился с Головановым о чем-то садовом. Всем было весело. Валера с Сергеем сидели рядом вспоминали былое за компанию с Сашей и активно общались просто на разные темы. Вечерок удался. Все набрались прилично и с заверениями "Ты меня уважаешь!" чинно расползались по такси. Звезды на звездячились. Утро началось где-то ближе к обеду. Валера не чувствовал многих частей тела. Долго выкарабкивался из-под одеяла, но то и дело натыкался на какое-то тело. Собравшись с мыслями и преодолев шум в голове, ему удалось выбраться и пошлепать в сторону ванной. Мозг определил по обстановке, что он находился в квартире Маврушечки. Ну, лирику в сторону - главное дойти до туалета и ванны. Голова немного проходила, а сонливость еще оставалась. Автопилот работал на отлично, душ взбодрил. Лера протер запотевшее стекло и стал расчесываться. Пара машинальных движений расческой и он замер. В зеркале были рыжие волосы, татуированный торс, чужое лицо. Да, что там чужое. В отражении стоял сонный Сергей и пытался расчесываться. По спине Валеры прошла дрожь. "Нет. Это шутка" Он опустил глаза на живот, посмотрел на руки. "Боже... Этого не может быть!". Минут пять он осматривал себя не веря, что он в теле Сергея. А потом... Потом сорвало стоп-кран. Он понесся по квартире, хотел проорать имя Сергея, но что-то подсказало, что Сергея тут может и не быть. В спальне еще спало тело. Он сорвал одеяло. Его... Его родное тело. Это было за пределом понимая. Надо было что-то делать. Он затряс свое тело. - Проснись! - проорал он почти в ухо. - Кто-нибудь вырубите истеричку! - сонно пробурчало злое и возмущенное создание. - Кто ты? - надо было определиться кто в его теле и вытряхивать его от туда на фиг. Тело отвернулось показав спину - Вставай! Немедленно! - тряс Валера свое тело и получил подушкой. - Эй! Как тебя зовут! Номер паспорта! Телефон! Адрес! Город! -Да, что за полоумный?! - разгневилось русое создание в теле Кипелова. - Сергей Маврин! Не видно? Перепелись все окончательно? - он продрал глаза и уставился на доставшего психа. Глаза округлились. Сжимая поддушку перед ним стоял Он. Он сам! Рыжий, с татуировками. - Бред! - сорвалось с губ и Сергей сразу ощупал и осмотрел себя. Он был не он. Сознавал себя как Маврина, но тело было Кипеловским (если судить по светлым волосам и его часам). - Ой. А у меня теперь твой голос. - Сергей прислушивался как звучит новый голос. - Я теперь петь могу. - и он загорланил песню из своего репертуара проверяя диапазон еще хрипловатым голосом и не распетыми связками. Но пение прервала многострадальная подушка, которой засветили уже Мавру, при чем в лицо, при чем он даже ее закусил. -Фто такое? -Сорвешь мои связки - расцарапаю твои гитары! И нам надо решать как вернуться обратно. Шантаж и более продолжительное обдумывание убедило Сергея, что это не сон и не шутки. Он даже пощипал себя пару раз. Знание привычек, повадок, долгая дружба спасали, но не совсем. Если Сергей и мог петь, как Валера, то опыта вокала у него нет. Валера, хоть и умел играть на гитаре, но выделывать соло и прочее не мог. И это все только профессиональная малая часть проблем. Они позавтракали обсуждая как себя вести и что делать, но в головы не лезло ничего путного. За пол часа была выкурена пачка сигарет на двоих. Оба оделись согласно стилю каждого. -Надо обзвонить ребят. Опросить, что мы вчера делали. Это явно что-то сверхъестественное. - предложил Валера застегивая на запястьях цепочки. - Блин, я все одевать не буду. Не концерт! Дебилизм. И они принялись названивать друзьям. Ничего такого вечером не было. Паника нарастала. - Лера не мельтеши. Меня стошнит - предупредил Сережа, задолбавшись смотреть как его тело шляется по комнате без остановки. - Надо телефонами махнуться, а то позвонят не тому. Хоть в курсе будем. - Ага. У тебя нет никаких важных дел? - У меня тур через три дня. Как тебе? - @#$% (непереводимая игра слов минут на 15) - Поддерживаю - грустно усмехнулся Маврин, закурив. В этот момент на его (пока на время) кипеловском телефоне что-то высветилось и протренькала небольшая мелодия. - Это что? Валера замер. Напоминание. Это было напоминание. Не написано какое, но он знал. - Серега, мы попали. Мне конец. - он обреченно плюхнулся в кресло. - Да, что такое. - Я.. Я должен был встретить одного человека. Он приезжает ко мне домой. - Ну, давай я встречу. - Ты не знаешь этот адрес. - Лера растеряно теребил цепочки. - Все еще хуже. Надо спешить. Надо быть дома к его приезду! - Без проблем. Чего от меня надо? Валера еще немного терялся, но решился. - Значит я буду всегда на связи, если что. Накормишь тем, что в холодильнике. Он полный, там все есть, только разогреть. Адрес вот - Лера написал на листочке. - Постарайся быть мной. Спокойным. Не выделывайся. Подыграй, ты же можешь! - карие молящие глаза смотрели на Сережу. - Не переживай. Побереги мое сердце. Я все сделаю. Твой гость будет доволен. Я буду звонить и ты звони мне. Может ты пока узнаешь еще что-нибудь. - Да, я попробую восстановить вчерашний день. Сергей стремился к дому по указанному адресу. Надо было встретить гостя. Ну, вот. Не успели они с Валерой напиться, вляпаться и поистерить по поводу этого невероятного переселения из тела в тело, как на его голову обрушилась первая миссия. Етитская сила. Только бы не свихнуться и не наделать глупостей. Квартира оказалась до безобразия уютной! Рассматривать все было некогда. Время поджимало. Так - полотенца в ванную, штаны и футболка с определенной полки (почему?черт его знает, не до этого). Теперь холодильник! О! сколько еды. Надо бы Валеру запереть на некоторое время у себя дома. Первое, второе, гарнир, компот, пиво (!), водочка (!!), пирожки на столе под салфеточкой, печенюшки. Сергею сразу захотелось есть. Он позасовывал нос даже в консервы. Разогревать не готовить. Стол Сергей старался накрыть в манере Валеры и даже с любовью. Было сказано, что на кухне, а не в комнате. Ну, кухня так кухня. Телевизор работал и крутил всякую отвлекающую ерунду. Маврин поставил в духовку прогреваться пирожки. Он не услышал как открылась дверь и кто-то вошел. Он подмурлыкивал музыкальному каналу. -Валера, проспал? А хвалился встретить! - из коридора раздался знакомый голос с веселыми нотками. Сергей обернулся, подумав, что ему мерещится. Сняв верхнюю одежду, на кухню спокойно вошел Владимир Петрович Холстинин. Он улыбался. - Привет. Я так соскучился. - он подошел к Мавру и обнял его жарко и нежно. Потерся носом о русые волосы. - Лерочка. "ХОЛСТ?! Что здесь происходит? Валера ждал Володьку? Они же как кошка с собакой! Я не понимаю!" Вопросы не успели слететь с языка как роты был занят. Сергей, как окаменевшая статуя Валерию Кипелову, стоял с широко раскрытыми глазами. Его целовал Петрович. И нагленько приобнимал за талию. "ОНИ ВМЕСТЕ ЖИВУТ!!! ОНИ! Они... они... они..!" -Ты чего такой странный? - спросил Владимир разглядывая Валеру, нежно проводя по его лицо пальцем. -Я..Я тоже соскучился. Ты наверно устал и проголодался. - Сергей метнулся вытаскивать пирожки. Он сильно нервничал. И это заметил Холст. -Лер, что произошло? -Ничего. - Ага. А я черепашка-ниндзя! Мы же давно знаем друг друга. Чего ты так переживаешь? Что тебя беспокоит? -Все в порядке. Давай располагайся, тебе еще вещи надо распаковать. Может ванну наполнить. - Сергей пытался сбагрить Холста в соседнее помещение и занять чем-нибудь. Ему срочно надо было позвонить. Владимир схватил мельтешащего Кипелова и заключил в объятия. Нежно чмокнул в ушко и шею чуть ближе к позвоночнику. Руки нежно прошлись по телу. -Зайчонок - шептал Петрович. - Тебе не надо нервничать. Мы со всем справимся. - он еще раз поцеловал, нежно прикусив ушко, чуть надавил на спинку. Валера резко отстранился, хотя в его глаза уже потемнели. Сергей готов был драться. Открывающаяся правда о друзьях была шокирующей, но играть ТАКОГО Кипелова он не собирался. Хотя... "Что за фигня? Почему с этого дня началось такое? И как ему удалось так приятно сделать? Я терпеть не могу, когда мне слюнявят уши, а тут сознание на половину сразу отключилось. Что за фиг? Б@#@!!! тело не мое. У Лерки другие эрогенные зоны. Посмеялся, но пока ничего смешного не выходит. Володька странно смотрит." -Ладно, я в душ. - Владимир явно обиделся и собирается серьезно взяться за разговор о том, почему его Лерка такой странный. Маврин схватил трубу и быстро набирал свой номер. Ушел подальше в комнату. -Алло, Сереж, как там...?? - Валера не мог спросить на прямую, но явно сильно переживал. - Кипеловская морда!!! - шипел в трубку Маврин едва не срываясь на крик. - Быстро сюда. Я не буду - НЕ БУДУ - играть тебя! Он ко мне ЛЕЗ! он меня ЦЕЛОВАЛ! Он меня ЛАПАЛ! Быстро сюда! Он уже смотри на меня странно и чуть что, я просто уйду. Валера понял, что все плохо. Благо он подозревал, что Вовочка заподозрит неладное и был не далеко от дома. Владимир вышел из душа и обнаружил на кухне Леру вместе с Мавром. Они шипели друг на друга, а когда он вошел успокоились. Валера курил у окна. -Привет, Вов - пожал руку ему Маврин. -Привет. Валера, с каких это пор Маврин знает этот адрес? - это был ультиматум. -Володь, ты не переживай. Я здесь по важному делу.- заговорил Сергей. - У нас с Сер..с Валерой планы на одну песню. -Планы. На песню. - Холст явно не верил. - Все ясно. Сережа лучший. Мог бы сам сказать и я бы освободил квартиру. Подумаешь 10 лет вместе. "10 лет.... О_О" - пронеслось в голове Маврина. Владимиру казалось ясным. Кипелов всегда больше всего переживал за Маврина, следил за его творчеством, помогал. Очень переживал ссоры. И вот... Валера не мог стоять и смотреть, как Петрович делает неправильные выводы. Забыв, что он в теле Сергея, он кинулся к Холсту. -Вовочка, ты не так понял. Ну, же Вовка! Это не то.. Не думай уходить. - и Валера поцеловал своего любимого. Сережа смотрел и офигевал. Его тело повисло на шее Холста и страстно целовало. - Не смей совращать мое тело, извращенец! - он пнул Кипелова ногой под зад. - Ваши отношения - это ваши разборки. А я не хочу чтобы мое тело лапали и целовали мужики! Тем более очень хорошо знакомые. Прекратить! Петрович видел Сергея, но его поцелуй был явно Валеркин. -Что происходит? Вы шутите? Вы оба что затеяли? - Вова не понимал и не верил. Кипелов "Рыжий" стоял рядом и быстро начал рассказывать что-то невероятное про переселение душ. Не видя реакции Владимира на слова, он краснея начал рассказывать факты только им известной жизни. Слыша сокровенное из уст "Мавра", до Владимира стало доходить, что все не шутки. -Так. Подробности, пожалуйста. - Холст сел за стол и стал есть, слушая, что узнали ребята о прошедшей ночи. - Было полнолуние. Вы что-то желали? -Э.. -??? -Вспомнил - сказал Валера. - Мы опять немного спорили по поводу музыки и вокала. И было "встань на мое место и спой/сыграй". Сергей сидел и машинально накручивал прядь волос на палец слегка подергивая ее. -Отвали от моих волос - Валера врезал по рукам Сергея. - Гитары поцарапаю, струны порву. - А я тебе на теле татушек набью и пирсинг сделаю - огрызнулся Маврин. -Значит так. - вмешался в разгорающийся спор Владимир. - Я отъеду ненадолго. За бабкой одной. Чтоб такое провернуть нужна сила и знания. А вас видать судьба наказала. Главное,чтобы вы только сознаниями поменялись. Если душами, то это плохо. Души прирастают к телу. И перемещение души это, между прочим, темный и сложный обряд. -Откуда ты такое знаешь? - поинтересовался Бес, удивленно округлив серые глаза и перестав теребить свои русые пряди. -Я увлекаюсь такой литературкой. Валера считает это неправдой, не верит. Только некоторые силы все равно есть. Ждать возвращения Холста пришлось долго. Напряжение только нарастало. Владимир Петрович действительно привез средних лет женщину. Она осмотрела двух подопытных мужчин и подтвердила, что все правда. Для ритуала всем пришлось ждать ночи. Женщина подробно объясняла, что будет делать. Главное - ввести подопытных в бессознательное состояние. Холст напаивал обоих по 2 стакана водки с какой-то выданной травкой. Владимира выставили за дверь квартиры. Он нервничал. Получится или нет? Вернется к нему прежний Валера? Что будет, если не выйдет? Володя поглаживал такие родные черты лица ладошкой. Перебирал пальцами разметанные русые волосы. Терпеливо ждал пробуждения того, кто в этом теле. Валера проснулся от нежных щекотящих движений. Приоткрыв глаза, увидел склоненного Володеньку. Улыбнулся - Вовка. - сорвалось с губ и руки потянулись к родным седым кудряшкам и чмокнул в небритую щеку. - Ты меня видишь? Холстинин засмеялся. - Вижу и раньше видел. Только теперь ты это ты. И я очень рад. Знаешь как я перепугался, когда меня встретил равнодушный Валера Саныч. - Владимир потерся носом о шею Леры. Сережа проснулся от слепящего в глаза солнца. Поднес руки плотно к глазам, подвигал ими. Татуировки на месте, цепочки на месте, слегка тянуло запястье "Дождь будет!" Тело! Родное! При нем! Кошмар закончился! Он радостный оделся, выпил кофе и вообще позавтракал. Ребята не вставали. Надо проверить, как там Кипелов. Сергей постучался и заглянул. Двое друзей валялись на кровати и самозабвенно целовались. -Беее. Кто-нибудь принесите мне тазик, меня сейчас стошнит! - Любовнички отвлеклись. - Я извиняюсь, но дверь за мной закройте и, Лера, верни мою трубу и все ключи. Валере пришлось встать и провожать, благодарить друга, чтобы вернуться быстрее в сладкие жаркие объятия Петровича. -Ну, вот. Теперь я могу рассказать как я скучал - облегченно прошептал Валера в очередной поцелуй Владимира. Сергей сидел за рулем машины, кивал головой в такт музыке, ехал на репетиционную базу и лопал кипеловские пирожки, спертые с тарелки.
Io: Понимание Ты часто повторяешь, что любишь меня. Говоришь мне ласковые слова. Мне хорошо с тобой, как, наверное, ни с кем и никогда. Но чем больше проходит времени, тем мне становится сложнее конкурировать с твоими юными поклонниками. Ты говоришь мне, что я не так воспринимаю эти отношения, что, должно быть, в тебе говорит нереализованный отцовский инстинкт, и мне не стоит называть коллег твоими поклонниками. Но ты думаешь, я не вижу, как они на тебя смотрят? Думаешь, мне вовсе не бывает обидно оттого, что ты можешь открывать в ком-то что-то новое? Думаешь, я не догадываюсь, что это не только философские беседы о смысле бытия? Когда ты отправляешься в очередной ту мне страшно. Я боюсь, что однажды ты не вернешься ко мне. Я знаю, что ты думаешь, что я провожу время примерно так же. Иногда мне очень хотелось последовать твоему примеру. Но я, наверное, слишком стеснителен, и полагал, что едва ли смог бы довериться кому-то, кроме тебя. Быть может, мои молодые коллеги были бы не против более тесных отношений со мной, но… быть может я был слишком правильным, быть может, слишком недалеким… Скорее всего я никогда не смог бы понять тебя, если бы ни тот вечер. В тот вечер мы, наконец, добрались до Екатеринбурга. Автобус, который должен был забрать нас из аэропорта, запаздывал, и мы слонялись в зале ожидания, как неприкаянные, стараясь избегать редких узнававших нас поклонников. Андрей еще вчера чувствовал себя неважно, а сегодня совсем расклеился. У меня оставалось в сумке немного верескового меда и какие-то лекарства для горла, но чтобы хоть чем-нибудь отпоить гитариста, нужно было добраться до гостиницы. Когда автобус подали, парень выглядел совсем скверно, я присел рядом, хотя по логике не должен был желать этого ни в коем случае. Но здесь, все как с детьми, наверное, ты все-таки был прав! Часто врачи говорят, что при заболеваниях гриппом или ОРЗ нужно исключить лишние контакты с больным, носить марлевую повязку, по возможности изолировать больного. Интересно кто-нибудь смог бы поступить так с собственным ребенком? В тот момент, когда тот особенно нуждается в вас? Вы будете сидеть рядом, читать любимые книжки, играть в доктора, или что-то вроде того, и, что характерно, сами скорее всего, не заболеете. Андрюшка весь горел. Пот лил с него ручьем. Видно было, что не дает провалиться в забытье ему только сила воли. Сердце щемило, когда он просил меня отсесть подальше. Я не мог оставить его на волю случая, а посему сразу же как только смог сунул ему таблетку жаропонижающего и пообещал, что в гостинице мы постараемся найти что-то более действенное. До гостиницы Андрюшка кемарил, то беспокойно оглядывался по сторонам, то снова проваливался в вязкую дымку полусна. Самым серьезным испытанием были двадцать метров до гостиницы от автобуса. Поскольку, стоило нам выйти на улицу, как парня ощутимо тряхнуло. Его бил озноб и каждый шаг давался с трудом. Чтобы дать ему время благополучно добраться до ресепшена вместе с персоналом я задержался с фанатами, пришедшими встретить нас дольше обычного. Видел бы ты взгляд Манякина! Он был похож на взгляд ученого, удивленного тем, что на Марсе не только зацвели яблони, но и прямо на его глазах возникла разумная жизнь. Сбежав от фанатов, я поспешил отметиться в гостиничной книге, а затем, расположившись, и приведя себя в порядок, направился в номер звукорежиссера, где группа и технический персонал уже приступили к обсуждению предстоящего концерта. Андрей выглядел еще хуже, чем в автобусе, я попросил сегодня долго не мучить нас, поскольку с дороги все устали, и всем нам требуется время, чтобы прийти в себя. Андрюшка был таким трогательны, таким несчастным, что я не смог не ухаживать за ним, и не жалеть его. Как он долго отказывался от теплых шерстяных носков, как брыкался при попытке накормить его молоком с медом, ей богу, я вспоминал арию в 80-ые годы, когда море казалось по колено, а океан по плечо! Я буквально силком заставлял его пить таблетки, свое благотворное действие оказала мотивация хорошо отыграть предстоящий концерт. Разумеется, умом я понимал, что практически вся работа ляжет на Славу. Андрюшка и будучи полным сил с твоей-то скоростью не всегда справлялся, сейчас, хоть и втянулся, но бывало всякое. - Ну, что ты как маленький? Хочешь плохо выступить? Что о тебе фанаты подумают, а? - Валер… мне неудобно, что ты обо мне беспокоишься, давай я все сам буду пить… ты иди, отдохни, ни дай бог, я тебя еще заражу! - Все нормально , Андрей, - улыбался я, - а как «ты сам будешь» мне известно не понаслышке. Гитарист смирился и умолк, позволив мне, наконец, закончить все необходимое. Когда он послушно выпил все таблетки, и стал готовиться ко сну, я со спокойной душой отправился в свой номер. На концерте Андрей выглядел уде намного лучше, однако мы понимали, что неожиданная болезнь Голованова повлияла на качество нашего выступления в целом. Но в жизни бывает все. К счастью, обошлось без осложнений, и уже через неделю Сибирь могла лицезреть группу «Кипелов» в полной боевой готовности. Благодаря этому эпизоду мы с Андрюшей стали ближе, я не думал, что однажды в очередном гостиничном номере, он, краснея и стесняясь, вдруг возьмет меня за руку. Андрей горячо благодарил меня, и всячески выражал свою признательность, а после, неловко обнял, и так и затих. Я мог представить, какая внутренняя борьба разгорелась в его душе. Как нелегко далось это решение, и как он боялся все испортить, напугать меня, остаться не понятым. Если бы я сказал, что мною двигала жалость – я бы соврал. Если бы сказал, что хотел отомстить тебе – это тоже было бы ложью. Я никогда не пытался тебе мстить. Иногда мне было очень больно, или обидно, но я всегда думал, что месть не выход, однако в тот момент, я думаю, что я понял тебя. Я поднял его лицо за подбородок и осторожно коснулся его губ своими. Его щеки вспыхнули пунцовым, но парень только прижался ко мне плотнее. Это был триумф! Он хотел меня. Молодой парень хотел меня! Андрей сделался смелее, и уже сам одарил меня новым поцелуем. Я отвечал ему, и помогал его страстным желаниям найти выход. Это было похоже на то время.. будто я вернулся на 15 лет назад. Андрюшка обращался со мной, как с первой девушкой, боясь неловкостью обидеть меня, или причинить малейший дискомфорт. А я улыбался, и позволял ему. Сколько раз он извинился передо мной в тот вечер? Раз пятнадцать что ли… я сбился со счета. Мне было легко и радостно оттого, что парень был так искренен и добр в своих порывах. А потом я отпустил свою страсть и похоть. Ограничители сорвало, и я ласкал его, почти, как тебя, я целовал его везде, несмотря на его протесты и попытки стыдливо прикрыться от моих настойчивых губ. Мне доставляло истинное наслаждение видеть его глаза горящими то от стыда, то от желания, то от того и другого одновременно. Со мной давно такого не случалось, я сильно замучил парня. Он был рад, и наверное, в то же время, не очень рад, что осмелился сделать «первый шаг», но мое имя слетавшее с его губ, пальцы впивающиеся в мои плечи, или комкающие в гостиничные простыни. Его громкие стоны, требования, просьбы, мольбы… все это звучало для меня самой сладкой музыкой. И если бы мне снова представился такой шанс, я не думаю, что стал бы его упускать. Я понял тебя. Ревность, бушевавшая во мне - улеглась, сменившись спокойствием. Ты слишком хорош, чтобы другие не засматривались на тебя, но нас с тобой слишком многое связывает, чтобы случайнее искушения могли что-то решительно изменить. И теперь моя очередь шептать тебе безумные нежности, тысячекратно признаваясь в любви, потому, то иначе не может быть. Теперь я чувствую это особенно остро.
¤Призрак¤: Ни о чем ВК/АГ романтика || слэш || NC-13 Пульт. Рядом звукорежиссер контролирует процесс записи. Курю. Пауза. Запись. Пауза. Повтор куска. Ребята стараются. Перерыв. Вливаюсь в обсуждение, решили поменять ритм, расставить акценты. Слава демонстрирует соло. Мне нравится. Очень нравится. Все хорошо. Только внутри тоска. Пустота. Засасывает. Хочет утянуть в безвозвратность. Я знаю куда. Знаю, что там. Знаю, чем мне это грозит. И остальным тоже. Активно слушаю идеи и предложения. Согласен на все. Пока перерыв, обращаю внимание, что Андрей что-то мурлыкает себе под нос и подыгрывает себе в сторонке. Он самый шустрый. Отписал свою партию и сидит, готовый приступить к изменениям в процессе. Сажусь рядом. Лирично. Балладка. Корявенькая в стихах. Музыку можно доработать и улучшить, а стихи переписать желательно. -Творишь потихоньку? - улыбаюсь. Он чуть смущается. Глазки горят. -Вот именно потихоньку. Не очень. -Молодец, что понимаешь. А вот музыкальный ряд ничего. Может мы сделаем аранжировку, пошлем Ритке, а она стихи набросает. Может вдохновится.Как думаешь? -Не надо. Только я все равно сажусь за синтезатор и начинаю наигрывать тему его мелодии, что звучит в моей голове. Потом стараюсь обыграть некоторые моменты, которые мне кажутся важными. Начинаю сначала. Андрей присоединяется ритмом. Вырисовывается вполне ничего. -Думаешь достойно внимания? - спрашивает он. -Думаю да. Не на альбом, конечно. А так... Как личное - закуриваю очередную сигарету. Слава садится на свое место снова готовый к работе. Удаляемся, давая возможность режиссеру записать чистый звук без наших помех. Вышел в курилку со своей сигаретой. Кто-то шел следом. Обернулся. -Ты чего, Андрюш? -Решил развеяться и ты много куришь. У тебя случилось чего? -Хандру отгоняю. Иначе сорвусь. Голованов мягко отобрал у меня сигарету и затушил. -Может тогда мы после работы сходим и развеемся? -Куда сходим? - предложение мне понравилось. В планах как раз раздумывал над тем, чтобы взять внучку и пойти в парк. -А что ты бы хотел? - как-то теплее стало от улыбки Андрея. Невозможно было не разулыбаться в ответ. -Эм-мм. Я хотел с мелкой погулять. Просто пошататься. Дома как-то тоскливо. -Тогда давай пойдем куда-нибудь поужинаем с джазовым сопровождением и погуляем по темной Москве. -Здорово. Джаз это здорово. Свежо. - мне очень понравилась идея. - Только если я напьюсь, чур ты тащишь меня до дома. - смеюсь. -Нет. Если ты напьешься я довезу тебя до дома на такси. -Заметано! Настроение улучшилось. Мы вернулись к работе. Все разбежались, а я предложил Голованову записать его музыку, так сказать, на будущее. Это не на много нас задержало. Выбранное Андреем заведение было уютным. Немного официозным, но уютным. Куртки в гардероб, места для курящих (хотя я не курю в ресторане и прямо за столом). Но на всякий случай. Меню. Хорошее. Во всяком случае многие названия я понимал. Не было пафосной иностранщины, за которой бы скрывалось недоразумение в виде резанного кое-как огурца и помидора, сбрызнутого слезами крокодильской девственницы. Андрей поинтересовался на счет алкоголя, странно зыркая на меня глазами. Успокоил, что мы сюда пришли кушать, а не бухать. Кухня мне понравилась. Я все время ловил себя на мысли, что вслушиваюсь, что поет на эстраде девушка. Джаз был легким, расслабляющим, проникновенным. Разговор с Андреем доставлял удовольствие. Он смешно корчил рожицы, рассказываю истории и анекдоты из интренета. Пару раз подловил его на том, что анекдоты Манякинские - те, что неприличные. Я расслабился. Алкоголь согрел немного тело и заткнул скулящую душу. Я начал хохмить немного, улыбаться и сверкать глазами. Наверно, со стороны страшное зрелище. Внутри все хотело продолжить банкет и веселиться. Только я не позволил себе кануть в бездну, где только боль и грусть. Поэтому старался держать шаловливую маску и не усугублять. Как настоящие мужчины мы отказались от десерта. Я вовремя заметил, как Голованов изучает сладкое. -Боишься потолстеть? - игриво подколол. На финиш заказал себе каппучино. -Нет. - Он за сегодня смутился в очередной раз. Румянец на его круглых щечках так и играл. -Тогда чего стесняешься? - подсел ближе, чтобы заглядывать в соблазнившую его страницу. Там были милые пироженки. Просто произведение искусства.-Какое тебе хочется? Все равно мы вместе еще гулять пойдем. Пока я буду наслаждаться кофе, ты успеешь слопать не одно это мизерное чудо. Сомневаюсь, что в реальности они больше своего фото - мне было смешно. Андрей тоже развеселился. Ждали, так и быть, десерт. -Знаешь, я вот думаю: лучше бы мы поехали сразу ко мне домой. -Почему? -Домашнее все равно вкуснее и порции больше. Сделано от души. -Ага. А потом тебя бы никуда не вытолкнуть гулять и меня бы к телеку привязал.-усмехнулся мой гитарист, погружая ложечку с податливое печево, намереваясь его четвертовать. -Ты прав. - чуть сморщился я в показной ворчливости. Ужин удался. Я был очень доволен. Захотелось купить джазовый сборник. Поделился мыслью с гитаристом. Головастик обещал мне диск с суперским инструменталом на послушать. Мы шли по улицам Москвы. Я курил. Медленно и с наслаждением. После капли алкоголя и кофе, мне было тепло. Топая по мосту, перекинутому через Москва-реку, я оперся о парапет. Свинья. Да. Бросил окурок в реку. -Красиво. Хорошо. Андрюшенька, ты не замерз? -Не очень. Он как нахохленный воробышек стоял рядом также опираясь на этот же парапет.Я придвинулся. Взял его прохладные пальцы в свои теплые ладони. -Поедем тогда ко мне. Ты не против чая с пирожками с мясом? Я готовил, когда мои наведывались пару дней назад. Голованов так прижался, начиная чуть подрагивать от холода. -Согласен.-смеясь ткнулся мне в шею. Теплое дыхание. Легкая щетинка.Я сразу впился в его губы поцелуем, прижимая к парапету и крепко притягивая за талию. Он позволил. Не ответил, от неожиданности. Позволил. И так трогательно пытался цепляться за кожанную куртку. -Пойдем искать такси - улыбаюсь, восстанавливая дыхание. Чмокаю его аленькие щечки. Кругленькие, как пончики. Головастик прячет от меня взгляд. Не тороплю, продолжая обнимать. -Ну, пошли. - поцеловал он меня ближе к уху. Такси нашлось быстро. Пока ехали ко мне домой, Андрей держал мою руку в своей. Совершенно не был против. От этого становилось как-то светлее. Дома. -Андрюш, ты как-то быстро замерз. Не болен? -Нет. Видимо куртку теплее надо было надевать. -Топай в ванну. Рубашкой и штанами обеспечу. - достаю полотенце, вещи, чтобы переодеться. - Пока согреешься, я чай успею заварить свежий и разогрею печево. -Здорово. Будешь еще мне носочки теплые надевать? - ты явно надо мной издеваешься. В глазах чертенята, улыбочка хитрая. -Неа. Я тебя лучше раздену и закутаю в одеяло. Андрей скрылся в ванной комнате. Совершенно освоившись. Покуривая в форточку в ожидании пока закипит чайник, я понял - хандра отступила. Она решила зарыться так глубоко, чтобы ее даже не откопали. Испугалась. Шаловливые перемигивания с Андрюшенькой раззадорили меня. Мне хотелось флиртовать и заигрывать, что я и начал делать в принципе. -Завтра мы пишемся? - спросил распаренный Головастик, уминая мои пироги, хоть и не только приготовленные. -Завтра пусть пишут ударные и соло. Так и не доделали сегодня. Я не поеду. Лучше потом готовое прослушаю. Сегодня маялся, как что-то неприличное. - улыбаюсь, наблюдая за тобой. -Я поеду. Может опять Славка переиграет соло, и мне подстраиваться придется. -Мда. Нет предела совершенству. Еще обкатывать и обкатывать. Я бы предложит тебе все-таки твое записать. Обработать и записать еще раз сегодняшнее твое творение. Пока, честно не вижу в песне, вижу в инструментале. -Валера, ты серьезно считаешь это приемлемым? -Да, считаю. Я может и не эксперт, но мне нравится. И не смотри на меня такими недоверчивыми глазами. Спорили о работе и творчестве Головастика. Заставил его мне поиграть еще, из своего. Не все было достойным. Честно высказывал свое мнение, но предупреждал, что я не гений и опять таки не эксперт. -Ладно, пойдем спать, раз тебе завтра на студию. - подхватил тебя за талию, оттаскивая от синтезатора. -Валера - шипишь мне на ухо упираясь. Это так романтично. Это так мило звучит из твоих уст. -Что? - также, но заговорщически. -Я могу лечь на диване.-смущенно отдираешь мои ладони, удачно проникнувшие под не полностью застегнутую рубашку. -А я значит должен мерзнуть? Я старенький, больной. Страдающий ревматизмами. - еле сдерживаю гогот. Мне удается повалить тебя на кровать и прижать собой. Ой. Как блестят твои глазки, Андрюшенька. Мой. Мой, Андрюшенька. Сегодня я не сомневаюсь в этом. Ты шепчешь мое имя. Так нежно и запинаясь. Поощряю каждое твое слово поцелуем. Лобик. Веки. Щечки. Ушки. Каждое. И немного прикусить каждую мочку с сережкой. Оставить засос на шее. Слабый. Завтра не будет видно. Укусить за ключицу. Он уже не шепчет. Глубоко дышит. С удовольствием стягиваю свою одежду с Андрюшеньки. Это так возбуждающе. Стягивать свою одежду с другого. "Валер Саныч" - это мне послышалось или он меня по отчеству вздумал в такой ситуации кликать?! Мелочь моя, соблазнительная. Ущипнул за мягкую ягодичку.-Никаких Санычей! - пытался угрожать, но не получилось. МОй гитарист так страстно впился в мои губы и почти обвил своими конечностями. О! как приятно. Позволил перехватить инициативу. Расслабился. Отдался поглаживающим ласкам, страстным поцелуям, жарким и нетерпеливым рукам. Мне казалось, Андрейка стеснительный. А он смелый. Вот так сразу делать пусть и знакомому минет - это немного мне не понятно. Но... Чертовски приятно. Я даже в простыни пальцами впился. Старался подбадривать. Язык не слушался. Хотелось просто получать удовольствие. В наглую. Только о партнере тоже надо было подумать, а то несправедливо. Я поглаживал Андрюшено вздрагивающее тело. Целовал в пушок на груди. Уже стал нашептывать ласковые слова и намекать на то, что я хочу сделать. Что мне нужно, чтобы он лег на животик. Только он обнял меня, поцеловал и сделал все сам, так и не выпустив из-под себя. Я был поражен. Головастик сидел на мне верхом. Дрожал от каждого движения. -Лерка. - он шептал мое имя. Краснея, пожирая меня глазами, протягивая ко мне руки. Да. Мой Андрюшенька! Как мог старался разнообразней ласкать моего Сластенку. Какой он трогательный. Да. Всего хочется трогать. Притянул к себе, целуя беспорядочно его лицо. Обжигая своим дыханием тело. Его пальцы впились в мои плечи. Больно. Но прекратить я этого не хочу. Вдох.Выдох. Толчок. Еще. Быстрее.Глубже.Стон. Его? Мой? Черт его знает! Движение каждого доставляет удовольствие сразу двоим и это главное. Еще.Дрожь.Теплая влага обжигает живот.Не отпускает. Черт! Я так ему благодарен. Он продолжает. Ждет. Меня.Как жарко. Как узко. Я готов выпустить его из объятий, но он держит меня. Так предано заглядывая в глаза. Так страстно ожидая. Чего? Оргазм сотрясает тело. Лежу в блаженной неге. Влажные прикосновения. Приоткрыв глаза вижу, как Андрейка все приводит в порядок, вернувшись из душа. Одеяло. Он под боком. -Почему? - вопрос на самом деле не один. Мне интересны все его мотивы. -Я хотел увидеть твое лицо, ощутить полностью твое тело, когда ты кончаешь. - он ответил на самый последний и не важный. -То еще зрелище. - бурчу. Такой у меня характер. Но сладко обнимаю своего Плюшку. -Ты нравишься. Очень. -Спасибо. Тебе завтра на студию. - заканчиваю свои метания и его одним поцелуем.
Kaore: Почва под ногами была зыбкой. Всегда. Не то, чтобы Артёму было сложно по ней ступать – земля пружинила, покачивалась, но держала – однако была неуверенность в каждом следующем шаге. Оступиться, завязнуть и утонуть не хотелось. Поэтому походка Артёма была лёгкой и осторожной. Он старался идти по самым твёрдым местам, а в итоге перепрыгивал, балансировал, выписывал зигзаги и неминуемо оступался. Конечно, были моменты, когда ему надоедала подобная бдительность, и Артём быстро шагал прямо по топи к кусочку суши впереди. Но ему не хватало дружественной руки, которая провела бы его через эту трясину, помогая избегать опасных мест и направляя в верную сторону. И вот такая рука появилась… - Тём, передай мне яблочко. Голос Сергея задумчив и тих, интонации мягкие, но не оттого, что он расслаблен – просто погрузился в себя и отдаёт этому миру очень мало. Да и Тёмой он называл Артёма только в моменты задумчивости и всегда – наедине. То ли оставлял здесь частичку себя для контроля, то ли обладал поистине потрясающей интуицией. А яблоко… отчего бы не передать? Вон их сколько, полезных и вкусных. Артём выбрал самое большое и протянул Сергею. Пальцы соприкасаются на миг… нет, никакого жара или смущения, подобное, должно быть только в дамских романах встречается. Но приятно. Пальцы Сергея тёплые и чуть шершавые, закалённые репетициями и концертами. - Спасибо, - рассеянно поблагодарил Сергей. Артём в ответ молчит – не хочет отвлекать от раздумий, вдруг именно сейчас к маэстро придёт новая идея? Да и не хочется лишний раз тревожить тишину полутёмной студии. Просто быть здесь и молчать. Тепло, уютно, по-домашнему, хоть это и не его дом. Чай и яблоки. А за окном – метель… Они так долго не были вместе, что Артём уже забыл, каково это. Оказалось – хорошо. На записи своей партии песни «Дай руку мне» Артём выложился по полной: он был искренен, как никогда. «Дай руку мне» - это было так актуально. Артём опасался вновь оказаться на зыбкой почве и всё ещё не верил, что это произошло с ним на самом деле. В голове, наверное, в тысячный раз прокрутились события того самого дня, ближайшего из минувших судьбоносных дней. Тогда Сергей произнёс что-то вроде: «Спасибо, что выручил». И Артём не нашёл нужного ответа, ведь он просто поступил так, как должен был. Но сейчас всё было иначе. Спокойная обстановка, и не нужно было никуда спешить, метаться, переживать… И ответ Сергею пришел сам собой. Жаль только, что сейчас эти слова были бы совсем неуместными. «Это ты меня выручил…»
Io: proza.ru/2006/11/06-206 proza.ru/2008/10/03/220 proza.ru/2008/10/03/222 вот понимаешь ссылочки на твАрчество. вроде не было не помню ни фига
Strax: название: Два-Два. автор: Strax рейтинг: PG-15 предупреждение: ненормативная лексика. пейринг: Маврин/Холстинин намек на Маврин/Завидов «Как же все меня заебало! Вот. Еще один ходит, глазами сверкает. Юноша бледный, со взором горящим. И не надоело? Столько лет, а все одно и то же. Ладно… надо заканчивать с этим. Еще одного я просто не вынесу…». Сергей зашел в рубку к ударнику и попросил задержаться после репетиции. Дмитрий потупил взор и коротко кивнул. Лицо Сергея не выражало особых эмоций, но ничего хорошего ждать все равно не приходилось. Завидов ждал и боялся предстоящего вечера, он пока не понимал, чего хотел шеф, и почему его взгляд казался таким странным. Наконец, с репетицией и частью записи было покончено, Завидов послушно дожидался Сергея, пока тот давал наставления всем остальным, и выпроваживал музыкантов дружественным пенделем. Когда он, наконец, вернулся к ударнику, тот почувствовал, как над студией сгустились тучи. - Я надеюсь, Дмитрий, ты пришел к нам работать. Я хочу сказать тебе следующее. Претензий к тебе, как к специалисту у меня нет. У меня вообще нет к тебе никаких претензий. Но… есть вопрос, который я хочу решить здесь и сейчас. Возможно, я старый, выживший из ума маразматик, которому везде мерещатся заговоры и прочее. Мне не понравились твои взгляды после концерта в Санкт-Петербурге… поэтому поступим так. Если ты хочешь меня… Не надо делать таких круглых глаз, ни ты первый, ни ты последний. То мы сейчас здесь трахаемся, и ты навсегда забываешь об этом. Если не хочешь, слава богу, один нормальный ударник в моей группе. Если хочешь, но совесть не позволяет, пусть не позволяет и дальше, ибо, мальчик мой, у мены нет времени, желания и сил на конфетно-букетный период, романтические прогулки под луной и прочий бред. Челюсть Дмитрия Завидова можно было поднимать с пола, а от ушей прикуривать. - Что молчишь? – с ухмылкой спросил Маврин. - Я не думал об этом… Сереж! - Дима, я не буду ждать твоего ответа тысячу лет, у меня очень много других проблем. Оправдываться будешь перед женой, а не передо мной, - Маврик легко расстегнул кофту на груди, отчего у ударника перехватило дыхание, он судорожно сглотнул и отвел взгляд. «Вы все одинаковы», - презрительно подумал Сергей, снимая ремни один за другим. - Стой! Не надо! – взмолился Завидов, пытаясь спрятаться, но не смог отвести взгляда от Маврина, пока тот не остался в одном белье. Все это было не правильно, от этого разговора до действий шефа. Почему от так себя ведет? И что, что он мог ему противопоставить? Не выдержав пытки, Дмитрий схватил свою куртку и бросился прочь. Сердце его бешено колотилось, дыхание сбивалось, ноги слушались кое-как. Но он бежал, очертя голову, задыхаясь холодным ветром, врубаясь в прохожих, ломясь сквозь непроницаемые серые лица и спины. «Почему?!». Маврин хмыкнул, в свойственной ему манере. Затем оделся, и, как ни в чем не бывало, вернулся к работе. «Кто-то нормальный? Или еще не успели посвятить? Ну да… пожалуй, Алексис не станет. Артем сейчас переживает свое новое рождение, ему не до того. Вот Лемур или Лефлер… но к счастью, парни далеко, и, наверное, в ближайшее время не сдадут. Хотя те еще сучки…». Сергей поморщился: «Один черт! Как же все достало. И люди, и жизнь такая.… Все одно и то же. Слова. Мысли. Ничего не меняется. Видишь нового человека, а внутри все то же самое. Все давно прогнило». Неожиданно в дверь постучали. «Вернулся?» - подумал Сергей, хотя ничего не ответил вслух. Дверь распахнулась. Но на пороге стоял вовсе не Дмитрий Завидов. Знакомый голос совсем другого музыканта вывел Маврина из потока серых мыслей. - Судя по столь быстрой капитуляции одного из твоих музыкантов, я решил, что напугать его могло только одно. Вернее, один. И это ты. - А какого хрена, Владимир Петрович, вы тут делаете?, - усмехнувшись, поинтересовался Сергей. - Да вот, пришел проведать старого друга. Раз ты не занят воспитанием молодняка, быть может, составишь мне компанию? - Отчего бы не составить? – пожал плечами Маврик. Петрович зазвал Рыжего к себе, на блины. И все было прекрасно, и даже, замечательно. И блины, и водка, и картошечка с селедочкой, но во всей этой котовасии был какой-то скрытый подтекст. И Рыжий знал это. - Уж не ухаживаешь ли ты за мной, Владимир Петрович? – спросил слегка захмелевший Маврик. - А если и ухаживаю, так что с того?, - икнул в ответ довольный Петрович. - А, да ничего. Стало быть, теперь ты меня должен в баньке искупать, ну да ладно, ванная тоже сойдет, а почет спать уложить, а то нечестно! Холстинин рассмеялся, но со стези не свернул. До ванны гитаристам дойти не случилось. - Знаешь, что мне больше всего нравится в тебе, Рыжий? – спросил Петрович, прижав того к стене, и запустив наглые пальцы под кофту,- так это то, что ты с первого слова понимаешь мои намеки. - Нахал! – хихикнул Сергей, изворачиваясь в объятиях Холста, - я только что страдал о том, что жизнь дерьмо… - он шумно втянул воздух через нос, поскольку Владимир не дремал, а его пальцы уже успели избавить Сергея от половины одежды, - … и тут ты… как я мог… отказать? - Ты же собирался выбирать, - насмешливо уточнил Петрович, укусив Маврика за плечо, - раздевайся быстрее… - Вот еще, а ты на что? – незлобно огрызнулся Рыжий. Прошло совсем немного времени, как оба разгоряченные и почти нагие гитаристы свалились на кровать. Их секс был похож на яростную схватку. Когда каждый стремился взять верх над противников. Но в конечном итоге, Сергея победоносно повалил Владимира на спину. Легко раздвинул коленом его ноги, и без особой подготовки вошел в него резко и глубоко. Холст вздрогнул, и засобирался пойти на попятные, но из цепких рук Сергея еще никто так просто не уходил. - Куда собрался… а? Презренный… - Маврик выталкивал из себя слова, с каждым новым движением все яростнее прижимая оппонента к взвизгивающему матрасу. Холст негромко постанывал, сперва от дискомфорта, трения и боли, а затем от удовольствия. Он знал, стоит Рыжему ослабить хватку, и в положении «подчиненного» окажется он сам. Оргазм заставил Маврика выгнуться и навалиться на Владимира всем весом. - С..сука… - протянул тот, помогая себе рукой… - всегда ты так… Сергей откатился в сторону и самодовольно ухмыльнулся, - два-два, Петрович. - Пошел ты… - В следующий раз.
Susя: Вступление к темноте ММ-2010. Пятница, 24 сентября. Злость, усталость и почти привычный вкус горечи. Кто виноват в твоей неуживчивости? Да никто. Никто не виноват и никто не поможет. Молчишь, постукивая точёными пальцами по ручке кружки, смотришь на рябь на поверхности чая, прикусываешь тонкие потрескавшиеся губы. Тебе надо вымолчаться, чтобы кто-то просто сидел рядом. Чтобы кто-то живой дышал рядом, чтобы не метаться одному по холодной пустой квартире, чтобы не спать со включённым во всех комнатах светом, чтобы не сдуреть от отчаяния и безвыходности. От… страха? Жёсткая двухдневная щетина, мятая футболка, посеревшее лицо, круги под глазами. Если мне страшно смотреть на тебя, то каково тебе? - Сидишь вечером на кухне, а в коридоре лампочка… знаешь… гудит так… надрывно. Стрёмно как-то. - Так это ж ясно… - Физик хренов, - улыбаешься с облегчением, глотаешь чересчур крепкий остывший чай. Если всё понятно, можно не бояться. Точнее, если есть рядом кто-то, то можно не бояться? Потому что ты гордый, ты ничего не боишься. Только остаться ненужным, на обочине, наедине со своей забитой глубоко внутрь болью. - Иди ты… - выливаю остатки коньяка в твою кружку. – Ты везде всё из розеток выключил, когда уезжал? Ну, дома, там? - Да, да, да, - оттенок досады в голосе, а в глазах опять плеснул страх. Вдруг пошлю обратно? Да никуда я не пошлю тебя, успокойся… Я просто должен знать, что с твоим домом ничего не случится. - Если там короткое замыкание или… - Да выключил я, - коротко бросаешь, уже спокойно прикрыв глаза, и прижимаешься губами к краю кружки. Тёплая, да? И чуть пахнет крепким алкоголем. – Спаиваешь? - Пей, поганец… не уснёшь же, - коленом толкаю тебя под столом, пей, мол, кому говорю. – Я себе на диване постелю, а ты выспись, ага? - Мне и на диване неплохо, - угрюмо, не отрывая глаз от кружки. - Как знаешь. Тогда я на кровати. - Угу. И в самом деле, послушно стелешь себе на диване. Садишься, стягивая футболку через голову, и у меня непривычно щемит сердце. У тебя так выпирают рёбра, как будто месяц не ел. - Иди, чего пялишься? – кусаешь губы, не поднимая головы. Мне хорошо видно тонкую бордовую резинку на твоих волосах и косо торчащую серёжку. У тебя странно проколото ухо, чуть наискось и чуть дальше, чем обычно. - Сплю уже. Тебе ничего не надо? Отрицательно качаешь головой, кидаешь футболку на спинку дивана. Боже мой, какая эротика. Раньше это движение выглядело донельзя развратно, а теперь это вымораживающая боль. Особенно когда видно, как узкая угловатая лопатка скользит по рёбрам. Слой кожи и ничего больше. Тебя же можно сломать прикосновением, просто погладив это ящеричное тело... - Холст, гаси свет и вали, - недовольно шипишь, заползая под одеяло. Сейчас свернёшься в комочек, займешь чуть меньше четверти этого огромного дивана и будешь лежать без сна всю ночь, один, вглядываясь в нервную темноту и дрожа… Сам заползаю под одеяло и вытягиваюсь, глядя в потолок. Хочется курить, хочется выть, хочется сгрести в охапку, прижать к себе и сказать, что всё будет хорошо. Да нет, хорошо уже не будет. Завтра или через неделю тебя загрызёт совесть, и ты уйдешь медленно умирать в холодный пустой дом, а я буду терзаться беспомощностью и тревогой. И так повторится несколько раз, до тех пор, пока… Я не хочу об этом думать. Шелест босых ног по линолеуму, пауза в пару секунд, скрип кровати. Заползаешь под одеяло, медлишь, вглядываясь в темноту, опираясь на локоть, и укладываешься, царапнув колючей щекой по плечу. Еле слышный протяжный вздох. - Что это за хрень на тебе? – тихий хрипловатый голос. - Татушку набил… - Бес в ребро? - смеёшься, поворачиваясь ко мне спиной и прижимаясь. - Кто-то спать хотел… - Что, бля? - Спи, бля… - в охапку, прижать и закрыть глаза. Пусть хоть сейчас будет хорошо.
Io: А что я нашел!!!! Назад в журнал JaniS Фанфик №1.Начало.1997 год. 27 Июля 2010 20:23:21 Дйствующие лица:Валерий Кипелов,Сергей Маврин Кипелов задумчивым взглядом смотрел на телефон.Надо было бы позвонить Холстинину,предупредить что не придёт сегодня на репетицию.Только Валерий приблизился к телефону,он зазвонил сам. - Алло,Валера?Сколько тебя ждать,репетиция давно началась! - ответил телефон голосом Маврина. - Сергей,извини,но я не смогу, заболел. Кип покашлял для верности. - Как заболел?Что с тобой?Ты вчера был здоровей всех нас! - Маврик начал злиться.- Впрочем,я сейчас приеду. - Зачем? - Посмотрю,как ты болеешь. Кипелов долго ещё смотрел на гудящую зуммером трубку.Этго ещё не хватоло!Выглядел он явно не больным.Валера заметался по комнате,не зная,что делать.В конце концов лёг в разобранную кровать и стал ждать. - Что так долго не открывал? - вскипел Маврин,когда Кип открыл ему дверь.- А выглядишь ты дейсвительно не важно. Валерий молча вышел из прихожей. - Эй,я тебя не узнаю.Тебе так плохо?Чем болеешь? "Сказать бы тебе,чем,а точнее кем я болею" - подумал Кипелов Он вздрогнул,когда Маврин слегка потряс его. - Ты меня слышишь? Кип вдруг почувствовал,что в глазах темнеет.Он пошатнулся и упал бы,но Маврик подхватил его.Валерий схватился за него и вдруг встретился с Сергеем глазами и резко обнял его.Маврин попытался уложить Валеру на кровать,но он крепко держал его. - Ты что вцепился? Ложись,тебе ж плохо! - Марин опрокинул Кипа на кровать и не удержавшись на ногах упал на него.Кип не мог больше сдерживаться.Его руки обвили Сергея,прижали к себе,не давая Маврину встать.Сергей ни чего не понимал.Он попытался вырваться,но вдруг Кип впился поцелуем в его в губы.От неожиданности он ответил на него.И понял,что теперь его ничего не спасёт... ...Маврин молча смотрел на лежащего рядом с ним Кипа.Валера обнимал его и улыбался во сне.Сергей не понимал,как он мог отключить здравый смысл и поддаться Кипелову.Надо бы скорее уйти и забыть всё.Но взгляд снова скользнул по Кипу и Маврик понял,что как раньше уже не будет.Он осторожно провёл рукой по волосам Валеры и начал собирать разбросанную одежду... спер отсюда http://rgpjournal.ru/users/JaniS/
Io: *** Я не могу находиться с ним рядом. Проводка начинает искрить. Не нужно говорить, что это не так, и все мне только кажется. Какой не надевай оберег, все равно не спасает. Ничего от него не спасает. И можно сколько угодно стоять курить на улице, ждать, когда все соберутся, зайдут внутрь выстуженного помещения. Можно приходить и садиться за стол последним…. Все одно ничего не поможет. По чистой случайности, его место окажется рядом со мной. По нелепому совпадению, именно он заденет меня рукавом толстовки, когда будет снимать ее через голову, именно его куртка будет висеть рядом с моей и я буду в машине сходить с ума не понимая, но смутно догадываясь, почему так явственно так ощутимо в этом чертовом железном коробе пахнет им. Хватит… ну, пожалуйста… пусть это прекратиться. Я не могу смотреть на него, и не смотреть на него я тоже не могу. Слышать беспокойство в его голосе, полночные разговоры … о чем? Кто-нибудь помнит? Споры… споры до хрипоты, до ненависти, до щиплющих слез… и тут же неминуемое «когда ты придешь?»… зачем? Нет… не надо никуда приходить! Только не сейчас! Только ни сюда! Все спят… а я… а я что? А я выхожу в стылый подъезд и жду… жду спасительного лифта, чтобы… чтобы что? Чтобы чувствовать через тонкую подошву домашних тапок, как он, вибрируя стальным корпусом, опустит нас на пару этажей вниз, и мы сделаем вид, что застряли… и он будет держать мои пальцы в своих, а я буду мечтать о том, чтобы моя кофта снова пропахла его парфюмом.
Io: галлюцинации это зарано! Сережка мажет руки кремом, я слышу запах, даже уткнувшись носом в подушку. Со стороны компьютера звучит негромкая музыка. Какие-то индийские мантры. Не то, чтобы рыжик сменил религию, но стал спокойнее, это уж точно. Своеобразная разгрузка оттого, что происходит вокруг. Давеча они закончили записываться и на него теперь без слез не взглянешь. Возникает желание немедленно накормить. Правда можно ли его убедить в необходимости потреблять не только кофе и сигареты, но и что-нибудь более существенное? У меня не всегда получается. Вот и сейчас уступка мне – это чашка крепкого чая, но не более того, сидит пишет чего-то, а чего, бог его знает? О чем? Почти не слышно, как пальцы передвигаются по клавишам. Это новые технологии, хваленные властью инновации добрались до нашей квартиры. Усмехаюсь… да уж инновации… техника на грани фантастики.. - Серёнь, иди сюда? – зову негромко. Он оборачивается, улыбаясь, говорит, еще минуточку, и снова утыкается в монитор. Но нет, он не обманывает, выключает компьютер, снимает очки, гасит верхний свет. Такие простые движения. Я их знаю, все-все… плюхается рядом, прямо в джинсе, стаскивает футболку, прижимается… - Чего не спишь? – спрашивает. А я тыкаюсь в плечо и тяну на себя… - Это не ответ, - возражает он, забирается под одеяло. Я прижимаюсь к нему плотнее, расстегиваю джинсы, пытаюсь стащить их с него, а Рыжий смеется, мешает мне… - Ого, да ты развратник. - А ты в грязных штанах в постель! - Ничего они не грязные.. - Ты в них по улице ходишь! - Ворчун! – восклицает он, и целует меня. А я теряю волю. Со мной можно делать все, что угодно, и Сергей не стесняется. Подминает меня под себя, требовательно целует… прикусывая кожу на плече. Еще несколько минут назад он выглядел таким уставшим, а теперь его энергия может если не перевернуть мир, то заставить его двигаться быстрее. За рутиной будней, за погоней за какими-то материальными благами и попыткой подогнать чье-то понимание счастья под свои потребности в стороне остается так много настоящего. Того, чем стоит наслаждаться, того, что действительно стоит того, чтобы быть. - Сережа… , - потемневшие глаза … быстрые движения… стоны.. частое дыхание… Рыжий кусается, выражая ни то охвативший его восторг, ни то утверждая свои права, оставляя метки «моё»… ближе уже невозможно… …искусанные губы… мышцы сводит сладкой судорогой… выдох с присвистом вырывается у него, и у меня… и Маврик впивается в мои губы ненасытным поцелуем… лучше уже просто не может быть. Но я не чувствую своего тела. Мне кажется, что я чувствую только его. То, как он гладит меня по плечам, как прижимается к себе, как обнимает, и как его пальцы скользят по моей мокрой от пота спине… так по-дурацки, я стараюсь сдерживать подступившие с какого-то черта слезы… я абсолютно счастлив… и я хочу, чтобы он знал об этом… …порыв холодного ветра, врывается в неплотно закрытое окно… Я просыпаюсь. Балконная дверь распахнута. Похоже на улице ураган. Брезгливо отодвигаю испачканное одеяло, давненько со мной такого не случалось. Закрываю все окна и балкон, умудряясь продрогнуть. Плетусь в душ… сейчас согреться и кое-как домучаться до утра. Сон был таким ярким, что мне кажется, в нем было все! И ощущения, и запахи, и краски! Чертова осень! Ненавижу! Мне кажется, что кинув взгляд в зеркало я увижу оставленные им метки. Но ничего нет. И человек с обратной стороны стекла как-то недобро, исковеркано мне улыбается. Мне хочется завыть, что-то про «возьми мою душу», а отражение складывает губы в усмешке: «кому она нужна?». Я схожу с ума? Или уже давно сошел? Вытираюсь трясущимися руками… я не хочу возвращаться в комнату. Не хочу идти туда. Там слишком холодно… слишком одиноко… Высушив волосы, я стал одеваться. Я не мог оставаться в этой квартире. В этом доме. На этой улице. Слишком долго мы прожили здесь вместе. Слишком много мы пережили. Я просто старый дурак. Ничего больше. Нахрена было приезжать сюда? Зачем нужно было платить за аренду и дальше? На улице слишком ветрено, почти ураган. Деревья скрипят, рекламные щиты скрежещут металлическими листами. Наверное, нужно вызвать такси. Сам я сейчас хреновый водитель. Но плохо соображаю. Наверное, я вообще не соображаю, поскольку сажусь за руль. Мне все равно куда ехать, лишь бы двигаться вперед. Лишь бы двигаться хотя бы куда-нибудь. Когда выезжал на проспект чуть было ни попал в аварию. Что за черт! Стоял ведь первый на светофоре. Загорелся зеленый, я начал движение и вдруг откуда ни возьмись на хорошей такой скорости мимо пронесся грузовик… Как я бил по тормозам. Как материли меня ехавшие сзади, как я отполз к обочине… я почти ничего не помнил. Дотянувшись до сотового я два раза нажал на зеленую трубку. Ответили не сразу, но голос Андрея звучал обеспокоено. - Андрюш, ты прости, что я так поздно. Я тебя разбудил? - Что случилось, Лер? - Можно мне приехать? - Конечно, - гитарист не колебался ни секунды. Потом разузнал, не нужно ли приехать ему самому, и кое-как успокоив меня обещал ждать. Это было по-идиотски вмешивать его в свои проблемы, нагружать собственными тараканами, но мне нужно было побыть с кем-то. Чтобы, только ни одному. Я не знаю, как я не запутался во всех новых улицах и переулках. Н е знаю, какая звезда вела меня. Порыв ветра у дома Голованова едва не сбил меня с ног, но я устоял. … Было около четырех утра, когда дверь мне открыл Сергей. Я стоял, пораженный случившимся, и не мог сдвинуться с места. Как? Почему? Что он здесь делал? Кажется, Рыжий был удивлен не меньше моего. Мобильник разрывался в кармане. - Может, ответишь? – ехидно спросил он. Я потянулся за трубкой. Звонил Андрей. … Опершись о стену, я понял, что еще немного и потеряю сознание, но Маврик успел среагировать раньше, подхватив меня и заведя в квартиру. Сквозь неясную серую пелену, я слышал ,как он говорил с Андреем. Он сказал, что со мной все в порядке, что тот может не переживать, что все будет хорошо, и он обо мне позаботится, а еще, что мы не ссорились, и что он меня никуда не отпустит до утра это уж точно. Я пытался понять, где и когда я свернул ни туда. Но это автоматизм. Сюда было добраться проще. Из-за шока, мне показалось, что ехал я целую вечность, хотя, прошло едва ли больше 35 минут. Рыжий напоил меня чем-то, уступив свою койку… Какое-то время мне казалось, что он был рядом, но, должно быть это только мое больное воображение рисовало такие картины. Я слышал запах крема для рук, зарываясь лицом в его подушку. Все, как в том сне, и даже негромкое стрекотание клавиш. Я не знаю, в каком часу я проснулся. В комнате было пусто и тихо. Как я оказался здесь? Господи, какой же я дурак… Я лежал и не знал, плакать теперь или смеяться? Около кровати лежала записка написанная его почерком: «Я на студии. Разберешься чего как». Она была адресована мне, и это было самое главное. Это был не сон. И быть может, мне только стоит остаться здесь ненадолго. Совсем на чуть-чуть… чтобы не упустить… чтобы успеть еще что-то исправить.
Io: Муки совести оставить на потом. В один летний вечер, когда духота июля уже уступала прохладе предстоящей осени, когда все отпуска и настоящий отдых были позади, мне неожиданно позвонил Артем. Меньше всего, наверное, я ожидал услышать именно его. Судя по всему, он был подавлен, но, переступая через свои интересы, через чувства, и эмоции он просил меня об одном – вновь встретиться с Рыжим Бесом. Последнее время, жизнь моя вошла в иную колею. Появилось много новых забот. Я почти перестал не спать по ночам, от охватывающего меня чувства беспокойства, и того, что я мог еще хоть что-то изменить, но не сделал этого. Ах, Тёма, ну зачем! А он все говорил. Какие-то очень правильные слова, убеждал, доказывал, умолял. Я мог только догадываться, чего ему это стоило. Как он решился вообще мне позвонить… по слухам, репутация у «мавриков» у меня была та еще… да и просить о подобном, фактически своего соперника… нужно быть очень мужественным человеком. Или очень сильно любить. У Артема было и то, и другое. Я знал, чем закончится очередной виток отношений с Сергеем. Я знал с самого первого дня, как мы снова встретились, что это ненадолго. Что Маврику скоро наскучит мой однообразный быт, и что, в конце-концов, он вырвется на свободу. Не потому, что не любит меня, не потому, что для удовлетворения амбиций ему нужно «иметь все, что движется», даже, скорее он будет один, нежели с кем-то, а потому, что ему просто тесно в этих рамках. Ему в любых рамках тесно. Он не может иначе. Как бы там ни было, несколько месяцев у меня было. И я знал, что, скорее всего, это прощальный, последний подарок. Я не чувствовал в себе сил для борьбы. Я просто плыл по течению. Все закончилось столь же неожиданно, как и началось. Он просто ушел, сказав, что устал. Просил, не обвинять себя и его. Он просто не мог больше оставаться рядом со мной. Я знал, что этот день наступит. Просто, как бывало и раньше, не был готов, что так скоро. Я думаю, к такому, вообще нельзя быть готовым. Все стало по-старому. Череда серых будней, и редкие попытки создать что-то новое. Душевные терзания должны помогать в творчестве. Может быть, раньше так оно и было, но теперь я был выжат. Мне больше нечего было сказать. И мне было страшно, что я не смогу ничего изменить. Был момент, когда я чуть было ни стал жертвой своей пагубной привычки, и я не знаю, что меня удержало. Наверное, очередной телефонный звонок. Звонила малая, просила если только я не очень занят, купить ей шоколадку… вот вроде пустяк, а с другой стороны ведро холодной воды на горячую голову, вылитое в нужный момент. «Все будет хорошо», - повторил я про себя, как заклинание, и выбираясь из духоты магазина вдруг столкнулся с Артемом. Ему повезло гораздо меньше. У него не было аварийного «стоп-крана», по крайне мере сегодня. И я не помню, что я говорил ему, как убеждал вот сейчас пойти со мной. Я не знаю, почему он согласился, почему мы оказались вместе в моей небольшой квартире. И я ухаживал за солистом мавриков, и говорил, говорил, говорил… я даже точно не помню о чем именно. Мне казалось, что главное не молчать. Только не молчать, чтобы он слышал меня, и выбирался, идя на мой голос. - Почему мне так тяжело, Лер? Я не мог ему ничего ответить. Когда нечто подобное случается в первый раз – все слова и убеждения почти бессмысленны. Я не знаю, как Артему удавалось держаться. Он столько лет добивался Рыжего Беса, был рядом, утешал, старался быть опорой, и являлся по первому зову. Сколько он всего вытерпел, и как позволял с собой обращаться… он ждал, и когда, наконец, дождался, понял, что проиграл. В этом глупом бою нет победителей. Сергей всегда оставался свободным, даже, если со стороны казалось, что это не так. Он живет будто бы в двух мирах одновременно, и как только ты думаешь, что творимая тобою реальность есть главный мир для него – ты пропал. К реальности его представления о том, что происходит вокруг не имеют практически никакого отношения. Ты скорее сойдешь с ума, чем поймешь в чем был подвох, почему все было замечательно, и вдруг ты оказываешься на обочине. И если, Тёма ты думаешь, что я хоть что-то понял за эти годы, то ты сильно ошибаешься. Я просто приспособился, вот и все. И сейчас я жалею тебя, потому, что возможно все эти разочарования тебе только предстоят. Ты еще на что-то надеешься, но это только приближает грань за которой безумие. Ты и не заметишь, как переступишь ее. Потому, что ты другой. Просто другой и все! Как бы ему ни было с тобой классно, комфортно, тепло или весело! Я не сказал многого. Очень многого из того, о чем хотел. Однако вечером Артем удивил меня, попросившись остаться. Я не стал ему мешать. Возможно он хотел сменить обстановку, чтобы разобраться в себе. Мне было несложно. По большому счету в последние несколько недель, если я не находился на студии, или с семьей – я скучал. Это была скука не от «нечего делать», а оттого, что ничего делать не хотелось. Просто выбраться утром из постели, казалось непосильной задачей. Не было искры, которая зажгла бы пламя желания что-либо делать, к чему-либо стремиться. Утром после завтрака Артем посмотрел на меня глазами из кота из мультика «Шрек». И так, надо сказать, хорошо у него получилось надавить на жалость! Несмотря на то, что выглядел он немного помятым и несуразным: растрепанные волосы, сам закутан в один из моих домашних халатов, умудрился влезть в какие-то розовые тапочки, подаренные однажды фанатами. Собственно, слов было не нужно. Я понял, что ему не хочется сейчас идти на студии, он не может прямо теперь увидеть Сергея, он боится наделать глупостей, а здесь он чувствует себя в безопасности. Я улыбнулся и подмигнул ему. Артем положил отключенный мобильник на стол, он знал, что сегодня Рыжий не взбрыкнет. Иначе, он, наверняка переступил бы через себя, если бы работа была неотложной, если бы он был на 100% уверен, что иначе нельзя, а может… может быть, это была такая хитрая уловка, на которую я попался. По собственной ли воле, или что-то меня подтолкнуло? Ну, не желание отомстить, это уж точно. - Лер, а, Лер… а какого это? – Артем доверчиво заглянул в мои глаза, и я понял, что попался. Может быть, это был такой хитроумный план? Да нет, слишком уж подавленным Стыров выглядел вчера. Такое не сыграешь… или? – Какого это, когда ты знаешь, что все бесполезно, и все равно стараешься что-то изменить? Хочешь узнать, как я старался? Я улыбнулся. Самый лучший способ побороть искушение – поддаться ему. В конце-концов, мне ни шестнадцать лет, и даже ни двадцать пять. Пусть делает что хочет, если это принесет ему облегчение. Я сделал шаг вперед, и легко вытянул пояс, ненадежно схватывающий полы его халата. Артем был в прекрасно форме, и отрицать это было бы излишним, а не обратить внимания нельзя. Я любовался им, а он самодовольно ухмылялся, точно ожидал именно такой реакции, и ни на какую другую был бы не согласен. Он потащил меня за собой,, и я не видел причин, чтобы перечить ему. Больше мы не разговаривали. Не было нужды. Он оказался быстрее и проворнее, чем я мог ожидать, поэтому я и мяукнуть не успел, как оказался прижат им к дивану, на котором он провел эту ночь. Пружины жалобно скрипнули. Им не случалось быть обиженными, или напротив вознагражденными, такими забавами прежде. Артем не намерен был ждать, спрашивать разрешения, или размышлять о правильности поступков. Все это может быть, как-нибудь в другой раз. Быстрые поцелуи, напополам с укусами, облако почти невесомых волос, жадные ласки и жаркие прикосновения. Прелюдии? К черту! Вы где-то видели Ромео? Он был сильнее меня, и мне это нравилось. Он требовал, чтобы я уступил, и я уступал. Я чувствовал, что Артем пытался быть грубым, но отчего-то не мог. Малейшее проявление агрессии было ни в его природе. Сперва он набросился на меня, оставляя засосы на плечах, двумя движениями перевернув на живот, но после остановился, зацеловывая плечи и шею, придавив меня своим весом, не торопясь больше никуда. Быть может, он понял, что я никуда не денусь, быть может, до этого момента опасался, что обману… вырвусь в последний момент, обвиняя во всех смертных грехах. Мы все становясь старше, наверное, становимся немного умнее. А может, это называется сговорчивее? Черт его знает. Мне было так хорошо в его сильных руках. Мне не хотелось выбираться из облака пушистых кудрявых невесомых волос… и еще, чтобы он продолжал двигаться и притягивать меня к себе, заставляя подчиняться, иногда кусая за плечо и тут же целуя шею, обжигая дыханием. Все было знакомо, и в тоже время, все было в новинку. Артем не был похож на Сергея, он был самим собой, хотя мне ли не знать, что он бы мог скопировать все, но посчитал это излишним. Он гладил мое лицо, и его пальцы казались какими-то особенно нежными, я закрыл глаза, и даже через сомкнутые веки видел как он склоняется надо мной, рассматривает, пытается понять правда ли то, что случилось между нами. Случись нам встретиться вот так год или два назад, наверное, нам было бы что обсудить, но теперь хотелось молчать. Я снова прикоснулся к его волосам. Мне не нужно было открывать глаза. Тёма доверчиво ласкался о мои ладони, позволяя гладить и чесать себя, как большого кота. Мне показалось, но всего лишь на один единственный миг, что сфинкс с татуировки Артема посмотрел на меня укоризненно. Муки совести я решил оставить на потом. Сейчас нам было просто хорошо вместе.
¤Призрак¤: МАНЯ_ТЕРЯ_КИП -Ты холодный... - в темноте комнаты раздалось с одной стороны кровати, когда копошение под одеялом закончилось. -Прости - шепотом в ответ. - Курил на крыльце. -Ждешь? - сонно с зевком -Так же как и ты. Только мне не хватает твоего терпения и пофигизма. -Я не пофигист. Просто не вижу причин дергаться. -А если... -Валера! - тычок в сторону рядом лежащего тела - Никаких "если". Сергей приедет и сам разберется со всем. Ключи у него есть. Будешь истерить выгоню в гараж или за ворота. - бухтел Александр Манякин, позволяя холодным конечностям Кипеловского тела согреваться о свое собственное. -Ты прав. - Валера немного отогревшись, более спокойный и уверенный, повернувшись спиной к ударнику и отвоевав у него законную часть одеяла, закрыл глаза с облегченным вздохом. Утро в пригороде было холодное, но солнечное. На небе даже отсутствовали облака. Яркая лазурь небесной тверди сюрреалистично гармонировала с голыми деревьями и грязным пейзажем вокруг. В крайнем доме поселка, с темно-зеленой крышей царило утреннее оживление, просыпающихся организмов. С небольшой уютной кухоньки по всему дому плыли очаровательные ароматы свежесваренного кофе и чего-то хлебно-испеченного. Лера проснулся один в кровати. Сашка всегда просыпался рано. У Манякина были такие странные биологические часы - вставать в 5 или 6 утра. То ли это закоренелая стадия садомазохизма, то ли еще какое отклонение. Спускался Кипелов со второго этажа медленно, еще сонный, но на полпути замер. В комнате рядом с лестницей маячила почти двухметровая фигура Сергея. Он одевал теплую рубашку, на плечах еще было полотенце, он им несколько раз провел по волосам, высушивая их получше. Валера сидел на ступеньках по середине лестницы и улыбаясь наблюдал за Терей. Сергей вышел из комнаты, повесил полотенце на трубу батареи. Вид сонного Кипелова, мирно сидящего на ступеньках, согревал душу. Особенно светящие радостью глаза. -Здарова! - Сергей подошел ближе поцеловал Валерины пальцы, держащиеся за перила. -Ты дома. Когда приехал? -Вот недавно. Пока разобрал вещи, пока поел, потом душ. Валера встал, спустился на пару ступенек, обнял за плечи бывшего коллегу, нежно прижимая его голову к своей груди, перебирая пальцами влажные короткие волосы. -Очень устал? - прошептал Лера почти в макушку Сергея. -Да, сейчас завалюсь спать. Мне очень приятно, что ты так ждал меня. - Сергей засмеялся, просовывая ладони под футболку солиста и поглаживая его горячую кожу. -Ты устал. Тебе надо отдохнуть с дороги. Не надо. - Кипелов улыбался, прижимаясь в Сергею плотнее. - Я сейчас замурчу. -У тебя нет такого устройства, я проверял и Саня тоже. - Мужчины дружно рассмеялись. -Как я ждал тебя Маня наябедничал? - шепотом спросил Лера, прислушиваясь к звукам телевизора на кухне и тамошним перемещениям. -Ага. Он мне все-все рассказал. Особенно то, что вчера ты холодный залез к нему под одеяло и нагло грелся за его счет. Он ворчал очень долго по этому поводу. -Надо извиниться. Будет. Потом. Манякин вышел с кухни будить Кипеловскую морду, но остановился в небольшом коридорчике, наблюдая романтичную картину у и на лестнице. Валерий и Сергей перестали разговаривать, нежно смотрели друг на друга и так же нежно неспеша целовались. Саша смотрел минут пять. -Все! Надоело, я может тоже так же хочу! Трое мужчин засмеялись. Теря поднялся наверх, отдыхать, а Валера спрыгнув с лестницы, повис на шее Манякина. -Ты жаловался на меня. -обвинил Кип ударника. -Да. И было на что. Я приготовил завтрак, пошли. -Только после этого. - и Кипелов наградил Маню таким же нежным поцелуем, как недавно Сергея. - Доброе утро. Теперь справедливость восстановлена? -Не совсем. Ты мне еще должен за вчерашний ледниковый период. -Ок. Придумывай, как я буду расчитываться. -Непременно. - Маня очень хитро заулыбался. Валера в приподнятом настроении приводил себя в порядок, и умытый и довольный сел за стол напротив Сашки. -А что у нас к кофе? -Как что?! Я твои булки в духовке разогрел. И смотался к бабе Клаве за козьим молоком и купил еще у нее кусок пирога. Тоже подогрел. -Ух ты как здорово. С чем пирог? - Валера, обжигая пальцы, доставал кусочек из кучки булок на тарелке. -С мясом, конечно. Я на охоту почти собрался. Поеду после трех. -Саш, может ты забьешь на свою охоту? Я понимаю, это твое увлечение, но мы так редко бываем все вместе, втроем. У нас то одно, то другое. У Сереги проблемы, как из рога изобилия. В семье сплошные терки. Мы с тобой делаем вид, что живем в разных частях света. Тоже семейные моменты бывают. - Валера отставил чашку и закурил. - Вкусно бабушка готовит. Надо у нее что-нибудь еще купить, хоть какой доход к пенсии. -Конечно. - Саша тоже закурил. - Ты прав. Безусловно прав. Я сам хочу уединиться или поехать втроем куда-нибудь. Только охота, ты же знаешь, для меня ритуал. Вот поехали со мной? -Нет. Вот ты бы меня на грибную охоту пригласил, я бы согласился. А так... Это не мое, да и твои друзья, окружение, что соберется. Не хочется лишний раз светиться, так и до сплетен недалеко. -Параноишь. -Немножко. -Ты прав. Конечно, прав. Нам надо собираться вместе чаще. - Саша пересел к Кипелову поближе, потушив сигарету. Валера вернулся к своей чашке еще теплого кофе и сжимал ее в ладонях. Саша нежно водил по его русым волосам. Лера прижался к его боку и положил голову на плечо. -Сережка не рассказывал, как съездил? -Пару фраз бросил. Ты не спрашивай его. Он все уладил, но нервов потрепал прилично. Через неделю он в семью поедет. Там его жена начнет пилить. Так что позаботься тут о нем. -А ты уезжаешь. - Валера поцеловал Сашину небритую щеку. - Я позабочусь, не волнуйся. А ты будешь звонить? -Если там будет ловить сеть. Они сидели на теплой кухне, за окном все сильнее разгорался день. По колдобистой дороге недалеко сновали машины. День твердо вошел в свои права, потеснив утро. Валера помог собрать Мане оставшиеся мелочи, а главное термос горячего чая и перекусить в дорогу. Он с друзьями ехать будет довольно приличное время. Теря проснулся вечером. Было темно, но еще не совсем поздно. Внизу в комнате-гостиной сидел Кипелов. По телевизору шел какой-то документальный фильм на тему Второй Мировой войны, но Лера увлеченно что-то писал. Писал, зачеркивал, снова писал, а пальцы левой руки порхала по столу, словно это была не поверхность стола, а клавиши пианино. Сергей решил не отвлекать и прошел на кухню. Через пять минут следом появился Кипелов. -Тебе разогреть ужин? - Валера обнял Терю за талию. -Если тебе не трудно. Валера с удовольствием стал суетиться и ухаживать за полусонным Сергеем. -Ты что-то писал там... -Слова песни. Сплошная лирика. Так. В стол. -Нас с Сашкой продемонстрируешь? -Если не будет стыдно за написанное, то да. Выспался? -Угу. Думаю, что буду ночью делать. - Сережа усмехнулся немного шаловливо и с наслаждением принялся за дегустацию Кипеловских блюд. В этом доме всегда был мир, спокойная обстановка. Трое мужчин уже довольно долгое время имели тесные отношения, еще со времен Арии. Терентьев и Манякин и того дольше. За все это время они ни разу не ссорились. Валера хорошо готовил и был своеобразной "кухаркой". Сашка ремонтировал дом. У него очень хорошо получалось планировать расположение построек с заделом на будущее. А Теря был незаменим в смене лампочек без стремянки. Странно, но особого разделения обязанностей у них не существовало. Все выходило как-то само собой и получалось довольно гармонично. Самые счастливые моменты были несомненно, когда они все вместе собирались в этом доме. Вечерами они раскладывали диван в гостиной, включали интересную программу или фильм и ложились втроем в обнимку. Лера всегда был в центре. С самого начала его проникновения в отношения Тери и Мани, ему далась роль некоего ценного объекта. После грубых приставаний Холста, скандалов с ним, силовых попыток - нежность Сергея, ненавязчивое внимание Сашки, сотворили своеобразный защитный кокон абсолютного счастья. И эти отношения самым ценным у всех троих. Валера потушил сигарету. И очнулся от воспоминаний. Теря уже помыл посуду и сидел, внимательно наблюдая за отсутствующим выражением лица блондина. -Что-то важное пришло в голову? -Как сказать... Вспомнилось, как я появился в ваших с Сашкой отношениях. -Жалеешь? -Идиот. - Валера хлестнул Терю подвернувшимся полотенцем. - Иди раскладывай диван, а я пока крем найду. Большой гитарист, почти стукающийся лбом о дверные проемы, послушно пошел выполнять задание. Кипелов небрежно опрокинул Терю на застеленный диван. Чмокнул в нос. Сергей удовлетворенно потягивался под Леркиным весом. Его пальцы медленно расстегивали мелкие пуговицы рубашки. Через пять минут голова Сергей лежала на подушке, глаза прикрыты. Валера сидел верхом, массируя его спину, втирая специальный крем для спины.
Susя: Храм из пепла в степи Знаешь, у тебя очень мягкое имя. Тё-ма. Тёоооома. Его можно томно растягивать, перекатывать во рту, как глоток терпкого вина – разве что язык не пощипывает. И ты сам мягкий и спокойный, невысокий и изящный, лёгкий и сильный. И верный, как любая грациозная левретка. У меня никогда не было собаки, на кошек вылезла аллергия, а рыбок не погладишь. Зато у меня есть ты. В этом куча плюсов. Ты ловко и послушно ложишься в ладонь, ты охотно прижимаешься, ты не устраиваешь регулярных – раз в месяц – истерик. Ты даже не пользуешься косметикой. Это не только экономно, это ещё и приятно – я не боюсь, ткнувшись губами в твою щёку, вляпаться в сантиметр липкого вонючего месива. И не боюсь наглотаться туши, целуя закрытые глаза. Я чувствую тебя – твоё тепло, твой еле ощутимый солоноватый запах. Тепло твоего тела, совершенно особое ощущение кожи под губами и под пальцами, когда всхлипываешь, комкая простыню… Я люблю такие спокойные вечера. Ты сидишь полуодетым за столом у окна, поджав под себя ногу, извернувшись на табуретке, щуришься на лампу и кусаешь кончик ручки. Пишешь письмо кому-то. Древняя и крайне неудобная традиция, да и вообще дурацкая, если вдуматься. Лучше и быстрее электронная почта, по крайней мере, дойдёт точно. Но ты всё освещаешь своим тёплым светом, и шуршание бумаги меня не раздражает. Я подхожу, как говорит Рита, неслышными кошачьими шагами и смотрю через твоё расписанное плечо. На чуть желтоватый лист ложатся округлые завитки чёрной пасты, блестят, потом впитываются и тускнеют. Неважно, что ты пишешь и кому – мне нравится наблюдать, как скользят ленточки сухожилий под смугловатой кожей, как вздрагивают пальцы. Как ты постукиваешь мизинцем по листу, сочиняя письмо, и опять прячешь его, сжимая ладонь. Как дёргаешь себя за прядку (она, распрямившись было, снова собирается кольцами) – порывистый, как ветер, метущий ковылями степь. - Вов, сфинкс – это храм? – внезапный вопрос. Как будто ты знал, что я стою за спиной. Я теряюсь и неловко глажу сфинкса на плече, на ощупь мягкого и шелковистого. Невидимые тонкие волоски. - Не знаю, а что? - Ничего… - со стуком роняешь ручку на стол и откидываешься на меня, запрокидывая голову. И улыбаясь. В такие моменты я понимаю, что что-то святое в моей жизни всё-таки есть.
Мавря: Название: "Через пять минут" Пейринг: ВК/СМ. И нет, вам не приглючилось! Варнинг: я давненько не брал в руки этих шашек, поэтому заранее прошу простить за возможный ООС, который тут, наверное, всё-таки есть :) Три года персональной не-канонщины - это, знаете ли.. Примечание: для тех, кто не в курсе: Чип и Мотя - собаки Сергея. Реально существующие :))) Он просыпается рано утром, когда небо за окном ещё совсем тёмное, а пол под ногами холодный. Быстро выключает трезвонящий над ухом мобильник и замирает на минутку, прислушиваясь к мерному сопению за спиной – спит? Не разбудил? Сергей дышит спокойно, обняв подушку двумя руками и уткнувшись носом в растатуированное предплечье, и Валера осторожно отбрасывает одеяло. Спускает ноги с кровати, чуть поджимая от холода пальцы, потягивается и широко зевает, приглаживая растрепавшиеся волосы. Чип, застыв в дверях комнаты, неуверенно поскуливает и виляет хвостом, переминаясь с лапы на лапу. Где-то за его спиной, в полумраке прихожей, негромко, словно тоже боясь разбудить хозяина, цокает когтями по линолеуму Мотя. Валера усмехается и встаёт навстречу собакам, бросив последний взгляд на спящего Сергея. - Тише, мальчик, тише.. – хриплым шёпотом шепчет Валера, оттесняя путающегося под ногами Чипа по пути на кухню. – Сейчас.. Мотя тычется холодным носом в его ладонь, и дробный стук падающего в миски сухого корма кажется неожиданно громким. На часах – половина седьмого утра. Они выходят из дома точно так же – тихо-тихо. Валера запирает за собой дверь и негромко прикрикивает на некстати гавкнувшего Чипа. Засовывает руки в карманы и выходит на улицу, пропуская вперёд засидевшихся в квартире собак. Ручка подъездной двери обжигает холодом. Конец зимы. Пелена снега уже совсем тонкая, но под ботинками ещё хрустит ледок, ломающийся под подошвами. Мелкий снег крупой сыпется сверху, так что приходится поглубже натянуть шапку. Собаки бегут впереди, радостно пихаясь и запрыгивая друг на друга, иногда оглядываются, будто проверить, не отстал ли от них Валера, и заливисто лают, погнавшись за нахохлившимся голубем. Валера смотрит на них с улыбкой, грея озябшие ладони друг о друга, жмурится на восходящее бледное солнце и притворно ворчит, спихивая с куртки лапы бешено виляющего хвостом Чипа. Семь часов. В квартире всё так же тихо, и Сергей ещё спит, так что Валера удерживает собак за ошейники, вытирая тряпкой их лапы, и шёпотом повторяет, что нужно вести себя спокойно. Мотя пытается облизать ему лицо, а Чип покорно кладёт голову на колено, и Валера едва сдерживает смех, понимая, что собаки не хуже него знают своего сову-хозяина. Валера осторожно шуршит курткой в прихожей, стягивает облепленные грязью и снегом ботинки и неслышно проходит на кухню. Чип неторопливо семенит следом и ложится на скомканную подстилку у двери, наблюдая, как Валера ставит чайник и курит в приоткрытое окно, зябко ёжась от сквозняка и рассеянно улыбаясь чему-то своему. Небо становится чуть светлее. Четверть восьмого. До того момента, как прозвенит будильник, осталось совсем немного, и Валера, поставив полную кружку горячего кофе на тумбочку со стороны Сергея, опускается на корточки перед кроватью, глядя на спокойное лицо. Солнечные лучи просачиваются сквозь занавески, и скоро по спальне можно будет ходить босиком. Валера смотрит на спящего Сергея, вглядываясь, запоминая, впитывая в себя. Просто так. На всякий случай. А через пару минут звонит будильник, и Сергей, глубже зарываясь лицом в подушку, слепо шарит рукой по тумбочке, стараясь попасть по заливающемуся агрегату. Валера с улыбкой смотрит на его попытки и молчит. Сергей попадает по кнопке «отбой» со второго раза. Обречённо выдыхает, вытягиваясь всем телом, а потом приоткрывает затуманенные глаза и смотрит на Валеру. - Привет.. – хрипло бормочет Сергей и снова обнимает руками подушку. Пахнет кофе, и Сергей жмурится, пряча довольную улыбку за каскадом волос. - Привет, - эхом повторяет Валера и придвигается чуть ближе, запуская руку под одеяло. Обнимает Сергея за шею и кладёт подбородок на край матраса, чтобы ткнуться носом в слегка небритый подбородок. Дыхание Сергея касается упавших на щёку волос, и от этого становится теплее. - С днём рождения, Серёж, - негромко выдыхает Валера через несколько секунд, и Сергей счастливо улыбается ему, так и не открывая глаз. - Через пять минут я оторву себя от простыни, и ты отдашь мне подарок.. - довольно шепчет в ответ и тянется навстречу, касаясь сухими губами валериной скулы. - Надеюсь, собаки не порвали тебе все джинсы.. Валера тихо смеётся в его волосы и засекает время. Девять утра. Двадцать восьмое февраля. Последний день зимы.
Мавря: Название: "Когда пойдёт дождь" Пейринг: ВХ/АГ Примечание:Самому рыжему милкивэю на свете, который хотел, чтобы всё было хорошо и без убийств. Love ya, dude Ночи в июле – чёрные, жаркие, с раскатами грома и иногда – росчерками молний, но без дождей, и в душной комнате этот недостаток чувствуется особенно остро. В гостинице почти тихо, все расползлись по номерам – правда, не всегда по своим. Слышно, как где-то дальше по коридору от души смеётся Валера и звенят поднимаемые в тостах стаканы. Но, по крайней мере, можно не бояться, что кто-то зайдёт. Они сидят в номере Грановского и Большакова, плотно задёрнув шторы и не включая свет. Единственное окно распахнуто настежь, но от этого мало что меняется – ветер с улицы сухой и горячий, сушит лицо и губы, и от этого только сильнее хочется пить. Они сидят на кровати Алика, спиной к спине, каждый – со своей бутылкой в руках. Володя тихо щёлкает кнопками кассетного плеера, перематывая плёнку в поисках нужной песни, Алик молчит и иногда поправляет то и дело выпадающий наушник – один из двух. На низкой тумбочке у кровати шелестит страницами оставленная Володей книга, испещрённая на полях карандашными заметками. - Ты с ним уже говорил? – наконец негромко нарушает молчание Холстинин. Он уже нашёл ту самую композицию, и теперь осталось только выкрутить громкость на нужный уровень, чтобы не сильно мешало говорить. - Говорил, - Алик кивает, чуть задевая затылком собранные в хвост волосы Володи. – Несколько раз. - И что? – Володя делает глоток из своей бутылки и еле заметно морщится – пиво успело порядком нагреться. В левое ухо тихо хрипит Плант, и слышно, как за окном очень звонко поют сверчки. - Ну, - Алик пожимает плечами и задумчиво царапает этикетку. – Если опустить все непечатные выражения, примерно следующее: «Кончай заниматься ерундой и подумай, что вы сами ничего не сможете. Хочешь опять шататься по подвальным сейшнам – скатертью дорога, хочешь играть на сцене и на хорошем аппарате – оставайся.» Некоторое время в комнате просто тихо. Володя выключает плеер, так и не дослушав песню, и они почти одновременно вынимают наушники – сейчас гораздо важнее разобраться с реальными проблемами. Холстинин напряжённо ждёт продолжения, понимая, что Алик ещё не закончил. Чудовищно хочется курить и дождя – Москву сейчас заливает, а здесь, за добрых несколько сотен километров, только гром, молнии и больше ничего – дурацкая насмешка природы. - Потом я, правда, заикнулся про личную свободу и недостаток денег, и Векштейн сказал, что я упрямый идиот. После этого, помнишь, ещё скандал вышел, когда он звук отрубил посреди концерта.. - Угу. А в итоге виноват ты. - Как всегда. Они замолкают и не двигаются, чувствуя друг друга лопатками. Волосы Алика щекочут шею Володи, и это хорошо, немного весело даже – сидеть вот так вот и ждать.. чего? Наверное, знака свыше, в который один из них не верит по определению, а второй слишком привык полагаться только на себя. В конце концов, они оба знают, что пока не разорван контракт, может произойти что угодно. - Наверное, Векштейн всё же прав, - спустя несколько тяжёлых минут говорит Володя, чуть отставляя руку назад. - Да, наверное, - спокойно соглашается Алик и осторожно наклоняется к краю кровати, опуская полупустую бутылку на пол. Стекло тихо звякает об дощатый пол. – Но ты же понимаешь, Вов.. - Понимаю. - Он слишком на нас давит. - Да. - Ещё немного, и Андрей сорвётся окончательно. Он хочет сам.. - А ты? – негромко перебивает Холстинин. – Что ты решил? У Володи слегка дрожат пальцы, и ему безумно хочется обернуться, но он заставляет себя сидеть на месте. Алик застывает на мгновение, и Володя слышит, как он глубоко вздыхает, прежде чем ответить. - Я тоже. Хочу играть свою музыку, Вов, - Алик вздыхает ещё раз и несмело откидывается на спину Володи. Становится жарче. – Может, ты бы?.. - Нет, вряд ли, - Володя качает головой и залпом допивает оставшиеся пару глотков. – Это моё, Саш, я не могу. - Жаль. Андрей бы порадовался. - О да, - Володя скептически усмехается, вспоминая кислое выражение лица Андрея, на доли секунды появляющееся каждый раз, когда Холстинин входит на студию или в гримёрку. Что-то шуршит в коридоре – то ли мышь, то ли осторожные шаги. Они замирают, прислушиваясь, но, наверное, всего лишь показалось. Вокруг снова тишина, она звенит напряжением в ушах и, почему-то, где-то в животе. - Значит, пока так, - непонятно подводит черту Володя. Алик кивает и тоже отводит руку назад, накрывая пальцами ладонь Холстинина. Но и этого сейчас слишком много. Им бы упасть, прижаться, прикоснуться друг к другу, вцепиться в растрёпанные волосы и стонать под шёпот сухого, горячего ветра. Им бы шептать это проклятое и такое необходимое «люблю» и слушать хриплое дыхание, им бы трогать припухшие губы, вполголоса ругаясь за очередной оставленный на видном месте засос, им бы наплевать на Векштейна и эту тянущуюся уже несколько месяцев санта-барбару, строить общие планы, тихо смеясь куда-то в шею, им бы просто быть вместе, им бы.. Но ручка плотно закрытой двери осторожно поворачивается, и, прежде, чем кто-либо успевает зайти, Алик неудобно наклоняет голову, касаясь носом уха Володи. Кажется, на его языке это значит «прорвёмся». За окном особенно ярко сверкает молния. Ветер резко затихает, оглушительно гремит гром, Володя отчаянно подаётся вперёд и рвано целует Алика в губы, отстраняясь потом так же быстро. Андрей включает свет и застывает на пороге, виновато хмурясь. Начинается дождь.
Susя: Письма Пейринг: ВХ/АГ Примечание: тому, кто не дал мне упасть)) Я – высшее существо. Бог со сцены, бог, до которого можно дотронуться на пару секунд, сфотографироваться, а потом – только смотреть издалека и хвастаться в своём маленьком мирке. Я освятил чью-то руку своей, теперь её не будут мыть месяц… Господи, смешно. Сначала было радостно и гордо, потом грустно, теперь только смешно. Я улыбаюсь девушкам, поглаживаю тонкие плечи, оставляю следы мозолистых пальцев на узких запястьях, засосы на хрупких шеях и нереальную гордость. Это от НЕГО. Сам соизволил… как это называется политкорректно? Право первой ночи? Господин берёт и пробует всё, что хочет взять? Всё, да не всё. Пальцы бездумно перебирают исписанные тонким косым почерком листки. Школьные, в серую широкую линейку. Быстрые летящие буквы – «к» собраны в звёздочку, «л» сжаты в точку. «Понятия не имею, что это за медвежий угол, но тут столько воздуха! Здесь небо как купол, здесь много деревьев, здесь белые облака и синяя речка. Дно видно, там камушки и ракушки, а местные говорят, что очень глубоко, но мы ещё не купались…» Рисунки на полях – горы, леса, острые крыши домиков, реки, смешные детские человечки. Сухой изрезанный листик, жёлтый и плоский, между двумя страницами. Почти невидимые, выцветшие слова - «Встречай, скоро приедем. Я тебя люблю, чувак...». И незваное воспоминание – ожидание на вокзале, холодный ветер, проникающий под куртку и два свитера, опаздывающий поезд. Я топчусь на перроне, потом отхожу, прячась от острых локтей и пронизывающих взглядов, наконец, прячусь обратно в машину. Но вот и поезд – мне видно, как вокзал вскипает: родственники лезут к дверям, надеясь первыми поймать приезжающих, обнимаются прямо в дверях, передают сумки и чемоданы. Бурление постепенно стихает; мимо по ступенькам медленно спускается ваш вокалист под руку с женой, таща на спине чемодан. Через полминуты выныриваешь ты, с чёрным матерчатым грифом, торчащим из-за головы, с немаленькой сумкой через плечо, с топорщащейся гривой – «гастрольная причёска». Щуришься от ледяного ветра, поднимая воротник, облизываешь губы и ищешь глазами мою машину. Выхожу, заранее улыбаясь, предвкушая… А ты спрыгиваешь со ступенек, прячась лицом в мой ворот, обнимаешь тонкими сильными руками и замираешь на пару секунд – пока я уткнусь лицом в твои волосы и постою, вдыхая фиолетовые горы, синие реки, зелёные леса и ракушки на дне. Потому что потом будет другое – мы остановимся в тёмном переулке и будем отчаянно целоваться за весь прошедший месяц, смеясь и царапаясь о щетину, прижимаясь друг к другу и запуская пальцы в сухие холодные волосы. Когда мы добираемся до дома, ты бреешься, фыркая на себя в зеркало, бродишь по квартире с полотенцем и взахлёб рассказываешь про медвежий угол, пока я пытаюсь одновременно слушать тебя, заваривать чай и сражаться с замёрзшими в комок пельменями. А вечером я прижмусь к твоей угловатой спине, сожму тонкие пальцы и услышу краем уха полусонное «Ты бы знал, как я скучал… Я люблю тебя…». Это разрисованное письмо дёргает что-то внутри. Больно. Столько лет прошло, а всё больно. Видите, я не всё могу. Не могу вернуть вот это щемящее, пронзительное, это доверие и прощение, эти тонкие пальцы и стальной стержень, завораживающие глаза и гипнотизирующий голос. Это всё слишком особенное – штучная работа. Тяжелый наркотик… И никакими горячими кошечками это ледяное отчаяние не растопить. - Володя? Ты о чём думаешь? - Сашшшша… - У тебя новая девочка? - Нет. Уйди… Говорит дальше, но это уже не важно. Как же хочется закурить. И чтобы он сказал: - Знаешь, я скучал… Поехали домой. Холодные потрескавшиеся губы под пальцами – улыбается и по привычке облизывается. Шершавая ладонь шуршит о щетину. - Поехали домой. - Алик, ты наглый эксплуататор… - Ну да, и что? Поэтому мы будем тут мёрзнуть? – смеётся и опять целует в ладонь, щурясь и чуть кося от усталости.
Susя: Октябрь Канон. Сказали – ты скучал по мне в Литве, Был молчаливым, маленьким и хрупким. А я, часы растягивая в сутки, Искал тепла в желтеющей траве. Сказали – ты по Вильнюсу блуждал, От группы оторвавшись на минуту. А я сухими листьями шуршал Безвольно по знакомому маршруту. Сказали – ты давно меня искал... Мы шли друг к другу от краёв земли И вдруг, столкнувшись, замерли на миг – Как пара плотно сдвинутых зеркал.
Susя: Спуская пар ВХ/АГ С днем рождения, полюс батарейки Каждый раз это начинается по-разному. Повод всегда очень мелкий, но масштабы глобальны, потому что зреет долго. Мелкие придирки, разлады, шипение друг на друга. Вот и теперь – пустяковый повод – и ноющая боль в груди. Начинается… - И какого хрена ты шляешься до часу ночи? Ты хоть знаешь, что это за район? Какие люди тут по подворотням сидят? – Холст постукивает пальцами по столу, не двигаясь с места, смотрит в упор злыми зелёными глазами, кусая тонкие губы, и ждёт ответа. Алик привалился плечом в тонкой чёрной куртке к косяку, теребит молнию и чувствует себя… На допросе? Пойманным за курением школьником? Неважно, главное, что за мелочь, унизительно и прикрыто заботой о его благополучии. Он молчит и злится. Что ни скажешь – всё повод для продолжения мерзкой бабской склоки. - Что ты молчишь? Говори уж… или нечего и сказать, а? – Владимир встаёт и подходит почти вплотную. От него горько пахнет дешёвыми сигаретами, остро и щекочуще – спиртом, набодяженным с чем-то сладким. И солёно – кровью. Не спал, ждал, боялся, хлестал пойло, чтобы не спать и не нервничать. Кусал губы, грыз кулаки – корочки на костяшках, тёмные трещинки на губах. Нервничал. И правда же – забота. Странный вид заботы. Алик злится ещё сильнее, смутно чувствуя свою вину. Не может быть, он же ничего не сделал – как так? А вот так. Молчи и дёргай ни в чём не повинную молнию, потому что… Потому что. - Что делал? – сухо и деловито, будто не было этого ехидного тона. - На качелях качался, - с трудом разлепив сухие губы, не поднимая глаз… но кожей чувствуя кривую ухмылку и едва слышное фырканье. - Мог бы и догадаться… Ты ж у нас мелкий… - и выпрямляет руки, притискивая к стене вскинувшегося Алика. Тот брыкается, шипит, сверкает глазами. Кусался бы, да не достанет. – Не истери. Не смешно уже, - гитарист своим телом вминает в стену другое, тонкое и натянутое, чувствуя, как рывками дёргается грудь – тот, маленький, всхлипывает, втягивает воздух, запрокидывая голову. Встрёпанные волосы пахнут мёрзлым колким ветром, холодной сталью, а над ухом – сухим чаем. И по цвету такие же. - Только попробуй ещё раз так поздно вернуться, - Холстинин шипит в волосы, обжигая дыханием ухо, сильнее стискивает напряжённые плечи и накрывает губами покрасневшие веки – левое, правое. - Вот и вернусь… - Грановский поднимает плечи и утыкается лбом в его колючую щеку. - Ну и дрянь. - Сам ты это слово. Глупо – стоять, обнявшись, стиснув друг друга, дышать в шею – и шипеть друг на друга. Глупые слова, они только ломают. - Заткнись ты уже… - шепчет Алик, забираясь в его объятия глубже. А Холст в кои-то веки молчит. Просто молчит и жмурится, прихватив губами холодную прядку.
Io: Происходит на самом деле. - Вот скажи мне, чего ты опять понаписал в совеем интерактиве? Тебя дети читают! Они тебе в рот смотрят, а ты! - Да пофиг мне кто и куда смотрит. Надоело. - Так нельзя… все объяснять же надо, иначе получается потом… - Лер, ну честное слово! Я много лет, сам помнишь, все доходчиво объяснял… сейчас все как бы изменилось. И если ты думаешь, что люди вокруг, а тем паче фанаты остались белыми и пушистыми, то ты очень сильно ошибаешься. - За что ты их так не любишь, они тебя ведь кормят в конце-концов? - Всякому терпению есть конец, - я потянулся, и поудобнее устроившись на стуле медитировал на котлеты, аппетитно скворчащие на сковородке. Если честно, вести душещипательных бесед не хотелось. Хотелось кушать, и еще немного заткнуть Кипелова, потому что еще немного и его мысль станет всеобъемлющей, перейдя на реформу образования и т.п. - Да ладно тебе, - отмахнулся он. - Ладно-ладно, только не грузи. Я верую и признаю. - Какой же ты засранец! – Лера скорчил гримаску, такую, что сдержать смех я не мог. - Это потому, что голодный! - Вот вечно тебе только одно от меня и надо! А потом уходишь куда-нибудь или засыпаешь! - Ну, уж, будь спокоен, сейчас я точно никуда не убегу, и спать, вроде как не собираюсь. Мы ни то позавтракали, ни то пообедали. День тянулся, спокойный, серый, домашний. Мы оба никуда не торопились, что было редкостью в наше неспокойное время. Валера что-то намурлыкивал себе под нос и занимался домашними делами. Я ненадолго погрузился в реальность виртуальную и занимался чтением новостей, изредка цитируя что-то вслух, чтобы Кипелов тоже мог оценить положение дел в стране и в мире. Однако скоро нам обоим это наскучило, и мы решили выйти пройтись немного. Благо день был будним, и мы не ожидали нарваться на большую толпу неадекватных поклонников. Прошло то время, когда мы шарахались от собственной тени. Наши отношения давно перешли ту грань, когда хочется обниматься при первой же возможности и все время держать друг друга за руку, поэтому никаких неудобств при совместных раутах мы более не испытывали. Маршрут был довольно привычен и за несколько лет, мы успели отточить практически каждый шаг до едва ли ни полного совпадения. В Царицынский парк мы заходим с входа, ведущего от Орехово и проходим несколько километров безлюдной зоны, заворачивая в не обжитый лесопарк. Есть в этом что-то. Прелая листва под ногами. Догорающие краски осени, повисшие трепещущими осколками золота на почти полностью обнажившихся черных деревьях. Шаг, еще один. Поворот. - Помнишь, три года назад…. -… помнишь, в прошлом феврале? - … вот такие сугробы…. - … дубняк страшенный…. -…а мы поехали на дачу… Или вовсе молчать. Кажется, уже и нет необходимости создавать колебания воздуха. Порою я не понимаю, разговариваем мы, или просто смотрим друг другу в глаза. Не знаю зачем нагибаюсь, подбирая с земли блестящие желуди и каштаны. Многие потрескались, но мне удается найти несколько целых. Валера наблюдает за мной, говорит, что они очень красивые и напоминают ему о беззаботных временах детства, или что-то вроде того. И вот именно в этот момент мне отчаянно хочется сгрести его в охапку, а еще очутиться на даче. Ощущать все тот же запах прелой листвы, только гораздо острее, и немного особенное, чем теперь. Мне кажется, что Лерка улавливает ход моих мыслей, и сам ненавязчиво предлагает направиться подальше от городского шума. Парк это не совсем то, чего ему сейчас хочется. Я обрадовано киваю, и мы довольно быстро оказываемся на автостоянке, и спустя некоторое время мы уже спешим подальше от города. Дорога ровно расстилается под колесами, извиваясь и поворачивая. Не так уж и много это – сто двадцать километров. Взамен мы останемся вдвоем наедине с новой осенью. Забавно. Раньше мне не нравилось это время года. Я не знал, чего в этом такого притягательного вышагивать по улице, на пронизывающем тебя ветру, и думать лишь о том, как бы не окоченеть окончательно. Но со временем все меняется. Так же и изменилось мое отношение к осени. Я вообще стал намного спокойнее. После того, как мы забираемся в дом, Лерка сразу идет проверять все ли в порядке, включает котел, и сливает воду. Я щурюсь, как довольный кот, чувствуя как в комнате становится теплее. Я чувствую себя великолепно. Несмотря на то, что спина немного затекла, от неудобного положения за рулем. Несмотря на то, что не мало времени осталось убитым в пробках, все равно, в теле появляется странная легкость, и я точно готов воспарить, но вместо этого лишь глупо улыбаюсь. Лерка подсаживается поближе, обнимает меня. Мы долго о чем-то молчим. Он смешно трется носом о мою щеку, приглашая меня поучаствовать в этой бессловесной игре. Я не буду заставлять себя долго ждать. Мне и самому хочется прижаться к нему, не ждать больше положенных минут, стать как можно ближе. С ним мне не страшно почувствовать себя беззащитным. С Валерой мне вообще ничего не страшно. Он легко стащил с меня резинку, сдерживающую поредевший хаер. Я уткнулся в его плечо и признаться, готов был бы просидеть так еще много минут. Но его губы уже легко касались моей шеи, а ладони поглаживали плечи так тепло и приятно, как умел только он один. Так, что противиться, или не согласиться было просто невозможно. Я забываю, кто я. Я забываю, где мы. Мне кажется, что ничего не существует, только он. Сколько раз это повторялось? Сколько раз, несмотря ни на что, его волосы запутывались в моих серебряных цепочках? Сколько раз, он царапался о мои браслеты, забыв снять с меня все украшения? Но на все мои попытки уберечь его от подобного рода неприятных ощущений он шептал, что все это позволяет ему понять, что все это происходит с ним на самом деле. А потом мы вместе курим на крыльце. И не важно май месяц, или зима стучится в окно. Можно подумать и о новой порции кофе. Можно вообще хотя бы о чем-то подумать.
Kaore: Полный бред)))) Всем, кто присутствовал на вчерашнем празднике, посвящается)) - Что, свинья грязь всегда найдёт? – с усмешкой осведомился Сергей из угла комнаты, в котором он уютно расположился некоторое время назад, после чего вёл себя абсолютно тихо, словно его там и не было. - Сам ты свинья, - огрызнулся Валера, разворачиваясь к нарушителю его покоя, и с волос «золотого голоса металла» упала на пол древесная стружка. - Сын столяра и плотника, - продолжал глумиться Маврик. - Твои поклонники плохо на тебя влияют, - проворчал Кипелов. – Как ты их называешь, слэшеры? - Столяр и плотник - это один человек, Лер, - почти ласково проговорил Сергей. – Похоже, слэшеры плохо влияют на кого-то другого. - Я не умею пользоваться Интернетом, если ты помнишь, - защищался Валера, - это тебе только повод дай по клавиатуре поелозить. - Что сделать? – опешил Сергей. - Поелозить, - удовольствием повторил Валера. - Вообще-то я печатаю на ней руками, - снисходительно изрёк Маврик. - А по смыслу постов порой и не скажешь, - ехидничал Валера, - поклонники всю голову сломали над глубинным смыслом твоей последней записи. - И это ты так Интернетом не пользуешься? – возмутился Сергей. – А меня, между прочим, подставили с этой записью. Она ведь даже не от моего лица была написана. - Не пользуюсь, - упивался своим превосходством над ситуацией Валера, - но я могу смотреть из-за твоего плеча. И про слэши узнал точно так же. - Чёрт бы побрал твою старческую дальнозоркость, - буркнул Маврик. - Брось, я и так догадывался, - отозвался Валера. – Главное, чтобы поклонники ничего не узнали. - Главное, чтобы до них не дошла информация, что мы живём вместе, - выказал серьёзное опасение Сергей. - Слэшеры будут счастливы, - подначил любимого Валера. - И всё-таки ты свинья, - притворно вздохнул Маврик. - От свиньи слышу, - вновь парировал Валера. - И я свинья, - неожиданно улыбнулся Сергей, - но ты всё-таки большая. Где ты так извозил свою шевелюру? - Здесь и извозил,- ответил Валера, недовольно оглядевшись. Ты бы не извозился на моём месте? - Я как раз не извозился, - заметил Маврик, выбираясь из своего угла и неспешно направляясь к Кипелову. - Это оттого, что у тебя волос меньше, - съязвил Валера. - Это по той причине, что я озвучил раньше – фыркнул Сергей и окинул Кипелова таким заботливо-непристойным взглядом, который мог получаться только у него. – И что за вид? Перепачканный, лохматый, - ворковал Маврик, зарываясь пальцами в волосы Валеры. - Ты что меня чешешь? – попробовал возмутиться Кипелов, но протест был подавлен в зародыше, когда помимо рук в ход пошли ласковые покусывания. - Перестань, - прошептал Валера, скорее уже для приличия, но Сергей сделал вид, что не услышал. Позвоночника коснулось тёплое дыхание, и Валера вздрогнул, а когда дыхание спустилось туда, где у волков и лис, как любили называть их слэшеры, начинался хвост, Кипелову едва удалось сдержать стон. - Мы же не одни в квартире, что ты делаешь? – еле слышно выдохнул Валера. - Вот именно, что не одни, - мурлыкнул Маврик. – Я просто привожу тебя в порядок. Знаешь, гости не любят, когда хозяева квартиры плохо выглядят. Это определённо пойдёт на пользу твоему внешнему виду… А гости смотрели, затаив дыхание, на открывшуюся им картину: двух морских свинок, занятых самым что ни на есть слэшным процессом.
Io: Стеклопакеты =) *** Я больше не слышу осени – пластиковые окна отрубили звуки. Такое странное чувство закупоренности, забитости, отрезанности от мира. С высокой трибуны я пытаюсь уверять в том, что от памяти лучше всего отказываться, лучше всего открещиваться оттого, что было. Лучше ничего не вспоминать. Перестать жить прошлым, потому, что это не продуктивно. Потому, что это слишком тяжело… а мне просто не хочется думать об этом. Больше не думать, о том, что ты однажды напишешь короткое «можно приеду?», и от желания прилипнуть сухими губами к экрану с этой фразой, я свихнусь. Наверное, потому, что ты не напишешь... Наверняка ты помнишь, но старательно пытаешься не ударятся в ностальгию… не знаю только, чтобы что. Когда мы с Дубининым решали, поедем ли мы в Германию работать, или нет. Как ты сперва не был против, а потом умолял меня остаться. Говорил, что не сможешь здесь один. И даже то, что все это не надолго, тебя не могло успокоить. Когда на Москву наползало бархатное покрывало ночи, ты доказывал мне, что все это не пустые слова. И я соглашался, после стольких часов разговоров, после твоих сладких поцелуев, после терпкого алкоголя, черт знает, что это было? После бессонных ночей в твоих объятиях, после всего этого… я и сам понимал, что не выдержу без тебя в этом абстрактном «Там». Но это ведь были такие перспективы, и ты перешагнул через себя. Тогда мы еще умели жертвовать. Умели наступать на горло собственным амбициям ради любимых. Ты отпустил меня, тем самым, привязав еще больше. Уже через неделю я сходил с ума, а через две начал звонить тебе, и ты тратил на международные переговоры огромные суммы, потому, что у меня денег уже не было. Все закономерно. Мы вернулись. Иначе, я думаю, быть не могло. И мне, казалось, что расстояние между моими пальцами существует для того, чтобы там были твои. Я обнимал тебя, стискивая в своих объятиях, и эгоистично плевал на всех остальных, потому, что у меня снова был ты… Когда же все пошло не так? Когда все сломалось? Иногда мне кажется, что никто по сути не виноват. Нет, конечно, в этом есть изрядная доля моего эгоизма и твоих претензий, но такое ощущение, что после твоего возвращения в «Арию» мы расстались, чтобы подождать, кто закричит первым. Я тогда еще не разучился кричать. Хотя мне так отчаянно не хватало кислорода. Сколько миллиардов человек живет без тебя, и ведь ничего! А что со мной не так? Все было как в каком-то бреду, исковерканном сне, но мы были вместе. Другое меня не интересовало. Ни твои девочки на стороне, ни случайные романы в коллективе. Двухтысячные оказались более жестокими, чем девяностые. В смутном времени была какая-то надежда. Но форточка захлопнулась быстро. Большинство не успело толком ничего понять. Наверное, и мы упустили самое главное… и у нас никого не осталось кроме музык и сквозняков. Да и последних изжили, поставив пластик на окна.
¤Призрак¤: Не страшно ВК/АГ Темнота. Не хочет отпускать, гадюка. В голове сумасшедшие тараканы долбают в барабаны и колокола. Боль во всем теле прогнала мысли и даже звон в голове отступил, стал более глухим. Валера попытался ощупать себя. Движения давались с трудом. Грудь сдавливала повязка и было больно дышать. Внутри все клекотало. Он стиснул зубы и постарался забыться. Сил на большее не было. Прохладная тряпочка прошлась по лицу. В губы ткнулась соломинка. Он потянул ее — вода? Нет, это было совсем другое, но очень питательное. Во рту сразу исчезла сухость, но на несколько мгновений остался привкус железа. Потом прохладные пальцы к вискам. Легкий массаж. Кто-то сел в изголовье и стал расчесывать волосы. Очень осторожно. Валера открыл глаза. С ним сидел Андрей. Взволнованный, немного похудевший, глаза красные, синяки под ними. Хотелось задать несколько вопросов, но ладошка накрыла губы. -Лежи. Отдыхай. Ты уже поправляешься. - голос Андрея был таким нежным и таким спокойным. Он снова занялся приведением соломенных волос в порядок. - У тебя столько седых волосинок, так сразу и не скажешь. - Продолжая копошиться в прядях, он улыбнулся. - У тебя повреждено было легкое. Врач прописал отвары. «Врач?!» - мелькнуло в голове Кипелова и все волнения отразились на бледном лице. -Да. Врача вызывал Сашка. Сказал, что обычную скорую нельзя. Доктор был странным, подозрительным. Короче, выписали тебе покой, настои и мази, оказали тебе первую помощь. Снабдили меня травами и … еще кое-чем. - Голованов смутился. - Сказали дать, как очнешься. Это для того, чтобы быстрее все зажило. Синяки на тебе уже в первые сутки исчезли. А от большой раны в груди тебя лихорадило. Ты неделю в бреду валялся. Сейчас ты прям огурчик. - Андрей облегченно улыбнулся. Видимо ему эта неделя далась нелегко. Нежные поглаживания убаюкивали. Ровный тихий голос рассказывал последние новости. Боль отступила. В душе стало так светло и так легко, что Валера не мог не улыбнуться. Андрей испытал шок от соприкосновения с другой действительностью, но он держится. Самое главное, что он не отвернулся и не убежал, а продолжает быть рядом и поддерживать. Столько уюта в этих простых движениях его рук. Столько нежности в прикосновении пальцев. Столько любви и счастья в измученных от недосыпа глазах. Валера ткнулся лицом в ладони Голованова, как нашкодивший щенок. Не надо было слов. Они лишние. Андрей не упрекал, не задавал вопросов (пока, а их наверняка много). Он просто обнял. Очень аккуратно, чтобы не потревожить затягивающуюся рану. Через пару дней все окончательно затянулось, но Андрей упорно мазал поврежденное место и поил отварами из горьких и вонючих трав. Валере не оставалось ничего, кроме покорности. Хотя некоторые шрамы стали уже незаметными, ребра срослись, легкое восстановилось и на груди наросла новая розовая кожа. Необходимости в повязках не было, но Андрея не переубедить. Голованов сидел и колдовал над своей гитарой — протирал ее, обрабатывал струны. Кипелов подошел сзади и нежно приобнял за плечи, чмокнув макушку. -Прости. Ты наверно на меня злишься? - Валера чувствовал, что надо поставить все точки над ё, минимально хотя бы объясниться. -Я не злюсь. Было раздражение за то, что ты... в таком состоянии... Вот и все. -А может ты боишься меня? - Лера старался даже не дышать, ожидая ответа. И вопрос дался ему трудно, он его прошептал. -Не боюсь — голос Андрюши был так же ровен и ответил он не задумываясь. Валера переместился, чтобы посмотреть мужчине в глаза. Он не лгал. Андрей отставил гитару. -Я подумал и решил, что если ты до сих пор ничего плохого не сделал ни мне, ни кому-то из своего окружения, то все в порядке. -Мое окружение. Ты в нем уверен? -Сашка сказал, что он не такой как ты. И даже понимая, что ты не человек, я все равно не мог бы на тебя сердиться. Андрей пытался улыбнуться. Валера встал на колени и неторопливо стал покрывать поцелуями его пальцы с мозолями от струн, ладошки. -Знаешь, это так странно... Какие-то непонятные ощущения, что я оказывается вечерами домогаюсь возможно какого-то графа. - Голованов смеялся. Лера не мог не засмеяться в ответ. На душе отлегло. Мир стал красочнее, потеряв тревожные ноты недосказанности и опасений. -Еще добавь Отодракула — и дружный смех мужчин разнесся по квартире снимая последние толики незаметного напряжения, прогоняя из самых дальних уголков души последние сомнения. Валера так и сидел в ногах Андрея, положив голову ему на колени. Андрей снова прицепился к волосам. Освободил их от резинки и стал перебирать. -Зайчик, знаешь как мне хорошо с тобой?! Я не могу передать это словами. Это... Я могу теперь хоть с кем-то быть самим собой. - Валера погладил пухлую щеку Андрея. Голованов смущенно потупил глазки. Ему было совершенно все равно, что рядом с ним не человек, что сейчас он бледен, как смертный грех, осунулся, что наверняка пьет кровь тайком и имеет внушительные способности. Все это было не важно. Важны были эти обеспокоенные взгляды. Наблюдения за его реакции, с опасениями услышать в свой адрес вердикт, который ему говорили наверняка не раз. Важна была забота и попытка оградить от всего плохого. Важно было то, что за эти 5 с хвостиком лет между ними не было лжи и все было настоящим, не притворным. И от самых сокровенных признаний щемило сердце. -Тебе не надо больше дома скрываться. Только пообещай больше никогда не лезть в такие откровенно провоцирующие драки!! - серьезный ультимативный тон только заставил еще шире улыбнуться Валеру и прильнуть к ногам самого любимого человека. -Конечно, обещаю. Я буду сразу убивать и спешить целым домой. Ты мне дороже Кодекса. Включенный телевизор показывал боевик. Андрей Голованов отвечал фанатам на вопросы в интерактиве. А Валерий Александрович старался приготовить особенный ужин по поводу преодоления между ними самого сложного барьера.
Io: вторая жена XD На сердце было нехорошо и тревожно. Иногда мне казалось, что я мог просчитать его на раз-два. Изредка на раз-два-три. Иногда, напротив, я думал, что ничего не понимаю в этимологии его поступков, в его образе мыслей, и усложнял все каким-то уж совсем изощренным образом, доведя все до абсурда. Вот и теперь я ждал, что Лера заявится на студию навеселе. Повод был, мы ж, бля, альбом записали. А без «бля» никак нельзя. Ибо, во истину. Я меланхолично перемешивал сахар в остывающей чашке чая, и поглядывал на часы. «Часу не прошло, комиссар пришел, отвязал коня и жену увел»… тьфу, господи, привяжется же такое. Ну, точно, Лере было весело. О, конечно, мы не связываем бутылку и работу. Ну, мы может, и не связываем… а Валера бывает. Ну, что я разнылся в самом деле, жена я ему что ли? Нет? И, слава богу. - И что это? – поинтересовался я. - Где именно? – не догнал благодушный Кип. - А, да ну тебя. - Я не лошадь, чего ты нукаешь? - Чего опять с Холстом квасили полночи? - Капусту, прикинь! – вокалист расплылся в довольной лыбе. И как с ним после этого можно было разговаривать, тем более серьезно? Да, никак, пожалуй, вот я и замолчал. Что-то вредный я, как сто китайцев. В самом деле, не уж-то хорошему человеку нельзя чего-нибудь отметить? Альбом все-таки записали. Теперь жди турне. Теперь надо въё… работать, короче в авральном режиме, а не сопли распускать по поводу того, что человек хороший… совсем хороший пришел. И что у них общего может быть с Володькой? Ни интересов, ни вин коллекционных, а вот, как пить, так с Холстом. Ну да, со мной не интересно, чаще всего я выигрываю. Вот и наскучило, мне лично. А Лера бывает… бывает… Иногда забавно, ссоримся мы по какой-то мелочи. Я ору, весь такой заведенный, а внутри себя смотрю на это со стороны, и «ха-ха» меня разбирает. Думаю, как бы сдержаться. А один раз, не сдержался… подрались мы в общем. Не серьезно конечно, по пьяному делу, тут все, как с гуся вода. Но не приятно. С тех пор пью на десять копеек, притворяюсь на рубль. Такая буддийская философия. Зато сегодня его везти домой придется. Сейчас де ребята придут. Тоже наверняка отметившие. И мне что ли с ними? Да нет… лучше понаблюдаю, а то кто Валеру домой доставит в целости и сохранности? Вот то-то же! Никто о нем не позаботится. Он же такой не самостоятельный, хоть и корчит из себя. Я невольно улыбнулся. - Чего это ты? Про девку какую вспомнил, или меня кадрить пытаешься? – поинтересовался Кипелов. Я аж поперхнулся смешком. И не знал секунды две, что ответить, но в поддержку игры сказал: - Какие девки, Валера? Ты для меня – свет в окошке! - Вот это другое дело! – он плюхнулся на старый продавленный диван, который жалобно скрипнул под его тяжестью. Вот ведь интересно. В любой студии, гараже, или ДК, в котором мы репетировали, обязательно был такой диван. Т.е., конечно, не точно такой же… но откуда-то же все они брались? И куда-то же они девались? Кто-то их откуда-то приносил? Однако мне ни разу еще не довелось сделаться свидетелем этого судьбоносного события. Диван был на студии мебелью незаменимой. Во-первых, на нем периодически кто-то спал, когда этого кого-то выгоняла из дома благоверная, или он не мог скоротать ночь в другом месте. Во-вторых, на нем периодически сидела вся группа перед тем, как выслушать очередной вердикт Марго, или она, перед тем, как выслушать наше мнение. И, наконец, иногда мы водили сюда своих девочек-фанаток, всячески доказывая им какие мы крутые музыканты, и вообще, у нас даже диван есть. Не в потолок же пялиться, в самом деле, и не портвешком же потчевать юных прелестниц. Мы же все-таки звезды, а ни хухры-мухры. За подобными размышлениями я провел какое-то количество времени. Какое точно сказать мне было сложно, поскольку, в дверях появился икающий Холст и с порога заявил, что репетиции, наверное, не будет, ибо альбом выпущен. Сыграемся мы на следующей неделе по плану, и менее, чем через месяц поедем бороздить просторы нашей необъятной родины. Холст был более трезв, чем Кипелов, однако, вид имел менее презентабельный. «Ну вот, как всегда, самое интересное без меня», - вяло попытался обидеться я. Обидеться не получилось, поэтому я созерцал Кипелова, впавшего в прострацию и Холста задумчиво скребущего наклейку на усилителе. Так прошел, наверное, час. На студию подтянулись остальные. Пришли в замешательство, и ушли домой. Такое случалось, хотя и не часто, но все же. Я взялся провожать Кипелова, а Холстинин все норовил увязаться с нами, мотивируя это тем, что ему по пути. А ну да, конечно, через пол-Москвы. Знаю я тебя Петрович! Он просто помнил, что у нас от прошлых «посиделок» осталось то ли бренди, то ли что ли… хотя на самом-то деле, давно не осталось, но это детали. История, надеюсь, будет к нам справедлива. Если вообще будет. Так вот, долго ли коротко ли, мне удалось уговорить Валеру не садиться за руль. У него бывали периоды некоторой активности, когда он принимал на грудь более положенного. В общем, поехали. Слушать его сейчас было совершенно бесполезно. Поток сознания не иссякал до моего дома. Нет, все-таки хорошо, что у него появился общий интерес, возвращаться вместе со мной ко мне домой, потому, что если бы не появился, своего дома, у него, наверное, уже бы не было. Предки смирились с тем, что сын вырос раздолбаем, ну и не отсвечивали. А мне это и надо. Вот самый лучший день, это на самом деле тот, когда тебя не трогают. А большего мне вообще-то и не надо в то время, как я отдыхаю. Вот только еще надо, чтобы Валера не отсвечивал, а то вечно его на подвиги тянет. Сейчас, конечно, это он так, придуривается, но бывает… ой, что ни в сказке сказать, ни вслух произнести. - Вот люблю я тебя Сережа… ты и накормишь, и напоишь, и спать уложишь… - Любишь, так женись.. – усмехнулся я. Кипелов крепко задумался. - Не могу, - грустно сказал он, - так ведь это женат я уже. Первая жена, говорят от бога… а вторая… того, от нечистого… - Я могу помыться, - я чуть было не поскользнулся на неудобном приступке у подъезда. Но во время подставленная рука Валеры, не дала свершиться этому акту гитарастической несправедливости. Так и знал ведь, придуривается гад. - Да ладно, Лер, я согласен на роль третьей жены, так уж и быть. - А кто второй будет? - Ну, я не знаю… может быть Маргарита Анатольевна? Мы синхронно перекрестились и поплевали через левое плечо. Кипелов даже забыл, что придуривался сильно пьяным. - Знаешь, что Сережа? Ты такое к вечеру не говори. А то, мало ли что, может случиться… еще это… того, кармический долг потом отрабатывать придется. - Ладно, ладно… забудем. Маман накормила нас в очередной раз отметив перед Кипеловым мою полную несознательность. Тот клятвенно пообещал взять меня на поруки, и вернуть в лоно приличных людей. Не доверять Валере было невозможно. Стоило только взглянуть в его чистые серые глаза, как становилось ясно, он не может врать. Как и всякая женщина мама повелась и всплеснув руками заторопилась угодить дорогому гостю. Я с трудом подавил смешок, мол, и не стыдно тебе. Валере было не стыдно. Он не знал, что такое стыд, и, где ночует совесть. Немного потрепавшись о том, о сем, по ходу прикончив аппетитный сладкий пирог, мы перебрались в комнату, где поставили видак про каких-то отчаянных парней из диких прерий нарождающихся соединенных штатов и созерцали так сказать, жизнь западную. Потом Валера подмигнул мне и с заговорческим видом, выскользнул в коридор. Через некоторое время он вновь нарисовался в дверях, а в руках у него была другая видео кассета, на которой аккуратным почерком было выведено «Iron Maiden». - И ты молчал! – воскликнул я, - да как ты мог! Все, я развожусь с тобой! И тапочки по почте! Он хохотнул, заправляя новую кассету в магнитофон. Мы ждали чуда, прильнув к голубому экрану, и оно не замедлило свершиться. Со стороны, я думаю, мы были похожи на двух дрессированных обезьянок, которые прилипли к телеку, и смотрели на движущиеся фигурки, почти не моргая. При этом все вокруг выло, скрежетало, визжаол и переходило в ультразвук. А нам все казалось, что тихо, и надо бы еще прибавить. Когда динамик захрипел, я понял, что перестарался, и все же убавил громкость. Соседи акомпонировали на ударных, получалось у них скверно. Тут-то у меня и возникла мысль, что было бы в общем, неплохо присоединить к телеку колонки от старого проигрывателя, которые из-за появления кассетника пылились в гараже. Это нужно было срочно исправить. Желательно прямо сейчас. У нас же ночь впереди! - У меня появилась идея! – объявил я. Валера понимал, в каком направлении работает моя мысль. Она ему не очень-то понравилась, поскольку в прошлый раз я совершенно случайно наградил его волосы куском припоя, пришлось делать стрижку. Наверное, поэтому он посмотрел на меня неодобрительно и с нажимом заявил: - Да, но паять мы ничего не будем. - Ну, как же так! – расстроился я. - Или я требую выдать мне маску сварщика. - Идет. Вы что думаете, что я ее не принес? На улице стемнело, когда мы, наконец, закончили колдовать с разъемами, один все никак не удавалось запаять, ну это у меня руки тряслись, хотя вроде и не пил накануне. Наверное, нервы. Да, все проблемы от них. Мы посмотрели несколько клипов Оззи с нашей новой акустической системой. Аккомпанемент соседей казался мерным бряканьем перкуссий, все было в тему. Кажется кто-то даже в такт попадали. И такое благолепие на душе, что прямо захотелось пойти и лом согнуть. Но лома поблизости не было, а Лерка мурлыкая что-то уткнулся в мое плечо, и выглядывал на экран, что там происходит, и так это интимно гладил меня по коленке. С ним такое бывало нечасто, но в минуты особенного душевного подъема. Он находился будто бы в двух мирах. Музыка, особенно такая срывала его крышу с петель. Лерка жался ко мне, ища не то защиты, не то напротив желая быть побежденным. Глубокие басы били хлестким кнутом по натянутым нервом, и казалось, что эта вибрация передается нам. Мы оба разом вспотели. - Вырубай… - прошептал Валерик, коснувшись губами моего уха. Пристрелите меня, если это было сделано ненамеренно. Я с силой прижал его к себе, но кнопки на пульте дистанционного управления не трогал. Я смотрел на Лерку, понимая, что больше нет амортизаторов. А где-то канонадой грохотали ударные. Мы поцеловались ни в первый раз, но теперь мы делали это не на спор, не делая вида, что пьяны и не понимаем, чего происходит. Мы отдавали себе отчет… или может, делали вид, что отдавали. Валерка стащил с меня рубашку, и я все теснее прижимался к нему, терся об него, ласкаясь как-то угловато и неумело. А Хэви вливался в уши… кажется, я совсем оглох и ослеп… его руки, его губы… глаза… соломенные волосы…. Я очнулся от опрокинувшейся тишины… от того, что Валерик дрожал подо мной, кусая губы, чтобы не закричать… от страсти, боли и наслаждения… На дворе стояла глубокая ночь. Надеюсь, что мы не сильно шумели, когда кончилась кассета. Киеплов потянулся, с прикроватной тумбочки упало что-то тяжелое, наверное пульт от телека, хотя черт его знает. - Мне кажется, что после всего, что ты должен на мне жениться. - Я-то не против, но боюсь Галина не будет в восторге от такого рода конкуренции. Хотя, готовишь ты хорошо, вот еще бы пил поменьше… - Чья бы мычала! – возмутился Валера, но не зло, а скорее умиротворенно. Мы продолжали валяться, глядя в потолок. А я понимал, что эти гастроли будут очень сильно отличаться от всего того, что мы переживали раньше.
Io: там под катом очень пошлый слеш, мне за него очень стыдно.... Роза. Я волновался, что цветок не переживет дорогу. Конечно, глупость несусветная, почему бы не купить в Питере. Но эта розочка, такая маленькая, огненный кусочек города. Мне казалось важным донести ее тепло до северной столицы, чтобы порадовать его. К концерту готовились долго, однако, беда состояла в том, что вместе на сцену мы не выходили, и не смотрели, как все это будет выглядеть, что называется, со стороны. Много типично российских косяков, когда-то нет площадки, то кого-то из участников. Цветок я оставил в номере, зная, что только после… только когда он допоет финальную песню, доказав всем собравшимся кто есть золотой голос российского металла, утерев нос конкурентам, только потом, после фотосессии у нас будет, может быть, около полутора часов времени, чтобы остаться наедине. Обстоятельства осложнялись. Год от года окружающие, близкие и не очень требовали от меня все большей самоотдачи. Большего присутствия. А я не всегда мог дать им все это. На меня злились, обижались… да только что с того? Если бы ни мир созданный мною однажды, наверное, я бы сошел с ума. Сейчас же главное было в другом. Нужно было хорошо выступить. Отыграть положенные песни. Не растеряться. Огромные залы вызывают агорафобию после уютных маленьких клубов. После привычно стиснутых залов. Сколько раз мы прогнали сет на большой площадке? Не больше двух. Прямо перед началом. Мне кажется, что я видел, как у ребят дрожат колени. Что делать с таким огромным пространством? Мне не забрать его на себя одному. Не вытянуть. Но мы выходили первыми. Как всегда. А там, хоть трава не расти. Сложно оценивать Качество выступления, стоя на сцене. Сложно не потеряться, когда несколько тысяч пар глаз тянут из тебя жизненную силу. Валерка научился контролировать это и даже восполнять свои собственные потери, ведя не обмен, а скорее переработку полученной энергии, а я вот нет. Мне кажется, что марафонскую дистанцию пробежать легче, чем выдержать такое напряжение. После Тёму потряхивало, а в Димку прямо на месте пришлось влить коньяку, чтобы вернуть его в реальность. Совместных песен не было, поэтому на сцене мы появились все вместе только на поклон. Все. Можно выдохнуть. Впереди Москва. В голову лезли дурные мысли. Хотелось, чтобы никто меня сейчас не тормошил и не трогал. А нужно было улыбаться… улыбаться… улыбаться. Я не помню, как мы оказались в гостинице. Как Аня принесла мне чай. Как потом бесшумно куда-то исчезла. Остановился я на полпути к бару, боковым зрением я зацепился за цветок, привезенный из Москвы. Какого черта? Черт бы побрал мою сентиментальность. Что не видно разве, что все это не правда! Что… На ходу я накинул куртку, и спрятав цветок, сбежал по лестнице вниз. Роза начала распускаться согрелась наверное, в гостинице. Чтобы добраться до отеля, где остановились «кипеловцы» мне потребовалось около пятнадцати минут. Я усмехнулся. Возможность того, что нас могут поселить ни то, что в один номер, в одну гостиницу окончилась вместе с моим уходом из одноименной группы. Зачем я это делаю? Что я надеюсь изменить? Зачем мне все это? Зачем все это ему… ведь все равно, с упорством маньяков, бросая вызов здравому смыслу, мы продолжаем встречаться. Сейчас нет возможности сделаться ближе, поэтому мы довольствуемся тем, что имеем… но как только наступит весна… нужно только дождаться ее… Лишь только я переступил порог отеля, мне пришла смс. Валера сообщал, что сейчас один. Я не стал пользоваться лифтом, а направился к лестнице. Теперь почти никто так не делает. Но мне уж больно не хотелось встречаться с коллегами по цеху. Усталости не было, откуда только взялись силы? И я шел и боялся… боялся, но все равно шел. Будто не было всех прожитых лет, и каждый мой шаг заставлял меня цепенеть и сомневаться, думать о том, что я должно быть поступил опрометчиво, ведь сейчас, именно сейчас один его взгляд может убить меня. Я успел накрутить себя почти до самого предела. Еще немного и стрела сорвется с тетивы. Холодными пальцами, плохо слушающимися от поднявшегося нервяка, я стукнул в дверь. Валера открыл через секунду, дернув меня за руку, поскольку я застыл, похожий на каменное изваяние. - Ты что такой заторможенный? Какие у тебя руки холодные… там уже совсем зима, да? И я хотел сказать про первый снег, про то, что на лужах появился хрусткий ледок… про то, что там за окном Питер… но вместо этого как-то совсем по-дурацки бухнулся на колени, протягивая ему тоненький и хрупкий цветок. Глупо… и я ругал себя, не в силах оторвать взгляда от бежевого ковролина… у ног своего бога… А потом Валерка обнял меня, и что-то сказал, осторожно взял розу из моих рук, точно она была для него самой большой драгоценностью. Мой бог вернул меня к жизни. Несмотря на то, что в гостинице было тепло меня еще минут пять колотило в ознобе… но стоило Лерке поцеловать меня и все кончилось. Я держал его пальцы в своих и мне было не важно, что будет дальше. Дальше понятное дело будет поезд. Алконочь без сна с приколами и отработанный концерт уже не будет казаться таким уж плохо отыгранным. В столице мы постараемся выглядеть лучше… но теперь… теперь был только он, все другие краски сделались приглушенными. И только алая роза на столе была свидетелем того, что это действительно происходило со мной.
Susя: Долгие гудки Канон)) Чем пахнут телефонные гудки? Для кого как. Для меня – сигаретным дымом, серым пеплом на черной поверхности горького кофе. Мокрыми листьями, мокрой землёй и мокрым воздухом. Небо шуршит по окнам, по зонтам и курткам, осыпается усталым дождём, шелестит и плещется. Мир в обычной своей осенней депрессии, а я жду, слушая долгие гудки. Солнце заваливается за горизонт, город продолжает искриться и переливаться. А я жду. Щелчок, высокий хрипловатый голос: - Алло? И я задыхаюсь от счастья. Потому что это на самом деле – твой запах, через десятки километров, через тонкие и толстые провода, через дождь, ветер и солнце. Сердце прыгает в горле, и секунда молчания длится уже несколько лет. - Алло-о? Я глотаю сердце, ещё раз вдыхаю тонкую ниточку пряного аромата и звеняще шепчу: - Здравствуй… - При-веты… - я слышу, как ты улыбаешься, лениво и вальяжно растягивая слова. - Как там у вас в Вильнюсе? У нас вот дождь. - Лер, не ной. Я скоро приеду. Тут дождя вот нет… - Хорошо там. А я кофе пью, а то холодно. - Ага… тебе же нельзя кофе! Валера! Ты продолжаешь встревоженно ворковать через километры провода, а я бессмысленно растираю пальцами последнюю сигарету пачки, крошу по матовой клеёнке и давлю скрученные листики. Сердце грохочет в ушах (выбралось-таки из груди), но оно не мешает слышать тебя. Какая радость, Господи Боже мой… - Сердце моё, возвращайся скорее, - глухо роняю в трубку, перебивая на полуслове, но ты послушно замолкаешь. И через несколько невыносимых лет секундного молчания севшим голосом отвечаешь: - Я завтра приеду, можно?
Io: Маленькое происшествие. - Ты это назло! Ты специально это сделал! – Холстинин опрокинул стул, но было абсолютно ясно, что этим он не ограничится. Гитарист схватил первое, что попалось ему под руку, и со всей дури шваркнул об пол тяжеленную книгу «Загадки Древнего Египта». - Это ты всю жизнь прыгал вокруг Валерочки. Прекрасно зная, что «она другому отдана и будет век ему верна». Но нет, Вова… - басист говорил спокойно и размерено, и это бесило Владимира в не меньшей степени, - ты даже в самый не подходящий момент умудрялся называть меня его именем. Ничего ведь, я терпел… и вот, когда я вдруг решил узнать, какого ж ты там нашел, вдруг я оказываюсь врагом народа, и вообще гадом и предателем. Что-то я не припомню… - Ты не припомнишь? Давай-ка, Виталя, я тебе напомню, девяностые, Германия, Маврин… вспоминается? - Ты прекрасно знаешь, что между нами ничего не было! - Так откуда мне это знать? Есть ли у меня гарантии? - Но они тогда уже были вместе! - Кому это Тогда мешало? Виталий опустился в кресло. - Ну, хорошо, ну что ты дальше собираешься делать. Устроил истерику, вещи разбросал. Дальше-то что, я тебя спрашиваю? - Это я у тебя хотел бы спросить... ты не просто поцеловал Кипелова, ты, блядь, сделал это на глазах у многотысячной аудитории! Прекрасно зная, в каких мы с тобой отношениях, и в каких отношениях Валера с Сергеем! - Знаешь, Вов, в такие моменты, как правило, вообще не думаешь. Что я должен был ему по роже дать что ли? Тогда я снова остался бы виноватым, потому, что ах, плохой нехороший Дуб обидел Валерочку-лапочку-солнышку! Что, не так? Владимир отвернулся к стене. Еще немного, и будет Слишком. Он стиснул зубы, чувствуя, как от плеч к ногам прокатилась волна колючего холода. Но Виталий знал, где стоит нажать, а где следует сделать шаг назад, пойти на попятную. Он медленно подошел к гитаристу, и положил руки на его плечи. Тот был очень напряжен, и Виталий стал осторожно массировать его шею, продвигаясь вниз по позвоночнику. - Послушай, Вовк, ну чего нам с тобой делить. Нам ни по двадцать лет. Я не спорю, может, и сглупил. Может, стоило ограничиться объятиями. Но, подумай о хорошем! Сейчас и ЛерСанычу предстоят объяснения со второй половиной, и если их еще не произошло, то лишь потому, что Сергей пока не видел фотки. Холстинин чуть улыбнулся, от чего его лицо приобрело несколько кошачье выражение. - Вот всё бы тебе гадость сделать! - Ну, не правда. Это на самом деле вышло случайно. Владимир откинулся назад. Басюга продолжал разминать его спину и плечи, поглаживая сильные руки, забираясь ладонями под майку, весьма не тривиально давая понять, кто тут самый любимый и самый желанный «ариец» всея Руси. * - Представляешь, Сереж… меня сегодня Дуб поцеловал… - Чо? - Прямо на концерте… я до сих пор в шоке.. а кто-то еще и сфоткать умудрился… блин, чего про меня дети теперь подумают? - А что они могут о тебе подумать, что дедушка хэви мётала у нас еще ого-го! – Рыжий рассмеялся… - а как он тебя поцеловал? – устроившись на коленях вокалиста, он со знанием дела прикоснулся к его губам, не забывая ерошить соломенный хаер, - вот так? - Нет… - отозвался Кипелов, прикусив мочку уха Маврика. - М… вот так? – тот провел языком по щеке ЛерСаныча, и по-хозяйски завладел его губами, надолго запечатав их сладким поцелуем. - Нет… - Как все скучно.. – ни то утвердительно, ни то вопросительно заключил Сергей, оставляя небольшой засос на шее у Кипелова. - Черт бы тебя побрал, Рыжий! Это все вообще было случайно. - Конечно, а кровать уже горела, когда ты в нее ложился… - Да не было там никакой кровати! Дело на сцене происходило… - Забудем ненужные формальности. Странно, что это был ни Холст… - проворные и быстрые пальцы Маврика легко расстегнули молнию на кофте Кипелова, и тот не успел оглянуться, как оказался вжатым в кровать. В стороны полетели ненужные мелочи, подобные украшениям Сергея, футболки Валеры, трех ремней и трех носков. - Почему странно? - мимолетно спросил Кипелов, погружаясь с головой в водоворот ласк и поцелуев. Маврин не ответил, он был занят стаскиванием джинс, Валеркиных и своих собственных. Пока вокалист пытался рассуждать о мотивах Дубинина, он успел остаться в одном только белом носке и серебряной цепочке с нательным крестом, а довольный проделанной работой Рыжий Бес с не меньшим энтузиазмом заставил Кипелова замолчать. А немного позже подавленные поцелуями слова превратились в довольные стоны.
Мавря: Простите, гайз, мне очень и очень стыдно, но я должен был. Должен был!! [img src=/gif/smk/sm77.gif] Название: "Двадцать минут" Пейринг: Андрей Смирнов/Эдуард Шаронов + special guest star Варнинг: бессюжет, намёки на порнуху и не только Примечания: действие происходит непосредственно во время концерта XXV лет, для тех, кто может быть ещё не в курсе: Андрей - гитарист группы Мастер, Эд - Артерии. Они не сговариваются и не планируют этого заранее – всё получается слишком спонтанно. Андрей выскакивает со сцены с горящими глазами, едва ли не бросая гитару в руки технику, и шум многотысячной толпы всё ещё отдаётся в ушах, когда он сграбастывает стоящего за кулисами Рыжа в охапку и тащит куда-то вглубь коридоров. Шаронов не удивляется и даже не пытается сопротивляться – все силы уходят только на то, чтобы не сбиться с заданной Андреем скорости и ненароком не споткнуться о разбросанные повсюду провода. Он только улыбается – насмешливо и немного криво, когда пальцы Андрея слишком сильно сжимают запястье. - Полегче, Смирнов, - фыркает Рыж, когда Андрей резко останавливается и за руку втаскивает его в пустую гримёрку – одну из, выделенных музыкантам на этот вечер. Под ноги тут же попадается какая-то пустая бутылка, оставшаяся после традиционной попойки мэтров, и Эд отпихивает её мыском ботинка. – Оторвёшь ещё. - И? Ты всё равно уже отыграл, - хрипло смеётся Смирнов, захлопывая за собой дверь. Рыж скептически вскидывает брови. - А как же мы буд.. - А для этого тебе и одной руки хватит, - перебивает Андрей и рывком притягивает его к себе за ворот футболки, так что Рыж едва ли не сталкивается с ним лбами. – Мне надо.. очень. - Да, - глухо выдыхает Шаронов и осторожно опускает руку на живот Андрея, едва касаясь его ширинки кончиками пальцев. – Я чувствую. Рыжу не хочется торопиться, но выбора нет – Андрей не даёт ему возможности даже пошевелиться, утягивая за собой на приткнувшийся у стены диван и властно наваливаясь сверху. Эд слегка ёрзает под ним, стараясь устроиться поудобнее, и тихо смеётся в губы Андрея, когда его волосы щекочут лицо и шею. Хочется протянуть руку, чтобы убрать непослушные прядки за уши, но Андрей перехватывает его кисть – целует в середину ладони, слегка касаясь языком, и кладёт себе на грудь, между расстёгнутыми пуговицами рубашки. В пальцы глухо и часто стучит сердце, Рыж чувствует пульсацию крови и то, как Андрея крупно трясёт – от полученного на сцене адреналина, от энергетики, от всего происходящего, и Шаронову кажется, что даже в полутьме гримёрки он может видеть, как на дне зрачков Смирнова всё ещё плещутся отблески многочисленных софитов Олимпийского. Где-то между сдиранием рубашки Андрея и расстёгиванием собственного ремня подрагивающими пальцами Эд понимает, что и сам, наверное, не лучше, но об этом сейчас совершенно не хочется думать. У них у обоих под руками – разгорячённое тело другого, и двадцать минут на всё. Андрей нависает над Рыжем, закапываясь одной рукой в его уже наверняка спутавшиеся кудри, и целуется так отвязно, что, будь они в других обстоятельствах, Рыж бы наверняка понял Грановского, у которого едва ли не сердечки в глазах пляшут при одном взгляде на это ходячее недоразумение, которое сейчас так провокационно трётся бёдрами и.. - Ты понимаешь.. – вдруг сбивчиво шепчет Андрей куда-то в его шею, и Рыжу хочется его укусить, потому что у Смирнова явно не получается трепаться и засовывать руку в плавки Шаронова одновременно. – Понимаешь, что происходит? - Конечно, - фыркает Эд, наматывая на пальцы волосы Смирнова, и нетерпеливо подаётся вперёд. – Но если ты не перестанешь разглагольствовать, мы не успеем. - Я не про это, - словно не замечает сарказма Андрей. – Я про них. Андрей дёргает мокрым плечом в сторону двери, и Рыж понимает. - А что они? – Шаронов обнимает Смирнова за шею. – Делают своё дело.. - Творят историю, - глухо бормочет Андрей, поднимая глаза, сейчас кажущиеся тёмно-синими, и Эд усмехается прямо в них, замечая в радужке собственное отражение. - Не вовремя у тебя чувство прекрасного проснулось, искусствовед.. - насмешливо отвечает Рыж и тут же со свистом выдыхает сквозь стиснутые зубы – пальцы Андрея под резинкой плавок сжимают слишком сильно. Смирнов довольно скалится. – Ч-чёрт.. Они творят свою историю, Андрей. - Но мы.. - А мы – её побочный эффект. Как думаешь, - Рыж на мгновение прикусывают губу, безотчётно провоцируя просто потому что может. - Сколько людей в зале знают твою фамилию? Андрей не успевает ответить или ударить – дверь гримёрки распахивается без предупреждения, и свет из коридора ощутимо бьёт по глазам, так что рассмотреть застывшую на пороге фигуру нет никакой возможности. Они замирают сплетённым клубком, слишком ошарашенные, чтобы двигаться, и Рыж видит, как резко сужаются зрачки Андрея, понявшего, что именно он забыл защёлкнуть замок. - Ошибаешься, Эд, - в знакомом голосе звучит улыбка, и Андрей от неожиданности дёргается в сторону говорящего, заезжая локтем по скуле Шаронова. – После этого вечера вас будут знать все. Слава Молчанов закрывает дверь и подходит к ним, на ходу расстёгивая пуговицы собственной рубашки. Опускается перед диваном на колени и всё с той же улыбкой кладёт одну руку на шею ошарашено молчащему Рыжу, а другой накрывает поясницу Андрея, тут же выгнувшегося под уверенной славкиной рукой. - Вы – уже история, - шепчет Молчанов, и они не могут ему ответить, потому что Славка целует. Обоих.
¤Призрак¤: В лифте (идея Ио) (зарисовка) Питер был как никогда романтичен. Вот только вчера вечером стоило приехать и уже сердце билось в предвкушении приятных встреч. Созвониться, разочароваться, что не получится встретиться сейчас, сию минуту. Пришлось отложить встречу на попозже. Они столкнулись в лифте. Обоюдные улыбки. Теплое рукопожатие. Артур Беркут, не отпуская руки Валеры, дернул его на себя и сграбастал в свои объятия. Их губы сразу слились в страстном поцелуе. Казалось шар этого мира должен остановиться. Кто нажал на кнопку лифта, заставив его застрять? Все-таки именно рука Кипелова сделала этот безумный шаг. Шепот, признания. Спор о том, кто же сильнее скучал. Поцелуи, ласки, бешеный пульс, сердцебиение в унисон. Мысли о том, что им надо спускаться на чек, их ждут - все вылетело из головы. Валера сорвал бандану с головы Артура, ероша его волосы и прижимаясь к нему не очень-то прилично. Беркут прижал Кипелова к стенке лифта, бесцеремонно задрав футболку под курткой и поглаживая горячую кожу спины. Учащенное дыхание в замкнутом пространстве. Проглоченные стоны. Рука в руке. Переплетенные пальцы. Загораться от малейшего прикосновения. Тлеть от страсти на кончике языка. Мучительно хоть на мгновение оторваться друг от друга, пока нега и истома не пронесутся по жилам, оставляя в каждой клеточке тела чувство сладости и эйфории. На чек оба музыканта поспели вовремя и внешне совершенно обычные. Улыбчивость можно было списать на хорошее настроение и встречу со знакомыми. Что-то не давало Кипелову покоя. словно за ним следят. Он обернулся и столкнулся с внимательным взглядом Сергея Маврина. Такой проникновенный. Мурашки пробежались вдоль позвоночника. Сергей смотрел так, словно точно знал, что произошло 15 минут назад с Валерой. Словно сканировал и определял точные места на теле Кипелова, которые подверглись прикосновениям и поцелуям. Словно он был свидетелем всего. Это пугало. Io: а почему я не помню такой идеи?)))
Io: Упс..тро завтрашнего дня. Поразительно легко дышалось. Воздух был наполнен запахом сосновой смолы, еловых иголок, и в то же времени сухого дерева. Пахло простором, тишиной и спокойствием. Открыв глаза я увидел аккуратное окно, убранное тюлью и кружевными занавесками, как когда-то было модно в ГДР. На стекле мороз нарисовал узоры. Ночь выдалась морозной, однако сверху было видно, как пробиваются солнечные лучи и в них искрится, падает снег. Я потянулся, потянув носом приятный воздух и понял, что я не ничего не понял. Давненько такого со мной не случалось. Если, конечно, пятнадцатилетний рубеж можно назвать словом «давненько», ну, может быть, десятилетний… однако же… ОДНАКО… где я? Повернувшись направо я осознал, что не одинок в этом мире. На довольно просторной кровати мирно посапывал мой бывший басист Алексей Харьков, а, уткнувшись носом в шелкографию на тканых обоях, судя по хаеру, дремал золотой голос российского мятала Валерий Александрович Кипелов. «Однако», - подумал я, и закрыл глаза. Пытаясь собраться с мыслями, которые как назло, разбегались в разные стороны, я решился снова приоткрыть левый глаз. Но ничего хорошего видение нового мира мне не принесло. На пороге стоял Владимир Петрович Холстинин, вытирая руки полотенцем он поинтересовался у меня, выспались ли мы. Я как мог пожал плечами, на чем и был оставлен в покое. Ситуация вырисовывалась очень интересная. Сии интерьеры были мне категорически не знакомы. Дача Саши Манякина, и приусадебные владения Владимира Петровича не годились. Понятно, что мы за городом. Не понятно где именно и как мы сюда попали. Ну, ладно, хорошо, как я сюда попал! Я ведь собирался не напиваться на корпоративе. И как будто бы… А Лешка потешно фыркнул, и уткнулся в мое плечо, прижавшись горячим со сна телом. И вот, что хочешь, то и делай! «Ладно, - я пытался мыслить логически, - предположим, что мы немного превысили норму выпитого. Представим себе, что даже чрезмерно увлеклись. Но почему… нет, даже так, КТО сказал, что нас надо везти в одно место. Судя по всему, четверых. А может тут и еще кто-нибудь имеется? Или это было какое-то коллективное примирение на почве ранее выпитого? Или?...». Что это еще могло быть, думать не хотелось. Но чувствовал я себя вполне удовлетворительно. Прямо-таки ни на что пожаловаться не мог, ну может быть, немного ныло плечо, и чуть-чуть спина, но это все мелочи жизни.. стало быть… ничего не объяснилось… а Лешка такой горячий… зачем он отрастил эти дурацкие усы? Хочет казаться взрослее? Или его достали постоянные сравнения с Кипом? За последние годы они действительно стали очень похожи, и, наверное, довольно близки. Судя по открывшейся диспозиции… гм.. этак до чего угодно додуматься можно. Валера дернулся во сне, ударившись кистью о спинку кровати. Если бы ни Лешка я тот час поцеловал бы его пальцы. Приласкал, устроив у себя на плече… но он уже проснулся… и был не меньше моего очарован открывшейся картиной действительности. Сейчас же забыв про ушибленные пальцы, он сел на кровати и взглядом обматерив нас обоих спросил, как ему казалось шепотом: - Сергей, ты не знаешь, почему мы оказались здесь? Я как мог более убедительно пожал плечами, обнимая, разоспавшегося Валеркиного басюгу. В конце концов, всегда есть конец. Чего теперь-то уж нервничать? Кипелов окинул комнату испытывающим взглядом. Комната ничего не ответила вокалисту. И стены не покраснели, заглянув в его полные праведного гнева глаза. Видимо золотой голос российского мятала решил что-то для себя, и вновь заняв горизонтальное положение, обнял своего басиста, пользуясь ситуацией и открывающимися перспективами. - Ну, хорошо, - жарко зашептал он, нервно поглаживая меня по предплечью, - а Лешка как здесь оказался? К тому, что я и в третий раз пожму плечами, должно быть не было готово и само провидение. - Знаешь, я еще Володьку видел. Валера как-то очень странно покраснел и опустил глаза. Я понял, что вероятно золотой голос мятала что-то не договаривает, но пытать его сейчас было по меньшей мере подло. Мы оба плотнее прижались к Лешке, чтобы суметь дотянуться друг до друга. Предпринимать какие-то иные телодвижения было ужасно лениво. А вот Басюг завозился, то ли мы совсем уж душили его в объятиях, то ли жарко малому стало, но открыв сонные глазенки апофигей нарисовавшийся на его чудной мордашке не поддавался цензурному описанию. Я не смог удержаться от смеха, а, глядя на меня, хихикал и Кипелов. Мы давно научились понимать друг друга ни то, чтобы с «полубля», но с полувзгляда это точно. Поэтому, почти синхронно оба прикоснулись губами к пунцовым щекам уже не такого юного басюги. А ведь не разучился, подлец, краснеть! Мы рассмеялись, почти так же синхронно погладив парня по открытым участкам тела, уж кто до чего дотянулся. Лешка умоляюще заглянул в мои глаза, и я решил не травмировать его хрупкую детскую психику, хотя бы сейчас. Но удержаться оттого, чтобы поцеловать Валеру я не мог. И мне было все равно, даже если бы сейчас в эту самую минуту нас снимали для ток-шоу «Дурдом -2», или в дверь вошел бы Холстинин с бутылкой шампанского в руках. Однако ничего экстраординарного не случилось, только Валерка, как-то слишком уж быстро высвободился из моих рук, а может, мне только показалось. Так, как мне выпало спать с краю, я выполз из теплой постельки первым. Удостоверившись, что трусы на мне еще были, я вздохнул с некоторым облегчением, но в мысленное разочарование мое достигло некоторых известных границ. Выкатившись в коридор, я чуть было не споткнулся об Артура. Сидящего на деревянных ступенях с бутылкой холодной минералки, приложенной ко лбу. Ни то чей-то метко пущенный тапок, ни то похмелье одарило «арийского» вокалиста своим присутствием. Я хотел было что-нибудь спросить, но передумал. Буду вести себя естественно, авось за умного сойду. Однако, несмотря на все мои попытки быть адекватным из обрывков вчерашнего вечера сегодняшнее утро никак не собиралось. Не помнил я примерно с того момента, как увидел Кипелова, пытающимся как-то слишком уж кокетливо общаться с Холстом. Вот оно! Эврика! Тогда-то в моей не слишком умной голове и загорелся предохранительный «alarm». Видать, взыграло ретивое, и мозг решил: «ужрусь!». Невозможно ведь ревновать постоянно? Особенно к Холсту. Ведь эта сволочь белобрысая Христом-богом мне клялась… впрочем, это другая история. Так вот, стало быть, цели своей я достиг, а вот как я достиг сей обители, чья она… и вообще где я?... кто я.. человек или хрень… демон я или тюлень…. Есть ли жизнь на Марсе? Не туда! Остановив себя на паре шагов в никуда я завис. - Арти, - все же решился я, - а где тут ванна? Бер указал в непонятном направлении, но взяв его на вооружение я очень быстро нашел искомую тайную комнату. Перебрав в голове все знакомые ванные комнаты, я так и не смог идентифицировать веселеньких ежиков с сочными мухоморами на спинках ни с чем мало-мальски знакомым. Снова вознамерившись забить я вытер лоб полотенцем с голубыми барашками, и эти барашки добили меня, что я сел на край ванны и подленько захихикал. В дверь неожиданно кто-то поскребся, и я чуть было не навернулся, от постигшего меня спонтанного ржача, должно быть, на нервной почве. В дверях появился Дуб, поинтересовался, что я курил, и есть ли еще. Разочарованию его не было предела, однако, совсем меня не стесняясь, басист арийцев залез в душ, согнав меня с бортика и сказал, что ему надо распеться. Я понял, что мне тактично намекают, что я могу быть свободен, точно ветер в облаках… На ум приходили какие-то пошлые фразочки про облако в штанах, но я воздержался. Память вновь отнесла мое осознание действительности к моменту, когда я обиделся на Кипелова. А вернее сказать, заревновал его. Стало быть, был концерт. Мы свое давно уж отыграли, и за сценой толклась молодая поросль артерианская, «мастера» совсем недавно прошествовали освежиться, а на сцене жег Валера… я смотрел на него, и думал, что так глаза его сверкали только во времена «Смутного времени», и я бы сам счастлив был, коли в тот момент суждено было бы мне стать цветком, упавшим к его ногам. Но наваждение с моего чела мгновенно снял Холстинин Владимир Петрович, отпустивший по какому-то незначительному поводу, какую-то не очень приятную мне шутку. И адресована она была вовсе и не мне, и даже не Валере, но волшебство момента было поломано, и я весь какой-то растерянный ушел в кулисы, и даже немного поплутал в них. А после уж на сцене блистала «Ария». И Артур старался как мог, старался сделать ближе, доказать Володьке с Виталькой, что он чего-то да стоит. По-моему, его комплекс начал сглаживаться, но не настолько, чтобы он каждый подобный концерт не старался сделать невозможное. Я ухмыльнулся в кулак, сделав вид, что закашлялся, и тут черт знает, откуда на меня вылетел разгоряченный и взмыленный Валерка. Как горели его глаза… господи…а я вообще дышал в этот момент? И он, едва не подпрыгивая от радости, втиснул меня за какой-то ящик с аппаратурой и поцеловал так, что земля покачнулась под ногами. И тогда я не думал, что если… я просто позволял ему целовать себя, подставляя шею и плечи, позволяя его рукам гладить меня… я точно не мог бы сказать, возбужден я, сгораю ли от страсти, или обмираю от нежности. Очнулся я, сидя на корточках, когда мимо на сцену снова пробегали «арийцы». Когда я пришел в себя, я стоял в кулисах, повторяя про себя те песни, которые пел Валера. Смешанные чувства владели мной. И, кажется, только на лиричном «Там высоко» я вернулся в гримерку. Лихорадочный румянец мог бы выдать меня с головой, если бы не неразбериха царившая здесь. Я взял наполненный чем-то стакан, и не почувствовав вкуса выпил парой больших глотков. Как ни странно, протрезвев, я прошелся по закулисному царству. Успев пообщаться с несколькими знакомыми и перекинуться парой фраз, с, что называется, нужными людьми, я заглянул в нашу гримерку, застал Лёню и Артема, те живо обсуждали прошедшее выступление. Лучились энергией и энтузиазмом, и тут же призвали меня пойти посмотреть на то, чем собственно все безобразие закончится. Я улыбнулся, и сказал, что обязательно, мол, вот сейчас дух переведу, и обязательно. А вот уже после… уже потом… увидев как Лера заигрывает с Холстом во мне взыграло ретивое. Это было больше, чем профессиональное. Я видел, как снова загорелись его глаза. Он был наполнен энергией зала, он отдавал, но брал сторицей, и быть может, двадцать минут назад ему не важно было бы, меня бы он целовал или…. Или его вот?! Тогда-то, узрев, как мой Валерик потрепал Петровича по плечу, как многозначительно улыбнулся, и то, что потом я узрел на сцене, куда меня, цепенеющего и готового провалиться сквозь землю, туда буквально за рукав притащил Тёма. Тогда-то я и решил, что надо напиться… не для того даже, чтобы заглушить душевную тревогу, поднимающуюся из самого желудка, сковывающую горло мертвой хваткой, а потому, что чем меньше я буду помнить, тем, очевидно будет лучше. Судя по всему, мне удалось осуществить задуманное… но что же, позвольте было потом? Добравшись до кухни, я застыл в опофигении. В кружевном передничке, отчаянно ругаясь на чем свет стоит около кофемашины стоял абсолютно трезвый и злой Слава Молчанов. На стуле полусидело - полулежало тело Сергея Попова. Славик находил что-либо похожее на кружку, наполнял предмет горячим кофе и ставил на стол, приговаривая: - То же мне, бля, звезды… отцы, твою мать, хэви металла. Понабухаются, передерутся из-за того, кто кого в каком году не отодрал, или отодрал… или недоотодрал, а потом спасай их репутацию… ого, пожаловал… - Слава грозно сверкнул очами так, что захотелось немедля провалиться сквозь землю, - сволочь рыжая! Нахера было провоцировать, что больше тебя никто не выпьет? И ладно бы сам участвовал! Нет! Вырубился после третьего же стакана какого-то «испанского ерша», и что? А ЛерСаныч, ты о нем подумал? Ни хуя ты не подумал! Он ждал когда все свалят, но нет! Тебе же больше всех надо… - Ты повторяешься… - Поговори мне тут! Думаешь так просто было в три утра раздобыть автобус с грузчиками, которые потом не стали бы разглашать подробностей? Идиоты! Вы все, старые ИДИОТЫ! И мне почему-то сделалось так легко и хорошо оттого, что Молчанов придумал как разрулить эту непростую ситуацию. Оттого, что все обошлось таким вот образом. Оттого, что все вообще обошлось… и сейчас можно просто выпить кофе… и принести чашечку Валерке. Я улыбнулся как начищенный таз, на что гитарист гр. «Кипелов» только неопределенно фыркнул. Но злиться больше определенно не мог. Черт знает откуда мурлыкал Dean Martin, и настроение мое просто-таки резко улучшилось. Я был уверен, что найду Валерку той же комнате, что и оставил. Вот за что я его люблю, так это в любой ситуации он остается невозмутимым. Вот и теперь, будучи полуодетым, он сидел на краешке кровати тщательно расчесывался. Когда я вошел с двумя чашками парящего кофе, на его лице явно обозначилась благодарная улыбка. - Послушай… Сереж… я думаю, что знаю, где мы оказались, и наверное, нам нужно вести себя… немного приличнее. Должно быть, вчера мы все немного перебрали… и… Поставив чашки на стол, я присел рядом с ним, приложив палец к его губам. - Тшш… вот, Слава передал привет. Лерка легко коснулся моего виска губами и взял предложенный напиток.
Io: можно ведь мне писать жестокие бояны? заниматься самоповтором, и вообще? буду считать, что да)))) Что ты жене сегодня наплетешь? Я напеваю песенку БГ «береги свой хой», слегка даже раскачиваюсь на стуле в такт музыке, думая о том, как все же идеи различных композиций переплетаются между собой. И как ноты и мелодии прорастают друг в друга. Валерка подошел и нарочно взъерошил мой хаер. - Вот, что ты делаешь? - Ну, не знаю, пытаюсь оторвать тебя от компьютера например. - Тут дело вовсе не в нем, разве ты не слышишь? - Ну… Аквариум… - Ты не понимаешь! - Опять тебе в голову пришла какая-то гениальная идея, что ты перенесся в другую галактику, успел совершить там социалистическую революцию и став богом во плоти, соскучиться и вернуться на землю? - Всё-то ты знаешь, - буркнул я, впрочем, вполне беззлобно. - А то, как же! Всегда витаешь где-то в облаках… ну ни в футбол же ты там играешь! Я усмехнулся, представив себе такую перспективу. Притянул Валерку к себе, легко сгреб и усадил к себе на коленки. - И что это значит? – Кипелов кокетничал, господи, и с кем? Со мной! Все эти его ужимки рассчитаны на девочек с мультяшно огромными глазами… и тут вдруг такое кокетство. - Что это с тобой, а? Нашкодил что ли где-то, а теперь подлизываешься! - А-то! Я улыбнулся. Валерка потащил меня за собой, схватив за цепочку на шее, ловко увернувшись от моих объятий. Это он неплохо устроился! - Эй, я тебе, что собака что ли? - Ну, если только самая любимая! Я сделал вид, что хочу вывернуться из подлого захвата, но Кипелов не выпустил цепочку из руки. - И что же я должен делать, чтобы заслужить свободу передвижения? - Ну, я даже не знаю… - Валера сделал вид, что задумался, -вот например, поцелуй меня, - задумчиво протянул он. - Прямо так взять и поцеловать? - Ну, если хочешь, можно немного наискосок… Его глаза смеялись, и я привстал, притягивая его к себе, приникая к его губам… он забыл, что меня надлежало держать… да и зачем… куда я собственно мог бы деться? Когда Валеркины руки по хозяйски устроились на моих бедрах и никуда оттуда деваться не собирались мне почудилось будто бы в коридоре чьи-то шаги и негромкие голоса. «С какого?» подумалось мне, но великий конспиратор Кипелов был быстрее и ловчее меня. Поскольку, умудрился за считанные секунды выключить свет и дернуть меня в какой-то дальний закут рубки звукорежиссера. Одна рука Кипелова лежала на моей талии, другая прикрывала мне рот. Он порывисто выдыхал мне куда-то в шею, и чуть ниже у лопаток… по спине пробежали жеманные мурашки… если бы я был жидкостью я бы растекся в этот момент довольной лужицей. Однако мне предстояло стоять, хотя коленки упорно подкашивались. Было несколько стремно, но в то же время волна острого возбуждения подстегивала меня сильнее прежнего. Валерка только заигрывал со мной, а когда успел так раздразнить? Но сейчас надо было просто стоять… не шевелиться… не слушать ухающее сердце… не чувствовать, как его бедра трутся о мои ноги, немного ниже ягодиц… Из соседней комнаты послышались знакомые голоса. «Какого полового органа?» - хотелось мне возопить, но рот закрывала Леркина ладошка. - Смотри, Маврин опять комп не выключил, - сказал Манякин, - вот отсюда такие счета за электричество. Ты меня извини, Леш, я чего-то совсем не в духе… вот и несу пургу всякую, - ударник тяжело вздохнул. Я весь оборотился в слух. Это что же такое получается? Чего ему… им дома не сиделось? Пивко не пилось? ИЛИ?????? Догадка взорвала мозг с такими искрами, что я чуть придавил Валерку к стенке, на что тот отреагировал негодующим сопением, но ничего не сказал. Послышался шелест одежды. Звуки падающих предметов, неразборчивый шепот… звук открываемой бутылки ни то с газировкой, ни то с пивом, что вероятнее. - Я тебя лучше порадую, - игриво, но довольно громко заявил наш басист, и судя по звукам, расположился на коленях ударника. Вот это ни фига себе! Рука Кипелова, которая придерживала меня за талию, переместилась ниже… и как это понимать? Он вообще соображает, что мы тут как бы не одни… и что… но мое тело было не согласно с моими в общем здравыми рассуждениями на тему «как не стоит вести себя на рабочем месте». В соседней комнате Алексей стонал в голос, особо не стесняясь того, что и у стен могут быть уши. Собственно, чего ему было стеснятся? А Лерка, зажимая мне рот рукой, безобразничал, заставляя меня метаться в плену его объятий и не находить выхода до полного изнеможения. Я чувствовал, как пот стекал по хребту, и волосы становились мокрыми… а он все держал меня. И я бредил наяву, пытаясь еще какое-то время удерживать себя в объективной реальности… - Ты как подросток! – шипел я, пытаясь застегнуть трясущимися руками собственные джинсы, - у тебя мозг есть? Ты им вообще пользуешься? Хотя бы изредка? А что было бы если они нас заметили? Услышали? - Да ладно тебе, не услышали… они были… заняты… друг другом… - Теперь это так называется? - Это ты принес разврат в мою группу! – сделал вид, что надулся Валерик. - Я? Вот это ни фига себе! – рассмеялся я, - а то, что вот сейчас было, мне просто приснилось да? - Ну, все может быть… - мурлыкнул Кипелов, застегивая молнию моей куртки, - пойдем уже, а то, что ты жене сегодня наплетешь?
Io: Уже не важно. Скажи, а что мне вообще можно? Не смотреть на тебя «Так», не прикасаться к тебе «Так», не говорить с тобой «Таким» голосом… мне хоть дышать разрешается? И на том спасибо… а потом «чего ты бесишься?». А не понятно, чего? «Убери руки, что они могут подумать?». Да ничего, разве, что ты чертов параноик. Неужели тебе не понятно, что таким образом ты даешь еще больше поводов для подозрений? - Между вами как будто кошка пробежала, Сереж, ты не знаешь, чем Валера такой нервный стал? – спрашивает Терентьев. Я пожимаю плечами. Скажи мне, Лера, а что я еще могу сделать. Как это? Из огня, да в полымя? В «Арии» тебя давил Холст. Я понимал и видел это. Кто тебе мешает теперь? Чего ты боишься? Мальчишки на басу или пары верных товарищей, которые пойдут за тобой в огонь и воду, стоит тебе только сказать? Даже, если вдруг я позволю себе что-то непозволительное, даже если взгляд Манякина, скользнув по нам с тобой, заметит не свойственные ранее детали, то ничего не случится. Небо не упадет на землю! Море не загорится. Почему ты не хочешь понять это? Почему ты не хочешь кому-то поверить? - Тебе Сережа, я верю, - часто повторяешь ты, - но я не хочу думать, что может произойти… если… - Если, что Лера? Твои дети выросли, они воспитаны в такое время, что их едва ли чем-то можно удивить. Наши родители? Они никогда не поверят никому, кроме нас с тобой. Поклонники? Будут счастливы… потому, что твое «Не то подумают» будет выглядеть со стороны единственно, как проявление крепкой дружбы, если ты меня на сцене не собрался насиловать. - Вечно ты все передергиваешь! Ты не понимаешь! Не хочешь понять! - Я не понимаю, чего ты так боишься, Лера, ты взрослый человек, ты можешь сам поступать так, как тебе хочется. Все ограничения, который ты сам себе выдумал, только плод твоих собственных фантазий. Валера, ты свободен, понимаешь? Свободен сам принимать свои решения, не оглядываясь больше на то, что скажут Володя и Виталя! Щека вспыхнула болью. Я не ожидал такого, отшатнувшись от Кипелова… след от его ладони горел на моем лице, а я не мог произнести не слова, потому, что не мог поверить в то, что сейчас произошло. - Ты не понимаешь! – его голос сорвался на фальцет, - что… что если они решат отомстить? - Я тебя не понимаю… Лера смотрел на мой каменеющий взгляд. На то, что я не мог соотнести его слова и его поступки. Все ведь шло как нельзя лучше. Чего он страшиться теперь? Что может помешать ему? Каким образом, едва поднявшаяся с колен «Ария» сумеет навредить ему? Холст, конечно, не подарок, но отнюдь не маньяк. - Я не хочу, - полушепотом произнес он, - чтобы они разлучили нас…а если станется так… если… будет хотя бы тень возможности, что нас с тобой связывает не только группа… то… вот увидишь. Все будет естественно, тебе даже покажется, что ты сам принимаешь какие-то решения, но партия будет сыграна. И я не знаю, сумеем ли мы… будем ли мы… снова… Лерка махнул рукой в неопределенном направлении. Мне было страшно и жутко. Боль перемешалась с ужасом, который отпечатался безумием на его лице. Мне казалось, что Кипелов сходит с ума. Я никогда не видел его таким. Серые глаза его были глубокого стального цвета сейчас. Он смотрел почти умоляюще, но я ничего не мог поделать, потому, что ничего не мог понять. Я быстро вышел из гримерки, чтобы умыться и прийти в себя. Ну, держись… я тебе устрою. Я слишком долго ждал, и мне надоели все эти шпионские игры. Я не хочу, получать от тебя по роже, при этом за ни за что. Стоило Кипелову прийти на мой фланг, как я то и дело норовил сократить разделяющее нас расстояние, потереться о вокалиста, прижаться к нему, чтобы он почувствовал все то же, что ощущал я, что так долго мечтал выпустить на свободу. Почему и теперь мы должны продолжать таиться и добираться до дома разными маршрутами, когда нам и в объективной реальности, в общем-то по пути? В конце-концов я понял, что победил. Валерка больше не сдерживался. А стоило ему запустить пятерню в мои волосы, как я опускался на колени и выдавал такие соло, что Терентьев делал большие глаза, пытаясь увидеть, и понять чего же я творю, и где теперь ему вступать. Как ни странно, я умудрился не завалить саунд и доиграть на какой-то сумасшедшей скорости неоговоренную развязку. Теря разве что не пинками отогнал меня от Кипелова, где я и оставался до того момента, как концерт благополучно закончился. Фанаты ревели. Судя по всему, моя импровизация на тему пришлась ни только по душе, но и ко двору. За кулисами Сергей налетел на меня как вихрь, обвинив во всех смертных грехах, потрясал огромными кулачищами… а я… я просто улыбался. Глупо и восторженно. Кажется, Манякин оттащил гитариста в сторону, и уговорил остыть. Я бродил, точно во хмелю, натыкаясь на техников и обслуживающий персонал, пока мы с Валеркой, наконец, не остались одни. - Что это ты устроил? – срывающимся голосом спросил меня вокалист. Что я мог ему ответить? Что я должен был ему ответить? Отставив в сторону верный «Jackson» я прижал Кипелова к стенке и целовал его до тех пор, пока он не сдался под моим напором, пока не растаял в моих руках, пока не стал отвечать на мои ласки, и отдавать в ответ всего себя. Страх медленно, но верно покидал его. Я чувствовал, как он освобождался от этого гнетущего параноидального ощущения, что вокруг глаза и уши. От того, что гнетущим сумраком, точно печать мрака и холода, лежало на его плечах. Он больше не боялся. Через несколько дней, когда мы выходили со студии, чтобы отправиться домой вместе. Когда я уже принял решение работать отдельно, а Лерка раздумывал как бы лучше это анонсировать, мы наткнулись на переминающегося с ноги на ногу Петровича. Его колкий взгляд не внушал нам оптимизма в том, что он заверит нас в своей любви и дружбе. Но Лерка сам сделал первый шаг навстречу бывшему коллеге, и подал руку для приветствия. Владимир руки не подал, но усмешка показывала, что жест оценен. - И что же, вы все еще вместе? Кошка с собакой? Огонь и лед? Как там еще вас поклонники величают? - А по хуй, - неожиданно вырвалось у меня, - завидовать Вова надо молча. Холстинин явно не ожидавший такой реакции с лица сбледнул, но внешне остался невозмутимым. - Неужели, Лера, ты забыл… - А, они уже в курсе, - загадочно улыбнулся Валерик. И когда он успел научиться так улыбаться? – прости, мы очень спешим. Давай пообщаемся в другой раз? В более… приятной обстановке. Мы помахали ему, скрываясь в моей полуубитой «волге». - О чем это он? – нахмурился я. - Уже не важно, - отмахнулся Лерка и чмокнул меня в нос.
Io: Отчет за IV квартал 2010 года ))) Снега намело много. Хороший такой, пушистый. Несколько оттепелей укрепили наст, так что сейчас провалиться в глубокий сугроб это постараться нужно, ну а то, что нападало – только в радость. Жаль только метки остались старые. Не понять, чья территория. Сильно дадут по шее, или так это, придадут легкое ускорение, по средством пинка? В лесопарке вообще, что хорошо? Когда начинается всеобщий кипеж и передел незаконно отнятой собственности, можно перекинуться и сидеть в ус не дуть, туристы, они и рады стараться, подкормят, если добрые. А там, гляди, везде случайные постройки, то, что полуразрушенные, это даже хорошо. Лапы лисы не устроены так, чтобы лазить, но жизнь заставит…. Вот она-то сука и заставила. Сергей в образе оборотня-лисы деловито прохаживался в сорока сантиметрах от чьего-то гнезда. Он уже успел определить, что здесь будет, чем поживиться, осталось найти последнюю ступеньку, басни Крылова ему никогда не нравились, да и где взять виноград четырнадцатого января в лесопарке города Москвы? Еще две недели назад ему ясно намекнули свои люди из Совета, что надо валить. И ему почти это удалось. Если бы не просроченный загранпаспорт! Черт. Но, что сделано, то сделано. Сейчас официально его ищут только родные с милицией, а вот неофициально… можно только гадать. И ведь случилось-то все по-дурацки. Знать бы еще хоть примерно, кто за этим стоит. Ну не черные это уж точно. Все давно осели. У всех, семьи, дети, какое тут сводить старые счеты? Тут, что-то политическое, межвидовое. Наконец, ему удалось воспользоваться нижней веткой, как рычагом. «Блин, а спущусь-то я отсюда как?. Ладно… сейчас главное еда». Быстро расправившись с недавней кладкой яиц, лисица приноровилась и ухнула в снег. Острые края наста больно царапнули уши, но шкуру и кожу не повредили. «Пора заканчивать с экстримом». Конечно, те, кто сейчас охотились на него предполагали, что лисы-оборотня уже нет в Москве. Кто же в своем уме останется в самом сердце разворошенного муравейника? Именно поэтому, Сергей и остался. Кормиться по помойкам, не лучшее занятие для хищника, но пока… пока в Бицевском парке была дичь можно было особо не дергаться. Если уж совсем не прижмет. *** В это время на другом конце первопрестольной вершился справедливый суд. Обвиняемым по делу проходил, несложно догадаться, Сергей Маврин. Лис-оборотень. Свидетелем защиты выступал Кипелов. Было видно, что он не высыпался. Лоснящаяся еще недавно шевелюра выглядела тусклой и потрепанной, хвост безжизненным жгутом свисал с рябинового табурета, и казалось его вообще ничего не интересовало, а этот процесс для него пустая трата времени. Ему снова задавали бесконечные вопросы, он молчал, но, наконец, когда адвокат подсудимого обратился к нему Валерий поднялся и произнес давно заготовленную речь. - Уважаемый суд, господа присяжные. Как вы видите по моему состоянию не сложно понять в какой нервной обстановке проходит следствие. Я бы хотел, чтобы материалы собранные экспертным центром «Трейдинг Вулв» были приобщены к делу. Я не имею возможности нормально существовать в собственном доме, поскольку за мной установлено, смею вас уверить, незаконно постоянное наблюдение. Однако следствию и этого показалось мало, недавно я обнаружил несколько видео камер, что считаю излишним. Естественно сразу я обратился в экспертный центр, и прошу суд ознакомиться с материалами оценки. Теперь же хочу сказать вам по существу. Я знаю Сергея очень давно. Ничто из вас еще и не родился в то время, как на земле разворачивались кровавые войны, падали прахом старые и создавались новые династии. Менялись эпохи, мода, люди. Оборотни оставались там, где им и положено быть. Так вот, за все эти годы Сергей не совершил преступления, которое вы ставите ему в вину. Давайте рассуждать логически, ведь все мы находимся в здравом уме, не так ли? В 20 веке у всех кланов оборотней отпала острая необходимость в борьбе за территории. Да-да, мы все уже не те, что прежде. Я спокойно работал, и продолжаю работать с представителями разных диаспор. Более того, охотники во многом переняли наш опыт, и добывают кармические заслуги вовсе не истребляя наше поголовье, а привлекая наших детей в свои школы. Послушайте себя, разве стал бы Сергей рисковать всем этим, спокойствием, достатком, размеренностью лишь для того, чтобы потешить свое самолюбие? Для чего вообще оборотень-лиса стал бы красть скипетр Верховного? Я мог бы усомниться в его намерениях, если бы вы завели речь о какой-то безделице, скажем, об искусно выделанном кольце, или подвеске, но скипетр, открывающий темные врата, это уже из ряда фантастики, скажите мне, что… ЧТО он бы стал с ним делать? Открывать темные врата? Для чего? Для того чтобы положить конец миру, который помогал создавать сам? Размеренной жизни, к которой так стремился? Для чего? Мне кажется, что применимо к данному индивиду, мы не можем говорить о составе преступления, поскольку его нет! Что де вы хотите доказать теперь? Я смею предположить, что Серый Совет решил снова разыграть старую карту чистоты оборотней. Как не может быть, к примеру оборотней опоссумов, так вы решили, что не может быть оборотней лисов? Опять же, мы могли бы обратиться к другим свидетелям, которые здесь отсутствуют. Мы могли бы обратиться к Сестрам. Но вы, господин прокурор, сделали все, чтобы их не было на процессе. Вы могли бы попытаться разыграть карту, что Сергей не входит в профсоюз, что не платит Сестрам десятину. Но… тут у него был бы контр аргумент, заключавшийся в половой принадлежности. Очевидно, что в ее силу он не мог бы платить профсоюзу, ровно как и исполнять Сестринские обязанности. - Довольно! – прокурор хлопнул папкой по столу, - пользуясь своим авторитетом вы пытаетесь пустить суд по ложному следу! В вашем доме не зря установлено наблюдение, ведь всем известно, что подсудимый не безразличен вам. Пальцы Валерия дрогнули. Он до сих пор болезненно реагировал, когда в храме правосудия кто-либо переходил на личности. Все эти молодые горлопаны. Еще шерсть на загривке не отросла, а туда же! А ему нужно себя сдерживать, быть, черт побери, вежливым… а то как обернуться бы сейчас и полетели бы клочки по закоулочкам. По большому счету серьезный противник тут только один, Холстинин Владимир Петрович, но несмотря на различие кланов, едва ли он выступит на стороне обвинения. - Прошу вас, соблюдайте приличия! Судья, невысокий угрюмый человек непонятного возраста несколько раз стукнул молоточком. - Обвинение, я выношу вам замечание. Валерий и не заметил, как его ногти впились в крышку стола. И если бы не реплика судьи, пробили бы ее насквозь, но теперь вновь сделались человеческими, и убрались внутрь. - Позвольте, мне продолжить, ваша честь! Так вот, - Кипелов взял себя в руки, - принимая во внимание все, что я сказал, хочу добавить, что Сергей Константинович не настолько глуп, чтобы объявиться по известным вам адресам. Смею напомнить, суду, и уважаемым присяжным, что в девятнадцатом и начале двадцатого века, он не раз подвергался необоснованному преследованию, поэтому я не думаю, что имеет смысл продолжать его здесь. Как верно заметил господин обвинитель, мне не безразлична судьба Сергея, поэтому, я прошу вас не уподобляться расистам начала века, а так же известным вам диктаторам из мира смертных, а прекратить весь этот фарс. С трибун послышался ропот. Судья снова стучал молоточком, призывая к порядку. Кипелов тяжело опустился в кресло. И потер лоб. «Сейчас бы перекинуться, - думал он… я б им показал: «к порядку..». Он чувствовал, как шерсть встает дыбом, а к вискам подступает пронзительная легкость, это значит, что сознание его уже было расщеплено и любое резкое слово, любая брошенная реплика могла стать катализатором для его обличия серебряного волка. Обошлось. В заседании объявили перерыв. Он покинул зал суда так быстро, как только смог. Как ни странно Холстинин последовал за ним. - Эй! – окликнул его бывший коллега и некоторое время назад, заклятый враг, - постой! Быстро нагнав Валерия он неожиданно изъявил желание составить тому компанию. - Володя, тебя-то какая муха укусила? - Мне показалось, что еще немного и от самого гуманного суда останется одно воспоминание, если вообще останется. Скажи мне честно, ты снова хочешь в Спецхран? Валерия поежился при воспоминании об этом мрачном месте. - Конечно, нет. - Или, хочешь, чтобы тебе память потерли? Успокойся. Все Прежние оборотни и охотники прекрасно понимают, что это фарс, затеянный министерством. Сергею нужно добиваться экстрадиции, исторической его родиной можно считать Японию, я не думаю, что при наших теперешних отношениях его там не примут. Я думаю, что он вообще может весьма и зело поспособствовать мирному урегулированию известных конфликтов. - Мы сейчас об одном и том же человеке говорили? – хохотнул Валера. Напряжение спало. Стало легче. - А почему собственно нет? - Я могу сказать за нас всех, что все мы здорово изменились, но за Сергея я могу сказать только то, что он никогда не пойдет ни на что подобное. Он будет всеми правдами и не правдами доказывать свою невиновность, а сейчас вероятно он ищет этот чертов скипетр, который никто и не крал, скорее всего. - Почему ты так в этом уверен? - Вов, я ни в чем не уверен. Я просто устал. Все эти новые правила сводят меня с ума. Я не хочу руководить этой стаей. Я не хочу никого ничему учить. Я хочу жить обычной человеческой жизнью. Холстинин пожал плечами. - Седьмое пророчество сбывается… «и когда редкие из равных захотят уйти к творениям из глины восставшим. Когда откроются врата, и перейдут бессмертные грань, то не будет ни вечной жизни, ни стороны мрака, ни ныне, ни присно, ни во веки веков». Валера вздохнул. - Я не вижу в этом ничего ужасного. Почему это пророчество должно меня пугать? - Оно пугает ни нас с тобой, оно должно быть сильно пугает тех, кто устроил суд. Тех, кто, я готов поспорить, спрятал этот чертов артефакт, чтобы такие как мы не пронюхали где он… не извлекли его на свет божий, и не дай бог, не воспользовались им. - Что ты предлагаешь. - Помочь Сергею. - Так ты, я думаю, скоро посереешь. Холст фыркнул, но ничего не ответил. Уехали волки вместе, не преминув отметить, что хвост за ними имелся изрядный. На вторую половину слушания оставаться было бессмысленно, и так было ясно, что, несмотря на внешний лоск, суд не останется на стороне лиса-оборотня, единственного в своем роде. *** Закончив с трапезой Сергей попробовал рассуждать логически. Логически не получилось. Голод, конечно, был утолен, но нужно найти себе убежище немного лучше Бицевского парка. Говорят, тут еще и маньяки водятся. Мало ли! Самым лучшим в дано ситуации был морок ребенка, или взрослого. Обычно Сестры в случае крайней опасности наводили морок на презентабельного смертного, и имели его покуда в том была необходимость. Но главная проблема Сергея заключалась как раз в том, что в Сестринство он был посвящен только по виду, но отнюдь не по способностям, или роду деятельности. Кто мог бы взять лису домой? Не потащить ее на живодерню, или в ветпункт? Кто? Вопрос стоило решать, и как можно скорее. Все присутственные места Маврин отверг тут же, поскольку там его будут искать, прежде всего. Можно было конечно, вспомнить старые навыки, вырыть нору и задрыхнуть там до весны. Однако некоторые взятые на себя обязательства не позволяли Сергею сделать этого. Ему хотелось быть в курсе текущих дел, а, кроме того, он переживал за Валерку. Его сейчас прессинговали, должно быть, так, как никогда раньше. И ему очень хотелось надеяться, что тот справится. Не поддастся на провокации, и не нанесет упреждающего удара. Если будет доказана его вина. Если они сфабрикуют дело против Кипелова, то все, что их ждет – это одиночная камера в Спецхране. Из обоих уже пробовали загрызть в людей, надо думать, всем стало бы от этого резко хорошо, но что-то не сработало. Что-то пошло не так, и они так и остались оборотнями. Бессмертными, черт бы все это побрал, избранными! Но сейчас нужно было отвлечься от этих бесполезных мыслей. Нужно было вернуться к логическому мышлению. Не успел Сергей прикинуть все «за» и «против», как неподалеку остановилась машина. Т.е. «неподалеку» в данном случае обозначало, километрах в трех. Маврин сразу же осознал, что второго шанса может и не представиться, и со всех ног ломанулся туда. *** - Мама, мама, смотри, лисичка! - Не подходи Катенька, она может быть бешеная, или лишайная! Сергей поднял хвост, и в мгновение ока перестал быть опасным и страшным диким зверем. Девочка лет шести с забавными веснушками и ее мама наперегонки старались угодить ему. Чесали уши, и холку, а он покорно подставлял тощие бока ласковым женским рукам. Но вот из большого тяжелого внедорожника вылез отец семейства. Нужно было удержать в облаке морока всех троих. Это ничего, он еще ни то выделывал на концертах в Олимпийском. Подумаешь, трое… - Папа, смотри, смотри какая лисичка! – щебетала девочка, - давай возьмем ее домой, она такая голодная! Ну, пожалуйста, ну папочка! Размерено и никуда не торопясь к парочке приблизился солидный мужчина. «Да, вот таким мог бы быть и я, если бы не занимался ерундой», - подумал Маврин, и тут же ему сделалось смешно. Он понимал, что даже стань в человеческом мире значимым и солидным, он никогда не смог бы стать довольным своей жизнью, какая бы она ни была. У его судьбы было две истории, и терять одну из них, означало бы – терять самого себя. - Вы уверены, дамы, что лисичка не опасна. - Нет, ну что ты, дорогой, мне кажется, она вообще от кого-то убежала, смотри, какая ласковая. И не бешеная вовсе. Бешеные, они хвост кольцом поджимают, а эта чистенькая такая, ты посмотри. Наконец, «дорогой» уломался. Видимо, чета приехала сюда выгулять отпрыска. Как видно Сергей помешал им в каких-то более личных планах, однако лиса-оборотня это мало волновало. Сейчас он поедет в тепло, где его вкусно накормят, и, как он предполагал, оставят в гордом одиночестве. Главное, чтобы тапочки не заставили приносить, в остальном, все просто великолепно! Квартира оказалась просторной, и занимала почти целых три этажа в одной из новостроек. Сергей быстро освоился, и всячески доказал своим «новым хозяевам», что лиса он элитарная и им с ним вообще очень повезло. Через несколько дней необходимости в мороке не было. Отец семейства Семен Владлен Леонидович всем хвастался своим новоприобретением. - Да, из японского зоопарка! Да, дрессированная! Единственный экземпляр! – обстоятельно рассказывал он своим друзьям по бизнесу, по-русски говоря, по отмыванию денег. Платформа была просто великолепная. С этими связями и возможностями он Маврин рассчитывал уже через неделю начать поиски пропавшего скипетра. А пока… пока стоило развлекать присутственную публику, не забывая напускать немного морока, дабы утрата «единственного экземпляра» не стала для всей «бизнес элиты» отдельно взятого район, слишком уж заметной. Когда хозяева и немногочисленные нанятые рабочие покидали дом, Сергей, наконец, мог перекинуться, и привести себя в порядок. Роскошная ванна, отличная кухня, и, мечта последних дней – стиральная машина, все было к его услугам. После всех необходимых процедур он засел за компьютер в детской комнате. Нужно было с чего-то начинать поиск. Не секрет, что у оборотней и смертных глобальные сети с появлением информационных технологий, сделались различными. И еще большой вопрос, кто и у кого позаимствовал принцип передачи информации. Сейчас Сергея интересовали биржевые и фьючерсные индексы кармических заслуг. Нужно было проанализировать, кто и, почему остался в плюсе после громкого процесса над ним, а так же каковы были финансовые потоки в натуральном золоте, серебре, платине и драгоценных камнях. Оборотни никогда не были привязаны в расчетах к бумажным фантикам людей, или к тем ископаемым, которые те по ошибке считали источником богатства. Только сделки с истинными ценностями, артефактами и антиквариатом имели значения для таблицы, которую строил себе Лис. По итогам двух часов работы и анализа, выходило, что потенциальных богатеев не так уж и много. Отбросить олигархов, отбросить старейшин и Прежних оборотней. И - вуаля. Для последнего действия ему не хватило минут пять. Чуткое ухо уловило как поворачивался ключ в первом из шести закодированных замков. Запомнив имя предполагаемого виновника кражи скипетра, но, не изучив его досье хотя бы поверхностно, Маврин отрубил контакт, оставив загруженной страницу детских мультиков. Достать одежду из сушки он уже не успевал, поэтому перекинулся в лису в чем был, и выскользнул в прихожую встречать «любимых хозяев». *** - Я для тебя ночей не сплю, деньги зарабатываю! Стараюсь! Детей на ноги поставить! А ты? Ты тварь, кого в дом пустила? - Я не понимаю, о чем ты говоришь, Владик! Истошные крики раздавались с первого этажа. Сергей знал, что в этом была его вина, и что хуже, он теперь остался, без любого намека на одежду в обличие человека, его активы заблокированы. Мда… ситуация. Ах, его любимые джинсы с нашитыми заплатками, его милая сердцу кофта с молнией наискось… все это отправилось в свободный полет с высоты двадцатого этажа. Как хорошо, что запах успел отстираться. Несмотря на то, что одежка была очень характерной, главное в этом деле был запах. Маврин очень надеялся, что его шмот быстро затеряется среди местных помоек и бомжей. Менять место обитания очень не хотелось, к тому же, конфликт можно было вполне обернуть и в свою пользу. Теперь супруги будут явно реже бывать дома, а значит, у него будет больше свободного времени. Завтра он подольет масла в огонь… но не теперь… теперь надо спать, копить силы и думать… думать… думать… Девочка Катя не спала. Как и все дети она чувствовала, что в доме что-то не так. Ссорились ее родители. Ее хрупкое спокойствие было под угрозой. «Ничего не поделаешь» - подумал Сергей, но как всегда лучшая его половина пересилила грамотно составленный план. Он прыгнул на кровать девчушки, уткнулся носом в ее руку, и долго слушал про детские беды. Про то, как ее не пускают кататься даже в метро, в то время, как все ее подруги катались, и между прочем не по разу. О том, что ей вообще ни с кем нельзя дружить, о том, что она чувствует себя запертой, как тигр в зоопарке. Да у нее все есть, все игрушки, которые она только захочет, все мультики, все герои любимого телешоу… но поделиться ей совершенно не с кем. - Только с тобой, милый Тото я могу поделиться, - черт его знает, почему Катя решила так назвать лиса-оборотня, - я-то знаю, что ты мальчик, не знаю, почему мама и папа думают иначе. Вот, когда я вырасту, стану большой девочкой, и несмотря ни на что, стану принцессой, то я поцелую тебя Тото, и ты станешь прекрасным принцем… я точно знаю, станешь. Она обняла лиса-оборотня, а он лизнул кроху в нос. К горлу подступала неприятная горечь. «Кто тебя просил? Зачем ты вмешиваешься? Это всего лишь смертные. Их миллиарды по планете ходят. Они придут, и уйдут. Их никто не заметит. Их существование лишено смысла великой Цели. У них нет радужного потока, только бесконечный круг перерождений… не думай об этом, черт побери, не думай!» - Сергей старался убедить себя ничего не предпринимать, ничего не делать, никак не изменять ситуацию. Но все в нем бунтовало, и было против причинения зла невинному существу. Стоило только Кате задремать, как он выскользнул из ее кроватки и перекинувшись проник в комнату ее родителей. Ссора затухшая было пару часов назад, продолжилась с новой силой. Припомнились старые обиды. Все как обычно. Все по-человечески. «Как же вы все не цените то, что имеете!» - с горечью подумал он, поднимая хвост высоко над головой. Если бы Катина мама и Катин папа не были так заняты высказыванием взаимных претензий, они наверняка бы заметили странного обнаженного мужчину, спокойно вошедшего в дверь, а вот затем они бы удивились еще больше. Мужчина этот был рыж и татуирован, но даже ни это вызвало бы больший шок у стороннего наблюдателя, а то, что у пришельца неожиданно появился огромный лисий хвост. Черты лица его заострились, уши вытянулись, сам он раскрыл рот в немом крике… В следующий момент послышался звон разбитого стекла, морок, который выпустила каждая волосинка его хвоста, был более чем достаточный. Сергей не помнил, чтобы когда-то так старался. Память о недавней ссоре стерлась у обоих взрослых в комнате. Маврин успел перекинуться обратно в лису, и забиться под кровать, перед тем, как мужчина и женщина осознали, что пластиковое окно в спальне разбилось, и становится холодно. - Что это? – вздрогнула женщина. - Не знаю, дорогая, - шепнул удивленный мужчина, прижимая к себе напуганную Катину маму. Все было так, как и должно было быть. Сергей долго приходил в себя, после воспроизведения морока такой силы. Весь день он отлеживался под кроватью, река воспоминаний относила его далеко в Сибирь. Однажды у «Арии» с его участием был там концерт. И был он в общем обычным. Полный зал. Переаншлаг. Но что-то пошло не так, в зале появился представитель Серого совета, он так стремительно направился к сцене, что Сергей помимо собственной воли поднял хвост и… сделал невозможное. Он заставил практически весь зал видеть красивую картинку. И вот, никто из зрителей не смог усидеть на своем месте, и все они ломанулись на сцену, надеясь залюбить своих кумиров. В тот момент ситуация в «Арии» складывалась так, что не оборотнем был только Манякин. Его охотничья сущность все равно не помогла бы, поэтому он укрылся где-то в кулисах, а все остальные музыканты перекинулись и прыснули врассыпную. Каким образом они с Валеркой оказались под тем самым мостом? Черт его знает. Улепетывали быстро, со всех лап… толпа фанатов пробежала, забрав куда-то восточнее, а может быть, это поезд прогрохотал над их головами. Пьяные погоней, как в старые добрые времена они не могли сдержать себя. Сергей едва обернувшись, кинулся в объятия Валерия. Жадный до ласки, порывистый и страстный, в одно мгновенье переменивший все решения. Наплевав на предосторожности и возможность быть захваченными врасплох. Сергей впивался получеловеческими когтями в деревянную балку, пропахшую машинным маслом, и чем-то таким, что отличает жизнь железной дороги, от любого другого сооружения, построенного человеком. Ему казалось, что в тот момент, он даже дышал через раз… когда Валерий наполнял его собой, будучи полу-волком полу-человеком. Балка не выдержала их обоюдного веса, треснула, и несколько заноз вонзились в Валеркину спину, но он не обратил на это внимания, и лишь когда почти все тело Сергея светилось и пульсировало в его руках он отпустил его, и упал обессиленный в обличие человека. Помнится, после такого эксперимента он долго не мог прийти в себя. Лисы -оборотни питаются энергией желания страсти, но как показала практика иногда и им бывает слишком много. Маврин так же не мог показываться на людях какое-то время. Его хвост трансформировался сам по себе, и светился таким нестерпимо ярким светом, что дома ему приходилось ходить в темных очках. Сейчас все было плохо. Валера был далеко. Он сам беглец под следствием, без пяти минут арестант Спецхарана. И, как только эта организация получит нужную бумажку, любое укрытие станет для Сергея временным. Поэтому… поэтому действовать нужно немедленно. Дмитрий Кулагин… кто это может быть, и сколько таких товарищей проживает в чудной столице России? Уж никак не меньше тысячи, и это, по меньшей мере! Но об этом Сергей подумает завтра. Сегодня нужно спать. Он итак выложился по полной. *** Валерий лежал в полупустой комнате, разворошенной приставами еще на прошлой неделе, и все никак не мог уснуть. Ему не хотелось наводить здесь порядок, поскольку это было бы равносильно склеиванию разбитой хрустальной вазы, что, скорее всего, не возможно. Стоит налить воды, она все равно выльется. Так и здесь. В их дом пришли чужие люди, перевернули все вверх дном, понаставили следящих устройств, да и сами нередко в личине незримников проникали внутрь. Кипелову было противно. Он чувствовал себя точно в бочке с клейстером, который налип на шерсть, а отмыться нет никакой возможности. Он не мог спать и есть в этом доме, но смени он квартиру, все повторилось бы в тот же день. Рисковать спокойствием родных не хотелось, поэтому он терпел. Он был уверен, что Сергей никогда не появился здесь. И очень надеялся, что здравый смысл возобладает над судебной системой Серого совета, однако, этого не произошло. Ему предстояло участвовать в заключительном заседании, где купленные присяжные вынесут нужный вердикт. Уже несколько раз он останавливал себя от страшных, непоправимых поступков. Он понимал, что не имел права проливать крови невинных и запутавшихся существ. Но, чтобы помочь любимому ему нужно было приложить очень много сил, и помочь ему найти настоящего похитителя скипетра. Он очень долго прикидывал все «за» и «против» анализировал связи людей и министерств, вспоминал все знакомые имена, даты, незначительные сведения о богатеях этого и того мира. И все рассуждения и логические конструкции замкнулись, наконец, на одном из неприметных с виду товарищем. На Дмитрии Кулагине. Он не пользовался сетью, просто не умел, он не подключал знакомых, но блестящая память и нечеловеческое чутье сделали свое дело. Неплохо будет побеседовать с ним один на один. Наверное, если бы Валера мог знать, что Сергей пришел к таким же выводам, если бы он мог предположить, что он примет точно такое же решение, наверное, он поступил бы иначе. Но желание восстановления справедливости было в нем сильнее всех разумных доводов. Он воспользовался единственным трюком, которому научил его Сергей. Оставив своей след в квартире, оставив там своего эфемерного двойника, он выскочил в окно, перекинувшись уже в воздухе и со всех лап ринулся к цели. Бежать предстояло долго. Это человек с помощью наземного транспорта покрыл бы расстояние в пол-Москвы легко и не принужденно. Но в образе волка-оборотня, Валера рассчитывал, что едва ли доберется к утру. Сергей проснулся не выспавшимся и не отдохнувшим, но, несмотря на это, он довольно резво забегал по квартире. Окно было разбито не зря. Сейчас его только затянули полиэтиленом. Высота, конечно, порядочная. Но бывало и хуже. Вопрос нужно было решать сейчас. Его прыжок был очень красив и грациозен. Если бы смертные могли видеть его, наверняка залюбовались бы огненной лисицей, летящей на фоне розовеющего на востоке неба. Он бежал по крышам, не щадя подушечки лап, представляя как вцепится в глотку, посмевшего оклеветать его. Но судьба, а может быть Серый совет, распорядились иначе. Серебряный волк и золотая лиса ворвались в офис, на окраине Москвы тяжело дыша, сверкая глазами, полные решимости и жажды мести. Но ей не суждено было исполниться, поскольку, когда оба оборотня оказались в кабинете, то их глазам предстала ужасная картина. В центре просторной комнаты в очерченном мелом круге лежало распростертое тело пресловутого бизнесмена. Кто-то целенаправленно предавал этому вопиющему преступлению образ ритуального. У человека, а это был именно смертный, было вырезано сердце, а в том месте, где оно должно было находиться, торчала ручка украденного скипетра. Сотрудники Спецхрана не заставили себя ждать. События развивались по классическому сценарию. Сергей еще стряхивал с себя осколки, ведь он вошел прямо через тройной стеклопакет, не удосужившись воспользоваться дверью. А Кипелов уже готовился вступить в неравную схватку с полицаями нового времени. - Какого хрена! – прорычал Маврин, врубаясь в ситуацию, - да гори оно все! Перекинувшись в человека, он рванул скипетр на себя. Очерченный круг мог причинить вред оборотню, но не человеку. Кипелов успел кинуть на гитариста осуждающий взгляд, преследователи слегка замешкались. Ни каждый день увидишь обнаженного растатуированого фронтмена одноименной группы, сжимавшего в руке реликвию многих поколений. - Перекидывайся! – крикнул Сергей. Кипелов не думал. Он беспрекословно доверял любимому, и незамедлительно выполнил его просьбу. И вот они оба стояли по другую сторону невинно убиенного человека, держа в руках скипетр, в дверях застыли служащие Спецхрана, их сети не удержали бы музыкантов, тем более кровавая жертва открывала ворота. Они ясно видели, как разверзлась черная бездна, как Маврин рванул Кипелова за руку, и оба они исчезли в вихре, порожденным потустороннем проявлением нереальной древней мощи. *** Где-то далеко надрывался будильник. Валера неохотно сполз с кровати и придал ему ускорение. Пластиковая коробочка запрыгала по полу, и закатилась под шкаф. - Дай поспать, - недовольный Маврин закутывался с головой в одеяло слева от него. Кипелов пытался восстановить в памяти события минувшего дня, но у него решительно не получалось этого сделать. А вот спина саднила весьма неприятно, будто его хорошенько поводили ею по не струганным доскам…
Strax: название: Главное, не упустить момент. автор: Strax рейтинг: PG-15 пейринг: Ю.Алексеев/С.Маврин Сергей был немного нетрезв, но вполне отдавал себе отчет в том, что происходит вокруг. Откровенно говоря, работать никто уже даже не пробовал, все отмечали успешно завершенным мини тур «Арии 25 лет», и все это получилось как-то стихийно. Громкие тосты, пафосные речи, надежды, обещания и позитив. Если с утра можно было бы предположить, что «маврики» будут готовиться к следующему концерту, то уже к обеду надежды эти были развеяны, как дым. Почему-то в рубке нарисовались друзья басюги из Красноармейска, потом появились знакомые Завидова из Мытищ, немного позже пришел Леша Харьков, который просто соскучился… стихийный митинг перешел в не менее стихийную пьянку, держащуюся в разумных пределах. Маврин много смеялся, и, похоже, был искренне рад, что все оно так обернулось. Когда шумная компания наскучила Рыжему Бесу, он забрался на второй этаж в помещение, арендуемое под бухгалтерию и офис и, скинув обувь, наконец, расслабился. «Не мешало бы кофе выпить…» - подумалось ему, и не успела мысль оформиться в готовое действие, как в руке у него оказался небольшой пластиковый стаканчик. - С каких пор ты играешь в «угадай желание»? – улыбнулся Сергей глядя на материализовавшегося, точно из ниоткуда, Алексиса. Ритм-гитарист пожал плечами и улыбнулся так мягко, по-кошачьи. - Ой, не заигрывай со мной Юра… только не сегодня. Это может плохо закончиться. - Может быть, я хочу, чтобы это плохо закончилось? Сергей сделал один глоток кофе, и притянул к себе Алексеева, сходу зарывшись пальцами в мягкой шевелюре гитариста. Он явно имел намерение напугать коллегу, но вышло не правильно. Слишком мягко… тот со сладким вздохом уткнулся в грудь Рыжему Бесу, поняв, что больше таиться не надо, запустил руки под свитер, лаская спину, прижимаясь плотнее. - Офисный диван, это совсем не то место… - шепнул он, укусив Сергея за шею в том месте, где были видны языки от татуировки, и Юре показалось, что они вспыхнули в этот момент. - Какая разница? - полушутя осведомился Маврин. Оба завелись с полоборота. Близость была порывистой и быстрой. Созерцание бисеринок пота на татуированной груди Сергея, заставляли Алексиса двигаться быстрее. В тот момент ему было наплевать на то, где они находятся, и, что кто-нибудь может увидеть. Ему было наплевать, что с губ Сергея срывается вовсе не его имя. Важно было другое. Рыжий Бес поддавался. Он принадлежал теперь только ему, даже если и мысли его принадлежали другому. Уже через пару часов ему будет мучительно стыдно. И он будет накачивать Маврина до беспамятства любым алкоголем, лишь бы только тот думал, что все это случилось не на самом деле. Но сейчас… сейчас это было не важно. У них еще было время, которое не стоило упускать.
Strax: название: Ненавижу! автор: Strax рейтинг: PG-13 пейринг: В.Дубинин/В.Холстинин предупреждение: мат размер: мини Владимир проснулся оттого, что стало прохладно. Он открыл глаза и первое, что увидел, был испепеляющий взгляд Дубинина. - Как же ты меня заебал! – прошипел тот, - сколько ж можно-то, а? Холст не понимая спросонья, что происходит не смог даже разозлиться как следует, как получил удар по лицу. - Ты чего истеришь с утра пораньше? – хриплым голосом спросил он, - тоже мне барышня кисейная! Какая муха тебя опять укусила, Виталя? Басист не ответил ничего, схватив гитариста за футболку и ощутимо приложив о стену. - Какого хера! – Владимир видел занесенный для удара кулак, но басюг медлил. В уголках его глаз блеснули слезы. - Я ненавижу тебя! Тридцать лет мы с тобой знакомы! Двадцать лет мы с тобой вместе, и тебе на все это насрать! Чуть, что так сразу «Валера»… сколько можно! Что мне еще сделать! Что?! Виталий взял себя в руки. Влажные глаза снова сделались решительными и колючими. Он почти контролировал свои эмоции, но, несмотря на это, пальцы его подрагивали. - Виталь… - пальцы гитариста осторожно легли на кулак Дубинина, - ты мое настоящее. Что бы там ни было. Разве правильно начинать утро с таких нервов? – осторожно, не торопясь, Холстинин придвинулся к ощетинившемуся басюге и погладил его по волосам, - Виталик… Виталюшка… не злись на меня, пожалуйста. Дубинин, не выдержав такого подлого прессинга, с силой прижал гитариста к себе, сдавлено вхлипнул и слегка стукнул того по спине, прошептав: «ненавижу тебя, суку такую».
Susя: Рождественская сказочка)) Следы на снегу Выстелет метель белым до воды дорогу. Будут лишь видны на снегу следы С корочками льда – Долгие следы из никуда к Богу. - Ну ты конечно… - я был удивлён. Даже не так – я был ошарашен. – Зачем ты меня сюда притащил? «Сюда» – это несколько десятков километров до Москвы, забытая Богом деревушка. Покосившиеся домики и сгоревшая ещё до потопа церковь. Купола пробиты и ободраны. Мощные деревья без единого листочка тянутся в грязное ватное декабрьское небо кривыми чёрными ветками. Уныло и убого, красавец ты мой кучерявый. Для полной красоты – мерзкие вороны косяками. - Атмосферно, правда? – бас-бог Всея Руси и сопредельных территорий Грановский радостным козликом скачет по обугленным балкам, размахивая смоляной шевелюрой, без шапки, без шарфа и без перчаток. - Ну, церквушка какая-то недожаренная… деревня дряхлая. Куча воронья поганого, - бездумно шарю по карманам, смутно вспоминая, что там могут быть Аликовы перчатки. Перчатки и правда в кармане, только вот откуда? – Эй, тут амуниция твоя. Со стороны деревни доносится странно громкий звук. Кто-то лупит по рулю, заставляя автомобиль вопить злой уткой. Алик, не слыша меня, несётся к дороге, проваливаясь в сугробы по колено. Из машины вылезает коренастое чудище в пижонском белом шарфе ленточкой, с тёмным чехлом видеокамеры. Грановский виснет у него на шее, и начинается безобразие под названием «Семейное приветствие членов племени «Мастер» поздним утром после длинных праздников». Или «Расцелуй болтающегося у тебя на шее басиста». Та ещё оргия. Хотя мы не будем вспоминать, как мы приветствуем друг друга – по крайней мере, мы с Виталиком. Маня нас не видит, Теря делает вид, что страшно занят, а Лерка вообще не подходит – протягивает издалека руку и кривит тонкие губы. Не простил… Так, я сказал, не будем вспоминать! - День добрый, Алексей. Как на дороге, свободно? – я пожал его тёплые пальцы и взял камеру. - Неплохо, Володь, спасибо, - Лекс внимательно смотрел на меня. Видимо, пытался взглядом напомнить, что он не официальный Алексей, а суровый и металлический Лекс. Насмотрелся и отошёл, поправляя шарф. Кто-то ткнулся мне в локоть, неожиданно цапнув за рёбра. - Змэрз, Маугли? – проворчал Лекс, впервые улыбнувшись. Алик копошился у меня в кармане, выуживая перчатки. - Не смешно, между прочим. Ты в тёплой машине ехал, а мы по электричкам мыкались, - Алик расфыркался было, но посмотрел на камеру и передумал. Натянул перчатки и боднул меня в плечо. Я включил камеру и побрёл за ним по сугробам, спотыкаясь о невидимые под снегом ледышки. Мастера бродили по снегу, лазили по обугленным останкам церкви, носились по дороге и замирали в гуще кустов, а я послушно таскался за ними, злорадно думая, что картинка будет трястись и заваливаться. Потому что оператор постоянно проваливается в подснежные ямки и спотыкается об обугленные балки, которых не видит, честно пялясь в окошко видоискателя. Иногда, пользуясь тем, что звук не пишется, кто-то из них подзывал меня поближе, и я снимал крупные планы, приседая почти до земли – особенно когда надо было показать лицо маленького Алика снизу. От полуразобранного забора за нами наблюдала, свесив ухо и душераздирающе зевая, пушистая дворняга в чёрном блестящем ошейнике. - Всё, хорош, - Алик выдохнул, сунул мне перчатки и направился к собаке, которая без страха смотрела на него. У Лёхи (простите, Лекса) в машине обнаружились четыре пачки охотничьих колбасок, которые мы по-братски поделили с дворнягой. Собака посмотрела в багажник, убедилась, что вкусного больше нет, и ушла, вежливо помахивая пушистым хвостом. Я углядел в салоне несколько бутылок пива. - Немцы, бля, - хмыкнул я. – Сосиски и пиво. Лекс вежливо дёрнул бровью, набирая полные пригоршни снега. Алик молчал, щурясь в густеющий мрак. Я невольно любовался его резким монетным профилем и упустил момент, когда пошёл снег. Громадные белые хлопья беззвучно и стремительно летели к земле. Сцепленные в полупрозрачное кружево снежинки висели на всё ещё пушистых волосах Грановского, и я чуть склонил голову, глядя сбоку в его глаза. Мерцающие, прозрачные – и не скажешь, что днём почти чёрные. А ресницы, как у грустного милого ослика. Ослик-то он ослик, да не милый. Ну да, смотря в каком настроении проснётся… Снежинки цеплялись за ресницы Алика, и он прикрывал глаза, щурился и дышал на них, смаргивал алмазные капельки. И вдруг качнулся вперёд, и осторожно пошёл по свежему снегу. На цепочку узких чёрных следов ложились неугомонные и неутомимые снежинки. Мне вдруг стало тоскливо. Он идёт, а его следы заносит метель. И через пару минут никто не узнает, что тут шёл маленький гордый зверь. - Никому не надо это всё, - прошептал я, глубже засовывая руки в карманы и сжимая нагревшиеся перчатки Алика. Обычно в такие секунды – отчаяния, беспомощности, беспросветности – Алик бодал меня в плечо и говорил какую-нибудь колкость. Сначала я шипел и матерился, а потом понимал, что это не он дрянь, а я расклеился. И шёл просить прощения за злые слова. Только теперь я стоял один и смотрел вслед постепенно растворяющейся в зимней темноте тонкой фигуре в осеннем пальто. Алик уходил. Мне вдруг стало жутко, что когда-нибудь он вдруг не вернётся, и я останусь один в чёрно-белом мире. И постепенно замёрзну, потому что у меня не будет желания сдвинуться с места. Потому что меня никто не подтолкнёт язвительным словом, не ужалит, чтобы я хотя бы взбрыкнул, защищая свою гордость. Однажды осенью, лет десять назад, Алик спросил меня: - Что ты сделаешь, когда я умру? Внезапно спросил, стоя на табуретке и роясь в шкафах в поисках заварки. А я замер, стиснув край стола, пытаясь переварить сказанное. И через пару секунд неуверенно ответил, глядя на разорванный рукав футболки Грановского: - Ну. Уберу твою подушку в шкаф, наверно… - Только басуху не продавай, - спокойно предупредил он из глубин шкафа, выныривая с пачкой чая. - Угу, - я наконец-то отпустил стол, поймал басиста за руку и усадил на колени, на секунду уткнувшись лицом в его шею. Он фыркнул мне в волосы, быстро клюнул в висок и встал, шурша чаем. Вот и всё. Никаких размазываний косметики, криков «Ты меня не любишь!» и битья посуды. Алик дошёл до обрыва и остановился, запрокинув голову, ловя сухими губами снежинки. Улыбнулся сам себе, сбросил пальто – прямо в снег, распластав чёрным силуэтом – раскинул руки и застыл распятием, закрыв глаза и бездумно улыбаясь в чёрное небо, осыпающееся на него мириадами звёздочек. - Картинка красивая, - прошептал я в холодное ухо, обнимая басиста под скачущим сердцем. – Только никому это не надо. - А мне плевать, - выдохнул он в ответ, блеснув глазами, и опять счастливо улыбнулся то ли мне, то ли в небо. – Я хочу, чтоб так было, и так будет. - Разве можно спорить с таким слепым упрямцем? – я шагнул было в сторону, но он уже нагло откинулся на меня всем воробьиным весом и смотрел на чёрную, без проблеска, реку, растянувшуюся у наших ног. - Не спорь. - Угу, - я пошло и банально начал целовать его – лучший способ заткнуть басиста, если рядом нет нот. Хотя, если подумать, Алика нотами не напугать. Он секунду помедлил, размышляя, стоит ли пускать меня в свой хрупкий и загадочный мир, потом подставил щёку, царапнув колкой холодной щетиной по губам. Я упрямо тянулся к его губам, а он вдруг повернулся ко мне и засмеялся, глядя через моё плечо. Я невольно обернулся и увидел Лекса, который снимал нас на камеру. - Ты… Убери, ты что! – я потянулся было к нему, но Алик цеплялся за мои руки и смеялся, а Лекс пятился, продолжая снимать. Наконец, я стряхнул Алика в снег, но к тому времени камера была уже выключена. - Скандальные кадры о домашнем тиране Петровиче, только у нас, после девятичасовых новостей, - фыркал Алик в сугробе, стуча зубами, отряхиваясь и пытаясь попасть дрожащими руками в рукава. - Ну ты да, конечно… - Лекс с мудрым видом качал головой, застёгивая чехол камеры. А я опять стоял как идиот, хлопая глазами. - Лекс, подбросишь? – Грановский запрыгал к машине, пытаясь поспеть за широкими шагами вокалиста. Их перекрещивающиеся следы чётко чернели на белом. - Снег кончился, - тихо сказал я им вслед. Алик остановился. Обернулся и негромко сказал: - Пойдём. Я подошёл, взял его руку и спрятал в карман. - Пойдём.
Io: *** Меня до сих пор колотит. Точно я в какой-то лихорадке. Не то, что этого не может быть. Я же все видел своими глазами. Не то, что мне было противно. Не то, что… просто я не могу поверить что, что это все-таки правда. Разные слухи ходили. Много чего писали, говорили, судачили. Многие смеялись. Помню «корпоративные» приколы, мол, а вы знаете, что Валера с Сережей, не просто друзья? А вы знаете, что Кипелов живет у Маврина? Ну да, все это знали, и это не было чем-то странным. А когда мы все что-то отмечали, уж не помню, каким ветром занесло туда и «мавританцев», а на каких-то дурацких конкурсах им выпало поцеловаться… они сделали это так легко и непринужденно, что я и подумать не мог… Теперь все изменилось. Теперь все стало на свои места. Теперь мне все понятно. Как я мог быть таким слепым идиотом? Мог ли я надеяться, что еще может быть год, или два, и я заменю Сергея, ведь я уже играю лучше! Быстрее! Техничнее… но. Почему же с упорством маньяка Валера заставляет меня играть так, как Маврин? Так, как ОН… почему сперва восторженно направляется ко мне на сцене, а после уходит на другой ее край, точно и не было. Когда прошло несколько лет, Кипелов вроде бы привык, и не было больше недопонимания, все были довольны, и мы с Андреем были счастливы, что группа стала группой, а не Валерием Александровичем, и какими-то парнями из «Легиона», а полноценным коллективом. Но… сегодня все встало на свои места. Они не могли быть рядом и не рядом одновременно. Наверное, поэтому… быть может… я не знаю… да и кто стал бы делиться со мной сокровенным? Как они целовались! Я стоял в нескольких шагах, не смея вздохнуть, а сердце стучало так гулко… полуопущенные ресницы Сергея, руки Валеры под его майкой…Пальцы Маврина лежали на предплечьях Кипелова… и чем легче были поцелуи, тем безвольнее тот становился. Расстояние между ними сокращалось, пока гитарист не прижал ЛерСаныча к стене. Между ними горел огонь. Хотя больше ничего не произошло, я отступил в темноту, чтобы дать им уйти незамеченными, не выдать своего присутствия. Меня до сих пор колотит… я не знаю, как смогу смотреть в глаза Валере завтра. Смогу ли я вообще смотреть ему в глаза. Я испытываю жгучий стыд и в то же время облегчение от знания причинно следственных связей. Я не хочу, чтобы он чувствовал себя дискомфортно в моем обществе, и в то же время… я до сих пор, черт побери, восхищаюсь им. Сейчас главное успокоится. Я не знаю, смогу ли заснуть сегодня ночью. Главное, не проболтаться. Уже поздно… я и так задержался… нужно легохонько… чтобы не разбудить Андрея.
Susя: Газированная вода Дверь сухо щёлкает, и горячее поджарое тело вминает меня в диван. - Эй! - А? – и смеётся. Мне щекотно. Щекотные волосы попадают в нос, и я фыркаю, мотая головой. А ты смеёшься, лезешь с поцелуями куда-то под тельняшку с вырезом до пупка. - Тём, щекотно! – по животу идёт волна мурашек. Они почему-то острые, как будто мне очень холодно. Шерсть на руках встаёт дыбом, когда ты сдираешь ничего не скрывающий тельник, и мне становится действительно холодно. Сибирь, что делать. Я невольно скрещиваю руки на груди, чувствуя горячие сухие губы, быстро скользящие по ладоням снаружи. - Тём, не надо! Тём, ну… - Ты правда не хочешь? – расцепляешь мои пальцы, впившиеся в локти, и целуешь мизинец, снаружи, прихватывая губами, спускаясь к запястью. Прямо по насторожившимся шерстинкам. Мне ещё холоднее – острыми мурашками – и немного страшно. - Хочу. Но не надо, - шаловливо лижешь в серединку ладони, и я замолкаю. Мурашки добираются до затылка. – Артём, пожалуйста… Меня неожиданно выгибает дугой – затылком в подлокотник, ладонями в плечи непрошеного любовника. Мне хочется, хочется больше, бесстыднее… Стянуть бы уже эти чертовы ремни... Артём коварно тычется лицом в грудь, трётся колючей щекой. И подныривает под мои запрещающие руки, обнимает поперек, вжимается и лижется. Холодно. Мурашки опять стекают в низ живота. - Тёоооом… - предательский стон, почти поощрение. Сжимаю гладкие натянутые плечи – а хочется столкнуть его вниз, с этим прохладным бесстыдством, туда, где нужнее… где все уже горит. - Ого… у тебя стоит… - мурлычущий смех и наглые руки, с щелчком стаскивающие ремень. - Я в курсе, прикинь? – пытаюсь шипеть сквозь зубы и отталкивать. Отталкивать, не давать раздеть, потому что там, за дверью, бушует Екатеринбург, а нам ещё выходить на поклон. - Да ты что… - Сгинь, слезай с меня! – последний ремень сдаётся, и я почти рычу. - Не кричи… а то кто придёт, а ты подо мной валяешься… «А вдруг – Кипелов?» - я на секунду замираю, оценивая угрозу. Серьёзно. Крайне. До самой Москвы будут скандалы и выяснения отношений… в лучшем случае. Шершавая горячая ладонь соскальзывает по животу. - Нет, погоди! – вскрик, очень вовремя заглушённый поцелуем. Уже не хочется вырываться… я в его ладони и на его губах, а между – ничего нет. Быстрый язык щекочет нёбо, и мне смешно. Как газировка. Только солёная – потому что у него почему-то солёные губы. Как море. Я тоже обнимаю его, бездумно гладя выгнутую спину, и прижимаюсь. Да, странно… странно… Он кусается, цепляется за поясницу и прижимает ещё ближе… ну куда уже! Какая горячая рука. Я пытаюсь вытолкнуть его язык из своего рта и вразумить. Тёма, ну зачем ты… Не успеваю. Чувствую его уже в себе, чёрт, как же здорово… Сладкая горячая волна бросает меня вперёд, беспомощного, как щепка, как соломинка. И я вжимаюсь в него, гладкого и раскалённого, мокрого, как и я. Соскальзываю и снова прижимаюсь. И он соскальзывает, оставляет полосы на плечах, со стоном впивается зубами чуть ниже ключиц… не выйти мне сегодня в тельнике… Я кричу, а он сдавленно рычит, стискивая зубами моё плечо. Где-то совсем близко, за стеной, нам вторит рёв толпы… ...Артём тащит меня в душ, а я болтаюсь у него на руках и бездумно улыбаюсь. - Ого, у тебя тут такой засос… - Офигеть… В душе я еле стою, привалившись к нему, закрыв глаза, и облизываюсь. Губы солёные, пот солёный… слёзы солёные… Горячие губы трогают мою скулу. - Серёг, встряхнись. Тебе кофе сделать? - Угу… Жёсткое полотенце елозит по моей спине, а жёлтый сфинкс на его плече улыбается. - Что с тобой? Тебе плохо? - Мне хорошо, - я улыбаюсь сфинксу и, закрыв глаза, тянусь вверх, ловя губы. Мокрые волосы лезут в рот, и мне щекотно.
Io: Сказка на ночь. Я смотрю на чистый белый лист, лежащий передо мной. Он похож на снег, который, кружась, медленно опускается на грешную землю, так, за окном. Заиндевевшие рамы больше не поддаются, а мне кажется, что стоит пусть во внутрь всю эту красоту и что-то измениться. Изменюсь ли я? Я не способен написать ни строчки, хотя думал, что получится длинное письмо, из которого все сразу же станет понятно. Сразу же станет на свои места. Но что делать, если я и себе толком ничего объяснить не могу, а вот тебе решил попытаться. Ты бы сказал, сколько можно, нам уже ни по двадцать лет, а ты все решиться не можешь. Все уже готово, только приходи и забирай. А я все медлю. Как ты тогда сказал? Мол, я уже один и не появляюсь на людях… а что ты должен думать? Правильно… ничего. Я верчу в руках ручку и все думаю с чего бы начать. «Привет! Знаешь, я очень соскучился!»… или «Привет, я на все согласен»… или «Знаешь, я на все решился»… да на что я решился? Ни на что! Это просто, как вертеть твое фото в руках и думать… пора? Но однажды наступает такой момент, когда медлить больше нельзя. На улице стоит непроницаемая тишина. Под ногами похрустывает корочка наста. А я иду… иду куда-то … почти бегу… потому, что боюсь не успеть, не дотянуться, не почувствовать. Спотыкаясь, падаю… ледяная корочка режет руки, не хуже стекляшек… - Здравствуй человек! – слышу я откуда-то сверху. И страшусь поднять глаза, потому, что всегда боялся только одного, хотя врал себе сотни раз. Что если вот теперь мир закончил свое существование… а тебя… тебя просто нет со мною рядом? – я вижу, что душа твоя настолько же черна, насколько и готова к тому, чтобы отдать свою никчемную жизнь за другого…. Так будь по твоему! Набат колокола далекий, разрывающий сердце, заставляющий душу упасть в самые пятки и снова подбросить меня, выпустив точно камень из пращи. Все меняется, потому, что, укутанный какими-то странными шкурами, затянутый в непонятные одежды я несусь на мохнатом жеребце, похожем на якутскую лошадь, хотя в холке повыше, это факт… а впереди бушует схватка. Закованные в броню рыцари давят и теснят таких же воинов, как и я. Но я не ведая страха, рублю направо и налево, зная, как будут двигаться железные монстры в следующий раз. Все рубаки безнадежно отстают от меня по скорости, как говориться, компьютерные игры сделали свое черное дело. А вот кровь здесь вовсе не такая уж ненастоящая. И когда горячим обожгло плечо, а левая рука повисла плетью, я даже не сразу понял, что именно со мной произошло и в запале оголтелой схватки прошел еще двоих, пока мой верный конь, ни рухнул с распоротым брюхом на холодный белый снег. Вся поляна была исчерчена красным… белого становилось все меньше. А я лежал, сжимая в руке обтянутый кожей эфес, и думал о том, что я так и не дописал того чертового письма. Открыть глаза во второй раз мне довелось лишь, когда суровая ночь затопила все вокруг. Над головой покачиваясь плыли далекие равнодушные звезды. Я сперва не понял, где я, но потом, наконец, прейдя в себя, осознал, что еду в открытых санях, укутанный теплыми шкурами и одеялами. Мне было все равно. Я не понимал во сне ли это происходит или наяву. Но главным было то, что в конце своего путешествия я увидел тебя. Во всем своем великолепии ты прохаживался между наспех сколоченными лавками, отдавая короткие команды, а когда, наконец дошел до меня, стоило твоим пальцам опуститься на мое плечо, как боль тот час утихла и я проморгавшись понял ,что ты исцелил меня. - Не стоило столь опрометчиво бросаться в бой, - твой голос звучал успокаивающе, несмотря на то, что ты был суров, и скорее рычал, чем говорил, - тебя могли убить. Твоя преданность похвальна. Я, несомненно, произведу тебя в рыцари, как только ты сможешь твердо стоять на ногах. Однако… я бы предостерег тебя от подобных выходок впредь. Я сполз с лавки, на которой лежал и в порыве незнакомого мне ранее чувства поцеловал край твоего плаща. Взгляд ледяных серых глаз смягчился, и ты собственноручно поднял меня, и вновь водворил на жесткое походное ложе. - Отдыхайте, сэр Маверик, завтра эти чертовы крестоносцы вернутся с новыми силами, а нам придется насмерть стоять за землю наших предков.
Мавря: Название: Три раза Пейринг: Холстинин/Грановский Примечание: с днём рождения, рыжая щучка, пусть у тебя - и у этих двоих тоже - всё и всегда будет хорошо В первый раз они сшибают стоящую в коридоре гитару, и она падает с грохотом и звоном, отрезвляющим не хуже нашатыря, и Володя видит отражение своего совершенно безумного взгляда в зеркале прихожей. Ему кажется, что сейчас они обнаружат самих себя, этот коридор, разбросанные кроссовки, футболку Холстинина, сброшенную на пол, ладонь Алика, обхватывающую его затылок, руку Володи у того на ремне, напряжённые голые плечи обоих, и тогда всё закончится прямо здесь, едва успев начаться – прозрением, молчанием, ужасом и тишиной. Страх неприятно холодит лопатки, и Володя на мгновение зажмуривается, чувствуя дрожь по спине. А, открыв глаза, видит лицо Алика – так же близко, как и мгновение до этого. Он смотрит на Володю широко распахнутыми глазами, и его обветренные губы кажутся припухшими, а на щеке – тонкая ниточка старого шрама. Холстинин отрывает от неё взгляд только через несколько секунд, когда пальцы Алика настойчиво касаются его скулы и берут за подбородок, притягивая мягко, но настойчиво. Подаваясь вперёд, Володя чувствует тепло ладони Алика где-то на пояснице, и почему-то от этого уверенного жеста его отпускает даже быстрее, чем от последующего поцелуя. Во второй раз Алик тихо смеётся, когда Володя сам стаскивает с него рубашку. Пожимает худыми плечами, убирает со лба пряди взлохмаченных кудрей и как-то почти насмешливо фыркает, откидываясь на подушки и утягивая Холстинина за собой за запястье. Он нетерпеливый и очень горячий, и это странно – видеть его таким, почти покорным, без единой доли привычного протеста. Но одновременно с этим – безумно правильно. Необходимо. Как откат после очередного концерта, когда на смену сосредоточенности и установки «только бы не упустить ритм» приходит ощущение заслуженной расслабленности и кружащей голову эйфории. Володя смотрит на комкающие простынь руки Алика, на выпирающую острую косточку запястья и думает – да. Наверное, это оно. После третьего раза Алик лежит на животе, обнимая Володю за пояс, пока Холстинин перебирает его волосы, и Володя старается не задумываться о том, когда именно всё это стало привычным для них обоих. Оно просто случилось, и всё, и теперь Алик легко улыбается куда-то в володины ключицы и трётся небритой щекой, оставляя едва заметные на коже следы. До их первого крупного раскола – ещё целый год, а до начала закулисных переговоров Грановский-Большаков – всего неделя, но об этом знает только сам Андрей и догадывается Векштейн, уже начавший закручивать гайки, а для них двоих всё продолжается, и Володя наклоняется к лицу Алика, чтобы ещё раз поцеловать влажные губы. - Как думаешь, - бормочет он сквозь поцелуй, и Алик даже открывает один зажмуренный глаз, чтобы посмотреть ему в лицо. - У нас всё получится? Алик тепло хмыкает в ответ. - Конечно, - негромко говорит он, поудобнее устраивая подбородок на груди Володи. – Уже получается. Не видишь? - Вижу, - улыбается Володя и, кажется, искренне в это верит. А большего им пока и не надо.
Сволочь_ТМ: в честь окончания дурацких бесконечных праздников. И Susе на радость:)) хотя и не специально писАлось:)) Ежели я уже это выкладывал, - скажите, я не помню:)) Написано давно, в эпоху недолгого пазона за барабанами, ГА-20 и концерта 19 июля в честь 50-летия. Но до 13.09.2008:))) пейринг: канонический рейтинг: безрейтинговый источник вдохновения: белая полосатая парадная кепка на балконе клуба Б1:)) настроение: удавиться После концерта все-таки произошло мордобитие. Несмотря на все старания и усилия, он иногда… периодически… а может быть, и постоянно, просто обманывая себя, не понимал эту молодежь…Они словно находились по разные стороны стекла и, общаясь, не слышали друг друга. Оправдание у него было только одно – уже пройденный трудный путь. И, что бы не говорили, - здесь они было первыми. Ну, или одними из первых. Подсознательно он понимал, что – все. Тупик. И даже самые близкие вряд ли услышат его. Потому что сталкиваются точно с такими же проблемами. И точно также не знают, как их решать. Иногда ему становилось смешно и немного завидно – надо же, оказывается, есть люди, которые хотят жить размеренной жизнью – чтоб все по плану, все, как надо. Он искренне удивлялся, когда ему говорили – не приду на репу, болею и температура. Потому что, надо отдать ему должное, он никогда не считал свои болячки поводом для прекращения работы. Это еще с 80-х повелось: как сказал однажды в интервью его лучший друг и заклятый враг – “концертов из-за этого на моей памяти мы не отменяли”. Эх, друг, дружище… Неужели ты меня никогда не простишь? Неужели тебе самому не больно? Ведь тогда, в апреле - ты просто светился от счастья. И все это фотки в обнимку - можно считать, что они для публики. Но что тогда делать с трепетом твоих пальцев на моем плече? ...Твои тонкие, сильные пальцы… хочется сказать – пальчики… Перецеловать бы все до единого… И – во сне ли то было, в мечтах, или наяву, в послеконцертном возбуждении – после очередной совместной фотки ты опускаешь руку с моего плеча и переплетаешь свои пальцы с моими. Непроизвольно, на мгновение - но так, словно... … Да, детишки… Они даже пахнут не так, как мы: дезодорантом, жвачкой, еще чем-то таким, про что мы в их годы и не задумывались. Здоровым образом жизни, вот что. Стрит-эйдж – так, кажется, это называется? А тут – мы, с нашими запахами курева, водки, пота, бессонных ночей, блядства, травы… Приближающегося края… И думают, что все-то они знают, и уж у них-то все будет по-другому – просто ништяк и заебись. Насчет знаний – он согласен, ему до них, как на карачках до Сиднея. Интересно, нужно ли ему их милосердие? Впрочем, кажется, у них нет понятия о сем понятии. Наверное, это последствия последних лет – когда пропагандируется выпрыгивание из штанов всеми доступными способами и забеги по трупам, спинам и головам к намеченной цели. ...Ему было весело до отчаяния. Поль потрясал окровавленной ладонью, дескать, вот… А он искренне недоумевал, что такого… Ему больно? Ну и что? Это его проблемы. А Поль все больше и больше заводился – называл бесчувственной скотиной, говорил, что ему на всех наплевать. А он соглашался. Он и в самом деле безразлично относился к людям. И уж, во всяком случае,он не считал, что содранная мозоль – повод для сочуствия. В конце концов, его все это стало раздражать, он прервал Поля на середине его тирады и послал нахуй. Поль полез в драку. А он еще раз получил подтверждение опытным путем одной из житейских аксиом – при разборках ничто не раздражает так сильно, как абсолютное равнодушие. И чем более ты равнодушен, тем больше злости у оппонента. Ему не хотелось махать руками. Поэтому губу ему Поль все-таки разбил. Но вид его крови отрезвил драммера. Поль внезапно остановился, с ужасом поглядел на него, выругался - и выскочил за дверь. … И опять все то же. Пьянка. Водка. Сигареты. Крепчайший кофе. Снова водка. Косяк. Треп в режиме “вольного полета мысли”. Поездка. Еще одна поездка. Бессонная ночь в Интернете. Розовые сопли, развешиваемые уволенным детенышем по разным сайтам, в том числе, и по его собственному. … Объява о концерте… Он начал лихорадочно соображать, что у него намечено на июль. По всему выходило – не занят. В голове родилась шалая мысль. Он сидел перед монитором, курил одну сигарету за другой и не мог оторваться от прокручиваемой перед глазами картины. … Полпятого утра он впечатался носом в клавиатуру. Со всей дури, заснув внезапно и очень крепко. И за те три секунды, что продолжался его сон, он реализовал все свои мечты – вышел на сцену с охапкою белых роз и встал на колени перед Ним, не поднимая глаз. А когда все-таки поднял – увидел его прозрачный и любящий взгляд. Его, тоже стоящего на коленях. И белый сугроб из роз между ними. И притихший зал, в разных местах которого периодически раздавались всхлипы… … Оторвавшись от клавы, он переполз на диван и постарался заснуть побыстрее, надеясь уцепить окончание сна. И небо сжалилось над ним: они стояли рядом на сцене, взявшись за руки, кланяясь, подметая хаерами - русым и солнечным - пол, а фанаты, орали, прыгали и вытирали сопли и слезы флагами и шарфиками с их фамилиями...
Io: За что они так со мной? за что-за-что-за что? (с) Иногда, я сам себе поражаюсь. К чему все эти жертвы? Хотя с другой стороны, а почему, собственно, нет? Я всегда радуюсь, когда ты обращаешь на меня внимание и, разве хоть один раз я посмел отказать тебе? Идея была дурацкая. Интересно, откуда на балконах берутся лыжи? У меня есть гипотеза, что они там размножаются почкованием. Кто-то явно мне их подарил. Все по Коупленду. У нас в гаражах не распакованными пылятся снегоходы и коньки, только у нас никогда нет времени. Мы думаем, что вот-вот, однако, этого никогда не случается, как не случается воспользоваться купленным серфингом где-нибудь на экзотическом курорте. Спасибо моей лени, ну или здравому смыслу, ни серфинга, ни сноуборда на балконе не обнаружилось. Но лыжи… смотрели на меня с упреком, свешиваясь с верхней полки, цепляясь за десяток жутко нужных в случае начала военных действий вещей. Самое странное, что к лыжам крепились ботинки. И вовсе не те старые растрескавшиеся черные, тут у меня была бы возможность ретироваться, придумать что-нибудь просто постоять в сторонке… но не вышло. «За что они так со мной? За что? За что? За что?» - вертелось в голове что-то интернетное. Ты точно знал, куда следует ехать, чтобы остаться практически инкогнито, но я совсем не ожидал, что все будет настолько серьезно. В такие моменты, Кипелов, честное слово, я начинаю люто и бешено ненавидеть тебя. Поборника морали и здорового образа жизни. То, что ты куришь на глазах у ребенка, это ничего, главное лыжи и увещевания, мол, только, Настенька, ты только никогда не кури. Тьфу! Я старался не отставать от тебя. Но ты скользишь легко непринужденно, а мне все дается с большим трудом. Здоровый образ жизни для меня заключается в том, что я высыпаюсь и не бухаю по любому поводу, а остальное добирается на концертах. Но ты себе понапридумывал каких-то обязанностей, и чего теперь делать? Причем тут я?! Но, черт побери, оно того все-таки стоило. Поскольку потом, чуть не засыпая на твоем плече, в электричке я не думал практически ни о чем. Кажется, мы с Настькой облепили тебя с разных сторон, ты улыбался в поднятый шарф, а мы видели десятый сон, прижимались тебе как к настоящему взрослому, быть может, единственному в этом мире. А потом ты накормил нас пирогом и мороженным. У меня жутко болели ноги, но все это уходило на второй план. И когда Настьку забрали, а мы остались вдвоем, ты против обыкновения не стал прикидываться, что у тебя какие-то дела, а я, расположив голову на твоих коленях, блаженно закрыл глаза, и, кажется, заснул, когда ты почесывал мой поредевший хаер. И я готов терпеть все, что угодно, если мне хотя бы иногда будет выпадать эта чудесная возможность – нежиться на твои коленях, и чувствовать, как ты улыбаясь, смотришь на меня.
Io: До встречи. Зима выдалась на редкость правильной. Снежной, с морозами и оттепелями, с неожиданными сюрпризами и потрясающими подарками. Чувствовать раздражение, смятение или усталость само по себе казалось верхом неуважения и цинизма к высшим силам. Поэтому я радовался. Хотя, может и не только поэтому… Валера снова был рядом со мной. Его, кажется, больше ничего не тревожило, не гнало куда-то прочь… он не срывался куда-то, не пытался звонить по давно молчащим телефонам. Мы так часто придумываем себе совершенные миры, что совершенно забываем о том, что в этих самых мечтах есть другие мечты, которые тоже придумывают. А как не пытайся угнаться за неуловимым, никто из нас не бог, и не может являть собою всё сразу, обхватить, познать и не разочароваться. Теперь нам снова интересно вместе. Как говаривала одна моя давняя знакомая, мол, главное, чтобы и после постели вам было о чем поговорить. Конечно, сказаны слова были при других обстоятельствах, и очень давно, когда мне казалось, что это вовсе не главное, какие могут быть разговоры… когда…. Теперь я немного подрос, и с удовольствием составляю компанию Валерке, когда нужно пойти в парк, погулять с его внучкой, или на каток. Тут, чтобы никто особенно не мешал, лучше выбирать открытый, но самый дорогой. Кататься идти ближе к вечеру, когда подвыпившая молодежь передислоцируется в работающие неподалеку кафешки. Вообще идеально, это конечно ночной каток… но почему-то в Санкт-Петербурге подобные сервисы развиты гораздо лучше, чем в столице нашей родины. Однако нам все же удалось найти местечко, соответствующее всем нашим запросам. А когда мы сидели в кафешке, потягивая двойной экспрессо, а рука Валерки блудливо лежала на моей коленки, а я смеялся и говорил какую-то чушь, то мне казалось, звезды висели, как никогда близко, и огромный диск желтой луны, точно приклеенный следил за нами, будучи посланником других миров. После, когда снимаешь коньки, и даже самые тяжелый гриндера, кажутся невесомыми, я точно летел рядом с ним, дорожка в парке была пустынной, а до машины еще так далеко. Валерка вис на мне, жалуясь на болящие задние конечности, а я шел, улыбаясь, успокаивая его, тем, что это полезно для здоровья, и ничего-то с ним не случится. Хотя, я думаю, что делал он это вовсе не оттого, что его лапки болели, а потому, что сейчас хотелось покапризничать, но исключительно для того, чтобы быть обласканным и ободренным. Это так странно, когда навстречу тебе открывается город. Светофоры дают зеленый свет, и ты едешь по полупустой трассе, в запруженной в любое время года, дня и ночи Москве и ты абсолютно счастлив. Говорят, абсолют притягивает к себе абсолют. Какие-то безумцы проводили какие-то эксперименты… но это все неважно… далеко-далеко, и не имеет ко мне никакого отношения. Когда мы подъехали к дому, Валерка пригрелся и дремал. А я боялся заглушить мотор машины, потому, как точно знал, что это его разбудит. Я сидел, упершись подбородком в руль, и завидовал сам себе. Двадцать минут прошло или немного больше, а моя медитация казалось, вот-вот сверкнет искрой истинного знания. Однако не случилось. Еще не пора. Валерик проснулся и потянул меня за рукав, чтобы легко поцеловать и прошептать: «до встречи», впуская в машину легкий хоровод веселых снежинок….
Дж: Их связывают даже краски. Эти новогодние праздники прошли для меня как в тумане.. Я слишком расслабился, позволял обстоятельствам рулить делами, без лишних размышлений принимал любые предложения окружающих *а предложения разнообразием не радовали - в большинстве своем разлить по очередной..*. Так что мы пили, куда-то ездили, снова пили, потом просыпались в очередном незнакомом месте, и там кто-то опять что-то подливал. Расслабился я по полной и просто плыл по течению. Очередное утро. Я открыл глаза и первый, кого узрел был Кипелов. Мягко говоря меня такое неожиданное его появление очень удивило - ведь звал же на праздники, а он открещивался от меня как от самой страшной чумы, и вот такой сюрприз да еще и с утра пораньше. Он сидел на стуле ко мне спиной и курил, но, скорее почувствовав мое пробуждение, обернулся. -С добрым утром, - его хитрая полуулыбка свидетельствовала о том, что видок у меня был тот еще после вчерашнего, но хоть голова не болела. В очередной раз решив, что пора завязывать с напитками, я начал выбираться из постели: - Доброе, Валер, никак не ожидал тебя здесь увидеть.. по крайней мере в ближайший месяц, - вспоминая о том, что он говорил мне перед праздниками про кучу планов связанных с семьей, я всё пытался ногой дотянуться до тапочка, который никак не мог выудить из под кровати. Зная как тяжко мне даются подобные пробуждения Валера подошел, наклонился, и сам вытянул его оттуда и надел мне на ногу, выводя таким образом из и так нестабильного душевного состояния: -Спасибо. Но я все не могу понять с чего ты решил заглянуть? Дела обстояли так себе, т.е. он, как обычно, не подпускал меня ни на шаг и, казалось, игнорировал любые поползновения с моей стороны в свой адрес. А мое сознание категорически отказывалось перевариваривать такие новости после того, как мы вроде бы пришли к полному взаимопониманию на 25-летии. В Екатеринбурге.. у нас ведь было всё для счастья.. Я подсознательно перематерился. Вот сволочь, постоянно у него какие-то дела, проблемы, а я остаюсь один. И ведь особо остро это ощущается после того, как просыпаешься утром уже в пустой постели.. А злиться я на него просто не в состоянии.. Потому весь остаток декабря занимался самобичиванием и раздражал этим самым окружающих. Голова у меня по утрам работала не в лучшем режиме, но я все таки решил разобраться в ситуации. Я начал одеваться, а Валера снова переместился на стул: -Просто у меня для тебя есть одна новость.. И тут в квартиру ворвалась наша гулящая дружная компания, естественно никакого разговора не состоялось. Девчонки радостными визгами поприветствовали Кипелова, соорудили нам завтрак и щебетали за столом о том, о сём. Я отмалчивался и думал о своем, поглядывая на скромную улыбку Валеры, отвечавшего на чей-то очередной вопрос. Вспоминал, как старательно изображал полное негодование, когда они же мне показывали и рассказывали про эти самые слэшные истории. Ну и хорошо, что так много их написано, больше сказок, меньше слухов - к такому выводу пришел, пусть хоть запишутся, ничего это не изменит. А они и подобной мысли не допускают, так что хоть здесь всё складывается как нельзя лучше. Да я не мог ответить на вопрос почему нужно прятаться за семьями, скрывать всё от всех.. но так было всегда, в тайне своя прелесть. А Валера... Уже не в первый раз столкнувшись с ним взглядом, опустил глаза, решив, что крови он мне ещё много попортит. Закончив с кофе компания потянула нас на горки. И тут я уже решил не упускать возможности и помучить Валерку по полной, хоть в роле ребенка. У двери мимоходом ткнув Кипелова локтем в бок, в знак того, что объясняться ему все таки придется, я вышел из квартиры. На улице было тепло и снег приятно хрустел под ногами, а может быть это было просто хорошее настроение, Он же был рядом, смеялся и блеск серо-голубых глаз заставлял петь какие-то обычно приглушенные струны моей души, как раньше. Когда мы все выдохлись и засобирались, кто по делам, кто по домам, он, пока никто не видел, подошел близко-близко и шепнул в самое ухо: - Вечером обязательно выгляни в окно. Его запах и последующий легкий поцелуй... Он уже пошел вперед, а я стоял застывшей статуей и улыбался.. С ним так всегда. Как это не парадоксально в праздники у всех дел хватало, так что бросили меня и уже в одиночку добрался домой. Мысли где-то плавали, так что под ноги я не смотрел и на входе тут же запнулся об кинувшуюся ко мне Мотю. -Ой, прости... Но она уже обидчиво тявкнула и удалилась в шкаф... Войдя в свою комнату я узрел за компом Саню. Он расположился с комфортом - закинул ноги на кресло и курил, глядя в монитор и не реагируя на реальность. Нет, ну не квартира, а прямо проходной двор какой-то! Следующая мелькнувшая мысль долбанула молнией по мозжечку, и я метнулся к компьютеру: - Оу, и это вместо того, что бы чем-то полезным заняться? Нет, что бы людей в чат привлечь или в группе фотографии разобрать. Саня наконец обратил на меня свое внимание и отрубил какое-то очередное идиотское приложение в контакте, в которых частенько зависал в последнее время: -Да я уже все закончил и просто отдыхаю. Видимо актер из меня очень хреновый, никакого невинного выражения лица не вышло, и мой звукарь, вычитав на нем, всё чего так жаждал, произнес: - Знаешь, я уже иногда думаю о том, что бы заснять вас в такой роли и брать деньги за просмотр, тем более раз с мыслью ты уже смирился...)) И он успел увернуться от моего подзатыльника. Естественно, я как наивный пьяный идиот начитался вчера и оставил на самом видном месте ссылку на какой-то неприличный рассказик про нас с Кипеловым в главной роли. Гребаный инет! Все теперь чистить буду всегда и в любом состоянии! Посмотрев на слишком довольного Сашку, понял, что отнекиваться теперь точно бесполезно, чисти-не чисти, все равно выдал себя с потрохами. Плюнул, и мы стали разбираться в нововведениях, которые он установил в мое отсутствие, распечатали пару бумаг и уже через пол часа я выставил его за дверь, обещая после вознаградить за великие труды, имея ввиду взятку за молчание. Вот же гад, весь кайф обломал! С такими мыслями я налил себе кофе, потом подошел к окну, чуть отодвинул шторку и обнаружил небольшой бинокль, стрелочка приклеенная к подоконнику указывала чуть влево. Сердце сбилось с ритма, я вспомнил, как однажды Лерка написал под окном как сильно меня любит и ведь чудо, что тогда я проснулся, наверно, самым первым в доме. Уволок его с места преступления, и потом мы это дело сперли на очередную фанатку. У него как будто местами едет крыша, говорит от любви, а сам.. сам может ведь месяцами не показываться.. Я выключил свет, снова подошел к окну и, направив бинокль в направлении стрелки, чуть не подавился - в окошке гирляндами было выложено "Бесу" и снизу красовалось сердечко. Мдэ... я решил, что фантазия-то у Лерки однозначно получше моей варит, и что он так себя недооценивает?.. Вмиг собравшись, я бросился в соседний дом, размышляя мимоходом о собственной позорно-безропотной безотказности.. Ну и черт с ней, решил я и постучал в дверь. К моему удивлению она оказалась открыта, я перешагнул порог тёмной квартиры, и тут же мне накинули что-то на глаза. Я даже пискнуть не успел, как оказался привязан к кровати звёздочкой с кляпом во рту... Вот ведь идиот! Только сейчас дошло, что все знают где я живу, хоть кто мог оставить подобное послание... Придурок старый! .. А как же стрелка?.. Да он мог ведь что угодно другое иметь ввиду.. - поток мыслей оборвался, когда я почувствовал, что меня ещё и раздевают, - Мало поиздевались блин! Прав был Санька.. теперь ещё и в инете все увидят.. если жив останусь... впрочем в противном случае наверняка тоже.. Штаны мне спустили до уровня колен, покрепче привязали, что бы не дёргался, и тут я услышал странно-знакомый звук... А после ощущение.. Кто-то рисовал мне татуровку на внутренней стороне бедра. Через пару минут с меня содрали повязку и перед взором возник Валерка. Мне хотелось материться как никогда раньше, но он прекрасно меня знал и не торопился вынимать кляп. И по новой.. Слишком близко, что бы оставить меня равнодушным. - Я тебя очень люблю, Сереж. Его язык снова цепляется за мою сережку.. мне уже расхотелось на него орать. Он вынул кляп. -Что же ты делаешь-то а? А ежели я б тебя убил с перепугу, когда ты меня привязывал?... Такой снисходительно-теплый взгляд: -Не зря же я тренируюсь каждое утро. Как раз для того, что бы в любой момент тебя отловить и привязать.. к себе. -Обычно мне приходится за тобой бегать. Он начал развязывать мои уже чуть затекшие конечности. -А ведь я новость так тебе и не сообщил. Это теперь моя квартира, в смысле наша. Лера сидел на кровати и наклонившись надо мной отвязывал мою руку от спинки кровати. -Как?.. А та куда делась?.. Сжег что ли за праздники? -А ту обнаружила жена... Знал бы ты сколько было крику, - горькая усмешка. -Зато теперь все будет как раньше. Только перевезти вещи надо.. Поможешь? -Конечно, - на автомате ответил я. Луна что ли на него так влияет, давно я не видел Лерку таким.. -Ты даже не посмотрел на свой новый шедевр, - заявил он, добавив обиды в голос. Я тупо уставился на свою ногу, там обнаружилась маленькая буковка "В" протыкающая снизу сердечко. -Почти незаметная, - сказал Валера. - Старался поаккуратнее, надеюсь ты не сердишься за такую своевольность? -Ну что ты, это очень мило, - и действительно переваривая происшедшее оставалось только убедиться в его любви, разве будешь столько усилий тратить впустую.. Нежность меня просто захватила и к этой закорючке на ноге, которая сделана его любимой рукой, к нему самому, я смотрел в его глаза и читал слово "счастье". - Спасибо. -Знаешь, я хочу тоже.. -Чего? - не понял я. -Нарисуй мне тоже. Я хочу почувствовать.. то, что чувствовал ты. Мне показалось, что я ослышался или мой организм создает какие-то помехи и искажает реальный смысл слов. Ладно мое синее изрисованное тело, всегда можно что-то добавить или переделать, но его нетронутая белая кожа.. -И где ты только машинку достал? -Места знать надо, не тебе ведь спрашивать-то, - он протягивал мне краску. - Ну ты же знаешь, что я слабонервный и даже крови боюсь, - я старался протянуть время и как-то смириться с такой мыслью. Она противоречила всем моим понятиям, чем именно я тоже не знал, но определенно находился не в адекватном состоянии. - А я тебе за это заплачу, - блеск в глазах не оставлял сомнений о какой именно форме оплаты пойдет речь, и я снова поплыл по облакам своей нирваны. -Так и быть, что ты хочешь и где? - я уже мог улыбаться. - Только не забывай, что на Сальвадора Дали не потяну. -Всё исключительно на твое усмотрение. -Даже так? А что ты потом жене скажешь, если я тебя всего изрисую? -Действуй, а там посмотрим. Ну точно сегодня на горке головой ударился... Я уложил его на кровать и расстегнул пуговицы рубашки. Выбрал подходящее место и провел пару линий. Что бы никто их не увидел.. - На первый раз хватит, - я закинул машинку под кровать и приник к его губам. Все, чего я так давно жаждал... Утром я проснулся уже в пустой постели. Сволочь.. опять меня бросил. - очередной факт. Закурил и подошел к окну, гирлянды все так же висели, подмигивая мне сердечком. И откуда он узнал про сказки о "Бесе".. Миф про его "неспособность" пользоваться интернетом для меня перестал существовать. Ну что же, выясним в следующий раз. И этот рисунок будет нашей очередной общей тайной.. Их связывают даже краски.(с) Темные капельки прямо под кожей, Единым потоком сливаются с кровью, В сердце отложится огненным током, Горечь и сладость безумной любовью..
Io: Бэта: Estel. Красная речка. - Повесить! Гусиное перо быстро скользило по шероховатому желтому пергаменту. Отпечаток перстня на разогретом сургуче. Витиеватая подпись. Пожалуй, все на сегодня. Как же мне надоели все эти суды! Но иначе нельзя. Совсем никак. Когда я был моложе, и несколько безрассуднее, я считал, что с людьми не должно поступать подобным образом. А уж, если мы говорим о рыцарстве, так уж тем паче. Но время показало другие реалии. Теперь именно мне приходилось принимать решения. Казнить или миловать, награждать ли кого-то земельными наделами, или напротив, наказывать конфискацией имущества. Собирать и назначать новые налоги. На завоеванных землях закрепиться всегда нелегко, и нет-нет, да и поднимала голову местная интеллигенция. Нет-нет, да и зреет заговор в моем замке. Правда, в последние восемь лет, все подобные движения носили скорее формальный характер, чем представляли какую-либо опасность. Все земли Свера сейчас были под крепкой рукой Лерия Сероглазого, и сложно было представить себе, что еще каких-то пятнадцать лет назад здесь носились полудикие племена, а население являло собою яркую картину скорого прихода судного дня. Язычники, сатанисты и другие еретики и лжепророки правили здесь бал. Но наше крестоносное войско положило конец этому беспределу, огнем и мечом повернув разрозненные и враждующие владения к правильному развитию. Раньше эти земли не принадлежали мне, ровно как и титулом я был гораздо младше. Сегодняшний статус, как и замок Крааль, со своей супругой леди Гарбаретой Микунской я получил в дар тринадцать лет назад, когда состоялась решающая битва у Красной речки. Воды ее действительно окрасились красным в тот день. Казалась, сама земля стонала под копытами тяжелых рыцарских коней. Битва продолжалась не менее трех дней, и вошла в историю, как самая кровавая сеча в Свере. Подумать только, восемнадцать лучших рыцарей Миера и бессчетное число ратников отдали свои жизни в ту пору за то, чтобы теперь люди не знали горя, церковь упрочила свое влияние, а каменные стены соборов по своему аристократизму и величию сравнялись с дворцовыми! Все имеет свое начало, и все имеет свой конец. Лихолетье, заговоры, набеги недовольных соседей, окончательный разгром племен варваров. Все пролетело, как один миг. И вот теперь, я один из семи лордов, правитель земель Тосано королевства Миеры графства Свере. В такие дни, полные ежедневной рутины и обязательных эмоциональных проявлений, как сегодня я чувствую меланхолию. Золотой венец тисками давит на чело, и я стараюсь не допустить ни одного лишнего движения мимических мышц, поскольку лорд не имеет на это ни малейшего права. Порой я мечтаю вернуться на двадцать лет назад. В то время, когда я – третий сын барона, а стало быть, безземельный рыцарь, отправился в замок Орлиный глаз искать своего счастья. Отец мой был прагматичным человеком, и во всех турнирах мне принимать участия не разрешал, так что удаль да силу молодецкую показать особо было негде. В визит же мой вкладывался тройной смысл. Я должен был либо примкнуть к какому-нибудь освободительному отряду, либо стать оруженосцем какого-нибудь влиятельного лорда, либо найти себе невесту с богатым приданым. Признаться, больше всего я стремился испытать себя, и гордость не позволяла размениваться на мелочи, отыскивая стареющую принцессу на выданье. В стихосложениях и грациозных придворных танцах я был не силен, наверное, поэтому мне повезло не быть повязанным ни какими обязательствами в тот день. Но лишь оттрубили турнирные трубы, лишь закончилось безумие весеннего бала цветов, как в наши владения прибыл гонец. Известия были прекрасными, поскольку Миера начинала великую, бесспорно праведную войну за целостность северных границ. Мы все находились в радостном возбуждении, открывающихся перспектив, но отец снова решил все иначе. Скромный отряд лучников, копейщиков и пеших ратников был отправлен вместе с гонцом ко двору. Во главе его ехал Михаэль – средний сын барона Маврикия. Моя душа не могла дальше терпеть прозябания в родительской берлоге, хотя через время, мне стал понятен расклад, подготовленный для нас отцом. Сказать по правде, учились мы военному делу скверно, вовсе не оттого, что не имели усердия, а от отсутствия учителей. Поэтому Михаэля домой живым родитель не ожидал. Слава Господу, что маменька не дожила до этих дней, поскольку уж няньками было выплакано слез сторицею. Война становилась все более затратной, налоги росли, и от всех . Спустя пару лет, сделалось ясно, что Миера завязла в ней глубоко и прочно. Стремительного наступления не получилось. Армия терпит поражение за поражением, еще немного и нехристи хлынут в наш благодатный край. Именно тогда небольшое еще, но ужасно заносчивое, как принято было думать, графство Свере дало о себе знать, да еще как. Их рыцари были обучены просто великолепно. Я не знаю, смогла ли бы императорская конница тягаться с ними? В бой отряды вели отец и сын. Несложно догадаться, что для старого льва это оказалась последняя схватка. Я больше не мог усидеть дома, я спешил навстречу приключениям, и они ответили мне залихватской взаимностью, как бывает только в юности. К сожалению, мне не суждено было убить дракона и съесть его сердце, тем самым освободив королевство от злого мага, но мне повезло в другом. Оказавшись в нужном месте в нужное время я помог доблестным рыцарям Свере довести бой до победного завершения. Я видел, что моя техника, доспехи, конь и отряд уступали обмундированию и сопровождению тех, кому я бросился на помощь, однако доблестные рыцари были изнурены схваткой и враг был сражен. Так я был принял в вассалы, и так началось мое стремительное восхождение. Не зря в народе говорят, мол, кому война, а кому мать родна. Не случись столь великого противостояния, не окажись я у ущелья Иль, был бы я теперь здесь? Скорее всего, моя скучная жизнь завершилась женитьбою на стареющей леди, из какого-нибудь уездного графства. И едва ли яркие деяния и кровопролитные битвы осенили бы мой путь. Славное было время! Тьма наступала, казалось, со всех сторон. Еретики и варвары, напитанные силами тьмы и мрака. Озера, кипящей кислоты. Огонь, вырывающийся на поверхность… менестрели слагали о нас баллады, и ни одна девушка не смела отказать высокой милости рыцарей благородного сословия…. Я вздохнул, отгоняя невольные воспоминания. Только оставшись один, и отозвав всех слуг, кроме охраны я мог позволить себе просто вздохнуть. «Вы, сэр Маверик проявили большое упорство и усердие. Вы своими деяниями доказали, что достойны владеть этой землей!...». Как счастлив я был тогда. С какой гордостью встречал я свои оранжевые знамена и гимн с рыжей лисой, свернувшейся возле древнего шумерского артефакта. В моей семье бережно хранились реликвии, оказавшие ключевую роль в становлении рода. Теперь же мою душу снедала тоска и уныние. При взгляде на роскошь, которая меня окружала, на вышколенных слуг и дежурные улыбки придворных фрейлин. Единственное что помогало мне встряхнуться, так это нечастые турниры, и выезды на охоту. Теперь мой замок располагался у дальних рубежей Свере, но нападать на него было решительно некому. Какие еще могут быть развлечения в медвежьем углу? Да, пожалуй, охота приносила мне больше отдыха и радости, чем все остальное. Когда я жил в родовом гнезде мне казалось, что взойти на трон, сделаться главой семейства, ну а тем более, лордом, это великая честь, и что тогда уж точно, не нужно будет выполнять особых обязанностей, и все будет так, как я хочу. Наверное, все молодые рыцари считают так, что уж говорить о простолюдинах? Все оказалось иначе. Стоило мне принять щедрый дар титула и моих теперешних земель, как жизнь для меня превратилась в череду одинаковых дней, которые были сплошь рабочими буднями. Я вынужден был сам контролировать выучку ратников и даже слуг. Мне повезло в том, что в Тосано уже имелся свой гарнизон, и начальник стражи внушил мне уважение, и оказался надежным человеком. Когда все бытовые вопросы были решены я с осторожностью стал подбирать управляющих, надеясь, что в один прекрасный день военные трубы вновь затрубят на закате солнца, и неустрашимая конница снова помчится вперед. Несложно догадаться, что ничего такого не произошло. В Свере воцарился мир и покой. Я не буду учитывать мелкие междоусобные стычки, показательное уничтожение разбойников, и прилюдное побивание камнями еретиков. Все это нужно было для того, чтобы укрепить власть Закона и навести порядок. Я ненавидел казни и предшествующие им суды, однако, избежать неприятных обязанностей нельзя, особенно, когда ты уже лорд. Следующим утром, чтобы прогнать меланхолию, и накатившую грусть я объявил, что отбываю на охоту. Взяв малый отряд отлично обученных всадников, я решил не ограничиваться полумерами. Дичь не была целью моего выезда, я лишь снова хотел почувствовать, что все еще жив. Что я не стал послушной ветряной мельницей, выполняющей одни и те же действия из года в год. Гарбарета была не в восторге, что я снова покидаю замок. Не то, чтобы она очень сильно любила меня, но наш союз был выгоден нам обоим. За годы совместной жизни мы успели стать хорошими друзьями и неплохими компаньонами. Ее претензии были справедливы, ведь решать сложные вопросы теперь придется ей одной. - Пока ты «ездишь, чтобы развеяться» тут деревенские маги того и гляди объединяться в гильдию, поднимут восстание, что я тогда делать буду? - Ну, милая, повесь кого-нибудь из них. Лучше не главного, а то у кого же мы будем заказывать амулеты и притирания? - А никак меня священники ведьмой объявят? - Ты же знаешь, что священники – свои люди, и руку кормящую не откусят. Кроме того, я ведь по обыкновению оставляю тебя на доверительном управлении. Гарбарета притворно обиделась, удаляясь в свои покои. Редко чьи жены имели столь обширные права и пользовались всей полнотой власти в отсутствии лорда. Но я не считал это чем-то странным, или же противоестественным, хотя нередко, святые отцы уверяли меня в обратном. На плановой охоте необходимо притворятся практически столь же умело, как и в тронном зале, но среди своих рыцарей и ратников – напрягаться не обязательно. Мой «спасжилет», изготовленный одним из умельцев из далекого королевства Дельфи можно было больше не носить. В Свере считалось плохим тоном среди лордов прослыть худым дрищом. Отчасти и по этой причине, как и потому, что заговорщики обычно пробуют или перерезать горло, или распороть живот, я носил это странное сооружение из нескольких умело скованных округлых пластин и крепко набитой перьями черных лебедей, подушки. Сам себе при этом я напоминал дородную даму, но признаться однажды это сооружение спасло мне жизнь. Теперь опасности были другими. Я быстро и легко облачался в доспехи, не забывая про кольчугу и пластины для ног. Оруженосцы работают быстро, закрепляя наручи, тут одному справиться можно, но времени занимает много, да и не солидно, при моем-то статусе. Эх, гулять – так гулять! Мой конь не самый быстрый, однако, очень выносливый зверь. Без вреда для его силы и здоровья мы я мог бы проскакать на нем от рассвета и до заката, а если потребовалось бы, то и всю короткую летнюю ночь. С мечом я практически не расстаюсь с тех самых пор, как он был жалован мне. Сталь нездешняя, поэтому за все время турнирных поединков и редких дуэлей лезвие получило лишь одну зазубрину, да и то не очень серьезную, по нынешним меркам. Из лука я стрелял не важно, мне необходимо было сильно сократить расстояние с жертвой, чтобы как следует прицелиться, зато я делал это на скаку, прямо с коня, за что успел прослыть кудесником стрелы и лука, хотя, на самом деле, я всего лишь пытался выиграть время таким «неординарным» способом. Но теперь… теперь дичь меня интересовала мало. Скорее, мне хотелось отгородиться на время от повседневной рутины. Побыть подальше от высшего света Тосано, пожить походной жизнью, и кто знает, быть может ввязаться в отчаянную переделку, чего мне так давно не доставало! Быстрые, но радостные для многих приготовления пролетели будто и не было, и вот красивые, точно вылитые из серебра в лучах заходящего солнца мы выметнулись из-под поднятых ворот. Трубы трубили отчаянно, а легкий ветерок трепал флаги на башенках моего замка… и все-таки я любил это место. Человек ко всему привыкает. Я возвращался каждый раз Домой… домой с большой буквы, и радовался тому, что вижу, радовался изменениям, происходившим как в пределах крепостных стен, так и за ними. Но ветер засвистевший в ушах выдул все ненужные мысли. Мы неслись по кромке леса, уходившего вдаль, под копытами наезженные дороги сменялись полями, те перелесками, и в конце концов мы выметнулись на равнину, как я и думал, уже почти стемнело, стоило разбить лагерь у одиноко стоящего дуба с развесистыми ветвями. Мне нравилось это место. Все здесь было как-то особенно правильно, и ручеек, притаившийся меж корней исполина , и свежая сочная зеленая трава, и жирные букашки, а уж быстрые зайцы, как и другая мелкая дичь, так и прыскали из под ног. Дуб служил последним форпостом. Далее на много миль только низкорослый кустарник, да разнотравие. Случайно оказавшийся здесь путник, говорят, мог даже сойти с ума. Древние камни равнины кружили ни одного доблестного рыцаря, но мы, сделавшись местными, как-то ассимилировались что ли. А может большому отряду эти чары были вовсе нипочем. Никогда у меня не уходило более полутора дней пути, чтобы преодолеть эту естественную природную преграду. И столько всего было передумано в этой бесконечной, а нередко и отчаянной скачке. Если древние камни и не были источником неприятностей, то воспоминания вытягивали лучше любого доброго вина. Обыкновенно на второй день мои мысли относили меня во времена середины крестового похода. В то время, когда снискав славу умелого полководца я стал во главе сорока рыцарей, и дабы не ущемлять их достоинство прямо на поле боя был произведен в виконты. С Лерием Сероглазым мы были очень близки. Мне дозволялось обращаться к нему по имени, не добавляя при этом «ваша светлость», и входить в его шатер без особого предупреждения. На утро мы вышли к Фаресету, переправа через Красную реку отняла много сил у людей и животных. Это была решающая битва, в которой крестоносное войско одержало победу. Оставался всего один город. И этот крепкий орешек доверили раскусить мне и моему отряду, доукомплектовав его еще десятью рыцарями, неслыханная щедрость! Я долго не мог уснуть. Я мучался сомнениями, я выстраивал план атаки, отметая один за другим известные схемы… но понимал, что, чем дольше я размышляю, тем более и более бесконтрольной становится вся картина предстоящей битвы. По-моему, в тот момент, когда я уже хотел отказаться от оказанной мне части в мой шатер вбежал оруженосец Лерия со срочным донесением. Мне требовалось немедленно явиться к нему. Главнокомандующий находился в приподнятом настроении, и ожидал меня. Я не знаю, что он хотел от меня услышать, но только я увидел его без доспехов, как голова моя пошла кругом. Настолько он был силен и уверен в себе, настолько подтянут и готов к бою в любую минуту, как понял, что покрываюсь стыдливым румянцем, будто какая-то девица. Но сэр Лерий похоже был привычен к подобной реакции своих вассалов, а быть может, долгая практика изнурительных войн и не более мягкого правления настолько закалила его внутренне, что он просто не подал вида. - Сергей! Я счастлив видеть вас! Завтра вы поведете рыцарей в бой. Это будет последний бой этой святой освободительной войны! Королевство будет единым, и все отличившиеся будут вознаграждены по заслугам! Но более того вы должны ценить свою избранность, ведь в руках господа мы только клинки, прорезающие лезвиями пелену мрака. Его слова воодушевили меня. И я готов был идти хоть в огонь за него, остальное просто не имело значения. Я что-то говорил тогда, смысла всех своих слов, я, конечно, не помню. Кажется, клялся рыцарской честью, что буду защищать его и идеалы христианской армии, что я пойду за ним, точно за светочем новой зари… и другое и прочее… Потом была победа, быстрая, решительная, беспощадная. Фаресет пал. У горожан был шанс, но мы бились слишком яростно и сломили их боевой дух. Здесь же мы устроили пир, а все отличившиеся получили новые титулы. Гуляния все длились, а вино лилось рекой. Выйдя из тронного зала, дабы проветрить голову, я столкнулся с Лерием. Еще несколько минут назад мне казалось, что я слышал его речи и поднимал вместе со всеми здравницу. На самом деле, минуло уже порядком хмельных часов, и теперь он снова был правителем, блестящим полководцем и графом, отвечающим здесь за всех и каждого. - Отчего же вы не пируете, сэр Сергей? Или победа не кажется вам полной? Или вы удручены чем-то? Или награда не оправдала ожиданий ваших? Я был настолько смущен, что не нашелся, что и ответить, но Лерия, кажется, забавляло такое положение вещей. Он увлек меня вслед за собою, делясь смелыми планами насчет обустройства Свере и окрестных земель. А потом мы неожиданно остались одни. Я не заметил ни одного стражника, который следовал бы за нами. Лерий находился слишком близко ко мне, ближе, чем требовал того придворный или рыцарский этикет, и оба мы отлично понимали, что это значит в данных обстоятельствах. Если идет война. Если осадное положение еще не снято. Если последний вражеский солдат еще не брошен в застенок, или не вздернут на виселице, то по закону военного времени старший по званию или титулу, не пренебрегая личными желаниями и возможностями подчиненного, или вассала имеет право утолить голос плоти. Церковь смотрела на такие вещи сквозь пальцы до той лишь поры, пока военное положение не считалось снятым. Я не знал в тот момент стоит ли мне опечалиться, или напротив, сердце мое должно сжиматься в ликовании, что именно меня выбрал Лерий Сероглазый? Или прочитал он в моей душе самые преступные, самые скверные помыслы мои и страсти? Я внутренне был готов к падению. К тому, что скоро умру от стыда. К тому, что не сумею посмотреть в его глаза больше никогда… но все вышло иначе. Так хорошо, как в ту ночь, мне едва ли было когда-то еще. Я проклинал небеса и своих родителей за то, что я был рожден мужчиной, но и благодарил их с той же ревностной отчаянностью. Я стряхнул наваждение. Что-то снова внутренние бесы мои дали волю моей фантазии и чересчур раздразнили воображение. Скоро долина останется позади, все ненужные и грешные мысли будут забыты, или отойдут на второй план. Я снова почувствую скорость, и услышу свист ветра в ушах. Мы со зверем будем почти, что на равных.
Maine Coon: Ты чему-то улыбаешься во сне, а я ловлю последние минуты перед твоим пробуждением. Когда ты вот так спишь рядом со мной, ты кажешься таким беспомощным, что совсем не верится, каким бескомпромиссным и настойчивым ты был вчера, когда преградил мне путь, возникнув на дороге к моему дому. Настойчивые поцелуи, крепкое кольцо объятий и торопливый шепот прямо в ухо… Я слишком соскучился по тебе и у меня не получается сопротивляться. Я так давно не видел тебя… последний раз был больше месяца назад… И за все это время я мог знать где ты и что делаешь только по графику твоих гастролей, однообразным отчетам о прошедших концертах и не слишком частым новостям с нескольких сайтов. Изредка я позволял себе звонки, которые все равно не приносили радости. За эти долгие недели разлуки я каждый раз успевал принять решение, что эти неустойчивые отношения мне не нужны, я проживу и без тебя, привыкну… и больше не подпущу тебя к себе и не дам играть с собой, как с игрушкой. Но вчера ты снова пришел. Как всегда неожиданно, когда я уже успокоился. Тебя не волнуют мои решения, ты как всегда решителен и настойчив. И я, как всегда, сдался под твоим напором, не в силах тебе отказать. Еще несколько минут и ты проснешься. Первые несколько секунд, когда ты еще на границе сна и не соображаешь, где находишься, мне будет казаться, что сегодня все будет иначе и ты хочешь остаться… Но это всего несколько секунд. А потом твой взгляд обретет привычную твердость, уверенность и равнодушие. Ненавижу этот момент. Ты становишься таким чужим и незнакомым, что я каждый раз теряюсь, и, словно в оцепенении, смотрю, как ты одеваешься. Оцепенение спадает тогда, когда ты уже соберешься уходить. И как бы я не пытался остановить или хотя бы задержать тебя – ничего не помогает. Ты легко высвобождаешься из моих объятий, уходишь от поцелуев и неумолимо движешься к двери. Пытаюсь тебя уговорить: «Не уходи… мне очень плохо без тебя… Прошу, останься…» «Нет» – сухой и односложный ответ отдаляет тебя, словно возводя между нами прочную стеклянную стену. Я вижу тебя, стою с тобой рядом, но ты мне не принадлежишь. Ты никогда не был моим. А я… я завишу от тебя… от твоих желаний, прихотей и настроений. Ты приходишь и уходишь тогда, когда этого хочется тебе, всегда получая желаемое. А исчезнув, ты сухо отвечаешь на звонки, игнорируешь просьбы приехать или встретиться. Я не нахожу себе места, но боюсь тебя обидеть и навсегда лишиться права быть с тобой рядом… Сколько это еще может продолжаться? Зачем ты мучаешь меня? Как же я не хочу тебя отпускать… Я задумчиво провожу рукой по твоей щеке… Ты шевельнулся и открыл глаза… Вот он, первый, еще неосознанный и полувопросительный взгляд. Секунда, другая… сейчас ты изменишься… Неожиданно для себя самого стряхиваю оцепенение, прижимаю тебя к кровати, не давая пошевелиться, и накрываю твои губы своими, оборвав возражения на полуслове. Ты пытаешься освободиться, но я не пускаю тебя. Жду, когда ты сдашься и начнешь отвечать… Прервав поцелуй, я внимательно смотрю в твои глаза, и, продолжая удерживать, решительно говорю: «Никуда ты сегодня не пойдешь…»
Дж: Ещё один день из жизни... Я сижу на старом мягком кресле, оставшемся от прежних хозяев квартиры, за компьютером, который упорно отказывается соединяться с сетью (чуть позже придется и здесь установить приличный интернет), курю и смотрю на Лерку.. Он, совершенно пьяный, валяется прямо на полу у моих ног и посапывает во сне. Не помню даже, когда видел его в последний раз в подобном состоянии... И как мы до такого докатились?.. Проснулся я вполне себе с настроением, почти всю вчерашнюю ночь провел за гитарой, и моё утро началось не в привычку часиков с 12-ти. Дел предстояло множество, так что не теряя времени даром, я отправился в магазин. Сегодня как раз обещал помочь Валере с переездом, потому и решил прикупить деликатесов, что бы все это дело еще и отметить. Переезжал он в дом соседний с моим, точнее переезжали мы с ним. Наш предыдущий уголок в эти праздники, уж не представляю каким макаром, обнаружила его жена, без скандала не обошлось, и он, плюнув на все, просто нашел нам новое укрытие. И вот сегодня предстояло собрать все наши, в большинстве все таки его, вещи и выдвигаться в направлении моего дома. Честно говоря, я не очень понимал зачем он выбрал квартиру по соседству. И чем больше я об этом думал, тем больше вся эта ситуация начинала меня нервировать. В один прекрасный момент у меня просто открылись глаза - Ну что же эта сволочь творит-то а? Ведь и так мне уже прохода не дают, за каждым шагом вечно кто-то наблюдает, а теперь... мы же находясь так близко не сможем спокойно сидеть на месте, будучи двумя разнополярными магнитами нас постоянно притягивает друг к другу. В его планы явно входили частые визиты ко мне, и что-то эта мысль совершенно не давала покоя. И эта вечная конспирация... Как же меня всё достало!!! Правда заключалась в том, что подобный расклад означал только одно - скоро, очень скоро всё выплывет наружу! Я не хотел этого. Привык к спокойной тихой размеренной жизни, а тут на тебе... ведь в покое-то не оставят именно меня, всегда во всем виноват я! Надоело до безумия... А ему, видимо, взбрело на старость лет вернуться в нашу молодость.. или адреналина не хватает? И нет что бы тогда, когда я стоял перед ним на коленях и просил остаться... Мы даже собственным действиям не отдаем отчета.. Как я-то всё это допустил? Совсем бдительность потерял... Впрочем, внутренний мрак немного рассеялся, когда я спустя пару часов покорно расталкивал вещи по сумкам, любуясь, как он перематывает скотчем приготовленные коробки. На улице нас поджидала газель, в которую мы и столкали содержимое нашего бывшего тайного места. Покой нам продолжает сниться.. В этот момент зазвонил телефон - уже потеряли дома, так что пришлось бросать Кипелова одного (впрочем, он заверил, что и сам справится). Быстрый поцелуй и бегом к машине, которую всегда предусмотрительно оставлял в соседнем дворе. Я повернул за угол и тут же столкнулся с Холстом.. Вот так встреча... - Приветы, ты здесь какими судьбами? Вот и до чего же хитрющее выражение лица у него! Котяра блин... Стало очевидно, что находится он тут не с недавнего времени.. - Привет-привет. Да так, мимо проходил... Не зря я смотрю, - он мотнул головой в сторону подъезда. - Переезжаете значит? Думать о его осведомленности не возникало никакого желания, и так вся старая Ария знала о наших прошлых отношениях с Кипеловым, оттого в те времена всё и пошло наперекосяк. Мозг переключился в режим пофигизма: - Так и есть, приходи на новоселье, а мне уже пора. - До встречи. И не представляя еще, чем мне эта фраза грозит, я постарался побыстре смыться с его глаз.. Весь остаток дня проносившись по городу, только в 9 часов добрался до его подъезда. Поднявшись на нужный этаж я сразу услышал знакомые голоса из-за двери, а, заглянув в квартиру, понял, что не ошибся. Посреди зала стоял довольный Холстинин, еще два каких-то мужика липли к Валерке, сидящему на диване.. В воздухе ярко ощущались алькогольные испарения. Перематерившись про себя я все таки вошел. Ну так и есть - глаза в кучу, и как умудрились споить трезвенника нашего? По какой-то зигзагообразной траектории он добрался до меня и представил присутствующих. Те тут же прилипли ко мне, как тараканы к китайской отраве и явно отказывались понимать, что мне подобное внимание радости не доставляет, Валерка в это время прикатил холодильник из соседней комнаты и начал канючить, что бы кто-нибудь его подключил к розетке.. Накурили они его что ли чем? Абсолютный неадекват... Я стоял в полном оцепенении пытаясь хоть как-то оценить сложившуюся ситуацию, на одной руке уже повис кто-то из закомых Холста, а эта сучара в свою очеред ухмыляясь стояла в сторонке и наблюдала за всем происходящим цирком. И тут в моем хрупком сознании, что-то надломилось, я вытащил Валерку на кухню, высказал все, что думаю, кажется даже послал его на хуй и вылетел из квартиры хлопнув дверью. Телефон отрубил сразу. Мат-мат и снова мат... я уже много лет не думал одними матами... Долго шарахался по морозу и все никак не мог отойти, дойдя до царицинского парка немного успокоился и решил все таки вернуться. Эгоизм и ребячество... Он всегда мне всё это прощал, с такой лёгкостью... Совесть проснулась. И волноваться за него начал, нельзя было оставлять его одного хрен знает с кем в таком состоянии. Я быстро направился в обратном направлении. Дверь оказалась открыта, на входе я столкнулся с его серыми полными отчаяния глазами... Этот взгляд меня просто с ног сбил. В квартире никого больше не было.. Молча распечатав коробки я достал компьютер и приземлился в кресло. Валера сел рядом и тоже молчал.. ... И как мы до такого докатились? Я записал пару строчек в дневник, взял Лерку на руки и отнес на уже приготовленную нам, наверно, еще днем, кровать. Такой беззащитный во сне.. Ну что же, война, так война.. позже. А сейчас у нас есть еще целая ночь тишины...
Strax: название: Пушкину знаешь? В койку! автор: Strax рейтинг: PG-16 пейринг: Дубинин/Холстинин - Опять ты за свое! Мне не хочется, чтобы Артур знал… - Ну, я не думаю, что он может что-то узнать, даже если он вдруг и слышал что-то. Вряд ли мог подумать, что это мы с тобой… - Петрович усмехнулся, отчего его лицо приняло кошачье выражение. - Все бы тебе…. - Уж скорее он обидится, что мы его с собой не взяли, а фанаток привели. - Блин, тебе уж больше полувека, Володя, а ты все пошлишь, как пацан, не стыдно? Нет? - Ну, не умею я, значит, высоко и художественно! - Пушкину знаешь? В койку! - Тебе бы только командовать… - Раздевайся! - Еще и «раздевайся…», никакого уваж… Владимир Петрович не успел договорить, поскольку оказался прижатым к накрахмаленным прохладным простыням. - Вова, ты слишком много говоришь, - прошептал басист ему в ухо, а после зубами стащил футболку. И жадностью принялся целовать, давно изученное, но такое желанное тело. - Ты чего такой голодный? Кого в зрительном зале увидал что ли? – гитарист еще пытался шутить, или делал вид, что шутит. Для Виталия это всегда было чем-то сродни игре на басу. Иногда ему казалось, что принцип в их отношениях практически такой же, особенно, когда доходит до постели. Стоит задеть нужную струну и зажать нужный лад, найти нужную ноту и «инструмент» ответит тебе взаимностью… - Виталька… - с губ Холста срываются стоны вперемешку с ругательствами. Дубинин действует напористо, не ждет, расточая нежность. Гитарист тщетно пытается подстроиться под все убыстряющийся темп…. - Сволочь… - шипит он, сквозь зубы, утыкаясь лицом в подушку, но ладонь басиста, легко проскальзывает между его ног и мягко сжимается вокруг члена. Виталик замирает и не двигается больше, а томительные секунды капают, покуда гитарист не начинает требовать и извиваться в его руках. Это были уже не стоны, а мольбы и всхлипы, перемежающиеся с проклятиями. А отдышавшись, как после забега Володя жадно впивается в губы Дубинина, будто желая отобрать у того весь кислород. - Сука…. – заключается он, разорвав поцелуй, - где твоя совесть? Басист закуривает. О стыде и совести он имеет смутные представления. - Вова, не кипятись, ты так непристойно орал, что думаю, пол-отеля в курсе… - Да ну тебя… - гитарист немного смущается, но не говорит больше ни слова, точно размышляя над этичностью своего поведения. Затем, видимо, расставив все приоритеты, закидывает ногу на партнера. - Кому-то просто не надо меня провоцировать… - Я? Это когда, это ты со своими «что если…» у тебя двадцать лет, все «что, если…№ - Чья бы уж мычала?! - Иди сюда… - Холстинин прижался к басюге и поцеловал его в висок.
Io: freedom Ты все не ложишься, хотя прекрасно знаешь, что завтра самолет, а вечером концерт. Мотивируешь тем, что в аэропорту выспишься, что еще пять минут, что честное пионерское. Новый нарисованный на экране мир увлек тебя и завладел тобой. Пока ты под впечатлением от новой компьютерной игры, ничего не может тебя завлечь сильнее. Разве что музыка. - Здесь все, как в песне, понимаешь? – рассказываешь ты. Я делаю вид, что понимаю, о чем идет речь. Однако меня не хватает на большее, чем: - Я надеюсь, что ты всех победил? - Опять ты не слушаешь! Ты смеешься, и устраиваешься рядом…. Тогда террористы угоняли самолеты вовсе не для того, чтобы их взорвать, поэтому таможенный контроль мы проходили быстро, а стоило «тушке» оторваться от земли, как я тихонько начинал молиться о том, чтобы именно эта машина прошла капремонт на заграничных верфях. Я был бы весьма благодарен тебе, если бы мы поехали автобусом или поездом… но аэрофлот устраивал какую-то классную акцию, это по твоим словам… боже, за что ты так со мной? Но все плохое, как и хорошее, заканчивается. Мы благополучно приземляемся в Берлине, оттуда нас отвозят в означенные пригородные клубы. Организация, как отмечаешь ты, получше, чем в 1994. Конец девяностых. Общий подъем и надежды еще не рухнули прахом. В воздухе неосязаемо витает предчувствие чего-то хорошего. Вера в лучшее, что ли, черт знает, как еще это назвать. Мы не зарабатываем почти ничего на этих гастролях, но это было… было что-то такое волшебное. Что-то феерически ненастоящее. Мотель три звезды кажется мне довольно приличным. И мы уставшие и взмыленные заваливаемся в номер с бутылкой какого-то незнакомого пойла. И ты сидишь у меня на коленях, глупо хихикая, промахиваешься мимо бокала… Мы пьяны свободой, друг другом, предчувствием того, что что-то должно случиться. Ведь ничего не случиться просто не может! В дни, не занятые концертами, мы просто гуляем. Тут все кажется легко и просто. Можно сидеть в парке и есть мороженое. Можно держаться за руки. Можно целоваться полночи, стоя на какой-то незапертой крыше старого сквота, и не бояться… ничего не бояться. Твои обветренные губы царапают шею, а я смеюсь, глядя на догорающие звезды. - Рыжик, я замерз, пойдем… - я утягиваю тебя вниз, в тепло, чтобы забыться в твоих объятиях, чтобы знать, что есть только ты… чтобы слышать твое дыхание, твои стоны и вздохи, чтобы бесконечно целовать тебя… Нам можно было все. Никаких ограничений. Точно предчувствуя, что этому не суждено повториться, точно зная, что так легко нам не будет больше никогда, мы любили друг друга безотчетно и безоглядно, снова и снова подтверждая, что иначе нельзя… Нулевые перекрыли доступ воздуха. Я не хочу сказать, что мы перестали мечтать или совсем потеряли надежду. Но роботизация сознания, столь долго устраивавшая меня, вдруг разлетелась вдребезги, отразившись в зеркале истины… лишь когда я снова проснулся в твоих объятиях, я понял, что, наконец, снова стал по-настоящему свободным.
Io: Нечто потустороннее. - А что, если Виталик узнает? Я не думаю, что он сильно обрадуется… - Да ладно тебе, какая ему разница? - Как это какая? Вы же столько времени встречаетесь… Петрович хохотнул: - Ну, да, а пожениться не можем. Короткие, едва достававшие до плеч, белокурые волосы нового вокалиста группы «Ария», выглядели неестественно ухоженными. Его серые глаза были то задумчиво печальны, то удивленно распахнуты, и гитарист все не мог понять, говорит ли тот серьезно, или шутит. Он вообще был какой-то неестественный. Будто бы свой в доску, а в то же время, словно пришелец из другого мира, пропуск в который потерял по неосторожности. Володя не собирался распространять информацию, грозившую нехилыми тюремными сроками, но Кипелов все увидел сам, и, что самое удивительное, ничего не сказал. На все угрозы и запугивания Дубинина он спокойно ответил, что ему нет никакого дела до их личной жизни, и он ни в коей мене не станет им мешать. Здесь-то все и пошло наперекосяк. Басисту вечно казалось, что за ними кто-то следит. Чуть ли ни в каждой черной машине ему мерещилась кровавая гебня, Холстинин успокаивал друга, как мог, но страх Виталия оказался сильнее. Промучившись, какое-то время, Владимир осознал, что водкой делу не поможешь и неожиданно, быть может, и для себя самого принялся ухаживать за новым вокалистом. Валера не возражал, несмотря на супружеские отношения, и на то, что был вовсе не против стать отцом. - Ты не понимаешь, Валера, - горячился гитарист, - у него мания преследования! Я не могу так! - И именно поэтому ты решил сменить партнера? Наплевав на его чувства? - Ты все переворачиваешь с ног на голову. Ты мне нравишься… - Ты мне тоже, Володя… - его голос такой тихий и вкрадчивый, почти девичье лицо, рождали в Холсте желание немедленно его защитить… но с Валерой изначально было что-то не так. «Ты мне тоже, Володя…». Он так просто рассуждал об отношениях между мужчинами, как будто имел какой-то опыт, или воспитывался в другое время и в другой стране. - Почему же… - слова готовые сорваться с языка, остались не высказанными, потому, что Валера вдруг оказался очень близко, и его губы, пахнущие какими-то пряностями, коснулись его губ. Ладони скользнули под рубашку, и вокалист не спеша стал поглаживать его тело, растягивая момент, целуя не торопясь его лицо шею. Он прижимался теснее, Холст и оглянуться не успел, как остался в одних вельветовых штанах. - Боишься меня, Володя? – игриво поинтересовался он. Гитарист не знал, что ответить, да и отвечать не хотелось. Время клонилось к полуночи. ДК, где они репетировали, наверняка уже закрыли на замок. А значит, до утра они были предоставлены друг другу. Сторожу никогда не приходила в голову мысль совершить обход вверенной ему территории, считалось, что здесь ничего не может случиться. Ночуя здесь еще с Виталиком, он установил, что обход производился только перед приездом большого начальства, да и то для успокоения нервов. – Ну что же ты, Вова? Говорил ведь, что я тебе нравлюсь… - глаза Кипелова смеялись, и в то же время на самом дне чарующего взгляда плескался ледяной огонь. Гитарист очнулся лишь, когда его пальцы срывали одежду с такого желанного и близкого Валеры. Остановиться он не мог, и не хотел. Он не помнил, что он говорил, и говорил ли он вообще что-нибудь. Кипелов был так податлив, так уступчив, что крышу буквально срывало с петель. Он выгибался, как девочки с танцев, страсть захлестывала рассудок. Оба музыканта захлебывались стонами, и не желали прекращать сладкой пытки. Когда Володя был на грани оргазма, и казалось, что лучше больше не может быть, а больше удовольствия получить уже невозможно что-то холодное и острое пронзило его сердце. Успел ли гитарист вскрикнуть, или его крик отразился лишь на грани его сознания? - Проснись! Володя! Проснись! – кто-то отчаянно тряс его за плечо. - Валера?... - Какой я тебе, на хрен, Валера?! - Виталик? - Чего у вас тут произошло? Выглядишь, как будто вы тут не работали, а квасили, причем, без меня! Оглянувшись вокруг, Володя понял, что вопросов лишних задавать не стоит, может быть, и вправду не было ничего? И все, что было, только приснилось? Не сходит ли он с ума? Вокалист пришел почти вовремя, свежий и бодрый, радостно поздоровался со всеми и ушел к Векштейну за текстами. Холст старался держаться поближе к басюге, поскольку все происходящее, нравилось ему все меньше и меньше. Репетиция длилась не очень долго. Валеру уже успели ввести в курс дела, но предстоящий смотр заставлял двигаться быстрее, а значит, ему предстояло работать больше всех. - Виталь, а Виталь… может останешься сегодня со мной? – канючил Холст. - Я же тебе говорил, что… - Я не хочу оставаться наедине с этим, - он кивнул в сторону Кипелова, появившегося со стопкой каких-то листов. - Боишься, приставать начнет? -усмехнулся басист - Ничего не боюсь… просто мне неуютно в его присутствии. Вечером, как ни ждал Володя, ничего не произошло. Виталик не внял его мольбам, он был все еще под впечатлением собственной оплошности, да и Валерий вел себя вполне буднично. Скоро нервы гитариста пришли в норму, и сверхурочная работа перестала казаться испытанием, Кипелов неожиданно оказался рядом, бесцеремонно уселся на его колени, и обвив шею гитариста руками сказал: - Не любишь ты меня, Вова, если бы любил, не стал бы убегать, как вчера. Но, я не сержусь, просто я не то, что ты ищешь, и не там… и ты не тот, кто мне нужен. Ты не переживай. Если и загремишь в кутузку, то за музыку, не за отношения, что согласись – почетно. - Лера… - неприятный холодок пробежал по хребту, - ты меня пугаешь! - Я засну сейчас. Разбудит тот, другой… кто придет на твое место. А тебе… тебе может и помогут черные страницы истории, но учти Вова, только забыться помогут, не излечат душу. Тело Кипелова стало вдруг безвольным, и как-то о весь обмяк, уж и вовсе не цепляясь за него. Холстинин в ужасе не мог встать, да и пошевелиться не мог. Ситуация менялась так стремительно, что реагировать на происходящее было сложно. - Господи, Вова! – Валера точно это был и не он вовсе, - что ты творишь? - Ты заснул, - на автомате ответил гитарист не своим голосом. - Это еще не повод так ясно заигрывать со мной! Мне кажется, Виталик не порадуется – Холст вздрогнул, от осознания дежавю. - Я… не заигрываю… просто… - Решил найти ему замену? Могу поспорить, он скучает по тебе… - Ты так спокойно говоришь об этом? – голос плохо слушался Владимира, но уверенность мало-помалу возвращалась к нему. - А почему я должен беспокоиться? Ты хороший человек Вова, мне кажется, я немного завидую Виталию…. – он улыбнулся, проводя кончиками пальцев по щеке гитариста. Прошло немало лет, прежде, чем распался советский союз. Группу «ария» влекла судьба и не могли музыканты ни свернуть, ни остановиться. Владимир не забыл разговора в ДК, только теперь все было иначе. Заматерев и сделавшись жестче, он все время стремился явно, или подспудно подчинить Кипелова своей воле. Валера терпел. То ли понимал, чего в действительности отел гитарист, то ли ждал чего-то… - Что у тебя опять случилось, что ты не можешь исполнить эту композицию? Вов, это слишком… даже для меня! Все эти демоны… может нам лучше уйти от столь… скользких тем… - Хватит, Валер! Едва ли Брюс Дикинсон… - Но я не Брюс Дикинсон! Холстинин замахнулся, чтобы использовать свой последний аргумент, но удар его не получился, точно из-под земли между ними появился «вышедший в отставку» гитарист – Сергей Маврин. - Какого хрена ты себе позволяешь? – его голос был наполнен сталью, и казалось, воздух дрожал вместе с ним от гнева. - Сергей, не вмешивайся! – где-то на краю сознания вспыхнула надпись «exit». Над ним стояли двое в сияюще-белом и огненно красном свечении, они негромко беседовали о чем-то, как старые знакомые. - Валера… ? - Вов, ты заебал уже! - Виталик!? Что ты здесь делаешь? Где все? - Ты скажи мне, друг мой любезный, на хуя ты с Мавриным-то подрался? – Басюг прикладывал лед к его непутевой башке, на которой зрела немаленькая шишка. - Я не помню… чтобы я дрался… - Конечно, не помнит он, пить надо меньше и на блондинистые жопы заглядываться! - А сам-то?! - Что сам-то? Еле отбрехался перед остальными. Вот ей богу, ведешь себя кое-как! = Понимаешь… Виталя… в нем что-то есть… что-то потустороннее! - Да, конечно… - ворчал Дубинин, - потусторонняя кипеловская жопа… как ты меня достал! - Но они с Мавриным… -…спять вместе, дальше-то что? Ничего… просто они… они не люди!!! - Да бля, бессмертные демиурги серебряный волк и золотая лиса. Начитается эзотерики, пелевина-шмелевина, сознания расширять начнет, лезет, понимаешь, на чужие зиккураты. - Хватит нотации читать, поцелуй лучше… Виталий осторожно чмокнул гитариста в нос. Холст сморщился, сделав вид, что ему больно, чтобы пожалели. - Болит? Сильно? Ну, я ему… устрою, пусть только появится на студии. Все мне споет! Весь телефонный справочник на мотив «Катюши»! Петрович лыбился, несмотря на подпорченный фасад и активно просился на коленочки, чем был немедленно вознагражден. - Хватит кулаками махать, - поучал Дуб, - чтобы больше такого не было, каких бы зеленых человечков ты не увидел, идет? - Идет, - согласился Холст, и потерся виском о плечо басюги.
Maine Coon: Вчера сидел допоздна – доделывал очередную передачу для радио. Сегодня надо бы отвезти запись в офис. Проснулся пораньше, ибо дел на радио было много. Помимо записи – надо было разгрести почту и разобраться с какими-то бумажками и документами. В общем, опять сидеть полдня. Вот что значит новый месяц. На улице лето, а мне в офисе сидеть. Я выгулял собак и сел завтракать. В это время задребезжал телефон – звонил Кипелов. Я был удивлен такому раннему звонку от него. Валера поинтересовался, какие у меня планы на день и попросил встретиться. На что я сообщил, что буду в офисе «Юности» и могу выйти практически в любой момент на часик-другой. Договорились, что Валера сообщит, как подъедет. Я допил кофе и поехал на радио. Примерно в два часа дня, когда голова уже пухла от разбора всякой непонятной документации – пришла sms от Кипелова «Я приехал, жду тебя у выхода». Оставив все, я бросил начальству «Пойду пообедаю» и вышел на улицу. Валерий уже ждал. – Привет. Как работается? – Устал жутко. Ненавижу всю эту бумажную тягомотину. – Ну вот, отдохнешь немного. Пройдемся или посидим где-нибудь, где есть кондиционер? – Давай лучше в кафешку какую-нибудь, я есть хочу. Мы прошлись по улице и зашли в какую-то кофейню. Пока несли заказ, мы закурили, и я спросил Валеру: – Ну что там у тебя, что вдруг потребовалось встретиться? – Сереж… ты не думал над моим предложением? – Валер, да сколько можно? Я же говорил, не потяну я две группы… У меня и на радио еще работа. Как я буду всем этим заниматься? Все равно все пойдет в ущерб чему-нибудь… – А может… все-таки придумаем что-нибудь? Где мне еще гитариста взять? Со стороны кого-то брать я не хочу, да и не разбираюсь я особо во всем этом… Да еще и басиста искать… – Ну, ты же это все затеял, наверное, думал о том, как все это будет… – Думал, конечно… но я правда не знаю, кого взять… тем более, ходят слухи, что ты можешь пойти к Холсту и Дубу, говорят, они уже делали тебе предложение… – Делали, да… я отказал, как и тебе. Помимо всего прочего, я не хочу являться очередной причиной ваших ссор… Валера накрыл мою ладонью своей, заглянул мне в глаза и тревожно сказал: – А я боюсь, что ты согласишься на их предложение… – Ох… Валер, неужели ты не помнишь, почему я ушел из группы? Я говорил, что не буду в этом участвовать без тебя. Моя позиция не изменилась… – И все-таки… Нас прервали – принесли заказ. Валера резко отдернул свою руку от моей и виновато уткнулся в тарелку. Мы замолчали, обдумывая аргументы и наполняя желудки. – Сереж… – неуверенно подал голос Валера. – Ммм? – я поднял на него вопросительный взгляд. – А если я все организую так, чтобы твоя группа никак не пострадала? В смысле, я подгоню репетиции и концерты под твое расписание… Устроим так, чтобы было удобно тебе… – Ты хочешь сказать, что Рина на это пойдет? Подгонять график тура под меня? Не смеши меня… Нет, Валер. – Ну репетиции-то точно можно подогнать… Эх… что же делать… Рина уже готова забивать график тура, а у нас еще не укомплектован состав… Сереж, может ты все-таки еще подумаешь? Или хотя бы посоветуешь, где взять музыкантов? – По поводу музыкантов – я могу разве что спросить Сергея Задору, у него в рок-гимназии полно хороших ребят. А больше я не знаю, где взять тех, кто нигде не занят… – А по поводу своего участия… Все-таки подумай… пожалуйста… – Эх… Ладно, Валер, я еще подумаю… Мы пообедали, оплатили счет, и вышли на улицу. Валера предложил еще немного пройтись… мы вышли под тень каких-то деревьев, и пошли наугад. Я курил и думал. Аргументы, которые убеждали меня самого и вроде бы убедили Холстинина и Дубинина – на Кипелова почему-то не действовали. Он как будто знал, что если я захочу – я смогу выкрутиться. Передачи для радио можно записать заранее, сразу несколько штук, благо, не в прямом эфире выходим… репетиции и правда можно подогнать. Правда, не его, а мои… у меня-то музыканты больше ни в каких проектах не заняты. Концертная деятельность под известным именем может принести неплохой заработок, который можно будет пустить на запись своего альбома… Да и вообще – давно я не выступал перед большой аудиторией… И старого друга поддержать хочется… Я совершенно не смотрел, куда мы идем, полностью погрузившись в свои мысли… ноги несли меня на автомате, а Кипелов молчал, не мешал думать и выбирал направление. В какой-то момент я почувствовал, как он неуверенно взял меня за руку. Я очнулся и резко посмотрел по сторонам. Мы были в каком-то полузаброшенном сквере – со всех сторон кусты и деревья… хотя за ними проглядывались дома. Остановились. Валера крепче сжал мою руку, опустил глаза и тихо сказал «Я скучаю, Сереж…». Я только вздохнул и тоже опустил глаза. Валера сделал шаг и оказался вплотную ко мне, лицом к лицу. Я скорее почувствовал, чем увидел, как он поднял взгляд и выжидательно уперся в меня взглядом. Я еще раз вздохнул и боднул его плечо. Он быстро обнял меня за плечи второй рукой и ткнулся губами в макушку. Я замер… долгие секунды раздумья – сдерживать эмоции или перестать, раз Валера первый не выдержал… Сдерживаться было сложно и я неуверенно буркнул ему в плечо «Я тоже… скучал». Он провел рукой по моему плечу… я поднял голову, и мы посмотрели друг другу в глаза. Валера осторожно приблизился и дотронулся до моих губ своими. Поцелуй – после долгой разлуки и сдерживания себя – такой нежный, осторожный… ощущения свежие и как будто новые… Мы отступили в заросли каких-то кустов и целовались – долго… сначала нежно и осторожно, потом страстно и с упоением, истосковавшись друг по другу… Когда мы наконец прервались, лицо Валеры вдруг приняло виноватое выражение, он сделал шаг назад и опустил глаза… «Прости… я не должен был этого делать…». Я усмехнулся… потому что успел принять решение… «Никогда не поздно снова все прекратить… а пока… наверное, это правильно… давай попробуем все заново… и… я согласен, Валер…». Валера покраснел, опустил голову и промямлил «Ну вот… я тебя вынудил…». Я снова усмехнулся… «Считай, что ты меня убедил. Мы попробуем… и с басистом что-нибудь придумаем. Я принял решение» – Спасибо, Сереж… ты мой лучший и настоящий друг… – У нас все получится… Мы снова взялись за руки и быстро поцеловались. Потом дошли до метро, попрощались и Валера нырнул в подземку. Я развернулся и пошел к офису, на ходу набирая номер Лены… – Алло. – Привет, Лен. Тут Валера приезжал… поговорить. Все с тем же вопросом. – А ты? – А я согласился.
Io: Может и вправду никуда не ехать…? - Иди ко мне… - Я итак здесь, - Сергей смеялся, запуская пятерню в пушистые после ванны волосы Кипелова. - Опять будешь мне изменять… - рассуждал золотой голос металла, - там будет много красивых девочек… - … и мальчиков, - расплывшись в наглой улыбке заявил Рыжий Бес, за что незамедлительно получил довольно ощутимый тычок в бок. - Да ну, они там страшные, только тот блондинчик ничего… с ним разрешаю, - вальяжно заключил Кипелов, после недолгой возни в яростной попытке защекотать Маврика. - Ты же знаешь, - отсмеявшись ответил Рыжий, - блондин у меня может быть только один… - Поэтому ты методично выжил из своей группы всех, у кого волосы были светлее утвержденного МаврТестом образца? - Что-о-о?! Ах, ты гад! – Сергей набросился на вокалиста, пытаясь ни то задушить, ни то защекотать того вусмерть. Кипелов смеялся, прижимаясь в гитаристу теснее, пока, наконец, не обездвижил Рыжего. Тот и сам не был против, с готовностью подставляя губы поцелуям. - Мне хочется оставить тебя здесь, прошептал Кипелов, - никуда не отпускать. Чтобы, как и раньше мы практически везде были вместе. Да, я знаю, что через неделю, максимум две, ты сбежишь, хоть в Антарктиду, чтобы меня не видеть. Или устроишь сцену, в духе: «Ты меня не понимаешь, обыватель!», но… сейчас мне так хочется, чтобы ты остался…. Слова, произнесенные бархатным шепотом, отпечатывались в подсознании. Сергей не знал, радоваться теперь такому положению вещей, или уже начинать нервничать и паниковать. Еще пара слов и он останется! Еще один умоляющий взгляд… и он плюнет на все. Он будет жалеть о решении. Может сразу после жаркой ночи или, может быть, после нескольких ночей. Он выслушает мат-перемат участников группы и ее директора, понесет большие убытки… эх… Сергей вздохнул, пытаясь стряхнуть себя морок, наведенный Кипеловым. А это было не так-то просто, как казалось на первый взгляд. Хотя, Кипелов, пригревшись и устроился на его плече, все еще казалось, что он слышит мягкий шепот. - Лер? - М…? - Ты спишь? - Почти…. - А… - Сергею нужно было удостовериться, что то, что он слышал было слуховой галлюцинацией, никак не больше. - Чего такое? – на него смотрели сонные леркины глаза. - Ничего, показалось, что ты разговариваешь во сне. - Угу, - Валера притянул плед, и зарылся лицом в кофту Сергея, распахнутую на груди. - Может, разденемся? – Маврин куснул засыпающего вокалиста за ухо… - Угу, - сказал тот, и сладко задрых. Сергей с нежностью посмотрел на него. Они никому ничего не должны. Память относила его к тому времени, когда им было страшно… страшно за свои отношения, за свои чувства, за то, что можно спалиться перед коллегами. Когда, деля один номер, или какие-то смежные комнаты, они как бы случайно оказывались в одном уголке. Касание одежды друг друга вызывало дикий стыд, щемящий восторг и волну адреналина. Однажды у «Арии» было запланировано несколько концертов в одном небольшом городке. Стояла звеняща осень, и все в погоде располагало к успокоению. Но несмотря на это, непонятные чувства между ними достигли предела. Иногда казалось, что между вокалистом и Рыжим Бесом пробегали небольшие электрические разряды. Им казалось, что это видят все. Так это было, или нет, ребята не знали. Но в один из дней воспользовавшись ситуацией, улизнули с банкета пораньше. В гостинице было сумрачно, весь этаж, где жили музыканты, будто вымер. Уже стемнело, и от одиночных заоконных фонарей веяло жутью. Но не той, что цепенеющим лезвием режет нервы, а той, на которую хочется любоваться. Сергей первым скользнул за дверь, потянув за собой Валеру. Они свалились на первую же койку и поток обоюдных острых эмоций захлестнул с головой. Рваные быстрые поцелуи, суетливые движения, бешено колотящееся сердце… не поймешь твое или его так бьется? Страх наполовину с бесшабашностью… а что если…? Все болтают об осторожности. Да какое там? Валерка долго не давался, изводя желанием Рыжего, пока тот ни прижал его лицом к подушке и одним властным жестом не овладел. Кипелов дернулся от боли и дискомфорта, но гитарист не собирался его отпускать. Только почувствовав, что Лерка плачет он изменил свое поведение, хотя безумно хотелось закончить быстрее, сейчас. Едва ли Кипелов тогда испытал положительные эмоции. Но Маврик покрывал его тело поцелуями, и не оставлял ни на минуту. В душе, когда они пытались отмыться от запаха друг друга а Валера еле стоял на ногах… его глаза немного припухли, и Сергей был готов поклясться, что ничего более желанного он не видел за всю свою жизнь. Он опустился на колени перед вокалистом и, стараясь доставить тому, удовольствие пытался повторить то, что видел в плохеньких копиях немецкой порнушки. А Лерка старался стыдливо прикрыться руками, но слабость, одолевшая его колени позволяла либо держаться за стену, либо сползать по ней… за эту неумелую ласку, он и сегодня отдал бы очень многое… поскольку сильнее чувственного наслаждения тогда он не мог себе представить. Не имело никакого значения, что потом на следующий день они нескладно врали про фанаток, которых сделали женщинами. - Но почему на моей кровати? – возмущался Дуб. А вокалист еле стоял на ногах, ну а присесть, так вообще не решался. Они не говорили на эту тему. Было не принято. Сергей просто знал, что если они снова останутся одни, то он подарил Валерке всего себя, чтобы он тоже смог почувствовать это. Он погладил Кипелова по волосам, а тот улыбнулся во сне. Странно… Сергей вовсе не собирался жить с ним долго и счастливо. Маврик хорошо помнил тот момент, когда в их отношения вмешался Холст. Володя устраивал шикарные гулянки и умел так очаровательно улыбаться, что по его лицу очень хотелось двинуть, особенно, если в тот момент, у него на шее вис Валерик. Последней каплей была бурная сцена, которой он не должен был становиться свидетелем, но все-таки стал. С Володей Кипелову было хорошо, и не Сергей не мог этого вынести. Может, не хватило духа бороться… и неясно, что было страшнее. Когда он оглянулся – было уже поздно. Уже много позже, когда с ним случился Артем Стыров, он неожиданно для себя осознал все те моменты, где ошибался прежде. Отношения с Валерой были нейтральными, дружескими, но не более того. Серега бросался на помощь, очертя голову, но лишь пережив расставание с женой, и бурный роман с Тёмой осознал, что никуда они с Валеркой друг от друга не денутся. А какие Кипелов устраивал сцена. Подумать только! Однажды заглянув на концерт Мавриков, кажется, это было после «Смутного времени», он увидел, как Сергей имел неосторожность слишком тепло попрощаться с Артемом. Что за чушь он нес тогда? Что, дескать на любовников у Сергея время есть, а как на него - старого друга, так только работа. И мол, не мог, что ли Маврик выбрать кого-то получше, и вообще! Тогда Сергей горячился, не понимая, что происходит, к чему эти срывы и истерики. Этот обреченный с самого начала на провал роман с Риной Ли… Лишь после 10-летия группы «Маврин» все точки над «ё», наконец, были расставлены. Они проснулись в одной кровати, и больше не нужно было ничего объяснять. Больше обще ничего не было нужно. Они заново открывали друг друга и приходили в восторг. Казалось, с годами чувства и эмоции должны были притупиться, но страсть захлестывала их не меньше, чем прежде. Сергей поцеловал Леру в висок. Тот крепко спал, черты его лица разгладились, а волосы разметались по подушке. Во сне он отполз от Маврика, но ровно настолько, чтобы всякий раз спросонок суметь схватиться за его руку. «Может и вправду никуда не ехать…?»- подумал Сергей, и, наконец, провалился в сон.
Io: БдыщЪ - Зараза, твою мать! Приглушенный мяв, сменился злобным шипением. *Скрип….* *Бдыщ!* - Блядь! - Сергей, что ты тут делаешь? *Никогда еще Штирлиц не был так близко к провалу* - Добрый вечер, Галина, - попытался быть вежливым гитарист, держась рукой за ушибленный лоб. К счастью для Рыжего беса, человеком он был опытным, нужно было только стоять и молчать. Хорошо, хоть ни в чем мать родила, остальное вполне объяснимо. Сейчас она поставит на стул дорожную сумку и сама придумает историю, что же здесь произошло. - Опять ты мужа моего спаиваешь! – ворчала она, вешая куртку на крючок, - вот не надоело за столько лет? И ведь приличный же человек был, нет связался с какой-то малолеткой! Иди уже, что ты на меня смотришь, как Ленин на буржуазию. Сильно я тебя? Дай, посмотрю… , -Маврик покорно убрал руку со лба.., - ничего, жить будешь, хоть протрезвел… - она улыбнулась, а Сергей проскользнул за дверь ванны… Выдохнуть… и еще раз выдохнуть…. Унять трясущиеся конечности… Кипелов – экстремал хренов! Или это все случайно получилось… вот бля, возвращается жена домой из командировки… Сергей чуть было не заржал в голос, но, взяв себя в руки, включил воду и залез под душ. На лбу шишка будет, но ничего, за челкой может не так видно, а вот Валерке сейчас достанется за себя и за того парня… Вылезши из ванны, и приняв благопристойный вид, Маврик проскользнул на кухню. С противоположного конца квартиры доносились странные, но по возможности, приглушенные крики. Смысл всей тирады сводился к тому, что Кипелов старый @#$%, пьянь и @#$^%^%, *»№%^ и *%^#@^&&! И, если он случайно встретился со старым другом вовсе не обязательно &%$^@ и #&#&$%&!!! Раздался новый *БДЫЩЪ* и Валера виновато поскребся в кухонную дверь. Увидев Маврика, прикладывающего ко лбу большую кастрюлю он заржал аки конь, достал откуда-то початую бутылку вискаря и уселся напротив. - Что делать будем, артист? – усмехнулся Рыжий… - Чего-чего? Придется пить… Маврик хохотнул наполняя стаканы. - И еще нас послали в зал дышать друг на друга перегаром… Сергей потянулся, всей своей позой показывая, что согласен.
Io: Есть только здесь и сейчас. Не оставлять следов так сложно. Всегда думать о последствиях. Контролировать жесты. Нельзя просто расслабиться. Невозможно взлететь. Как часто я замираю на полпути до поцелуя. Или отстраняюсь от тебя в такой томительный момент. Я думаю, а не пошло бы оно? Разве мы не заслужили? Но ты виновато опускаешь глаза, и я понимаю, что сделал все правильно, а через мгновение в дверь либо стучат, либо заходят без стука. О да, это особенное чутьё! Я не знаю, откуда оно появилось, будто бы это было со мною всегда. Созрело в тот момент, когда мы осознали неотвратимость наших отношений. И что теперь? А теперь ничего. Только страх. Нервы и много сигарет. Потом… потом я наверное, снова привыкну, но сейчас мне тяжело. Понимаешь, я хочу ясности. Нет, мне не нужна огласка, не стоит переживать и путать понятия, но я должен быть уверен в том, что я тебе действительно нужен! - Сереж, ты опять где-то в далеких мирах? Сделай милость, спустись к нам, на грешную землю, - я стараюсь улыбаться, а Алексис перехватив мой растерянный взгляд, объявляет перекур. Иногда мне кажется, что Юра знает мои мысли лучше, чем я сам и способен предугадать реакцию на те или другие событии. Я делаю вид, что не замечаю ничего, но долго претворяться все равно не получается. - Хватит хандрить! Себя пожалеть всегда успеешь, сейчас у нас работы вагон и маленький бронепоезд. В такие моменты мне ни то, что хочется дать ему по роже для профилактики рецидивов, ни то, броситься на него, прижаться и высказать все, что на душе. - Ну, как же мне себя не пожалеть? Так ведь и жить на свете не интересно! - я вскочил, чтобы отправиться с остальными на перекур. Но юра неожиданно перехватил меня за руку, захлопнув дверь в рубку перед моим носом. Он притянул меня к себе и властно усадил на диван. - Я понимаю, что твои внутренние противоречия едят тебя. Я даже подозреваю с чем, а вернее с кем, они связаны. Я даже могу предположить, что происходит между вами, но не стану. Сейчас твои переживания переходят те границы, когда небольшой стресс способствовал твоей работоспособности и держал тебя в тонусе, поэтому я беспокоюсь. - Я не хочу это обсуждать, - предательский комок подступил к горлу. Черт возьми, Юрка! Не лезь в это! - Теперь что? Ты будешь высокопарно страдать, но не станешь оглядываться вокруг. Ритм-гитарист закурил прямо в помещении, а я стоял растерянный, глядя, как стремительно укорачивается сигарета в его руке. Я не знал, как поступить, а он решительно затушил бычок и, сделав шаг вперед, прижал к стене. Я был настолько ошарашен, что не оказал никакого сопротивления. Юра поцеловал меня, вдохнув в мои легкие горький табачный дым. Черт… Мне казалось, что я сейчас задохнусь. Дверь скрипнула. Краем глаза я успел заметить, появившегося на пороге Кипелова. Но я не мог сделать ни вдоха ни выдоха и бессильно вис у Юры на шее, а Валера почему-то понимающе погладил меня по волосам и бережно принял мой вес из рук моего лучшего друга… Какого …? Я очнулся в кромешной темноте. Она была такой плотной, что казалось, за нее можно было зацепиться и использовать как опору. На вкус она отдавала резиной, а пахла какими-то лежалыми тряпками. Я не понимал где я, и как не силился пошевелиться – не смог этого сделать. Моего тела как будто не существовало, но мне не было страшно. Будто это со мною уже бывало и ни раз… что это? Черт! Свет больно резанул по глазам. Ощущение собственного тела вернулось, отдаваясь сильной болью в висках. Правая рука не слушалась, я сразу даже не понял в чем дело, но в следующий момент резкая боль пронзила руку. - Терпи, уже вправил… - голос принадлежал Валерке, это я сразу понял… однако он был приглушен какой-то мембраной. - Что это? Где мы? - Тяжело обратно-то? Тут по ходу дела, крыша обвалилась. Но ничего, мы с тобой сейчас немного передохнем и в обход. Тут вроде тоннель был, если старые карты не врут. Откуда-то из-под потолка в глаза било яркое солнце. Я попробовал перевернуться на бок, чтобы не видеть его. Получилось с трудом. Осознание собственного положения повергло меня в шок. На мне был защитный костюм РХБЗ. Какая-то усовершенствованная модель. Противогаз с большим плексигласовым обзорником, и все это мало походило на тот мир, в котором я был только что. На меня навалилось чувство какой-то безмерной тоски. Страшного черного горя. Будто только что умерли все мои близкие и друзья. Я схватился за голову руками и негромко заскулил, пытаясь прижаться лицом к коленям. Но резиновые спайки и жесткие швы не давали мне этого сделать… - Успокойся… - Лера гладил меня по плечу. Я почти не чувствовал этого, скорее просто знал, что это было так, - тебя чего-то каждый раз ломает…. Попей… Он нажал какую-то кнопку на рукаве, и к моим губам придвинулась соломинка. Я сделал несколько глотков, и попытался сделать глубокий вдох. В моем сознании что-то будто бы со крипом повернулось, и на меня хлынул поток воспоминаний. Оглушительный сигнал «АТОМ!» рвал барабанные перепонки, а мы со всех ног бежали к метро. Это было похоже на программу, которую незадолго до всех этих событий я прочел в книге какого-то из фанатов, подаренных на мой день рождения. Я действовал, точно согласно инструкции…. Мы все, вся группа и технический персонал. В основном мужчины. Выносливые и молодые… Только через неделю меня накрыло также, как сейчас. До меня дошло, что же случилось на самом деле, что уже ни у кого и никогда не будет другого завтра, что всем нам придется жить здесь и сейчас, а эти каменные стены отныне наш единственный более ли менее надежный и безопасный мир. Прошло около года, прежде чем мы встретились с Валеркой. Его-то уж какие черти уберегли? Ответа на этот вопрос я не знал, однако, был несказанно рад. Это чувство нельзя было описать словами. Роднее его и группы у меня не было никого в этом новом постъядерном мире. Всем пришлось пройти нелегкий путь понимания и становления. Словно с тебя слетает вдруг вся шелуха, и ничего не остается, а ты стоишь голышом перед судьбой и не ведаешь, будут стрелять, или выдадут защитный костюм, оружие и амуницию и пошлют на разведку. В те дни на поверхность особой нужды соваться не было. Запасы еды и воды в метро было на три месяца, но сразу же стало ясно, что без разведки не обойтись, да и о дне завтрашнем подумать не мешает. Отряды так называемых сталкеров формировались изо всех желающих. Вот так и мы с Алексисом не остались в стороне от этого банкета. Мотивация была простая, как колено. Мы, оказывается, были одни из самых старших, а стало быть, едва ли могли бы шибко пригодиться на станции в качестве генофонда, к примеру. Да и что - что а в армии отслужили честно без обиняков. С нами не спорили, а помогали, понимая, что если вернемся, то принесем самое ценное – информацию. Именно мы приняли первый удар обновленной биосферы. Признаться, я до сих порне понимаю, как нам удалось выжить в первой ходке? Но бог нас миловал, а может, мы были настолько ему не интересны, что он не стал тратить силы, чтобы уничтожить нас. С переменным успехом, то и дело увеличивая радиус поиска мы обшаривали все новые и новые здания, пока не наткнулись на такой де поисковый отряд, в котором, как ни странно и был Валерка. После радостной встречи был оформлен обоюдный транзит, и вся зеленая ветка получила хорошо организованную и крепко сбитую группу сталкеров из восьми шести человек. Уже к следующей весне мы поняли, что ресурсы на поверхности тоже когда-нибудь закончатся, а от однообразного питания в метро начнется цинга. У витаминов выйдет срок годности… и вот тогда любой даже самый безобидный вирус выкосит остатки человечества, словно и не было никогда. Нужно было какое-то радикальное решение. Но в чем бы оно заключалось, никто не знал. Однажды Валерка сказал, что ему необходимо отправиться в одиночную ходку. Кому, как ни мне было знать ,что он явно что-то задумал. Он знает путь, он нащупал какую-то ниточку, но пока не убедится в том, что все работает, все равно ничего не откроет остальным. Я не ошибся, когда с волнением и трепетом ожидал его возвращения. Он был в доме Маргариты Пушкиной и принес, то, что было необходимо. Как странно, и страшно… Марго помогала нам даже теперь, после того, как все, что могло закончится – было закончено. - Я не знаю, - сказал он, - есть ли бог, но дьявол не дремлет. Я нашел книгу, в которой описан любопытный способ… я бы даже сказал механизм. Мы сможем переноситься в прошлое и с помощью простых манипуляций прятать все необходимое в одном укромном месте. Так вот, с помощью нескольких заклятий все то, что мы перенесем из того мира в этот не будет иметь вид двадцатилетней тухлятины… поэтому… нам предстоит найти подобающее место, как здесь, так и за чертой… Как оказалось кровью крест ставить нигде не надо. По сути, мы сами выбрали себе наказание. Обрекли себя на вечные муки. Муки совести, страданий и сомнений. Мы выбрали невзрачный дом неподалеку от метро Аэропорт. Мы репетировали неподалеку когда-то. Оставалась самая малость… составить заклятие, перенестись в то время и переместить в это все необходимые ресурсы. Но тогда мы не могли знать главного. Проблема переходов была связана с тем, что мы помнили кто мы и откуда час, может быть чуть дольше, а после круговорот событий того мира, где мы были иными, и все было другим простым и понятным, уносил нас в обыденность дней. Порою такие сеансы там, в прошлом, длились неделями, а выброс в реальность был неожиданным и болезненным почти всегда. Первые разы мы толком ничего не успевали сделать. Уже после мы догадались писать себе руководства к действиям, но как ни странно «прошлые мы» не всегда желали выполнять тот бред, которые писали «мы из будущего». Но, так или иначе, нам удалось арендовать нужное здание, расположить там небольшой склад, и произвести необходимые манипуляции. Самым сложным по-прежнему являлась острая нехватка времени в благополучном прошлом. Меня выброс накрывал сильнее всех. Я не мог отличить сон от реальности. Каждый раз я с трудом возвращался в настоящее, и мне казалось, что я схожу с ума. А вот Юра был самым стойким, зачастую за пять или десять минут до выброса он успевал предупредить меня, однако, я не всегда понимал, что именно эти его действия должны были меня о чем-то предупредить. Чаще всего в момент выброса по тем или иным причинам рядом оказывался и Валера «из прошлого». Валерку накрывало реже, или он просто не подавал вида, а терпел изо всех сил. Кто-то должен быть сильным. Это понятно всякому. Кроме всего прочего никто из нас не мог знать, где нас выбросит в следующий момент. Сегодняшняя прогулка едва не стоила нам жизни. - Где Юра? - Ты лежи… - под завалами его нет, я уже все проверил, - успокаивал меня Валера, - скорее всего его выкинуло где-то в другом месте, как тебя в позапрошлый раз. Сейчас мы дождемся сумерек, и дай-то бог, чтобы никакая тварь сюда не забралась, и потопаем к месту встречи. Я думаю, Алексиса там и обнаружим. Я кивнул. Мне хотелось ему верить, потому, что больше верить все равно было не во что и не кому. Сознание медленно и с неохотой запихивало в мозг картину нового бытия. Я пришел в себя нескоро, настолько, чтобы быть способным на активные действия. Было уже темно, начинало холодать, и стоило поторопиться, если мы не хотели встретить новый день на поверхности. Валера все хорошо рассчитал, тоннель обозначенный на карте, к счастью не был завален. На улицах Москвы было сегодня подозрительно тихо, и безлюдно. Да и тварей в округе замечено крупных не было. Под ногами шуршал растрескавшийся асфальт… и больше ничего. До места мы добрались часа за три, пришлось пережидать неожиданную миграцию ни то растений, ни то живых существ, которые прежде никогда не встречались нам ни лично, ни в описаниях других поисковых групп. И лишь увидев Юрку живым и невредимым, я вздохнул свободно. Алексис вкратце рассказал о своих подвигах, пожурил меня за невнимательность и позвал нас приступать к разбору материальных ценностей, которые мы успели затарить в наш тайник. До метро мы как всегда шли молча. После ходки в прошлое всегда тяжело разговаривать Сейчас все привычно… дезактивация, восторг принимающей стороны, подписка о неразглашении, дележ добычи… А после мы наконец-то отправимся домой. Армейская палатка, нары, рундук, он же стол, если потребуется, наспех сколоченные лавки, вот и весь быт, вот и все богатство. Ах, да, мы же сталкеры, еще оружейная стойка. Когда-то на ней были закреплены гитары… но это было в тогда. Сейчас другие времена. С Валеркой мы жили вместе и ни единая душа никогда не посмотрела на нас косо, не сказала лишнего слова. И это значило для меня безумно много. Вот если бы ТАМ… Валерка тянул меня в лазарет, а я отпирался, все как обычно. - Подумаешь, контузило маленько, руку выбил, ах, какое несчастье! А может быть, там кому-то действительно помощь нужна, а я тут буду койко-место занимать. Сам подумай! Нехотя Кипелов все же согласился, и дома не позволил мне даже самому постель разобрать, ни говоря уже о том, что стал для меня чуть ли ни родной матерью и сиделкой одновременно, - Валерррррррра! – нарочито злился я, а сам позволял стаскивать с себя пропыленный комбез и расшнуровывать ботинки, - я не при смерти, черт тебя дери! - Как ты не понимаешь! – кипятился он… - я же переживаю! Я должен убедиться, что с тобой действительно все в порядке! - Я знаю… и каждый раз, когда мы ходим ТУДА, я боюсь, что мы не вернемся… - ТАМ все ненастоящее. Ты не хочешь это признать, и поэтому… поэтому тебе это так тяжело дается возвращение. - Почему… Лер… почему… мы были… такими… почему не можем изменить что-нибудь ТАМ? - ТАМ больше нет… есть только здесь и сейчас… - он коснулся губами моего виска, и я доверчиво прижался к нему. Он был моим миром, а другой мир мне был сейчас не нужен.
Susя: Смутное время Опять напрыгнул внезапно, обхватил за плечи, навалился сзади, смеясь в волосы. Месть за то, что я пытался сделать из тебя папуаса, когда ты в очередной раз проповедовал светлое-доброе-вечное, докурив мятую сигаретку и назидательно потрясая пальцем? Мелькает тень, и перед нами вырастает Рита с фотоаппаратом. Я пытаюсь испуганно вытаращить глаза, дескать, буржуин напал с тыла, а я - святая невинность и святая простота. Выходит, как обычно, виновато-блаженная физиономия в стиле "Мммм... Леркаа... щщит, палево!". ...а руки мягкие, без злых мозолей... волосы мягкие, пахнут осенними листьями и морем... После записи - "да, ребят, вы сегодня молодцы" - пропускаю тебя на повороте вперед, потом быстро догоняю и ...чёрт бы с ним, будь что будет... окликаю. И вжимаю спиной в стену, почти не дыша, чувствуя взгляд у себя на щеке. Ты не знаешь, что делать, и послушно стоишь, прижавшись ко мне. На лестнице темно, прохладно и пахнет морем от твоих волос. - Что с тобой? - голос звучит робко и не властно, не ликующе, не раскатывается, как полчаса назад, а повисает мокрым пером. - Там снайпер был, а я тебя закрыл, - серьёзно поясняю я, не отступая. Наклоняясь и ощущая дыхание на губах. - Серьёзно? - ты начинаешь смеяться. Как море, неслышно, шелестя щетиной по моей щеке, откидываешься назад, слегка стукаясь затылком о стену. - Осторожно! - я дёргаюсь вперед и натыкаюсь на приоткрытые губы. ...бежать тебе некуда... Секунда, твой судорожный вздох. Блеск в глазах - близко-близко - угасает, ресницы легко щекочут мои скулы. Морем пахнет всё сильнее. Я цепляюсь за твои пальцы и ныряю, закрыв глаза и задержав дыхание...
Io: Сбыча мечт. Честно говоря, черт его знает, какой на дворе был год. Маргарита Анатольевна созвала «арийское» племя в количестве пяти штук на весьма специфический праздник. Я даже не помню теперь уж, чему он был посвящен. Но, вроде бы, что-то языческое. Где-то очень далеко от цивилизации у Марго имелся домик в деревне. Вот сюда-то мы и были приглашены по случаю, ну, или просто так. Мол, местный колорит, домашнее вино и русская печь, что может быть более захватывающим? Господи, как только мы на это согласились? Определенно, не обошлось без вмешательства некоторых сил. Во-первых, стоит отметить тот факт, что за окном стояла зима, во-вторых, там же стоял вполне себе ощутимый морозец, который бодрил весьма и зело. После того, как все необходимые вещи были уложены, и пути назад не было, выяснилось, что и вперед он так же, не очень-то и есть. Фишка была в том, что до места пребывания всем нам предстоит добираться на перекладных, потому, как машиной все равно не добраться, и вообще, себе дороже. Тогда-то у меня и появились смутные сомнения, однако, я решил оставить их при себе. Электрички казались мне бесконечным кошмаром. Хмурые лица пассажиров так же не добавляли оптимизма. Ребята мерзли и жались друг к другу, как воробышки на ветке за окном, а Марго, как и всегда оставшись невозмутимой, мотивировала нас тем, что страдания полезны для творчества. Последняя электричка ехала недолго - минут сорок, и была она теплой, и мягкой. Нас разморило и, лично мне, уже хотелось остаться в ней навсегда. А что? Запас еды у нас с собой имелся, дня три мы бы сто процентов продержались. Но с помощью магического пенделя, Пушкина распорядилась нашей судьбою иначе. Нужная станция, а вернее такой заброшенный полустанок встретил нас неприветливым ветром и сугробами по колено. - Совсем недолго осталось! – обрадовала Маргарита и с нарочитым оптимизмом зашагала вперед. Всего-то три километра пешком и мы у цели! Избушка стояла на небольшом пригорке, немного в отдалении от всей безлюдной деревни. Ага… ну примерно так я это себе и представлял. Но, несмотря на все наши «как это было тяжело», все возрадовались! Жилье! Цивилизация! Но не тут-то было! Радужные мечты разбились о деревянный порог пушкинского жилища. Внутри оказалось не просто холодно, а очень, мать вашу, холодно! Печку еще только предстояло растопить. И, чтобы мы не скучали, Пушкина показала, где можно оставить вещи, и пока еще не совсем стемнело, раздала реквизит для согревающих процедур. Ах, если бы Марго пригласила нас к литрболу! Как же! Лопаты в руки и вперед! Тут еще генератор можно будет запустить, но сперва, надо очистить подходы к сараюшке, который мы б и не узрели, если б длань указующая не наметила для честной компании маршрут. Управились мы прямо-таки очень быстро. Ведь от этого зависело, как скоро мы согреемся, и как скоро нас будут кормить. Наконец, Марга подключила электричество и вот разгорающаяся лампа Ильича показалась нам чудом в этой глухомани. Мы за каких-то минут пять оперативно оказались в доме, а попав в теперь уже благодатное тепло, радостно прыгали с ноги на ногу в предвкушении банкета. И наконец, Пушкина, закончив последние приготовления пустила нас за стол. Я пил ароматный чай из блюдечка, рассматривал раскрасневшихся коллег и было в этом во всем что-то такое сказочное. Окрепший мороз рисовал на окнах новые узоры, и там за тонкими стеклами в ажурном снежном убранстве стояла непроглядная темная ночь. Вокруг было тихо, пахло деревом, смолой и чем-то еще. В глазах Марго плясали чертики, она шаловливо поглядывала на Валерку, а он, расстегнув на груди «харлеевский» свитер, что-то увлеченно рассказывал. Ни Холстинин, ни Дубинин его как ни странно не перебивали. И было так хорошо… почти по семейному. Валерка улыбался, и кажется, я тоже лыбился чему-то, выпив уже достаточно чая, который готовила Марга и вина, ее же приготовления. Я все не мог решить что же мне нравится больше, поэтому запивал один напиток другим и мне казалось, что это совершенно естественно. Саша первым покинул наши нестройные ряды, забравшись на лежанку у печи. Мы впятером еще сидели какой-то время, и кажется, все время молчали, но разговоры велись о чем-то без слов. Когда кукушка в ходиках прокуковала четыре раза, все вдруг осознали, что ночь на дворе, а если быть точным, то утро следующего дня. - Ну, давайте, укладывайтесь, - скомандовала Пушкина, - места конечно мало, но я думаю, никто не будет обижен. Мои мысли к тому моменту превратились в сплошной поток сознания. Я плавал в теплом и сладком мареве. Окружающие казались мне дружелюбными и меховыми цветами, и я улыбался, не зная, что торкнуло меня сильнее, то, что их можно погладить, или что они все такие мягкие! Каким-то непостижимым образом я понял, что койко-места были распределены. Холсту и Дубу была уступлена настоящая перина. Басюг радовался, как ребенок, попеременно ощупывая ее в разных местах. У Холста, судя по всему, уже не было сил. Он пытался привести Витальку в горизонтальное положение, чтобы заснуть уже без задних ног. Мне была предложена раскладушка с геологическим спальным мешком, в котором, судя по отзывам, можно на снегу спать. Ну а сама хозяйка дома намеревалась выбрать себе Кипелова в качестве грелки во весь рост, но что-то пошло не так. Валерка подполз ко мне, уронив голову на мои колени. А я стал его почесывать, и его так развезло, что он больше не захотел никуда уходить. - Черт с вами! – в сердцах выругалась Марго и показала мне в сторону дивана, а сама, нахохлившись, забралась в спальник. Мы добрались до дивана как-то очень долго. Неожиданно погас свет. Наверное, пробки выбило, или генератор сдох. Но сил у нас не было решительно никаких, как и желания выяснять, что там произошло на самом деле. Мы как есть завалились на вкусно пахнущие подушки, внутрь, судя по нежно шуршащему звуку, были засунуты пучки каких-то трав. А Лерка обнял меня, и попросил, чтобы я еще немного почесал его хаер. И в моей душе что-то сломалось. В самом центре. Что-то, чего я раньше не мог видеть, и понять не мог, откуда оно там появилось. Потрясающая ясность сознания обрушилась точно истинное пробуждение. Я прижал Кипелова к себе, и легко поцеловал его губы, а он был вовсе не против, и обнял меня еще крепче, с готовностью отвечая на поцелуй. - Чего же ты так долго ждал? – спросил он, отдышавшись куда-то мне в плечо. А мне было очень хорошо и хотелось летать… Под утро мне показалось, что в темноте я услышал чьи-то голоса. Один принадлежал Маргарите, а второй не понятно кому. Марго была немного возмущена, а ее собеседник напротив очень спокоен. - Желания, дорогая моя, нужно писать конкретные. Сама что написала?: « …и, чтобы а эту ночь двое истинно любящих сердец стали единым целым»… Я, можно сказать, даже перевыполнил план. - Ой! – воскликнула Пушкина, и унеслась, судя по топоту в соседнюю комнату. Ничего больше я не помню. В доме Марго говорят, люди часто видят странные сны. - А ты меня завтра еще обнимешь? – шепотом спросил Кипелов, проснувшись от шума. - Конечно, Валерик, конечно….
Мавря: Сие представляет собой флешмоб, и это полный бред, но когда это я прятал траву от народа? Тело моба: 1. Составьте список из 10 имен персонажей. 2. По каждому из условий напишите фик от 15 и больше слов. Не заглядывайте в условия, пока не выполните первый шаг. Условия: 1. 4 и 6, первый раз 2. 7, ангст 3. 1 и 8, АУ 4. 3, 6 и 9, тройничок 5. 5 и 10, хёрт/комфорт 6. 1, крэк 7. 10, хоррор 8. 5 и 9, бэбифик (фик с участием детей) 9. 2 и 8, дарк 10. 4 и 7, романтика 11. 2 и 3, смерть Мои персонажи: 1.Алексей Харьков 2.Владимир Холстинин 3.Андрей Смирнов 4.Виталий Дубинин 5.Алик Грановский 6.Сергей Маврин 7.Сергей Попов 8.Вячеслав Молчанов 9.Валерий Кипелов 10.Сергей Терентьев И, собственно, сами драбблы - осторожно, стёб! 1.Дубинин/Маврин, первый раз - Сергей. - Нет. - Ну Мавр! - Не дам! - Но ты же трахался с Кипеловым! - Это было давно. - И целовался с Холстининым! - Это было по пьяни!! - Вот! - удовлетворённо воскликнул Дубинин и без лишних слов опрокинул возмущённо пискнувшего Сергея на кровать. – Теперь моя очередь! Уютный домик где-то в Германии огласил протяжный стон. 2.Сергей Попов, ангст «Ебанез, ебанез.. Да на себя бы посмотрел, пудель фендеровский!» - молча страдал Сергей Попов, любовно протирая любимую гитару тряпочкой. Холстинин в углу студии ехидно усмехнулся. 3.Харьков/Молчанов, АУ - Алекс, ты такой.. Я ещё никогда.. Чёрт! – с досадой выругался сэр Молчанов, приглаживая волосы рукой в латной перчатке. – Прости, я не умею делать комплименты. - А я – принимать, - смущённо улыбнулся зажатый между каменной стеной и телом рыцаря Алексей. – Я же не фрейлина. - Так может сразу обойдёмся без них? – с надеждой выдохнул Вячеслав, чуть ближе наклоняясь к миловидному слуге. - Нет, подожди! – Алексей цепко ухватился за пряжку ремня, на которую уже покусился рыцарь, и быстро оглянулся. – Не здесь же! - Ну вот, - улыбнулся Вячеслав, покорно шагая за потащившим его куда-то Алексом. – А говоришь, не фрейлина. 4.Андрей Смирнов/Сергей Маврин/Валерий Кипелов, тройничок - Ты спятил, - ошалело заявил Кипелов Маврину, когда тот – в состоянии лёгкого нестояния - возник на пороге их питерского номера, таща за собой слегка недоумевающего и смущённого Смирнова. – И я даже не буду спрашивать, кто тебе в этом помог. - Так Молчанов! – радостно икнул Сергей. – Посоветовал, можно сказать! Андрей за его спиной незамедлительно поперхнулся, Кипелов нахмурил брови. - Грановский тебя убьёт, - мрачно заявил Валера. - Сам скоро присоединится, - мечтательно улыбнулся потолку Сергей и, повернувшись к Андрею, вытащил из кармана колоду потрёпанных карт. – Ну что, Андрюшка, на раздевание? Смирнов испуганно сглотнул. Вечер обещал быть незабываемым. 5.Грановский/Терентьев, хёрт/комфорт Иногда Сергею Терентьеву казалось, что ему, на самом деле, довольно крупно повезло. Потому что несмотря на колючий нрав, перманентно включающуюся упрямость осла и полную замкнутость во время особенно обострённых депресняков, у Алика было одно огромное достоинство, перекрывающее все остальные недостатки – его всегда можно было взять на ручки и дальше обращаться без всяких проблем. Вообще. 6.Харьков, крэк Сидя на коленках у Маргариты Анатольевны и брезгливо вылизывая собственный бок, Лёша обиженно косился на сверкающее на безымянном пальце поэтессы готическое кольцо и думал о нескольких вещах сразу – о том, что не надо было так беззастенчиво ржать над утверждённым Валерой вариантом их новой баллады в присутствии Маргариты; о том, что слухи насчёт способностей поэтессы таки оказались не совсем слухами, и о том, с каким же, чёрт возьми, трудом в голове хорька помещается больше одной мысли. 7.Теря, хоррор - Мда, - озадаченно почесал пластмассовым топором в затылке Теря, держа в одной руке маску Джека Потрошителя и оглядывая лежащих на полу студии обморочных арийцев. – Может быть, Хеллоуин действительно не такой уж весёлый праздник.. 8.Граныч/Кипелов, фик с участием детей - Заходи, Саш, заходи, я сейчас, только вот по-быстренькому.. – запыхавшийся Кипелов, держа маленькую Соню одной рукой, а второй поправляя бантик на голове у старшей Настеньки, попытался приветливо улыбнуться зашедшему на чай Грановскому. – С этими детьми столько хлопот, ты не представляешь.. - Ну почему же, - довольно улыбнулся Алик, вспоминая Андрея, поедающего сгущёнку пальцами и прямо из банки. – Очень даже представляю. 9.Холстинин/Молчанов, дарк Еле умудряясь сглотнуть из-за мешающего во рту кляпа и с трудом шевеля руками, чтобы не так затекали сцепленные наручниками запястья, Слава подумал, что никак не ожидал, что концерт «Ария XXV» закончится для него именно так. 10.Дубинин/Попов, романтика - Вот тебе и романтика, - не удержался от усмешки Сергей, заливая вспыхнувшие от упавшей свечки шёлковые простыни остатками шампанского. Покрытый взбитыми сливками Виталик обиженно засопел. 11.Холстинин/Смирнов, смерть - Дядь Вов, - вежливо зевнул растянувшийся на диване Андрей. – Вы рассказываете эту историю уже в сотый раз. Можно что-нибудь не про убийство несчастных ворон? - Конечно! – хищно улыбнулся Холстинин. – Рассказать тебе, как я однажды подстрелил сороку? Андрей со стоном накрыл голову подушкой.
Io: Квартирник Квартирник был совсем небольшой. Черт дернул и нас туда направиться. Вроде и немолодые уже. Ну да ничего. Парень с гитарой пел достаточно неплохо, к счастью собравшаяся тусовка никаким боком не относилась к металлической общественности, а стало быть, до нас им дела не было. Признаться, я терпел достаточно долго, старался особо не лезть к Валерке. Я понятия не имею ,как мне удалось подбить его на то , чтобы он пошел со мною черте куда. Подозреваю, что просто попал в настроение, и, тем не менее, я был счастлив. Когда девушки погасили свет, и возожгли свечи, моя крыша окончательно отъехала, и я притянул сонного Кипелова к себе. Неплохой глинтвейн и какой-то острый имбирный напиток сделали свое черное дело, и Лерку слегка разморило, он доверчиво жался ко мне, терся макушкой о мой подбородок. Потом концерт закончился, вся честная компания разбрелась по комнатам хозяйка квартиры, чем-то похожая на Маргариту Пушкину в молодости, включила какой-то интеллектуальный фильм. Кто-то заторопился домой, а мы, устроившись на диванчике, изредка косили в экран. В конце-концов, Валерка закрыл глаза, зарылся носом в небольшую подушечку, а я обнял его, защищая от внешнего мира, слегка почесывая хаер около ушка. Кип подобрал мою вторую лапу поближе к себе, просунул пятки между моих ног и теперь использовал меня, не только как щит, но и как надежное одеяло, которое, сто процентов, спасет от любой напасти, или, от внезапно выскочившего из-под кровати, монстра. - Ведешь себя кое-как, - сквозь дрему шепнул Кипелов и потерся о мои бедра. - Кто бы говорил, - шепнул я, прихватив губами мочку его уха. - Может быть, останемся тут? Я усмехнулся: - Нет уж, поехали домой… а то еще десять минут и мне будет стыдно всю оставшуюся жизнь…
Петра: моб, не удержалась, прошу прощения за свой бред))))) персонажи 1.Холстинин 2.Алексис 3.Кобра 4.Грановский 5.Маврин 6.Молчанов 7.Удалов 8.Стыров 9.Хорь 10.Прист 1. Грановский/Молчанов, первый раз Меня пригласили на концерт Мастеров, без Олега здесь конечно не обошлось, ну да бог с ним. На репе всё было мирно, как-то по-домашнему и вот прогнав пару песен с моим участием. Все потихонечку расходимся. Я как-то закопался. Пока туда-сюда. Остался наедине с Аликом. Мы как-то сразу поладили, он предложил пойти выпить. Последнее что я помню в тот вечер, как таксист чуть не выкинул нас на дорогу за страстные поцелуи. В день концерта я мог думать только о нём, и когда Lexx сказал – «выходи не стесняйся», сам вокаллер не понял, как он был прав. 2. Удалов, агнст Меня все достали. Я называю их деспоты и насмешники. А сам то я кто? Не знаю. Я вроде не с теми и не с другими. Посередине. И как всегда виновен. Во всём . Но может так лучше? 3. Холстинин/Стыров, АУ Тёма поёт красивую балладу, я медленно перебираю струны акустики. И этот маленький клуб. И эта вдумчивая публика. Я никогда не мечтал о таком, он наверное тоже. Но нет смысла скрывать, мы счастливы. 4. Кобра/Молчанов/Хорьков, тройничок - Лёшка пойдёшь с нами? Один взгляд на Славу, он подглядывает из под ресниц, с опущенной головой. Другой на Олега, он почти чужой, но смотрит открыто с вызовом, это притягивает. - Пойдёмте, господа. 5. Маврин/Прист, херт, комфорт М: - Ну сколько можно? Каждый раз одно и то же! П: - Ты опять кого то доконал? М: - Да нет, они сами уходят. А мне что остается мне? П: - Я остаюсь с тобой. М: - Да каждый раз одно и тоже, от меня уходят музыканты, друзья близкие, и я иду к тебе. П: - И я этим пользуюсь! 6. Холстинин, крэк Обычный концерт группы Ария. Два часа до концерта Артура нет. Да ладно времени е достаточно. Чек прошел нормально. Всё ещё нет. Телефоны не отвечают. Пять минут до концерта. Владимир заходит в гримёрку. На столе стоит банка апельсинового сока, рядом лежит пачка пельменей. - Поросята! Значит, надуть меня хотели, или это карма? Тут вбегает Булгаков, хватает кепку и спешит обратно. - Вчера забыл. - А вот это уже перебор! Где они? - Кто? Прости, я спешу. Конечно Артур появился, как только закончилось вступление первой же песни. Но Холст решил, что отмстить, всё таки, стоит. 7. Прист, хорор Холст, играл соло. А я загляделся на потолок. Деревянная доска там отваливалась и грозила упасть прямо на меня. Я не растерялся и тихонечко отошел за сцену. БАМММ, все наконец-то перестали наблюдать за Владимиром. АХХХ зала. Спустя несколько секунд, я подхожу к микрофону: - Ну, что страшно вам? 8. Маврин/Хорь, фик с участием детей - Сергей Константинович, может быть сыграть здесь по другому? - Нет именно так - Но получается достаточно паршиво - Не спорь со мной, щенок - Мало того что вы деспот, так ещё и педофил! Свидетелями такого разговора стали участники группы Маврин, спустя месяц после прихода к ним Алексея Харькова. 9. Алексис/Стыров, дарк А: - Ну же, убей его! С: - Сейчас! А: - Осталось ещё пятерых уложить. С: - Давай на этого наковальню уроним. А: - Нет, лучше топором его С: - Наконец-то мы его прошли – отбрасывая джостик. А: - Иди сюда, я так думаю, следующим моим соперником будешь ты. С: - А когда я возражал. 10. Грановский/Удалов, романтика На дворе была тёплая сентябрьская ночь. С неба падали листья и звёзды. Я читал тебе стихи. А ты всё время смеялся, то и дело, поглядывая на цилиндр в котором я пришел. 11. Алексис/Кобра, смерть Прошло два дня, всего два дня, целых два дня. Я лежу дома и кручу в руках твои палочки забытые в самый первый раз. Когда я уйду Уйдёт ли кто-то со мной Когда уйду, мир станет другой Кто-то останется здесь Он всё увидит сам. Паршивые мысли лезут в голову. Как ты мог разбиться на каком-то сраном самолёте? Почему? Я стискиваю палочки сильней, но это только дерево. Только напоминание а том что ты ушел навсегда. А я оставлю здесь Всё что было моим Это всё прах и это всё дым Я этот хлам оставляю вам Я кидаю палочки о стену, но тут же бережно поднимаю. Может пойти на базу, авось кто будет. Мне плевать, что 2 часа ночи. Нет сил сидеть дома. - Постой – слышу голос Маврина из машину у самого входа. - Как ты узнал - Мне Митя позвонил, мы решили, что так будет лучше. Поедем когда-нибудь. - Спасибо, хорошо.
Maine Coon: «Нет, ну почему им приспичило записывать бас именно сегодня? Что, совсем никак нельзя перенести? Я же заболел, что я там им сыграю…» – злой и раздраженный Харьков, бурча возмущения себе под нос, направлялся на студию в Москву, где записывался первый сингл группы «Кипелов». Утро для Алексея началось с того, что проснулся он абсолютно разбитый, словно накануне он промок насквозь под холодным дождем, наелся мороженого, и вдобавок ко всему лег спать с открытой форточкой, откуда дул холодный ветер. И, хотя ничего такого не было, и вечером он чувствовал себя совершенно нормально, с утра у него жутко болело горло и голова, нос был заложен, и он еле встал с кровати. Прекрасно понимая, что переносить запись уже поздно – накануне все еще раз согласовали, Леша влил в себя кружку горячего кофе и отправился на студию. Дорога вымотала окончательно, до места Харьков добрался с опозданием и уже совершенно никакой. На студии его ожидали оба Сергея и Кипелов. Терентьев что-то изучал в записанных файлах, изредка подзывая Маврина, который о чем-то разговаривал с Кипеловым и что-то периодически наигрывал ему на гитаре. Терентьев скептически оглядел больного басиста, в ответ на жалобный взгляд дружески посочувствовал и отправил его записываться. Несмотря на неважное состояние, тот довольно бодро отработал все дубли, хотя с перерывами и разговорами запись затянулась и когда все, наконец, решили расходиться – было уже совсем поздно. Харьков посмотрел на часы и озадачено сказал: «Кажется, придется ехать на такси. Боюсь, на последний автобус я не успею». «Ну и куда ты в таком состоянии ехать собрался, интересно?», – Маврин оценивающе оглядел замученного басиста, – «Так, ты нам нужен в нормальном состоянии, потому ни на каком автобусе или такси ты сейчас не поедешь… лучше поехали ко мне домой, переночуешь, а с утра нормально уедешь домой, а мы на студию». «Мы?», – удивленно переспросил Леша, – «Мы все к тебе едем что ли?» «Да нет», – успокоил того Сергей, – «Теря поедет к себе, домой, и вообще, по-моему он пока никуда не собирается… а вот Валерка ко мне едет, да, мы тут разговор не закончили, да я еще пару записей показать хотел…» Кипелов, Харьков и Маврин загрузились в машину последнего и по уже опустевшим улицам довольно резво докатили до Тушино. Сергей и Валера о чем-то вполголоса переговаривались на передних сиденьях, А Леша чуть не заснул, устав за день. Квартира Сергея удивила своей пустотой. Харьков поинтересовался, почему это вдруг в квартире так пусто, на что Сергей беспечно ответил, что Лена уехала к родственникам на неделю. И еще тут же сообщил, что спать все будут в одной комнате, причем Харькову, как самому больному достанется отдельная постель, а им придется спать вдвоем. Троица прошла на кухню. Маврин заглянул в холодильник и перечислил, чем может накормить гостей. Лена, уезжая, оставила приготовленной какую-то еду, но уставшим музыкантам было лень даже разогревать ее, потому ограничились чаем, бутербродами и печеньем. Влив в себя две кружки горячего чаю с откопанным где-то медом, Харьков дотопал до выделенного ему спального места и упал без сил. Сергей и Валера остались на кухне, курили и что-то довольно бурно обсуждали. Приглушенные голоса, шум проезжающих автомобилей из приоткрытой форточки – все это давало довольно ровный шумовой фон, и утомленный басист быстро вырубился. Проснулся он оттого, что в глаза светил уличный фонарь. Окно не было занавешено, и довольно яркий свет пробивался сквозь ветки дерева. Взгляд на часы показал, что прошло около двух часов. Шум машин стал реже, а в квартире стало тихо. Разговоров на кухне больше не было слышно, однако свет горел, частично перекрываемый светом фонаря из-за окна, а колыхание веток рождало на стене коридора причудливые тени. Сергея и Валеры в комнате не наблюдалось. Харьков уселся на кровати – сон как рукой сняло, а чувствовал он себя явно лучше, и задумался, куда могли деться его товарищи по группе. Вроде бы в квартире была тишина, но с другой стороны включенный свет на кухне настораживал – неужели заснули прямо там, за разговорами. С улицы доносился шелест веток деревьев, потревоженных ветром и равномерно-периодичный шум проезжающих неподалеку автомобилей. Алексей сидел с закрытыми глазами, расслабившись и прислонившись спиной к стене. Через некоторое время ему показалось, что через довольно равномерный и однообразный шум пробиваются другие звуки. Он напрягся и прислушался… казалось, что было слышно тяжелое дыхание и сдавленные стоны. Не было никаких сомнений – звуки доносились с кухни. «Чем они там занимаются?» – пронеслась мысли в голове Харькова. В полном шоке он встал с кровати и тихо подошел к двери, стараясь не шуметь и держаться стен, чтобы его тень не отобразилась на стене в коридоре – а вдруг заметят? Дойдя до двери, Леша замер и прислушался. Нет, вздохи и стоны ему определенно не приглючились. Он осторожно выглянул в коридор… Все, что ему удалось увидеть – это тень на стене – но и этого было достаточно, чтобы шокировать молодого музыканта. Тень оказалась одна на двоих и она двигалась. Судя по всему, тела были несколько переплетены, если не сказать большего. Свет был довольно яркий и без особого труда можно было уловить в какой диспозиции находятся его коллеги. Валера стоял, опираясь руками на стол, а Сергей был у него за спиной, прижавшись и обняв его… оба были полураздетые и… движения гитариста давали вполне однозначное понимание того, чем именно они занимаются. Харьков дернулся обратно за угол, закрыл глаза и отчаянно потряс головой. Верить в увиденное не хотелось. В голове крутились странные мысли «Не, я, конечно, знал, что они давно близкие друзья, может даже очень близкие, но… не настолько же! Это же уже не просто дружба, это… что-то совсем невозможное…» Из кухни раздался очередной стон и Харьков, не выдержав, выглянул за дверь снова, уставившись совсем офигевшим взглядом в силуэт на стене. Руки Сергея беспорядочно блуждали по телу вокалиста, бесцеремонно гладили спину, грудь, иногда нажимали на спину так, что Валерий ложился грудью на стол и тут же Сергей наклонялся к нему, чтобы поцеловать в шею или провести языком по спине. Сергей двигался, то увеличивая, что сбавляя темп, Валера выгибался и периодически вздрагивал от слишком резких движений и прикосновений Сергея. Оба тяжело дышали, но старались не шуметь. Когда из-за окна раздавался шум от очередного проезжающего автомобиля, они издавали дружный сдавленный стон, позволяя себе чуть-чуть расслабиться. В какой-то момент в этом стоне был слышен тихий голос вокалиста «Сережка…» и шепотом – ответ: «Тише, Валерик, тише…» Совершенно офигевший от увиденного басист замер у дверей комнаты, уставившись в тени на стене, слившиеся в одно целое... Через некоторое время он все-таки пришел в себя и осторожно попятился вглубь комнаты. Обнаруживать себя явно не стоило – понятно, что они пытаются не шуметь, боясь именно того, что услышит он. Харьков упал на кровать и лежал, уставившись в потолок. После увиденного стоны и дыхание уже были отчетливо слышны за шумом автомобилей. Показалось, что они стали громче и беспорядочнее и звучали уже почти постоянно. Видимо, движения тоже стали более беспорядочными, потому что послышался стук, словно что-то полетело на пол и следом за этим сдавленный мат Сергея и едва слышное «Осторожнее…» Кипелова. Харьков повернулся, зажмурился и уткнулся носом в подушку, натянув одеяло до самой макушки, стараясь отгородиться, чтобы только не слышать доносящихся с кухни звуков. Вскоре он все-таки заснул… Проснулся Харьков раньше всех, когда на улице еще едва светало. Осторожно высунувшись из-под одеяла, он нашел взглядом спящих товарищей. Они лежали рядом – Сергей на спине, а Валера рядом, на боку, уткнув нос в плечо Маврина и по-хозяйски того приобняв. Алексей тяжело вздохнул – «Не приснилось». А ведь была надежда, что все это был болезненный бред. К слову, чувствовал он себя намного лучше, чем накануне. Стараясь не шуметь, басист выскользнул из-под одеяла и выскочил из комнаты. Добравшись до ванной, он умылся и переместился на кухню, где, устроившись на стуле, пытался осознать, что же он увидел ночью и как теперь себя вести. Чтобы занять себя хоть чем-то, он вскипятил чайник, нашел чашку и заварил чай. Хотелось глотнуть чего-нибудь покрепче, но искать что-то такое Харьков не решился и ограничился чаем. Пил медленно, часто задумываясь… когда чай все-таки закончился, Алексей решил, что пока не будет подавать вида и постарается вести себя как обычно, хотя, возможно, это будет непросто. Он вымыл чашку и вернулся в комнату. Старшие товарищи лежали уже по отдельности, но, вроде бы, продолжали крепко спать. Кажется, они не заметили отсутствия Алексея, если просыпались – одеяло на выделенной ему кровати лежало довольно неоднозначно. Харьков снова сел на кровати и прислонился спиной к стене. За окном было уже совсем светло. Пора было ехать домой. А эти двое спали и не думали просыпаться, что, в общем-то, было неудивительно, учитывая то, во сколько они легли. А значит, спать они будут еще долго, если их не разбудить. Еще немного подождав, Леша все-таки встал, застелил кровать, подошел к спящим товарищам и осторожно потряс Сергея за плечо. Тот вздрогнул, проснулся и уставился на басиста непонимающим взглядом. Затем, видимо что-то сопоставив в своем сознании, мимолетно обернулся и посмотрел на Валеру. Харькову показалось, что во взгляде была тревога, которая, впрочем, тут же улетучилась. Мавр расслабился и, переведя взгляд на Алексея, спросил «Чего тебе? Не спится?». Басист смутился и попросил выпустить его, сказав, что поедет домой – лечиться. Маврин неохотно выбрался из-под одеяла и увел юного музыканта на кухню, не забыв в дверях оглянуться и проверить, не разбудили ли они Кипелова. Впрочем, тот продолжал спокойно спать. Сергей поинтересовался у Алексея, давно ли тот встал и предложил его сначала накормить, на что тот ответил, что выпил чаю и ему вполне хватит этого до дома, а встал не так давно, просто не хотел их будить. Маврин пожал плечами, мол, мое дело предложить, а там уж как хочешь, проводил до двери и выпустив, пожелав на прощание скорейшего выздоровления и дав указание подлечиться до ближайшей репетиции. Дверь захлопнулась. Харьков неторопливо пошел по улице, думая о том, что теперь он уже никогда не сможет смотреть Кипелова и Маврина как прежде и все, что ему казалось раньше просто дружескими порывами, приобретает совсем иной смысл… И в то же время, все их повседневные действия, забота друг о друге, которая была на виду – казались такими естественными, что сложно было представить что может быть как-то иначе… Теперь уже казалось, что ему не составит особого труда не подавать виду, что он знает больше, чем должен был… Закрыв дверь за басистом, Сергей прошел на кухню и закурил, смотря в окно и провожая взглядом удаляющуюся фигуру. Через пару минут после того, как Харьков скрылся из виду, Маврин затушил недокуренную сигарету и вернулся в комнату. Скользнув под одеяло, он обнял Валеру, легонько коснулся губами его виска и с мыслью «Кажется, Лешка ничего не заметил…» снова провалился в сон.
Io: я сделал это!!! флешмоб ))) Предупреждение: я не фанат Терентьева. Я вообще его не люблю. Так получилось!!! Мои персонажи: 1. Виталий Дубинин 2. Сергей Терентьев 3. Владимир Холстинин 4. Александр Манякин 5. Андрей Голованов 6. Валерий Кипелов 7. Алексей Харьков 8. Юрий Алексеев 9. Сергей Маврин 10. Леонид Максимов 1.Манякин/Кипелов, первый раз - Валерка... какой ты... чего ты так раскраснелся-то? – ударник не хотел отступать именно сейчас. Саша неторопливо провел языком по уху вокалиста, слегка прикусив, его пальцы скользнули между ног Кипа, но несмотря на возбуждение, тот только плотнее стиснул колени. - Я не могу, Саш… - Но… ты же с Рыжим мутишь… Лерик… все знают… чего ты стесняешься? - Обычно, - буркнул Кип, - я сверху… - Да ладно тебе… - Манякин старался казаться уверенным в себе, ведь еще совсем недавно, он едва ли мог мечтать о том, чтобы войти в состав группы «Ария», а тем паче оказаться в одной постели с Кипеловым, которого до сей поры почитал своим идеалом. От одного его взгляда, казалось, мурашки бегали по всему телу. - Ну ладно… я тоже никогда… гм… не был снизу… - Ну, Сережка, обычно бывает не против… - вокалист тут же переменился, подмяв ударника под себя, неожиданно сильно вжав его во взвизгнувший матрас. «Черт, - подумал Манякин, - наверное, и Рыжий и Холст так же попались на все эти милые ужимки и большие глаза… уй, бля….». 2. Алексей Харьков, ангст «За что они так со мной? За что? За что? За что? – думал Алексей, сидя в темноте в обнимку с басухой, - только ты, моя девочка, никогда не бросишь меня одного-одинешенька! Уйду я от них. Эх, куда же я уйду… Страшно… темно, а вдруг монстры?!» - Алексей спрятался под одеяло, прижимая к себе гитару, по-другому было очень уж жутко. «У пидорасы старые, бухают там без меня… за что они так со мной? За что? За что? За что?». 3.Дубинин/Алексис, АУ - Держись, твою мать! Как только Алексис увидел, что в обрушившемся здании кто-то отчаянно сигналит условным сталкерским сигналом, он тут же ринулся туда. Парень был совсем плох… кто-то его хорошенько потрепал, и, на самом деле, еще повезло, что сверху присыпало… Алексис торопился, нужно было успеть до рассвета… как не хотелось бросать добычу… отличные почти новые ножи и инструменты… черт… черт… как все не вовремя! Но это новый мир искушает его. Проверяет на человечность… он не Бес. Он не сможет бросить человека, никогда… он слишком человечен… даже теперь, когда это, кажется никому не выгодно. «Ну, давай же!». - Идти можешь? Парень сильно хромал, до спасительно входа его пришлось практически волочь на себе. Кажется, потерял много крови… что за хрень успела завестись в тех руинах? Или он приполз сюда уже будучи в таком состоянии, а потом на него еще и потолок обвалился… ладно… там разберемся… Солнце встает… Герма вот она, родимая… стук… смачный чавк… как же жаль инструментов… черт с ним.. - Вот, принимайте… сталкера наверху подобрал. Охранник презрительно сплюнул, мол, очередного нахлебника приволок. А Юра не помня себя, уже спешил на дезактивацию и в лазарет, чтобы увидеть, что с братом по оружию будет все в порядке… Противогаз был снят с изуродованного лица… шрамы выглядели зажившими уже давно. И, несмотря на все это… - Господи, Виталька! -Алексис взял старого товарища за руку… - ты не смей мне тут загнуться… - Кто… здесь? – прошептал сталкер в бреду, - откуда знаешь… имя… - Тебе помогут… все будет хорошо… Я Юра… Юра Алексеев. Виталий слабо сжал его пальцы. И осторожно кивнул. 4. Владимир Холстини/Сергей Маврин/Валерий Кипелов, тройничок Володя жадно целовал Валеру, собираясь немедленно повалить того на кровать, и уже наконец, перейти к более активным и конкретным действиям, в очередной раз собираясь доказать свое главенство и превосходство перед вокалистом. Тот пылко отвечал взаимностью, и вот, оба наконец, добрались до заветного ложа. - Пчхи! – сделала кровать. - Что за? – взвился озмущенных Холст, забыв о готовом на все Кипелове. - Володенька, это мыши… - Какие на хрен мыши??? - Ну, какие-нибудь… иди сюда! Однако Владимир не внял просьбе Кипелова, а запустив руку под кровать вынул оттуда за шкирман весьма откормленную, мутировавшую такую рыжую мышь по имени Сергей Маврин. Сергей грациозно развел руками. - А я тут это… примус починяю… - Сил моих больше нет! – воскликнул Холст, зашвырнув Мавра на постель к зардевшемуся Кипу. - А больше и не надо, Вовочка, - мурлыкнул Кипелов, притянув гитариста к себе… нам ведь… ничего не мешает… мы же все… гм… порядочные люди… давно друг друга знаем… 5.Голованов/Максимов, хёрт/комфорт - Блять! Какого хуя! Там же моя нога! - О, пожалуйста, прости… - Андрей сочувственно смотрел на басиста Мавриков, поднимая с его кеда тяжеленный комбик. - Ты вообще думаешь! - Иногда со мной такое случается, - извинялся Голованов, - давай я тебе помогу.. - Не инвалид чать… Но, прикинув все за и против, Максимов все же решил поддаться на ухаживания «кипеловского» гитариста. Тут не понятно, что хуже… да и почему нет? Андрей принес откуда-то лед, помог Леониду доковылять до закулисья, и собственноручно стащил с него, не брезгуя обувку и носок. - Вот так, хорошо? - Да… - скорчив притворную гримаску боли сказал Леня. - Здесь? – Андрей немного сместил пакет со льдом. - Да.. – Леня улыбнулся, -выше… Андрей переместил пакет выше. - Мне холодно, - пожаловался Леня, тогда Голованов осторожно стал массировать его ступню. - Так лучше? - Да… повыше Андрюша, - Максимов сладко облизнулся. 6.Дубинин, крэк За кулисами «ария-фэста» творилось что-то невообразимое. Еще один саунд-чек… Виталию Дубинину приходил в голову только один вопрос, ну, если быть точным, два: «Где я?» и «Кто все эти люди?». Перелет в Екатеринбург выдался каким-то слишком уж напряженным и сейчас больше всего басюге хотелось спрятаться куда-нибудь, и чтобы его не трогали. Но, куда бы он не направился, везде были знакомые лица, норовившие поддержать какие-то давно забытые разговоры. «Черт!» - в сердцах Дуб стукнул кулаком по какой-то двери, казавшейся вроде бы запертой. - Заходи… - раздался мягкий низкий голос. Дуб нерешительно повернул ручку, обжегшую его пальцы неожиданным холодом металла. Он было хотел извиниться за то, что вломился так бесцеремонно, но не успел. В небольшом техническом помещении на старой колонке сидел Сергей Терентьев, меланхолично прихлебывая какао. - ... о… я помешал? - Нисколько. Не смотри волком, Виталь… что было, то прошло. Присядь лучше. Басюг просочился в комнатушку прикрыв за собой дверь. Теря подал ему свою чашку с ароматно пахнущим какао. «Черт» - подумал Дубинин. Ничего больше он просто не успел измыслить, поскольку Теря легко поднял его на руки и усадил к себе на колени. Это было такое странное чувство, и Виталий не мог себе представить, что вообще может быть ТАК. Он сидел на коленях у Сереги и прихлебывал потрясающе вкусное какао, а рука Тери легла на его талию, сам гитарист оставался невозмутимым, и меланхолично заметил: - Я больно не сделаю, Виталь, и не покусаю, это точно. 7.Лёня, хоррор В тот вечер ничего не предвещало беды. Басюг «Мавриков» остался поработать на студии допоздна. Если быть уж совсем честным, то Дмитрий обещал проставиться за покупку какой-то примочки, в общем, культурная программа в самом разгаре. Максимов качался на стуле, раздумывая о вечном, а именно, где же Димка. Так продолжалось совсем недолго, пока в коридоре не послышались бодрые завидовские шаги. - Что как? – спросил ударник, впорхнув в помещение. - Обана! Какие люди и без охраны! – обрадовался Леня. Пожав друг другу руку музыканты стали сооружать нехитрый стол, и тут Алексис сунул нос в открытую дверь. Выглядел он как-то не очень, должно быть заболевал, но при виде готовящейся поляны, воспрянул духом. - Опаньки! За что пьем? - О, Юрец! Заходи, третьим будешь! – улыбнулся ударник. «Маврики» выпили, закусили, устроились на диване разговоры разговаривать, и не успели они договорить до донышка первой бутылки, как вдруг в студии погас свет. «Бля!» - ответило привычно эхо. - Я схожу в подвал, проверю пробки – сказал Дмитрий, и, подсвечивая себе дорогу мобильником, направился в заданном направлении. Максимов же оставшись с Алексисом, занял того каким-то бесполезным трепом. Но тот не только не поддержал беседу, но и совсем будто устранился. - Эй, ты где? – позвал Басюг ритм-гитариста, - заснул что ли? Но Юра не откликнулся и теперь. Максимов зашарил рукой вокруг, но когда его пальцы наткнулись на колено друга, Леня понял, что очень малое расстояние отделяет его от панического вопля. Конечность коллеги была холодна, точно сама бездна. Басюг попытался найти мобильник в кармане, но руки его тряслись от холода и ужаса. Ужасные предчувствия будоражили его ум, однако, все оказалось еще хуже. - Не включай… - не своим голосом сказал Алексис, - ты же не хочешь сделать мне больно? - Лёня, ты же хороший парень… - второй голос стал неожиданностью, но Максимов не мог испугаться больше, чем был напуган теперь. Голос чем-то напоминал голос Маврина, но имел весьма не характерный для Сергея присвист. Крик застыл у басиста где-то в горле, когда он почувствовал, что чьи-то руки холодные, и нечеловечески сильные, обняли его… - Дима… - выдавил он сиплым шепотом, - ты где? - Я здесь… - прошелестело где-то на полу. В следующий момент Басюг почувствовал, как три пары клыков впились в его тело, а затем наступила полная тьма… 8.Голованов/Маврин, фик с участием детей - Пап, - спросил Кипелов-младший, - а это все хорошо, когда знакомые взрослые мужики спят вместе? Валера сперва не понял вопроса, так как пил чай, и был увлечен просмотром какой-то передачи. - Да, конечно, Саша… ЧЕГО?! – Кип подавился чаем. Его мозг работал в турбо-режиме. Сыну уже исполнилось четырнадцать, стало быть, это мог быть, кто угодно. Однако если он решился задавать такой вопрос, стало быть он должен был услышать, а возможно и увидеть что-то… что-то совсем из ряда вон! Быстро пролистав картотеку встреч с Мавриным он понял, что палева быть не могло, поскольку все встречи проходили на съемной квартире… он немного успокоился, и дал сыну рассказать что и как. - Я заходил на твою работу за документами, как ты и просил, по-моему, твоим гитаристам было не очень хорошо…. Лер Саныч слегка спал с лица, но вида постарался не подавать. Харьков с новоприбывшим Андрюшкой едва ли позволили себе что-то… нет… Ух, сволочь рыжая! И это при ребенке!!! - И, что же…гм… там произошло? - По-моему, - продолжил подросток, - они без тебя водку пили… - А ты? - А что я? Взял документы спросил дядю Сережу, что как, а он сказал, что они сейчас дорабатывают, очевидно очередную бутылочку, и пойдут вместе с Андреем спать. «Сука рыжая!!!» - подумал Кипелов. «Шутка удалась, - подумал Александр, - будут знать, как запрещать мне курить, и угрожать отцом». 9.Терентьев/Алексис, дарк - Сергей, ты что с ума сошел! Я понимаю, он нас всех достал, но убивать-то зачем? - Да тише ты, Юра! Я же должен был испытать свой новый карабин «Сайга». - Но это ведь государственное преступление! Серег, ты не понимаешь! Тебя же посадят! - Нас, Юра, нас, - Терентьев многозначительно вытер окровавленные руки о футболку Алексиса. - Блин, почему ты не мог его просто пристрелить? – возмутился ритм-гитарист, пытаясь осознать все, что только что произошло с ними и депутатом государственной думы. - Ну … видишь ли, выстрелить, это каждый может, а вот прикладом башку размозжить… - Сергей усмехнулся и потопал к серой «Ниве», напевая «а мы с тобою будем вместе, как Сид и Нэнси, как Сид и Нэнси….». 10.Манякин/Харьков, романтика - Зачем тебе все эти дурацкие диеты? Ничего ты не понимаешь, - ворковал Манякин, пытаясь уговорить басиста отведать что-нибудь вкусненькое с прекрасно оформленного для романтического ужина стола, - что ты ей богу? Не слушай ты Кипелова, зла на него не хватает… ну, скушай хотя бы кусочек, доставь мне удовольствие! Наконец, Лешка уломался приоткрыв ротик в ожидании, что его покормят. Саша не мог отказать своему молодому и капризному любовнику и положил в приоткрытые губы кусочек банана, обмакнутого во взбитые сливки. Лешка хитро прищурился, облизнувшись и потребовал добавки, слизывая сливки с пальцев ударника. «Ну вот, - самодовольно подумал Саша, - это я понимаю согласованность ритм-секции». 11.Терентьев/Холстинин, смерть - Она не дышит! Вова, она не дышит! – гитарист приоткрыл один глаз, чтобы оценить глубину трагедии, но не смог, поскольку у Терентия похоже начиналась истерика. - Что случилось? – недовольный Холстинин заставил себя вылезти из-под одеяла. - Вот! Вот! Вот!!!! – Сергей тыкал ему в лицо каким-то странным грызуном, при ближайшем рассмотрении, оказавшемся белкой. - И откуда «это вот» здесь появилось? – не отступал фюрер. - Я не знаю! Но я… я на нее сел… и… - на Сергея было жалко смотреть… - Ну вот, допился, - констатировал Володя, - из тебя уже дохлые белки полезли. Он взял животное за хвост и попытался выкинуть в форточку. Такое поведение явно не понравилось очешуевшей от всего происходящего белке. Она грызанула Володю за палец и утекла под кровать. - Ебаный карась! – вскричал маэстро, хватаясь за припрятанное в шкафу ружье.
Maine Coon: Был какой-то большой праздник. Я, честно говоря, даже и не помню какой. На улице стояла весна, и часть народа разъехалась по своим загородным владениям, но, было ощущение, что гуляет вся Москва. Было тепло, светило солнце и улицы были заполнены народом, радующимся очередному выходному. Конечно, я никуда не собирался. Какие гулянки, когда на следующее утро нам выезжать на очередные гастроли? Но наша молодежь, казалось, всегда полна энергии, и они уговорили меня выползти-таки прогуляться. Да, это уже становилось хорошей традицией – праздники встречать вместе. Группа постепенно становилась похожа на семью, по крайней мере, в последнее время мы чувствовали себя единым дружным коллективом. Хорошо хоть у них не возникла идея идти тусоваться в центр – мы неплохо погуляли в одном из многочисленных московских парков, а потом завалились в какую-то кафешку. Кухня была хороша, помещение просторное, компания приятная, так что я расслабился и был даже рад, что ребята вытащили меня из дома. Разве что старался пить поменьше, я уже не в том возрасте, когда мог делать вид, что абсолютно трезв, еле стоя на ногах, так что стоило себя ограничивать. И вполне можно было никуда не торопиться и сидеть до вечера – выезжать все равно не с утра, а во второй половине дня. Однако… В кармане завибрировал поставленный на беззвучный вызов мобильник. Вытащил – пришла sms. На меня никто не обращал внимания, и я открыл сообщение. «Все семейство уехало на дачу, я остался один. Сижу, скучаю. Может приедешь, составишь компанию?» – писал Кипелов. Надо сказать, я был удивлен. Я вообще планировал этот день провести дома, а тут оказалось, на меня есть планы и у моих музыкантов, и у Валеры. Да и вообще, последние пару месяцев мы с ним почти не общались, потому подобное сообщение для меня оказалось полной неожиданностью. Но к чему он клонит, было понятно сразу. Я, оставаясь внешне спокойным, отправил «Я завтра уезжаю на гастроли, потому не планировал никаких визитов». Ответ пришел быстро «Ну так то завтра, до него еще далеко, ты сейчас приезжай». На самом деле предложение приехать было заманчивым, и отказываться не хотелось, но, осознавая ситуацию, я написал: «Я сейчас с группой, мы в кафе сидим, и не знаю, когда закончим». «Ну ты же можешь что-нибудь придумать, чтобы уйти пораньше?» – прилетело в ответ. Ну не мог же я ответить на этот вопрос, что не могу! Мысли в голове завертелись, я влил в себя очередную порцию чего-то алкогольного… пришло еще одно сообщение «У нас будет целый вечер…». Тут я уже заерзал, ибо Кипелов меня однозначно провоцировал и сам мешал думать, как вдруг меня озарила идея. Я хлопнул себя рукой по лбу, показывая, что внезапно вспомнил что-то важное и выдал «Ребят, вы тут празднуйте, а я, пожалуй, поеду, мне еще на базу надо заехать кое-что забрать». На заверения, что на базу можно заехать и с утра, я возразил, что, учитывая количество выпитого и веселую компанию, с утра ни я, ни они об этом даже не вспомнят, посоветовал всем не сидеть допоздна и покинул дружную компанию. Выйдя из кафе, я на самом деле направился на базу, так как мне действительно надо было забрать оттуда свои вещи – своим коллегам я сказал чистую правду. Однако Валере я позвонил, едва отошел подальше. Он, конечно, не обрадовался тому, что я не сразу направляюсь к нему, но деваться ему было некогда. До базы я добрался быстро – в метро народу было немного, ведь был еще день, праздник еще не закончился, и москвичи продолжали гулять. Собрав все необходимое, я направился прямиком к Валере, сообщив предварительно, что уже в пути к нему. А сам думал, как глупо я поступаю. Потому что когда мы долго не видимся, а такое периодически случается, то мне иногда начинает казаться, что я ему нужен только для развлечения. Мне обратиться к нему за поддержкой и помощью зачастую почему-то бывает стыдно, мне кажется, что я ему много дать не могу... и вроде бы я взрослый и полностью самостоятельный человек, и у меня вполне себе нормальная жизнь, однако же все равно бегу к нему по первому зову, захлебываясь от счастья, как верная собачка. Да, так здраво рассуждать я могу только когда я остаюсь наедине со своими мыслями, а когда он рядом – я сразу теряю волю и не могу ему отказать. На мое удивление, Валера встретил меня у выхода из метро. Приветственные объятия, я выдохнул ему в ухо: – Давно ждешь? – Да нет, только подошел. А ты что такой нагруженный? – На базу ж заезжал, и сразу к тебе. – Идем… – Кипелов потянул меня в сторону дома. Едва за нами закрылись двери лифта, как я оказался заключен в объятия Валеры, и он занял мой рот страстным поцелуем. Нет, я, конечно, тоже соскучился, но не ожидал таких бурных проявлений чувств, да и вообще, почему-то в этот раз мысли и сомнения не успели покинуть мою голову. Потому, наверное, что я не ожидал встретиться с ним у метро. Я еле успел высвободиться из объятий Валеры до того, как лифт остановился на нужном этаже. Усмехнулся: «Ну что ты как мальчишка? Как будто я убегу…» Он, казалось, смутился, и открыл дверь в квартиру. Я думал, что когда мы войдем, мне уже никуда от него не деться, после таких неожиданных приветственных порывов, но он сначала предложил мне чаю. Я не отказался, и через десять минут мы уже сидели на кухне и пили горячий напиток. Кипелов сидел, уткнувшись взглядом в свою чашку, и изредка посматривал на меня, а все остальное время казалось, что он где-то не здесь. Чтобы прервать установившееся молчание, я спросил: – А что это ты не поехал со своими на дачу? – Да не знаю, что-то вот не захотелось… – буркнул он в ответ и, посмотрев на меня, разъяснил – отдохнуть от них решил немного. – Но в одиночестве отдыхать не получается, да? – я улыбнулся и посмотрел ему в глаза. – Ну, что ты придираешься… может быть, я соскучился. – Да я шучу. На самом деле мне приятно, что ты захотел меня увидеть. Я же тоже соскучился. – Ну, раз так, то не придирайся. – Так и быть, не буду – отшутился я. Валера оставил чашку, поднялся со стула и, расположившись у меня за спиной, опустил руки мне на плечи. Он осторожно начал разминать мне шею и плечи, и я тут же расслабился и поставил чашку на стол, чтобы случайно не уронить ее. Почувствовал, как Валерка легко поцеловал меня в макушку и тихо сказал «Пойдем…» Он увлек меня в комнату, притянул к себе и начал целовать. От близости его тела, прикосновений его рук и страстных поцелуев, я быстро потерял голову и плохо соображал, что же происходит. Наши руки, казалось бы, начали действовать сами по себе и мы как-то очень быстро оказались обнажены по пояс. Язык Валеры спустился на мою шею и у меня из груди невольно вырвался стон. Я запрокинул голову, предоставляя ему простор для действий, а сам гладил его по спине, а потом нащупал застежку его джинсов. Мне всегда казалось, что я привык к татуировкам настолько, что совсем не ощущаю этих рисунков на своей коже, однако же, когда он проводит по ним языком, я чувствую каждую линию, как в первый раз, когда мне их рисовали. Я чувствовал, что одновременно он снимает мои ремни и расстегивает мои джинсы. Изучив в очередной раз мою грудь, Кипелов легко толкнул меня, и я упал спиной на кровать, до которой мы непонятно как успели дойти. Одним движением он избавил меня от оставшейся одежды и устроился сверху, снова припав губами к моей груди. Он знает, как меня расслабить и заставить подчиняться. Я балдел от удовольствия и совершенно не думал о том, что стоит перехватить инициативу в свои руки. Валерка, похоже, этого и добивался и воспользовался тем, что я стал совершенно безвольным. Иногда бываю совсем не против того, чтобы сверху был он. Он перевернул меня на живот и осыпал поцелуями мою спину. Я окончательно расслабился и позволил ему творить все, что ему вздумается. В конце концов, он явно был в ударе и через несколько минут заставил меня ожить и метаться под ним, и я стонал и нес какой-то бред, который я никогда не запоминаю, что, наверное, даже хорошо. Вся нежность с его стороны сразу закончилась, он почти не обращал внимания на мои эмоции, полностью сосредоточившись на своих ощущениях, двигаясь резко и с силой. Не то чтобы мне это не нравилось, но меня всегда несколько обижает то, что он практически забывает про меня. Как будто ему все равно, кто с ним сейчас, главное – удовлетворить свои желания. Хотя, может это я такой придирчивый и чего-то не понимаю… Но каждый раз, несмотря на получаемое удовольствие, у меня возникает это непонятное чувство обиды… Оргазм накрыл меня раньше, чем Валерку буквально на несколько секунд. Мы издали почти синхронный стон, и он, обессиленный, повалился на мою спину. Но если я тут же расслабился, то он быстро пришел в себя, дотянулся губами до моего уха, легко поцеловал и скрылся в ванной. Едва он покинул комнату, я сразу ощутил какую-то странную пустоту, оттого, что его нет рядом, и не успевшее утихнуть чувство обиды вернулось ко мне в полной мере. Мне казалось, что он в очередной раз просто воспользовался мной, а на меня самого ему совсем нет дела. Я сел на кровати, обняв колени. От навалившегося ощущения пустоты, ненужности и обиды захотелось плакать, но я стиснул зубы и сдержался. Кипелов вернулся минут через десять, довольный, с полотенцем, обмотанным вокруг бедер. Он присел на кровать, а я почему-то только больше сжался, глядя на него. – Ты чего, Сереж? – спросил он меня, придвигаясь и пытаясь обнять. Я дернулся, но уйти от его рук мне не удалось – он обнял меня за плечи и прижал к себе. И тут меня словно прорвало. Уткнувшись носом в его плечо, я закрыл глаза, и, всхлипывая, как ребенок, попытался объяснить, что я чувствую. Я говорил, что меня обижает наплевательское отношение ко мне, что я чувствую пустоту, когда он, вместо того, чтобы обнять меня, уходит и занимается собой, говорил, что мне не хватает какого-то тепла и ощущения близости не только на физическом уровне, что мне кажется, что ему все равно, кто окажется на моем месте… «…Валера, ну зачем тебе я, объясни? Зачем? У тебя же все есть, ты все и всегда можешь получить, все хорошо и без меня, но зачем-то ты раз за разом дергаешь меня и только пользуешься мной, как игрушкой, с которой можно сделать что угодно, и забыть, как только надоест… Мне кажется, что я только мешаю твоей жизни, что я какой-то лишний элемент, который никуда не вписывается…» Я говорил, говорил… Мне казалось, что местами я несу откровенную чушь, говорю лишнее и, возможно, перегибаю палку, но поток слов не прекращался, я уже боялся остановиться, боялся того, что он мне скажет в ответ на это. А он… он ничего не говорил, не перебивал, а только молчал, давая мне выговориться. Прижимал к себе и гладил по голове, успокаивая, словно маленького ребенка. Моя мысль, казалось, замкнулась в кольцо – я стал повторяться, не зная, как еще описать свои ощущения, паузы, которые я сперва делал только для того, чтобы перевести дыхание, стали затягиваться, и я в итоге замолк, и, не открывая глаз, вжался в его объятия. Какое-то время мы молчали, потом Валера все же тихо сказал «Сереж… знаешь, я сейчас почувствовал себя последней сволочью… совсем не думал об этом… Мне все казалось таким… естественным… Я, наверное, действительно не очень правильно себя веду… извини… я правда не хочу, чтобы ты так думал…» Было заметно, что он с трудом подбирает слова, не зная что сказать, но я улавливал смысл… а его виноватый голос постепенно успокаивал меня. «Я постараюсь вести себя иначе… и больше думать о тебе… правда постараюсь… я люблю тебя…» Он замолчал и осторожно поднял мою голову. Я все еще не открывал глаз и почувствовал, как его губы коснулись моего лица, собирая редкие слезы, которые мне все-таки не удалось сдержать. Потом – поцелуй… мне казалось, что я сейчас снова растаю от этой осторожной нежности, но он, не разрывая поцелуя, пальцами одной руки провел по моей груди, потом она скользнула на живот, еще ниже… и он начал ласкать меня, на что мой организм отреагировал без промедления. Чувствуя все нарастающее желание, я высвободился из объятий Кипелова и повалил его на кровать, одной рукой отбрасывая съехавшее с него полотенце. Он вяло сопротивлялся, распаляя меня, а я беспорядочно целовал его, временами начиная легонько покусывать, на что он каждый раз вздрагивал и периодически шипел. Я знал, что ему не больно, просто он не может сдерживать свою реакцию на мои порывистые движения. Не прекращая настойчивых ласк, я коленом раздвинул его ноги и одной рукой скользнул между ними, спускаясь губами по груди и животу. Прервавшись на секунду, я ввел в него пальцы, одновременно накрывая губами его возбужденный член. Валерка застонал и начал метаться, поддаваясь и не зная, в какую сторону ему лучше двигаться. Мне не пришлось ласкать его долго – он и так уже был готов. Не затягивая, я поднял его за ноги и быстро вошел в него. Он застонал, насаживаясь, изогнулся, руки вцепились в простыни, а я начал двигаться, то быстрее, то медленнее, доводя его до исступления и заставляя чуть ли не кричать. Это продолжалось довольно долго, мне было очень хорошо, и очень приятно было смотреть на раскрасневшегося Валерку – волосы разметались по кровати, глаза полузакрыты, с приоткрытых губ то и дело срывается мое имя вперемешку со стонами… Наконец, я не выдерживаю. Мы снова кончили почти одновременно, но на этот раз мы еще долго лежали, обнявшись, а потом вместе отправились в душ. После всего, когда мы на кухне пили кофе, Валерка предлагал мне остаться у него на ночь, аргументируя тем, что ехать мне завтра все равно днем, и я вполне успею заглянуть домой. Что ж за день такой – все меня уговаривают где-то остаться, и пытаются говорить, что я все успею завтра. Но я прекрасно понимал, что если я останусь, то выспаться мне явно не удастся. Точнее, не то чтобы выспаться, а встать действительно с утра, чтобы до обеда действительно куда-то успеть. Хотя, на самом деле соблазн был велик, и мне очень хотелось остаться – я действительно очень соскучился по нему, ведь мы так давно не были вместе. Мне хотелось заснуть, чувствуя тепло Валеркиного тела пол боком и его дыхание на своем плече…. Я все-таки удержался от соблазна. Но запретить ему проводить меня я не мог. Да не хотел вообще-то, хотя все же вяло попытался отказаться. Мы шли между домами в наступившей темноте, а я уже сожалел о своем решении не оставаться. Но все-таки не подал вида и постарался остаться невозмутимым. Мы расстались, когда до моего дома оставалось не больше пяти минут ходьбы. Объятия и поцелуй – легкий, мимолетный, в котором только нежность. И тихие слова мне вслед: «Удачных гастролей…» Я оборачиваюсь через плечо и говорю: «Спасибо… Спокойной ночи, Лер…». «Спокойной ночи…» – еле слышно произносит в ответ Валера. И я, больше не оглядываясь – а то не выдержу и вернусь к нему – направляюсь в сторону своего дома, подумав о том, что эти гастроли, пожалуй, будут обязательно удачными и еще о том, что я снова буду скучать…
Мавря: Название: Dream a little dream about me Пейринг: Холстинин/Грановский Комментарий: всем жёстким диванам и острым локтям посвящается! Спать с Аликом спокойно невозможно – это Володя понимает с первой их совместной ночёвки, ещё с той, когда ни о чём.. ну, таком не было и речи. Просто их всех тогда лёгким движением векштейновской руки занесло на очередные чёртовы рога с единственной гостиницей на весь город и горячей водой исключительно по выходным дням, и Виктор Яковлевич, мило улыбаясь, сообщил, что «вследствие ужасного недоразумения» номеров всего два, и один из них, как руководителя («руководятела..» - хмуро пробурчал рядом Большаков) – его. - Ну, ребята! Всего одну ночь, как-нибудь переночуем, завтра отыграем и поедем дальше, не в первый же раз! – воодушевлённо вещал Векштейн, пока восемь пар охреневших и смотрящих на него глаз явно и неприкрыто жаждали крови и как можно скорее. – Ради публики можно перетерпеть и не такие мелочи, правда? Вот и отлично! – не дожидаясь ответа, хлопнул в ладоши Векштейн. – Разбирайте вещи и отдыхайте, рано утром саунд-чек и только попробуйте опоздать – возьму ножницы и поотрезаю к чертям все ваши патлы. Ферштейн? Позже, уже ночью, пытаясь выпутать пальцы из густого аликового хаера под шипение самого Грановского и сопение дрыхнущих на полу техников, Володя думал, что стандартная страшилка Виктора Яковлевича была не такой уж плохой идеей – кое-кого тут действительно не мешало бы постричь. Желательно налысо. - Да твою мать, поосторожнее! – громко возмутился Алик, когда Володя слишком сильно дёрнул рукой, ощутимо потянув Грановского за волосы. – Вырвешь всё нахрен! - Молча лежи и не дёргайся! – моментально огрызнулся Холстинин. – Разложил по всей подушке, и я ещё виноват! - А с девушками ты так же спишь? – ехидно поинтересовался Алик. – Небось они лысыми наутро просыпаются? - Заткнись, - отрезал Володя и облегчённо выдохнул, выпутав последние кудрявые прядки из-под браслета наручных часов. – Всё, забирай. Хоть бы под воротник спрятал, блин, спать невозможно. - У меня нет воротника, если ты не заметил, - хмыкнул Грановский, демонстративно потягиваясь на узкой гостиничной кровати – под колючим одеялом показалась полоска голой груди. – Можно подумать, я тут пляшу от счастья. Всегда мечтал с тобой переспать. - Обломись, ты не в моём вкусе, - фыркнул Володя, нагло отбирая у Алика половину подушки. – Делись, не барин. Надо было всё-таки с Большаковым пить идти, - с досадой выдохнул Холстинин. В углу на куче из одеял и гитарных чехлов всхрапнул кто-то из бедолаг-техников. – Сидят сейчас где-нибудь с Покровским водку глушат, а мы тут.. - Вот и шёл бы к ним, я бы хоть выспался. - Ну, знаешь ли, не одному тебе охота.. Хренов Векштейн. Может хоть «вальтом» ляжем? – без особого энтузиазма предложил Володя. - Ага, и всю ночь нюхать твои ноги? – фыркнул Алик, заворачиваясь в одеяло. – Фиг. Сам ложись. - Вот ещё, - буркнул Холстинин и заёрзал, пытаясь устроиться поудобнее. В бок тут же довольно ощутимо ткнулся острый локоть Алика. – Блин, ну ты костлявый! Подвинься! - Иди ты! Так могло продолжаться довольно долго – Володя хорошо и по собственному опыту знал, что им обоим не нужно особого повода, чтобы сцепиться языками в очередной перепалке, но препираться полушёпотом было жутко неудобно, а пинаться под одеялом за каждый сантиметр матраса быстро надоело, так что уснули они почти одновременно, прервав бесполезный спор на полу-фразе. Утром Володя, так всю ночь и отгонявший лезущие в нос и лицо волосы Алика и перманентно страдающий от его острых коленок, впивающихся то в спину, то в бедро, проснулся первым, с удивлением обнаружив полулежащего на нём Грановского и самого себя, ткнувшегося носом куда-то в шею Алика. Потом это, конечно, станет для них нормой – ну, насколько это вообще возможно, и Володя быстро научится бороться с вечными брыканиями Грановского банальным сграбастыванием в охапку и притискиванием к собственной груди, но в то утро техников разбудило громкое «да бля, слезь с меня, надоел!!» Холстинина, а шипение бесцеремонно скинутого на пол Грановского слышал, кажется, даже Векштейн. Спать с Володей после секса невозможно – это Алик понимает после их первого раза. Мало того, что всё это вообще ощущается, мягко говоря, немного странно (потому что оба уж если и привыкли засыпать с кем-то в обнимку после, кхм, приятного времяпрепровождения, то только с симпатичными и податливыми во всех отношениях девушками), так ещё и пальцы скользят по непривычно сильной и широкой спине и нет никакой возможности выбраться из-под семидесяти килограмм живого и щекотно дышащего в шею веса. Хотя это, может быть, даже приятно. - Раздавишь, - по привычке хрипло шипит Алик, когда у Володи подламываются руки, и он наваливается на него почти всем телом – большой, горячий, мокрый и совсем не обладающий параметрами какой-нибудь мисс мира - Алику едва ли хватит обеих рук, чтобы обхватить его за плечи. – Холстинин, бля.. Я тебя сейчас.. - Я тебя уже, - Володя довольно улыбается в потолок, и Алик не остаётся в долгу, быстро награждая его новым синяком на шее. – Зараза. - Сам дурак. Дай одеяло. Одеяла им, конечно, тоже категорически не хватает на двоих, но обращать на это внимания нет ни сил, ни желания - после секса их срубает покруче, чем после бессонной ночи и ночи в неудобном автобусе вместе взятых. Алика не хватает даже на традиционную подколку в духе «ты лось, у тебя ноги из-под одеяла торчат, и только попробуй мне их потом холодными сунуть!», что уж говорить о душе, до которого целая вечность по коридору, а ходить в ближайшие сутки он явно сможет с немалым трудом. Ну, блин, Володя. - Ты липкий, - бормочет Алик. - А ты зануда, - глухо отвечает Холстинин, и Грановский невольно хмыкает, потому что сонный Володя путается в словах похлеще, чем в спущенных штанах – ну вот, буквально полчаса назад, в коридоре. - И спину мне поцарапал. - Во-первых это был не я, а ковёр, а во-вторых – ты мне больше. - И пальцы отдавил. Как я играть завтра буду? - Силой мысли. - А ещё.. - Блять, Алик! – Володя не ленится открыть глаза и даже приподняться на локте, одеяло сползает, и Алик пару минут наслаждается чудесным зрелищем свежих засосов на лице, шее и груди Холстинина. – Заткнись уже, или я тебя ещё раз трахну. А то на разговоры, я смотрю, силы остались? Когда Володя без дальнейших разговоров прижимает его к себе и накрывает одеялом едва ли не с головой, сил действительно не остаётся никаких, и Алик засыпает, словно от хорошей дозы наркоза – быстро и совершенно безболезненно. Во сне он ворочается больше обычного, постоянно натыкаясь на спину и ноги Холстинина, закидывает на него руки, отчаянно пытается распластаться во весь рост и всё равно просыпается среди ночи от того, что жарко, блять, так жарко, Холстинин, ты слишком здоровый, отлипни от меня, ты, хренова печка. Но он не отлипает, конечно же – диван узковат, только крепче прижимает к себе и хрипло шепчет в волосы: - Ага, щас. Чтобы ты опять заехал мне локтем по носу? Потом Алик, конечно, привыкнет и научится сворачиваться в клубок у холстининской груди, по привычке фыркая что-то вроде «шкаф ходячий», но в ту ночь локтем по носу Володя всё-таки получил. Вообще-то они оба прекрасно понимают, что, несмотря на все неудобства, тычки, баталии за лишнюю подушку и вечные «подвинься-мне-и-так-мало-места», спать без друг друга уже не смогут, тактильная ломка - вещь такая.. Но разве эти идиоты признаются?
Io: Чай Кипелов решил провести этот вечер в тишине и спокойствии. Ничто не предвещало иного исхода, как вдруг раздался телефонный звонок. Звонил Вячеслав Молчанов. Он говорил, что-то про запланированное радио интервью, про которое Валера якобы забыл, но потом рассмеялся, и сказал, что просто хотел пригласить на ужин, что есть повод. Валера не стал отпираться, и, предвкушая что-то интересное, скоро собрался и поехал в установленном направлении. Кроме четы Молчановых здесь же присутствовали Андрей Голованов и Алексей Харьков. Ужин проходил в теплой дружественной обстановке, и вот, наконец, Вячеслав торжественно объявил, что скоро станет отцом. Он принимал искренние поздравления своих коллег и друзей и рассказывал о том, как счастлив и горд. Супруга Вячеслава немного стеснялась, но так же не могла скрыть радостного блеска в глазах. Разошлись гости лишь за полночь, вдоволь наговорившись о всяческих мелочах, обсудить которые бывает весьма приятно, но на студии на это вечно нет времени. Андрей вызвался решить для всех транспортную проблему, но так, как третьей машины не случилось, ритм-гитарист предложил Кипелову отправиться с ним. Кто знает, быть может, в этом состоял какой-то тайный план Андрея, но Валера пребывал в благодушном настроении, и отказываться не стал. По дороге Голованов задремал и был телепортирован в квартиру к вокалисту. Где был напоен теплым молоком и уложен спать. Казалось бы, Валерий Кипелов учел все нюансы. Однако существуют такие неожиданности, которые просто случаются. Как правило, в самый неподходящий момент. По обыкновению они имеют рыжий хаер и называются «Сергей Маврин», когда недовольны, переходят в ультразвук. Вот и теперь, Валерий проснулся от странного звука, который свидетельствовал о том, что неприятности наступили. - Блядь! – сказали они и громыхнули кастрюлей. - Мяаааау! – ответила кошка. - Уйди, мешок с ушами, - шипели неприятности. - Фршшшшшш! – парировала кошка. На кухне включили газ, закрыли дверь, налили в чайник воды, матюгнулись, вылили лишнюю, затем раздался дикий мяв. (Это неприятности наступили на кошку). - Тише ты! – пригрозили неприятности, и, вероятно, закурили, во всяком случае, на несколько минут стало тихо. Валера понял, что по любому придется вставать. Он тихо (действительно тихо, а не так, как некоторые слонопотамы) пробрался на кухню, не забыв прикрыть дверь в зал, где видел свой десятый сон Голованов Андрей. - Ты чего шумишь? – заспанный вид Валеры и его растрепанный хаер, по-видимому, вверг Рыжего в шок, он взвизгнул от неожиданности, но прошептал: - Блядь! Нельзя же так подкрадываться! - Это я уже слышал… - прошипел Кипелов, - у меня тут дети спят, а ты тут кошку мучаешь и кухню громишь. - И кого на этот раз совратил, старый перечник? – поинтересовался Сергей. - Может это не я, может, меня совратили? - Ну, и кто на тебя теперь позарился? – Маврик усмехнулся, схватил Валерку за пояс халата и усадил себе на колени. - Там Андрюшка в зале спит. - Лефлер? - Ты что? С ума сошел? Свою любовь забыть не можешь… я б/у не употребляю. Мой ритм-гитарист, естественно. Маврик сдавлено хихикнул и поцеловал Кипелова в шею. - Я есть хочу, - пожаловался Рыжий Бес. - Бля… прости господи! Может меня тут может быть насилуют, в заложники взяли, а ты!… - А я есть хочу… - капризничал Маврик, - вы тут бухаете, пока некоторые вкалывают на благо отечества! Кипелов усмехнулся, однако, пришлось проснуться окончательно и кормить Рыжего, не отстанет, это проверено. Так же была выслушана его очередная жалоба на жестокий мир и долбанные условия окружающей среды, бесконечные нервы и бла-бла-бла. На шум выполз Андрей. Вид у него был разнесчастный. На что Сергей не преминул вставить свои «5 копеек». - Не дорос аще старую гвардию совращать. Голованов покраснел, но ничего не сказал. Его усадили за стол вместе с Сергеем, влили дозу специального чая, затем эвакуировали в зал. - Это ты меня чта ли этой же дрянью напоил, когда тогда? - Угу, - кивнул Кипелов, - чтоб не лез, когда я не в настроении. - Ах, поди ж ты! – Сергей крякнул, - хоть чему-то тебя Марго научила… ни к ночи будет помянута, - и поплевал через левое плечо. - Так утро уже… - Пойдем спать? - Э, нет! У меня тут дети! - Эту отмазку я уже слышал… «дети» в отрубе… «И ты скоро там будешь… - подумал Кипелов, сопровождая засыпающее тело Рыжего в спальню, - спокойно отдохнуть не дадут, дегенераты!»
Сволочь_ТМ: *Happy birthday to your!!!* … сидел на ступеньке и курил, стряхивая пепел в предусмотрительно поставленную банку из-под ананасов. Но единственным желанием было – постучаться головой о стенку, о которую он опирался спиной. Опять, как и двумя годами раньше, подарили денрожденный подарок. И опять от этого подарка мурашки толпами скитались по расписанному телу. …Тогда это было “На грани”. Его почему-то охватил неописуемый ужас, и он не мог набрать номер, пытаясь дозвониться и не попадая туда, куда надо. Так и не дозвонился. … а теперь все было сказано открытым текстом. И Сергей в смятении пытался понять, действительно ли он, его единственная радость, хочет, чтобы Сергей вернулся. Ведь знает, чем заманить, зараза…”Все то, что в тебе звучало, - больше не звучит”. Да. Конечно. Если он вернется, если мы вновь будем вместе - я горы снесу… только бы меня хватило на это… Но я сойду с ума, я сойду с ума от этой мольбы – Боже, дай ей силы все преодолеть… Дай душе бескрылой снова ввысь взлететь… “Станем прежними – я и ты, чтоб начать все сначала”. Головой об стену. И еще раз. Зачем, блять? Зачем?!!!! У меня нет больше сил. Зачем мне твои обещания? Я буду любить тебя безусловно. То есть, безо всяких условий, только потому, что ты есть на этом свете. И если ты завтра забудешь о своих обещаниях, - я все равно буду любить. Потому что это – единственное, что у меня есть. … Он докурил очередную сигарету, встал и пошел домой. Туда, где на широкой кровати, разметавшись, спал его голый Валерик. которого так приятно усаживать на колени, чувствуя тепло и тяжесть, с драгоценным, покрытым морщинками лицом, со всеми его родинками, тонкими аристократическими пальчиками и спутанными волосами, и с самой красивой, что бы там кто не говорил, задницей в русском металле, которая так и просила о надругательстве. Теплый. Живой. Любимый. Боххх.
Io: Почему задерживаются концерты. - Там же фанаты ждут! Концерт задерживается! – сетовал Маврин, когда Стыров вручил ему ключ от отдельной гримерки, скрывающейся за неприметной дверью в самом конце коридора. - Да чего ты переживаешь, Серег? Орги сказали, мол, раньше 19.20 не начинать. В крайнем случае, в 19.00, еще сорок минут, а то и целый час! - Ты скажи, кто хоть подарок-то оставил? А то сейчас зайду, а там бомба! - Ой, кому ты нужен! – беззлобно отшутился Артем, прохаживаясь по коридору. Договорить вокалер не успел, поскольку его на скорости, близкой к скорости звука куда-то утянула Елена Овсень. Любопытство Сергея было сильнее, чем опасения насчет сомнительности презента. Он неторопливо приблизился к двери, делая вид, что находящееся за ней его совершенно не интересует. Затем небрежно вставил ключ в замочную скважину, и повернул его. В комнате было тихо и темно, а в воздухе висел слабый аромат едва знакомого парфюма, недавней уборки и кофейных зерен, смешанных с запахом табака. Пошарив рукой по стене, Сергей клацнул выключателем, и тут же захлопнул за собой дверь, повернув замок столько раз, сколько он повернулся. От увиденного кровь прилила к его лицу, и он готов был сквозь землю провалиться от всей полноты ощущений, поскольку на пушистой банкетке, которой здесь явно раньше не было, в вальяжной позе сидел Валерка, томно курил какую-то дамскую зубочистку. Да все бы ничего, если бы он не был абсолютно голым, и лишь к причинному месту был прикреплен легкомысленный салатовый бантик. Рыжий подавился словами, готовыми вот-вот сорваться с языка и закашлялся. Вот, что называется «эффектное появление». - Т…ты! – вот и все, что смог произнести гитарист, прежде чем Кипелов, докурив, отложил сигаретный окурок в сторону и посмотрел на него весьма и зело выразительно, мол «я!». - Привет, Сережа! – сказал он, - я очень рад тебя видеть… пришел, чтобы поздравить тебя с днем рождения…. - Он не сегодня… - машинально брякнул Маврин. - Тебя не будет в городе, - сладко улыбнулся Валера. - У меня концерт! – шепнул гитарист. - Когда тебе это мешало? - Валера, ты меня провоцируешь! - Да ты что! В мыслях не было, - его насмешливый взгляд был вызовом, Сергей не мог среагировать, вообще никак, он был слишком растерян. Раньше ему не доводилось сталкиваться… с такими фактами проявления любви и дружбы. Нельзя было не отметить того, что выглядел Кипелов соблазнительно. Почему же самые дурацкие мысли приходят в столь неподходящий момент? Маврин стащил с себя кофту и накинул ее на плечи любимого, присев рядом, он посадил того к себе на колени. - И давно ты тут? Простудишься же, дурачок! – прошептал он, прикусив мочку уха вокалиста. Затем дотянулся рукой до его одежды, аккуратно сложенной в сторонке, и стал надевать, на отчего-то не ставшего сопротивляться, Валерку. С каким удовольствием он вновь оставил бы того нагим! Он любил бы его, прижимая к этой гребаной банкетке… но в клубе сегодня было холодно, разгоряченные ласками и быстрым сексом оба выйдут прочь. Сергей отправится на сцену, а Валера в холодную Москву и снова… недоцелованный, недоласканный… ну, уж нет! Когда он застегнул на Кипелове свой свитер, тот нежно поцеловал Сергея в губы. Не торопясь, обходительно и благодарно. Но Маврин в долгу не остался, вытянув салатовый бант из джинс золотого голоса метала. - Это я оставлю себе… в знак того, что ты обещал мне подарок. Валера улыбнулся. - В тебе проснулась мудрость? По-моему, это не предвещает ничего хорошего… Маврин прижал вокалиста к стене. - Не искушай… - А то что? – Валера смотрел Рыжему в глаза, а в его серых глазах плясали мелкие бесята. Он знал, какую имел власть в этот самый момент, и достаточно одного движения бедром, или рукой, чтобы пламя страсти поглотило их обоих. Но за стеной безумствовала толпа. Сергей порывисто обнял его: - Мне, правда, совсем пора… я люблю тебя… и я буду ждать… Валера улыбнулся. Пропуская гитариста на сцену. А сам, смешавшись с толпой, любовался своим Рыжиком еще не меньше сорока минут.
Joanna_Goth: НАЗВАНИЕ: Шанс есть всегда. АВТОР: Joanna_Goth БЕТА: нет РЕЙТИНГ: NC-15 ЖАНР: слеш ПЕРСОНАЖИ: Сергей Маврин, Александр Гречишников, Юрий Алексеев, этот форум ;) ПЕЙРИНГ: С.Маврин/Ю.Алексеев; С.Маврин/А.Гречишников; СТАТУС: закончен РАЗМЕР: мини ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ: атипичный пейринг КРАТКОЕ СОДЕРЖАНИЕ: Александр Гречишников очень долго скрывал свои чувства, но в один день все переменилось. Теперь можно было смотреть на него сколько угодно. При желании даже прикоснуться. Это было очень большим достижением, особенно, если вспомнить с чего все начиналось. Гастрольный тур группы «Пилигрим», концерты под лозунгом «Слава России!». На многих шоу присутствовал и Он. Нельзя было не замечать его, когда все было так легко и так близко. Саша всегда был нормальным парнем, обожал приколы в духе своего времени, нередко становился душой компании. Как же он умудрился вляпаться в это? Звукач поправил очки, усмехнулся и снизил ревер. Сейчас было сложно найти ту самую точку. Точку невозврата. Закулисье «Славы», бесцельно шатающиеся музыканты, уставшие техники. Все, как всегда. Они столкнулись нос к носу. Наверное, это был тот самый момент. Александр Гречишников и Сергей Маврин стали официально знакомыми. Пожали друг другу руки, а Саша понял, что за еще один взгляд гитариста вот такой, из-под опущенных ресниц, за еще одну лукавую улыбку, или искрений смех, он пойдет за ним на край света. То, что последовало дальше, было тонким расчетом, грамотно взвешенным и выверенным решением, намеченным курсом, которым двинулся Саша. От ступеньки к ступеньке. И в то же время, это была безумная авантюра, прыжок в никуда. Теперь он стоял за тем самым пультом, за которым его не должно было быть, и улыбался. Бывало всякое. И то, что он тусовался четыре дня подряд, как шестнадцатилетний, а после чувствовал себя крайне херово, а память подбрасывала все эти несбывшиеся мечты и нереализованные моменты. Вот они сидят вдвоем в номере, и Саша гонит какую-то несусветицу – и ничего, все нормально. А потом раскаяние, новая доза алкоголя: «не попытался! Не сказал!». Но несмотря ни на что, лучше видеть его… лучше слышать… чем быть вдали. А потом был чей-то день рождения и Сергей приходил со своей постоянной девушкой, а звукачу только и оставалось, что, не выпуская сигарету из зубов, плясать с малознакомыми барышнями, доказывая свою беспечность и веселость. И все было так? радость от встреч, счастье от близости, оттого, что они работают бок о бок, и пропасть, оглушительно пугающая, расползающаяся в разные стороны под ногами. Несмотря на свои невысказанные чувства, и не прочувствованные эмоции, Саша понимал, что последних сантиметров между ними не преодолеть. Он отчаялся ждать и перестал надеяться, как вдруг осознал –Не все потеряно! Какая-то пьянка продолжалась глубоко за полночь. Черт знает, что они тогда отмечали. Подробности были не важны. Важно было другое. Дойдя до определенной кондиции, участники музыкального коллектива имени Сергея Маврина ударились в воспоминания о былом. Сергей был не слишком разговорчив поначалу, но в итоге, устроивши голову на коленях у Алексиса, наблюдал за всем с ленивым интересом. Когда же все уже расходились Саша, несмотря на то, что алкоголь давал о себе знать, остался, и почти тут же протрезвел, как только увидел, как святой человек Юра Алексеев ведет себя вне формата. Ритм-гитарист по свойски обнял Маврика, а тот вовсю кокетничал и смеялся. Уж не приснилось ли все это Гречишникову? И этот разговор… - Юра, я не хочу начинать все сначала. Ты же наешь, что это ни к чему хорошему не приведет. - Да ладно тебе, поедем лучше ко мне… пока квартира свободна. Чего ты? К чему эта хандра? - Юрка… - Сергей потрепал того по пушистым волосам, - ты не боишься, что мне захочется большего? Ты не боишься, что тебе захочется большего? Мы ведь работаем вместе. Служебные романы хорошо не заканчиваются. А мы не молоды, Юра, да и слишком пьяны. Я не хочу больше выбирать, понимаешь? А тебе оно и тем паче не надо! - Чего ты прямо, мол, вот пойду в погреб, ударюсь и умру? Наоборот надо успеть сейчас… взять от жизни все! - Мне кажется, или ты меня соблазняешь? Поцелуй. Еще. Звук шурщащей одежды. … - Юра… - Мы пьяны, как черти… - Не так уж и пьяны… - Тысяча чертей! Гречишников предпочел не узнавать, чем же все закончится, раньше ретировался. С одной стороны, произошедшее дарило надежду. С другой – ввергало в ступор. У них что-то было. Определенно! Так не ведут себя на первом свидании. Но Сергей даже в состоянии алкогольного опьянения не горел желанием возрождать былое. Что же предпринять? Конфетно-букетный период, обьещания свернутьгоры, или как вариант, себе шею, а так же прочая муть это совсем не то. Красивые ухаживания навряд ли найдут отклик, а грубые приставания закончатся мордобоем. Рука-то у Сергея тяжелая, это к гадалке не ходи! Саша уже битый час мерил шагами кухню Разум подсказывал, что таким образом он ничего не добьется. Он ведь не подросток! Нужно что-то делать, иначе ничего не получится. Никто не нанимался в экстрасенсы! А самоедством ничего не решить, это же очевидно. Черт! Не искать же теперь утешения на дне бутылки. Там его нет, он уже проверял! Закурив очередную сигарету Саша провел рукой по подбородку.Нет, надо успокоится. Надо взять себя в руки. Пролистав несколько страниц в Интернете он заглянул на один из небольших форумов, который очень любил. Здесь можно было быть кем угодно. Но главное, можно было придумать такую сказку, в которой Сергей был бы рядом. У них случилась бы большая любовь, или, может быть, они отправились бы в романтическое путешествие. Вместе. Господи, как же это глупо распускать сопли на бабской ролёвке, когда тебе под тридцать. Но что делать, когда всему виною мечты, мечты, мечты!.... Скоро жизнь вернулась к привычному потоку серых будней. Днем Саша трудился на основной работе айтишника в одном из небольших офисов на юго-западе Москвы, на которую приходилось вставать в такую рань! А вечера и выходные проводил на студии Мавриков. Он снова был рад. И не рад, что все складывается именно так. Эх, что толку гоняться за призрачными надеждами? Нужно уметь распорядиться тем, что уже приобрел. Тем, что у тебя уже есть. Сайт все никак не желал обновляться. Все шло из рук вон плохо. Идей – ноль на массу. В чате – тоска зеленая. Звукач плюнул на основной вид деятельности админа официального сайта. В конце-концов, сейчас ничего срочного, а график можно и завтра отредактировать. На студии явно никого не будет часиков до пяти. Откинувшись в кресле Гречишников набрал в поисковике адрес любимого форума. Прочитав все новости, которых после выхода нового альбома Кипелова накопилось изрядное количество. А вот и раздел «Творчество». Новый слеш обещал любопытное приключение, значит полчаса увлекательного чтива у него есть. Саше нравилось, когда главным героем рассказа становился Сергей, он читал такие с большим интересом, и почти всегда оценивал. Вот и теперь не смог удержаться, поставив «плюс». Но вдруг произошло непредвиденное. Лишь только он щелкнул мышкой, как на его плечо легка рука. Можно было не сомневаться. И даже не оглядываться для того, чтобы понять, что это был Сергей. Гречишников выдохнул. Развернулся в кресле, и как мог, невозмутимо сказал: - Привет! - Дисидентвкая литература, Шурик, - наставительным тоном заметил Сергей, - еще никому не приносила ничего хорошего. Слова, так давно вертевшиеся на языке, выпорхнули, точно испуганные канарейки. - А что мне остается делать? У меня ведь нет шансов. Пока ты с Кипеловым или с Алексисом, мне остается только мечтать о недосягаемом идеале. Маврин скорчил фирменную «противную» гримаску и крутанув звукача на кресле, снова остановил уже в несколько другом положении. Как будто прикинув что-то, гитарист потянул его за пояс брюк, пока Александр не встал и не последовал за ним. - Ну.. может не такой уж и идеал. Может не так уж и недосягаем. «Что это он? – подумал Саша, пока был еще на это способен, - пытается взять меня на слабо?». Додумать мысль Гречишников не успел. Легкая подсечка Сергея лишила его равновесия, Маврин заботливо подстраховал падающее тело, направив его движение в нужное русло. Сценарий ролевки. Вечер. Студия. Диван. Саша писал об этом десяток рад. Но никогда не думал, что все может получиться именно так! На самом деле! От близости Рыжего и сильного запаха его парфюма в момент закружилась голова, от поцелуев сделалось жарко и так сладко сводило поясницу. Такого звукач еще не испытывал. Сердце ухало, хотя он изо всех сил пытался доказать, что все идет по плану. - Боишься? – прошептал Сергей, выдыхая у самого его уха, - и правильно делаешь. Тон гитариста внушал некоторые опасения, но Саша медлил. Он был точно кроли перед удавом. Ведь он мог уже десять раз попытаться вырваться, попробовать убежать… Так почему же? Гречишников закрыл глаза. Он точно увидел, как все это было в каком-то рассказе. Исключением было то, что на его месте был, кажется, Кипелов. Ему захотелось, чтобы эти поцелуи и ласки не прекращались теперь. Он и не заметил, когда переступил грань невозврата. На студии было темно и тихо. Судя по всему, никто и не собирался сегодня работать. Уж не подстроил ли Сергей все это? Не переиграл ли он Александра? Да какая разница! Оба молча курили. Сергей лукаво усмехался, глядя куда-то мимо, а звукачу казалось, что гитарист видит в темноте нечто совсем другое. Совсем не то, что остальные люди.
Seva: пишу Канон. Рождена данная творческая потуга в результате глубочайшего неудовлетворенного желания пейринга Холсто/Кипа, который обещается для меня писакнуть Дядюшка Эдь. Ну что ж, не подведем его ожидания. Кипелов/Маврин Рейтинг, поробуемс полегче ,а там,видно будет) *** - «Дай мне, больше чем просто любовь…», громогласно раскатился тенор-альтино Кипелова. Голосовые связки напрягаясь вибрировали, выдавая на свет поразительной мощности голос. Золотая чеканка каждого звука. Слаженный механизм ударных, гитар, и голоса. Ледяная оплеуха. -Нет-Нет-Нет, Валерий, неужели нельзя взять выше?… и глубже…трагизма прибавь!- в очередной раз оборвал запись Холстинин, разочарованно комкая струны, будто пародирующие исполнение вокалиста. -Яица что ль, отдавили - выше брать?- не выдержал Кипелов, выходя из звукозаписывающей кабинки. -В песне звучит требование, а не мольбы кастрата! На ходу, сняв наушники, вокалист достал из кармана сигареты и вызывающе двинулся к выходу с явным намерением перекурить. -«Эй»,-,Холст угрожающе дернулся, -«Куда?», фигура лидера группы выражала затаенную угрозу и, похоже, от того чтоб сорваться с места и покалечить вокалиста, Холста отделяло лишь трактат «О вероТерпимости» уважаемого Вольтера. -Обрезание делать,-невозмутимо ответил Кипелов, -только после этого смогу взять «выше», но только лишь. «Глубже», простите, не выйдет!, - отчаянно бросил Валера. Микрофон со злостью отброшен и как маятник болтается, гипнотизируя взгляд одного из гитаристов. Манякин удивленно высунулся из-за барабанной установки. -А мне понравилось, как вышло, честно говоря, - да и предыдущие 25 записей тоже были ничего,…уныло констатировал барабанщик, присаживаясь на драммерский стульчик так, что из-за установки виднелась только золотистая макушка. -«Значит,ты и скупишь весь тираж нового альбома.» -Холстинин,мать твою ,хуже перестройки…. -Глубины у Ницше да Камю, а я Кипелов. -Трагизма не хватает… не 15 лет плакать от недотраха … -У Володи, похоже, проблемы с личной жизнью... Хорошо…ну, а я –то причем? -гитараст-трудоголик-садист…придурок Сигарета подрагивала в руках. Тлела стремительно и торопливо. Валерий нервозно передернул плечами. Из-за прикрытой двери доносились раздраженные голоса. -«Что ты на него напал?»,-Маврик устало пригладил прядь лисьих волос надо лбом. В кариьих глазах затаилась злоба. «Ептить, высокие ноты без фальцетов….. паузы где надо, профессионально,…..чисто, четко!»,-сквозь злобу цедил гитарист. Голоса становились все громче, и Валерий мог услышать весь диалог так же ясно, как будто бы находился рядом. «Нет у него чувства такта, не так поет, не там акценты ставит!» -«Что за любование своим голосом. Мне смысл нужен!»- не унимался Холстинин, громко поставив гитару на стойку, таким образом, дав понять, что спор окончен и нужно приниматься за дело. -«Эй, давайте, может, закончим с этой хер…репой?»-Дубинин, до этого меланхолично перебиравший одни ему известные аккорды не по тематики репетиции, выступил в роли резонного миротворца. -«Отдохнем, успокоемся, по пивку накатим, а завтра с новыми силами начнем…»-энтузиазм Дубинина скис на последнем слове. - Ага, мудрец херов, а завтра Мороз рекордс оборвет контракт за простой бездеятельный. Нам нужен альбом, качественный и как можно скорее,- Владимир угрюмо закончил с выразительно посмотрев на каждого. Чего-чего, а харизмой наделен, безусловно, внутренний напор, целеполагание. даже излишне. Двойная доза адреналина, не всем по силу работать в его темпах, под его началом.Мне тяжело.Он меня ненавидит. Валерий прислушался к себе. Он обычно тяжело переживал чье –либо плохое отношение, поэтому старался всегда соответствовать чьим-нибудь ожиданиям, со всеми в хороших отношениях. Он как глина, из которой можно лепить что - угодно. Податливый. За это себя ненавидел. Нет стержня, воли. Он всегда в роли ведомого кем-то. и пожалуй сегодняшний протест было доказательство самому себе, «что я могу сам решить», «я знаю как лучше». «Дай мне попробовать! Ты фанатик, гребанный!» Владимир не мог не знать этого и специально не давал воздуха. Кипелов тяжко вздохнул.Холст, То сжимал легкие, разминая глину, то разжимал, ваяя то, что ему было нужно. А мне? Что мне нужно?- дать иллюзию жизни,- горько подытожил Валерий ,склонив голову - «Шизик, короче», – мрачно констатировал Маврин. Валерий услышал обрывок затянувшегося «диспута». Холстинин стоически сжал зубы, желваки заиграли на выступающих скулах. Голубые глаза угрожающе блестели, обещая индивидуальное линчевание. Маврин, прикусил нижнюю губу, некий стоп-сигнал. Необходимо было остановиться. Последние месяцы Сергей сдерживал и одергивал себя даже чаще, чем Холстинин прерывал репетицию из-за недовольством Валериного исполнения. Вода капала и подтачивала каменный монолит человеческого терпения. Маврин сжал в кулак потертый ремешок гитары, и угрюмо двинулся в сторону от недавнего эпицентра конфликта(Холстинина В.П.) -«Все. Я на перекур», - бросил Сергей, быстро удаляясь из поля зрения Владимира. После выхода из студии рыжего гитариста Холстинин подавил в себе страстное желание разбить нахрен звукозаписывающую кабинку, и принялся организовывать пространство и упорядочивать материю (строить коллег) Меж тем, барабанщик и басист нежно раскладывали пасьянс из двух колод «неприличных» карт. Манякин с достоинством истинного барабанщика, после каждой пикантной раскладки лениво выстукивал незатейливое «па» на барабане. *** «Сережа…» мелькнуло в голове знакомое имя. Валера прикрыл глаза, желая убежать из этого коридора, ведущего в ненавистную студию, душную кабинку и к Злому Холсту … Да, вокалист, осознавал собственную значимость для группы, осознавал уникальность своего тембра голоса, которую доказал при записи песни «баллада о древнерусском войне». Чего ожидал Холст от неказистого и неуверенного в себе мальчишки? лирический тенор и на высоких нотах визжащий фальцет? Валера нахмурил лоб, между светлыми бровями залегла складка. Именно таким его и застал Сергей Маврин. Рыжий соло гитарист пересек границу строгого распорядка и вступил на территорию кратковременной раслабухи. Тусклый коридор. Совдеповская плитка кремово-бордового сочетания. Запах табака. И Валерий Александрович. Растерянный, хмурый, неуверенный. Раздраженный? Как же в тебе может уместиться такая яркая гамма, Валер? Соцветие чувств. Как ты такой неказистый с виду, простой, незатейливый, можешь уместить в себе так много? Валерий поднял взгляд. Светло-серые, металлические при тусклом освещении 40 ватной коридорной лампы, глаза встретились с оливковым карием Гитариста. -Хорошо ты Холстинину аргументировал!,-глаза Маврина излучали тепло, а губы дарили улыбку. Валера зарделся и смущенно повел головой. -Я не хотел…-Кипелов нвхмурился,-он ведь прав. Пауза.-У нас сроки, работа, альбом, просто, Володя не знает когда следует остановиться и оценить возможностей других людей…и желания,- Кипелов прикусил губу, взгляд рассеяно блуждал по потолку. -Скоро его авторитарное эго не влезет в студию,- небрежно бросил Маврик. -Дашь зажигалку?-, татуированная рука коснулась запястья вокалиста. Оба замерли. Минута. Вторая. Какая – то стремительная вечность. Сергей чувствовал внутреннее состояние Валерия. Глухое раздражение, Переживает из-за Холста, Непонимание. Устал. Сумбур чувств охватывал Валерия все больше. Он отвел взгляд. Не хотел делиться этим грузом с другом. Сергей улыбнулся, выражая участие, и подошел ближе. -«Валер…»,- положил руку на плечо товарища. Напряжение. Такое сильное, как натянутая струна. Маврик знал, как надо обращаться со струнами. чтоб они звучали… Эта мысль пугала разум и трепетала в сердце. Не было неловко стоять и смотреть друг на друга. трепать друга по плечу Делить и черпать. Валерий как в трансе покачивался в такт движениям руки Сергея, распространявшей по телу тепло , участие и что-то еще, мимолетное, не распознанное. Мурашки пробежали вдоль позвоночника. Глубокий вдох, резкий выдох. -«Валер…», и снова его имя слетает с губ Сергея. *Слетает с Губ* *Губы. * *Его Губы.* Кипелов затаив дыхание, глядел на обветренные губы Маврина, будто ожидал какое-то повествование или ответ на вопрос давно мучавший. Сергей, не заметил, как сократилось расстояние между ними. Почти вплотную. Зажигалка выпала из рук. Пальцы соприкоснулись и через секунду сомкнулись в стремительном желании воссоединиться. Холодные руки Валеры распаляли желание Сергея. согреть ,прижать, защитить Валеру.. Едва заметное движение навстречу. Сергей поймал взгляд Валеры .В сердце кольнуло. Гитарист приблизил лицо к уху Лерия. Дыхание Маврика порождало невыносимые мурашки. Валерий вздрогнул. -«Сереж…Спасибо,…» «За что эт?»- глаза гитариста удивленно приоткрылись. «Заступился, за меня…это ценно..»-смущенно прошептал Валера. Его брови трогательно приподнялись -«Ва..Лер»,-Маврин, мягко улыбнулся. как ребенок, искренний…. и трогательный «Да…трогательный….желанный…мой…» цепочка жарких мыслей сковала разум Сергея. Он прикрыл глаза и коснулся кончиком носа уха Валеры. Кипелов дрожал как осенний лист не в силах совладать с собой и гитаристом. *Испугался?* Сергей отстранился и оказался лицом к лицу с вокалистом. Словно в дымке, медленно он видел свое отражение в темно серых глазах светловолосого фронтмена. Расширенные зрачки, дрожь в теле, жилка что бьется на виске Валерия, его волнение доподлинно выдавало тело. Искренняя реакция Голова гитариста кружилась, ноги предательски подогнулись «Ты талант, Валер… ,» «.. талант, который не могу ценить..» Валерий замер испытующе глядя в глаза Маврина. Не могу ценить ,потому что люблю тебя не за него..» … «В отличии от Владимира»- выдох в губы. шелест пъянительного шепота. Обжигающая волна желания накрыла Кипелова. *Желания?* *...Желания!* -«Сереж…», Валерий трепетал. Сердце отбивала сумасшедший ритм. ладони вспотели. Упор. Глаза в глаза. Диспозиция. Диалог. Валерий в его объятиях. Испуганный желанием, Страшно Желанный. Ничто не отделяло его от губ Маврика, от долгого повествования ,от ответов на вопросы. Дыхание гитариста останавливалось от такой близости. Он забывал дышать. Русые волосы, неуловимый аромат вокалиста, глубокий взгляд, Губы. *тонкие, приоткрытые, видны краешки передних зубов* *Его губы…* Маврин закрыл глаза и рывком впился в рот вокалиста. Тихий стон. *Валера, ты чувствуешь?* Дверь студии скрипнула. Мужчины за секунду до появления белобрысой манякинской головы отскочили друг от друга. Смятение отразилось на лице гитариста, а лицо стало неотличимым цветовым дополнением волос. Валерий пребывал в странном состоянии. Его щеки покрылось красными пятнами. Он нервничал. Тело била дрожь. Он отводил взгляд и выглядел крайне потерянным и озадаченным. -«Валер,ты куда пропал? Володя рвет струны у своего фендера. И скоро примится и за твой,Серег…» -Я…иду…сбивчиво, хриплым голосом проговорил Кипелов. Пряча смятение за русыми волосами. -Зря ты курил, - Холст запрещает же, сам знаешь, а если услышит твой хрип закопает …-волнение в голосе Саши, согревало, лучше шерстяных носков. Драммер устало причитал на один лад -Сейчас снова будет скандал, елы-палы Горло Валеры, обожженное поцелуем, как горячим металлом не смогло бы воспроизвести сейчас ни малейшего благопристойного звука. Голос дрожал, звуки немели. Осознавая все это Валерий внутренне сжался. Знакомая рука опустилась на плечо. Сергей всем существом ощущал, что сейчас нужна поддержка Лерику как никогда. И он обеспечит безопасный тыл, если придется отступать и защитит ,в случае атаки.
Io: Спасение на Красногвардейской До известных событий они были в ссоре. До известных событий можно было обижаться по мелочам. Вообще можно было практически все, что теперь является предметом недосягаемых мечтаний и постоянных «почему?!». Реальность весьма жестоко расставила свои приоритеты. Казалось, что все закончилось. Казалось, что лишения и нужда убьет в человеке последние зачатки человеческого. Но этого не случилось, как не случилось и самого страшного, что предрекали научники. Человечество выжило. Выкарабкалось. И худо-бедно держалось на плаву. - Ну, да, конечно, как дерьмо в проруби! – Холст смачно сплюнул на мраморный пол, от великолепия которого не осталось ничего. Замызганный и стертый сотнями ног и глоток он уже никак не напоминал лучшие годы Московского метрополитена. Не являлся предметом гордости и зависти соседних стран, а выполнял свою прямую функцию. И ничего больше. Кипелов поморщился, подкладывая сухое полено в костерок, организованный здесь же, но ничего не сказал. Ходка на поверхность оказалась неудачной. Коммунисты обставили их, судя по следам не больше, чем на полчаса. И это было самое противное! Вот так ни за что растерять четверть боезапаса и вернуться пустыми. До следующей ходки не меньше недели, и еще не факт… совсем не факт, что она будет более удачной, а кушать тоже на что-то надо. – Чего ты молчишь? Валера вздохнул, но ничего не ответил, только помешал палочкой в костре. - Ты думаешь, этого я хотел? – распылялся Холст, - думаешь, так мечтал закончить свои годы? На этой вонючей станции? Крыс кормить? Сперва одних маленьких и серы, а затем, тех, что побольше… тех, что готовы поменьше заплатить за то, что ты гробишь и без того подорванное здоровье. - Вова… - Кипелов пил чай маленькими глотками, временами поднимая глаза на товарища, - перестань. - Я не понимаю!... - Хватит… - рука в прорезиненной перчатке легла на предплечье Владимира, - я не хотел бы здесь заночевать. Давай переберемся на Красногвардейскую… - Да, хорошо тебе… дома стены помогают? - Что-то вроде того. Мне нравится, что туда редко кто заходит. Метромост делает свое дело. Никому не охота переоблучатся. - Нам не управиться так скоро. - Ну, а здесь скоро будет людно… слишком людно. Мне не хотелось бы объясняться с солдатами конфедерации, да и платить нам нечем. - Хорошо… Вова согласился, скрепя сердце. Очень не хотелось ему после тяжелого рейда ввязываться в очередную авантюру, которая еще не понятно, чем закончится, если закончится вообще. При мысли о метромосте сталкер вздрагивал. Каждый раз они преодолевали это расстояние очень сильно рискуя, и каждый раз им невероятно везло. Кто знает, пропустит ли Хозяин Туннелей на этот раз? Валеру всегда тянуло на этот загибающийся отрезок зеленой ветки. Понятно, что там и уровни выше, и вода грязнее. Но,черт побери, он жил там так долго до Катаклизма. Часто Холсту хотелось плюнуть на все это, возразить, в конце-концов, поставить Кипелова на место. Но всякий раз, натыкаясь на его потерянный взгляд, и просьбу: «вернемся?» он не мог ничего возразить. Вот угораздило же, пережить конец света, а ничему, по сути, так и не научиться! Метромост хранил в себе множество опасностей. Прежде всего, конечно, радиационный фон, потом монстры, которые норовили обосноваться на его опорах, облюбованных для изготовления нор и гнезд. А потом уж само инженерное сооружение. Так было с Припятью и Чернобылем, с малоизвестными городами-призраками, некогда живущими работой на одном единственном заводе, а после развала советского союза пришедшими в упадок. Город – это люди. Когда они уходят – жизнь города сперва замирает, а спустя несколько лет прекращается. Все, что мы создаем, все, что окружает нас похоже на нас самих. Нельзя сказать, что это оттого, что какая-то частичка божественного сохранилась в этом аду. Скорее просто ничего сами люди придумать не в состоянии. Города похожи на нас. Сперва рождение, потом взросление, а если случается нечто подобное чернобыльской катастрофе, или тому, что произошло с СССР, тогда, следует следующая стадия – старения, за ней – умирание. Логично, что и после смерти существование объекта не заканчивается. Приходит время для разложения. Питания новых организмов. Пищевая цепочка- ничего больше. Вот и с Москвой сегодня было так же. И с ее частью, этим треклятым метромостом! Как всегда экипировка у сталкеров была полная, точно они собирались выбраться в какой-то опасный рейд, к окрестностям какой-либо из воронок. Тут никогда не знаешь чего ожидать. То ли это будет летающая тварь, то ли радиоактивные осадки, но хуже даже ни это, а кислотные дожди, от коих так же бывает радости немного. Помнится в прошлом месяце Володя сжег свои лучшие ботинки на этой дряни. Еще повезло жив остался. Черт бы побрал, этого ностальгирующего урода! А что же он? Идет, и еще как! Как миленький. Во проржавевшим конструкциям, по ненадежным шпалам. Идет вслед за гребаным блондинчиком, возомнившим о себе черт знает что! Идет и материт его про себя на чем свет стоит. Клянется себе и всем богам, что вот, ну больше никогда! Больше ни в жизнь! Но идет… снова идет! «Идем домой, Вова… идем домой?»… Да чтоб он еще раз! Слева на вираж заходит крылатая тень. Валерка уже засеку ее в инфракрасном отображении. Короткая очередь. Предсмертный крик. Вот и все. Нет больше твари. А внизу и рады. Не успел еще стихнуть противный крик летающей бестии, а прочие охотники до дармового мяса уже рвут не успевшую остыть тушу на куски. Ладно перемалывают кости острыми зубами. Утробно рычат, требуя добавки. Будет, будет вам… вот и еще одна ни то гарпия, ни то птеродактиль. Дарвин впал бы в маразм, если бы такое увидел. Короткая очередь. Всего 3 или 5 патронов. И нет ее больше. Снова рычание. Уже слышно, как их противные маленькие коготки скребут по железобетонным переборкам. Как лезут они вперед и вверх, чтобы поблагодарить своих благодетелей. Валерка ускоряет шаг, Холст следует его примеру. Последний десяток метров они бегут, а за ними… чего только не лезет! Тут и крысы переростки и милые такие собачки с отсутствующей кожей. А чего только стоит ящерка метра в три длиной, с десятью кажется лапками? Тут Володя не разглядел. Он был занят затвором на импровизированной гермо-двери, а Валерка методично отстреливал тварей. Сколько раз он говорил ему, что так не может дальше продолжаться? Сколько раз пытался внушить, что везение когда-нибудь закончится? Но нет! Куда там… А что, если ключ останется в замке? Что если метал и пластик не выдержат очередного кислотного дождя и дверь просто не откроются, а люди с той стороны, просто не успеют сообразить, в чем дело. Что если Валеркин автомат даст осечку? За спиной сухо щелкнуло. «Блядь! Предупреждал же!». В последний момент дверь поддалась, Кипелов буквально втолкнул Холста внутрь, и моментально захлопнут тяжелую железную дверь. На его ботинке виднелись следы чьих-то ни то когтей, ни то зубов, дуло автомата было немного согнуто, а шланг противогаза болтался в нескольких сантиметрах от коробки с фильтром. Володя схватил друга за шиворот, лязгнули засовы, и спустя всего пару мгновений они оба уже находились в дезактивационной камере. - Какого хера! – шипел Холстинин, - сколько раз я тебе говорил! Сколько раз! Бесстрастный дядя Коля поливал их специальным раствором, и не обращал никакого внимания на переругивания сталкеров. Вернее даже не так. Не обращал внимания на то, что Холст в очередной раз орал на Блондинчика. - Ну, чего, как прогулка? – поинтересовался дядя Коля, лишь только сталкеры вылезли из душа, переодетые в чистое. - Да херня, дядь Коль. Почти ничего полезного, - отозвался Холст. - Как ты, Блондинчик? - Порядок, - улыбнулся Кипелов. - Уж как бы не вы, не знаю, чего бы мы делали. - Оставь, - Холст улыбнулся тепло и по-доброму, а Валера положил ему руку на плечо. Только теперь оба поняли, как по-настоящему устали. Однако несмотря на это по платформе оба прошлись широко разведя плечи, прогулочным шагом. Немногочисленным жителям Красногвардейской нужно было подавать хотя бы какой-то пример. Если и они упадут духом… что же тогда останется? Поэтому, у сталкеров, как и у солдат всегда дела идут отлично и со всеми проблемами они непременно справятся, а всех мутантов в бараний рог согнут, посолят и сожрут! Наконец, они добрались до своего обиталища. Армейская потрепанная палатка, с укрепленным каркасом. Не самое лучшее жилье, конечно, но это все из-за Блондинчика. Как же иначе? Демократ и гуманист! Холст усмехнулся, отодвигая полог. Тут ведь и карбидку не разожжешь, а всяко экономнее фонаря выходило бы. Вот черт. С первого взгляда можно было подумать, что Володя постоянно недоволен тем, что ему выпало сомнительное счастье быть напарником Валерия, ах, если бы только напарником! Тем, что их обитание вместе давно перешло все допустимые по закону мирного времени границы. На самом деле, Холстинин просто боялся. Каждый день, что они проводили на поверхности, каждую ходку, организованную вглубь старых полуобвалившихся тоннелей, он боялся, что с Блондинчиком что-то случится. Нельзя сказать, что до Катаклизма он был таким уж самостоятельным, однако, после что-то в нем переменилось. А может, всегда было, только он, Владимир этого не замечал? Именно Блондинчик остановил резню на Красногвардейской. Не дал людям перегрызть друг другу глотки за глоток чистой воды и банку консервов. Он вселил в них надежду, что не все еще потеряно. Он заставил их оставаться людьми. Конечно быть «у власти» никогда бы его не прельстило и при первой же возможности Валера передал часть полномочий какому-то отставному полковнику, прошедшему Афганистан. Так ли это было, или совсем по-другому Кипелова не интересовало, поскольку он видел, что человек справится. И Макаров справился. Сейчас все называли его просто Макар. Кажется, новые поселенцы успели забыть, что было «До»… но… какая разница, если Блондинчик вот он? Только протяни руку… никуда не денется… по своей воли. Володя закурил самокрутку. Было время – пытался бросить. Да какое тут, одни сплошные стрессы. Валера стаскивал с себя тяжелые армейские ботинки. Хорошо, что запаска имелась. Сейчас с этим вообще туго. Со всем сейчас… никак прямо скажем. - Вот чему я удивляюсь, Лер, так это тому, что Макар твои слова до сих пор, как заповедь воспринимает. - А что в этом такого? - Все, кто мог уже перебрались в большое метро, остались лишь слабаки, старики, увечные, да больные. Каши с ними понятно не сваришь, а вот Макар до сих пор принимает всех, кто стучится в наши двери. А откуда знать, может тут половина уголовников… - Может и так. Тебе кто-нибудь тут слово плохое сказал? - Нет… но.. а что если? - Что если? Завтра мы можем погибнуть оттого, что нас придут и пожрут какие-нибудь крысы, или вроде того, что же теперь не выживать? Сложить лапки и ко дну? Все эти люди, Вова, сделали главное - боролись за свою жизнь. Боролись до последнего и мы не можем их подводить. Поэтому я каждый раз спешу сюда. Здесь мой дом… и… я думал, что… Шершавая ладонь Холстинина легла на его губы. - Не слова больше. Валера кротко кивнул. Он слишком устал, чтобы спорить, чтобы… чтобы вообще что-то делать. Признаться, он довольно сильно струхнул, когда ствол заклинило, а на него перли какие-то белесые зубастые твари с телом ни то кошки, ни то какой-то рептилии, в головы были похожи на ошкуренные кокосы… все бы ничего если бы ни обоюдоострые зубы и черные, как ночь глаза, притягивающие, убеждающие не сопротивляться, тогда мол, больно не будет. Не исключено, что последними способностями тварей наградило воображение Кипелова, однако, легче от этого не становилось. Им снова повезло. Володя едва ли сияет от счастья. Он очень устал… чистая случайность, что мутанты не успели повредить защиту костюма, и что он не успел набрать критических доз из воздуха. Хотя нередко Кипелов думал, что дядя Коля привирает, чтобы не пугать сталкеров высокими значениями полученных доз. Да какая разница! Не сдохли еще, и то хорошо. - Ну что, Блондинчик, будешь еще лазить через мост? - Так быстрее, - усмехнулся Кипелов. Как это Володе всегда удается читать его мысли? Хотя, не зря же еще до Катаклизма говорили, что у него все на лице написано. - Оставить тебе покурить? - Нет… что-то не хочется. Холст докурил, затушив окурок о подошву ботинка. Не позволительная роскошь. Но не все ли равно? Валера поморщился, но ничего не сказал. Лишь когда Володька стал хлопотать по хозяйству вытянулся на его лавке, прикрыв глаза. - Откуда у тебя еще силы берутся? - Ну это не меня ж морлоки пожрали. - Они не меня пожрали, а ботинок. - Не суть… говорят они энергию пьют. - Ой, Володь, во-первых, почему у тебя все, что белое и в темноте – то морлок? Во-вторых, ничего они не пьют… а глаза большие, чтобы в темноте ориентироваться… - Ты еще скажи, что тебе не стремно там было? - Конечно, стремно… я ж не робот тебе какой-нибудь. Когда такие твари гурьбой полезли, я подумал, все кранты… - Я понимаю, Валера, тебе на себя наплевать. Ты обо мне подумай… мне еще жить хочется, или вот о людях, которые здесь… давай уже окружными ходить? - На поверхности больше опасностей, Володя. Тут м точно знаем где и что, да тяжело, да очень стремно, но я через Царицынский парк не пойду. Я не самоубийца… - А кто же ты? На самом деле этот диалог между ними был довольно обыден и повторялся практически всякий раз, как он приходили на Красногвардейскую через метромост. Но ничего не менялось, потому, как настоящим желанием Володи было вовсе не перестать ходить сюда, а остаться в большом метро и спокойно дожить свой век с Блондинчиком. На жизнь им хватит, не так уж и долго осталось. Вот к примеру было бы неплохо в библиотеки тамошние заглянуть, или, скажем, на самодеятельность посмотреть. Они слишком стары, чтобы спасать мир, вернее то, что вместо него осталось. Почему нельзя Просто Жить? Конечно, Блондинчик его и слушать не хотел. Наверное, поэтому они были все еще вместе. Холстинин считал, что сумеет переубедить того, переменить его мнение, как бывало за много лет до… но Кипелов был неприступен. Он точно знал, что делать… и не отступился бы от своей идеи облегчить хотя бы немного страдания других никогда. Нехитрый обед был приготовлен тут же. Еще не пришли в негодность армейские пайки. Еще работали «саморазогревающиеся» пакеты. Еще можно было с легкостью найти спиртовки и таблетки к ним… это был скудный, но неплохой рацион. Так. Главное, не забыть витамины. И, конечно, дефицитный чай. - Лер… ты как? Не спишь еще? - Нет… Владимир садился рядом, и начинал кормить Блондинчика. Он старался найти в нехитрой пище кусочки повкуснее. Пусть курица была сублимированной, а то, что выдавали за мясо для солдат, представляло собою специальным образом обработанную соевую культуру. Он старался сделать так, чтобы Валере досталось все самое лучшее. Его благодарный взгляд, уставшая полуулыбка, разве что-то могло сравниться с этим? Не важно, что и сам уже плохо держался на ногах, главное улыбаться. Чтобы Блондинчик заснул с осознанием того, что Вова бдит… Ну да, конечно. Лишь только Валерка допил чай и вырубился, последние силы оставили и Холста. Даже на то, чтобы элементарно выкинуть мусор их не осталось. Скинув боты, он завалился рядом с Кипеловым. То что тесно, это совсем не важно… важно, что Блондинчик здесь. Его можно обнять и не думать. Хотя бы какое-то время. Просто вдыхать его запах и не думать. Как ни странно, Володе уже давно ничего не снилось. Кажется, сам тот слой грунта и соды тоннелей не позволяли снам проникать в его сознание. Он проваливался в черноту, из черноты же и возвращался. И, кажется, это было правильным. Правильными были звуки и осязательные ощущения, и ничего не отвлекало его, не одаривало ложными надеждами… все было так, как было. Только реальность, никаких сладких грез. У Валерки со снами дело обстояло несколько хуже. Ему нередко снилась Москва до Катаклизма, но к счастью, в ней почти никогда не встречались люди, и сны в общем и целом, кошмарами не были. Холст почти всегда просыпался первым. Но сейчас все было иначе. Когда Владимир открыл глаза, поняв, где он находится, кто рядом с ним, и, услышав звуки, доносящиеся со станции, он увидел, что Валерка смотрит на него так ласково, предано и как-то нездешне. - Проснулся? – шепотом спросил он, - Володя слабо кивнул, - Что-то я вчера совсем из реальности выпал… спасибо, что накормил, - Кипелов провел ладонью по растрепанным, спутавшимся волосам Холстинина, тот ткнулся в плечо Блондинчику и довольно засопел. – Ты мой хороший… - проворковал тот. Вова почувствовал, как в уголках глаз пронзительно защипало, но выдавать себя не хотелось. Он же всегда критиковал Кипелова за излишнюю человечность, за способность расчувствоваться при любой ситуации, и не способность пройти мимо человека, попавшего в беду. А Блондинчик гладил его поредевшие волосы и говорил какую-то чепуху. Володя старался отгородиться от этих слов, но понимал, что невозможно. Нереально не слышать этот шелестящий голос. Нереально не поддаваться на незатейливые ласки. Он судорожно всхлипнул, притиснувшись так, что ближе, казалось уже невозможно, а Кипелов парой легких движений стянул с него тельник, и поцеловал в бьющуюся на шее жилку. Провел руками по старым шрамам и следам от химических ожогов, почти полностью уничтоживших следы татуировок на руках. Прикоснулся легкими поцелуями к ним, провел языком по ключице… какого черта? В такие моменты Вова нередко терялся. Он понимал, что у них очень мало времени. Что ткань армейской палатки имеет весьма небольшие звукоизолирующие свойства, но несмотря на это… он не мог отказать Валерке. Никогда. Его поцелуи рвали душу на части. Ему хотелось плакать и одновременно смеяться… и чтобы не кончались эти минуты, растворенные в отчаянной повседневности, в безысходном понимании, того, что все их попытки… вся их жизнь ничто иное, как сублимация жизни. - Лерка… родной... Холсту казалось, что он говорил какие-то банальности, что может быть лучше вообще ничего не говорить… но всякий раз он не мог сдержаться, не тогда, когда Блондинчик любил его, не тогда, когда Валера позволял любить себя. Слова сами срывались непослушные. Кривые, звякали отстрелянными гильзами о бетонный пол. Они были совсем не тем, что хотелось произнести Холстинину, но в такие моменты искусство красноречия оставалось за кадром. Он видел и слышал только Валеру. Все остальное не имело никакого значения, пока с последним вдохом Блондинчик не умудрялся сорвать поцелуй у самого края оргазма. И как этому святоше удавалось после сохранять полное спокойствие. Понятное дело, что пока сталкерство приносило станции неплохой доход, жители и комендант готовы были смотреть на что угодно сквозь пальцы. Да что там, станция была фактически зависимой от них, а кроме Володи и Валеры наверх рисковали подниматься немногие, да и райончик был не ахти, что уж говорить о связях с большим метро? Но что будет, если…? Часто эти дурацкие мысли не давали Холстинину расслабится, а вот Кипелову кажется, вообще было наплевать на все. Блондинчик по обыкновению потягивался, выбираясь из палатки, здоровался с соседкой, немолодой тетей Полей, которой не повезло ни то во время Катаклизма, ни то сразу после него. Удивительно, но ей удалось не только спастись, но и дожить до сегодняшнего дня, и это при том, что женщина почти ничего не видела, и левая рука со временем слушалась все хуже. Однако тетя Поля не унывала. Она не знала, как выглядят он и Блондинчик оттого и представилась им так. Сейчас возраст был чем-то весьма условным. Было не ясно точно, состарила ли человека лучевая болезнь, или он сам по себе состарился под грузом прожитых лет. На станции постепенно начиналась жизнь. На этот раз их приход совпал с окончанием местных суток. Сколько же они проспали на самом деле сказать было затруднительно, да и какое это имеет значение? Вдалеке начинали мести платформу, где-то слышалось размеренное переругивание, разведчиков, возвращающихся из тоннеля. Это значит, что день был прожит неплохо. Ничего непредвиденного. Никто не разговаривал полушепотом, никто не стремился отгородиться от соседа, зная какую-нибудь страшную тайну. - Вот за что, Вова я люблю Красногвардейскую. Если что-то случается, ты сразу знаешь об этом. И никаких интриг. Из палатки высунулась недовольная и немного заспанная физиономия Холста. Он поводил носом снаружи, сделал вид, что поежился, однако, последовал пример Блондинчика, сделав пару шагов, навстречу новому дню. Трудовой повинности на Красногвардейской для сталкеров естественно не существовало, однако Валера всегда находил себе какое-то дело. То помогал в госпитале, то в импровизированной школе составлял учебные планы. Холст никогда толком не понимал для чего он забивает почти все свое свободное время этими общественно полезными занятиями, хотя мог бы хотя бы отоспаться по нормальному, но в последнее время, кажется, начал осознавать. С тех пор, как музыка в их жизни закончилась раз и навсегда Валера постоянно искал возможности для самовыражения. И, если помощь людям моно было так назвать, то, почему же он должен мешать любимому человеку заниматься тем, что приносит ему успокоение? Хотя бы не надолго помогает почувствовать себя как во время оно. Дети здесь были почти все сплошь и рядом больные. Здоровых и крепких старались пристроить в большое метро, хотя Кипелов всегда был против, говоря, что именно в таких изолированных от центра поселениях гораздо больше шансов уцелеть, если случится какая-то общая метрошная беда. Ах, как бы знать, что Валера окажется настолько прав! В тот день ничто не предвещало каких-то кардинальных перемен. Они как обычно поднялись на поверхность, далеко решили не ходить, только смотаться до ближайшего промсклада а там как повезет, вроде бы в прошлый раз там еще оставалось несколько коробок с сухпайками, надо бы довыбрать, а то конкурентов везде хоть отбавляй. С другой стороны, конечно, сталкеры из большого метро бывали тут редко, но нельзя было списывать со счетов ореховских парней. Те, хотя и опыта имели мало, но передвигались не в пример быстрее. До точки Валера и Володя добрались довольно быстро. Кипелов как всегда прикрывал напарника, а Холст затаривал рюкзаки съестным. И все прошло гладко, даже как-то слишком, лишь на обратном пути сталкерам встретилась необычная группа ганзейцев, уходящая по направлению «из центра». Холстинин просчитал ситуацию быстрее Кипелова, но до конца никак не мог поверить в увиденное. - Блондинчик, да ты, чертов сукин сын… - процедил он в шлемофон, - опять обставил меня. - О чем ты Вова? - Ты часто видел сталкеров на Ганзе? - М… вообще не видел. Говорят жутко привилегированная каста, шарящаяся по запасам госрезерва. - Чего им делать здесь на Красногвардейской? Чего ради переться в область? - Предлагаешь ознакомиться? - Полагаю, что лучше не стоит. Случилось у них что-то… про нас они видать мельком слышали, поэтому не рискуют. Идем к шахте. Надо отдать Макару распоряжения. И тебе, Блондинчик, придется ему это вбить в глотку, если понадобится. Валера не успел проанализировать все вводные, но главную задачу уяснил. Что бы там ни было – придется проявить жесткость. Голос его звучал неуверенно, но это лишь до окончания дезактивации у дяди Коли. Чуть ли не бегом он ломанулся к Макару, чтобы успеть… - О, Блондинчик! – приветствовал его начальник станции, расплываясь в улыбке, и протягивая руку для пожатия. - Не сейчас, командир. Давай о главном. Запрос с большого метро получал? - Как ни странно, ты прав! По телеграфу… я все думал на фиг мы его держим… - Что ответил? - Так, это пока ничего. Только расшифровали. Сейчас за Рябым послали, он вроде понимает чего с этим делать и как это работает. - Ничего не отвечай… и это… поверь мне, Макар, сейчас очень важно делать вот что… мы тут со склада почти все подчистую выгребли. Так вот, нам должно хватить на неделю… если ужать рационы немного, то на две, а то и три. Случилось там что-то… что-то очень нехорошее. Нам надо закупорить станцию. Никого не впускать и никого не выпускать.. - Но!... - Ради людей… Макар, прошу тебя… если я не прав… то… в общем, всю ответственность беру на себя. - Разве, что в счет твоих прежних заслуг… сам понимаешь, если ничего такого, то… вам тут… боюсь рады не будут, даже несмотря на все, что вы делаете, ты же понимаешь… - Да, - отрезал Блондинчик ледяным тоном, - я все понимаю. В этот же вечер все сходы и выходы со станции были задраены, по громкой связи объявлено чрезвычайное положение. « Я бы дорого отдал, - думал Кипелов, лежа в темноте, прижимаясь к теплому боку Холста, - чтобы опасность оказалось надуманной». возможно будет продолжение))) Seva, вот и мои 7 страниц для тебя))) ЗЫ я дебил... исправил на Красногвардейскую ибо вспомнил ГДЕ находится там метромост. я дебил!!!
Maine Coon: Я стою под деревом недалеко от твоего дома и нервно курю сигарету за сигаретой. Плевать на то, что мне говорят, что надо меньше курить – вредно для голоса. Сейчас я не знаю, как еще можно успокоить свои нервы. Я смотрю на дверь твоего подъезда и считаю минуты. Сигарета – пять минут. Короткий перерыв – минута, максимум две, и я достаю следующую. Морозный воздух кусает лицо, но я не обращаю на это внимания. Дым согревает меня изнутри, хотя мне жарко и так. Я знаю, что со стороны твоего пути меня заметить нельзя – просто сложно обратить внимание. И тем более понять, что это я. Слишком сливаюсь с тем, что меня окружает. В просвет между кустами я отлично вижу почти весь твой маршрут, а дверь в подъезд не загораживает вообще ничего. До твоего подъезда около тридцати метров. Мне идти – двадцать секунд. Я столько раз уже ждал тебя здесь, что выучил все до мелочей. Я приезжаю сюда раз за разом, опережая тебя на метро, чтобы увидеть тебя еще раз. Увидеть, как возвращаешься домой, входишь в подъезд. А потом зажигается свет в твоем окне. Да, глупо. Но я ничего не могу с собой поделать. Я не раз был у тебя дома, но в этом тайном ожидании есть что-то совсем иное… Ты не знаешь, даже не догадываешься о моих чувствах. На репетициях я никак не показываю своего отношения к тебе, изредка позволяя себе разве что быстрые взгляды в твою сторону. Но не более – все остальное я держу глубоко внутри, чтобы никто не понял, не догадался. А тут, когда никто не видит – можно не пытаться обмануть самого себя. Я устал прятать свои чувства к тебе. Но я боюсь, что ты можешь меня неправильно понять. Я слишком много переживаю всего внутри себя. И хотя я уже все миллион раз обдумал и оправдал себя, я все равно боюсь, что мои доводы не покажутся тебе убедительными, ты не поймешь… Оттолкнешь меня, отвергнешь. А еще… Думаю, что не поймешь не только ты. Твои родители, если узнают, не пустят меня и на порог твоего дома. А мне так хочется бывать у тебя хотя бы иногда. Хотя бы просто как друг, хотя бы… и это тоже то, что меня останавливает. Я боюсь, что если честно скажу тебе о том, что люблю тебя, то могу в итоге потерять тебя, как друга. И остаться совсем ни с чем… Месяц назад я не выдержал. Я написал тебе письмо и подбросил в почтовый ящик. Письмо без обратного адреса. И в нем честно написал обо всех моих чувствах к тебе. Но я испугался и не смог написать честно, от кого это письмо. Думаю, увидев подпись «Лера» в конце письма, ты решил, что это очередная влюбленная в тебя фанатка. И я даже видел, как ты озираешься по сторонам, когда идешь по улице, думая, что за тобой следят. Ты ищешь не там… Но я все равно боюсь, что если найдешь – не поймешь. В письме я просил тебя ответить хоть что-нибудь, указав законспирированный адрес, но ты, конечно, не ответил. Тебе не до того, чтобы отвечать на письма… А я взял и написал второе. Ты прочитал его, я знаю. На следующий день твои глаза выдавали тебя. И хотя ты пытался казаться невозмутимым – я увидел, что тебя это беспокоит. Я смотрю на часы. Не знаю, где ты задерживаешься, но ждать тебя приходится долго. И появляешься ты всегда в одно и то же время. Сердце бьется напряженно и сбивчиво. Странный азарт пополам со страхом. Ведь ты не знаешь, от кого эти письма и тебе это интересно, но я боюсь твоей реакции, если узнаешь. Нервы. Руки дрожат, внутри все колотится, но я заставляю себя стоять спокойно. Пятая сигарета – полчаса… Ждать осталось не так много. Нащупываю в кармане очередное письмо. В нем я написал все, как есть. Страшно. Я устал таиться и хочу ясности. Но я не могу предугадать твою реакцию и потому оно все еще у меня. Я держу в руках запечатанный конверт и не могу решиться. Пальцы быстро леденеют в февральском морозе, и я прячу письмо обратно. Дрожащими руками достаю очередную сигарету и снова закуриваю. Еще один быстрый взгляд на часы – у меня совсем мало времени. И если я не решусь сейчас, то, наверное, не решусь вообще никогда. Раздумываю еще минуту. Будь, что будет… Тушу недокуренную сигарету и быстрыми шагами направляюсь к твоему подъезду. Чувствую, что время уже поджимает, решаю, что заходить в подъезд нет смысла – могу не успеть. Быстро достаю письмо из кармана, еще десять секунд – на раздумья, куда же пристроить конверт. В конце концов, нахожу щель в скамейке и осторожно вставляю туда один из уголков. Хорошо, что нет ветра – никуда не улетит. Разворачиваюсь и ухожу обратно на свою точку наблюдения, на всякий случай еще чуть задвинувшись за ветки дерева. Уже темнеет – меня не увидеть. В это время тут никого не бывает, только ты придешь вот-вот. Я снова достаю сигарету. Руки трясутся, а в голове проскальзывает мысль, что огонек может выдать меня. Но проскальзывает быстро, и я не успеваю никак не нее среагировать. Проходит буквально еще пара минут, и ты появляешься из-за угла дома. Я прячу огонек сигареты в опущенной руке и не шевелюсь. Сердце бешено колотится, кажется, что слышу это не только я. Темно. Доходишь до подъезда – неужели не заметишь? Нет, все-таки останавливаешься, берешь конверт в руки, читаешь и убеждаешься, что это тебе. Судорожно оглядываешься, понимая, что отправитель должен быть где-то рядом, но не замечаешь меня в наступившей темноте. Никого не увидев, заходишь в подъезд, держа письмо в руке. Через несколько минут загорается свет в твоем окне, и я понимаю, что стоять дальше уже нет смысла. Пытаюсь успокоить нервы очередной сигаретой и направляюсь домой. В свою квартиру захожу почти спокойный, и мне с порога объявляют, что мне звонил Маврин. Раз десять, или даже больше. Мне не нужно спрашивать, зачем. Едва успеваю раздеться и разуться, как телефон звонит снова. Беру трубку. – Алло. – Валера? – ты мгновенно узнал мой голос, это несложно. – Угу. – Делаю весьма очевидное выражение лица, и меня оставляют наедине с телефоном. – Это от тебя письмо… письма? – без лишних слов спрашиваешь ты. – Да – отвечаю я как можно более нейтральным голосом. Говорить что-то, объяснять я сейчас не могу, потому отвечаю односложно. – Ты… не шутишь? – в твоем голосе мне слышится тревога и неуверенность – Нет. Не шучу. – И… что мне теперь делать? Как, по-твоему, я должен реагировать… на такое? – Не знаю. Делай что хочешь… Можешь презирать меня… если хочешь. – Зачем ты это сделал? – Устал таиться и держать все в себе. Решил, что так будет честнее, если ты будешь знать… Не знаю. В трубке тишина, только слышно тяжелое дыхание. Ты не знаешь, что говорить. И я тоже, хотя сотни раз прокручивал в голове этот разговор. Сейчас слов просто нет – все слова кажутся чем-то лишним, неправильным, не отражающим реальных мыслей и эмоций. Наконец, в трубке раздается голос: – Мы можем встретиться? – Да, конечно… когда? – Сейчас. – А где? – Где… на улице холодно… а где еще… давай ко мне, что ли. – Ладно. Скоро буду. – Жду. Быстро собираюсь и снова выхожу на улицу. Путь до твоего дома преодолеваю быстро. Вот и подъезд, изученный многочисленными наблюдениями. Когда я был почти у квартиры, я увидел тебя, ожидающего меня снаружи. Стоишь, прислонившись к стене, и неторопливо куришь. – Привет, – говоришь ты, когда я подхожу. В твоих внимательных глазах будто кроется усмешка. – Привет… Ну, вот, я пришел – говорю я и тут же опускаю взгляд. – Пришел… вижу, что пришел. Валер… я не знаю, что сказать даже… что это ты вдруг? – Да вот… честно говоря, я сам не знаю, Сереж… но таиться и скрывать от тебя, что я чувствую – больше не могу. – Но почему таким странным способом? – Ну… глупо, да, – я пожимаю плечами. – Как-то не придумал ничего умнее. Тушишь сигарету и задумываешься. А я отчаянно давлю в себе желание обнять тебя и прижать к себе. Но нельзя. Странное ощущение – понимать, что ты вот тут, близко, но в то же время очень далеко от меня, где-то за гранью запретов и условностей. Мы оба молчим, но я как будто чувствую, что ты не хочешь меня отталкивать, а просто не знаешь, как реагировать. Осторожно беру тебя за руку – ты не шевелишься, молчишь. – Сереж… скажи что-нибудь, а то… я чувствую себя как-то глупо… – Что говорить? – поднимаешь на меня растерянный взгляд, но не пытаешься отдернуть руку. – Ну… как-нибудь прореагируй. Если ты хочешь, я сейчас уйду и больше никогда и никак не напомню тебе обо всем этом. – Мне больно произносить эти слова, и я немного сильнее сжимаю твою ладонь. Ты бросаешь взгляд на наши руки, тут же поднимаешь его обратно, и медленно, неуверенно произносишь: – Нет… не уходи, я тебя не гоню… Я просто пытаюсь понять… как это… – Я тоже… и сам не понимаю. Я поднимаю твою руку и осторожно касаюсь губами пальцев. Ты смотришь на меня все также растерянно и не сопротивляешься. Делаю небольшой шаг и оказываюсь почти вплотную к тебе, кладу вторую руку на твое плечо, смотрю тебе в глаза. Ты замер, почти не дышишь, и продолжаешь смотреть мне в глаза, а на щеках проступил еле заметный румянец. Медленно придвигаю свою голову ближе к тебе. В какой-то момент ты не выдерживаешь, делаешь едва заметное движение мне навстречу, качнувшись буквально на несколько миллиметров, но этого мне достаточно. Я расцениваю это как согласие и быстро завершаю движение, припадая своими губами к твоим. Ты по-прежнему напряжен, но не сопротивляешься и только судорожно сжимаешь мою руку. Поцелуй – медленный, осторожный, я чувствую, как краснею сам. Я столько времени мечтал об этом, но не смел надеяться… разрывать его не хочется, но это не может продолжаться вечно. Чуть отодвигаюсь и смотрю тебе в глаза – ты все также растерян, но сейчас еще и очень смущен. Чтобы как-то прервать молчание, начинаю говорить – Сереж… я… – Тсс… – прерываешь ты меня – не надо, не говори ничего. Пойдем в квартиру… – Ты… не прогонишь меня? – с надеждой спрашиваю я. Ты чуть-чуть улыбаешься и тихо произносишь – Нет… – Спасибо… – не выдерживаю, и крепко обнимаю, прижимая к себе. И мы долго-долго стоим, обнявшись, прежде чем пойти все-таки в квартиру, откуда, как я уже понимаю, я выйду не раньше завтрашнего утра…
Io: Главное: не спускать глаз! - Если Дуб или Холст пронюхают, знаешь, что с нами будет? - Что? Они умрут от зависти? Сергей легкомысленно поцеловал вокалиста в лоб, прижимаясь к нему все теснее, ясно давая понять, что видел он отцов основателей «Арии» по телевизору. - Сереж… давай… не сейчас… - А когда? Когда ты придешь ко мне? М? Тебя жена не отпустит… Гитарист расположился на коленях Кипелова, потерся бедрами, слегка прогнулся в пояснице и в довершении ко всему лукаво подмигнул, мол, а что ты на это скажешь, м? Валерий не мог стерпеть такой наглости от Рыжего. Он зарычал, кусая того за шею. - Ты допрыгаешься, честное слово… ведешь себя… Дерзкий поцелуй заставил его замолчать. - Пойдем… Быстрые ласки. Дерзко сорванные поцелуи. Валера долго учился громко не выражать своих мыслей по поводу происходящего. И теперь лишь несколько приглушенных стонов могут выдать его. Перед глазами только пелена рыжих волос… Важно ли это сейчас? Ни сколько. Хочется растянуть удовольствие, понежиться в его объятиях, но времени нет. Нужно успеть… только еще один поцелуй… пожалуйста… Не больше десяти минут, чтобы прийти в себя. Не больше восьми, чтобы собраться. - Ну и где вы шляетесь, оба? – Холст кажется сейчас прожжет в Кипелове дыру, а Маврин, будто бы только и ждет возможности спровоцировать того. - Любим друг друга, тебе что завидно что ли? Володя захлебывается от возмущения, Кипелов хихикает, как девица на выданье, но, кажется, этого особо никто не замечает. Дуб утыкается в басуху, Манякин ржот аки конь. Все счастливы, и только Петрович недобро зыркает в сторону «сладкой парочки», которая, конечно, не любовью занималась, а наверняка курила чего покрепче, и самое мерзкое, что без него! Маврин с Кипеловым хитро переглядываются, но не палятся. Ничего больше. Как ему это надоело. Смотреть на двух гарцующих идиотов! И все понятно ведь, как дважды два. Не было бы этого Рыжего идиоты – ничего бы не было! Все было бы просто замечательно. Не нужно было бы с ним считаться, с его, так называемым авторитетным мнением, не нужно было бы оберегать от его влияния Валеру! Хотя чего уж там, его внушения действовали все меньше, и солист оставался благоразумным лишь во время работы над новым материалом, да и то не всегда. Именно из-за Сергея они не могут нормально работать. Не могут делать все так, как делали раньше. Почему это раздражает настолько? - Сбавь обороты, - советует Виталик, - мне кажется, ты сейчас гриф в бараний рог согнешь. Оно того не стоит. - Мне этот рыжий уже знаешь где? - Знаю, а что толку? Вот не знал бы я тебя Петрович, сказал бы, что ревнуешь. - Да иди ты знаешь куда! - Знаю… - хихикнул Дуб, - и пойду… немного попозже. Холст лукаво улыбнулся. Косвенный намек басюги обещал приятный вечер. Да и вообще. Дел других что ли нет? Хотя с другой стороны, вот чего этот Маврин так на Валеркину жопу пялится! Это вообще как называется? - Петрович, я понимаю, - хихикнул Сергей, - у солиста попа красивая, смотри еще загорится… ноты конечно, будут высокими, но не уверен, что запишем как надо. «Все-то он видит!» - чего стоило Володе не покраснеть, как помидору знала только его гитара, кажется там на порожке аж вмятина от пальца осталась. - Идиот! – прикрикнул он в сердцах. - Ревнуешь? Дуб мог поспорить, что Маврин все сделал специально. Но что поделать? В этом весь он. - Прекратите, девочки, - примирительно замахал руками басюг, - успеете еще личики друг другу припудрить, давайте сначала доработаем этот трек, а потом делайте что хотите! - поймав благодарный взгляд Холста, Виталя кивнул и вернулся к началу своей партии. «Вот умеет же он когда надо…» - подумал Холст, - «а то, точно бы не удержался… я с этих двоих глаз не спущу! А то мало ли! Хотя у рыжего жопа тоже ничего так… да…».
Мавря: После вчерашнего концерта не видится ничего, кроме порнухи, простите великодушно совсем сбрендившего автора Название: Восторг Пейринг: Алик Грановский/Андрей Смирнов Комментарий: спасибо АлександрМихалычу за наше щасливое детство! Для Алика Андрей – восторг. Яркий, откровенный, искренний и бесконечно щемящий где-то там, внутри – новая влюбленность всегда прекрасна. Она разгоняет кровь по жилам, расправляет плечи и позволяет получить немного больше, чем полагается в данный момент, тайком урвать свой личный кусочек запредельного счастья, хотя Алику, казалось бы, уже больше нечего желать – признанный музыкант, провожаемый восторженными взглядами поклонников, и его имя навсегда вписано во всевозможные «библии» русского рока - осталось только красиво уйти, оставив за собой последнюю ноту. Но ещё есть Андрей. Ни одно счастье не бывает полным, и иногда, глядя на стоящего рядом на сцене Андрея, Алик чувствует себя виноватым. Пальцы Андрея летают по грифу, на доли секунды скрывая нашлёпки в виде птиц на ладах, волосы свешиваются вперёд, падая на глаза, Алик видит взмокшую шею через расстёгнутые пуговицы воротника рубашки и чувствует бьющую ключом энергию, когда Андрей прижимается плечом к его спине, и его сердце быстро стучит где-то между лопатками Грановского. Его молодость неудержима и всё ещё отчаянна, и на фоне этого Алик понимает их разницу в возрасте ещё острее. И это осознание – как капля отравы в бокале с шампанским. Но без горечи любая сладость неполна. Андрей после концерта очень горячий и удивительно неуклюжий – путается в ремешках на рубашке, цепляется напульсником за дверную ручку, и Алика невольно пробирает на смех. Андрей не обижается, только улыбается смущённо и негромко спрашивает «что?» И Алик перестаёт усмехаться, улыбается в ответ и удерживает его за запястья, чтобы поцеловать, и прижимает к постели, отбрасывая в сторону наконец-то расстёгнутую рубашку. И всё хорошо, и можно про всё забыть. По крайней мере, на ближайшие полчаса. От первого толчка Андрей странно всхлипывает, словно мяукает, и Алик бы обязательно задразнил его потом, как будто им других кошачьих в группе не хватает, но сейчас ему просто хорошо, он осторожно гладит Андрея по припухшим губам и мысленно просит – ну тихо, тихо, всё же хорошо, тебе же не больно? И это правда, ведь они уже давно привыкли друг к другу, и, когда Андрей медленно выдыхает и послушно прогибается в пояснице, наконец-то можно позволить себе всё. Например, зализать его приглушённые стоны, убрать с лица мокрые вьющиеся прядки, подхватить под коленки – несложно, привычно – и двигаться, пока хватает дыхания. Андрей не стесняется и крепко прижимает Алика к себе, целует острый кадык и с силой тянет зубами за шнурок медальона Грановского, и Алик больше не слышит и не ощущает ничего, кроме чистого восторга. Восторга от этого «здесь и сейчас», от того, что так можно, и нет запретов и границ, и нет слова «нет», и ничего нет, кроме счастья и вцепившихся ему в спину пальцев Андрея, которые он потом обязательно поцелует - один за другим, а Андрей будет смеяться и спрашивать «что ты делаешь?» , будто это непонятно. Хотя, может быть, он действительно не всё понимает до конца. Это же восторг – Андрей.
Seva: Продолжение ,кусочек неумелый. -Сколько можно ждать? -Владимир Петрович гневался не на шутку, сжатые кулаки это достоверно подтверждали. Стоицизм не помог пережить Холсту мучительное отсутствие гитариста и вокалиста. -Какого, хрена, Сергей!,- неужели не донести до Вас никак. Нам .Нужно. Работать,- чеканил Владимир,краснея от переполнявшего его гнева. -Кипелов, чего ты мнешься у кабины,- рыкнул Владимир,живо внутрь! О, фамильярничает, – мрачно итожил Манька, -ни к добру… Валерий оторопел и подчинился, безвольно зайдя в кабинку, одев наушники и даже приготовив микрофон для дальнейших музыкальных испытаний. -Сейчас прогоним еще парочку раз,- послушная податливость вокалиста смягчила гнев Владимира Петровича,- и закончим,… Манякин нервно теребил палочки, играя с ними в Кипелова-Холстинина ударяя друг о друга. Такое предметное прелюбоедияние не могло пройти безнаказно, одна из палочек выскользнула из рук и как раз во время монолога Холста грузно ударилась о мякоть барабана издав издевательское «бум».В тот же момент: Дубинин издал смачный «апчих», Маврин громко зевнул, пытаясь рассеяно почесать ребра, но проделав желаемое с корпусом гитары. Конечно же, все это произошло абсолютно случайно, вне какой-либо связи друг с другом. Микроинсульты усталости. Дефицит внимания. Маниакальная трудовая зацикленность Владимира уступила место: сперва эмпатии, а затем рационалистическому началу. Его взгляд упал на «звукозаписывающий солярии»! в котором находился «виновник торжества». Грузно приклонившись к Пластиковому окну ,взгляд вокалиста неподвижно застрял между комбиком и ногой Маврина. Стекло приветливо собирало солнечные лучи в горсть и расеевала по русым, волосам .Тонкие губы кривились, руки подрагивали. -*Или мне кажется?* Валерий, ты себя как чувствуешь?, -неожиданно спросил Холстинин. -"ммм…смотри-ка ,а теперь снова чинно именует - миновала беда,"-анализировал Маня ситуацию,краем глаза поглядывая за реакцией коллеги басиста. Дуб, поморщил нос и сделал вид, что настраивает гитару. Маврин беспокойно шевельнулся. Не сколько вопрос, а лишь резкое движение Рыжего гитариста вывело Валерия из мрачной задумчивости. И Владимир это понял. Валера мгновенно встретился взглядом с гитаристом, и застенчивая улыбка коснулась тонких уст. Маврин ободряюще подмигнул из под рыжей челки. Пряча заливший щеки румянец, непроизвольным жестом: смахивания пылинок с плеча. Вокалист светился таким же светом изнутри как и кабинка снаружи. Владимир, наблюдающий эту картину, нещадно сжал гриф гитары. Струны болезненно впились в пальцы, передавая болезненные ощущения сердцу. *** В «звукозаписывающем солярии», как именовал местную кабинку для звукозаписи, Виталя, процесс испарения воды и выделения пота превышал все возможные границы. Отсутствие вентиляции и неудачное географическое положение кабинки, невольно делали Валерия мучеником . -«Без слез не посмотришь..»,-бурчал Маня. -«Может Ему раздеться?», -Виталя, скрабезно присвистнул. Холстинин нервно сглотнул. -«Разврат плодишь, дитя порока?»,- улыбнулся он уголками губ, *зачем он поддержал эту дубовую шутку?* -Сергей Маврин подошел к кабинке . Валерий тяжело дышал,сердце отстукивало невероятный ритм,душное помещение,солнечные лучи слепящие и дезориентирующие в пространстве..в барабанит не хужи манякинских соло,мутная паволока застлает глаза. *Кажется,мы не закончим репетировать*-мелькнула заключительная мысль. Вокалист качнулся и судорожно вздохнув, повалился на пол. Гулкий удар застал в врасплох группу. -«Терентий,ты что ли?»,-Дубинин оторвался от демонстративной настройки гитары и оглянулся на дверь. -"Валера!",- воскликнул Сашка Манякин.Драмерская табуретка запуталась в ногах повалив на пол барабанщика. Холст лишь на секунду позже Маврина оказался возле кабины. Гитара Сергея валяется на полу отвергнутая своим владельцем ради чего более привлекательного. Маврин бережно вытаскивает из парилки Кипелова, поддерживая голову. Руки Валерия висят безвольной плетью. Бледное лицо, весь мокрый. руки холодные отметил Сергей укладывая друга на студийный диван. Владимир уже рядом.Начинает осматривать Валерия. Трогает лоб, косается скул. *Зачем?*, *Руки.Он трогает его руки.* -«Обморок»,-голос Холста чуть дрожит.еле заметно,но такая деталь не ускользает от Мани-аналитика *он беспокоится* -«Ну что, доигрались?»-почти крикнул гитарист. «Валера,разденься…»,-эло передразнил Сергей и сплюнул.-
Susя: Гроза По просьбам трудящихся на меня. Основано на мистической грозе 13 августа. Warning: нецензурная лексика, космический пафос и полный бред Которую неделю Россию душит жара. Жара – да такая, что небо сохнет и разваливается. Осыпается мелкой пылью, забивая горло, царапая кожу. Сажей, копотью и гадким дымом застревает в зубах, скрипит, колет глаза. Лекс неделю назад вслух и нецензурно плюнул на запись и свалил с семейством на дачу, Кобра умотал в Америку – будь благословенны гастроли! Ну этот хоть объяснился более-менее цивильно. Крустер торчит в Карелии, как в старые добрые, а Лео слинял на берег моря, объясняя линьку заботой о дитёнке. Только эти два идиота остались в Москве – с ненавистью пялясь на два ящика липкого горячего пива и давно забыв, как открываются окна. - Надо картонку приклеить, чтоб затемнение было… - лениво фантазирует Андрей, распластавшись полуодетым – в плавках и дикарских бусах – на линолеуме. Вдоль пола ползет иллюзия прохлады. И самокритично заканчивает: – Только я лодырь. Алик не отвечает, прижавшись спиной к холодильнику. Тело щиплет от солёного пота, сползающего ручейками. Вроде бы был в душе полчаса назад – всё без толку. Ничего не хочется – даже смотреть на практически раздетого Смирнова. Всё вокруг – даже воздух – липкое, вонючее, муторное… Грановский клятвенно обещает себе нырнуть в первый же сугроб, как только представится возможность. Вот в первую же неделю зимы. Нет, в первый день. Или как только снег выпадет. - Это тут ещё гнуса нет, – Андрей ползает по полу в поисках ещё не нагретого участка. – А то бы они нас живо… «Маленькая стёбная дрянь, - с привычной грубоватой нежностью думает басист, облизывая потрескавшиеся губы и соскребая мокрыми пальцами солёную корку с плеча. – Другой бы ныл… например, я… а он плюсы ищёт…» - Помыться, что ли… - Андрюха целеустремленно заползает в ванную и через минуту вылетает оттуда с диким воплем. – Бля, там кипяток!! Я холодную включил, а там!!! Алик молча двигается, освобождая ему кусочек холодильника, и искоса смотрит на постепенно сползающее по жёлтому небу неестественное, бумажное солнце. Когда оно сядет, станет чуть легче. - Ну мы как сталкеры прямо. Или как вампиры. От солнца прячемся, - лосёнок продолжает ворковать, не ожидая ответа и слегка потряхивая слипшимися в войлок волосами. Натуральный дикарь. – Грёбаное пиво. От него ещё сильнее пить хочется. «Да», - мысленно кивает Алик и смотрит на солнце, не щурясь. День, второй, третий… Андрей, наконец, замолк и лежит в коридоре – там, куда не проникает свет ни из одного окна. За ночь он наскрёб в эмалированную миску остатков льда из морозилки, и теперь оба лакают холодную воду, жмурясь от удовольствия и сталкиваясь лбами. - А всего-то простая вода, - с глубокомысленным выражением типичного культуролога шепчет Смирнов, наклоняясь к уху басиста, и тот неожиданно фыркает, услышав в звенящей тишине почти металлический скрежет щетины о щетину. Сколько оба не брились? - Андрейка, ты б побрился, - впервые за две недели подает изрядно осипший голос Грановский. - Ты будешь меня целовать? – улыбается почти двухметровый Андрейка, с невинным видом роняя на спину Алику льдинку. Тот от неожиданности выгибается дугой и замирает, провожая холодные струйки, стекающие на ковер. Спина покрывается забытыми мурашками. - Обязательно… после дождичка в четверг. - Хотя бы в пятницу? - Ну как скажешь… А в четверг небо наливается зноем так, как ещё не было. Солнце багровой каплей соскальзывает за горизонт, но прохладней не становится. Андрей, не одеваясь, выглядывает из душа, холодный и мокрый, не решаясь шагнуть в духоту кухни. - Я побрился, - полушепотом сообщает он, недоверчиво глядя на серый квадрат распахнутого окна и силуэт Алика, такого же мокрого, но по пояс высунувшегося наружу. – Ты не простудишься? - Плюс сорок на улице, конечно, простужусь, - ехидно фыркает Алик, не оборачиваясь. Как раньше. – А я вот не побрился. - Саааш? – неуверенно мяукает Смирнов и, оставляя мокрые следы, шлёпает к окну. – Может, закрыть?.. – и останавливается. Даже в полутьме видно, как дышит Алик – глубоко, яростно, будто срывает с Андрея одежду или зажимает его в конце автобуса. - Дождь будет, - басист улыбается, блестя зубами, и слегка толкает его. – Чувствуешь? Город вдруг озаряется яркой бело-голубой зарницей. Беззвучная вспышка. Чёрно-белое лицо Алика – вздыбленная ещё мокрая грива, дикие пронзительные глаза, полуулыбка-полуоскал. Куда делась его беспросветная лень? Как будто издали напился гремящей вдалеке грозой и выпрямился, помолодел, ожил. Небо неожиданно раскалывается прямо возле окна – сухим страшным хрустом, будто чьи-то всемогущие руки рвут сотню стальных листов как промокашку. Андрей от неожиданности шарахается, цепляясь за Алика – а тот обнимает его и ненавязчиво толкает на пол. - Ложись, не бойся… - разве можно ему противостоять? Только слегка посопротивляться, дразня. Мозолистые пальцы едва заметно сжимают ноги чуть выше колен, ползут выше, поглаживают. Андрею сейчас холодно, и Алик почти ложится на него, целует и царапает щетиной, прижимается отчаянно бьющимся сердцем, согревает своим телом, будто час назад они не умирали от жары. - Мне холодно, - по-детски шепчет Андрей, обнимая басиста за плечи и касаясь губами его шеи под ухом. - Согреть? – голос Алика с глухим бархатным смешком звучит слишком низко, слишком развратно – как бас в секунды их слияния на сцене. Слишком двусмысленно и слишком понятно. Ответ известен заранее, и Андрей подаётся вперёд, прижимается ещё, чтобы Алик уже не мог уйти. Он и не уходит… Гроза разражается, когда они уже мечутся на полу, переплетясь и вцепившись друг в друга. Ледяная вода падает на пол, как будто её плеснули из ведра, на секунду застыв в воздухе прозрачным полотенцем – и обрушивается на Андрея, заставив его сжаться, стиснув басиста, как в первый раз. Алик с хрипом выгибается на нём, и очередная зарница освещает их – как будто момент из какой-то древней истории о многоруких и многоногих божествах. О слиянии неба и земли в тысячелетние секунды всемирной грозы... …Гроза стихает под утро. Алик смотрит на умытый город, промокший насквозь впервые за несколько месяцев, на краешек почти жёлтого солнца и улыбается, машинально зализывая прокушенную губу. Андрей тихонько садится рядом и лижет его солёное плечо. - Что? – басист косится на него, улыбаясь. - Просто… - Смирнов утыкается носом в его шею и опять лижется. - Ты, лосёнок маленький, - Алик смеётся и щекочет гитариста за ухом. - Дыыыыы… - Андрей бодает его в плечо и тоже смеётся.
Seva: «Обморок является разновидностью сосудистого криза, вызывающего острое малокровие мозга. Может возникнуть при психических травмах, болевом раздражении, больших кровопотерях, интоксикации, инфекционных заболеваниях. Обморок часто наблюдается у людей с сосудистой лабильностью, находящихся в вертикальном положении, в душном помещении, у лиц с вестибулярными нарушениями и исходным низким артериальным давлением.»-На одном дыхании цитировал медицинскую энциклопедию В Дубинин. Значимость информации, а также ее уместность приподняли, басиста в глазах Сергея Маврина. -Холстинин, тем временем, расстегивал воротник валериной рубашки. Маврину стало некомфортно.Руки Холста уж больно заботливо пархали над тело его Валеры. -Окна откройте, - бескомпромиссно скомандовал лидер группы. Сергей двинулся к окну. Старое, на ладан дышащее, заклеенное толстым слоем бумаги 2х метровое «окно в Европу» безмолвно затворенное, не открывалось никогда.Связано это было прежде всего со сложным механизмом защелок, расщелкнуть которые удалось лишь единожды Сергеем Терентьевым тужившимся в тот момент, как дама на сносях. Но намерение Сергея впустить свежий воздух подкреплялось болезненным состоянием Валеры и по сему, неотступно следовало за конкретными действиями. -«Уложили, расстегнули воротник, воздух…. почти есть»,-короткий взгляд в сторону Сергея, -Маня комментировал каждое действие, меря шагами комнату-студию. -Нашатырь, дай ему, Володя - крикнул Сергей, балансируя на подоконнике в усиленной борьбе с механизмом форточки. -«Ебаные тапочки»-, Маврик всем весом налег на шпингалет. -«Теря нужен»,-высказался Виталик ,задрав голову и внимательно наблюдая за потугами Сергея. -«Откуда…ты столько знаешь…о обмороках…»-в перерывах между интенсивными силовыми воздействиями на проржавелый механизм, выдыхал Маврин . - «Холст научил», -небрежно бросил Виталька, почесывая репу. -«А может тебе стоит не вниз тянуть, а чуть правее» ,-дал дельный совет басист. -«Смотри, угол рамы кривой..»внезапно проговорил Дуб- смещен механизм шпингалета-, уже сам с собой продолжал Виталя, потому что Сергей взяв на вооружение ловкое наблюдение басюги с триумфальным щелчком распахнул окно. Потоки свежего воздуха, солнечных лучей ворвались в душную комнату. -«Ура, склеп проветривается»,- Александр в припрыжку подбежал к установке и отбил незатейливый мотив, довольно улыбаясь. Виталя, дружелюбно похлопал Сергея по плечу, мол, знай наших. Но Сергей уже впился глазами идеалистическую, по словам Виталика сцену: Владимир придерживал Валеру за спину, голова вокалиста откинута, выступающий на передней поверхности шеи, кадык .Непроизвольные движения адамова яблока под удивительно тонкой кожей на шее зачаровывали. Рука Владимира переместилась слишком трепетно к шее. Голова Валерия откинулась на руку гитариста. Рука пропускала длинные волосы через пальцы. Ритмичные движения массажировали голову. Глубокий вдох, приоткрытые губы, непрерывный взгляд Холстинина. Губы Холста неосознанно приоткрылись, голова чуть склонилась. Сергей отогнал наваждение. Рядом стоял Виталик и также пристально впивался взглядом в сидящего на диване Петровича, как и Сергей в лежащего на нем Валерку. Вафельное полотенце, смоченное водой касается бледного лица вокалиста. Вата с нашатырным спиртом, позаимствованная из скудной студийной аптечки уже поднесена к носовым пазухам. Резкий вздох. Глаза распахнулись. Рука Петровича ложится на безудержно вздымающуюся грудь Кипелова. На мгновение задерживается у шее прощупывая пульс, а затем нарочито небрежно убирается. -«Не забудь поцеловать в лобик и спеть колбельную»,-Виталик отвернулся. -«Я покурить»,- бесцветно проговорил Дуб. Владимир невозмутимо смотрел вслед Виталику. Маврин, укладывал гитару в чехол. Рука прошлась корпусу, неожиданно остановилась. -«царапина, наверно, когда упала…», -маленькая неприятность, но отчего-то непропорционально стремно. -«Я, кажется ,где?»- Валерий откашлялся. Сергей ринулся к дивану. -«Лерка, ты как?», -беспокойство наполовину с нежностью. - "Сережка, я кажется, уснул посреди репетиции»,-озадачено говорил Валерий. - «Нет, это ты снова не те акценты поставил, и Петрович тебе гитарой по голове въехал» -,хихикал Маня. -«Вон, видишь, шишка какая»,-Сергей тронул лоб Валерия, где красовался большой шишак, убирая прядку светлых волос за ухо. Валерий неуклюже поставил ноги на пол. Сергей помог подняться вокалисты, придерживая за торс. -«Володя, давай отложим на завтра?»,-Маня со всей серьезностью задавал этот вопрос, хоть все и понимал и, что дальше никакой репетиции и быть не должно. Но, Владимиру важно чтоб за ним признали лидерство. Маврин фыркнул. -«Вов, не могу больше, давай завтра?»-Валерий, устремил взгляд к одинокой фигуре у окна. -«Да-да. На сегодня хватит. идите. Валер, тебе лучше будет остаться здесь. Ты еще не совсем оправился.Неподдельная забота и этот туманный взгляд Холстинина окнчательно выбесили Сергея. Не успел Кипелов подать голос как за него ответил рыжий. -«Я помогу, Валере добраться до дома . Там. Оправится.»-слишком резко.
Maine Coon: В первых числах мая днем кажется, что уже совсем лето, но утром все еще по-весеннему холодно. Сергей, закутавшись в плед, сидит на веранде загородного дома и невидящим взглядом смотрит в предрассветный туман. Белая пелена скрывает недалекие деревья, путаясь в молодой листве, а вблизи стелется у самой земли неровными струйками. Последний час перед рассветом всегда самый холодный. Зябко поежившись, Сергей закутывается в плед плотнее и обреченно смотрит на кружку с остатками остывшего чая. Вздыхает, но никуда не идет – шевелиться лень, не хочется даже курить. С восточной стороны надвигается рассвет. Ветра нет, застывший влажный воздух оседает росой на мягкую траву. За спиной раздается тихий скрип плохо смазанной двери. Аромат свежесваренного кофе достигает носа Сергея за несколько секунд до того, как рядом с ним появляется кружка с горячим напитком. – Доброе утро. – Валерий, держа в руках вторую кружку, присаживается рядом. – Опять не спал всю ночь? Маврин коротко кивает и отвечает сиплым от многочасового молчания голосом: – Не спится… Отвык спать по ночам, опять режим сбился… – Взяв в руки кружку, делает большой глоток. – Спасибо за кофе, а то я, кажется, почти замерз. – Отогревайся… – Валера придвигается ближе, и, поставив свою кружку на маленький столик, забирается к Сергею под плед и обнимает его. – Не заболей только. – Постараюсь. – Маврин прижимается ближе к разогретой со сна груди вокалиста, на которую натянут только мягкий свитер. – Может, в дом пойдем? – предлагает Валера. – Пойдем… – эхом отзывается Маврин, удобнее устраиваясь в руках вокалиста, и не предпринимая попыток встать. – Смотри, какой туман… – Красиво… Солнце встает… все просыпается… – Да… скоро и туман рассеется… сегодня будет жарко… – Наверное… – выдыхает Валера ему в ухо и заворожено смотрит на оживающую природу. Солнечный круг проступает через быстро тающий туман и слепит отвыкшие от света глаза. Где-то совсем рядом поют птицы. Мужчины молча пьют кофе, прижимаясь друг к другу. Через некоторое время Кипелов снова подает голос: – Пойдем все-таки в дом… Ты совсем закоченел тут сидеть… Сергей кивает и потягивается, разминая затекшие мышцы. Оба встают и направляются в тепло. – Валерка… – тихо говорит Маврин. – Знаешь, ночью было так красиво… жалко, что я не взял гитару… – Ты не меняешься, – усмехается Кипелов – нет бы обо мне подумать, или о девушке хотя бы… нет, гитару ему подавай… – Ты спал, – возражает Сергей, – а то бы я тебя позвал. – Оправдывайся… – смеется Валера и тянет гитариста на кровать. – Ты замерз за ночь, пойдем, я тебя согрею. Гитарист послушно идет вслед за Кипеловым, дает себя раздеть и уложить в кровать. Через минуту Валера присоединяется к нему под одеялом и по-хозяйски обнимает. – Я просто не хотел тебя будить… – шепчет Сергей на ухо вокалисту и проводит языком по его щеке. – Скажи лучше, что тебе было просто лень вставать, – пытается продолжать спорить Валерий, но последние слова тонут в жарком поцелуе. Вокалист издает глухой стон, когда мозолистые ладони проходятся по его телу, и поддается, когда неожиданно оживший Сергей – и откуда только силы взялись – подминает его под себя, устраиваясь сверху. Делать какие-то резкие действия по-прежнему не хочется. Тела переплелись сами собой, чтобы только доставить друг другу больше ласки. Движения медленные, размеренные, сильные. Они не торопятся – никто не помешает, а спешить некуда, ведь уезжать только под вечер, а впереди еще целый день… Маврин осыпает поцелуями прогибающегося ему навстречу Валеру, а тот тихо стонет в такт движениям… Они растягивают удовольствие настолько долго, насколько получается. Наконец, Сергей увеличивает темп и через несколько секунд, издав короткий стон, обессилено падает на любовника и удовлетворенным голосом выдыхает ему в ухо: – Я согрелся… Кипелов только фыркает, спихивает с себя гитариста и тянется за влажными салфетками. Сил подниматься с кровати нет у обоих, и они не предпринимают таких попыток. Через несколько минут Сергей обнимает Валеру и, довольно щурясь, прижимает к себе. Тот зарывается в родные руки, которые неизменно дают ощущение спокойствия и безопасности. За окном вовсю поют птицы, но солнечный свет почти не пробивается через плотные шторы на окнах и вскоре оба музыканта погружаются в сон – до вечера еще много времени и они успеют выспаться в тишине и покое…
Io: *** Валера схватил Рыжего в охапку. - Куда собрался? Не пущу! Маврин сидел на его коленях и звонко смеялся, делая вид, что вообще-то протестует против этого совращения совершеннолетних. - Убери руки! Что ты творишь? Развратник! Нет! Я сказал, Нет! В его взгляде плясали маленькие чертики, и сам он был точно соткан из пламени и света. Откинувшись назад, Сергей всем своим видом показывал чего ему на самом деле хочется. Кипелов нежно поцеловал его шею, провел по ней языком, добрался до бьющейся жилки, слегка прикусив кожицу рядом. - Я же сказал… «нет!» - томно протянул Сергей, повернувшись к Валерику полубоком. Долгий поцелуй, дразнящие ласки. Оба и не заметили, каким это образом оказались на полу. - Здесь пыльно! – капризничал Маврик, но сам уже уступал, как можно было не уступить? Лерка целовал его все жарче, руки его двигались все активнее, точно находя нужные точки, а Рыжий двигался навстречу, чтобы сорвать новый поцелуй, получить еще больше ласки… Лерик не отказывал. Стоп кадры. Синяя зажигалка, закатившаяся за диван. Колтун серой пыли. Коричневый синтетический ворс ковровой дорожки. Вдох-выдох… Диванная подушка так кстати… Вдох-выдох… Ну, чего он медлит? Кипелов прижимает Рыжего так, что уж и не высвободиться, а тот и не думает об этом. Он вообще не думает. Крестовина крутящегося стула. Смятая сигаретная пачка. Лучше приподняться на колени… но Лерик сам знает… как лучше, поднимает… направляет… толкается вперед… Чертов ковролин впивается в колени и царапает ладони… это оттого, что кто-то тушил о него сигареты. Бенгальские огни так же внесли свой посильный вклад. Рыжий закусывает губу… спина мокрая от пота. Какого черта Лерка не снял с него майку? Чего уж теперь… Его руки как всегда на месте… помогает достигнуть оргазма… Маврин кусает губы, двигаясь ритмично… позволяет вокалеру делать все самому, больше невозможно подстраиваться под его темп… оба хватают ртом воздух… почти сразу кончают… Сергей чувствует, как из прокушенной губы скатывается капля крови… а плевать… Какое-то время оба лежат без движения. Ноги ватные при попытке подняться слушаются плохо. Но все же потом Валера направляется в уборную, за ним приходит Сергей… весь в пыли и песке, прилипшей к торсу майке, растрепанный, с красной от засосов шеей… - Классно поработали, - подытоживает он, - меня в таком виде жена на порог не пустит, это прямо с корабля на бля! - Чего ты переживаешь? – Лерик мурлыкает, прижимая Маврика к холодному кафелю, прикинься выпившим, поедем ко мне, Галя и слова не скажет… - Да… выставит нас обоих! Но, попытка не пытка! Куда теперь деваться? Надо судьбу свою испытать. Супруга Кипелова Валерия Александровича визиту двоих музыкантов не порадовалась. Сказала, что испытывают окаянные, не судьбу, а ее терпение, и что Рыжий мог бы и совесть поиметь, а вообще ему уже ничего не поможет, поэтому шел бы он далеко и надолго, и мужа ее забрал бы с собой, а вот как протрезвеют, мол, тогда пусть и приходят с цветами и извинениями. Оба. - Говорил же я тебе! – лениво протянул Маврин, забираясь за руль видавшего виды «жигуленка», - пошлет она нас с тобой в дальнее плавание… а у меня спина болит, ты в курсе? И я спать хочу. Так что если засну по дороге, ты толкни уж… - Угу, - сказал Кипелов, и отрубился сам. Дорога, к счастью была ровная, что называется, без сучка и задоринки. Бензина достаточно, только спать хочется. Кипелов умеет вымотать, тут уж ни дать ни взять… хотя как не дать? Маврин усмехнулся, закурил, и сделал радио погромче, чтобы так сильно не клонило в сон. Все эти нехитрые ухищрения действовали недолго. Примерно до первого поста ДПС. Сергей точно не мог бы сказать действительно ли дежуривший старлей назвал его сударем, или ему сие только пригрезилось. Однако речь его выглядела примерно так: «Сударь, да вы пьяны пройдемте!». Валера, проснувшись, попытался что-то возразить, потом вроде бы, задобрить милиционера автографом или обещанием проходки. Но тот металл не любил. Даже более того, ненавидел. Тем паче обидно было отпускать двоих патлатых. «Даже на опохмел не оставили, супостаты!» - подумал старлей, но это не имело уже никакого значения. Сергей смутно помнил, каким именно образом они доехали до его загородного коттеджа ни во что не врезавшись, и не съехав в кювет по дороге, однако, проснулся он глубокой ночью оттого, что Валера гладил его по волосам. Гитарист улыбнулся вокалеру и прижавшись теснее пробурчал что-то невразумительное.
Susя: Утоли мои печали Я опять один. Всегда один, открытый всем ветрам. Всегда навзрыд, наизнанку, до крика, раздираемый всеми страстями. Стоит пустить через себя чужую эмоцию, как я уже, задыхаясь, увлекаю весь мир в свой вихрь. Отчаяние, вой, надрыв, истерия. Рыдания. Крик уносит ветром, что рвёт меня уже тридцать лет, а критики аплодируют стоя. - Какие эмоции! - Какая экспрессия! - Какое проживание материала! - Просто до слёз! Я стою выжатый, пустой, и почти слышу, как внутри свистит воздух. Вдох. Выдох. Вдох. Выдох. Как будто флейта, только что выгибавшаяся от штормовых чувств, теперь стоит, продуваемая случайным сквозняком и тоскует по тёплым губам флейтиста, придававшим ей – пустому дырявому куску дерева – смысл и силу древнего божества. - Не умирай, - горячие мозолистые пальцы касаются запястья, в ладонь тычется горячая фарфоровая кружка. Коротко киваю, не открывая глаз, - боюсь, что пустота во мне поглотит всё. Или ветер снова рванётся через обессиленное тело, и я не смогу сдержать его ярость. Да и не нужно смотреть, чтобы узнать тебя. Я помню переливы твоего голоса наизусть – спады и подъёмы, водовороты и мелкая рябь. Глубокая тёплая тихая река, которая смывает боль и страх, заполняет сосущую пустоту, ласкает и успокаивает. И постоянно ускользает из судорожно стиснутого кулака. Однажды я видел, как тонет стеклянный пузырёк. Кувыркается, танцуя в просвеченной насквозь воде, играет ртутно блестящими шариками воздуха внутри, выпуская их по одному. И, наконец, заполнившись зеленоватой водой полностью, исчезает. Будто растворяется. Буря кончилась, и я стою, ловя отголоски чужих эмоций. Холодно. Сквозняк. Признательность, похвалы, лесть, жадные взгляды, жадные руки, белые листки, чёрные маркеры. Мир постепенно выцветает – с каждой вспышкой, в центр которой я должен смотреть и не щуриться. Улыбаться. Обнимать. Расписываться. Пожимать руки. Складывать пальцы в привычные жесты – искажённые и оттого потерявшие силу магические фигуры. Моё небо, я почти ослеп… Я хочу раствориться в тебе и забыть о диком танце ветра внутри. Я устал. Я не хочу эпитетов, похвал, рукоплесканий. Я хочу тепла твоих рук, хочу сжаться в твоих объятиях и заснуть, не слыша леденящего свиста в ушах. Крадучись, разувшись и стараясь не касаться стен, вхожу в комнату, несколько секунд привыкаю к темноте и приближаюсь к твоей кровати. Я отсюда чувствую твоё тепло. Ровное дыхание. Вдох, выдох. Тёмные кудри разметались по подушке. Присев на краешек кровати, я несмело трогаю бархатный завиток. - ...ррртём? Я подскакиваю, будто застигнутый на месте преступления. А ты уже сидишь на кровати и ждёшь ответа, призывно пахнущий теплом и мягкостью воды. От окна по полу тянет свежестью, и я машинально поджимаю босые ноги. Сквозняк. - Ложись уж… - улыбаешься. Улыбаешься! Запускаешь руку в волосы и заваливаешь на себя – в ровное ласковое тепло – и сразу же засыпаешь. А я впитываю тебя всем телом, как заблудившийся в пустыне, наконец-то нашедший родник – вжимаюсь лицом, еле ощутимо дотрагиваясь губами, сжимаю плечи, чтобы не потерять. Постепенно согреваюсь и задрёмываю, расслабляя пальцы. Воду в кулаке не удержишь – только в раскрытой ладони… На улице начинается дождь, и мой шёпот сливается с шорохом капель: - Юрррркааааа...
Io: *** Валера стоял перед умывальником и прикладывал лед к опухшей щеке. «Неплохо поговорили… это еще хорошо, что ближайший концерт через неделю… можно будет хоть что-то сделать. Нет, ну это вообще уже ни в какие ворота!». И что теперь сказать на репетиции? С женой поспорил о свойствах русского менталитета? Или… любовница пошалила? Слишком проверяемые версии, как бы смешно это не звучало. Он вообще-то фигура публичная так или иначе, а из-за этого рыжего истерика теперь нужно придумывать какие-то более ли менее внятные оправдания. И главное, по логике гитариста он же, Кипелов во всем виноват. Вот это бесило больше всего… Кровь остановилась довольно быстро, а вот припухлость была вполне ощутимая… блин, да у него же ногти под корень пострижены, как? Видать от большой любви! Ох, уж эта ревность… или что это? Черт бы его побрал! И как с женой, кстати, вообще не понятно. Что говорить? Как объяснять? Черт… Кипелов набрал льда из морозилки в полиэтиленовый пакет и, обернув его полотенцем приложил к щеке. Выяснять отношения с Сергеем было бесполезно. Он прекрасно знал это. Доказать что-то упершемуся Рыжему не представлялось возможным, так на кой черт, спрашивается? Правда, Валера не знал, что можно довести Маврина до такого состояния… и наверное, никогда не рискнул бы повторить что-то подобное, даже в целях следственного эксперимента. Из глаз гитариста сыпались искры, во взгляде полыхал огонь преисподней. С чего все началось-то? С Холста что ли? Или с какой-то песни… а закончилось взаимными упреками и практически дракой. Если подумать, то хорошо, что Маврин остановил его… царапины на пол рожи оно конечно, печально, но лучше, чем возможность получить треснутые ребра, или что-то вроде того. Вообще удары в лицо действуют отрезвляюще… черт… и это надо же… вроде и не дети уже, а все туда же… Отняв холодный компресс от лица, Валера откинулся на диванную спинку и посмотрел в потолок. На самом деле не видел он ничего, кроме разъяренного лица Сергея. Какого черта? И что теперь? Куда он вообще делся? - Ненавижу тебя, сука! О, а вот и он. Сергей материализовался из ниоткуда громко хлопнув дверью, чтобы все были в курсе. Тоже мне, любитель спецэффектов. У него в руках была перекись и свинцовая вода. - Угу, - почему-то улыбнулся Кипелов, - я в курсе. - Вот вечно тебе надо! Рыжий всплеснул руками. Сел рядом и стал обрабатывать царапины. Кажется, он тоже не очень хорошо помнил из-за чего сыр-бор, и кто первый начал. Больше всего хотелось конечно, стукнуть его по голове чем-нибудь тяжелым, чтобы не повадно было, однако, еще больше хотелось, чтобы он был рядом… и просто молчал… в кои-то веки! А Маврин все что-то говорил, и говорил. Но это было не важно. Раздражение и обида куда-то ушли. Валера доверился рукам Рыжего и предпочел больше не думать. Подумаешь, повздорили. Повод наверняка был… и… лучше потом помириться как следует чем… Как и следовало ожидать Владимир Холстинин впал в апофигей, увидев изменившееся лицо вокалиста. - Блондинка! Ты меня в гроб вгонишь! Какого хрена ты подрался!? Нет «подрался», это даже не то слово! Какого хрена ты позволяешь своим фанаткам поднимать на тебя руку!? Интересно какая шлюшка тебя так отделала? Сергей едва заметно дернулся. Он не терпел, когда его оскорбляли, пусть даже и в таком контексте. А вот от Петровича ничего не ускользало. Подметив реакцию гитариста, тот углубился в термины и определения. А когда у Валеры уже уши в трубочку сворачивались вдруг не сдержался Дуб. - Я думаю, Вов, все уже уловили мэсадж, давай уже к делу. У нас концерт через неделю. Как ни странно Холст сдулся, не стал продолжать. Но басюг видел готовящийся и зреющий конфликт, отчетливо понимая, что Владимир не поделил чего-то с Рыжим и теперь стремиться восполнить лишь ему ведомые пробелы, отыгрываясь на Маврике. Но он забыл один нюанс. Сергей не будет сидеть сложа руки, это не терпеливый Валера Кипелова. - Пойдем-ка покурим-ка! – Виталий настолько резко и вовремя выдернул Холста прочь, что Рыжий даже перестал вскипать, как перегретый чайник, и остановился посередь студии, замерев в некоторой нерешительности. - Вот блин, сушите весла! – вставил Манякин свои пять копеек, - можно я тоже пойду курить? Кипелов усмехнувшись, кивнул, мол, у нас-то чего спрашиваешь? Саша махнул рукой, дескать, все сегодня как-то не с той ноги встали, а после был таков. Сергея колотила не выплеснутая ярость. Его бесило поведение Холста, а еще больше это молчаливое согласие Валерки. А чего он собственно ждал? Сам виноват! Кипелов подошел к гитаристу и мягко положил руки на его плечи. - Да брось ты, оно того не стоит. Не связывайся. Зачем нам это? «Нам это….» - повторил Рыжий. Когда гитарист обернулся в его глазах больше не было гнева, обиды или разочарования. Отставив гитару он схватил вокалиста и приподняв от земли и несколько раз крутанулся вокруг своей оси. - Дурак! – шипел Кипелов. - Угу, - радостно согласился Маврин. - Сейчас придет Холст и будет нас наказывать! Сергей засмеялся, уткнувшись в шею Валеры, потом посмотрел в его глаза. Сейчас они напоминали мокрый асфальт, но не были столь холодны, скорее наоборот. Рыжий нежно поцеловал вокалера. - Прости меня, родной… я не могу держать себя в руках, когда ты рядом… Валера не ответил. Он простил. Давно и заранее. Еще всего один поцелуй. И можно вернуться к работе.
Io: *** Я любовался им. Сегодня Валера был как-то особенно хорош. Он ни на минуту не оставался в покое, не прекращал контакта с залом. Он весь точно светился изнутри, и у меня создавалось впечатление, будто то, что сейчас происходит и есть его настоящее. Сейчас он проживет все эти жизни перед моими глазами и выйдет мудрым и всепонимающим могущественным демиургом. А я стою, как дурак и смотрю… смотрю… я знаю, что он не увидит меня. Слишком большое расстояние. Слишком далеко… и … «кто-то поставил кровью крест…» в глазах щиплет… кажется, что наши взгляды встречаются. Не возможно. Но волна уже обрушилась на меня. Обдала с ног до головы… и я силюсь сделать вдох, но не помню, как надо дышать. Как это выглядит со стороны? Я держусь за бортик, выныриваю, обвожу зал лихорадочным взглядом. Мне хочется туда, в толпу, чтобы стать ближе. Но я держу себя в руках. Я не должен. Я скован обязательствами и дело даже не в том. Прожекторы ослепляют. Сцена искрится. Дым… прожекторы и снова дым. Мне кажется, что люди, стоящие передо мной сжимаются до размеров точки, а пространство напротив растягивается. Я слышу и не слышу. Это будто бы видеть не глазами, как-то иначе. Чудесный весенний трип. Это энергетик так на меня действует? Вспышка. Никого нет. Только он и я. Словно бабочки, застывшие в янтаре. Микрофон в зал. Рев толпы. Вспышка. Что же он со мной делает? Достаточно одного слова. Или нескольких аккордов. Половины песни. Душа моя прыгает счастливо, взмывает вверх, а тело остается недвижимым… но все можно прочитать в моих глазах. Но я знаю, что он не увидит. Не сейчас. Мы ведь даже не встретимся после. Но как же… как мы можем не встретится. Почему? Сейчас он так прекрасен, что у меня нет ни слов, ни мыслей, чтобы выразить то, что я чувствую. Поэтому я просто стою и смотрю, не понимая, где кончается реальность и начинается мое субъективное восприятие происходящего. Мне просто нельзя сейчас сорваться… просто нельзя… но… Что за глупый предлог я нашел вчера? Развез своих спутниц по домам а сам… Я знал, что он будет там. И он знал, что я все равно приеду. Он не остался с ребятами до победы. Лишь закончил все необходимые дела. Мне не пришлось долго ждать. Мне не пришлось даже напоминать о себе. Щелчок замка. Шелест стаскиваемой куртки. И я бегу со всех ног в прихожею, чтобы увидеть его. - Лерик… это было… - у меня нет слов, чтобы выразить ими все то, что мне довелось испытать полтора часа назад. А он улыбается. Стискивает меня в объятиях. Уставший, но довольный. Я улыбаюсь в ответ, загоняю Валерку в душ, а потом в кровать. Завтра повторение взятого старта. Нельзя, чтобы все прошло хоть на йоту хуже, чем сегодня. Конечно, все будет не так… но … Я укладываюсь рядом, досушивая полотенцем его волосы. Лерка что-то рассказывает. Как было то, как это. Я улыбаюсь, перебирая влажные прядки, пропуская их сквозь пальцы. Почти не слушаю. Мне не нужны слова, я все видел своими глазами. Но мне важно прикасаться к нему сейчас. Чувствовать жар его кожи, дыхание, прикасаться к нему… чувствовать биение его сердца… целовать его пальцы. Лерик засыпает не досказав какого-то важного на его взгляд, момента про прошедший концерт. Я улыбаюсь, прижимаясь к нему. Сегодня в пыльную Москву пришло солнце. Сегодня зазвенели первые капли. Сегодня… он принес нам весну. Мне хочется увидеть, как он проснется утром, когда солнце заглянет в окна. Настоящее, весеннее яркое, расширяющее пространство, и делающее всех несколько моложе и сильнее. На телефоне 43 не принятых вызова. Какая разница? У него, кажется тоже, но куртка висит в прихожей. Мне кажется, что я слышал вибрацию ночью… Проснувшись за несколько минут до рассвета я жду затаив дыхание. Я чувствую как по коже струится электричество. Я знаю, что он проснется вместе с солнцем. Хотя оба мы не принадлежим к семейству жаворонков. Но сегодня особый день. Начало настоящей весны. Начало новой главы в нашей жизни. Глупости? Возможно. Но мне нравится, когда они выглядят именно так. Звонким золотом первых лучей расцвечивается комната. Лерка жмурится, потягивается, вздыхает, оборачивается ко мне и говорит: «Доброе утро!».
Seva: Манякин накинул ветровку и постукивая барабанными палочками по всему, что как он считал требует постукиваний: стойки для гитар, стены, коллеги по группе,- распрощался. -Володя, пока,- Валерий, поддерживаемый за плечо мрачным гитаристом, искренне улыбнулся, - прости, что я так сорвал все….-,Кипелов виновато замолчал и опустил взгляд. -*Ты один понимаешь как для меня это важно, Лера*, -Петрович натянуто улыбнулся и отвернулся к окну. -Всего доброго,- сухое Маврское из-за спины. Холстинин обернулся и испытующе посмотрел вслед удаляющимся коллегам. Он снова смотрел им вслед уже из окна. Снова в спины, как шпион. *Штирлиц херов.* Валера неуверенно двигался, облокотившись о рыжего Маврина. Цвет их волос раздражал своим очевидным сочетанием. Клетчатая красная рубашка, мешковато висела, колыхаясь потрепанными краями о не менее затертые джинсы . Именно в этой рубашке Кипелов впервые пришел на кастинг. И будучи единственным претендентом, не считая Колю Носкова, понравился всем. После развала «ВИА Лейся песня»,оттуда Кипелов и прибыл коллектив перекочевал под знамена новой группы . Вокалист которого Володя ни разу не видел. Какие в тот момент у него были дела, Векштейн так и не сказал . С Аликом они прибыли из Альфы и уже успели сработать продуктивно ,имели общие виды на будущее, как в итоге оказалось не столь общие. В этот момент становления группы у них был лишь один гитарист. Он - Владимир Холстинин. Удивительно, ведь и альбом «Мания величия» был также записан с одним гитаристом. Это потом уже, на концертную деятельность был приглашен Андрей Большаков. Но условие выбора вокалиста для новой группы со стороны продюсера было таково: запрет на утверждение Носкова, пока не прослушали Кипелова. - Должна же быть в нашей стране альтернатива, повторял одними губами последнее слово продюсер нового проекта. -Как раз сегодня, мальчик придет. Прослушайте его и скажите мне - годен, иль Коленьку возьмем. Эта удушающая отеческая фамильярность. Обычно Виктор Векштейн не особо считался с мнением подопечных, поэтому подобное предложение удивило, в этот момент настраивающего гитару Владимира. *Либо наше мнение для него имеет какое-то значение, что сомнительно, либо Они оба настолько круто поют, что выбираем любого. …Либо, этот Кипелов крут настолько очевидно, что затмит Носкова, как находка 70 свинцовых раннехристианских книг нашу исполкомовскую библиотеку. Я до сих пор помню, во что он был одет. Каждая деталь в нем вызывает какое-то нелепое, недостойное внимания такого серьезного человека как Я - Владимир Холстинин. Воспоминание или бредовую ассоциацию или безудержное… Желание?. «Глупость какая-то», - Владимир передернул плечами На правом рукаве кипеловской рубашки, что отчаянно стискивает Маврин нет пуговицы. Детское злорадство *а Маврин и не знает*. Владимир запустил руку в карман. Металлическая, округлая, стилизованная под монетку пуговица с вязевой аббревиатурой «V.K,» на импровизированном аверсе и реверсе. Совпадения до неприличия верные. Зажав пуговицу между указательным и средним пальцем, начал ритмично переворачивать. Кое - где, от частых касаний гравировка уже затерлась, против воли Владимира. Эта пуговица стала символом чего-то нового в жизни основателя Арии. Знаком его успеха. Он носил ее с собой всегда. А Валерий хоть и считал рубашку счастливой и предпочитал «ее одну всем остальным», неделями ходил , но потерю пуговицы так и не заметил. Или заметил, но не придал значения. В тот день Он опоздал. Несмотря на векштейновкие условия о выборе вокалиста рабочий день закончился уже пол часа назад. Выбор во всей своей неумолимости останавливался на Коленьке Носкове. Владимир прикрыл глаза. Алик, Львов, Покровский давно разошлись ,желая удачи коллеге в прослушивании загулявшегося вокалиста. Похоже с таким условием им все-равно. Векштеин свои интересы не ущимит,а если выбирать среди равных, какая разница? -«Володенька, послушаешь его, он задержится, посмотришь, заодно, парня. Скажешь мне как мальчишка.» Заигрывание со значимостью. Поразительная манипуляция. Хотя, такие переработки дают некие преимущества. Быть номинально советником Векштейна, такая позиция может дать весомость при решении вопросов особой важности. В случае споров даже с самим Векштенйном заслуженный статус поможет блюсти интересы группы. Пусть я перерабатываю, но зато знаю четко, на что могу рассчитывать в дальнейшем. -«Оперный Озборн, где носит этого чудака?!»-Холст посмотрел в окно, на небе обозначались признаки вечера. Может он здание перепутал?хотя с чего?мы не в квартире репетируем. Внезапно, раздался звонок в дверь. Гитарист встрепинулся. Худо бедно, но сотрудничество с Векштейном давало свои очевидные преимущества. Собственная студия, оборудование ,площадка для репетиций, правда,перспектива выступления вместе с "Жанной" Жмаковой не совсем прельщало юношеское самолюбие, но кто сказал, что это навсегда? Владимир встал со стула и двинулся в сторону двери. Кеды уныло скрипели соприкасаясь с кафельным полом(туалетные раскладочки). Хэви-металлические лосины натирали на бедрах. Новенькие, разносятся. *Зато круто обтягивают.* Браслеты как-то слишком сжимают запястья. Малейшая мелочь сейчас раздражала. Манипуляции с дверным замком, дверь поддается. -Здравствуйте, застенчивая улыбка ,я …. «лейся песня»……спеть …Ваш…вокалист… -Владимир смотрел неотрывно. Дрогнул воздух в унисон ему сердце. Он вбирал в себя чистоту этого момента. «А сейчас можно умереть»,- пронеслась фаустовская реплика. Растрепанные золотистые волосы , серо-голубые глаза, открытое ,добродушное лицо, складка над подбородком резко разграничивая волевой подбородок и тонкие губы. Нелепая клетчатая рубашка красного, слишком агрессивного для него цвета. Она на размер больше и мешковато висит на худых плечах. Черные сильно потертые джинсы, будто бы дань моде нынешней. Как цыпленок из табакерки…нет..не так…чертенок же …хотя нет ты – цыпленок. Наверно долго можно было так стоять, если бы кеды вокалиста переминающегося с ноги на ногу не скрипели как раненая телега. -Извини, я торможу сегодня…-сказал гитарист и пропустил юношу внутрь. мальчишка заходит. В нос ударяет запах весны. кеды шаркают о пол издавая характерный скрип. В этом шуме тонет звук падения "монеты".. -«Медиатор чтоль?»..Владимир, пытается рассмотреть предмет, упавший на пол. -Извините, у меня плоскостопие.-, Прерывает его мысль молодой человек. -В армию не возьмут, кому там твой скрип нужен?- улыбнулся гитарист -Это после армии, ответил вокалист, рассматривая аппаратуру. -Ты служил?- замялся Холст, воззрившись на юношу. -«Ага», - просто отвечает блондин, изумленно озираясь Здесь есть аппаратура и мы будем играть "другую" музыку, верно?- счастливо рассмеялся молодой человек. - Я на это рассчитываю, поэтому я здесь. Холст подошел к аппаратуре: Включил усилители, Подключил микрофон, а затем Отошел в угол и занялся гитарой. -Можно мне? -застенчиво спросил вокалист убирая заросшую челку за ухо. -Смотря что?- ухмыльнулся гитарист. -«Ну..спеть..»- невозмутимо ответил молодой человек. Микрофон уже оказался в его руках. -Обожди, сейчас вот гитару отключу,потому что может фонить, канал у нас один пока на этой аппаратуре. Тебя звать-то как?-деловито осведомился Владимир,укладывая гитару в чехол. -Валерий,- ответил вокалист,- и добавил - Кипелов. -А меня Владимир,...пауза в которую неотрывный взгляд гитариста находит смущение вокалиста,-..Холстинин-,добавляет Володя , неожиданно краснея
Maine Coon: Телефон зазвонил в половине двенадцатого ночи. Сергей снял наушники, оторвался от монитора и взял дребезжащий мобильник. В это время мог позвонить кто угодно, однако звонка от Кипелова он совсем не ожидал. «И что ему надо?» – подумал Маврин, нажимая на кнопку «прием». – Алло. – Привет, Серег. – Доброй ночи, – буркнул в ответ Маврин. – Что звонишь? – Да вот, не спится что-то... Захотелось с кем-нибудь поговорить. – Угу, и ты не придумал ничего лучше, как позвонить мне. – Да ладно, ты же все равно не спишь, я знаю твой режим. – Это еще не значит, что мне больше нечем заняться. – Ну чего ты какой злой? Какая муха тебя укусила? – Я, может быть, работаю. – Ты занят и я сильно не вовремя? – голос в трубке, казалось, стал смущенным. – Извини. Тогда не буду мешать… – Да нет, – сразу смягчился Сергей. – Просто не получается ничего, устал. – Совсем заработался? Зачем ты себя так мучаешь? Отдохни лучше. – Не получается отдыхать, дел целая куча. – Что, совсем завал? Опять взвалил на себя какие-то проекты? – Да куча релизов на этот год намечена, просто ничего не успеваю. Вот, только выпустили «живой» альбом, а меня уже поджимают сроки с инструментальным. А еще за этот год надо умудриться закончить работу над DVD… а на носу гастрольный тур, готовиться надо, репетировать… – И как у тебя только сил хватает… – Сам удивляюсь. Иногда кажется, что все-таки не хватает. А тут еще все вокруг истерики устраивают, то с жизнью покончить обещают, то еще что… Невозможно в такой атмосфере работать. Будь возможность – я бы вообще на дачу со всей аппаратурой уехал и там сидел, так нет же… вот и приходится тут… У самого-то как дела? – Фигово у меня дела, Сереж. Творческий кризис. Ничего не пишется. Только и знаем, что по концертам ездить… – Так вроде ж у вас вышло что-то недавно. – Да что вышло… DVD выпустили в прошлом году. А толку-то… Нового ничего нет. И, видимо, в ближайшее время не будет… Завидую я тебе, Сереж. У тебя все время какие-то идеи есть, наработки, проекты… Эх… зачем ты ушел? – Валер… не начинай. Ты же прекрасно все знаешь. – Да знаю, знаю… Тошно мне. Все надоело и ничего делать не хочется. – Ну… если ты ничего не будешь делать, то, наверное ничего и не изменится… – Пытался я уже делать, ничего не получается. Кто бы помог… – А молодежь у тебя на что? Что, и они не пишут ничего? – Да… как-то что-то ничего особенного. Да еще на всю эту бурду тексты писать… А ты знаешь, сколько Пушкина с этим возится. – Это просто у нас кто-то слишком придирчивый. Найди себе нового поэта, можно из молодежи… наверняка такие есть среди твоих фанатов. – Угу, тебе легко говорить. Сравнил количество своих поклонников и моих. Да если я сделаю такой запрос – я ж потом не разгребу кучу желающих. – Ну, тогда сам пиши тексты, ты же умеешь, в чем проблема? – Да что я умею… только править и могу. Я даже одной песни не осилю. – Ты просто не пробовал. – Я и так знаю. Смысл пробовать? – По-моему ты ищешь отговорки. – Я просто устал. И помочь некому. – И ты ждешь, что явится ангел-спаситель и решит все твои проблемы. – Не смешно, Серег. – Да я не смеюсь. Просто ты не меняешься. Все время ждешь, что кто-то придет, поможет… сделает все за тебя… – Да ну тебя, блин. Я думал, что поговорю с тобой, и мне станет легче, а ты вместо того, чтобы поддержать, только язвишь. – А что мне остается делать? Ты все это говорил сотни раз. – Тошно мне. Знаешь, уже ничего не хочется. От жизни вообще. Днем вялый, сил нет, настроения нет, ночью постоянно мучает бессонница, или кошмары. Я уже не первую ночь на кухне сижу. Курю и пью кофе, а то начинает мерещиться какой-то бред. Ощущение, что на меня всем плевать. Хоть иди и вешайся, никто и не заметит. – Что это у тебя за упаднические настроения? – Ну, вот какие есть… Плохо мне. Кажется, я совсем не нужен этому миру… Маврин начал нервничать. Он уже не в первый раз выслушивал жалобы Кипелова на несправедливость жизни, но в этот раз что-то иное было в тоне вокалиста. Казалось, что тот уже дошел до крайней точки и действительно может сорваться и что-нибудь с собой сделать. Нет, он, конечно, знал, что Валера склонен преувеличивать масштаб трагедии, но в этот раз казалось, что все действительно серьезно. – Валер, ты так говоришь, что я начинаю переживать. – Из-за чего? Ты же сам говоришь, что я не меняюсь… но надо же мне кому-то высказаться. – Мне кажется, что ты, пардон, скоро совсем с катушек съедешь, если будешь так себя накручивать. – Да даже если и так – кто обратит внимание? – Я за тебя волнуюсь, как ты не понимаешь! – Да знаю я, как ты волнуешься… – Валер, может мне приехать? – Не знаю… возможно, если я смогу выговориться вживую, мне станет легче… ты умеешь меня успокаивать… Хотя… ночь ведь уже, да и у тебя куча дел, не стоит. – Ты уверен? – Не знаю, но, наверное, действительно не стоит. Спасибо, что выслушал. Пойду, попробую уснуть. – Ну… ладно. Как скажешь. Ты, если что, звони. Я переживаю. – Хорошо… Спокойной ночи… – Спокойной… В телефоне раздались короткие гудки, а Маврин подумал: «И какая, блин, теперь спокойная ночь? Эта сволочь еще сделает с собой что-нибудь, а мне потом отвечать, как последний, кто с ним разговаривал… Может, все-таки поехать к нему? Ага, сейчас, как на меня посмотрят, когда я приеду после полуночи…» Сергей не мог сидеть на месте и наворачивал круги по комнате. Он все-таки разнервничался и боялся, что с Валерой действительно может произойти что-то нехорошее. С одной стороны – хотелось тут же все бросить и мчаться его успокаивать, но здравый смысл убеждал, что делать этого не стоит. Ехать куда-то посреди ночи, да еще в таком нервном состоянии явно не стоило. Плюс, Валерка мог только больше обидеться, обвинив Сергея в том, что тот ему не доверяет. Да и дел с утра была масса – очередная репетиция, надо было выспаться… Пометавшись по квартире еще около часа и выкурив далеко не одну сигарету, Маврин все-таки принял решение подождать до утра. Выключив компьютер, он лег спать, и, провозившись еще какое-то время, забылся беспокойным сном. Естественно, он не выспался, и, встав по будильнику, сразу вспомнил о ночном разговоре с Кипеловым. Первой мыслью было позвонить и убедиться, что все в порядке, но здравый смысл и на этот раз удержал его от такого поступка. Потому что, если Валере все же удалось уснуть, он еще спит, да и на репетицию уже вот совсем пора. Наскоро выпив чашку кофе и приведя себя в адекватный вид, Сергей подхватил инструменты и уехал на репетицию. Он едва не опоздал – приехал, когда все уже собрались и даже настроились. Настроение было ни к черту, а в голове все крутились мысли и переживания по поводу Кипелова. Репетиция не клеилась. Маврин то сбивался сам, задумавшись, то, наоборот, начинал кричать на всех вокруг и ругать музыкантов по поводу и без. Через три часа он вымотался окончательно и, выгнав всех из студии, курил прямо в помещении и крутил в руках телефон, не решаясь позвонить. Докурив сигарету, он все-таки решился и набрал знакомый номер. – Алло – раздался в трубке голос Валеры. – Привет, Валер. Как ты? Спал хоть? – Привет… спал, но плохо… Как… да все также хреново. – Может… мне все-таки приехать? – Маврин мысленно прикинул, сколько дел придется отменить, но все же произнес эту фразу. – Не знаю… наверняка, у тебя дел полно, а я тебя отвлекаю. – Валер, я волнуюсь. Ответь на вопрос. – Если ты приедешь, я обрадуюсь. Может быть, мне это поможет. Но мне не хочется мешать твоим делам. «Ты уже и так им помешал, сволочь! Ничего делать не могу из-за тебя!» – подумал Маврин, но вслух произнес другое: – Посмотрю я, может, удастся что-то сделать с делами и приеду. Ты там держись. – Угу… Маврин нажал «отбой» и начал наворачивать круги по студии, пытаясь придумать, что же делать, принять решение. Дел и в самом деле была масса, и деть их, казалось, было некуда. Неожиданно скрипнула входная дверь, и на пороге возник Юра Алексеев. – Ты чего вернулся? – Да вот, телефон забыл, кажется. Решил вернуться... надеюсь, что забыл, а не потерял. А, точно, вон он лежит, – Юра забрал телефон и обратился к Маврину. – Ты чего сегодня такой странный? То орешь на всех, то смотришь куда-то в пространство и пропускаешь слова мимо ушей… Что случилось? – Да вот… Кипелов позвонил ночью, все соки выпил. – Что с ним? – Истерика у него, жить надоело. Бессонница мучает, ничего не хочется, тошно ему, видите ли… – процедил сквозь зубы Маврин. – А я тут нервничай из-за него, а вдруг он что-то с собой сделает? – Да что он может сделать… Как будто это у него первый раз. – Не знаю. Понимаю, что глупо, но мне кажется, что в этот раз он серьезно. – И что ты собрался делать? – Что-что… ехать к нему надо, а то я чувствую себя последней сволочью, он же на меня рассчитывает, верит, что я могу ему помочь… А куда я поеду, ведь дел навалом. Сейчас вот надо еще ехать билеты на поезд забирать, нам ведь в тур скоро, репетиции, плюс у меня работа стоит над инструменталом. – Ну, положим, за билетами и я могу съездить… не сломаюсь. – Правда? Юр, если тебе не сложно! – Да что тут сложного, первый раз как будто… Езжай к своему несчастному. – Слушай, Юрец… может мне еще это… репетицию завтра отменить? А то, боюсь, сегодняшним вечером все не ограничится. – Ну, думаю, что если ты отменишь одну или даже две репетиции, ничего страшного не случится. Хоть ты и рычишь на нас, но, по-моему, к туру мы вполне готовы. – Ты тогда обзвони ребят, ладно, а я помчался! – Ладно, ладно… беги, спасай человека. Маврин быстро похватал свои вещи и через несколько минут уже мчался на машине в направлении Кипеловского дома, набрав предварительно ему сообщение «Еду к тебе. Скоро буду». В ответ, разумеется, прилетело ожидаемое «Да стоило ли… Сам бы справился…», но это только придало Сергею больше беспокойства. Однако он все равно сомневался в верности принятого решения и думал, стоит ли ехать, ведь у Валеры есть родные, семья, которые его любят и всегда могут поддержать, успокоить и помочь. Запутавшись в своих мыслях, он чуть не повернул назад, когда уже почти доехал до места. Остановившись и, еще раз все обдумав, он решил, что поворачивать назад уже нет смысла – все равно все дела уже все улажены, да и Кипелову он сообщил, что все-таки приедет. Когда он приехал, его встретил вялый и бледный Валера. Казалось, он был очень смущен, что вынудил Маврина приехать к нему и менять свои планы. И снова говорил, что не стоило этого делать, что он справится сам, что у него есть семья, и они его поддерживают. В общем, все то, что Сергей ожидал от него услышать. Но в глубине глаз светилась радость и благодарность, что Маврин все-таки приехал. – Я, наверное, справился бы и так… Но что с тобой делать… раз уж приехал… пошли на кухню, посидим… – Посидим… нет, Валера, ты уже насиделся. Когда ты в последний раз был на свежем воздухе? – Не помню. – Вот… так что сидеть мы с тобой не будем, а отправимся проветриться… – Куда? – Можно пройти прогуляться, но, мне кажется, этого будет мало. Предлагаю подальше от людей – на природу. Ну, скажем, ко мне на дачу. – Может, не стоит, Сереж? – Стоит. Тебе надо развеяться, выговориться, а там никто не будет мешать. – Но… у тебя дела, планы… – До послезавтра у меня никаких дел нет, я все отменил и, как видишь, приехал тебя приводить в чувство. – Стоило ли… из-за меня столько проблем… – Может, и не стоило, но сейчас я не буду ничего менять. – Ладно… но мне очень стыдно, что испортил твои планы… Спустя некоторое время друзья все-таки вышли из дома, сели в мавринскую машину и поехали в направлении дачи Сергея. Приехав и прогрев дом, они поставили чайник, и, пока тот грелся, Валера неожиданно обнял Сергея, выдохнув… – Спасибо… – За что? – За то, что приехал, забрал меня… рядом с тобой я чувствую себя легче, и начинаю верить в то, что все будет хорошо… – Кипелов отпустил Маврина и занялся чайником, а тот, усевшись на диван, рассуждал: – Валерка… как ты не понимаешь, я же волнуюсь за тебя. Знаешь, как перепугался после твоего ночного звонка? Еле уснул ведь, а сегодня на репетицию чуть не опоздал, да еще и наорал на всех без повода… – Что ты вдруг как разнервничался? – спросил Валера, подавая Сергею кружку с горячим чаем. – Ну… я подумал, может ты что-нибудь с собой сделаешь… – Да что могу сделать, Сереж… ты же знаешь, я себя для этого слишком люблю… а мне теперь стыдно, что я опять спутал все твои планы и выдернул тебя из плотного графика твоей жизни… – Не знаю… но мне как-то показалось, что тебе очень плохо… и я думал, что я-то сумею тебя успокоить… наверное… – Да… ты умеешь… мне достаточно твоего присутствия рядом, чтобы чувствовать себя лучше… Разговор незаметно зашел в тупик, и они просто молча сидели, допивая чай. На улице уже стемнело, и делать было особо нечего… Через некоторое время Сергей сообщил, что желает спать, ибо очень устал и изнервничался, да и в прошлую ночь не выспался. Разложив постель для Валеры, и раздевшись, он снова приземлился на диван, полагая, что там же и ляжет спать. Однако Кипелов, вместо того, чтобы идти в кровать, снова уселся с ним рядом и пристроил голову у него на плече. – Сереж… – Ммм? – Не, ничего… просто, так хорошо и спокойно с тобой, рядом – сказал Кипелов, обнимая Маврина. – Я рад, что тебе лучше… – Спасибо тебе… – Не за что… – Маврин усмехнулся, приобнимая прижавшегося к нему Валеру. Тот оторвал свою голову от плеча Сергея, выдохнул ему в самое ухо: – Есть за что… еще как есть, Сереж… – и осторожно коснулся губами щеки. Маврин немного напрягся и неуверенно начал говорить – Валер… – Что? – Кипелов с беспокойством заглянул в глаза гитариста. Тот увидел в них тихую радость, вздохнул и смог сказать только: – Да… нет, ничего… Валера придвинулся ближе и также осторожно поцеловал Сергея. Тот, закрыв глаза, ответил и прижал вокалиста к себе. Однако, прервав поцелуй, Валера легко высвободился из его рук, снял с себя всю лишнюю одежду и, дойдя до кровати, принял горизонтальное положение, успев по дороге еще и выключить свет. Маврин озадачено остался сидеть на диване, потом, подумав, пересел на кровать к Кипелову и провел рукой по русым волосам, перебирая их между пальцами. – У меня нет сил, Серег… – проворчал Валерий. – Сил у него нет… а зачем было меня дразнить? – Маврин наклонился и поцеловал вокалиста в висок. – Я не дразнил, – неуверенно возразил тот, чувствуя, как поцелуи Маврина обжигают его лицо. – Я только спасибо сказал… – Вот значит это теперь как называется? – Маврин отбросил одеяло и спустился губами на шею, а потом и на грудь Кипелова. Тот уже не ответил ничего связного и только глухо простонал. Маврин довольно усмехнулся и продолжил спускаться ниже. Валерий уже не возражал, но, впрочем, никак особо и не реагировал на осторожные ласки Сергея. Сил действительно не было, а после затянувшегося депрессивного периода, наконец, пришло успокоение, и он расслабился. С трудом не проваливаясь в сон, он мог только стонать, когда губы и язык гитариста касались его тела в наиболее чувствительных местах. Уж кто-кто, а Маврин знал такие места не хуже самого Валеры и методично перемещался от одного к другому, не забывая и руками ласкать любимое тело. Организм вокалиста не мог не среагировать на настойчивые ласки, а Сергей, избавив Валерия от последней детали одежды, накрыл своими губами возбужденную плоть. – Сережа… – с губ Кипелова сорвался очередной стон. – Ну зачем… Тот не ответил, а только методично продолжал ласкать безвольное тело и вскоре протестующие реплики сменились на тихие просьбы продолжать и не останавливаться. Сергей и не останавливался, лишь делал короткие перерывы, чтобы сделать глубокий вдох, да полюбоваться на еле видное в темноте лицо Валеры. Тот лежал, прикрыв глаза, а тело будто само реагировало на ласки – выгибалось, подавалось вперед, навстречу движениям Маврина. Когда он почувствовал, что Кипелов уже на самом краю, Сергей резко прервался, провел кончиком языка по всей длине возбужденного члена, и передвинулся выше, нависая над Валерой. Тот шумно выдохнул и, отодвинув руками свисающие волосы, потянулся за поцелуем. Сергей не заставил себя ждать и поцеловал, прижимая голову вокалиста обратно к кровати. Разорвав поцелуй, он вернулся практически на прежнюю позицию и, подхватив вокалиста под колени, резко вошел в него, заставив простонать в голос и тут же выгнуться навстречу, пропуская глубже. Сергей успел заметить, как быстро спало возбуждение партнера, пока они целовались – у него действительно почти не было сил, но сильные движения постепенно возвращали его в прежнее состояние. В конце концов старания Маврина увенчались успехом – Валерий снова ожил, начал двигаться навстречу и отзывался громким стоном на каждое движение Сергея. Руки вокалиста беспорядочно сминали простыню, тела переплелись… Сергей наклонился к лицу Валеры и поцеловал его, а в следующую секунду обоих накрыла волна удовольствия… Спустя несколько минут оба привели себя в порядок и обессиленные валялись на кровати в обнимку, лицом друг к другу. Чувствуя, что Кипелов начинает засыпать, Сергей высвободился из объятий, приподнялся на локте и задумчиво провел пальцами по щеке вокалиста, убирая упавшие на лицо прядки волос. Тот никак не реагировал на эти прикосновения, но вдруг, не открывая глаз, спросил: – Сереж… неужели никак нельзя было… без этого? Мы же хотели больше не… – Ты, как всегда, недоволен… – мягко перебил его Маврин – Тебе бы только побурчать… – Да нет… Тебе удалось меня… удовлетворить, – коротко усмехнулся Валерий. – Хотя я на самом деле не хотел этого… – Извини, я просто не удержался, – ответил Маврин, довольно улыбаясь. – Спать давай, – почти неразборчиво буркнул Кипелов, поворачиваясь спиной к Сергею. – Ага… – почти беззвучно выдохнул тот, обнимая вокалиста со спины и прижимаясь к нему как можно теснее. – Давай… Музыканты провалились в сон одновременно, едва только Сергей подцепил одеяло и накинул его на их сплетенные тела. Сергей проснулся первым, когда солнце уже поднялось достаточно высоко. Осторожно, чтобы не разбудить наконец-то спокойно спящего Валерия, он выполз из-под одеяла и, одевшись, отправился умываться. Потом он хотел сделать кофе, но подумав, сколько кофе выпил Кипелов за это время, решил ограничиться чаем. Пока грелся чайник, Сергей вышел во двор, покормил и отпустил пробежаться пса, соскучившегося в одиночестве. Заварив чай, Маврин взял две кружки и отправился в комнату. Когда он вошел, Валерий как раз открыл глаза. – Доброе утро, соня. Как спалось? – Хорошо… Кажется, я наконец-то выспался. – Ох, ну и отлично. Значит, я все-таки не зря тебя увез. Валерий сел на кровати и взял предложенную Мавриным кружку. – Не зря… правда, мне все равно стыдно, что тебе пришлось из-за меня менять свои планы. – Валер, забей. Сейчас-то что? Все равно уже ничего не изменится. Так что кончай убиваться, пей чай и давай собираться. А то пока мы спали – полдня прошло, а мне к вечеру хотелось бы быть дома. Кипелов коротко кивнул и молча занялся чаем. Потом они, не торопясь, собрались и выехали в сторону Москвы. Когда машина подъехала к дому Валерия, на улице уже темнело. Он предлагал зайти, но Сергей отказался, только обнял Кипелова, тихонько коснулся губами виска, и сказал: – Надеюсь, теперь тебе лучше. Не доводи себя больше до такого состояния, пожалуйста… – Постараюсь… – виновато улыбнулся Валера и вышел из машины. Дождавшись, когда Кипелов исчезнет в подъезде, Сергей завел машину и поехал домой, одновременно пытаясь вспомнить, сколько же ему дел еще надо успеть сделать. Минут через десять завибрировал телефон. Взглянув на экран мобильника, Сергей улыбнулся – в пришедшем сообщении было только одно слово: «Спасибо».
Io: Если ты будешь рядом Мне нравятся тихие осенние дни, когда листва еще не вся сошла, но под ногами еще не хлюпает мерзкая жижа, а небо не прохудилось от наметившихся прорех. Нередко я оказываюсь в такие дни в каком-нибудь московском парке, сажусь на лавочку и, можно смеяться, созерцаю. Прохожие слишком торопятся, им некогда. Им не до меня. Слишком холодно, слишком ветрено, лето ушло, и большинству рассиживаться некогда. Все как и всегда. В ежедневной круговерти часто не замечаешь, как меняется мир. Не замечаешь, что он вообще существует. Всё дела-дела… Но сейчас я смотрю, как с клена срывается очередной желтый лист, и думаю о том, что так вот оно и должно быть. И только об одном я сегодня жалею. О том, что рядом нет тебя. Хотя… ты бы не стал сидеть на лавочке и созерцать, это ясно, как божий день. Ты бы фыркнул. Назвал меня сентиментальным пенсионером, и это в лучшем случае… ты бы курил и наворачивал круги вокруг меня, интересуясь, когда же мы двинемся дальше, ведь парк такой большой, не уж то мы останемся здесь надолго? Я улыбнулся своим мыслям. Во всяком случае, сейчас у тебя все хорошо. Я не знаю, как сложатся твои новые отношения, но человека себе в спутники ты выбрал надежного. Лучше придумать было просто нельзя. Кажется, что и мне удалось успокоиться. Не знаю только, надолго ли? За осенью неизбежно придет зима. Люди говорят, что зима это время умирания. Время сонного окоченения, которое никто не любит. Сегодня я думаю иначе. Для меня зима – это скорее время очищения. Жаль, что я не могу объяснить почему. Когда я возвращаюсь к домашним и рабочим делам – время срывается с поводка. Вот будто бы пару часов назад открыл глаза, а силы уже покидают, поскольку не сплю почти восемнадцать часов и не просто бодрствую, а решаю какие-то вопросы, отдаю распоряжения. А еще… скоро мы встретимся. Что ты скажешь на это? Осталось совсем немного. Совместные репетиции, конференции и интервью начались довольно давно, но теперь мы общаемся почти как прежде. Мне кажется, что все вернулось на пятнадцать лет назад. Но есть преимущество. Все, что можно было поделить – уже поделено, остались только мы и работа. Вспоминается лишь хорошее, и мне легко и свободно при мысли о предстоящем общем концерте. На этот раз все было действительно по-настоящему, не так, как на прошлых совместных выступлениях, и кажется, все мы понимаем это. Мне думается, что это к лучшему. Очередная репетиция. ДК. Работа подходит к концу. Мне остается только догадываться, какие же у вас на самом деле были отношения с Алексисом. Ведь именно он сделал то, что сделал. Поднимаясь по лестнице, он точно нечаянно толкнул тебя, сделав вид, что не заметил. Он знал, что следом иду я. Он просчитал, что в здании больше никого, он знал, что я удержу… все было рассчитано до шага… но в тот момент я этого не понял. Лишь инстинктивно схватил тебя, и прижал к себе. Запах, знакомый, сводящий с ума. Твое частое дыхание и в свете тусклой лампочки, широко распахнутые глаза. - Ты в порядке? – шепотом спросил я. - Кажется, да, - нерешительно отвечаешь ты. Я не могу больше держать себя в руках, когда ты в моих объятиях. И я прижимаю тебя к себе, шепчу: - Осторожнее, - а губы целуют твою горячую шею. Ты норовишь вырваться. Ты ведь честный! Кто бы, что ни говорил. Но лишь наши губы встречаются, как ты безвольно виснешь на моих плечах, а в следующий момент впиваешься в мои губы, чтобы уже наверняка… твои горячие ладони оказываются под моей рубашкой, и я выгибаюсь навстречу полузабытым ласкам. Не время. И не место. Не те обстоятельства. Но разве нас это волнует? Когда у меня уже нет сил держаться ты набрасываешься на меня, проклиная. Обрушивая на мое сознание поток чувственных слов, а телу достаются такие желанные ласки. - Еще… - еле слышно прошу я. А ты не отказываешь. Потому, что ты не можешь мне отказать. И я горю вместе с тобой, вцепляясь пальцами в холодные перила, прогибаясь как только возможно… - Сережа… Безрассудство. - Хочу тебя. Это ведь я тебя спровоцировал. Но мысли приходят потом. Пока что есть только ты и я. Долгие поцелуи… уже после. Я еле держусь на ногах, скорее уж ты меня держишь, но и у тебя колени предательски дрожат. Нам хочется большего. И ты хватаешься меня за руку и тянешь куда-то. Октябрьская ночь разбивается о ветровое стекло. Я цепенею, но не от пронизывающего ветра, а оттого, что ты рядом. Мы мчимся куда-то. Я даже не в силах понять сперва, куда именно. А после… лишь только мы поднимаемся в нашу квартиру, в которой, кажется, лет сто никого не было, никто не убирался… или я не прав? Ты открываешь дверь своим ключом. Я знаю, что теперь ничего не закончится. Лишь завяжется более тесным узлом, который будет не так-то просто распутать. А не все ли равно? Я не могу оторваться от твоих губ, не могу не целовать сейчас твоего тела. Засосы скроют многочисленные татуировки… а мне что делать? Стонать от соприкосновения наших тел, это очень пошло? Мне кажется, что ток пропущен по венам. Додумать я не успеваю. Ты срываешь покрывало с кровати. Так странно… совсем не пыльное… а простыни пахнут жасмином и мятой. Должно быть, ты был здесь… и поддерживал порядок… и… Ласки кружат мне голову, я вижу только тебя. В свете бра, кажется, что твои глаза становятся золотыми и мир плавится, как плавлюсь я под твоими руками. Будешь ли ты жалеть потом?... Интересно, ты помнишь, как мы добрались до ванны, как ты говорил, что не выйдешь оттуда, потому что тепло и хочется спать? Мы вообще поужинали? Если не считать некоторого количества белковой пищи естественного происхождения? Но вот проснуться с тобой. Вот это был настоящий подарок. Мне захотелось свернуть горы. И я не думал о том, что могу свернуть себе шею… мне не хотелось думать о том, что будет дальше. Я просто поцеловал твои сомкнутые веки и ткнулся губами в пульсирующую на шее венку. А ты смешно сморщил нос, попытался развернуться весь разомлевший, теплый, податливый, но я не выпустил тебя из объятий… - Лера… - одними губами сказал ты. Только мое имя. Больше ничего. А потом были быстрые сборы. Ты был хмурым, и каким-то неласковым. Я молча курил. Я не собирался тебе мешать. Ты хотел сказать что-то еще, но так и не сказал. Ты анализировал все то, что произошло. Насколько это можно было вообще анализировать. Когда черты твоего лица смягчились, ты отхлебнул свежесваренного кофе, и посмотрел на меня как-то иначе. Впервые за эту бессловесную паузу. Потом отставив кружку уселся на мои колени. - Ну, да, конечно… это может продлиться один день, а может всю жизнь. Так какая разница? Я пожал плечами, отставляя пепельницу подальше. Разницы никакой. Если ты будешь рядом.
Susя: Ой, мама, шикадам, шикадам! Warning: жестокий пьяный бой и фирменный бред. Пустая банка Редбулла, печально звякнув, сплющилась о стену. От этой отравы Юрку всегда срубало быстро, даже быстрее, чем от водки – две маленькие баночки, и человека как подменили. Вторую он как раз только что размазал по стене. И потянулся к третьей. - Юр, будет с тебя уже, - увещевал его Маврин, мягко и ненавязчиво отодвигая запасы нездорового пития. – Опять всё крушить будешь, ну его нафик, поехали домой? Твоя электричка как раз скоро… Но Юрий уже завёлся: - Твою дивизию! Тебе, значит, напиваться можно и скандалить, а мне нет?! – локтём мазнул по стройному ряду алюминиевых баночек, с лязгом сметя их со стола, и от грохота впал в неистовство, будто и впрямь был бешеный. Сергей осторожно отступал, прикидывая, как бы добраться до двери, а Алексис шипел, дико сверкая глазами, надвигался на него и тряс гривой, потеряв где-то резинку. Он был страшен. – Давай уже поговорим, наконец!! Садись, садись! Ты что, думаешь, один такой, царь и бог, всё можно и молитесь мне, да?! Ну?!?! Зажатый в углу соло-гитарист мрачно подумал, что никогда – никогда больше в жизни! – не отпустит никого с репы раньше Алексиса. Так и по шее получить недолго, причём без повода. А в драку с пьяным Юркой лезть как-то некомильфо. - Не слышу ответа! – Алексеев вцепился в ворот футболки и ощутимо тряхнул Сергея – откуда силы взялись? - Эй, Юр, не борзей! – машинально огрызнулся Маврин, несильно мазнув того по скуле. Хорошо хоть кольца дома оставил, а то ещё раны ему, невменяемому, зализывать. Впрочем, Юрке и того хватило – взвыл и навалился, размахивая такими же мозолистыми кулаками. Силы были примерно равны. Однако Алексиса подстёгивал алкогольно-синтетический задор, поэтому они довольно долго метались по комнатушке, собирая одеждой и волосами пыль, пока мокрым встрёпанным клубком не впечатались в диван – Сергей снизу, в разорванной футболке и с парой свежих синяков, Юрий сверху, потеряв половину рубашки и остатки самоконтроля. - Хорош, хорош… - прохрипел Алексис, облизывая разбитую губу и пытаясь дотянуться сбитым кулаком до лица соперника. – Бог металла для интеллигентов, как последний алкаш, в драной майке валяется, ха! - На себя посмотри, святой человек фигов, - Сергей вертелся, пытаясь встать и удерживая его запястья на безопасном расстоянии. – Упился и буянит, - он попытался резко вскочить, оттолкнувшись от плеч ритмача. Тот вцепился в остатки футболки. Раздался громкий треск, и рваная ткань осталась в руке Алексеева. Юрий отшвырнул её куда-то к двери и вцепился в верхний ремень Сергея. Маврин потерял равновесие и свалился на диван, звонко шлёпнув по чёрной коже голой спиной. - Господи боже мой, какая пошлость – кожаный диван, взмокший полураздетый Маврин и никого вокруг, - Юрий уселся на его ноги, тяжело дыша и выплёвывая попавшие в рот волосы. – Ты меня провоцируешь, рыженький… - И? Что делать будем? – холодный материал остудил боевой пыл Сергея, и теперь он смотрел на недавнего противника отрешённо. «В самом деле, пошлее некуда, фу…». - Может, попросишь прощения за своё недостойное поведение? – Юрий, видимо, решил весь вечер вести себя странно – наклонился, хищно улыбаясь, и лизнул синяк на плече, сжав татуированные плечи. Маврин невольно вздрогнул и, вскинув руку, сгрёб в кулак половину всклокоченной Юркиной гривы. Тот замер и перевел взгляд на лицо Сергея. Серо-зелёные глаза, расширенные от драки и спиртного зрачки, влажно поблескивающие глаза. Не вяжущаяся с недавним бешенством беспомощность и неуверенность. - Юрр… - Маврин расслабил пальцы и погладил Алексиса по шелковистым кудрям. Тот обречённо вздохнул, уткнулся ему в грудь, разжав хватку на плечах, и приглушённо пожаловался кому-то: - Вот ведь мерзавец, а… Не любишь меня и всегда бьёшь. - Всегда – это только сегодня? - Ну да, а что? Сергей не нашёл, что ответить на этот, несомненно, очень весомый довод, и потому второй рукой стащил с Юрика остатки рубашки. Кажется, через минуту-другую Алексис задремал, пригревшись; Маврин, щурясь на тусклую лампочку, рассеянно чесал его за ухом, перебирая прядки. Задумавшись, он упустил момент, когда Юрий сполз по нему вниз и увлечённо занялся вторым ремнём. Причём первый уже свернулся кольцами змеи на полу, отсвечивая заклёпками. - Юркаааааааааа! Ты… перепил? - Угу. Надо закусить, - Алексис продолжал гнуть свою развратную линию. Пальцы из волос можно было не выпутывать... …Сергей завёл машину и поёжился: - Холодно в куртке на голое тело. - Можно подумать, я в меховом комбинезоне и рубашке тут сижу, - заворчал Юрий с заднего сидения, присваивая найденную бутылку с минералкой. Напился и улёгся на бок – сидеть ему сегодня не хотелось. – Ты вообще наглый эксплуататор, ты знаешь? - А ты меня за бедро укусил! - Извини, промахнулся… в следующий раз укушу выше. - Побрейся лучше. - Что, чешется? – Алексис радостно заржал и уронил пустую бутылку под водительское сидение. Маврин воспитанно промолчал и вырулил со двора.
Io: Рассвет. Зачем ты просишь у меня какого-то ответа? Что ты хочешь услышать? Как я могу ответить более или менее адекватно? Все ли меня устраивает? Нет, не все. Это ты хочешь услышать? Обидишься. Будешь дуться. Если бы ты знал, что для меня гораздо важнее твое собственное душевное спокойствие, поскольку, ежели спокоен ты, то и мне ничего не нужно, чтобы почувствовать себя. Чтобы почувствовать тебя. Чтобы вообще что-то почувствовать. Так как же мне быть, Лера? Я не могу ответить на твой вопрос так, как хочешь ты. Наверное, поэтому я так тяну. Поэтому не хочу предпринимать никаких резких действий. Стоит тебе почувствовать, что вот он я, что никуда не денусь, что сделаешь ты? Найдешь тысячу и одну причину, почему тебе сегодня некогда, почему не до меня, почему… да не все ли равно? Я хочу и не хочу видеть тебя каждый день. Я очень надеюсь, что ты теперь поймешь меня правильно… - Почему теперь ты против? Что случилось? Что я делаю не так? Как объяснить тебе? - Просто, я не умею объяснять. - Почему? Разве тебе плохо со мной? - Мне хорошо, но я не готов перебраться сюда окончательно. - Я тебе десяток раз говорил, что мы не дети… Сережа, время… оно на месте не стоит. - Я знаю… возможно, меня сдерживает то чувство, которое возникло у тебя около семи лет назад. Сейчас ты готов на все… но… Лер, послушай… Объяснять бесполезно. Ты уже обиделся. Меньше всего я бы хотел заканчивать этот разговор так. Только не нужно этих умоляющих взглядов или неожиданно наивно-детских «ты меня действительно любишь?». - Ладно… давай продолжим этот разговор в другой день, идет? Можно выдохнуть. Не знаю, понял ли ты меня, или списал на перепады настроения, природу, погоду, загруженность. Знал бы ты как нелегко даются мне подобные слова, те, что я произнес всего получасом раньше. Мне хочется бросить все, знаешь, как мне хочется? Я бы немедленно начал обустраивать быт. Черт побери, да куда бы мы с тобой не попадали, мы везде могли легко почувствовать себя уютно и обжиться. Но что же теперь? Я меряю шагами комнату. Ты как и прежде самоустраняешься. О чем я думаю? Да пожалуй не о чем. Сажусь, машинально закуриваю, тыкаю по кнопке «play». Меня не сильно интересует телевизионная возня, но мне требуется любой отвлекающий фон. Сумятица везде. В головах людей, дикторов телепередач и в самих телепередачах. Странный формат попсы и ужаса. Что будет завтра неизвестно. Не дай бог никому жить в эпоху перемен, а у нас что ни день, то радость. Согласится? Плюнуть на все? - Перестань нервничать, - твоя рука ложится на плечо. Ты ставишь передо мной чашку чая, - кажется в твоей крови столько адреналина, что хватит на то, чтобы обежать весь земной шар по экватору. Я улыбаюсь, кивая, мол, еще бы. А ты садишься рядом, и также рассеяно смотришь в экран. - Просто я не знаю… как поступить правильно, - наконец, выдыхаю я. - Значит, - назидательно заявляешь ты, - нужно лечь и не вставать. Ты говоришь настолько серьезно, что я даже не просекаю фишку. Но когда твои глаза наполняются затаенной радостью, я понимаю, что что-то пропустил. - Черт! - Что? - Отличная идея. Я веселым смехом я тащу тебя на диван. Ты делаешь вид, что отбиваешься, но куда там? - Лечь и не вставать.. – констатирую я, прижимая тебя к себе. Ты смеешься, пытаешься оглянуться через плечо, мол, что ты мне только что сказал, ведь истинная правда. Я слегка кусаю тебя за ушко и что-то мурлыкаю, перебивая твои волосы. Мне не хочется говорить серьезно и в то же время, я понимаю, что подспудно ты будешь ожидать моего решения. День или два, может неделю, что будет потом? Я не знаю. Подумаю об этом завтра… а сегодня буду обнимать тебя, шептать нежности и согревать тебя, обнимая. Я проснулся среди ночи, ежась от холода. Ты зябко кутался в мои объятия, мне показалось, что от твоего дыхания вырывается облачко пара. Сердце ухнуло куда-то в ледяную бездну. Укрыв тебя одеялом, я осторожно сполз с дивана. На полу серебрился иней, и стены были похожи на загородки холодильной камеры. За окном стояла непроглядная темень. Ни один фонарь не горел, ни одна машина не ехала по делам своего деловитого владельца. Тишина и темнота, хоть глаз коли. Соседние дома погрузились во мрак, и кажется, что так было всегда. Как я вообще сумел разглядеть их в потоке вязкой черноты? Должно быть, просто глаза привыкли. Темнота и зловещая тишина, я даже не знаю, что было хуже. Босые ступни ног оставляли проталины на серебрящемся ковре. Какого черта? Действовать надо быстро… и вот кровь уже гонит дополнительные дозы адреналина к мозгу. Из-за туч выползла круглобокая луна, освещая мертвенным мерцанием погрузившийся в выстуженный холод мир. Сколько же там градусов? Что происходит? Весна ведь… и по телевизору ничего не объявляли… Холодный пот прошибает секунд за десять и я суечусь, достаю одежду из шкафа для тебя и для себя. Все самое теплое, что могу найти… разбудить тебя, немедленно… - Что происходит, Сергей? Почему так холодно? Ты не закрыл окно? - Я не знаю… - выдыхаю я, - одевайся. Быстрее. Да, все это надевай. - Ты меня пугаешь… милый… что… почему здесь снег? - Я не знаю, просто делай то, что я говорю… Откуда у меня эти командирские нотки в голосе. Я не знаю, что нужно делать в такой ситуации. С антресолей сваливаю какой-то древний рюкзак, кажется, меня с этим в армию провожали. Ну да ладно, раньше хорошо делали… не то, что теперь. Что надо взять? Продукты? Какие? Черт… долбанные курсы ОВП! Вспомнить ли что-то теперь? Но руки делают все за меня. Вот она советская школа. Сортировка вода, медикаменты, продукты первой необходимости… наперегонки с холодом. Наперегонки со смертью. - Что происходит? Сереж? - Давай в машину, быстро, надеюсь, заведемся. - Куда мы? - Не в аэропорт, это точно… - Куда? Ты растерян… ты ничего не понимаешь, но всецело доверяешься мне. Если бы я только знал. Господи… - К тебе на дачу. У тебя есть не только центральное отопление, но и печное, и про уголь в подвале я тоже помню. - Сереж, а как же… Ни души на улице. Нигде не огонька. Ни одной машинки… я втапливаю педаль в пол… повезло, что вообще завелись, температура под минус тридцать и продолжает падать. Я предпочитаю не думать о том, что будет дальше, предпочитаю не знать, что произойдет, если кончится бензин, или сядет аккумулятор. Даже со включенной печкой меня бьет крупная дрожь. Но это все от нервов ничего больше. Хочется курить. Руки не слушаются. Они точно приросли к рулю… быстрее… но не слишком. Трасса обледенела. Кое-где крошится асфальт. Ни одной встречной машины. Ни одной попутной. Успеть… Как можно обогнать холод? Как можно опередить стихию. На часах шесть утра. Солнце, где же ты? Рассвет так и не наступает. Ни через пятнадцать, ни через двадцать минут… Ближе к восьми мы оказываемся у твоего дачного дома. Ключи ломаются в замке калитки. Ерунда, проходим через соседей. Надо торопиться… еще быстрее. Оба ежимся от холода… разве может быть еще холоднее? Хорошо, что с домом не случилось такой неприятности. Но тут мы уже греем метал на бензиновой зажигалке, вваливаемся в выстуженное помещение, ты несешься в подвал, разводить огонь, а я закупориваю малейшие щелки, запираю дверь и завешиваю ее какими-то одеялами… к чему все это? Если солнце погасло… если… вскоре здесь будет абсолютный ноль −273,15 °C… может быть лишь наша атмосфера не дает случиться ему так долго… Я не хочу думать, что будет потом… Со стороны камина вяло потянуло теплом. Ты принес угля и сюда. Приоткрыл вытяжки… что мы будем делать дальше? Я устало валюсь в кресло. Хочется одного спать. Но спать нельзя. Ты протягиваешь мне стакан вина. На какое-то время поможет, спору нет. Садишься ко мне на колени, и мы по очереди пьем из большой металлической кружки. Что-то есть в этом… на краю мира мы пьем вино, отмечая второе пришествие? Или? Говорить не хочется совсем. Несмотря на разгоревшийся огонь губы у Лерки бледные и холодные, но я все равно целую их. Он отвечает на поцелуй, обнимает за шею… - Так хочется спать… - Знаю… Мы сваливаем одеяла поближе к камину, кидая побольше угля и дров. Понимая, что бесполезно. Я улыбаюсь… повезло же тем, кто не проснулся сегодня. - Еще вина? - Да, можно… там где-то был коньяк и виски, кажется? Мы допиваем вино из горлышка, целуемся, пьянея, скорее друг от друга. - Ты так это себе представлял? - Что именно? - Жили они долго и счастливо, и умерли в один день? - Ну… как-то менее драматично. - Жизнь такая странная штука… - Не суетись, это ненадолго! Мы рассмеялись, и кажется я потерся носом о его щеку, почувствовав небольшой дискомфорт от этого движения я понял, что вся эта гонка была ничем иным, как попыткой убежать от судьбы. Я заметил, что кончики ушей Лерки сделались белыми. Это бесполезно…особого холода мы не чувствуем из-за выпитого, а огонь в камине несмотря ни на что, не может сделать температуру плюсовой… ну и черт с ним… - Давай спать. Подбросим дров побольше, а потом подумаем чего да как. Лерка улыбнулся, и, кивнув, устроил голову на моей груди… вот так… это хорошо… я поцеловал его волосы, судорожно вздохнул, и обнял крепче… - Сереж, почему так холодно? – недовольно спрашиваешь ты… я открываю глаза. Мне не хочется объяснять тебе, что жить нам осталось от силы часа четыре. Я просто хочу поцеловать тебя… Но вместо этого я вскакиваю с дивана, как ошпаренный. Ветер распахнул окно и в квартир установилась весьма свежая погода. На часах половина седьмого. За окном рассвет. Я медленно подкрадываюсь к окну, запираю его на обе щеколды, оглядываюсь на тебя и разражаюсь истерическим хохотом. - Сумасшедший! – бурчишь ты, забираясь под плед. - Да… - жарко шепчу я, - я сумасшедший… - я хватаю тебя, начинаю тормошить, заворачиваю в плед, успевая заставить надеть тапки, и в таком виде, буквально выпихиваю на балкон, открыв пошире окна, - смотри, там же солнце встает!
Seva: Ты остался в студии, чтобы обсудить со мной специфику исполнения для некоторых песен, как я и просил. Ты ответственный, возможно, в этом и есть твоя вина. Я задерживался- отключая аппаратуру , аккуратно связывая шнуры питания в коробку. Когда освободился и наконец обратил свое внимание на тебя ,-ты уже спал, прямо на стуле в арийской студии. Зачем надо было тянуть с этим разговором? - я сам не знаю. Может быть оттого, что сильно хотел побыть с тобой. Один на один. Без сумятицы рабочего дня, без постоянной необходимости делать новый альбом,без глухого раздражения при виде тебя и этого рыжего гитараста. Я подошел сзади и тяжело облокотился на спинку твоего стула. Близко и в то же время далеко. -Валер…вдруг хрипло и едва различимо мой тихий шепот разбивает хрупкую тишину. Ты глубоко вздыхаешь. -Так, чего ты хотел, Володь - его голос прозвучал глухо и невыразительно. Я нервно сглотнул. -Чего я хотел? – неожиданно повторяю вопрос. Заметив, что ты хочешь что-то сказать, наклоняюсь к твоему уху. -Помолчи, пожалуйста, - невпопад отвечаешь,- а я ловлю кожей твое дыхание. Я затаился, получая удовольствие от близости к тебе. Жмурюсь, сердце бешено колотится, Пространство между ног наливается болезненной тяжестью. Страшно было дышать. -Я хочу тебя…- Владимир замолчал и коснулся пальцем мочки его уха. Неожиданно для себя Валерий вздрогнул и отпрянул. Сдавленно всхлипнув, он стоял, закрыв рот рукой. Затем будто опомнившись, повернулся к Владимиру с мольбой во взгляде, но гитарист тут же отошел и сел на стул, по всей вероятности намеренно, чтобы самому сосредоточиться, а не жаждать прикосновений к вокалисту. Помолчав немного, Холстинин заговорил громче, отрывисто и жестко: -Ты врешь и мне и себе. И мне Мавриным врешь и себя им же обманываешь.-, двумя пальцами извлекая из кармана металлическую пуговицу, он протянул руку и показал ее Кипелову: -10 лет Валера,10 лет она у меня… Кипелов машинально кивнул, догадываясь, куда клонит Владимир - Я не могу сказать, когда это началось,…может, когда Маврин,- Холст скривился, - положил на тебя глаз, может, когда мы… записали первый альбом, и я как дурак ходил восхищенный тобой, а может и раньше, когда ты, стриженый птенец, только появился на пороге нашей студии…. -Я не… не… знаю, Вова…что сказать …– странно слышать собственное имя произнесенное с такой затаенной нежностью. – Я должен извинится перед тобой,- усталое прикосновение к переносице - Я слишком часто не по делу придирался к тебе…дурак был… -безжалостно добавил Холстинин, -Но иначе не могу, когда ты рядом, теперь, после всего, что наговорил… не могу иначе… Валерий съежился. -Скажи мне честно… – Владимир встал, шагнул к Валере, наклонился и бережно коснулся пальцем его подбородка: – Посмотри мне в глаза и скажи… ты готов к тому, что мне и дальше придется обращаться с тобой так же, как и до этого вечера? Валерий поднял голову и взглянул в склонившееся к нему лицо, и, несмотря на то, что первым побуждением было ответить ему «да», произнес: -Тебе нравится так обращаться со мной? - Н-нет… - и это безусловно была правда. Владимир напрягся, пытаясь совладать с дрожью во всем теле. - Вова…я… я могу кое о чем… попросить? – он стоял близко, ощущая коленями тепло гитариста. - О чем угодно, ты знаешь это, - сразу ответил он, не поворачивая головы. Горький изгиб губ, закрытые глаза, и дрожь, которую он пытался унять - оголенное нутро всегда уверенного лидера группы. - Тогда… Пожалуйста….Возьми… меня за руку. Владимир помедлил, потом подался вперед и взял его за руку, сначала бесстрастно, но через несколько секунд его пальцы чуть-чуть сжали ладонь. Сжали и отпустили. Этот невинный контакт бросил в жар Валеру, рука которого тут же сделалась мокрой. Валерий в ответ слабо стиснул пальцы гитариста и сквозь пелену, застлавшую глаза, попытался разглядеть, какова будет реакция, но встретил изучающий взгляд. Ощущение будоражило кровь приближением непонятной опасности, но, вместе с тем, отчего-то давало чувство невероятной защищенности и уверенности. Кипелов поднял его руку на уровень своей груди и несмело провел пальцами по ладони. Ладонь вздрогнула. У Владимира сбилось дыхание? Владимир неспешно высвободил руку, плотно перехватив кисть, и, словно проверяя пульс, неторопливо обвел большим пальцем круг по Валериному запястью. От прикосновения к нежной коже Валере стало горячо – сначала руке, потом всему телу. Подумав внезапно, как же сильно ему не хватало этих бережных прикосновений, и как головокружительны могут быть даже такие легкие касания, он шевельнул рукой, пропуская его пальцы глубже в рукав. Вокалист задохнулся от нахлынувших эмоций, ожидая еще…большего?.. Валерий облизнул пересохшие губы. Гитарист проследил за легким движением его языка, которое, в чем Кипелов себе не отдавал отчета, было, довольно чувственным, и сглотнул. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга. -Теперь, ты знаешь все Валера….тебе известны причины моего поведения…почему, ты все еще здесь? - Потому что… я хочу Вас… Владимир Холстинин … Кипелов покраснел. А Холстинин, в свою очередь, побледнел и тихо переспросил: -Что? Ему казалось, что он вот-вот потеряет сознание. Это говорит Валерий Кипелов, образцовый семьянин, непогрешимый эталон поведенческо - морального кодекса…. Кипелов, увидев, замешательство, сбивчиво принялся говорить первое, что приходило в голову: - ты знаешь… я, наверное... я хотел все время… с самой первой встречи. Я только... только раньше сомневался… можно или нельзя,… а теперь,…а теперь…думаешь, эта пуговица…она случайно у тебя оказалась ….ты думаешь,…..я действительно, мог не заметить ее исчезновение…ты думаешь… Пальцы Владимира легко коснулись щеки вокалиста. Валера склонил к руке голову, ласкаясь, на глаза навернулись слезы. Ноги вокалиста предательски подкашивались, и Владимир не мог этого не заметить. Одной рукой, Холст легко обхватил его талию, чтобы поддержать, хотя это возымело полностью противоположный эффект. - Ш-ш-ш… Закрой глаза… вот так….Я сделаю то, что тебе нужно. -Скажи мне, когда необходимо будет остановиться, Лера… -Не-е-ет,- его била крупная дрожь, не останавливайся….пожалуйста, Володя…. Владимир наклонился, тронул губами его лоб. Зажмурился, приглашая... и почувствовал теплое дыхание гитариста на своих веках. Когда через мгновение он отстранился, Валерий застыл не в силах отвести взгляд от лица Холстинина. Володя нагнулся к его губам. Голова у Леры закружилась, он жадно прижался ко рту столь желанного гитариста: задним планом промелькнула благодарность Маврику который в свое время научил его, как надо целоваться, с мужчинами, но сейчас он лишь исступленно желал продлить этот момент и вцепился в плечи Холстинина , будто тонул.. Возможно, он почувствовал, насколько близок вокалист к тому, чтобы лишиться контроля над собой, а, может быть, и сам был недалек от этого… Во всяком случае, он выпрямился и шепнул: -Иди сюда,- подталкивая Валерия к новенькому диванчику, недавно приобретенному на общие средства Владимир ощущал, как же приятно дотронуться до его груди, ощутить мускулы под жесткой тканью, робко провел ладонью по черной футболке, а потом нервно рассмеялся и, думая, что, скорее всего, он был прав, прервавшись. На этот раз Володя скользнул языком меж тонких губ, касаясь нёба, забирая воздух и вдох. Валерий выгнулся в сторону горячего тела партнера. -…Еще... - Кипелов конвульсивно стиснул его плечо. Коснувшись мочки уха, Владимир пальцами провел линию вниз, к ключице, потом в волосы на затылке, сжимая слегка, отчего Валерий невольно запрокинула голову и подался к нему. Он чуть отклонился назад и неторопливо расстегнул его второй рукав. И снова поднял руки к шее. Сколько раз Валерий расстегивал и застегивал манжеты своей рубашки, не придавая этому действию ни малейшего значения, но теперь казалось, будто кожа запястий воспалилась, желая прикосновения. Руки плавят нежностью тело. Грубые от длительной игры на гитаре, кончики пальцев проникли в рукава и тронули нежную кожу на сгибах локтей. Валерий задрожал и прижался к Володе всем телом. Его ладони легко легли на плечи, потом медленно соскользнули вдоль его рук, но теперь опустились на бедра, натянув неудобную джинсовую ткань, и сразу, минуя запястья, вернулись к локтям, поверх одежды. Всего лишь поглаживания, слева и справа, уверенные и неторопливые, - спускаясь к бедрам и поднимаясь к плечам, - без единого намека на вольности. Он больше не поддерживал Валеру, - наверное, не случайно, - но рациональные мысли ускользали прочь под бесстрастным, порабощающим нажимом его рук. Валерий импульсивно сел на край дивана, дрожа и глубоко хватая воздух ртом. Очень медленно гитарист расстегивал пуговицу за пуговицей, все время, нашептывая Валере что-то полупонятное, заставляя соглашаться и, как бы невзначай, задевая ладонями его пах. Валера невольно старался продлить этот контакт, подаваясь вперед. Но ловкие руки гитариста избегали быть зажатыми телом вокалиста. Тогда Валерий стал выгибаться, следуя за руками Володи. - Вот так,…да… Еще…хрипотца Валеры, будоражила кровь Владимира. Повинуясь стимулу этого голоса, Володя принялся мерно раскачиваться в такт прикосновениям к Нему, он раз за разом погружался все глубже и глубже в бездумное удовольствие касаний к внутренней стороне бедра вокалиста. Из одежды на Кипелове оставались только трусы. Руки Холстинина скользнули по бедрам - с внутренней стороны, пальцы слегка задержались на границе кожи и ткани трусов, заставив его на секунду задохнуться от наслаждения. Валерий непроизвольно попытался задержать руки Владимира там. -Нет… не сейчас…- глубокий страстный надрыв Владимира. Пальцы двинулись вверх по животу, ребрам, по соскам, не спеша и заставляя его терять голову от этого промедления. Валерий не хотел думать ни о чем другом кроме этих опытных пальцев, оставляющих теплые следы на его коже, осторожных, избегающих самых чувствительных мест… пока. И то, что он делал с теми местами в ткани… было лучше, чем, если бы он был совсем обнаженным. Пальцы скользили по нему, потягивая ткань на пахе, и это сводило с ума, вызывая отчаянное желание… близости. И, наконец, его руки устремились вниз, по бокам, бедрам, минуя живот, и легли на очевидную эрекцию .Несколько движений и Валера обнажен. - Хочешь дальше? – обжег шею голос. - Да… хочу… да…Вова..еще… Он коснулся губами члена вокалиста. Облизнул влажную головку, отчего по телу Кипелова прошла долгая судорога, а из горла вырвался сдавленный крик, затем вобрал полностью, еще и еще раз, уже настойчивей, двигался языком ,играя с плотью, сжал яички и Валерию показалось, что все вокруг уже закружилось и потеряло четкие очертания… Но тут же его руки коснулись сосков, безошибочно остановив нежное удовольствие, пока оно еще не стало неудержимым. Губы проследовали за руками, оставляя влажные поцелуи на коже. Одна рука теребит сосок, рот целует грудь поочередно прикусывая чувствительные комочки плоти. Эрекция упирается в живот Владимира, Валерий трется о тело гитариста, цепляясь руками за бедра, прижимая ближе. -…ммм...Валера….Лера… Рука Валерия нащупала ремень ,расслабила и проникла в штаны Владимира…Минуя белье, Валерий сжал член партнера, другой рукой снимая джинсы с Холста. Стон. Владимир на секунду потерял контроль вколачивая член в руку Валерия ,поддаваясь его неумелым ,но таким чувственным ласкам. Володя бережно обхватил ладонью шею Валеры, прижимая пальцы к коже там, где бьется пульс, а вторую руку опустил на его безвольно опущенную кисть и крепко сжал. - мы сделаем это вместе… – шепот, как лава, стек вниз, и только спустя несколько мгновений жар поднялся до сознания. - …Вов? - Все то же самое, - незамедлительно отозвался шепот. Валера почувствовал, как Холст подхватил его собственную руку и… прижал к груди. Одна рука крепче сжала ее пальцы на соске, отрезая путь к побегу и причиняя боль, смешанную со стыдом и… удовольствием, а вторая рука нежно погладила горло. Ощущения не были совершенно новыми, - хотя гораздо сильнее, чем когда он сам украдкой прикасался к себе, желая сделать острее собственные фантазии, - но в присутствии Холстинина они наполнялись чересчур нескромным смыслом. Разум Валерия проснулся и отчаянно отказывался повиноваться, но остановить мешало доверие, которое уже было. Валера выдохнул и коснулся губами шеи гитариста: - Мой Лера… - и медленно, нажимая слегка его ладонью, обрисовал круг по груди. Он выгнулся навстречу руке – его… и своей… - Хорошо… да…. – скользнули по шее пальцы и шепот. - Да…да….еще…вторил ему Валерин шепот.… Лаская губами его шею, Холст описал их сцепленными руками еще один круг по своей груди, потом еще один, откровенный, заставив его сжимать и разжимать пальцы, дожидаясь, когда вокалист тихо ахнет от болезненного удовольствия. Еще и еще раз. А потом стал медленно спускаться чуть ниже, потом еще ниже, как будто знакомя его с собственным телом, позволяя привыкнуть к остроте, и к стыду… и к мысли о том, что последует дальше. Когда их руки, опустились на внутреннюю сторону валериных бедер, Кип вздрогнул, сжался, инстинктивно пытаясь защититься от самого себя, и тогда вторая рука Владимира скользнула вниз. - Будет хорошо… - повелительно приказал шепот, который набрал силу, подчиняя и уговаривая сдаться. Их сцепленные пальцы касались всей длинны эрекции вокалиста ,бесстыдно сталкиваясь, находя нужный ритм. грубые ласки сменялись чуть слышимыми прикосновениями .Опытные пальцы показали нужный ритм .Как сквозь сон, в котором царили руки и пальцы гитариста, лишая воли и стыда, Валерий осознал, что, закинув вверх, в кудри Владимира, свободную руку, уже притягивает его голову к себе, и что его ладони скользят по его телу, всюду, но только не по члену, а влажную головку, длину ствола и сжавшиеся яички ласкают … его собственные пальцы. Его руки. От этого открытия у него перехватило дыхание, он нагнул голову, ловя ртом воздух, но резкое движение вызвало тягучий спазм и нечаянный, долгий стон… - Я хочу тебя … Сейчас, …- внезапно ловко гитарист подложил свои джинсы под спину Кипелова. Валере стало страшно, он невольно обхватил себя руками за плечи. Владимир, любуясь его возбуждением и его смущением, ласково проговорил: - …Лера,ты мой…только мой…. - и вдруг склонился и прижался губами к его члену. Снова невообразимо, невыразимо приятно, он тут же опустил руки в его волосы, щекочущие живот, - от одного взгляда на них он уже терял рассудок, - требуя, умоляя, чтобы Холстинин не уходил. Руки спустились по бокам, потом между ног, и он громко вскрикнул, когда Володя оттянул кожицу губами, а затем описывая пальцем дразнящие круги по головке , вобрал в рот. Валера попытался выгнуться навстречу завлекательной глубине его рта, но оказался безмолвно прижатым к жесткому дивану, ладонью лежащей внизу живота. Его губы играли с головкой , то вбирая до конца, то чуть прикасаясь.. - О… пожалуйста... пожалуйста... Вов….– он ни за что не смог бы выразить словами, чего хочет, главное, чтобы он продолжал... - Сейчас, мой Лера… И этот приглушенный голос был самым возбуждающим из когда-либо слышанных им. Лерик смутно осознавал, что прижимает его к себе, тянется к нему... но мир сузился до влажного падения, до ритмичного жара, нарастающего навстречу, до боли от невыносимого удовольствия.… А потом он, закричала, но не слышала себя, и не мог ощущать ничего, кроме его движений внутри себя, и конвульсивно изогнулся навстречу... Забытье не пришло. Я вздрагиваю, убеждаясь во взаимности желания. Внутри так приятно сжимаются мышцы. Кольцами, обхватывая член Владимира, погружая в пучину беспамятства. -…Да - Да,…. Вова, …еще…- Валерий хватался за плечи Володи, бесконтрольные движения оставляли царапины на теле. Толчок, еще, руки Холста сжимают эрекцию вокалиста. Пульсация, последний толчок. В руках Владимира сперма Валерия. Густое белое семя. Он кончил вместе с Валерием, но находился внутри. .Единение взаимности. Сперма капает по груди, Владимир нагибается, касаясь пальцами губ Кипелова, оставляя капельки семени на них. Склоняется ниже и касается тонкой полоски рта. Страстно углубляясь, проводя языком по небу, давая начало новому стону. -Ты…мой…Валера…только мой…-в перерывах между поцелуем твердит Владимир, языком проводя по губам и спускаясь к ключице. - Моя болезнь…мое вдохновение…мое все… - Я твой..твой…тв-о-о-ой…последнее слова тонет в глубоком обоюдном стоне…
¤Призрак¤: ВАМПИРЬИ БУДНИ! Переделка. Слэш. Романтика. Вампиры. http://zalil.ru/30856999
Io: всякое случается. Хочется перестать думать о нем. Все же понятно. Он, черт побери, выбрал! Хочется даже забыть о том, что он вообще существует. О том, что было между ними. Виталий перевернулся на другой бок и, закрыв голову подушкой, попытался заснуть. Конечно, ничего хорошего из этого не получилось. Проснулся басюг разбитым. «Почему все случилось именно так? Именно теперь?» - снова одни и те же вопросы, на которые нет ответов. Начиналось все по обыкновению красиво, как все добрые сказки. Конечно, им было страшно, но они справились с собой и с обстоятельствами. Виталий и Володя. «Дабл ю - W» он ведь даже сделал себе такую татушку на поясе. Маленькую, но они-то знали, что именно она означает. Но что теперь? Нет… конечно он знал, что ничего не может длиться вечно. Все меняется, и не возможно удержать воду в ладонях. Еще несколько лет назад они все играли в одной группе. Еще несколько лет назад Володя имел все возможности уйти вот так же, но почему теперь? Конечно, если быть уж совсем откровенным, в начале карьеры ему тоже нравился этот застенчивый парень по имени Валера, но к тому моменту с Вовой их связывали более близкие отношения, и отвлекаться было некогда. Потом в группе появился этот чертов Рыжий Бес. Вот с него-то все и началось. Валеру как подменили. Он стал совсем другим. Все эти перемены, разумеется, не могли укрыться от стороннего наблюдателя, а тем более остаться незамеченными в группе. Хотя басюге ни одного единственного раза не удалось уличить обоих хоть в чем-либо запретном или непотребном, но Дуб был уверен, что Кипелова и Маврина связывает такая же дружба, как и его с Володей. Черт…Володька… и ведь понятно же, чем все это закончится. Пьяные слезы на его плече, причитания по поводу того, что девочка-Лерочка называет его чужим именем, и только он- Виталик все понимает! «Скорее бы уж что ли…» - с тоской подумал басист. Такое случалось раньше, когда Валера вернулся в «Арию», после совместного с Рыжим ухода. Холст был вне себя от ярости, но потом… потом что-то произошло, тогда Вовка первый раз оставил его ради Кипелова. Глупо говорить, но не прошло и полугода, как он с виноватым видом возник на пороге Дубининской квартиры. Кажется, он даже на коленях просил прощения. Дуб простил. Как же иначе? Но вот, прошло несколько лет относительного спокойствия, и все повторилось вновь. Кипелов разбегается с Рыжим с эффектным скандалом и не проходит пары месяцев, как Холст выбирает «испытать еще один шанс». Виталий взъерошил волосы, накинул куртку и вышел прочь. Какого дьявола? Чем… ну чем же он хуже этого гребаного Валеры? Ответа не было. Что делать, было не понятно, но думать об этом он слишком устал. - Ты чего такой не выспавшийся? – поинтересовался Арти. - Бессонница, мысли не дают покоя… - Беркут молчал, сосредоточенно глядя на басюгу. Дубинину вдруг захотелось рассказать ему все! Но он сдержался. - Не переживай, - наконец сказал Артур, - все наладится. Нужно только немного подождать! Вечно плохо быть не может, это точно! - Но радость обычно длится недолго, - заключил Виталий, но несмотря на это улыбнулся. В Арти было очень много жизни. При всех его достоинствах и недостатках он умел вселить уверенность и желание жить. -работа продолжалась. Володя опаздывал. Вот уже Попов и Удалов были на месте, а Холста все не было. Басюг начинал волноваться, и это не был ревнивый порыв, который не давал ему спать всю ночь. Ведь с Володей могло случиться все, что угодно. А если позвонить, то скорее всего, он не ответит. Дуб сидел, словно на иголках. Сорок минут. Попытки сыграться. Наконец, Холст появился на студии. Он был небрит. Зол, скуп на слова и комментарии и изрядно задерган. «Ненавижу Кипелова» - в который раз подумал басист. Однако от сердца отлегло, и работа пошла веселей. Запала Холста правда, надолго не хватило. В результате огреб ни в чем не повинный Прист. Виталик разозлился. Нервы сдали. Он ушел, громко хлопнув дверью. Пафосно и патетично. « и куда теперь? Дурья моя башка….» - ругая себя на чем свет стоит, он забрался в машину, завелся, крутанул руль и свернул в сторону от обычного маршрута. Решение давалось ему тяжело, но если кто-то и мог оказать ему подспудную помощь, то следовало использовать этот шанс. Маврин, несмотря на внезапность визита, был рад видеть старого товарища. С Дубининым их связывали дружеские отношения. Делить им, по мнению Сергея, было нечего. Тем не менее, вражды между ники не было. - Серега! Я очень рад тебя видеть! – Басюг похлопал Рыжего по плечу, однако сегодня я приехал не бухать, а сложные разговоры разговаривать. Сергей слегка опешил. Не то, чтобы ему очень бухать приспичило, но Дуб никогда особо не откровенничал, их дружба не была глубокой, жа и вообще странно ждать откровенности от «арийца», с которым встречаешься два или три раза в год. - Ну, давай попробуем. - Видишь ли, Сереж. Я ни в коем случае не хочу тебя обидеть, - на столе появилась бутылка крепкого. «Это не к добру», - подумал Мавр. - И? - Я знаю про ваши отношения с Кипеловым. Не делай такие круглые глаза. Во-первых, то с каким рвением ты за него заступался в «Арии» позволило сделать некоторые выводы, во-вторых, если у самого гм… рыльце в пушку, сложно не заметить взгляды, прикосновения, недомолвки. И, наконец, тебе просто не идет… - Что не идет? - Делать такие глаза. - Бля… нельзя так! - Наливай… Бывшие коллеги выпили. Сергей пытался осознать новые перспективы развития дружеских отношений. Взвешивал слова. Пытался анализировать поступки. Все, что можно сказать было бес толку. Забавно, все же Дубинин оказался умнее. Мавр искренне считал, что они-то с Холстом ни-ни… ан нет… ну да ладно. Сейчас этим вообще никого не удивишь. Да и в их возрасте чему-то удивляться моветон. - Ладно… ну и зачем ты мне все это рассказываешь? К чему все это? - А к тому, что если ты меня не поймешь, то больше вообще не кому. Но и знаю я кое-что… не для прессы… не знаю удивишься ты или нет, но во время оно Володька встречался с Валерой… когда вы были в ссоре. - Я знаю, - отмахнулся слегка захмелевший Маврин, - потом вроде бы все прошло. Честно говоря, не думал… о тебе… в таком контексте. Да и не знаю, что в этих... гм... отношениях было Кипелову… - Ты дурак. - Почему? – почти обиделся Рыжий, - ты ничего не знаешь, Виталь! Ему вообще по фигу! Тогда, может быть, все было иначе. Но не сейчас. Я чуть не умалял его жену, чтобы позволила мне увидеть его, понимаешь? Когда вся фигня случилась . Когда в очередной раз…. Я знал, что у него проблемы… я хотел всего лишь увидеть его, убедится, что он жив… и что! Мне было сказано, что он сам не желает меня видеть! - И ты поверил?! Разговор уже шел на повышенных тонах. - Почему мне было не верить? Виталя, ты бы слышал, каким тоном он тогда со мной говорил! Я не хочу больше ничего знать! Он мне никто! - А я тебе, Рыжий, другое скажу. Когда Володя пришел ко мне просить прощения, заливаясь пьяными слезами, то твердил, что Кипелов твой сука, и что только одно имя он может повторять. И что с ним невозможно находится рядом, потому, что везде у него ТЫ, идиот чертов! Сергей не нашелся, что ответить. Он сидел с недопитой рюмкой и смотрел в одну точку. «Потому, что везде у него ТЫ!» - звенело в ушах. Сергей обнял себя за плечи. Почему-то стало вдруг холодно и не по себе. - Зачем… ? – шептал Маврин, - зачем???? - Он слишком правильный, Сережа, - рассуждал Дубинин, снова наполняя до краев его рюмку, - он считает, что в ответе за всё. И стоит только кому-то пристыдить его… - Но… - Позвони ему… Ближе к утру в дверь позвонили. Не прошло и недели с того момента, как басист «Арии» заронил в душу Сергея Маврина зерно сомнения. И каждый день Виталий верил, каждый день ждал, зная, что это обязательно произойдет, но все равно не смог быть готовым к возвращению Володи. Гитарист вернулся сильно потрепанным, немного хмельным, но это скорее от расстройства и несколько постаревшим. Басюг не спрашивало ничего. Он ненавидел Кипелова за оставленные на теле любимого следы и в то же время был благодарен Рыжему за то, что весь этот кошмар, наконец, закончился. Надолго ли? Вопрос оставался открытым.
Seva: Хрен с ним. Дубинин/Холстинин, Холстинин/Беркут Миную три ступеньки, приближаясь к студии. Денек выдался погожий, весенний ветерок играл с волосами, разгибал кудри, переплетал между собой, путая. И даже, несмотря на прочитанного с утра Шопенгауэра, отца глобального пессимизма, настроение оставалось настолько приподнятое, что упиралось в естественную преграду «лучше не бывает». Ничто не способно омрачить такой чудный, благословенный жизнемомент, думал Владимир Холстинин, проходя к двери ведущей на их собственную студию. Кивнул, дремлющему вахтеру. Коридор, направо, мимо столика с кофеваркой. Приятно видеть не прикованную кованой цепью вещь в коридоре общественного места. Достал из кармана куртки ключи, металлический брелок в виде двух переплетенных электрогитар привычно лег в ладонь. Поразительно, обычно он первый приходил в студию, поэтому удивление было безгранично, когда дверь обнаружилась незапертой, но плотно прикрытой. – Забыл вчера закрыть? - Нет, не забыл, не мог. -Воры?, - а если хуже, Фанаты?,–нет-нет, одернул себя, только не сегодня.— Мотнул головой, отгоняя нелепые страхи. «И кто же у нас решил стать трудоголиком и галвное,на сколько его хватит?» - думал про себя, в душе желая застать картину кропотливого трудового процесса. «Неужто, Артур - певчая птица, поет спозаранку?» Или Виталик, решил порадовать новыми набросками…или Макс Удалов? нет, барабанщик - исключено. Он так рано не способен встать. Попов? А ему че, делать нечего?» Воспаляя свое любопытство, Холстинин намеренно медленно снял куртку. «Ничья куртка не висит, на улице потеплело, но не на столько, чтобы пренебрегать собственным здоровьем. Только попробуй заболеть, кто бы ты ни был,- шкуру спущу и куртку сошью…кожаную».Приближаюсь к двери отгораживающей сени от комнаты, где проходили репетиции. Секунда, две, стремительно тяну на себя дверь и захожу. Перед глазами немыслимый процесс интенсивной «трудовой» деятельности. -Нет, это я сплю и вижу сны такие…-сны проекция реальных страхов, -пронеслась в голове строчка из фрейдовской книги.А страхи имеют тенденцию реализовываться. На полу лежит Сергей Попов, а Виталий Дубинин покрывает его грудь поцелуями, отчего тот выгибается, приоткрывает глаза, и за долю секунды до очередного стона, встречается взглядом со мной. Пауза. Безмятежно здороваюсь, хоть увиденная сцена и запала в душу. А я думал, вы здесь репетируете…-многозначительно делаю акцент на последнем слове. Интересный способ. Или это видеоряд для нового клипа?- на скулах играют желваки. Подхожу к окну, давая им возможность одеться, а себе в бессилии стиснуть зубы. «Так, дыши ровно, дыши..раз-два-три Ницше выходи…» -«Володя»,-слышу как мое имя произносит Сергей, пытается , объяснится, - прерываю его. «-Да брось ты, это Ваше дело, мне-то какая-разница…»-Прикусил указательный палец- «Единственное…прошу Вас не путать личное с рабочим, у нас группа, а не Римский бордель,»- пытаюсь ровно говорить, но выходят безликие ,жесткие интонации. «Хотя… сам уже начинаю сомневаться в правдивости этих слов.» А ты молчишь. А что ты можешь сказать? Прости, больше не повторится? - горько усмехаюсь. Из окна вижу как ветки деревьев приветливо тянутся к солнцу, Все оживает, а я отчего-то наоборот,будто засыпаю и все вокруг кажется мрачным шаржем на реальную жизнь. Будто не было погожего денька и игривого ветерка в волосах. Ну и хрен с ним. Поворачиваюсь. Наспех одеты. Дубинин вызывающе смотрит и норовит прильнуть к Сергею. Смеряя взглядом обоих, выдыхаю. Игнорирую, Дубинина, ведь самое худшее для человека это когда на - не обращают внимание, но я не смогу так, и в последний момент, проходя между ними,еще хранящими на теле тепло недавних ласк, обращаюсь к Попову: «А вообще, если Вам не где репетировать»,- холодный сарказм, -«возьми вот.» «Репетиции сегодня не будет, снова прерываю заикающегося Попова, по крайне мере у меня, а Вы отыгрывайте, запишите сегодняшние наработки, завтра – посмотрим и поправим… что необходимо.» Выхожу из комнаты. Сердце пытается совершить суицид гулко бьется о грудь. «Ну и хрен с ним. С ними со всеми, мать их» Я отдал ключи от нашей с тобой квартирки. К чему теперь это? «не надо сладких песен о большой любви». Но, все сжалось, когда протягивал их Попову. Успокойся, Петрович, спокойно, тебе еще работать с ними. На работу это не должно повлиять. Ха, уже повлияло, взял отгул, хоть и с полной уверенностью ,что данные распоряжения будут выполнены. Но еще вчера, сплоченный организм нашей группы приближался к заключительной планке: записи альбома. А теперь? Что теперь будет? Для чего он это сделал? Я шел, не разбирая дороги, сжимая руки в карманах, куда шел, зачем? А есть ли разница?- теперь уже нет. Ну и хрен с ним. Виталий так долго был рядом, добивался меня и вот, когда добился,…как я мог поверить? нельзя верить, нельзя….сгорбившийся старик, понуро шагает, собирая лужи ботинками. Он опровержение весенней гармонии. Носитель хаоса уже не в силах, как считал, родить звезду. Внезапно, столкновение…пустым взглядом скользнул по лицу, собираясь продолжить путь в никуда. Но крепкие руки удержали меня, а знакомый голос что-то спросил. Меня? он со мной говорит? Повел плечами, дав понять, что не приятны мне подобные фамильярности, оторвал взгляд от земли и тупо уставился в чье-то лицо. «Артур?» - неужели уже прошло полтора часа? Смотришь на часы, потом на меня - Удивлен, пытаешься принять данность времени-начала репетиции и моего отсутствия на студии. - Ты чего, Вов, не на студии? Иронично, поднял бровь, уверяясь в собственной правоте. Безразлично развожу плечами и силюсь улыбнуться. Видимо, не выходит, но и хрен с ним. -У тебя что-то случилось? ты странный? Неподдельное беспокойство. Ну и хрен с ним. Мотаю головой, кажется, если я скажу хоть слово, то расплачусь как 15-летняя девчонка. Закусываю губу, исподлобья наблюдаю за расцветом опофеоза опофигея на его лице. У тебя звонит, телефон, видимо коллеги, ты ведь изменил своей непунктуальности, оттого и звонят. Опоздание ровно на 15 минут мы готовы были простить. Но на 25-это уже нестильное свинство. Ну и хрен с ним. У меня есть возможность убедится что они работаю, стало легче …условно легче. А ты Артур как всегда легок в облачении как стриптизер на подиуме: джинсовая жилетка, поверх футболки, дырявые джинсы. Вот из кого надо было куртку шить. Почему не ты оказался там? Почему? Что-то соленое катиться по щеке. Растер по щеке. Пока Артур общается, видимо с Виталей, медленно плетусь дальше. Дальше-Дальше-Дальше. Позади раздается бесцеремонное хлюпанье. Эй, Вов, а ты куда?- эпицентр хлюпа приближался. Артур бежал позади, не обращая внимания на создаваемые им обильные брызги. Бежит следом. Ну и хрен с ним. - Ты куда? – поравнявшись со мной, на ходу борясь с отдышкой, спрашиваешь? -Не знаю,- честно ответил. -А, вообще, ты знаешь место, где можно выпить и не быть порванным на сувениры? Ты задумываешься толи над нахождением такого места,толи над моим намерением. А затем, молча киваешь. Интуитивно понимая, что я не мог бы сейчас найти собственного дома даже при огромном желании, Берешь меня под руку как калеку и уводишь. Ну и хрен с ним. *Белая и горькая, как сперма*- от такого сравнения чуть не вырвало, а может от количества «белой и горькой» в моей крови? Первый час, сидели молча. Ты потягивал яблочный сок, а я спиртовал себя изнутри. Чистил, стерилизовал – методично и целенаправленно. Когда вторая бутылка стояла на столике, мне уже было легко. Я знаю, что ты рассматривал меня, каждую секунду моего забыться, смотрел и возможно пытался понять, почему я здесь, а не там. А я в свою очередь, не понимал, почему ты здесь, а не там. - Почему… ты не на репетиции?- пытаюсь сконцентрировать внимание, картинка плавает как дефективная золотая рыбка - А ты?-ответный вопрос. -А я …здесь…репетирую… - Я подумал, тебе понадобится вокалист -Тогда запивай, вокалист- пододвигаю стопку, усмехаясь Артур перевел взгляд сперва на меня, потом на стопку,глупоко вдохнул и залпом опрокинул . Закашлялся Артур, скривил губы и скептично отодвинул пустую стопку, в упор глядя на меня -Вокалист из тебя лучше, чем запивала. -Да, мерзкая, соглашусь. -Не ведись на провокации Артур…если не хочешь - не пей…не надо напрасно перья расправлять… Ты удивлен. -Я запомню- отвечаешь просто, берешь меня под руку и ведешь куда-то. Ну и хрен с ним. Когда вышли-было уже поздно,проторчали весь день? Ты привел к себе.Я уже был в состоянии далеком от всего суетного,поэтому.Хрен с ним и похеру это единственное что вертелос в голове. Ты раздел меня.прямо в комнате.До гола. Без предесловий,без стеснения.Без спросу. Дал полотенце.Завел в ванну,помог переступить через край ванны без известных травм.Включил воду и пока я пытался мыться, поддерживал за бедра. Я наслаждался потоками горячей воды, омывающими с головы до ног. Я стоял под душем как пугало под дождем,пошатываясь в разные стороны под тяжестью капель и только руки Артура позволяли ощутит какую-то опору в этом сумбуре мыслей, впечатлений в дымке опьянения. Твои руки гладят мои ягодицы,легко,будто так и надо. Мои руки непроизвольно ложатся на твои и направляют в сторону живота. Никакого протеста,лишь немая исполнительность. Ты касаешься губами моих бедер,а руки все еще прижимают тебя ближе,поглаживая от запястий к предплечьям. Между ног наливается тяжестью и кажется пульсирует.Ты Обхватываешь рукой пульсирующий член и делаешь резкое движение кулаком вверх... еще раз... Погладил подушечкой большого пальца головку... Твоя рука мягко заскользила по напряженной плоти. Будто ты тысячи раз это делал. Ты провел ладонью по всей длине... сжал пальцы и продолжил движения вверх и вниз. Ты доводил меня до оргазма так быстро, как будто делал это в яростной попытке избавиться от чего-то. Ты удвоил старания, совершая быстрые и сильные движения рукой и не заботясь о том, что может повредить нежную кожу. Но в данный момент меня это не волновало. Я застонал, когда сперма брызнула ему в руки. Но вкус оргазма не был сладким. К сладости удовольствия примешивалась нотка горечи. Ты стоял обнимая меня сзади под хлесткими струями воды .Прямо в одежде. Я издал хриплый стон и прислонился к стене, позволив струям воды омывать ступни и наблюдая за тем, как ты целуешь мои волосы, гладишь по груди. Как ты нежно касаешься подбородком плеч. Мои руки так и застыли панцирем поверх твоих. -Артур…. -Тссс…Вов…хер с ним ...
Seva: В.Холстинин/А.Манякин Fender- карточка в мир незабываемых приключений «Вот так да, вот так нет, кто мне сделает…обед.» Хохма Артура, звенела улыбкой на моих губах, а несложный мотив напевал в голове голосом отчего-то Виталика Дубинина. Натягиваю легкую куртку, делаю роспись в журнале, как ответственный за пожарную безопасность : окна закрыты, оборудование выключено. У стены прислонил зачехленный Fender винтажной редакции, недавно приобретенный и требующий пристального внимания, глухого уединения и может даже тюнинга. Когда неприхотливый музыкальный инструмент превратился для меня в фетиш?- когда деньги появились, -ехидная мысль ответила точно и, правдиво. Ну, и что? Я ж не маньяк, крыс не жру в подвалах, кровь детей не пью, тока у коллег и то по делу- оправдывал свое пристрастие к инструментальным излишествам Петрович. Закинул гитару за спину и окинул прощальным взглядом репбазу. А ведь, репетиция прошла не совсем гладко. Это тихий ужас, нет, это громкое разочарование…и не вышепчешь, то, что хотелось бы прокричать матом, да еще и на-немецком: то оборудование пришлось перенастраивать в течение получаса, то распевка затянулась, попеременно каждый норовил вставить свое веское «последнее слово» относительно интеллектуальных способностей другого, а в довершении всего вышесказанного мне и сказать-то было просто нечего. «Прям лебедь, рак и щука, драммер и не пруха», а я в этом всем.. - анализировал Владимир итоги сегодняшнего дня,- а я телега, самокритично, однако. Сегодня тормозил целый день, даже не успевал гасить стихийные эпицентры конфликтов. Да и честно говоря, было прямо параллельно - вовсе не по Лобачевскому . Если ребята не научатся сами себя организовывать, кто их научит? Опыт, конечно, самый лучший учитель, но и берет он втридорога за свои уроки. На этой высокохудожественной ноте закрываю дебаты в своей голове и выхожу из студии. Финальный щелчок замка, итожил победоносный звяк ключей в кармане. Честь закрывать студию принадлежала мне, наверно, потому что и привилегия задерживаться тоже случалась тока со мной. Артур сославшись на всенепременноважнейшее дело жизни-смерти-счастья –чести, свалил на 20 минут раньше окончания репетиции. Отпустил его, что не человек что ль ?-хоть некоторые и считают вопрос спорным,- снова улыбнулся. К тому же, сам рассчитывал сегодня уйти по – раньше, поэтому и не настаивал на «еще разок: за Артура, за Виталю, За Максима». Как один разок превращался сразу в три – это вопрос сложный и неоднозначный, но необходимый, безусловно. Стоял апрель месяц и щебетание птючек, расцвет природы дополнялись непередаваемым настроением. Будто тебя постирали изнутри, а душа, озорная чертовка ,капает на головы проходящих мимо, болтаясь на бельевой веревке проникнутая весенним воздухом и теплыми солнечными лучами. Глубоко вдохнул: с такой погодой в голове интрига ближайшего часа, куда же мне пойти? Домой не хотелось радикально, поэтому плюнул на привычки, тюнинг и Fender, пошел по улице. Неспешно прогуливался по улице, рассматривая как в первый раз окрестности города, людей, также не спеша прогуливающихся и задерживающих взгляды по витринам магазинов. Я двигался в сторону сквера, то и дело, запрокидывая голову – упиваясь чистым небом и потоками солнечных лучей расплавляющих каштановый цвет моих волос и золото на проглядывающей сединке. Как Гете, ей Богу, ощущаю себя будто из далекого 15 века. Восторг захватил, опьяняя весенним воздухом. Шагал по небольшим лужицам, наступая прямо в центр и наблюдая, как разводы воды отходят от моего ботинка и угасают ближе к кромке. Вдруг стало немного стыдно, что веду себя как ребенок, оглядываюсь по сторонам, вдруг кто-нибудь увидит. Как долго я бесцельно слонялся по улицам Москвы трудно сказать, но в животе неповоротливо зашевелилось, разрушая трепетное упоение уединением. «Физиология всегда мешала восприятию прекрасного»,- возниклв в голове цитата Маслоу. Поплелся в поисках кафешки или забегаловки. Надо перекусить и можно продолжить….куда-нибудь в район Коломенского, несмотря на физическую усталость, прогулки на свежем воздухе, очевидно, имели свои плюсы. Будто за спиной раньше висели пудовые гири, а теперь только, как и есть, электрогитара. Надо мной пестрая вывеска- сияет всем своим «утилитарным великолепием». «Камелот», приобщится к рыцарству? Сразу вспомнился тематический фотосет. Рыцарь ,Холст, не соблаговолите ли откушать? – Фыркнул под нос, подавляя смешок. Сойдет. Захожу внутрь. Интерьер напоминает суровое средневековье. Уже внутри ощутил, как на протяжении целого тысячелетия человечество находилось под гнетом строгой христианской морали, запретов, аскетизма. Живая атмосферка. Усаживаюсь за дубовый стол массивный и угрюмый, удобно расположившийся в самом углу помещения. Куртка и зачехленный винтаж усаживаются рядом. Сквозь маленькие окна проникают скудные лучи дневного света. Поэтому для освещения им пришлось использовать множественные светильники, стилизованные под факелы-усердно разбирал составляющие интерьера. По стенам украшения из растительного орнамента: переплетенные ветви винограда, листья дуба, цветки лилий, стебли и цветки чертополоха, шиповника, остролиста, гороха, табака и хмеля изображались везде: на стенах, на потолке, на мебели, на различных украшениях и статуэтках. Усмехнулся, поерзав на удобном кожаном диванчике- Вряд ли на таких сидели в средневековье-, хорошо, что не сделали полого подражания эпохе: деревянные обрубки, пеньки и трехногие табуреты хоть антуражны, но не совсем удобны. Сделал заказ, и с удовольствием рассматривал полы, выложенные керамической плиткой с гравированным рисунком, который проступал сквозь прозрачную глазурь. Мотивы гравировки были различны. Это и изображения животных, и растительный орнамент, и рыцарь на коне, и сказочные, мифологические животные. Официантка в одеянии отчего-то католической монашки, принесла заказ. Ее внешность никак не вязалась с одеянием, в которое была облачена. Тушь, обильно нанесенная на ресницы и яркая помада с блеском, внушали Петровичу брезгливость. Не то чтобы он горел праведным возмущением попрания образа монахини, просто смотрелось глупо. Но пища на столе, а нехитрые приборы уже режут мякоть мяса . Потягивал вкусное пиво- в одиночестве,Петрович?-гадко заметил голос внутри.-Да, заткнись ты уже, не в одиночестве, вон Fender под рукой- Про себя отмечая несуразность сказанного. Докатился, с гитарой пиво пью, тревожная симптоматика. Отвлекся от препирательства с самим собой на шумную парочку, заходящую в зал. Два парня, один моложе, другой постарше. Сели вглубь зала, рядом с моим столиком. Поскольку столик находился перед моим, я мог наблюдать за ними, что и делал, честно говоря с интересом. Один, обросший короткостриженный внимательно слушал нескончаемы монолог того, что помоложе, темноволосого, хайрастого. Дружелюбные тихие замечания, светловолосого, заполняли минутные паузы, когда молодой пил пиво или жевал свои шашлык.Смутно знакомое что-то дергало воспоминания, когда взгляд Владимира, смотрел на «этих двух». Тот, что по-старше сидел спиной к Холсту и рассмотреть его было невозможно. Сильные руки, подняли бокал с темным пивом . Где, же я мог его видеть? Видел же, точно…Динамика тела, чуть грузный, крепкого склада…- усиленно пытаюсь вспомнить, отчего так важно это? -Но ,Саша, разочаровано просипел мальчишка, если он не выздоровит ,как мы отыграем…? -Руками отыграем, не плакай, хлопнул мальца правой рукой по плечу, край рукава футболки приспускается , оголяя татуировку. Я не сводил глаз с его руки, будто первый раз в жизни видел татуировки. Тем временем, парочка встала ,намереваясь уйти. -У нас должно получится, ты ведь поможешь? -Этот голос…, конечно,…- светловолосый, видимо ощутив мой настойчивый взгляд оборачивается. И теперь никаких сомнений быть не может. Опускаю голову к бокалу, волосы падают на лицо. Что он здесь делает? И что это за малец с ним? Чувствуя, не здоровый интерес, , расплачиваюсь и следую за ними. Адреналин рвется наружу.Преследование, маневрирование между прохожими и зазевавшимися старушками. Светловолосая, заросшая балда –ориентир. Проскальзывая между дамой с ребенком, заворачиваю за угол. Чуть ожидаю, пока двое не зайдут, массивные деревянные двери снова не затворятся Захожу за угол, оправляюсь и закидываю за спину гитару висевшую на плече, в спешке свалившуюся . -Ну и ну.. клуб? -Когда это Маня ,успел заразиться клубной жизнью? На часах около 20:00 Ну что,зайдем что ли?И зачем тебе Петрович это? Седина в бороду? Подхожу к двери, замечаю белый квадрат дверного звонка. Подношу руку, но не успеваю дотронутся, как дверь распахивается. На пороге, стоит невысокого роста мужчина, осмотрев меня с ног до головы как детский терапевт, его взгляд останавливается где-то выше моей головы. -А-а-а, Вы из той самой группы?- быстрая речь -М..мм...Да- на секунду задумавшись отвечаю, надо же так быстро узнал, будто я фронтмен! -А мы уж заждались, вот возьмите, пропуская меня внутрь ,вешает на шею бейджик. А гитара какая у Вас?- двигаясь по коридору спрашивает. -Fender, ясно дело, -невозмутимо с нескрываемым чувством собственного достоинства отвечаю -О, какой уровень!- восхитился мужчина -Я Виктор Олегович, администратор этого клуба, мы рады, что вы будете выступать в нашей группе.- энергично жмет мне руку. -Я и не думал, что у ребят получится, хоть и болею всем сердцем за внучка своего, Вам не 18 как шпане моей,погляжу-0это очень хорошо!Не хватает опытной руки.Одно зелено в группе, разве что кроме барабанщика, номинально его нет пока, но друг мой школьный, Сашка помог. Представляете, помог не оплошаться...но вы ведь все это знаете и без меня ,вы простите, я весь на эмоциях, еще недавно все могло с треском провалится... -Вот наша гримерка, заходите, остальные уже ждут давно, мы думали не получится у Вас, ангина ведь не лечится так быстро...- с сомнением в голосе заканчивает. Затем, Смотрит мне в лицо озабоченно, -да-да, вижу вы еще не до конца поправились, но для нашего клуба, так важен этот концерт, поймите, Спасибо, Вам -Ребята ждут уже, заходите же. Виктор Олегович распахнул передо мной дверь, а я на ватных ногах вошел Вот тебе и Fender -карточка в мир приключений... * в голове калейдоскоп информации, помоему меня приняли не за того или я что-то не то принял? продолжение следует
Maine Coon: Выход из кризисного состояния всегда идет тяжело. Мечешься, не знаешь, чем себя занять. Пытаешься приткнуться то туда, то сюда… и нигде не находишь успокоения. Иду по большому городу – куда глаза глядят. А глядят они куда-то в пустоту, в какое-то иное пространство, где только ощущения, а нет людей, поступков, действий… Волосы – в хвост, козырек бейсболки опустить пониже, глаза закрыть темными очками. Джинсы, свитер, куртка – не так уж и много надо, чтобы слиться с толпой в современном мегаполисе. Люди не замечают меня, а я не вижу их. Они просто существуют где-то рядом, но в моей реальности их нет, и они мне не мешают, сколько бы их ни было. Ноги несут меня сами – весь центр столицы я обошел пешком еще в детстве. Город такой огромный, а центр кажется маленьким каждому, кто пробовал по нему просто гулять. Здесь вообще не существует понятия «далеко» – весь центр столицы можно пройти насквозь менее чем за два часа. Иногда, останавливаясь, я не сразу понимаю, куда я пришел. Вот меня вынесло к старому дому… тридцать с чем-то лет назад здесь был книжный магазинчик – сейчас магазина нет, а есть какой-то офис. А жаль – хороший был магазин. Ноги еще помнят дороги, которыми я ходил подростком, едва переехав в Москву, а головой я не всегда могу сообразить, в какой местности нахожусь – все сильно изменилось. Иду, думаю… мысли путаются, мечутся, я вообще как будто не здесь – смотрю на окружающий мир, будто выныривая из глубин своих мыслей. Зачем я опять поругался с тобой? Я, конечно, знаю, что лучше всего творчество идет именно в состоянии душевного напряжения, когда что-то не ладится в жизни, тогда… тогда да, лучше всего идет творчество. Но я устал, устал от всей этой суеты, споров, ссор… К тому же пик тяжелого состояния уже прошел, больше уже ничего не пишется, осталась только пустота и отстраненность. И я не знаю, чем ее заполнить. Все кажется таким… неподходящим. А выходить из этого состояния надо, как-то надо. Вот только как? Нет, кажется, состояние не становится лучше. В очередной раз вынырнув из глубин своих мыслей ловлю себя на том, что стою на мосту, и, кажется, собираюсь прыгнуть. Зачем? Кажется, какая-то часть меня уже отчаялась. Беру себя под контроль, спускаюсь на набережную. Смотрю на лениво текущую воду. Говорят, что это успокаивает – смотреть на воду. Я вообще люблю воду. В ванной могу сидеть не один час – никто не мешает, можно успокоиться и расслабиться. И думается удивительно легко. Но сейчас это не помогает. Сидение на месте начинает раздражать, и я быстро прихожу в бешенство. Ехать за рулем я тоже не могу – на дорогах либо нервно и приходится быть напряженным, а мне это не подходит, либо, если отъехать подальше от магистралей, очень спокойно и однообразно, отчего я быстро устаю. А вот равномерная ходьба без определенного направления, как ни странно, помогает. Думается легко – мысли сменяют друг друга и ищут выход. А ноги идут сами по себе, мне даже не надо задумываться над такой мелочью. Бульвары, скверы, улицы… маленькие переулки. Хорошо, что асфальт уже высох – отмечаю про себя на автомате – иначе тут бы все было залито водой… А погода пасмурная, тяжелая, небо серое и как будто давит, прижимает к земле. Присаживаюсь на лавочку в одном из скверов и задумчиво смотрю в пустоту. А ведь никто и не понял, что мы снова поругались – доходит до меня внезапно. Ведь внешне ничего не изменилось. А мой отстраненный, рассеянный взгляд каждый может истолковать по-своему… Вот только зачем это было нужно, зачем? Из-за чего же мы сцепились? Кажется, опять из-за какой-то ерунды. Наверное, как обычно, кто-то из нас стал советовать другому, что нужно делать. А второй огрызнулся, мол, не лезь, разбирайся лучше со своими проблемами, а со своими я как-нибудь справлюсь. И нет, чтобы на этом и закончить, нет! Начались и взаимные обвинения, и обиды, и оскорбления. И никто не может уступить – мы оба гордые, самоуверенные, давно отвыкли считаться с чьим-то еще мнением, кроме своего собственного, ведь каждый в своей сфере командир, руководитель, привык решать все сам и не искать советов у других. Почему мы не можем просто выслушать друг друга? Поделиться проблемой, вместе поискать пути решения… Почему мы начинаем настойчиво советовать друг другу, что именно делать? Как будто мы не взрослые и самостоятельные люди и сами не разберемся, не справимся. Зачем обязательно надо рычать друг на друга? А вспыливаем мы почти мгновенно, начинаем злиться друг на друга буквально из-за каждой ерунды. С годами мы понимаем собственную значимость, и тем сложнее становится удержать себя как от ненужных советов, так и от того, чтобы огрызнуться в ответ на подобные советы. Ветер, кажется, стал сильнее – пронизывает насквозь, так недолго продрогнуть и заболеть. Решаю сменить свое местонахождение, поднимаюсь с лавочки и захожу в ближайшее кафе, где устраиваюсь за столиком и заказываю кофе. Пью, не торопясь, пытаясь согреться и немного взбодриться. Вроде получается – снова выхожу на улицу, закуриваю и двигаюсь дальше. Даже не знаю, куда именно, я совсем перестал обращать внимание на то, куда я иду. Внезапно меня озаряет мысль, что наш разлад снова может затянуться надолго. Да, все из-за той же гордости. Ведь мы оба гордые и считаем себя правыми, а признаться в том, что был неправ, это значит – придется выслушивать множество доводов и претензий на тему «Я же говорил!». И никто не пойдет навстречу, никто не признает свою вину, пока не найдется какая-то третья сила, которая помирит нас, как это было в прошлый раз, когда ссора длилась несколько лет. Ты-то уж точно не уступишь, как бы ни страдал при этом сам. Ты слишком горд, и считаешь себя оскорбленным до глубины души. А я не хочу, не хочу, чтобы это продолжалось. Значит… значит мне придется наступить на горло своей гордости. И надеяться, что ты не будешь долго читать мне нотации по поводу того, что я был неправ – иначе я могу не выдержать. Я не заметил, когда оказался за пределами центра Москвы. Ноги несут, несут куда-то… Интересно, сколько часов прошло? Хотя… какая разница, на самом деле мне совсем не хочется это знать, совсем не хочется смотреть на часы. Позволяю ногам нести меня дальше и снова погружаюсь в свои мысли. Когда я очнулся в следующий раз, я понял, что стою перед твоим подъездом и тупо смотрю на дверь. Мысли путаются – и когда я успел придти сюда? Неужели все-таки решил мириться? Но раз пришел, то, отступать, наверное, поздно. Рука поднимается, чтобы отстучать знакомый код, как вдруг дверь открывается, и кто-то выходит. Я на автомате прохожу в подъезд, поднимаюсь на твой этаж и снова застываю – уже перед твоей дверью, раздираемый сомнениями. Рука тянется к кнопке звонка, а в голове мечутся мысли, я пытаюсь сообразить, что говорить, как говорить, и стоит ли вообще говорить, или лучше не стоит и вообще, зачем я пришел… Додумать мысль я не успеваю – рука дотягивается до звонка и нажимает на него, и я, кажется, даже слышу, как в квартире раздается трель звонка, а потом твои неспешные шаги к двери. Я лихорадочно соображаю, кто же в последний раз затеял спор, и мне кажется, что я. Дверь открывается. Ты стоишь на пороге, и, кажется, несколько удивлен моему визиту. – Привет, – говорю я, не зная, как начать разговор. – Привет. Что это ты… явился? – язвительно говоришь ты. – Соскучился, – брякнул я первое, что пришло в голову. Потом помялся и добавил. – Валер… что мы собачимся, как маленькие? Цепляемся друг к другу по пустякам… И только сами усложняем себе жизнь… Я как можно более по-дружески заглянул в твои глаза, буквально на пару секунд, и потом опустил их вниз, ожидая твоего решения. Ты понял мой молчаливый вопрос. – Ладно. Заходи. Давай поговорим. Я захожу в квартиру, привычным движением сбрасываю куртку и обувь, и прохожу на кухню. Сажусь за стол, а ты молча ставишь передо мной чашку с чаем, сам же отходишь к окну, закуриваешь, и обращаешь в мою сторону равнодушно-вопросительный взгляд, который я скорее чувствую, чем вижу – на фоне пока еще светлого окна ты выглядишь темным силуэтом. Мне кажется, твое подчеркнуто равнодушное отношение все-таки наиграно – ты же не хочешь этой ссоры также, как и я, но гордость не дает тебе показать свои настоящие эмоции. Я медленно отпиваю чай и лихорадочно думаю, что сказать. – Валер… я… много думал. Но так и не понял одного – зачем мы себя так ведем? Мы же… не можем друг без друга, ну, по крайней мере, я не могу без тебя… так зачем мы постоянно ссоримся, как будто подростки, которые не могут договориться. Мы же взрослые люди, зачем нам портить отношения из-за каждой мелочи… Ты усмехаешься, а я, борясь с собственной гордостью, продолжаю. – Знаешь… я ведь уже не помню, кто начал в последний раз, но… мне кажется, что мы оба виноваты… хотя бы в том, что не можем вовремя остановиться и не кидаться друг в друга обвинениями… Зачем нам это? Давай забудем этот конфликт и постараемся терпимее относиться ко всему, что мы говорим… Я не могу без тебя, Лер… – последние слова я произношу, уткнувшись носом в чашку. Чувствую, как ты подходишь и треплешь меня по голове. – Дурак ты, Серега. Вот для кого ты все это говоришь? Как будто я сам не знаю. Я замираю от этой фразы и неожиданной ласки, чувствуя, как становится тепло от одного твоего небрежного прикосновения. – Дурак, – радостно соглашаюсь я, и утыкаюсь в тебя лицом, а потом, не встретив сопротивления, обнимаю за талию. А сам думаю – неужели это все? Как же все оказалось просто – в этот раз… Оказывается, иногда лучше просто согласиться, что я веду себя глупо, чем мучиться, зная, что наши отношения испорчены. Какое-то время ты стоишь рядом и осторожно ерошишь мои волосы, а я, словно кот или собака, с удовольствием подставляю свою голову под твои руки, стараясь получить больше ласки. Ты поднимаешь мое лицо, а я смотрю на тебя преданно-идиотским взглядом. Ты улыбаешься, немного наклоняешься и, придерживая меня за подбородок, целуешь, едва касаясь губами. А потом все же мягко отстраняешься и как бы невзначай замечаешь: – У тебя чай остыл. Я в растерянности перевожу взгляд на чашку, а когда поднимаю глаза обратно – тебя уже нет, я только слышу твои шаги по коридору. Прислушиваюсь – ты зашел в комнату, потом шаги стихли. Снова смотрю на чашку, рассеянно думая о том, как все оказалось просто и радуюсь тому, что больше не надо ничего говорить. Залпом допиваю остывший чай, поднимаюсь и иду к тебе. Ты полулежишь на кровати, расслабившись и прикрыв глаза, и никак не реагируешь на мое появление. Я тихо приближаюсь и устраиваюсь на кровати рядом с тобой. Ты не смотришь на меня, но чувствуешь мое присутствие и, не открывая глаз, одной рукой притягиваешь меня ближе к себе, прижимаешь, а вторую руку снова запускаешь в мои волосы. Я доверчиво прижимаюсь к тебе, принимая ласку, и мне становится легко и спокойно, оттого что все, наконец, становится правильно – так, как и должно быть.
Мавря: Название: Слабее меня Пейринг: Холстинин/Грановский, эти двое/мозг автора Варнинг: POV Володи, автор на пафосе, писалось под фанк с почти аналогичным названием, в маршрутке, на коленке, гон, трындёж, провокация и тавтология без возможности хэппи-энда, в общем - не буду больше никогда. Будь слабей меня. Один единственный раз, пожалуйста, будь слабей. Сними эту чёртову маску – я знаю её наизусть. Покажи лицо. Дай себе волю – я же вижу, тебе хочется. Сожми пальцы и кулаки и сорвись. Спусти пар, наори на меня, ударь – ну или как там обычно вразумляют бестолковых людей? Будь слабей меня, пожалуйста. Подними глаза, посмотри на меня. Дай поймать взгляд, не спрятанный в переплетении твоих пальцев и прожженных окурками дырках в скатерти. Я хочу увидеть, как расширяются твои зрачки. Давай, ну же. Скажи мне всё – в упор и беспощадно, по сравнению с этим пуля в лоб будет казаться актом милосердия. Не молчи. Заставь чувствовать себя виноватым, и я буду умолять тебя простить. Запусти этой чёртовой бутылкой, чтобы разбилась об голову, чтобы кровь текла по лицу, смешиваясь в дешёвым пойлом – я почувствую себя живым, а тебя – настоящим. Ощетинься, как ты умеешь, подними расслабленные плечи, кусай губы до крови, только не сиди вот так – слишком спокойно для всей этой херни, которая с нами творится. До моего поезда всего час. Успей, будь слабей меня, умоляю. Просто будь слабей. Ты сильный, но я сильнее. Ты можешь всё, а я могу всё остальное. Уступи мне, только сегодня. Я устал сжигать мосты и выламываться под немыслимыми углами от слишком реальных фантомных болей где-то внутри – там, где тебя, может быть, уже совсем не осталось. Я выдерживаю это раз за разом даже сейчас, сидя с тобой за одним столом, пачкой сигарет на двоих и бессмысленным разговором не о том, когда между нашими коленями непривычное расстояние – слишком большое, чтобы можно было вздрогнуть, случайно ими соприкоснувшись. Я выдержу ещё долго. Просто стань слабее за нас обоих, пожалуйста, хотя бы на минуту – этого должно хватить. Нам, с тобой. Ведь я - я же не могу себе этого позволить. Будь слабее, я прошу тебя. Сдайся. Через пять минут ты закроешь за мной дверь, даже не проводив взглядом до лифта, и я уйду, оставив тебе полную пепельницу окурков, повисшие в воздухе немые вопросы и ополовиненную бутылку, которую ты уже через час допьёшь в одиночку и почти залпом, а белый кот будет крутиться у тебя под ногами и тереться об колени глупой мордой. Стань слабее, покажись мне тем, кого ты так тщательно прячешь сейчас внутри, под дурацкой рубашкой на несколько размеров больше и напускной улыбкой, спрятанной в пробивающейся к ночи щетине, которая будет привычно колоться, если ты уткнёшься лицом в мою шею. Убери линию обороны, вернись ко мне, откройся нараспашку – ты ведь уже делал это тогда, в первый раз, я помню, и я сам опущусь перед тобой на пол, чтобы прижаться лицом к твоим коленям и ладоням. Пожалуйста. Будь слабее, пока я делаю последний глоток и последнюю затяжку. Будь слабее только сейчас, в первый и последний грёбаный раз, пока у нас ещё остался тот единственный шанс, для использования которого мы оба слишком упрямы или слишком осторожны. Пока я ещё стою перед тобой в полутёмной прихожей, а сумка и чехол с гитарой оттягивают мне оба плеча. Пока ты спокойно – слишком спокойно, твою мать – смотришь на меня, и твоего лица почти не видно из-за встрёпанных вороньим гнездом волос. Пожалуйста, окажись слабее - твоё рукопожатие всё так же цепко и уверенно, и кончики пальцев всё так же грубы. Не желай мне счастливого пути – я уезжаю на два с половиной месяца, и ты предпочтёшь просто на время забыть – так ведь намного легче, чем ждать обратно. Не закрывай за мной дверь слишком быстро, подумай. Позволь себе побыть слабым, пока ещё не поздно, пока я ещё вижу твои сухие губы и помню их вкус, и щелчок замка окончательно не отрезал нас друг от друга. Будь слабей меня, ты слышишь. Слышишь? А иначе – мы никогда не вернёмся друг к другу.
¤Призрак¤: Если бы арийцы попали на необитаемый остров (рассказ-размышление) Когда затонул Титаник, когда "чихнул" Бермудский треугольник, когда дельфинчики подвихнули хвостики, когда их какой-то черт дернул собраться вместе, арийцы оказались на необитаемом острове. Необитаемый остров это способ проверить свои силы и понять чего стоишь ты и твоя дружба. Вокруг только песок, слепящее жестокое солнце и чахлые заросли типа "лес тропический обыкновенный неполноценный". На кого положиться и где искать спасения? Нет ни еды, ни воды. Вопрос продовольствия встает ребром, ибо кучка мужиков не привыкших голодать это вам не кокосы растить. Идея с рыбалкой отпадает у них сразу - рыбы не видно, только медузы, а они ядовитые. Да и нормальная глубина идет далекова-то от берега и без снаряжения ни хрена не видно. Валерина идея сходить по грибы была отвергнута. Ибо грибы в тропических и экваториальных широтах не могут быть вот так просто отнесены к съедобным, даже если их они найдут. После двух дней мучений народ пытался выяснить, кто в их составе самое слабое звено. Точнее слабое и мясистое. Кто-то же должен пожертвовать собой ради спасения друзей. Начались тяжкие раздумья. Первыми самыми вкусными (кого много в плане мясосодержания) являются Манякин и Теря. Маню чисто по человечески жалко - мировой мужик и теплая память о попойках на его даче не давала совести провести обряд его убиения. Теря отпадал как вариант корма сразу. Ведь он большой сильный и он скорее запинает всех присутствующих, чем поделится своим окороком. Жадный кудрявый тип пока не позубам общественности. Холст и Дуб замечальны в виде филе, но они держатся друг дружку и тихо сидят в сторонке, готовые рвануть. Лишний раз не вякают, ибо здесь их "фанатов" среди бывших коллег чертовски мало (вообще никого). Но втайне Виталий и Вова надеются, что народ выберет парочку Лера-Серж и басюг с гитаристом наконец-то станцуют на костях тех, кто разрушил их замечательную группу и потрепали столько нервов. Валера не рассматривался в качестве блюда. Все единогласно пока решили дать ему жить. Все-таки уникальный голос. А если проще - Кипелов единственный кто мог вкусно приготовить что-нибудь. Осталось это "что-нибудь" выбрать. Хотя у общественности были сомнения в твердой психике солиста. Это же нужно мужество разделывать друга. Если что, народ молчаливо согласился помочь "повару", на случай слабого духа. Кипелову поставили условие не ныть и не читать нотаций. Иначе они всем скопом его притопят и кое-как замаринуют не взирая на то, что этот белобрысый любимчик. К Маврину все относились уважительно. Так как он единственный, кто сохранил рассудок и где-то надыбал тряпок, зажигалку, сухих дров (это были какие-то доски от ящиков) и разжег костер. Еще он самозабвенно мастерил из упавших листьев шалаш. Листья были не подходящими, но это не мешало рыжему творить. Лезть за нормальными на пальму не было сноровки. А других он в сторону тропических насаждений не пускал, мотивируя что там Зона и монстры. Что сам он отправиться на разведку за боеприпасами только тогда, когда ему дадут провиант. В общем его не трогали, как единственного способного вытащить народ. Но найденную им подозрительную травку отобрали. Нечего дымить на весь остров и бросать в костер, у всех и так колбасные изделия перед глазами. Так кто же выживет на необитаемом острове? Кому повезет? Арийцы решились кинуть жребий на длинных и коротких палочках. Выбрать не удавалось, выбранный спорил и пытался доказывать, что он еще пригодиться. Когда уставшие арийцы лежали на песке и их нежно облизывало заходящее солнце и не было сил даже вцепиться друг другу во что-нибудь зубами, они услышали звуки. Это на волшебной голубом вертолете прибыли рассерженные жены. Жены нашли своих забулдыг. Распределили кто свой, кто чужой и надавав пощечин повели по домам из прокуренного какой-то гадостью гаража, заставленного пустыми бутылками и пустыми немногочисленным пакетиками и контейнерами из-под закуски.
Seva: - Папа, папа, смотри…пап, смотри, ты ведь разрешишь мне?- девичий голосок трогательно звякнул просьбой как серебряный колокольчик на выставке религиозной атрибутики. -Папочка, он, правда, милый? - детский восторг наполнил квартиру Холстининых. Владимир Холстинин, в это время искал чехол от своей гитары, который как он помнил, на кануне лежал на диване. -И ведь лежал, помню, что вчера вечером поиграл с примочками. Агафья Викторовна из соседней квартиры не смогла по достоинству оценить машинку овердрайв и новый комбик, приобретенный на последние средства холстокарманных денег. Чехол вещь не малая, посему деться никуда не могла…как она могла куда-то деться вообще, если положил ее сюда…?- негодовал Владимир, бегая по квартире и переворачивая диванные подушки, заглядывая под мебель и книжные шкафы в поисках чехла. -Я буду хорошо учится! Назовем его Виталик, как дядю Виталика….- ворковала первоклассница в новой форме, прыгая вокруг своего папы как подстреленное кенгуру. Она приплясывая на новых лакированных туфельках ,колыхая традиционно белым огромным бантом и говорила – говорила - говорила. Владимир воспринимал это как фон, иногда прислушивался ,но по большей мере был сосредоточен на поисках. -Ника, ты не могла бы не мешать папе…- перешагнул через дочку, сделав на автомате замечание. -Надо же, неужели «первый раз в первый класс» -способен кого-то порадовать . Да она не была так счастлива, даже когда водил в зоопарк с Виталиком, который ее катал на плечах изображая лошадку. Заглянул под кресло. Зачихался внося сумбур в пласты пыли лежащие на полу. Прямо в пыльном море лежала одинокая книга, «качаясь на волнах безмолвного отчаяния». -ммм…неплохой оборот, надо использовать.. Книга , была не пыльная, а на удивление знакомая свежая и что, самое интересное ,Петрович точно помнил, что раньше она была в книжном шкафу. Ф. Ницше «Антихр»…знаменовала собой обложка. Холст медленно вытащил книгу, нет, все еще бессмертное произведение любимого автора. Обложка была сгрызена, а слипшиеся желтые страницы пахли так. будто бы на них…нет….этого не может быть….Застыл в позе немого укора.. Кто? – Не сдержал разочарование отец семейства, оглашая вопросом пространство квартиры.. Папуль …это Виталик сделал…ты же его простишь? Дочка виновато вжала голову в плечики, подбежала и обняла папу. Как Виталик? Он же кроме азбуки и камасутры ничего и в руках-то не держал… Внезапно , в коридоре зарычало и затявкало…Дочка встрепенулась. Ника, ты слышала? Инстинктивно прижимаю дочь к себе. -А, папуль, он первый раз зарычал - пришла в очередной восторг дочь. -Кто, зарычал, Ника? Виталя, Папа, ты что меня не слышал?-чуть обижено сказала Ника, беря папу за руку и ведя к коридору. Он, такой славный, пап, такой замечательный- щебетала девочка. -Что, происходит, мать перемать….- думал Владимир, послушно двигаясь к коридору. Следующее что он увидел, отчасти легло в основу песни Зверь. По всей длине расставленной в ряд обуви семьи Холстининых, разлегся щенок породы таксячей ,он чесал лапой за длинным ухом, облизывался и с ленцой задрав лапу, мочился на изрядно потрепанный чехол от холстининской гитары. В голове сразу же сложился паззл :найденная книга и пропавший чехол, дырявый носок и пропавший завтрак…искра иронии в глазах Холстинина могла бы испепелить пса, так дерзко нарушившего уклад жизни их семьи. Папа!....его нельзя за шкурку…он маленький…- пищала Ника, силясь отобрать из рук разъяренного отца, кофейный комочек жизни. На шум прибежала супруга. -Володя, что ты делаешь, отпусти животное!- спокойно сказала Наташа. -Папа,перестань….визжала Ника лежавшая на полу и збьющаяся в истерике. Кто разрешил?-ревел Петрович аки медведь. –Да ты знаешь,что это Животное сделало?-Похоже ницшеанский дух гитариста был поруган описанным и погрызенным «Антихр»-ом Я, разрешила,Володя-отпусти собаку с нажимом сказала она- ты слишком сурово воспитываешь Нику, он давно мечтает о собаке, к тому же, таксы небольшими вырастают. Как ледяная оплеуха. Значит, ты разрешила завести дочке собачку, совершенно не позаботившись о согласии всех здесь живущих…холодно констатировал- Петрович, -и дочь я воспитываю слишком сурово… « чувствовал странную неловкость, получается псу здесь рады больше, чем мне…» -Учти, если ты его выкинешь, можешь не возвращаться домой – с нотками истерики сказала Наталья. А вот теперь потолок привычного уклада с треском рухнул на голову. Длинные нервные пальцы напряжены. Как в замедленной съемке опускаю щенка на пол, тот неловко встает на лапы и тут же оказывается в руках Ники. Я молча беру гитару, одеваю ботинки и выхожу из квартиры, - Закрывающаяся дверь глушит привычное, «-Уходи и не возвращайся!» . Взвинчен, напряжен и разбит. На пути к студии встречается магазин. «Глаза горят адским пламенем, при одном единственном взгляде на отдел «вино-водки». *** В это время в студии Валерий Кипелов и Виталий Дубинин соревнуются в креативной перепеве русского народного фольклора. Барабанщик уныло смотрит в окно, постукивая палочкой по стеклу в ритм соло одногруппников. В студию заходит, Сергей Терентьев. Басист прекращает петь, протягивает руку коллеге. Маня тоже махает и снова утыкается в однообразную картину. А чего это вы, в ансамбль Надежде Бабкиной репетируете?- ухмыльнулся гитарист, распаковывая Джексон, - а Я тут кое-какой материал принес, где Холст?-деловита осведомился Терентий. -Так в том-то и дело, Серег, нет его- ответил Валерий- беспомощно пожимая плечами, мол, это Петрович нас вынуждает «к Бабкиной репетировать». Виталий потер влажную от пота шею. И на телефон не отвечает. Один раз взяла дочка его и сказала, что папы НЕТУ и не будет. Он никогда не забывал три вещи, -задумчиво говорил Виталик: телефон, гитару…. и прийти за 15 минут до начала репетиции, закончил Манякин, гулко стукнув по подоконнику . У моей Жанны сегодня первое сентября, может его Наташа заставила приобщиться к празднику Ники? -Неееттт..Виталий скептично замахал головой -Давайте, еще 15 минут и разойдемся, все что мы могли сделать –сделали, - высказав это Терентьев развалился на диване. - Общее молчание поддержало предложение -Ты будешь ждать что ль? удивился Валерий, пожимая басистую руку. -Да, приберусь здесь…попытался объяснить свое поведение басист, но под проницательным взглядом Валерия, добавил…- мне не по себе, я думаю, что-то случилось «а единственное место куда он может прийти, если что-то случилось –это студия» - А ты куда сейчас?- поддержал теплое участие Виталий. -Да ,вот подарки на первое сентября дочке надо купить, а то ведь Галина…-весело улыбнулся, показав, что сделает Галина если благонадежный не осчастливит дочку. -А-а-а..семейные заботы,-с пониманием протянул я. -Да, куда же без них-, обреченно усмехнулся Валера, и хлопнув по плечу басиста ушел. Виталий, открыл окно, проветривая студию. Уже смеркалось, а от Холстинина никаких вестей. -Где, же ты?…хоть бы все было хорошо - шептал, басист по детски сложив пальцы в крестики,…хоть бы все…не успел закончить мысль, как в дверь гулко стукнуло, а затем заскреблось. В мрачном предчувствии басист, подлетел к двери. На пороге стоял, точнее, пытался стоять Владимир Холстинин. Тело коренилось в разные стороны, ноги, похоже, жили вовсе отдельной жизнью. Потрепанный и пьяный, потерянно обнимая голый фендер. Вся его поза игнорировала предписания условностей цивилизованного общества и законов Ньютона. Петрович нервно слизнул кровь, сочащуюся с нижней губы И резко вздернул голову. Ноздри раздувались, вбирая в себя воздух. Вов…? Сначала было только его имя. Подхватываю тебя. В голубых глазах вспыхнул нездоровый блеск. Ты хрипло рассмеялся и тут же закашлялся. Усаживаю на диван, на котором три часа назад беззаботные музыканты ломали голову над загадкой твоего отсутствия. Разгибаю холодны пальцы, отнимаю руки от гитары и бережно ставлю на подставку. Ты сползаешь с дивана прямо на пол, подавленно опускаешь голову ,закрываешь ее руками, что-то говоришь…отталкиваешься от дивана и уже лежишь на полу. Несколько минут ты лежал молча, почти не шевелясь, пряча лицо в сгиб локтя. Я первый раз вижу тебя таким…таким…. ранимым…таким…потерянным… Твои плечи едва заметно подергиваются, но ты не издаешь ни звука. Поглаживаешь себя по плечам. Боже…Володя,что случилось…?- обеспокоено шепчу, придвигаясь к тебе. - Сука….Виталя…Сука…-ты сжимаешь зубы…и снова дрожишь. Я пристраиваюсь у тебя на плече и, обнимая поперек груди шепчу, что все наладится, что ты справишься…что я буду рядом…всегда… Ты привстал и смотришь на меня. Неотрывно. что-то ищешь в моих глазах. А я осознавал, что ни в коем случае не должен поддаваться твоему невыносимому очарованию, но не мог отвести взгляд от влажных губ, в обрамлении темной щетиной, от небесно голубых глаз, от задумчивой поперечной борозде на твоем лбу - Боже…какой ты…-проносятся ошалелые мысли. Твои цепкие пальцы ухватили меня за рукав и притянули к себе. - Ты будешь со мной…моим?, - пробормотал ты. А я отвечал «да-да-да,- все - что - захочешь» в спутанные, слипшиеся кудри. С глухим стоном Владимир прижался губами к щеке, скользнул по скуле к шее, захватил ртом пахнущую парфюмом кожу возле уха. Володя…Вов…Владимир,- хрипло шепчу я, не замечая, что уже трусь о твое бедро, и похолодевшими пальцами вцепился ему в спину. Я встретил твой поцелуй с голодной яростью, ожесточенно кусая в ответ. Ты, с трудом переводя дыхание, требовательно снова впился в рот, блуждая руками по смятой футболке. Скользнул пальцами вниз, рванул молнию на моих штанах. Я уже срываю пуговицы, расстегиваю рубашку и сдернул ремень от штанов.. Ноги подрагивают. Ты с невероятным проворством расправился со штанами и, не дожидаясь, пока я переведу дыхание, схватил за челюсть, заставляя открыть рот. Я послушно прижимаюсь щекой к горячей ладони, и взял глубоко в рот два пальца, облизывая, посасывая. - О, Виталя…... - прижавшись к твоей знакомой руке, я жадно лизнул соленые от твоей крови и пота губы. Твое тело было каменным, будто сильнейший спазм заставил все мускулы напрячься до предела. Пальцы, словно сведенные судорогой, сжались на моих плечах, но ты отвечал. Яростно. Я Глухо застонал и внезапно дернулся, с трудом дыша, и снова потерся бедрами о тебя. Я распластался под тобой, выгибался навстречу, обхватывая ногами. Эта полубессознательная имитация полового акта распаляла до безумия. Нет, он само безумие. Ты целовал жадно, ненасытно, без разбору покрывал ими губы, щеки, скулы, прикусывая подбородок. Твои стоны были похожи на болезненное, на подвывание раненого зверя. Я запрокинул тебе голову, потянув за волосы и провел языком по губам. Ты нежно прикусил язык. Мы яростно терлись друг о друга, не желая отрываться. Я оставлял на плечах и шее следы укусов, я царапал горячую кожу, сжимал соски, почти вдавливая пальцы в твое тело. Ты бесстыдно стонал, хватая воздух припухшими от поцелуев губами. Мои ребра ныли от грубых ласк, но это мало волновало. Твой голос дрожит от возбуждения. -Виталя…я хочу это сделать… -Не раньше….чем я сделаю это…выдохнул Виталя.. и спустился к бедрам гитариста. Выжидающе посмотрел на тебя, извлекая восставшую плоть из плена белья. Твой обычно холодный непроницаемый взгляд остановился в пространстве, только уголок рта слегка подергивался. Я облизывал, сосал, прижимал языком к ребристому нёбу, сжимал губами край головки - старался на славу. Я хотел сделать это до конца. С тобой. Но ты отстранился, сжав зубы, не позволяя отодвинуться, обнял меня сзади, обхватив поперек груди, прижал к себе. -Володя….хочу…тебя..- лепетал я в трансе возбуждения. Ты подтолкнул меня к дивану. А я стоял на коленях опираясь локтями о поверхность дивана. Твоя рука придерживала меня под живот, приподнимая ягодицы под нужным углом. Ты прислоняешь свою ладонь к моему лицу: - оближи ,-короткая команда. Я исполнителен, как всегда. Торопливо облизываю ладонь. «Чтобы… чтобы хоть немного смочить»-шепчешь, но мне все-равно, я готов на все что угодно. Бессильно роняю голову, уткнувшись лицом в локоть, кусая губы в мучительном предвкушении. Ты вошел резко и сразу почти на всю длину. Вцепившись в мои бедра, безжалостно натянул на себя до предела. Но острая, почти нестерпимая боль не смогла заставить, меня отстраниться, я подался навстречу, насаживаясь, словно сам хотел этой муки, желал быть почти растерзанным..Тобой… Ты вцепился зубами в плечо, бедрами толкая вперед в том нескончаймо-бесконечном ритме. Стиснув запястья, стонал, вдыхая терпкий запах пота и возбуждения, смешанный с острым запахом возбуждения, желания, страсти. Я ловил бедрами каждое движение, прижимаясь еще сильнее, так что наши тела глухо бились друг об друга. Мы будто бы совсем потеряли человеческое обличие, превратились в обезумевших зверюг, содрогающихся в мучительных удовольствиях. Ты, впиваешься ногтями в плечи, оставлял на коже заметные царапины, прикусывал меня за шею. Я кончил бурно и быстро, даже не успев опомниться. Ты, тяжело дыша, навалился на меня. А я сжимал в себе пока еще твердый член, с хриплым стоном ты кончаешь, ощущая невероятное давление мускулов по всей длине члена. Мы заснули на диване, вместе. Твои руки легли на мои бедра и так и оставались там до самого утра. Теперь я точно знал: Я твой. А ты знал, а может и всегда догадывался, еще со второго курса университета: Я с тобой. Всегда.
Maine Coon: И когда я научился так лицемерить? Говорю одно, а думаю совсем другое. Улыбаюсь, шучу, веду приятный разговор, а сам еле сдерживаю дикое желание ударить собеседника, прогнать, чтобы только не дать нанести тебе вред, который, как мне кажется, подстерегает тебя везде. Ты полон идей и желаний, ты опять на подъеме. Куда-то стремишься, рвешься, встречаешься с кучей народа, обсуждаешь планы. Всплески твоей энергии не всегда удачно сочетаются с моими привычками вести размеренную и спокойную жизнь. Мне кажется, ты уже слишком много натерпелся в этой жизни и я не хочу, чтобы это повторилось. Хочется уберечь тебя ото всех бед. Запереть дома, чтобы опасный и злой мир не мог достать до тебя. Не давать даже гулять. Или нет, гулять, но только вместе со мной. Знаю, это похоже на выгул собаки, которых ты так любишь, но я ничего не могу поделать со своими желаниями. Мне кажется, что если я отпущу тебя одного, то ты исчезнешь и больше не вернешься, хотя здравый смысл упрямо говорит мне, что это не так. Но какой к черту здравый смысл? Не хочу тебя никому отдавать… Хочется обнять тебя и долго-долго не отпускать… Когда же это началось? Наверное, когда вы все-таки помирились, и ты снова стал часто видеться с ним. Ты приглашаешь его к себе. Говоришь, как здорово то, что вы теперь снова можете общаться как раньше, что между вами не осталось непонимания и ссор, а есть только теплые дружеские отношения. Приглашаешь его на все свои концерты, хотя он все равно не приходит, ссылаясь на занятость и усталость. Приглашаешь участвовать в концерте, устраиваешь совместные репетиции, да и просто зовешь его поприсутствовать на них. Я каждый раз ловлю себя на том, что меня это раздражает и злит. Да, я ревную. Умом я понимаю, что даже слишком, что у меня нет обоснований, что я не могу, не имею права, так тебя ревновать, но… ничего не могу с собой поделать. Ревную, как мне иногда кажется, ко всем людям в твоей сумасшедшей жизни. Хотя нет. Все-таки – не ко всем. Но к нему я не могу не ревновать. Мне кажется, что он может отобрать тебя у меня в любой момент. Да, ты и так не принадлежишь мне на сто процентов – твоя жизнь слишком бурная, и только в моменты спада твоей энергии я могу почувствовать тебя полностью своим. Но все-таки… ты рядом, ты со мной. Я не хочу это потерять. В том числе из-за собственной глупости и дурацкой ревности. Ты ведь не можешь подолгу сидеть на месте, тебе вечно хочется чего-то еще… А я ревную. Но стараюсь прятать это за шутками, за приколами, чтобы только не показать, как больно мне иногда бывает и насколько меня раздражает присутствие некоторых людей рядом с тобой. Какой же я все-таки лицемер. Я старательно делаю вид, что меня все устраивает, поддерживаю тебя во всем, даже если думаю не совсем так, или совсем не так. Я стараюсь с улыбкой, непринужденно, общаться с твоими друзьями, чтобы только никто не подумал, что я ревную всерьез. И когда он приходит – я стараюсь особенно. Чтобы ты ничего не заметил и тем более, чтобы не заметил он. Я поддерживаю разговор, шучу, сам приглашаю его на наши репетиции и концерты, делюсь планами и рассказываю, как будет здорово… он согласно кивает, дает советы, улыбается… А у меня внутри все кипит от ревности и даже какой-то неоправданной злости, и хочется прямо сейчас схватить тебя за руку и увести от него, спрятать. Я понимаю, что между вами слишком много было, чтобы так просто взять и все забыть. Ты не раз говорил мне, что вы сейчас просто очень хорошие друзья, а более серьезные отношения между вами давно кончены. А мне все равно порой кажется, что стоит ему позвать – и ты побежишь за ним, а я останусь, никому не нужный. Я напрягаюсь каждый раз, когда вы дружески обнимаетесь при встрече, но, тем не менее, сам обнимаю его со всей теплотой, на которую только способен. Я честно стараюсь относиться к нему хорошо, хотя так и хочется оттолкнуть, а то и врезать, и сказать «Проваливай, ты здесь никому не нужен». Когда мы общаемся все вместе, я иногда как бы случайно пытаюсь незаметно коснуться тебя, ощутить, что ты рядом, ты со мной. Несмотря ни на что – со мной. Ты очень внимателен и мое напряженное состояние не удается скрыть от тебя. Но ты сам разруливаешь ситуацию, снимаешь напряжение, умело обращая все в шутку. А я смущаюсь и внутренне – злюсь. И замолкаю, больше слушая и наблюдая. Я не могу сказать, что он мне неприятен вообще, нет… но я просто боюсь, что однажды по какой-то неожиданной прихоти он заберет тебя у меня и я стану больше тебе не нужен. Перестану быть для тебя кем-то особенным, стану таким же, как все. Я так боюсь ощутить это… Когда он, наконец, уходит, я облегченно вздыхаю – все равно ты все заметил и понял – а ты смеешься и подтруниваешь меня. Я не спорю и не сопротивляюсь – какой смысл теперь? Его визит меня, как всегда, вымотал – я устал говорить, показывать хорошее расположение, контролировать себя. А сейчас слова уже не нужны. Я просто молча обнимаю тебя и прижимаю к себе. А ты смотришь на меня понимающим взглядом. Где-то глубоко внутри твоих глаз я вижу искры тихого счастья. Ты расслабляешься в моих руках, и я, наконец, обретаю душевное равновесие.
Susя: Амстердам Маленькая-маленькая монетка) Чёрная вода еле слышно шелестит у ног. На самом деле она зелёная и разлетается из-под носа лодок прозрачной стеклянной пеной. Пахнет морем, горячим металлом и горячими камнями – набережная и ограды за день нагрелись и теперь отдают тепло. Сидеть тепло, смотреть на канал тепло. Луна раскалывается на сотни маленьких монеток, и Алик щурится, чтобы монетки слились в длинный серебристый след. Как будто луну протащили по воде, а она размазалась тонким слоем и заползла на небо полупрозрачной и плоской. На ней даже видны потёртости. Мишка рядом внезапно шевелится и сонно трётся колючей щекой о голое плечо басиста. Мишка устал – хотя сегодня, в заключительный день, было всего лишь два концерта. А до этого был месяц отчаянного, возможного только в тридцать лет, чёса. Пьяные от собственной музыки и счастливых лиц зала, музыканты заполночь вваливались в съёмную квартиру и засыпали, едва коснувшись матраса – вповалку, без снов, беспробудно… Алик пристраивает Мишкину голову поудобнее на своём плече и языком достаёт полоску сыра, прижав пакет к исцарапанным щетиной губам. Во рту становится солоно и прохладно. Запоздавшая лодка трещит мотором где-то за поворотом, и лунные монетки беспорядочно мечутся по каналу. Алик снова щурится, чтобы собрать их вместе, и сквозь ресницы монетки расцветают в серебряную звезду.
Io: Романтика Владимир сидел, привалившись спиной к обшарпанной двери. Руки машинально полировали снова и снова затертый приклад надежного АК-74. Пока этот советский автомат еще ни разу его не подводил. «Ничего не меняется», - думал он, - «подумаешь, мать твою, анархия… подумаешь, апокалипсис, пандемия какой-то неизвестной заразы… а ничего не изменилось… вообще ничего!...». Когда Серега позвонил ему в то утро, признаться, гитарист был готов на стенку лезть. Ладно. Если не врать, готов был застрелиться. Но вот, телефоны еще работали. Машины еще ездили. Свет еще был. Хоть по часам, но электричество давали. Маврин сказал, что сейчас они попытаются прорваться к нему, раз уж он все еще жив. Сергей нехорошо так усмехнулся в трубку, потом добавил: «не переживай, карантин считай, пройден, мы уже неделю с Валеркой шатались по городу…». - Вы что с ума сошли… - выдавил из себя Холст, - министр здравоохранения… - Да срать на них всех, разве ты не понимаешь, Вова! Все кончено! – Серега нехорошо рассмеялся. - Ты, что пьян? – поинтересовался гитарист. - Да, конечно, какая разница? - Остановись! Я приеду… я сам приеду! - Не рискуй, Вова… мы скоро будем… Впервые за прошедшее время гитаристу стало страшно не оттого, что мир катится в тартарары, а оттого, что в этом логичном завершении появилось что-то необусловленное его настроением. «А что если они принесут сюда заразу?» - мысль промелькнувшая на самой границе сознания тут же была отброшена. «Ну, и черт с ним. Хоть выпьем напоследок!». Кипелов и Маврин появились нескоро. Вооружены, грязны, как черти, и чувствовалось, что навеселе были не первый день. - Откуда у вас… оружие? – всплеснул руками Холст, пропуская друзей в квартиру. - Ты не поверишь! – дыхнул перегаром Маврин, - мы взяли пост ДПС. - Что значит Вы Взяли Пост ДПС?! – воскликнул Холст. Раньше он представлял себе похожие сценарии, но обычно, в этих представлениях он был героем, вот этаким Рембо, овеянным потом, кровью и пороховыми газами, а тут получается тихоня Валера и выпендрежник Рыжий «Взяли Пост ДПС»… - Вова, ты давно на улице был? - Да вот в магазин выходил с неделю назад… Рыжий усмехнулся: - Стальные нервы! Мы вот думаем, как еще Америка по нам не жахнула ядерным зарядом… - Вы что?! - Так, для профилактики, - поддакнул Валера, - хотя пока еще работал Интернет, говорят там… то же самое… поэтому один хрен! - Валера! - Вов, прости, я немного пьян… у тебя вода есть? А то наш район уже отключили, и в тех квартирах где мы были все еще хуже… мы помоемся, ты не против? Холстинин не был против. Он был ошарашен, смущен, взбаламучен… но против он не был. Вот так двое бывших коллег, которых он считал погибшими… да что там, он давно и всех считал погибшими… являются и переворачивают его подготовленное и обставленное со вкусом самоубийство с ног на голову. Оказывается, можно побороться, оказывается, можно побеждать… но кого? Ради чего? У них что иммунитет? А у него? Владимиру захотелось жить. Отчаянно и неотвратимо. Наверно, с этого все и началось. Умирающая Москва смердела под ними. Они меняли квартиры, районы, оружие и машины. Казалось, что они стали бессмертными, или скорее напротив, разыскивающими свою смерть неудачниками. Кому повезло больше? Немногочисленным выжившим, что еще трепыхались, или тем, кому было уже все равно? Но этим двоим было как будто бы все равно. Вот и сейчас там за стеной, за обшарпанной дверью Валера и Сергей спали, прижавшись друг к другу. Рядом с продавленным диваном стояла СВД Сергея, окна были заколочены фанерными листами, но это было лишним, в этот район они зачистили еще три дня назад. Разве что шального кого занесло бы. Валера по обыкновению кутался в Сережкины объятия, приоткрывая глаза, убедиться, что все в порядке и поцеловать его пальцы. Романтика, черт бы ее побрал. Петрович поудобнее перехватил автомат, кажется, на лестнице ему послышались чьи-то шаги, следовало быть бдительным. Непрошенным гостем мог оказаться кто угодно.
Сволочь_ТМ: Звонок оторвал от безделья, называемого мною гордо – “размышления”, и я удивился, увидев знакомый запретный номер. - Привет! - Привет! – твой голос был приветлив, внутренне спокоен, позитивен, в общем. - Слушай, я тут неподалеку… Напоишь чаем? - Да, конечно… И вот я уже открываю дверь, и пожимаю твою огрубелую, с потрескавшимися, как всегда, кончиками пальцев руку, привычно получаю ссадину от прищемившего мне палец перстня, вякаю что-то по этому поводу, автоматически сую палец в рот… - Раздевайся, проходи. Ты снимаешь любимую затасканную джинсуху и даже – боги! – вешаешь неименный кепарь на вешалку с одним обломанным рожком. Как всегда, майка стриптизера, открывающая плечи и грудь и прикрывающая… А, черт, да ниче она не прикрывает, и рисунок тот еще – не заметно, где кончается тряпка и начинаешься ты. Садишься на табурет у стенки, спокойно и радостно следишь за моими нехитрыми движениями – чайник на плиту, чашки на стол, нос в ящик стола – неужели все сожрали и не осталось в доме ни одного, ну совсем ни однешенького ништячка? Нахожу пару мумий сухарей, машинально выкладываю на стол, потом соображаю, что что-то не так, хочу убрать, - но ты опередил меня, сгреб сухарики и на полном серьезе *вроде бы* затыриваешь в обширные карманы «штанофф с веревочками». - Собачкам… Собачкам отнесу, ладно? – и, не сдержавшись, заходишься в тихом смехе. Так приятно видеть тебя в хорошем настроении, спокойного, радостного… и так странно – неожиданно одного…Мы действительно пьем чай, и даже без каких-то особых разговоров, так – фраза тут, слово там… В какой-то момент ты вытаскиваешь сигарету, мнешь ее в руках, потом вдруг спохватываешься. - Ой, ты же бросил… Бросил, правда? А я тут… Я благодарно киваю. Ты снова прячешь сигареты в карман и приступаешь ко второй чашку чаю. Пока ты потреблял первую, в недрах стола обнаружилась банка варенья из китайки, которая и была поставлена перед тобой. И ты с радостью принялся поглощать его. Твоя чашка почти пуста, когда начинает трезвонить телефон. Ты смотришь на экран, потом на меня, извиняющеся улыбаешься… - Прости. Бегу, все… - но встаешь неторопливо, направляешься в прихожую, где я подаю тебе твои кепку и куртку… - Ну, пока. Спасибо за чай и варенье…Я был очень рад тебя видеть, - снова протягиваешь мне руку, сжимаешь до боли мои пальцы… и я снова вякаю, когда твой перстень задевает нанесенную пятнадцатью минутами ранее ранку. Дверь захлопывается, я стою как идиот в улыбкой до ушей в темной прихожей, затем, опомнившись, бросаюсь к окну. И вижу тебя идущим к машинке, и стискиваю подоконник так, что пальцам больно. Осознание того, что сему статусу кво суждено длиться до конца наших жизней…И не будет… Не будет больше ничего, только “глухие, окольные тропы”…И мы никогда больше не посмеем – ни ты, ни я… Я посмотрел на ладонь и снова лизнул ранку.. и еще раз… то единственное, что осталось сегодня от тебя на память… … в машине он наконец-то закурил, неторопливо, очень медленно, словно отыскивая оправдательную причину, чтобы лишнее мгновение побыть здесь, где они ближе друг к другу, чем во всех остальных местах…покопался в бардачке в поисках бумаги и чего-нибудь пишущего. Не нашел, но обнаружил, но под руку попался пакетик с наклеенной этикеткой с датой. И эта дата совпадала с сегодняшним днем. Он аккуратно отодрал этикетку и прицепил ее на панели над рулем. С этой даты начнется отсчет нового срока… По истечении которого он снова позвонит, спросит меня: “Напоишь чаем?” И мы вновь будем 15 минут трепаться ни о чем…И это все, что будет нам дано вплоть до последнего звонка…
Maine Coon: Сергей сидел на широком подоконнике гостиничного номера и осторожно перебирал гитарные струны. Знакомая мелодия должна была обрести новые краски. Он наигрывал ее, повторяя раз за разом, почти не задумываясь о том, что играет – пальцы играли сами. Иногда случались вариации, но это все было не то, совсем не то. Мысли плавали где-то на глубинах подсознания, дремали, но были готовы в любой момент выскочить и поймать появившееся вдохновение. Если оно соизволит появиться, конечно. Взгляд Сергея лениво блуждал по ночному пейзажу за окном. Яркие звезды притягивали внимание, а выглядывающая из-за редких туч луна периодически заливала все серебристым светом. Пространство казалось нереальным. Мир за окном как будто застыл – даже легкий ветерок не колебал листву деревьев. Спать не хотелось. Надо было себя хоть чем-то занять. Нестабильный и довольно тусклый лунный свет не позволял читать книгу, потому она, отброшенная, валялась на кровати. А вот играть можно было и в такой атмосфере. На кровати завозился Валерка. Маврин покосился взглядом в залитую лунным светом комнату и прервал игру. Судя по тому, что звуков с той стороны больше не было – Кипелов просто повернулся на другой бок и продолжил спокойно дрыхнуть. Если сильно прислушаться, то можно даже услышать его мерное дыхание. Но Сергей прислушиваться не стал. Он и так прекрасно знал, как дышит Валера во сне. На гастролях нередко получалось так, что в двухместном номере была одна двуспальная кровать, что, впрочем, никого никогда не смущало. В этот раз кроватей было две, и, возможно, именно поэтому Сергею и не спалось – он отвык засыпать один, не слыша под боком ничьего мерного дыхания. Выждав еще несколько секунд, Маврин снова начала перебирать струны, негромко, чтобы не мешать спать Валерке, выводя невеселую мелодию, стараясь, чтобы она звучала по-новому, но в то же время естественно. Новая аранжировка… должны быть и новые слова, но пока Сергей совсем не представлял, о чем они могут быть… …Хмурое небо, как будто застыло за несколько минут до начала грозы – клубились темные грозовые тучи, между ними уже давно проскакивали молнии, но дождь все не начинался. Черные силуэты мечущихся птиц во время ярких вспышек казались изломанными неестественными существами. Непонятно, какое время суток – в такую погоду ночь и день смешиваются, и становится одинаково темно. Ощущение, что гроза начнется вот-вот, длилось уже давно и не покидало. Безлюдно. И тишина, вокруг удивительная тишина. Ни шума, ни громового грохота, вообще ни звука – только беззвучные ясные вспышки, ощущение наэлектризованности воздуха и запах, который бывает только в грозу. Однако нет, звуки все-таки были. Звучала знакомая мелодия, только не вокруг, а скорее в голове, где-то на границах сознания, как бы создавая фоновую атмосферу. Не покидало давящее ощущение тревоги, или какой-то опасности... Вокруг и впереди, до самого горизонта – какие-то руины, развалины… То ли большой храм, то ли древний город. А может, и то и другое. Казалось, что пространство вокруг танцует, меняется, здания вырастают из ниоткуда там, где их не было, исчезают оттуда, где были минуту назад, меняют размеры и форму. С каждой вспышкой молнии все вокруг менялось до неузнаваемости и иногда заставляло останавливаться и озираться. Но для того, чтобы свыкнуться с изменившейся реальностью, хватало несколько секунд, и он двигался дальше. Спустя некоторое время ему показалось, что впереди появился объект, который не менялся. Темные колонны на невысоком холме оставались одинаковыми вне зависимости от того, насколько менялась окружающая местность. Это тоже руины, как и все вокруг. Несколько колонн стояли целыми, остальные были сломаны в разных местах, а то и вовсе повалены в беспорядке на землю. Кажется, когда-то там были еще и стены – вон, остаток с небольшой дверью и, возможно, еще и потолок. Он направился в сторону этого странного сооружения. К явному грозовому запаху в воздухе прибавился еще один, который тоже сложно было с чем-то спутать. Как будто рядом было море или океан, возможно, за этим самым холмом с руинами колонн – ветер донес морской воздух. Почему-то ему отчетливо представилось, как большие волны набегают на берег, изломанный мелкими скалами, камнями и фрагментами разрушенных зданий, обрушиваются на них и с шумом разбиваются, рассыпаясь брызгами. Казалось, что этот звук должен быть слышен, но вокруг по-прежнему стояла тишина, а все вокруг двигалось бесшумно, словно в телевизоре с выключенным звуком. Давящее ощущение усилилось, появилось предчувствие, что впереди его не ждет ничего хорошего, но надо идти, идти… Мелодия вдруг как будто стала уверенней, и хотя имела в себе явно где-то слышанный уже мотив, была в то же время какой-то совершенно новой, родившейся только что. Странная грозовая реальность стала меркнуть… Валерий открыл глаза и увидел перед собой стену, а себя обнаружил лежащим под одеялом. Проморгавшись, он убедился, что все, что происходило до этого, было только сном, а он сейчас лежит на кровати в гостиничном номере, повернувшись лицом к стене. За окном глубокая ночь, но не темно – лунный свет заливает помещение. Только один отголосок сна не вписывался в эту нормальную реальность – мелодия продолжала звучать. Только теперь она звучала не в голове, а откуда-то из-за спины, оттуда, откуда лился лунный свет. Валера зашевелился, поворачиваясь, и музыка тут же стихла. Впрочем, ее источник тут же стал очевиден. Маврин, вместо того, чтобы спокойно спать на соседней кровати, полуночничал, сидя с гитарой на широком подоконнике. Лица не было видно, но по силуэту на фоне лунного света, было ясно, что мелодию наигрывал именно он, а сейчас просто приглушил струны рукой. Валерий сел на кровати и уставился на этот силуэт, соображая, что бы ему такое сказать. Но силуэт заговорил раньше. – Разбудил все-таки? Извини, увлекся, казалось, что играю совсем тихо, – Сергей отпустил струны и они тихо звякнули в ответ. – Разбудил… судя по всему, ты тут давно сидишь, я твою игру даже во сне слышал… – Прости… Да, давно… просто не спится. Хотел просто книжку почитать, да тут недостаточно светло, глаза сильно напрягать приходится, а на гитаре глаза не нужны… Я пробовал придумать новую аранжировку, как мы говорили… кажется, что-то начало получаться, и тут я, видимо, увлекся, и тебя разбудил… Гм.. не ожидал, что играю настолько громко, что слышно даже через сон. Ты так спокойно спал… только повернулся, может быть, пару раз… – Заешь, а мне такой бред снился. Какие-то руины, грозовое небо, молнии, но дождя нет, и еще не было никаких звуков. А твоя музыка, она как бы фоном проходила через весь сон, и, может быть, именно она меня и выдернула оттуда, а то там все было так странно, что мне даже страшно немного стало… – Кипелов странно пожал плечами, как будто даже вздрогнул, и продолжил, – как-то не хочется туда возвращаться, а мне кажется, что стоит мне закрыть глаза, как все вернется. Маврин осторожно поставил гитару на пол, спрыгнул с подоконника и подошел к Валере. – Ну что за ерунду ты говоришь, – сказал он, садясь рядом с Кипеловым и обнимая его за плечи. – Это же только сон, а ты ведешь себя, как маленький. Не захочешь, не вернется. – Ну вот, не хватало еще нравоучений от тебя – буркнул в ответ Валера наигранно-недовольным тоном и завозился, удобнее устраиваясь в объятиях. – Разбудил, а теперь еще и нотации читает. – Ага, а сам только что говорил, что в этом сне тебе было неуютно. Тебе не угодишь! – засмеялся Маврин, ловким движением опрокинул Валеру на кровать и мгновенно оказался сверху, не давая пошевелиться. Тот попробовал вырваться и возмутиться, но сказать ничего не получилось – Сергей занял его рот поцелуем. Впрочем, желание возмущаться тут же пропало – целоваться Рыжий умел, и ночное пробуждение перестало вызывать неудовольствие. Маврин это почувствовал и перестал его держать, резко и настойчиво проведя руками по его бокам и груди. Валерий тут же выгнулся навстречу, обвил руками его шею и сдавленно застонал. Маврин лишь усмехнулся в ответ, а руки уже проворно избавляли их обоих от того минимума одежды, что была на них надета. Закончив с этим, он навис над Кипеловым, глядя ему прямо в глаза и перебирая рассыпанные по подушке волосы. Наклонившись, он медленно провел языком по шее, затем поднялся чуть выше, и, остановившись рядом с ухом, самодовольным голосом выдохнул: – Сейчас ты вообще свой сон забудешь… – Не сомневаюсь… – в тон ему ответил Валера, чувствуя, как мавринские руки уверенно ласкают его тело, поднимая волну желания. Тело как бы само подчинялось сильным рукам, выгибаясь навстречу, подставляя наиболее чувствительные участки. С губ раз за разом срывался стон, а руки беспорядочно блуждали по телу, нависшего над ним гитариста. Оба завелись быстро, Валерий обвил Сергея ногами за талию, осторожно, но настойчиво притягивая ближе к себе. Того не пришлось уговаривать долго, и вскоре тела музыкантов слились в одно целое. Учащающее дыхание, переплетенные тела, сдавленные стоны – в свете вновь выглянувшей из-за туч луны они были похожи на какое-то мистическое существо, двигающееся в только ему понятной манере. Движения становились все быстрее и беспорядочнее, и вскоре Сергей с громким стоном выгнулся и обессилено повалился на кровать. Скользнув рукой по телу Валерия, он помог и ему достигнуть пика наслаждения… Спустя несколько минут они заставили себя встать и пойти в душ. Вернувшись, Валерий направился к своей кровати, а Сергей, к его удивлению, последовал за ним, с явным намерением составить ему компанию. Укладываясь в постель, Кипелов буркнул ему: – Ты куда? У тебя сегодня есть своя кровать. Иди туда. – Тогда я снова пойду на гитаре играть, – ответил Маврин, поворачивая к окну, и добавил обиженным тоном, – и простыну на окне, потому что мокрый. – А почему ты не будешь спать? – Может быть, я отвык спать один, и не могу заснуть… – Ох… Ладно, черт с тобой, иди сюда. Сергей тут же развернулся, быстро достиг кровати Кипелова, забрался к нему под одеяло и обнял Валеру, прижимаясь теснее. Теплый бок соседа и его мерное дыхание создавали гармонию ночного сна, и Маврин уже начал проваливаться в сон, когда услышал сонный кипеловский голос: – Серег… – Чего тебе? Я уже сплю… – А чего ты сразу не сказал, что отвык спать один? – Ты думаешь, я знал? Я только сегодня это понял… – А, ну да, конечно… – пробормотал Валера, и тут же выключился, так и не услышав последней фразы Маврина, сказанной довольным голосом: – Зато я песню почти сделал.
Susя: Кура Юра (с) Лёнька был почти пьян. Несколько дней вместе – невероятное счастье. Да ещё в дороге, в поезде, где никто не следит, кто с кем болтает! Можно вместе уйти курить и там переплести пальцы, царапаясь трудовыми мозолями. - М? Лёнь? - Лёха… - и поцелуй украдкой, уколовшись о Лёшкины усы… Приехали, наконец – рано утром, не успев толком выспаться. Злые и голодные, дымя, как паровозы, гитаристы стадом носились по площадке и пытались сонным мозгом прикинуть диспозицию, стратегию и тактику. А Лёшка спал на Лёнином плече, оставив пальцы на запястье Максимова. Потом кипеловцы с шумом и воплями удалились, оставив спящих с открытыми глазами мавританцев ползать по сцене в подобии саундчека. Пятнадцать минут музыканты зависали на каждом шагу, и, наконец, Маврик замахал руками – брысь-брысь, демоны, всем спать! Лёнька уснул – на животе, неудобно навалившись грудью на скрещенные руки. Проваливался в сон постепенно, ощущая, как тяжелеют веки, как немеет и отказывается слушаться тело, как дрожат руки в попытке выпрямиться. Засыпал, не мог проснуться... и видел, как за спиной возникает фигура. Чувствовал прикосновения, ласки, отвечал на них, видел блеск глаз... Проснулся один, так и не сдвинувшись с места. В соседнем номере кто-то стонал, судя по обертонам и выверенным вдохам – вокалист. Сквозь стену слышно было прекрасно. Лёнька постучал пяткой в стену, не пытаясь даже встать: - Цыц там, а то присоединюсь! Стоны смолкли некоторое время спустя, сменившись смехом и игривым мурлыканьем. Покосившись на мобильник, басист понял, что до саундчека не выспаться, и встал, прокляв почти старческую ломоту в юном теле – к счастью, всего лишь отзвуки недосыпов и бурных ночей. Доковыляв до двери соседнего номера, Максимов поскрёбся и жалобно сказал: - Я ж сказал, присоединюсь… - с каждым словом всё больше теряя уверенность. Дверь со скрипом открылась, и Лёня проснулся окончательно. Оперевшись на косяк, в криво и не до конца застёгнутой рубашке перед ним стоял Алексис. Невидяще глянув сквозь басиста, Юрий закурил, выдохнул дым и тяжело вздохнул, облизав опухшие губы. - Юррр, потом мои сигарееты принеси и водички, - капризно промурлыкал из глубины комнаты голос Кипелова, растягивая гласные. Лёня потрясённо наблюдал, как Алексис утомлённо прикрыл глаза и хрипло сказал: - Сплюнь и рот прополощи, - и снова жадно затянулся, зажмурившись. Кипелов радостно засмеялся и сказал что-то ещё, но Максимов решил не подвергать свою психику такому испытанию – крадучись, скользнул в дверь напротив и нырнул под бок Харькову.
Dhani: Холстинин *черточка* Дубинин орфография, пунктуация, содержание... все хромает но все равно все равно! *** Когда с таким самодовольным видом он посмел заявить: - Я хочу чтобы мы расстались Внутри как будто бы что-то умерло... В страшных муках А потом полежав немного... ожило и обернулось страшным ужасным монстром..! Нет, ну зачем он такое ему устроил?.. И пока вот Володя внимательно так изучал листок формата А4, помешивая чай в пластиковом стаканчике, Виталик напряженно стал вглядываться в его неподвижную спину... - ...ты чего? - Холстинин нервно так обернулся - Я то? Все таки это нечто внутри победило ...и все эти страшные действа, он мысленно уже совершил над ним, пока скользил взглядом по испуганному выражению лица... - Что ты смотришь так? Шаг... еще шаг и оперевшись о подлокотники его кресла, почти ткнулся своим носом в его. Володя замер На всякий случай отодвинул чуть чуть, побледневшее лицо. - Да вот... думаю... - прошептал Виталик Это ему не понравилось. Это его напугало. Он даже хотел отпихнуть Виталика, но рука лишь предательски опустилась на загорелое плечо, а потом слабенько сжала это его плечо, когда Виталины губы почти коснулись его собственных Почти. Всего лишь обожгли так подло, своим теплым выдохом... Потом его проклятые пальцы, скользнули по шее... и так аккуратно, пугая своей нерасторопностью по спине и ниже... указательным зацепил ремень, и осторожно так коснулся языком уголка его губ - Ах ты... - выдавил из себя Володя Горячей волной остатки реальности разлились по его напряженному телу... где-то там внизу злосчастные пальцы нарушили уже всякий покой а чертовы губы искривившиеся в противной усмешке, когда почти впился в них, так блаженно прикрывая глаза... Ну почти же! - Придется тебе по другому развлекаться... Вдох... и выдох... Хороводом кружились мысли вокруг этой его подлейшей выходки Он даже требовательно так протянул к нему дрожащие свои пальцы но тут этот внезапный Удалов со своим: - Ребята, вы готовы? - вопросительно оглядевший неподвжно сидящего в кресле Володю и довольную такую сволочь, Дубинина. - Конечно, ко всему готовы! и вышел болезненный выдох... и вдох - А что случилось? ушел! правда! взял и ушел! - Эй, что такое? Типа... типа расстались...?! - случилось... что случилось?
Io: Попили чайку. Традиционный чай. Никакого «вскипит за минуту», нужно ждать, когда краснобокий эмалированный чайник засвистит на газовой плите. Никаких пакетиков, только заварка. - Тебе покрепче? - Да, конечно. Чашка с гроздью вишен и ручкой, где есть два небольших скола. Моя чашка. Все как будто обычно. Только какое-то напряжение в воздухе. Что-то совсем неправильное. Валерка нервный и какой-то растрепанный. Беспорядок на заднем плане. Едва заметный. Как будто он куда-то в спешке собирался, но не успел. Я помешал ему? Или? - Что- то случилось? – забрасываю я удочку, прекрасно зная, каков будет ответ. Прекрасно зная, что Валерка начнет увиливать от прямого объяснения ситуации, и тут я пойму, что он хотя бы увиливает. Что… все не так, как он хочет показать. Но в следующую минуту ракурс меняется. - Да, - кашлянув, произносит лидер одноименной группы, - кое-что случилось. Я надеюсь, что это… гм… ошибка, и что сейчас мне позвонят и отменят… гм… команду. Но… если нет, то я буду очень рад, что ты зашел. Мне очень не понравился его тон. Такой спокойный, будто бы все, что он делал до этого часа было не важно, а то, что сейчас произойдет, будет иметь самые серьезные последствия. Я не мог бы ответить на вопрос, почему я знал это. Я вообще не мог ни на что ответить. Я хотел узнать все сейчас, поскольку при его ответе напрягся, чувствуя, как пружина беспокойства отсчитывает свой предел. - Не переживай, - его рука легла на мое плечо, - никто ничего не может изменить. Ни я, ни ты, ни те, кто сидят наверху, и думают, что распоряжаются чьими-то судьбами. На деле, они своей-то распорядится не могут. Я скажу тебе что делать, если получу подтверждение. - Лера! Это похоже на второсортный шпионский роман. Или недописанный дефектив! Кипелов грустно улыбнулся, и ответил: - Было бы очень здорово, если бы это было бы так. Помнишь, Сережа, несколько лет назад был такой фильм, который назывался «Эквилибриум». Люди, после третьей мировой войны пытались отстроить новое государство, пользуясь для его фундамента искусственным подавлением эмоций. Нечто подобное, только на другом уровне запустят сегодня в полночь, если все подтвердиться. - Что подтвердиться, черт побери! - Угроза ядерного удара. Красный уровень. Долгое время мы отставали от США, ведь у них был ХАРП на Аляске, ядерное вооружение по всей восточной Европе, GPS и GPRS… однако один очень хороший человек, патриот своей страны придумал совершенно гениальную вещь. На фига нам ХАРП, Сережа, на фига ядерное вооружение, если противник поймет, что нанесение ядерного удара, или какая-либо другая агрессия не целесообразна? Так вот, сегодня в ноль часов нас «психозонт» будет развернут… если угроза подтвердиться… - Но что… черт… какого хрена! Откуда весь этот бред! Ты известный музыкант… что с тобой твориться! - К сожалению, ну или к счастью, за все в этой жизни приходится платить. Неужели ты действительно думаешь, что нас в 80-х пропустили бы просто так с тем материалом, который мы играли? Валера грустно улыбнулся, а я не знал, что сказать. Как можно было в подобной ситуации вообще что-то измыслить? Весь мир переворачивался с ног на голову. Стало быть, теперь по некой команде Валера, мой Лерик нажмет какую-то кнопку, которая запустит некий передатчик с помощью которого население в некой области превратиться в послушных роботов. И если шанс выжить в ядерной войне есть, то безэмоциональном пространстве машин… есть ли жизнь вообще? - А ты не думал… ты не думал о том, что может быть, земляне решат, что жизнь вообще не целесообразна, поскольку уже само ее зарождение есть парадокс? - Сережа, я всего лишь исполнитель. И я не хотел бы говорить больше о прошлом. Я хотел бы… чтобы ты обнял меня… «может быть это будет в последний раз…» - сказали его глаза. Вот так слепо покоряться неведомой судьбе. Следовать ей. Идти на поводу. Какого черта! - Я знаю, о чем ты думаешь, поверь мне, Рыжий, не стоит. Ты всегда был бунтарем. Им и остался, - Валерка улыбнулся грустно, но по-доброму, - ты не должен пытаться изменить мир. - Но… - Никаких «но», - он довольно забавно погрозил пальцем, потом присел рядом, обнял меня, - просто позволь судьбе все расставить на свои места. Строго говоря, я уже совершил государственное преступление, раз разболтал все тебе. Я пожал плечами. Сдаваться без боя не было моим выбором никогда, но в конце-концов, даже если я остановлю Валерку, то, что сможет сделать один район, или даже один город? Если бы знать какой точно обхват его передатчика… - А ты не думаешь, что… страна… или город, не включивший этот «выжигатель эмоций» смогла бы выиграть? - Выиграть что? - Ну… ядерную войну например. - Ты сумасшедший. Контролирующие никак не связаны друг с другом, я даже не знаю, кто командует сегодня. - Логика не всегда может победить.. - Твоя логика уж точно… - он усмехнулся и быстро коснулся моих губ своими. У меня закружилась голова, и я понял, что это не от поцелуя. - Что ты подлил в чай, сволочь блондинистая? – прошептал я, пытаясь дотянуться до тапка, чтобы швырнуть в Кипелова. Однако он ничего не ответил, поскольку я провалился в глубокий сон. - Прости, Сереж, я знаю, что ты не сможешь сидеть на месте… ** … - …товарищ главнокомандующий, что вы думаете насчет упреждающего ядерного удара по территории противника, облученного Генератором? - Весьма своевременно, полковник…
Снейп: Смотрите что я нашла...) Надеюсь никто ещё не выкладывал.... На этом дневнике есть ещё фанфики по нашей теме..) http://www.diary.ru/~fiki/p29239479.htm?from=0 "По ту сторону обратной стороны запрещенной реальности сна..." 0. Конверт – чистый, без штампов и марок. Только аккуратная надпись в углу – «Маргарите». Белый тетрадный лист с капелькой засохшей крови в углу. Почерк – ровный, четкий, почти каллиграфический. Такой знакомый всем фанатам Валерия Кипелова. «… потому что теперь ты, пожалуй, самый близкий мне человек на этом свете. Ты знаешь меня таким, какой я есть – без лоска и ненужных масок. У тебя всегда получалось читать в моей душе… Знаешь, я устал. Просто устал. Просто что-то внутри сломалось – что-то, раньше не позволявшее мне упасть, заставлявшее двигаться дальше, бороться… Я- пустая оболочка, бледная тень человека, которого когда-то знали мои близкие. Я не вижу смысла продолжать эту игру… … но ты ведь знаешь, почему моя жизнь потеряла значение, и ты поймешь меня. Я надеюсь. И я надеюсь, что остальные тоже поймут – и простят мне мою слабость… …Просто скажи… нет, даже здесь я не могу написать этого. Неприятно думать, что это может прочитать кто-то чужой… Откуда я знаю, что станет с этим письмом? Но… ты ведь знаешь, что и кому сказать, правда? Ты поймешь, ты прочитаешь между строк – как всегда. Просто передай… Прошу тебя, Рита! » Молодая женщина в черном платье судорожно комкает в руках платок и говорит, тщетно пытаясь подавить рыдания: - Пол в ванной был весь в крови, и раковина… и это письмо… Я понимаю, что не должна была его читать, он не хотел, чтобы прочитал кто-то кроме вас… но я тогда ничего не соображала… Маргарита успокаивающе гладит ее по руке. - Не надо, Жанночка, не надо… это ничего… ты имела право… - Я понимаю, что это не мое дело… да теперь это уже и не важно, но… Она вытирает глаза и решительно продолжает: - Он доверил вам какую-то тайну, да? Я просто… догадываюсь, о чем идет речь. Мама не раз заговаривала об этом, но все больше намеками, недоговорками… Скажите, ведь у папы была другая женщина, да? Может быть, даже, другая семья? Я не осуждаю его, я просто хочу знать… Просто скажите мне – я права? Маргарита качает головой, закусив губу. - Нет, девочка… Не было у него другой женщины. Никогда. 1. Весь день его преследовало чувство, словно случилось нечто непоправимое. Или вот-вот должно случиться. Неясная тревога пополам с глухой тоской оккупировали сердце, и не хотелось ни с кем разговаривать, и все валилось из рук… В конце концов он отменил репетицию, отключил мобильник и, чтобы отвлечься, занялся уборкой. Увидев в его руках пылесос, удивленная Лена поначалу отпустила пару едких шуточек, но, заметив состояние мужа, продолжать не стала. Она всегда понимала его с полуслова. В музыкальном центре тихо бормотало «Наше радио» - милейшая Раиса Ивановна перемывала косточки постсоветскому панку и иже с ними. - Сережа, что-то случилось? - Да нет… с чего ты взяла? Просто настроение какое-то… хреновое. - Давление, наверное… Потепление вроде обещают… - Наверное… Он копался в громоздящейся на балконе старой аппаратуре (сваленной в одну кучу с рыболовными удочками, старыми журналами и изгрызенными до состояния мочалки собачьими ошейниками), когда из комнаты донеслись до боли знакомые гитарные переливы – на «Нашем» поставили кипеловский «Закат». Сергей замер, вслушиваясь в музыку, с непонятным волнением ожидая, когда Валерка запоет. Вот оно… «Я вижу, как закат Стекла оконные плавит…» Словно что-то оборвалось в душе, и задремавшая было печаль расправила свои серые крылья. Он обернулся – над городом пылали ослепительные краски заката… Багряные лезвия низких туч вспарывали темнеющие небеса, а голос, такой знакомый и любимый, раскаленной иглой впивался в сердце… «Тоска о том, что было, рвется через край…» Незаметно появившаяся Лена внимательно смотрела на него сквозь стекло балконной двери. Маврин виновато улыбнулся и зашел в комнату. Песня закончилась, и гнусавый голос ведущего жизнерадостно объявил: «Наша реклама!!!» - Помирился бы ты с ним… - негромко сказала Лена, не глядя на мужа. - Двадцать лет дружбы так просто взять и похерить… глупые вы оба… Сергей молча подошел к ней и обнял, уткнувшись носом в ее плечо. - Ну что ты в самом деле… как маленький… Позвони ему, и все… - Да не захочет он со мной разговаривать, Лен… И давай не будем об этом, ладно? Договаривались же… Возникшую было тишину (радио внезапно замолкло, а может, Лена нажала кнопку на пульте) разорвала настойчивая трель телефонного звонка. Сергей вздрогнул и внезапно побледнел. - А вот теперь действительно что-то случилось… В трубке прошуршал хрипловатый голос Риты : «Сережа…» И столько потаенной скорби и боли было в этом голосе, что он медленно опустился на диван, чувствуя, как глухая тоска, жившая в нем с утра, стальными пальцами стискивает сердце. - Сережа, с Валеркой несчастье… На какое-то краткое, спасительное мгновение возникла мысль – «Куда ехать? В какую больницу? Найти его, без сознания, в коме, под капельницей – неважно, просто взять его за руку и сказать «Люблю…» и все пройдет, все вернется, все будет хорошо…» - Завтра… похороны. Приезжай… если сможешь, сейчас… Боль взорвалась черным фейерверком, заполняя собой весь мир… Он не помнил, как добрался – кажется, на машине, кажется, за рулем была Лена… какие-то смутно знакомые лица, голоса, руки…Леша Харьков, плачущий у него на плече… Все было словно в тумане. Маврин механически отвечал на приветствия, с кем-то обнимался, кому-то жал руки… мелькнуло лицо мальчишки с сурово поджатыми губами – Саша… Как похож на отца… и одновременно не похож… В сознании лихорадочным калейдоскопом вертелись воспоминания. Пьянки, гастроли… чей-то громкий смех… - Серега, ты так смотришь на Кипелыча, что мне становится страшно за ваш моральный облик! - Да идите все в баню! - В баню? А это мысль! Валерка, как тебе идея… помыться вместе с Серегой? - Да иди ты… - Что-то у вас и ответы одинаковые…Хм… подозрительно… …Потом – первые робкие поцелуи, украдкой, в темных коридорах гостиниц; долгие разговоры обо всем на свете, прогулки по ночным городам, так непохожим друг на друга, и в то же время сливающиеся в памяти в единую ленту дороги… - Смотри, какая сирень… - Тебе нравится? Я сейчас… - Ты куда? Через забор?! Псих! Слезай сейчас же! Это же огород чей-то! Вообще, там собаки могут быть! Маврик, твою мать!!! - А ну пошли отсюда, окаянные! Прыгают тут по заборам! Вот я сейчас ружье возьму! - Ха-ха! Не угадал! Не собаки, а бабка-сторожиха! Кстати, это тебе… - И что мне делать с этим веником? - Что значит «веником»?! Я, между прочим, жизнью рисковал! - Придурок… ну какой же ты придурок…И почему я так тебя люблю… Сережка, мы с тобой оба ненормальные, ты понимаешь это? - Понимаю. А сирень, кстати, очень подходит к твоим глазам… …Валерка в потрепанном джинсовом костюме, волосы безбожно взлохмачены прохладным морским ветром… где это было-то, господи… в Сочи? А там разве растет сирень?...Фиолетовые лепестки запутались в Леркиных волосах, он смеется и пытается не дать себя поцеловать – как всегда, безуспешно… …Концерты, послеконцертные вечеринки… Потом – эта дурацкая поездка в Германию… телефонные разговоры по полночи – за счет «проклятых буржуев»… Он так боялся тогда, что Валерка его не дождется, что в разлуке чувства остынут… Когда они с Виталиком вылезли из самолета, он бросился к Валере, не обращая внимания ни на кого, обнимая его, целуя у всех на глазах… Остальные «арийцы» смеялись, глядя, как они не могут друг от друга оторваться. Возможно, они и догадывались обо всем… Разрыв с «Арией», потом дурацкая ссора… они год не разговаривали тогда, пока однажды Сергей не решился и позвонил Валере, сказав беспечным голосом : «Слушай, а давай запишем совместный альбом!» «Смутное время»… Как они были счастливы тогда! Зачастую ночевали в студии, засыпая на жестком диванчике в углу… И творили, сочиняли – как один человек, как единое целое, понимая друг друга без слов… А потом Сергей собрал свою группу… Валера был занят в Арии… Нет, чувства не угасли, но как-то отошли на второй план, потерялись в каждодневной суете… И потом, у них все-таки были жены, и Сергей все-таки искренне любил Лену, сам не понимая, как это возможно – любить двоих людей так сильно и так… по разному…А Валера старался побольше времени проводить с детьми… А потом… - Лерка, родной мой, ну пойми, я не могу, у меня же своя группа, у нас график расписан, альбом вот… в процессе… - Серый, помнишь, как ты все звал меня – давай запишем еще альбом, ну брось ты свою Арию хоть на время… Так вот, я бросаю «свою Арию». Не на время, навсегда. Надоело плясать под чужую дудку. И я хочу, чтобы мы наконец-то были вместе. - Блин, мне все это напоминает детскую сказку про цаплю и аиста… Знаешь такую? Аист приходит к цапле и зовет ее замуж, она его посылает, потом, одумавшись, топает к нему на другой край болота – а он уже передумал… В общем, так и ходили они друг к другу через болото – всю жизнь… - Ты хочешь сказать, что «поезд ушел»? У тебя своя группа, и я тебе больше не нужен? - Нет, ну что ты… Они попытались. Они честно попытались заново построить хрупкий замок из стекла, имя которого - любовь. Но… …Фанаты получили официальную версию – «творческие разногласия». И самое страшное, что это не было такой уж неправдой – они просто перестали понимать друг друга. Всю правду об этой истории знала только Маргарита – верная «боевая» подруга и мудрый советчик. Она выслушала исповеди обоих и вынесла вердикт « время пройдет - перебеситесь и помиритесь». Сергей не верил в это – слишком многое было сказано во время последней ссоры… Но иногда ему казалось, что еще немного – и он не выдержит и позвонит Кипелову, как когда-то, и оба сделают вид, что ничего не было, и их история в который раз начнется с новой страницы… Он не мог поверить, что Валерки больше нет, его Валерки, что не будет больше никогда его смеха, его улыбки, что он никогда не сможет поговорить с ним… попросить прощения за все, что когда-то наговорил в пылу ссоры… поцеловать его и увидеть, как теплеют холодные льдинки-глаза… …Чья-то ладонь опустилась ему на плечо. Маврин вздрогнул, с трудом возвращаясь к реальности. Перед ним стояла Рита – бледная, с заплаканными глазами. - Сережа, ты хочешь… его увидеть? Проститься… Он не сразу понял, о чем идет речь. А когда понял… захотелось кричать от бессилия. Увидеть его… мертвым… не может быть. Так не бывает, нет… Он вошел вслед за Маргаритой в темную комнату, освещенную лишь свечами. Что-то лежало в гробу, укрытое белой тканью… какой-то нелепый манекен, очертаниями напоминающий человеческое тело… «Нет, это не может быть Валерка, это не он, вы ошиблись!» Рита откидывает ткань с лица… Это был его Валерка. Бледный, с посиневшими губами, с заострившимися чертами лица, словно вылепленный из воска каким-то сумасшедшим мастером… и в нем не было ни малейшей искры жизни, и это было страшнее всего – видеть такое знакомое и дорогое лицо, искаженное страшной маской смерти… - Нееееет!!! Ноги подкосились; он скорчился на полу, царапая пальцами пол; потом бился в чьих-то сильных руках – кажется, Терентьева, его оттаскивали от гроба, пытались успокоить… - Леша, принеси воды., у него припадок… - Валерка! Нееет! Валерка! - Серенький, тихо, хороший мой, успокойся… - Валерка… так не бывает, нет… он не может быть мертв!!! Он пришел в себя, обнаружив, что сидит на диване, уткнувшись в плечо Харькова. Лешка осторожно гладил его по волосам, успокаивая. - Похоже, мы поменялись ролями, - горько усмехнулся Сергей, отстраняясь… На кладбище он стоял рядом с невесть откуда взявшейся Галиной – бывшей Леркиной женой. Она картинно вытирала слезы и демонстративно не смотрела в его сторону. Три года назад, когда она обнаружила правду об их отношениях, ей «хватило ума» поставить Валере ультиматум – «Или я, или он!». Через пару дней Кипелов подал на развод… …Могила была усыпана цветами так, что креста не было видно. Казалось, весь рокерский мир Москвы собрался в этот день на кладбище. Маврин остался у могилы даже тогда, когда большинство присутствовавших на похоронах уже разъехались. Он смотрел перед собой, ничего не замечая, не думая ни о чем – просто не было сил думать. Тактично обходя его по широкой дуге, к могиле подходили какие-то дети с цветами в руках… Когда Сергей удивленно огляделся вокруг, очнувшись от забытья, он увидел огромную толпу подростков в черных футболках, балахонах, косухах…Девушки плакали, парни мужественно пытались сдерживаться. Гора цветов на могиле все росла… Сергей уже садился в машину, когда к нему подошел Юра. - Серый, тут звонят организаторы… насчет концертов … И замолчал, увидев его лицо – бледное, с лихорадочно горящими глазами и искусанными в кровь губами. - Все отменить… - глухо сказал Маврин. Лена вновь не пустила его за руль, справедливо предположив, что он не в состоянии вести машину. Он и не возражал – просто опустился на соседнее сиденье, машинально потянулся было за ремнем безопасности, но вдруг остановился. - Пристегнись, - сквозь зубы, почти зло, сказала Лена. – Хватит нам одного самоубийства… И тут же вздрогнула, и с виноватой нежностью посмотрела на мужа, осознав, что сказала… - Думаешь, мне было бы легче, если бы это был инфаркт… или автокатастрофа? - Сергей покачал головой. – Хотя, возможно… тогда я бы мог не винить себя в его смерти… - Ты не виноват… - Маргарита показала мне его предсмертную записку. - И … что там? - Неважно… просто я знаю, что если бы… черт… - В любом случае… пристегнись, пожалуйста! Сережка… Он задремал под мерный гул мотора… … И в какой-то неуловимый миг перед самым погружением в сон он прошептал: «Не хочу просыпаться… в этом мире без тебя… Лерка…» 2. …Пробуждение было резким и едва ли не болезненным – Сергей долго не мог отдышаться, словно неопытный пловец, вынырнувший на поверхность после продолжительного заплыва под водой… Он не мог понять – как он оказался дома, в своей постели? Ведь засыпал-то он в машине… или… стоп! Когда это было, вчера? Они вчера были на похоронах… да нет же, они не могли быть на похоронах, ведь вчера они с Леной были… на даче… устали, приехали поздно, сразу легли спать… О, боже… это был сон?! Спящая рядом Лена заворочалась во сне. Сергей осторожно потряс ее за плечо. - Лен, скажи… мы где вчера были? Елена повернулась к мужу и наградила его долгим и крайне выразительным взглядом. - Надо же, а вроде ничего крепче чая не пил… - Просто скажи мне, где мы вчера были?! - На даче, - зевая, пробурчала Лена. – Сажали цветы. Точнее, я сажала, а ты валялся в гамаке и в сто двадцать девятый раз перечитывал «Волчью хватку - 2». И еще пытался мне вслух зачитывать момент про солнечный ветер. - А Валерка?! - А Валерки там не было. – невозмутимо ответила она. – А что? Маврин молча поцеловал ее в щеку и спрыгнул с кровати. - Ты куда? – поинтересовалась Лена. – Три часа ночи, как-никак… - Мне надо позвонить… - Бывает… - философски заметила она и отвернулась к стене. – Привет ему от меня… - Алло… - Саша? - Ну… - Папа дома? - А где ж ему еще быть… - Он… спит, да? - Ну вообще-то да…Разбудить? - Не надо… пусть спит. Просто скажи ему утром, что звонил Маврин. - А…здрасте, дядь Сережа. Не узнал сразу... А что, случилось что? - Абсолютно ничего. Спите спокойно… - Пап, тебе ночью Маврин звонил. - Что?! Четвертое яйцо разбилось мимо сковороды с уже начавшими подгорать первыми тремя. - Газ прикрути, сгорит все нафиг… В три часа где-то звонил. Спросил, спишь ли ты. Просил не будить. Странный он… - Да, он вообще по жизни странный… Валерий решительным шагом направился к телефону. «А Маврин, наверное, яичницу готовить умеет», мстительно подумал Саша, снимая сковороду с плиты. «Где там разрешены однополые браки? В Голландии? Вот жили бы мы в Голландии, я бы по утрам нормально завтракал…» - Алло, Лена? - Ой, Валера, привет! Рада слышать! - Да-да, взаимно…Сережка дома? - Так рано еще, 10 утра…Дрыхнет он…Ты ж знаешь, он раньше 12-ти не встает, сова хренова… - А… ну тогда ладно. Я потом перезвоню. - Не совпадаете по фазе, да? Он днем спит, ты - ночью, вот беда…Слушай, Валера…а ты приезжай сейчас к нам. Пока эта гадость отоспится, мы с тобой и поговорить успеем, и чаю выпить… - С удовольствием… 3. … Лена резко затормозила, и Сергей проснулся. Несколько секунд он недоуменно осматривался, пытаясь понять, где находится. - Приехали. – сказала Лена, открывая дверцу. – Вылезай… «Так это был сон… Нет… боже, ну зачем я проснулся…» Он почувствовал, что на глаза наворачиваются слезы. «Валерка…» А дома ничего не изменилось со вчерашнего вечера. Только небо за окном больше не желало гореть в яростном закатном пламени – оно укуталось в хмурые клочковатые тучи, явно замышлявшие разразиться ливнем и грозой. «Ну и пусть», подумал Маврин, падая на диван в своей комнате. «Пусть и небеса плачут… он был этого достоин.» Лена неслышной тенью проскользнула в комнату. - Хочешь, я побуду с тобой? - Не надо, родная. Мне сейчас никто не нужен, извини… Он лежал, зарывшись лицом в подушку, и мечтал о смерти. Никогда, даже в самые тяжелые периоды своей жизни, Маврин не задумывался о самоубийстве, но теперь… «Моя жизнь потеряла значение…» - Ну зачем, Валерка? - прошептал он, глотая слезы. – Неужели нельзя было попытаться все вернуть? Разве можно было просто взять и сдаться? «Я устал…» - Если бы я был с тобой… как раньше… мог бы поддержать, поговорить, просто обнять… Я бы спас тебя, Лерка… Прости меня, прости, что я не смог… …Он уходил от него, точно так же, как из «Арии» - демонстративно… и ожидая, что в последний момент его попросят остаться. Он тянул до последнего, все надеясь, что что-то изменится… Но Валерка, что называется, «закусил удила». После почти 20-летней работы под железным контролем Холста он вырвался на свободу – и больше никому не позволял собой командовать. Даже Сергею, который, собственно, командовать им никогда особо и не пытался… Валера говорил – «это будет наша с тобой группа…». И поначалу так и было. А потом начались «мелкие разногласия». Нет, эта песня слишком растянута. Тут тебе не Пинк Флойд, понимаешь ли . Нет, мне это не нравится. Я СКАЗАЛ, будет именно так, а не иначе. Нет, я не пытаюсь «узурпировать власть», что ты… И дело было не в том, «кто в группе главный». Они не понимали друг друга! Они читали слишком разные книги, верили в разных богов – если можно назвать верой весьма специфические воззрения Маврина на устройство мира, почерпнутые в равной мере из фантастики и эзотерики… Они писали слишком разную музыку. Больше не получалось «поймать одну волну», как тогда, на «Смутном времени»… Сергей невольно улыбнулся краешком губ, вспоминая, с чего началось «Смутное время». Сразу после того звонка он приехал к Валере – с магнитофонной кассетой («так, некоторые наброски…») и бутылкой водки. …Бутылку они открыть не успели. Собственно, он и достать ее не успел. Едва поздоровавшись с ним, Валера буквально силком утащил его в свою комнату, на ходу крикнув жене на кухню, что в ближайшее время будет очень и очень занят. А там он просто набросился на гитариста. Не успел тот сообразить толком, что происходит, как оказался на ковре, а Валерка расположился сверху, страстно, яростно целуя его и одновременно пытаясь раздевать. В ответ на робкие попытки Сергея сказать что-то по поводу альбома, предполагаемой студии для записи и прочего, он только ухмылялся и затыкал ему рот поцелуем. Сопротивления Маврина хватило ненадолго… … - Сволочь ты этакая, я же тебя год не видел, - с чувством сказал Валерка, натягивая штаны. - А ты мне – альбом, альбом… Сергей потянулся к собственным штанам, в процессе бурной встречи давних друзей оказавшихся почему-то на дверце шкафа, и вытащил из кармана кассету. - Я тут кое-что написал… Кипелов удивленно уставился на него. - Так про альбом - это ты серьезно, что ли?.. …«Нет, Валерка, это был просто предлог…» - прошептал Сергей, грустно улыбнувшись. Он и не заметил, как за окном стемнело. «Неужели уже вечер? Да нет вроде… наверное, просто буря намечается…» Боль, пульсировавшая внутри, требовала выхода… Можно было, как Валера, просто взять в руку лезвие и полоснуть по вене – вдоль, по-зековски, по-настоящему, а не маленькой изящной полосочкой поперек запястья, как делают четырнадцатилетние поклонницы Вилле Вало, когда хотят почувствовать себя истинными готами… а можно было взять гитару и тихо-тихо начать наигрывать мелодию… вот так… мелодию, рождающуюся из концентрированной боли. Чистую, грустную, но светлую мелодию. Когда нет сил больше плакать – пусть плачет гитара. Пусть поет о смерти и плачет по утерянной любви… Он играл, не замечая слез, струящихся по щекам, не замечая, что стих за окном птичий гомон, сменяясь шорохом горького весеннего дождя – небо плакало вместе с ним… И вся его истерзанная душа сейчас была в кончиках его пальцев, скользящих по струнам… Заканчивая играть, уже практически засыпая с гитарой в руках – сказывалось нервное перенапряжение, он вдруг почувствовал, как чье-то теплое дыхание касается виска, и ласковые губы прижимаются к коже… «Валерка…» 4. - Валерка… Яркое утреннее солнце расплескало золотые брызги по стенам, и не было за окном никаких туч… А на краю постели сидел Кипелов и улыбался. - Ленка сказала, тебя пора будить. «Так » - сказал себе Сергей. «Еще парочка таких пробуждений – и готовьте палату в Кащенко…». - А ты, собственно, что здесь делаешь? - Я подумал, раз ты звонишь мне в 3 часа ночи, значит, на то есть объективные причины. Например, тебе надоело на меня обижаться и ты решил поговорить. - Я? Обижался? По-моему, кто из нас обижался, так это ты… - Я-то? Да я вообще тебя простил давно… - Ага. А можно поинтересоваться, как давно? - Примерно 20 минут спустя после твоего ухода. «Врешь ведь, сволочь… И улыбаешься так… солнышко ты мое…» Он сел, натягивая на голые ноги сползавшее постоянно одеяло. Кипелов с интересом покосился на новую татуировку на его груди, и Маврин почувствовал, что невольно краснеет. «Как мальчишка, блин…Как будто и не было всех этих лет…» - Вообще-то я позвонил тебе потому, что мне приснился кошмар. - И ты решил поплакаться мне? Как трогательно. И что же тебе снилось? - Ты. - Вот ужас-то! Бедный Маврик! В глазах Кипелова прыгали веселые чертики… и еще – в его взгляде была такая нежность… - Вообще-то, это был действительно страшный сон, - задумчиво сказал Сергей. – Мне снилось, что ты умер… покончил с собой… а мы так и не успели поговорить, и … - Ну вот, теперь мы поговорили, и я могу спокойно помирать? - Это не смешно, Лерка… Знаешь, когда я понял, что могу тебя потерять… - голос его дрогнул, и Валерка в ту же секунду оказался рядом, обнял его ласково, прижал к себе… Сергей вцепился в его плечи, чувствуя, как невыплаканные во сне слезы подступают к горлу. - Я с тобой, Сережка. – тихо сказал Валера. – Я никуда не денусь, я всегда буду рядом… даже если буду очень далеко… Я же… люблю тебя… В кафе посреди дня было пустынно и тихо – народ здесь собирался в основном вечером. Они сидели вдвоем за столиком – Кипелов пил кофе, попутно жалуясь, что кофе ему нельзя из-за гипертонии, а Маврин просто смотрел на него «с совершенно идиотской улыбкой», как выразился Валера. - Лерка, скажи… у тебя бывают сны с продолжением? - В смысле, это когда возвращаешься в один сон по несколько раз? Ну, было пару раз… - А мне вот снится последнее время один такой сон… никак не избавлюсь. А еще бывает иногда – просыпаешься, встаешь, начинаешь чистить зубы, собираешься куда-нибудь… а потом опять просыпаешься, и выясняется, что с постели ты не вставал… - И зубы опять чистить надо… - Ты все прикалываешься… Помню, у меня как-то был такой «многоэтапный» выход из сна. Просыпаюсь, встаю… опять просыпаюсь… и так раз семь где-то. И каждый раз обстановка в квартире немного другая, и я немного другой… а во сне ведь кажется – все так и должно быть… пока не проснешься. Я вот думаю – а если так однажды «застрянешь» в каком-нибудь из вариантов сна, сможешь ли ты при этом определить, что не до конца проснулся, или будешь ходить с уверенностью, что уже проснулся, тогда как на самом деле ты спишь? Кипелов улыбнулся, глядя на него. - Что по теме психушка плачет, я понял еще 15 лет назад, когда ты прибежал ко мне с воплями, что хрюндель из зеркала хочет забрать тебя в ад…. Маврин рассмеялся, вспоминая давнюю историю. - Ну, я же бросил пить, вроде рецидивов быть не должно… - А кто тебя знает… - Понимаешь, мне кажется… Ну это, конечно, совсем уже шиза… Что, если я засыпаю в одном мире, а просыпаюсь в другом? Ну… как будто душа путешествует между параллельными мирами? И когда я в одном мире, он кажется мне реальным, а все остальные – снами… а потом я просыпаюсь в другом и тогда он, в свою очередь, становится для меня реальностью, а предыдущая реальность – сном… - Все никак не забудешь свой кошмар ? Маврин помолчал, напряженно глядя куда-то вдаль. - Ты знаешь, Лерка… я боюсь засыпать. Мне кажется, что я снова окажусь в том мире, где ты мертв… А что, если я не смогу вернуться сюда? Что, если… я из того мира, а в этом оказался случайно? Как будто две параллельные линии пересеклись, перепутались… Знаешь, мне ведь было очень плохо там… и когда я засыпал в машине, возвращаясь… с твоих похорон… Его голос снова дрогнул, и Валерка бережно взял его за руку, успокаивающе поглаживая пальцами ладонь. - Я тогда сказал – «Не хочу просыпаться в этом мире, где нет тебя…» И проснулся… в этом мире, понимаешь? Может быть, мне было так хреново, что я каким-то образом перепутал эти линии, открыл, выражаясь языком фантастов, портал? Но ведь он может закрыться… - Лен, привет. Я сегодня заночую у Валерки… - Кто бы сомневался! Конечно, Сереж… А молодец ты все-таки, что позвонил ему! - Какая ты у меня… добрая и понимающая… Спасибо… - Ты даже не представляешь, Серый, насколько я у тебя понимающая… - О чем ты? - Пока ты утром дрых, мы с Валеркой наконец-то честно и открыто поговорили обо всем. О ваших отношениях, я имею в виду. - Так. И… что? - Знаешь, что я тебе скажу… Главное, чтоб у тебя не было женщин на стороне. Заведешь какую-нибудь блядь – уйду сразу же. А к Валере я не ревную. - Ленка… - Ну хватит болтать, иди уже к нему, потом поговорим… Засыпая, Валерка крепко обнял его и прошептал на ушко: - Не бойся…В каком бы мире мы не проснулись утром, мы будем вместе… 5. …Они проснулись вместе, и Кипелов немедленно предложил воспользоваться этим замечательным обстоятельством… … В итоге из дома они выбрались уже под вечер. Кипелов–младший где-то шатался, но его отец был настроен столь благожелательно, что даже не оставил ему гневной записки по этому поводу. Облокотившись на парапет, Маврин любовался лунными бликами на воде. Две параллельные серебристые лунные дорожки протянулись по спокойной речной глади. - Кстати, если покопаться в памяти, можно обнаружить множество мелких различий между параллельными мирами. - Опять ты о своих мирах… - Например, я точно помню, что в этом сне, где… в общем, в этом сне на небе была только одна луна. Задрав головы, они посмотрели на сияющие в небе золотистые жемчужины Селены и Гекаты. - Причем во сне мне это казалось совершенно нормальным… Та реальность, в которой просыпаешься, всегда кажется нормальной… - Что-то я не пойму, - задумчиво сказал Кипелов. – Если луна там одна… а с чем же тогда Маргарита рифмует свои обожаемые «руны»? «Луны - руны»… а там как? - Со «струнами», наверное, - рассмеялся Маврин. – Меня больше волнует, каково же там влюбленным? - Ну… наверное, приносят свои клятвы под одинокой луной… Что ж делать… - Мир одиноких, - медленно произнес Сергей. – Тогда понятно, почему… Валера обнял его за плечи. - Ну, знаешь, у реальности снов свои законы… (c)
Io: Бес проводная связь. Хочется яблок. А еще сыра. Яблок хочется больше всего. Сыр, конечно, есть но либо жутко дорогой, либо «кСырный». Лично я не могу кушать сыр из крысиного молока, хотя те, кто родились после Катаклизма, едят и ничего. Говорят – вкусно. Картина мира для всех, кто не сошел с ума состоит из серых тюбингов, поросших пылью и плесенью, деревянных шпал, отполированных десятками ног, жилых платформ и постоянных опасностей. Виды пришедшие после нас вдавили человека в норы и не приветствуют наших посягательств на наземный мир. Когда-то я был сталкером. Это модное словечко из книг про рисковых ребят удивительно хорошо прижилось в Москве. Кто-то называл добытчиков мародерами, кто-то искателями. Сути это не меняло. Каждую неделю экспедиция поднималась наверх, и каждую неделю люди в метро надеялись на то, что мы вернемся живыми с добычей. С одной стороны можно было найти две тысячи минусов, и даже больше в том, что случилось со всеми нами, но с другой, не было больше никакого феминизма. Женщины не пытались ничего доказать мужчинам. Разводов на станции почти не случалось, и все соглашались на то, что есть. Мужчина был банально сильнее, был добытчиком, оттого наша группа считалась долгожителями и среди сталкеров и среди гражданских лиц. Мы все старались держаться друг друга, ведь все нарождающееся племя не знало жизни «до», а следовательно, и не могло понять нашей ностальгии, как и нашей отчаянной смелости. Помню, был у нас один парень. Леонид что ли.. он не смог пересилить в себе страх открытого пространства, говорят, у рожденных в метро у всех так. Леонида забраковали, как сталкера, а после он сошел с ума. Бредил тем, что пространство поглотит его. Правду говорят, каждый сходит с ума по-своему. Вот и я однажды сошел. Не помню, вроде бы было лето. Как и прежде мне чудился терпкий яблочный аромат, и ужасно хотелось скорее очутится в рейде. Глупо было надеяться, но я надеялся все равно. Может быть, увидеть хотя бы одно не тронутое мутацией дерево, может быть…может быть, просто увидеть что-то, что не намеревается меня сожрать с химзой на месте «преступления». Как водится, в тот день ничто не предвещало беды. После общения с нашим психологом, я все еще уверен, что никакой беды и не было, но для публики… хотя чего уж там? Мы проходили по Проспекту мира, развороченному градом бомбардировок. Была надежда на один не вскрытый стрелковый склад. В галереях тоннелей нередко даже пневматика на особом счету. Мы не брезговали и спортивными луками. Ни в том человек был нынче положении, чтобы чем-то брезговать. Передвигались мы по трое. И все шло неплохо, как вдруг Макс заметил странную вывеску с не менее странным названием «Лафайет». Бегом бы бежать от нее, да куда там? Индеец с ворохом перьев на голове уже приковал наше внимание. Из истории в голове всплывали какие-то обрывки про первую мировую и французских летчиков. Командир говорил, что нужно идти дальше, но нам не хотелось слушаться. Мы не были военными и цель рейда не могла затмить для нас все остальное. Иногда такое качество сталкеров с «гражданки» оказывалось крайне важным, а иногда… …стоило нам распахнуть дверь, как все мы были поражены хорошо сохранившемся антуражем. Кинув болт внутрь, мы поняли, что опасность нам не угрожает, и смело сделали несколько шагов вперед. Я не помню, кто прикрывал нас, но перешагнув невидимую черту я больше не видел ребят. Я видел Его. Валерка стоял такой же растерянный, близоруко щурясь на свет моего фонаря. - Как ты тут оказался? – спросил он. Меня удивило, что на нем не было химзы или любого другого защитного костюма. Легкомысленная клетчатая рубашка, растрепанные джинсы… босой… Я не мог сказать ни слова. Горло сдавило железной хваткой, мне нечем было дышать. - Ты живой… - наконец прохрипел я. - Все в порядке, - ответил он… Я пытался содрать с себя противогаз, он сильно мешал дышать, но чувствовал, что не могу сделать этого, а воздуха все меньше. Очнулся я на станции в медблоке. Говорят у всех нас было нечто вроде кессонной болезни. И никто кроме меня через сутки не смог подняться на ноги. Ребята погибли. Место было нанесено на карту, как опасная ментальная аномалия. А я все никак не мог смириться с тем, что подвергся пси-атаке. А потом в одну ночь, увидев во сне небо и звезды, я понял, чего хочу на самом деле. Пускай эта пси-аномалия убьет меня. По крайней мере, я умру счастливым. Я собирался быстро. Уходил тихо. Все как учили. Через вентиляционную шахту, навстречу световому дню. Мне было наплевать, если поляризационный фильтры не защитят моих глаз, я дошел бы и по памяти, но все было нормально. Ветер, облачность, серость. Твари скрылись, точно собирающийся дождик собирался быть кислотным. «Ничего, успею», - подбадривал себя я. В костюме химзащиты бегать очень неудобно, но я спешил изо всех сил. Первое чему учат сталкера – это выносливости. Ее нынче было в достатке. Надо бежать – значит надо бежать. С полной выкладкой – значит с полной выкладкой. Стекла противогаза довольно быстро запотевали. Несколько раз, я чуть было не навернулся. Особенно опасным был момент с воронкой от снаряда. Мой дозиметр давал ясные указания насчет происхождения данного отверстия в земле. Но, вот и все. Подземный переход, просочившиеся капли влаги, мусор, полиэтиленовые пакеты, подгоняемые ветром, и вывеска с индейцем. Все на месте. Я тяну ручку на себя, захожу и плотно прикрываю за собой дверь. - Привет! – слышу почти сразу знакомый и такой родной голос, - ты так внезапно исчез вчера. Что-то случилось? - Да… наверное… Противогаз снова мешает дышать. - Чего ты так вырядился? - Это долго объяснять, я рад, что ты жив… Лерка снял с меня противогаз, усадил на диван, стал расспрашивать о чем-то. Я точно не помню о чем. Я все смотрел на его руки, он иногда поглаживал свои колени, как делал всегда, когда нервничал… и мне было знакомо все в этот момент. Я положил голову Лерке на плечо и почувствовал тепло его руки на своей спине. - Ты ведь правда… ? – хотел я задать вопрос, но не успел, поскольку Кипелов поцеловал меня так, как умеет целовать только он… «даже если это морок, если это ментальная аномалия… плевать! Плевать! …» На Проспекте мира у меня не было семьи. Не сложилось. У сталкеров было не принято, чтобы была жена или дети. Слишком часто «солдаты удачи» не возвращались из очередного рейда. Мне нечего было терять… Я не помню, как оказался без химзы в одном тельнике и кальсонах. - Такое еще носят? – усмехнулся Лерка… а мне было плевать… больше всего мне хотелось, чтобы он любил меня… чтобы все было, как раньше. Нет, это не может быть сном. Я чувствовал, как под моей спиной прогибался матрас. Я знал эту велюровую фактуру, но я боялся открыть глаза, боялся, что все это исчезнет, и кроме темноты и тишины не останется больше ничего. И меня не останется. Но самое страшное – не останется его. - Лерка… Его имя вязало язык, как черноплодная рябина. Я прижимался к его губам, целуя снова и снова, не в силах совладать с собой. Мне не было больно… я наслаждался его близостью… пил ее, как самый желанный напиток. Растворялся в собственных ощущениях, не веря, что все это возможно. Я не помню, что случилось потом… и было ли «потом». Я просто брел по дороге. Растрескавшийся асфальт под ногами. За спиной догорает закат. Противогаз с оборванной соединительной трубкой. Химза кое-где была оплавлена, и главное, я ничего не смог толком объяснить. За мной приставили следить человека. И мне пришлось вести себя как положено. Я почти не соврал, сказав, что услышал зов ментальной аномалии. Что мне необходим курс реабилитации. Я знал, что так сразу к психологу не попаду. Психолог нас Матвей Иванович консультирует в основном девушек и женщин, уговаривая не делать аборты. А это дело кропотливое, и не всегда выходит благополучно. Но дети для станции все же важнее, нежели сталкеры. Вот и вся лирика. Ко мне приставили Макара. Как я и полагал, проблем с ним не возникло. Я быстро соорудил легенду о том, что на самом деле встречаюсь с мародершей с конкурирующей станции. Макар мужик был свой в доску, мне не пришлось ничего больше не объяснять не придумывать. Все что нужно, он придумал себе сам. А я как наркоман каждую неделю наведывался в «Лафайет»… не всегда это были любовные свидания. Иногда мы с Леркой просто сидели обнявшись я рассказывал ему о том, что происходит со мной, он считал меня сумашедшим, но ничего не предпринимал. Каждый раз я оказывался в разных районах Москвы, но всегда недалеко от Проспекта. Макар бдительно следил за тем, чтобы перед командованием я появлялся, как лист перед травой. Но что-то выдало меня. То ли набранная раньше времени доза радиации, то ли не успел привести в порядок химзу… В один день все кончилось. Меня отстранили. Заперли выходы и назначили консультации психолога. Матвей Иванович был недоволен мной. Он долго пытался вывести меня на чистую воду. Но, а когда ему это вдруг удалось, сказал, что я вероятно шизофреник, ведь после воздействия той ментальной аномалии погибли люди. И, в конце концов, для меня это закончится тем же. - Почему они не хотят пустить меня в расход? - Что мне в тебе всегда нравилось Бес, так это твоя прямолинейность. Мужские руки нынче дороги. Думаю, все закончится тем, что они накачают тебя психотропными средствами и будут использовать по своему усмотрению на тяжелых работах. Официально мы это не практикуем, но иногда… - Зачем вы мне все это рассказываете? - Твое состояние похоже на наркоманию. На наркоманию ностальгией. Однако оно все равно отличается оттого, что я видел прежде. Поэтому, послушай сюда… если ты хочешь жить в человеческих условиях сделай вид, что моя терапия действует. Я прекрасно знаю, что нет… но рассудок ты пока не утратил, поэтому слушай, и слушай меня внимательно! Я слышал на одной из сопредельных станций с которой мы имеем некоторые стычки известен похожий случай. Я намерен убедить Главко в том, что тебя можно использовать в переговорном процессе… уж будь добр не упусти свой шанс. Большего мне не требовалось… «а вдруг это….». Раз путь наверх был мне заказан, либо стал бы билетом в один конец, я должен был попробовать то, что предлагал психолог. Почему, собственно, нет? Тоннель был необычно гулок. Мне чудилось, что тюбинги вибрируют, а надо мной расстилается высокое звездное небо. Мои сопровождающие – военные и несколько тыловых крыс. Что они думали? Чувствовали? Боялись ли? Я не знаю. Я слышал отдаленные звуки скрипки и чувствовал себя как нельзя лучше. В метро всегда были нелады с вентиляцией, а кроме того, никаких других запахов кроме пыли в тоннелях не встречалось. Конечно, при условии, что никого не стошнило, или что крысы уже успели оприходовать очередной труп. Но даже эти нелицеприятные подробности не раздражали меня ни чуть. Все было естественно, и мне даже чудился едва уловимый запах каких-то цветов. Я знал, что я в безопасности, несмотря на отсутствие оружия. Как ни странно к патрулю я вышел один. От моих спутников не осталось и следа. Они точно растворились в мраке, притаившемся за моей спиной. Процедура проверки документов не заняла много времени. Мое удостоверение было, судя по всему в порядке, и я прошел к краю платформы. Приветливый парень в форменной куртке улыбаясь, протянул мне руку, помогая взобраться по шаткой лестнице. Вроде бы ничего особенного, но я не мог не ответить на его улыбку. - Мы уж боялись, что вас всех постигла участь нашего каравана, - посетовал он, проводя меня к начальнику станции по имени Филин. - А что случилось с караваном? - Они вышли с той стороны совершенно седыми, и вроде как не могут вымолвить ни слова. Я пожал плечами, предусмотрительно умолчав о том, что вышел я со станции не один. О чем же мы говорили? Кажется о том, что нужно совместно отбиваться от монстров и выяснить что за дрянь поселилась в тоннеле. Я соглашался, обстоятельно кивал, обещал принести с поверхности что-нибудь этакое, когда закончу курс реабилитации. Жалость и немного крепкого алкоголя заставила Филина разговориться и он рассказал мне о парне с похожими на мои симптомами, я как бы вскользь упомянул о том, что хотел бы увидеть его, быть может вместе нам было бы легче победить эту напасть. Филин не возражал. Их станция по сравнению с Проспектом выглядела удручающе. Вообще мне становилось решительно не понятно чего добивался наш лидер, пытаясь подмять их под себя. Рабочая сила? Плантации грибов? Что тут еще могло интересовать? Наконец, Филин вспомнил о моей просьбе и дал распоряжение отвести меня в медицинские боксы. Да, это единственное место, где было нормальное освещение. Здесь делались операции, ставились капельницы и проводились все необходимые процедуры для спасения жизней. В одной из палат за столом сидел худой человек. Он что-то писал, повернувшись ко входу спиной. - Вот он, - бросил мой провожатый, - не обессудьте, но я закрою дверь с другой стороны, иначе может сбежать… он ведь такой, совсем не хочет лечиться… не понимает, что для него же будет лучше. А ведь толковый малый… был. Я поспешно кивнул, проскальзывая за дверь. -… я знал, что ты придешь. - …вяжет имя твое язык… …. Я действовал по наитию. Удар по замку, пистолет у виска охранника. Мы отступали в тоннель с боем, сильно прореживая силы противника. Мне было наплевать на все. Он ждал меня. Он знал, что я приду… он верил и звал меня… и… …. - … успешно выполненная операция! Диверсионная группа в тылу врага! Бес и Сыч помогли присоединить к конфедерации еще одну полудикую станцию! И пусть это было форменной ложью. Лерик был со мной. А политика партии нас не интересовала.
Io: Режим самоуничтожения. Полная страдания и боли. Самоистязаний и несбывшихся надежд. Затоптанная и использованная нелепыми существами — первыми колонистами. Кем они были? Ни мне ни Бесу известно не было. Известно было другое — кем они стали. Гордо именуя свой - род людьми, эти вырожденцы фактически уничтожили свою планету. Различные кризисы, следовавшие один за другим больше не могли не настораживать правителя Кернбеу, и, разумеется, отряду Сортц было дано поручение «все исправить». Раньше нам приходилось выполнять подобные задачи. Но теперь главная проблема заключалась в том, что бороться предстоит против своего же детища. Против тех, кто волею судеб некогда вышел из лона нашей планеты. Был создан нашей несовершенной системой и теперь именно мы должны исправить эту досадную ошибку. Нашему отряду доводилось не раз принимать участие в разного рода военных операциях. Мы были обучены убивать, мы были готовы к тому, чтобы постоять за интересы Кернбеу, однако, мы были совершенно не готовы к той миссии, которую хотели на нас возложить. Писать историю народа или целой планеты непросто, а уж пытаться корректировать — безумство чистой воды! - Что-то они не договаривают... - Бес как всегда был подозрителен. С утра, укладывая «тревожные» чемоданы он недовольно поглядывал на меня и умудрялся одним своим взглядом упрекнуть в том, что я слишком беспечно отношусь к предстоящей миссии, - представь, много циклов никому не было никакого дела до Земли, и ВДРУГ... - Ты намекаешь на то, что их планета — наш запасной аэродром? - я потянулся и глазом не повел для того, чтобы помочь Бесу. - Сыч, ты слишком расслаблен. Так нельзя. Неужели ты думаешь ,что нам бы действительно рассказали о цели нашего путешествия все? Это ж на другой конец галактики лететь! Сто пятьдесят милициклов. Я с ума сойду! - Не преувеличивай, - я улыбнулся, пытаясь приободрить друга. - Не будь слишком беспечным... нам еще нужно побеседовать с Пристом, насчет тамошних обычаев и климата. Прист был холоден, сух и скуп на комментарии. Он явно не очень-то хотел разговаривать с нами о том, что было на Земле, и лишь когда мы выбрались за город, наконец, заговорил. - Вы либо влюбитесь в это место до одури, либо возненавидите навсегда. А скорее, и то и другое. Это нельзя объяснить. Я, честно говоря, не понимаю, как колония смогла стать настолько самобытной. Как они создали все то, что называется культурой, и как они смогли стать такими.. - Какими? - немедленно спросил Бес. - … это можно только увидеть. Но вы двое должны помнить о другом... какая бы легенда не ожидала вас, едва ли вы сможете быть вместе. Было очень печально понимать, что Прист был прав. Ни одну семью не оставляют в легенде целостной. Так они страхуются, например, на случай нашего обоюдного перехода на сторону противника. Сложно объяснить всю подоплеку. Нередко мы и сами не знаем, какое задание предстоит выполнить, но несмотря на это, разделяют нас редко. Cчитается, что именно супружеские пары наиболее эффективно работают вместе. Ведь страхуя друг друга члены одной семьи вряд ли допустят гибель одного из ее состава, да и задание будет выполнено в кратчайшие сроки. Что же случилось на этот раз? Что такого секретного и опасного есть на этой самой Земле? Размышлять было можно сколь угодно долго. Обычно все экипажи нервничали перед отправкой, редко кому удавалось провести день в тишине и спокойствии. Несмотря на то, что мы испытывали волнение по поводу предстоящего задания, я и Бес не стали ударятся в панику. Когда необходимые вещи были собраны, мы занялись обычными домашними делами. Кажется, Бес разбирался с андроидом-уборщиком, а я пока он не видел, стирал дедовским способом, при помощи автомата для данной процедуры. Не добившись от робота ничего дельного Рыжий, наконец, забил на все и сварив нам по чашечке кофе устроился в зале. Мы смотрели плазму. Что-то про первую войну роботов, мы знали, что завтра пейзаж за окном будет совсем другим. Но разве это имеет какое-либо значение? *** - Центральное управление я пятый диспетчер, центральное управление ответьте! - Я центральное управление, пятый, слушаю вас. - Центральное управление, модуль 6-А введен в стазис, подтверждаю, модуль 6-А введен в стазис. - Я центральное управление, принял. Открываю портал Земля-3. - Я пятый диспетчер, открытие портала принял. Модуль 6-А выведен на заданную траекторию. - Я центральное управление, траекторию подтвердил. …. …нештатная ситуация… повторяю нештатная ситуация… …вывести из стазиса… немедленно, вывести из стазиса! …системы жизнеобеспечения… диспетчер! Команда вывода из стазиса принята. Загрузка легенды… Кислород 36% 32% 30%.... Загрузка легенды…. - Бес? Мы прибыли? «Внимание! Кислород 28%.... 26%....» - Черт… что-то пошло не так… Быстрые движения. Отстегнуть ремни. Надеть маски. Удар. Тишина… *** … В тот вечер мы явно слишком много выпили. Чересчур. Я очнулся в квартире Маврина, более того в его постели. - Эй! – деликатно поинтересовался я, - и что это все значит? - Это? – Рыжий загадочно улыбнулся, прижимая меня к себе, - даже не знаю. Хотелось бы спросить у тебя, Блондинчик, что ты делаешь в моей постели, но так, как меня все устраивает, я промолчу. Я хотел было обидеться. Все мое естество вопило о противоестественности происходящего, но почему-то я был против того, чтобы прислушиваться к нему. Где-то на кухне надрывался телефон. Судя по мелодии, Серегин. Но ему явно было не до того. Язык Маврина гладил мои губы, и не собирался останавливаться из-за досадного технического выверта… - Ты что…- шипел я, пытаясь освободится от его объятий, и отгородится от поцелуев, но гитарист не слушал. А потом что-то случилось. Мне казалось, что так было всегда. Он знал, как именно следует меня целовать. От чего я приду в восторг, он просто знал, что нужно сделать, чтобы заставить меня стонать. Единственным минусом было то, что тело слушалось не совсем так, как я ожидал, и реагировало совсем уж непредсказуемо. «Откуда все это в нас? Как ему удается заставлять меня почувствовать себя таким беззащитным и в то же время, имеющим над ним власть? Все это не очень хорошо… но… нет… к дьяволу…» - Еще… Перезвонив по странному номеру Сергей выслушал код из каких-то странных цифр, путанную речь какого-то сумасшедшего про крушение летающей тарелки, посмеялись мы от души, нечего сказать. Ни каждый день можно услыхать такую ересь. - Интересно, что это было экстази или ЛСД? – подначивал Маврин, а мне было так хорошо и благостно, что просто наплевать под каким именно препаратом был звонивший. И вдруг я вспомнил другую не маловажную вещь… - А ты знаешь, Сережа, что мы к Марге опаздываем. Вернее… даже не так! Опаздываю я. Но ты поедешь со мной, потому, что иначе она меня сожрет.. - Подавится! - Плохо ты ее знаешь… Уже через сорок минут мы были в дороге, не попив даже чаю, что меня немного расстраивало, хотя теперь при взгляде на Сергея я испытывал смешанные чувства. Что-то между виной и вопросом «не повторить ли нам недавний эксперимент минут через пятьдесят?». Но так, как предстоял серьезный разговор, все глупости я постарался складировать в дальнем участке рассудка. Более того, выглядел я прилично, чего правда, нельзя было сказать о Маврине. Но, впрочем, о нем ничего нельзя сказать определенно. По-моему, никогда. Маргарита была чуть суровой, но шибко не наезжала. Нас рассказ выслушала с обстоятельностью статуи на острове Пасхи, а затем, все еще колеблясь набрала номер, указанный Сергеем. Я давно не видел, чтобы Марго так смеялась. К вариантам про ЛСД и экстази прибавился еще один, про траву этого сезона. Рита усадила нас на диван, расположившись на кресле, ударилась в воспоминания, что помниться был и с ней похожий случай, после чего звонившего соседа увезли кажется, в дурку, ну или что-то вроде того. На нас поэтесса поглядывала хитро и весьма проникновенно, будто желая отметить, что могли бы и еще какую-нибудь отмазку сочинить. Вот не люблю я таких взглядов, особенно, когда после приходится о чем-то просить. Но мне пришлось. - Вот вечно ты, Кипелов, вспоминаешь обо мне, когда тебе тексты нужны, вот даже Сережу в это впутал. Как тебе ни совестно? Ведешь себя кое-как… На мгновение мне показалось, что где-то я слышал нечто подобное, только вот где, припомнить так и не смог. *** - Я центр управления, провал миссии подтверждаю. Еще два агента потеряны. Подтверждаю. - Включить режим самоуничтожения колонии. - Есть включить режим самоуничтожения колонии.
Dhani: 1987 (просто чтобы кого-нибудь от.... слешить) Вовчик все время отходил ответить на звонок. Все все время. - Хватит уже с ним сюсюкаться, - тогда Виталя уже совсем был уверен на их счет - Я не сюсюкаюсь. - Он тебе звонит каждые пять минут, мог бы уже послать его на х*й! - Прекрати. - В конце концов он признается тебе в большой любви и станет умолять встретиться, - не то чтобы он ревновал.... - Что за чушь! Но все таки ревновал. - Это не чушь. А тут еще и алкоголь. - Бред! А там снова звонит телефон. - Спорим? - уперся рукой в стену, преградил ему путь. - Хватит. - На минет. Володя остолбенел и ошарашено так поднял на него глаза. - Что? - Оральный секс. Моргнул. Еще моргнул. Кажется даже хотел его отпихнуть, но передумал. - Что? - То самое! Все таки отпихнул и вышел в прихожую, и сказал "Аллё". А прищурившись позади наблюдал Виталик... скрестив на груди руки, в ожидании момента когда же скажет: - Я так и знал! - Сегодня я не могу... зачем?... слушай.... что ты А потом он слишком уж быстро бросил трубку, едва обернулся, а тот уже воскликнул: - Я так и знал! - Тьфу! Идиот... А он издевательски так причмокнул губами, провожая его взглядом обратно, в самый разгар веселья. И потом еще уселся рядом, наблюдая за процессом грандиозной попойки. - Да ну, ты что обиделся? - и типа дружески толкает в плечо. Вова залпом выпивает рюмку, потом еще одну и дальше делает вид, что нет никакого психа поблизости. А этот кретин смеется, как будто и правда что-то смешное случилось. Снова спрашивает: - Обиделся да? Сильно? Еще рюмка, потом еще одна. Один только испепеляющий взгляд в его сторону и снова как бы он со всеми, но не с ЭТИМ! А этот его взгляд не действует. Ну как же это... на всех кроме него ведь действует. А тот опять толкается и несет какую-то чушь. Откуда такой вообще взялся... Главное, зачем? Пили бы сейчас с Сашей какое нибудь вино, целовались бы осторожно при свете луны на кухне быть может одной из их квартир. Может даже в гостинице... Нет, хрен там. Выбралось же из прошлого это чудовище, да не просто так а... а - Подумаешь оральный секс... Хочешь будет еще какой-нибудь! - Господи! Что ты несешь! - в ужасе, даже забыл свои громкие мысли. Получилось конечно не так громко и скорей всего "госпадди што ты исешь" а рука соскользнула с подлокотника и он так нелепо и пьяно дернулся, после этого пьяного и нелепого бормотания. А этот кретин снова смеется. Как будто только и ждал момента поиздеваться. Распоясался сразу, как вылез из забытья. А ведь еще убеждал, что ничего не помнит, никакого их поцелуя, ничего... И пьет как слон... или еще кто-нибудь Настает момент когда гости расходятся, он засыпает в кресле, Виталик гасит свет и трезвущий убирает весь хлам со стола. А потом еще одеялом прикрыл. - Не нужна мне твоя жалость (ннне ужна мн твая жжжалость)... Черт, а надеялся ведь что уже протрезвел. - Я тебя и не спрашивал. Потом еще и под голову подложил подушку. Подумать только... - Аллё? - слышится из коридора Когда он почти умилился медвежьим лапам накрывшим его до самого подбородка. Почти проспался. - Володя в душе, перезвони как нибудь потом.... Я? Я его новый басист - С кем ты разговариваешь?! Он уже вернулся, когда удалось выпутаться из одеял и усесться. - С кем-то. - Что ты ему сказал? Стал смотреть так, как до этого не смотрел. Володя поежился под этим его взглядом и замолк - Хватит уже, я почти поверил что ты к нему можешь вернуться. Как током ударило. - Просто все это жестоко по отношению к нему... - По отношению ко мне! Ах лучше б он снова смеялся и издевался... было не так бы обидно, за свою такую большую глупость. Стучал по подоконнику дождь, Володя смотрел на него, Виталя куда-то вниз - Да... - просто потому что пауза была невыносимой. - О ну всё, запереживал! - воскликнул Виталя. И стал наконец его целовать, так развязно, что напугал своей этой внезапной страстью. Завалил на спинку кресла, все сводил с ума, ладонями облапав везде, где только мог дотянулся. - Ммм там кое кто кое что проспорил, да? - эта сволочь снова портит такой сумасшедше чудесный момент. - Иди к черту! - А нееет! И целует снова, как бы лишая права голоса. Что уж тут, пришлось вытолкнуть его с этого чертового кресла. Там на полу, с таким остервенением, которое Виталика только еще больше радовало, или не дай Бог, заводило... стащил с него футболку, стал целовать его грудь, позволил даже теплым пальцам гладить свои плечи, уже не гнусно и пошло Теперь нежно, меняя кардинально момент, замирая, когда уже совсем обнаженный, почти растаял под прикосновениями пальцев и губ. Выдыхает свои тихие стоны, в последний раз совсем крепко вцепившись в его плечи. И обмяк на ковре, теперь уже не задыхаясь от переполнивших тело удовольствий, ровно и глубоко посапывая. И улыбается поцелуям на своем лице. Сгребает в охапку Володю, без всяких шансов пошевелиться прижимает к себе - Я люблю тебя, - сдавленно так бормочет тот - Молодец какой, - вот же скотина! И минуты не прошло а он снова ржет, черт!
Io: объяснительная записка: в этом слеше, если он будет дописан будет самое большое кол-во ошибок, которые у меня вообще в изобилии))). этот слеш я буду писать прям щас прям здесь, ибо у меня неполадки с компом, а еще большие с вордом. такие дела))) (там сопли в сахаре) *** почему кто-то постоянно должен оправдываться? почему все это вообще все еще происходит с нами? почему?! за что? сколько раз я задавал себе эти вопросы? сколько раз до зубовного скрежета я сжимал в руках телефонную трубку в надежде на то, что ты наконец позвонишь? и что же я делал, когда раздавался желанный звонок? разводил никому ненужные философские беседы, и это в лучшем случае. в худшем, хамил тебе, или заявлял, что не хочу слышать тебя... зачем? " ты просто истеричка!" - говорил Сашка, и кажется, был прав. ну кто же я еще после этого? когда собирая народ на студии не нахожу себе места, потому, что ты мне не звонишь... может быть именно поэтому Манякин так стремился поскорее перевернуть эту страницу своей карьеры . хотя, не стоит брать на себя слишком многого. так и до мании величия недалеко. - вот найду вам приличного ударника, и свалю к чертям собачьим! - нередко повторял он. - ну что ты такое говоришь, Саша? - привычно отмахивался я, нервно расхаживая в рубке, выкуривая какую уже по счету сигарету. - то и говорю... - сердито пробурчал ударник, а потом вдруг добавил: - а ты не пробовал сам ему позвонить? - что? - взвился я, и звукач показывая большой палец давал ясно понять, что сейчас высокая нота была наиболее чистой, - твою мать, прости господи! ты меня с мысли сбил.. - неуклюже оправдывался я. а Манякин лениво отмахивался от меня, как от назойливой мухи. он-то давно все понял. а может быть не понял, а может быть, и не все. но кажется, с таким неврастеником как я действительно нужно было что-то решать. или??? ну позвоню я тебе положим, и что дальше? что я тебе скажу? "давай ты приедешь ко мне?" или типо "я сейчас закончил свои дела, может быть мы снова попробуем встетиться?" или там "не хочешь ли зайти на рюмку чая?". и как я буду выглядеть после всего этого? после этой самой рюмки... после того, как снова не смогу... сорвусь... накричу на тебя из-за своей собственной несостоятельности? раньше ты хотя бы пытался отвечать. ты возражал. мы жарко спорили. ты говорил, что я тебя ненавижу ,что издеваюсь над тобой. знал бы ты, Сережа, каким ты бывал в такие моменты. и когда твоя ярость достигала апогея и ты готов был кинуться на меня с кулаками я нередко пользовался своей слабостью, чтобы прижаться к тебе, и чтобы ты не отпускал меня больше никуда от себя... и ты что-то кричал, сквозь щиплющие за нос слезы... и... последняя наша встреча закончилась ни то, чтобы плачевно. ни то, чтобы ничем... она просто закончилась. как и подобает, когда тебе уже ни двадцать лет. когда мы говорим о погоде, природе, ревматизме и машинах. когда чинно рассуждаем о детях и о том, что в квартире пора делать ремонт. а я смотрю из полуопущенных ресниц, и понимаю, что ты уже не тот. не мой. вернее не то... ты не со мной. твои мысли далеко. перегорело? измучился? отстрадал и отрезал? или? я не смогу увидеть тебя снова таким. чужим. холодным, закованным в ледяной панцирь. а может быть я все это придумал себе... не знаю... может быть... все может быть. иногда пролистывая книги новомодных писателей я думаю, а что было бы если бы мы с тобою оказались двумя исключительными людьми в исключительной ситуации... что Если? но если не случалось. ни разу. практически никогда. иногда мне кажется, что всеми этими неприятными минутами я прост орасплачиваюсь за то самое яркое рыжее солнце, которое у меня было. кажется сегодня я даже знаю за какой именно день. за тот самый, что мы провели с тобой, где-то на отшибе, плескаясь полночи в прогретых за день темных водах. звезды подсвечивали не хуже небесных лампочек. и казалось, что мы вместе лежим на шкуре какого-то мощного зверя, а небольшая рябь воды под нашими спинами есть ничто иное, как го легкое дыхание. почему все должно закончится именно так? почему именно теперь? я снова сжимаю в руках проклятую трубку, чтобы в который раз сказать свое полудовольно-отрешенное "алло". но вместо этого вдруг говорю: "привет... как ты? ... а я..... я без тебя не могу...."
Susя: Неравновесность Слишком стремительно падаешь вниз, Но успеваешь понять: Все эти дни, всю недолгую жизнь Ты привыкал умирать. Водка – это не выход. Никогда не выход, только тонкая тюлевая занавеска, которая на время закрывает страшное беспощадное солнце. Там, где солнце – там выход, в который надо прыгнуть и ослепнуть от света и боли. Если ничего не выйдет, хотя бы придёт конец мучениям… может быть. Алик с треском сдирает тонкую жесть с горлышка бутылки и выдёргивает пробку зубами. Лицо кривится так же страшно, как в минуты далёкого прошлого, когда он корчился на полу со сломанным носом, хрипел, пытался не то чтобы встать – вдохнуть, хватая воздух окровавленными губами, но видя только ослепительные зелёные пятна, почти оглохший от звона в ушах. Сейчас всё почти так же – так же больно дышать, темнеет в глазах и шумит в голове. Крови не видно, но болит так же – что-то когтями рвёт горло и грудь, невысказанное, забитое внутрь. - Нрррр-Нррррр-Ндррр, - рычит басист через зажатую в зубах пробку, слепо глядя перед собой. Когда-то это был «Андрей», но теперь только так – сдавленно, чтобы никто не слышал и никто не догадался. Они отдаляются, с каждым днём всё больше. А он ничего, вот ничегошеньки не может сделать. Андрей безмерно обижен, глупо и по-детски, но от этого не легче. Андрей как человек для Алика – светящийся и благоухающий нежный цветок, который он готов загородить от остального мира своим телом, к ногам которого он с радостью бросит все блага. А Андрей-коллега – это человек, к которому он должен… нет, вынужден относиться критично, указывать на ошибки, какие-то его предложения отклонять, какие-то принимать с поправками. А ты, Лосёнок, воспринимаешь всё слишком… целостно? Прямолинейно? Негибко? Как, вот как ему объяснить – у нас у всех разные роли. И если я тебя критикую как руководитель, это не значит, что я тебя не люблю. Наоборот, я хочу тебя поднять – тебя-коллегу до тебя-любимого. Но как я ни наваливаюсь всем телом, всей своей тактичностью, деликатностью, эти чаши не уравновесить без твоей помощи. А ты не хочешь, ты уходишь, без крика и кулаков – не оставляя даже лазейки к тебе. Ледяная бесчувственная пустыня. И эта бутылка подходит к концу. Алик поднимает её к лицу, щурясь, смотрит на маленький чёрный в рыжем свете фонаря перчик, сжавшийся на дне бутылки. И, неожиданно вскочив, швыряет бутылку о стену. На выцветших обоях расплывается тёмное пятно, а в осколках, влажно поблескивая в мечущемся в потоках дождя свете, обмякает, будто подёргиваясь в конвульсиях, перчик. Алик стоит над битым стеклом и каждым вдохом ощущает, как дрожат края невидимой раны внутри. Как будто его сердце вырвали и бросили к его же ногам, и теперь оно постепенно замирает в блестящих осколках, а он стоит и просто смотрит, не в силах ни изменить, ни хотя бы немного отодвинуть свою горькую участь. Алик грохается на колени и задирает голову к равнодушному потолку пустой квартиры, заглатывая воздух в пустую разорванную грудь. На коленях перед разбитой бутылкой. Из горла поднимается сипение – металлисты не плачут, они хрипят от боли, чтобы никто не слышал. Они скорее вырвут себе сердце, чем позволят кому-то сделать себя игрушками. Алик весь сотрясается от беззвучных и бесслёзных рыданий, с запрокинутым к равнодушному небу оскаленным лицом. Ненавижу. Ненавижу. Ненавижу. Себя ненавижу – за то, что ничего не могу для тебя сделать. За то, что не могу остановить тебя, вернуть, так же рухнуть на колени перед тобой. Себя ненавижу – за то, что ты не веришь мне больше... - Ло…сик… - хрип, наконец, затихает. Алик опускает голову низко-низко – так, будто кладёт её на эшафот. По щеке, петляя в тёмной жёсткой щетине, сползает одна слеза, оставляя ломаную дорожку. Одна-единственная. По стенам мечется оранжевый мутный свет – дождь продолжается.
Maine Coon: Кипелов опять задерживался. Это было далеко не в первый раз, но Саша не мог не нервничать. И он опять не предупредил, что задержится, и не сказал, куда пойдет. Хотя, вопроса «куда» не было – это было почти очевидно; пойти, не сказав, куда именно, он мог только в одно место. Точнее, место могло быть и разным… правильнее было сказать не «куда», а «к кому». Вот с этим сомнений совсем не возникало. Процентов на девяносто Манякин был уверен, что Валера опять сбежал к Маврину. Александр нервно ходил по квартире, задавливая в себе нарастающую злость. Злость была не на Валеру и даже не на Маврина. Он злился на себя, что не может постоянно спокойно реагировать на непостоянное поведение Кипелова. Наверное, это чувство стоило назвать ревностью, но он упорно отказывался себе в этом признаваться – ревновать он не имел никакого права. Он вообще не имел права быть рядом с Валеркой, и то, что так получилось и так стоило считать подарком судьбы. Просто он устал от непостоянства, от резкой смены намерений и настроений вокалиста. Приготовленный в обычное время ужин остывал. Саша так и не прикоснулся к нему, пытаясь дождаться Валеру. В одиночестве есть не хотелось совершенно, а Кипелов все не появлялся и не выходил на связь. Конечно, можно было позвонить, но делать этого не стоило, если он не хотел разозлиться еще больше. Потому что услышать, как Валера не берет трубку, или же отвечает, но сухо и односложно, было еще тяжелее, чем просто самому ждать звонка. Хотелось курить. Манякин вышел на балкон и достал сигареты. Но его хватило буквально на одну затяжку – дальше стало противно, из-за злости он не мог даже курить. Он смял недокуренную сигарету и нервным движением выбросил в медленно темнеющий летний вечер. Вернулся на кухню и в очередной раз поставил чайник. Почему-то ему казался очень важным тот факт, что чайник должен оставаться горячим, в то время как остывший ужин беспокоил его намного меньше. Тихо скрипнула входная дверь. Манякин встрепенулся, старательно принял невозмутимый вид и спокойно вышел в прихожую. Нервничать и злиться он позволял себе только наедине с самим собой – другие не должны были это видеть. – Привет. Опять ты задержался. Я тебя уже заждался. Ужин остыл, – сказал он, облокачиваясь не стену. – Ничего, подогреем. Ты сам-то поел? – с улыбкой спросил Кипелов. – Нет, тебя ждал. Думал уже, что сегодня не вернешься. – Манякин вздохнул. – Опять у Рыжего был? – Ну да, но я же вернулся. Я всегда возвращаюсь. – Валера посмотрел на барабанщика совершенно невинным взглядом, подошел ближе и крепко обнял. Манякин снова вздохнул, сжимая Валеру в объятиях, и тихо выдохнул: – Это-то меня и успокаивает. Они прошли на кухню. Валера сам поставил разогреваться ужин, усадив Манякина на диванчик. Тот казался спокойным, но внимательно следил за каждым действием Кипелова. Пока ужин грелся, тот присел рядом и положил голову ему на плечо. – Что ты какой насупленный? Обиделся, что ли? Саша осторожно обнял вокалиста, прижимая его к себе. – Да нет… просто… устал тебя ждать… я же не знал, когда ты вернешься. На что я могу обидеться? – Ну, например на то, что я то и дело хожу к Сережке, хотя живу с тобой. – Ну и… что? Я же тебе сотню раз говорил, что можешь ходить к своему Рыжему столько, сколько захочешь и тогда, когда захочешь. Я тебя не держу. – И не ревнуешь? – Какое это имеет значение? Я все равно не смогу тебя удержать, я знаю это также точно, как и то, что ты все равно не сможешь жить с Мавром, как бы вы не любили друг друга, есть куча ситуаций, когда ни один из вас не пойдет на уступки, и вы будете ссориться. Уж лучше так. И у вас нормальные отношения, и мне… что-то перепадает. Кипелов расслабился в крепких объятиях барабанщика, облокачиваясь на него, и задумчиво произнес: – Иногда я удивляюсь, как ты меня терпишь. Если взглянуть со стороны, я же порой совершенно невыносим. Манякин усмехнулся, осторожно коснулся губами волос вокалиста и тихо ответил: – Просто я тебя люблю, ты же знаешь. И буду с тобой, пока ты сам этого хочешь. И не уйду, пока ты не решишь, что это нужно. Хотя невыносим ты часто, тут я с тобой согласен. Просто не думай об этом. Давай лучше ужинать. После ужина Манякин направился в спальню, в то время как Кипелов вызвался убирать со стола и мыть посуду. Александр никак не мог привыкнуть к пониманию того, что несколько часов назад его Лерка вылез из постели Маврина, и что он, Саша, об этом прекрасно знает. И приехал к нему, чтобы ночь провести с ним. В какой-то степени именно это его и успокаивало – то, что получив удовольствие, он все равно возвращался домой, чтобы провести ночь с ним. Да, бывали и ночи, когда Кипелов не возвращался, но это случалось так редко, что Саша предпочитал не обращать на это внимания. Валера пришел, забрался под одеяло и прижался к Манякину. Тот просто обнял его, не предпринимая больше никаких действий. Он знал, что Кипелов устал еще у Маврина и вряд ли захочет повторения подвигов ночью. Сейчас ему больше требовалось спокойствие и отдых. Однако сон все не шел, и Саша решил, что можно поговорить. – Валер… – Ммм? – Слышал новость? – Какую? – Беркут из «Арии» уходит. – А, это? Ну да, слышал. А что? – Да так, просто интересно. Столько лет у них никаких перестановок, и тут такая кардинальная – вокалист. – Достал его Холст, наверное. Да и кардинальная, пожалуй, это если сам Холст уйдет. Или Дуб. А уход Артура, мне кажется, уже не кардинальная перемена. – Да, с твоим уходом не сравнить, я согласен. Интересно, они уже нашли замену? – А фиг их знает. Да и какая разница, в общем-то, кто у них теперь петь будет? – Ну не скажи, теоретически есть вариант, когда есть разница. – К чему ты клонишь? – Кипелов завозился, разворачиваясь лицом к Александру. – Нуу… – Манякин замялся, не зная, как сказать свои мысли, глядя Валере в глаза – Ты не думал о том, чтобы тебе вернуться? – Бред! – резко ответил Кипелов. – Нет, Саш, я подобный вариант не рассматриваю. Нет и еще раз нет. – Да ты не реагируй так бурно. Ты подумай. Я ведь знаю ситуацию не хуже тебя. И, тем не менее, я говорю серьезно. – Ну какое тут может быть серьезно! То, что мы все помирились и начали нормально общаться, еще не значит, что я хочу вернуться под гнет этой парочки. Я отвык от того, чтобы мной командовали, и хочу свободы. Да и… у меня есть вы, что я с вами-то буду делать? Как ни крути, мы группа более популярная, чем «Ария». – Ну, в общем-то, тут нет ничего такого страшного. Сам посмотри. Наша группа популярнее только потому, что тут ты. Представь, каким фееричным может быть твое возвращение в «Арию»… и взлет ее популярности гарантирован, я тебя уверяю. А с нами… знаешь, мне кажется, что мы давно топчемся на месте, и нет никакого развития. Так что если ты просто распустишь группу, ничего страшного не случится. – Думаешь, не случится? А как же музыканты? Я не могу думать только о себе, я отвечаю за всех вас. – Ой, Валер, как будто ты сам не знаешь. У Славки есть своя группа, он известный гитарист, не пропадет. Лешка тоже крутой и известный музыкант. Мне кажется, что его раздерут на части, стараясь заполучить себе в команду. Разве что Андрей мало что представляет из себя, но, мне кажется, после работы в твоей группе и он найдет куда приткнуться. – А ты? – А что я? Ты же знаешь, что я от всего этого устал. И давно хочу завязать со всем этим. Я все еще играю только из-за тебя – Манякин придвинулся ближе и поцеловал Кипелова. – А от меня, я надеюсь, ты только из-за этого никуда не денешься… – Да, я знаю. И я не денусь… Как ты ловко все разрулил… Но все равно… нет, мне кажется, я не готов возвращаться под руководство Холста. – А зачем возвращаться под руководство? Ведь можно поставить свои условия. Если они захотят тебя вернуть, то, я думаю, они пойдут на уступки. Как раз из расчета того, что ты сам по себе куда популярнее, чем они с любым вокалистом… А если не захотят – то тогда и фиг с ними. Но попробовать, может быть, стоит? – Я не знаю, Саш, мне надо подумать. – Подумай. Действительно подумай, я ведь абсолютно серьезно тебе это предлагаю. Мне кажется, так будет лучше для тебя. И для всех. – Я подумаю… потом… тем более, что я сейчас совсем не соображаю. Я засыпаю, давай спать… – Угу… спокойной ночи… На следующий день Манякин никак не напомнил Валере о ночном разговоре. Он знал, что Кипелов все помнит и так. И тот действительно помнил. И думал над этим, спорил сам с собой. С одной стороны – он слишком привык к свободе и вообще не хотел что-либо менять. А с другой – он понимал, что Саша прав, и знал, что самому справляться с руководством все равно сложно. Возможное возвращение – это был бы всплеск популярности, славы, денег… В конце концов, можно попробовать вернуться на время… Спустя пару дней он не выдержал и поехал к Маврину. Тот был один дома и весьма расположен к общению и всему прочему. Звонок в дверь, приветственные объятия… – Что-то ты не выдержал в этот раз долго. Недели не прошло, как ты снова приехал – Сергей радостно смеялся. – Может быть, я уже соскучился, – с наигранным неудовольствием буркнул Кипелов, скрывая улыбку и радость от очередной встречи. Они не могли друг без друга и вместе тоже не могли. Сойдясь на том, что просто нужно чаще встречаться, они все-таки стали жить отдельно друг от друга, но, тем не менее, они встречались довольно часто, и каждая их встреча была радостью для них обоих. – Соскучился он… – Маврин прижал Валерия к стене и быстро поцеловал. Оторвавшись, он улыбнулся, посмотрел ему в глаза насмешливым взглядом и продолжил – нет, дорогой мой, ты не просто соскучился, тебя что-то гложет, и ты приехал поговорить. Угадал? – Угадал, – обречено вздохнул Кипелов, – вечно-то ты все знаешь наперед. Может быть, ты и тему разговора знаешь и мне не надо ничего рассказывать? – Нет, уж тему я не знаю. И гадать не буду. Пойдем, чаю выпьем, расскажешь сам. Они прошли на кухню, Маврин засуетился, ставя чайник и доставая на стол чего-нибудь к чаю, а Валера сидел на стуле и даже не рвался ему помогать, что для него вообще-то было не характерно. Он думал, с чего и как начать разговор. Маврин же, ставя на стол кружки, глянул на лицо Кипелова и понял, что разговор, судя по всему, будет серьезный, а шутки нужно оставить в стороне. Поставив перед Валерой кружку с чаем, он уселся напротив и спросил: – Ну, что там у тебя стряслось? Рассказывай. – Ну, стряслось вообще-то не у меня… тут это… ты слышал новость, что Беркут из «Арии» уходит? – Ну, слышал… ну и что? Это из-за этого ты такой загруженный? Тебя-то это каким боком касается? – Ну… в общем, мне тут Маня предложил подумать над тем, чтобы вернуться, и я вот… думаю. И, кажется, я совсем запутался. – Вернуться? В «Арию»? – Маврин явно был в шоке от такого заявления и не скрывал это. – Ну да… я сначала отпирался, но Сашка так убедительно мне все расписал, что я поневоле задумался, а вдруг он прав? И мне действительно стоит вернуться… – А как быть с Холстом и Дубом? Ты же ушел тогда, потому что тебя не устраивало их командование тобой. – Да они и Артура загоняли, похоже, тем же самым. Ну, я не собираюсь добровольно соглашаться на командование. Вот совместное сотрудничество – другое дело. Мне кажется, я уже достаточно набрал известность и популярность, чтобы иметь право самому назначать условия совместного сотрудничества. – И ты думаешь, что сможешь переубедить их? Как будто ты не знаешь, что если они уперлись, то их мнение мало что может изменить. – Я не уверен, Сереж, но в последнее время мне кажется, что стоит попробовать. Да и еще, это должно принести только дополнительную популярность и мне, и им. Как же – такое событие – воссоединение легендарной группы! – Кипелов усмехнулся своим словам. – А что ты будешь делать со своей группой? Работать на два фронта у тебя не получится при любом раскладе. Я уже пробовал, и у меня не получилось, и это при том, что у меня была только одна крупная группа, а у тебя будет две. – Ты что Сереж… Я думаю, при таком раскладе никто не стал бы работать на две группы. Тут выхода у меня всего два – или приостанавливать деятельность группы на время, пока проверяю, получится ли у нас совместная деятельность, либо распускать совсем. – Распускать? Такую известную группу и за год до десятилетия? Ты в своем уме? – Мне кажется, или ты меня пытаешься отговорить? Думаешь, это все совсем бредовая затея? – Нет, что ты. Я и не думаю тебя отговаривать. Я просто думаю, что ты мог не учесть. На самом деле я просто не знаю, что и сказать… А вообще… помнишь, что я говорил, когда сам уходил из этой группы? Что только с тобой она может быть настоящей, правильной. Как бы хорошо я ни относился к Беркуту, я до сих пор остаюсь при этом мнении. Если ты сможешь договориться с Холстом и Дубом и если ты все продумал насчет своей группы, то… наверное, ты можешь попробовать, но я же не могу за тебя решать и давать тебе советы. Ведь если я ошибусь, ты во всем обвинишь меня, и я не смогу оправдаться… – Ну, мне же нужен хоть кто-то, кого можно обвинить! – У тебя Манякин есть, он тебе эту идею подкинул. – Ладно, Сереж. Все равно спасибо за мнение. Я, наверное, еще подумаю, а потом приму решение. – Конечно, Лер, тут решать должен ты… А я могу только советовать. А вообще, – тон голоса Маврина снова сменился на игриво-насмешливый, – мне кажется, ты слишком загрузил себе этим мозг и тебе стоит немного расслабиться. С этими словами Маврин встал из-за стола, подошел вплотную к Валере, провел рукой по его щеке и приподнял голову за подбородок, заглядывая в глаза. Растерянно-задумчивый взгляд Кипелова напоролся на насмешливый взгляд Маврина, на что Валера дернулся, отодвигаясь и снова опуская голову. – Да ну тебя! Я тут с серьезным вопросом, а у тебя на уме черти что. Маврин присел перед ним на корточки, пытаясь заглянуть в глаза Валеры, и пробормотал виноватым тоном: – Лер… ну что ты… я просто хочу, чтобы ты немного отвлекся от тяжелых дум, отдохнул. На свежую голову проще принять решение. Валера задумчиво провел рукой по рыжим волосам. – Ну… наверное, ты прав… и мне действительно стоит развеяться. Маврин поднялся, потянул за собой Валерия и припал поцелуем к его губам. Руки уверенными движениями прошлись по спине вокалиста, остановившись где-то в районе поясницы, и скользнули под футболку, задирая ее и лаская спину и бока Валеры, Прервав поцелуй, он стянул футболку окончательно, отбросив ее куда-то в сторону, провел языком по щеке и выдохнул в ухо – Надеюсь, ты ничего не имеешь против такого способа? Получив подтверждение своим словам, Сергей потянул Валеру в комнату, на ходу расстегивая пуговицы своей рубашки. Дойдя до кровати, он ловким движением снова притянул к себя Кипелова и, удерживая за талию, начал целовать его шею и грудь. Валера оставался пассивен буквально несколько секунд – Сергей слишком хорошо знал, что именно надо делать, чтобы вокалист начал стонать и завелся сам. Руки Валеры легли на плечи Маврина и стали ласкать тело гитариста, одновременно сбрасывая с него рубашку. Сергей понял, что держать партнера больше не требуется, окончательно избавился от рубашки, не переставая покрывать поцелуями обнаженный торс Валеры. Руки же торопились избавить вокалиста от всех остальных деталей одежды. Едва это произошло, как язык гитариста спустился еще ниже, умелыми движениями заставляя Кипелова все больше возбуждаться. Когда он был удовлетворен результатом, одного ловкого движения хватило, чтобы повалить Валерия спиной на кровать. Быстро избавившись от остатков одежды, Маврин последовал вслед за ним, устраиваясь сверху, и снова и снова осыпая поцелуями шею и грудь Валеры, а руки тем временем лакали бока, плечи и все, куда дотягивались. Кипелов смотрел на Сергея затуманенным взглядом и только тихо стонал. Подняв руки, он притянул гитариста ближе к себе, чтобы иметь возможность поцеловаться. Валера переместил свои руки на спину Сергея, лаская его быстрыми движениями, а потом прижал к себе, не прерывая поцелуя. Они повернулись так, что оба лежали на боку, лицом друг к другу. Руки беспорядочно двигались, лаская самые чувствительные части тела, а стоны звучали почти в один голос. Кипелов закрыл глаза от наслаждения и вскоре почувствовал, как рука Мавра опустилась чуть ниже его спины и пальцы скользнули внутрь – он застонал в голос и выгнулся. Не прерывая движения пальцами, Сергей выскользнул из объятий Валеры, и повернул того на живот. Он снова застонал, прогибаясь и принимая наиболее удобную позу. И едва он почувствовал, что пальцы исчезли, как Сергей вошел в него, на несколько секунд навалившись всей тяжестью и сразу задавая быстрый ритм. Маврик знал, как именно надо двигаться, чтобы доставить партнеру наибольшее удовольствие и старался делать именно так. Валера, чуть ли не задыхаясь от стонов, произносил его имя и просил не останавливаться. Сергей и не останавливался, лишь, приподнявшись на руках, целовал спину вокалиста и чуть прикусывал его за шею и плечи, а потом, сорвавшись, резко ускорил темп, и спустя несколько секунд Валера с громким стоном изогнулся под ним, достигнув наивысшей точки наслаждения. Маврину же потребовалось еще несколько движений и он, обессиленный, повалился на спину Кипелова. Сходив в душ и приведя себя в порядок, они лежали рядом, не одеваясь. Валера задумчиво водил пальцами по татуировкам гитариста, а тот только улыбался и жмурился от легкой щекотки. Они долго молчали, а потом Сергей неожиданно спросил: – Надеюсь, даже если ты вернешься в «Арию», у тебя будет находиться время на меня? – Конечно. А ты что, ревнуешь? – Да, ревную. А что, нельзя? Скажи спасибо, что я к Сашке тебя не ревную и терплю то, что вы живете вместе, хотя ты прекрасно знаешь, как мне хочется заполучить тебя в личное пользование. – В личное не получится. Ты же знаешь, чем заканчиваются все наши попытки постоянно жить вместе. – Знаю. И потому не возмущаюсь. Хорошо еще то, что Сашка не пытается предъявить свои права на тебя. – Я вообще удивляюсь, как он меня терпит. – А я удивляюсь, как тебя хватает на нас обоих. Причем так, чтобы никому обидно не было. – Ну как-то вот получается… Хотя иногда мне кажется, что Сашка обижается, только всеми силами это скрывает. Валера завозился, словно собираясь встать, и, как это часто бывало, уехать, оставив Маврина одного. Но именно в эту ночь Сергею почему-то не хотелось его отпускать, и он тихо сказал: – Валер… – Что, Сереж? – Не уезжай сегодня, пожалуйста. – Почему? – Просто… хочу, чтобы ты был со мной рядом. Хотя бы до утра. – Эх… что с тобой делать… ладно – ответил Кипелов, протянув руку к телефону – только брошу sms Сашке, чтобы он знал, что я у тебя, он всегда очень нервничает, когда я задерживаюсь… – Хорошо… Сергей вскоре заснул, улыбаясь и чувствуя, как Валера спокойно лежит в его объятиях. Кажется, в эту ночь он совсем забыл о своих сложных рассуждениях. Кипелов проснулся, когда за окном был уже совсем день, и только плотные шторы мешали солнечным лучам проникнуть в квартиру. Он осторожно выскользнул из-под одеяла, стараясь не разбудить привыкшего к совиному режиму Маврика и направился на кухню. Пока Валера варил для себя кофе, он вспомнил, какой вопрос привел его накануне в квартиру к Сергею. Еще раз прокрутил в голове все свои мысли и разговоры с Мавриным и Манякиным. Мысли метались и противоречили друг другу. Не торопясь, он выпил кофе, и принял решение. «Попробовать все равно стоит» – пронеслось в голове у Валерия, когда он набирал на мобильнике номер Холстинина. – Алло. – Привет, Вов. – Здорово, Кипелыч, давненько я тебя не слышал. – Ну это да, как-то все повода не было, а тут я новости узнал и решил поинтересоваться информацией, так сказать, из первых рук. – Ты про Беркута, что ли? – Ну да. Он что, правда уходит? – Еще как правда. – Офигеть. Казалось бы, вы столько лет продержались, не меняя состав, как вдруг такое заявление… – Ну, вот так получилось – А вы как дальше? Уже есть новые кандидатуры на место вокалиста? – Валерий говорил искренне, не скрывая своего любопытства. – Ну так… есть кое-что, но окончательное решение мы пока не приняли, у нас еще несколько концертов с Беркутом впереди, есть время подумать. – Володя… – Кипелов сделал паузу, думая, как же сформулировать то, что он хотел сказать, – я тут подумал… может быть, нам стоит снова попробовать поработать вместе? – Что ты хочешь этим сказать? – напряженно отозвался в трубке голос Холстинина. – Я готов обсудить условия моего возвращения в «Арию».
Io: аптайм. версия советов. (почему-то не увидел тут этого рассказа, решил выложить. если он все-таки есть, напишите плиз мне ЛС, я удалю) Чем старше я становился, тем чаще мне приходилось задумываться над не тривиальной дилеммой: кем быть? Конечно, стране Советов, стране безграничных возможностей я уже сделал немало, если быть точным, сделали мы. Все началось несколько столетий тому назад. Конечно, не все я помню досконально. Не все, как я полагаю, известно из книг, но важно другое – Советский Союз победил. Сначала в борьбе с фашизмом в Великой Отечественной войне, а затем, и в мировой революции. У стороннего наблюдателя из срединного мира может возникнуть логичный вопрос, каким образом можно победить в революции, да еще и мировой? Я не отвечу на него. Я не историк. Я только гражданин и патриот своей страны, своей планеты и своего мира. В срединных мирах бытует легенда будто бы утопия не возможна, будто бы найдутся недовольные режимом, будто бы не возможно дожить до хотя бы каких-нибудь жалких трехсот лет, но, то в срединных… не нам судить их глупые войны из-за углеводородных источников энергии. И не нам уж точно, заниматься их дурацкими интригами, о которых до сих пор снимают мыльные оперы. Как бы там ни было, прожив на свете около семисот лет, каждый человек начинает задумываться о том, что нужно, наконец, обзаводится семьей, испрашивать планетарного разрешения Советов на рождение потомства, или отправляться осваивать космические дали и плеяды планет. Сейчас в нашей галактике насчитывалось около четырех сотен Советских колоний, и, честно говоря, было время, когда я романтически мечтал о том, чтобы покорить другие планеты, заняться горноразведывательной промышленностью, или и вовсе податься в учителя для туземцев. Но жизнь моя распорядилась иначе. Сложно сказать, повезло мне, или не очень, но, вместе с добрыми друзьями и соратниками я являюсь членом первой в Советском Союзе хэви-металлической музыкальной группы под названием «Ария». Уникальность наша состоит не столько в том, что худсовет в позапрошлом веке одобрил наш амбициозный проект, а в том, что мы первые вышли на галактическую арену. Сейчас, выражаясь языком срединного мира, группа «Ария» имела свою индустрию, я бы даже сказал, музыкальную империю, работающую на нас. Но, учитывая специфику государственного устройства не стоит полагать, будто мы купались непрактичных излишествах, подобно вождям африканских и арабских племен. Главную нашу головную боль и главное богатство составлял огромный штат сотрудников охраны и собственной безопасности. Здесь ведь и на качелях спокойно покататься не получилось бы, ведь количество поклонников давно перевалило за десять миллиардов особей мыслящих, что обязывает весьма и зело. И вот, чем старше я становился, тем чаще мне приходилось задумываться над не тривиальной дилеммой: кем быть? Быть не в плане работы или социального определения, но позиционирование гендерного. Строгий контроль за рождаемостью на земле смог быть осуществленным только лишь по генетической программе запрета на несанкционированное размножение. Но глупо думать, что человеку можно было бы что-то запретить под страхом какого бы то ни было наказания, именно поэтому у людей разумных просто не было возможности делать то, что нельзя. Так кем же мне стать? Мужчиной или женщиной? Конечно, еще каких-нибудь пятьдесят или сто лет никто и не спросит, мол, чего это ты, Валера все в подростках, да в подростках, на комсомольских стройках был, в космическом флоте отслужил, а все никак не определишься! Но тут были и другие нюансы. Вот, например, человеком я сделался, прямо сказать, незаурядным. Личностью известной. Так сложилось, что проект «Ария» возымел большой общественный резонанс, и был больше, чем очередной успешной музыкальной группой, играющей тяжелую музыку, а значит, все мы принадлежали не только себе. В десятках колоний Млечного пути и за его пределами звучали наши мощные запилы. На Землю слетались сотни тысяч людей, дабы увидеть наши незабываемые шоу! Можно не сомневаться, что как только я, наконец, подпишу заявку на гендер, от заявок на право стать моей женой или мужем мой почтовый ящик разорвет на куски. Мне очень не хотелось решать проблемы подобного рода. Более того, мне не хотелось даже задумываться о них. Конечно, не все мои опасения сводились именно к данному аспекту, но о прочем я предпочел бы покамест умолчать. Группа наша была довольной дружной. Не могу сказать, что нас специально подбирали по личностным характеристикам. Что все мы подходили идеально, без конфликтов, как водится, не обходилось. Но глобальные задачи всегда решались сообща. Особенно отрадно было осознавать это, когда происходили перетасовки в нашем составе. К счастью, последнее время подобного не случалось. Виталик, Вовка, Сашка, Сережка и я работали вместе вот уже двести лет, и ничего, к счастью, не предвещало скорых изменений. - Валера, открой мне секрет, почему у нас одна порция риса и три мясные тефтельки? - Ну… они так сиротливо лежали, мне показалось, что им очень одиноко, поэтому я решил, что в наших желудках им будет комфортно. - Володь, можно я его стукну, ну пожалуйста, можно а!? Я даже знаю, что будет вторым номером в программе этого незамутненного сознания! Не смотри так на меня, Кипелов, чудовище белобрысое! Я не пойду с тобой качаться на качелях и думать о вечном! - О вечном, можно подумать и в другой раз, - я попытался состроить гримаску «пожалей меня страшный дядя Сережа», но кажется, вышло не вполне. Рыжий гитарист был единственным из нашей дружной компании, кто дожидался отмеренного срока, чтобы стать, наконец, «полноценным мужчиной». Он был убежден, что истинный гендер закладывается при рождении, и, что нельзя спорить с этим, выбирая себе пол в будущем. Партия естественников, что тут сказать? Говорят, в каких-то из республик они даже приходили к власти, но продержались там очень недолго. Никто не хотел жить около сотни лет и умирать от старости. Я когда-то читал, будто раньше было именно так, и, будто это воспринималось, как естественный порядок вещей. Конечно, Сергей никогда прямо не выражал свою поддержку этой секте, но некоторые его идеи шли вразрез с общепринятой идеологией. Теперь он как и всегда старался показать свою взрослость и самодостаточность, поэтому взбрыкивал, ища защиты у Володьки. А Володька что? Ему бы новая книга известного националиста-психологоанатома Иранова и ничего для счастья больше не надо. Одно время он хотел стать Хранителем Истины в Первом Вычислительном Центре (ПВЦ), но потом передумал. Говорят, что многие уходят оттуда в самодеятельность, не справляясь с потоком информационных полей. Я вот, никогда не был технарем, изначально предпочел прикладной информотехнологике гуманитарную специальность. Хотя, конечно, космодесант никто не отменял, да и поисковые операции отрядов по поиску жизни во вселенной. Но все это осталось там, в беззаботном отрочестве, теперь же перед нами лежала гладкая, точно занервоплексенная дорога в светлое будущее. Как ни крути, это было истинно, ведь мы были первой межгалактиеской хард-роковой командой. Для нас создавались стадионы и оборудование. У нас были толпы поклонников и все возможности для самореализации, которые только может пожелать музыкант. Ребята порой ворчали, что мы не можем расширить свои жилищные условия, хотя по мне, бессемейным и безгендерным особям такие излишества ни к чему. Сериалы из отсталых миров в тот или иной момент времени дают почву для сомнения любому коммунисту, но на мой взгляд такие сомнения необходимы для произведения простейшего анализа. Зацикленность на личных благах и псведо ценностях способствует деградации общества в целом. В наше время мы могли наблюдать это в других цивилизациях, развивающихся по сценариям, схожим с земным. - Разве ты не понимаешь? – пытался воспитывать меня Сергей, - ты всегда ведешь себя как маленький, точно еще не вырос из пеленок, то космодесант идеализируешь, то судишь о том, что и для кого благо, а на самом деле… что на самом деле? Ты успешный и узнаваемый артист в образе! - Не начинай этих дискуссий. Я считаю, что они ни к чему хорошему не приведут. У меня напротив, Серж, ощущение, что не вырос ты. Будто малое дитя ты требуешь от государства и от Советского Союза то одного, то другого. Кто-то должен все время думать о тебе, решать твои проблемы, а ты и пальцем шевелить не должен, так? - Опять ты все с ног на голову переворачиваешь! Мы не должны решать вместо природы кем нам быть, мы не должны навязывать народам, различным этносам свою культуру и мировоззрение! - Вечно ты насмотришься сериалов, а потом мне мозги компостируешь, якобы своими идеями! – я начинал злиться, Сергей умел вывести меня из себя. Естественно, после таких разговоров мы разбредались по корпусам нашего замечательного центра культуры и творчества, после чего могли несколько часов не общаться ни то, что в живую, но и по видеофону. Обыкновенно злой и раздраженный я звонил Вовке, чтобы справиться с накатившим враз отчаянием. В этот раз я застал Холста в ванне с гидромассажем. Он отрабатывал какое-то новое соло на своей замечательной влагоустойчивой, противоударной и оснащенной дозиметром на случай ядерной войны, гитаре. Между прочим, его собственное изобретение. Мне кажется, что лет сто назад он до этого додумался, когда понял, что гитары от воды портятся. - Прости, Володь, что отвлекаю… хотелось бы поговорить, да вот не знаю с кем. - Что опять с Рыжим поругался, - съехидничал тот. - Да, - согласился я, - не знаю, какая муха его укусила, но он точно с цепи сорвался со своими центристскими взглядами. Доказывал по обыкновению, что все мы не правильно живем, и вообще нам необходима контрреволюция и возврат к естественности. - У него такое бывает. Не обращай внимания. Все на самом деле очень просто, - Холст отложил гитару, промокнул полотенцем черные кудри и вылез, устроившись на коврике для медитаций, продолжил, - он говорит всем, что определился с гендерной принадлежностью, но на самом деле это не так. Он в смятении, и это никак нельзя изменить по объективным причинам. - Так зачем… Владимир развел руками: - Рыжий никогда особенно не делился со мной своими планами, это у тебя с ним приятельские отношения. У меня есть одна догадка, но, полагаю, она тебе не слишком понравится. Я думаю, т.е., мне кажется, что он предпочел бы, если бы твой гендер был отличен от того, что достался тебе при рождении. - Вечно ты со своими шуточками! – возразил я, но видеофон не выключил. Дальше мы трепались в основном о творчестве, о том, куда нас перенесет следующий межпланетный рейс, и что же следует сыграть в первую очередь. Сет из сотни песен давно приелся, а значит, следовало искать новые пути и способы заинтересовать публику, а главное привлечь новых поклонников. - Знаешь, что сказали бы о нас наши предки, - Холст ухмыльнулся, - мы и есть те самые сверхлюди. Только… как бы это выразиться… физически. А вот психологическую культуру нам еще развивать и развивать. Я рассмеялся и выключил связь. Как и следовало ожидать, в очереди у меня стоял вызов от Рыжего. Я злорадно усмехнулся. Ведь этот раунд остался за мной. Вопреки ожидаемому, говорили мы так же долго, как и с Володей. Обсуждали темы, далекие от той, с которой началась наша ссора. Сергей, кажется, не пытался больше провоцировать меня, а вот мне хотелось немного пощекотать его нервы. Почему бы собственно и нет. - Знаешь, Серег, после разговора с тобой я долго думал о своей гендерной принадлежности и решил, что ты прав. Я полагаю, что тоже буду мужчиной. Конечно, мне будет грустно покидать этот общий дом, но с другой стороны, пришло время задуматься о будущем. Сергей ненадолго замолчал, но потом тепло отозвался о правильности моего выбора, и выразил робкую надежду на то, что мы вернемся к теме давешнего разговора. * Прошло совсем немного времени, прежде чем все мы обрели гендер. Закономерно ли это было, или случайно, но все мы стали полноценными мужчинами. С одной стороны ребята сделали это ради продления контракта, а с другой – всем хотелось иметь право ношения оружия. Ведь женщины и неопределенно гендерные не имели право на это. Меня печалил тот факт, что общий дом и центр больше не были положены нам. Не приветствовались долгие бесцельные прогулки, надо ли говорить о том, что я забыл, когда в последний раз катался на качелях? Мы все время работали и переезжали с планеты на планету. Мой электронный почтовый клиент ломился от видео и 3-d обращений фанаток. Все они присылали мне анкеты для знакомства, замужества и возможной перспективы на создания семьи. Я позволил программе «Невеста 3.0» осуществить необходимый разбор всех имеющихся кандидатур. Нужно ли говорить в какой ступор я впал, увидев оставшихся для меня «невест»? Во-первых, кандидатура была одна, во-вторых, к невестам она имела весьма опосредованное отношение. Сообщение состояло из пьяного в дупель Маврина, который наигрывая что-то на одной струне нес ужасный бред, а в конце видеообращения ржал аки конь! «И что это все значит?» - недоумевал я. Однако вопросы душевного равновесия пришлось отложить на послезавтра. Нам предстоял очередной концерт и экскурсия на астероид R2Y12. Когда все названия были исчерпаны, а «Заветов Ильича» стало чуть больше, чем один миллион, контора по наименованиям и нумерологии все же обратилась к древнему алфавиту, который еще использовали некоторые ЭВМ. Подготовка к концерту велась вяло. Все мы ленились и были расхлябаны несколько больше, чем обычно. На R2Y12 лето стояло в зените. Улицы скрыты под сухой шуршащей чешуей отцветающих деревьев, сладкое марево в воздухе. Я неторопливо прогуливался вокруг павильона, вдыхая лето полной грудью. Мне хотелось, чтобы это томление не заканчивалось… чтобы.. Неожиданно из-за поворота показался Сергей. Он был чем-то очень озабочен, и ускорив шаг гитарист направился ко мне. - Лера, нам надо немедленно сваливать. - Что? Рыжий, это уже, ей богу ни в какие ворота! - Первый постулат межгалактической конституции какой, Лера? - Вселенная бесконечна… - начал было я, но Маврин решительно прервал меня на половине фразы. - Она конечна, Лера, и ты знаешь, что это значит? - Я не понимаю…как ты смог… это доказать? Сергей закурил, хотя не делал этого уже много циклов. - Точка Z01001 и есть конечная точка вселенной. За ней… нет ничего… просто ничего… такое ощущение, что ты находишься в компьютерной игре, что дальше текстуры не прорисовали… рассуди здраво… кому могло прийти в голову лететь туда? - Ну, и кому же? - Космодесанту. - То есть? - Рота Совы Маркса. - Те, что погибли отбиваясь от мятежников на Альфа Центавре? - Лера, проснись! Не было никаких мятежников! Их просто убрали. Вот мемо кристалл… я нашел его случайно. Ты ж знаешь, я люблю скупать на аукционах всякую дрянь. Так вот, я купил шлем сержанта роты Сов Маркса… он был в секретном отделении… в общем, как только я просмотрел содержание на штатном компьютере надо мной нависла вполне реальная угроза аннигиляции! - Зачем ты рассказал это мне!!!! Блин, Маврин! Живо переубеди меня во всем! Рыжий по обыкновению развел татуированными руками и мило улыбнулся. - Ненавижу тебя! – прошипел я. Как объяснить то, что произошло со мной в тот замечательный летний денек? У меня была отличная жизнь публичного человека. У меня было неплохое состояние и шансы даже вступить со временем в правящую партию… но вот за каких-то два цикла я, вместе с Мавриным объявлен врагом народа, даже я бы сказал, биологической жизни вообще, вынужден бежать на раздолбаном звездолете, который, работает на радиоактивном топливе. Я и не знал, что такие существуют! Бежать черт-знает-куда, если быть точным на край вселенной. Рыжий думает, что знает, что нам нужно делать… а я больше не могу думать. Просто не могу и все. Я лежу в подвесной люльке, пахнущей застоялым и плесенью, смотрю в плексигласовую щель бойницы на проносящиеся мимо звезды и галактики. Просто смотрю и все. Сколько бы их ни было сто или сто тысяч все равно ничего не измениться. Управляй чужими правилами. А свои оставь на потом… есть ли у меня свои правила? Есть ли еще в этом мире какие-то правила вообще? - Представь себе компьютер с тысячью годами аптайма, - Сергей появился как всегда неожиданно, в его правой руке нехорошо так блеснуло лезвие обоюдоострого ножа для суши, - представь, что может случиться в нем, на его хард-диске за такое время! Представь, что со временем в нем зарождается нечто… что осознает себя. Возможно вирус. Возможно некий верховный Пользователь, по туземному - Бог, сам заносит в это поле такую программу, или пишет такой код, который вдруг начинает мыслить. Или заставлять этого абстрактного бога думать, что оно может мыслить. Откуда взялись все эти мыльные оперы? Откуда мы знаем о существовании параллельных миров? Лера? Они были всегда! Интернет, телефон, телевизор… кто изобрел все это? Когда? Мы живем тысячи лет, мы играем сотни песен на одном концерте… какой живой организм может похвастаться такой выносливостью? Я читал энциклопедии… этого не может быть. Мы победили природу – вот постулат правительства… и что? Как мы ее победили? Когда? Почему все разработки засекречены? - Хорошо, - я потер глаза, стараясь не смотреть на него, и не размышлять зачем ему нужен нож… - хорошо, допустим, что ты прав… допустим, что все твои слова истина в последней инстанции, но черт возьми, …. НУ И ЧТО?! Что из того, что ты и я компьютерные программы, что из того, что нами может быть управляет какой-то там бог или пользователь? Что из того, что вселенная конечна? Сергей Тяжело вздохнул, совершил два решительных движения по направлению ко мне, а в следующий момент я обнаружил вертикальный надрез на предплечье. Больно не было. Было непривычно, Рыжий ковырнул ножом в ране, и через секунду на его острие я заметил маленький чип. - Твой идентификатор. Он нам ни к чему. Не думаю, что нас успели отследить, но на всякий случай от него следует избавиться. Приготовься, сейчас будет больно, поскольку программа, которая отвечала за обезболивание больше не работает. - Ау! – я вскрикнул. Я действительно не знал, что такое боль. Это было очень непривычное ощущение… кажется, что-то было в далеком детстве, когда я несся на велосипеде и свалился в канаву… или это только приснилось? Сергей заклеил рану пластырем и перемотал бинтом. - Не пугайся, это скоро пройдет. А почему нам должно быть до этого всего дело? Ну, а что если этот компьютер просто выключат? Навсегда? Или перезагрузят… или… он сломается к примеру… Я пожал плечами. Кусочки мозаики все никак не складывались в голове. Я никак не мог понять, что же происходит, а главное, что мы теперь будем делать? Как поступим? - У тебя есть какой-то план? – спросил я. Я слишком хорошо знал Сергея, вернее мне так казалось. Я знал, что он ответит на этот простой вопрос. Я знал и боялся этого простого ответа. - Конечно, нет, - весело признался он,- если бы у меня был какой-то конкретный план, нас наверняка уже вычислили бы. Я действую по наитию. Если в наш мир есть выход, очевидно в него есть вход. Если есть конечная точка вселенной, стало быть, есть и начальная. Так вот, нам нужно прибыть именно туда. - Туда, это куда? – с недоумением спросил я. - Я еще не рассчитал, - улыбнулся Рыжий, - если бы ты видел местный бортовой компьютер… Прошло несколько длинных циклов, прежде чем Рыжий наконец изменил курс и бросил космический корабль в резкое пике. Я чуть было не вывалился из люльки, предпочтя перебраться в командную рубку. - Что ты творишь? – ворчал я. - Расслабился, - отмахнулся он, и включил ускорение. Перегрузки неприятно воздействовали на вестибулярный аппарат. Давно я такого не испытывал. Наверное, к хорошему быстро привыкаешь, а здесь такая развалюха. Куда мы летим? К созвездию Псов? И что там? - Здесь находится точка не возврата, мой друг, - проорал Маврин. Готов ли ты? Я ничего не ответил, а он решил, что я со всем согласен и мы влетели в какой-то странный синий луч, похожий на считывающее устройство blu-ray или что-то типо того. Мне казалось, что перед глазами пролетела вся жизнь. Что во мне так много всего, что хочется выкинуть себя, как корзину с мусором. Что все напрасно и ничего нет, ровно как и меня нет. Совсем ни капли. А после я нюхал музыку дорожками, и не мог понять отчего так? Для чего мы живем, если не для нее? Быть может, это наше высшее предназначение, просто быть ее частью? Или… …полет закончился. Мы брели по заросшему дикой пшеницей полю в нелепых черных костюмах со светодиодными вставками. Пару часов назад мы оба выбрались из какой-то пещеры. На ее сводах были нарисованы странные животные, с потолка свисали плохо выделанные шкуры, а воздух внутри еще имел запах кострища. Мы не разговаривали, просто шли вперед… хотелось убраться подальше от этого странного места. В голову приходили только странные картинки из учебника истории, но разум не хотел верить в это. Слева виднелась гора оплавленного металла. Что-то истошно заверещало в кармане брюк. - Дозиметр, - констатировал Сергей. - Что дальше? - Надо выйти к людям… какими бы они не были… а дальше… дальше по ситуации. … аккумулятора у старенького Pentium-III хватило еще на пару часов аптайма… атомный реактор затих еще вчера…
Io: Объяснительная: Мну посмотрел Гарри Поттера №7. И решил... ну а чо? Надо написать. Действие сего кроссовера происходит за 4 месяца до того, как в Хогвартсе появится Гарри Поттер и его команда). У поклонников фандома Поттера прошу извинений, ибо персонажи ваши у меня ваще не по канону))). Такие дела. истерические отступления: раз: опустил сцену с высоким рейтингом. может дописать? (дописал, хотя рейтинг детский ну да пофиг) два: еще раз звиняйте, комрады, но цитата: "автор так видит!" (с) три: други прошу вас ЭТО не цитировать, во избежании всякого))) (с) Живем один раз часть один *** - Посторонние в школу проникли посторонние... - Как такое вообще возможно? - Профессор МакГонагалл, у меня нет сведений на этот счет. Сработала защитная сеть... но посторонним, кем бы они не являлись, каким-то образом удалось преодолеть барьер. - Кто они и сколько их, профессор Снейп? - Пока точно установить не удалось. Ясно другое. Следы ведут в подземелье Когтеврана. - Какая-то бессмыслица... хорошо...хорошо... сделайте так, чтобы все студенты были эвакуированы... черт знает что творится... Минерва спешила. Быстрые шаги гулко отдавались от высоких сводов длинного корридора. Неясные предчувствия не давали сердцу биться спокойно. Минерва знала немного больше своего коллеги. Ее кристалл обнаружения свидетельствовал о том, что на территорию школы магии проник смертный. Проще говоря, магл. «Как... как... как такое могло произойти? Почему? - размышляла она. Нужно разобраться с этой ситуацией как можно скорей. Следующий год обещает быть непростым, а тут еще это чертово пророчество Сивиллы Трелони... Дамблдор думает, что может объять необъятное. Предусмотреть все... но так ли это на самом деле? И что это я в самом деле, так разнервничалась?» Снейп, Флитвик, Филч и, кажется, Квиррелл уже собрались у входа в подземелье, ей следовало спешить. - Что у вас тут? - спросила Минерва, окинув присутствующих грозным взглядом. - Пока ничего необычного, профессор, - отозвался Филч. - Хорошо... идемте вниз... «Люмус!» - раздалось со всех сторон. Полу стертые ступени медленно и будто бы нехотя уходили вниз. Одна, затем другая. Волшебники не спешили. Неясная угроза, явившаяся в столь нестандартной ситуации выглядела нетипичной. Кажется, никто и никогда не проникал в Хогвартс таким способом. Во всяком случае, Минерва не могла вспомнить ни единого факта на этот счет. Снейп и Флитвик вышли вперед, едва преподаватели достигли искомого коридора. Квирелл и МакГонагалл расположились в центре импровизированного отряда, а замыкал шествие, прихрамывающий Филч. - Будьте предельно внимательны! - предостерегла Минерва, - мы не знаем кто они и что замышляют. Волшебники и завхоз ничего не ответили. Всем была ясна серьезность ситуации. Однако без веских оснований директора Дамблдора решили не тревожить. - Стойте! - прошептал Снейп. - Вот они... оно... перед волшебниками лежал ворох какого-то не очень приятно пахнущего тряпья. В воздухе чувствовался резкий запах железа и пороховых газов, впрочем, было похоже и на то, будто этот человек воспользовался порохом для переноса себя в пространстве. - Глациус! - резко и четко произнес Флитвик. В ответ на замораживающее заклятие раздался небольшой хлопок. Человек пошевелился, а вокруг него заплясали сиреневые молнии. - Импервиус! - отозвался Спейп. Молнии прошли мимо волшебников, не причинив им никакого вреда. - Все серьезнее, чем мы думали, - сказала Минерва, - всем приготовится. - Левикорпус! - выкликнул Снейп. Вместо того чтобы перевернуться в воздухе, человек поднялся на четвереньки. Потряс головой, затянутой в странного вида намордник. Грязно выругался, а, переведя взгляд на профессоров, расхохотался... - Так, у сатанистов был, у солнцепоклонников тоже был, за МКАДом у «толчков» тоже был, а вы кто, черноплащники хреновы? - Стоять, где стоишь! - громко скомандовал Квирелл, - как тебе удалось проникнуть сюда, чужак? - Как-как? Как везде, шел по тоннелю, свернул не туда, решил закурить. Чиркнул спичкой, газ сдетонировал, у меня контузия, и я тут, среди странных людей, размахивающих палочками... судя по тому, что вы без защиты, дышать тут получше, чем в московском метрополитене будет, - человек медленно стащил с себя намордник. Что-то сухо щелкнуло, и медленно отсоединилось. На волшебников смотрели уставшие карие глаза, очерченные сеткой морщин и точно подведенные углем, - ну, чего? Черноплащники, говорить будем или постреляем? - Что несет этот чужак? - направив на пришельца палочку, Снейп обратился к Минерве. - Насколько я слышала у маглов имеется какое-то примитивное оружие, и кажется, он нам им угрожает... - Акцио, оружие! Ничего не происходило. Немолодой уставший человек, одетый в костюм химзащиты, с любопытством наблюдал за странными манипуляциями, встретивших его в подземелье. - Ладно... о’кей, гайз, - пришелец примирительно поднял руки, - я не знаю, во что вы там верите, во что играете и как справляетесь со своими страхами. Меня это не касается. Я честное слово, оказался здесь случайно, и, если вы мне покажете выход, я буду несказанно счастлив этому и уберусь подобру-поздорову. Но поймите меня правильно, я в пути третьи сутки. Я держусь на стимуляторах, и едва ли смогу сделать больше десятка километров сегодня, поэтому я прошу у вас приюта, и прошу вас не волноваться об оплате, не могли бы вы проводить меня к вашему руководителю, с которым, как мне кажется, я смогу найти общий язык. Этот монолог отнял у пришельца так много сил, что казалось, он едва держался на ногах. - Мне кажется, он не хочет нам зла, во всяком случае, не желает убить нас прямо сейчас, - негромко произнес Флитвик, - я не вижу в нем желания убивать, хотя кровавый след за его душой вижу немалый... - Что будем делать? - поинтересовался Квирелл. - Профессор Снейп, займитесь... этим... маглом... Человек скривился в подобии усмешки, забросил странный железный предмет, пахнущий порохом и кровью за спину, и покорно зашагал за волшебником. Пришельцу предстало странное зрелище. Странные люди были одеты по какой-то старинной моде, а уж тот, что вел его куда-то и подавно. Это был худой человек с нездорового цвета кожей, крючковатым носом и сальными, до плеч, волосами. Глаза у него были черные, насколько позволило разглядеть тусклое освещение. Не карие, нет именно черные, взгляд казался холодным и колючим. Но выбирать не приходилось. Профессор зельеварения отгородился от чужака защитной пеленой, впрочем, тот не был настроен враждебно и по каким-то одному ему ведомым причинам, даже не пытался атаковать. Снейп не верил в доброту людей, а тем более маглов. Но здесь вопросов было слишком много. Разведчик? Шпион? Вряд ли... ничего более глупого и придумать нельзя. Магл -шпион... его заподозрят в первую очередь... Поверить в бредни этого странного существа профессор, разумеется, не мог, поэтому стоило побеседовать с ним получше. Северус нарочно не стал подниматься к себе в кабинет напрямую. Чтобы произвести впечатление и запутать незваного гостя он провел того странными, давно не используемыми коридорами, давая ему возможность налюбоваться на призраков и ожившие картины. - Здорово, - комментировал тот, - вы и призраков приспособили под свои нужды... интересно, сколько энергии на это ушло? Снейп не показал своего разочарования, но, несмотря на это, сделал вывод о том, что магл не так-то прост, как пытается показать. - Прошу вас, - язвительно, будто нехотя, выдал профессор, - мы пришли.... - Ага, - откликнулся он, - кстати, как вас зовут? А то... как-то неудобно получается... вроде бы я уже в плену, а имя надсмотрщика мне не известно. - Вы можете называть меня профессор Снейп, - холодно улыбнулся волшебник. - Меня можете называть, просто Бес. Гордость моя от этого нисколько не пострадает.. - Я бы на вашем месте... - Вы, профессор, к счастью, не на моем месте. Я не знаю чем вы тут занимаетесь, пока там, за воротами в эти дивные райские кущи разверзнулся ядерный апокалипсис.. впрочем, мне все равно. Я бы хотел выспаться и побыстрее отправиться в путь. Северус не мог стерпеть такой наглости. - Петрификус Тоталус! - воскликнул он. - Э? - поинтересовался Бес, - это латынь? Нехороший холодок прошелся по спине волшебника. «Наша магия не действует на Это... порождение... рода человеческого. Это может означать только одно... он не шпион. Нет. Не лазутчик... он явился из другого мира. Из другой вселенной, чуждой нам, и, по-видимому, очень опасной». - Наверное, - неопределенно ответил волшебник. - Так... ну и где ваша сыворотка правды? «Откуда он знает!!» - Ну что вы... Бес... как вы можете так думать о нас? Обо мне? - Профессор, я живу в современно мире... и все понимаю. Если у вас там нет галлюциногенных грибов или плесени, я с удовольствием попробую ваше зелье, но слезно прошу не расспрашивать о моей личной жизни. Ну, а чтобы эффект был более полным, я хочу злоупотребить вашим гостеприимством и попросить у вас кофе, или чаю... чтобы взбодриться, или угол, где я мог бы выспаться... Севирус спорить не стал. Позволив присесть своему необычному ни то пленнику, ни то гостю, он сотворил кофе, все еще зачем-то стараясь произвести впечатление на недостойного магла, но тот был либо слишком уставшим, либо слишком эмоционально устойчивым, реакции не показал, и принимал все, как должное. Конечно, профессор не мог не подстраховать себя, добавив в напиток сыворотку правды, а заодно и усыпляющего порошка. Все это должно было подействовать одно за другим в течение двух часов. Северус рассчитывал, что этого времени вполне хватит для того, чтобы понять, что же произошло на самом деле. Но времени не хватило. Рассказ пришельца изобиловал странными подробностями, названиями несуществующих населенных пунктов, или столь удаленных от Хогвартса, что вся история начинала казаться бредом. Но профессор сумел найти во всем рациональное зерно. Выходило что люди, живущие в другом мире и, вероятно, в другом времени уничтожили свою планету. Создали страшных монстров, либо же они появились сами, из-за воздействия отравляющих веществ, и теперь все эти маглы загнаны под землю и пытаются выжить. Бес был одним из них.. и теперь просто хотел вернуться к своим. Засыпая, он сказал что-то про станцию Планерная, и про то, что нужно обязательно узнать, что случилось в городе на Неве. Сотворив кровать и разоружив пришельца, профессор зельеварения устроился в расширившемся по его желанию кабинете, и тут же закопался в книгах. «Где-то … где-то же было что-то подобное! Не может быть, чтобы ничего такого никогда не случалось! Но не шпион ли он с промытыми мозгами?... Не хочет ли он погубить школу и волшебников заодно? Чертовы маглы!»...- мысли профессора текли плавно. Он приходил к новым выводам, и тут же бросал их, поскольку что-то не складывалось. Что-то было совсем не так, хотя и казалось правильным изначально. Доклад для МакГонагалл выглядел совсем скверно. Поэтому Снейп хлебнув тонизирующего напитка, решил изложить только лишь факты, которые удалось установить с точностью. «Неплохо было бы покопаться у индивида в голове... раз уж на него не действует, или почти не действует наша магия... может быть магия предков окажется более мощной?». Но магия предков не понадобилась волшебнику. Сон пришельца не был спокойным. Он разговаривал с кем-то незримым. Скорбел по погибшим друзьям и пытался достичь какой-то неведомой цели. Взгляд Северуса смягчился. Все это было так похоже на историю его жизни, что не в силах выдержать и дальше душевных мук живого существа, он отгородил пространство для Беса, тем самым, изолировав его в отдельной комнатке, и брызнул несколько капель сон-травы, чтобы ничто не побеспокоило пришельца до того момента, как силы не вернутся к нему. Северус расхаживал по комнате, а в воздухе в нескольких десятках сантиметров от него висел свиток, на котором под его чутким руководством возникали первые строки отчета. «Совершенно ясно, что пойманный в подземелье Когтеврана человек являет собой уникальный научный объект. С точки зрения эволюционного и пространственного перемещения. Несмотря на вышеизложенное сохраняется опасность особенно сильной черной магии, которая была применена в отношении несчастного (зачеркнуто)... в отношении объекта. Объект не разбирается в современном магическом мире, вооружен магловскими приспособлениями. Рекомендую оные изъять и до выяснения всех обстоятельств дела передать объект под мою ответственность и наблюдение. Директору сообщить, что инцидент исчерпан, и опасности объект не представляет. В случае же непредвиденных обстоятельств и последствий готов нести полную ответственность с последующей передачей объекта в министерство магии для решения его судьбы.» Минерва должна быть довольна. Дамблдор едва ли обратит на это внимание. Сейчас время экзаменов. Студенты особенно подвержены депрессиям, и различного рода выходки стоит ждать, прежде всего, от них. Чутье Снейпа подсказывало, что он на пороге удивительного открытия. Нужно только провести совещание с профессором астрономии и магловедения, тогда возможно все встанет на свои места и будет окончательно ясно, как, а главное откуда явился этот Бес... - Переписать набело и отправить профессору МакГонагалл, - скомандовал он, возвращаясь к повседневным обязанностям. Через четверть часа начнется обыкновенный рабочий день. Он должен будет вести последние лекции перед экзаменами, а ведь из-за случившегося не удалось и глаз сомкнуть. Но это ничего... это ерунда. Главное, что бы вся та работа, которую Снейп проделал, не пропала даром, и, безусловно, чтобы сделанные выводы оказались верными. * - Итак, посмотрим, чему вы научились за год! - Северус важно встал за конторку. В аудитории было тихо, как всегда бывает уже к концу первого семестра. Дисциплина — вот он тот самый основополагающий закон из которого... впрочем.. - будьте осторожны при обращении с огнем. Не перепутайте ингредиенты... я не думаю, чтобы кому-то из вас хотелось оказаться в госпитале, в то время, как остальные будут сдавать переводные экзамены. Ведь те, кто по каким-то причинам пропустят срок, после предстанут перед особой независимой комиссией. - кто-то икнул, над одним из котлов поднялся сизоватый дымок. «Плохой признак» - подумал Снейп, но ничего не сказал по этому поводу. В воздухе висело несколько надежных противовзрывных и противозадымительных заклинаний. Этого вполне должно хватить. В этом году дети были довольно спокойными. Северус ни раз возвращался к мысли о предстоящем наборе, и каждый раз легка дрожь проходила где-то между лопаток. «Почему все не может быть размеренным и впредь? Вот ведь жили же мы эти двенадцать лет... опасения и страхи, конечно, были.. но.. неужели это последний год, когда...». - Мы закончили, профессор! - раздалось с предпоследнего ряда. - Сейчас посмотрим... Зелье оказалось хорошим. Стоило как-то это отметить. Но мысли волшебника были сейчас далеко. - Плюс три бала Пуффендую, - констатировал тот, - за быстрое и добротное исполнение. Итак, проконсультируйтесь с мисс Джованно. Сработало заклинание тревоги, означающее, что пришелец пришел в себя. Следовало как можно скорее закончить занятие. Но как это сделать? Не бросать же на полпути? А вдруг дети все же набедокурят? Ладно, попробовать стоило. - Итак, мисс Джованно проследит за исполнением вашего задания. Я отлучусь ровно на десять минут, а по прошествии оных все должны предоставить результат. Вы меня хорошо понимаете? В ответ раздалось неодобрительное гудение. Все же лучше, чем ничего. Снейп очень быстро сбежал по крутой лестнице вниз, растворил несколько исчезай-дверей и очутился у себя в кабинете. Как ни странно Бес спокойно сидел на кровати и даже не думал куда-то бежать или узнавать секреты Хогвартса, хотя мог и начать хотя бы прямо сейчас. - Доброе утро, - поприветствовал он вошедшего профессора. - И вам тоже... - кашлянув сказал Снейп. - Я не знаю пленник я у вас тут, или гость. Убивать не собираетесь, и то ладно. Хотелось бы попросить чтобы вы указали мне где здесь можно привести себя в порядок и почистить одежду. А если бы у вас нашлась смена белья, я был бы счастлив и благодарен сверх всякой меры. Снейп поморщился. - Ваш подхалимаж Бес, был просто отвратителен. - Простите профессор, - с легкой иронией сказал пришелец, - просто хотелось бы уяснить свою судьбу. А еще помыться. Снейп позволил себе усмехнутся и проводил пришельца, жестом указав в сторону купален. Какзалось, Бес уже привык ко всему. Страшнее лицезрения гибели человечества не могло быть ничего. Ужаснее и опаснее монстров, обитающих на поверхности теперь так уж и подавно не возможно что-то измыслить. А вот здесь живут какие-то чудаки в замке. Интересно, на какой такой окраине Москвы могло поместиться ТАКОЕ? Царицино не уж-то? Архитектура уж больно не характерная. Да и надо вот так просто ходят себе без химзы, жрут какую-то амброзию и ничего-то им не делается. Не уж-то новый вид хомосапиенс развился? Бес посмеялся над собой. С чего бы человеку столь разумно мутировать за столь краткий срок. Скорее подходила другая теория. Он вероятно все же нашел таинственную червоточину времени и переместился не только в пространстве, но и во времени. Насколько и куда неизвестно. Быть может, это далекое будущее, в котором забыты уроки его мира. Быть может, не столь далекое прошлое, в котором люди не довели свою планету до страшного финала, и что-то еще можно исправить. Однако нельзя было забывать и о третьем варианте. Теоретически оставалась и следующая вероятность: это вообще не его мир. Совершено другая вселенная, соприкоснувшаяся каким-то непостижимым образом с его родными катакомбами московского метрополитена. И еще неизвестно, что лучше... то, что осталось там, за этой невидимой чертой, или то, что может ожидать его здесь. Кажется, эти странные люди, которые обитают здесь представляют собою какое-то ученое сообщество. Возможно даже владеют некими механизмами, способными искривлять пространство. Может быть, именно они вызвали ту самую кривизну, проделали тоннель в ткани вселенной, благодаря которой он и оказался здесь. «Принимай изменения, как нечто само собой разумеющееся, и тогда жить станет гораздо легче» - так говорил Митрич... эх старина, где ты теперь... где теперь Сыч... всё погибло в страшную октябрьскую ночь, когда Москва река вышла из берегов. У них не было ни шанса... ни единого шанса. Сам Бес спасся по чистой случайности. Находясь в глубоком рейде в замкадье. Он просто переждал половодье, надеясь, что большая вода не дошла до Москвы. Да что теперь говорить... столько воды утекло... столько всего случилось... теперь еще и это... Надо бы выяснить у этого профессора, где он вообще очутился. Закончив со стиркой и наконец отмывшись Бес вернулся в кабинет профессора зельеваренья и устроившись в кресле, стянул с полки первую попавшуюся книгу. В ней описывалась жуткая бредятина... что-то про студентов, экзаменационные тесты, но Бес пытался продраться через все эти заумные термины: «В конце 5 курса по всем изучаемым предметам устраивается экзамен, называемый СОВ — СуперОтменное Волшебство или «Стандартное Обучение Волшебству». На экзаменах СОВ есть следующие оценки: Проходные оценки П — Превосходно В — Выше Ожидаемого У — Удовлетворительно Непроходные оценки С — Слабо О — Отвратительно Т — Тролль (Рону эта последняя оценка сначала казалась шуткой Фреда и Джорджа, но потом оказалась настоящей). Для продолжения занятий по данному предмету необходимо получить оценку не ниже У, хотя некоторые преподаватели требуют П или В. Некоторые студенты, получившие низкие оценки, продолжают в последние два года учиться на уровне СОВ. После 7 курса ученики сдают экзамены ЖАБА — Жутко Академическая Блестящая Аттестация. Система оценок на ЖАБА та же, что и на СОВ, но сдаётся обычно 3-4 предмета на более углубленном уровне. После сдачи экзаменов выпускники устраиваются на работу. Для многих профессий или должностей в требования к кандидатам входят оценки, сдаваемые предметы и их количество на экзаменах СОВ и ЖАБА.» Сталкер отложил томик в сторону. Где-то... очень давно... очень очень давно он уже слышал что-то подобное... только вот... где именно? Кажется, еще до войны был какой-то фильм, на который его уговорил пойти Валерка. Он был со своей внучкой. Это была сказка. Да-да... сказка про мальчика волшебника... как же его звали? - О чем-то задумались, мистер Бес? Профессор застал сталкера врасплох. Он даже подпрыгнул, чуть было не опрокинув тигли с дымящейся колбой. - Черт побери, вы меня заикой скоро сделаете! - Прошу меня извинить, вы были столь увлечены своими думами... - Оставьте свою патетику, я кажется, понял, куда именно попал. - Очень интересно... - Это же сказка... сказка о мальчике-волшебнике... как же его? Со шрамом на лбу... его мать... проклятье... летали на метлах... все девчонки от восьми до пятнадцати по этим книгам с ума сходили! Гарри Поттер! Точно! - Остолбеней! - воскликнул Снейп, но ничего не произошло. Бес почувствовал лишь легкую щекотку. - На меня это не подействует, товарищ профессор... поймите... я... я не из вашего мира. Для меня все это... всего лишь сказка... странно, что мы с вами понимаем друг друга... должно быть это потому, что вы... маг... волшебник что-то там еще.. - Откуда, - прошипел Северус, - тебе известно смертный... о великой... о величайшей тайне! - Послушайте... прошу вас... послушайте... я не хочу в тюрьму, и вообще... мне тут очень даже нравится, - Бес почувствовал, что наговорил лишнего, однако, слово не воробей, - в моем мире была такая очень известная писательница, которая придумала вас... и весь ваш мир. Возможно в вашем мире живет такая же Джоанна Роулинг, которая уничтожила нашу планету к чертовой матери. В общем, если мне дадут мои вещи, мой рюкзак, ну такую заплечную сумку, то я смогу вам кое-что объяснить. Вы же меня сами на детекторе лжи тестировали... мне все равно... некуда... возвращаться. Сказать что Северус был взбудоражен, возмущен и смущен одновременно, значит не передать и сотой доли процента той гаммы противоречивых чувств, которые он испытал в этот момент. Бес был очень странным человеком. Странным не только для магла, насколько он мог бы судить, странным для волшебника, лазутчика, черного мага... он был неестественным, чужеродным элементом... и если все, что он говорил было правдой, то могло иметь очень и очень нехорошие последствия. - Хорошо... - согласился профессор, - я верну вам ваши вещи, Бес, если вы... пообещаете мне, что не будете использовать оружие... против нас. Против тех, кто не может от этого защититься. - В моем мире я был кем-то вроде солдата... в последнее время, во всяком случае, я даю вам слово, профессор, что никто не пострадает. Снейп кивнул и через пару минут перед Бесом появился весь его скарб. - Вот, это то, что надо. Я побывал в книжном магазине накануне. Не успел выложить несколько книг. Вот она. Принимая из рук сталкера книгу в затертой, почерневшей от времени выцветшей обложке Снейп испытывал нечто вроде священного трепета. «Гарри Поттер и тайная комната» гласил заголовок. Профессор быстро открыл томик, внутри была небольшая аннотация, странные отсылки и надпись : «тираж 150. 000 экз.». - Значит... значит... это читают как... как сказку... как сказку для детей? Значит... здесь... написано... гм... наше будущее? - Я думаю, профессор, ваше будущее... в ваших руках. - Но постойте... постойте, Бес... ведь вы говорите, что ваша планета погибла... неужели никто не писал книг о том, что это возможно? Бес усмехнулся уголком рта, отчего Северусу стало немного не по себе. - Человек... магл, как вы нас называете, это … это не очень хорошее создание. Прямо скажем, дрянное. Нас предупреждали. Понимаете? Наши ученые, известные политики, профессора... нам говорили экологи, нам говорили фантасты... но мы жили, как в последний раз. Мы тратили больше энергии, чем умели произвести... мы были хуже детей. Мы... мы сами виноваты в гибели своей планеты. И я хочу, чтобы вы... здесь не наделали тех же ошибок. Вечно грыземся друг с другом, как оглашенные... за что только?... и... - Бес выглядел расстроенным, и Снейп увидел в этом несчастном пришельце себя... «Грыземся друг с другом, как оглашенные... за что?» «И, правда... за что?» Северус положил руку на плечо сталкера и точно заглянул в омут памяти директора школы Хогвартс. Кровь, огонь, бесчисленные взрывы... скитания по подземным тоннелям. Скудное освещение костров, ветхие жилища и ежедневная борьба за существование. И точно кадры со старой кинопленки искорки счастья, даже там, в темных и сырых подземельях мертвого города. Среди грязи и сражений с чудовищными порождениями тьмы и мрака. - Не жалейте меня профессор... я ведь был как все... потреблял, брал от жизни все. Я не пытался поменять свою жизнь, или объяснить что-то другим... я просто... был как все. По-моему, страшнее кары сложно придумать самому себе. - Бес... я старше... тебя... вас... на много, но мне кажется, не знаю и десятой доли того, о чем рассказываете вы. Такими простыми... такими правильными словами... и если бы все маги сегодня... да что там.. - Есть пророчество, так ведь? - Да... - И вы все намерены следовать за вашим вожаком... - В общем, так... - Я не стану разубеждать вас. Ведь хуже заготовленной судьбы. Хуже известного, пусть и безумного плана, может быть лишь отсутствие такового, наряду с отсутствием общей идеи и веры в себя и своих соратников. Снейп кратко кивнул. - Бес, вы не были бы против, если бы вам пришлось немного поработать в нашем саду у профессора Стебль.. если я смогу доказать вашу полезность.. - Я буду рад... я так давно не видел солнца... вы... вы можете называть меня Сергеем. - Какое странное имя... - волшебник улыбнулся, - Северус. Северус Снейп.
Io: Живем один раз Часть два. В оранжерее сталкера встретила невысокая пухленькая женщина с растрёпанными седыми волосами одетая в поношенную мантию. Ее полы были запачканы землей и засохшей глиной. На голове ладно сидела заплатанная шляпа, и всем своим видом волшебница излучала оптимизм и добродушие. Снейп не стал раскрывать все карты, но кажется, профессор Стебль и без его пояснений поняла достаточно, чтобы сделать некоторые выводы. - Юноша, судя по всему, вы никогда не имели никакого отношения к растениям, а уж тем более к магическим, что ж... все когда-то бывает впервые. Поэтому будем учиться. Бес с готовностью кивнул и поступил в полное ее распоряжение. Больше всего в помощнике Помону поражала готовность к любому труду и то, с каким выражением он смотрел на взошедшее солнце, как ласково прикасался к лепесткам, распускающихся цветов, будто бы давно потерял подобную возможность. И вот теперь ,после многих лет разлуки он снова имел счастье производить такие простые действия, и наслаждаться тем, что не мог оценить когда-то очень давно. Знаете, профессор Стебль... в тех местах, где я жил прежде... люди... забыли о том, что земля является их домом. Забыли, что надлежит уважительно относиться к растениям, животным... что мы не одни на этой планете. В результате... люди погубили ее. И вот теперь, когда я имею честь... быть здесь, я жалею, что никто из моих близких не видит этого, не может оценить... не может снова насладиться тем, что можно вот так просто вдыхать воздух, не думая, что тот может быть отравлен, или иметь повышенный радиоактивный фон. - Что за чудовищный мир вы описываете? - Мир загубленный человеческой гордыней... но полно об этом, - Бес улыбнулся, - давайте сделаем эту оранжерею лучшей, что видела ваша замечательная школа? - Мне нравится ваш настрой, юноша! * - Профессор Снейп, расскажите мне... что же вы на самом деле думаете об это человеке, который появился у нас столь внезапно? Я слышала, вы советовались с профессором астрономии и профессором магловедения. Вы пришли к какому-то заключению по поводу его опасности? - Можно сказать и так... профессор МакГонагалл. Мистер Бес не принадлежит нашему миру. Как такое возможно, сказать затруднительно. Тем не менее, хочу отметить. Шпионом или разведчиком мистер Бес не является. Я лично проводил допрос и могу это гарантировать. Невосприимчивость к нашей магии исходит из происхождения мистера Беса. Иными словами, обусловлена тем, что он не происходит из нашего мира. Но... сие есть явление временное. Как только местная пища и вода включатся в его обмен веществ все изменится и он перестанет представлять даже потенциальную угрозу для Хогвартса или лакомую добычу для наших возможных врагов. - Удалось ли вам узнать что-то еще? - Его мир погиб... по вине человека.. сам мистер Бес... произвел на меня благоприятное впечатление, и я не вижу причин, по которым мы должны были бы отказать ему... гм... в предоставлении убежища. - Что я слышу, Северус! От Вас! Да-да... ваши уста произнесли именно то, что произнесли! Вы просите... и за кого? За Че-ло-ве-ка! Вступаетесь за магла! Я поражена... - Минерва смягчилась, - я применю все свое влияние, чтобы ваше ходатайство было удовлетворено, - конечно, под вашу полную ответственность... - хитро подмигнув, профессор МакГонагалл удалилась, одарив на прощание Снейпа теплым задушевным взглядом. Северус поежился, но что еще оставалось делать? Не мог же он оставить этого человека... эту жертву трагических случайностей без помощи... Он видел в Бесе себя, и ничего не мог поделать с этим. С каждым днем сталкер все легче справлялся со своими новыми обязанностями и, кажется, преуспел в оранжереи настолько, что некоторые процессы даже были им умело модернизированы. Несколько раз подопечный Снейпа и Стебль умудрился обгореть на местном солнце, которое вовсе не считалось «курортным», однако Бес объяснял это тем, что кожа отвыкла от ультрафиолета и скорее радовался своим солнечным ожогам, чем печалился такому досадному недоразумению. Северуса поражали странные рисунки, сделанные на его руках и торсе. Кажется ,он видел что-то подобное в учебника по миру маглов, но там говорилось о древних отсталых племенах. Кто же в здравом уме и твердой памяти решится на такое... если не вспоминать о черной метке, то ничего подобного не могло случится... но здесь никаких магических следов не присутствовало. Сплошная механика. Однажды прогуливаясь в саду перед заключительными тестами среди выпускников этого года, Снейп заглянул в оранжерею Стебль, поинтересоваться судьбою своего подопечного. Бес был доволен жизнью, щеголял наконец ровно легшим загаром, и вообще был доволен, а вид имел цветущий. - Как идут ваши дела, Сергей? - Вы нашли мне замечательную работу, профессор. Я столь давно не имел возможности... вот так трудится, что... что я даже не знаю, как я могу благодарить вас. - Благодарить вам нужно не только меня, но и профессора МакГонагалл, и нашего директора, принявшего решение в вашу пользу. Бес подмигнул волшебнику, мол все понял, для протокола ,так для протокола. - Вы абсолютно правы, без помощи этих замечательных волшебников, едва ли мне бы удалось остаться здесь и быть полезным профессору Стебль. По легкой улыбке Снейпа Бес понял, что сказал то, что и требовалось в данной ситуации. Затем разговор потерял протокольный оттенок и перетек в свободное русло. Они обсудили современную молодежь. - Студенты всегда и везде одинаковы, - соглашался Бес, - помнится, сам был студентом технического колледжа... думаете, меня что-то волновало, кроме как попить пивка с товарищами? Снейп кивал и одобрительно поддакивал, рассказывая небольшие истории из собственной практики. Чуть жалуясь на непонимание важности учебного процесса со стороны первокурсников. - Ну тут куда деваться? Ученика надо заинтересовать. Но невозможно заинтересовать всех. Через вас столько народа проходит... не могут быть все способны одинаково усвоить материал. В моем мире в моей стране было много попыток реформировать образование... но ни одна из них ,кажется, успехом не увенчалась... - Почему же? - Ну, как почему? Менять устоявшиеся традиции только портить. А вообще... главное фундамент. Забывая об этом политики часто рушили в общем неплохое здание, и, не заложив ничего взамен пытались получить дворец взамен надежной боевой крепости... - Мне нравится, как вы говорите, и как рассуждаете, Сергей. - Спасибо... рад слышать. - А вы бы.... не хотели... скажем, снова попробовать начать учиться? - Я? Учиться чему? - Учиться здесь... вы, наверное, даже не заметили, как местный климат... гм... изменил вас. Сейчас я думаю, вы бы посмотрели на все иначе... если бы попробовали... сделать нечто иное. Нечто не типичное вашим представлениям о том, что реально, а что не очень. - Что мы имеете ввиду, Северус? - Вы могли бы колдовать. Собственно, вы уже это делаете, просто не замечаете... - Я? - Конечно... скажите, Сергей, - волшебник хитро посмотрел на бывшего сталкера, - каким образом сейчас у вас в руках оказалась фляга с водой. - Э... - озадачено сказал тот, - вы мне ее принесли? - Не правда, Сергей, вы сами ее взяли. Из своей сумки, которую оставили на входе в оранжерею. - Но... - Нет ничего невозможного... - не хотите ли вы загнать меня за парту к своим студентам? - Конечно, нет... для взрослых есть несколько другие обучающие программы... и, если вам интересно, то я бы мог... - Стать моим учителем? - Почему бы и нет? - От вас профессор Снейп я этого не ожидал, - Бес легко улыбнулся, откинув седые пряди отросших волос. - Почему? - О вас ходят странные слухи, - доверительно сообщил он, - которые, я правда считаю полной чушью. Видимо, что-то такое произошло у вас в прошлом, и я вовсе не собираюсь копаться во всем этом... но в свою очередь могу заметить... быть может, вам следует стать несколько... гм... больше собою, если вы хотите добиться лучшей обучаемости своих студентов? Снейпу хотелось вознегодовать. Возразить... но вместо этого профессор кивнул, слегка помрачнев. - Иногда имидж работает на нас. - Вы правы, и я не стану вас разубеждать, а вот несколько уроков приму от вас с удовольствием. - Сергей... вы... я думаю, мы можем перейти на ты, не так ли? - Как скажете, Северус. Хотя... мне будет сложно воспринимать... вас... ведь... у нас, насколько я понимаю, многолетняя разница в возрасте, и она отнюдь ни в мою пользу... - Буду думать, что это был комплимент, Сергей. - Да, Северус, это был комплимент. Волшебник сотворил небольшую бабочку и только она коснулась своими крыльями волос Сергея, как тем вернулся их первоначальный рыжий цвет. Наверное, бывший сталкер и сам запамятовал, какими они были в конце восьмидесятых годов двадцатого века, когда все для него только начиналось. - Ого... - улыбнулся он, - зачем ты... - Ты просто... не говори ничего... Бес кивнул, глядя на линию горизонта. Едва различимый ветерок играл с зацветающими травами. В кустарнике порхали какие-то пичужки, солнце уже не так сильно жарило спину и можно было наслаждаться надвигающейся прохладой. - Все, что происходит сейчас, Северус, кажется мне прекрасным сном. Знаешь, таким от которого не хочется просыпаться. Я успел передумать много разных невеселых мыслей. О том, к примеру, не ментальная ли это аномалия. Быть может, лежу я себе в подвале какой-нибудь пятиэтажки, а какой-то мозговой слизень пожирает меня, пока я тут гляжу сказку про волшебников. И знаешь, что я надумал? - Что? - Живем один раз... кто бы там чего не утверждал. Если тот самый слизень решил показать мне такую хорошую добрую сказку, то я, пожалуй, должен быть ему благодарен. Загорелые пальцы с огрубевшими от работы в саду пальцами легли на тонкую аристократическую ладонь Снейпа. Он не убрал руки, повторив в полголоса, но так, что Бес расслышал. «Живем один раз...»... Сергей не помнил, как они снова очутились в жилище Снейпа, может быть тут модно вот так спонтанно переноситься в какое-либо место? А что... удобно... Пальцы Северуса казались прохладными, и точно чертили одному ему понятные линии на спине Беса. Тот охотно поддавался на игру, уступая, заманивая, едва касаясь. Чем-то эти неспешные касания напоминали танец змеи и богомола. Северус наклонил голову немного вправо, когда их взгляды встретились, Сергей почувствовал себя загипнотизированным, и, следуя неслышимому зову, подался вперед. Северус легко поймал его в кольцо своих рук. Неожиданно жилистый и сильный он впился губами в его рот и Бес понял, что ничего подобного раньше не испытывал. Лед и пламень соединял в себе этот странный глубокий поцелуй. Бывший сталкер точно чувствовал каждый свой полученный шрам в отдельности и в то же время легкую щекотку немного ниже поясницы... Снейп повалил его на постель... стоп... откуда? Они стояли у стола... и свет... что случилось со светом? Казалось ничего не существовало, кроме его черных глаз. Подобно двум глубоким озерам, двум бесконечным тоннелям, они впитывали в себя его душу, заставляли сердце биться быстрее. Точно против воли, и одновременно желая этого Сергей выгнулся навстречу новых ласк и новых поцелуев. Еще и еще, снова и снова. Их тела соприкасались, и будто бы сноп искр ледяных и в то же время горячих, точно искры бенгальского огня рассыпались в пространстве. Или это только показалось. Больное воображение? Конечно, что же еще... Молочно белая кожа под сильными руками, без опаски принимающими труд садовника или обязанности наемника. Контуры татуировок Беса точно сделались рельефными, а Северус награждал его все новыми и новыми поцелуями... Терпеть сладкую муку дальше не представлялось возможным... Сергей откинулся на подушке, предоставляя Северусу решать, и волшебник не заставил себя долго колебаться. Перевернув Беса на живот, он легко овладел вчерашним маглом. Больно практически не было. Сергей чувствовал непонятную легкость, и желание продолжать это безумие дальше. Он выгибался под волшебником, стараясь получить максимум удовольствия. По хребту то и дело пробегали небольшие разряды... Бесу казалось, что Северус ни на миг не прекращает своих ласк, одновременно целуя его шею... Сколько длилась эта сладкая пытка? Бес не знал. Но содрогнувшись в сладкой истоме не собирался оставаться в долгу. - Берегись.... - прорычал он... - жив, а не умер дьявол во мне... - хищно оскалившись он прижал дрожащее тело профессора зельеварения к будто нарочито накрахмаленным белым простыням, - я не отступлю так быстро.... - Северус! Черт бы вас побрал! Северус! Экзамен через пятнадцать минут. Северус! - Минерва... а что вы здесь... гм... экзамен.... а... вы бы не могли... - профессор зельеварения потупил взор, точно нашкодивший школьник он стоял перед профессором МакГонагалл в ночном костюме и переминаясь с ноги на ногу пытался что-то объяснить. - Хорошо... хорошо — процедила сквозь зубы Минерва, делая вид что зла, очень зла... - вот маховик времени... прошу вас, действуйте быстро и осторожно! - Да...да... - быстро согласился Снейп. Не прошло и пяти обычных минут, как он одетый по протоколу и надменный сверх всякой меры занял свое место во главе приемной комиссии. - Вам очень идет... человечность профессор, - прокашлялась в кулачок МакГонагалл. - Добрый день всем! - со значением объявил Северус, - итак, итоговые годовые испытания официально объявляются открытыми! Настроение профессора было благостным. Наверное, именно поэтому особых зверств не предвиделось. Снейп находился в легком предвкушении дальнейших событий. Этот человек явно был не из робкого десятка, раз отважился предлагать ему такое. Странно было, что Минерва в общем поддерживала его стремления… неужели все было столь заметно? Или… да не все ли равно? «Один раз живем…». Экзаменуемые, наконец, закончились, можно было вздохнуть свободно, вернутся к Бесу и поговорить о его неожиданном предложении. - Профессор Снейп… - окликнула его МакГонагалл, - вы ничего не хотите мне сказать. - Благодарю вас, профессор МакГонагалл, - учтиво наклонил голову волшебник, - вы оказали мне неоценимую услугу, надеюсь, что ваши ожидания сегодня были полностью оправданы. - Чуть более чем полностью… - Минерва неоднозначно улыбнулась. И если бы Северус был котом, он мог бы поклясться, что шерсть на его загривке встала бы дыбом. Кабинет, он же обиталище профессора зельеварения преобразился. Теперь здесь преобладали теплые коричневые тона. Как ни странно Снейп так и не успел заметить, когда окна и стены успели обрасти слоем пыли и копоти. Но его новый ученик делал довольно большие успехи. Именно элементы домовой магии удавались ему лучше всего. - Что ты натворил? – поинтересовался волшебник, видя такие преображения в своем уголке отшельника. - Как я говорил тебе, Северус, твое прошлое меня ни сколь не касается, но твое настоящее интересует. Судьба – странная штука. Сегодня она свела нас. Сегодня у нас есть какой-то призрачный шанс. Я не знаю, что будет завтра. Ты говоришь о пророчестве, я говорю о возможной телепортации или, что еще хуже, очнусь где-нибудь полуживой и не пойму, что явило мне столь приятную смерть. Но! Сегодня… понимаешь? Сего-дня… я понимаю, возможно, в той или иной степени я ломаю какие-то стереотипы для тебя. Возможно, я делаю не все правильно, ты живешь на свете много веков… и.. - Это не так… я старше тебя едва ли больше, чем на пять лет. Просто… обычно волшебники живут намного дольше маглов. - При условии, что с ними ничего не случится, не так ли? - Ну, в общем, да. Пока шли экзамены, знаешь… я думал над твоими словами… ведь я действительно никогда не был в отпуске. Следующий год будет очень напряженным. Признаться, я думаю об этом с нескрываемыми опасениями… но уж чему быть, того не миновать. - Вот и отлично. Я так давно не видел солнца, природы и не общался с разносторонними людьми, что мне все здесь в радость. Снейп улыбнулся. Прошедшая ночь давала о себе знать потянутой спиной и старательно замаскированными ссадинами. Давно с волшебником не случалось ничего подобного. И вот сейчас можно окунуться в омут страстей. Хоть ненадолго, но почувствовать себя по-настоящему живущим. - Было бы неплохо отравится в магловский мир, - осторожно начал он, - может быть у тебя есть конкретные пожелания, мне не случалось бывать дальше Лондона, и неплохо было бы увидеть что-нибудь еще… - Я знаю место, где тебе должно обязательно понравится, - Сергей улыбнулся обезоруживающей улыбкой, - только мне хочется попросить тебя об одном одолжении. - Что за просьба? - Твое одеяние подчеркивает твой аскетичный образ жизни, кроме того, играет тебе на руку в некоторых аспектах… но… в своей длинной черной мантии ты очень поход на огромную летучую мышь. Что явится поводом для насмешек или не понимая в магловском мире. Снейп фыркнул, пытаясь сказать тем самым, что ему вовсе не привыкать, и вообще – это дань традиции, его неотъемлемая часть и… защита в конце-концов. Однако Бес был непреклонен. - Джинсы, кроссовки, рубашка. Лучше футболка, все же июнь… - Я буду похож на магла! – Снейп скорчил гримасу отвращения, но получилось смешно и Сергей расхохотался, чем поверг профессора в еще большее смущение. - Конечно, будешь похож! Но иначе нельзя, понимаешь? Я беспокоюсь не только о тебе, но и о нервах маглов. Пойми правильно, ведь там, куда мы собираемся нельзя просто так наколдовать себе обед к примеру. - Мне уже не нравится эта затея, Сергей! - Не капризничай! - Да как ты…! Я превращу тебя в паука! - Валяй, потом посадишь в банку, будешь кормить, а я буду отъедаться и ничего не делать! - Это возмутительно! - Ты очень смешной, когда злишься. - Мои студенты так не считают… - Я пережил конец света, чем ты меня еще попытаешься напугать? Знаешь, кто самый счастливый в моем мире? По-моему, крысы… так, что если ты вздумаешь меня в кого-нибудь превратить, будь добр, преврати меня в крысу. Так я смогу дожить до преклонных лет, и, если понадобится снова пережить горнило ядерного апокалипсиса. - И на все-то у тебя ответ найдется! - Ну, а как же иначе? - Ладно, я согласен… давай свои… как их там? Кроссовки. Когда Северус был облачен в нормальную с точки зрения Беса одежду, волшебник тот час почувствовал себя раздетым, и заявил, что в таком виде пойдет только на эшафот, и никуда больше. Но Бес настаивал на своем, и Северус после получаса препирательств все же вынужден был отступить. Профессор отступил вовсе не из-за того, что высказанные Бесом аргументы были достаточными, а по той причине, что банально устал спорить с бывшим сталкером. Все происходило слишком быстро. Снейп не привык к таким резким поворотам собственной жизнью. Но Бес сумел убедить его в главном. В том, что нельзя бояться жизни всегда, и лучше жалеть о том, что сделано, чем о том, что не сделано. Они переместились в указанную Сергеем точку, лишь только первые сумерки тронули равнину, раскинувшуюся перед школой Хогвартс. Здесь не было темно, но небо стояло розовато-фиолетовое, опрокинутые облака гляделись в величественную реку, неспешно несущую свои чернеющие воды вдаль. Незнакомый город, показавшийся Северусу одним гранитным монолитом обрушился на них столь стремительно, что у волшебника захватило дух. - Все это создано маглами? - Да… - Безо всякого применения магии? - Разумеется, безо всякого применения магии. - Но как такое возможно? - Понимаешь, Северус… раньше жили великие люди. Они не были наделены большой силой, или какими-то умениями. Они верили в то, что создают не только для себя. Было много несправедливости. Это можно называть по-разному, но эта несправедливость, зачастую, компенсировалась безопасностью для городов, а иногда и стран. Потом все изменилось. Но пока в сердцах людей горел огонь стремлений и желания оставить свой след. Знаешь, такое вот стремление оставить лучшее потомкам. Вера в светлое будущее и необходимость защиты этого самого будущего – совершались великие поступки. Потом на смену великим людям пришли передовые технологии. Я не могу тебе сказать, что было лучше. Но люди, управляющие технологиями не были, как бы это сказать? На сто процентов чисты душой. Я не могу обвинять во всем ученых и тех, кто отрекся от всякой религии. Даже тех, кто создал оружие массового поражения. Это во многом был не только их выбор. Все очень сложно в мире маглов, Северус. Вот я прожил ни один десяток лет, и то всего не понимаю. Тем не менее, этот город прекрасен. И его населяют прекрасные люди. Это немного другой мир, чем тот, что я знал, но общая линия осталась той же. - Я никогда не видел ничего подобного! Волшебник и бывший сталкер успел к самому отправлению речного трамвайчика. С виду едва ли кто-то в толпе смог бы определить, что с запоздалыми пассажирами что-то не так. Северус опасался, что железная посудина обязательно затонет. Он смутно помнил, как несовершенны были механизмы в его магловской жизни. То же касалось прочитанного в книге по магловедению. Был у них, кажется, какой-то «Титаник» и самолеты, которые не могли пролететь и нескольких километров. - Как же сильно я отстал от жизни, - нервно улыбнулся Северус. - Не переживайте, профессор, - Сергей сделал приглашающий жест и оба разместились на открытой палубе, - лучше… лучше смотрите вперед! Под ногами, всего в нескольких метрах колыхалась темнеющая вода. Она переливалась бликами и кажется, протяни руку - и можно погладить ее, и река ответила бы гортанным урчанием. - Похоже на гипогрифа, - заметил Снейп. - Скорее на большую змею. Они стояли и смотрели на ровную гладь воды. На нехотя наступающие сумерки, на загорающиеся огни и звезды. Казалось, нельзя было различить, где начинаются одни и продолжаются другие. Сергей прижался к прохладной даже под тканью рубашки спине Северуса. - Смотри, - прошептал он, -сейчас будет чудо. И действительно. Конструкции, казавшиеся монолитными и нерушимыми. Вместе с мраморной облицовкой, тяжеленными металлоконструкциями и мачтами освещений разошлась. Проем становился все шире и шире, пока не стал достаточным для прохода высоких большегрузных судов. - Что это? - Развод мостов… - Но как?! - Механика… - улыбнулся Сергей. - Это должно быть, все же какой-то вид магии... - Ну, знаешь, наверное, ты прав. Потому как не все современники смогли бы повторить создание таких механизмов. - Почему? Технология утрачена? - Ну не то чтобы… я даже не знаю, как тебе это объяснить. Вот в Хогвартсе дают взятки? - Это практически не возможно. - А вот в этом мире возможно. И вот, один дал взятку другому и так далее по цепочке. Итог такой поруки в том, что здание или сооружение приходится строить из самых дешевых материалов. Поэтому и получаются они весьма недолговечными. - Но как же так? – Северус действительно не мог понять, как такое вообще может быть возможным. Сергей пожал плечами. - Просто не думай об этом… возможно в этой вселенной все по-другому, возможно эти маглы ведут себя иначе… ты… просто не думай. Сейчас мы причалим и пойдем гулять по замечательному городу. Постарайся услышать его, а не проблемы людей, которые окружают нас. Северус пожал плечами. - Тебе не холодно? - Немного. В рюкзаке Беса нашлась теплая кофта, которая была немного великовата Снейпу, но он не обратил на это внимания. Это были ни с чем не сравнимые минуты, когда можно было не думать по-настоящему. Слиться с чужим миром. С городом. С гранитными мостовыми, идти вслед за Сергеем, быть ведомым… осознать себя частью чего-то огромного и в то же время увидеть себя, а вовсе не свое я. Осторожно расправить крылья и позволить хотя бы ненадолго взаправду быть. Километры змеились неровной лентой брусчатых мостовых и асфальтированных пешеходных дорожек. Мостов и мостиков, крепостей, залов гротескных музеев и кафельной плиткой случайных кафешек. Рассвет они встретили на случайной крыше. Северус не знал действительно ли ее «случайно» забыли закрыть, или этот чертов Бес воспользовался своей механической магией, или как ее там? Под серебряными бликами, которые отбрасывало в их сторону восходящее светило они целовались, как в последний раз. Северус больше не чувствовал холода, только руки Сергея и его обреченную страсть. Ему захотелось вдруг сделать что-то по-настоящему значимое… что-то прекрасное… что-то, чего он не делал никогда прежде, и возможно не сможет сделать никогда потом. - Ты научил меня летать Бес, - прошептал Северус, - я все же немного волшебник, и… думаю, смогу сделать кое-что для тебя. Мир твой из руин, конечно, поднять я буду не в силах… но… мы вернемся в твой мир… в ту точку, где ты сможешь изменить свою жизнь. Тоннель заволокло гарью. Дымилась проводка. Вода пребывала, а насосы не справлялись с нагрузкой. Дизель еще работал, но это пока уровень не поднялся до критической отметки. Нужно было уходить, но гермоворота заклинило намертво. В тоннелях сами собой опустились переборки. Меры предосторожности от соседей. Вот уж, спасибо. Снейп и Бес зависли над всем этим безумием. Еще поблескивало аварийное освещение, а на брустверах Сыч и Марат пытались как-то организовать людей. Они нашли выход. Вернее думали, что нашли. - Они ошиблись шахтой… им нужно было взять левее… - упавшим голосом вымолвил Бес. - Экспекто Патронум! Искристая лань пронеслась над поверхностью черной воды. Но здесь в отличие от величественной реки города Петра она выглядела пугающе. Холодная бурлящая масса несла за собой смерть и страдание. Люди увидели патронуса, но не бросились врассыпную, убегать больше было некуда. Напротив, измученные борьбой со стихией они устремились за ним. - Спасибо… - вымолвил Бес, сквозь душившие его слезы. Северус обнял его, шепча, - «Живем один раз». * - Сыч… мне нужна печатная машинка, бумага и цветные карандаши. - Бес, а шнурки тебе не погладить? - Было бы весьма неплохо… но это потом. - Где я тебе возьму печатную машинку, не говоря уже о бумаге? - На рынке… - Сдурел совсем старый! Мало того, что в аномалию какую-то вляпался, так теперь еще и на мемуары его потянуло. - Надо помочь одному хорошему человеку… - Мы же хотели перебраться в центр… ну что с тобой делать? На самом деле Сыч не злился, скорее он был даже рад, что его друг, верный товарищ и любимый человек, сидя в этой доживающий свой век изнанке мира еще мог чего-то хотеть. Пускай на это уйдут все патроны, которые им удалось скопить за несколько лет. На самом деле это не важно. Сталкера ведь ноги кормят. После того, как пять лет назад ему удалось спастись каким-то чудесным образом Сыч стал очень трепетно относиться к различным знакам судьбы. Что ж, если Бесу хотелось иметь печатную машинку, стало быть, на это имелись свои причины. … «Змеиный яд почти успел подействовать. Гарри и его друзья подумали, что новый директор Хогвартса был мертв. Неожиданно ткань волшебного мира прогнулась. В истончившейся червоточине послышалось легкое завывание ветра. Северус оказался в темном тоннеле «Вот и все» , - подумал профессор, - « я был до конца честен с Дамблдором и выполнил свой долг перед Гарри Поттером, теперь я смогу уйти на покой… наконец… долгожданный покой…». Северус шел, спотыкаясь, чуть не падал, но снова поднимался, и двигался вперед. Вдалеке горел костер, слышались негромкие разговоры. Северус потерял много крови, и пищащие тоннельных крыс раздавалось в угрожающей близости… - Стой, кто идет! – прикрикнул постовой. Снейп не мог вымолвить ни слова, он раскинул руки, и упал навзничь под ноги дозорному. - Человек ранен! Человек ранен! – закричал тот. На станции поднялась тревога. Северусу повезло, ведь именно здесь трудился один из лучших специалистов по повреждениям, нанесенным различного вида ядовитыми мутантами, доктор Юлий Ваганян….» - Ты слышал новость? - Какую? - На станцию вчера какой-то чудик пришел, его пчелы искусали… - Да ладно? Прямо с поверхности? - А черт его знает, свалился к посту, как снег на голову… Ваганян его еле вытащил… он, между прочем, Бес, о тебе спрашивал… Сергей загадочно улыбнулся. - Значит, Сыч, я у тебя молодец… - Почему ты говоришь загадками? - Пойдем, навестим парня… думаю, ему будет, что нам с тобой рассказать.
Io: Живем один раз. Часть три Постъядерная Москва. *** - Мерлинова борода, где я? - Кажется, он пришел в себя. - Юлий, я не знаю, как мне вас и благодарить! - Полно те, Бес! Это был любопытный случай, я то уж думал, не вытяну, ан нет! Выкарабкался. Знаешь, я ведь жало вынул, вот такущее! И не думаю, что это оса или пчела, скорее змея. Про яд молчу... но к счастью вчера был день донора... - Ну, ты, Доктор-Хаос, не пугай пациента... - Уж и пошутить нельзя... - Ваганян примирительно оскалился, пропуская сталкеров в палату. Северус был бледен и слаб. Серо-желтые бинты не добавляли его внешности излишней привлекательности, но одно оставалось неизменным — профессор зельеварения Хогвартса был жив. - Рад видеть тебя, Северус, - улыбнулся Бес, присаживаясь на шаткий стул. - Не ожидал увидеть тебя снова... - тихо ответил тот. - Вам профессор, лучше много не болтать. Эта змеюка сильно попортила ваш внешний вид. Снейп кратко кивнул, и приготовился выслушать обстоятельный рассказ сталкера. Бес откашлялся, пригласил Сыча присесть и глубоко вдохнув начал повествование. - Помнишь, Лер, я заказывал эти детские книжки про мальчика-волшебника, и мне все приносили, да не то и не то? Я матерился, тратил большие деньги, но искал последнюю. - Конечно, одна из самых бредовых твоих идей. Особенно чтения вслух в тоннеле, и то. Что ты припер всю эту связку на Полянку. Наверное, только ленивый не считал, что ты совсем умом повернулся... -Именно! - заговорчески улыбнулся Сергей, - повернулся в сторону прогресса. Станцию Полянка московского метрополитена не зря называют станцией судьбы. Именно там я решился. Я решился попробовать изменить ход истории. Ведь если я смог пролезть через какую-то «кротовую нору» в мир волшебников и магии, значит и они могут. Путем иррациональных действий я сумел прийти к выводу ,что вполне могу сыграть роль своеобразного Ариэля в жизни вот этого бедняги. -Что такое «Ариэль» в данной ситуации? - уточнил Сыч. -Помнишь книжку Пелевина, «t»? -Смутно... -Идея, описанная в ней не нова, но я решил воплотить ее на практике. И вуаля! Перед нами Северус Снейп собственной персоной. Так, как писал я на русском, вероятно мы и дальше будем понимать друг друга. Если следовать логике их мира, тогда очень скоро наш гость лишится своих магических способностей и будет жить здесь до того момента, как не откроется очередная червоточина во времени и в пространстве, либо пока смерть не разлучит нас. -Бес, - подал голос Северус, - прошу тебя, ответь мне только на один вопрос... почему ты посчитал, будто такая жизнь для меня предпочтительнее книжной участи? А? -Во-первых, за мной был серьезный должок... - Сергей как бы невзначай тронул Валерину пальцы своими, - а, во-вторых, наш локальный апокалипсис научил меня ценить жизнь такой, какою бы она ни была. Когда я попал в Хогвартс я искренне думал, что жить мне остается не так уж долго, но я не желал терять ни минуты. Северус слабо улыбнулся. -Однако, джентльмены, давайте постараемся сделать так, чтобы все мы не оказались в одном очень веселом месте, называемом «каторга»... - резонно заметил Сыч, - Снейп, кем бы вы ни были в действительности, по нашему сговору вы будете дальним родственником Сергея, иначе... иначе я просто боюсь подумать, что может нас ожидать. То, есть каторга — это в лучшем случае. Подумаешь, воду откачивать... а вот быть заживо съеденным каким-нибудь веселым монстром мне было бы весьма и даже зело не с руки... что бы там ни было у всех нас за душой... мы простые люди... и... мы просто живем... уяснили, Ариэли? Мне тоже есть что рассказать про странного призрака ни то оленя, ни то лани, выведшего меня и моих людей из смертельной ловушки... но я предпочитаю не рассказывать об этом лишний раз... сейчас, Северус, все неестественное признается опасным. Людям... большинству из выживших, кажется, что так будет правильнее. Северус снова кивнул. Он слабо понимал, как Сергею удалось перетащить его в этот полумертвый мир, но отчетливо виделось ему другое — здесь чужак он. И если ему не хочется закончить свои дни на дне этих подземелий, следует прислушаться к новым друзьям и поумерить амбиции. Первые насколько недель на новом месте дались Северусу особенно тяжело. Не столько отсутствие магии и магических сил, сколько непривычная обстановка и постоянная неустроенность в купе со всеобщим отчаянием угнетали его. Но он видел, как выгодно от остальных жителей этой окраиной станции отличались Бес и Сыч. Точно ничего не произошло. Да, за еду, воду и чистый воздух приходилось бороться, но эти двое не потеряли главного... он бы назвал это присутствием духа. И едва ли когда-то раньше он встречал таких же сильных людей. Хотя, это было также не совсем правдой. Встречал. Но им не довелось дожить до светлого дня, когда порождение какого-то чудовищного воспитания, мрака души и осколков ненависти — Воланд-де-морт был наконец, повержен... То, что это было действительно та, что в том мире, откуда он был выдернут, все закончилось в общем благополучно, он узнал из книг, которые заботливо подкидывал ему Бес. Скучать было некогда, и Северус едва только смог самостоятельно передвигаться приступил к работе. У доктора Ваганяна было немало хороших идей, а его оригинальные методы работы заставляли Снейпа уважать этого невысокого щуплого человека. -Мой дорогой друг, - повторял Юлий ,- нужно всегда быть готовым к тому, что пациент сможет заинтересовать тебя чем-то. Что он притащит с поверхности такую гадость, о которой ты не то, что понятия не будешь иметь, ты даже антропологически не будешь представлять и что это у нас такое народилось. Вот к примеру был случай, когда какая-то гадость, как в фильме «Чужой» отложила личинку в тело одного ловца удачи. И что ты думаешь? Дыра у него в боку была вот такая! Милиметров тридцать, я не шучу! И вылечили! Представляешь, эта дрянь боялась лимонного сока! Вот я весь выводок и выжег. У паренька правда, ожоги были, ну да ничего.... ничего... а вот ОРЗ — не наш профиль. Нет, конечно, печально, если кто-то подхватил насморк, а вовремя не обратился, но мы же не можем спасать каждого! Это в Ганзу... пусть там собственно... -Почему? - задавал резонные вопросы Северус. -Да ты не бери в голову, это у меня юмор такой нехороший. Но в первую очередь берем интересных больных, понимаешь? Интересных... на туберкулез еще насмотришься... а у меня между прочем, вакцина заканчивается. Надо что-то делать... а делать что-то надо на поверхности. Вот хоть самому в петлю лезь! -А что, если я пойду? - черные глаза испытывающе смотрели на Юлия. -Говорят, что Ваганян — самый хитрый из армян... - ни с того ни с сего заявил он, - не верь клевета и не правда. -Так чего же вы хотите? -Знаешь, парень, ты мне нравишься... - несмотря на то, что Ваганян едва ли был намного старше Беса или самого Северуса, тем не менее, он называл всех «мой мальчик» или, что особенно бесило вчерашнего волшебника «сынок». Если бы было поменьше этих фамильярностей, то он смог бы учится магловской медицине гораздо быстрее, но это кажется не входило в методы Ваганяна. Четкость и организованность вообще не была свойственна людям. Северус нередко всерьез задумывался о правильности действий Беса... но.. больные на станции находились всегда, и свободного времени у него почти не случалось. * В очередной раз сталкеры вернулись из рейда полупустыми. Ближайшие кварталы были выбраны подчистую. Дальше начинались «владения» непонятных волкособов. Зимой они отходили ближе к разросшимся паркам, но сейчас промышляли в городе. Человечина пришлась по вкусу, кажется, практически всем тварям, делящих сегодня между собой мир на поверхности. С каждым годом по графику собственное производство должно было вытеснять принесенную еду. Однако так было только на бумаге. На деле до 25% всего довольствия станции все еще так или иначе импортировалось. Бес чувствовал себя разбитым и усталым. Давно рейд не представлял собой такую сложную задачу. Привычный проход на северо-запад был завален, обрушившимися многоэтажками. В отсутствие человека за городом никто не присматривал. А новые жители, точно специально старались стереть с лица земли последнюю память о человеческой беспечности, и чем быстрее, тем лучше. Дома зачастую рушились, точно домино. Один увлекал за собой другой, тот следующий... грохот стоял, будто бы удар повторился. Иногда страдали тоннели и коммуникации метро. Большими усилиями нескольких станций данные завалы пока удавалось ликвидировать. Люди несли потери в непримиримой борьбе с монстрами, но не сдавались. -В хреновый мир я тебя вытащил, да, Север? Снейп пожал плечами. За последнее время он перенял эту странную манеру Сыча смотреть на вещи. Точно она всегда была при нем, просто не случалось ничего экстраординарного чтобы.. -Не знаю, Бес... когда я начал помогать Ваганяну я ненавидел тот момент, когда мы встретились впервые, но затем... что-то изменилось, Бес... я почувствовал, что нужен здесь. В вашем тупом непонятном круговороте бессмысленных действий. Почему вы все не можете жить дружно даже теперь? Почему не начнете возвращать себе землю? Пядь за пядью не отвоюете ее? -Для этого нужно затрачивать усилия, понимаешь, Север? - кличка настолько подошла Северусу, что он перестал дергаться и возражать, когда сталкерский люд склонял его имя всеми мыслимыми и немыслимыми способами, - никому не хочется затрачивать лишних сил на то, что может и не выгорит. На то, что может и не стоит того. А тут вот, стоит метро и ладно. -Не понимаю... -И я не понимаю... но многие дети родились уже здесь. Еще одно поколение и мы забудем что вообще когда-то поднимались наверх... -Но... надо же что-то делать... надо что-то менять... мы же не можем!!! -Мне нравится твой настрой, особенно это твое «мы»... Северус опустил взгляд... -А что мне еще остается делать? Здесь меня по крайней мере, принимают таким, какой я есть. Бес устало ухмыльнулся: -Профессор, мы из тебя сделаем отличного бойца. На следующий день на станцию прибыл разномастный караван. Какого же было удивление Снейпа, когда еще вчера удрученные и согласные смирится со всем, люди надевали свои лучшие костюмы, старались выглядеть лучше и привлекательнее. - Что случилось? – спрашивал он у встречающихся на своем пути. - О, доктор Север, будьте здоровы, - поприветствовал его Яков Иванович, - так ведь это… культура! Музыкальный театр приехал на гастроли! Вы не жалейте денег, не жалейте… для чего же еще жить? Ведь уж точно удовольствие не в банке забродивших консервов или крысином шашлыке, не так ли? Северус промолчал. Он не знал, что ответить Якову Ивановичу. Он привык к совершенно другим манерам, обращению и поступкам. Даже теперь, проведя несколько месяцев в московской подземке сердцем и мыслями бывший волшебник был в Хогвартсе, переживая снова и снова события своей не такой уж веселой жизни. Тяжелое, хоть и не на грани бедности детство. Нелюдимость, отсутствие товарищей и понимания. Участие в сомнительных аферах сильных мира сего… это весь тот багаж, который он хотел притащить в эту жизнь? Сама судьба давала ему второй шанс. Да, здесь не будет райских кущ и тончайшего фарфора. Здесь придется потом и кровью добывать те блага, которые раньше он даже не замечал. Но, по крайней мере никто, ни один человек не смотрел на него косо и не пытался оскорбить его чувства. Все жилые помещения располагались либо в подплатформенном пространстве, либо на платформе. Теснота была порядочная, но то здесь, то там слышался звонкий детский смех или не менее громкий плач. Люди жили… после конца света, в безысходности и без надежды… продолжали жить… и теперь вот надо же… музыкальный театр! И стар и млад все собрались на платформе. Труппа уже натягивала своеобразный шатер, устанавливала освещение. Когда случалось такое чудо и на их станцию на отшибе заезжало хотя бы даже шапито с дрессированными крысами все спешили оторваться от рутинных занятий, чтобы увидеть небольшое чудо – отголосок вчерашней жизни. Осколок мечты… Эскалатор был превращен в подобие зрительного зала. Вместо ступенек, которые давно обветшали и рассыпались были установлены надежные конструкции из дерева и металла, забетонированные у основания. Гермоворота во всех тоннелях были задраены, никому не хотелось пропустить представление, ну а что-что а за тоннелями здесь следить умели. Северус растерялся, ему так же хотелось отправится со всеми… впервые, ему по-настоящему хотелось присоединится к тем людям, с которыми бок-о-бок он прожил эти непростые дни. Но они спешили, пробегали мимо, каждый светясь своими собственными надеждами. Неожиданно кто-то дернул его за рукав. - Север, не стой на потоке, пойдем смотреть спектакль! – Бес подмигнул ему и увлек за собой. Они расположились в одной из самых высоких точек. Вооруженные даже теперь, - всякое может случится, - деловито заметил Сыч, - отсюда хорошо простреливаются все возможные точки появления противника. Каждый ребенок знает, что делать и куда бежать, если снайпер вырубил освещение. Снейп кивнул. Эти люди не были беспечными. Он, кажется, почти забыл это обидное прозвище «магл». Это были сильные духом и ответственные граждане, глядя на которых он понимал, как многого не знал о мире, и как слепы были те, кто кичился чистотой своего рода. Кровь… происхождение… где оно все? Рядом обычные работяги… те, кто не дает и ему тоже погибнуть от голода и холода. Все до смешного просто… и до простого смешно. Свет на станции приглушили, на импровизированной сцене началось действие. Кажется, сюжет был прост до банальности. На одной из центральных станциях метрополитена другой страны были запрещены музыкальные инструменты. Под страхом казни и пыток злая инквизиция не позволяла людям слушать музыку. В лучшем случае, счастливчиков отправляли наверх. Но вот однажды одна девушка по имени Свет презрев все законы вернулась с поверхности, принеся с собой волшебную музыку, которую исполняла на искрящейся флейте… - Полумна! – прошептал Северус… - Ты ее знаешь? – удивился Бес.. - Да… да, сомнений быть не может… эта девушка в главной роли! - Ты почти прав… ее зовут Полина, она приемная дочь одного сталкера по имени Бредер. Сам он не местный, но отбив девчушку у каких-то монстров наверху уверовал в дар свыше… отчасти эта пьеса о его жизни… -Как она могла здесь оказаться? - кажется Северус был не на шутку взволнован. -Давай спросим, когда закончится представление? Бывший волшебник согласно кивнул. Ни каждый день встречаешь в параллельном мире своих бывших учеников. Сказка на сцене подходила к концу. Отважный сталкер и юная принцесса победили и на станции снова звучала музыка. Люди радовались и танцевали. Бредер в финале исполнил известную на пол метро композицию о надежде на лучшие времена. Глаза окружающих сделались не такими печальными, как прежде. Люди расходились ободренными, обнадеженными, если уж на то пошло. Бредер помогал остальным актерам управляться с шатром и освещением. Преданные поклонники искренне благодалили труппу и уговаривали оставаться еще. Сулили большие деньги. Многие копили на приезд артистов специально. Ведь если удастся уговорить тех остаться хотя бы на день это вполне может стать событием года. Всех актеров уговорить, конечно не получилось, однако Бредер, Полина и Ким, исполнивший вторую главную роль, согласились задержаться немного дольше, и продолжили небольшое шоу у центрального костра. Обычно костровое освещение использовалось только зимой и на постах. Риск пожара был довольно велик, а при всей внешней анархии царившей на станции, ее распорядок был четко организован и подчинен одной общей цели — выживанию. Однако сегодня и для костра сделали исключение. Со всех сторон люди приносили закопченные котелки и чайники, кипятили воду, садились пить чай. Конечно, это сложно было назвать таковым напитков. Потрясающую грибную настойку делали и фасовали на ВДНХ, но куда им было до противоположного конца столицы? Обходились травами, найденными на поверхности, растили что-то свое. Получалось недурно, хотя по заварке многие заставшие прежние деньки еще тосковали. -Бредер! - воскликнул Бес, - так это правда, что ты все-таки завязал со сталкерством ради искусства? -Как видишь, мне нужно забоится о моей девочке, - он ласково потрепал Полину по волосам, - поэтому полезнее быть живым, чем удачливым парнем. Да и сам понимаешь, время на месте не стоит... не мальчик уже. Бес понимающе улыбнулся и отступил в сторону, поманив Полину к себе. Девчушка доверчиво сделала шаг вперед: -Как жизнь, красавица? - поинтересовался сталкер, - увидеть тебя в этом качестве снова большая честь... молодец, что вытащила отца.. Полина довольно кивнула, ответив, что все превосходно в высшей степени. Было в ней что-то такое... будто бы она была не от мира сего. Бес видел ее раз, может два... знал историю Бредера, и не видел необходимости вмешиваться. Говорят он учился в РУДН, где у него была семья и все складывалось отлично, после пятого курса все они должны были отчаливать на его историческую родину, в Польшу... однако, не сложилось. Теперь он был здесь, а Полина заменила ему все то, чего он был лишен эти долгие годы однообразной подземной жизни. Часто именно такие, как Бредер шли в сталкеры. Они надеялись однажды не вернутся и многим это удавалось. Однако совсем уж редко происходило нечто подобное его истории. -Поля, я хочу тебя познакомить с нашим другом. Доктор Север, он прибыл издалека, думаю тебе было бы интересно пообщаться с ним. -Конечно, Бес, - девушка открыто улыбнулась, спрятав за спиной флейту, нам с мистером Севером есть о чем поговорить. Ее хитрые глаза были просто полны легкой радостью и нездешним блеском. И... она назвала Северуса мистером.. что ж... иногда все оборачивается лучше, чем можно себе представить. -Полумна!- удивился Снейп, отойдя вместе с девушкой от общего костра, - какими судьбами ты... здесь! -Видите ли... профессор... то есть... доктор... в общем, неважно. Мне всегда было интересно... не то, что другим. В Хогвартсе меня считали немного ненормальной, и после окончания школы и этой неприятной истории с Темным лордом, я начала отчетливо слышать... как бы это объяснить? То, что мы не одиноки во вселенной. Я долго искала выход сюда, и однажды домовый эльф ненароком приоткрыл лазейку... здесь их все чаще называют морлоками или мутантами и нещадно уничтожают, но ходят упорные слухи, что одной из колоний удалось выжить где-то на Филях... -Но это же открытые станции... чудовищная радиация! -Профессор... вы серьезно верите всему, что говорят люди? Вы... кто совсем недавно называл их маглами? -Но... эти люди... сумели доказать ,что их слова — не просто пыль на ветру. -Конечно... положим, они и сами могут не знать всего... всего знать не возможно. Но, не правда ли странно, что они забились в норы и ждут своего конца, хотя могли бы... -Что «могли бы», Полумна? - взгляд Снейпа сделался немного грустным... может быть я утратил возможность колдовать, но я не утратил своего дара «заглядывать в человека»... здесь не врет никто. Я не имею ввиду по мелочи... по мелочам мы врем каждый день. Разумеется я говорю об ужасах видимых сталкерами... -Они хотели увидеть их... они увидели свои ужасы... и не понятно почему вы снова поверили в слова маглов о том, что волшебство невозможно... -О чем ты? -Мне пора, профессор.А вы... вы приглядывайте за Бесом... он хороший человек. Он не должен погибнуть. Более странного разговора со своим пусть и бывшем, но все-таки студентом Северус припомнить едва ли смог бы. Со стороны костра до его слуха донеслись первые аккорды. Бредер настраивал гитару. Затем вступила скрипка, и наконец, флейта. Это было настолько совершенно прекрасно, что бывший волшебник не смог вымолвить ни слова, и с места сдвинуться так же не смог. Вот почему все эти люди готовы были отдать последние крохи музыкантам... вот почему... почему они все еще оставались людьми. «Но почему Полумна просила пресмотреть за Бесом? Если за кем-то тут и надо присматривать, так это за ним... за Северусом Снейпом... чтобы ничего не натворил... лишнего» - он усмехнулся, осторожно вытащив безжизненную волшебную палочку. Артисты как раз исполняли красивую протяжную мелодию, и ему захотелось сделать что-то красивое... что-то такое, от чего захватывает дух. Что-то, чего эти люди, сплоченные общей бедой никогда не видели, или почти забыли, когда в их жизни случалось что-то подобное. Это было ново, странно и не для него. «А если получится? Не для меня... для всех них... чтобы.... просто для того, чтобы это было... чтобы этот вечер запомнился им надолго, чтобы никто не был обижен, и чтобы никому не навредить!». Он зажмурился и направил палочку вверх. Когда-то на ступенях своих подземелий он поспорил кажется с Гарри Поттером. Предметом спора являлось поведение ученика. И Гарри сказал тогда примерно то же самое. «Чтобы это случилось и всё!». И это произошло. Мириады маленьких искорок вдруг вспыхнули на законченном потолке станции и медленно осели мелкими блестками конфетти. Женщины плакали, мужья прижимали к себе их - самых дорогих и близких, вновь обретенных и найденных лишь в подземке, после апокалипсиса. Полумна загадочно улыбнулась, и вся станция стояла мгновение в полном оцепенении. Никто не в силах был произнести ни звука, пока скрипка не вывела завершающий аккорд. Северус заметил краем глаза, что и Бес не смог устоять перед очарованием момента, осторожно взяв пальцы Сыча и задержав в своей ладони. От осознания того, что он сам был сейчас сопричастен этому маленькому чуду Снейпу стало легко и свободно. Под этими сводами, в кишечнике умершего мегаполиса. И словно не было толщ земли, точно не нависла смертельная опасность... словно... все еще могло быть иначе. -Ты молодец, - шепнул сталкер, когда на погасли последние огни, и зажглось аварийное красноватое освещение. -Но, что я сделал? -Чудо... волшебство... не знаю, - Бес пожал плечами, - спасибо... жить без надежды нельзя. А без таких вот... вечеров, было бы совсем уж тошно. -Ты сегодня в дозоре? -Да... рутинное мероприятие. -Не возражаешь, если я составлю тебе компанию? -Конечно, нет... Ваганян не против? -Он говорит, чтобы я дежурил в госпитале только, когда завал. Вот вернется группа Терека, там посмотрим... -Логично... жаль, что не могу провести эту ночь дома... ну да бог с ним... Снейп понимающе улыбнулся и пошел за сталкером в тоннель. -Научишь меня управляться с оружием? - неожиданно спросил он. -Конечно... - полустертые шпалы относили их все дальше и дальше от края жилой зоны. Северус не думал, что его реакции будут именно такими. Он почувствовал легкую грусть и тоску по дому, оставшемуся за спиной. Он впервые забирался в тоннель так далеко... «Кажется им? - подумалон, -кажется? Мне тоже сейчас кажется, что все пространство вокруг меня сжимается и пытается дать мне понять насколько я ничтожен и мал на самом деле?». -Что, забирает? - участливо спросил Бес. -Мне не очень хорошо... -Так всегда, когда уходишь в тоннель впервые. Беспокойство. Страх. Сухость во рту. Чувствуешь себя... ну я не знаю, букашкой. Это пройдет... Бес прислушался. Северус было совсем успокоился, как вдруг налетел на спину сталкера. -Тихо, - шепотом, на грани различимого звука сказал тот, - оружием пользоваться будешь учится прямо сейчас. Что-то не так... что-то пробралось в тоннель. Страха не было. Он ушел. Северус не успел удивится какими разными могут быть эмоции... черт побери, они вообще могут быть, у него могут быть эмоции! Не успел он как следует проанализировать эту мысль, как с противным слизистым шмяком от потолка отклеилась какая-то склизкая щупальца. -Люмус! Шарик света. Не электрического другой природы, сорвался с палочки Снейпа. -Отлично, свети! - скомандовал Бес, на глазах превращаясь в совсем другого человека. У него точно выросли крылья. Огромные крылья летучей мыши. С нечеловеческим, звериным рыком он отпрыгнул в сторону от рухнувшего вслед за первым щупальцем жала. И в тот же миг тоннель наполнился запахом пороховых газов и оглушительными выстрелами, - не отпускай его! Свети! - гаркнул он. И волшебник, вновь обретший свои силы и знания старался сделать все, как говорил сталкер. Чтобы он, Снейп подчинялся какому-то маглу?! Но сейчас... сейчас все было иначе. Он слышал практически все мысли Беса. Его озабоченность и доведенную до высшей степени накала, ярость. Один рожок... другой... когда? В каком месте он сменил магазтн? Пули ложились прицельно и кучно. Точно в цель. Ни одного рикошета. Неосторожный отскок пули от тюбинга и им обоим не жить... но... Бес сделал почти невозможное! Когда с противным звуком из раненый монстр соскользнул с потолка и рухнул к ногам их небольшого отряда. -Видишь дыру?Оно оттуда выползло! Когда только успело прокопаться? Можешь заделать? Это была не просьба, это был приказ отданный в резкой форме. Северус видел, как волосы Беса пришли в движение, черты лица заострились. Машина для убийства, заводящаяся от запаха крови и вида опасности. Включающаяся кнопкой «долг» и выключающаяся «выполнен». Случись ему схлопотать серьезное ранение, едва ли он заметил бы, пока в рожке не кончились патроны. Кажется, он и мертвым продолжил бы стрелять. Это заворожило Северуса. Быстро заделав дыру в потолке с помощью, ставших доступными, чар волшебник позволил себе наконец, немного расслабится. -И часто... тут так? -Вообще-то этот тоннель считается чистым... сейчас наша с тобой задача разгерметизировать входы и расставить посты... думал, будет легкая прогулка, а теперь вот гляди ж, бадяга на всю ночь. Если это кальмар, то он скорее всего съедобен... ничего не должно пропасть даром, - Бес ухмыльнулся, кажется охотник был доволен. -Ты среагировал очень быстро... -Иначе не выжить...ты извини меня, что я тут раскомандовался... я понимаю, тебе и так тяжело, а еще и я лезу со своими «не стой под стрелой». Волшебнику было приятно, что сталкер проявляет участие. Пытается загладить свою, ни то чтобы вину, и даже не оплошность... свое резкое поведение. Строго говоря, по законам военного времени Бес поступает правильно... но даже осознавая это. Черт какого дьявола он ищет для сталкера оправдания? Зачем это все? Неужели... Что-то сильно и больно кольнуло в груди, Снейп оступился. Бес среагировал незамедлительно, подхватив того, не дав упасть... -До поста недолго осталось. Все позади... не раскисай, идет? На посту никого не было. Все из-за спектакля. Вот уж не думал Сергей, что искусство в прямом смысле может спасти кому-то жизнь. Это чудовище, пробравшееся сквозь брешь в тюбингах, кажется, неплохо здесь пошалило. Не найдя выхода в большое метро видимо, решило затаиться до поры… и если бы здесь прошли другие люди, страшно подумать какие последствия могло бы это иметь для их станции. Для всего метро. Не торопясь, Бес разблокировал гермы в тоннелях. Это был центральный блок-управления всеми. Конечно, в случае выхода его из строя имелись дублирующие, однако, те отвечали каждый за свой гермо-затвор. Пока Бес занимался открытием дверей Северус сотворил несколько заклятий, которые очистили место для костра и стены от продуктов жизнедеятельности монстра. - Очень странная зверушка, - констатировал он, - вообще то, что происходит здесь… на поверхности очень странно. Существа, с которыми вы сражаетесь не совсем человеческого происхождения. Думаю, именно поэтому, не все силы оставили меня. - Как ты себя чувствуешь?
Io: Живем один раз. Часть четыре Постъядерная Москва. - Несколько лучше… просто.. .это было неожиданно. Я привык к жестокости, но я раньше не видел… таких методов. Само существование вашего оружие кажется мне… чем-то из ряда вон. -Мы же должны как-то защищать себя. Тебе тоже не лишним будет, вот возьми, это один из моих любимых. ГШ-18. Дальнобойность и бронебойность, скорострельность, ну в своем классе. Патроны производят у нас же… надеюсь, он тебе не понадобится, тем не менее, возьми. Вот так просто. Человек, пусть и не совсем незнакомый, но все-таки человек, отдал ему свое оружие. Все равно, что отдать волшебную палочку, или вроде того… - А ты? - У меня достаточно оружия, а тебе не мешает попрактиковаться в стрельбе. Если бы ты смог совместить свои чары и огнестрел, думаю, получилось бы вполне себе неплохо. Бес снова был другой. Не тот, кто стоял и наблюдал за представлением, не тот, кто выцеливал предполагаемых врагов в тоннелях, не тот, кто слушая прекрасную мелодию, думал только о своем любимом человека, и не тот зверь, который некоторое время назад спас, снова спас его Снейпа шкуру. Он выглядел усталым и немного сгорбленным. Медленно разводя огонь в старой бочке. На посту это была дань традиции, обозначения живых. Сигнал людям «На посту дозор. Станция обитаема». -Впервые я ощущаю себя неопытным мальчишкой. Как с этим управляться? - Смотри… представим, что там мишень… нужно взять пистолет в руки… вот так… не горбись, разведи плечи… конечно, в реальной ситуации не стоит красиво встречать опасность, тем не менее, для того, чтобы научится точности воспользуемся правильной постановкой. Вот так… и стреляй между вдохом и выдохом, - Бес знал, что молния в одно и то же место дважды редко ударяет. Он был несколько более расслаблен, чем обычно. Он выровнял стойку Снейпа, и указал в направлении мнимой мишени. Когда сталкер убрал руки с его предплечий, волшебник мог бы поклясться, что испытал легкое разочарование. Однако суть необходимых манипуляций уловил. - И еще… Север, не забывай про отдачу. Я не знаю, как с магическими боевыми заклятиями, тем не менее это железо, в котором все предельно просто, и каждое действие рождает противодействие. Закон сохранения энергии. Кажется, так. Северус попробовал прицелиться еще несколько раз. Но это было совсем не то… нужно было попрактиковаться, и он пообещал себе, что по возвращении на станцию отправится в тир. По внутренней связи Бес проверил заняли ли другие дозорные свои места на оставшихся постах, и все ли у них спокойно. Заодно запросил на станции отряд дезинфекторов, кратко доложив обстановку. Как и следовало ожидать вслед за ними появился Сыч. Удостоверившись, что с Бесом ничего не случилось, он пожелал ему и Северусу спокойного дежурства и вернулся на станцию. - Как получилось, что вы нашли друг друга? – неожиданно спросил волшебник. - Это долгая и не очень приятная история. - Как будто мы никуда не спешим… - Мне в принципе, нечего скрывать… в общем, все началось до катастрофы. Мы работали вместе и все было так непонятно и запутано, что едва ли кто-то из нас признался, что мы не просто друзья и коллеги. Но время шло, его дети росли, появились внуки… в какой-то момент я не выдержал и признался. Ссоры, обиды… но так или иначе мы стали любовниками. Валера… в смысле Сыч, был нравственным человеком, и думал, что всегда нужно поступать правильно, в результате мучил и себя и родных… ну да не суть. Потом катастрофа.. мы в метро, все близкие погибли. Наше сближение здесь было чем-то естественным, хотя первый год дался нам нелегко. Мне кажется, будто я всегда любил его. С того самого дня, как впервые увидел… может, конечно, это и не всегда и не везде истинная правда, но память имеет очень странное свойство. Если бы ни ты, я потерял бы его навсегда. Сейчас, я думаю, что эти дни лучшее, что у нас есть, несмотря ни на что. Северус кивнул. - Ты не похож на остальных. - Это я от тебя уже слышал. - Не обижайся… моя бывшая ученица просила за тобой приглядывать, не знаю почему она так сказала, мне кажется, ты не нуждаешься в няньках. Бес улыбнулся: - Если бы ты знал, как часто я совершаю глупости… Волосы его так и остались ярко рыжими, как позабытое на поверхности солнце. Сыч и все на станции считали, что Бес вляпался в какую-то аномалию, а сталкер предпочитал не распространятся на этот счет. Северусу же было приятно, что и в этом мире простенькое заклинание работает «на отлично». Но монотонных будней было гораздо больше, чем ярких светлых праздничных дней. Сталкеры уходили на поверхность и все чаще группы не досчитывались то одного, то другого. Северус освоил подаренный ГШ-18 и пришел к выводу, что едва ли Бес мог подобрать для него что-то более подходящее. Автоматика пистолета действует за счет отдачи затвора, сцепленного со стволом в момент выстрела, спусковой механизм ударникового типа допускает только одиночный огонь с предварительным взводом, казалось бы – не успеешь перевзвести, однако 18 зарядов – это 18 зарядов… Автомат казался волшебнику чем-то громоздким и чрезвычайно громким, а соответствие калибра парабеллуму вселяли оптимизм, что при случае будет чем разжиться и на соседних станциях. Странно… вот он уже и мыслит местными категориями. Он уже готов к тому, что проведет остаток дней здесь, в других подземельях, рядом с Бесом… или? Или ему снова суждена жизнь отшельника, до которого никому нет ровным счетом никакого дела. - Нет! Нет и нет! Север, не говорите мне, что хотите оставить медицину ради мнимых выгод от этого чертового сталкерства! Мы с вами должны сосредоточится на науке… неужели вы не понимаете! – Юлий кипятился, и было с чего. Самый перспективный, если можно так сказать, интерн, который уже практически превосходил самого Ваганяна в мастерстве излечения больных собирался покинуть своего наставника, и ради чего! - Видите ли, мне хотелось бы быть более полезным станции и людям, ныне живущим на ней. - Север! – взгляд доктора был полон тоски по несбывшимся надеждам, - вы лучший! Ваши лекарства, приготовленные, можно сказать, из подножного корма – идеальны! Наша станция, да и все метро может лишится ваших золотых рук… и все ради чего!!! Север!! Ради чего! Пожалейте мои нервы, мои израненные подземкой нервы! Север, вы не можете со мной так поступить! - Прошу меня извинить, Юлиус, однако по уставу станции я сам могу выбирать род занятий, если обязуюсь не менее десяти часов в неделю быть занятым на общественных работах .Могу обещать вам, что все они будут проводиться мною в госпитале. - Вы разбиваете мне сердце! - Простите меня, Юлиус… - Ах… Север… пусть в выбранном призвании вам сопутствует удача. И не попадайте ко мне на операционный стол, а то я буду горевать вдвое больше сегодняшнего. - Постараюсь. Это было действительно искренне. По-настоящему. Он не врал. Северус Снейп говорил правду. И доктор Ваганян, вместе с которым он осваивал нехитрую медицину маглов ни словом ни жестом не позволил ему даже подумать о возможной провокации. В другой ситуации подозрительность Снейпа взяла бы верх, он подумал о личной выгоде Юлиуса, о попытке доктора спихнуть все обязанности на него… да, отчасти он был бы прав, но лишь отчасти. Поскольку Ваганян жаждал видеть преемника, того, кто не позволил бы медицине кануть в лету вместе со всеми прочими достижениями человечества. «Что ты делаешь со мной, рыжий демон… зачем ты пришел в мою жизнь?». Бес был похож и в то же время совершенно непохож на его бывших знакомых. Его характер закаляла другая культура и другая страна. Другие испытания выпали на его долю… и что же теперь? Что же ему, Северусу делать? Он уже почти привык, что в подземке иначе, чем «Север» его практически никто не звал. -Ты иногда смотришь, и в глазах твоих точно льдинки, ничего лучшего и придумать было нельзя, - говорила добродушная повариха Марта, щедро доливая наваристой грибной похлебки в алюминиевую миску, - да сколько можно стеснятся, все ж свои... ты главное, кушай... вид у тебя болезненный больно... - и так трогательно и простодушно, чтобы не видели младшие из отрядов, она старалась угостить его припасенными сладостями. Северус по-началу отказывался, но затем смирился со своей ролью. «Почему? Почему? Почему? Я ведь ничего совсем ничего для нее не сделал!» - думал Снейп. Но Марта никогда не требовала ничего взамен. Только иногда на традиционном воскресном чаепитии шепотом просила: «Да, ладно тебе Север, улыбнись! Может быть, последний день живем!». Он послушно улыбался ей и Марта расцветала, одаривая его ответной улыбкой: -Совсем другое дело. Ты главное, возвращайся! И он возвращался. Выходы на поверхность стали чем-то почти привычным. Бес сильно ругал его и еще одного опытного сталкера. Ругал за то, что привыкали. За то, что расслаблялись. Северусу доставалось скорее за компанию. Давненько он не чувствовал себя в роли ученика. Но делать было нечего, приходилось если не подчиняться, то принимать к сведению. И так хотелось воскликнуть какое-нибудь непростительное заклятие. «Нет, это видимо мое личное чистилище... - иногда думал волшебник, - в былые дни именно я вот так же распекал своих студентов. Хотя нет... порою я действительно презирал их. В словах Беса нет ни злости, ни презрения. Только страх... страх и ответственность, которую он готов взять за группу, за близких, за станцию...да что там? За весь мир». Несмотря на крики и брань ненависти в Бесе не было... разве что к себе самому, но крайне редко. Рядом чаще всего был Сыч и ненавидеть было некогда. Свободные минуты сталкеры проводили вместе, если не были заняты на общественных работах. У Беса с каждым месяцем все прибавлялось подопечных, но он не забывал и о занятиях по стрельбе с Северусом. Выходило у того неплохо... но что-то было не так. Что-то не давало потенциалу раскрыться. -Ты не чувствуешь оружие. Понимаешь, Север, ты не веришь ему. Если ты не можешь доверить оружию свою жизнь, вряд ли оно доверит тебе свою. -О чем ты говоришь , Бес, это... это лишено всякой логики! -Конечно! Как же иначе! Ты когда-нибудь видел корову с крыльями... хотя да, ты видел... ну да неважно... видел, чтобы магл превращался в мага? Вот я же смог что-то там в вашем мире... вот так же и доверие оружию. -Бред! -Берд? Ну хорошо... хорошо... иди сюда, - резким жестом сталкер перевернул ящик от боеприпасов, - залезай. -Зачем? Как это поможет улучшить качество моей стрельбы? -Залезай! Не спорь со мной! Северус взобрался на ящик, став почти на голову выше сталкера. -И? Бес тут же развернул Снейпа спиной к себе и отдал следующую команду: -Расставь руки в стороны и падай назад, я поймаю тебя. И никаких твоих штучек, типо поддерживающих заклятий. Не тот случай.. -Но...но!! -Никаких «но!». -Я не могу! -Почему?Я прикрывал твою спину мягко говоря ни единожды, какого хера ты теперь мне из себя кисейную барышню строишь? -Бес! - скулы Северуса тронул румянец. -Аристократизм будет после того, как выполнишь упражнение. Я жду. -Сергей, ты забываешься! -Один... -Но! -Два... -Ладно... хорошо, я попробую... -Пошел! И почему его слова действовали столь верно? Добираясь до самой сути? Подумать только! Магл недоучка, младше его, пусть и на несколько лет, но все же. Из несовершенного мира, из мира насилия, боли и постоянной борьбы за существование... что он себе позволяет? Снейп не успел додумать мысль. Свободное падение прервалось резко, но осторожно. Он был почти готов почувствовать затылком боль, но вместо этого сильные руки подхватили его и осторожно поставили рядом с перевернутым ящиком. -Уяснил? - почти нежный взгляд ореховых глаз. -Кажется, да... -Стреляй! Выстрел.... грохот... отдача... -Еще! Выстрел... грохот... -Быстрее! Выстрел... -Еще быстрее! Выстрел... выстрел... выстрел... Эта странная несовершенная коробочка из пластика и железа в его руке больше не причиняла никакого дискомфорта. Она несла смерть и разрушения, но слушалась идеально! Как первая волшебная палочка, купленная в магазине Олевандера.... как опытная любовница... черт, что за неуместное сравнение! И он смотрит... человек... сталкер... магл... смотрит.. и? Гордится им! -Превосходно! Сколько раз раньше Северус слышал эти слова. «Великолепно! Непревзойденно! Вне всяких похвал!». Но никто и никогда не переживал за него. Никто не поддерживал.. так почему? За что? -Кажется, я понял! -А то! Отлично, Север! Теперь я за тебя спокоен. Волшебник благодарно кивнул, откинув со лба прилипшую прядь и позволил себе улыбнутся. -Офигеть, ты улыбаешься мне, а не Марте... мир сошел с ума? - уточнил Бес. -Точно, - подтвердил Северус... -Слушай, пойдем в «КрысБург», убил бы того, кто придумал название, пропустим по рюмке чаю... у меня есть к тебе один разговор. Снейп неопределенно пожал плечами, но в общем он был не против. Убрав за собой мишени в тире, и погасив свет оба жителя подземки отправились в один из местных баров. Народу как ни странно в этом году еще прибыло, и сейчас стоял вопрос о расширении жизненного пространства, но куда его расширять покамест не знал никто. Но дело оказалось даже ни в этом. Уж больно издалека зашел Бес. -Но теперь о главном... знаешь, Лерке предложили отличное местечко на Ганзе. Не пыльная бумажная работа. Никаких выходов на поверхность, никаких рисков... пенсия, довольствие... уж больно там его исторический труд понравился. В общем, хотят его записать в местные Несторы. Ну, он естественно обмолвился, что без меня никуда. Совет поколебался... ну, я со своими методами воспитания стакеров на не очень хорошем счету. -Это понятно... вряд ли кто-то стал бы бросать солдат в бой... а ты.. -А что я? Во-первых, я иду с ними, а во-вторых, естественный отбор никто не отменял! -Вот об этом я и говорю... так что тебя тревожит? -Короче, поскрипели зубами и согласились. Ганзейский паспорт на дороге не валяется я это прекрасно понимаю... но мне нужно быть уверенным, что здесь... понимаешь, в моем доме, так сказать, ничего не пойдет черте как. Я хотел бы, чтобы ты баллотировался в коменданты. До этого у нас был старший... был начальник, но все это номинально, временно... теперь другие времена. Теперь... все другое... надо расширятся, заключать договора, составлять союзы... я вижу, что ты мог бы занимать руководящую должность и путем умеренной ,как я надеюсь, диктатуры, построить тут настоящее счастье. -Ты мне ужасно льстишь... и это вовсе не то, чем я хотел бы заниматься... Северусу хотелось сказать что-то еще... что-то более важное, но он усилем воли сдержался. -Ну, а чем бы ты хотел заниматься? -Мне понравилось быть сталкером.. -Ой, да ладно тебе... это никому не нравится! -Да... никому... кроме тебя, - Снейп серьезно посмотрел на Беса, - скажи мне ,как на духу... что ты будешь делать там? На Ганзе? -Ну... я... буду... -Быстрее! - почти смеялся Снейп. Кажется, они поменялись ролями. -Например...я мог бы... -М? -Не знаю... - сдался Бес. -Может, я не все знаю о жизни людей, но я много знаю об интригах. Давай начнем с самого начала. Кто предложил сычу эту работу? -Один человек, из нашего прошлого... -Что он на самом деле предложил твоему любимому человеку, который никогда не бросил бы тебя ради какого бы то ни было безопасного местечка? -Но он не собирается меня бросать! -Это вопрос времени... ты сам сбежишь оттуда при первой же возможности, потому, что не сможешь... не рисковать. Потому, что с ума сойдешь от бюрократии и бумажной работы... потому, что ты Бес... ты-Сталкер. И тогда... тогда ты отправишься в заведомо провальный рейд, и скорее всего, даже вернешься героем овеянным славой и почестями, только вернувшись... будешь ли ты кому-то интересен? -Но... я же не ради... ладно... ладно! Он сказал, что кто-то из родных Сыча уцелел... и теперь... -...это не твоя война, Бес. Я считаю, - спокойно сказал Северус, - тебе не стоит вмешиваться. Скажи, что ты не хочешь оставлять станцию... попробуйте поставить свои условия. Сыч должен встретиться со своим родственником, если это всего лишь блеф и шантаж, тогда вы поймете это раньше ,чем согласитесь на кабальные условия. -Но... с какой стати? -Не все в мире такие, как ты... встречаются и такие, как я. Кажется, этот ваш общий знакомый из прошлого... именно такой человек. Я думаю, ему нужен Сыч. И я думаю, что ты ему там совершенно никуда не уперся.. -Снейп, ты ругаешься! - радостно воскликнул Бес. -Нашел чему и когда радоваться! Честное слово, напоминаешь мне одного моего студента. -Надеюсь, ни того странного парня со шрамом на лбу...? -Нет, - кашлянул Северус, хотя Бес попал в самую точку. Затем Снейп задымался на какое-то время и выдал: - по тем скудным крупицам информации, которыми я сейчас располагаю, выходит ,что дело твое дрянь. Все разыграно тем знакомым, как по нотам. И уже не важно, в действительности ли жив родственник Сыча, или нет. Бес не послушал волшебника. Но тот не стал настаивать. Слабая брага приятно дополнила сытный ужин. Они вернулись каждый в свою палатку еще до отбоя. -Как прошел день? - поинтересовался Сыч, - ты подумал над предложением Володи? -Конечно... в общем, я почти согласен... -Что значит «почти»? -Я уговаривал Северуса возглавить станцию... гм, ну не особо удачно. -Он одиночка... это ясно. -Не то, чтобы... - Бес поцеловал Сыча в уголок губ, скинул куртку, и тяжелые армейские ботинки, затем устроился на топчане рядом с человеком, которого любил. -Чтобы что? -Ну, Север, делает успехи. -Рад слышать... так что же?с -Я понимаю твое желание бросить все здесь... ринуться к Ганзе... узнать ,как дело обстоит на самом деле. Но... хочу спросить еще раз... не хочешь ли ты остаться? -Меня здесь почти ничего не держит.. -Логично... но понимаешь ли... Лер, только не ругайся, идет? Мне бы очень хотелось, чтобы нам обоим нашлось место по душе. -Куда ты клонишь? Ты раздумал? -Не знаю...все слишком хорошо,чтобы быть правдой... -Ты не веришь Холсту? После стольких лет? -Именно,Валера, после стольких лет... что-то подсказывает мне, что ничего в нем не изменилось... что... -Скажи мне Сережа вот что... не ври... ты знаешь, ты не умеешь врать мне... когда три года назад на затопленной станции мы спаслись самым чудесным образом — это было дело рук Снейпа? -Ну... в общем... в какой-то степени да.. -Примерно так я и думал.. между вами что-то было? -Да... но не здесь... когда мы были близки, я знал, что ты мертв. Что все... мертвы. -Ты из-за него не хочешь отправится со мной. -Нет... -Странно... - Валера откинул мешающие волосы, в красноватом полумраке они казались неестественного розоватого оттенка сейчас, -ты не врешь мне. Даже не пытаешься. -Не вижу смысла. Мы слишком давно вместе. Ты слишком хорошо знаешь меня. -Неужели все эти мутанты, все эти люди, за которых, как ты считаешь, ты несешь ответственность, правда не понятно перед кем, неужели это стоит того, чтобы не дожить свой век в покое и благополучии? -Все зыбко, Лер... сегодня Ганза — пояс стабильности... завтра, ну к примеру — источник какой-нибудь эпидемии. Я знаю, лишь то, что есть у меня здесь и сейчас. -Ты бы смог отпустить меня? -Я боюсь думать о том, что последует за этим... -И все же... -Если тебе это действительно нужно, то да. Сыч кивнул. -Поговорим об этом завтра. -Хорошо. Это было похоже на клещи мутировавшего плавунца. Однажды побывав в них и выжив человек вряд ли смог бы забыть такое. Тогда Сергей отделался сильными вывихами. Ему повезло, потому, что Валера был рядом. А теперь словно тот же жук-мутант разрывал его на части. Он сжал в руке подаренную Сычом серебряную гильзу. Кажется, этот псих стащил ее из какого-то музея, посвященного истории вампиров. Амулет и единственное украшение остались в ладони. Шнурок оборвался. Еще один знак? Какого это? Дождавшись, пока дыхание Валерки станет ровным Бес положил украшение в карман и вышел из палатки. Еще совсем недавно он чувствовал себя уставшим и сытым. Он не особо верил в картину, нарисованную Северусом. Он не хотел в это верить... но все получилось именно так. -Мирт, я на выход. -Так утро же! Бес, ты в своем ли уме? -Да... -Так мне это же... мне ж голову за тебя оторвут! -Не оторвут... я расписку оставлю.. очень надо. -А, ну тебя! - Мирт махнул рукой, выпуская сталкера в отсек для дезактивации. Тот не торопясь облачался в химзу. Бес должен был точно знать... быть уверенным... Очки с поляризационными фильтрами надежно защитят его глаза. Кевларовая рубашка с освинцовкой снимет дополнительную радиацию. Он не однократно поднимался наверх днем. Не обо всех его выходках знал Сыч ох, не обо всех. Он кажется, привык жить на грани. Привык еще до катастрофы. Еще там... в тогда... прижимая Кипелова к портьере за несколько минут до выхода на сцену. Покрывая его шею быстрыми жадными поцелуями, он понимал, что падает в пропасть, но остановится не мог. Кажется, ему было плевать на все. На выступление, на показатели, на то, как примет их жюри... но почему же каждый раз все все выходило точно так и было задумано. Эти Валеркины интонации в первой песне. Ни с чем не сравниться эта едва заметная хрипотца. И то, как сам Бес срывался в умопомрачительном кульбите, скатываясь под ноги вокалисту, будто кричащий: «посмотри на меня... я здесь... я горю для тебя!». Так же и теперь... он должен быть знать наверняка. Надежный как танк УАЗ-патриот был припаркован неподалеку. Почти стопроцентная тонировка. Кто бы знал чего это стоило теперь! Но Бес не жалел ни времени ни сил, потому что... потому, что знал, что в один из дней от этой техники будет зависеть его жизнь. Нет... как бы он не любил Валерку — умирать он не собирался. Слишком много дел. Слишком много людей от него зависит. Но он... он просто должен был ЗНАТЬ. На проспект удалось выбраться практически без потерь. Собственно кардан выдеражал, а бампера ни в счет. За ним гнались... эти странные умные волкособы. Потом еще какая-то не местная дрянь. Этих маленьких белых зверьков с маленькими желтыми глазками, хищно сверкающими на солнце он раньше не видел. Что ж, можно дополнять списка Ваганяна. Жаль камеры нет, а то бы сфоркал. Бес усмехнулся сам себе, представив на минутку, как стал бы фотографировать каждое порождение нового мира для классификатора существ. Интересно, а они попросили бы фотографии для себя и для семьи? Путь до центра в общем был ему известен. Пару раз он катался этой дорогой. Конечно, жизнедеятельность жителей поверхности вносила свои забавные коррективы в прочерченный маршрут. То тут муравейник построят на месте какого-нибудь небоскреба, то там у кого-то гнездо. Узнавать что и как у новых соседей — себе дороже, так что Бес даже на чай не заходил, не то, что на новоселье. Неожиданно впереди замаячил странный туман. Если бы солнце на некоторое время не скрылось за набежавшими тучами, сталкер вряд ли заметил бы это водянистое новообразование. Почти прозрачное, как в старой компьютерной игре. «Аномалия» - произнес про себя Бес. Сейчас все аномалия. Свернув с большой улицы во дворы Сергей довольно быстро понял, что совершил ошибку. Что-то пробарабанило по крыше и резкий удар, оставивший заметную вмятину не оставлял сомнений в том, что кому-то очень не нравится его машина, а может и человеческое присутствие в общем. Увеличить скорость не удавалось, поскольку небольшие просветы между домами едва оставляли возможности для маневров. Тормоза работали на преде возможности, а сцепление с дорогой оставляло желать лучшего. В какой-то момент сталкеру показалось, что его и вовсе нет .Машина оказалась в воздухе и потеряв опору всеми четыремя колесами отчаянно цеплялась разве что за здравый смысл, хотя если речь идет о Бесе — это вряд ли. «Ничего себе ямки на дорогах. Судя по всему новому правительству это так же по барабану». Юмор всегда помогал Сергею в трудных ситуациях. Теперь же без преувеличений ситуация была критической. Оставалось надеяться на всегдашнее везение, опыт и немного на чудо, куда уж без него. Вырвавшись из проклятых дворов и хитросплетения маленьких улочек УАЗу наконец удалось набрать приличную скорость. Виляя по заставленной остовами проржавевших машин дороге Бесу удалось сбросить с крыши нескольких существ, но одно, кажется, вцепилось мертвой хваткой, показавшаяся в небольшом просвете лапа, покрытая твердым хитиновым покровом была тому самым красочным свидетельством. -Уйдти, тварь! - ругался сталкер, - отцепись! Отчаянный рывок влево, грунт начинает проседать, привод на передние колеса, скорее отсюда! Кто это был? Крот или землеройка? А может очередное порождение исковерканной радиацией природы. Гадать можно было сколько угодно, однако времени на это не было. Цель была близка, возможно, как никогда раньше. Нечаянный пассажир перестал скрестись, то ли его размазало о слишком низкий проем под полуразвалившимся мостом, то ли просто мутант решил поберечь силы для решающего рывка. Следовало быть осторожным... но где там? Лишь только на горизонте показался знакомый поворот, Бес втопил газ в пол. Этого уж точно не стоило делать. Двигатель взревел, из дома на обочине прыснули во все стороны какие-то маленькие зверьки похожи на крыс и пауков одновременно. Но самым печальным было даже не это. Не доехав до так называемой «санитарной зоны» каких-нибудь пятьсот метров надежный танк стал, как вкопанный и отказался заводится. Кончился бензин. В багажнике лежала еще канистра. Только какой в этом прок? Во-первых, вот она цель, а во-вторых, одно дело заправлять автомобиль ночью, когда тебя прикрывают надежные боевые товарищи, и совсем другое средь бела дня на довольно пустынной дороге, где сверху могут спикировать птериксы, на крыше прицепилась какая-то дрянь, а под ногами снуют мутировавшие крысы. И главное... на станции, вход которой уже маячит на горизонте, тебя никто не ждет, и будет скорее рад... если ты останешься успокоенным своею очередной глупостью... «Бес-Бес... когда ты повзрослеешь?» - задал риторический вопрос внутренний голос. Сталкер счел необязательным отвечать. Отстреливаясь от крайне ласковых на первый взгляд мутантов, Бес продвигался к гермоворотам. Хорошо, что вестибюль был наземным. Если бы сейчас пришлось спускаться по эскалатору эти маленькие шерстистые комочки накрыли бы его и разорвали на тысячу кусочков. Условный стук... и еще … и еще... Тишина. Оглушающая... отраженная от стен домов. Снова стук... Мутанты выстроились полукругом и смешно повернули свои зубастые мордашки. Чего они ждали? Что их так же примут на станции с радостью накормят человечинкой? Или, может того, что Бес выбьется из сил... и вот тогда..... тогда они нанесут свой последний сокрушающий удар? -Кого там несет на ночь глядя? - чертыхался дозорный... -Бес. Бес Страшный.
Io: Живем один раз. Часть пять Постъядерная Москва. -Твою ж мать! Кого ты притащил за собой. Это же мефы! Скорее.... идиот! Весь сон и деланная ленность слетели с дозорного, как эфемерный туман. Отшвырнув Бес внутрь он выставил огнемет в проем и дал залп... он жег пушистые комочки до тех пор, пока до ноздрей сталкера не доннеся противный запах паленой шерсти и горелого мяса. -Бес... вечно от тебя одни неприятности... ты хоть знаешь кто это такие? -Ну... мне они показались очень милыми... -Всем так кажется, тебе повезло... что мефы были сыты, иначе ног бы ты точно не унес. От тебя вообще вряд ли бы что-то осталось. Это как сухопутные пираньи... и я еще не знаю что хуже. Наверняка они испортили твою амуницию... их слюна весьма токсична. -Я это учел у меня с двойной пропиткой. -Чертовы независимые сталкеры!!! Как я вас всех ненавижу! -Расскажи об этом своему начальнику... -Тьфу, чтоб тебя! -Уже, как видишь... - Беса явно развлекал этот разговор. Только что он совершил практически невозможное. Теперь правда, предстояло совершить еще один не менее геройский подвиг... но назад всегда легче. Пройдя дезинфекцию, сталкер упросил дозорного все же не сразу подавать журнал регистрации входов и выходов начальству. Стоило это не оправдано дорого, почти тридцать патронов, но черт побери, оно того определенно стоило! Станции Ганзы отличались от окраинных буквально всем. Здесь не знали что такое экономия ресурсов, нещадно сжигая киловатты электричества впустую. Даже теперь ,когда в метро была условная ночь. Здесь были пусть небольшие, но капитальные дома, сложенные из кирпича или шлакоблоков. Люди были почище и поопрятнее и смотрели на мир как-то иначе... не так как на его родной станции. Им не приходилось каждый день бороться за свое существование. Глядя на окружающую обстановку Бес задавал себе вопрос «а приходилось ли им вообще бороться?». Пройдясь по местному базару сталкер выбрал себе пистолет. Конечно с ГШ вряд ли бы что-то сравнилось. Но сейчас, когда «волыну» пришлось сдать в пункт хранения автоматического оружия ему нужно было хотя бы что-то для осуществления сумасшедшего плана. Местная станция не засыпала. Редко кто сохранял режим. Наверное, это лучше... лучше для него. Он просто должен был знать правду наверняка. Здравый смысл точно ушел в тень, отключился. На небольшой сцене играла какая-то фолк-команда и ему хватило всего лишь одного взгляда, чтобы понять, что Холст черт побери, не врал. Настя была здесь. Жива и здорова. Кипеловские интонации даже теперь, даже вопреки разнице в воспитании и среде обитания проскальзывали в ее голосе. Худая девушка с огромными серыми глазами ладно выводила грустную мелодию. Сколько ей было двенадцать или пятнадцать лет? Не разобрать. Щуплая, но жилистая, похожая на мальчишку в застиранном, но очень качественном сарафане она просто пела для прохожих. Изредка в чехол от скрипки падал то один, то два патрона. Жители этой станции могли себе такое позволить. Судя по всему группа выступала здесь ни первый день, поэтому музыканты улыбались некоторым завсегдатаям своего маленького «шоу». Очень быстро оценив обстановку Бес выпрыгнул из толпы зевак, как чертик из табакерки. -Никому не двигаться, это киднепинг! Опешившие люди не понимали, как реагировать. Что-то полузабытое, почти истершееся из памяти. Здесь не было терроризма. Здесь было безопасно. Здесь сдавали автоматическое оружие! Схватив упирающуюся девчушку поперек туловища и закинув на плечо он стремительно направился к выходу. Наперерез спешила охрана. Настя воспринимала все стоически и почти не дергалась, а как только поняла, кто именно ее похитил и вовсе перешла на сторону неожиданного преступника. Добравшись до дезактивационной камеры Бес приказал опешившему дозорному выдать Насте защитный костюм и через минуту уже сам был облачен и снаряжал второй автомат. -Дурак ты, дядя Сережа... - констатировала Стася, деловито застегивая изолирующий противогаз. -Почему? -Поймают тебя, на Ганзу вход закроют. -И хрен с ней, никогда мне тут не нравилось... -Стрелять будут... -Не будут, ты-ценный заложник... -А... вот оно что... тогда у тебя будут еще большие проблемы... -Почему? -Дедушку я почти не помню... но что-то мне подсказывает, что от твоего опрометчивого поступка в восторге он не будет. «Такой вариант не исключен» - подумал Бес, но, со свойственной ему беспечностью, решил, что разберется на месте. Дезактивационная камера была выбрана сталкером неслучайно. Дозорному влетит конечно, но стрелять в гермодверь никто не будет. Поляризационные очки для Стаси. Немного не тот размер, но девушка очень быстро и точно подогнала из для своего противогаза. Воспользовавшись всеобщем замешательством и угрозой светового дня на поверхности Бес и Стася быстро оставили позади вход. Останков «наземных пираний» уже не было, кто-то здесь хорошо поработал челюстями. -Значит так... ты знаешь, что я псих... вот теперь нам с тобой предстоит небольшой спринт до вон той машины... готова? Побежали! Бес понимал, что он идиот. Когда сам пробежал свои первые сто метров. А как же там Стася? Ей костюм не только тяжел, но еще и велик, но девушка держалась бодро. Шла обгоняя его, показывая большой палец, мол, плавали, знаем... Автомат на изготовку, минимум лишних движений. Ни одного взгляда «чтобы полюбоваться видами». Черт, да она бывала здесь! -Надо заправиться.. прикроешь? -Не много ли ты хочешь от четырнадцатилетнего ребенка? - усмехнулась Стася, но покорно забралась в кузов машины, спихнув с крыши раздавленного мутанта, - классные у тебя были попутчики, как я погляжу. -Да уж.... - Бес уже закручивал горловину, когда девчушка крикнула: -Воздух на десять часов! Две почти синхронные очереди. Стасю свалила отдача. Она выругалась, однако птерикс, изменив траекторию движения на ломанную, пикировал к земле. -Убираемся отсюда! Гони! Гони! - кричала она. Бес не думал о том, что не хорошо оставлять ребенка в открытом кузове, однако дал по газам, УАЗ взревел и понесся вперед. Пересчитав какие-то ухабы и колдобины они влетели в более ли менее безопаснный двор. Машину занесло, потом сталкер справился с управлением и наконец, остановился. Стася воспользовалась остановкой и впрыгнула в кабину. -Тебе со мной очень повезло. Ты идиот, дядя Сережа... я всегда это знала, - отдышавшись сказала девушка, - во-первых, почему ты взял укороченный «калаш», а не тот, на котором написано «стасян укротитель обезьян»? Это мое оружие, понимаешь? МОЁ! Ладно хоть костюм мой... бля... что ж теперь будет то... надо чиркнуть Бредеру, что я с тобой ушла... -Старый пройдоха... он все-таки основал школу? -Еще какую... после того, как Полину нашел... мы стали первыми учениками в ней. Но вот видишь ,дела сейчас идут не очень, они с театром на гастроли, а я дома... что теперь делать? -Понимаешь... я это не просто так затеял. -Ну? -Холст пообещал Валерке, ну твоему деду, теплое местечко на вашей станции. Сказал, мол, ты жива и все такое. Он собрался уходить, оставив наш дом... и я подумал, что если я не узнаю, что ты наверняка жива, я не смогу дальше... существовать. А когда увидел... когда узнал... все дальнейшее произошло спонтанно. По плану я должен был взять билет на дрезину добраться до границы Ганзы и вернутся к себе... но... -Ты как всегда решил действовать решительно. Мы в «школе сталкеров» изучали.. -Что? -Истории твоих рейдов. Ты... один из самых результативных сталкеров. И знаешь почему, дядь Сереж? Потому, что ты как обезьяна с гранатой. Никто не знает, что ты выкинешь в следующий момент. По-моему, и сам ты не всегда представляешь чем дело закончится... вот сейчас, скажи куда мы едем? -В объезд к нашему дому. Там дорога больно плохая. -Ясно... надеюсь. Что приключений на сегодня хватит. У меня кажется рожок заклинило. -У меня в разгрузке есть... если что возьми...у меня еще в левом кармане патронов двадцать... -А я думала семечки, - Стася прыснула со смеху. -Специально для тебя могу и семечек нажарить, - улыбнулся Бес. Конечно, они не могли видеть выражений лиц друг другу, однако сталкеру казалось, что он и без этого отлично представляет меняющуюся мимику девушки. -Знаешь... -Что? -Мы ведь с тобой потом не увидимся... так что когда пройдем дезактивацию, ты дядь Сереж, обними меня крепко... и я поверю, что все, что происходит не сон. Иногда мне кажется, что я все сплю... давно заснула, и все никак проснуться не могу. И мутанты эти и все опасности и радиация... будто только мерещится, а там живут себе люди и все у них хорошо.. -Стасян... ты это брось! Все нормально будет. Тут уже совсем недолго осталось. Остаток пути Бес и Настя преодолели на редкость удачно. УАЗ-патриот полностью оправдал свое название и выполнил поставленную задачу. В вестибюль вбегали под хлопанье крыльев и щелканье клыков за спиной. Мирт открывал затвор ни то живой, ни то мертвый. Его бледность свидетельствовала о том, что за выпуск главного идиота со станции он уже получил и от Сыча и не только. Северус так же оказался неподалеку. После прохождения дезактивации Настя сама бросилась на шею Бесу. -Ты молодец, дядь Сереж!Теперь все просто отлично. Сталкера приветствовали на станции, кажется, все прошло удачно. Вернулся, да еще и не один. Сыч не мог поверить своему счастью. Слова Холста оказались правдой... но.. он собирался поговорить с Бесом прямо теперь, на какие-то секунды его опередил этот чертов Север. И что Бес носится с ним, как с писаной торбой? Сыч все еще не мог поверить, что где-то там в другом мире этот человек повлиял на его собственную судьбу. Да... порой он кажется делал весьма странные вещи, но Сыч предпочитал списывать это на случайное стечение обстоятельств. Магии не существует, это ведь и дураку понятно. Последней каплей стал пистолет Беса. Его ГШ-18, с которым он не расставался практически никогда и вот он так запросто дарит его какому-то пришлому? И мало того, еще и учит стрелять! Валера ревновал, просто не мог не ревновать... а когда его худшие опасения подтвердились, то он все-таки решился... Нет, конечно, он любил Беса... любил обреченно и безвозвратно, но понимал и то, что годы идут. А мнимая сила и вторая молодость, данные катастрофой ни что иное, как мобилизация последнего всплеска жизненных показателей. Однажды они закончатся... и то будет тогда? Ему хотелось спокойствия, но Валера знал, что Бес не успокоится никогда. Может поэтому они расстались тогда? Может потому, что Сыч хотел остановится, оглянуться, понять... а Сергей несся вперед на всех парусах... и теперь... зачем он это сделал...зачем?!? Северус был бледен и обеспокоен. Меж бровями пролегла тревожная морщинка. -Тебе не нужно было этого делать. -Почему? - устало спросил Бес, - по-моему, все счастливы. -Сейчас эйфория пройдет... прошу тебя... Бес, пожалуйста... пойдем... куда угодно... не стой здесь... тебе сейчас лучше быть где угодно... только не дома... -Да, мне надо дать телеграмму Бредеру.. -Вот, отлично, пойдем... -Я все рассказал ему... про Хогвартс.. и про нас … -Я так и понял. Это все не важно... важно, что ты жив, и что с девушкой ничего не случилось. -Ее тренировал Бредер... с ней не могло ничего случится.. -Не бахвалься.. -Не командуй... Бес смешно показал язык... и как с ним можно было разговаривать серьезно? После передачи нужных сведений они оба снова оказались за барной стойкой. Бес заказал энергетик и кофе. Конечно, этот напиток сложно было назвать кофе, но по-старинке все называли тонизирующий напиток из молотых сушенных червей именно так. -Ответь мне на один простой вопрос... нафига ты приволок сюда девушку? Я все понимаю. Поругались, ты решил узнать не блефует ли ваш общий знакомый... узнал и? -Все произошло спонтанно. -Бес... ты теперь наверняка будешь там на Ганзе персоной нон-грата... ты понимаешь, что Сыч не останется здесь? Будь осторожен сейчас... потому, что тебя ждет грандиозный разбор полетов на тему «как ты мог вести мою внучку по поверхности сюда, да еще и днем, да еще без сопровождения?!». -Я понимаю... -Ничего ты не понимаешь! Веди себя разумно, чтобы сохранить отношения, которыми ты так дорожишь! Бес отмахнулся. -Север... все слишком сложно. Я делаю то, что могу. Я совершаю поступки. Может быть глупые... но ради него. Если ему не нужны мои поступки... это его выбор. Но я намерен принять все, что он хочет, чтобы было принято мною. -Но... -Никаких «но», маглы такие глупые, да? Снейп тяжело вздохнул. -Может быть, - дипломатично ответил он, - а ты бы хотел вернуться в Хогвартс, если бы... это было возможно? -Да... потому, что там светит солнце... и... мне не нужно никому ничего доказывать. Северус неопределенно кивнул. -Пойду я... что бы там ни было. Спасибо! Сыч был чернее тучи, когда они встретились вновь. Судя по всему Стасю определили в карантин, что соответствовало политике станции и общим правилам безопасности. Когда Бес зашел в их палатку и закрыл полог, первое, что он почувствовал, как звезды посыпались из глаз. Дышать стало решительно нечем... он просто не ожидал. Он не собирался защищаться. -О чем ты думал? - прошипел Сыч. Бес не мог выдохнуть от сокрушительного удара, скрутившего его пополам. -О чем ты, черт побери, думал?! Вы могли погибнуть... я понимаю, что тебе давно на все наплевать. Для тебя что главное? Адреналин и твои сомнительные подвиги... но за что ты так с ней? Со мной за что? Сергей присел на лавку. Звезды перестали танцевать перед глазами. Дыхание мало-помалу выравнивалось. Нет, все-таки ни в полную силу. Он бы тут не сидел... если б Валерка хотел убить — он бы убил. -Лер... я просто... думал... так будет лучше, - вдох.... еще один... - что... ты оценишь... что... останешься... здесь.. -Нет, Сережа, ты не думал. Ты как обычно, ни хрена не думал! Я счастлив, что вы оба живы, но... как ты не понимаешь это скандал! Я просто должен как-то все исправить... загладить это недоразумение... Бес скривился в ухмылке... -Скорее всего, он именно этого и ждал... наверное, поэтому они не стреляли... -Ты определенно бредишь... -Хорошо.... пусть так... пусть ты прав... -Завтра я покину станцию. И я хочу, чтобы ты пообещал мне, что до того, как я не добьюсь разрешения, ты не станешь совершать глупостей. -Я постараюсь... -И...если ты... решишь уйти... я прошу тебя... извести кого-нибудь, чтобы я знал... -Ты дурак, Валера... но я люблю тебя. -Я никогда не смогу понять твою логику, Бес.... Сергей усмехнулся. Если бы он сам мог понять что толкает его в самую гущу событий, что поднимает на вершину собственного Эвереста и заставляет сорваться в пропасть. Почему все именно так! Он прижался к любимому, быстрыми движениями избавляя того от одежды. Кипелов противился, говорил что-то про лишние хлопоты, про то, что Бесу не мешало бы в медпункт. -Ты бил не в полную силу, не надо оправдываться... -мурлыкнул тот, притискивая Сыча к себе, - ты можешь быть со мной искренним хотя бы в остаток нашей последней ночи? Валера сдался, как готов был сдаваться всегда. Жадные ладони гладили его по спине снова и снова, стаскивали рубашку, брюки и белье... расшнурованные берцы давно стояли у кровати... зачем это все... почему? Но Сергей не останавливался... водопад рыжих волос. Всё, как тогда... учащенное дыхание... сбивчивый шепот, тяжесть любимого тела... он не помнил себя, не помнил последовательности ласк... это неважно, все пустое... только эти четко выверенные движения, способные вознести на вершину блаженства... Рука Сергея ласкает его возбужденный член, заставляет стонать и требовать не останавливаться. Все глупости... не хватает времени нацеловаться, начувствоваться, запомнить... всегда спешат куда-то, за кого-то отвечают, что-то ищут... спешка-спешка... ответственность.... к дьяволу! Нет времени друг на друга, нет времени на ни что кроме работы, работы и выживания.... -Хочу... Стоны ничем не сдерживаемые. Никакого контроля. Плевать, что завтра придется ловить на себе косые взгляды... -Ну же... ! Плевать...что завтра может быть не настанет... -..ещё!... На все плевать... только его глаза... и водопад рыжих, как прежде волос. Оргазм кидает Сергея на дрожащее в сладкой судороге тело Валеры... тот хватает ртом воздух и чувствует, как тепло разливается внутри... Он всегда любил точно в последний раз. Теперь действительно в последний. Сергей не мог объяснить откуда он знает это, не мог поделиться почему, но был твердо уверен в том, что с Валерой они больше не увидятся. Во второй половине условного дня пришла Стася. Выспавшаяся и пахнущая свежестью, хвойным мылом и чем-то едва уловимо цветочным. -Привет всем! – сказала она, ни сколько не стесняясь общества бравых сталкеров и дозорных, собравшихся на совет возле палатки Беса и Сыча.
Io: Живем один раз. Часть шесть Постъядерная Москва. С ней здоровались почти как с равной. Мало кто рисковал соваться на поверхность световым днем, да еще перебираться с одной станции на другую. -Настя! – воскликнул Сыч. Она запомнила его именно таким. Серьезным, с педагогическими нотками в голосе, но в то же время мягким и таким родным. «Он почти не изменился… как же так? – думала Стася. - Сколько мне тогда было? Пять или шесть лет… должно быть эти двое влетели во временную аномалию. Ходили слухи, что многие сталкеры мечтали найти ее, ведь она сохраняла человеку почти вечную жизнь. Попавший под ее поле человек оставался в том возрасте, в котором произошло воздействие. Правда как долго это поле работает и что будет потом никто не знал»… А Сережа, так вообще словно был моложе лет на пятнадцать, чем тот день, в который она видела его последний раз. Разбитый, будто бы посеревший и вымотанные до предела он пришел к ним в гости. Принес ей какой-то гостинец. После разговора с дедом его точно вывернуло наизнанку. Настя тогда ничего не понимала, думала, что поругались… но было там что-то другое… что-то еще… Было ясно, что на Ганзу надо возвращаться как можно скорее, посылать дипломатическую миссию, чтобы как-то замять произошедший инцидент. -Стася, нам придется возвращаться… иначе для нашей станции могут настать тяжелые времена, - вздохнув сказал Валера, когда основная часть народа разошлась по общественным работам. Девушка согласно кивнула. Что она могла сделать? Женщины в метро были практически бесправны. Она была благодарна Бредеру за науку, но все в общем было против нее. Даже стань она удачливым сталкером, что еще следовало доказать, в любом случае, она была менее выносливой, чем любой мужчина, более уязвимой, и, разумеется имела более высокий болевой порог. Если бы удалось уговорить деда не уезжать отсюда. Если бы удалось! Дядя Сережа в обиду бы не дал, обучал бы… но чего теперь говорить. Холст все рассчитал. Или получилось еще лучше, чем он думал… какие они все дураки… хорошие люди, а дураки… Стася задумалась о том, бросилась бы она на поиски неизвестного, пошла бы на явный риск? И пришла к выводу, что да. Ведь узнав, что дед может быть не погиб она заставила Бредера учить себя, потому, что знала, что однажды… Выходит она тоже хорошая? И тоже дура? -Мы ведь не вернемся? - спросила она, стараясь, чтобы вопрос выглядел по-детски и в то же время, чтобы Валера услышал печаль в ее голосе. -Надеюсь, что вернемся и очень скоро… -Дед, ты ведь не веришь в то, что говоришь… а как же дядя Сережа? -Кто-то должен оставаться на станции…чтобы… здесь было все хорошо. -Да…конечно… я в принципе, все поняла. Ты не переживай, стрелять я умею… а тут у вас все очень грамотно устроено, не то, что на Ганзе… ты скоро поймешь… -Стася… все очень сложно… и я бы очень хотел, чтобы ты осталась именно здесь. Но меньше всего я хочу войны в метро. Нас и так осталось слишком мало, понимаешь? -Конечно. По телеграфу сообщили, что скоро придет дрезина и необходимо организовать ее встречу на участке с исправными путями. Это означало, что небольшой группе предстоял путь в пару перегонов, и девушка готова была проделать его вместе со всеми. Северус находился в стороне ото всех событий. Сейчас он не мог решить как же все-таки поступить правильно. Уже ни в первый раз в этом мире он сомневался в правильности своих выводов и верности логических суждений. Сегодня у него будет третий выход на поверхность. Лучше всего сосредоточится именно на этом. Проверить оружие, приготовить зелья и химические гранаты – его изобретение. Они неплохо отпугивали хищников и позволяли группе сталкеров в случае нападения быстро отступить и передислоцироваться. Правда, как бы он не пытался сосредоточится на задании, мысли все равно возвращались к Бесу. Ведь неглупым же он был в сущности человеком. И до черта фартовым сталкером. “Что за слово в моем лексеконе?» - недовольно подумал Снейп. Да, Бес был умен. Он умел просчитать ситуацию, часто реакции его были настолько быстры, что Северус не понимал как магл мог быть способным на подобное. Так почему… почему даже имея прямое предупреждение и расшифровку от него этот самый умный человек поступил так нелогично! Почему не остановился, ведь тогда бы он мог… Как это все понять? Как суметь осмыслить… хотя, с другой стороны… он и сам становится таким. К чему все это вооружение? Он мог бы пользуясь обретенными силами с помощью одной волшебной палочки вести за собой этих исполнителей, но что он делает? Помогает им. Разрабатывает новые противоядия и эффективное оружие. Почему? Не потому ли, что знает… знает о том, что Бес наблюдает за ним… оценивает и… Нет, об этом думать не стоило. Определенно не теперь. Вылазка в полумертвый город ошеломила Северуса. Конечно, он знал и представлял себе такого титана, как Москва в руинах, однако увиденное во много раз превзошло его ожидания. «Если бы тогда Поттер проиграл, кто знает, может и наш мир ждало бы что-то подобное»… Но несмотря на всю зрелищность разращений, несмотря на опасности, поджидающие за каждым углом было во всем этом что-то не правильное. Снейп не мог бы выразить это словами. И еще несколько месяцев назад едва ли смог почувствовать это. Фальшь момента. Все равно, если бы Бес посмотрел на кого-нибудь со станции и сказал, что ему безразлична судьба этого человека. Все равно, если бы Северус сделал то же самое. Они подобрались к полуразрушенной пятиэтажке. Обычно именно здесь происходила перегруппировка сил и небольшие группы отправлялись на задание. У Снейпа была задача начти учебные пособия. У парня по прозвищу Фрост, который шел с ним, так же были книги, только художественная литература, и, наконец, коренастый Топор имел в списке брошюры и справочники по стрелковому и другому оружию. Старшим в группе считался Топор, но руководителем он был грамотным, поэтому авторитет не навязывал, а обязанности разделял. -Короче, мужики, - зажужжал его голос, искаженный мембранами противогаза, - вот карта, вот план. Идем к дому книги. Но не в сам магазин, а на склад. Здесь и здесь. Север, ты будешь замыкающим, у тебя хорошая реакция и громкий голос. Если что вытаскивать нас будешь ты, или предупреждать об опасности. Северус кивнул. Он уже ходил несколько раз в недалекие рейды, но этот был не похож на остальные. До цели было около пяти километров. В былое время – не больше часа ходьбы. Сейчас нужно было обернуться до восхода солнца. Дорога была не из легких. Одно ладно Бес все-таки увел волкособов с насиженных территорий, какой-то передел затеялся в их стаях, стало быть, у людей была передышка. Может и небольшая, но лучше что-то, чем совсем ничего. Долго ли коротко ли, но на карте можно было бы оставить зарубку. Дошли. Сумели. Северус мог поклясться, что лучше уж сразиться с понятным тебе соперником, чем смотреть своему ночному кошмару в призрачно зеленоватые зрачки и не знать, что же с ним делать. В такие моменты «фальшь момента» ненадолго отпускала его сознание, но лишь на тот момент, когда волшебнику по-настоящему казалось, будто он находится в смертельной опасности. Однако принадлежал он к другому миру. Его монстры походили на эфемерных фантомов, дрожащих на ветру, и смазавшихся, стоило лишь повернуть голову. -Топор… что не так? – спросил он по внутренней связи. -Не понял тебя Север, уточни. -Твари, нападающие на меня… будто бы не реальные вовсе. Точно морок, и пули, которые я выпускаю в них точно проходят сквозь них. Что это? -Вероятно рядом монстр-ментал. Будь осторожен. Гляди по сторонам. Фрост, слышал? Будь настороже. Но чем дальше забиралась группа Северуса вглубь хранилища, тем эфемернее становилось все это. Волшебник понял, что его картина сущего отличается от той, что видят его спутники. Но как рассказать об этом? Как обратить внимание? -Импервиус! Люмос Максима! – произнес Снейп. Топор и Фрост замерли. Они точно оказались под куполом сжатого воздуха, ярко освещенным желтоватым шаром зависшем точно над ними. - Что вы видите, господа? – осведомился волшебник. -Север… это ты? -Это не важно, что вы видите! -Заброшенное книгохранилище… - неуверенно сказал Фрост. -Что еще? – нетерпеливо вопрошал Снейп. -Пыль, паутина… к чему ты это спрашиваешь? Как ты это сделал? – раздраженно бросил Топор. -Не важно… а теперь, скажи мне, чего тут нет? Что должно быть? Чего нет? -Ну… не знаю… людей? -Фрост, не дури! Чего тут нет? -Мутантов… - негромко выдавил Топор… мутантов нет… ни летунов, ни морлоков, ни сколопендр… только крысы… обычные крысы и немного муравьев… -За мной! – скомандовал Северус. Силы приходилось экономить, но несмотря на это, волшебник старался чтобы заклинания сохранили силу, - мы только что расстреляли выводок каких-то ни то кошкособов, ни то саблезубых гиен. Где они… Топор? Где они? Тут только гильзы… ни крови, ни скелетов, ни следов борьбы, если бы кто-то хотел ими полакомиться… -Может это слизни… -Где следы? Экскрименты, где птериксы? -Может.. мы попали в ментальную аномалию… - неуверенно предположил Фрост. -Нет тут никакой аномалии! – воскликнул Снейп. Все они погибли… все животные… кроме тех, что одичали… понимаешь? Высокий уровень радиации – да! Мутанты? Нет! Это… что-то другое… что-то психологическое… что-то на программном уровне. Пойдемте, выполним наше задание. Сталкеры вернулись в книгохранилище, где спокойно выбрали те книги, которые были необходимы. Они не отвлекались на шорохи, во всяком случае Северус. Он загрузил свой рюкзак и спокойно дожидался остальных на ступенях, ведущих к двери хранилища. Очень скоро все сталкеры собрались здесь. - Сейчас мы спокойно отправимся на станцию. Прошу вас, ничего не бойтесь. Потому, что как только страх затопит ваши сердца, мы все возможно погибнем. Они шли по городу так, словно не было двадцати лет выживания. Словно они до сих пор были хозяевами здесь. В каком-то доме примыкающем к потрескавшейся дороге поскуливали какие-то звери. «Щенки» - предположил Северус. Ничего страшного. Сверху слышались противные крики, но стоило присмотреться и ничего страшнее вороны разглядеть не удавалось. -Оно пропускает нас. Я не знаю что это и где, но догадываюсь о природе… этого устройства. Оно человеческое… оно сотворенное. Иначе ничего не получилось бы. Группа Топора вернулась на станцию без потерь. Раньше всех с богатым хабаром. Однако никто из мужчин весел не был. Север будто открыл им глаза. Фрост и Топор были опытными сталкерами, хорошими охотниками, но как же… ведь… ведь были исследования. Есть даже фотографии… но раз все это продиктовано сознанием… страхами… неким устройством… как теперь жить!? -Раньше… раньше у нас был коммунизм. Знаешь, Север, что такое коммунизм? Это когда с каждого по способностям, каждому по потребностям. Но это в идеале. А на самом деле. Это когда один сильный работящий деревенский мужик обеспечивает себя и того парня. В лучшем случае одного «того парня». Потом с запада просочилась информация… про хорошую жизнь, классные шмотки и рок-н-ролл. У нас тут за «железным занавесом» было несладко, но, во всяком случае, не голодали. И худо ли бедно работал не только работящий… работали все. Заводы, там, фабрики… и вот, оказалось, что все мы живем неправильно. Не так… была перестройка, которая разрушила ненавистный многими коммунизм. Не поверишь, Север, жить стало хуже. - Почему? -Никто не хотел работать. В фильмах с запада нам показывали, что все будет сразу. И хорошая жизнь ждет всех. -Но так не бывает. -Мы были молоды и наивны… в общем… я к тому, что ты предлагаешь нам такой же запад сейчас. Такую же демократию… -Я ничего не предлагаю… -Ты хочешь сломать устои… -Не правда… я хочу, чтобы вы вернулись… и стали хозяевами там, наверху… снова. -Я думаю, что если бы этого действительно хотели все жители подземки или во всяком случае, многие… они отправились бы в Сибирь, где по слухам, создан целый мегаполис… но, никто не хочет рискнуть… потому, что всех всё устраивает… -Почему?! -Бес говорил, что ты долго не жил в России, похоже он прав… у нас разная ментальность… и едва ли я смогу тебе это объяснить. За науку тебе спасибо… но мой тебе совет… если хочешь жить долго и счастливо, не показывай никогда и никому то, что ты показал нам. Особенно не толкуй об этом с Бесом. Я понимаю, вы друзья и все такое. Однако он – голова дурная… он захочет привести всех к счастью насильственным путем. Поверь, иногда это бывает лишним. Север пожал плечами. Губы его снова были поджаты… «все люди одинаковы. Будь они маглами, или волшебниками… гриффиндорцами или приверженцами темного лорда… ничего никогда не измениться… почему… почему они не хотят жить лучше? Почему готовы довольствоваться этим!?» - морщинка снова обозначилась между его черных бровей, он попрощался с Топором и решительным шагом направился к жилищу Беса. Тот был внезапно собран, и ни тени страдания или малодушия не заметил Северус на его лице. -Что у тебя произошло? – поинтересовался сталкер, - Топор сам не свой. Фрост напивается до поросячьего визга. Ты показал им волшебство? -Да, кое-что похуже… -Надо уходить… -Но как же станция? – Северус был удивлен, но не слишком… Бес не походил на остальных. -Баланс нарушен, Север, все изменилось… я не знаю когда, как… ты ли этому причиной, или мои глупые мальчишеские выходки… надо уходить, иначе нас с тобой возможно найдут мертвыми в тоннеле. В мои планы это не входит, надеюсь в твои тоже… Снейп кратко кивнул. -Но как мы пройдем мимо Мирта? -У меня есть еще один ход. Правда, когда мы пройдем по нему сработает взрывное устройство и он будет завален. Я предполагал, что такой день может наступить, но не думал, что так скоро. -Что бы ты сказал, если бы кто-то разрушил твое понимание привычных и вполне устоявшихся взглядов на реальность? -В моей жизни это происходит практически постоянно. -Вот и хорошо, - улыбнулся своим мыслям Северус. Довольно скоро они выбрались на поверхность, где-то за спиной негромким хлопком сработала установленная Бесом умная мина. Путь назад был отрезан. Над Москвой занималась заря. -Куда теперь? – поинтересовался Северус, стягивая противогаз. -Вперед, куда же еще? – Бес повторил его жест, дышалось легко и свободно. Дозиметр молчал.
Io: Живем один раз. Часть семь Запрещенная реальность (Эпилог!) * Все это было очень и очень непросто. Культурного в людях не так уж и много, не важно кто они маглы, волшебники или таукитяне. Впрочем, может быть в созвездие Тау-Кита и нет никаких людей. Бес помешивал палочкой в костре, наблюдая за ставшими такими близкими звездами. Они устроились в лесу, заняв небольшую карстовую пещеру. С помощью магии и навыков выживания Беса удалось смастерить недурное жилье, а после началось самое интересное. Кое-где в разваливающихся деревнях еще теплилась жизнь, так было до катастрофы. После все несколько изменилось. Приходилось укреплять стены и возводить целые форты на месте прошлых подсобных хозяйств. Господские дачи стали непреступными рубежами для диких собак, волков и медведей. Здесь, менее чем за триста километров от Москвы все было иначе. Радиационный фон был близок к норме, кислотные дожди выпадали все реже, ну а зимой снег можно было использовать в качестве источника питьевой воды. Северус перестраховывался, налагая очищающие заклятия, но Бес был спокоен, он знал, что природе такой «отдых» только на пользу. Сейчас постепенно восстанавливаются популяции диких животных. Еще несколько лет и хищникам не придется нападать на человеческие поселения, чтобы прокормится. Правда… если от человека к тому времени что-то останется. Деградация в поселениях была столь стремительна, что Бес мог бы поклясться, что прошло ни 20 лет, а восемьдесят как минимум. Многие люди разучились пользоваться теми предметами, которые были привычны в прошлой жизни. Конечно, вроде оно и понятно, не будет больше высокотехнологично производства, и хорошо охотится, правильно ставить силки – нужнее. Но, если не разбирать, не чистить и не смазывать оружие – оно не будет стрелять. Банально охотится станет тяжелее. И если сейчас у тебя вышел из строя лазерный прицел, наверное, это не столь важно, но не просушить ружье или автомат после сырого лога или сентябрьской ночи в засаде на дичь, он считал излишней роскошью. Некоторые охотники хотели примкнуть к ним. Пара деревень присылала парламентеров. Мужчина в деревне никогда не был лишним, если вычеркнуть из позорной истории российской 90-ые годы и все смутное время, вплоть до ядерной войны. Нельзя сказать, что все оскотинились в те годы, но большинству стало не для чего продолжать бороться. Парламентеры приходили за Северусом. Он слыл искусным лекарем. Как будто поползли слухи об его аномальном происхождении. Воспрявшее духовенство не одобряла выбор старост в пользу Снейпа, как спасителя от всех напастей, однако, если заболеть случалось членам семьи священника - обращались именно к нему. - Иногда у меня ощущение, что маглы произошли от слизеринцев, - брезгливо посетовал волшебник. - Это еще что, - успокоил его сталкер, - потом они объявят тебя черным магом и сожгут на костре. Тени от костра плясали на высоких сосновых стволах. Твари не смели подбираться близко к человечесткому жилищу. Запах пороха и дыма в совокупности с отпугивающими заклятиями делали свое дело. Бесу не очень нравилась колдовская обстановка пещеры. Она была приближена к тем подземельям, в которых обитал Северус в Хогсварте, но он так и не сумел сформулировать четко, что бы хотел увидеть сам. Бес не хотел возвращаться в свое московское прошлое, но и интерьеры метро так и не сделались милыми его сердцу. Такого просто не могло произойти. Посему Бес доверился волшебнику и ни словом ни жестом не препятствовал сотворенному жилищу. Другим вопросом был вопрос выбора. Колдовской огонь хотя и грел, но по мнению Беса не был живым. Наверное, именно поэтому они сидели сейчас на устроенной у кострища лавочке. Бес смотрел на звезды, а Северус в огонь. Действительно… было в нем что-то… что-то совсем не похожее на холодные бело-зеленые отблески пламени в его камине. Конечно здесь Снейп не решался аппарировать по сути было некуда, но в самых смелых своих мечтах он представлял, что в конце-концов кто-то выйдет на связь. Кто-то из его родного мира обязательно появится. Не могла же Полумна сказать все это просто так? Или могла? Что он вообще знал о своей бывшей студентке? Можно было сколь угодно долго размышлять о прошлом, однако без хроноворота и думать было нечего о переделке истории. - Иногда мне хотелось бы все изменить,- продолжил Бес, - но не все изменения могут привести к улучшению. - Тебя слишком занимают проблемы окружающий, - Снейп сполз на землю, облокотившись о бревно, - ты как будто все время бежишь… боишься остановится. Потому, что если ты остановишься, тогда наступит страшное время. Тебе придется подумать о себе. Кто ты? Чего ты хочешь? Зачем это все? Сталкер пожал плечами. - Скорее всего, так оно и есть. Только я думаю, что если остановлюсь, то все закончится… понимаешь, Север, я не то, что боюсь, что не найду ответов. Я боюсь, что все бессмысленно. Боюсь, что не прав. Боюсь, что сделал неправильный выбор. Надо было остановится еще тогда, выйти на поверхность и с честью принять свою судьбу. Но.. - Инстинкты… со мной случалось нечто похожее. Обо мне ты знаешь довольно много, а вот я о тебе практически ничего… за исключением мира после катастрофы. - До нее мир не был таким уж райским местом. Как я говорил, мне кажется, что теперь все несколько… ну правильнее, что ли, чем тогда. Тогда… знаешь, у нас просто было больше возможностей. Только никто не ценил их. Люди злились, ругались, завидовали… основное за чем проходила жизнь – это погоня за материальными благами. Для себя или для своих детей. Мы были слепы. Я был таким же слепцом как и все. Наверное, я только сейчас начинаю понимать… о чем мы пели тогда. Смешно, но музыка была самым честным, что у нас было. Однако даже песни мы умудрялись воспринимать как, просто песни. А для меня и вовсе это зачастую была просто работа . - Ты был музыкантом? - Ты удивишься, и Сыч тоже… Северус каркающе рассмеялся. - Быть того не может! - Но вот, такова жизнь… мне кажется, что это было тысячу лет назад. - Тебе тяжело без него? – Северус старался быть тактичным. - После катастрофы мы все время были вместе. Казалось, что, несмотря на то, что мир полетел к чертям, мы сумели сохранить главное. Но… мы очень разные. Мы не могли долго уживаться вместе, понимаешь? Как кошка с собакой ,как лед и огонь. Бред, конечно.. нас держало вместе что-то… может быть то, что нужно было выживать, может то, что мы выжили вместе. Понимаешь? Вся прошлая жизнь была погребена под руинами… а мы вот выжили. Нам казалось, что это знак. Что теперь то уж точно надо последовать ему. И все стало привычным. Мы всегда были вместе. Каждый день… только Валерка мечтал о покое и спокойных «последних годах», а мне хотелось приключений. Ну… оторваться «напоследок». Чтобы было о чем вспомнить на том свете, если он есть. Нас было двое, поэтому жизнь стала компромиссом. Мы были очень удачливыми и очень результативными, во многом из-за осторожности Сыча, во многом из-за моей бесшабашности. Это как в песне «мы слишком долго выход искали, вдвоем нам не выбраться из тьмы»… Бес вздохнул Ему хотелось курить… но он подавил в себе эту иррациональную привычку из прошлого. - Похоже, вырваться удалось тебе. И что ты думаешь по этому поводу? - Я ничего не думаю. Я просто плыву по теченью. Я рад, что я не один… вот, пожалуй, и все на этот момент. - Становится холоднее, пойдем в дом? Бес быстро кивнул и отправился вслед за волшебником. На самом деле, это место действительно могло сойти за неплохой такой дом. Все удобства были созданы Северусом. И это была очень сильная магия. Бесу все казалось, что стоит волшебнику отлучится, как вся мебель и обстановка превратится в дым, но Снейп лукаво ухмылялся, заверяя, что на самом деле все не так, как думает сталкер. - Магия это только соединяющая сила. То есть я не могу создать то, чего не может быть. Я могу сотворить бутылку вина, но лишь потому, что стекло – это песок, а жидкость это перебродивший виноград. Очень примитивно, но все же, если бы на земле не было песка, то я не создал бы бутылку вина, понимаешь? Бес кивнул. -Я читал что-то такое у Перумова. - Иногда магловские фантасты или ученые были так близки к разгадкам существования магии, а следовательно и нашего мира, что нам стоило довольно больших усилий развернуть исследования в неверном направлении. - Вот оно что… - Бес улыбнулся, - я так и думал. Желтая пресса не такая уж и желтая… правда? - Что-то вроде того, - Северус взъерошил волосы сталкера, - чаю хочешь? -Конечно… На небольшом столе появились две чашки ароматного напитка и небольшая вазочка печенья. -Откуда на этот раз? - улыбнулся Бес. - Этот с Цейлона, к слову, там не особенно заметили наступивших перемен. Радиационный фон близок к норме. -Близок к норме – это сколько рентген? -Иногда мне кажется, Бес, что твоя фамилия не Страшный и не Маврин.. Сталкер показал язык и с удовольствием сделал несколько глотков. Эта неспешная почти медиативная жизнь в доме-пещере почти нравилась ему. Этот странный волшебник, который точно сошел с экрана какого-нибудь новомодного блокбастера последних годов, все эти предметы, появляющиеся из воздуха, его собственный прогресс. Когда он смог превратить лист бумаги в зеленый лист дерева – то почувствовал, будто это один из самых счастливых моментов в его жизни. - Как я сделал это? Почему в этом мире? - На самом деле, - Снейп в тот день казался гораздо старше своих лет, - на самом деле, Бес нет ни какого «того мира» или «этого мира». Это вопрос философский. А ты… ты просто молодец. Романтические же отношения сталкера и волшебника начались внезапно. Северус судя по всему, не был против более близкого контакта с самого начала, а Бес какое-то время терзался привязанностями к Сычу… но Москва была слишком далеко, а пылкой любви от Сергея никто не требовал. Бесу нравилась холодная сдержанность Северуса. Он не стал скрывать что чем-то он напоминал ему Сыча. Но это только поначалу. Поскольку волшебник оказался искушенным любовником и умел доставить изысканное удовольствие, не похожее на советское собственничество Беса. Разные культурные слои, разное воспитание, разные условия, даже разные времена. Это было похоже на орхидею в граненом стакане. На какой-то непрекращающихся сюр, точно ты заглотил перо Джеффа Нуна, но оказался не в лимбе, а скорее на периферии чьего-то пробуждающегося сознания. Иногда Бес приносил кофе в постель. Иногда называл Северуса другим именем. Надо сказать, что и волшебник нередко грешил тем же. Но все же им удалось найти баланс. Некое равновесие, удерживающее этот их странный дом. Деревенских жителей от сжигания обоих на костре. Диких зверей, от нападения. Кажется, даже саму природу от слишком уж кислотных дождей. Они время от времени еще случались, но кажется, не причиняли прежнего ущерба. Однажды солнечным утром они проснулись вместе. Событие вполне себе рядовое, однако у сталкера и волшебника имелся пакт о ненападении на этот счет. Любовники? Прекрасно. Сожители? Почему бы и нет. Друзья? Быть может.. но… это не было той связью, которая пережила бы века, которая могла бы быть описана графоманами от литературы или чем-то вроде того. Северус не понимал албанского, а Сергей не был в восторге от латыни. Культурные слои… слишком разные, слишком диффузированные в данный момент. Оба почувствовали себя неловко. И чтобы как-то это скрыть Снейп сказал: - Знаешь, Бес… есть в году одна такая ночь, когда зацветает папоротник. Конечно, в ваших учебниках написано, что папоротник растение голосеменное, размножается спорами – не цветет. Но на самом деле это не совсем так, а легенды на пустом месте не рождаются. Так вот, ты со своими необычными способностями мог бы сделать одну нетривиальную вещь. Видишь ли, природа твоих магических возможностей совсем иная, нежели у меня, или любого ученика Хогвартс. Ты мог бы сделать замечательные чернила с добавлением этого экстракта и, если ты уж взялся за работу демиурга, то вполне мог бы… продолжить ее, - волшебник говорил мягко, точно ступал по хрупкому льду, точно боялся, что сталкер откажется. Но вместо этого Бес улыбнулся, потянул затекшую шею и мурлыкнул: - Наконец-то, что-то интересное! - Погоди! Этот цветок еще надо найти! Ты даже не знаешь ,как он выглядит и какие чары… «Черт, его фамилия точно Маврин?!». Но Бес не слушал. У него была цель. Новая… Он ждал чего-то вроде этого. Сумасшедшего задания, как Иванушка-дурачок, что пойдет туда-не-знай-куда, чтобы найти то-не-знаю-что… и чтобы все было хорошо. Так всегда бывает в русских сказках. Бес не то, чтобы поверил в свою избранность, или бессмертие, но он отчего-то был уверен, что теперь… что именно теперь… Он ушел, взяв с собой автомат и несколько рожков. На самом деле, сталкер знал, что сегодня все будет по-другому. Он не станет стрелять, и его пропустят туда… вглубь леса. Не лесные твари, а сам лес. Его духи, хранители и те, кто жили здесь задолго до появления первого человеческого жилища. «Я хочу, - подумал сталкер, - чтобы все сложилось иначе. Я хочу переписать историю …. Я хочу, чтобы всем было хорошо…». Лето выдалось засущливым, и болото он смог определить лишь по зарослям багульника и торчавшим то здесь то там веткам папоротника. Откуда-то Бес точно знал, дальше идти не нужно. Сейчас нужно просто остаться здесь… и… Он сотворил пишущее перо и пергамент и стал ждать. Он сидел, недвижно, пока край солнечного диска не запутался в сплетении зарослей бурелома. Пока не догорел последний отблеск и солнце не ухнуло куда-то в овраг. А потом в воздухе зазвенели комары и мошка. Но и насекомые точно знали – не стоит мешать человеку сегодня. Перо точно само заскользило по пористой бумаге. Если бы я хотел переписать историю с самого начала это заняло бы слишком много времени. Поэтому я не стану этого делать. Я не господь бог. И не стреплюсь занять это хлопотное и скорбное место. Я только хочу, чтобы каждый из нас был по-своему счастлив и понимал целю собственного существования. Казалось невозможно ничего различить, однако в красноватом свечении Бес видел все, и быть может, несколько лучше чем днем. Это сиял огненным светом, неживым, но магическим цветок голосемянного растения. Мне хочется, чтобы люди извлекли из войны уроки, и чтобы уроки эти не были забыты. Чтобы Полумна и Стася подружились, а Холст женился наконец, и чтобы к нам с Валерой это не имело никакого отношения. На свете, во всяком случае не этом, каждый должен прожить определенного количество лет, и мне кажется, что с меня уже довольно. Я хотел бы, чтобы Полумна, Северус, Стасян, Валера и я вернулись в те миры, откуда начался наш путь. Ощущение сюра нередко часами не отпускало меня, и я хочу, чтобы этот этап был, наконец, завершен. Пусть это будет любое другое измерение, если такое существует. Пусть это будет школа магии, или космический корабль. Но ради нашего же блага, пусть мы с Валерой не будем знать о том, что было раньше. Пусть мы никогда не узнаем друг друга, и возможно, никогда не встретимся вновь. Пусть Северус перестанет бояться себя и бежать на край света от собственных чувств. Пусть Полумне повезет так, как не везло еще ни кому и ни в чем. И пусть это будет любимая сказка хотя бы одного ребенка на свете. Ведь тогда, все это будет не просто так. Всё будет иметь хотя бы какой-то смысл. * ….- вот уже пять лет мы собираемся здесь, чтобы…. - ПОЖРАТЬ! – эхо многочисленных голосов, звонкие выкрики…. песни, веселые люди…. Все проходит по краю его сознания. Бес точно движется назад… назад во времени… … - открываешь шкаф, а там… - Нарния? -Нет, а там Маврин! – снова веселый смех приветливые полузнакомые лица..… … …-классный косплей! …- зачет! Время убыстряет бег. Бес проходит через зеркало. Через одно, через другое… … - сплети мне фешечку…. …- мы пережили Нашествие! …-ты ведь запишешь с нами альбом?... …- Сергей!.... ….- СЕРГЕЙ! Кто-то зовет его? Кто? Почему? Откуда?... С неба падали первые снежинки. Конец ноября. Рано для настоящей зимы. Они кружились, неторопливо опускаясь на землю. Хозяева прочищали дымоходы, кажется, ночью хорошо подморозит. Недалеко от «Дэрвиш и Бэнгз» — магазин разных волшебных приборов примостился еще один. Раньше здесь была булочная или что-то в этом роде, а теперь дом с лавкой на первом этаже снял иностранный волшебник. Студентам Хогвартса здесь предлагались необычные этнические музыкальные инструменты. Тем же, кто мог раскошелиться – амулеты и различные товары магловских ремесел. Впрочем, их стоило бы еще проверить на работоспособность. Так же здесь были книги, немного колдографий, и учебников, а так же другие магло-приборы, наделенные магическими возможностями. Говорят, Хогсмид— единственная в Великобритании деревня волшебников. Скорее всего, это не так, но кому задавать эти вопросы и есть ли смысл? Хогсмид находится на берегу озера недалеко от Хогвартса. Ученики школы, начиная с третьего курса, могут посещать деревню по выходным, если у них есть разрешение от родителей или замещающих их лиц. Северус Снейп декан факультета Слизерин, восстановленный в должности после известного судебного процесса торопливо шел по протоптанной до черноты дорожке. Снег не таял… он ложился, постепенно заполняя собою все окружающее пространство. Северус спешил… ему уж очень хотелось проверить свою внезапную догадку. Сегодня, когда он проснулся, точно от мучительного кошмара он неожиданно осознал одну странную вещь… хотя, если подумать… странных вещей было много… очень много. Гораздо больше, чем он мог себе представить. Его голову точно прессовали изнутри. Дополнительные воспминания занимали свои места, точно книги на полках. Как в том странном фильме, о котором он то ли читал, то ли увидел ненароком. Кажется, «Эффект бабочки». Сейчас он точно знал, что избежал Азкабана, что Дамблдор поручился за него в письме. Что Минерва была новым директором Хогвартс. Что он преподавал защиту от темных искусств, что … черт побери Гарри Поттер вот уже несколько месяцев являлся его сожителем, что где-то там в магловском мире был подписан пакт о ненападении, и он, Снейп подключил все возможные и невозможные связи, чтобы какое-то там человеческое соглашение было исполнено… что…. что… что… «Ничему не удивляйся» - внушал собственный внутренний голос. «Удостоверься… только удостоверься!» - подгонял он. Стараясь сохранять полное спокойствие, профессор открыл дверь, тихо звякнул колокольчик. На его звук из недр магазина вышел немолодой человек с огненно рыжими волосами. Как ни странно к семейству Уизли он не принадлежал. - Добрый день, чем я могу вам помочь? Северус не мог поверить своим глазам. У него все-таки получилось. Все-таки… удалось! Руки продавца покрывали замысловатые татуировки, в левом ухе серебреной каплей застыло магическое украшение – серьга. Не та, какую помнил Северус. Мужчина выглядел респектабельно, ухожено и достойно. - Я хотел бы… хотел бы купить цейлонского чаю… - неожиданно выдал он. - Вы, судя по всему, неплохой знаток редкостей, - продавец улыбнулся, - давайте я покажу вам весь ассортимент. Северус выбрал что-то наугад. Расплатился… и еще несколько секунд стоял в дверях не решаясь сделать последний шаг прочь… и тут… продавец… этот самый немолодой мужчина подмигнул ему. - Не хотите приобрести диск с магловской музыкой. - Какой? – слишком порывисто спросил он. - «Запрещенная реальность», - продавец улыбнулся… уголком рта.
Maine Coon: В жизни я не раз кривил душой, лгал и верил, почти всегда искренне верил в придуманную ложь, но в одной лжи, хоть и сослужившей мне добрую службу, я теперь раскаиваюсь. Я раскаиваюсь в том, что солгал Артему, будто прежде никогда не имел отношений с мужчинами. Он все равно мне не поверил. Да, такое было в моей жизни. Тогда я твердо решил, что это не повторится. Теперь, когда я пытаюсь осмыслить все случившееся со мной, мне делается страшно: неужели я убежал тогда, бросил все, и начал сначала только для того, чтобы, повзрослев за короткое время, снова, ощутив себя цепным псом, оказаться в той же тесной конуре, и убедиться, что цепь стала еще короче, а конура теснее, потому что я вырос. Об этом человеке – Валере – я стараюсь не вспоминать, но у меня это не получается – мы все равно так или иначе пересекаемся в этой жизни. А сегодня ночью я отчетливо видел его перед собой. Это случилось несколько лет тому назад. Мне было где-то около четверти века, Валере немного больше, но разница нами совершенно не ощущалась. Славный парень, герой на сцене, чуть застенчивый в обычной жизни. Одно время я считал его своим лучшим другом. Позднее мысль о том, что им мог быть такой человек, стала подтверждением моей врожденной порочности. В какой-то момент нам удалось не общаться довольно долго, но я так и не смог забыть о нем. А этой ночью он буквально стоял у меня перед глазами. Было лето. В гастролях и репетициях выдался неожиданный перерыв. Родные Валеры уехали куда-то отдыхать, а я проводил внезапно свалившиеся выходные у него дома. Помнится, мы часами валялись на пляжах, глазели на проходивших мимо полуголых девчонок, заигрывали с ними, смеялись. Ответь какая-нибудь девчонка на наши приставания, думаю, мы бы поспешили сбежать, потому что на самом деле совершенно не были настроены на что-то большее, чем флирт. И девчонки, уверен, интуитивно это чувствовали, а, может, наша манера заигрывать не позволяла им принимать нас всерьез. Солнце уже садилось, когда мы, натянув штаны прямо на мокрые плавки, отправились домой. По-моему все началось с ванной. Мы бесились в небольшой душной от пара комнате, стегались мокрыми полотенцами, и вдруг я почувствовал нечто такое, чего не испытывал раньше, – безотчетное волнение, таинственным образом связанное с Валерой. Помню, как неохотно я одевался: может, от жары – думалось мне тогда. С грехом пополам мы напялили на себя одежду, вытащили из холодильника еду, поели и выпили по бутылке пива. Потом вроде бы решили пойти в кино. Да, наверное, иначе незачем нам было вылезать из дома, а я хорошо помню, как мы бродили по сумеречным, раскаленным за день, улицам Москвы, и жара, исходившая от тротуаров и стен, доводила нас до одурения. В тот час многие взрослые обитатели города, неопрятные и усталые, сидели на скамейках в парках, гуляли по улицам со своим потомством. Они путались у нас под ногами и мозолили нам глаза. Мы проходили мимо них и смеялись. Валерка шутил. А я обнимал его за плечи и очень гордился тем, что, хоть немного, но выше его. Странно, что только сегодня ночью, в первый раз за все эти годы, я вспомнил, как хорошо было в тот вечер, и как сильно мне нравился Валера. Когда мы возвращались с прогулки, на улицах было тихо и спокойно. Мы тоже были спокойны, а дома почувствовали себя еще спокойнее. Уже в полусне мы разделись и легли спать. Упали, не думая, на одну кровать и сразу же заснули, но я, видимо довольно скоро, проснулся от яркого света. Пробудившись, я увидел, как Валера с яростной сосредоточенностью что-то ищет на подушке. – Ты чего? – По-моему, меня укусил клоп. – Неженка несчастная! А у вас, что, есть клопы? – По-моему он меня укусил. – А раньше тебя кусали? – Нет. – Ну так спи, тебе приснилось. Он посмотрел на меня: рот был полуоткрыт, серые глаза расширились. Казалось, что до него вдруг дошло, что перед ним крупный знаток по части клопов. Я рассмеялся и принялся трясти его за голову – я много раз так трепал его во время наших дурачеств или когда он начинал нудить. Но в тот раз, стоило мне прикоснуться к нему, как в нас обоих что-то сработало, что-то такое, от чего это обычное прикосновение сделалось до странности новым, непохожим на все прежние. Валера, против обыкновения, совсем не сопротивлялся, а неподвижно лежал, прижатый моей грудью. И тут я вдруг почувствовал, как бешено бьется мое сердце, и что Валерка, лежа подо мной, дрожит всем телом, а свет в комнате нестерпимо режет глаза. Я сполз с него, неловко отшучиваясь, он тоже бормотал что-то бессвязное. Прислушиваясь к его словам, я откинулся на подушку. Валера поднял голову, я тоже приподнялся, и мы как бы невзначай поцеловались. Так, первый раз в моей жизни, я телом ощутил тело другого мужчины, услышал его запах. Наши руки сплелись в объятиях. Мне вдруг показалось, что у меня в руках бьется редкая, обессилевшая, почти обреченная на гибель птица, которую непостижимым образом мне довелось поймать. Я был здорово напуган и прекрасно понимал, что Лерка напуган ничуть не меньше. Мы оба закрыли глаза. Все это я вижу сегодня так ясно, что с болью в сердце осознаю – я никогда, ни на одну минуту не забывал этого. Я и теперь слышу, как во мне звучит отголосок того желания, которое тогда так властно подчинило все мои чувства, я снова ощущаю ту неодолимую, как жажда, силу, завладевшую моим телом, и ту горькую мучительную нежность, от которой, казалось, разорвется сердце. Эта непостижимая, мучительная жажда нежности была утолена в ту ночь – мы доставили друг другу много радости. В те минуты я думал, что всей моей жизни не хватит на то, чтобы исчерпать себя до конца в обладании Лерой. Но эта жизнь была недолгой: она длилась всего несколько дней. И в эти дни мы не отдавали себе отчет в том, что происходит, не говорили и не задумывались об этом. Мы радовались жизни, получали удовольствие и просто были счастливы. В один из таких дней я проснулся, когда Валера еще спал, лежа на боку, по-детски поджав под себя ноги. Он был похож на ребенка: рот полураскрыт, на щеках румянец, пряди русых волос спадали на лицо, ресницы чуть подрагивали под лучами летнего солнца. Мы оба лежали голыми – простыня, которой мы накрывались, скомканная, лежала у нас в ногах. У Валеры было светлое, чуть тронутое испариной тело. Мне хотелось дотронуться до него, разбудить, но что-то удерживало меня. Я вдруг испугался. Может, потому, что он лежал передо мной, как невинный младенец, с обезоруживающим доверием прильнувший ко мне, а может, потому что он был нежнее меня – собственное тело вдруг показалось мне грубо скроенным, сокрушающее-тяжелым, а все возрастающее животное желание обладать Валерой страшило своей чудовищностью. Но испугался я, главным образом, одной навязчивой мысли – Валера такой же парень, как и я. И вдруг я словно впервые увидел, как сильны его бедра, плечи и руки, некрепко сжатые кулаки. И эта сила, и одновременно необъяснимая притягательность его тела неожиданно внушили мне еще больший страх. И все-таки мне до смерти хотелось разгадать тайну этого тела, и снова ощутить его силу, и насладиться им. Моя спина покрылась холодным потом. Мне стало стыдно, стыдно даже самой постели – свидетельницы моей порочности. И тут я стал думать о том, что сказала бы его мать, увидев эти скомканные простыни. Потом вспомнил и о своих родителях. В моем мозгу разверзлась черная дыра, до краев наполненная пересудами, бранными и грязными словами, оскорбительными перешептываниями, обрывками, услышанных краем уха, полузабытых и наполовину понятых россказней. Я чуть было не заплакал от стыда и ужаса, не понимая, как такое могло случиться со мной, как такое вообще могло прийти мне в голову. И тогда я принял решение. Мне сразу стало легче, я спрыгнул с кровати, встал под душ, оделся и приготовил завтрак. Валера к этому времени уже проснулся. Я ни словом не обмолвился о своем решении – боялся, что разговор может поколебать мою волю. Я даже не стал дожидаться его к завтраку – отхлебнул несколько глотков кофе и, извинившись, поспешил домой, хотя и понимал, что этими уловками мне Валеру не провести. Он пытался меня удержать, уговаривал, урезонивал, и тем самым сделал все, чтобы мы расстались навсегда. Я, до того проводивший столько времени с ним вместе, начал сторониться его. Он тоже не искал встреч наедине. Конечно, случись такое, я был бы просто счастлив, но в то утро, когда я ушел от Валеры, в наших отношениях появилась трещина, которую ни он, ни я не смогли преодолеть. Периодически я долго и нудно плел ему и товарищам по группе невероятные басни о какой-то девчонке, с которой будто бы крутил в то время, а через несколько лет внезапно женился и был почти счастлив. Потом в нашем коллективе начались ссоры, взаимные обвинения и скандалы, а в результате получилось так, что я ушел из группы и был вынужден начинать все сначала. К тому времени я уже переехал из нашего района, и виделся с ним довольно редко. Только через пару лет мы смогли встретиться и полноценно работать вдвоем, как старые друзья, но и тогда это длилось довольно недолго, мы просто не смогли вынести общества друг друга и вскоре нашли для себя убедительные отговорки, чтобы прекратить совместную работу. Наверное, тем летом я впервые почувствовал себя как бы в пустоте, и тем же летом я впервые пустился в бегство от самого себя. Да, как только начнешь отыскивать в памяти ту страшную, все определяющую минуту, минуту, которая разом задает новый ход событиям, становится ясно, сколько мучений стоило это блуждание в лабиринте обманчивых ориентиров и перед самым носом захлопнувшихся дверей. Наверняка бегство от самого себя началось в то лето, когда я так и не понял, где искать суть вставшей предо мной проблемы, и бегство казалось тогда единственно возможным выходом. Теперь я, конечно, понимаю, что решение этой проблемы – во мне самом, в моем отражении в оконном стекле, за которым ночь и от которого я не могу отвести взгляда. Оно замуровано вместе со мной, оно всегда было здесь и всегда будет здесь и, тем не менее, оно также мне неведомо, как неведомы дальние холмы на горизонте. Эта история, случившаяся тогда со мной и Валерой, потрясла меня, я замкнулся в себе и озлобился. Рассказать кому-нибудь, что со мной стряслось, я, разумеется, не мог, я даже себе боялся признаться в этом, старался не вспоминать, но это всегда было со мной. Точно страшный разлагающийся труп, мысль об этом залегла в глубине мозга, отравила, разъела его и укрылась в подсознании. Вскоре я стал приходить домой пьяный, наталкивался на родных, а те устраивали скандалы. Видимо, я слишком часто уходил в запой, и спустя некоторое время допился до глюков, которые меня так напугали, что в итоге я довольно резко бросил употреблять вообще какой-либо алкоголь, а спустя какое-то время стал просто сильно ограничивать себя, и крайне негативно относился к людям, которые им злоупотребляли. Таким мне и показался Артем в нашу первую встречу, когда он пришел прослушиваться в мою группу. Конечно, умом я понимал, что у него просто тяжелый период, почти нечего есть и опускаются руки, но я ничего не мог с собой поделать, и, раздраженный, выгнал его, едва дав ему допеть. Я злился, рвал и метал, расстроенный тем, что не могу найти себе подходящего вокалиста. Моя жена – мудрая женщина – она дождалась, пока я успокоюсь и только тогда поговорила со мной, мягко намекнув, что из-за своей категоричности, я могу совершить ошибку и проглядеть то, что мне действительно подходит. Не знаю как, но она убедила меня в том, что в помятом музыканте с Арбата что-то есть, и уговорила дать ему второй шанс. Лена вообще порой видела больше меня, не ошиблась она и в этот раз, и Стыров стал приходить на наши репетиции. Я так и не сказал ему ничего конкретного по поводу того, взял ли я его в группу или нет, но он и не спрашивал. Он старался оправдать доверие и разве что из кожи вон не лез, пытаясь выполнить все мои противоречивые требования и не всегда обоснованные придирки. Должен признать, у него это получалось, несмотря на трудности, связанные с тем, что он долгое время совершенно наплевательски относился к собственному голосу. Когда он находился в более-менее хорошей форме и увлекался происходящим, я даже любовался им, смотря как он, худой от долгого недоедания, и не совсем уверенный в себе от моих едких замечаний, превращается в другого человека. Излишне театрализованные движения, пушистые кудрявые волосы и многогранность голоса придавали ему сходство с древним божеством или шаманом. Он буквально гипнотизировал меня, а я смотрел на него и мог только молча восхищаться. Это сложно было скрывать, и он почувствовал. Не знаю, как так получилось, но после репетиции мы остались в студии одни. Я словно продолжал находиться во власти этого гипноза и не смог отказать, когда он пригласил меня куда-нибудь пойти выпить. Было уже поздно, и от метро до предложенного места мы шли по практически пустым стремительно темнеющим улицам, на которых не горела половина фонарей. Потом, когда мы сидели в баре, я почти не разговаривал и почти ничего не пил, а только слушал, как Артем рассказывает мне о своей жизни, изредка вставляя несколько слов. Он смотрел куда-то мимо меня, видимо боясь поймать мой взгляд, и, кажется, боялся остановиться в своем рассказе. Наверное, ему просто надо было кому-то выговориться, а тут так удачно подвернулся я. Не знаю, почему он решил, что может мне доверять, но так или иначе, он говорил, а я слушал. Когда Артем закончил говорить и посмотрел на меня, на его лице я прочитал то, что уже не раз замечал в течение этой ночи – его красота и притворная развязность скрывали душевное смятение и страх, а под сильным желанием нравиться каждому таилась жуткая неуверенность в себе. У меня вдруг сжалось сердце, захотелось погладить его по пушистым волосам и как-то утешить. Мы молча сидели за столом, курили сигареты и допивали что-то алкогольное. Я вдруг почувствовал, что очень устал, посмотрел в окно на узкую улицу, на обшарпанный угол, где и находился этот бар – улица пламенела в солнечных лучах. Было очень многолюдно, и я подумал, что так и не смог до конца понять этот город и его жителей. Внезапно в груди что-то нестерпимо защемило, и меня потянуло домой, но не в московскую квартиру, где я жил со своей женой, и даже не в квартиру своих родителей, нет, меня властно тянуло в Казань, туда, где я родился, к той жизни, к местам моего детства. Я никогда так отчетливо не понимал, что ностальгия во мне не умерла, и мне стало страшно. Я посмотрел на себя со стороны, и увидел, бездомного бродягу, который, словно корабль, носится по волнам жизни и не знает, где бросить якорь. Я вглядывался в лицо Артема, но и он был бессилен мне помочь. Я начинал понимать, что случившееся со мной вовсе не было так страшно, как бы мне в глубине души этого хотелось, тем не менее, это было странным и непостижимым. Нет, утешал я себя, ничего в этом нет страшного и необычного, но какой-то голос во мне неотвязно шептал: «Стыдись, стыдись, спутался с парнем, противно, чудовищно». Но странным было другое: то, что это было вариантом извечного человеческого тяготения друг к другу, которое существует повсеместно и пребывает вовеки. Мы поднялись и пошли в бар, и Артем заплатил по счету. – Мне надо домой, – сказал я, когда мы с ним оказались на улице, – надо выгулять собак. Стыров с изумлением уставился на меня. – Ты сошел с ума, – укоризненно сказал он, – какой смысл ехать сейчас домой, на другой конец Москвы, да еще с учетом, что ты сейчас все равно не сядешь за руль, и выгуливать собак, когда ты и так прекрасно знаешь, что их есть кому выгулять и без тебя. А вечером снова тащиться в обратную сторону… Пойдем ко мне, отдохнем, может быть немного поспим, перекусим и поедем на репетицию. Так будет гораздо лучше, – с улыбкой протянул он, – вот увидишь. – Но мне надо… – начал я, но Артем взял меня за руку, и перебил меня: – Конечно, но это же все не к спеху, ведь правда? Пойдем. Я упорствовал. – Ах ты… негодяй… – только и сказал я. – Кто негодяй, так это ты, – сказал он, – если готов бросить меня здесь одного, хотя знаешь, что я напился и без тебя мне не добраться до дому. Мы оба расхохотались, прекрасно понимая, с какой натяжкой можно назвать любого из нас напившимся, и, поддразнивая друг друга, пошли в сторону больших улиц. Я начал понимать, что он тоже нервничал. Откуда-то с противоположного конца улицы вынырнуло такси, и Артем проголосовал. Такси остановилось и он, словно вдруг испугавшись, что все-таки сбегу, втолкнул меня в машину, а сам пристроился рядом, сказав таксисту адрес. Он жил на широкой, вполне приличной улице, одну из сторон которой занимало какое-то предприятие. Прямо напротив его дома, частично на территории этого предприятия стояла небольшая часовня – вероятно, раньше, тут стояла церковь. Мы зашли в темный подъезд, поднялись на лифте, и оказались перед дверью в его квартиру. Зайдя, я сразу заметил, что в ней был страшный беспорядок. Он запер дверь. Некоторое время мы стояли в полумраке и смотрели друг на друга с неуверенностью и тревогой. Я дрожал. «Если сейчас не откроешь дверь и не выскочишь отсюда, ты пропал!» – пронеслось в голове. Но я знал, что не сделаю этого, знал, что уже поздно. Оставалось только стонать и плакать от отчаяния. Он бросился ко мне в объятия, резко привлек меня к себе, и как бы говоря мне: «Я твой», постепенно подталкивал меня к кровати. Наконец, мы оба оказались в постели. В моем мозгу отчаянно билось: «Нет! Нет!», но тело мое сокрушенно твердило: «Да! Да! Да!». Уже тогда я понимал, что Артем, что бы ни случилось, никогда меня не предаст и всегда поможет мне, чем только сможет. Он будет терпеть любые мои выходки, перепады настроения, замечания и упреки, но никогда и ничего не сделает мне во вред, и всегда придет на помощь, стоит только его позвать. Я смотрел на него, и мне было приятно сознавать, что это из-за меня его лицо светилось счастьем. Но даже в те минуты, когда я пылко и нежно ласкал его, а он с той же нежностью ласкал меня, я чего-то не договаривал, я все же отдавался ему до конца. Я готов был пойти на любые жертвы, только бы не потерять своей власти над ним. Но он разбудил во мне червя, который исподтишка стал подтачивать меня изнутри. И я чувствовал, как меня прямо несло к нему, как несет реку, вырвавшуюся из-подо льда, сгорал от стыда, мучился от безотчетного ужаса, тоски и горечи, переполнявшей сердце. Этот зверь, которого разбудил во мне Артем, больше никогда не впадет в спячку. Это страшное открытие породило во мне ненависть к нему. Я все время был недоволен им, а он терпел и старался учесть все мои замечания. Я ругался по мелочам и говорил, что найду себе другого вокалиста, более подходящего. Он не возражал. И даже когда я, в очередной раз недовольный готовностью Артема к работе, сказал ему убираться, он ничего не стал мне возражать, а только собрал свою сумку, грустно посмотрел мне в глаза и ушел. Да, я пытался забыть и пытался найти другого вокалиста. Но поиски, как и прежде, не приносили никаких плодов. Вариантов либо не было вообще, либо они были еще хуже. Сроки поджимали, пора было записывать альбом, и затягивать было нельзя. Я знал, что после того, что я наговорил Стырову и прогнал его, любой нормальный человек пошлет меня куда подальше. Но у меня не оставалось выбора и я все-таки решил рискнуть. Я не стал ему ничего объяснять, извиняться за ложь, свои слова и вообще как-либо рассказывать положение дел. Я просто позвонил ему и без лишних предисловий прямо спросил, готов ли он записывать альбом, заранее чувствуя, что, какой бы не была ситуация, он ответит мне «Да».
Снейп: Пейринг: СС/ГП…тьфу…опять перепутала…СМ/ВК…)) Первый слэшик про них..так что сильно тапочками не кидать...) Предупреждение: Возможен ООС,… но это, же RPS, так что везде есть в некотором смысле OOC…) POV Маврина в конце. Это были обычные гастроли, таких в жизни группы Ария было много, но для Маврина эти гастроли запомнились на всю жизнь, впрочем,… не только для него. Ещё перед поездкой Сергея преследовало какое-то странное ощущение, но он не придал этому значения. Когда он приехал в аэропорт, остальных участников группы пока не было в зале ожидания, а техники грузили аппаратуру. Гитарист взглянул в окно, и перед его взором открылась широкая взлётная полоса, уходящая вдаль. Шёл дождь, несмотря на то, что за окном был июль-месяц. Мавр сидел на жёстком кресле, разглядывая свой багаж, и думал о предстоящих выступлениях в Ростове, о новой гитаре и о всяких мелочах. За этими мыслями Сергей не заметил, как рядом с ним присел лидер группы – Владимир Холстинин. - Здорово Мавр. Что кислый такой?- спросил он и протянул Сергею руку. - Да вот, что-то настроение с утра не заладилось. Может самолёт упадёт?- ответил Мавр с лёгкой иронией,- ответил Мавр и пожал руку. -Тьфу, на тебя, Какая муха вас всех с утра кусила, а? Мы же на гастроли едем, а не на смертную казнь, – с упрёком сказал Холст. Мавр промолчал, дабы не злить Володю. Ссор перед концертами им только не хватало. Минут через 20 группа заходила в самолёт в полном составе. Сергей сел у окна и через некоторое время заснул глубоким и ровным сном, а когда проснулся, из окна уже виднелись взлётно-посадочные огни ростовского аэропорта. В Ростове-на-Дону у группы планировалось несколько выступлений на разных площадках, поэтому с собой было взято очень большое количество оборудования. Музыканты вместе с техниками несколько часов грузили это самое оборудование в отдельный грузовик. Потом сами музыканты загрузились в автобус и поехали в гостиницу. Первое выступление предполагалось провести через день, так что у «арийцев» впереди было ещё много свободного времени. По приезду в гостиницу музыканты в качестве экономии заселились в двухместные номера, Маврин оказался в одном номере с Кипеловым, Холстинин - с Дубининым, а Манякину выпала честь жить в одноместном номере. Так как время было уже позднее, да и все участники группы устали- все музыканты легли спать, предварительно пожелав друг другу спокойной, а кому-то неспокойной ночи. (Дубинин любил фанаток, так любил). Сергей всё думал о своих чувствах, о Валере, который спокойно посапывал на соседней кровати, смотрел на него, и так хотелось подойти к нему, поцеловать так нежно и страстно, но нельзя…нельзя портить своими чувствами чужую жизнь…надо задавить эту любовь… и, думая об этом гитарист заснул. Гитаристу снились какие-то тени, блуждающие в других мирах. Посреди ночи Мавр проснулся от шума - это Кипелов куда-то собрался приключения на задницу искать. Сергей решил показать Валере, что тот его разбудил своим полуночными хождениями. Гитарист привстал с кровати и возмущённо произнёс: «Куда намылился?»- он постарался сделать это с обидой и каким-то безразличием, чтобы скрыть своё беспокойство, но получилось плохо, голос дрогнул. Вокалист повернулся к Мавру лицом, улыбнулся (умеет же успокоить, когда надо) и ответил: -Извини, не думал, что разбужу тебя! Да вот покурить захотелось, и подышать свежим ночным воздухом. Я быстро, буквально 15 минут. -Не ходи! Что ты ночью на улице забыл!? Подышать можно и завтра, а покурить в туалете… я не против! – Сергей сам не знал почему, но что-то ему подсказывало, что Валере лучше никуда не ходить. -Да ну тебя, Мавр, сколько мне лет, в конце концов? Всё, я пошёл, скоро вернусь,- сказал Кипелов ободряюще и захлопнул за собой дверь. -Эх,…Валера, Валера!- сказал в пустоту Маврин и повалился обратно в постель. Но сон к нему не шёл, как не шёл и Валера. «Где его черти носят»- подумал гитарист. После недолгих раздумий он оделся, взял ключ от номера, запер дверь и пошёл на поиски друга. Выйдя из гостиницы, Сергей увидел на дороге нераспечатанную пачку сигарет и зажигалку Валеры. «Твою мать, опять разыграть решили, шутники блин хреновы! Доведут же меня!»- подумал Мавр и продолжил движение по аллее. Вдруг рядом с ним, из куста послышался шорох и приглушённый стон. Сергей зажёг зажигалку и повернулся на шум. За кустом он увидел то, что предполагал увидеть меньше всего, и это увидено повергло его в шок: на земле, весь в ссадинах, порезах и ушибах, сидел Валера. Судя по всему, он вот-вот потеряет сознание. На лбу у него образовалась гематома, и фингал смотрелся с ней очень гармонично. Маврин судорожно пытаясь сообразить, что же ему делать, не нашёл ничего умнее в данной ситуации, как отнести Кипелова в номер. Вызывать скорую чревато скандалом, так как новость, что вокалист «Арии» Валерий Кипелов «напился» и «подрался» будет быстро сочинена акулами пера и быстро разнесётся по стране. Метал у нас в стране не любят. Мавр аккуратно поднял Валерия на руки ( нельзя сказать, что ему это так легко удалось), и понёс вокалиста к гостинице. Тот вообще-то пытался вырваться, но был слишком вымотан, чтобы сбежать от цепких рук Маврина. «Эх, как же приятно ощущать тяжесть Леркиного тела в своих руках, как приятно быть так близко к нему и вдыхать запах его волос»- думал Мавр. Слава Богу, на ресепшене (хотя это слово пришло к нам много позже) никого не оказалось. Если путь до гостиницы Сергей одолел с относительной лёгкостью, то три лестничных пролёта явно дадут о себе знать в старости, в виде болей в спине, но Валерку не хотелось никуда выпускать. Мавр, осторожно придерживая вокалиста одной рукой, второй пытался в темноте попасть ключом в замок,… наконец, это удалось. Гитарист просто влетел в комнату и аккуратно положил Валеру (который уже несколько минут находился в забытье) на кровать, на ходу включая свет. Теперь Сергею надо было найти аптечку. Через несколько долгих минут она была найдена на самом дне чемодана, а из доисторического холодильника (из морозильной камеры) достал «дежурную» бутылку водки. Открыв бутылку с раствором аммиака, Мавр смочил ватку и поднёс её к носу Валеры. Тот с трудом разлепил глаза, рукой нащупал шишку, ухмыльнулся и сказал: - Что-то голова болит, не знаешь почему? -Шутишь, значит всё не так уж плохо! На, держи, поможет снять опухоль,- сказал Маврин и протянул Кипелову холодную бутылку-компресс. - Спасибо!- ответил Валера и приложил бутылку ко лбу и откинулся на подушку. - Лежи, лежи, я обработаю остальные раны,- проговорил Сергей и взял из аптечки перекись и йод Осторожно обрабатывая порезы и синяки один за одним он, наконец, закончил. -Надо бы тебя переодеть, не будешь же ты в этой одежде спать, - сказал Мавр. Кипелов попытался встать, но видимо закружилась голова или ещё что-то, но он повалился обратно в постель. - Да лежи ты, дурак, я помогу тебе, не бойся, трусы снимать не буду!- пошутил гитарист. Кипелов покраснел, а Маврин начал аккуратно стаскивать джинсы с друга, за ними последовала куртка и футболка, и Валерий остался в одних боксёрах. Маврин оглядел тело друга, его шелковистые волосы, спадающие с плеч, серо-голубые глаза и …. «тьфу, нет, не смотри туда, иначе ЭТО будет сниться тебе до конца жизни, о нет, посмотрел,…Боже помоги мне сдержаться » - подумал Мавр и накинул на Валеру одеяло. Сергей достал обезболивающее и дал таблетку Кипу. Тот послушно проглотил её, даже не смотря, что именно он пьёт. После, он откинулся на подушку, продолжая прижимать к голове бутылку. Через некоторое время Валерий заснул и из его расслабленной руки выпал «компресс». Маврин поднял его и заметил, что гематома частично рассосалась и была намного меньше той, что Сергей видел раньше. Он решил ещё немного посидеть рядом с другом, на всякий случай. Мавр поставил стул рядом с кроватью вокалиста, выключил свет и тихо, чтобы не разбудить Валеру, пошёл к стулу. «Каким же беззащитным и милым выглядит Кипелов во сне»- подумал Сергей и аккуратно поправил прядку волос, упавшую на веки вокалиста. «Мммм….такие приятные на ощупь. Что же это за чувство такое, которое съедает меня изнутри уже несколько месяцев. Нет,… я не признаюсь ему в этом, он должен жить свободно…свободно от меня. Да я и сам себе боюсь в этом признаться. Я должен всё так же проявлять себя его другом, но при первой же возможности надо уйти из группы. Или не уходить, быть всегда рядом, но так далеко…? Но как долго я смогу ещё притворяться? Как я буду смотреть ему в глаза всё это время? И опять нас вместе поселили… у Холста, что ли мания нас вместе с Валерой поселять… я и так в прошлый раз чуть не прокололся, когда ночью тайком за ним наблюдал. Но я его сегодня раздевал…ах,… я видел его тело, теперь оно будет мне сниться целый месяц, как я стягиваю с него брюки, футболку… тру…, а вот этого не было, заткнись фантазия! Вот что ты со мной делаешь, Валера, а…?- мыслил Маврин… и его мысли плавно перетекали в сон, сон про который во истину можно спеть: имя тебе искушение. Когда Мавр проснулся солнце уже светило во всю, но на часах ещё было 6:10. Гитарист встал, размял затёкшие мышцы и пошёл в ванную. Он умылся, причесался, да и вообще привёл себя в порядок. Кипелов ещё спал, но спал далеко не так спокойно, как вечером после анальгина. На лице застыла гримаса боли и отвращения, но Маврин не решился будить вокалиста, так как во сне происходит восстановление. Но и смотреть на страдания Валеры гитарист не мог, он решил сходить в магазин и купить что-нибудь пожрать. Он вышел из номера и закрыл его на ключ, дабы избежать «лунатизма» со стороны Кипелова. На улице было пустынно, но находились «ранние пташки», которые спешили куда-то в такую рань. Маврин спросил у одного из прохожих о ближайшем круглосуточном магазине, он оказался за углом. В магазине Сергей купил закуски, и кое-что на завтрак (йогурты, растворимый кофе, хлеб и колбасу на бутерброды) а ещё пару бутылок водки, ведь предстоял серьёзный разговор с Холстом. Прейдя в номер, Мавр увидел, что на кровати Валерия уже нет ( «И, слава Богу» - подумал Сергей), а ванная закрыта. Пока гитарист выставлял на стол продукты и собственно водку, из ванной вышел Кипелов, он видимо принимал душ, потому что из одежды на нём было только два полотенца - одно на голове, другое на бёдрах. Гематома на его лице хоть и стала поменьше, но всё равно была, и фингал никуда не девался, да и остальные повреждения особо выделялись на бледном теле Валерия… и…. и это смотрелось ужасно. Кипелов воспользовался некоторой заминкой, пока Маврин оценивающе и с какой-то жалостью смотрел на него и начал разговор. - Доброе утро Серёж, плохо я выгляжу, да…? Хотя нет, не отвечай, я знаю, что в таком виде на публику не выйти. Из-за меня концерты проваляться, придётся мне неустойку платить, а денег…эх… Мавр, как ты меня только терпишь. И ещё, вообщем спасибо тебе за всё, за то, что принёс сюда, а то я мог плюс ко всему ещё и воспаление лёгких получить, что гораздо хуже для моей профессии…ну вообщем Серёг, спасибо большое,- сказал Кипелов и неожиданно по-дружески приобнял гитариста за плечи. Сергей не ожидал такого буйного проявления эмоций, но смог сдержать себя и не скинуть на фиг эту набедренную повязку. - Да ладно, Валер, всё наладится, щас с Холстом поговорим и просто концерт перенесём, вот и всё. Я договорюсь, если расскажешь, что же с тобой случилось. Я же твой друг, в конце концов, я должен тебе помогать,- ответил с успокаивающей улыбкой Маврин. -Хорошо, я всё расскажу, но когда придёт Холст, а, то дважды про это предательство я рассказать просто не смогу… - проговорил Валерий и пошёл к чемодану искать чистую одежду. -Я купил кое-что на завтрак, поешь, пить ведь потом будем не на голодный желудок!- сказал Маврин и сам пошёл в душ, всё равно ещё слишком рано, Дуб с Холстом там, наверное, за стеной храпят ещё. Раздевшись, Маврин зашёл под бодрящий душ и увеличил напор, чтобы хоть чуть-чуть расслабиться и успокоиться. Холодные струи стекали по волосам и освежали не только тело, но и мысли. Хотелось ещё долго стоять под отрезвляющими струями, но простудиться не хотелось. Одел боксёры и завернул волосы в полотенце. Когда Сергей вышел из номера, Валера уже оделся в спортивный костюм, в который обычно одевался в гостинице и сидел на кровати, о чём-то думал, рядом, на столе стоял опустошённый йогурт, и пустой стакан. Мавр взял из своего багажа свои любимые джинсы и футболку (домашние), как он их называл, оделся и решил покушать, он сделал парочку бутербродов, налил воду в стакан и опустил в него кипятильник. Когда вода нагрелось, Сергей сделал себе кофе. Он поел, выпил кофе и лёг на кровать, ждать пока свершится процесс пищеварения. Через полчаса, когда еда улеглась, Сергей решил позвать на разговор лидеров группы. Он вышел из номера и пошёл к соседнему номеру. Дверь в номер оказалась закрыта, и Сергей постучал так «негромко», чтобы все спящие проснулись. Какое-то время за дверью было слышно шуршание и приглушённые голоса. Через несколько минут вышел Дуб в халате, весь взъерошенный и недовольный. -Ну что случилось, какого хрена ты разбудил нас такую рань, Мавр, блин…?- раздражённо спросил Виталик. - Дуб, слушай, у нас тут ЧП, придётся наверно концерт перенести, вообщем так, через час ждём у нас в номере, и Сашу разбудите, Валера больше раза рассказывать не будет,- ответил Маврин, развернулся и ушёл, оставив басиста в недоумении. Час прошёл, как пять минут, дверь открылась, и в номер ввалились полусонные барабанщик Саша Манякин, гитарист Володя Холстинин и бас-гитарист Виталя Дубинин. Они были явно недовольны, но увидев накрытый стол, сразу улыбнулись. -Ну что случи…- начал, было, разговор Холст, но тут, же замолчал, разглядев лицо Кипелова. Все повернулись в сторону Валеры, и на их лицах можно было прочесть невиданное удивление. Чтобы другу было легче рассказывать, Сергей сначала сообщил музыкантом, всё о том, как и где он нашёл вокалиста, опуская некоторые подробности. Первая бутылка была быстро опустошена. И тут в разговор вступил Валера. -Вообщем ребят… мне назначил встречу, один человек… ночью…я согласился, ведь старый приятель всё-таки. Потом, я помню, как вышел из гостиницы, он должен был подойти к ней. Но накинули мешок на голову, стукнули чем-то тяжёлым, порядком побили и бросили в кустах. Хорошо, что Маврин меня нашёл, а то я бы там ещё долго бы пролежал. Из вас всех с этим человеком знаком Володя, я думаю, ты уже понял о ком я. Такое предательство я не ожидал, он же друг… он же наш старый приятель. -Да, конечно. А он не сказал, что здесь делает?- спросил рассержено Холст. -Аааа… у них тоже гастроли. У них концерт завтра тоже, только на другой площадке. - Ну, ясно, значит так, я поеду, поговорю с ним, у нас с ним давние счёты. А ты, Виталик, пойдём, я тебе скажу, что насчёт концертов сказать, вообщем, до вечера ребят, мы с Дубининым разберёмся. Через несколько минут дверь хлопнула, а за ней скрылись лидеры группы. Так ничего не сказавший за всё время разговора Манякин, вдруг открыл рот и с присущей ему заикающейся манерой произнёс: - Я … я.. чего-то ни-ни-ничего не по-по-о-нял. Ва-ва-леру избили ч-что-ли…? - Да, Саш, и как я понял, это кто-то кого знает Кипелов и Холст, у меня есть предположение, но - да ладно, забыли… Володя сказал, что разберётся, значит, разберётся,- ответил ему Мавр. - Н-н-ну, ясно… я п-п-по-пошёл тогда р-ре-бят, а т-то тебе В-Ва-Валер нужно отдыхать, я не б-бу-ду мешать. - Спасибо Саш!- сказал Кипелов и закрыл за Манякиным дверь на ключ. Он сел на кровать, обхватив голову руками, повернулся к Маврику и сказал: - Серёг, как я от всего этого устал, как я устал от этих гастролей по 3 месяца, от пьянок в номере,- Валера взял со стола бутылку и швырнул об стену, та с дребезгом разлетелась на кусочки -, от предательства друзей и от всей этой популярности, я хочу нормальной жизни, понимаешь, хочу найти своё счастье…- его голос сорвался на хрип. Маврин всё это понимал и понимал, что будь по-другому, он не находился с Валеркой столько времени наедине, не смог даже видеть его. Сергей подсел к вокалисту на кровать, ободряюще приобнял за плечи и начал успокаивать друга: - Лер, всё будет хорошо, всё наладится, вот увидишь, у тебя есть друзья, я всегда буду помогать тебе, только скажи и я приду к тебе на помощь. - Спасибо тебе, Серёж, ты меня второй раз за один день выручаешь, спасибо за поддержку,- сказал Валера и положил голову гитаристу на плечо. Маврин боялся этого момента, когда он не сможет сдержаться и как-то выдаст себя. И гитарист уткнулся носом в волосы вокалиста, они пахли ромашкой и детским мылом и немного табаком. Маврин стал ждать, когда Кипелов оттолкнет его, но этого не случилось… и эти приятные минуты, когда музыканты сидели в обнимку, длились, казалось, целую вечность. Сергей не хотел отпускать Валеру и так и умереть, не сходя с этого места. Но через некоторое время ему все-таки пришлось разжать объятия. Кипелов отвернулся к столу, взял целую последнюю бутылку водки, улыбнулся и произнёс: - Ну что, может, выпьем?- спросил он, поставил стаканы и начал отвинчивать крышку. - Кому-то пьянки не нравились в номере, даже не знаю кому,- сказал Рыжий Бес и посмотрел на Кипелова с какой-то искоркой. -Да ладно тебе, ну сорвался немножко, сказал лишнего, дак, что мне теперь всю жизнь не пить?- ответил ему Кипелов и вернул ему озорной взгляд. -Тебе бы не помешало,- со смешком заявил Маврик. -Я брошу, обещаю, честное пионерское!- Кипелов разлил по стаканам водку, один протянул Маврину, а другой поднял повыше и отсалютировал Сергею: - За крепкую мужскую… дружбу!- сказал он и влил в себя весь стакан. -Ну, за дружбу так за дружбу!!- ответил Маврин и также выпил содержимое стакана! Когда вся бутылка была опустошена, друзья завалились на свои кровати и в таком не слишком трезвом состоянии Маврин решился высказать Кипу, всё что сидело в нём уже несколько месяцев, Если бы он был трезвым целиком и полностью, он никогда бы на это не решился. Сергей не думал, что это может случиться именно так, да что там он не думал, что вообще это скажет, но если он будет молчать, то потеряет всё… и друга и группу, да он и так потеряет, но так хотя бы выскажет всё, что пожирает его. Дверь была закрыта, так что никто не ворвётся в номер посреди разговора. Сергей встал и стал нервно бродить по комнате взад – вперёд, немного пошатываясь. - Валера… я должен тебе кое-что сказать.... и…и это… может изменить в корне твоё отношение ко мне… но я прошу, чтобы ты дослушал до конца, всё что я скажу… только …только выслушай.- Мавр говорил неуверенно и робко и даже покраснел. -Хорошо, я выслушаю всё!- твёрдо сказал Валерий и сел на кровати и стал следить за передвижениями гитариста. -Ну, я даже не знаю с чего начать,… поэтому я скажу, что то, что я скажу, скорее всего, тебе не понравится. Вообщем, меня уже несколько месяцев пожирает болезнь, эта болезнь пришла незаметно и от неё нет лекарства. Она убивает меня, но я ничего не могу сделать. Она проникла в самое сердце, и разрушает его изнутри. Я боюсь, что если не скажу тебе этого сейчас- то не скажу никогда, и она убьёт меня окончательно. Имя этой болезни- ты…ты Валера, твои глаза, губы, нос, твоя походка, твой чарующий голос и потрясающая улыбка…- с каждым словом Сергей волновался всё больше и больше, он нервно теребил рукав футболки и продолжал-… Это то, что я боялся произносить вслух, я боялся даже думать об этом, но я должен это сказать, или всё моя жизнь будет разрушена. И я говорю это, я говорю Валера, я … я… чёрт как сложно это сказать…Я…люблю…тебя…- Маврин оттягивал каждое слово, делал паузы, но сказал-… Теперь, ты можешь послать меня куда угодно, можешь думать обо мне всё что хочешь, можешь сказать Холсту в конце концов, чтобы выгнал меня из группы… но… но теперь.. я уже ничего не смогу изменить, такова судьба, будь что будет.… И спасибо, что не перебивал. Кипелов молчал, он смотрел в одну точку и думал.… Это продолжалось несколько минут,… наконец Мавр не выдержал,… он остановился, посмотрел вокалисту в глаза и произнёс: -Ну, скажи что-нибудь, Валер, а то я чувствую себя как идиот, который сам с собой разговаривал. -Что говорить? – спросил он с искренним непониманием, но губы того дёрнулись и выдали Кипелова. Он что-то скрывал. -Ну не знаю, скажи, что я с ума сошёл, что я тебе больше не друг, что зачем я это тебе сказал, чтобы я ушёл и никогда не возвращался,… скажи что угодно, но только не молчи, это убивает меня ещё больше. - Я не могу сказать тебе ничего из того, что ты мне перечислил, ты…ты остаешься моим другом… но я не могу понять… как… как же это случилось? Ты, правда, любишь меня?- в его взгляде было, что-то наподобие надежды. Но Маврин убедил себя, что ему показалось. - Валера, я, правда, не могу объяснить, как это произошло, но это произошло, и что-то надо делать, ты только скажи, что мне делать... я запутался, я запутался в том, что происходит, меня затягивает паутина вранья, но я сказал тебе всё, что думаю,…наконец. Столько всего навалилось... чёртовы гастроли, тебя избили, неизвестность в группе, Холст постоянно придирается, всё навалилось комом, я не смог молчать. -Хорошо, Серёж, мне надо подумать, можешь оставить меня на пару часов, потом я скажу тебе ВСЁ, все, что ты хочешь услышать от меня!- сказал Валера и отвёл взгляд. По его лицу невозможно было что-то определить, но одно можно было сказать точно, он находился в совершенно подавленном состоянии. Маврин быстро переоделся, как в армии учили, за 45 секунд, и буквально выбежал за дверь, захватив с собой кошелёк. Сергей ходил по улицам, не разбирая дороги. Его разум быстро протрезвел, и Сергей мог оценивать положение с абсолютно трезвой головой. Но в этой самой голове все события не укладывались. Его раздумья растянулись, а он всё шёл по своему пути в никуда. Когда Мавр решился оглядеться, вокруг него было абсолютно неизвестная ему улица, на какой-то окраине города, на часах было около 6 часов вечера (надо-же как быстро время летит), а желудок требовал пищу! Гитарист вывернул на главную улицу, которая выглядела очень заброшенной, но на ней Маврин обнаружил небольшой бар, в котором он довольно сносно поужинал, в баре оказался телефон, поэтому он с лёгкостью вызвал такси, ему не пришлось блуждать в поисках телефонного автомата. Такси приехало быстро. Маврин сел в машину и назвал гостиницу. Ехали около 40 минут, Сергей даже удивился, как он мог так далеко уйти от гостиницы. Когда машина подъехала к гостинице, Маврик расплатился, пошёл к номеру. Постояв ещё пару минут у номера, он постучал. Послышались шаги, дверь открыл Кипелов, выглядел он как-то странно, смущённым что-ли. Он закрыл дверь на ключ и присел на кровать. В этот раз молчание продолжалось не долго. И его нарушил вокалист: - Серёга, я тут подумал, ну что это я ей Богу так отреагировал, вон на Западе… Фредди Меркьюри, Роб Хэлфорд, Элтон Джон, в конце концов,… у них не было заморочек на эту тему. Я не знаю, я не могу осознать то, что мы можем… ну вообщем ты понял… я об этом никогда и не думал, что ты,… что я… ну что можно вот такую любовь.… Ну, я разрываюсь, понимаешь, я не знаю, чего я хочу оттолкнуть тебя или поцеловать… Ты меня поставил, в то положение, из которого очень трудно выйти. Это странно, но я замечал в себе что-то похожее на влюблённость, но я говорил себе, что это лишь дружба, да и у меня семья, дети, как-никак… я не могу, Сереж,… но я не кому не скажу этот разговор, он умрёт вместе со мной.- Валера говорил, и по нему было видно его сильное волнение, он нервно водил пальцами по своей коленке, было видно, какое-то разочарование. - Я понимаю Лер, я всё понимаю, и поэтому я …я должен уйти из группы, я не смогу тебя видеть каждый день и сдерживать всё в себе, извини Валера! И… и спасибо, что не оттолкнул, не наорал, не сказал, что я чёртов педик… и далее в таком роде. Ты навсегда останешься моим лучшим другом, но ты сам понимаешь, что если я не уйду, то натворю делов…- сказал Мавр, и в голосе его чувствовалась горечь и грусть. Кипелов кивнул, но очень неохотно и по нему также было видно, что он расстроен. - Ты тоже будешь моим другом… навсегда.…Только давай об уходе из группы ты скажешь по окончанию тура, а то ребята расстроятся... ещё концерты плохо сыграем,- сказал он и горько усмехнулся. Мавр кивнул. Раздался стук в дверь и Мавр, как ближестоящий к двери, открыл её и в номер ввалились Холст с Дубом. - Ну, привет, молодцы! Что такие грустные то? Мы с Володей всё решили, концерт перенесли на неделю, главное, чтобы прошла шишка у Валеры, а фингал можно очками закрыть.… Проживание нам оплатит тот, кто избил тебя, Валерка, а дополнительными расходами пусть менеджеры занимаются. Позвонили в Москву, сообщили всем жёнам, что нас теперь долго не ждать дома, не стали их нервировать, сказали, что график тура просто изменился, дак они рады, что от нас отдохнуть чуть-чуть могут!- сказал Дуб с искренней улыбкой, а Холст кивал, подтверждая слова басиста. - Дак это хорошо, ребят, и с деньгами не будет проблем, и с организаторами, вы как всегда на высоте…- сказал наигранно радостно Маврин. -Дак это надо отпраздновать…!- проговорил Дуб и достал из пакета, пару бутылок. -Не, не Виталь, я пить не буду, мне утренней попойки хватило, правда, я не хочу больше…- сказал Валера и отвернулся от Виталика и его «друзей». -Да, я, пожалуй, тоже воздержусь, а то… опять выброшу что-нибудь из окна, а денег лишних у меня сейчас нет,- вторил вокалисту Маврин. -Мавр не будет пить? Это что-то из разряда фантастики… Что-то вы странные какие-то сегодня.… А вообще как хотите, мы и без вас всё выпьем, как хотите…- сказал Холст и демонстративно развернувшись, пошёл к двери. Дубинин последовал за ним. Маврин закрыл дверь на ключ и завалился на кровать. Несколько часов прошли в тишине, если не считать пьяных песен за стеной. За окном темнело. Ночь подходила. Мавр решил лечь пораньше, хотя понимал, что всё равно ещё долго не заснёт. Валерий был согласен с тем, чтобы лечь спать пораньше поэтому, они погасили свет, пожелали друг другу спокойной ночи и легли в свои постели. Пока Маврин лежал, он думал обо всех и всем,… об том, как ему лучше уйти из группы, о Валерке, о том, как же хороша любовь, если ты её получаешь и как же беспощадна, если, она безответна. Его мысли плавно перетекали в сон, который начинался тем, что он стоит посреди сада, полного фруктов, и не может определиться, какой же плод ему больше нравится.… Проснулся Мавр оттого, что кто-то тряс его за плечо, но так как в комнате, кроме вокалиста и гитариста никого не было, очевидно, что этот кто-то был Кипелов. * * * - Валера, что ты…- я не успел договорить, когда тёплые губы Лерки накрыли мои собственные. Я так долго этого ждал…, я так надеялся, что это когда-нибудь произойдёт…, я не мог не ответить ему… Поцелуй… такое простое слово, значащее так много, так много всего помещалось в паре минут, когда наши губы соприкасались. Валерка любил меня, а я дурак не замечал этого. Как же он выразился… «замечал в себе что-то похожее на влюблённость». Это против его принципов, но он сказал мне, а я твердил : «уйду из группы, уйду из группы». Я должен был понять его тогда, когда он не оттолкнул меня, когда я уткнулся носом в его макушку, что-то заподозрить. Да ладно… теперь уж не до этого. Теперь всё наладится. Я гладил его по волосам, они такие шелковистые, я вдыхал аромат его тела и проговорил: «Лерка». Вокалист лишь покрепче обнял меня. - Я не мог, Рыжик, понимаешь, не мог ничего тебе сказать… у меня… у меня не хватило смелости… но я тоже не мог молчать…я боюсь, что нас ожидает… но … я… я… тоже люблю тебя…- сказал вокалист, уткнулся носом мне в шею и беззвучно заплакал. Это были слёзы, открывшие передо мной всю суть моего существования… суть того, чего я так долго ждал. Он любил меня, всё это время… когда я боялся признаться ему и самому себе в этом. Он всегда меня поддерживал, как я всегда поддерживал его. И эта любовь, возникшая в совершенно разных по характеру людях, была такой разной, но она была! Она была и жила в них, такого сильного влечения я не испытывал не к кому кроме Валеры. Он дополнял меня, мою сущность по всем критериям, таким, каким дополнял его я. Пусть мы оба мужчины, но ты некогда не знаешь, кого ты полюбишь и когда разлюбишь…это превратности судьбы…и если бы не они, возможно, мы бы никогда не признались, друг другу… я благодарен судьбе, что это произошло. Так мы сидели очень долго, по крайней мере, если верить часам… для меня они пролетели очень быстро. О том, что было дальше не трудно догадаться. Я не хочу вдаваться в такие интимные подробности, но сейчас, когда я уже покинул группу Ария, не затем, чтобы не видеться с Валерой, а чтобы не смотреть в глаза Холста, который достал со своими подозрениями. Знаете, мне порой кажется, что они с Дубининым в номере тоже не композиторством занимаются. Сейчас на дворе 1996 год, мы с Леркой записываем сольный альбом, о котором я его так долго уговаривал. Все наши чувства, мысли и желания мы пытаемся выразить в музыке, в какой-то мере мы даже рассказываем фэнам о наших отношениях, пусть и в такой завуалированной форме. Каждый день, засыпая в студии на старом диванчике, я вспоминаю, с чего всё началось, и что всего этого могло и не быть. Но сейчас, сейчас всё хорошо, я сижу рядом, с улыбающимся во сне Лериком, и наслаждаюсь жизнью. Пусть наши встречи не такие и частые, но когда мы встречаемся я готов летать от счастья. В Кипелове лежит столько энергии, столько радости, что она переполняет его и частично переходит мне. И в такие моменты я понимаю, что главное в жизни - это любовь..неважно к кому, главное, чтобы она не была безответной. Я знаю, что с каждым годом мы можем видеться всё меньше и меньше, у меня своя группа, Валера в Арии… пока. Но я точно знаю, что при каждой нашей встрече мы всегда будем… по крайней мере я всегда буду любить его и ждать его взгляда, его робких прикосновений и того чувственного поцелуя, как в первый раз. Да, нам лучше работать в разных группах и не видеться месяцами, тем сильнее будет радость при встрече.
Снейп: (это конец предыдущего сообщения если что) Люблю… так просто сказать это слово, не задумываясь о последствии своих слов, и о признании общественности.Я люблю. Через некоторое время, Кипелов создаст свою группу, но Мавр, проиграя в ней не так долго, покинет её, потому что постоянная работа с любимым человеком может убить любовь,… но они сохранят её… и будут посылать её в песнях… , корректируя слова под свою судьбу и любовь. *** Рассвет еще далек…но тает грим любви Усталость вижу и смятенье, взглянув в глаза твои При свете ты никто, ты растворишься с новым днем Одна напротив всех течений, быть вне закона – твой закон Играть в твою игру и разрушать себя Я не хочу рубить на части свой мир и собственное Я Но словно яд во мне твой танец тысячи ночей Ты топишь в них мечту о сказке, Боясь остаться вдруг ничьей… Одно мгновенье, короткий миг Острее боль и твой прощальный крик Каждый рассвет ты исчезаешь в поднебесье Каждую ночь, как наважденье, мчишься ко мне (Кипелов- Наваждение) *** Hе узнаешь, не спасёшь, Hе полюбишь, не вернешь. Своих надежд, развеянных по снам. Люди ищyт, Боги спят, Вновь доpоги вдаль летят Тyда, где нас поймyт и нас пpостят. Миp - он твой. Ты же в нём - изгой, Заблyдившийся, гоpдый и слепой. Стоит повеpнyть, Изменить свой пyть - Птицы вслед закpичат, Люди вслед замолчат. Кyда ты идёшь столько лет, Доpогой ненyжных побед, Тpопой неизбежных падений и слёз? По нити pазоpванных вен, По книге своих пеpемен, Доpогой измен, Hо ведь, вольномy - воля! Безyмец, ты снова один Сpеди чёpно-белых каpтин, Сpеди pазноцветных мечтаний и гpёз. Куда ты идёшь столько лет? На семь бед - один лишь ответ, А истины нет, и лишь вольному - воля. (Маврин – Пока Боги спят) *** День... Растает день... Вечною тайной в былом. Где Струится свет... В сердце хрустальным дождем... Утоли мои печали, Скорбные надежды... Унеси с собою в даль Память о былом. В переливах ярких звезд Все, что было прежде Растворится, словно дым, Предрассветным сном...(Маврин- Утоли мои печали) *** Пустыня в тебе свернулась кольцами змеи За каждым твоим движением пристально следит Разбитый хрусталь иллюзий не склеить не собрать Тепло так легко уходит его не удержать Твои ангел тебя не слышит сколько не зови Без веры ты как без ветра — парусник в ночи Твой голос разнесся эхом и затих вдали Одна под безмолвным небом в центре всей земли Боже дай ей силы всё преодолеть Дай душе безкрылой снова ввысь взлететь Быстротечны дни, мы наполним их Дыханием последней любви ( Кипелов- Дыхание последней любви)
Io: К Монолиту или Припять. Мечты сбываются. часть 1. Конечно, все нормальные люди знают, что Зона – не место для прогулок. Конечно, все образованные люди читали о патогенном влиянии закрытого периметра на земной климат. Разумеется, люди интересующиеся наукой, даже читали о изобретениях, внедренных в современный быт благодаря находкам и открытиям, сделанным в самом антикурортном местечке в Европе… так какого рожна? Вопрос, наверное, риторический. - Ты слыхал, Бес, - разглагольствовал Прист, - какой-то чудило в деревне новичков вчера навернулся с карусели? - В очередной раз? - Контролеру за билет не заплатил. Его лающий смех оставлял неприятное чувство тревоги и пренебрежения. Минус один, как говорится. Некрологи стабильно поступали на ПДА. Погиб. Попал в аномалию. Переоблучился. Знакомые и нет клички, фамилии и имена. Кто был этот незадачливый путник, попавший в одну из самых старых и, несомненно, самых постоянных аномалий? Зачем он пришел в этот суровый край? Что надеялся отыскать? Шел, как и все к Монолиту или?... Я залпом осушил стакан. Вопреки моим собственным правилам, сегодня я пил крепкое. В конце-концов, имел право. Пятьдесят лет бывает раз в жизни. - Неладно что-то в датском королевстве? – Прист иногда проявлял ко мне участие, особенно, когда у него было хорошее настроение, как сейчас. Я пожал плечами. - Сам не пойму, - в мои сегодняшние планы не входила откровенность с барменом. Мне до моего схрона еще топать и топать.. хотя нет, пожалуй, сегодня не пойду, - мне бы угол, чтобы перекантоваться. - Как всегда? - Если есть возможность. - Для тебя, все что угодно. Нет, определенно кто-то сильно переплатил бармену сегодня. Ну а мне ничего не оставалось делать, как воспользоваться его неожиданным радушием и гостеприимством. Я взял еще коктейля «4-ый энергоблок» и отправился в апартаменты досыпать в полглаза до утра, не забыв оплатить постой и сытный завтрак. И только я вознамерился употребить изыски местной индустрии пищепрома, как на ПДА рухнуло сообщение от Паука. «Есть дело. Крайней важности. Воспользуйся таксофоном». Пауку, как и Болотному доктору отказывать не принято. Если док – это наше здоровье, то Паук – это наша связь, без которой, псевдоплоти ясно, в Зоне долго не протянешь. Банально выброс «внеплановый» профукаешь и - пишите письма зомбарям. - Прист, где тут у тебя таксофон? - Как ты быстро! – удивился бармен, - снова оскалившись в неприятной улыбке, да вон там. Номерок продиктовать? - Спасибо, не стоит. Я отстучал на старенькой клавиатуре код, переданный Пауком и, как мне показалось, в тот же момент, услышал его низкий, но располагающий голос. - Бес! Наконец-то… у меня к тебе срочное дело. Ты ведь хочешь получить около сотни убитых енотов? - Если это не мутанты и число им – легион, то считай, что я уже заинтригован. - Конечно, речь пойдет о килотоннах, - усмехнулся главный по связи, - если ты откажешь мне, я пойму. Но попросить мне больше некого. Вернее, так… я знаю, что ты за подобное не берешься, но если возьмешься… - Короче! – долгое вступление мне уже не нравилось. Воображение рисовало диковинные артефакты, растущие в окрестностях ЧАЭС, или, того хуже в зловещем 4-ом энергоблоке, и понадобились они Пауку потому, как он умирает, и только они могут отсрочить неизбежное… - … нужно сопроводить одного москвича…. Туда и Обратно. - Что ты имеешь ввиду? - Ты отлично понял меня сталкер. Очередной толстосум желает на экскурсию по Зоне, платит много, раз Паук готов мне отстегнуть на новый спорткар, и хочет куда? Конечно, к Монолиту, ну куда ж еще-то? И чтобы живым… ага! Туда значит, и Обратно! Охренеть… - А почему ты ко мне обращаешься, я ж вроде не проводник? - Ты у нас вроде как с совестью… - В смысле? - Мне этот московский перец однажды жизнь спас. Фигурально выражаясь. Долги надо отдавать. Кроме того, его желание не имеет ничего общего с миром материальным, поэтому «монолитовцы» вас пропустят… На это я даже не знал что скаазть, поэтому благоразумно молчал… не соглашаться было нельзя. - Ты там не уснул еще? – поинтересовался Паук. - Нет… ладно… мне нужен задаток. Огнемет ранцевый здесь в Припяти, этому кенту твоему ВАЛ усовершенствованный, мешок патронов и бронник 12 класса. Шлем от пси-атак… все, чтобы по последнему слову… тогда попробуем. - Все будет, - заверил Паук. Кроме бронника, не то вы год будете в одну сторону идти, - усмехнулся он, - через три дня клиент будет на Кордоне, поторопись. Вот что значит – испортить человеку день рождения. Вот теперь я должен переть обратно к Сидоровичу, слушать байки радиоактивного мяса про то, как они с ножом на снорков ходят и ждать черт знает кого, чтобы отвести его вместе с нематериальным желанием ни куда-то, а к «монолиту». Спасибо тебе, проведение. Я тебя тоже очень сильно люблю! В ту ночь я безбожно напился. За последние годы, что я сталкерствовал со мной такого не случалось никогда. Возможно, в тот момент я решил, что умирать, так с музыкой, но перестарался. Утро выдалось сырым, туманным и похмельным. С неба сыпалась какая-то морось, а я сжимая в руках свой АК-105М угрюмо шел к Кордону. Мне нужно было за что-нибудь держаться. Мой любимый огнестрел служил мне именно такой опорою теперь. Зона точно почувствовала мой «боевой настрой» и вопреки расхожему мнению, пропустила без особых препирательств. Не то подарок мне такой преподнесла, не то побоялась, что в личико кровососу перегаром дыхну. А вот как только мимо «Ростка» я прошествовал, так началось. Наемники, мутанты, армейский патруль… стоило только осознать где нахожусь и чего творю. Огрызаясь короткими очередями, я отступал к позициям «долговцев». Хорошо, что мы с ними в хороших отношениях, несмотря на то, что дружим. Прикрыли огнем, да еще и накормили задарма. Вот бывает же часовым делать нечего, но чтобы до такой степени… Оказалось, они ожидали связного, и не велено было точку до поры до времени покидать, вот и стреляли во все, что движется… ну или почти во все. - Ох, спасибо, Рут, выручил ты меня… - Ты чего это к Кордону что ли идешь? - Ага… - Чудны дела твои, Черный сталкер! Вот Бес на Кордон направляется… я передам нашим, чтобы прикрыли. - Спасибо, лишним не будет! Только дурак в Зоне отказывается от помощи, тем более, когда отношение клана тебе позволяют пользоваться ею безвозмездно. Ну, или почти даром. Идти стало легче, и даже, я бы сказал, веселее. В желудке уютно устроился «завтрак туриста» не весть какая еда, конечно, но всяко лучше, чем армейские галеты и сублимированная каша. Я даже нашел артефакт ломоть мяса и расчувствовавшись подарил его Икарычу за хороший сопроводительный огонь, прикрывший меня от пары зеленых мародеров. Конечно, вряд ли пацанва нанесла бы ощутимый урон моей сталкерской чести, но огневое прикрытие, оно и ветерану приятно. Вот в таком неожиданно благостном и приподнятом настроении, почти с миротворческой улыбкой за плексигласом противогаза я прибыл на Кордон. Обведя царившую здесь анархию привычным взглядом я сразу пошел к Сидоровичу. В тесной каморке толпилось полдесятка отмычек, как говорится, выбирай на вкус. - Ребята, разойдись! – скомандовал я, пробираясь к решетчатому окошечку. - Бес?! – попытался изобразить удивление Сидорович, - но тут же приосанился, - твой заказ в комнате № 3. Замок лязгнул и под заинтересованными взглядами я покинул торговую точку, бросив ребятам дежурное «возвращайтесь!». В комнате №3 на стуле сидел человек. Среднего роста. Средней комплекции. Вообще весь такой средний. «Политик что ли? - подумалось мне, - или из спецслужб?». Я поздоровался, мужчина поднялся навстречу, протягивая руку. - Бес, - представился я. Сопровождаемый мой не ответил ничего, быстро что-то начирикал на клочке бумаге и протянул мне «великолепно, еще и немой!». «Я сильно простужен, не могу говорить. Можете называть меня…. ». - Имя сказать он не успел, я остановил жестом, нет… не могу, - шутливо заметил я, - Зона не любит настоящих имен. Ходят легенды, что вслед за именем может похитить и душу. Я думаю, что душа тебе еще пригодится, поэтому мы пойдем другим путем. Вот раз ты говорить не можешь, стало быть будешь Тихим. И дай тебе Черный сталкер выдержать твой путь. Мужик приосанился и кратко кивнул. Тут, нужно отметить следующую странность моего клиента. С ног до головы он был укутан в какой-то идиотский костюм ниндзя. Бронник? Хорошо, что бронник… кевларовая рубаха – тоже прекрасно! Но зачем все эти черные тряпки? Отчего защитят? И противогаз с поляризационным фильтром, который он наотрез отказывался снимать. - Ладно, Тихий… поставим тебе передатчик, чтобы мы с тобой как-то общаться смогли, а то несерьезно все это… не будешь же ты мне вопросы про аномалии скажем на бумажках писать, ты пока напишешь уже соберешь все их… и если что-то от тебя останется, то очень тебе повезет при этом. В общем… двинем через четыре часа, за это время прошу тебя приведи себя в нормальный вид, сними все эти ниндзянские тряпки, толку от них никакого. Вот рюкзак, это для тебя тут постарались. Наденешь камуфляж, бронник и кевлар оставишь. Возьмешь ВАЛ, Калаш загонишь Сидоровичу… патроны обменяешь… конечно один к трем, ну а что ты хотел? Хавчик уложи и будь готов, как пионер. Я пока передатчик соображу и маршрут нарисую… ты хоть… это осознаешь, что можешь погибнуть через несколько метров, как мы с тобой выступим с территории Кордона? «Мне все равно, - написал мой загадочный клиент, - жизнь давно потеряла всякий смысл. И если я не попробую, то буду корить себя до самого смертного дня». «То же мне блин, философ-любитель» - подумал я, но ничего не сказал, только хмыкнул. На самом деле, чего тут маршруты рисовать? Пойдем лесом. Долгим окружным изматывающим путем. Такой маршрут убережет мужику нервы… хотя может ему и лет-то не больше восемнадцати… да нет, походка больше на сорок-сорок пять тянет… в общем, нервы сохранит, и, пожалуй, поможет почувствовать что такое Зона! Так глядишь, и раньше Припяти обратно повернем. Хорошо бы так… Как ни странно кент мой новообретенный собрался быстро. Времени даром не терял, успел и подкрепиться и поспать часика полтора, что тоже верно. «Бывший военный может?». - Выступаем через пятнадцать минут, - скомандовал я, отдавая ему небольшой кругляш с проводками, - это переговорное устройство, местный самопал. Прикрепи к голосовым связкам… нет, в рот запихивать не стоит, к шее короче, и соедини с передатчиком. После этого тебе не придется делать особых усилий, чтобы я мог воспринимать твои голосовые эманации. Все понятно? Действуй. То ли Паук страшилок про меня нарассказывал, то ли просто мужик покладистый попался, но команды мои выполнял точно, грамотно без обсуждений. - Пятнадцать минут я взял вот зачем. Слушай, Тихий… слушай и запоминай. На «пострелять» и «побегать» времени нет, я тебе не нянька, поэтому учиться будешь в бою. Если я говорю стреляй – значит стреляй, говорю беги – бежишь, падай – падаешь, скажу в вонючую жижу лезть – лезешь. Не спрашиваешь, не думаешь, времени не теряешь. Каждое твое «а почему?» может стоить нам обоим жизни, ты не на курорт приехал и не на экскурсию. Если ты никогда в своей жизни не убивал людей – тем хуже для тебя. Почти наверняка сегодня ты кого-то подстрелишь. Жалеть здесь никого не надо, слышишь меня? Не отворачивайся, Тихий. Отсидеться и отлежаться не получится, понял? Если ты не нажмешь на курок первым, твой оппонент великолепно сделает это за тебя, и твое заветное желание никогда не исполниться! Он вздрогнул, сжал ВАЛ обеими руками и быстро кивнул. Чего может хотеть сорокалетний московский интеллигент, вероятно дрессированный когда-то в спецслужбах, ну во всяком случае, в армии более положенного отслуживший… чего он может хотеть такого нематериального, чтобы «монолитовцы» нас пропустили? Ну, положим, баба ему не дала… или здоровья детям… или я не знаю, излечения супруге… о таких случаях я слышал. Когда человек желает чего-то не для себя, даже, больные на всю голову, сектанты перед ним расступаются и, не особо-то, в спину стреляют. Первые километры пути дались нам как-то особенно трудно. Заметно похолодало, но мелкие снежинки не успевая долететь до земли превращались в дождь, за счет этого дорожки и тропки кое где развезло, а кое-где сковало легкой коркой хрусткое ледка. Лишний шум всегда не к добру, идти по пожухлой траве и фонящему мху тоже удовольствие то еще. Тихому не удалось держаться взятого темпа и он начал отставать. Сперва на пять шагов, потом на десять. «Так дело не пойдет» - подумал я, и пустил клиента вперед. - После болота будет интереснее, -пообещал я. Тихий то ли кивнул, то ли неопределенно мотнул головой и продолжил движение. Зона на то и Зона, чтобы преподносить сюрпризы. А сообразительный мужик мне попался. У кромки разросшегося болотца он затормозил, как Сивка-бурка, я бы даже сказал, встал, как вкопанный. - Бес, - раздался бездушных роботизированный голос в моем приемнике, - тут что-то не так. Аномалия? И точно впереди пространство было как бы втянутым во внутрь по кругу. Гравитационная аномалия трамплин. - Тихий, да ты далеко пойдешь, - усмехнулся я, - обходим по краю. Мы медленно продвигались по краю произрастания камышей. Эх, и шумели мы, братцы, как стадо голодных снорков, а те и не преминули воспользоваться нашим шумом, чтобы не понабежать… - Огонь по команде… три… два… СТРЕЛЯЙ! Снорки нападали сперва вяло, а потом подтянулся арьергард и они ринулись всей толпой. Прыгучие заразы, злые и хитрые. Резкие скачки, обманные движения, всем не терпится отведать сталкерских консервов под маркой «Двое на болоте». А вот нет, хрен вам по всему противогазу! Все же хорошо, что у Тихого был ВАЛ. Небольшая отдача, легкий ход патрона в стволе. Процентов шестьдесят, а то и семьдесят его выстрелов находили цели. Твою налево, вот уж правда, новичкам везет! Тихий был методичен, последователен и скуп на комментарии. Если в первый момент, когда он увидел мутантов его руки ощутимо подрагивали, то теперь расход патронов стал экономным, а очереди короткими. Он довольствовался сухими армейскими «пустой! Перезаряжаю». И я отвечал клиенту взаимностью. Когда мутанты поняли, что числом нас не взять они кинулись врассыпную, а мы в противоположную сторону от направления их движения. То ли они почуяли кого-то интереснее, не то решили сменить тактику. Вслед сноркам я кинул одну зажигательную гранату, в надежде что это отвлечет их, а возможно привлечет других хищников и они решит этот вопрос между собой. - Почему мы идем по кромке болота? - Потому, что тут лучше аномалии видно, - ответил я. Это была не совсем правда. Болото я хоть и знал, но не горел желанием встречаться с его обитателями, мне не импонировало быть съеденным заживо. Тихий не спорил. Он снова был «замыкающим», продуманный все же шлем дал прислал ему Паук. Как только спустились сумерки Тихий не задумываясь включил ПНВ. Вот это я понимаю «я дебил, поэтому использую все ресурсы и не рискую» и правильно делает между прочим! Чем больше проходило времени, тем чаще мой клиент начинал спотыкаться, сбиваться с темпа ходьбы… я понимал, что Тихий вымотан.. но тут во мне проснулось какое-то не свойственное ранее злорадство. Я решил провести его обходным маршрутом. До моего схрона оставалось не так уж долго, однако мне хотелось, чтобы у этого толстосума возомнившего черт знает что о себе и своих желаниях колени тряслись от усталости, и стоило мне выйти на вираж, как я устыдился… кто я ему? Судья? Какое я имею право решать за него? Но переходить на прежнюю траекторию было поздно. - Мочиииииииииииииии! – послышалось неподалеку. Отлично, вот и зомби… - Тихий, подойди сюда, быстро… садись, - клиент безропотно повиновался, я быстро достал из разгрузки стимулятор и вколол у границы кевлара и наколенника. Он охнул, потирая место укола. - Зачем так? Я бы сам… - Сам бы ты свалился через пять минут. Я быстро вкатил второй стимулятор себе. До рассвета нужно было в любом случае навестить схрон пополнить боезапас и выспаться. Сейчас мы снова были полны сил и чувствовали себя просто замечательно. - Там впереди зомби чего-то не поделили. Я бы предпочел залечь здесь, но не факт, что там снорки не очухались, или кто покруче. Будем двигаться вперед. Зомби это не так, как в кино, если тебя кто и укусит ты не превратишься в него, это фигня. Запомнил? Отлично… главное не дать им стрелять. Когда будешь уничтожать противника старайся перебить позвоночник или отстрелить руки… без этих важных деталей они становятся менее опасными. Кажется, в Тихом проснулся боевой азарт, так весело и быстро косил он живых мертвяков. Может быть, моя наигранная уверенность передалась ему, а может… ему просто хотелось, чтобы все это побыстрее закончилось. Мне не хотелось думать о том, что за этой небольшой компанией может следовать вполне себе половозрелый контролер. Вот не зря же говорят «перед тем как подумать, подумай». Тихий увидал тварь и ринулся на нее, стреляя в молоко. - Стоять! – рявкнул я. Оба замерли. Контролер таращил подслеповатые зенки на Тихого, а Тихий на него. Надеюсь, Паук предусмотрел пси-защиту, иначе мозг клиента сейчас будет жареным, как отмычка после встречи с электрой. Я что-то заорал, контролер видать подумал, что я к нему обращаюсь ,и заорал в ответ. Я почувствовал, как земля уходит из-под ног, однако продолжил бежать. Тихий стрелял методично, и уже точнее предыдущего раза. Я достал тварь слепой очередью, падая перед ним на колени, и вывернув ствол под неестественным углом. Картинка перед глазами довольно долго не желала становится четкой. Меня вытошнило.. но благодаря артефактам на поясе я остался целым и невредимым, если не считать неприятного звона в голове. - С тобой все в порядке? – осведомился Тихий. - Хорошо тебе с экранированным шлемом,- огрызнулся я. - В смысле? - Не парься… сейчас меня отпустит… потопаем дальше… Это меня Черный сталкер наказал за то, что клиента угробить хотел. В садиста поиграть значит. Вот и эффект, сам на четвереньках еле отхожу после ментального удара. Так и надо тебе, Бес… не будешь фигней страдать. До схрона добрались без происшествий, хоть и умаялись вусмерть. В тесном коллекторе мы оба едва могли развернуться, но вдвоем нам было легче сдвинуть тяжеленную бетонную плиту, предваряющую лаз в схрон. У меня ж все продумано! И гранаты, и мины и кодовый замок. После всех манипуляций руки у меня, признаюсь, подрагивали. Зато мы с Тихим были в полной локальной безопасности. Выброс, твари и люди нам сейчас не угрожали. Нас защищала толща земли и тяжеленные каменные глыбы. Вот так надо устраивать схроны. Небольшая комнатка с продуманной вентиляцией, сухой пол и стены вот и все что нужно, чтобы понять что такое комфорт и как его не достает в Зоне. Тихий спросил можно ли снять противогаз, на поверку выяснилось, что больше всех мутантов он опасается радиационных и химических факторов. Неглупо, что тут еще можно сказать? Аномалии можно заметить, мутанта – застрелить… ну а что ты сделаешь с окружающей средой? Я все больше проникался некоторой симпатией к нему, и из разряда «клиентов» почти готов был мысленно перевести его в разряд «спутников» или даже «напарников»… поживем – увидим. Тут уж без вариантов! В голубоватом мареве светодиодных фонарей его лицо выглядело достаточно суровым. Седой. Короткая стрижка. Резко обозначенные морщины. Мда, похоже с сорока годами это я погорячился. От правого уха до носа уродливый шрам с розовыми, точно от ожогов краями. В остальном будто бы обычный человек. Взгляд почти что знакомый, почти обывателя… но только «почти». - Где тебя угораздило? – поинтересовался я, стаскивая свой плексигласовый намордник, - Афган? Чечня? - Если бы, - он грустно усмехнулся, - едва ли я смог принести пользу своей стране. Это я просто пару лет назад обжегся, когда готовился идти в Зону. Пришлось оставить работу из-за длительного периода реабилитации, распродать некоторые активы, ну ты понимаешь… - Извини, брат… а ты уверен, что оно того стоит? - Уверен, - решимость ледяная и непоколебимая сверкнула в его глазах, - я не смогу умереть спокойно, если не узнаю правды. Мне ли судить его? Снова в душе, казалось, заскорузлой и волосатой, как брюхо Припять-кабана что-то шевельнулось… мне стало горячо стыдно за свои прежние мысли и слова. - Давай поужинаем, у нас тут похоже полная дневка, неровен час ночью случится выброс, нам нужно будет выступить на рассвете, чтобы уложиться в намеченный график. Тихий кивнул, расшнуровал берцы, и достал две порции армейского сухпайка. У меня просто язык не повернулся сказать ему, что так не принято. Зачем я буду портить впечатление о сталкерах у не озлобленного человека? Каждый сам за себя, и только в крайнем случае за себя и другого. Под страхом, внушенным местной псевдорелигией «Зона не простит». А сами? Чернобыльский пес с ним! Со всем этим! Поужинали мы довольно споро, а потом действие стимулятора закончилось. Хорошо, что успели раскатать пенки. Я так даже ботинки не скинул, завалился как есть, а Тихий судя по всему сумел даже в спальный мешок упаковаться… вот откуда у человека силы берутся? После пробуждения голова моя гудела не хуже, чем после давешней попойки. Хорошо контролер мне по мозгам съездил, должно быть матерый был. Одна из моих кристальных колючек почернела и стала непригодной для дальнейшего использования. Тихий уже не спал, он чистил оружие и снаряжал магазины. Нет, все-таки дельный мужик… в орыве благородства, я подумал, что на хрен деньги, возьму с Паука вооружением. Вон какой хороший экранированный шлем он подогнал пионеру. Я достал спиртовку, турку и молотый кофе. - Будешь? – спросил я, прочищая горло. - Не откажусь, - ответил Тихий. Он уже превосходно освоился со своим передатчиком, и старался не напрягать горло лишний раз. - Можно на обратном пути заглянуть к Болотному Доктору, он тебя посмотрит, может посоветует чего. Тихий улыбнулся… улыбка эта выглядела несколько жутковато, но учитывая чего тут видишь каждый день, вовсе не напрягала. - Само пройдет. Мы прихлебывали кофе, как раз в тот момент, когда Паук кинул сообщение на ПДА: «В течение пятнадцати минут ожидается выброс. Внимание! Всем найти укрытие!». - Что это значит? – спросил Тихий. - Это значит, что нужно быстро допить кофе и занять по возможности горизонтальное положение. Так мы и поступили. Я лежал, уткнувшись носом в собственный пыльник… когда тряхнуло первый раз, мне показалось, что схрон сейчас схлопнется, похоронив нам обоих, но затем активность пошла на убыль, а минут десять спустя все закончилось. Признаюсь, мурашки еще бегали по спине, хорошие такие, размером с тушкана, когда я выпрямился, и принялся протирать плексиглас, чтобы чем-то занять руки. - Что это было? – удивлялся Тихий, выброс? - Он, родимый, - усмехнулся я. В отражении своей маски я увидел свою заросшую физиомордию, с неопрятно свисающей паклей серых волос. Мда, я бы вот с таким в разведку не пошел… таки надо подстричься… и в баню… но это как до Припяти доберемся. - После выбросов в Зоне происходят разительные изменения, поэтому мы с тобой намерено тащились в эту глушь. Я сейчас все больше лесами стараюсь передвигаться. Людей меньше, опасностей больше… но, знаешь, Тихий, самый страшный мутант в Зоне – это человек.
Io: К Монолиту или Припять. Мечты сбываются. часть 2. Тихий кивнул, без всяких команд с моей стороны принялся складывать рюкзак и шнуровать берцы. - Вот это правильно, - ободрил его я, - нас ждут великие дела! Не знаю, как насчет дел, но опасности нас действительно ожидали. Почти к самому выходу прибило выводок псевдоплоти. Пришлось отбиваться, расстреляв прямо здесь полторы обоймы. Вот и как это называется? Ведь где детеныши – там и хищники, пришлось не только выкосить взбесившихся псевдосвиней, но и недовольных слепых псов. Одно радовало во всем этом разнообразии видов. И те и другие были дезориентированы выбросом аномальной энергии, а значит у нас имелся неплохой такой шанс. И мы поперли напрямик. Ну что там? Наглость – второе счастье. Вооруженные, потяжелевшие на фактически новой карте мы передвигались не спеша. Еще вчера ориентиры моей «тропки» были довольно четкими, а сегодня все это лишь пустой звук, не о чем не говорящие сосны и ели. Фон скакал волнообразно, аномалии пока не раскочегарились в полную силу, и я старался по максимуму использовать внезапную фору. ПДА правда тоже сбоили, видать электромагнитный импульс был особенно силен сегодня. Вот он-то чуть и не подвел нас под монастырь. Минуя очередную канаву с подозрительно голубой водой мы чуть было не напоролись на армейский патруль, и наше счатстье, что их приборы сбоили не меньше наших. - Лежать, - скомандовал я, и мы оба медленно отползли к той самой подозрительной водичке, - впереди военные. ПДА выключаем. - Это опасно? - Очень. Во-первых, их пятеро, во-вторых, они обучались, а мы с тобой нет. Соблазн кинуть гранату и расстрелять был очень велик, но если там есть хотя бы один пулемет, боюсь маневр не удастся. Снайперки нет, а стрелять из автомата… то еще удовольствие. Опять же.. если у них есть пулемет… а если нет? Если это просто патруль? - Будем обходить, - скомандовал я, и мы поползли, забирая все дальше к северу… внутреннее чувство, если хотите, чуйка сталкерская, подсказывала мне, что добром это не кончится. Ребята из военных не скучали, и так же начали передвижение. Стоит ли говорить, что когда я поднял голову нас снова разделяло несколько естественных складок местности. «Простите, я не хотел», - сказал я про себя, точно сбрасывая очередной грех убийства с собственной совести. - Приготовься Тихий, чтобы стрелял без промаха, лучше в головы… сейчас мы тихо, поднимаемся и быстро уничтожаем противника, ясно? Не орать, не привлекать внимание, они натренированы на «внезапность», но вот на внезапность «с изподвыподвертом» может быть и нет. Мы поднялись молча, точно два зомби из болота. Один сержантик заприметил нас, но его рот открылся в безмолвном крике, и тут же он упал, как подкошенный – это Тихий уже работал по целям. Его ВАЛ почти не издавал звуков при стрельбе, и, когда двое оставшихся в живых патрульных укрывшись за деревьями, вступили с нами в перестрелку, мы уже лежали за свежее выкорчеванным пнем. Интересно, чем это вояки тут занимаются, что радиоактивные деревья корчуют? Или не они вовсе? Ладно, не до загадок сейчас. Я подстрелил одного, а Тихий добил последнего. - Так, быстро обыскиваем, берем только патроны нашего калибра потом сваливаем трупы вон в ту канаву, да-да с подозрительно голубой водой. Надеюсь, из них не получатся зомби третьего поколения. - А какие были второго? - Шутка юмора… тут без юмора вообще повеситься и вся недолга. - Знаешь, Бес… а убивать оказывается не страшно. Нехороший холодок прошел по моей спине. - Ты воспринимал их, как помехи? - Вроде того. Это плохо, я и сам не хуже тебя понимаю. «Почувствовал?» - Э… - Я не думал, что мое… гм… первое убийство произойдет так скоро и пройдет незамечено для моей психики. - Почему? - Я слишком долго ждал и сейчас мне все равно. Я готов идти до конца… пусть там на высшем суде, если он есть, решат что было достойного, а что не очень. Я быстро кивнул, и продолжил стаскивать вояк к аномалии. Голубеющая лужица с удовольствием поглощала органику, и будто бы становилась больше. - Вот мы с тобой молодцы, накормили аномалию, смотри она какая довольная, аж вся светиться от радости! - Да, и вправду, - усмехнулся Тихий, - гляди там по поверхности что-то плывет. Я взял ветку и осторожно придвинул к себе предмет, а после и вовсе вытащил его на берег. С виду это был ничем не примечательный ПДА с погасшим экраном. Однако он был не похож ни на одну модель, которая встречалась мне прежде. Само собой мой опыт нельзя считать единственно верным, но во избежание проявлений аномальной активности я спрятал находку в контейнер для артефактов. - Я не знаю, что это, предлагаю разобраться позже. Тихий кивнул, и мы отправились дальше. Я пытался научить товарища видеть аномалии по легким намекам на них, и почти сразу тот стал делать успехи. Как давеча с гравитационной аномалией, так и теперь. Жарку он опознал сам, а вот с воронкой почему-то возникли сложности. - Она не кажется мне опасной, хоть умом я и понимаю, что от такого счастья следует держаться подальше. - Ничего, это наработается, - автоматически сказал я. Мы продирались через какой-то бурелом, через поваленные деревья и гнилостные ручейки. Развезло здесь все… вот и верь после этого в отсутствие зимы в Зоне. Конечно, все по-другому, больше походит на расхлябанную осень, но веселее от этого не становится. Холодная вода, грязь и мелкая мошкара – вот она романтика этих мест. В довершении картины грязно-серое небо решило испытать нас на прочность. Хлесткие холодные струи заливали плексиглас маски, и даже кое-где заливали за шиворот. - Привал, - констатировал я. Мы выбрали место под несколькими сваленными деревьями, дождевая вода не задерживалась здесь, а, проделав себе небольшое устье стекала вниз, к тому ручью с вонючей жижей, который мы преодолели менее получаса назад. На всякий случай я велел Тихому быть настороже. Место было не самое хорошее, но двигаться дальше было еще опаснее. Если сейчас где-то в радиусе десяти метров разрядится электра, мало не покажется никому. Вода, как известно, хороший проводник электричества. - Как ты думаешь, - спросил меня Тихий, не отрываясь от оптики ВАЛа, - возможно выжить в этом аду, будучи неприспособленным? - Ну… - неопределенно ответил я, - не знаю… иногда ведь людям везет. - Да… но я потратив на тренировки несколько лет, кажется, даже не приблизился… - Ты многим салагам фору дашь. - Салагам, - подчеркнул Тихий, - я погиб бы сразу, не будь у меня проводника. Скажи, Бес, какова вероятность официальным путем узнать о гибели человека здесь в Зоне, если он был сталкером? - Близка к нулю, - уверенно сказал я. - И я так думаю… Вода заливала оптику, и Тихий в который раз протер прицел тряпицей, которая кажется была столь же мокра, как и все в этом лесу. Наше оружие было обработано специальным водоотталкивающим составом, но, к сожалению, стеклоочищающим он не был. Неожиданно краем глаза я заметил какое-то движение. Всего на секунду силуэт дерева точно изменился, став толще и объемнее у корней. Всего на секунду, но этого хватило, чтобы понять – мы не одни. - Медленно посмотри через прицел на дерево на два часа, - Тихий выполнил команду, но ничего не увидел, как я и ожидал, - Теперь медленно на четыре часа. Так же чисто… Я неторопливо достал болт и кинул в указанном направлении, дерево снова шевельнулось, из-за него выкатились несколько неопрятного вида комков. Бюрреры, чтоб их! - Не стрелять… это почти бесполезно… - прошипел я. Попробуем отпугнуть… и сразу бежим… не лучшая идея, не спорю, но других нет… Я книул две гранаты с разницей в полсекунды. Бюрреры заволновались, но среагировать и перенаправить боеприпасы не успели. Конечно, такие мелкие вряд ли были матерыми, но коллективность повышает эффект пси-удара. - Вперед! – прикрикнул я, и мы понеслись. Хотя… «понеслись» не то слово. Пытаясь не шлепнуться, скользя на расплывшемся грунте, мы с максимальной скоростью удалялись от очага опасности. Мутанты, кажется, очнулись от нашей внезапной выходки с гранатами и сейчас пытались нащупать наши сознания, чтобы ринуться в погоню. Я не нашел ничего умнее, чем скомандовать Тихому лезть на дерево. Вот это было шоу. Обвешанные полезным грузом с автоматами, закинутыми за плечо мы карабкались по скользким стволам, риску при невнимательности или неудачном выборе оных попасть в птичью карусель и тогда уж… Я молился, чтобы мутанты были из не высокоорганизованных, а после вообще постарался отключить мозг. Пси-активность бюрреров высока, но если они не найдут в моем разуме как им сбросить нас с верхотуры – то нам ничего не грозит. Едва ли ожидание продлиться больше трех часов. Стоит отметить, что повезло нам вдвойне. Вообще ходка была фартовой. Я с уверенностью мог так сказать, поскольку мы преодолели треть пути до Припяти, а никто из нас не мог похвастаться сколь либо серьезными травмами… ну если не считать травмированность психики Тихого. Так вот, неподалеку от нашего укрытия проходил усиленный военный патруль, что не удивительно, ведь их братья не без нашего участия сгинули в безызвестность, и от них ни сигнала ни полсигнала… понятное дело воякам дан приказ – разобраться. Бюрреры почуяв добычу явно решили помочь людям разобраться в сложившейся ситуации. В отдалении слышались выстрелы, крики и непонятные хлопки… наверное гранаты. Все же странное здесь эхо, вроде бы вот оно незавидное поле боя. Вот они вояки, вот мутанты. Двое уже мертвы, еще трое обороняются, но слышно будто километрах в двух, а то и в четырех… такая вот акустика. Когда последний бюррер был уничтожен немногочисленные остатки военных сил громко бранились по рации с дежурным, что слышно было особенно хорошо, кричали о потерях, о том, что уходят, и довольно быстро слились с горизонта. Я все еще не рисковал включать ПДА, но дал команду Тихому спускаться. - Отойдем еще на пару километров, а там осмотримся. Отойдя на пять километров в исходном направлении я включил ПДА. Все чисто. Тихо, как в гробнице, и дождь кончился. И то ладно… согреться не мешает, но где тут теперь костры разводить? Я достал фляжку с особой настойкой дока, держу как раз на такой случай, а то водку после запериметрья редко перевариваю… видимо свою норму выпил. Сделав пару глотков, я протянул фляжку Тихому, тот благодарно кивнул и сделал изрядный глоток, сморщился, закашлялся, чуть противогаз не потерял. - Что это… - выдавил он. - Особая настойка, теперь не замерзнем, но и захмелеть не получится. Признаться, я рассчитывал, что этой ночью мы будем ночевать в присмотренном мною раньше коллекторе, но не вышло, поскольку идти по темноте в лесу забава не из лучших. Выбрав место посуше мы разбили импровизированный лагерь. Важно было, что он был защищен от ветра и обзора со стороны города, откуда и мог прийти наш самый страшный враг – человек. Спали по очереди, так, что мне удалось лишь покемарить. Я не знал порога выносливости Тихого, поэтому не мог полагаться на него, как на Гуру или Вара. Благо ночью ничего примечательного не произошло. Тихий, правда, немного пострелял по тушканам, впрочем, не попал, и то хвала Черному сталкеру. Когда идет миграционный поток этих зверьков, тут уж никуда не денешься, стреляй – не стреляй. Задавят массой. Это гораздо хуже закрытия Черкизовского рынка в Москве. Лишь только на востоке посерело – мы выдвинулись к Припяти. - Здесь довольно высокий фон, - заметил Тихий. - Да, и много аномалий… именно поэтому мы идем здесь, а умные люди идут там, где стреляют. - Не понимаю… - Если ты попадешь в аномалию, или нарвешься на мутанта, смерть твоя будет, скорее всего, быстрой, - кажется, эта фраза заставила Тихого замолчать, перестать задавать вопросы и сосредоточиться на своей цели. Нередко бывает идешь с напарником. Не важно опытный он, или нет, и вот уже вроде бы самое страшное позади, парень расслабляется, и тут … происходит что-то настолько неожиданное, что остается только развести руками и сказать «хороший был человек!». Мне удалось заставить Тихого сконцентрироваться на дороге, и кто знает, может быть, именно благодаря этому он не влетел в следующую аномалию. - Бес, что это? – спросил меня спутник, указывая рукой на сросшиеся электру с птичьей каруселью. Выглядело эпично, нечего сказать. - Ну, Тэсла бы обзавидовался… обходим. По красивому большому кругу. Снова мы отдалялись от нужной просеки. Будто бы сама Зона препятствовала этому путешествию. Стоило бы вернуться. Стоило попробовать другой маршрут, но остальные факторы говорили о том, что каждый следующий шаг лишь усугубит ситуацию. Я сказал Тихому, чтобы тот был готов к длительному марш-броску, авось проскочим. Последнюю фразу я произнес про себя. Мой навязанный Пауком напарник, должен быть уверен во мне, в том, что я знаю, что я делаю. Надеюсь, что подвиги совершаются иначе. Мы ломились через лес, обходя фонящие канавы и сросшиеся аномалии. Мутантов почти не было, точно притаились и ждали чего-то. Чем дальше мы отклонялись от известного мне маршрута, тем больше неизвестной растительности встречалось то здесь то там. «Это Зона, Бес, черт побери, это Зона…» - мысленно успокаивал я себя, понимая, что не только Зона тому виной, но и вся эта дурацкая ситуация. И желание, и монолит… и напарник мой… Вот видно, тяжело ему, но идет, терпит, выцеливает чего-то в оптику ВАЛа. Сосредоточен, собран, готов. Молодец, мужик! Далеко пойдет… почему бы ему в действительности здесь не остаться? Отличный сталкер получился бы. Поднатаскать немного, потом пооботрется и… Пока я мечтал о новом приемнике, Тихий чуть было не угодил в комариную плешь. -Стоять! – гаркнул я, так что он аж подскочил на месте. «Нет, не выйдет из него сталкера», - куда прешь, жить надоело! -..но я… - Глаза разуй! – я оттащил его от аномалии за шиворот, как нашкодившего котенка, и для наглядности бросил туда болт. Не педагогичный прием, не спорю, но эмоции иногда берут верх. Именно такой «спуск» был мне необходим. - Не сердись, - сказал я, - я не со зла. Нервы на пределе. Мучают плохие предчувствия. Мы ходим по кругу… это скверно. - Не беспокойся, Бес, нужно найти где-то место и еще переждать. Я пожал плечами. Доля разумного в этом была. Мы просто загоняли себя, но все отдалялись от города. Конечно, можно сейчас снвоа заложить вираж, выйти к реке и прогуляться вдоль берега, но кто ж нас там в покое оставит? Схронов у меня там нет, я вообще там был один раз, и то чисто случайно, идиотом потому что был. Никто в своем уме в те гиблые места ни за что не сунется. С другой стороны, и через Припять напрямую мало кто на 4-ку попрет. Но у меня тут уж выбора нет, да и Паук обещал с огнеметом подсобить, тогда по коммуникациям может и пробьемся. Но чего загадывать, да делить шкуру неубитого медведя? Пока ПДА еще не потеряли сигнал приема я отправил Пауку сообщение с нашими координатами и просьбой найти убежище часов на пять. Паук реагировал оперативно, действительно важную шишку сопровождаю. Может члена правительства? Я усмехнулся своим мыслям, ну какой из Тихого политик? Те только обещать горазды, а этот сам ищет свою смерть. Безумству храбрых поем мы славу… Через час мы уже устроились в заброшенном доме лесника. Здесь же был оборудован неплохой схрон. Я пополнил запас гранат, а Тихому велел взять две дополнительные обоймы. Ну и что, что патронов достаточно. Ему лишними не будут – это точно. После этого я поставил маячок с сообщением о том кто пользовался схроном, что мы взяли и что оставили. Как только мы удалимся на десять километром маячок будет испускать сигналы. Таким образом, коллеги по несчастью будут знать на что могут рассчитывать, а на что нет. Тихий дремал, а я сварил на спиртовке немного сталкерского «чая» из местных трав и лодкой заварки и как не старался – не смог заставить себя расслабиться, однако стоило нам покинуть укрытие, как я вдруг неожиданно понял, что путь открыт. Не знаю как, почему… что-то недоброе отступило, дышалось легче, и несмотря на спускающиеся сумерки, я знал, что на рассвете мы непременно достигнем границы города. - Так, Тихий, подымайся, включай ПНВ и вперед! Я и сам последовал своему совету, нацепив на глаза старенький ПНВ, и заменив плексигласовый намордник на полумаску с усиленными фильтрами. - Постарайся не шуметь, - предупредил я. И встречные тропки точно бы сами ложились под ноги. Подмокшая хвоя довольно четко отражала границы новых аномалий, и не давала тяжелым ботинкам слишком уж напоминать о себе лесным обитателям. Я опасался встречи с Припять-кабаном, но когда ее не последовало, практически успокоился. В заброшенном городе нередко появляются военсталы, которые не прочь пострелять не только бродяг, но и мутантов. Кто-то мне рассказывал, что шиком считается собрать полный набор. Псевдоплоть, псевдособака, слепыш, снорк, бюррер, кровосо, контролер, псевдоовца, зомбак, болотная ведьма или бюррер, тушкан… ну и другое народонаселение Зоны, мертвое, разумеется. Я думал об этом и злился на вояк за бессмысленное поведение, и в то же время благодарил за то, что отвадили мутантов от Припяти. Вот такие двоякие чувства. Через несколько часов ходьба сделалась совсем уж монотонной, мы сделали привал. Ноги гудели, уж не знаю, как у Тихого, но у меня это точно. На последних остановках берцы я не расшнуровывал, да и отдохнуть толком не удалось. Я весь был, как взведенная пружина, сейчас осталось два рывка, до границы города, переждать первую половину дня и к Присту. Тихий не жалуется, а я иду «по приборам», вернее сказать, через не могу, когда уже не важно… когда ты просто переставляешь ноги и сколько там? Километр? Десять? Не все ли равно? Плохое чувство, очень плохое. Через пятнадцать минут я повел нашу небольшую экспедицию дальше. - Слушай, Тихий… мы с тобой как-то об этом не говорили, а зря. Если вдруг со мной что-то случится не паникуй и в аномалии не лезь. Это значит… что просто время пришло. Стукнешь Пауку месадж, он за тобой пришлет… дорожит тобой безмерно… не поделишься? Тихий долго молчал, просто переставлял ноги где-то за спиной. Я чувствовал, что оборачивался, проверял тропу… правильно, ничего не скажешь. Потом все же ответил. Тембр его механического ретранслятора не изменился, стало быть, горло все еще дает о себе знать. Сильный человек… хорошо, если не сломает его Зона. - Давно в запериметрье я был не самым последним человеком. Кое-что мог. И люди были готовы идти за мной…, - «Не уж-то все-таки политик…» - подумал я,- и многие шли. Один раз мне пришло письмо. Писал Паук. Ему вряд ли было больше тридцати. Я редко отвечал на такие письма, поскольку все они были неправдой, попыткой надавить на жалость, получить ответ от известного человека. Но здесь вот, что-то дрогнуло и я ответил. У него была безвыходная ситуация, и он писал о том, что ценит мой труд, но сейчас ему нужен совет ,как жить дальше. Тогда страна разваливалась, денег и продовольствия не было… в общем, известная картина. Многим жить не очень-то и хотелось. Может, это покажется тебе смешным, но я отправил ему немного денег, предназначенных для моей семьи. Я никогда и никому не рассказывал об этом… он вернул все до копейки… и вот теперь, узнав, что я собираюсь в Зону, и не отступлюсь - помог устроить все, нанять лучшего проводника и организовал тренировки за периметром… Я кратко кивнул, за деревьями забрезжил рассвет. «Мама Зона, неужели этот человек не заслуживает исполнения желания?» - подумал я, снимая ПНВ…. Прист был удивлен, что я приперся к нему в берлогу не один, меньше чем через неделю, грязный и заросший, как черт. Мало того! Еще какого-то архаровца с собою приволок. - Кажется, удивлять меня входит у тебя в привычку, - ворчал старший бармен, а по совместительству и владелец «Светлячка» мой старый знакомый Прист. - Комнату нам… человеку особого чая. Кстати, человека Тихий зовут. Он новенький, прошу любить и жаловать. Все за мой свет. Костюмы почистить, дезактивацию нам полную… что еще? Жратвы нормальной, а не как обычно… если есть врач тоже можно. - А девочек не желаете? – скривился Прист. Не любил он когда его слишком уж напрягали… а его людей я что-то сегодня не видел, наверное, санитарный день…. Или просто вчера беспробудно бухали, а сегодня он не смог добудиться до молодняка. - И девочек, - усмехнулся я, - только смотри, чтобы не зомби, мы люди приличные некрофилию не уважаем. Прист хохотнул, и отправился в приподнятом настроении настучать по голове какому-нибудь нерасторопному юнцу. Все наши, а вернее, мои пожелания были исполнены довольно быстро. - И когда ты подстрижешься, - устыдил меня Прист, пакля какая-то на башке. Самому не противно? - Противно, вот сейчас помоюсь и подумаю. Тихий слушал нашу перепалку с отсутствующим видом. Мечтал он, похоже, только об одном – о более или менее человеческом постели. И его желанию суждено было сбыться! Мы хорошенько подкрепились вареной картошечкой с зеленью. Фон был нормальный, поэтому я не стал устраивать допрос, откуда картошечка в теперяшнее время года, да мясо в противоположной тарелке. - Не боись, подбадривал я напарника, - оно не радиоактивное, может только генно-модифицированное, но это не к нам, - Тихий усмехался, но наворачивал за обе щеки. Это вам не армейские галеты трескать. – так, брат, я в душ, ты в принципе тоже можешь, только ключи не забудь. С горячей водой зеленые кабины, без нее – синие. Понял? Вот и отлично. Я ушел первым. Скинул всю экипировку в прачечной, как же легко! Сперва шагнул в зеленую кабину… сначала убрать весь этот кошмар, кажется, от меня смердело за километр… наверное, уж мутанты за своего принимать стали, поэтому и не трогали. Особенно долго пришлось проводиться с волосами, когда ополаскивался холодной водой снова пожалел и не стал заворачивать в парикмахерскую. Внезапно Тихий управился с мытьем и прачечной раньше меня и сейчас спокойно читал книгу, лежа на своей раскладушке. Не часто можно увидеть, как в Зоне книги читают, я даже прифигел, но, взглянув на корешок, уважительно кивнул. Там был какой-то поэт, не знакомый мне. Напряжение… оно не может копиться вечно, оно должно иметь какой-то выход. У Тихого это был его потрепанный томик стихов. Согласитесь, лучше, чем по сноркам консервными банками кидаться. Тихий поднял на меня глаза, и я как в замедленной съемки увидел ,как эта самая книжица падает у него из рук. Он чуть было не споткнулся, пришлось придержать за локти, когда он так вот ломанулся навстречу. Он силился сказать что-то, но «переводчик» остался лежать на столе, он точно рыба открывал рот, пытаясь что-то сказать… руки его дрожали и кажется, напарник готов был раскиснуть, как девушка Клава с Кордона от внимания тамошних вояк. Меня тряхануло, конечно, вдруг это психическое? Говорят, с ума тут многие сходят, но прикрепив передатчик на место я понял, что состояние Тихого никакого отношения к сумасшествию не имеет. Хотя нет… имеет конечно…. Как это еще назвать? - Сережа… - выдохнул он, облегченно выдыхая… - ты все-таки жив. Вот тут меня тряхнуло меня уже по-серьезному. Почти семь лет никто не называл меня этим именем… - Вы обознались… - механически выдал я, но в следующий момент Тихий обнял меня, прижимая к себе. По его щекам текли горячие слезы… - … это же я, Валера, и… не нужно больше ничего делать, сталкер Бес. Ты, конечно, не узнаешь меня… прости… что не признал сразу… заставил… все это пережить… - Ты…. – я задохнулся… это был удар ниже пояса… это… - … мне все равно, что тебя заставило… хотя… я кажется понял… здесь каждый…может быть тем, кто он есть и никому не нужно… быть другим… и… - Тише… как?... почему?... разве Саша не сказал, что никаких следов… - … я не поверил… слишком спокойным он вернулся… слишком… ДРУГИМ… я знал, что он что-то нашел и должен был попробовать… - …и потерял работу? Как ты ее… вообще мог потерять? - Какая разница… - его глаза смеялись. Лера был по-настоящему счастлив. И я вдруг понял, что все здесь было мне близко и понятно… только его рядом не было, - я соврал тебе…я не простужен, это последствия ожога… вот так и потерял… но твое изобретение нравится мне… - оно не мое… - автоматически ответил я, - но это не важно… потому, что не важно и все… - я целовал его закрытые глаза… мир и сама Зона переставали быть таким уж унылым и самое главное, таким убийственно опасным местом. Монолит, если ты существуешь… спасибо.
Maine Coon: Иногда я завидую тебе. Ты, имея не такую раскрученную группу, как у меня, можешь отдыхать почти все лето. А нам приходится ездить по крупным фестивалям, выступать на опен-эйрах… Ты остаешься, а мне порой физически не хватает твоего присутствия, мне тоже хочется отдыхать, валяться под солнцем, бродить по лесу… мне хочется приехать к тебе на дачу и хотя бы на месяц забыть, что существует другой мир. Черт с ним, с месяцем, хотя бы на пару недель. Просто быть с тобой, и чтобы никто и ничто не могло нам помешать. Но бесчисленные летние фестивали заставляют нас репетировать, снова и снова прогоняя программу. Мне удается вырваться из этого бесконечного круга максимум на два-три дня. Я отключаю телефон и оставляю его в твоем дачном домике, где он валяется все это время. Потом, перед возвращением, я включаю его, и он разрывается от звонков, сообщений и извещений о пропущенных вызовах. Вот и теперь, я вынужден уехать на гастроли, очередной фестиваль, перед ним всякие репетиции и пресс-конференции… Прошло то время, когда на фестивали мы ездили вместе. Редко такое случается, что мы участвуем в одном, да и тогда нет никаких гарантий, что пересечемся… А дозвониться, да, даже дозвониться получается не всегда. То фестиваль в глухой зоне, то просто перегружена сеть, то мешает окружающий шум. В последний раз ты перед моим отъездом говорил, что нашел новый способ связи… уверял, что он должен работать, надо мне только в это поверить. И что тогда мне не помешает ни отсутствие сети, ни окружающий шум, если я смогу сосредоточиться на своих ощущениях. И даже если не получится установить полноценную связь, то, по крайней мере, должно появиться чувство присутствия, то самое, которого так не хватает. Конечно, я тебе не поверил. То, что ты говорил – слишком фантастично, чтобы быть правдой. Ты уверял меня, убеждал попробовать, а я, как всегда, скептически кивал головой. И не верил. А ты, по-видимому, прочитал какую-то очередную эзотерическую книжку. Не знаю, что тебя во всем этом так привлекает? Эти самокопания, медитации, странные состояния организма… Но сейчас мне снова так остро не хватает твоего присутствия, что я готов поверить в любую глупость, только чтобы ощутить тебя рядом. Мне не хватает тебя, меня раздражают толпы людей вокруг, и мне очень одиноко среди них. Черт с ним, надо попробовать. Конечно, нет никаких гарантий, что ты меня услышишь, потому что… Ты говорил, что для того, чтобы контакт с наибольшей вероятностью удался, нужно, чтобы обе стороны были к этому готовы, и пытались выйти на связь в одно и то же время. После того, как я не поверил твоим словам, вряд ли ты будешь пытаться установить со мной связь, и тем более маловероятно, что попадешь на то же время, что и я. Но надо попробовать. Прошла уже неделя, как мы с тобой расстались. Неделя вся в репетициях, пресс-конференциях и прочих подготовках. Выступление только завтра, но уже сегодня мы почти весь день провели на фестивальном поле, и эти толпы людей меня раздражают. Тем более, что некоторые уже шатаются, сильно выпив, в том числе и из моих ребят тоже. Но ничего, сейчас меня это не волнует – до утра они успеют протрезветь, не маленькие. Люди, везде люди, везде шумно. Кажется, я обошел уже всю территорию, пытаясь найти место поспокойнее. Но так и не нашел. Подумав о том, что других вариантов нет, я вышел за границу территории и направился чуть в сторону от поля, туда, где деревья. Вспоминаю твои слова о том, что лучше всего это делать на открытом пространстве, но… я ведь не стремлюсь спрятаться под кроной деревьев, просто иду ближе к ним, подальше от шума фестиваля. Вот, кажется заросли какого-то кустарника, а между ними и деревьями небольшая полянка. Подойдет. Так, что там дальше… Сесть, расслабиться, сосредоточиться. Я несколько раз обошел по кругу небольшую полянку. Блин, что за идиотизм? Какой ерундой я занимаюсь! Маврик со своими эзотерическими книжками совсем запудрил мне мозг. Нет, надо решиться. Решиться и поверить. В то, что я смогу. Усаживаясь в «наилучшую» позу – скрестив ноги и положив руки на колени ладонями вверх – я вспомнил, как ты среагировал на мою усмешку, когда ты рассказывал мне об этом. – Ничего смешного! Думаешь, просто так эта поза так популярна? В ней просто легче сосредоточиться и почувствовать себя и свои мысли. Надеюсь, тут меня никто не увидит, подумал я, выпрямляя спину. Вздохнув, я поднял голову к небу – солнце медленно спускалось к горизонту, постепенно сбавляя жар. Я прикрыл глаза и тут же перед взглядом заплясали разноцветные пятна. Надо дождаться, пока это закончится, и я стал терпеливо ждать, одновременно пытаясь сосредоточиться и поверить в то, что у меня все получится. Пятна, наконец, успокоились, и я попытался представить тебя перед мысленным взором, посылая этот образ вверх и почти проговаривая про себя «Маврик…». Конечно, не последовало никакого ответа, но я особо и не жду его, тем более так сразу. Я сосредоточился еще больше, и меня словно окутала тьма, а я все старался держать перед мысленным взором знакомый до мелочей образ и посылать мысль куда-то вверх, чуть выше заходящего солнца. Нет, я, конечно, помнил, что лучше всего сесть лицом в ту сторону, где находится адресат, да еще и угол, под которым должна двигаться мысль, представить, но… я слабо представляю, где именно нахожусь, тем более относительно Мавринской дачи. Остается надеяться, что все получится само собой. Не знаю, сколько я сидел, но от непривычной позы начали затекать ноги. Я уже почти отчаялся и был готов согласиться тем, что либо я полный идиот и чего-то не понимаю, либо я все-таки прав и Маврик гнал мне что-то из области фантастики. Но тут я каким-то краем сознания почувствовал, что что-то изменилось, появилось какое-то новое ощущение… Как будто мысль, которую я так настойчиво посылал к небу, превратилась в натянутую струну, я словно почувствовал ее напряжение, вибрацию. Казалось, будто кто-то по ней карабкается или же тянет на себя… Хотя вопрос «кто» тут же отпал и я возликовал – получилось, у меня все-таки получилось! Образ перед внутренним взором ожил, улыбнулся, а на плечи будто бы легли знакомые руки. Кажется, я даже услышал голос, этот голос, знакомый много лет… Я, правда, совершенно не понимал ни слова, но знакомые интонации были четко слышны, да и присутствие… да, я понял, о чем ты говорил – я ясно ощущал твое присутствие. Напрягаться и сосредотачиваться больше не приходилось – все ощущалось словно само собой. Хотя, возможно, большее сосредоточение помогло бы разобрать слова, но я не стремился к этому, мне вполне хватало чувства присутствия, твое удивление и радость, передающиеся на такое огромное расстояние… Прошло еще несколько минут, и ощущение стало постепенно спадать. Не напрягаясь и не пытаясь удержать, я отпустил его – ведь я получил то, что хотел. Улыбнувшись, откинулся на спину и открыл глаза навстречу заходящему солнцу. Стало хорошо, и я окончательно расслабился, выпрямляя затекшие ноги. Встав через некоторое время, я направился в сторону фестивального поля. Я все еще ощущал тебя рядом, и меня не покидало чувство, что завтрашнее выступление пройдет просто отлично. Уже после выступления я твердо решил, что не буду говорить тебе, что пытался с тобой связаться. Слишком высока вероятность того, что это было просто очень удачное самовнушение, которое, тем не менее, успешно помогло. Ты встретил меня с автобуса, и я не смог удержаться, чтобы не обнять тебя. Когда мы добрались до дома, сразу затащил меня внутрь и уронил на кровать, осыпая поцелуями и ласками так, чтобы у меня не осталось никаких сомнений, что ты соскучился и очень рад моему возвращению. Потом, когда мы валялись под теплым солнцем прямо на траве, и ты вдруг сказал: – Ты все-таки не удержался… а говорил, что не веришь. – А ты… почувствовал? – сразу сообразил я, о чем идет речь и не смог сдержать удивления. – Конечно… Хотя и не сразу понял, что это вообще такое, и кто пытается до меня дозваться. Тем более что я действительно не ожидал этого от тебя. – Ну… я… знаешь, мне стало так тоскливо и одиноко, что я был готов поверить в любую мистику… – Неужели ты успел так соскучиться? – ты смотришь на меня с хитрым прищуром, а я пытаюсь объяснить: – Сереж… ну как ты не понимаешь? Мы же с тобой почти не видимся весь год… А тут нам даже недели не дают толком… никакого отдыха… – Да все я понимаю… – отвечаешь ты и придвигаешься ближе, устраивая свою голову на моем плече. – Только хватит жаловаться, я звонил твоему директору. – И что? – А то, что у нас впереди как минимум две недели.
Io: Мечты сбываются. Бес и Тихий). Сейчас мы с Тихим обитали в старом военном бункере. Наверное, он был заброшен еще в 1986… после первой катастрофы. Сложно понять точно, почему, но мы в подробности не вдавались. Сухо, вентиляция нормальная – да и ладно. Привередничать можно там, за периметром. В Зоне можно просто выживать. Сказать, что я не сопротивлялся этому чудному соседству, значит, ничего не сказать. Я наивно полагал, что Лере надоест, что он не выдержит, что все-таки вернется домой. В конце-концов, Болотный доктор обещал помочь. Его эксперименты и новые методы лечения давали неплохие результаты, а Тихий был ему интересен уже за одно то, что получил увечье за периметром. Однако Кипелов не был логичным. Тогда, я помню мы сидели, пили чай, а я как раз собирался заговорить о возможности излечения, но он опередил меня. - Бес… я понимаю и очень ценю твою заботу, но я не хочу ничего менять. Если бы что-то сложилось иначе, может я бы никогда не узнал, что ты жив. Я хочу быть с тобой. И раз здесь ты нашел свой дом, пускать он будем и моим тоже. Я хотел было начать переубеждать его, или хотя бы съязвить в духе «поехала жена за декабристом – испортила все каторгу», но разве этого я в действительности хотел? - Хорошо, - выдохнул я, - но никаких самоволок! Меня слушаться будешь! След в след ходить! 0 орал на него… хотя смысл? Что орать итак понятно. Год, ну может два, и он сам будет решать из какой винтовки лучше снорков стрелять, и в какие аномалии соваться. * - Что, бес, нового напарника себе нашел? – ухмылялся Прист, - смену воспитываешь? - Нет… налей-ка лучше писка… да не той бурды, что всем, будь любезен, а мне, как старому другу. - Чего нервничаешь? – Прист стал серьезнее, пододвинув ко мне вместо пива стакан с тоником, - тебе спиртное вредно. - Это еще почему? - Я хорошо запомнил твой юбилей… да не бледней, парень, это ж шутка юмора. Сколько я тебя знаю, Бес, ты спиртное заказываешь в двух случаях. Если все хреново, или когда совсем пиздец. Вот мне интересно, до какой степени «пиздец» сейчас, и чем он угрожает окружающим. - Ну… ты передергиваешь. - Что-то мне так не показалось, особенно после твоей неудачной карьеры военстала. Да был у меня эпизод… уже после того, как Тихий тут обосновался. Все шло довольно неплохо. Армейский грузовичок громыхал по разбитой дороге… я прислушивался к тому, что происходило за брезентовым бортом и благоговейно созерцал умильную картину десятка парней в камуфле. Что может быть лучше военного прикрытия? Как меня угораздило подрядиться к этой опергруппе? История длинная и связанная прежде всего с появлением Тихого в Хоне. В моей теперешней жизни. Видите ли, под прикрытием этих обученных убивать ребят я чувствовал себя несколько спокойнее, ну, или делал вид. Но вот, что ты будешь делать? Прежде, чем подумать, подумай! Особая сталкерская чуйка внезапно возопила о неправильности происходящего. Еще до того, как запищал ПДА, до того, как водитель успел изменить скорректировать курс, опираясь на показания своих приборов, я понял, что впереди аномалия. - Все из машины! – резко скомандовал я. Те, кто услышал непонимающе уставились на меня. Тягучие секунды утекали одна за другой. Медлить больше было нельзя. Я оттолкнулся от бота и совершил довольно опасный прыжок, перекувыркнулся и, закрыв голову руками, скатился в овраг. Переднее колесо машины угодило в аномалию «трамплин», которая оказалась настолько сильной, что машину, многотонную военную машину подбросило в воздух. Признаться, я думал, что такое бывает только в кино. Кажется бойцы даже не поняли, что именно произошло, и когда все полетело в тартарары. Машина перевернулась в воздухе, рухнув с оглушительным грохотом. Боеприпасы, находящиеся в кузове детонировали один за другим, а я лежал, уткнувшись мордой в пожухлую пыльную траву, открыв рот, закрыв голову руками, и надеялся, что меня не долбанет по бедовой головушке чем-нибудь тяжелым. «Вот тебе и сходил за легким хлебушком»… - Что было, то было, - ответил я. - Они тут такую зачистку устроили, что ни в сказке описать, ни вслух произнести. Я вздохнул. Извиняющее потупил очи, аки семинаристка, мол, все понимаю, был не прав. Прист хохотнул, плеснул мне граммов пятьдесят крепкого, затем ударил по плечу: - Не вздумай сдаваться, парень! На душе сразу сделалось как-то погано. Пить я не стал, задал вопрос бармену: - Где твоя молодежь, Прист? Да нет ли какой работы у тебя? Такой вот работы, чтобы не нужно было идти к реактору, или корячиться под пулями «монолита», или стрелка Ворошиловского на «Ростке» искать… - Молодежь где-надо, на задании в общем… а у тебя запросы прям пипец, скажи еще, чтобы работать на «Долг», но не против «Свободы», или напротив…, - по моему хмурому виду Прист догадался, что именно такое задание мне и нужно, - Вот черт! – выругался он, - есть задание от ученых, ну собрать им ржавых волос, но это я для удачливых новичков берегу, тебе-то зачем. - Сколько? - Восемьсот. Может тысячу, не больше… по тебе не скажешь, что поиздержался… - Нет. Средств достаточно. Мне еще амуниция понадобиться. От костюмов с замкнутым циклом я бы не отказался. Мне ВАЛ подгони… сможешь? - Без проблем… только… это мягко говоря, оборудование не того класса. Для задания более высокого уровня, так сказать. - Не в этом дело…. - … стажер?! – Прист нехорошо усмехнулся, - ты знал его прежде… и переживаешь… или… врут в «100 рентген»… это не он, а ОНА! Бес … ты… что? - Заткнись! – я был поход на известного политика, когда плеснул Присту крепким в лицо, и тут же понял, что спалился. Бармен вытерся несвежим полотенцем. И спокойно произнес: -Не хами…. Задачу я понял. Сделаю. Настроение в общем было ни к черту. В бункер я решил пока не возвращаться. Контракт на ржавые волосы я подписать не успел, но задание от ученых все же свалилось на мой ПДА. Сейчас по идее, нужно было бы отправить Валеркины мерки для нового костюма, но вместо этого я учинил никому не нужный марш бросок к базе «Свободы», скинув Тихому сообщение: «Будь дома. Сними мерки со своего комбеза. Почитай портал, если не сложно прогрей помещение и разогрей ужин. Буду завтра». Ответ не заставил себя долго ждать. «Береги себя, дорогой» и смайлик. - Сука! Вот этот самый смайлик меня и добил. Я встал, как вкопанный и едва не получил прикладом по хлебалу. В целях профилактики, разумеется. - Фраерок-то совсем охренел, сам на маячок спешит! Разбираться с шушерой особенного желания не было. Короткий сильный удар по ногам. Удар ножом в горло. Чего зря патроны переводить. - Братва, еще вопросы есть? – поинтересовался я. - Бес, ты что ли? – хриплым басом поинтересовались из-за пригорка. - Вылазь Кабан, я это, я… за истерику извиняюсь, однако мог бы и сам в ПДА посмотреть. - А чего ж ты прешь по полю аномалий? Я-то думал салага какой… а раз такое дело… - Зла не держи… на нервах я нынче, проводи до «Свободы», будь ласка… - Уж, ты ли это, Бес? - Как видишь, старость не радость. Кабан крякнул, но ничего пошел без обиняков. С одной стороны, я конечно, сам виноват, увлекся думами о «семейном гнездышке», с другой – я ведь у него человека грохнул не за что. Но раз не возникло конфликта, следовательно, повод был и у Кабана не замечать досадной ситуации. Я знал, что не пройдет и суток, как на местном портале обо мне будут курсировать разные слухи. Кто-то поверит, кто-то нет. Кто-то поржет, а кто-то захочет проверить. Мда… во истину появление Кипелова никогда не оставалось не замеченным. В моей сталкерской жизни бывали разные моменты. Хорошие и плохие, провальные и выигрышные… сейчас же мне предстояло сделать нелегкий выбор. Так или иначе, но если бы не Прист меня расколол, то такой умник нашелся бы. Когда мы с Варом делили жилище на двоих нас тоже подстрекали, болтали всякое. Но Вар был опытнее меня по делам личных отношений в любых проявлениях оных. На провокации не подавался и на конфронтации не шел. В общем, я тот еще холерик по сравнению с ним. Решать что делать нужно было прямо сейчас, и я решился идти в группу Герды. Помню был случай, когда я уже начал ходить водиночку. Вар не контролировал все мои передвижения, лишь иногда помогал советом или подсказкой. Так вот, в одном среднем рейде упал на мой ПДА сигнал о помощи. Герда и Лаг попали в окружение. От людей кое-как отбились, да тут мутанты на запах свежей кровушки пожаловали. В ситуации сложившейся странно было совсем другое. Ни одна сволочь в том квадрате кроме меня не откликалась на SOS. Раньше Вар не рассказывал мне о Герде и о его немногочисленных на тот момент сторонниках. Как позже объяснил наставник – хотел, чтобы мое отношение было непредвзятым. Черт, ведь ему это удалось! Я ломанулся на помощь, захватив из нашего схрона «Печенег». Я понимал, что там мясо и уйти живыми у народа получиться только с тяжелым вооружением. Пулемет и ленты к нему, еще верный калаш и боезапас патронов в шестьдесят, ей богу, не приувеличиваю. Артефакты тогда не очень-то помогали, мне приходилось отстреливаться, и тогда казалось, что пулемет и боезапас весят целую тонну. А я бежал, очертя голову. Опрометчиво, почти по детски. Я не мог оставить людей без помощи… я даже не думал о том, что когда-нибудь кто-то вот так же прикроет меня. Лаг был ранен. Можно сказать, я едва успел свалиться на них, как снег на голову. Я только успел изготовиться к стрельбе, как в округе завыли чернобыльские псы. Бой со зверьем выдался трудным. Весна. Начало гона. Практически, как сейчас. Помню, мы усеяли трупами весь периметр одного из бывших армейских постов. Ну да ничего, в Зоне всегда найдется кому прибраться. Лаг был ранен и мне пришлось оставить орудие на поле боя и тащить парня на себе. Кое как помню добрались мы до нашей с Варом берлоги. Герда колол себе кажется третий стимулятор за пять часов и я запретил ему делать новые инъекции. Как умел подштопал парня, помог бывалому и обессилено свалился от усталости. Спустя пару часов явился Вар, ухмыльнулся, сложил в углу добычу. Когда мы все проспались, то предложил нам чай и разговор. - Не знаешь, малой, - усмехнулся Герда, - кого ты из лап смерти вырвал? По глазам вижу, что не знаешь… Вар вот тот еще жук. Но так уж и быть, прощаю, но вот с чисто-конкретными пацанами ты Бес проблем еще поимеешь. Штопал ты любовника моего, а на помощь нам никто не спешил, потому как в местах не столь отдаленных опущенных не жалуют. Мы для них все такие. - Что-то я не понял, - сказал я, стаскивая комбез, с запекшейся кровью, это нужно было чистить, причем прямо сейчас, - какая пацанам разница с кем ты спишь? Герда был видно сильно озадачен моей репликой, тупил мсинут пять, а после разразщился хохотом. - Хочешь сказать, что тебе оно ехало-болело? - Пока не пристаешь, так оно и есть. - Поди ж ты Вар… какого парня воспитал… в долгу я у тебя Бес Герда провел ласково по волосам Лага, и изменился весь… как –то в один момент сделался старше, уставшим каким-то стал… измученным. - Знаешь, Бес, тяжело как? Не дай черный сталкер тебе, в Хоне с судьбой своей повстречаться. Сам белый свет не мил будет. И наказания худшего не сыщешь. Мы глядели друг на друга с полминуты. Я вспомнил Лерку. Что я тогда сказал ему? Послал? Попросил больше не звонить? Мы снова ругались? Я не помнил… а потом… потом я просто исчез. Можно сказать, умер. Я опустил глаза и отвел взгляд. - Все равно – ты счастливый человек. – сказал я, - береги свое счастье…. На следующий день в «100 рентген» действительно могла состояться неплохая такая дуэль. Все по тем же долбанным причинам, что и в запериметрье. Но мне предстояло выдержать этот словесный поединок, иначе «Арены» не миновать. - И что вы за люди-то такие! – не выдержал я, - пацана опустить при мародерстве – в порядке вещей, а коли «белая ворона», так расстрелять теперь? Вы сами-то вообще кем в запериметрье были? Забыли уже? По мне, так нет разницы кого спасать… а вам сем желаю такого отношения к вам Зоны, как вы себе позволяете к товарищам! Я был подающим надежды сталкером, моего мнения могли и не послушать, но Вар был рядом, и в тот момент, когда кто-то из «долга» хотел вступить в полемику – выступил сам. - Я понимаю, господа, что всем вам хочется вызвать Беса на поединок на «Арене», но я хотел бы, чтобы первым был тот, кто никогда не пользовался схронами Герды. Кому тот никогда не приходил на помощь. Кто никогда не покупал оружие, сделанное в его мастерской. Тот, кому Герда пытался выстрелить в спину. Как ни странно, желающих не нашлось. Не знаю, до чего додумались присутствующие в тот день, но судя по тому, как выросла в следующие пару лет группа Герды, могу подумать, что речи эффект возымели. До базы «свободовцев» Кабан меня проводил, как и договорились, а позже слился, сказав, что у него еще дела на кордоне. Вот так, кто-то находит, а кто-то теряет. Не завидую молодняку Сидоровича сегодня. Почти у самых ворот «свободовцев» я резко срезал, забрал влево, обогнул разрушенное строение и направился к небольшой речушке, где за водостоком находился вход в местный «Содом». Не успел я подумать о гладкости своего отчаянного путешествия, как из реки на меня выскочил кровосос. «интересно девки пляшут, когда это кровососы плавать научились?». Ни о чем другом я подумать просто не успел. Пришлось стрелять. Весьма быстро и точно. В такие моменты время точно замедляется. Сердце гонит кровь по венам с удвоенной скоростью. Адреналин зашкаливает. Я и не заметил, как завертелся на месте, выбирая новые и новые цели… да откуда ж вас столько! Одного кровососа убить сложно, а тут целая толпа. Особи четыре, или даже пять! Пока стрелял скупыми очередями в одного – другой регенерирует, переходя в режим невидимости, и лишь по реву и колыханию воды можно догадаться, откуда вынырнет следующий враг. Замкнутый круг, а боезапас-то не вечен! Но тут произошло чудо. Заработал станковый пулемет. Я упал, от греха подальше носом во сыру землю-матушку. В работе пулемету лучше не мешать. Ошметки плоти и окровавленные щупальца буквально брызнули в разные стороны. Как только смолкла длинная очередь, я рванул ко входу и залег за стратегически расположенным бетонным блоком. Третьей атаки твари решили не дожидаться и бросились врассыпную, забывая порой пользоваться стелс-режимом. Дверь в убежище отъехала в сторону, и на пороге появился подтянутый седой мужик с грубыми и резкими чертами, крепко сбитый, точно для тяжелой работы шахтера. - Ну и что тут за радиоактивное мясо к нам пожаловало? – поинтересовался он. - Бес я, хорош стрелять, - откликнулся я, выползая из укрытия. - О, черт бы тебя побрал! Парень, сколько лет, сколько зим! Какими судьбами в наш Содом? - Прекрати, Вик, потом поговорим, у меня к Герде дело. - Ну заходи, коль пришел. Убежище Герды представляло собой сеть соединяющихся подвалов, прибранных бункерной дверью. Уж не знаю, как они все это организовали, но, видимо, без работы не остался никто. Признаюсь, первое, что бросилось в глаза – это женщины. Их наличие. Понимаете, их было не просто много (то есть больше одной), а очень много! Я насчитал четыре штуки. - Это что? – спросил я Вика, шагающего впереди, - сталкер-самка? - Да ты шовинист, дорогой. - А где обещанный Содом? - Все-то ты буквально понимаешь. - Вик усмехнулся. - Ну, иди к батьке, там все и узнаешь. Я подумал: «Уже, значит, к батьке? Офигеть…» Пройдя по недлинному коридору, я наконец добрался до «искомого» кабинета. На двери была прибита табличка «Доктор Герда V». Наверняка стащили из какого-нибудь мед. учреждения в Припяти. Заброшек и развалюх до сих пор всем с лихвой хватает. Вот что значит V – я так и не понял. То ли Герда пятый, то ли Герда «ви». - Какие люди, и без охраны! – Герда ловко выбрался из-за большого конторского стола и тепло поприветствовал меня. Он все был в отличной форме. Я почти привык не замечать шрама на его лысом черепе, точно кто-то раскроил его топором, а безумный доктор Франкенштейн собрал его, используя подручные средства, да и сам Герда старался появляться на людях в небольшой альпинистской шапке. Он бегло осмотрел меня с ног до головы, его живые бледно-зеленые глаза, казалось, обладали свойством рентгена. При нашей первой встрече, Герда показался мне ровесником, но сейчас я понимал, что нас разделяет минимум десятилетие. - Какие у тебя неприятности, парень, раз уж ты пришел ко мне? – спросил «батька». - Вот вымок весь, в баньку бы, – улыбнулся я. - Это можно… но давай по существу. - Хорошо, значит слушай и, если можно, не перебивай. Я всегда был одиночкой, делая исключение для Вара или Гуру, но ведь они учителя – хочешь-не хочешь, а идешь. Тут, как говорится, хоть завтра в четвертый энергоблок. - Но?... – Герда ехидно сощурился. - Но… здесь появился человек, который мне небезразличен. Человек, с которым я встречался за Периметром, за которого я, в конце концов, готов отдать свою жизнь. Он не слишком опытен, но смел и безрассуден. Он собирался идти к Монолиту ради меня. И более того, его желание было нематериальным и оно сбылось. Итак, мы оба живы-здоровы, находимся в Зоне… и меня спалил Прист. Пока он думает, что я приволок с Кордона девушку, но это не так. Я, как и ты, встретил свою судьбу и пришел просить покровительства и помощи. Герда хмыкнул, почесал в затылке и задумался. - Не ожидал я от тебя… если бы знал, то…. – сталкер усмехнулся. – Не напрягайся парень, сам знаешь – все свои. Тяжелую ты задал мне задачку. На базу мою приходи, живите сколько нужно, в группу приму без проблем, мне давно нужен преемник, но времена нынче неспокойные, безопасность гарантировать не могу и не буду. - Принял. Не дурак. А про преемника не заикайся даже, у тебя Лаг есть, и все на этом. - Он слишком молод и горяч, боюсь, нарубит дров. - С чего ты решил, что я не нарублю. Что вообще за такие разговоры у тебя? Герда прошелся по кабинету, затем запер дверь и снова уселся в свое кресло. - Всему, Бес, есть свой предел, как бы мы ни относились к своей жизни, предел есть и у ней. После стычки с изломом я почти не выходил в рейды. Выносливость не та, а быть кабинетной крысой – не мой удел. Разумнее всего податься в оружейники, откуда я и вышел. Я больше не сталкер и понимаю это. Хорошее к себе отношение чувствую и ценю, да и тебя не завтра прочу на свое место. Так как ты способен отвечать не только за себя, но и за других, и эти другие тебе по-настоящему небезразличны. - Плохой разговор, Герда, очень плохой. Он пожал плечами, затем улыбнулся, отряхнув невидимую соринку с рукава камуфляжной кутки и ответил: - Как бы там ни было, веди свою зазнобу – знакомиться будем. «Транзит» вышел скверным. По дороге в бункер и обратно на базу к Герде мы с Тихим умудрились попасть под выброс, после которого едва унесли ноги от окруживших наше убежище свежих зомбей. Когда я уж было подумал, что все страшное уже позади – нас накрыл небольшой мобильный отряд вояк. Я вел по окружной, ведь ломиться в третий раз по короткой дороге сулило еще больше сюрпризов. Но вояки крепко прижали в какой-то полуразвалившейся КНС'ке. Я уже начал подумывать, не стоит ли отправить ли Тихого в местную сеть канализационных тоннелей, как разбуженный нами матерый контролер буквально вырвался из-под земли. «Нет, все же хорошо, что мы в канализацию не сунулись» - подумал я. Но наш нечаянный союзник обратил весь свой гнев с пси-атакой вместе на военных, благодаря чему нам все же удалось уйти из-под обстрела. И вот на равном, как хирургический стол отрезке пути, я схлопотал шальную пулю. Спасибо броннику, выдюжил, не дал случайному снайперу окончить мой сталкерский путь. Однако, СВД’шной пулей нагрудную пластину разворотило, а кевларовая рубашка ощутимо посекла грудь. Тихий сильно испугался, но виду не подал, сделал, все, как я учил. Оттащил меня к «естественной складке местности», нашел все-таки овраг, молодец стажер! И только там произвел разбор «полета». - Порезы довольно глубокие, но жить будешь, - констатировал тот. - Если не снимешь снайпера, то жить мы оба будем недолго. Раз он дал тебе уйти и меня уволочь, стало быть, либо кто-то руку набивает, либо «свободовцы» беспредельничают, либо винтовку у кого-то заклинило, сейчас обходить будет, ближе подбираться, чтобы уж наверняка. На перевязку тебе пять минут, да так, чтоб обзор мне не загораживал, если что, я огонь открою. Я просто через стекла противогаза видел Валеркины охреневшие глаза. Но раз я команды отдаю четко и уверено, значит все не так плохо, как ему кажется. Кто бы знал, чего мне стоил этот холодный расчет и выдержка. Рука правая отчаянно немела, и не хотела слушаться. Наверное, пластиной бронника зажало неудачно, а может и там осколок засел, лишь бы не связки. Вот надо же так вляпаться! Но Тихому стоило отдать должное. Руки его трястись перестали уже на второй инъекции, требующей обязательного ввода при подобной ситуации. Противовоспалительное, противостолбнячное, обезболивающее и стимулятор. Всего три шприца. Я часто соединял их в один, но тут поленился, а зря. Вот наука мне. Хорошо, что местных кровеостанавливающих препаратов было в избытке. Сейчас главное добраться до базы Герды, а там все будет… К счастью насчет стрелка с заклинавшей снайперкой я не ошибся. К нашему укрытию как раз направлялись трое салаг. Я жестом показал Тихому куда стреляет он, а куда я. Оставалось надеется, что цели на ПДА истинные, а не ложные маячки. Ну, а в итоге я мяукнуть не успел, как Лерка красивой длинной очередью положил всех троих. - Упокой господи, их грешные души! – резюмировал он. - Иди патроны собирай, святой отец, - хохотнул я, - в груди ощутимо кольнуло, но подыматься следовало прямо сейчас. Иначе мне потребуется эвакуатор. Если не пройти эти несчастные оставшиеся километры за час или полтора, то я совсем расклеюсь. - Все, стажер, потопали! Тихий показал мне большой палец и мы пошли. Черт бы побрал мой героизм! Я шел на адреналине, на упрямстве, на боязни показать любимому человеку, как херово мне на самом деле. Руки немели, начиная от локтей, ноги слушались весьма посредственно, но я усилием воли заставлял себя е сбавлять шага. Может я дозу где схватил? Черт его знает, про антирад как-то не подумалось. Все потом-потом! Спасибо Вику, что вышел встретить наш горе-отряд. Пот заливал глаза, я с трудом заставлял себя держать осанку. Как хорошо, что ветер дул в спину, не позволяя запаху свежей крови достигнуть тех тварей, кто восхотел бы тотчас отправиться на этот гастрономический «зов». К Герде я попал в невменяемом состоянии. Тут меня определили в лазарет, а Тихого отвели на ковер к «батьке». Я не знаю о чем они беседовали, поскольку очнулся лишь утром следующего дня. Врачи тут были неплохими, поэтому ничего криминально в их действиях отмечено не было. - Через пару дней будешь снорком скакать, - пообещала Лика местная кудесница по живым организмам. Это именно она штопала меня. - Спасибо, красавица, - отметил я, - а где мой спутник? - В вашем отсеке. Это почти в самом конце центрального коридора, я оставлю тебе ключи. Чувствовал я себя действительно гораздо лучше. И вот, уже менее чем через час я был в отведенных нам «апартаментах», где нашел комбез и бронник Тихого. Только вот его самого не нашел. Обстановка радовала глаз. Широкая кровать, она же сдвоенные нары, полметра от пола – то, что доктор прописал. Стол из ящиков что ли сколочен и пара стульев. Радовало наличие чистого белья и полотенец, а так же старенького масляного калорифера, работающего на местных сборках артефактов. Да уж, Герда заботился о нас, как о родных. Старик явно имел на нас какие-то планы. Лерка появился очень скоро с полотенцем на Глове – это по старой привычке, не иначе. - Здесь и настоящая баня есть!- сказал он, - а ты быстро на ноги встал, признаться я не ожидал. Меня же интересовало другое, я прямо здесь же желал устроить допрос с пристрастием, но воздержался, спросив: - Что тебе сказал Герда? Признавайся! – тон мой был шутливым, и я немедленно притянул Тихого к себе, прижимаясь к любимому. Тут же ощутив тупую боль я усмехнулся «не мальчик уже… но ничего ,прорвемся!». - Тебе нужно еще пару дней провести в постели, - серьезно сказал Лерка, - у нас был длинный разговор с Тимуром Арнольдовичем Герданским, и я тебе непременно все расскажу, но немного позже. «Вот это я понимаю! – слегка офигел я, - никто не знал настоящего имени Герды. Интересно ,а Лаг-то хотя бы знает? Но дело ни в этом! Дело в том, что приходит мой рыцарь на белом коне, и снова перед ним раскрываются все двери и окна, и даже форточки! Причем сами собой!». Лерка быстро натянул тельник и теплые штаны, затем забрался на кровать, увлекая меня за собой, но осторожно, стараясь не притрагиваться к тугой повязке. - Я очень сильно испугался вчера… я успел похоронить тебя и себя дважды… я готов взять свои слова обратно… но я хочу быть здесь с тобой… обещай мне, что ты не будешь меня больше так пугать… Что я мог ответить? Да все, что угодно. И любой ответ был бы ложью. Поэтому я просто поцеловал его пальцы и шепнул: - Постараюсь. Потом новоявленный сталкер Тихий взял себя в руки, заплел мне косу, накормил усиленным солдатским пайком и велел отдыхать. Я не сопротивлялся. Другого момента вполне может и не быть. Если бы я знал, что там замыслил Герда… я, наверное, убил бы его. * Долго ли коротко ли, но я рубанулся. Успокоительное подействовало, ну а Герда, как не в чем не бывало, отправил Тихого и Лага на несложное задание. Лаг должен был страховать моего благоверного, но как оно там было в действительности теперь разве дознаешься? Обоих оглушило схлопнувшимся трамплином. Вот Где они по дороге до лагеря «Свободы» его отыскали? Тут уже вопрос второй. Валерка был жутко доволен собой. Да и лаг выглядел помолодевшим и подтянутым, не то, что до. Они притащили каких-то малоценных артефактов, а Тихий хвастал первой серьезной удачей. Как же? Сам добыл «душу»! Вот к гадалке не ходи, из-за нее эти два дебила аномалию и разряжали! Я хотел было разразиться грозной тирадой… но смолчал. Герда осадил меня: - Испугался парень? – поинтересовался старый черт, - а вот у меня почти каждый день так. Никто не от чего не застрахован. Приключиться здесь может все, что угодно, впрочем… поверь моему опыту, как и в любом другом месте. Страшно ни это… страшно умирать вторым. Я кивнул. Оставалось только поздравить ребят с удачной ходкой. Молчи… молчи Бес… не то время и место совсем не то. Хотелось наорать на Лерку, но вот ведь, черт как назло он ничего не слышит! Да что толку? Не мальчик уже… разве я могу не доверять ему? Скорее напротив, я могу только доверять и бояться. В этот вечер мы с Тихим поцеловались впервые за шесть лет. Мы лежали в тишине, я слушал легкий шум калорифера, держал Лерку за руку, а он придвинулся поближе и обнял меня, все так же осторожно, как утром. Потом наши губы соприкоснулись … я не знал, что целоваться может быть настолько пронзительно больно. Горло перехватывала предательская судорога, дышать было практически невозможно, но я не мог сейчас не целовать его. А Лерка плакал… не разучился он еще быть человеком…
Io: Наш сосед ... Тотторо! Это похоже на плохой детективный роман. Вот снова по осени мы переезжаем. Интересно сколько можно переезжать? Ты со своей паранойей. Я со своими закидонами. Кого ты боишься теперь? Или, правильнее сказать, чего. Наверное, из-за этой маниакальной страсти к перемене места жительства я еще в прошлом году плюнул на то, чтобы попробовать обжиться на новом месте. Небольшой рюкзак за плечами с самым необходимым - и пора двигаться в путь. Кто же знал, что в тот день, когда ты оформил все бумаги, когда я уже приехал смотреть обиталище. Нашу новую квартиру-студию в ближайшем замкадье, что где-то там высоко у кого-то заклинит реверс? Квартира была светлой и просторной, недавно отремонтированной в современном духе, но без офисных излишеств. Здесь присутствовала большая утепленная лоджия, неплохой ансамбль шкафов и стеллажей, а так же удобная кровать. Мне почти сразу понравилась вся эта показная простота, несмотря на то, что с кухней нам традиционно не везло. Так вот, в этот солнечный сентябрьский день, мы наконец, заселялись. Я знаю, что ты немного волновался, что "смотрины" могут меня разочаровать, но... случилось так, что мне давно перестало быть важным что-либо, кроме тебя. Мне будет хорошо в любом месте, если ты согреешь мою душу и мою постель. И все было просто отлично, если не сказать больше. Я распаковал нашу посуду, и уже успел ополоснуть чашки и чайник, когда Сергей занимался затариванием холодильника. И вот прерывая мою идиллическую картину бытия в дверь кто-то позвонил. "Должно быть соседи", - подумал я. Сергей предупредил меня, что они должны занести ключ от щитка на лестничной клетке и квитанции для заполнения. Я распахнул дверь, стараясь улыбаться искренне, при необходимости рассказывая легенду о двух инженерах, работающих в Москве. Но на пороге меня ожидал сюрприз... В руках Холстинин Владимир Петрович, знакомый мне по прошлому месту работы, держал ключи и файл с распечатками. Не нужно быть Вассерманом, чтобы догадаться, что там были не новые тексты к альбому группы "Ария". - Привет, - сказал я. - И тебе не хворать... - отозвался Холст. Степень нашего общего охуения в этот момент весьма красноречиво отражалась на физиономиях обоих. Наверное, мы бы так и остались стоять в дверях, если бы не нарисовался Маврин. Кажется от былой радости в его глазах не осталось и следа. Вовсе не на такое соседство рассчитывал он, подбирая нашу конспиративную квартиру. И вот... уже все мы втроем дымили на лоджии, как паровозы, размышляя чего теперь делать?Кажется, Холст, как и всегда первым пришел в себя. -Хочется надеяться, что все это останется между нами, - сказал он. "Ему-то чего опасаться" - подумал было я, но мысль не успела оформиться, поскольку в дверь позвонили еще раз. Я был, признаюсь, сильно заинтригован! Кто это мог быть? Дубинин? Попов? Маргарита Пушкина? Чего так боялся Володька? С кем сбежал от размеренной "арийской" жизни? Ну уж собственного басиста я увидеть ожидал меньше всего. Из глубины квартиры раздался громкий смех Сергея и я могу поклясться, что услышал, как покраснел Петрович. - Добрый день, - сумел выдавить Лешка. - Заходи, коль пришел, - усмехнулся я, - Вова еще здесь, не переживай. Расспрашивать взрослого басюгу не имело смысла, да и кто я такой, чтобы судить да наставлять на путь истинный? Говорят же "бог знает что, а черт знает как". Более странное соседство придумать себе было сложно. Но я и не пытался, просто рассадил всех бывших и нынешних коллег за стол и отпаивал чаем. Сережа к концу вечера достаточно расслабился и почувствовал себя расковано... а я смотрел на всех троих и думал, что новоселье удалось. Делить нам давно нечего, а общие тайны это один из тех кирпичиков, который в свое время сделал "Арию" почти семьёй.
Io: *** Валера опять ворчал. Он был недоволен всем и делал замечания по любому поводу. Я сперва конечно, обижался для вида, но потом забил. Как можно на него сердиться? Вот он снова повышает голос, говорит, что я веду себя, как ребенок. Мне бы прикинуться ветошью и не отсвечивать… а я не могу. Обнимаю его… - Уйди! – шипит он. А я прижимаю его к двери подъезда и быстро-быстро целую, так, что он не успевает ни оттолкнуть меня, ни залепить по роже. Он ужасно рассержен, а я ничего не могу сделать с собой продолжаю улыбаться, даже когда он с грохотом закрывает стальную надежную дверь. Я разучился обижаться… я знаю, что я не должен вести себя Так, но черт побери, а как я должен себя вести, если у меня весна, несмотря на то, что на улице изморось слякоть и грязь? Я знаю, что Лерка медленно поднимется к себе по лестнице, не обратив внимания на извечный пост фанатов около своей квартиры. Может быть не глядя даже даст пару автографов. Потом со второго раза попадет ключом в личинку замка… потом сбросил куртку на ключом, промахнется, конечно, чертыхнется, закусит губу посильнее и стукнет кулаком по стене. - Валера? – раздаться голос его жены, - ты дома? - Да! – громче, чем планировал отзовется он, - все в порядке, - зачем-то добавит в конце. А я сяду за руль, отъеду на полквартала, потом не выдержу, и вернусь к его окнам, только с другой стороны. Там, где горит зеленая лампа – его царство, вроде как рабочий кабинет. Теперь, когда дети выросли, а родители имели свою жилплощадь, у него не было причин отказывать себе в удобствах. Он сядет за стол, немного нервный, попросит Галину сделать чай, потому, что сейчас ничего в руках не держится и, близоруко нашарив очки, попытается читать. Сперва газету, потом кинутую месяц назад книгу или альманах. Пройдет не меньше часа, прежде, чем он решиться позвонить мне. - Прости, что я … накричал на тебя, - скажет он, - я не хотел… вовсе не это я хотел сказать… просто ты ведешь себя, как ребенок… и… А я все уже знаю, я не сержусь. Теперь я уже Действительно не сержусь. Не обижаюсь… не принимаю близко к сердцу… потому, что просто он Такой. И я просто живу с этим. - Я знаю, - улыбаюсь в трубку, как будто он может увидеть, - и ты абсолютно прав… я веду себя, как ребенок, и знаешь, мне это нравится… надеюсь, что я тебя не слишком достаю? - Глупости, - я снова улыбаюсь, а он извиняется, извиняется, извиняется… - Я люблю тебя… - почти кричу я, - выгляни в окно… в окно кабинета… И когда силуэт появляется в окне, я жму на клаксон.
Io: но ты считаешь иначе... Почему я не могу держат всю желчь при себе? Почему я так часто теперь срываюсь, норовя уязвить твою гордость, ты взвиваешься, шипишь недовольно, говоришь, что я совсем не слушаю тебя, а если и слушаю, то не слышу. Я боюсь, что в один прекрасный момент, устав от моих бесконечных перепадов настроения ты просто… оставишь меня. И я останусь совсем один. Я так давно хочу сказать тебе это и не могу. Сейчас ты измучен, потрепан и помят; сидишь, куришь очередную сигарету, запивая крепчайшим кофе. Тебе нужен стимулятор, чтобы дождаться утра… а мне нужен ты. Наверное, чтобы с ума не сойти. За окном холод, ночь, Москва. На плечах тень своей же собственной обиды. И что? Что мне делать? Почему нет элементарного лекарства? Хотя бы даже от тебя. От этой чертовой зависимости! Таблетки, чтобы не звонить тебе посреди ночи… - Привет… ты не спишь? - Нет, не сплю… - Мне надо с тобой поговорить... давай увидимся? - Хорошо, я буду… И ты действительно приезжаешь… несмотря ни на что. Я мнусь. Хочу сказать, что я счастлив, что вижу тебя, что ты здесь… еще много разных глупостей, но ты выглядишь усталым, как и вчера… и я говорю… что-то вроде: «зачем ты приехал? Выглядишь как выжатый лимон! Сказал бы, что устал!». Ты вздыхаешь так грустно и отчаянно, но остаешься и терпишь – терпишь, пока я соревнуюсь с собой же неопрятных колкостях. - Хватит, Валер, - устало заключаешь ты, - я не ругаться приехал… а просто, - запинаешься,- …чтобы побыть с тобой. И так тошно, а ты еще пытаешься меня пилить. Если это не очевидно, то я уже не знаю какими словами тебе это объяснять. Ты садишься за стол, снова закуриваешь, а мне хочется удавиться, потому что ты во всем прав, и я знаю это… но что-то заставляет меня говорить вовсе не то, что я думаю. Раньше все было просто. Стоило мне начать ворчать, или проявлять недовольство, как ты подхватывал меня на руки и решительно, а иногда зло заставлял меня переменить свое мнение. Ты зацеловывал меня до сладостной истомы мы любили друг друга, каждый раз, точно последний. А теперь я отказываю тебе и в этом. Дежурные поцелуи – самое большее, что у нас есть. И иногда … кровать на двоих. Когда ты обнимаешь меня, устраиваешься удобно и почти сразу засыпаешь. У тебя нет сил на что-то еще, потому, что все, что происходит за день - выпивает тебя до дна, а я беру еще немного сверху. А я не могу или не хочу что-либо менять. Ты так стараешься отогреть меня.. столько вкладываешь сил и эмоций, что, кажется, я сумасшедший, что вижу все это и молчу. Это ледяная оболочка сковала меня изнутри и я бьюсь в ту же стену, только с другой стороны. … и ничего… но я не хочу мучить тебя, я не хочу, чтобы ты чувствовал себя неловко, чтобы ты страдал из-за меня. Жизнь была слишком несправедлива к тебе, ты заслужил большего и лучшего, чем теперешние наши псевдоотношения. Утро не приносит облегчения. Мы продолжаем ругаться, осыпая друг друга упреками. Ты улыбался утром, а теперь все та же морщинка залегла у губ, зачем ты мучаешь себя, Сережа? Зачем? - Я не пойму, Кипелов, - вещаешь ты, - у тебя что появился кто-то, так ты мне так и скажи! Я хватаюсь за брошенное тобой обвинение, точно за соломинку: - Да! – с вызовом заявляю я, а ты… ты смеешься, точно сбросив десяток лет. - Да врешь ты все! – заявляешь, - где вы встречаетесь? Когда? Здесь? В перерывах между гастролями или твоя пассия ездит за тобой по гостиницам и съемным квартирам в туре, и у тебя хватает сил и времени? - Мы встречаемся здесь, - заявляю я. А ты опять смеешься. - Где ее или его чашка? Ты моришь ребенка голодом? Или оно пьет из моей? - Из твоей. - Почему там завелась разумная жизнь тогда? - Потому, что ты не вымыл посуду неделю назад! - Дурак! – беззлобно заявляешь ты, сажаешь меня к себе на колени и целуешь. Я пытаюсь вырваться, вскочить, ощетиниться, что-то тебе доказать… да куда там? Ты сильнее и крепко держишь…- не отпущу! – говоришь, - я не знаю, что у тебя в башке происходит, но ты явно сделал какие-то неправильные выводы, раз пытаешься врать о том, что ты мне изменяешь. И ты целуешь меня так, как умеешь только ты. Когда невозможно не отвечать на ласку, когда твой язык гладит мои губы, я чувствую, как слезы текут по моим щекам. Я знаю, что не заслужил, но ты считаешь иначе.
Io: …просто не будем обсуждать это… Их отношения нельзя было назвать романтическими. В них не было воздушных шариков и сладкой ваты, они просто сложились, как журнальный стол после ухода гостей. Общие номера, выматывающая работа, все получилось точно само собой. - Это мои носки или твои – поинтересовался Славик, пытаясь навести подобие порядка в груде одежды в беспорядке сваленной на полу. - Без разницы, - откликнулся довольный голос звукача, - главное штаны не перепутай. - Нет проблем, - отозвался Гахов, - слушай, а может ну ее эту экскурсию? Может мы не поедем - Палевно, - растягивая гласные сказал Гречишников, - если я один не поеду – это еще куда не шло. - Что! Ах, ты гад! – Славка снова нырнул под одеяло, подминая под себя костлявого Сашку. Тот, конечно, призывал друга к благоразумию, но несмотря на все его попытки и возобладание здравого смысла почти во время – на завтрак они опоздали. - По-моему, Маврин все-таки догадывается, - шепнул Гахов на ух звукачу, заползая в микроавтобус, пока шеф еще не успел показаться «на горизонте». - А, по-моему, ему по хуй, - флегматично отозвался Сашка. Его клонило в сон, а тело, наполненное блаженной истомой, после прекрасного утра требовало горизонтальной поверхности. Славик был очень темпераментным любовником, что нечасто оставляло возможность как следует выспаться. Экскурсию Саша помнил смутно, приятным бонусом шел плотный ужин. Ему казалось, будто он не ел сто лет, хотя в действительности стоило бы сменить режим. Не зря на следующий город не было запланировано ни экскурсий ни автограф-сессий. Им предстояло играть перед кипеловским концертом. А стало быть, полупустой зал, раздраженный начальник. А если, упаси господи, "встреча на Эльбе" - так и вовсе ядерный геноцид отдельных работников из обслуживающего персонала группы. «И Хиросима им курортом показалась в 45-ом», - резюмировал Гахов. Значит ночью нужно выспаться… выспаться, а не как обычно! Саша даже номера заказал отдельные, да куда там В половину первого, когда он вот-вот собирался заснуть мобильный привычно пискнул. Пришла смс’ка. «Ну, будь человеком! Не могу заснуть без твоих острых коленок!». Усмехнувшись Саша ответил «Буду», тут же обругал себя за слабость, но, выбравшись из постели потопал к Славке. Не то, чтобы он был сильно против, но завтрашний день нес в себе неотвратимую бурю. Изменит ли его решение хоть что-нибудь? Раздумывая над тем, кто и каких люлей получит завтра, Саша никак не мог ожидать, что на лестничной клетке столкнутся с Мавриным. Шеф не был счастлив этой встрече. - Не спиться? – поинтересовался он, пряча растерянность за грозным видом. - Что-то типо того, - сумел пискнуть Гречишников. Маврин неопределенно кивнул. Его телефон завибрировал, а затем раздалась мелодия «Потерянного рая». - Дела, - бросил он, начисто потеряв к Саше всякий интерес, и заторопился к лестнице на другой этаж. Гречишников успел расслышать, как он сказал «Иду… чуть не спалился…». * - Славка, я сейчас шефа на лестнице повстречал, кажется, мы с тобой чего-то о нем не знаем…. - Намекаешь, что можно проследить? - Да, лень мне… давай завтра подумаем над этим? - Завтра может быть уже слишком поздно. Завтра концерт и, не приведи господи, Кипелов, не к ночи будет помянут! - Стоп! Что ты сейчас сказал? - Не понял… - Вот именно! Мне кажется, что мне уже не в лом! Он наверх пошел… идем! - Не думаешь же ты… что…? - Тссс…. - Блин и охота тебе людям вечер портить и все ради чего? - Ага! – возрадовался Саша, - значит ты все же не исключаешь ,что они…. А я хочу, чтобы шеф к нам с тобой не цеплялся по любому поводу. - Энергии в тебе, как я посмотрю, слишком много, надо это исправить и эту твою жажду деятельности я бы тоже на цепь посадил во избежание… Тем не менее оба заговорщика направились по лестнице вверх. Не Слава не Саша не ожидали, что их миссия так быстро закончится успехом. Кипелов и Маврин курили на общем балконе. Вопреки ожидаемому, они не орали друг на друга и не делали вид, что ненавидят. В ночном воздухе висел ментоловый дым и два красных сигаретных огонька. Если не приглядываться и не прислушиваться и не поймешь, кто там. -…я не знаю, Валер… не знаю… сегодня все прекрасно,… давай просто не будем пока думать… *неразборчиво* - Давай подымемся ко мне… - один огонек погас, а Маврик все еще курил, будто задумавшись на время затяжки, потом щелчком отправил окурок в долгий полет. - Хорошо… у меня завтра концерт… сам знаешь… - Знаю.. поэтому я уже здесь… Шорох одежды. Если бы в коридоре не было так тихо ни Гречишников ни Гахов никогда бы не услышали ничего. Резкий выдох. Нетерпеливые движения почти беззвучные поцелуи… оглушительный треск ламп дневного света. Лицо звукача заливает краска стыда. Конечно, они со Славкой ничего не видят. Только как бабочка бьется о плафон на балконе. Воображение дорисовывает детали. Кипелов и Маврин проходя мимо их укрытия не замечая. Они держаться за руки. От них пахнет табаком и Сережиным парфюмом, а еще желанием. - Идем, - тихо говорит Кипелов и тянет Рыжего за собой, они скрываются в дверях какого-то номера, а Гречишников еще долго прижимает Гахова к стене в том пространстве между этажами, где они прятались. - Это была твоя идея, - выдыхает Славик. - Пустое, - отмахивается звукач, - давай… просто не будем обсуждать это.. - Идет…
Io: Коллеги. Сидя за звукорежиссерским пультом Валера задумался. Он хотел прослушать новое соло, которое приготовил Слава специально для первого в сезоне концерта и будто бы забыл. - Ну, как тебе? – поинтересовался Молчанов. Кипелов вздрогнул, снимая наушники. - Ты меня напугал… прости, что ты сказал? - Как тебе? Стоит так усложнять, или будем играть по-прежнему? - Прости, Слав, - рассеяно развел руками вокалист, я задумался… никак не могу войти в привычную колею после отпуска. Гитарист улыбнулся, включил трек для Кипелова, тот прослушал, кажется, даже вынес какие-то глубокомысленные суждения, боясь признаться самому себе, что ему абсолютно наплевать на то, как Слава будет играть через неделю на концерте… Нет, он не сошел с ума. Ему нравилось то, что он делает. Он не был обижен на своих музыкантов, просто сейчас мысленно Валера находился совсем не здесь. Он вспоминал тихие темные улицы Талина, где очень легко затеряться или вовсе безлюдно. Он вспоминал тепло Сережиной ладони, сжимающей его пальца и замечательный чай с корицей, который тот как-то очень хитро готовил по утрам. Это было их время, несмотря на не курортную погоду. Это были замечательные дни, наполненные душевной теплотой и чем-то воздушно легким, как крылья бабочек или прикосновение легкого ветерка. Так недолго можно было быть вдвоем и в то же время каким счастливым это может сделать! Валера откинулся на вращающемся кресле, закрыл глаза и вспомнил, как еще совсем недавно они смеялись с Рыжим над какой-то ерундой, покупая в случайных кафешках горячий шоколад, на поверку оказывающейся известным с детства какао. Они бродили по городу несколько часов, пока голод не брал верх… Чудесные дни. Сейчас все по-прежнему. Им нежелательно появляться вместе на людях, а гастроли разбросают их по России. Собственно у Сергея уже начался осенний тур. У них осталось несколько дней, прежде чем расстояния между ними можно будет мерить тысячами километров. Нужно провести их вместе. Нужно сделать так, чтобы осталось немного больше тепла. Валерий улыбнулся. Он не заметил, как миновал коридор и чуть было не натолкнулся на Сашу Манякина. Ударник немного удивился поведению вокалера, но ничего не сказал, лишь отступил в сторону и деликатно кашлянул, чтобы Кипелов не врезался в дверь. - Лер, ты все в облаках витаешь? – поинтересовался он, когда тот все же обратил на него внимание. - Привет, Саш… - взгляд Кипелова был рассеянным, он явно не понял, как оказался здесь, - я немного не в себе сегодня. Это послеотпуской период сказывается. - Видимо, отпуск удался. - Да… - мечтательно протянул Валерий. Репетиция, как ни странно, обернулась очень продуктивной. Кипелов был на высоте. Он редко выдавал столько эмоций на репетициях. Правда, вот в словах нередко путался, но на это никто не обращал внимания. Сейчас главное было понять, как новая программа будет выглядеть на концерте. Да и музыкантов ЛерСаныч не забыл порадовать, унесшись куда-то за двадцать минут до официального окончания трудового дня, лишь бросив что-то вроде: «остальное без меня, всем спасибо! Все прекрасно!». «Никак влюбился старый», - подумал Манякин, но вслух как всегда ничего не сказал. Ему доводилось видеть Валеру разным. Угрюмым, убитым, раздосадованным, радостным, влюбленным, разбитым, порхающим и совершенно эмоционально мертвым… и каждый раз он удивлялся его способности меняться и проживать все происходящее точно в первый раз. Вот и теперь … он казался Манякину влюбленным. Ни то новые чувства занимали его, ни то вторая молодость настигла. Он не зал об его отношениях с Сергеем наверняка, однако догадывался… ударник не был слепым, особенно когда друзья по очереди просились к нему на дачу, чтобы «провести выходные с пассией, с которой больше некуда направиться». Сопоставив некоторые факты Саша с легкостью вычислил их союз, но что ему оставалось? Развести руками, чудны дела твои господи… если людям хорошо вместе, почему это должно мешать их дружбе? Вот и теперь Манякин задумчиво поглядел вслед вокалисту, почесал челку и улыбнувшись сам себе, забросил неразбитые палочки в сумку. Валерка с половины дороги набрал Сергея, чтобы убедиться, что тот дома и ждет его. Все было так, как они и договаривались. Маврик встретил его на пороге теплыми объятиями и легким поцелуем. Иногда в такие моменты Кипелову казалось, будто он отрывается от земли и получает возможность на короткий промежуток времени ходить по облакам. А может быть, просто Рыжий приподымал его и нежно целовал. Иногда Валере даже чудилась какая-то музыка. С возрастом он стал более сентиментальным. Пожалуй, то же самое можно было сказать и о Сергее. Хотя в Рыжем Бесе все переплелось намного сложнее. Как он умудрялся быть одновременно циничным и нежным одному черту известно. Но сейчас самое главное это то, что он рядом.. достаточно просто знать это… просто быть с ним. - Ты уже послезавтра уезжаешь, - вздыхает Кипелов, отпуская Сергея, тот кивает, успев поцеловать его в висок. - Да… у нас запланирован небольшой тур… - Я буду скучать… - Я пока никуда не уехал… - Именно поэтому скучать я начну немного позднее… Валера потерся носом о подбородок Рыжего и потянул за собой вглубь квартиры, по ходу стаскивая с себя куртку и свитер. - Ты что-то хочешь мне рассказать? - Да… еще бы… много всего увлекательного! Вслед за кипеловским свитером на пол летит джемпер Сергея. Вокалист жадно целует Маврина не давая тому опомнится, почти сразу переходит в наступление. Еще несколько шагов и футболка Валеры летит прямиком к двери ванной комнаты. Еще один поворот и оба падают на жалобно скрипнувшую кровать. - Я не хочу что-то пропустить, - улыбается Кипелов. Его дыхание сбито, он быстро раздевает любовника, осыпая его плечи и грудь жадными поцелуями, точно стремясь утвердить свои права на него, - Рыженький… - выдыхает он. И Маврин благодарно отзывается на каждую ласку… выгибаясь в ответ, подстраиваясь и прижимаясь теснее. Он позволяет Лере всё. Сергею нравится, когда его любовник чувствует в себе достаточно сил для решительного рывка. Лерка действует быстро, почти грубо. На грани... Да. Валера умеет доводить Рыжего до криков, когда он вдохновлен, как сегодня. Их взгляды встречаются на миг… Кипелову нравится, когда они лицом к лицу… зрачки Сергея расширены все тело сведено судорогой удовольствия… поймать его полубезумный взгляд в этот момент наилучшая кульминация, пока остатки сознания не размыты волной собственного удовольствия. … - Тебе отпуска не хватило? – отдышавшись, шепчет Сергей, оставляя заметный засос за ухом любимого. - Мы вели себя как приличные люди… - А сейчас? Кипелов улыбается и ничего не говорит. Так не хочется освобождаться из объятий друг дуга, кажется, сейчас такой особенный момент, когда ближе быть уже невозможно. Но Валера тянет Сережу за собой в душ, моет его, с удовольствием наблюдая, как пенная вода стекает со всё еще ладного, расписанного десятком узоров, тела. - Хочу сказать тебе что-то, - улыбается вокалист. -Ну… скажи, - мурлыкает Рыжий, подставляя бока под мягкую губку. - Ты очень красивый сейчас… знаешь? Скулы Сергея чуть трогает румянец… он не знает как реагировать. Черт побери, он до сих пор не знает как реагировать на Кипелова, когда он говорит такие вещи. - Как побитая молью цигейка, на плечах престарелой примы забытого всеми театра? – выдает он. - Вот вечно в тебе красноречие ни к месту просыпается, - смеется Валера, затыкая его поцелуем. Еще нужно успеть закутать засранца в махровый халат и перестелить постель, а ноги так предательски дрожат… и хочется просто завалиться, да хотя бы и на диван в зале, залезть под плед и слушать его дыхание, заставляя молчать при помощи поцелуев, чтобы он не дай бог, не сморозил очередную глупость. Валера прекрасно знает, что им уже не по двадцать лет, и даже не по тридцать пять. «Я и мое солнце сперва бежали рысью, а после сорока перешли на галоп…». Но ведь это вовсе не означало, что он не хотел или не мог бежать рядом со своим солнцем. Наверное, теперь он, наконец, научился бережно относиться к его теплу и свету. * - Валерий Александрович выглядел сегодня таким одухотворенным, - заметил Алексей Харьков, закидывая кофр с басом на заднее сиденье манякинского джипа. - Леш, ты уже больше десятка лет в музыкальном бизнесе, а все «ВалерСаныч», «ВалерСаныч»… - Ну… понимаешь он несмотря ни на что образец для подражания для меня. - А я значит нет? – усмехается ударник. - Ну… ты это другое дело. - Со мной ты спишь… - раскатистый смех Сашки заставил Лешку покраснеть. И хоть он давно не был милым маленьким мальчиком с кокетливой мордашкой и легким косоглазием в смешных очках, но до сих пор стеснялся нового статуса, если так можно сказать. Вообще с Маней они сошлись почти сразу. Ритм-секция что тут еще можно сказать? Сашка был надежным, невосприимчивым ко всем волнениям в бурных житейских водах. Он точно надежный якорь уравновешивал своих неуравновешенных коллег, но в то же время он умел сказать свое веское «Фи», если в этом была действительная необходимость. Но главное заключалось в том, что он спас Алексея от несчастной и безответной любви. У Харькова это были высокие не запятнанные ложью чувства. Он на самом деле собирался посвятить всю свою жизнь любимой женщине, но его пассия лишь играла с ним. Использовала в качестве ресурса к достижению собственных целей. Однажды случилось то, что обычно случается в подобных ситуациях. Леша узнал о том, что не единственный «любимый». В ответ на его пылкую речь она бросила: - Что же ты хочешь, если ты всего лишь музыкант? Таким редким цветам как я нужен настоящий уход и забота. Ты не можешь обеспечить мне достойных условий для роста, вот я и ищу того, кто сумеет мне дать все необходимое. У басиста случилась страшная депрессия. И он было пустился во все тяжкие, как сильная рука Манякина разом отмела все неважное. Саша заставил его иначе взглянуть на свою жизнь и он не заметил как, да инее понял почему влюбился. Манякин упорствовал, хотя, будучи в подпитии проговорился, что опыт подобных отношений у него был, но то дела давно минувших дней и он не хотел бы входить в эту реку дважды, хотя Алексей и симпатичен ему. Но басюг был настойчив. Он добивался ударника около года, пока тот не сдался под натиском молодости и чувств. В постели он никогда не был в активной роли, как бы на том не настаивал Лешка, и что бы для этого не делал. Как ни странно, когда пыл первых близких встреч прошел, Леша не оставил его и теперь Саша был особенно благодарен ему за это. Он не думал, что вторая молодость может быть такой. Скорее всего, репетиции завтра не будет, а значит можно расслабиться и провести время вместе с Лешкой на даче, а тот и рад – ему лишь бы пофилонить. Хотя сложно назвать его лентяем. Ведь у басюги и собственная преподавательская деятельность и еще какие-то заморочки, но лишний день отдыха – никогда не бывает лишним. - А чего это мы на дачу? – поинтересовался Алешка, когда джип вырули за пределы Москвы, - завтра ж репетиция. - Не-а… - задумчиво заключил Манякин, - Валерка отменит к гадалке не ходи. - Откуда ты знаешь? - Интуиция у меня такая. - А я думал, забьем… - Вот все бы тебе забить… - Угу… * В дому чувствовалась прохлада, Саша сразу же отправился в подвал, чтобы включить отопление, а Леша устремился на кухню, чтобы сварить тому кофе с перцем. Он не понимал, почему ударник пьет этот странный напиток, но довольно быстро усвоил ингредиенты и их количество, научившись «правильно» варить его. Очень скоро пол под ногами стал теплым и все удавалось легко и непринужденно. басист приготовил легкий ужин и , поставив тарелки на сто зазвал ударника на трапезу. Разумеется, тот успел найти какое-то дело в саду. - Саша! Осень уже, чего ты там копаешься? - Нужно деревья укрыть на зиму, чтобы не вымерзли. - Блин! Манякин! Завтра сделаешь! - сердито топнул ногой басист. Саша примирительно поднял руки и вернулся в дом, где был накормлен и обласкан Лешкой. Ему особенно нравилось сидеть, прижавшись к теплому Сашкиному боку и чувствовать себя в полной безопасности. Не имело никакого значения, о чем бухтит телевизор Сашка любил смотреть аналитические передачи и исторические фильму. Леше было все равно… лишь бы быть рядом с ним. Манякин понимал, что парно по идее нужно жениться, стать отцом, поставить ребенка на ноги, и, может быть, потом… Точно прочитав его мысли, Леша плотнее прижался и прошептал на ухо «люблю тебя». Уже не мальчик… уже нельзя было подхватить его на руки, но, несмотря на это… такой родной, а ведь тридцать лет уже.. .черт! - Леш… я… - Что ты? – нежный взгляд. Леша поправил выбившуюся прядь волос. Затем провел ладонью по щетинистой щеке Сашки. - Ты не думал о том, что я слишком стар для тебя, что тебе нужно подумать о продолжении рода, м? - Если цель не исполняется, Саш, значит, она не поставлена. Опять ты за свое! Решил от меня избавиться? – а глаза хитрющие! - Нет, ну что ты! - его глубокий сильный голос как всегда цепляет. Когда он возмущен - это особенно нравится Лешке. - Вот и молчи, - долгий поцелуй… Харьков ерошит волосы ударника, запускает ладонь под рубашку, и где он всего этого набрался? Два движения и Сашкины штаны расстегнуты… - Лешка… - шипит Манякин, намереваясь шлепнуть того по рукам, но разве этот послушается? Как тогда, когда попросил остановить машину где-то в лесополосе, мол, ему нужно выйти… а сам… отодвинул водительское сидение вот так же, как и теперь заставил Сашу испытать жгучее чувство стыда, перемолотое с острым желанием продолжения. Манякин откинулся назад позволяя неуемной молодости экспериментировать, пытаясь успокоить собственную совесть избитой фразой «пусть уж лучше со мной» да фигня все это! Сказать, что он не хотел? Что ему не нравилось? Бред! Жаркие поцелуи заставляли стонать, толкаясь вперед и, ожидая что вот-вот влажные губы и жаркий рот доставят ни с чем не сравнимое удовольствие. Ударник не замечал момента, когда начинал прижимать Лешкину голову к паху. Но тот похоже не был против, разве что в первый раз, закашлялся, не готов был к такой амплитуде… но все равно сумел довести его до исступления. Манякин забыл обо всем… и даже после того, как прижимал к себе раскрасневшегося и встрепанного Лешку он еще долго не мог ничего сказать… только ущипнул любовника, чтобы, значит, рук не распускал… да куда там? Лешка отреагировал заливистым смехом и даже делать вид, что дуется на него, Саша не мог. - Чего ты щипаешься? – отсмеявшись спросил басюг. - «щиплешься» - машинально поправил Манякин. В ответ парень показал ему язык и забрался-таки на Сашины колени. Таки совсем не мальчик уже! Ударник нарочито медленно расстегнул его кофту и ремень, наблюдая, как глаза того горят от нетерпения… Лешка кусал губы, стараясь скрыть растущее возбуждение, и как можно дольше сохранить самоконтроль. Однако его кофта быстро отправилась в свободный полет, за нею последовали и джинсы. Рука ударника поглаживала басиста в паху по тонкой ткани плавок. Белье тотчас становится тесным и Лешка вспискивает не в силах дольше сохранять самообладание… ударник стаскивает с него последнюю деталь одежды. - Сашка… - в ответ Манякин получает бессвязную речь, несколько засосов на шее и беспорядочные поцелуи куда придется. Сколько раз в такие моменты хотелось притянуть его за бедра, стать еще ближе, ворваться в него… и парень был не против… еще как не против… но в таком случае не будет ли пройдена та сама точка не возврата? И Манякин сдерживался, удовлетворяя молодого любовника, иногда это стоило очень большого труда и выдержки, вот как теперь, когда его ягодицы то и дело задевали возбужденную плоть ударника… Он точно специально ерзал, толкаясь в его руку, а когда обмяк в его объятиях, то Сашка был очень близок к тому, чтобы кончить во второй раз… * Как и следовало ожидать, репетиции на следующий день не случилось. Валера позвонил ближе к полуночи и отменил рабочий день. - Все-то ты знаешь, - улыбался счастливый Лешка, поглаживая татуированное плечо ударника, - может ты даже знаешь имя новой пассии ЛерСаныча? - Может и знаю.. спи давай! - Так спать или давать? - Не паясничай… а то от страшной правды окосеешь еще больше! Хорь хихикнул. - Ну да, конечно, ЛерСаныч поехал встречаться с Мавриным, ибо у них стопицот лет тайный роман и вот сейчас, когда гастрольные графики вот-вот разбросает их по городам и весям они решили побыть вдовеем. По тому, как напрягся Манякин – Лешка понял, что попал пальцем в небо… резко заткнувшись он пытался переварить новую информацию, но та все никак не хотела раскладываться по полочкам. - Вот черт! - ругнулся он. - Довольно инсинуаций, спи! - Угу… - откликнулся басюг «в конце-концов, какое мое дело?» - подумал он и действительно заснул.
Maine Coon: – И зачем ты только согласился на этот концерт? Вы же за него не получаете ровным счётом ничего! Ну ладно ты, но о группе ты подумал? Тащиться куда-то в ночь, в область, своим ходом… играть на сомнительном фесте и также своим ходом под утро возвращаться? И всё из-за чего? Из-за того что наш Рыжий, как всегда, строит из себя миротворца и всегда всем готов помочь, только попроси? – Валер… но это же мой старый друг… он меня очень просил… Я просто не смог отказаться… – Вот-вот, не смог отказаться! Почему тебя так легко уговорить? Если ты всем всегда будешь отвечать согласием, то тебя сядут на шею и свесят ноги! – Кто бы говорил… – Мне, между прочим, твоя группа не нужна, мне тебя одного вполне достаточно. Просто ну как так можно… столько лет заниматься музыкой, иметь какой-то статус, уровень, популярность… и как двадцатилетние начинающие музыканты соглашаться на любые концерты, куда позовут, не ставя никаких условий…. я не понимаю! – Ну ладно, ладно… Да, сглупил… Но… не отказываться же сейчас! Поздно уже! Как ни крути, а придётся теперь ехать и играть…. – Как ты не понимаешь… я же за тебя волнуюсь. Куда-то к чёрту на рога, ночью… наверняка ещё пьянка будет. – Мне не пятнадцать лет, Валер – улыбнулся Маврин. – А ты не моя мама. Думаю, всё будет нормально. – Я всё равно буду волноваться, – вздохнул Кипелов. – Удачного концерта. – Спасибо Валер. Всё будет в лучшем виде. Прошедший накануне разговор вспоминался Маврину уже который раз за ночь. Валера оказался прав, он как будто знал всё наперёд! Когда Сергей приехал в клуб, привезя с собой половину группы – остальные были уже там, и, похоже, уже успели выпить, пока не было начальства, которое всегда запрещает подобное перед выступлением, хотя тщательно это скрывали. Вдобавок ко всему, Артём был больной – трое суток до этого он буквально не вставал с постели, а к концерту поднялся, накачавший таблетками, и очень нервничал, что не сможет выступить на нужном уровне. Он хорошо помнил, что именно его болезни были причинами его предыдущих увольнений из группы. Вся группа наперебой успокаивала его, убеждая, что пьяные байкеры, успевшие отсмотреть уже пару групп, всё равно не обратят внимания на то, насколько хорошо и правильно он поёт. Когда выяснилось, что в назначенное время на сцену их не выпустят, Сергей даже не удивился. Концерт получался какой-то мутный. Положение спасало разве что то, что на него приехали несколько девушек из официального фан-клуба, которые, хоть и стеснялись непривычного окружения, но всё же старались, чтобы музыкантам было приятно выступать. В ответ на это группа немного взбодрилась – фанатки успешно дали почувствовать себя героями. Выступление оборвалось внезапно. Успели сыграть чуть меньше половины программы, как организаторы попросили освободить сцену, чтобы могли выступить девушки-стриптизёрши – мол, им оплачено до определенного времени. Ну да, конечно, девочкам платить надо, а вот музыкантам нет – Маврин снова вспомнил разговор и представил, как съехидничал бы Кипелов, окажись он в этот момент здесь. Стало тоскливо от осознания того, что Валера снова оказался прав, и Сергей почувствовал себя слабохарактерным дураком. Группа не ушла в гримёрку, а осталась на сцене и тоже смотрела выступление девушек, впрочем, без особого интереса. Конечно, музыканты устали и очень хотели спать, но даже в такой ситуации известие о том, что концерт не будет продолжен, для всех стало шоком. В качестве компенсации за всё происходящее их даже накормили, на это уже не скупились. Вскоре уехал Дима, а остальные решили сидеть до утра. Оставшиеся музыканты, не стесняясь, хлестали алкоголь, и к утру, когда начал ходить транспорт в сторону Москвы, половина была не в состоянии куда-либо ехать, поэтому Сергей, махнув рукой, забрал пассажиров своей машины и отправился на улицу. Снег шёл всю ночь, и вокруг всё было покрыто белым покрывалом – машину нужно было чистить. Вслед за собравшимися уезжать музыкантами, из клуба вышли фанатки, которые тоже решили ехать по домам. Разговаривать ни с кем не хотелось, и Сергей спрятался за машиной, оставив молодёжь отдуваться за него и общаться с фанатами. «Пятый час утра, на улице ещё темно, все нормальные люди в этот момент спят, даже совы и те уже посматривают в сторону кровати, а мы торчим неизвестно где, и, главное, неизвестно, зачем…» – невесёлые мысли бродили в голове Маврина, когда в кармане завибрировал мобильник. «Как вы там? Все живы?» – прилетевшая sms была от Валерки, и Маврин не смог сдержать смущённой улыбки – он не спит, он беспокоится! Продолжая методично очищать машину от снега, он быстро ответил. «Да, всё ок. Уже выезжаем». Они и вправду скоро выехали. Девушки не стали их задерживать и, помахав рукой на прощание, тоже отправились по домам. В Москву вернулись с рассветом. Высадив у метро задремавшую в машине группу, Сергей было двинулся домой, но, уже почти доехав, резко развернулся и поехал в другую сторону, вскоре оказавшись у знакомого подъезда. Он не ошибся в своих предположениях – в окне кухни горел свет. Сергей заглушил мотор и зашёл в подъезд. Дверь открылась почти сразу после того, как он нажал на звонок – на пороге нарисовался борющийся со сном Кипелов. Из квартиры доносился отчётливый запах кофе и сигарет. – Как ты? Всё нормально? – встревожено спросил он. – Да… почти, – рассеянно ответил Маврин, проходя в квартиру. – Я спать хочу. – Ещё бы ты не хотел! – Кипелов попытался что-то сказать, но Сергей его оборвал: – Не надо нравоучений, Валер, я и сам знаю свои ошибки. – Ладно, – махнул рукой Валерий и, через паузу, добавил. – Я волновался. – Знаю. Обрывистые, ничего не значащие фразы произносятся на автомате, не заставляя думать. Сил не осталось. Быстрый душ, и спать, спать… Маврин прижался к тёплому боку Кипелова и, перед тем, как заснуть, пообещал сам себе: «Он слишком часто оказывается прав. В следующий раз надо будет обязательно прислушаться к его мнению. Ну, хотя бы для разнообразия».
Io: Холодное оружие. Часть 1. (возможно она же и последняя) Это был обычный осенний день. Серость. Хмарь. Слякоть. Я возвращался за полночь… конечно мне следовало быть внимательнее, конечно, нужно было отправиться на машине… но я решил, что пару станций я вполне проскачу на метро, До Лерки было совсем недалеко, так почему я должен тревожиться о погоде? Наша новая съемная квартира находилась в том же районе, с одной стороны это было несколько рискованно, а с другой напротив, отводила от нас ненужные подозрения. В тот момент я не думал об опасности. Несколько остановок. Темные улицы. Легкий туман. Темная подворотня… мне бы насторожится… обойти… но я думал о том, чтобы скорее очутиться в объятиях любимого человека. Я думал о том, что скоро все эти мелкие неудобства закончатся и мы снова будем вместе… но местные гопники думали иначе. Мне было до черта обидно, но в подобных ситуациях правильным является лишь одно поведение. Если драка неизбежна – нужно драться, если драки можно избежать – следует отдать все, что требуют, не стоит угрожать или провоцировать тех, кто на вас напал. Удача была на моей стороне. У нападавших не было оружия, во всяком случае, они не демонстрировали его мне. Они не пытались причинить мне физический вред, когда мобильник и кошелек перекочевали в их карманы, меня вовсе не собирались убивать… но… вот незадача… резкий звук спугнул хулиганов. Кто-то неожиданно толкнул меня, убегая. А я неудачно упал, крепко приложившись о бордюрный камень. Свет мерк, точно кто-то выключал старый телевизор, пока посередь не осталось одного небольшого белого пятна, но спустя мгновенье исчезло и оно… «Валера… прости меня» - успел подумать я, прежде чем перестал существовать. Темно было очень долго. Меня не было. Была только мысль. Она не хотела оформляться во что-то более приемлемое. Она просто висела в пространстве, пока я не увидел ангела, склонившегося надо мной. У него было лицо Валеры и слабо светящийся нимб. Кажется я плакал глядя в его глаза цвета питерского неба, кажется я просил прощенья…. Я не понимал происходит ли что-нибудь? Но через минуту до моего слуха донеслись обрывки фраз… мысль была уже не просто мыслью. Она была мной. -… Середка! … ты… встать сможешь? Посмотри на меня… Я сфокусировал взгляд, и тут же почувствовал острую боль в затылке. Мне захотелось кричать … это была яркая вспышка почти нестерпимой боли, потом все прошло… точно и не было ничего. - Лер… - хрипло выговорил я, - где мы? - и не увидел, скорее почувствовал, что Кипелова бьет крупная дрожь, но он старается держать себя в руках… - Недалеко от дома… - Пойдем… - я неуверенно оперся о его руку. Меня еще конкретно штормило. Сознание возвращалось какими-то рваными фрагментами, будто душу насильно запихивали обратно в тело. Через вечность, когда мы стояли у двери подъезда я чувствовал себя гораздо лучше, но что-то произошло вокруг. Какая-то едва видимая перемена. Стоило нам подняться на этаж, кК меня словно переклинило и я одним движением остановил Валеру. - Мы не одни… в квартире кто-то есть… кто-то достаточно опасный. Пойдем… попробуем поймать машину… уедем куда-нибудь… - Сереж… что за бред? Тебе нужно в больницу… возможно у тебя черепно-мозговая травм… Я пощупал затылок… рука натолкнулась на слипшиеся волосы, однако голова повреждена не была, и совершенно не болела. «стало быть не кровь» - рассудил я, и сдал руку Леры в своей ладони. - Пожалуйста, поверь мне… я тебя очень прошу… - события последних часов никак не укладывались в понятие «стандартная жизнь», я мог легко сейчас испугать Кипелова, или хуже, спровоцировать его старые болячки на рецидив. Но он был слишком напуган, чтобы спорить. Мы медленно отступали, стараясь держаться в тени. Но не учел я одного - гость сегодня у нас был не один. - Кто это тут у нас? – голос принадлежал незнакомцу, одетому в длинный плащ и что-то мешковато-черное. Я не видел его лица, но чувствовал злость, исходящую от него несмотря на деланный пафос и торжественность. Все что происходило было похоже на стремительный водоворот событий какого-нибудь фантастического телесериала. Только монтаж хреновый… Незнакомец сделал шаг вперед и в неярком свете уличных фонарей я увидел, как в его руках блеснуло лезвие меча. «Приплыли!» - рассудок отказывался верить в происходящее. Слишком много событий! Слишком нереально… но я шагнул вперед, закрывая собой Валерку. - Какая трогательная забота! Тебе стоило бы расправиться с ним, а не защищать… впрочем… твое племя во все времена славилось именно этим… поэтому почти все и выродилось! «Вот это речь, интересно он долго репетировал… почему последнее время со мной хотят познакомится только психи…?» - пронеслось в голове. Но все было бы хорошо, если бы меч в руках незнакомца не выглядел таким реалистичным и это странное знание, взявшееся точно из воздуха не довлело бы сейчас надо мной. За спиной раздался негромкий хлопок. Тогда я понял, что такое – испытать настоящий ужас. «Не оборачиваться!»… я пытался обмануть себя… пойти с собой на сделку… «если не вижу – ничего страшного не произошло!»… но слабое едва различимое «Сереж, беги…» - сказало больше, чем все, что я мог себе представить. Второй противник обошел нас по дуге, точно выбрав момент для неслышной атаки. Связных мыслей больше не было. Были только инстинкты. Я помню, как обернулся, поддерживая Лерку в падении. Как мягко опустил его голову на прелую листву. Как стрелявший в спину, побежал в направлении черного зева подъезда, как наперерез бросился недоделанный самурай. Каким-то непостижимым образом я оказался быстрей. Я преградил путь стрелку, ударив наотмашь, выбил пистолет и двумя резкими движениями свернул цыплячью шею, с наслаждением отметив звук хрустнувших позвонков. Во мне не было ничего человеческого в этот момент. Я прыгнул, перекатился, схватил пистолет и открыл огонь по второму нападавшему. Тот даже не пытался защититься. Он шел на меня, принимая пули одну за другой… - Умри, мразь! – прорычал я. Пуля проделавшая аккуратную дырку в его лбу замедлила стремительное наступление нападавшего с мечом. Грохот его тела, казалось слышала вся округа. Но я не терял даром времени. Выхватив его оружие я вонзил клинок в его горло. - Гори в аду! – рявкнул я с силой нажимая на рукоять. Голова отделилась от тела и мне на секунду почудилось выражение недоумения в не остекленевших глазах… Но самое странное случилось секундой позже. Распростертое тело действительно занялось жарким пламенем, точно выросшим из-под земли. Оно жадно лизало останки, не оставив в итоге даже костей. Сколько прошло времени? Минута или две? Ничего себе «мартеновские печи»! Дальше реальность воспринималась с трудом. Я был эмоционально выпит почти до суха. Но оглушительный грохот грома явил передо мной внезапный ужас разбушевавшейся стихии. Дождя не было, но молнии метались беспорядочно, беспощадно жаля деревья, траву, землю под моими ногами… а одна ударила в Валерку… - Не смей! – воскликнул я… но сил практически не осталось. Используя меч как костыль я с трудом преодолел этот десяток метров, и рухнул как подкошенный, закрывая бездыханное тело Кипелова собой… снова… чтобы ни одна огненная бестия больше не могла пробиться к нему… чтобы если уж кто-то сидящий наверху и решил призвать его к себе таким странным способом – пусть не скупиться на пригласительные билеты. - Сереж… - прошептал Лера… Всполохи молний окружили нас, а я прижимал его к себе, и видел что непостижимым невозможным образом жизнь возвращается к нему. Я слабо улыбнулся, стискивая Лерку в объятиях… сил больше не было… вообще… никаких. Над нами бесновался шторм. Но я знал… стихия не причинит вреда… скорее наоборот. * В нашей съемной квартире все было перевернуто вверх дном. Точно нас пытались ограбить, но не нашли того, что искали. Я чувствовал, что оставаться здесь не безопасно, но любой другой вариант в нашем состоянии выглядел еще более пугающим Мы заперли дверь и забаррикадировали ее креслом и каким-то шкафом. Я отчистил обоюдоострый клинок от крови… зачем только приволок с собой? Ну, авось не пригодиться. «Неужели все это действительно происходит?». Вид собственной крови действовал отрезвляюще. Я умудрился порезаться, но на моих глазах рана на ладони затянулась, точно и не было ничего. «Слишком много событий для одного дня». Потом мы устроились в зале, так и не приняв душ. Нам хотелось думать, что там мы более защищены, такое глупое самовнушение. Хотелось верить в то, что ничего странного не произошло, что завтра все развеется, как дым… я обнял Валерку и провалился в черный тягучий сон без сновидений. Утро принесло новые вопросы и нехорошие предчувствия. Весь «реквизит» остался на месте. Разгром в квартире, клинок, завернутый мною в покрывало. Спутанные и слипшиеся волосы, окровавленная одежда. - Доброе утро, - сказал Лера, потягиваясь, - нам нужно привести здесь все в порядок… а начать я предлагаю с себя. Он выглядел посвежевшим, будто бы сбросил несколько лет. Меня нередко поражала его способность принимать перемены не противиться им. - Ты помнишь, что вчера произошло? – спросил я. - Я не все точно помню, но, кажется, у нас начинается новая жизнь, - он пожал плечами, - нам нужно позвонить Алексису, рассказать, что мы живы. - Что это значит? – недоумевал я. - Ничего хорошего…. Вот и пойми его после этого? Как вообще после таких слов можно с человеком разговаривать? После этого странного диалога мы занялись уборкой, делами по дому, выбрасывали мусор и отмылись, наконец. Как ни странно, только после этого Валера удосужился набрать номер Юрки. Недолго думая он поставил на громкую связь. - Слава всем святым, что вы обо живы! Валера! Ты должен был позвонить раньше! – раздалось на том конце провода. - Учитывая, что ты не рассказал мне о деталях «необычного происшествия, которое может круто перевернуть всю мою жизнь», я думаю, что наши действия тут вполне адекватны! - Ты не понимаешь, нам нельзя вмешиваться в ход истории» Я и так пошел на должностное преступление… впрочем, могу оправдать себя тем, что те, кто стоит по другую сторону так же нарушили закон. Нам нужно встретиться. Я приду сегодня, как только получу верительные грамоты. Никуда не выходите. Сейчас пока у вас нет статуса на вас будут охотится все, кому не лень! Валера положил трубку на рычаг. - Ну вот, нужно дождаться Юрку, - заключил он, - давай пообедаем, раз такое дело. - Пообедаем? – переспросил я. - Война-войной, а обед по распорядку! Рагу действительно Валерке удалось на славу, и пока мы уминали его за обе щеки в дверь позвонили. Я каким-то образом увидел, что это был именно Юрка. Не могу сказать, как именно, но я точно знал это. Валера, кажется, тоже ничего не опасался. Мы разбаррикадировали дверь и впустили его в квартиру. Алексис был не похож на себя. Длинный плащ, убранные в хвост волосы, он кажется, даже воспользовался гелем, чтобы прическа выглядела наиболее аккуратной. В его взгляде не осталось и доли прежнего веселья. - Всем привет. Я перейду сразу к делу. Не знаю, как вам удалось выжить. Обоим… и что вы натворили в действительности, но вы молодцы… и теперь все будет несколько проще, хотя и сложнее. Фильм «Горец» все помнят? - Мы с Валеркой переглянулись, не зная что сказать. Не так мы представляли себе этот разговор, - … так вот, этот фильм является сливом информации о нас. И о вас кстати тоже. Присядем? - Мы расположились в зале. Перебивать римт-гитариста не хотелось, слишком высока была степень, что он разозлиться и расскажет нам кто мы такие и какое место должны знать, - … значит так. Вы бессмертны. Вчера произошла ваша инициация. Противоборствующая группировка под названием «Молох» решила, что им не повредят новые силы и навыки и поэтому их выбор упал на вас – неопытных и неинициированных бессмертных. С тобой Сереж, получилось действительно случайно. Я не знал… что ты тоже… я думал про Валеру. Их появление двух объектов так же смутило, может быть, именно это дало вам обоим шанс. Итак… я представляю когорту наблюдателей. В свое время я добровольно отдал свои силы и знания человеку, которого ныне нет в живых. Я не бессмертен, но могу рассчитывать на долгую… очень долгую по сравнению с остальными жизнь. Вы обратили внимание что я пришел в плаще. Это необходимо для сокрытия оружия, а именно меча. Бессмертные, как показано в фильме «Горец» не совсем бессмертны. Стоит отрубить голову и бах! Их существование прекращается, поэтому, берегите ваши головы. У тебя, Сереж, теперь как я понимаю оружие имеется, с тобой, Валер, будет сложнее. Тебе придется самому найти свой клинок. В России это сделать не так-то просто, но я постараюсь помочь тебе. Пока вот ваши документы для Нашего мира, - он протянул нам странные буроватые свитки, - постарайтесь не терять их. Теперь у вас есть идентификаторы, и просто так на улице едва ли кто-то решит потягаться с вами в умении владеть мечом… однако чудес будет еще много, поэтому … постарайтесь принимать все так, как есть. Не упорствуйте переменам. И хорошо бы вам лет через пятнадцать сменить род своей деятельности, ведь начиная с этого момента… вы не изменитесь. Возможно вы почувствуете некоторые перемены в своем теле, и они будут к лучшему. Вы сможете переносить большие физические нагрузки, однако… всему есть пределы. Помните об этом. Бессмертие – это не супер сила героя-мутанта. - Бля, Юрец… - только и смог выдохнуть я, - это что сейчас было? Вместо ответа Алексис неожиданно выхватил клинок и вогнал его мне в правую руку, да так, что лезвие показалось с другой стороны. Боль пронзила меня, и я заорал, припадая на одно колено, зажимая рану рукой… прошло меньше минуты, прежде чем я понял, что орать больше не нужно, а от раны не осталось и следа. Валерка сидел в оцепенении наблюдая за нами обоими. - А вот это уже очень плохо… - сдвинув брови резюмировал Алексис. - Что твою мать, плохо! – взбесился я, - что ты тыкаешь в меня этим… и что… бля, Юра, это БОЛЬНО! - Плохо, что вы даже не пытались защититься. Оба, - холодно отрезал он, - враг может прийти в любом обличии. Но а это… это была демонстрация, а то кажется здесь был Фома Неверующий… - Почему опять я? Почему ты не провел демонстрацию на Кипелове? – сиронизировал я. - Потому, что если бы я это сделал, вероятно, остался бы без головы, - усмехнулся Алексис, достал сигарету и закурил. Я хмыкнул, но спорить не стал. - Так… что же нам делать? – осторожно спросил Валера. - Ничего особенного… жить, я думаю, будет самым разумным решением. Главное… почаще оглядывайтесь по сторонам. И не пренебрегайте своим чутьем. На кладбище и в храме вас, скорее всего, не тронут. Однако не стоит забывать о том, в каком мире мы живем.
Kaore: Полный бред, ногами аффтара не бить! «А этот новенький неплох, - подумал Io и выпустил струйку сигаретного дыма в потолок. – Ещё пара таких тестов на профпригодность – и, пожалуй, открою ему доступ к секретным разделам. Может, научится чему или более раскованным станет. А там и к ролевым играм можно переходить. И красить не понадобится – и без того рыжий. Ох уж эти мавринские фанаты… Рядом с администратором Форума мирно спал юноша, волосы которого действительно обладали огненно-рыжим оттенком. Его дыхания практически не было слышно, только грудь вздымалась едва заметно. «Умаялся, маленький, - практически с нежностью подумал Io. – Молодёжь, никакой выносливости. Вот моё поколение…» Воспоминания закружились водоворотом. Тот, с кем всё начиналось, был очень выносливым, хоть и… своеобразным. Кипелов во плоти, а как иначе? Иначе не получился бы канон, иначе бы не сложилось. Но Маврин в нём хотел большего. Всегда. И Io не исключал, что именно это желание начало приводить к нему новичков. Молодых, сладких, неопытных, но жаждущих знаний. На его Форум. Они хотели того же и знали, на что шли. Io помнил все имена и все характеры. Кто-то был несговорчив и зажат, но Io умел найти подход к каждому. Относиться с заботой, как к детям, - вот каков был его принцип. Чтобы тянулись, а не боялись, неумело целовались в губы и с затаённым восторгом спрашивали: «А это что, настоящий слэш?» И это, разумеется, было настоящим слэшем. И приходили новые, а те, прошедшие священный ритуал, начинали фантазировать на бумаге, скучая по горячим ласкам того, кто открыл для них мир запретных удовольствий. Но большинство при этом не демонстрировало ни ревности, ни тоски – только энтузиазм и благодарность. И какие работы появлялись на свет в те времена! А долгие часы ролевых игр? Да, выносливая была молодёжь… не то, что нынешняя. Уже и Кипелова с ними отыгрываешь, а не ненасытного Маврина, и всё равно устают, засыпают раньше. Зато никто не смог бы сказать, что Io уже не тот!..» Руки Маврина замерли над клавиатурой. Ну и что писать дальше? Новый вид творчества оказался увлекательным, но больно уж непростым. Может, он замахнулся слишком на многое? В самом деле, можно ли в одном слэше описать все похождения развратного администратора Форума, которые ему приписывались общественностью? Вот если бы обстоятельно, с вниманием к каждой персоне… но это всегда успеется. Сейчас перед Сергеем стояла совершенно другая задача. Вспомнив о своей цели, Маврин чуть усмехнулся. Такого сюрприза они явно не ожидают. Но что же писать в продолжении? Или позвонить Кипелову? Нет, он наверняка уже спит. А вот Артём наверняка ещё тонет в мечтах и сможет подбросить ему пару горячих идей. К тому же, он явно лучше знаком с работами жителей Форума, всё-таки, пара ночей открытого доступа у него была, и Сергей не думал, что Артём упустил этот шанс. «А всё-таки интересно осознавать, что в чём-то у тебя нет совершенно никакого опыта», - подумал Маврин и набрал номер: - Артём? Доброй ночи. Не разбудил? Слушай, я тут пишу слэш про форум kipelove.borda… Да тише ты, я не сошёл с ума. Они прислали мне приглашение на празднование пятилетия их форума, представляешь? И я решил сделать им подарок… Ну да, слэш. Зато представляешь, какой у них будет шок? Но я по какому поводу звоню, собственно… Я знаю, ты читал их работы, да и дочка у тебя аниме смотрит. Не подкинешь мне пару идей?..
Мавря: Маленький бред, который на самом деле должен был быть не таким. Название: Проснись Пейринг: Грановский/Холстинин(?) Комментарий: да, автор искренне верит в хиппанскую молодость АлександрМихалыча и его пострадавший в течение этого чудесного времени нос, нэвэрмайнд. У Алика почти не бывает бессонницы, но иногда ему снятся кошмары, и тогда он просыпается посреди ночи, крепко сцепив зубы и кулаки, и долго лежит в темноте, стараясь успокоить бешеную скачку сердца. Эти сны совсем не похожи на картины какого-нибудь второсортного американского ужастика, на которые хорошо водить впечатлительных школьниц, жмущихся к твоему плечу при появлении на экране очередной тени, они слишком реальны, и это – куда страшнее. Алику снятся полузнакомые квартиры с замызганными полами, сплошь покрытыми остатками косяков и пустыми бутылками, изрезанные царапинами и надписями стены очередной хипповской коммуны, тусклая лампочка на облупившемся потолке, снятся лежащие вповалку тела на тощем матрасе, и то, как босые ноги жжёт холодный линолеум. Ему снится головная боль и сухость во рту и глотке, а до кухни или хотя бы сортира, где можно проблеваться – почти вечность, которую ему никогда не удаётся преодолеть. Он видит помолодевшее лицо Крустера с расширившимися от кайфа зрачками, и наблюдает, как Андрей медленно выдыхает грязный дым, держа самокрутку между указательным и большим пальцами. Во сне Алик снова курит с ним по-цыгански, заливается дешёвым вином и портвейном, сдирает костяшки об чьё-то лицо под испуганно-восторженный визг одной из тех глупых девиц, которым так нравится сидеть на его коленях. На девице – цветастая рубашка на пару размеров больше, и Алик совсем не помнит её имени, но на всякий случай ещё раз улыбается разбитыми губами в её сторону. Обычно он просыпается на том месте, где ему снова ломают нос – ещё раз, и ещё, и безумно больно – и обрывки воспоминаний нехотя улетучиваются под мерное тиканье часов и его сбившееся дыхание. В такие ночи он никогда не засыпает снова. А бывает, что он просыпается от музыки, и сразу хватает стоящую у кровати гитару почти не дрожащими пальцами. Радиоприёмник и магнитофон выключены, но мелодия звучит у него в голове, и он быстро, почти лихорадочно дёргает струны, стараясь не упустить. Иногда он ломает карандаши и ручки, наспех и в темноте черкая стремительные завитушки нот на первом попавшемся под руку листе, хотя прекрасно знает, что утром, уже сидя в студии, будет настойчиво хмурить лоб и усмехаться самому себе, пытаясь разобрать ползущие вверх и вниз ночные каракули, а перегнувшийся через его плечо Большаков наверняка привычно начнёт ржать над приевшейся шуткой, что муза Грановского опять посетила горе-композитора в состоянии нестояния. Но, пока не наступит утро, Алик об этом не думает. В такие ночи он ловит музыку подушечками пальцев под тихое мурлыканье устроившегося клубком на его подушке Фимы, улыбается рождающейся мелодии и вспоминает об ополовиненной пачке сигарет на верхней полке одного из кухонных шкафчиков. В такие ночи он верит во вдохновение. Но чаще всего Алик просыпается от холода. Чаще - но только за последние несколько месяцев. Он просыпается резко, словно от сильного толчка в плечо, быстро садится на кровати и слепо ощупывает сбитое гнездом одеяло вокруг себя. Пальцы путаются в прохладных складках простыни, натыкаются на мягкую шерсть дремлющего рядом кота, и Грановский не сразу ловит себя на мысли, что по старой привычке опять перебрался на самый край кровати, оставив слева львиную долю свободного места для. Алик сидит, положив руку на вторую подушку, и пустота рядом в который уже раз кажется по-новому неправильной. Кошмарной. Слишком болезненной. Отучиться спать в одиночку оказалось куда сложнее, чем готовить на двоих и оставлять свет в прихожей включённым на всю ночь – чтобы, если что… Быстро выбравшись из кровати после минутного ступора, Алик выходит на кухню и торопливо курит, высунувшись в форточку, мешая сигаретный дым с кривыми усмешками самому себе. В такие ночи он снова обещает себе справиться и безжалостно вычёркивает слова «раньше» и «как тогда» из своего настоящего. В такие ночи он возвращается в кровать, насквозь пропахший сигаретами, перекатывается на другую половину и зарывается носом во всё ещё чужую подушку, неосознанно пытаясь поймать давно выветрившийся запах, и мысленно просит у кого-то сверху, чтобы ему приснился ещё один, самый ужасный кошмар – с хлёсткими ударами зло брошенных слов, металлическим блеском в светлых глазах и неправильно тихим хлопком двери на прощанье. В такие ночи он отчаянно хочет не просыпаться.
Io: Холодное оружие. часть 2 (не последняя))) Юра задал нам непростую задачку. Сложно жить дальше, как раньше, если знаешь, что ты несколько бессмертен, но какие-то люди охотятся за твоей головой. Какими такими знаниями и умениями наделяло это бессмертие? Почему мы? Из слов Алексиса следовало, что меня он или они списали в расход с самого начала. И что мне со всем этим делать? Начать носить нелепые плащи? Бояться каждого шороха? Завязать с музыкальной карьерой? Отправиться жить на Тибет? Хотя последние так же не давало никаких гарантий. А может быть стоит просто передать кому-то свои эти так называемые, способности? Угу, вот прямо сейчас пойду и напишу объявление в Интернете: «Кто хочет стать бессмертным обращайтесь к Сергею Маврину»… ну охренеть ситуация! И главное, Валерка был спокоен, как слон! - Сереж, - ласково произносит он, - перестань пожалуйста, хаотично перемещаться, а то от тебя уже в глазах рябит… попробуй успокоится, иди сюда… сядь рядом… - я послушался, а Валерка обнял меня и поцеловал, - мы все преодолеем вместе… - на душе и в правду сделалось легче, я улыбнулся, положив голову ему на плечо. - У нас нет выбора. В тот же вечер мы пересмотрели старый фильм, скаченный из сети. Чудесная музыка Queen примитивные спецэффекты.. фильм середины 80-х, но теперь он смотрелся совершенно иначе. Это было каше пособие по выживанию в открывшихся реалиях. Поединки почти постоянные игры со смертью в попытке получить главный приз – остаться последним, собрав все силы, опыт и знания своих предшественников. Зачем? Кино отвечало на этот вопрос просто и наивно: «чтобы изменить жизнь человечества к лучшему». Интересно, а теперь, если бы кто-то сейчас, действительно, остался последним, захотел бы он в действительности сделать что-то не только для себя? Захотел бы он вообще сделать что-либо после всего того, что бы ему довелось пережить? А что будет, если кто-то узнает обо всем этом? О нас? Что если правительство или террористы, или наемники, работающие на правительство, захотят нас использовать каким-то образом? Или уже… используют? Десятки вопросов. Один сценарий хуже другого… - Ты поможешь мне научиться управляться с оружием? – неожиданно спросил Валерка. - Да я сам-то не очень… - Я вчера видел, насколько ты «не очень».. - Ну… это все было на адреналине… стоп! Ты же в отключке был, разве не так? - Да… но я видел… как-то не глазами, я знал, что ты справишься. - Мне бы, блин, твою уверенность! Валера улыбнулся. - Нам нужно как можно быстрее обсудить с Алексисом этот вопрос. Позвони ему завтра, узнай как можно организовать тренировку. Видеть его не хочу! – отозвался я. - Да ладно тебе, у него видимо, не так много полномочий в его организации, да еще этот «Молох» не лыком шит, кажется. - Ну, он мог бы… , -я махнул рукой, - ладно все равно, кроме Юры нам вряд ли кто-то поможет. - Вот и решили. Не помню, сколько прошло времени, прежде чем мы действительно смогли приступить к тренировкам. Алексис настоял, чтобы мы не заморачивались с деревянными рапирами, а сразу перешли на полновесные тренировочные мечи, которые обычно используют реконструкторы. Т.е. фактически холодное оружие из низких сортов стали без заточки. Недолго думая мы отправились к Юрке на дачу, по его словам там было неплохое местечко в лесу, где нас никто не должен побеспокоить. Грязь еще не развезло, а грибной сезон почти закончился, поэтому волноваться не о чем. Глупо было надеяться, что мы с Валерой станем мастерами клинка вот прямо-таки сразу. Поэтому отрабатывали простые элементы. Мне лучше удавались силовые приемы, а Лере – обманные. К заключительной части тренировки я и не догадывался что болеть могут такие мышцы, что они у меня вообще в наличие имеются! Я уже не говорю о том, что синяки за «смертельно опасные» травмы не считались и не проходили мгновенно, как порезы и ссадины. - Алексис, скажи честно, ты решил поиздеваться над нами? - Нет, ну что ты, Сереж, я просто решил показать вам… невеселые реалии вашего нового статуса, так сказать. - Ты так добр! Я прям не знаю, куда деваться от твоей всепоглощающей доброты! - А –то ! – Юрка хищно улыбнулся, - ты должен понять, что ты всегда должен быть готов ко всему. И я… кажется, понял, Что я должен сделать, чтобы активировать твои скрытые силы. Не стоит обижаться на меня, Сережа… ты мне потом еще спасибо скажешь… Юрка подпрыгнул. Я думал, так бывает только в кино. От него-то я никак не ожидал такой сноровки. Он легко прошел меня, хотя я попытался отразить его атаку, и добрался до Валерки, двумя движениями выбив тренировочный меч из его рук. Алексис наносил сильные удары, даже тогда, когда тот упал, закрывая голову руками. - Ты сумасшедший! Прорычал я. - Сражайся! Выкрикнул он, и клянусь, когда он оглянулся, это были глаза совсем другого человека, не того ритм-гитариста, которого я знал около пятнадцати лет. Он довершил комбинацию быстрых ударов, заключительный из которых должен был отключить Валерку на несколько часов это точно. Когда я успел оказаться рядом, чтобы отразить удар? Вопросов больше не было. Я просто нападал на него, защищая любимого человека. Время точно замедлилось… я пропскал множество болезненных ударов. Алексис ухитрялся просунуть свой клинок в комбинацию быстрых на мой взгляд выпадов и точных ударов и каждый раз он довершал связку болезненными тычками под ребра или в солнечное сплетение. - Оборону держи, в бою меч противника будет заточен! – Алексис хмурился, понукая меня, а силы так стремительно покидали тело, которое слушалось с трудом, становясь деревянным. Я прыгнул в сторону, резко перенеся корпус вправо, парировал сильный удар, откуда у него столько мощи? Рука занемела до локтя. Но останавливаться сейчас было нельзя. Я поднырнул под меч и бросил все свои силы в один удар по его ногам. Юрка опрокинулся на спину, и сильно приложился затылком о корень дерева. В себя мы приходили долго. Все втроем… я лично смог пошевелиться лишь через полчаса, не говоря уже про Валеру и Юру. - Так гораздо лучше, - сказал Алексис, потирая шишку на затылке, - но недостаточно хорошо. Над этим будем работать. Тренировки должны быть жесткими и как можно более близкими к реальным условиям боя, чтобы для тебя не стала неожиданностью горсть земли или песка в лицо, или подлый удар, будто бы поверженного противника. Я постараюсь обучить вас обоих… при условии, что вы будете работать в полную силу. Оба. После бани мы почувствовали себя значительно лучше. Несмотря на то, что не все синяки и ссадины сошли, мы сидели на веранде у Алексиса распаренные и не замечающие просачивающегося холода, пили какой-то странный напиток, предложенный хозяином «барских угодий» и обсуждали творческие планы. О работе забывать так же не следовало. Бессмертие еще не наделяло нас всевластием, хотя, как пошутил Юрка в цирке можно было бы хорошо заработать с нашими способностями. Он снова стал прежним, от жестокости и боевого азарта не осталось и следа, и как ему это удается… интересно, а сколько ему лет на самом деле? Какие еще сюрпризы ждут меня впереди? - Юр, скажи честно, чего я еще о тебе не знаю, быть может, тебе сто четырнадцать лет? - Нет, конечно, - усмехнулся он, - я получил свой дар в этой жизни. - Как тебе удавалось скрывать все это? - Ну… на самом деле у каждого дара свои особенности. Считай у меня вот такие вот особенности. Отводить… ненужные глаза. - Ладно, хватит всей этой таинственности! – усмехнулся я, - давайте лучше еще по пиву и спать. Алексис согласно кивнул. Сейчас вообще сложно было что-либо точно утверждать, но его вид говорил о том, что опасаться сейчас нечего, можно расслабиться. В комнате, отведенной нам с Валерой, пахло сухой полынью, мятой и чем-то горьким. Здесь не было окон. Наверное, еще одна мера предосторожности, зато было тепло и можно было не опасаясь ступать босыми ногами по полу. - Доброй ночи, - сказал Юрка и исчез на лестнице. Я притворил дверь, скинул полученный от хозяина халат и забрался под большое, почти невесомое одеяло. Валерка последовал моему примеру, выключив свет, заполз на место, что было ближе к стене. - Ты думаешь, все так серьезно, раз Юрка взялся за нас всерьез? - Я предпочитаю не думать об этом, - я повернулся к Валерке, осторожно обнял его, - сильно тебе сегодня досталось? - Уже почти не болит… не переживай… это, конечно, немного не те методы, которые я себе представлял, но... Юра прав. Нам необходим экстренный курс обучения. Те, кто придет по наши души не остановятся, чтобы подать тебе руку, если ты оступишься. Я едва заметно кивнул, прижимая Кипелова к себе, осторожно поцеловал его в шею. - Я не хочу, чтобы с тобой что-то случилось… - Я знаю… , - Валера нежно поцеловал меня, затем стал убаюкивающе поглаживать по плечу, - завтра все обсудим… давай спать. Утро выдалось туманным и сырым. Точно мы переехали Санкт-Петербург. Алексис курил на крыльце, глядя, как нехотя лес продирается сквозь серую дымку. - Ваши отношения могут сильно навредить вам. Я не сужу, ты сам знаешь… твои чувства, Сереж, это твоя сила, но они же огромная слабость. Тогда я знал, что произойдет инициация. Я знал, что Валера один из нас. То есть уже не из «нас» конечно, из бессмертных. Я не думал о тебе. Те, кто пришел за вами «молохи», они напротив чувствовали лишь твою силу, поскольку инициация Кипелова не была завершена, а твоя – свершилась. Стреляли в него – дабы устранить случайного свидетеля. Лишнюю помеху… теперь баланс сил изменился. И не одним «молохам» может прийти в голову заиметь легкую добычу. Вы оба слабы и необучены… я не смогу уберечь вас ото всех опасностей. - Может быть легче всего нам будет избавиться от этих сил? - Конечно, это неплохой вариант, но тогда вы станете наблюдателями, такой порядок, или же подвергнитесь ритуалу по замене личности. Не то, не другое не приемлемо в вашей ситуации. Учитывая неопытность, скорее всего это будет «замена личности», а вы публичные люди. Уж не обессудь… вас легче просто убить. Поэтому, на ближайшие десять или двадцать лет советую забыть об этом. - Мне это кажется довольно внушительным сроком. - Я думаю, что если все будет хорошо… если все сложится для вас обоих удачно, то такая мелочь как десятилетие покажется вам парой дней. Я понимаю, это звучит фантастически… но не делай скорых выводов, и ты увидишь истину. - Ты говоришь очень пафосно. - Ну, я думал тебе понравится. На крыльце появился Валерка. Встрепанный и немного помятый со сна. Он присоединился к нам, рассказывая какой-то нелепый сон, который он увидел. Алексис улыбался, и говорил, что сегодня неплохо было бы продолжить тренировку, а видя, как изменились наши лица рассмеялся. - Нет, насчет наточенных мечей я пошутил… пока еще не время. Но вы должны понять главное. Оба. Вы должны научиться сами постоять за себя. И не рассчитывать на то, что кто-то придет вам на помощь. Весь остаток дня после плотного завтрака мы потратили на отработку приемов, показанных Юрой вчера. Это был нелегкий труд, признаться наша одежда почти пришла в негодность из-за частых падений и неумолимости тренировочного меча в руках Алексиса. Хорошо, что наш учитель удосужился оповестить нас о необходимой смене костюма, иначе я даже не знаю, как можно было появляться в городе в таком виде. Только в Москве я почувствовал прилив новых сил, но тело молило об отдыхе, поэтому после ванны я расположился на диване с книгой, ожидая пока Валера приведет себя в порядок. Одно было хорошо в этой всей кутерьме, в которую мы угодили. Теперь-то уж точно нам придется много времени проводить вместе. Алексис сказал, что нам так же необходимы совместные тренировки, и мы не должны давать друг другу поблажек. Вряд ли все получится с первого раза, и даже едва ли со второго, но нужно пытаться стать беспристрастным к своему противнику, поскольку завтра враг может воспользоваться техникой наведения иллюзий и тогда… Но пока я предпочитал не загадывать так далеко. - Как ты? – Валерка вошел в комнату, вытирая волосы полотенцем. - Лучше не спрашивай, - я отложил в сторону книгу, - чувствую себя беспомощным, я понимаю, что все это пройдет, но ощущения не из приятных. Валерка прилег рядом. - Как модно меньше волнений, - наставительно сказал он. Я улыбнулся, а Кипелов бесцеремонно перевернул меня на живот, всучив подушку. Он начал разминать мои плечи и спину, затем стянул с меня футболку, сел сверху и продолжил массаж. И как ему только удавалось угадывать нужное… это лучше, чем секс! Я постанывал от удовольствия, а вскоре вообще не мог пошевелиться до чего мне было хорошо и сонно. Я сквозь дрему почувствовал, как Лера коснулся губами моей горячей спины, а его влажные волосы приятно холодили кожу, потом он укрыл меня пледом и я провалился в сон. В окно уже заглядывал вечер, серебряная дорожка лунного света от окна до шифоньера наиболее точно иллюстрировала собой сей факт. - Вставай, соня! – я открыл глаза и увидел Валеркин силуэт в дверном проеме, затем потянулся и чуть не шлепнулся с дивана, запутавшись в пледе. - У нас свет отключили, так что будет романтический ужин при свечах… - Угу, - все еще сонно ответил я , но затем какое-то дурацкое предчувствие кольнуло в спину. Я резко вскочил на ноги и очень быстро оделся. - давно свет вырубили? - Минут двадцать назад. А что такое? - Проверь телефон. Мобильник и стационарный быстро… у меня плохое предчувствие. Лерке не нужно было объяснять еще раз. Пока он удостоверился, что телефоны не работают, я возвел небольшую баррикаду у двери. После прежнего случая мы успели укомплектовать ее несколькими хитрыми замками, не знаю удержит ли это наших гипотетических соперников? Я осторожно взял свой ноут и мы оба вернулись в коридор. - Посидим здесь. К окнам лучше не подходить. Может быть, если по наши души придут не бессмертные, то они не смогут нас почуять, а, может быть, прокатит отмазка, что мол нас нет дома. - Это вряд ли, - откликнулся Валерка, - я был на кухне, когда вырубили свет. Я кратко кивнул. Попробовать стоило все. WiFi работал, только не наш роутер… значит и тут перестраховались… хорошо, что соседи не были гениями шифрования данных и пароль из слова «password» легко сдался под натиском моего интеллекта, теперь оставалось только включить «скайп» и молиться, чтобы оплата прошла мгновенно. Можно сказать, нам повезло. Я набрал телефон местной дежурной части и довольно быстро мне ответил представитель правоохранительных органов, однако ответ его меня несколько удивил: - Сергей Константинович, вы обратились почти по адресу. Я немедленно перенаправлю вас. В будущем при возникновении подобны ситуаций используйте именно этот номер. Соединяю. - Хорошо… - только и сумел сказать я. - Добрый вечер, - отозвалось в наушниках, - нам передали ваш вызов. Впредь не беспокойте городские и муниципальные службы. Итак, забаррикадируйте дверь. Вооружитесь не стойте у окно и дверных проемов. Ждите группу ССБ, они уже выехали. Постарайтесь избежать жертв среди мирного населения. Не выходите из укрытия до того момента, как прибудут специалисты, или это будет угрожать вашей жизни. - Откройте, - раздалось с той стороны двери, - электросеть! Мы не сдвинулись с места. Я выключил с места я выключил ноут и медленно достал меч из обмотки сооруженной на скорую руку Алексисом. «Ножны неплохо бы» - в который раз подумал я. - Электросеть! – не унимался грубый мужской голос, - заснули там что ли!? – судя по тому, что никаких странных ощущений я не испытывал – посланные за нами люди были смертными. За нашей баррикадой послышалась какая-то возня и негромкие переругивания. Похоже они ждали от нас другой реакции и теперь размышляли стоит ли вскрывать дверь. Через минуту или две решение было принято – в дело вступили отмычки. Замки мы поменяли после прошлого инцидента, но подыскивать новое жилье почему-то не торопились. Теперь явно придется. С первой попытки у взломщиков ничего не получилось, слишком сложный механизм. Уж в чем - в чем а в безопасности немцам кажется можно доверять. Со второй, правда, тоже ничего не получилось. Затем все стихло. Тишина становилось непроницаемой, вязкой, как патока. Я чувствовал, как мой лоб покрывался холодным липким потом, в правой руке я сжимал эфес трофейного меча, а в левой перебирал брелок от ключей. Зачем я это делал? Черт его знает. Наверное, нервы ни к черту. А может быть, я просто пытался убедить себя в том, что я все еще существую. Был такой фильм, кажется с Ди Каприо, так вот, он в трипы носил с собой определенный тотем, по которому мог догадаться в трипе он или в реале. Я испытал нечто подобное в тот момент. Напряжение нарастало. Я слышал хриплое дыхание Валеры за спиной. Кажется, я вообще весь оборотился во слух. - ССБ вызывали? – человек вышел из зеркала в прихожей, и ничуть не смущенный этим фактом широко шагнул к нам. Честное слово, если бы у меня был пистолет я бы выстрелил, а тут едва прикусил язык, чтобы не вскрикнуть, - сейчас тут будет небольшой взрыв газового баллона. Этажом ниже, ясное дело, от короткого замыкания, а вас я попрошу проследовать за мной. Зыбкая поверхность зеркального стекла на ощупь была похожа на кассетную пленку и мы без проблем прошли сквозь нее взявшись за руки. Наверное, тот еще был видок, учитывая что я не переставал пытаться защититься мечом от возможного противника… - Новички, как я понимаю? Да еще из публичных! Двое мои сержанта прямо-таки рвались на вызов. Роман Конюшенко хотел побеседовать с вами лично. Какое-то у него дело к вам есть. Но это позже обсудим. Сейчас мы составим протокольчик, вы получите некоторую компенсацию, новое жилье, съемное разумеется, и будете свободны. Я не понял сразу, где именно мы находимся, помещение с толстыми стенами, низкими потолками больше всего походило на бункер времен холодной войны. - А это он и есть, - точно эхом моим мыслям откликнулся спаситель, - а простите не представился Майор Цимбалюк. Старший третьего дивизиона ССБ, династия II. Прочитав в наших взглядах крайнюю степень удивления майор поскучнел, - можно по имени отчеству Афанасий Михайлович, а вы я вижу, совсем «зеленые», удивительно как только догадались! Плохо ваши наблюдатели работают… ну да ладно. Личности вы известные, придется обойтись без инсценировок смерти. А как было бы хорошо! Жили бы вы в Греции и в ус не дули… да ладно-ладно… шучу я… к тому же там полно туристов из России. Давайте к делу… изложите здесь свои показания, а мы примем меры, - перед нами появились две тетради в кожаных переплетах, на каждой из них были наши инициалы, а внутри какие-то таблицы, графики и нелинованная бумага. Первые два листа в моей тетради были исписаны мелким убористым почерком Алексиса. - Это ваши дневники, хроники, метрики… называйте как хотите, - пояснил майор, - здесь будут храниться данные о вас. Не стоит пугаться, поскольку они не материальны… ох, джентльмены, вы право так реагируете, что даже хочется пошалить! И этот чертов служивый - сотворил из ничего три чашки отменного кофе. Валера поблагодарил Афанасия Михайловича кивком головы и отпил немного предложенного напитка. Я решил, что не стоит оставаться в стороне, и так же сделал глоток. Кофе был идеальным. Голова в миг очистилась от житейского хлама, и я легко и непринужденно написал страницы четыре о произошедшем инциденте. После того, как наши записи были закончены, майор выдал нам пластиковые карточки, на которых находились средства на компенсацию неудобств. Затем Михаил Афанасьевич показал нам на другое зеркало, висевшее на противоположной стене его кабинета. Воспользовавшись этим «порталом» мы очутились на старом Арбате в каком-то небольшом антикварном магазинчике. Здесь нас ждала еще одна встреча с Роман Конюшенко, не я, не Валерка не стали возражать против встречи с ним. Сержант присоединился к нам уже в кафе. - Вы ведь действительно не против? – скромно уточнил парень, которому на вид едва ли можно было бы дать больше девятнадцати лет, - может, мне не стоило пользоваться служебным положением… но… я не смог устоять. Можно вас попросить… дать мне автограф? Я улыбнулся. Так все перевернулось с ног на голову, а вот этому парню хочется получить наши закорючки на бумаге. Конечно, мы подписали ему диск и какие-то открытки, после беседа была спокойной и помогала отвлечься от всего того, что свалилось на наши головы точно снежный ком. Мы говорили о музыке, инструментах и старой «Арии», а после наш собеседник вспомнил, что у него есть одно важное дело к Валере. - Валерий Александрович, я хотел бы передать вам свой дар. Сейчас как никогда вам нужна помощь и защита. Я думаю что таких как я будет немало у них найдется свои причины для того, чтобы расстаться с даром… не отказывайте нам в этой части… Валера долго молчал, не зная как реагировать на это щедрое предложение, но после все-таки согласился. Время точно остановилось. Люди замерли, будто мухи в янтаре. Такое нелепое сравнение. Но весь мир вокруг, точно оцепенел. - Я могу останавливать время для своих противников, я неплохо владею катаной и имею интуицию выше среднего уровня. По своей воле и без принуждения отдаю свой дар Валерию Кипелову. Точно из ниоткуда появился самурайский меч, названный катаной, руки Валеры и романа сомкнулись на рукояти. Столп горячего бело-голубого света врезался в потолок с ревом самолетного двигателя Никто даже не оглянулся на наш столик, точно и не было ничего. Я смотрел по сторонам, как завороженный не в силах поверить, что все это действительно происходит со мной. Прошла минута, или может больше… но звук исчез, после погас свет. Люди и предметы больше не казались вырезанными из картона куклами. Мир обрел прежние очертания и краски. - Никто действительно, ничего не заметил? - переведя дух поинтересовался я. - Ну… почти, - усмехнулся Роман, - среди смертных есть прозорливые люди, но они стараются не привлекать к себе внимания. Катана перекочевала к Валере вместе с ножнами. Он был шокирован, удивлен и вместе с тем истощен энергетически, хотя старался не показывать этого. - Скоро вы будете восстанавливаться быстрее. Я очень рад, что наша встреча состоялась, - Роман смущенно поджал нам руки, - сейчас я покину вас, нудно уладить формальности и перевестись в штат наблюдателей.
Io: Шарф проститевырвалось Старый вылинявший мохеровый шарф, который когда-то вероятно был белым, одиноко серел, свисая с вешалки. Его спокойствия не нарушала ни одна бабочка моли. Все они уже давно вывели своих куколок и теперь порхали где-то в платяном шкафу. А шарф лежал. - Блин, - сказал Маврин, споткнувшись о припаркованные не на месте гавнодавы, - понаставили тут… а это что за хрень? - Это шарф, - меланхолично ответил Валера, наискивая рукой выключатель. - Чего боты свои на пороге разбросал? - Не разбросал, а поставил, и не мои, а твои… - Миль пардон… - Рыжий убрал мешающую обувку в шкаф, навстречу его радостным объятиям выпорхнуло с десяток белых бабочек… - блядь! – выругался он. - Ты повторяешься, - донеслось с кухни. - Лер, тут моль. - Не переживай, она тебя не съест. - Зато она съела твой шарф… - Забей… - Выкини его… - Вот еще! – на плите уже красовался краснобокий чайник, а Валерка успел заделать волосы в хвост, и сменить рубашку. - Еще скажи, что он тебе дорог, как память! – Сергей фыркнул, а Валерка показал ему язык. - Может и так… вот помнишь, еще давно в «Арии» когда ты заматывал мне им горло, чтобы я не простудился… «чтобы никто засосов не увидел», - подумал Сергей, но вслух ничего не сказал, наверное, из-за природной деликатности, постыдно не изменившей ему в этот момент. - Да-да, я помню его совсем молодым… - Да ну тебя! – шарф полетел в мусорное ведро. Рыжий усмехнулся, прикрыв рот ладонью, и сгреб в охапку Кипелова, усадив на свои колени, - так мне нравится гораздо больше… и чай, если можно, давай без жасмина… - Я думал, что тебе нравится… - Сегодня хочу просто черный, с пионом… он напоминает мне тебя… Валера ткнулся ему в шею, слегка оттянул серьгу губами и прошептал: - Сегодня все для тебя, не знаю чего это я такой добрый… наверное, не к добру… - Я на это очень надеюсь… - откликнулся Рыжий, слегка коснувшись губами Валеркиной щеки.
Io: Холодное оружие. Часть 3. скорее всего последняя Мы еще оставались в кафе какое-то время. Почему-то нам казалось, что очень важно какое-то время провести здесь после ухода Романа. Что мы не должны следовать за ним. Да и Валерка не сразу пришел в себя. Глупо рассказывать о том, что наша жизнь разделилась на «до» и «после», что спали мы теперь в полглаза, что тренировки отнимали последние силы и изматывали до предела. Человек ко всему привыкает в итоге мы вошли в этот чертов ритм. Валерке везло на благотворителей, а я не успевал радоваться, хотя и притворно бурчал порою: - Даже в такой ситуации, блондинчик, ты умеешь очаровать своих фанатов да так, что они отдадут тебе ум, честь и совесть нашей эпохи – Валерка усмехался и произносил что-то вроде: - Да от тебя просто бояться огрести раз ты в состоянии аффекта способен кому угодно башку снести. Холода наступали на пятки, белое крошево обрушивалось на столицу с неотвратимостью понедельника. Дни стремительные грязно-серые и осколочно-сверкающие шальной чередой уносились прочь. Вот уже Алексис грозил нам расправой, если мы не будем готовы защитить себя в ближайшее время. Вот уже отшумели все музыкальные премьеры… и уда так стремительно успела пропасть такая уйма времени? Я нередко задаю себе этот вопрос. Вроде бы вчера мы познакомились… вроде бы только вчера я краснея и стесняясь подарил Валерке какой-то дурацкий букет, а он улыбался… вот так просто и ничего не говорил. Было нельзя… нам ничего было нельзя… так стремительно меняются ориентиры, ценности, поколения. Проснулся я первым, чувствуя непривычную легкость во всем теле. Рядом спал Валерка, как-то по-детски собрав к себе одеяло. Я невольно залюбовался. Упорные тренировки и приобретенный дар сделали свое дело. Его мышцы обрели рельеф и объем. Я не привык видеть его таки, но не могу сказать, что это претило восприятию. Шрамы на предплечье и на берде – это мой меч достал его. Почему-то раны, которые мы наносили друг другу заживали хуже всего. Но я помнил их все и относился как к данности и своеобразным «сувенирам на память». Кипелов открыл глаза, улыбнулся мне спросонья… откинул одеяло и придвинулся вплотную такой мягкий и податливый… я обнял его и поцеловал в висок. - Поцелуй еще, - шепнул Лерка, я прикоснулся к его скуле, к уголку губ, не обделив лаской мочку уха, и прошелся языком по бьющейся жилке на шее. Валерка мурлыкнул от удовольствия и закинул на меня ногу. Утро начиналось чудесно, и все в нем говорило о тихом счастье и в то же время о скоротечности светлых минут. С чувством горько-сладкого противоречия я притянул Кипелова к себе, осыпая поцелуями его лицо, шею, плечи… почему-то мне вспомнился какой-то давнишний эпизод, как мы старались не попасться на глаза Холстинину после особо бурной ночи. Лерка с трудом мог стоять на ногах, уже не говоря о том, чтобы сидеть, и самым худшим наказанием тогда нам казалась Вовкина выволочка. Действительно сильно с годами меняются взгляды на жизнь! Лерка тем временем успевает завладеть ситуацией, которая все больше нравилась мне. Уж не испытывал ли он на мне своих новых чар? Да и какая собственно разница? Блондинчик расположился сверху, желая находится в подчиненном положении, но в то же время руководить мной по собственному разумению. Когда он вообще успел стащить с меня белье? - Лера… - прошептал я, - выпуская воздух сквозь зубы так, что получилось несколько с присвистом, - не надо испытывать на мне свои новые способности.. Кажется он лукаво подмигнул мне, вовлекая в жаркий поцелуй, доказывая каждой лаской, что день сегодня просто отличный… сильное возбуждение туманит разум….. я не могу долго вытерпеть этой пытки, поэтому опрокидываю Лерку на спину и резко быстро и бескомпромиссно овладеваю им. Его довольный стоны звучат чудесным завершающим аккордом этому утру и замечательному пробуждению. На кухне мы оба пьем кофе и курим, обсуждая положение дел. Лерка опять ругается на то, что я запиваю затяжки натощак… это что-то вроде традиции. Алексис еще говорил о каком-то весеннем смотре. - Думаешь это своеобразные смотрины? Или пересчет численности? - Не знаю… я как и ты не так давно бессмертен, - усмехнулся Кипелов, - однако, с высоты собственного статуса… - он выдержал театральную паузу, - … на подобном мероприятии я бы занялся высматриванием жертв для себя. Я вздрогнул и резко потушил сигарету. - Блин… вот только расслабился! Мы с тобой, судя по отзывам Алексиса, не годимся даже для юношеского уровня, чего уж там говорить о тех, кто провел тренируясь ни одну сотню лет? - Но мы ведь не обязаны там быть? - Надо узнать об этом точнее… ведь дело может кончиться показательными выступлениями, где, сам понимаешь, все может обернуться не очень-то и хорошо. Валера пожал плечами: - Давай пока не будем об этом. Чему быть – того не миновать. Позавтракав, мы разъехались по делам. Вечером у меня намечался концерт. Мы старались теперь нигде не появляться порознь, особенно если были в одном городе. Тогда я не знал, чем закончится этот, столь замечательно начавшийся день, но теперь, прокручивая в голове всю совокупность событий, не знаю, хотел бы я что-либо поменять? Чтобы меч максимальное время мог находится в досягаемости я оборудовал гитарный чехол дополнительным отделением, а Лерка, подобно Алексису отдал предпочтение длинному плащ. Глупо было бы говорить, что «ничего не предвещало» … вовсе нет! Опасность висела в воздухе, точно плотная завеса сигаретного дыма. Мы осознавали, чувствуя еще одного бессмертного в зале. Того, кто был враждебно настроен к нам. Мы научились вроде бы жить с этим. Но одно дело толпа, которая окружаем тебя каждый день, и совсем другое – локализованная на определенный момент времени группа людей. Присутствие сильного противника будоражило. Алексис гнал музыкальную тему процентов на пятнадцать быстрее, чем нужно, кажется, моя нервозность передалась и остальным музыкантам. Я не нашел ничего лучше, чем оправдать свою растерянность наличием Кипелова в зале. В этот момент больше всего я ждал и больше всего боялся финальных аккордов. Но все имеет свои временные рамки. Концерт закончился, а мы вышли на поклон… зрители свистели, кричали и аплодировали. Мы расточали улыбки, принимая цветы и поздравления. Свет в зале включился… мы ушли в кулисы… и тут я почувствовал этот ни с чем не сравнимый холод. Такой, словно бы в мир умерло все живое разом, не осталось ничего хорошего и светлого. Тот, то был здесь был очень силен, а его дар был чем-то похож на тот, что передал Валере Роман, но сколько ненависти было в нем! Я рванулся обратно в зал, на ходу выхватывая меч. Лерка уже вел бой, спускаясь по лестнице к сцене. Немного численные зрители застыли, и напоминали статуи или восковые фигуры. Само время точно перестало течь вовсе. - Да вас две! – прохрипел противник, тесня Кипелова к сцене, - редкая удача! - его прищур и довольный оскал не понравился мне еще больше, чем весь его облик. Было в его внешности что-то отталкивающее. Ни то эта ломаная походка, ни то неприятный скрипучий голос. Однако нам было не до рассматриваний. Не медля больше ни секунды я подключился к Валеркиной атаке, надеясь, что вместе мы дожмем гада, но не тут-то было! Этот человек просто играл с нами. Каждая его серьезная атака заканчивалась для каждого из нас болезненным порезом или неглубокой раной. Что будет, когда ему наскучит эта игра? - Простите джентльмены, - точно подслушав мои мысли изрек он, - меня зовут Карл. Мне много больше лет, чем вашим бабушкам и дедушкам, если оные еще живы. Так вот, предлагаю вам сдаться передать мне ваши силы и расстаться хорошими знакомыми. - Не слушайте его! – со сцены гремел голос Алексиса, - этот человек не оставит в живых никого в этом клубе. Таков уж Карл мясник. - Юра! Как грубо! Может я изменился… может взялся за ум! Может, я хочу добра твоим протеже. Но во взгляде нашего оппонента говорило, что Алексис прав. Валера вложил очень много сил в ментальный удар. Карл замедлился , а я сделал два выпада, но едва поцарапал кожу на его предплечье. Мой план был прост – нанести глубокую рану, как можно большую по площади бессмертен он там или не очень, а чтобы собрать собственные кишки еще время нужно, но противник попался предусмотрительный, лезвие моего меча раскроило одежду и верхнюю застежку бронежилета. - Дьявол! – выругался я, - Кипелов был успешнее - рубанув по ногам, но дольше держать «оцепенение» Валера не мог и, завершив маневр, сполз по стенке теряя сознание. Держась за раненую ногу Карл проковылял к барной стойки, глотнул какой-то бурды из первого попавшегося стакана. Мне нужно было сильно ускориться, чтобы достать его, но я не мог… оцепенение настигло и меня. Не такое сильное, как всех остальных, но я в полной мере ощутил силу противника. - Вы за это ответите, паршивцы! – тут же мы сорвались в бешенный «галоп». Хорошо, что Карл не мог одновременно удерживать меня в оцепенении и сражаться на таких скоростях. Я едва успевал уворачиваться и сдерживать удары. Ко мне неожиданно присоединился Алексис. Стало легче, но я знал, что у Юры нет шанса восстановиться. И когда алая полоса обозначилась на его торсе, я рявкнул на него, чтобы ритм-гитарист уходил, но он лишь ухмыльнулся и я не поверил своим глазам, поскольку его рана тут же перестала кровоточить. Думать над происходящем было некогда. Карл не давал мне ни секунды покоя. Валерке потребовалось две долгих минуты, чтобы прийти в себя. Его руки все еще подрагивали, сжимая рукоять катаны. Он готовился к новому ментальному удару, но Карл не позволил ему завершить начатое. Использовав свой дар он отшвырнул Валерку к противоположной стене, только бросив на него злой взгляд. Кипелов упал на пол точно тряпичная кукла и не смог самостоятельно подняться. - Сука… выплюнул я, кидаясь вперед в безнадежном порыве, вкладывая в скользящий маневр всю свою ненависть, на которую в тот момент был способен. Я почувствовал, как его клинок входит в мое тело… как лопаются мышцы… рвутся жилы и дробятся кости… но я достал его… там за кевларовой рубашкой и бронником билось такое же сердце, как у меня… а значит… значит был шанс… Отключаясь, я услышал свист меча… свист легкий, точно шорох крыльев бабочки… шорох у самого уха… «это конец» - подумал я… но к счастью, оказался не прав. В самый последний момент Алексис успел нанести нужный удар. Голова Карла Мясника отделилась от тела. Поток холодного ветра ударил в лицо… я сам точно превратился в ледышку… Боль от затягивающихся ран слилась с ревом от потока энергии дара Карла. Когда закончилась активная фаза она неохотно и медленно втекала в меня. Вязкая, как гудрон и холодная, как космос. Я не выдержал и заорал… Потом время и пространство вернулись на свои прежнее места. Мы укрылись во второй гримерке, где никого не было. Нужно было подождать, когда схлынет поток посетителей. Так вот ломиться к противоположному краю сцены было нельзя, видок у нас был тот еще – вся одежда была изодрана и запачкана кровью, не говоря уже о том, что все трое сжимали в руках рукояти обоюдоострых мечей. - Я думаю, что смогу отвести глаза, - сказал Кипелов, - я достаточно восстановился. Десяток фанатов все еще оставались в клубе, и я решил, что нет ничего страшного в том, чтобы Валерка потренировался… - Я теперь почти спокоен за вас, - сказал Юрка, когда мы спускались на сцену, чтобы пройти в противоположном направлении. * - Ого, смотрите! Кипелов с Мавриным подрались! - Ого, ни фига себе да Алексееву тоже досталось! - Сфоткай! Никто ж не поверит! * - Валера… твою ж мать! – прошипел я.
Io: Главное - не разочаровать начальство XD Мы уже проходили все это. Около десяти лет назад. Беркут – Never Кипелов – forever. А что теперь? Тишина и пустота. Миша, конечно, говнюк безголосый и политическая шлюха Ковалева по мнению некоторых Интернет - пользователей, но и все на этом. Резонанса не получилось. Народ устал. Может быть, случилось самое страшное? То о чем говорил Манякин перед тем, как покинуть группу вслед за Валерой? Фанаты пресытились … им стало все равно. В творчестве, в чистом не обремененным ничем, кроме присутствия музы - нет ничего страшнее этих двух слов: «Всё Равно». Понять бы… где за всеми этими интригами мы допустили главную ошибку? Ковалев обещал, что если отпустим птица, если дадим согласие на «сделку века», то он вернет Кипелова в «Арию». Iron Maiden made in Russia взорвется сверхновой… кто-нибудь ему вообще верил? Я знал, что Кипелов найдет 1000 и одну причину не возвращаться под руку Холстинина, да и у него есть Манякин, который не только хороший ударник, но и хороший друг. А ритм секция в «Арии» перестановкам не подлежала. Володе безусловно очень хотелось Кипелова назад, ведь это означало бы его безоговорочную победу, но он понимал, что несмотря на сладкие обещания Андрея все это стоит расценивать как способ сменить Арти на кого-то более сговорчивого. От его постоянного общения с тем же Кипеловым и его закадычным другом (и не только другом) Мавриным, как и следовало ожидать, ничего хорошего не вышло. По-моему, птиц вообще слишком много о себе возомнил. Кипелов смеялся услышав от Вовы предложение вновь работать в «Арии» на постоянной основе. - Я уже слышал весь этот бред от Ковалева… у вас не хватит денег, чтобы платить мне, Манякину и Маврину … А что?... как понимать «при чем здесь они»? Может, мне скучно? Может, я не хочу уходить один? Может, я хочу вспомнить молодость? Холст повесил трубку, заключив: - Ну, как и следовало ожидать, правда я думал, что они с Мавриным не общаются, как раньше, чего бы он про Рыжего вспомнил? Я флегматично пожал плечами и ответил: - Мне кажется. Что их отношения не менее близкие, чем было в «Арии»… когда оба играли здесь… а насчет всего остального этот Миша из «Куража» очень даже ничего, да и блондинчик, как ты любишь… Холст ухмыльнулся: - Это все равно, что подменить Мэрилин Монро Блей Семенович, но я думаю, что и в этом есть свой резон… - О, да! – я закатил глаза, - после второй репетиции домой можешь не приходить… - Но, Виталик! - Полвека Виталик… - зачем-то огрызнулся я. Глупо… давно я не позволял эмоциям брать над собой верх. Неожиданная поддержка Беркута со стороны фанатов, игнор в отношении всего происходящего с группой обычных активистов, все это немного выбило меня из колеи. - Чего ты начинаешь? – Володька растягивал слова, пододвигаясь ближе, - раз у меня была интрижка с Кипеловым, так теперь по-твоему русые волосы - это мой фетиш? - Кто ж тебя знает? - Не ворчи, - Холст поцеловал меня в шею, - все это приходит и уходит… что бы там ни было я всегда возвращаюсь к тебе… - А я не хочу, чтобы что-то было, - уперся я, и откуда во мне поднялась вся эта ревность? Ведь и причин не было. Скорее всего, усталость сказывалась и перемены, что не несли в себе ничего особенного радостного. Сыгрываться с новым человеком, каким бы профи он не был всегда тяжело, но Миша обещался быть податливым материалом. - Да что ты взъелся? – вспыхнул Холст, - как будто я 20-тилетний малец, страдающий недотрахом! Будто я сплю и вижу, как совращу нового солиста! Жизнь такая ироничная сука, именно в этот момент в комнату вошел наш новый солист Михаил Житняков. - Здравствуй Миша, - мрачно сказал Володька, - ты вот еще не пришел. А Виталий уже ревнует. Наверное, если бы я мог - я бы задушил его в тот же момент, но Миша был не в курсе той Санты-Барбары, которая здесь у нас творилась, поэтому ляпнул: - Да ладно вам, я способный, меня на всех хватит! Я рассмеялся против воли, Холст тоже сдавлено хихикнул. Обстановка разрядилась, мы вернулись к обсуждению рабочих вопросов. Полноценная репетиция будет через три или четыре дня, а сегодня мы просто знакомились и говорили. Важно было установить контакт и произвести благоприятное впечатление. Не знаю, насколько нам последнее удалось. Тем не менее начало совместной деятельности нужно было отметить. Спиртного было немного, да и не пьянка вовсе, так деловой ужин, но после всех диалогов, Холст первым засобирался домой, то ли подействовали мои слова, то ли просто устал за день. Миша так же решил долго не задерживаться, но у него был ко мне какой-то вопрос, поэтому мы задержались буквально минут на десять. - Быть здесь очень много значит для меня, - сказал Житняков, - я постараюсь не разочаровать тебя… - Меня? – удивился я. - Тебя... – Миша озорно подмигнул мне и скрылся в прохладном августовском сумраке. «Что за черт?» 0 подумал я, но дома предстояли еще небольшие дела, поэтому я зарулил в ближайший супермаркет, чтобы порадовать Вовку чем-то не относящемся к полуфабрикатам. Сейчас мы снова жили вместе, что случалось нечасто. Этап примирения вышел весьма неплохим. Я думаю, мы снова нуждались друг в друге, хотя эти новые – старые отношения были напрочь лишены прежней романтики. «Нет, все же не стоило выпивши садиться за руль» - подумал я, вернувшись к машине с покупками. Вот хорошо, когда дети выросли и модно смело пользоваться их безграничной добротой! Вызвонив старшого я скоротал времяза бутылочкой пива, чего уж добру пропадать? А по приезду отпрыска был обласкан истиной сыновей любовью: - Эксплуататор хренов! –заявила моя кровиночка, - ты бы совесть хоть поимел! Опять к своей любовнице поедешь? - Нет, к законному супругу, Владимиру Петровичу, - довольно заключил я, правду говорить легко и приятно, никто никогда вам не поверит, проверено. - Чем вам на студии-то не бухалось? Повод вроде есть… - ворчал сын. - На студии мы работали, а теперь культурно отдохнем… - Знаю я ваше «культурно», - заключил он, выруливая а оживленную магистраль. Нет, все же дети – это прекрасно! * - Я уже думал, что ты никогда не приедешь, - вместо приветствия заявил Холст. Он был благодушен, не то, что накануне, однако сын как всегда сделал неправильные выводы, попросив нас много не Мить. На самом деле, продолжать мы не собирались. Я как умел приготовил ужин и Вовка был обрадован таким поворотом событий. Острые приправы, если использовать их правильно стимулируют не только изжогу, уж мне ли этого не знать? - Не приставай… - выпендривался Холст, - даже не думай! – он пытался стряхнуть со своего пояса мои наглые пальцы, 0 мы меня всего лишь накормил… не более того…. – бесполезно! Я ведь точно знаю, что делать… - Виталька… - протестует гитарист, но уже очень скоро его голос становится хриплым и низким не таким уверенным, как до… - Мне прекратить? – ехидничаю я, - проводя языком по его загривку, так, что Вовка ощутимо вздрагивает и подается ко мне… - Что? – в затуманенном взгляде появляется столь любимый мною потусторонний блеск. - Мне… прекратить? – прикусываю кожу на шее, почти у самого позвоночника… он стонет в ответ, становится податливым… больше шипит, чем огрызается… но это только игра… … - Так, что ты там говорил про Мишу? - А что про Мишу? - Ну… - Он обещал меня не разочаровать… - Стриптиз покажет? - Даже не знаю… Мы курим в постели, потому что лень идти на кухню или на балкон… в окно веет прохладой… Вовка щекочет своей пяткой мою ногу, и я так хорошо себя чувствую, что хочется воспарить… ну или хотя бы повторить давешний марафон.
Maine Coon: Хочу смотреть на тебя, любоваться тобой… Но ты не должен об этом знать, не должен. Ведь мы снова в ссоре, снова не разговариваем. Точнее, это я не разговариваю с тобой, обижаясь. А ты ничего не предпринимаешь. Знаешь, что бесполезно. Нет, встречаясь на публике, мы, конечно, пожимаем друг другу руки, дежурно улыбаемся, общаемся, но это всё потому, что так надо. Всё исключительно по делу, никаких личных разговоров… А я боюсь бросить в твою сторону лишний взгляд. Но мне всё равно хочется смотреть на тебя, и снова прибегаю к единственному оставшемуся мне способу. И получаю возможность любоваться тобой полтора-два часа подряд. Ты такой красивый… Двигаешься легко и непринуждённо. Все твои движения легки, естественны. Видно, как ты получаешь удовольствие от того, что ты делаешь. Радость, счастье, уверенность прямо-таки струятся из тебя во все стороны. Ты словно наполнен изнутри светом. Изгибаешься, поворачиваешься во все стороны. Пальцы легко и как будто сами по себе порхают над грифом гитары – ты почти не смотришь на них, как будто совсем не следишь за тем, что играешь. Твой взгляд направлен в зал – ты корчишь смешные рожицы в объективы многочисленных фотоаппаратов, улыбаешься, и каждому кажется, что твоя улыбка только для него лично. Профессионально подмигиваешь обнаруженным в зале девушкам и знакомым. Эти несколько сотен человек боятся оторвать от тебя глаза – ты притягиваешь внимание, притягиваешь взгляды, выделяешься даже на фоне собственной группы. И как ни стараются вокалист и другие музыканты, всё равно львиная доля обожания и влюблённых взглядов достаётся тебе. Ты кажешься совершенно счастливым, купаясь в этих восхищённых взглядах. Ты самодостаточен и ни в чём не нуждаешься. И ни в ком. Во мне – тоже. Ты не чувствуешь мой взгляд среди остальных. Он теряется, смешивается с сотнями других. Ты не видишь меня, да и не можешь видеть – я, как всегда, забираюсь в самый тёмный угол, чтобы оставаться как можно более незаметным. Я прихожу тогда, когда концерт уже начался, и мы не можем случайно столкнуться в зале – ведь ты уже на сцене. И меня никто не может заметить – все взгляды обращены к тебе. И я смотрю вместе со всеми – любуюсь. Здесь мне никто не запретит это делать. Вход в гримёрку в этот раз в стороне от сцены, и после выступления тебя окружат поклонники. Стайки девчонок вертятся вокруг тебя, что-то говорят. Парни стоят чуть более спокойно, меньше суетятся. Ты устал, но ты рад этому вниманию. Улыбаешься, смеёшься... ты доволен, тебе интересно общаться с ними. Быстро что-то говоришь, поворачиваясь то в одну, то в другую сторону – видимо, обещаешь скоро вернуться, потому что фанаты отступают, а ты направляешься в гримёрку. Я бросаю последний жадный взгляд на твою спину, успеваю в последний раз за вечер восхититься твоей подтянутой, стройной фигурой, мысленно прощаюсь… и ты исчезаешь за дверью. А я собираюсь и направляюсь к выходу, стараясь слиться с толпой и уйти неузнанным. Выхожу на воздух и как можно быстрее отхожу в тень. Останавливаюсь, чтобы отдышаться, и, подумав, иду пешком. Надо проветрить голову, да и если я сяду в метро сейчас – больше вероятности, что меня всё-таки заметят твои фанаты. Меня не узнают. Не узнают уже который раз. Мало кому может прийти в голову, что я могу ходить на твои концерты, да ещё и скрывать это. До следующего концерта не меньше месяца, скорее всего – два или три, а мне уже так хочется вернуться. И снова смотреть, смотреть на тебя, любоваться тобой. Мне почти всё равно, что именно ты играешь, мне просто нравится на тебя смотреть. Твои движения напоминают мне танец. Ты словно шаман, танцующий в потоках энергии и эмоций… Прохожу пешком пару автобусных остановок, останавливаюсь и жду автобус – не возвращаться же к метро… Чуть прикрываю глаза и вижу тебя – твой образ тут же оживает в сознании. Теплый, лучистый взгляд, мягкая улыбка самыми уголками губ, как будто ты стесняешься своих чувств, тихий мягкий голос, всегда такой, что слышит только тот, кто стоит совсем рядом, в двух шагах… Когда мы оставались вдвоём, когда не было рядом толпы фанатов и людей, которые нас могут узнать, ты просто светишься тихой радостью. С тебя словно слетают все эти маски, которые нужны, когда ты на публике. Улыбаешься. Смотришь на меня и улыбаешься. Такой живой, настоящий. Совсем не такой, каким привыкли тебя видеть фанаты, совсем не такой, какой на сцене. В чём-то даже домашний… и рядом с тобой всегда становится уютно и тепло. Господи, как же я скучаю… как же мне плохо без тебя. Какой же я дурак. Верчу в телефон в замерзающих пальцах, никак не решаясь позвонить… Ведь это я всегда обижаюсь, всегда я. Ты отходишь намного быстрее. Мне кажется, не проходит и часа, как ты уже забываешь, из-за чего мы ссорились, а я всё злюсь и отказываюсь разговаривать. А ты только пожимаешь плечами, как бы говоря «Ну, как знаешь…», и оставляешь все попытки помириться, забыть ссору. Просто терпеливо ждёшь, когда я сам отойду… Последние разы ты даже не пытаешься звонить – знаешь, что бесполезно. Последний раз мы поругались довольно сильно, и я держусь уже долго – прошло, по-моему, уже больше полугода. Всё это время я не решаюсь позвонить, каждый раз напоминая себе, что я обижен на тебя, я злюсь. И пытаюсь не думать о том, как мне без тебя плохо… И ты не звонишь – знаешь, что я буду только язвить тебе в ответ… В последние дни я всё чаще вспоминаю твой взгляд и твою улыбку… Нет, я всё-таки не выдерживаю. Набираю знакомый номер, прижимаю телефон к уху. Считаю гудки… ты берёшь трубку на шестом… словно ты выжидал – точно ли я решил позвонить, или это так, мимолётный порыв и я успею одуматься. Я и вправду чуть не сбросил, сдержался… Слышу твой усталый голос: – Алло – Привет – выдыхаю в трубку, думая, что сказать. – Привет – отвечаешь ты и молчишь. – Серёж… – М? Я тяжело вздыхаю и говорю: – Я скучаю… Ты молчишь и устало дышишь в трубку. Я не жду в ответ слов, что ты тоже скучаешь – нет нужды повторять это. Вдруг ты спрашиваешь: – Ты уже не злишься? «Уже»… Прошло столько времени, а ты говоришь так, будто я позвонил на следующее утро. – Нет… – тихо отвечаю я. Ты знаешь, ты и сам всё это знаешь, но хочешь, чтобы я сам это сказал… – Я рад. – Мы… можем увидеться? – Валер, у меня концерт только вот недавно закончился, я тут собираюсь… Дома буду не раньше, чем через час… может даже через два… – То есть… нет? – Ну почему нет… Приезжай… просто не торопись… – Хорошо… – отвечаю я, стараясь сдерживать радостный тон, а ты, после паузы неуверенно продолжаешь: – … и… – Что? – встревожено вставляю я – Я буду ждать.
Susя: Берег иллюзий С днём рождения, Мастер. Говорят, где-то далеко есть чудесная страна – Страна иллюзий. Её берега всегда приветливо встречают любого путника; её цветущие сады готовы накормить каждого желающего. Тихие рощи позволят отдохнуть в тени, под умиротворяющий шёпот трав и листьев. Для каждого она выглядит по-своему, но в любом виде она прекрасна. И только одно страшит случайного гостя – остаться навсегда здесь, в ласковых объятиях иллюзий… Эта вечная любовь к музыке и дождю. Любовь к солёной зелени каналов Амстердама, поющих те же древние песни, что и юная Нева, в обрамлении резных домов и кружевных мостов. Любовь к хрупким хрустальным ручейкам, крутящим переливающиеся жемчужины над видимыми до малейшей трещины камушками, выпевающим Romance своими изгибами и крошечными бурунчиками. Любовь к еле заметно волнующейся глади океана, живущего в собственном Time X – ритме, непостижимом для суетливых людишек. Любовь к рекам – зрелым, полноводным, верным себе от истока до устья, через бескрайние разливы и пляшущие водопады, то беснующимся, взлетающим брызгами – белопенным смехом речных демонов – до самых небес, то задумчивым, почти неподвижным, переливающимся через гладкие камни, как его Бас-соло. Любовь к летнему дождю, сначала обрушивающемуся озорными потоками, потом постепенно успокаивающемуся, льющемуся ровно и ритмично – любовь понимающая, прощающая, спокойная, названная им «Никто не забыт, ничто не забыто». И блистательный финал – любовь осеннего дождя к серому, мокрому, отчаявшемуся небу, еле слышно шепчущему «Когда я умру…». Вечная любовь к музыке и дождю – к вечной Музыке и вечной Воде. Алик перебирал струны и старался ни о чём не думать. Всё, что происходит, уже происходило когда-то, только с другими людьми. А теперь оно просто происходит чаще. Всё чаще и чаще. Мир свивается вокруг него в спираль, всё сужая и сужая кольца. А он летит всё вперёд – один в бурлении хвалы и хулы, опьяневший от музыки и воды, звучащих внутри – как ледяная хрустальная комета в беззвёздном пространстве. Раньше он был смел и силён, и, продираясь через рамки, оставляя на них клочья шкуры, только смеялся. Раны заживали быстро, поливаемые бальзамом одобрения. А те, которые не заживали, он разрывал сам и вылезал наружу – уже в новой шкуре, но тот же сильный, гордый, полный спокойного уважения к личности… но не к пьяной швали, ни в коем случае. Даже себя – пьяного и размягчённого – он презирал. Только теперь… Теперь он всё чаще старался рухнуть поглубже в беспамятство и чёрную тянущую боль, в непослушность рук и рвущиеся под деревянными пальцами струны. Презирал себя и снова прятался в затягивающее болото. От того, молодого и устремлённого себя, от Музыки, от Танца, ждущего его пальцев, чтобы вырваться и закружить. Теперь поклонники (да разве это поклонники? скорее, критиканствующие потребители!) больше плевались, и его раны когда-нибудь перестанут заживать. Тогда он, по привычке прорывающийся на волю, за пределы рамок, просто истечёт кровью, музыкой, где-то там, за гранью, куда всё-таки прорвётся, вопреки всем и всему. И музыка – Его музыка, Его вечный танец – вырвется наружу, затопит всё, но никто не сможет её услышать. Пальцы дрогнули, и гитара жалобно застонала. За окном дождь ломал тонкие палочки, тянущиеся от фонарей, изгибал и растягивал. Мягкие волны света плескались по полу у его ног. На подлокотник кресла запрыгнула кошка и ткнулась мокрым носом в колкую щёку хозяина. Алик провёл подушечками по её гладкой, текущей между пальцев шерсти и тихо сказал сам себе: - С днём рождения.
Io: На самом деле Сергей улыбается уголком губ, когда разочарован, или недоволен чем-то, или, когда ему не хочется обижать собеседника. Мне ли не знать какою бывает его Улыбка? Но теперь, как всегда. Все одно к одному. Ироничный взгляд и саркастическая ухмылка «чего еще покажете?». Нередко я нахожу его уставшим точно бы от самой жизни и не думаю, что это напускное или от недостатка эмоций. Он смеется, но как-то не так… словно бы не по-настоящему, а просто потому, что здесь нужно смеяться. О прошлом говорить глупо. Его будто и не было вовсе, а если и случалось, то вовсе не с нами. После примирения, после того, как мы смогли находиться в одной комнате без риска поссориться из-за любой мелочи, было немало славных вечеров, когда я и Сергей обсуждали новости, а может быть передачи, услышанные по радио или спорили о судьбе нашей Родины, а то и всего мира; или просто курили, глядя каждый перед собой, перебирали общих знакомых делясь событиями из их жизни. Нечасто случалось нам вместе гулять в парке недалеко от дома, но вот за что я всегда любил осень, так это за темные туманные вечера, когда земля парила, а в свете фонарей все вокруг становилось чуточку сказочным, словно вырезанным из цветного картона. Деревья стояли в торжественном оцепенении, лишь изредка можно было услышать шорох упавшего листка или сорвавшегося с ветки спелого каштана. В принципе, Сереже нравилось любое движение. Он почти не отказывался от моих предложений «пройтись», просто наши графики совпадали довольно редко. Ну, да, я как всегда оправдывал свой новый страх и нерешительность занятостью и работой, но так было гораздо спокойнее мне, и, я надеюсь, ему. Однако я всегда в тайне мечтал о том времени, когда мы, может быть, снова сможем держаться за руки; и так томительны и желанны были эти минуты, пропахшие прелыми листьями и созревшим туманом. Подумать только, вся эта романтическая чушь должна была давно покинуть меня, все что могло случиться между нами - уже давно случилось… мне полагалось думать о вечном, быть может, даже всерьез о политике, а если нет, так о семье и внуках… а выходило лишь то, над чем так часто смеялся Рыжий, вычитав в очередной статье во всемирной сети. Я как шестнадцатилетняя школьница, мог запросто ночь напролет пить горький кофе и думать о нем. Горький, потому что забывал размешать сахар, а ночь такое томительное время, когда, слыша собственное дыхание в пустой и гулкой тишине, кажется, становится не по себе вовсе и только кошка жеманно прикорнув рядом подарит надежду на скорое завтра. На вечер, на «может, пройдемся еще?».
Io: Взрослые дети для тех кто не ПЧ на дайри)) Раньше Саша никогда не задумывался, почему ночью бывает так сложно заснуть? Он почти всегда засыпал легко. Отчего луна бывает красной и такой близкой.. почему так терпко и волнительно пахнет сирень? Все для него было просто, ежедневная жизнь, поднадоевшая рутина, понятные дела… но все до того, как ему впервые довелось испытать чувство первой любви. Томление и ожидание чуда. Волшебство момента и надежда на лучшее завтра. Как же раньше он мог жить без всего этого? Он просто передвигал ноги и шел куда-то, куда вовсе бы и не хотелось ему шагать. Просто плыл по течению как все и за всеми. Цепь потрясающих открытий закружила голову. Свидания, ожидание, страсть. Sms и е-майлы, сердечки ВКонтакте и «лайки» на Фэйсбуке. Чтобы не привлекать излишнее внимание фанатов отца, Кипелов младший использовал фамилию матери для регистрации в социальных сетях, или выдумывал очередной псевдоним. Юному виолончелисту повезло ведь его избранница умела ценить знаки внимания и к обоюдной радости ответила на ухаживания той же монетой. Москва больше не казалась Саше серым и унылым местом, где всякий понапрасну зарывал свой талант в песок бытовых неурядиц и забот. Он жил и, кажется, лишь теперь происходящее вокруг было взаправду. Отец одобрил его выбор сразу, а уж совсем после совместной встречи. Девушка проявила себя достойно и, к счастью, персона Кипелова старшего нисколько ее не занимала. Молодые беззаботно проводили время, а отец закрывал глаза на нередкие опоздания и прикрывал сына перед матерью, когда та за уборкой в комнатах или на даче случайно находила вовсе не припрятанные шоколадки. Но и другая перемена произошла в Сашином сознании. Иным предстал перед ним точно и сам мир. И восприятие его изменилось. Он вдруг понял, что он не один и не одинок, что не только ему доступны все эти чувства и тонкие переживания. Не зря отец так заботился о нем, ведь и сам Кипелов старший давно жил сердечной болью о недосягаемом, или когда-то неловко оброненном счастье. Раньше Саша не обратил бы внимания, прошел мимо, но не теперь. Валера вздрагивал при упоминании одного имени… да отец хорошо научился прятать эмоции за улыбками, отвлеченными разговорами, или холодно стиснутыми губами, но теперь от глаз сына никак не могли укрыться все эти постоянные недомолвки, недовольство собой и откровенная досада на очередной выпавший вдали от любимого человека день. Все чувства отца были сложными, он точно противостоял сам себе в странной борьбе за то, что по праву могло бы принадлежать ему и способствовать пришествию второй молодости. От Саши не мог укрыться тот факт, что и с матерью в одной квартире отец жил скорее из привычки, чем от большой любви, а в последнее время старался все больше времени проводить вне дома. А если случалось ему присутствовать в столице, то многие вечера проводил он на кухне за сигаретой, книгой русской классики или кошкой на коленях. Подолгу смотрел бывало в окно и ничего не говорил, стоило лишь однажды обратится к нему. А после словно оживлялся, предпринимал массу бессмысленных действий, казался матери смешным и неуклюжим. Она беззлобно подшучивала над ним, Валерий улыбался в ответ, разводя руками. Окончательное же прозрение набросилось на Александра в тот момент, когда мать позвала отца к телефону, сказав, что звонит Сергей Маврин. На секунду взгляд того вспыхнул давно забытым огнем, наполнился силой и уверенностью в себе, следующей дне в том, что дорога его жизни широкая и ровная не исчерпала еще своей новизны и прелести, но тут же все переменилось. Валерий покачал головой, попросив, чтобы мать соврала за него. Что не может подойти, что нет дома, или что только что вышел. От упоминания только этого имени отец делался неспокойным, и еще успевал сделать несколько кругов по комнате, но потом, точно уверившись в правильности своего решения, когда-то сделанного выбора вновь возвращался на свое место, подымал с пола недовольную кошку и приглаживал серые уши к довольной круглой морде приговаривая что-то вроде «это ничего, это всё ничего…». Так почему же все стало для них таким образом? Воспитанный в 21 веке вседозволенности и толерантности Саша с трудом мог себе вообразить, что взрослый человек мог бы боятся своих чувств, что оные вообще могли бы явится помехой, особенно ежели взаимны. А свидетельств тому кажется было предостаточно. Смутные воспоминания детства теперь по-новому будоражили его окрыленную душу. Ему всегда нравилось, когда дядя Сережа приходил в гости и задерживался допоздна. Его отец преображался в такие минуты. Был сам не свой. Интересный, смешной, увлекающийся и увлекавший. Кажется, взгляд его был теплее и ярче, он был полным жизни и радовался каждой отпущенной минуте… Что стало со всем этим? Когда пошло не так? Александр не мог точно определить напряженного момента в отношениях отца и Сергея. Но будто бы после всех испытаний и лишений девяностых, когда, наконец, можно было вздохнуть спокойно и расслабится эти двое забыли чего же стоило это самое выживание… Тогда, кажется, он снова нередко видел отца нетрезвым. Он уходил под вечер, а возвращался откуда-то под утро. Ему подростком довелось быть свидетелем странной сцены, которую он не правильно истолковал тогда, и переосмыслил теперь. Сергей стоя на коленях просил о чем-то отца. Может быть, они бы и объяснились тогда, помешали обстоятельства. Случайный звонок… недосказанные вовремя слова. Сердце отца было готово оттаять, но неловкая помеха и оно снова, обороняясь, укуталось панцирем привычного льда. Они сильно поругались… вернувшаяся некстати мать добавила масла в огонь, попрекая обоих всеми смертными грехами, она прогнала Сергея за порог, а Валерию легко внушила свою картину случившегося. Знала ли она? Боролась ли за свою любовь? Самодовольство или за Сашино благополучие в тот момент? На это Кипелов младший не мог ответить и теперь. Только чувство, дающее ему сил, говорило, что сидеть на месте нельзя. Что он не может спокойно смотреть на то, что отец его, испытывая похожие чувства, имея крылатую душу, нарочно загоняет ее в тесную клетку условностей, не выпуская нерастраченного света наружу, не позволяя себе не просто тускло светиться, а сиять. Он долго не находился что же можно предпринять, ведь сколько бы не звонил Сергей – Кипелов не брал трубку, либо отделывался короткими репликами, совсем не подходившими к его душевному состоянию. И это только то, что видел сын. Наверняка было и другое. Наверняка не видел и не слышал он в два раза больше, но смотреть на отца после подобных разговоров было почти не выносимо, как если бы его любимая стучалась в закрытые двери его собственного дома и не могла найти ответа не у него, не у кого из его близких. «Почему взрослые такие упрямые? - Кипелов младший задавал себе этот вопрос снова и снова. Несмотря на то, что и ему самому уже было за двадцать, он не мог причислить себя ко взрослым людям, как это свойственно было подростку в шестнадцать или восемнадцать лет, - что же мешает этим упрямцем теперь наслаждаться жизнью? Можно столько всего не успеть!». Горячность его рассуждений и желание немедленно действовать не укрылись от взгляда отца, и он однажды поинтересовался, как бы между делом: - Как у тебя дела с Тамарой? Ты сам не свой в последнее время? «Заметил?» - подумал Саша, но сказал лишь: - Все хорошо, - дежурно улыбнувшись… «поверит? … вряд ли… хотя…. Через эту тему…», - ну или почти… видишь ли… мы любим друг друга, но будто бы чего-то не достает нам, чтобы сделаться еще ближе. Я не физическую сторону любви имею ввиду… «Я заметил», - подумал Кипелов старший, но деликатно промолчал. - Видишь ли, пап, к женитьбе сейчас я не готов, ровно, как и не могу осчастливить тебя новыми так сказать, наследниками. Может быть, все это будет, но не теперь. Так вот, мы испытываем трудности в общении. Словно и рядом, а словно и далеко. Словно вчера еще все было славно и мы находили множество общих тем, а сегодня они все исчерпаны и… словно и не было ничего. Саша понял, что попал в точку, и следует в разговоре придерживаться этой канвы, поскольку его слова нашли живой отклик в мимике и подсознательных жестах отца. Он нервничать, потирая колени и кусая губы, точно хотел сказать что-то, но сдерживал себя, стараясь быть не другом, но мудрым наставником в этот момент. - Решения единого для всех не существует, сын, - наконец, нашелся он, - быть может, вам стоит немного отдохнуть ото всех ваших отношений и страстей, быть может, стоит разнообразить свой быт и времяпрепровождение… а если чувствуешь, что нужно что-то менять, причем радикально не держи подле себя человека, который быть может, тяготиться твоим обществом. - Откуда же мне знать, тяготиться ли она или нет? - Избегает ли встреч? Старается ли больше времени провести на работе и с подругами? - Мне не кажется так… - Я не пытаюсь подталкивать тебя к принятию каких-то решений. Мне нравится твой выбор, сын, и я думаю, что я не очень хороший советчик в сердечных делах… «Это уж точно», - подумал Александр, уверенности в принятом решении парень не потерял, но действовать нужно было радикально, полумеры не могли заставить отца пересмотреть однажды выбранную неверную, или не совсем верную стезю. Под каким-то весьма благовидным предлогом он взял телефон отца, дабы позвонить. Легко и непринужденно набросал три строчки простом sms-сообщении для абонента «mon cher». Что-то вроде: «я так запутался, пожалуйста, не оставь меня теперь. Приезжай». Реакция последовала молниеносно. Короткое «сечасбуду», без пробелов с ошибкой… может быть, Сергей ждал такого послания последние пару лет? Кто знает. Может быть… а может… в любом случае дело было сделано. Александр подчистил «отправленные» и «принятые» сообщения, дабы ничего не могло свидетельствовать против него, а после тепло попрощался с отцом, и вышел прочь, надеясь, что Сергей успеет. И он успел. Он даже не заметил Кипелова младшего, спустившегося по лестнице, и решившего подождать развязки, быть может, потребуются объяснения. Сегодня Саша был готов и к этому испытанию. Маврин позвонил в дверь, сердце дико бухало в районе солнечного сплетения. Он терялся в догадках, что могло произойти, почему Валера поменял свое решение. Отчего теперь? Но он подсознательно знал, он был готов. По интонациям молчащих телефонов и между длинных гудков… он не мог не чувствовать, что, несмотря на все эти холодные слова, несмотря на тысячи колких слов их связывает нечто большее, чем пошлая фраза «коллеги по цеху». Валера никого не ждал, и, удивившись звонку, тут же решил, что сын вернулся, что-то забыв, оттого и не стал глядеть в глазок, оттого распахнул дверь и застыл на пороге. Глаза его сверкнули беспомощной злобой, он ощетинился, как бывало и прежде, но все было напрасно, потому что Сергей уже знал. Минутный порыв… секундная слабость… мгновенное замешательство – этого вполне хватило, чтобы стиснуть в объятиях, прижать к себе и отогреть такое гордое и упрямое сердце.
Сволочь_ТМ: По ночам Мишаня плакал писался и звал во сне жену и тещу… Дуб вставал, менял памперс, присаживался рядом, гладил по золотистым волосам, пытающимся дорасти до тру-металлических. Иногда будил. Мишенька просыпался, глядел очумело. Через минуты приходил в себя, заливался краской, смущался и начинал извиняться. - Да ладно тебе, - Дуб умел скрывать нежность под грубостью. Всегда. Иногда Мишенька не мог сразу спросонья понять, где он проснулся… - Миш, у нас тур. Мы в …, - называл название очередной жопы российской средней полосы Дуб. Мишенька отворачивался к стенке, водил по стене рукой. Дуб гладил его по голове, переходил на спину… После пяти-десяти минут несложного массажа вокалист утихал и засыпал. А Дуб – нет. Он прекрасно представлял, что происходит в душе Миши. Постоянное напряжение, несмотря на очевидную поддержку тех, кто приходил на концерты. Постоянные раздумья – а не сглупил ли ты, парень, бросив нах сверхсытый Газпром и поставив на карту все? И просто усталость непривычного человека от переездов, мелькающих городов, людей… …Они с Володей давно научились расслабляться. Каждый – по разному. Когда-то на спор соревновались, кто больше девок одолеет. Потом, когда девки приелись, находили разрядку друг в друге. Но уже долгое время их не тянуло к друг другу. Холст вернулся к девкам, причем у него появилось странное хобби – найти среди толпы жаждущих его тело малолеток именно ту, с мамашей которой он кувыркался в начале арийского пути. Дуб знал об этом, но не осуждал внезапную страсть Холста к возможному инцесту и к девочкам, которые становились все моложе по мере того, как Холст становился старше. Он подозревал, что Володе и не нужны уже всякие сексуальные подвиги, а вот поговорить… И именно с маленькими барышнями, чтобы хоть как-то оправдаться перед собой за свою жизнь. И барышни зачастую уходили, удовлетворенные уже тем, что всю ночь успокаивали и утешали “дорогого дядю Вову, о котором им столько рассказывала мама”. Чувства же и ощущения самого Дуба были сложными и трудновыразимыми. В какой-то момент он понял, что больше не может выносить Артура – его независимости, самостоятельности и пофигизма. И начал искать замену. И практически сразу же нашел, по наводке М.А. Нашел – и офигел. “Де жа вю” – это была первая мысль Дуба при виде Мишани. Потом уже начались поиски отличий, главное из которых состояло в исключительной добропорядочности Мишани. “При нем даже матом ругаться стыдно”, - сказал уже потом кто-то из группы. И уж явно он был не собутыльник им всем, поскольку вел здоровый образ жизни и оторвать от компьютера его было невозможно. У Мишани был голос. Мишаня был крайне доброжелательным. Мишаня очень сильно напоминал Дубу Валерку в молодости… Валерика… Отличие было одно – полное отсутствие скрытого бляццва, которое у Кипа присутствовало в полной мере. Со стороны казалось, что это они с Холстом совратили “золотой голос” Арии. Но… Зачем же было совращать того, кто мог дать им сто очков вперед по части совращений? Уже в самом начале, когда Валерка и Холст остались одни, Холст очень старался и сдерживал себя… Боялся напугать. Идиот. Потому что все чувства Володьки перевернулись в один момент, после появления рыжего. Когда Холст без стука влетел в Валеркин номер – “поговорить”, - и застыл в дверях, узрев мерно вздымающуюся и опускающуюся белую задницу Валерки, сидящего верхом на Мавре, между его смуглых коленок. Володя остановился, как вкопанный, а Валерка в этот момент, полузастонав-полузарычав, упал на грудь Сергею. - Вы… Вы че, мужики? – сдавленным голосом спросил Холст. – С ума сошли? Валерка даже не повернулся. А Мавр, приподнявшись на локтях, скорчил свою знаменитую ухмылку и снова откинулся на подушку. Володя и до того недолюбливал “зазвездившуюся рыжую малолетку”, а теперь еще вдруг почувствовал, что его нагло обокрали… … Валерка тем временем отдышался, и, не слезая с бедер Мавра, полуобернулся. - А, собственно, что такое? – ласково улыбаясь, спросил он. – Володь, ты че? Тебе не все равно, кто и как трахается? Или ты в принципе противник секса? Ведь нет же? Тогда в чем дело? …Холст не помнил, как вышел из номера… … А потом было все. Концерты, пьянки, ссоры-раздоры, отбытие Мавра с Дубом в Германию, пьяные Валеркины слезы по этому поводу… И утешение, которое доставил ему Холст. И потом еще много-много всего и разного… И только одно четко запомнилось Виталику – выбирал всегда Кип. И выбор всегда был за ним, что бы ни казалось со стороны… … но это все были дела минувших дней. А вот прямо сейчас на гостиничной койке перед Дубом лежал Мишаня. Пусть не Валерик, но… Он чувствовал нежность к этому маленькому яппи. “Тоже экстремал… Надо же, вот так все поставить на карту… чтобы не жалеть всю жизнь, что была возможность петь в “Арии”, а он ее не использовал. Однако… надо что-то делать…Иначе Миша… Мишенька, - он вдруг внезапно про себя назвал вокалюгу уменьшительным именем и сам растрогался, - Мишенька может сорваться… Он не расслабляется, бедолага…” Нужно было искать средство расслабления. Алкоголь не катил, - столько им уже, а Мишеньке – еще не выпить. И тогда Дуб принял решение… …Утром Мишаня проснулся, чувствуя, что его прижимает к матрасу. На нем лежала крепкая рука и мускулистая нога. А вот трусов – не было… Мишаня пришел в себя и покраснел… Он попытался избавиться от чужих конечностей, но разбудил их обладателя. - Что, уже вставать?... Ой…, - Виталик закрыл глаза, помотал лохматой башкой, потом снова открыл глаза и вдруг улыбнулся во все тридцать два зуба. - Доброе утро, Солнышко, - он чмокнул Мишаню в щеку, а потом снова прижал к кровати. - не надо, а? – полузадушено пискнул Миша. - Почему? – удивился Виталик. – Ты выспался? - … да… - цвет Мишиного лица превратился совсем уж в помидорный. – я… я… Я никогда не спал с мужчиной. Я не гей! У меня жена есть! Но тон, которым он произносил сию пламенную речь, был малоубедителен. В конце концов, он же выспался… Дуб вздохнул. - Не ссы, Миха, - садясь на кровати, сказал он. – Мы тут все не геи. Скажи, тебе сейчас хорошо? - Ддда… -неуверенно, как бы вслушиваясь в себя, сказал Миша. - Ты меня боишься? - Нннеттт… - А себя? Тебе просто нужна разрядка. Ты можешь добиться ее сам. Но, по-моему, приятнее, если тебе в этом помогут, - и Дуб протянул руку к Мишке… … - что это с Някой сегодня случилось? – поинтересовался после концерта у Дуба Холст, укладывавший гитару в чехол. – Двигаться начал, обращать на всех внимание, к Сереге пристал… почти… Дуб ухмыльнулся. Холст выпрямился и подозрительно посмотрел на него. - Ты что? Оприходовал? У тебя совесть есть? - Да! – радостно заявил Дуб. – Теперь я могу спокойно спать по ночам!
Maine Coon: Осторожно провожу пальцами по Валеркиному лицу, едва касаясь пальцами кожи. Он блаженно улыбается и трётся щекой об мою руку. Зарываюсь пальцами в длинные волосы, осторожно почёсываю за ухом, а он щурится, как довольный кот и поворачивает голову, подставляя самые чувствительные места. Притягиваю к себе его взлохмаченную голову – он послушно утыкается носом в мою грудь, пристраивая рядом свои горячие ладони. И начинает тихонько перебирать пальцами, чуть нажимая то левой, то правой рукой – ну точь-в-точь кошак! Если закрыть глаза и не думать о размерах тела, которое находится рядом со мной, то можно подумать, что гладишь и чешешь настоящего кота какой-то длинношерстной породы – ну, перса, например. Хотя я совсем не разбираюсь в кошках. Он начинает ласкаться ко мне почти каждый раз, когда мы оказываемся вдвоём в спокойной обстановке, каждый раз, когда волей случая или желанием организатора мы на гастролях оказываемся в номере с одной двуспальной кроватью. Ласкается так, что просто невозможно остановиться и перестать доставлять ему это маленькое удовольствие. Однако, стоит ему решить, что пора спать, как он ловко выворачивается из моих рук и отползает на другой край кровати, довольный полученной лаской. И, кажется, почти сразу засыпает. А я злюсь, начинаю возиться и каждый раз долго не могу заснуть. Ощущать под своими ладонями существо, довольное от твоих ласк, едва ли не приятнее, чем получать её самому. Становится как-то тепло и уютно. И хочется прижать его к себе, ближе, точно так же, как прижимают к себе урчащую кошку, и так заснуть – с тёплым комочком у груди. Нет, у меня никогда не было кошки, всегда только собаки, но довольный Кипелов почему-то стабильно вызывает у меня именно эту ассоциацию. И он, как назло, всегда отодвигается и поворачивается ко мне спиной именно в тот момент, когда я почти решаюсь обнять его и собственнически прижать к себе. Протягиваю руку и осторожно глажу его по плечу, потом по спине, чуть почёсывая. Он неопределённо фыркает, чуть поведя плечом. Не спит. Ещё почесываю спину, потом снова дотягиваюсь до уха. Кажется, он совсем не против. Придвигаюсь чуть ближе, чтобы было удобнее, а он неожиданно отрывает голову от подушки и недовольно бурчит: – Маврин, если ты от меня чего-то хочешь, то так и скажи, я тут тебе не экстрасенс, чтобы по твоим приставаниям угадывать твои желания. Я почему-то смущаюсь и тут же убираю руку. – Может, я стесняюсь, – ворчу себе под нос, однако, Валерка всё равно услышал. Перекатившись через спину, он оказывается совсем рядом со мной и внимательно смотрит мне в глаза. Не могу понять, что выражает его взгляд – то ли недоумение, то ли насмешку. И интонация голоса какая-то неоднозначная. – Ты? Стесняешься? Что с тобой, Серёжа? Я пожимаю плечами, а ты трогаешь мой лоб, как бы проверяя, хорошо ли я себя чувствую. И смотришь, смотришь на меня – так внимательно, что я не выдерживаю и закрываю глаза. Слышу короткий смешок и твой голос: – Так чего ты от меня хочешь? Кажется, я краснею. А ты убираешь свою руку от моего лба и как бы успокаивающе гладишь меня по плечу. – Валер… ты ласкаешься, словно котёнок, и вызываешь соответствующие желания – осторожно говорю я, не открывая глаз. – Мм? Какие? Издёвки в голосе я не слышу, только заинтересованность, потому продолжаю, впрочем, не слишком уверенно: – Мне хочется обнять тебя и прижать к груди, как котёнка, чтобы ты грел меня и урчал. – Всего-то? Осторожно открываю один глаз. Валеркины глаза чуть поблёскивают в темноте, придавая ему ещё больше сходства с котом. Открываю второй и вопросительно смотрю на него. А он вдруг придвигается вплотную, берёт меня за подбородок и целует. Уверенно, настойчиво, и я моментально начинаю отвечать, вот только глаза у меня закрываются снова, если не сказать больше – зажмуриваются. Он разрывает поцелуй, проводит языком по моим губам и отодвигается. Но я не успеваю пожалеть об этом, как слышу, что он возится, разворачиваясь на другой бок, и в итоге придвигается ко мне своей спиной. Я обнимаю его, прижимая ещё теснее, он ворочается, устраиваясь удобнее в моих объятиях, и тихонько ворчит: – А вот урчать я не умею, уж извини. Я улыбаюсь – мне достаточно и этого, и только молча касаюсь губами его кожи где-то за ухом. А он не реагирует – кажется, уже спит.
Io: За окном пейзаж почти не меняется. Прорежены ноябрем березняки и завороженные подкрадывающимися морозами ели. На неглубоких речушках появляется первый хрупкий ледок. Но уже не тает с первыми солнечными лучами. А мы бесконечно катимся по рельсам в вагонах различной комфортности, наблюдая предзимнее оцепеневшее великолепие. В такие моменты мне кажется, что нет ничего только бесконечная дорога не облеченные в слова мысли и созерцание. А может еще янтарный чай в неизменном граненом стакане в подстаканнике. Километры остаются за спиной стремительно и неотвратимо, а я вот так сижу и смотрю в окно и думаю, может быть, это ты наблюдаешь за миром, а может быть как раз наоборот – мир наблюдает за тобой, вглядывается через стеклопакеты вагонных окон, пытаясь вычислить или посчитать, что ты есть такое? Какие твои устремления? Есть ли душа? Куда ты едешь и ты ли это… или отражение мира в оконном стекле… - Чего задумался? - Не знаю…. - Дорога длинная, давай ложись… - ворчит Валера, а я улыбаюсь, киваю в ответ и забираюсь на верхнюю полку. Маня и Теря не любят, когда им выпадает такая, а я вот напротив ведь здесь есть возможность молчать, наблюдать заоконный пейзаж, размышляя невольно о том, кто же есть зеркало мира, и есть ли оно вообще. Я не замечаю того момента, когда проваливаюсь в сон. Лишь только приоткрываю глаза, когда Кипелов поправляет мне одеяло, и закрепляет ремень, выданный проводником в начале поездки. Мне нравится думать, что Валера заботится обо мне больше, чем о других, ведь я , по его мнению, такой несамостоятельный. Я улыбнулся ему, наверное, вышло не очень, потому, что он скорчил забавную рожицу и укрыл меня одеялом с головой. Я услышал легкий смешок и что-то вроде «ты как всегда, Рыжий»… А несколько месяцев назад мы и вовсе были похожи на семейную пару. Начавшиеся у Валерки проблемы с женой - определили мою квартиру под его временное место обитания. Когда моя супруга уходила на работу или по делам, мы все еще спали. Я пытался спихнуть кого-то из собак на пол, а Валера ворочался на неудобном диване в большой комнате, зато потом…. Потом наступал полдень и мы выползали на кухню, чинно завтракали, гули с собаками. Они были счастливы, ведь редко им выпадало пробежаться по парку до трех раз за день. А уж ближе к вечеру мы выдвигались на студию, или на какую-нибудь тусовку… Иногда мне хотелось сделаться ближе… хотя куда уж? Валерка кормил меня с рук, или поил из своего стакана, ведь так часто на какой-то квартире в «кукуево» не хватало столовых приборов. Теря и Маня никак не реагировали на нашу дружбу, а молодой басист Алексей Харьков пока не допускался на общие мероприятия. Вот, очередные гастроли. И мы уже не «Ария», а снова вместе осенняя торжественность природы, долгий путь по железным дорогам страны. Я снова дремлю и вижу, как мы с Валерой стоим обнявшись, а он треплет мои волосы, а потом нежно поглаживает по лбу. Открыв глаза вновь, я вижу, как Кипелов убирает руку… не уж то и в правду? - Валер…? – немного хрипло зову я. - Что? – он оказывается довольно близко, а я чуть свешиваясь с полки целую его в нос. Вокалист растеряно хлопает глазами…. Сашка и Серега дрыхнут, им не до нас…. Точно желая закрепить полученный результат, я притягиваю его к себе и целую губы… я не думаю, просто делаю то, что хочу… Леркино лицо заливается краской он утыкается мне в шею и горячим севшим голосом шепчет: - Давай потом… не здесь… Я киваю, провожу рукой по его волосам, целую в макушку и зову курить в тамбур.
Maine Coon: Это так сложно – засыпать без тебя. Я помню все, все наши ночи, проведенные вместе, ведь их было так мало… Я помню каждый раз, когда мы оказывались наедине и могли себе позволить не сдерживаться, дать волю своим чувствам и желаниям, позволить себе коснуться друг друга, обнять, прижаться… Я помню каждый раз, каждое такое ощущение близости. А моменты, когда нам вообще не приходилось сдерживать себя, можно пересчитать по пальцам одной руки – моменты, когда мы оставались совсем-совсем одни, и рядом, в пределах видимости и слышимости не было никого… Чаще же всего – рядом, совсем недалеко кто-то был, кто-то, кто мог услышать или случайно увидеть нас, войти в любую минуту, и нам приходилось быть очень осторожными, чтобы никак, ничем не выдать себя… Совсем недавно нам выпало настоящее счастье – провести ночь вместе, вдвоем. И я до сих пор думаю, что ты все специально подстроил, что это не случайно так вышло, что я остался у тебя в ту ночь. Празднование твоего дня рождения шло полным ходом, гостей был полный дом. Какие-то друзья, знакомые, родственники – последних было особенно много, все-таки такой юбилей бывает раз в жизни, а на концерт, даже праздничный, все равно всех не пригласишь. Их было так много, что я даже чувствовал себя неуютно, я все-таки больше привык к обществу музыкантов, а твоих родственников в таком количестве я, по-моему, еще не видел. Кажется, тебе тоже было не по себе, и едва только выдался удобный момент, ты поспешил сбежать в свой кабинет, утащив и меня за собой. Вроде ты сказал тогда, что хочешь показать мне идею новой песни. Боже мой, какую ерунду ты нес… Конечно, песни у тебя были, но это был только предлог. Мы так и не вернулись к гостям, предоставив им возможность спокойно перемывать тебе косточки… Галя мужественно приняла на себя всю заботу о гостях. Я упустил момент, когда вы снова сошлись и стали жить вместе, мне кажется, что это было уже столько раз, что вы уже никуда друг от друга не денетесь окончательно. Мы зашли в твой кабинет, и ты закрыл дверь. Как-то сразу стало тише, гомон гостей отодвинулся, остался за стенкой. – Ты все-таки сделал здесь звукоизоляцию? – спросил я, вспомнив, что ты не раз говорил мне, что собираешься. – Ага, – довольно ответил ты, – иногда очень требуется место, где можно посидеть и поработать в тишине. Вот как сейчас, например. Не поверишь – устал жутко, голова просто раскалывается. – Ну почему же, охотно верю. Мне, знаешь ли, тоже не по себе. – Почему? Ты же знаком с моей родней, и вообще более тусовочный человек, нежели я. – Валера, не преувеличивай! Я же до этого никогда не видел их всех вместе! Честно говоря, я вообще чувствую себя лишним. Мне привычнее среди таких же музыкантов, как и мы, ну или самых близких родственников. С ними хотя бы понятно, о чем говорить, а эти… в большинстве своем такие обыватели! Уж извини… – Да я понимаю. Радует уже то, что они перестали спрашивать, когда я закончу петь песенки и займусь настоящим делом, – усмехнулся ты. – Ты же понимаешь, всех музыкантов я сюда пригласить не могу, с ними все-таки лучше отдельно. – За что же мне так досталось?! – воскликнул я оскорблено. – Знаешь, Сереж… если бы ты не согласился прийти, я бы, наверное, прямо сегодня тут и подох. Ты вдруг отвернулся, и я все понял. В том числе и то, чего тебе стоило сказать эти слова. Ты сел за стол и словно отгородился от всего, что окружает. Я подошел к тебе и ткнулся носом в твою макушку. – Валер, извини, я же шучу. Я все понимаю, просто… я ведь тоже устал от твоих родственников. Ты ничего не сказал в ответ, просто поймал мою руку и тихонько сжал пальцы. Через несколько минут мы уже бурно обсуждали наброски к твоей новой песне, я дал пару советов, и ты, что удивительно, даже не возмутился в ответ. Вспомнили весенний арийский концерт-юбилей, потом как-то незаметно перескочили на другой юбилей, уже моей группы. Я все еще не мог поверить, что ты все-таки согласился принять участие в моем концерте, и я сидел и рассказывал свои задумки… Прошло, наверное, пара часов, если не больше, прежде чем в комнату, деликатно постучав, заглянула Галя. Я не вслушивался, что она говорила, но краем уха уловил что-то про то, что гости засиделись, и она положила кого-то из гостей спать в вашей спальне. Ты только пожал плечами и флегматично ответил, что поспишь здесь, в этой комнате, на диване. Галя отчаянно пыталась найти места для сна всем оставшимся на ночь гостям, и я, подумав об этом, все-таки взглянул на часы. – Блин, времени-то уже! – хлопнул я себя по лбу. – Наверное, я пойду. – Куда? – с искренним недоумением одновременно спросили Кипеловы. – Как куда? Домой, конечно. – Сереженька, куда ж ты пойдешь сейчас, на ночь? Вы же выпили, мало ли чего… – неожиданно начала щебетать Галина. Я даже уставился на нее с недоумением. – Галя, я… ну, куда же я денусь-то, куда лягу? У вас и так гостей девать некуда, а тут еще я… – Ничего, для тебя место всегда найдется. Валера так радовался, что ты пришел… оставайся, а где спать, мы найдем. Ты немного смутился от слов Галины, но быстро пришел в себя, и бодрым голосом сказал: – Да что тут искать? Вот, диван разложим и ляжет здесь же. Места много, поместимся, первый раз, что ли? – Ну вот видишь, Сереж, – продолжила Галя, – есть куда тебе лечь. Ты ведь не против? – Ладно, черт с вами, остаюсь, – сказал я. Одного мимолетного взгляда на тебя мне было достаточно, чтобы увидеть, как загорелись твои глаза. Едва Галя скрылась за дверью, как ты встал и защелкнул замок. Когда ты обернулся, улыбка на твоем лице чуть-чуть не доставала до ушей. Давно мне не приходилось видеть тебя настолько довольным. Ты подошел ко мне и крепко обнял. – Спасибо… – выдохнул мне в ухо. – За что? – За то, что остался… я уже поверил, что ты на самом деле уйдешь… Мне оставалось только усмехнуться: – Куда я от тебя денусь?.. Наверное, мы проговорили еще часа два, пока, наконец, не решили, что нужно отправляться спать. Кажется, вся квартира к тому моменту уже погрузилась в крепкий сон. Или это из-за твоей звукоизоляции такое ощущение? В любом случае – проверять мы не стали, а войти к нам все равно никто не мог, ведь дверь была заперта. Ты согнал меня с дивана, разложил его и несильно толкнул меня, опрокидывая. Упав спиной на диван, я посмотрел на твое лицо и засмеялся: – Кипелов, ты такой довольный, каким я давно тебя не видел! С того момента, как щелкнул замок на двери, улыбка буквально не сползала с твоего лица… Я даже чувствовал, как ты буквально пожираешь меня глазами, но, надо сказать, держался ты хорошо. – Еще бы мне не быть довольным… – с явным удовольствием проговорил ты, забираясь на диван и прижимая меня к нему. – Теперь ты никуда от меня не денешься… всю ночь… – Ты все это специально подстроил! – воскликнул я, делая вид, что возмущен и вырываюсь. На самом же деле я был рад не меньше твоего и ты отлично знал, что я просто шучу. – Нееет… честно, я об этом даже не думал, когда приглашал тебя к себе. – Ты, наконец, не выдержал и прижался к моим губам жадным поцелуем, а едва оторвавшись, продолжил. – А оно вон как получилось… удачно. И снова поцелуй – жаркий, распаляющий нас обоих. Я невольно застонал и выгнулся, когда твои руки, проворно расстегнув мою рубашку, коснулись тела. Мне казалось, что шире улыбнуться уже невозможно, однако ты буквально засветился и нагнулся ко мне, прикасаясь губами к моей разукрашенной груди. Надо признать, что ты был в отличной форме, и я отдался во власть твоих рук и губ, с удовольствием уступая первенство. Ты был явно в ударе, а у меня не всегда хватало сил адекватно отвечать тебе. Впрочем, тебя это совсем не смущало. Как и то, что я, расслабившись, позволял себе достаточно громкие стоны – звукоизоляция комнаты и количество выпитого гостями алкоголя сохраняли нас в безопасности. По-моему, окончательно ты выдохся только после третьего захода. К тому моменту у меня уже совсем не было сил, и я только успевал удивляться краем сознания – как только у тебя хватает сил поднимать мою отнюдь не легкую тушку. Когда ты, наконец, угомонился, я устроился в твоих объятиях, ощущая то самое спокойствие, уверенность и чувство защищенности, которых мне так не хватало последних года полтора. Бесконечные ссоры с Леной, с которой мы никак не могли окончательно разойтись, скандалы, обещания покончить с собой от моей нынешней пассии, да еще работа в авральном режиме, когда больше половины приходится тащить на себе, в одиночку и как-то решать проблемы с музыкантами, которые то уходят, то передумывают и возвращаются – все это сильно выматывало, и по ночам, оставаясь один, я часто не мог заснуть, даже совсем вымотавшись, и только смотрел пустым взглядом перед собой, заставляя себя хотя бы лежать. – Какой хороший день рождения… – промурлыкал ты мне на ухо довольным голосом. – Главное, чтобы ты был доволен, – сонно пробормотал в ответ я, – а ты, я смотрю, еще как доволен… – Да… – выдохнул ты, прижимая меня к себе еще крепче, – ты мой самый лучший подарок… Ты предусмотрительно набросил на нас какое-то покрывало. Неважно, что сейчас наши тела разгорячены, и нам даже жарко, но к утру наши вспотевшие тела остынут и мы будем замерзать даже в объятиях друг у друга… Просыпаться в твоих объятиях было не менее приятно, чем засыпать. Ты уткнулся носом куда-то в мой поредевший хаер и ровно дышал в затылок, а руками все также собственнически прижимал меня к себе. Я невольно улыбнулся и еще долго боялся пошевелиться. Отчаянно хотелось курить, но я терпел, потому что покурить я успею всегда, возможность понежиться в твоих объятиях еще неизвестно когда представится. Впрочем, ты проснулся сам и поцеловал меня где-то за ухом. – Доброе утро – отозвался я… – Доброе… – сказал ты, разжимая объятия. Повернул меня лицом к себе и снова поцеловал. Когда мы все-таки встали, оказалось, что, несмотря на отнюдь не раннее время, мы проснулись раньше всех. Все остальные еще мирно спали, и мы как раз успели по очереди посетить душ, и уже пили сваренный тобой кофе, когда проснулась Галя и заглянула на кухню. За окном весело светило солнце, и она, сонно щурясь на него, спросила: – Вы что, совсем не ложились? – Ну почему? Ложились, – возразил ты. – Я привык спать мало, – подхватил я, – а сегодня спал даже больше обычного, – добавил, умолчав о том, сколько же на самом времени мы спали. – И… наверное, я все-таки пойду домой. Я вопросительно взглянул на тебя. Ты был настроен благостно, и спорить не стал, чем весьма меня обрадовал – сталкиваться с твоими родственниками, которые скоро начнут просыпаться, мне совсем не хотелось. – Да, конечно, – рассеянно ответил ты. – Галочка, ты иди, досыпай, ты же вчера весь вечер гостей вместо меня развлекала и наверняка устала, а я тут сам пока… – добавил ты, и она, кивнув, ушла, оставив нас одних. На прощание я получил еще один короткий поцелуй и тихую благодарность: – Спасибо, что пришел… И вот сейчас я снова лежу в кровати один, поворачиваясь то на один, то на другой бок, и чувствую, что чего-то не хватает, для того, чтобы можно было уснуть. И я даже знаю чего, точнее, кого, не хватает. Тебя. Это странно, но чтобы расслабиться и почувствовать, что все в порядке, мне нужно твое присутствие рядом – слишком много сил и нервов съедают эти бесконечные разборки с женщинами и подготовка к концерту. Категорически не могу заснуть без тебя. Неужели за одну ночь я настолько привык засыпать в твоих объятиях, что сейчас без этого уже никак?
Io: всё, как обычно Манякин/Кипелов Силу и твердость нужно было проявить тогда. А теперь чего ворошить? Сергей сделал ставку на молодого и красивого юношу, а я… я просто остался и не зная, что следует делать в такой ситуации просто не стал делать ничего. Я позволил жизни просто течь вперед, и не думал, что когда-то окажусь там, где оказался теперь. Сердце больше не щемило от томительных предчувствий, все было просто и правильно. Как мы сошлись с Сашей Манякиным я не знаю, может, все к тому и шло, а может быть, мне комфортно было просыпаться в объятиях такого надежного человека и знать, что завтра будет точно таким, как сегодня, как вчера. Ну а если мы и решим что-то изменить вместе, то это «что-то» не будет для нас неожиданностью и не ударит обухом по голове. Так прошел год и я не чувствовал себя униженным или оскорбленным. Мы с Рыжим даже стали иногда общаться, и все было хорошо и благопристойно до того странного дня. Холод уже проник в Москву, а уж за городом было особенно промозгло. Одна радость – дача у Саши была устроена на совесть. Я досматривал последний сон в то позднее утро, а проснулся оттого, что ударник стягивал с меня одеяло, пытаясь разбудить… - Ну, Саш… - упирался я, - еще пять минут… - Вставай… - негромко повторял он. А я все пытался оставить себе еще несколько минут сна, пока это стало совсем уж невозможным. Я притянул Сашку к себе. - Почему так рано? – спросил я, поглаживая его по спине, а не дождавшись ответа поцеловал в губы. От него пахло кофе и сигаретами… я углублял поцелуй, чувствуя, как его отросшая щетина слегка царапается… - Валер… Лер… Лерка… погоди… - шептал он… - дело есть… там к нам приехали… к тебе… - Кто?... подождут пять минут… Его карие глаза потемнели… он боролся с собой и мне черт возьми нравилось наблюдать эту перемену в спокойном, как бронированный танк, Сашке. - Маврин хочет с тобой поговорить… сказал, что это очень срочно…. «Черт…. Черт… черт!». Я стараясь не торопится вылез из-под одеяла, скорчил плаксивую гримасу, хотя внутри все бухало, точно набат. «Что ему могло понадобится, что примчался сюда? Если я сейчас выйду в таком виде, то он сразу все поймет…». Я быстро оделся, и собрав волосы в хвост спустился вниз. - Привет, - как можно более равнодушно сказал я. - Здравствуй Валер, насилу нашел тебя… я не знал к кому еще могу обратиться, остался только ты… прости, что помешал… у меня просто безвыходная ситуация. Мне нужно где-то сорок студийных часов… я все потом компенсирую… только… - Хорошо… не переживай… - Я заплачу… просто сейчас… - Спокойно! – я удивился тому, что повысил голос, - я же говорю, сейчас позвоню и все улажу. - Спасибо… ты меня просто спас… я не забуду… - Брось… сейчас я действительно могу сделать это, и такая услуга мне ничего не стоит, так что не нужно… ладно? Лучше давай позавтракай с нами. - Вообще некогда… у меня все сроки горят… если бы можно быть приступить прямо сегодня… - Хорошо… Я позвонил на студию, где мы писались и репетировали. Забронировал время для Мавриков. Сергей умчался, порывисто обняв меня, и ничего больше толком не сказав. Пожав плечами. я заполз на кухню. Манякин курил, и флегматично смотрел в окно. Я загривком почувствовал, что произошедшее не слишком понравилось Сашке, однако он смолчал. - Как насчет завтрака? – поинтересовался я. - Да было бы неплохо… я сам недавно проснулся. Что Сергей хотел? - Им нужна студия. Какой-то аврал. - А… вот оно что… - Все нормально, Саш… это… пройденный этап. Манякин вздохнул, он знал, что врать я не умею. Тем более ему. Тем более сейчас, когда вся моя растерянность и обреченность написаны на моем лице.
Io: из драббл цепочки Фандом: РПС, "Ария" Персонажи: Маврин/Кипелов "Есть же, в конце концов, какие-то границы. Нужно уметь держать себя в руках, вести себя достойно, цивилизованно так сказать, а не так, как обычно", - сколько раз Сергей говорил себе это и сколько раз все его старания шли прахом, стоило ему только увидеть Валерку. Что за шутки он вспоминал? Как он вел себя? И ведь у всех складывалось мнение, что "Маврин-то точно без царя в голове". А он не мог сделать что-либо по-другому, потому, что Кипелов смотрел на него и улыбался. Его смешило странное поведение коллеги, и он, кажется, считал Сергея большим ребенком... и все равно это было гораздо лучше, чем не видеть его, не слышать его голоса и не знать, что с ним все в порядке. Сколько прошло времени? Год? Может быть чуть больше? Почему это наваждение не может покинуть его? Он все также напивается до чертиков и ввязывается в самые отчаяные авантюры и все лишь для того, чтобы его белокурый ангел обратил на него внимание... пусть ругает... только не холодное безразличие! Что он будет делать, если завтра утром не раздастся телефонный звонок, и строгий голос не спросит: - Ты хоть помнишь, что было вчера?
Io: Фанфик написан для ЛенкИ и посвящается ей Кипунцель. В некотором царстве в странном государстве жили-были, болт на войны до поры ложили люди. Дружно годы лучшие прожигали, да как могли добра наживали. И вот однажды к королю с королевой приехали гости из далекой северной страны., что лежит за тридевять земель, о коих лишь слышно, будто текут туда молочные реки, да у рек тех кисельные берега. На поверку правда, на границе королевств пролегала радиоактивная пустошь, доставшаяся в наследство от прежних веков самодуров и шутов, а нынче, нынче-то что? Всех змей-Горынычей поистребили, псевдоплотей поперестреляли, а прочую фауну съели… нет, ну а чо? В голодный год еду не выбирают. - Ох, здравствуйте Марфа Васильевна и Константин Александрович! Давно не случалось нам бывать в краях ваших благодатных. Да буде вам долгие лета и большой прирост дивидендов с продажи ядерного оружия! - Акстись, Александр! В жизни я урановых копий не клепал, и ныне на том стоять буду, а за визит спасибо, уважили вы нас! А ну проходите в хоромы наши белокаменные будем смотреть, какие нам оппозиция номера приготовила. Позорящие наше стало быть, проклятое правление. - Ну, Константин, ты прямо не в бровь, а в глаз, уж не взыграл ли в тебе настроения либеральные? Уж не замахнулся ли ты на демократию? - Избави, господи и апостолы его РХБЗ, аминь! - Во истину. После соблюдения всех приличий обе семьи королевские, наконец, обошли степенным кругом хоромы белокаменные, прослушали похвальбу хозяев да на оппозицию нагляделись. А уж как измаялись! Но вот и не фиг было сапоги заморские надевать о каблуках да со шнуровкою. - Так пойдемте же за стол, Александр Никитич, да Элеонора Воротинская! От яств он ломится, за встречу выпить надобно, да полакомиться дарами заморскими. - И то правда, - согласились гости дорогие. И чего только не было на пиру королевском! И кукуруза жареная, и оливки моченые, и орехи в золотой ступе толченые! Да вепри запеченные, да гуси изукрашенные птичками малыми шпигованные. Имевшие нередко от трех до пяти голов и шести крыл. - Во что нынча-то вся фауна выродилась, вот помню в 32-ом году от века без катастрофы ходили мы с Егорычем на драконов. Шкура, не поверишь, что доспех кованый! Но тогда ведь работал еще огнестрел крупнокалиберный так вот мы и сдюжили, - рассказывал Александр. Да быть того не может! У вас на севере –то эти диковины сохранилися! А у нас все бес пользы-то уж сколько я своих чародеев, да друидов не заклинал, сколько жертв не приносит – все одно. Но вот что решил, надо значит, жить сегодняшним днем, а там видно будет. - Ох, Костик, да ты их сошли хоть в пустоши, пусть с исчадиями ада в годном котле поварятся, тогда и спрашивай! - И то правда, не зря Саша о твоей мудрости столько песен сложено, все истинно говоришь! Королевам скучно было, да куда деваться? Лицо блюсти надобно. «Блюду, бляла и буду блясть» - подумала Элеонора, королева заморская, погляев через стол на графьев молодых. А медноволосая Марфа, урожденная Мириандра, напротив все на Александра Разумного поглядывала. «Вот это мужчина! Вот это настоящий норд! Глаза точно лед на реке, волосы - чистый снег, а кожа – изысканный белый мрамор, не чета Косте – бесу блудливому… только не видит Сашенька красоту мою, все ему интересно про политику разговаривать, нет бы уж соблазнил меня по-хорошему, от моего-то детей не допросишься! Тут видимо, самой действовать надобно». - Прошу простить меня, муж мой, и вы Александр Разумный, отведайте гости дорогие наливку на чудо-траве настоянную. Сама я ту траву на рассвете красной луны собирала, да заготавливала, да словами силы заговаривала, чтобы в наших домах, наконец, послышался радостный детский смех. - И то верно, - поддержал ее Константин Алексеевич, - молодец жена, постаралась для гостей и двора королевского, да и меня, мужа своего, уважила. Выпьем же, дорогие Элеонора и Александр и пребудет с нами сила! Все разом выпили. «Переборщила я со словами-то» - подумала Марфа глядя, как у Элеоноры заблестели глаза, да точно приклеенные на ее супруга уставилися. «не то, чтобы мне жалко было, - подумала Марфа, - но не старовата ли ты для него, подруга?». А уж от обильных возлияний и острых кушаний щеки дам пылали румянцем и пир королевский обещал завершение собою интересное. Уж кто в чьих покоях рассвет встречал распространяться не станем во избежание обвинений в антисемитизме и антитолерантности. Дружба и взаимопонимание между правящими элитами достигла уровня «ты меня уважаешь?» и на следующий день весь двор резво опохмелялся на контрольном гульбище по поводу проводов гостей дорогих. Помнит ли кто-нибудь из присутствующих, каким боком на празднике жизни оказался юродивый Митрич, получивший свою дозу на урановых рудниках. Тем не менее, от греха подальше юродивым слово полагалось завсегда. И Митрич права свои знал хорошо. - Вижу, - возопил он, - вот тебе крест, звезда и знак радиационной опасности! Вижу, как на рентгеновском снимке! Придет голод и хлад! Войны, болезни и разрушения! – все бояре оборотились во слух, ибо об апокалипсисе слушать не любил только глухой, а так – всегда есть повод выпить, да доярку на сеновал затащить, мол, чего ты милка упираешься? Скоро конец всему, а ты в посильной малости отказываешь! Ну, а Митрич знай себе, соловьем заливается: - Но вижу и счастье великое! Счастье и надежду! – после всеобщих блядок, оно грех, конечно, счастья не увидать, - если королевы понесут в течение года и короли, что отцами назовутся дадут непреложный обед, что дети из обвенчаны будут, что породят два кита великие, на коих и вся земля держится – молодого льва! Новое сильное и могучее, стало быть, королевство! Королевство, что завоюет и очистит пустоши, усмирит силу нечистую и будет славно гербом и родом своим во веки веков! Гробовая тишина стояла в палатах, слышно было только лишь сиплое дыхание юродивого. Пророчество было произнесено, а в глухом средневековье от таких вещей не отмахиваются. «Придется рожать» - с тоскою подумала Элеонора. «Интересно от кого полураспад произойдет?» - риторически поинтересовалась у провидения Марфа, «Хорошо бы от Александра, да только дюже палевно»…. Долго ли коротко ли, а год растянулся лет этак на пять. Королевы встречались тайком на границе королевств, дабы выпить зелье пол ребенка определяющее. Переругались, конечно, страшно, ведь никому из них не хотелось прослыть бракоделкой. Первой девочку породить – позор до седьмого колена. Второй – тут уже можно, а вот первой – ни в жисть! Так вот долго ли коротко ли, но пришло известие от Элеоноры: «Осложняется дело, подруга моя, Марфушка, проклятие мою принцессушку, доченьку мою ненаглядную, постигло, да пришлось ее нам с мамками да няньками отправить в высокую башню без окон без дверей, где лишь чародеи проходы знают и открыть для света могут. Ах, слышала бы ты, ненаглядная моя подруженька, как мое свет красно солнышко во сне мучается. Во дворце нашем из хрусталя созданном не осталось ни одной целой стеночки. Потолок и тот осыпался» давай, Марфушка, не подведи, рожай нам богатыря, да не отмахивайся, уж коли он не спасет нашу кровиночку от демонов злой рукой наведенных, да в тело детское заточенных, то уж инее знаю… прискачут наверное, в тот же миг пони апокалипсиса – тут-то и всему конец». Марфа всплакнула над строчками Элеоноры уж больно жалко было, пусть не дружили королевы так, чтобы в реальности, но тут уж не о том речь. Очень уж не хотелось Марфе апокалипсис в старых нарядах встречать, должно быть от великой тоски и родила она в конце зимы студеной. Счастью ее предела не было. Мальчик-то вышел на отца похожим. А не как обычно… всякое ведь случается. Годы шли, взрослели королевские дети, королевства богатели и даже успели небольшим, но очень праведным походом на врага сбегать. Один из отрядов возглавлял старший сын, известной нам по раннему описанию, Марфы. Военному делу мужавший принц отдавался с рьяностью присущей не всякому военному начальнику, но была в его жизни и темная сторона. Вернее не сторона, разумеется, а одно щекотливое такое обстоятельство. - Сереженька, сынок! Куда же ты опять на ночь глядя? Зомбей из лука стрелять? Да будет тебе окаянный, сколько ж можно-0та! Исчезнут совсем ничего внукам-то не оставишь! Нет бы съездил в Проклятый лес, вызволил невесту-0то свою уж осемнадцатый год тебе пошел, а Лерия старой девой скоро станет. - Ну, мааа-ам! – капризничал принц, - куда она от меня денется со своей заколдованной башней? Я вот только псевдопсов изведу и сразу за ней! - Ты это год назад говорил, когда мы войной, то есть это… когда мы обрушили свой праведный гнев на соседей! А ну взял коня, собак, меч, дружину свою и попиздовал, прости господи, во имя полураспада, делать мне внуков! Думаешь легко ее родителям двадцать с лихуем лет дочь не видели! И никаких «Ну, мааа-ам!»!!! Такой разъяренной мать Сергей не видел еще никогда, а уж слова из книги «непростительных ругательств» из ее уст звучал, как настоящие проклятия. «Не зря говорят, что моя мать ведьма, - размышлял он, - вот ведь послала – так послала, и отказать никак не получится!. Деваться некуда, стало быть, в поход собираться!». - Да на кого ж ты нас! – голосили как одна дворцовые фрейлины. - Будь мужественным сын мой, - напутствовал отец и царь, - что бы не встало на твоем пути – исполни свой долг – не посрами отечество. В отличие от Марфы, Константин смутно догадывался, что именно заставило северян укрыть принцессу подальше от мирского глаза. Очевидно, Лерия была либо страшна, как атомная война, либо родилась мутантом…. Не хотелось для старшего сына подобной участи, но тут уж ничего не попишешь, пони апокалипсиса они и в пустошах не особо-то смирные. Долго ли коротко ли, но сборы молодого принца в дорогу были завершены. Попрощавшись с родителями и слугами Сергей отправился в путь. Разумеется ухал он не один – дружина в два десятка рыцарей, и около сотни пехотинцев двигалась с ним. Уж не говоря о копейщиках, лучниках, что в вассалитет рыцарей включены были. Конечно, принц не надеялся, что кто-то из многочисленной дружины отправится с ним в Тот самый Проклятый лес, но сейчас поникать отчий дом было даже не грустно. Его ждали великие подвиги во славу отечества. Принцесса в башне – это, конечно, мило, и не каждому достается, но сколько славы можно стяжать по дороге! Глядишь и геройски погибнуть в каком-нибудь сражении…. Глаза Сергея блестели решимостью и праведным огнем, а закатное солнце блестело на доспехах, точно золото. Дул легкий ветерок, а под копытами дрожала земля. Что же еще нужно для истинного рыцарского счастья? По горам по долам, через бурные реки и косогоры ехал принц с дружиною своей ратной. Участвовал в мелких стычках с сиятельными лордами, чтобы не было скучно в имениях своих им штаны протирать. Почти все победы давались принцу с легкостью. Времена были ныне сытые и военных действий сиятельные лорды не вели, предпочитая интриги и заказные убийства. Лишь с одним из вельможных графов Сергей имел увлекательную схватку. Рыцари никуда не торопились. Что же может быть лучше доброго поединка? Сергей уж было почти проиграл, и если бы у лорда Алексиса не расстегнулась подпруга он бы всенепременно выбил молодого принца из седла. После схватки они ужинали у одного костра, предоставив лекарям и магам позаботиться о полученных ранах. - Граф! Я счастлив был встретить вас в этих суровых краях! Если бы не досадная случайность – быть бы мне на земле! Сэр вы оплот современного рыцарства и мне доставило удовольствие биться с вами. Польщенный Алексис уплетал вяленое мясо и широко улыбался, ободряюще глядя на своих ратников. - Говорят, ваше высочество, вы держите путь в Проклятый лес, дабы исполнить волю судьбы? Вы отчаянный человек и будущий смелый правитель! Но будьте осторожны… Проклятый лес не зря носит свое имя. В нем погибали храбрые воины сильнейшие рыцари и знатные лорды. Если не говорить о непроходимых болотах и ужасных тварях, что притаились за каждым кустом, то главный ужас наводят деревья и драконье урочище. Флора чем-то напоминает искореженные проклятиями осины, что растут в пустошах, но на самом деле все много хуже… от эти деревьев исходит страх и безнадежность. Многие стволы и ветви стелятся по земле, многие причудливо перекручены друг с другом… я пошел бы с вами, мой принц, но обременен долгом перед своими людьми и семьей. Сергей кивнул графу. Он выглядел раздосадовано, наверное, супруга держала его в ежовых рукавицах, да и дети подрастали. Только принц впервые серьезно задумался, а на фига ж ему такое же счастье, когда можно бегать по пустошам и снорков стрелять? Тоскливо оглядев лагерь Сергей невесело улыбнулся. - Я вас понимаю, граф, и ни в чем не виню. На границе леса я расстанусь со своей дружиной, я должен сам идти навстречу своей судьбе. Мог ли юный принц подумать, что все закончится скоро? Мог ли представить себе, что уже за следующим логом раскинется тот самый Проклятый лес? * - Не надену я это! Белый цвет очень маркий и не подходит к моим глазам! – перед зеркалом в высокой баше в своей темнице томилась принцесса северного королевства урожденная Валерия. Годы вынужденного заключения сделали из нее фурию… а вернее… - И где этот принц шляется? Чего он о себе возомнил? Он должен был быть тут три года назад! Сколько можно вообще ехать! - Лера, не заводись, приедет твой принц, ты же знаешь! Родители дали непреложный обет… - Пока он там воюет, стяжает славу - я тут умру от тоски, и лучшие годы мои пройдут…. Так, и это зеленое я тоже не надену! – топнула ногой 42-ого размера принцесса и запустила платьем в горничную, - где мои штаны? Что ты мне все бабские тряпки даешь! - Так ведь вы же это… Лерочка, ты же принцесса! - Перо тебе в мягкое место! А принц остолоп и не заметит, что я бреюсь каждое утро и промеж ног у меня, простите, не бутон розы! Горничная залилась краской, последний факт был ей неплохо известен. - И волосы эти по всей башне! На кого я похож… похожа… похоже… - Дык ведь, это… принц по волосам забраться должен, опьянеть от неземной красоты… - Ага, и с двадцати метров вниз топориком от шока… - Лера! - Двадцать три года Лера и что из этого! - прошу тебя, надень платье, я тебя так накрашу, что мать родная не узнает… - Мать родная по-любому не узнает, она меня двадцать лет не видела. Я не хочу, чтобы парень тешил себя иллюзиями, мне просто нужно выбраться отсюда, надеюсь, это ты понимаешь? Безымянная горничная коротко поклонилась и покинула опочивальню принцессы. Столько лет Лера жил или жила в полной изоляции, столько страшный решений ему приходилось принять. Узнать правду о себе, мнимом проклятии… беситься от бессилия и невозможности изменить хоть что-то, а все из-за того, что в последний момент тайного колдовства 24 года назад его мать хлебнула не из двух стаканов. Тьфу! Провались оно все пропадом и лес этот и башня, и проклятые волосы! * Тем временем принц все ближе подбирался с дружиною своей к исполнению долга пред отечеством. Редело войско, оставляя посты надежные да укрепления по всем правилам. Вот уж и лог последний миновали, впереди поле все бурьяном поросшее. - Ну, что же други, - крепясь сердцем Сергей молвил, - теперь мой черед пришел, один я дальше путь продолжу. Становитесь лагерем здесь, да в течение целого лета ожидайте. Коли не вернусь – так передайте королю с королевой, что погиб при исполнении. Конечно то, что принц уж совсем не боялся и лишь славу стяжать стремился – неправда, ложь, да поклеп. Да только не тот добрый молодец храбрец да удалец, кто ничего не боится, а тот – кто не отступается. Лес встретил принца недоверчивой звенящей тишиной, не одна птичка не чирикнула. Не один зверь не прошмыгнул, только скрипели деревья на легком ветку, да где-то вдалеке слышались стенания девичьи. «ну, делать нечего», - подумал принц, выхватил из ножен меч, да и попер напролом через пни коряги, через бурелом. - Да разойдутся врази! Да будет свет, да не допустит господь – отец наш полураспада! – с молитвой все легче, и вперед идти и ядерные боеголовки клепать. Но чем дальше продвигался Сергей, тем больше душа его была неспокойна. Деревья чуть не по земле стелятся, как от эпицентра взрыва, чувствует Сергей, как шерсть на загривке дыбом встает, но переборол себя принц, не поддался искушению назад повернуть, как не велико оно было. Вот позади остались воины, загадочной силой убиенные, и деревья ровным полукругом поваленные… и показалась башня белая, огромная башня… стальная, горящая отполированным металлом в закатных лучах солнца с размашистой надписью заклинания «На Вашингтон. Янки сдо….!». А под облаками в башне той, короной с вентилем увенчанной бойница узкая… - О! Гляди-ка, приперся! – возрадовался Валера, наблюдая в подзорную трубу за «линией горизонта». Еще вчера ему показалось, что за лесом поднимается дым, значит, недалеко отряд… и может быть именно сегодня, он наконец, обретет свободу. Эх, главное, чтобы этого недоумка по пути ничего не сожрало. - Барсик! Барсик! – выкрикнул в окно «златовласый принц’есса». Большой и красивый серо-синий дракон спланировал на крышу башни. - Чего хочешь от меня дитя человеческое? - спросило чудовище, стараясь не шибко огнем пыхать, а то знал он такие башни. Чуть не так пыхнешь, и «Гудбай Америка, О!». - Так, давай без фамильярностей. Сюда идет принц. Воооон того придурка видишь? Да-да, того рыжего. Сделай так, чтобы его за эти пять километров или сколько там никакой макабр не захавал. - Слушаюсь шеф, - икнул Барсик и полетел. Надо ли говорить, что принц был слегка ошарашен… но бесстрашно выставил меч-кладенец перед собою. Барсик сделал несколько кругов над застывшим человеком. Дракон демонстрировал тому лоснящиеся бока и великолепный шипованный хвост, а сам намеревался ухватить принца так, чтобы тот поменьше трепыхался и не подох ненароком. Пыхнув огнем для пущей убедительности, Барсик разоружил Сергеясхватил его мощными лапами, стараясь не сжимать да взмыл ввысь. Но даже тут принц не сдавался. Он пытался лягаться, брыкаться и даже попробовал на зуб чешую дракона. «До чего же глупые эти люди», - подумал Барски и решил, что разговаривать с ними… с этими низшими существами – себя не уважать. По договору с Лерой принца полагалось поставить у подножия башни, но тот так пинался, что кубарем скатился к ней, ну и хорошенько приложился башкою о башню. «Твою мать!» - подумал Валерий. Но выбора не было. Волосы перекинутые через специальный рычаг были сброшены вниз, а сам он приготовился ждать. Да, у него было много времени чтобы подумать об этом и разработать все эти рычаги и блоки. Принц не дюймовочка, чего-то да весит. «Хорошо если к обеду доберется…» Валерий успел выпить чашечку чая, сделать маникюр и прицепить на лицо какую-то легкую вуаль, чтобы не наступило триумфальное падения отдельно взятого принца с приличной высоты башни. Долго ли коротко ли, но испачканное сажей лицо рыжеволосого «демона» показалось в просвете бойницы. Одежда его была изодрана практически в клочья, а руки и лицо испещрены сотнями мелких царапин, не говоря уже о довершивший образ шишке на лбу. «Черт побери! Розы!» - подумал Валера, но было поздно. - Надеюсь, оно того стоило, - пробурчал принц, отряхиваясь. - Не надейся, - устало вздохнул Валерий, стаскивая тряпочку со своего лица. - Какого!??! Плутоний тебе в одно место и с другое тоже! Кто ты такой! Что тут делаешь? Новоявленный принц сполз по стенке в очешуении глядя на «принцессу» жену свою будущую. - Живу я тут, - со вздохом ответила «она», - может чаю? - Но…Но… НО!? – заклинило Сергея. - Это долгая история обоюдного эгоцентризма наших родителей. Не расстраивайся у меня есть сестра. Говорят, хорошенькая. - А…а…а..? – постарался сформулировать принц. - А я мужик… тут как бы ничего не поделаешь. - Но волосы! - Пришлось растить, иначе ты бы сюда не добрался, и я не был бы наконец, свободен…. Где ты шлялся, кстати, дорогой? Три года как должен был спасти меня… - Я это… снорков гонял… - неожиданно признался рыжий принц. - Ладно, проехали… Значит давай, пей чай, мойся, переодевайся, потом тебе придется меня поцеловать… не делай каменную рожу, я сейчас отстригу эти патлы, к чертовой матери и выйти мы сможем лишь через запечатанную магом дверь. - Нет я лучше уж так… - Никуда ты не пойдешь, - устало вымолвил Валерий клацнув садовыми ножницами. Он так давно ждал этого момента, что ему почудился звук падающей с плеч горы, когда коса его русая осталась по ту сторону бойницы. Сергей сплюнул на чистовыскобленый стальной пол, решительно топнул ногой и заявил: - Ладно, будь по-твоему, зови своих приспешников! Безымянная горничная хорошо знала свое дело. Напоила, накормила, в баньке попарила, переодела, причесала да ссадины обработала. - Ты точно не принцесса? – в последний раз уточнил Сергей - Никак нет-с, - ответила горничная. - А жаль… тебя бы я пожалуй, гм… спас… - Хватит любезничать! – в отведенное для гостей помещение бесцеремонно вломился Валерий, - она, кстати, тоже не выйдет отсюда, поскольку прежде пользовалась моими волосами. Делать нечего. Сергей поднялся со стула, на котором сидел до того момента, размялся, точно перед кулачным боем и неслышно, почти крадучись, подошел к Валерию. - Выйди, женщина, - скомандовал он, - Когда двое принцев решают геополитические задачи тут уж не до кренолинов. Горничная послушно удалилась, притворив за собой дверь. - Так, ты, недопринцесса, глаза закрой, стыдно мне… Валера покорно закрыл глаза. Раньше ему не доводилось целовать принцев. Всю нехитрую науку плотской любви и чувственных наслаждений ему охотно показали молоденькие служанки и горничные. Наверное, поэтому сердце билось так часто, да и миг будущего освобождения маячил на горизонте. Сергей не спешил золотой блеск русых волос сбивал его с толку. Вот так… его судьба стоит в паре шагов и думает не о том, что он поведет ее под венец, а о том, чтобы поскорее сделать ноги из проклятой башни. В детстве он часто представлял себе этот момент. Вот он склоняется над прекрасной юной девой, вот она восторженно смотрит на него … а тут вот такая подстава. «да пропади оно все пропадом!» - подумал принц и коснулся губами теплых губ Валерия. Это не было мерзко и не было гадко. Он не превратился в лягушку или летучую мышь… эти губы открывались навстречу, отвечая на ласку, возвращая этот нечаянно необходимый поцелуй. «Сейчас все закончится, - сказал внутренний голос, - а сможешь ли ты жить, зная, что ничего подобного не произойдет больше Никогда?». Его волосы зарылись в соломенных шелковых волосах «принцессы», он не знал, почему и зачем это происходит. Он просто притягивал Леру к себе, закрывая глаза и купаясь в лучах нечаянной нежности. Башня откликнылась на их близость Они оба услышали, как сдвинулись тяжелые стальные пластины, как стены стали менять свое очертание, скрежет и лязг метала, шорох облетающей ржавой трухи. Еще немного и путь к долгожданной свободе будет открыт! Ни этого ли Валера ждал все эти долгие годы? Готов ли он принять этот щедрый дар, когда этот глупый мальчишка целует его? Щеки принца пылали румянцем, когда Валерий разорвал поцелуй. - Путь свободен, - отведя взгляд, сказал Сергей. - Да.. .свободен… - повторил за ним Валерий, - я очень долго этого ждал. Они вышли из башни, спускаясь по винтовой лестнице. Лера боязливо наступил на изумрудную траву, затем крепко вцепился в руку рыжеволосого принца. - Помоги мне, пожалуйста, - негромко попросил он,- я прожил в заточении слишком долго. Вместе они преодолели эти несколько метров. В это время сверху элегантно спланировал дракон. Сергей инстинктивно сделал шаг вперед, оберегая новообретенного друга, но Валера сделал успокаивающий жест. - Это Барсик. Не бойся его. Он хороший… мурдрый дракон. Он отнесет нас, куда захочешь. Проклятый лес не самое лучшее место для принца. Сергей улыбнулся. - Почему же? Может быть, как раз самое лучшее! Здесь полно снорков и зомби, всегда есть чем заняться! Вот был бы тут замок… да не замок, а настоящая крепость, чтобы никто ни один враг не мог приблизиться незамеченным. Можно было бы жить здесь… вдвоем… - Ты знаешь меня меньше дня… но твой план отчего-то кажется мне безрассудным. И лишь только оба высказали свое желание - задрожала земля у них под ногами, башня просела, пошла трещинами и накренилась. Барсик взмыл в небо, унося маленьких людишек, подальше от эпицентра последнего ядерного взрыва в новой истории. И теперь под ними был простор, реки, озера, луга заливные, горы и лес… темный большой пугающий… И теперь уже не было башни… а из земли пробивая себе путь наверх поднимался замок, прежними людьми построенный. - Смотри! – перекрывая порыв ветра, прокричал Сергей, - это же замок! - Пророчество исполнилось, - прошептал Валера… - знаешь… кажется, я готов поделиться своей свободой с тобой.
Io: Зерван-Акаран (самый ужасный кроссовер всех времен и народов) Маврин/Спенглер, Маврин/Кипелов, намёк на Кипелов/Спектровски Часть 1. В свободное от работы в группе время Сергей нередко посвящал мастер-классам. Теперь, когда радио-передачи «Железный занавес» были сняты с радио эфира, Маврин был в принципе, доволен тем, что мог сменить площадку для деятельности и не остаться в накладе. Очередное сольное выступление, которое нельзя было назвать мастер-классом, было назначено на 21 ноября. Сергей довольно долго раздумывал над тем соглашаться ли на проведение сольного концерта в клубе со странным названием «Космос» или все же не стоит? Аудитория подбиралась весьма специфическая, и музыканту дали понять, что анонсам никто не порадуется. Но когда оплату за проведение концерта перечислили в полном объеме сомнений у него не осталось. Организаторы попросили сделать упор на известные англоязычные композиции, а остальное выбрать на свой вкус. «Никого лучше не нашли?» - ворчал Маврин, хотя в глубине души он был польщен, что его выступления и его музыка заинтересовала команду иностранных ученых собравшихся отдохнуть после симпозиума. В клубе было светло и тихо, ученые стали потихоньку собираться только к восьми. Как казалось Сергею все они с верхней одеждой точно снимали с себя груз усталости и оставляли в гардеробе. Зал довольно быстро заполнился улыбающимися людьми. Все они с интересом выслушали программу Маврина. Ученые сдержано аплодировали в неожиданных по мнению гитариста местах. Русскоговорящих оказалось трое, но и английского Сергея оказалось достаточно для общения. Маврин точно не знал, что в тот момент заставило его задержаться, тем не менее гитарист решил поглядеть на цвет иностранной науки не со сцены, а непосредственно изнутри. В ход пошли малопонятные термины. Здесь собрались астрофизики, парапсихологи, приверженцы квантовой механики и физики. Сергей с трудом мог понять, что смогло заставить всех собраться вместе. Но тут на сцене появился плакат поздравляющий некоего Игона Спенглера с 55-тилетием. Следом заиграла приятная музыка. Маврин будто бы где-то слышал фамилию ученого, но никак не мог вспомнить, где именно. Под общие аплодисменты и приветственные возгласы на небольшой сцене появился жизнерадостный мужчина, который вовсе не выглядел на означенный возраст. Он был одет довольно просто, но общий нарочито небрежный имидж дополняли стильные очки и ухоженные волосы. Отчего-то Спенглер напомнил Маврину Валеру, только разве что ученый выглядел моложе и во взгляд его обладал каким-то внутренним светом. Сергею нечасто доводилось видеть иностранцев и общаться с ними, наверное, во многом именно интерес заставил его остаться. - Друзья! – обратился к присутствующим Игон, начав свою речь на английском языке, - я рад, что все мы встретились здесь в холодной России, где фундаментальные науки всегда были на высоте! Я рад был познакомиться со всеми вами и вашими исследованиями. Во многих государствах мира кафедры наших дисциплин переживают не лучшие времена, но у нас достало сил быть сегодня здесь! – раздались аплодисменты, ученый легко поклонился и продолжил на немецком, - так же хочу поблагодарить вас за поздравления. В свои 55-ть мне лестно сознавать, что мой разум еще бодр и открыт для новых теорий и идей, - закончил же Спенглер на русском, - и я очень надеюсь, что это не последний мой визит в Россию и не последнее знакомство с замечательными русскими учеными – героями своего времени! Все поздравляли ученого, дарили подарки и сувениры, затем подали легкие закуски и напитки. Сергею не доводилось бывать в подобной компании прежде, но вдруг он осознал, что вовсе не чувствует себя чужеродным элементом. Перебрасываясь общими фразами с немцами, принимал благодарности от англо-говорящих участников мероприятия, и даже отыскал в клубе русскоговорящих ученых; а так же получил от них краткую справку, о том, что мистер Спенглер весьма уважаемый в мире паропсихологии практик. На сцену вышла группа исполняющая кавер-версии песен «The Beatles», некоторые участники вечера танцевали, кто-то продолжал прерванные ранее беседы. Насытивших обществом этих, столь непохожих на привычный ему круг, людей Сергей решил, что пора уходить. Проверив, надежно ли зачехлена гитара Маврин начал одеваться и вздрогнул от неожиданности, когда кто-то вежливо тронул его за плечо. - Товарищ Маврин, вы уже уходите? – с легким акцентом спросил Игон. От такого неожиданного обращения гитарист чуть было не рассмеялся, но выдержал необходимый случаю серьезный тон. - О, мистер Спенглер, я надеюсь, что вам понравился праздник, но теперь я должен идти. - Позвольте мне только одно маленькое исследование… научный эксперимент. Я так давно не занимался настоящим делом, что, признаюсь, хватаюсь за соломинку, но, позвольте заметить, товарищ Маврин, мне кажется, что психокенетическую энергию я чую точно русская борзая. - Хорошо, - улыбнулся Сергей. Ничего более странного он, наверное, не слышал ни разу в жизни, но все новое привлекало его. Игон достал необычного вида прибор, похожий на мобильный телефон. Будто бы Сергей видел что-то подобное раньше, но только никак не мог вспомнить где. Навершие необычного «мобильника» было укомплектовано двумя подвижными антеннами. Они попарно колебались, пока не замирали вдруг на определенной точке. - Это поразительно! – воскликнул ученый, водя прибором около гитары Маврика, - скажите товарищ… - Можно просто Сергей, - перебил его гитарист. - Скажите, Сергей, у вас не случалось ничего необычного с вашим инструментом? - Как будто не замечал…. - А откуда он? - О, -оживился Сергей, - это интересная история. Этот «Джексан» приехал ко мне из США в начале 90-х… - Я так и думал, - заключил ученый, - скорее всего ваша гитара изготовлена в 1983 или в 1985 году. Известным мастером, который мечтал достичь бессмертия. Каким-то образом он сумел разделить свою душу примерно на 66 частей, которые затем были перенесены в его инструменты. Сергей был поражен и вдруг память заботливо подкинула ему старый фильм, ровесник его гитары. - Постойте! Мистер Игон Спенглер! Вы что… хотите меня разыграть? Это не симпозиум, не конференция а просто сбор фанатов Охотников за привидениями? Игон улыбнулся. - Вы смотрели кино ор нашей работе? Конечно, все не так просто, как в кино… но общий смысл был передан верно… - То есть… вы хотите сказать, что официально занимались охотой на привидений? - Да, до начала 90-х годов. Затем в этом отпала необходимость. Это долгая история, если вы пожелаете можете прочесть в моей книге «Эктоплазменные проявления. Становление. Общность. История». Однако лицензировать оборудование нам удалось не так давно… ну, если двадцать лет считать «недавним» сроком. Честно говоря, Сергей, меня волнует другое. Дальнейшее поведение вашего инструмента. Кажется, вам неплохо удается сдерживать демона живущего внутри. На ваших руках десятки узоров шумерского и, даже зороастрийского толка. Тигр и спирали, скорее всего, вам бессознательно удалось усыпать монстра, а инструмент часто бывал в ваших руках, поэтому все проходит довольно гладко. Кроме того, на вы носите серебро, что так же способствует заточению различного вида сущностей в некие сосуды или предметы. Вдруг Сергея осенило, правда делится своими догадками с подозрительным субъектом он не стал. Он вспомнил, какой тяжелой становится гитара в моменты исполнения «Дьявольского вальса» и «Заклинания», будто что-то рвется наружу сквозь струны, нередко гитарист присаживался на колено, весьма эффектно загоняя это «что-то» обратно. Фанатам очень нравилась эта борьба, да и сам музыкант ощущал, что кровь быстрее бежит по венам. - И это действительно… научные методы? – поинтересовался Сергей. - Конечно, мы стояли у истоков этой научной дисциплины. Вы знаете, Сергей, у меня виза заканчивается в четверг, если моя теория заинтересовала вас, быть может, мы смогли бы обсудить этот вопрос в более подходящем месте? Вам может грозить опасность. Маврин неопределенно пожал плечами. - И вы будете стрелять из протонного блока в гитару? Спенглер улыбнулся: - Это прошлый век. Сейчас ядерный акселератор помешается у меня в кармане. - О, вы меня очень успокоили… Они пожали друг другу руки, визитка Спенглера перекочевала к Сергею в карман. « Вот ведь, кто хочет тот нарвется! Захотел посмотреть на живых академиков… нет бы свалить….» - думал гитарист по пути домой. Но весь этот странный диалог никак не шел у него из головы. «Что, если он прав? Хотя нет… быть того не может… ядерный акселератор у него в кармане… а дети у него в темное не светятся?» - подсказывал рассудок. Несмотря на все доводы разума, всю ночь Сергея мучили кошмары. Ему снились бесы и черти, прыгающие по сцене и пытающиеся ухватить за шнур его любимый синий «Джексан». Проснулся музыкант разбитым «определенно нужно меньше общаться с учеными думать о потусторонних мирах» - заключил он. Однако то, что он увидел в следующий момент не поддавалось никакому логическому осмыслению. Его гитары зависли в нескольких сантиметрах от мола и издавали мелодичный звон в тональности «ре бемоль». «Так… допился до чертиков…». Но моргание, попытка умыться или протереть глаза не способствовала изменению ситуации. В заднем кармане джинсов лежала измятая визитка Спенглера, в голове мгновенно возникла дурацкая прилипчивая песенка «кому вы будете звонить, если увидите, что невидимый человек спит в вашей постели?». «Дожили… звоню охотникам за привидениями…. Наверное, все это сон…». К удивлению Маврина Игон приехал довольно быстро, правда к его приходу все проявления психогенетической энергии сошли на нет. То ли помогли обрывки молитв, которые попытался вспомнить Сергей, то ли подаренная Кипеловым на какой-то церковный праздник икона. - Как вы скоро добрались, - попытался улыбнуться гитарист, открывая дверь. - О, товарищ Сергей! Я приветствую вас! Это такая интересная работа, что я не смог бы усидеть на месте. Мне еще никогда не встречались психокинетические проявления такого вида! - А что это значит? - Я думаю, нам предстоит много всего любопытного. Надеюсь, что удастся обойтись без порчи имущества и фейерверков. Спенглер скинул пальто и, не глядя поставил на тумбу портфель с той небрежностью, которая только свойственна иностранцам, поправил галстук и прошел в комнату, указанную Мавриным, естественно не разуваясь. Потом вдруг вернулся в прихожую, извинившись, прокомментировал: - Я совсем забыл, что в СССР так же как и в ГДР прижился странный японский обычай разуваться при входе в жилище. - Я и не знал, что он японский… - улыбнулся Сергей. - Может и не японский, мне почему-то так кажется. Но когда ты делаешь что-то с детства, ты ведь не задумываешься над тем, почему ты так поступаешь, не так ли? Вы меня извините, товарищ Сергей, я очень давно не практиковался в русском, примерно с момента падения берлинской стены. Поэтому мыслю прежними категориями, и еще путаю «ты» и «вы». Надеюсь, вас это не смутит. - Все отлично, только можно… не называть меня «товарищ» от этого веет пионерской юностью. - Прошу прощения, - снова извинился ученый и приступил к анализу проявлений психокинетической энергии, - класс восемь, ничего себе! Все хуже, чем я предполагал, но поверьте мне, это поразительно! У меня появилась идея, как мы сможем выманить призрака не нарушая здесь сложившихся устоев. - Что вы имеете ввиду? - Ну, я бы не хотел разнести вашу квартиру. Итак, снимите со всех ваших гитар хотя бы по одной струне, и расскажите где в вашем городе можно найти достаточно безлюдное место для проведение нашего эксперимента. Кроме того, хочу отметить, что один я вероятно не справлюсь, мне понадобится ваша помощь, я надеюсь, могу на нее рассчитывать? - Конечно… эти инструменты много значат для меня. Я, честно говоря, не мог представить, что могу вляпаться в подобную историю. Спенглер кивнул, и когда оба начали собираться, когда в дверь неожиданно раздался звонок. - Кто там? – спросил Сергей. И глаза его чуть на лоб не полезли, когда гитарист понял, что это был его старый друг Валерий Кипелов. - Поразительно! – констатировал Спенглер, надевая туфли, а затем, наставив на Кипелова свой необычный счетчик, - Сергей, кажется, я нашел причину ваших проблем. - И не говорите… - отозвался тот, переводя взгляд с ученого на вокалиста. - Добрый день… - поздоровался Валера, - а что здесь происходит? - Ничего хорошего, - вздохнул Игон, - нам нужно спешить, вы поедите с нами. - Куда! – воскликнул ошарашенный Кипелов. - К тебе на дачу, - резюмировал Маврин. - О, загородная резиденция? Отлично! - Что все это значит?! - Некие резонирующие полеспектральные проявления вступили в эктоплазматическую реакцию вызвав всплеск психокенетической энергии. Возможно катализатором когерентных вибраций стали вы, или какая-то принесенная вами вещь. - Твою мать… прости господи, - не сдержал эмоций Кипелов. - Короче, Лер, ты разбудил моих привидений, - объяснил Сергей. - Сергей, вы все схватываете на лету, у вас техническое образование? - Что-то вроде того. Втроем они забрались в машину Маврина и направились за город. Кипелов пребывал в подавленном настроении. Не так он собирался провести этот чудесный вечер. Сейчас же все было слишком. Слишком неожиданно, слишком стремительно, слишком непонятно. И этот странный тип… профессор Спенглер. Где только Маврин находит таких? В коттеджном поселке было по-зимнему тихо. Игон одобрил выбор места, затем началось что-то совсем уж невообразимое. Кипелов был допрошен с пристрастием на предмет связи с музыкальными инструментами Сергея. Оказалось, что он явился дарителем одной из гитар, затем все немногочисленные украшения Кипелова были тщательно просканированы Спенглером и одна из двух цепочек была конфискована. До этого момента Валерий и Сергей почти ничего не говорили, но тут Кипелов не выдержал. - Я не хотел бы, чтобы вы брали именно эту вещь. Она мне очень дорога… - он бросил быстрый взгляд на Маврина. - Понимаю, но смею заверить, с ней ничего не случится. Она необходима для научного эксперимента, который мы сейчас с вами произведем. Нехотя Валерий все-таки согласился. После всех странных приготовлений, которые произвел Игон все вместе вышли в сад. Ученый неторопливо нарисовал несколько странных символов на снегу, затем отошел на несколько шагов, полюбовался своим творением, подправил какую-то линию, и решил пояснить Валерию и Сергею суть данных манипуляций. - Видите ли праздник Зервана-Акарана приходится на 21-22 ноября, когда Солнце в 30 градусе Скорпиона. Зерван в зороастрийской философской системе - это бесконечное непознаваемое для человека. Зерван-Акарана символизирует вечное время, оно считается незамкнутым. В вечном времени существуют Изеды - носители священных принципов и другие божества, ангелы. Люди могут только через ритуалы праздника прикоснуться к вечному. Считается, вечное срывает все маски, всю ложь, наносное и обнажает истину. Так, как праздник был недавно, мы будем, надеется, что врата в мир духов, не заперты, и Зерван будет на нашей стороне. На всякий случай я позвонил в нашу контору и попросил посредников просканировать способных к помощи. Нам с вами понадобятся маски. Любые, на крайний случай подойдут темные очки. Люди из года в год в этот праздник повторяют мистерию надевания и срывания масок, стремясь настроить себя на вечное, истинное. Для людей Зерван - священная пустота, которая защищает от искажений, отклонений. Символ Зервана используют часто в целях защиты от зла. Что мы с вами и будем делать. Так же нам необходимо зажечь четыре огня по сторонам света. Но перед тем как мы начнем, я объясню вам правила пользования специальным оборудованием. Игон принес портфель на улицу, осторожно открыл его, достав небольшую пластиковую коробку. Внутри лежали четыре пистолета, чем-то напоминающие игрушечные, но на поверку оказавшиеся очень тяжелыми, точно были сделаны из сплава свинца, а не из пластика. - Это портативные ядерные акселераторы. Не переживайте, они сертифицированы и облучение человека активными радионуклидами исключено. Как только вы увидите эктоплазменную сущность необходимо выстрелить в нее и загнать в ловушку. Спенглер продемонстрировал небольшую коробочку, размером чуть больше сигаретной пачки, - мне удалось добиться постоянного излучения и максимального радиуса захвата. Прошу вас по возможность не смотреть в центр ловушки, может поймать «зайчик» как если бы вы поглядели на работающий сварочный аппарат. Потом Игон объяснил как сделать протонные потоки максимальными, как регулировать силу, частоту и полярность. После профессор вместе с Валерием разожгли костры в указанных местах. В центр ритуального сооружения был помещен импровизированный алтарь, на котором находились струны гитар Сергея и серебряная цепочка Кипелова. Новоявленные охотники за привидениями вышли из магического круга и Игон завершил его насыпав щепотку красного порошка. Ученый произнес недлинную речь, больше похожую на заклятие, а после гитарист и вокалист точно оказались в кошмарном сне, поскольку всякое движение воздуха замерло. Стемнело почти мгновенно, а взявшийся не пойми откуда грозовой фронт, точно сам по себе насылал проклятия на их нечестивые головы. Люди, в сферу деятельности которых не входит ежедневный контакт с миром сверхъестественного не могут адекватно реагировать на его проявления. Вот и Сергей с Валерием готовы были бежать отсюда, причем чем быстрее и дальше, тем лучше. Первобытный страх заставлял волосы на теле приподыматься, и даже теплая одежда не способна была согреть в этот час. Инстинкт самосохранения притуплялся упертостью и нежеланием выглядеть трусами в лице другого самца. Струны завибрировали, серебряная цепочка оторвалась от поверхности, на которой лежала. Температура сперва повысилась, это было ясно по активному таянию снега, а затем резко упала, с нечеловеческим визгом посреди начертанных Игоном фигур появилось отвратительное существо. Оно изгибалось и дрожало, точно от ветра, не смея переступить черту на снегу. Неожиданно со стороны спину Сергея раздался громкий хлопок. Пространство выгнулось дугой и на белый снег из этой пространственной дыры, похожей на небольшой снежный торнадо вывалился всклокоченный рыжий парень в строгом костюме в руках с гитарой. Он ошарашено оглядывался вокруг, не сознавая что же произошло на самом деле. - Леша! – воскликнул Маврин… - откуда? - У него есть какая-то часть призрака… товарищ, поторопитесь! – воскликнул Игон. Зерван-Акаран долго не удержит нашего посетителя! - То, что принадлежит мне! Или принадлежало! – перевел Сергей. - М…медиатор… - ошарашено пробормотал Алексей Спектр. - Кидайте, кидайте скорее! – командовал Спенглер. Алексей выполнил эту странную просьбу, а как только защитный круг стал плавиться и расходится, а границы его потускнели, Спенглер дал залп. Небольшой пистолет выдал струю непонятного света, обвившуюся вокруг призрака. Кипелов оказался на редкость сообразительным, и проделал ту же процедуру. Сергей сделал последний залп. Серозное существо визжало и хрипело, переливаясь фиолетовыми бликами и шипя. Оно слабело, но продолжало тянуть омерзительные щупальца с полипами в сторону людей. - Молодой человек, не стойте! Кидайте под него ловушку! Да, вот эту белую коробочку! Спектр был уверен, что все, что с ним сейчас происходит, не может происходить на самом деле. Это было похоже на дурно написанный фанфик с за уши притянутым сюжетом. Но его руки все еще продолжали судорожно сжимать гриф гитары, а после пришло ощущение дикого холода, пробирающего до костей, - живее! – требовал странный высоченный тип, одетый немного не по погоде, но по всей видимости, заправляющий всей этой вакханалией. Алексей не мог бы рассказать каким образом оказался около ловушки, как швырнул ее точно под призрака. Такую прыть в обычной жизни проявлять было не нужно. А здесь… он точно почувствовал смертельную опасность повисшую надо всеми. Прибор для поимки призрака сработал быстро и четко. Весь без остатка монстр убрался в нее с шипением и ревом, обдав присутствующих редким зловонием. - Поздравляю вас, джентльмены! – улыбнулся профессор Спенглер, - вы одержали победу над крайне опасным демоном! Мне не понятен механизм переноса материи на расстоянии, однако скорее всего появление Алексея, смею заметить, весьма своевременное, связано с наличием у него части призрака. Понимаете, какой силой он обладал на самом деле? - Черт знает что… - пробурчал под нос Спектр. - Пойдемте скорее в дом! – спохватился Кипелов, забирая вещи с импровизированного призывного алтаря, - нужно будет после убрать все в саду. Второго приглашения мужчинам не понадобилось. Вокалист довольно быстро растопил котел, проверил систему и дом наполнился благодатным теплом. Алексею была выдана теплая одежда и все четверо расположились в гостиной поближе к благодатному теплу электрического камина. - Вообще-то, - заметил Спектр, принимая чашку горячего травяного чая из рук Кипелова, - у меня был концерт, я не представляю как выглядело мое исчезновение со стороны. - Могу поспорить, что эффектно, - хохотнул Сергей. - По-моему, весьма не уместно Сережа, - откликнулся Кипелов, - это все похоже на бред больного… какую-то галлюцинацию… не знаю… мистер Спенглер как вы можете все это объяснить… на нормальном русском языке, чтобы все мы поняли? Игон поправил очки, окинул взглядом присутствующих. Что-то здесь было не так. Ученый плохо разбирался в эмоциональном фоне и настрое людей, тем более незнакомых. Он мог бы подробно и достоверно объяснить им все… но кажется, этот человек по имени Валерий ждал от него вовсе не рассказа о профессиональной деятельности. Что ему было нужно? Объяснений какого рода он на самом деле ждал? И появление этого юноши… поразительный факт, такого прежде не случалось никогда! - Видите ли… сфера моей профессиональной деятельности прежде заключалась в разборе подобных ситуаций. Я американец и прибыл сюда на симпозиум, для того чтобы поделиться опытом с русскими коллегами. С каждым годом в вашей стране парапсихологов становится все меньше. Кажется, наша дисциплина и вовсе за гранью, как и астрофизические исследования. Так вот, в начале 90-х годов работа нашего коллектива была прекращена по причине того, что был заключен договор с миром призраков…. - С меня хватит… - решительно заявил Валера, - я не понимаю, что за испытания вы проводите. Я не знаю, что это за ядерные акселераторы… и вообще! Если вы американец, это еще не дает вам права… - Лер… все ведь хорошо окончилось. - Сереж, ты не понимаешь… этот человек просто использовал нас в своих странных опытах… которые противоречат законам физики. Он чуть было не угробил Алексея! Его появление здесь выглядит… просто демонически! Игон вздохнул. Эта вечная вражда во взглядах. Он видел такое после падения железного занавеса. Видные ученые, блестящие умы ненавидели Америку и всю американскую науку лишь за то, что она была американской. Они отказывались от вакантных мест и многотысячных грантах, потому, что советская пропаганда в свое время хорошо постаралась… - Прошу извинить меня, - как можно более доброжелательно сказал Игон, - не стоит ссорится, моя виза заканчивается завтра, я возвращаюсь в Нью-Йорк и вряд ли нам выпадет шанс увидеться снова. - Это к лучшему, - отрезал Кипелов, выходя из комнаты.. Маврин направился за ним. Алексей недолго размышлял, какую сторону лучше занять в создавшемся конфликте. Стоило позвонить домой, сказать, что с ним все в порядке… что скоро он вернется… и что это был просто такой трюк… ну или вроде того. Спенглер убирал оборудование в свой портфель, надежно прикрепляя мини-протны и программируя защитный контур для ловушки. Ей предстоял долгий путь к блоку задержания. - Валер… так нельзя… он может всем нам жизни спас… - Сереж… я не знаю где ты находишь таких… странных субъектов. Он же сам и создал эту опасность! - Ты не понимаешь, эта хрень изначально жила в моих инструментах. - Он просто внушил тебе все это. Как можно быть таким легковерным, Сереж, я не понимаю! Более того, ты втравил во все это Алексея! - Я не втравливал! - Вы сговорились… - На самом деле, это не так… - в дверях появился Спектр, - это действительно было… путешествие в пространстве. - Тем хуже! Бесовство! Так… ладно… я просто не могу находиться здесь… прости, давай поговорим об этом позже. Алексей, ты поедешь в Москву? Я вызову такси. - Да, если вам не сложно. - Хорошо… - Сергей выглядел растерянным. - Возьми, - Кипелов протянул ему цепочку, которую долгое время носил не снимая, - я не смогу больше надеть это. Маврин старался сделать так, чтобы его лицо не выдало всей гаммы чувств, которые он испытывал, с нарочитой небрежностью принял протянутое украшение, положил в карман. - О’кей, - сказал он, - будьте осторожны, скинь мне смс, когда доберешься. И не переживай я все здесь уберу и закрою. - Будь добр.
Io: Зерван-Акаран (самый ужасный кроссовер всех времен и народов) Маврин/Спенглер, Маврин/Кипелов, намёк на Кипелов/Спектровски Часть 2. Скоро в доме все стихло. Алексей и Валерий уехали в Москву. Маврин испытывал противоречивые чувства по поводу всего произошедшего. Особенно ему претило поведение Кипелова. Они ведь столько всего преодолели вместе. Через столько прошли. Их отношения были более близкими, чем просто дружеские… и теперь он вернул ему подарок… раз Валера делал нечто подобное, это означало, что приоритеты сменены, и вряд ли Маврин сможет теперь рассчитывать на то же место в его жизненной системе координат. Он вошел в комнату, где Игон заканчивал разговор с родным Нью-Йорком. Гитарист разобрал несколько фраз. Видимо ученый отчитывался о проделанной работе. «А, что если Валера прав? Что если они были просто частью этого злого эксперимента?». Повесив трубку профессор Спенглер обернулся на вошедшего. - Простите меня, Сергей. Я невольно стал причиной этой истории. Маврин пожал плечами. - Я не знаю, что на него нашло… просто… Валера, он очень верующий человек … и… - Дело ни в этом, - Спенглер располагающе улыбнулся, - все очень просто , Сергей, я – американец. Вы видимо, лишены предрассудков и не закостенели, сидя за железным занавесом. Если вы думаете, что в Большом Яблоке радушно относятся к русским, вы ошибаетесь. Это обоюдная неприязнь основанная на страхе ядерного удара. До сих пор, Сергей, до сих пор! Гитарист глубоко вздохнул. - Это была слабая охота. Признаюсь, я очень сильно испугался. Только ваш пример позволил мне сохранить присутствие духа. Давайте выпьем немного… я не в состоянии вести сегодня машину… могу поспорить, что седых волос у меня прибавилось. Игон согласился. Ему был симпатичен этот немолодой музыкант. Его музыка показалась ученому интересной, хотя он скверно разбирался во всем этом. Да и здесь в России все было иначе, чем показывали по CNN или говорили американские политики. Люди были такими же, только обстоятельства загоняли их в глубокие норы отчаяния и безнадеги, из которых был только один выход – иммиграция. Сергей разлил в бокалы коньяк, не зная, что еще можно было предложить ученому. Они долго говорили о культурных различиях и всем прочем. Для Игона напиток оказался чересчур крепким он мешал русский и английский в кучу, но Маврин, что нехарактерно отлично понимал смысл всех его фраз. Гитарист плохо помнил, что происходило после… только одно чувство говорило в нем, когда он нагнулся к ученому и снял с него очки. «Это человек из другой страны. Но не только… он как инопланетянин здесь. Если ты не сделаешь то, что хочешь, ты будешь думать о том, как бы это было потом. Не думай – делай. Он не будет против… для него ты такой же инопланетный гость, возможно даже в большей степени, чем ты думаешь…». Игон действительно не был против более близкого знакомства. Сергей вызвал в нем иррациональную симпатию. До того момента нечто подобное он испытывал только к партнеру и коллеге Питеру Венкмену. Было ли это изменой? Или просто моментным порывом, подкрепленным крепким алкогольным напитком? Какая разница? Рыжий Бес понимал его без слов. Нет, в нем что-то было… что-то потустороннее. Какая-то загадка. ЭПК-счетчик лежащий в кармане пальто Игона сработал сам собой. «Я так и думал….» - пронеслось у него в голове… - «к черту условности…». Сергей поцеловал его и, кажется, сам поцелуй был наполнен электричеством. Все печали и тревоги отошли на второй план. В глазах гитариста вспыхивали демонические искры, хотя сам он, должно быть, и не подозревал об этом. Игон позволил себе полностью расслабиться, он не противился, когда Рыжий бес раздевал его, даря новые обжигающие ласки. Узоры на теле гитариста, казалось, жили своей жизнью…. «Уж не своего ли хозяина сдерживают его татуировки?» - подумал ученый. Без очков Спенглер почти ничего не вижел, но ему казалось и не за чем… можеть быть впервые спектр его эмоциональной стороны был затронут столь сильно. Градус желания рос, казалось, что то, что происходило меду ними было не только случайным сексом, животным порывом, необъяснимым стечением обстоятельств, но с борьбой стихий, столкновением двух культур. Игон с восторгом осознавал, что проигрывает и тонет… но ему хотелось проигрывать и тонуть в потемневших глазах Сергея. Ученый подчинялся и уступал, наслаждаясь энергией и страстью русского демона. Он не смог бы назвать Сергея иначе. Спенглеру не хватало воздуха, поцелуи Маврина обжигали, гитарист был порывист и нетерпелив… Игон не сдерживал стонов, метаясь под ним, иногда успевая заметить, как под смуглой кожей искря, будто проходит небольшой дракон. Пробуждение было тяжелым. Первые несколько минут оба чувствовали себя разбитыми, точно с похмелья. Сергей удивлялся своему поведению, а Игон не выказывал никакого неудовольствия. - Ты отвезешь меня в аэропорт? – спросил он, -кажется, мне нужно поменять билеты на более поздний рейс. - Конечно, - кивнул Сергей, отправляясь на кухню, чтобы сделать кофе. Ученый ничуть не тяготился внезапным любовником, он принял душ и после легкого завтрака с удовольствием рассказывал о своих исследованиях в области парапсихологии, приглашал Сергея посетить Нью-Йорк и свою кафедру. Гитарист не жалел о произошедшем, ему казалось, что произошло что-то очень странное, как если бы хиппи СССР и США встретились вовремя… как будто пропасть между двумя расами, культурами, странами сделалась меньше. Взаимный интерес и желание узнать что-то новое, почувствовать на своей шкуре толкнули на странные не свойственные похоже обоим поступки. Убравшись в саду и в доме Кипелова, Спенглер и Маврин отправились в аэропорт. Сергей помог Игону с багажом и обещал ждать приглашения. На прощанье они обменялись рукопожатиями и дисками. Сергею досталась большая электронная энциклопедия изученных и классифицированных духов, демонов и призраков, а Игону МР-3 сборник всех альбомов музыканта. Кутаясь в высоки воротник куртки, закуривая на ходу Маврин вышел в серую хмарь, чувствуя, что закончилась какая-то фантастическая глава в его жизни. Было ли что-нибудь на самом деле? А на улице что-то неуловимо менялось. Сквозь хмуро и грузно навалившееся небо проглядывали рваные лоскуты синевы. Гитаристу на миг почудилось, что белое облако на лазурном фоне напоминает крылатого льва и улыбается ему.
Io: Дыханье последней любви - Он испортил тебе жизнь, вывернул душу наизнанку… Валера, черт… почему! Объясни мне, черт возьми… - Я никогда ничего тебе не обещал, Слава… разве ты не делаешь то же самое сегодня? У тебя есть супруга, у тебя официальные, я тебе напоминаю, отношения… а ты укрываешься от собственных комплексов в придуманном мире. - Это не одно и то же! - Почему… чем же ты позволь спросить, лучше? - Ему от тебя нужно только одно! - Всем нам в конечном итоге не так много нужно… - Ты такого мнения обо мне? - Я такого мнения о себе, Слава. Гитарист замолчал. Он не хотел, чтобы его упреки выглядели так… чтобы это снова была ненужная глупая сцена ревности. Он не хотел, чтобы Кипелов снова сошелся с Ним, с этим проклятым Рыжим Бесом, ведь все это закончилось всегда одинаково. Каждый раз Молчанов уговаривал себя, находил новые аргументы, старался понять… но, находя в Валеркиной постели неоспоримые, по его мнению, доказательства неверности он становился сам не свой, а тут до некрасивой сцены рукой подать… Злиться на Валерку было вроде бы не за что, но в то же время… в то же время ему хотелось большего. Не просто редких встреч или свиданий в туре. Не просто чудесных летних ночей… Славе грезилось, что именно он станет вдруг любимым и единственным. Не потому ли так зло и остервенело на саунд-чеке он взвинчивал темп? Не оттого ли так безжизненно, но точно по нотам выпиливал ненавистное соло из «Я свободен»; чтобы «Славочка, сделай, как в первом варианте»… Тогда он ненавидел Кипелова, но не мог с обожанием не провожать его фигуру глазами. Вот и теперь. Все как и несколько недель назад. Валера, деловито вышагивающий по сцене, Голованов, возится со своими примочками, Манякин в последний раз проверяет установку, а Хорь пристает к звукачу с дурацкими вопросами…. Молчанов злился… он будто попал в расколдованный круг… он уже было хотел позвать Кипелова, чтобы высказаться, наконец… да пусть сейчас, пусть перед этим долбанным концертом… сказать всё про это гребаное соло и про первую часть и… Вдруг Слава оборачивается и понимает, что за спиной Дворец культуры Железнодорожников города Новосибирска, и что Рыжий даже при всем желании едва ли мог быть здесь вчера, что Кипелов безумно устал, защищаясь… каждый день… от него или от кого-то еще. Защищая то, что у него осталось… дыхание своей последней любви… Он опустил глаза, стараясь сделать все так, как хотел Кипелов. Сегодня он согреет его постель и не позволит тому в одиночестве предаваться ненужным воспоминаниям. А эту злосчастную туалетную воду он станет использовать сам, как бы не ненавидел этот пронзительный запах.
Maine Coon: Колыбельная Казалось бы, перерыв в наших гастрольных разъездах был достаточно длинный, однако нам удалось увидеться всего один раз, да и то ненадолго. А теперь уже я уехал в очередной двухнедельный тур. Когда я вернусь, будет уже декабрь, и у меня, и у Валерки будет вовсю идти подготовка к новогодним концертам… и снова будет не до того, чтобы встретиться, хотя бы просто поговорить, увидеть друг друга… Конечно, гастроли это всегда приключение, особенно для молодежи, которая веселится вовсю, да и я не отстаю от них, заражаясь их энергией и весельем. Но… гастрольные поездки выбивают меня из привычного полуночного ритма моей жизни. Мне не всегда удается настроиться на гастрольный ритм: днем саундчек и обед, иногда автограф-сессия, вечером концерт, ночью поезд. По приезду нам не всегда везет с заселением в гостиницу, и, по сути, единственное место, где можно хоть как-то поспать – это поезд. Если тур короткий, я предпочитаю вообще не спать, чем пытаться подстраиваться под гастрольный ритм. Даже если я сильно вымотался, у меня не всегда получается заснуть тогда, когда это можно сделать. Но две недели совсем без сна не выдержу и я. И спать надо, и притом ночью, несмотря на то, что организм отказывается засыпать в непривычное время. Я лежу и смотрю в потолок, выхожу с телефона в интернет, курю сигарету за сигаретой, а сон все не идет. Я дожидаюсь, когда равномерно засопит последний из участников моей группы, и все-таки прибегаю к последнему способу, самому надежному и проверенному. Нет, это не снотворное. Когда я никак не могу заснуть, меня спасает мой плеер, которым мне вообще редко приходится пользоваться. Наушники в уши – и я отгородился от внешнего мира, не слыша ни стука колес, ни мерного сопения коллег, ни дебоша буйных соседей за стенкой купе. Слушаю, как поет Валерка, и засыпаю максимум на пятой песне. Я обнаружил это случайно, заснув однажды под какой-то из древних арийских альбомов. Сначала я думал, что дело в арийских мелодиях, хоть и разных, но все равно очень типичных и узнаваемых, что они в свое время настолько стали фоном моей жизни, что теперь усыпляют… Оказалось, что нет. Когда я пытался слушать подборку избранных арийских песен разных лет – сон не шел. Я подумал, что мешает вокал, понятный русский текст, известный до каждого слова, и попытался заменить Арию ее англоязычным прототипом, но эффекта снова не было. Все изменилось тогда, когда я закинул в плеер послушать новый Кипеловский альбом... И теперь у меня навечно поселилась в плеере подборка из его песен, на тот случай, если я снова соскучусь по его голосу… Странно это признавать, но лучшей колыбельной для меня является именно Валеркин голос. Я никогда не скажу ему об этом, я долго боялся признаться в этом даже себе. Но иногда мне очень не хватает его бормотания у моего уха, когда мы засыпаем рядом, его рассуждений, когда я уже валяюсь в кровати, а он еще сидит в кресле. Тогда мне все равно, что он говорит – лишь бы говорил, ведь я все равно не вслушиваюсь в смысл, я просто слушаю его голос. А когда его нет рядом, мне только и остается, что слушать в наушниках, как он поет. И успевать вовремя выключать плеер, чтобы об этом не узнал кто-нибудь еще…
Io: Примирение. канон Сергей, кажется, перепробовал все методы, но Валера все еще дулся. И вроде бы повод был пустяковый, но тут как говорится, накипело. Маврин был обвинен во всех смертных грехах, даже в тех, которые не совершал, и не думал совершать, но тем не менее, даже после жаркой ночи и каких-то знаков внимания Валера еще не отошел от обиды и требовал повышенного внимания. На одном из женских форумов (а тут чего хочешь читать начнешь) Маврин наткнулся на интересную идею. Одна девушка делилась впечатлениями от посещения чайного клуба. Здесь были подробно описаны ритуалы по заварке китайского чая и его употребление. Место казалось уютным и не вызывало сомнение в том, что на одну пару работает один чайный мастер. «Почему бы собственно и нет?» - подумал Сергей, - «хуже уже просто не может быть». Он вышел на сайт компании и заказал чайную церемонию для двоих. - Валер, как насчет того, чтобы отправится на выходных в одно уютное местечко? - Я даже не знаю, - капризничал Кипелов, - куча народа, шум… гам… не дай бог кто-то узнает, сам понимаешь. - Я не приглашаю тебя в ресторан «Метрополь», всего лишь хочу, чтобы ты составил мне компанию на чайной церемонии. - Что это значит? - в глазах Валеры мелькнул интерес. - Для нас с тобой чайный мастер проведет церемонию, где заварит китайский чай и расскажет несколько интересных историй из долгой жизни этого напитка. - Звучит заманчиво… Получив согласие Кипелова, гитарист закончил оформление заказа. Тут ведь могло произойти все, что угодно. Или звезды не так встанут, или не по феншуй с утра чашки стояли. Валера есть Валера. Иногда в такие периоды его лучше не трогать. И вот… небольшой уютный ресторанчик, обходительный персонал, услужливый респепшн. Кипелов расслабился довольно быстро и перестал жалеть, о том, что пришлось протащиться через пол-Москвы ради такого странного времяпрепровождения. Валера не всегда готов был воспринимать что-то новое. Но если Сергею удавалось вырвать именно тот момент, то все было не так уж плохо, как и теперь. Уютная обстановка. Тихий и темный зал. Все, что нужно, чтобы посмотреть на ситуацию с другой стороны. Девушка, сопровождающая музыкантов удивилась их выбору, поинтересовавшись, почему же они предпочли именно варку чая. Маврин не стал выдумывать предлога, и сказал, что это очень похоже на музыку. Огонь и вода. Ароматный чай и новые впечатления – это то, что нужно чтобы расслабится и увидеть что-то интересное. Валера живо поддержал беседу, хотя зачастую в незнакомой компании старался отмалчиваться. С потолка лилась приятная китайская музыка. Голос девушки – чайного мастера звучал мягко и ненавязчиво. Церемония началась. Не торопясь чайный мастер колдовала над небольшими емкостями. Затем предложила музыкантам выбрать чай, который будет сварен при них на газовой горелке. Самый экологичный вид топлива, никакого лишнего аромата. Только чай… ничего больше. Кипелову показалось, что глаза Сергея блеснули в полумраке, как у большого кошака. Когда они вдыхали аромат чая, знакомились с ним, Валера старался прислушаться к себе и понять, чего же хочется на самом деле. То, что еще совсем недавно казалось смешным – сделалось значимым, сделалось важным и неожиданно стало понятнее. Когда загорелась газовая горелка, чайный мастер прогрела кувшин, затем наполнила его водой. Все происходящее было похоже на какую-то сказку, на некое таинство, которого ни Валерий ни Сергей раньше никогда не видели. Это было что-то из цикла «об этом рассказывают по телевизору» и только там, в чертовом ящике это может быть по-настоящему. Может случиться с кем угодно, только не с ними. Но чудо было настоящим, при желании можно было протянуть руку и дотронуться. Девушка рассказывала о великом чайном трактате, о чайном мастере, о местах, в которых произрастает чай. Огонь и вода вступали во взаимодействие. На дне стеклянного сосуда появлялись первые пузырьки. Девушка называла их рачьими глазами, а те, что поднимались наверх глазами рыбы карпа. Вся эта история точно была создана для них. Забавно, Валера забыл, и думать о своей обиде, или просто дуться для разнообразия ему наскучило. Он с интересом наблюдал за манипуляциями чайного мастера, а когда напиток был готов с благодарностью принял из рук девушки ароматный напиток. Высокие чашки вэнсябэй вмещали совсем немного напитка, но все происходило настолько иначе, что музыканты невольно были вовлечены в ритуал целиком и полностью. Закончив нить истории, чайный мастер улыбнулась Валере и Сергею и точно растворилась в легкой органзе занавесок. Музыканты не видели больше ничего вокруг. Только горячий терпкий напиток и осторожные прикосновения рук друг к другу. Не торопясь, они пили из вэнсябэй друг друга, и казалось, что вместе с чаем им передавалось тепло друг друга. Сережа осторожно взял пальцы Валеры в свои и поцеловал их. Смешиваясь с чайными нотами это было одно из лучших сочетаний, которое ему доводилось испытать. Кипелов смутился, как смущался всегда, когда гитарист не старался, но был романтичным. На самом деле это случалось не так уж и часто, и втайне Валера в такие моменты духом воспарял, потому, что оставаться в оковах бренного бытия казалось чем-то нечестным. - Я люблю тебя, - шепнул он, едва касаясь мочки уха губами. - Я тоже… очень тебя люблю.
Падающая_в_небо: *** Снова концерты – гастрольные дни В этой гримёрке опять мы одни. Выключишь свет и закроешь замок Чтобы Холстинин пробраться не мог. Чтоб нас не выдал скрипучий диван, На пол повалишь меня – хулиган! – Лер, не ушибся? – Серёжка, убью!!! – Морщась, ощупал лодыжку свою. Нежно целуешь опять и опять.. Так уж и быть – рыжих надо прощать. Ближе прижался, ремень расстегнул, Пару браслетов отправил на стул, Майку долой, и носки не нужны, Где-то на люстре повисли штаны… Страсти порыв, искры сыплют из глаз Как хорошо, что не знают про нас.. … В слух обратившись с макушки до пят, Около двери куницы стоят…
Strax: НАЗВАНИЕ: Тайное желание АВТОР: Страх РЕЙТИНГ: NC-17 ЖАНР: слеш ПЕЙРИНГ: С.Маврин/Ю.Алексеев СТАТУС: закончен РАЗМЕР: мини - Нет, я этого делать не буду, даже не смей меня просить! - Юр… ну, что в этом такого? - Я не хочу… чтобы на меня смотрели… странно… - Почему странно? Это будет просто смешно… да там весь зал ляжет! – Сергей продолжал увещевать ритм-гитариста на тему «нужно как-то зажечь на новогодний концерт». - Почему вы все будете как Нормальные люди, а я как черт-знает-что?! - Потому, что от тебя этого никто не ожидает! Еще немного поколебавшись Алексеев, нагнулся к самому уху Маврина и прошептал: - Только при одном условии… ты должен исполнить одно мое желание. - В разумных пределах, - усмехнулся Сергей, - миллиона долларов у меня нет… - А мне он и не нужен… вот если бы ты… смог … переступить через свои принципы хотя бы один раз… - А что ты знаешь о моих принципах? – с вызовом во взгляде поинтересовался Сергей. - Ну… Маврин приобнял Алексиса, прижав его к стене: - Что ты вообще знаешь… м? - А что ты хочешь, чтобы я знал? – в тон ему ответил ритм-гитарист… - Хочешь взять меня на «слабо»? А хочешь… на «слабо» возьму тебя я? - Надеюсь, не в прямом смысле… - смешок вышел нервным, а Сергей, не отводя взгляда от Юриных глаз, медленно опустился перед ним на колени… Алексис продолжал ухмыляться, зная, что гитарист не осмелиться сделать ничего предосудительного, хотя бы и в силу близости концерта и ненадежности местных шпингалетов. Однако Маврин не отступил, лаская быстрыми движениями внутреннюю сторону бедер Алексеева, подбираясь все ближе к паху. - Ты с ума сошел? – прошептал он, поняв, что Сергей вполне серьезен в своих намерениях. - Я? С чего бы это? Маврин погладил его ягодицы, затем расстегнул ремень джинсов и с удовольствием наблюдал за реакцией Юры. То, что ритм-гитарист был в шоке, можно было прочесть по «бегущей строке» в его ясных очах… - Давай не здесь… - ругался он, - что в тебе взыграло ретивое, как всегда не вовремя!? У меня тут законная супруга… за дверью молодежь шастает, организаторы… ты чего псих ненормальный! - А ты что думал? Я исполню твое желание… разве не так? - Вообще-то… - начал было Юра, но Сергей уже не слышал его, поскольку был занят расстегиванием молнии на его джинсах. Казалось, в тот же момент Юра почувствовал легкий холод на коже, а после его член оказался в жарком плену Сережиного рта, - прррекрати… - прошипел он, но оттолкнуть Маврина хотелось все меньше, поскольку его влажный язык, двигаясь вверх вниз, лишал возможности думать о чем-либо кроме этого щемящего желания… А потом он вдруг резко поднялся не выжидая ответа, грубо целуя Юркины губы, очень горячие и сухие, как будто у него начался жар. Алексис испуганно вжимается в стену, обхватывает его руками, слишком сильно впивается ногтями в спину. - Какого черта? Сережа! – но слова тонули в новых поцелуях. Маврин кусал его губы, задыхаясь от жадности, от желания взять сразу. Резко толкнул в сторону кушетки, сел сверху, развратно улыбнувшись. Юрка ничего уже не понимая часто дышал, нетерпеливо расстегивая ремни Сергея один, потом второй… комната смазывается. Перед глазами стоит пелена, разрываемая лишь рыжей шевелюрой… Юрка беспомощно кусает губы, но уже в следующий момент не о чем не жалеет. Движения быстрые и частые… кажется, он никогда не привыкнет к этому… но Рыжий Бес всегда контролирует ситуацию… или только делает вид? Во всяком случае ему удается так быстро возбудить ритм-гитариста, что тот будто проваливается в сладкую бездну и не знает, сможет ли выбраться… и каждый раз одно и то же… и каждый раз будто иначе. Юра едва успевает опомниться, и еще плохо держится на ногах, когда Маврин ловко убирает все следы недавнего безумства. - Ты ненормальный… - выдыхает Юра, - тебе не могло прийти в голову, что я …. – слова путаются, собираясь в бессмысленный набор звуков… - что… черт… что я не совсем это имел ввиду? - Скажи, тебе не понравилось? - Сережа, нам через полчаса на сцену… вдруг кто-то? - Никто ничего не слышал, там барабаны настраивают… кроме того, не через полчаса, а через час… успокойся, Юр… - Я все равно против… - А я за… - Сереж… отстань… - Юр… хочешь, я на колени встану… - Не надо! – Алексис изменился в лице, - минут пять назад это плохо закончилось… - Ну, так что? Наденешь? - Что с тобой делать? Эх… пять минут позора и все нормально… - Ты лучший… - Маврин самодовольно ухмыльнулся, чмокнув Алексиса в уголок губ. Юра, краснея, созерцал линолеум под своими ногами. Он стеснялся признаться даже себе в том, что Рыжий Бес как никогда был близок к отгадке его тайных желаний.
Io: Дьявольский зной. Кипелов/Голованов внезапно - Андрюша, почему ты не спишь? – спросил Кипелов, наклонившись почти к самому уху гитариста, отчего тот зажмурился и покраснел. - Валер… я, кажется, просто получил слишком много впечатлений за сегодняшний день… Кипелов улыбнулся и поцеловал гитариста в щеку. Легко, быстро и не понять было это на самом деле или всего лишь расшалившееся воображение нарисовало. Голованов знал, что Кипелов меньше всего хотел бы огласки даже среди самых близких друзей. Он слышал, что после закончившихся большим скандалом отношений с Мавриным он и думать не хотел о гипотетической возможности повторения экспириенса. Но Андрею повезло… или не повезло. Теперь уж и не разобрать. Отчего-то с самого начала Кипелов имел склонность к его опеке… и вот в тот момент, когда Андрей влюбился и, осознавая всю двусмысленность своего положения, попытался сбежать от такой нежной и трепетной заботы, Кипелов изменил принятому однажды решению. Наверное, это случилось в тот день, когда он конкретно вымок под дождем и закоченел, как черт. Все из-за рассеянности, иначе и быть не могло. Чужой город, не туда свернул, заплутал и вот… Валера отпаивал его горячим чаем, надевал на ноги теплые шерстяные носки, а Андрей краснел и прятался в огромном гостиничном кресле, а Лера целовал его пальцы, отогревая их дыханием… и всё… ничего не имело больше значения – главное случилось. И Голованов кинулся в бездну с головой, не зная, то ли это счастье, то ли вот теперь еще не поздно бежать со всех ног. Но бежать Андрей не мог, поскольку здесь слишком тепло. - Валера, - шепчет он, - иди сюда, а? – и вот они уже оба валяются в кровати, Андрей все никак не может поверить, что все так просто, но постепенно привыкает. Хуже всего бывает в Москве. В этой чертовой спешке, в каменном четырехстенном мешке. Андрею не хочется думать об этом, потому, что сейчас Валера рядом и можно прижаться к нему и едва дышать, чтобы не спугнуть ощущение безмятежности и уюта. В столице ничего не останется. Только трубка телефона… только долгая безликая серая ночь и терзания: «Я не буду ему звонить… не буду!»»… Когда он успел попасть в зависимость? Как будто и не было бурного романа, может, именно поэтому недостающие краски сменились этими тягучими минутами ожидания… и голос на том конце трубки: «Андрюшенька, почему ты не спишь? Закрывай глазки… уже очень поздно….», и ожидание нового тура, чтобы иметь полное право сказать: «Валер, иди ко мне…». А сегодня Кипелов был в ударе. Андрей никак не ожидал, что обычно пассивный и податливый Лера превратится в огненный вихрь. Он подстерег ритм-гитариста и обрушился на него в самый неожиданный момент. До концерта оставалось не более полутора часов. Кипеловцы уже «почекались» и Андрей пил чай в компании техников, дожидаясь, начала, как вдруг к ним заглянул Валера. - Ты мне срочно нужен, Андрей, - строго сказал Кипелов. Тон вокалиста не внушал ничего хорошего. Голованов ждал разбора полетов, но вместо этого был резко втолкнут в тесную подсобку, что первой попалась на пути музыкантов. - Андрюша, - глаза вокалиста сияли, даже в свете одинокой запыленной лампы, ритм-гитарист видел это, - ты ведь не против небольшой шалости, не так ли? В следующий момент Голованов был прижат к стене, а вокалист не стеснялся в выборе ласк. Вихрь страсти и ураган желания. Острые поцелуи на грани укусов… Андрей никогда прежде не видел Кипелова таким. В его взгляде светилось: «отдай мне всё». Парень не успел опомниться, как оказался опрокинутым на невысокий стол. Мебель обижено скрипнула, но выдержала. Андрюшкины штаны отлетели куда-то в сторону, а плавки Валера кинул сверху своей кофты, видимо, чтобы легко найти после… думал ли вокалист вообще о чем-либо в тот момент? Очень вряд ли. Никаких прелюдий, только животная страсть и похоть. Андрею показалось, что Валеркины глаза на миг стали желтыми. Это был просто отблеск… просто… серая пелена поплыла перед глазами, когда Кипелов толкался вперед и кончил, рыча и ощутимо схватившись за ягодицы Андрея. Ритм-гитарист с трудом воспринимал действительность. Казалось, что все происходит одновременно. Валерка отдышался, точно после стометровки и принялся целовать Андрея, словно их встреча могла оказаться последней. Тонкие Валеркины пальцы легко проникли в расширенный вход и сновали внутри, заставляя Голованова стонать и корчиться, покрываясь испариной, повторять Валерино имя и бесноваться под его руками. В полубреду почти на самом пике Андрей чувствовал как Кипелов обхватил губами его член… он хотел отстраниться, поскольку был на грани… но сладкая нега уже затопила рассудок, пульсируя упругим комком… Андрей заскулил и еще раз толкнулся вперед… Парень долго не мог отдышаться, а при одной мысли о то, что сейчас произошло, ритм-гитарист чувствовал, как новые волны желания накатывают одна за другой, особенно, когда Кипелов провел носовым платком по расселине между ягодиц… Настроение музыканта сохранялось приподнятым на протяжение всего концерта. Андрейка стыдливо прятался за гитарой, а Валерка, напротив, не стесняясь, демонстрировал тесные кожаные штаны залу. Голованов едва не взвыл, когда вокалист прижался к нему, раскаленный музыкой и бешеным драйвом, обдав спину парня жаром и собственным желанием…. Поэтому ритм-гитарист не мог долго уснуть, поэтому скорее хотел оказаться в Леркиных объятиях, чтобы снова ощутить этот дьявольский зной, увидеть в его глазах зверя. Но вечером в Валеркиных глазах плескалась нежность, ставшая почти родной и такой необходимой. Он ухаживал за Андреем почти как за девушкой, шептал всякие глупости и мягко трогал губами шею. Настроение Андрея менялось, становясь лениво-сонным, и чем теплее было его душе, тем страшнее был момент прибытия в Москву. Туда, где Валерка станет далеким, неразговорчивым и серым. Хорошо, если ему перепадет несколько таких нужных слов перед сном… - Лер… - вжимаясь в спасительно плечо шепчет Андрей, - я… я просто… - Не говори ничего, - ласково улыбается он. И можно отдать душу за эту улыбку.
Maine Coon: Одно из двух – или вы действительно настолько увлечены друг другом, что ничего не замечаете, либо я так хорошо скрываю свои настоящие эмоции. Во втором, я, честно говоря, очень не уверен, хотя бы потому, что я никогда и не умел толком скрывать то, что чувствую, особенно от тебя. Мне кажется, что для тебя все, о чем я думаю, всегда написано на моем лице большими буквами. Тем не менее, мне чаще всего кажется, что вы вообще не замечаете моего молчаливого присутствия. И ведете себя так, будто меня нет. Кажется, ты на сто процентов уверен, что я все равно останусь благоразумен и сдержу себя. Или просто не подозреваешь, какую бурю эмоций я на самом деле испытываю, когда вижу вас вместе и старательно выражаю спокойствие и невозмутимость. Ведь так и надо, ты всегда считал меня именно таким – спокойным, невозмутимым, надежным. Тем, кому можно довериться, и тем, кто точно никогда тебя не предаст, что бы ни случилось, и как бы ты себя не вел. Я не могу позволить себе разочаровать тебя. Я вообще с трудом понимаю, зачем нужна эта авантюра. Или не авантюра, не знаю. Просто, не могу предположить, с чего бы это тебе в голову взбрела такая идея – куда-то поехать, и при этом не на дачу. Как будто тебе не хватает гастрольных туров! Хотя, конечно, в туре нам обычно не до экскурсий и развлечений... но я, кажется, никогда не замечал за тобой привычки к подобным путешествиям. И тем более, тащить за собой столько народа. Но разве я мог отказать, когда ты внезапно предложил просто поехать куда-нибудь погулять? Наверное, я просто был в таком шоке от твоего предложения, что согласился почти сразу и даже не стал возражать, если с нами поедет кто-нибудь еще. Знал бы я, кого ты имеешь в виду! Ну мог бы догадаться хотя бы! Нет же, я настолько был увлечен собственным счастьем, что совершенно не думал, что этому кто-то может помешать. Впрочем, ты все-таки не стал подгадывать поездку специально, а просто решил задержаться в последнем городе тура еще на пару-тройку дней. И на следующий день после концерта мне совсем не хотелось выпускать тебя из своих объятий и вообще давать тебе возможность выбраться из моей постели. В кои-то веки нам не надо было никуда спешить – мы просто отдыхали! Можно валяться в кровати до полудня, предаваясь сладостной лени или каким-нибудь не менее приятным занятиям, вроде тех, что которыми мы занимались добрую половину ночи. Но нас разбудила настойчивая трель будильника на твоем телефоне, и ты, вопреки своей привычке поваляться в постели подольше, стремительно вскочил. Я давно не видел, чтобы ты добровольно и с таким энтузиазмом собирался куда-либо рано утром. Признаться, я вообще не смог вспомнить, когда это было последний раз. Мои предложения никуда не торопиться, и вообще провести время с удовольствием, ты решительно отверг, заявив, что собираешься на вокзал, встречать остальных. Господи, как будто бы они сами не в состоянии добраться, как будто они первый раз в этом городе… Хотя, я мог бы и не ставить эксперименты с попытками изменить твои планы на утро – и так было ясно, что ты собираешься делать, и что мне не остается ничего иного, как подчиниться твоим желаниям. Так что я ничего не сказал, когда ты собрал свои вещи и унес в свой номер, пустовавший предыдущую ночь. Какой ты предсказуемый, Валера… я бы скорее удивился, если бы ты остался со мной. А так я не мог даже расстраиваться по-настоящему, я просто смирился. Давно смирился. Разумеется, все остальные участники группы твоего имени еще спали – не сомневаюсь в том, что у них тоже была бурная ночь. Вот только их никто не будил, и они имели прекрасную возможность выспаться, а ты, ко всему прочему, еще и зачем-то решил, что я обязательно должен поехать на вокзал с тобой, ведь я все равно уже встал. Не знаю, зачем тебе это было нужно, ведь я просто сопроводил тебя до вокзала. Ты радовался, предвкушая встречу, а я молча шел рядом, стараясь казаться не слишком угрюмым. Впрочем, ты не сильно обращал внимание на мое выражение лица, и, скорее всего, тебе казалось, что я просто не выспался или погружен в свои мысли. В какой-то степени это, конечно, было правдой. А потом прибыл поезд из столицы, который привез наших коллег – группу «Маврик» практически в полном составе, и ты практически сразу словно забыл о моем существовании. Тех было четверо, что ни для кого не стало сюрпризом – все-таки тягу к приключениям и всякого рода авантюрам испытывают не все участники группы. Мы тепло поприветствовали прибывших, и все вместе направились обратно в гостиницу, где остатки нашей группы только начали просыпаться. Ты сразу переключил свое внимание на Сергея, а я лениво разговаривал о какой-то ерунде со всеми остальными. Когда мы собрались все вместе, надо сказать, было даже весело. По крайней мере, я на какое-то время забыл, из-за чего был так расстроен с утра. Мы гуляли, веселились и дурачились, почти как раньше. Вот только ты был постоянно рядом с Мавриным, и мне это периодически бросалось в глаза. Я смотрел на вас и понимал, что веду себя, находясь рядом с тобой, точно так же, как и Сергей. Мне точно так же постоянно хочется к тебе прикасаться, обнимать, чувствовать тебя рядом. Прижимать к себе и тихонько касаться губами твоих волос… Странное было ощущение – с одной стороны вы оба просто светились от счастья и смотреть на вас было сплошным удовольствием, а с другой, все внутри у меня сжималось от нахлынувшей ревности, с которой я отчаянно пытался справиться, стараясь, чтобы мои мысли не слишком отражались на моем лице. А потом, когда мы сидели в каком-то небольшом заведении и насыщали свои желудки, вы оба куда-то запропастились, умудрившись незаметно исчезнуть по отдельности, и мне по просьбе всех остальных пришлось отправиться вас искать, потому что вас очень долго не было. Я, конечно, подозревал, что зря отправляюсь вас искать, вы бы все равно скоро вернулись сами, но, пожав плечами, все-таки пошел. И буквально свернув за угол, увидел… то, чего меньше всего мне хотелось увидеть. Серега прижимал тебя к стене и целовал так, словно видел последний раз в жизни. Естественно, на меня вы оба не обратили никакого внимания, тем более, что двигался я довольно тихо. Но после того, что я увидел, я буквально застыл на месте, превратившись в каменное изваяние. Очень хотелось подойти и дать Мавру по наглой физиономии, оттолкнуть от тебя… но я видел, как ты обнимаешь его и прижимаешь к себе, какой страстью наполненный ваши объятия и ваш поцелуй… Мне совсем не хотелось смотреть на это, но я не мог оторвать взгляд, и только заставлял себя осторожно, шаг за шагом, отступать обратно. Я был в таком состоянии, что даже не понял, как у меня получилось незаметно уйти, и как мне удалось держать себя в руках, когда я говорил всем остальным, что вы скоро вернетесь. Вы действительно вернулись через пару минут… И потом… потом, когда мы двинулись дальше, снова гулять и отдыхать, мне было очень тяжело на вас смотреть и что-либо говорить. Я словно остался один, отгородившись от всех остальных невидимой стенкой, сотканной из моих ощущений. Я знал, что мне будет одиноко. Знал, что какими бы замечательными и доброжелательными не были бы люди, которые меня окружают, мне все равно будет одиноко. Я шел по темным улицам, по улицам, залитым солнцем, и упивался этим одиночеством. Оно поглощало меня, захватывало и заставляло появляться на глазах слезам, которые я отчаянно пытался сдерживать. Но я – знал, что так будет. Я был к этому готов и я, как мог, боролся с этим, я трансформировал эмоции, ощущения, тоску в уединение, в мысли, которые кажутся красивыми, правильными и которые отчаянно хочется записать, но приходит понимание, что не смогу, не удастся, и остается только думать… Я осознанно оставался один, старался остаться один, уходил назад, оказываясь за спинами всех. Чтобы только это двоякое чувство оставалось правильным, чтобы не сорваться, чтобы не показать свою отчаянную ревность. Я не могу быть – вместе. Может быть, просто не умею. Но я умею быть рядом. Молчаливый наблюдатель, молчаливый защитник. Идти в двух-трех шагах сзади, не приближаясь слишком близко, но всегда готовый подойти, оказаться настолько ближе, насколько окажется нужным. Я видел вас, хотя не смотрел на вас, старался не смотреть. Я знал, что вы все – рядом, и что я не отстану, не потеряюсь, но в то же время я не навязывался, я не чувствовал ваших ощущений и настроений, меня затопляли мои собственные. Я не слышал разговоры, да и не стремился услышать – зачем мне знать, о чем вы говорите между собой? Надо будет – так позовете и скажете… Я уходил внутрь себя, в свои эмоции и ощущения. Какое это странное чувство – знать, что ты не принадлежишь мне. Мы давно не выбирались никуда такой странной компанией, и я понимаю, прекрасно понимаю, что ты в этот раз просто не мог вести себя иначе. Зачем я вообще согласился на этот предложенный тобой отдых? Ведь я же знал, знал – что все будет так… Что мы не сможем быть вместе, ни секунды не сможем. Ты не принадлежишь мне, и я понимаю, что ты счастлив и так, и я просто не знаю, что делать, только понимаю, что мне нельзя в это лезть. Мне хотелось обнять тебя, взять за руки, прижать к себе, но в эту поездку я был лишен этой привилегии, этого маленького счастья. И ощущал такую дикую, душераздирающую тоску, что временами просто хотелось сдохнуть на месте. Я чувствовал себя лишним, мне хотелось украсть тебя, забрать в единоличное пользование, а я… я же видел, что ты счастлив и без меня. И что в этом счастье – инициатива идет и от тебя тоже. А я не нужен... или почти не нужен. Самое смешное, что все, или почти все вокруг в курсе, что все знают о моем особом отношении к тебе, и все видят, что когда есть такая возможность – мы вместе, но сейчас такой возможности просто не было… И я прекрасно знал, что именно так и будет. Знал с того самого момента, как узнал, что мы едем не одни. Но я уже не мог отказаться, просто нельзя было это сделать. Ты мог подумать, что я ревную, но ты не должен так думать, хотя это и в самом деле так. Точнее, мне было больно. Я ощущал почти физическую боль, чувствовал, как все нутро буквально сжимается и наполняется тоской и болью. И нет, это даже не из-за того, что ты в этот раз не со мной, а оттого, что я понимаю, что ты никогда и не был по-настоящему со мной, я просто очень удачная замена. И даже не во всем, а только в том, в чем ты сам мне позволил. Не оттого, что ты прикасаешься к другому человеку, а он касается тебя, нет. А оттого, что этого не могу сделать я, просто не имею на это права, хотя чувствую буквально физическую необходимость в этом, почти как дышать. Да, я, наверное, эгоист и собственник, но я очень стараюсь не показывать этого, оставлять это только в своих мыслях. Дело не в том, что ты счастлив с другим человеком. На самом деле, я за тебя рад. Совершенно искренне – рад, ведь вы такие счастливые, так здорово смотритесь вместе, как будто вы и в самом деле одно целое, а я… я понимаю, насколько я лишний в этом вашем счастье, и вот именно это мне больнее всего ощущать.
Мавря: Название: Амстердам Пейринг: подразумевается Грановский/Серышев, увидите больше - скажите Рейтинг: отсутствует Комментарий: факир был пьян и фокус не удался, точнее - удался не так, как хотелось. Очень отрывочно, очень хреново. Итого - с днём рождения, Алик! Надеюсь, ты меня простишь. - Алик, мы едем в Голландию! Счастливый Андрей с широкой улыбкой повис на плече вошедшего в номер Грановского, и Алик недоумённо наморщил лоб, переводя взгляд с сияющего лица Большакова на царящий в их с Андреем комнате воодушевлённый бардак, среди которого с удобством расположились остальные музыканты. - Голландию? – с неуверенным смешком переспросил Алик. – Какую ещё Голландию? - Которая в трёх часах от Бельгии и на поезд до которой у нас уже есть билеты на послезавтра, - лучезарно улыбнулся Большаков. – Подарить тебе карту мира, топографический кретин? - Лучше сразу глобус, чтобы я смог надеть его тебе на голову, - легко парировал Грановский, стряхивая с плеча руку Андрея. - Какого чёрта? – лаконично поинтересовался Алик. - Да никакого, - просто ответил Молчанов, прокручивая в пальцах барабанную палочку. – Время есть, возможность есть, концертов не будет до следующей недели – почему бы и не вырваться на пару дней в Амстердам? – Игорь мечтательно улыбнулся. – Я слышал, что там в кофейнях подают вовсе не кофе. - Это же Амстердам, Гарик, - хохотнул Большаков. – Там подают всё, всем и на любой вкус. - Значит, твоя была идея, - обречённо констатировал Грановский. Андрей довольно оскалился. - Я становлюсь настолько предсказуемым? - Алик красноречиво сморщил нос. – Да брось, Саш! Будет здорово. Хоть вырвемся из этой норы, надоело. Другой город посмотрим, оторвёмся, как следует. К тому же, - хитро сощурил глаза Большаков. – У тебя всё равно нет выбора. - С тех пор, как я познакомился с тобой – точно нет, - усмехнулся Грановский. – И где я только так нагрешить умудрился? - Замолишь, не переживай, - откликнулся с подоконника необычно деловой Попов, почёсывая в затылке огрызком карандаша, которым только что чертил на разложенной на коленях карте какую-то замысловатую кривую. – В Амстердаме куча храмов, может, в каком-нибудь тебе дадут нужной святой воды, чтобы усмирить это исчадие ада. - Иди ты! – захохотал Большаков, махнув на Сергея рукой. – Что-то ты не особо возражал, когда ездил со мной за билетами. - А в чём дело? – в комнату бесшумно пробрался Серышев, стряхивая с косухи и волос мелкие капли дождя. – Я что-то пропустил? - Миша! – радостно вскинул руки в победном жесте Андрей, моментально переключаясь на новую жертву. – Миша, мы едем в Голландию! - Голландию? – с улыбкой вскинул брови Серышев. Алик беспомощно поднял руки в ответ на адресованный ему вокалистом взгляд. – Какую ещё, к чертям, Голландию?.. Амстердам был похож на открытку с самого начала – такой же нереальный, спокойный и почти плоский. Алику казалось, что, протяни руку, и кончики пальцев тут же упрутся в твёрдый и гладкий, как глянец бумаги, воздух. Над головой, почти в такт гудящему поезду, тихо урчало пасмурное, слишком ровное серое небо, чисто вымытые платформы блестели на изредка пробивающемся из-за облаков солнце. Прохладный ветер, отчётливо пахнущий речной сыростью, мимолётным порывом мазнул по щеке Грановского, всколыхнув выбившуюся из хвоста прядку. - Ну, - воодушевлённо проговорил Большаков, выбираясь на платформу вслед за Грановским, и методично пихнул басиста куда-то под рёбра, чтобы не загораживал выход. – Добро пожаловать в Амстердам, господа, город секса, наркотиков и рок-н-ролла! Готовы к отрыву? - Кажется, кое-кому сильно неймётся, - меланхолично заметил спрыгивающий на платформу рядом с Аликом Попов. – Перепутал Голландию с Лас Вегасом, Андрюх? Тебе в другую сторону. Прикуривающий рядом сигарету Серышев приглушённо фыркнул, щурясь на огонёк зажигалки. - Отвали, святой зануда, - легко отмахнулся Большаков. – Тебя музеи заждались. - Музеи, не музеи, - рассудительно пропыхтел вываливающийся из вагона Покровский. – Но если мы сейчас же не отведём Молчанова в квартал красных фонарей, он кого-нибудь убьёт… - Или трахнет, скорее, - тихо усмехнулся на ухо Грановскому Большаков. Алик несильно отвесил Андрею пинка. - ..и это буду не я, - закончил ничего не подозревающий Покровский. - Как ты вообще умудрился его поднять? – с интересом спросил Серышев. – Он же дрых от самой Бельгии. - Поднять-то поднял, - клавишник картинно поморщился. – Разбудить забыл. Словно в подтверждение слов Кирилла из вагона донёсся какой-то внушительный грохот и отборный русский мат. Пара проходящих мимо девушек, щебечущих что-то на непривычно-резком голландском, с интересом покосились в сторону музыкантов, тут же поймав широченную улыбку Большакова. - Ну вот, - спокойно констатировал Попов. – Кажется, он что-то на себя уронил - Я всё слышу! – глубоко похмельным голосом зло откликнулся Молчанов, хмуро появляясь на платформе с закинутым на плечо рюкзаком. На лбу барабанщика отчётливо виднелся красный след. - Что? – процедил Игорь, с мрачной решительностью оглядывая готовых заржать друзей. - Ничего, - первым среагировал Большаков, отворачиваясь от захихикавших девушек. – С пробуждением, Гарик. Прекрасно выглядишь, кстати. Часы на ратуше пробили ровно девять, удивительно мелодично слившись звоном со смехом не удержавшихся музыкантов. Они едва успели добраться до гостиницы недалеко от Центрального вокзала и забросить вещи по номерам, как неугомонный Андрей, при ярой поддержке Молчанова, тут же потянул всю компанию обратно в город. - Не тормозите, ну! – Большаков нетерпеливо расшагивал перед распахнутой дверью номера Грановского с Серышевым. – У нас всего два дня, отсыпаться будете на обратном пути. - Андрей, ты здесь уже.. в который раз? Четвёртый? – улыбающийся Серышев неторопливо возился со шнуровкой на берцовках. - А ведёшь себя так, словно никогда не был в Амстердаме, - подхватил Алик, пытаясь привести воронье гнездо чёрный кудрей на голове в более-менее приемлемый вид. - Какая разница? – Андрей с тихим фырканьем тряхнул головой. Массивная серёжка в левом ухе, качнувшись, поймала отблеск полуденного амстердамского солнца. – Я же никогда не был здесь с вами. После четырёхчасовой пешей прогулки по центру города, улицы Дамрак, Монетной Башни, церкви Святого Николая, куда Попов порывался зайти за обещанной святой водой для истребления Большакова, и шумного рынка недалеко от площади Дам, где Серышев, не удержавшись, купил малины, они остановились на одном из многочисленных мостов, давая отдых гудящим ногам и глядя в беспокойной зеркало воды. Алик рассеянно барабанил пальцами по парапету, не отрывая взгляда от покачивающихся на речной глади многочисленных лодок и вслушиваясь в пульсацию на кончиках пальцев, складывающуюся в пока что неуловимую мелодию. Стоящий рядом Серышев тихо чиркал колёсиком зажигалки. - Ну что? – Большаков быстрым движением поднял воротник косухи, прячась от резких порывов ветра, и с интересом уставился на подуставших музыкантов. – Как вам город? - Красиво, - задумчиво ответил Попов, кутаясь в шарф. - Только до главного так и не дошли, - хмыкнул Молчанов, выразительно постукивая пальцем по помятой карте, где красным карандашом был отмечен заветный квартал. - Спокойно, туда как раз и идём, - Андрей широко улыбнулся, хлопнув недовольного барабанщика по плечу. – Утром там делать нечего, а вот к вечеру как раз начинается самое веселье, смекаешь? - Так бы сразу, - оживился Молчанов и быстро оторвался от парапета, потянув за собой Покровского. - О господи, - обречённо протянул уставший клавишник. - Пойдём, истуканы, - Большаков по очереди несильно ткнул кулаком оставшихся стоять Алика, Серышева и Попова. – Долг я свой выполнил, культурная часть программы закончилась. Пора напиться! Ну и не только… - Я пас, - замотавшийся в шарф Попов приглушённо хмыкнул, поднимая руки в защитном жесте. – Напиться я и в гостинице могу. По крайней мере, буду уверен, что утром не проснусь в каком-нибудь канале. Идите, а я, пожалуй, ещё… - А в тебе я и не сомневался, - перебил Большаков. – Скучный ты, женатый человек. - Предусмотрительный, - улыбнулся Сергей. - А вы? – Андрей повернулся к молчавшим Серышеву и Грановскому. – С нами? Э-эй! Земля вызывает Грановского! Алик даже не повернулся, продолжая задумчиво смотреть на тихо шумящую под мостом воду. Серышев, задержав взгляд на друге, понимающе улыбнулся и, обернувшись на Большакова, быстро покачал головой. - Сговорились, - уныло протянул Андрей, засовывая руки в карманы. – Точно сговорились. Ну и ладно, потом не говорите, что я вам не предлагал. Гарик, за мной! До завтра, святоши! - До завтра, - эхом повторил Попов, выхватил у не успевшего возмутиться Молчанова карту и, кивнув Алику с Серышевым, быстро зашагал на другую сторону реки. Махнувший на прощание рукой Большаков в сопровождении Игоря и Покровского бодро направился в противоположную сторону. Подождав, пока голоса друзей растворятся в привычном шуме улиц и волн, Серышев осторожно тронул Грановского за рукав. Вздрогнувший Алик быстро вскинул глаза, в которых, словно в мокрой глине, виднелись отпечатки города, и рассеянно уставился на прилипшую в уголке губ Серышева малиновую косточку. - Пойдём? Амстердам пел где-то внутри. Алик перестал пытаться запоминать дорогу после второго же квартала – их маршрут, в отличие от выверенного Большаковым пути, был слишком беспорядочным, чтобы сохранить хоть какое-то подобие ориентиров. Не сказать, чтобы его это расстраивало. Даже наоборот. Без восторженного трёпа Большакова над ухом Амстердам казался другим. Идя бок о бок с молчащим Серышевым вдоль канала с непроизносимым названием, Алик ощущал город по-другому. Открыточный Амстердам, несмотря на всю свою рациональность, пульсировал ритмом, непрекращающейся жизнью, и странно умиротворял разделёнными водой улицами. Алик шумно вдыхал речной воздух, пытаясь поймать ритм города, и бесконечно сжимал и разжимал пальцы в карманах косухи, досадуя на то, что не взял с собой гитару – пульсация на кончиках пальцах становилась всё настойчивее и вместе с тем – неуловимее. Шагающий рядом Серышев, едва касаясь локтем руки друга, дальновидно молчал, изредка шурша пачкой сигарет. - Хочешь войти? Они стояли перед каким-то огромным собором с узкими витражными окнами, и Алик, задрав голову к небу, с улыбкой щурился на островерхий купол. Опустив взгляд, Грановский дёрнул подбородком. - Нет, - Серышев с любопытством вскинул брови, и Алик улыбнулся. – Если мы войдём, ты там останешься. Миша фыркнул, стряхнув пепел с сигареты, и быстро бросил в привинченный у входа ящик для пожертвований пару мелких монет. Они ещё долго бродили по набережной, иногда углубляясь в переулки, чтобы выйти в совершенно другой части города, а когда солнце начало клониться к закату, Алик, не выдержав, потянул Серышева на экскурсию по каналам и с трудом сдерживался от смеха, слушая ломаный английский Миши, покупающего билеты. - Проще петь, чем разговаривать, да? – усмехнулся Грановский, когда они уже устроились на скамейке на корме небольшой лодки, и урчание мотора смешивалось с бойкой английской речью экскурсовода. Ветер, налетая резкими порывами, ерошил волосы, забирался под ворот косухи и швырял в лицо мелкие брызги. Прищурившийся Серышев плотнее закутался в плед, который они умудрились урвать на двоих. - Главное знать, что хочешь сказать, - проговорил Миша, несильно хлопнув Грановского холодной ладонью по бедру, и широко усмехнулся в ответ. В речном амстердамском воздухе опьяняюще запахло малиной. Кажется, они выпили слишком много вина. Или это было после коньяка? Или после абсента?.. Алик с трудом фокусировал взгляд на парапете, за который ухватился обеими руками – перед глазами до сих пор всё было затянуто красной пеленой – цвета, приятно шуршащего бархатной обивкой под пальцами и в обилие преобладающего в интерьере ресторана, из которого они только что вывалились на улицу. - Стоило убегать от Андрея, чтобы так надраться самим, - стоящий за спиной Серышев тихо рассмеялся, непослушными пальцами воюя с зажигалкой. - С ним было бы хуже, - фыркнул Грановский, тяжело облокачиваясь на ограждение. Серышев согласно кивнул, пристраиваясь рядом и невольно копируя позу Алика. - А сейчас.. сейчас хорошо? Грановский повернул голову, ловя на удивление трезвый взгляд Миши. В голове шумел, плескался и перемешивался Амстердам, вода его каналов и отражение фонарей, ноздри щекотал сладковатый запах затушенного в пепельнице окурка и дым последней сигареты из пачки Серышева, а ритм, пульсирующий в пальцах, ощущаясь всё четче и острее, казалось, с каждым ударом сердца распространялся по венам, выстраиваясь в мелодию, и разбивал тысячи стеклянных бокалов в голове. Где-то вдалеке, на другом берегу заиграла труба уличного музыканта. Деревянный бок лодки, касавшейся на волнах, мягко ударился о причал. Часы на ратуше отзвенели два. - Миш, - тихо позвал Грановский. – Миш, ты его слышишь? Серышев медленно выдохнул дым, чуть крепче прижимаясь затянутым в косуху локтем к боку Алика. - Да, - с улыбкой пробормотал Серышев. – Слышу. Амстердам пел о любви. Амстердам.
Io: Название: *** Пейринг: Манякин/Голованов Рейтинг: R Сигарета, догоревшая до фильтра. Какого черта? Я все вглядываюсь в подкравшийся ночной мрак. Фонарь опять не работает. Где ты? Почему так долго? Стрелки часов ползут настолько неохотно, что, кажется, никогда не наступит нужный час. Никогда ты не откроешь дверь… никогда не скажешь «привет!». Нервы на пределе. Черт знает, что со мной происходит. Это после последних гастролей. После последнего такого тяжелого года… или… - Андрей, сколько раз я тебе говорил, не кури! - А я и не курю… Бросаюсь к тебе на шею… тыкаюсь носом в щеку. Твой глубокий грубый голос всегда доставляет мне удовольствие. - Хватит с нас одного курильщика… - Это уж точно… Саш… Саша… знаешь…. – ты уже стискиваешь меня в объятиях… Говорят, раньше ты встречался с Валерой. Говорят, у тебя его увел Рыжий. Говорят, ты обещал, что больше ни с кем и никогда из особей своего пола… но вот уже третий месяц мы пробуем быт на ощупь. Пока еще я наступаю на «твои больные мозоли», пока еще ты не всегда достаточно тактичен. Среда сформировала сознание у тебя – одно, у меня – другое. Если бы кто-то узнал, все равно не поверили бы, наверное, именно это спасает нас от разоблачения. Ох… знал бы как я ревную тебя. Когда, как мне кажется, ты не так смотришь на кого-то из музыкантов, когда приходится особенно долго ждать, когда у тебя бывают какие-то «дела»… Не знаю, такой ли жизни я хотел. Не знаю, о такой ли любви мечтал. Последнее время я вообще не понимаю себя. А ты просто и легко разруливаешь проблемы, решаешь какие-то вопросы. Простой и надежный, теплый и немного ворчливый. - Еще не ужинал? - Нет. - Вот бестолочь… я мог и дольше задержаться знаешь, какие сейчас пробки? - Но мне хотелось дождаться тебя… Сашка улыбается и все становится не важно. Потому, что он рядом и теперь все будет хорошо.
Susя: Зов Шамана Стыров/Спектровски гыгыгыгы Свет дневной иссяк, И вокруг меня пустыня. Звон звёзд гонит прочь мрак... Да святится Твоё имя! Низкий пульсирующий звук наплывает издалека. Он дышит, бьётся, звенит. Голос? Колокол? Он зовёт, набегает волнами, то стихает, то нарастает. Я иду на голос, на колокол, на звук. Я иду к эпицентру. Я иду. Волны накрывают меня, и всё тело начинает пульсировать в ответ – будто я корпус гитары, флейты, скрипки, барабана, лишённый собственной воли, покорный невидимому музыканту. Всё вокруг замерло, засыпает, облитое и скованное медью гаснущего солнца. Равнина пылает всеми оттенками красного, но ни движения, ни звука в этом безумии цвета. Только пульсирующий голос, подчиняющий себе. Я иду, разве не видишь? Я иду. Ты сидишь, скрестив ноги, и степные травы беспомощно склонили пушистые венички к земле, замыкая тебя в круг. У твоих губ дрожит медный воздух, будто ты выдыхаешь полупрозрачное пламя, свивая его пальцами в причудливые фигуры. Я пришёл, видишь? Я здесь. - Учитель, - мои губы беззвучно шевелятся, выпуская облака пара. Слева почти село солнце, справа почти встала луна, и серебристые искры пробегают по перьям, вплетённым в твои распущенные волосы. Неподвижное лицо разделено пополам – бронзовая и серебряная маски. - Научи меня такому голосу. Твои руки опускаются. Трепетавшее в пальцах пламя застывает и превращается в тонкую полоску меди. Металл, тускло поблескивая в лунных лучах, лукавой змеёй обвивает твоё обнажённое плечо. - Научишь? Еле заметное движение ресниц. Согласие. Я опускаюсь на колени, и краешек солнца заливает прощальным заревом горизонт. Всё вокруг замирает, когда я заглядываю в твои глаза, изумрудные, горящие отражённым лунным светом. Я здесь, вижу. Я рядом. Пение варгана – пульсирующий звук, голос, колокол – давно стихло, но отголоски блуждают в моём теле, как в томных изгибах гитары или скрипки. В минуты алого безмолвия мы встретились здесь, в месте, где день соседствует с ночью, солнце с луной, а неподвижность – с бесцветностью. И когда последний луч солнца соскальзывает за горизонт, я целую твои губы. Лунный свет пронизывает моё тело, а твои пальцы почти невесомо скользят по мне, поглаживают и вдруг сминают, изменяя очертания. Ещё несколько мгновений поцелуя, и я серебряным варганом падаю к твоим ногам. Мир изменился – всё вокруг стало чёрно-серебристым, утратило краски. И когда ты снова прижимаешь меня к губам, мир наполняется ещё и звуком – твоим дыханием в моём теле и моим голосом – звонким серебром, поднимающимся до небесных сфер. Искрящиеся травы метут пушистыми веничками темноту, и с чёрного купола алмазной пылью осыпается дневной сон, открывая серебряные звёзды той же высочайшей пробы, что и мой пульсирующий плач-смех. Ты запрокидываешь голову к испещрённому искрами небу, и в твоих кошачьих глазах отражается бешено пылающая луна, а я серебряным голосом варгана кричу ей в лицо её имя, твоё имя: - Тёма! *** - Сэр, это Вы меня мужским именем зовёте? – Ника лежит рядом, опираясь на локоть. - Нет… приснилось… кошмар, - утыкаюсь лицом в подушку. *** - Артём, а меня поцеловать? Наши глаза встречаются, и в твоих я вижу отражения лун и пляшущих серебряных ковылей. - Я тебя потом… поцелую. И тогда утративший краски мир запоёт – моим серебряным голосом и твоим дыханием во мне.
Io: Шампунь. Бес/Сыч *канон вопщем* Я приходил в Левостовск, когда дела были не очень. Когда конфедераты успевали так задолбать своими «настоятельными» просьбами, что я даже жалел, что не погиб во время первой атаки. Хотя, нет, все это отговорки. Хотя бы потому, что человек всегда хочет жить. Будто ты хоть трижды удачливый охотник, супер-профессиональный наемник или сталкер из Прежних, как я. В самых безвыходных и безнадежных ситуациях каждый из нас цепляется за жизнь, даже тогда, когда и жить-то уже не за чем. «Сейчас везде Зона, браток», - говорил какой-то кент из бывших бандитов, - «нет никакой разницы, где и за что ты сложишь голову». А для меня вот почему-то была. Чернобыльская конфедерация сейчас была своего рода заповедным местом. Там было все. Электричество, коммуникации, даже собственная Интернет-сеть. В общем, все как в старые-добрые цивилизованные времена. А меня неизбежно тянуло к границам Киева. Подальше от этого очага человеческого уюта и привычной обстановки. В такие моменты я брал недорогие задания, которые отказывались исполнять даже отмычки. Задания в стиле «иди туда не знаю куда, найди то, не знаю что». И я шел. И как правило находил. Реже возвращался ни с чем. Но меня никто не винил. Либо я просто не замечал косых взглядов. «Бес снова зализывает раны…». Так вот, дела мои были не очень… мое бессознательное взбунтовалось, потребовав горячую ванну, сивухи и задушевных бесед. Тигрыч знал, чем меня порадовать. - Какого хрена, Бес! – его радость не могла скрыть не щетина, о которую будто бы можно было порезаться, не шрам на пол щеки, успевший стать багровым. - Я тоже рад тебя видеть, Тигрыч… - усмехнулся я, - мне бы коньячку-с, баньку и девку. Хозяин недурной по нынешним меркам гостиницы «Фукусима» лихо стукнул кулаком по столу, на его зов тотчас явились какие-то салаги, Тигрыч отдал им распоряжения и сунул мне потрепанный сложенный тетрадный листок. С Тигрычем нас связывала старая история. Когда-то я помог ему удержаться в Левостовске, не то, чтобы специально, не то, чтобы именно ему, однако он запомнил и с тем пор расчеты у нас были сугубо «услуга за услугу». В листке обнаружились пункты «антибиотики» и «шампунь». От сочетания я малость выпал, но спорить не стал. Таблетки подогнать мог хоть сегодня, а вот за «шампунью» придется наведаться в город, это не в тапки гадить. За семь лет поди ничего и не осталось… разве что концентрат какой найти можно, вот, стало быть, за ним и стоит сгонять, но все потом… теперь отдых и эгоистичное время препровождение. Тигрыч не то, чтобы знал меня хорошо, ему были неплохо известны привычки сталкера Беса, а большего ему и не требовалось. Горячая вода без ограничения, тишина и покой. Вот и все, то в действительности было мне нужно. Про выпивку и девочек было сказано для прочих возможных ушей. - Ну, это, может и вправду? Девочку тебе, а? У меня как раз давеча караван вернулся, чистенькие, нетронутые… может мальчика? Или мутанта? - Ну, Тигрыч, ты меня прямо без ножа режешь… мутанта… - А что, есть вполне себе даже… По тому какую гримасу я скорчил – хозяин осознал степень своего падения в моих глазах. Крякнул: - Ну, на тебя не угодишь. - Ты же знаешь, что для меня самое главное горячая вода… - А для меня – довольный клиент. Кстати… есть водка. - Не начинай… - я рассмеялся. Тигрыч тоже заржал в голос, лично провожая меня в лучший из местных номеров. Толстые стены, без окон и с запасным тайным выходом. Всякое может случиться. Тигрыч как никто помнил об этом. Однако главной особенностью «апартаментов» было наличие ванны, почти настоящий водопровод, уж черт знает, как ему это удалось и горячая вода для меня без ограничения. Я скинул бронник, комбез и берцы. Затем термобелье и исподнее. Не май месяц, так что путешествовать налегке не получалось. Забравшись в горячую ванну, я испытал буквально неземное наслаждение. Вытянув ноги, я довольно застонал. Не каждый день, да что там, не каждый месяц выпадает такая возможность – принять горячую ванну в почти полной безопасности. Тигрыч еще что-то прислал со своим человеком. Знает, в долгу я не останусь. Горячая еда, чистая мягкая постель… да я почти в раю. Сейчас кроме шампуня хозяина местного банкета у меня имелся довольно сложный заказ в Киеве от одного уважаемого полевого командира по имени Язь. Нынче в отставке естественно. На обрывке газеты карандашом значилось «найди Сыча в метрополитене. Раньше ходил под Полковнчьими людьми, лично не знались. След потерян. Забери карту к ГХ-307». Даже тупой бы понял, что речь идет о госхране. Почему так откровенно, не уж-то так доверял Бесу? А быть может, сам до конца не верит, что эта сказка про нетронутые ГХ наяву случается. А мне чего? В комитеты не вхож, стало быть, задание получил – и пошел… Прямо скажу, безнадежной выглядела затея. А поручение Тигрыча казалось хорошим предлогом все же попробовать подсобить Язю. Вот ведь! Иди в Киев найди человека, который до революции ходил под Полковником… а потом что с Терей не поделил? А коли не поделил - жив ли? Мыслительный процесс согнал усталость и налетевшую дремоту. Переодевшись, я спустился в бар. Тигрыч встретил меня довольной ухмылкой: - Надумал что ли с девушками пообщаться? Тебе какие больше нравятся? - Живые, - усмехнулся я, - но мы не о том с тобой поговорим. Знаешь… решился я в Киев топать, но не только по твоим делам странным… скажи-ка мне… после Революции ты же так же в столице обретался? Не слышал ли чего про тех, кто под Полковником ходил, но в Зону не потопал, когда припекло? - Ну… положим, тебе-то чего? Ты сам там был… - Не совсем там… в общем, не слышал про такого товарища Сыча? Может, в расстрельных списках был? - Там народу после полегло не меряно… но дело не в НКВД-2 было. Местный передел. В общем, про такого не слышал… разве, что он из москальской группировки был. - Почему ты так решил? - Прозвище не наше… и на тусах не засвечено. Ищи в москальском секторе. Они Треугольник отбили… ну и вот. - Что? - Там и спрашивай.. - Спасибо… - Так девочку может? - Вот, что ты привязался! Мутанта мне, белого и пушистого. Тигрыч улыбнулся во все оставшиеся шестнадцать зубов и зычно сказал: - Это можно! - Да ну тебя! – замахал я руками, - я столько не выпью. ** Дорога до Киева как и всегда растянулась почти на месяц. Но это не худший показатель, когда припорошил первый снежок, а голодные монстры совсем не против человеческих консервов. Когда издалека я заметил огни киевского форпоста мне, признаться, стало намного спокойнее. Дабы не спугнуть удачу я заночевал в ближайшей заброшке. Как оказалось не зря. Минные поля никто пока не отменял. Вот тут бы я хорошо огреб… вернее, скорее всего меня бы уже не собрали. Через четверть часа после того, как я просигналил охране о том, что пришел с миром, за мной вышел провожатый. Неприветливый мужик в засаленном пальтишке. Странно это все. Раньше на кордоне такого не было. Не минного поля, не контингента… ну да ладно, не то время, чтобы нос воротить - Кто таков? – без предисловий спросил, добры молодцы, как только я вырулил за полосу препятствия. - Сталкер, из Левостовска иду… поручение у меня, - дежурно отрапортовал я. - Из Левостовска… а откуда комбез такой ладный? - Так понятно, откуда, от Тигрыча, откуда ж ему еще быть? – в тон отвечаю, а сам чую. Что-то в Киеве неуловимо так переменилось. Не уж-то власть? - Ну, проходи, коль из Левостовска… а то знаешь ли… у нас тут, не у вас там… - Надо думать! Столица! – протянул я, стараясь всячески изобразить лояльность. - Вот-вот! – приосанившись, заключил часовой, - тебе куда пропуск выписать? - Да мне бы в центр… поручение у меня от Тигрыча… короче, прикиньте, ребята сказал мне, иди-ка ты, добрый человек в Киев, на торжище сунься, там может в городе прошерсти чего, но говорит, найди мне шампуня! Совсем старый обалдел. - Уж, не для купален ли? – поинтересовался не подающий до этого голоса невысокий вояка, сидящий у бочки с тлеющими углями, должно быть за главного тут. - Для них самых… так куда мне? - В центр… к великой триаде… сейчас начиркаем… звать-то тебя как? - Сашка Бессеребреников, но можно просто «Серб» писать. - О’кей… напишем… стало быть, пойдешь к триаде, там поклонишься батьке… ну, тебя проводят, да выпишешь охотничий билет, там хоть шампуня, хоть черта лысого… ну, и пошлина с тебя серб… три патрона. - Ого! Серьезные ребята! – проговорил я, - но постовых уважать надо, это ж не то, что прежде всякая шваль тут шастала, а вот теперь гляжу – порядок… вот и славно! Мужики заулыбались, так и не удалось сообразить, то ли реально налог на вход ввели, то ли развели меня на ля-ля, как приезжего… впрочем, значения не имеет данный факт. Власть сменилась и хочет автономии… вот Манякин и Теря узнают - будет им юрьев день… хотя… не уж-то я должен и дальше работать мальчиком на побегушках у новых режимов? Мне-то оно все вообще на хрена сдалось да куда уперлось? Новая киевская власть не пожелала оставить меня в покое и по дорогу к метрополитену. Должно быть, смотрелся я чересчур уверено и не выказывал должного трепета, а может, просто решили почтить, так сказать, мое присутствие своим вниманием. Из боковой улочки вырулил тарантас. Смесь мотоцикла и небольшого автомобиля. Красноречиво пробибикав, мне предложили припарковать свою персону неподалеку. - Кто таков? – выдохнуло перегаром из нутра машины. - Наемник из Левостовска. Сербом кличут. Досмотр прошел. - Это хорошо, что наемник, - усмехнулся тот же голос, - а то всяко бывает. Тебя до центра подбросить? Отказ был бы воспринят, как попытка улететь, поэтому я, улыбаясь как можно шире, влез в тарантас. На недолгой дороге я не узнал для себя почти ничего нового, кроме того, что прошлые крысиные бега не увенчались для Гоши успехом, именно так звали моего провожатого. Ну, и конечно, что батька ищет новых солдат, и будет только рад познакомиться со мной. Что случилось с системой, налаженной тут при Тере идентификации личности через КПК я понятное дело, спрашивать не стал. Несмотря на некоторое раздолбайство, как только я был сопровожден в метро, вся мишура и «отвод глаз» кончился. Господство военной диктатуры. Хлеще, чем у Александра Кровавого. Люди – точно винтики в надежной машине, работающей, как большой механизм. В условиях современного постапокалиптического общества лично я считал такую модель приемлемой, при условии, что эти ренегаты младенцев не употребляют в пищу, а электорат не делят по цвету кожи или наличию лишней руки. Нынче всякое случается. Так сразу на «прием» к батьке попасть, разумеется, не удалось. Меня промурыжили несколько часов в приемных, сделав едва ли не полную опись моего имущества, но мои уверения в любви и дружбе, кажется, возымели свое магическое действие, а может, мне просто хотелось думать, что возымели. Кабинет батьки не был похож на коморку, которую занимал когда-то Полковник. Это было хорошо обставленное рабочее пространство. И откуда они взяли все эти доски для маркеров и магниты для построения диаграмм? Ладно, не мое дело. За широким столом сидел внушительного вида мужчина. Он не вызывал никаких чувств, и сталкерская чуйка ничего не могла сказать мне о нем. Как будто только вчера из офиса, а теперь не знает что делать со свалившейся на него ответственностью Он молчал, и я тоже не спешил начинать диалога. Однако молчание затягивалось. Нужно было что-то делать… - Э… - не очень уверенно начал я, - так вы батька? Ну… новая киевская власть? В Левостовске, откуда я прибыл ничего не слышали о революции в столице… но вы же сами понимаете… какая нынче коммутация…. Что-то было не так… что-то в этой ситуации не сходилось… И я все никак не мог понять что… - Вы ведь не батька, не так ли? Человек за столом встрепенулся. Подпрыгнул, неловко улыбнулся. - Вы догадались очень быстро… для нездешнего… я первый секретарь отца народа киевского … пойдемте со мной… Мы немного побродили по странному лабиринту переходов и лестниц, пока, наконец, не достигли гермодвери. Первый секретарь отца народа киевского отпер ее с помощью какого-то хитрого ключа. - Отец наш, - затараторил он, - я привел того, кого вы изволили хотеть видеть. - Оставь всю эту суету… оставь нас… - Но, отец! - Этот сталкер не сделает дурного! Я напрягся… голос «батьки» казался странно знакомым… и та уверенность, с которой он назвал меня «сталкером» не обещала ничего хорошего… однако, все оказалось гораздо хуже, когда за первым секретарем закрылась дверь. - Я все ждал, Бес… когда ты придешь. - Э… - хотел было я возразить, что мол, вы меня спутали и все такое, но батька был непререкаем, и жестом показал мне заткнуться. Из-за полумрака, царившего в комнате, рассмотреть отца украинского народа не получалось. - Помолчи… успеешь еще… языком молоть ты всегда горазд был. Так вот, думал я, ждал… когда дойдешь, когда доберешься… но ты не спешил. Потому, что по проторенной дороге два раза не ходят, так ведь? Обижался, конечно, до меня-то еще до войны кое-какие слухи докатывались, но я всячески воздерживался от необдуманных поступков… и вот… ты здесь. Почти через десять лет, Сергей… десять долбанных лет меня интересовал всего один… понимаешь, Один вопрос… ЗАЧЕМ? Я вздрогнул. Мое настоящее имя едва ли знали с десяток человек из моего окружения. И чтобы какой-то революционер, как бы он не был крут… Батька закурил. Ни самокрутку, а нормальный такой довоенный табак. - Зачем, простите, что? - мой разум лихорадочно искал пути к отступлению «вот это ничего так за шампунем сходил…». - Зачем ты пошел в Зону? Почему не вернулся вместе с Андреем? Почему не передумал после того, как угроза всемирного господства Зоны миновала? Как смог оставить всех тех, за чьи жизни поручился в Москве? - Я не знаю, почему я должен оправдываться… но… во многом вся эта история с Москвой и всемирной Зоной исходила от Монолита… и не у всех сохранились воспоминания.. - Но ты мог разобраться.. - Мне… как бы было не до этого, мне нужно было выживать. - Тем, кто остался с той стороны тоже… нас было немного, но все мы ждали знака… и вот когда… началась война, мы подумали, что это тот самый знак. Но в Зоне нас особенно никто не ждал… и все было несколько иначе. Пришлось идти по трупам… впрочем, теперь все пустое. Я кажется, начал понимать, чего ты искал все это время. - Да? А я вот до сих пор как-то не понял, вот так как был дураком, так дураком и остался… - Ты просто пытался сбежать от себя, от обязательств от того привычного мира, который окружал тебя Там. В периметре жизнь спокойнее. Да, ты рискуешь ею, но есть иллюзия постоянства… не так ли? Есть иллюзия первородности и правильности всего происходящего. А задумывался ли ты, Бес, что Зона, как и многое другое на нашей земле исчерпаемый источник? - Нет, - честно признался я. - Думал ли ты, что оставишь детям после себя? Патроны они когда-нибудь кончатся… и человечество не просто так вскарабкалось на такую высоту технического прогресса. Регресс же будет стремительным и загонит нас обратно в пещеры. Я пожал плечами, поскреб в затылке. - Батька, ты излагаешь, как мой старый друг Кипелов, который обиделся однажды черт знает, на что и больше мы с ним не разговаривали. - Обиделся я Сережа не на тебя, а на то, что ты не стал ждать моего ответа. Батька вышел в неровный луч света, и я понял, что передо мной давно потерянный друг. Одна из немногих веточек, связывающих меня с прошлым. Хотя, что я? В последнее время что-то слишком много стало веток этих самых… На Валерке были темные очки, несколько шрамов украшали его профиль. Седые волосы до плеч, подрезанные не очень аккуратно, но видно даже теперь ухоженные… черт, как он это делает? - А чего я должен был, по-твоему, дождаться? – вдруг вспылил я. - Успокойся… - Валера улыбнулся какой-то усталой улыбкой, - теперь это не имеет никакого значения. Я все думал… вот ты придешь… вот что я тебе скажу… но все пустое. Потому, что после всего этого ада. После этой глупой революции… в общем, я скучал. Я выдохнул… «Он скучал, охренеть можно!». - И… ? - Да, ничего собственно… хотел тебя увидеть… - А потом? - А потом не важно… - он вернулся на свое место, казнил окурок в пепельнице, - я слышал ты довольно удачлив, что делал большие успехи на сталкерском пути, и сюда не просто так… - Да.. за шампунем для волос… и с Сычом поговорить хотел. - Про схрон я тебе понятно не скажу, и карту не нарисую… мы сами его используем, а этой дряни отолью, хотя не тот теперь шампунь… им хорошо крыс травить… мутировавших. - А сам как в порядок хаер приводишь? Валера усмехнулся: - Все очень просто, народными средствами, как и раньше. А потом я не выдержал и, сделав шаг, просто бросился ему на шею… это было так глупо, но держать лицо дольше я не смог. И не стыдился не брызнувших слез, не торопливых поцелуев доставшихся мне.
Io: Пешком до рая. Маврин/Гречишников Маврин/Кипелов совсем почти не слеш) Бес втряхивается в штопаный комбез. Стало быть, собирается недалеко. Скорее всего, к мародерам… - Куда намылился? - Понятно куда, - огрызается, стягивая поредевший хаер самодельной бечевкой. - Доходишься… - Ты еще покомментируй! Скрипнув зубами, сжимаю кулаки… можно говорить все, что угодно этот решения не изменит. Он вообще никого не слушает. Тем более меня. Прошло много лет с того дня, как беспокойные человеческие толпы стремились на работу к девяти по длинным подземным переходам. Теперь свой век здесь коротаем мы. Хотелось бы верить – крайние из Могикан. Когда-то мы с Бесом работали вместе. Ездили по разным городам. Люди платили деньги, чтобы поглядеть, как мы лицедействуем. Когда-то все было легко и просто… Сейчас Бес удачливый сталкер. А я… а я – никто. Порою кажется, и общается он со мной из привычки. Особенно в свете последних политических событий. Из-за того, что было когда-то, из-за того, что считает, будто несет какую-то там ответственность за меня. Интересно, перед кем? Я так и не смог научиться стрелять в людей. Я до полуобморочного состояния боюсь зверья, которое шастает наверху, во мне не открылось таланта к инженерному делу, и даже тест на грибной плантации я провалил. Теперь на станции никто не понимает, почему Бес отрабатывает двойную норму. На станции никто не понимает, почему Бес не продает меня в рабство. Здесь свои законы, и не имеет значенья кем кто кому приходился До. Единственное, что у меня получается неплохо это следить за бытом и чинить амуницию. Бес говорит это потому, что в час Икс мне сильно не повезло, я подвергся какому-то резонансному облучению, и мне сложно сосредоточиться. Мозг не может понять какую сторону он должен принимать, от этого все беды. Вроде бы, так сказал какой-то ученый с кольцевой… в общем, я никто и звать меня никак. Раньше у меня, как и у Беса было другое имя. Была другая судьба. Сейчас только он обращается ко мне по имени, а я зову его просто Бес… еще при прошлой жизни ему очень подходило это имя. Наконец, сталкер уходит, я остаюсь один. Начинается обычный рутинный день, который будет такой же, как и вчера, как и позавчера, как и поза-позавчера. Я вытаскиваю спальники проветриться, заметаю пол, мою его с дезинфицирующими средствами, проверяю в порядке ли одежда и амуниция, после этого отправляюсь на раздачу питьевой воды. - Гляди-ка, нахлебник опять приперся… и чего тебе дома не сидится? Уж как бы пользу приносить научился, - это тетя Клава. Раньше она была вахтершей в ДК, где мы репетировали. Но она, как и многие другие забыла про прошлую жизнь. Не имело значение ничего… кроме данного момента и возможности выжить… - вот как бы не ты, - продолжала она, - так один из лучших сталкеров станции едва ли остался бобылем… а ты хоть бы и бабу ему заменял… чего такого? Любому человеку отдых нужен! Я делал вид, что улыбаюсь, говорил, что-то вроде «конечно, если ему это понадобится, то всенепременно, что она права и пр.», я давно усвоил, что спорить с подобными людьми не имеет никакого смысла, а тем более разводить полемику. При случае ответить дежурным я не смогу, я бесполезен, а, следовательно, моей смерти едва ли кто-то сильно испугается. Конечно, местные боятся потерять Беса… но после очередной смены власти, кажется, и это скоро пройдет. Руководство думает, что запасенных продуктов хватит на века, хотя на самом деле едва ли станция протянет год без ощутимого голода. А Бес? А что Бес… он снова сбежал от кривотолков… на этот раз к мародерам. Дела у него какие-то… почему зачем? Я раньше нередко просил взять меня в тоннель, но Бес опасается, что все может закончиться плохо… а по мне лучше бы так… После общего зала я снова возвращаюсь в наш тупичок. Тут селятся сталкеры или дозорные не знаю уж почему. Эти ребята нормально относятся и ко мне и к Бесу, и к нашему непростому сосуществованию. - Здорово, Сашок, - приветствует меня Шмель, я улыбаюсь, отодвигаю полог нашего жилища, ставлю кипяток на заранее заготовленные угли и выползаю потрепаться. Ничего особенного, как ежеутренняя процедура. Вроде бы как чистить зубы или хоть ненадолго почувствовать себя человеком. - Куда Рыжего опять понесло? – неодобрительно гудит сталкер. Я пожимаю плечами, хотя и знаю, что врать бесполезно, тем более Шмелю, поэтому говорю: - Сказал, что к мародерам, а там черт его знает. - Странно… с чего бы это…сейчас у станции нет проблем… или Бес просто выяснил что-то, а пугать не хочет нас раньше времени, пока сам во всем не убедится… вот всегда он так… - Почему ты сразу думаешь о плохом? - Там же с гнездами многоножек было… а если бы сразу с командой пошел, то и сам бы не пострадал и успели бы раньше среагировать… - Ну, а если бы как с вампирами в северном тоннеле, которые в итоге оказались ментальной аномалией? - Тут ты прав… но время сейчас такое, лучше перестраховаться, а раз к мародерам, то либо и вправду к ним, за советом, либо к Бабе Роме.. маршруты сходные. - С чего бы это ему к предсказательнице? – я поправил съехавшие очки, вопросительно уставившись на Шмеля. - Есть у твоего друга одна нехорошая тайна. Конечно, у всех нас таких тайн хватает, но… потом я тебе расскажу… завтра, поскольку если прав я, то тебе уходить придется. Всем нам, наверное, придется. Очень быстро, и… - Шмель развел руками, - я честно не знаю, куда. Нехороший холодок пробежался по спине. Я нередко думал, что удача может изменить Бесу, что однажды он может просто не вернуться… одно дело, что меня ждет не лучшая судьба, а другое, что жить, хотя бы даже как теперь я просто не сумею. Раньше все было по-другому. Мы с Рыжим, так называют Беса в память о первых днях, когда его огненные волосы сильно выделялись на общем фоне… потом, конечно, краска сошла, но прозвище осталось, правда, лишь в сталкерской среде… у тех, кто дожил. Когда прошлое закончилось, когда вместе с прошлым закончилось и какое-либо будущее, я понял, что ближе и роднее человека у меня просто нет. Рыжий не задавал вопросов, не требовал ничего, не кричал и не ругался… он просто поддерживал во мне жизнь. Когда я впадал в прострацию или умолял пристрелить меня прямо сейчас, он приходил и вытаскивал меня… я понимал, что все не так уж и плохо на сегодняшний день. Что мы еще повоюем, что пока он рядом… есть ради чего бороться. Мне было действительно страшно, когда Бес пропадал надолго, и что думать теперь я просто не знал. Нужно было просто как-то пережить очередной день. Похожий на вчерашний и похожий на позавчерашний. Просто пережить… Сталкер вернулся через два дня. Уставший и простывший. Он не горел желанием делиться со мной рассказом о подвигах, да и Шмель с группой, как назло отправились на поверхность. Я забрал снарягу Рыжего в обработку и приготовил нехитрый обед. Потом добыл таблетку аспирина, все лучше, чем ничего. Бес долго молчал, потом запалил самокрутку. - Уходить надо, - сказал он хрипло, - в тоннели уходить. Скоро война будет. Но это не главное. Главное в том, что появилась одна иллюзорная возможность разорвать этот замкнутый круг. - Я давеча со Шмелем беседовал… он говорил про твою страшную тайну, может… поделишься? Бес усмехнулся, отчего морщины резко обозначились на его лице. - Это не совсем тайна, просто рассказывать об этом нехорошо. Дороги не будет. Но, тебе есть смысл радоваться, скоро мы встретим свою смерть… или не встретим. - Ты, наконец, возьмешь меня с собой? - У меня нет выбора, здесь ты погибнешь быстрее. Я не знал радоваться мне или проклинать судьбу. Но рядом с ним было лучше, чем снова серая неизвестность. Мы собирались недолго. Брали только самое необходимое, а хорошую химзу Бес цеплял дополнительным грузом. Зачем, если мы идем в тоннели? Но последние годы научили меня не задавать вопросов. Комплекты отличной химзы Бес оставил в схроне за отстойником для составов, а после мы двинулись совсем в другую сторону. Я отвык ходить на большие расстояния, меня пугали гудящие сквозняками тюбинги и поросшие пылью тоннели. У меня создавалось впечатление, что здесь вообще никто и никогда не ходил. - Ты бывал здесь? – поинтересовался я. - Нет, - откликнулся Бес, - но мне рассказывали, что фона и ментальных аномалий здесь бояться не нужно, скорее всего, и зверье не сунется. Когда будет опасно – я скажу. «Обнадежил…» - подумал я, но безропотно потащился следом. Я не знаю, сколько мы шли, вряд ли больше часа. Но с каждым шагом ноги слушались меня все хуже, груз рюкзака, который был вдвое меньше, чем у Беса делался неподъемной ношей и я бы отдал все в тот момент за глоток воды и небольшой привал. Но я продолжал идти из упрямства. Почему, если Бес может, то я не могу! У меня фора по возрасту, я же плаванием занимался, но только все последние пять лет он работал на износ, а я сидел и боялся того, чтобы за мной не пришли полицаи или работник из комитета полезности. А теперь… теперь все это было неважно. Мой шаткий мир рушился, и нужно было идти вперед. Наконец, Бес решил сделать привал. У какой-то стремной развилки, он, не задумываясь свернул в техническое помещение, и велел мне быть настороже. Мне все это совсем не понравилось, и я уже был готов пройти, сколько нужно проклятых километров, лишь бы не задерживаться здесь. Наконец, он выбрал одну из небольших комнат, велел мне устраиваться, а сам быстро обследовал все ответвления. - Похоже, чисто, - заключил Бес, - но не обольщайся. Сейчас все так скоро меняется, что случиться может все, что угодно. - Ты не хочешь меня просветить, куда мы все-таки идем? – я решился задать этот вопрос, когда мы перекусили армейским сухим пайком. - Мы идем в удивительное место, Саша, где, если повезет, начнется наша с тобой новая жизнь. - Ты не мог бы рассказать подробнее? - Пока не могу. Мечта должна вести нас за собой… через час придется спускаться в подземелья. Там будет холодно и сыро, поэтому пока есть возможность - восстанавливай силы и переоденься, если считаешь нужным. «А мы сейчас интересно где?»- подумалось мне, но вслух я ничего не сказал. Во избежание различных сюрпризов я сменил обувь и, подумав, надел прорезиненные штаны. Бес одобрил мой выбор и сам сменил только обувь на более крепкую пару. Как только я пришел в себя, мы двинулись в путь. Если честно, отдохнуть не получилось, но бесу кажется, этой остановки хватило, чтобы восстановится полностью. Он шел вперед так уверено, словно жил в этом тоннеле всегда. Через четверть часа под ногами захрустело. С ужасом я понял, что это кости мелких животных. Крыс и тушканов. Бес огляделся, сделал знак остановиться. Затем огляделся более внимательно. - Ментальная аномалия. Слабая, - констатировал он, - наверх не смотри. Вот зачем он это сказал? Надо ли объяснять, что меня так и подмывало поднять глаза и рассмотреть что же там такое? А вдруг оно вот прямо сейчас возьмет и схряпает меня, а я даже не узнаю, что именно меня схряпало? Впрочем, если бы и узнал… что это поменяет? Я боролся с собой из последних сил, и едва не навернулся в полуоткрытый люк, так удачно замаскированный между рельсами. - Подожди! – окликнул я Беса, - дай отдышаться… я чуть в люк не навернулся… - Я же сказал, не смотри на потолок… - Я не смотрел… - Молодец, посмотрел бы – точно навернулся. Зачем-то я приблизился к сталкеру и схватился за его руку… - Это не для меня, Серёж… скажи… просто скажи, ты не обманываешь, что сегодня этот кошмар закончится? В отсветах налобных фонарей его лицо казалось восковой маской. Противогаз Бес не надевал, значит, фон был допустимым… не знаю почему в голове пронеслась вся эта чушь, а он просто обнял меня, похлопав по спине. - Все будет хорошо, Сашок, прорвемся, вот увидишь! Уверенный, как всегда… ему нельзя было иначе. В первые дни, когда на станциях и в тоннелях царила анархия и хаос, когда люди убивали друг друга за неловко оброненное слово, уж не говоря о том, что теперь представляло особую ценность (еду и патроны). Когда, обезумев от ужаса и непреодолимого страха, кто-то спешил покончить с собой, Бес собрал бывших военных и силовиков, тех, кто имел какое-то отношение к армии и просто не опустивших руки людей и просто сказал им что нужно делать. Тогда он не умел, как следует целиться, а автомат вызывал такую отдачу, что едва ли три пули из десяти находили цель. Но у него было нечто другое… нечто такое, чего недоставало всем этим сильным людям – Рыжий татуированный мужчина излучал уверенность. Он спокойно рассуждал о перспективах, говорил, что, так же как и они все потерял всех, кто был ему так дорог, что нужно жить дальше, что сдаваться недопустимо, что только на них вся надежда. Так на их станции появились первые сталкеры. Почти все они погибли. Защищая рубежи, добывая необходимые продукты и снаряжение. Остались только Бес, я, Шмель и Клык. Власть менялась, Сергей отступал в тень… его не интересовала погоня за мнимыми выгодами. Конечно, я никогда не был сталкером, но с первых дней я был при нем. Секретарем, распорядителем, помощником… а когда пару лет назад власть сменилась в очередной раз – стал никем. От размышлений меня оторвал странный звук. А точнее будет сказать, всякое отсутствие звука. Сколько прошло пять минут или десять? Я просто шел вперед, но не слышал шагов Беса впереди… да и сзади его похоже не было. Я огляделся. Отсвета фонаря я тоже не увидел. Только небольшое пятно неровного диодного света впереди, это от моего налобника. Липкий страх тот час заставил сердце биться, как куропатку в силках. Я почувствовал, как вспотел и тут же замерз. Я попытался поговорить сам с собой, успокоить расшалившееся воображение. Наверняка этому эффекту есть какое-то объяснение. Что я знаю о тоннелях? Да ничего я о них не знаю! Медленно, точно во сне, я снял автомат с предохранителя и прицелился в предполагаемого противника. Проблема состояла только в том, что противника не было видно и не было слышно, но я всем своим естеством чувствовал надвигающуюся опасность. - Бес! – негромко позвал я. Наверное, крикнул бы и громче, если бы язык не прилип к небу, а во рту не поселилась пустыня Сахара, - Бес, твою мать, куда дальше? В ответ только равнодушная тишина. А потом тоннель взорвался мириадами звуков. Я заорал вместе с обрушившимся на меня многообразием писков, визгов и предсмертных хрипов. - Огонь на десять часов! – орал Бес, умудряясь перекрикивать всю эту чертову какофонию. Я развернулся и высадил полный рожок, опомнившись лишь когда курок сухо щелкнул, а я все продолжал давить. - Отставить огонь! – рявкнул сталкер. Это было действенно, - уложили гада, - внешне Рыжий оставался таким же спокойным, как на привале. - Что это за хрень! – воскликнул я, голос предательски дрожал, но я не боялся показаться трусом. - Хорк. Достал тебя ментальным щупальцем? Ну, ты не робей. Сейчас на голову надавит, конечно, но через полчаса отпустит. Я опасливо продвинулся в тоннель. Мне почему-то сделалось ужасно интересно посмотреть на загадочного хорка. Лучше бы я этого не делал. Огромный монстр с обезображенными темно-фиолетовыми отростками валялся посереди тоннеля. Развороченная пулями грудь все еще вяло вздымалась, и клокочущее дыхание вырывалось сиплыми всхлипами, заливая все вокруг новыми порциями бурой жижи. Чудовище приоткрыло светящийся зеленым глаз с ненавистью зыркнуло на меня и замерло без движения. На этот раз навсегда. К Бесу я вернулся на негнущихся ногах. Меня сильно мутило, и я едва удержал в желудке столь нужные для дальнейшего пути калории. - Дальше будет легче, - усмехнулся сталкер. «Легче кому?» - хотелось спросить мне, но уже по спуску по горизонтальному желобу стало ясно, что не мне. Мы спустились, а вернее съехали вниз по проржавевшей трубе. Одному богу, если он еще существует, известно, как ей удалось не обвалиться под нами. Под ногами захлюпала неприятная зловонная жижа. Впрочем, коридор, который был ею затоплен, быстро закончился, мы свернули в сухой, но холодный тоннель. Мне чудилось, что в некоторых местах на стенах виднелся иней. Но я предпочитал больше не оглядываться. Я просто шел за Бесом след в след. - Ну, вот и пришли… - сказал сталкер, доставая противогаз из переноски, - теперь надеваем противогазы и вниз… - Опять вниз? – удивился я. А Бес уже справлялся с вмурованным в пол люком. Я стащил рюкзак и бросился на помощь, правда она Бесу не очень-то и пригодилась, но вместе мы откатили тяжелую бандуру в сторону. Тускло мерцая, вниз уводила лестница из нержавеющей стали. Да какая там лестница? Вмурованные в бетон скобы. К счастью, подумать о том выдержат или нет, я не успел. - Я пойду первым, ты за мной. Фонари лучше всего потушить… про этот отрезок пути инструкций не было… - То есть как? То есть ты идешь не по наитию? Как? От кого ты все это узнал? - Это долгая история… внизу может быть все, что угодно, но мы уже близко понимаешь, Саш? Нас ведет… очень надежный источник. Он считает, что мы справимся… - Это за шпионскими данными ты ходил к прорицательнице? - Почти… потерпи, совсем немного осталось. Я не чувствовал рук и ног. Мне казалось, что еще немного - и я разомкну пальцы и полечу вниз, а сколько там метров? Километром? Не известно. Противогаз давил как никогда. Я задыхался, но полз… пот заливал глаза, один хрен – ничего не видно… хорош же я боец буду, когда доберемся… Мне хотелось попросить передышку, хотелось окликнуть Беса… но я слышал только мерный стук где-то внизу, это сталкер упрямо переставлял руки и ноги. «Почему я все время думаю о себе. Я всегда думаю только о себе, сосредоточившись на собственных ощущениях… неужели Бесу всегда и все дается так вот легко? Что в этих сведениях, которые передал ему этот загадочный связной?... черт…» - спина болела так, будто я носил на себе уголь. Каждое движение заставляло меня деревенеть на полсекунды, и я уже начинал думать о позорном спуске и только мысль о том, что впереди идет Бес - не дала мне исполнить самую заветную, на тот момент, мечту. Я не помню, как под ногами появилась земля, Рыжий произвел необходимые замеры и сказал, что противогаз можно снять. Я долго не мог прийти в себя. Спасибо Бесу, отпаивал меня полу остывшим чаем и хвалил… потом мы разбили лагерь. Как оказалось, движемся больше суток. Бес говорил что-то о влиянии тоннелей, что я просто не чувствую времени и все такое. Я почти не слышал его. Я засыпал. Не помню, как добрался до спальника, как закутался в него по самые уши. Просто спать… не видеть ничего и спать. Мне было удобно на засыпанной мелкой каменной крошкой земле, или бетонном полу, какая разница? Через туристическую пенку холод не проникал. Из темноты и полузабытья меня вытащили оглушительные выстрелы и тяжелый калаш, упавший на меня откуда-то сверху. Хорошо, что я додумался не застегивать спальный мешок! - Аборигены, - констатировал Бес, - человек двадцать… не попади под дротики, черт знает, чем они их смазывают. Мы укрылись за каким-то полу разрушенным бетонным блоком. Бес был в ПНВ, а я стрелял, ориентируясь по его трассирующим пулям. Судя по предсмертным крикам с той стороны, работали мы неплохо. - Ну вот, - ободряюще крикнул Сергей, - а говорил, в людей стрелять не можешь… - Так я не вижу, во что стреляю… - отозвался я. - Надо было давно тебе глаза завязывать и на поверхность тащить… ну да ладно, чего теперь… Последние выстрелы смолкли довольно быстро. Аборигены выбросили белую тряпку. Какая-то организация у них еще имелась. Но Бес был безжалостен. В живых не остался ни один из нападавших. - У меня нет гарантии, что эти одичавшие потомки человека разумного не откроют огонь по нашим спинам, и что не приведут подмогу. Что кто-то из них уже не побежал за основными силами. Поэтому сейчас мы собираемся, завтракаем на ходу, и идем очень быстро. Я только кивнул в ответ. Раньше я никогда не видел его таким. Впрочем… а каким я его вообще видел? В последнее время Бес был гарантом моего личного спокойствия, я никогда не видел его взбешенным или по-настоящему грустным… он оставался для меня примером для подражания. Смешно… сейчас будто вся накопленная за годы ярость и презрение к вынужденным условиям обитания обострились в нем… Мы двигались по какому-то огромному помещению, похожему на цех и на военный бункер одновременно. Высокие своды, непонятные полусгнившие металлические конструкции, торчащая из стен арматура. Луч налобного фонаря неуверенно обшаривал пространство вокруг, но не везде доставал до соседней стены. Бесу не очень нравилось, что я пользуюсь фонарем, а ПНВ не захватил, но он ничего не сказал по этому поводу, должно быть до нашей неведомой цели оставалось совсем немного. Раскусывая подпорченные галеты, я упрямо переставлял ноги, стараясь не налететь на какой-нибудь кусок рассохшегося ящика или заплесневелого мешка. Интересно, что было здесь раньше? - Раньше здесь был секретный бункер сотрудников ПРО, но что-то у них там не сложилось, - будто читая мои мысли, сказал Бес, - поэтому остался только ГБ’шный центр, но… и у них случилась революция благодаря одному демократу-РобинГуду… сейчас правда, его заслуги не в чести, он на пенсии по возрасту, и наверное, не сможет баллотироваться… или как там у них это происходит. - Откуда ты все это знаешь? - Несу им программное обеспечение. Это наш пропуск в этот подземный рай. - Но… - Что? - Как же все те люди, которые останутся в большом метро? Как же война? - Саша… - Бес остановился и вздохнул, - я вот что тебе скажу… эти так называемые «люди» за последние лет пять или шесть не сделали для тебя абсолютно ничего. То есть не то что «хорошего», они просто убили бы тебя, как бесполезного члена общества, понимаешь? Не стоит тебе жалеть их. - Но… - Давай после поговорим о морали. Я посчитал за лучшее заткнуться. Мы как раз добрались до массивного штурвала, напоминающего об игре «Fallout» и каких-то шпионских фильмах прошлого. Бес уверено крутанул штурвал, тот замер на третьем обороте, ярким диодом загорелась лампочка приемника, и откинулся небольшой люк. Сталкер положил туда пару пластиковых карточек – наши идентификаторы в большом метро, и полиэтиленовый пакет, в котором как я понял, хранилось программное обеспечение. Ждать пришлось не так уж долго. Что были эти двадцать или тридцать минут по сравнению с предназначенным нам раем? Отстреливаться от вернувшихся аборигенов не пришлось, потому что никто не вернулся. Бес оказался прав. В новом мире меры безопасности не бывают чрезмерными. Когда мы услышали шипение разгерметизации двери - стало ясно, что за нами пришли. Не скрою, и сейчас мне было страшно. То ли оттого, что впереди опять лежала неизвестность, то ли оттого, что все это может оборваться, закончиться, так и не дойдя до логического заключения. Что, поманив удачей, известная приколистка судьба пошлет нас куда подальше. Но, в следующие несколько дней, я убедился в обратном. На свете существовала справедливость, хотя самого света не было почти десяток лет. Нас отмыли и выдали нормальную одежду пусть военного образца, но она была фабричной. Никаких самопальных заплаток и самодоводчиков. Все точно по размеру. То же с обувью и необходимым обмундированием. Нас определили в карантинную зону и относились вполне сносно. Порой у меня возникала предательски жалкая и трусливая мысль, что провести в такой тюрьме оставшиеся годы я не отказался бы. Но декорации сменились и нас доставили в штаб для беседы с командованием. Бес снова оказал мне услугу. Быть может, самую большую за последние годы. Он рассказал обо мне, как о талантливом программисте, о том человеке, который сможет помочь обитателям этого локального рая в достижении их целей по возрождению цифровой культуры. Кажется, здешние антропологи собирались начать ведение архива постъядерной культуры метро и других выживших островков человечества. Все это казалось какой-то нереальщиной, будто свалившейся с другой планеты, программой. Точно все эти важные люди ученые и военные были не в курсе, что там выжженная ядерная пустыня, наполненная опасными тварями, которые не откажутся сожрать всё, что движется, и не будут спрашивать с какой миссией пожаловал человек. - Как им вообще пришло в голову восстанавливать культуру? Да еще и изучать то, что сейчас творится на станциях и тоннелях? Надо думать о выживании… - Сашка… - Бес улыбался, - какой ты все-таки еще молодой и глупый. Не будет культуры – не будет выживания человечества, как вида. Все сведется к добыванию куска хлеба и глотка чистой воды… и тогда… тогда, быть может, только через сотни лет, если повезет и другие виды не вытеснят человека, мы подымимся на те же вершины, что теперь… а эти люди не хотят деградации, но если таковая случится, мы оставим потомкам максимум информации, чтобы те не повторяли наших ошибок. - Но… - Знаешь, кто с помощью кровопролитной рези и такой-то матери внушил местным жителям эту простую и безобидную на первый взгляд мысль? - В смысле? - Кто огнем и мечом, через расстрелы и показательные процессы заставил людей поверить в необходимость сохранения культурного наследия человечества? - Не знаю… кто? - Наши коллеги из группы «Кипелов». Сейчас тут ведется предвыборная борьба… и… все не так просто… я отправлюсь в очередную культурную экспедицию, а ты останешься здесь… и что бы не случилось… будешь жить в тепле и уюте. И ни одна тварь не посмеет назвать тебя не нужным человеком, понял? - Но... – я не мог ничего возразить. Я, кажется, только сейчас понял, что сам момент выживания в более комфортных условиях не значил для сталкера ровным счетом ничего. Он искал свой свет. Тот, ради которого он смог бы оставаться спокойным в тоннеле метро. Свет, за которым он пошел бы хоть на край земли… тот, что заставлял бы терпеть боль утрат и смиряться с текущим положением дел, - ты уходишь с Валерой? - Да… он больше не кабинетная крыса, к счастью, в общем - еще повоюем. Он подмигнул мне, как раньше, точно не было этих лет в подземельях, точно вообще ничего не было, а я вернусь за звукорежиссерский пульт, передвину бегунок ревера и все будет хорошо… ведь будет, правда?
Strax: название: Материальные мысли автор: Strax рейтинг: PG-15 пейринг: А.Харьков/В.Кипелов; В.Кипелов/С.Маврин Он подходит вплотную. Молодой, сильный, поджарый; придавливает меня своим весом к стене, тянется за поцелуем. - Что если я против? – спрашиваю, чуть улыбаясь. - Я люблю тебя, разве можно перед этим устоять? Я ведь знаю, что ты без предрассудков, разве не так? Все очень просто. - Спасибо на добром слове, Лёша, но это немного не то, что нужно мне, я стряхиваю его руки с плеч, точно неуместно-яркую одежду, - это твое желание видеть меня в своей постели меня не очень интересует, понимаешь, о чем я? Я не сомневаюсь, что мы отлично проведем время. Тебя ничего не смущает, ни мой пол, ни возраст - тебе хочется быть со мной, быть еще ближе… предположу, что, наверное, ты восхищен моим образом, возможно, находишь меня талантливым и интересным, только, причем здесь любовь? - Если ты хочешь, я буду подчиняться тебе, сегодня, или когда захочешь, - смотрит с надеждой, он просто не понимает меня. - Спасибо, - я улыбаюсь немного грустно, - мне это не нужно. Попробуй обратиться к Славе, быть может, он согреет твою постель сегодня. - Но ты?... - Спасибо, Лёша, мне это не интересно. Он уходит, немного подавлен, но не сильно разочарован. Нынче все просто… он не знает, что такое не спать десятки ночей, пытаться найти ответы, не знает томления, минут всепоглощающего страха и волнительного ожидания. Он счастливый человек своего поколения. Поколения, которое воспитали мы. С другой стороны, может это просто я такой дурак, вот ведь было в моих руках, а что сделал я? Оттолкнул, не научил, не показал, может быть, покажи я ему как по-настоящему стоит относиться к тому человеку, которого любишь, он по-другому стал бы смотреть на подобные вещи? Это ведь за девушкой нужно ухаживать, добиваться ее, доказывать, а здесь у нас все свои - всё своё. В такой скромной просьбе никто не откажет. Это как будто плавание в открытом море, когда с портовыми шлюхами опасно, а дома жены ждут. Я поежился, как будто от охватившего меня холодного ветра. «Дурак! Не запались ты по пьянке с Рыжим на заре создания группы, так и у молодежи все было бы в порядке с нервами и ориентацией. Сам виноват - чего на зеркало пеняешь?». Я с тоской оглядел гримерку ДК в очередном подмосковном городе N. Бурые подтеки на потолке, сигаретная копоть у окна и дальше… десяток фанатов, притаившихся за дверью в ожидании нас, в ожидании меня. Они будут ждать до победного, если нужно два часа, если нужно четыре. Я быстро переодеваюсь и выхожу к ним. Я охотно фотографируюсь, хотя выгляжу не лучшим образом и раздаю автографы, общаюсь. Мне наплевать о чем. Главное, чтобы не было давящей тишины, чтобы не было пустоты, в которую я только что окунулся. Девочки счастливы, я чувствую это, ребята тоже, широко улыбаются. У них хорошая энергетика, несмотря на поздний час, глухомань и мороз. Я советую им скорее идти домой, ведь скоро станет еще холоднее. Я направляюсь к машине, как ни странно сегодня ждут меня. Но вдруг еще один парень, тот, что стоял за спинами основной массы фанатов, замотанный в шарф, скрытый капюшоном, в черной куртке и высоких ботах на тракторной подошве. Протягивает мне альбом «Смутное время» ничего не говорит, наверное, стесняется. Я ставлю закорючку и чувствую знакомый запах одеколона. «Серёжа…». Мой «фанат» беззлобно смеется из-под шарфа и тянет меня за руку в другую сторону. Ребята начинают волноваться, и вот уже техник Миша спешит выручать меня из лап злоумышленника. Я делаю знак, что все в порядке, это свои и ныряю в теплое нутро Сережкиной машины. Он сигналит нашим, мол, можно уезжать, и микроавтобус медленно, словно нехотя сдвигается с места, отчаливая в направлении Москвы. - Что ты здесь делаешь? - обрадовано восклицаю я. - Проезжал мимо… - А серьезно? - Не знаю, - пожимает плечами, - соскучился. - На тебя дома ругаться не будут? - Сегодня нет… - быстрый поцелуй в щеку. И можно не думать. Не терзаться догадками, просто возвращаться домой, после длинных гастролей, после изматывающего графика. Просто быть вместе с ним. Чувствовать его тепло и поддержку.
Io: Лучше сейчас. канон В Валеркином голосе появляется хрипотца. Не то пытается подражать западным коллегам, не то так выходит от переизбытка собственных чувств. Он часто подбегает ко мне, подмигивает, пытается вовлечь в процесс исполнения композиции. Подумаешь какая-то передача на малозначимом канале. Сколько их было? Сколько их будет? А мы выкладываемся точно перед нами Олимпийский… играем в живую, у нас и группы-то нет, играем практически для себя. Может у Лерки такой голос, потому что он немного простужен? А может… Когда он подражает моей гитаре я улыбаюсь, невольно косясь на него… кажется, что ничего лучше со мной не случалось. Такие выступления почти не приносят денег, мы шабашим на стороне, не всегда по специальности… но это совершенно волшебные минуты. Губы самопроизвольно растягиваются в улыбке. Кажется, что во всей вселенной есть только я и он… кажется еще один аккорд и у меня за спиной появятся крылья… а у Валерки они уже есть, только он, наверное, не знает об этом. За сценой я обнимаю его, бегло целуя, чтобы никто не успел рассмотреть чему это я так сильно рад, а он успевает шепнуть, что встретимся вечером. И да, я едва могу дождаться обещанной встречи. Супруга негодует по поводу того, что мы недавно расстались, о чем можно недоговорить в течение половины дня, но я нежно целую ее, говоря, что у нас у руках горит история. Она так не думает и смотрит скептически, но позволяет рисковать. Какой же я дурак, я не умею бережно относиться к тому, что у меня уже есть. Кажется, мне всегда нужно больше… или? Или мне просто нужен Валера… Он отбивается, шипит на меня, грозит пальцем, а я обнимаю вокалера и висну у него на шее. - Уронишь! – смеется он, но крепко стоит на ногах. И я буду весь вечер сидеть у его ног, мы будем строить планы, которым, я просто знаю, не суждено сбыться, но быть рядом с ним… наверное, сегодня это лучший из возможных планов. Поймать его руку и поцеловать пальцы, поймать недоуменный взгляд, а потом улыбку и его рука уже гладит меня по голове. - Признайся, Рыжий ты сейчас вообще меня не слушаешь и думаешь только об одном! - Да, о тебе… Смеется. И я смеюсь вместе с ним. - Что с тобой делать? - Поцеловать… Наиграно закатывает глаза, сползает на пол и нежно прикасается к моим губам своими. Люблю. Сердце, кажется, выпрыгнет из груди и так уже несколько недель. Я не хочу отпускать его, а он дразниться, не дается… - Я от тебя с ума сойду когда-нибудь, - шепчет он. - Если можно, то лучше сейчас…
Maine Coon: Продолжение. Начало здесь. Иногда мне кажется, что всё это происходит не с нами. Как будто я наблюдаю это всё со стороны. Или сплю и вижу сон. И обязательно вот-вот проснусь. Но почему-то не просыпаюсь. Эта странная двойная жизнь как-то не соотносится с реальностью. Какое-то фантастическое кино, бредовый, иногда почти кошмарный сон, в который окунаешься снова и снова, даже если кажется, что в этот раз проснулся уже навсегда... Когда мы оказались на базе, Холстинин был уже почти спокоен, а мы успели прийти в себя после перехода и даже подготовить мало-мальски сносный отчёт о выполненном задании, из-за которого, собственно, мы и совершили в этот раз первый переход. Володя выслушал нас, задал вопросы, делая какие-то пометки на листке и занося данные в компьютер, и, кажется, остался доволен нашим пока ещё сумбурным отчётом. Но в какой-то момент он снова не сдержался, сорвался, и на нас посыпались обвинения и упрёки в том, что мы безответственно относимся к общему делу. Кажется, его совершенно не волновал тот факт, что мы угодили в Водоворот Миров. Он считал, что в задержке виноваты исключительно мы, и особенно я. Ну конечно, как же иначе? Конкуренция, чтоб её. – Как вы относитесь к делу? Совершенно не думаете ни о нас, ни о деле, ни о секретности! Носятся чёрти где, а нам тут сидеть и волноваться – что случилось с этими двумя идиотами? А что было бы, если бы были запланированы концерты, а вас нет – что тогда? Отменять концерты, оправдываться – пропали известные музыканты? Чем вы думаете? Наши осторожные замечания о том, что мы, вообще-то, не виноваты и понятия не имеем, как так вышло – во внимание не принимались. – Володя, хватит, – Манякин, как всегда, вошёл незаметно. – Оставь, пожалуйста, командный тон. Мы не в «Арии», и у тебя нет никакого права так себя вести. Ребята задание выполнили, а в задержке они не виноваты, ты и сам это прекрасно знаешь. Спокойно-невозмутимый голос Саши привёл Холстинина в чувство. Он сразу замолк, потерял уверенность и словно стал меньше ростом. Кажется, он так и не смог привыкнуть, что главный тут не он, а именно Манякин. Признаться, я и сам такого не подумал бы, если б не знал, как так получилось, и уже не первый год все мы работали под его руководством. Хотя я всё равно продолжал удивляться этому факту. И как мы только согласились на это? До сих пор не могу понять. Случилось это не больше пяти лет назад, где-то через несколько месяцев после того, как в нашу группу пришёл Саша Манякин и вскоре после того, как мы насовсем ушли от Векштейна. Кто бы мог подумать, что этот тихий, всегда спокойный человек вдруг предложит нам такое? Дело было, кажется, на какой-то из репетиций, во время перекура. Мы разговаривали о какой-то ерунде, как вдруг Саша будничным тоном предложил нам подзаработать. На вопрос «Сколько?» он всё тем же тоном назвал такие цифры, что у нас у всех одновременно отвисла челюсть – «Арии» такое и не снилось. Конечно, мы стали его расспрашивать. Могли ли мы тогда подумать, что этот человек с невозмутимым видом держит под контролем сознание всех четверых? Нет, он не контролировал наши слова и действия, хотя, безусловно, мог это сделать. Он просто следил за тем, чтобы всё, что он нам сказал, нам не вздумалось обсуждать с кем-то посторонним. Он нам рассказал, что мир, в котором мы живём, не единственный, и что существует некая организация, которая занимается тем, что находит в других мирах всякое интересное и полезное, и приносит в наш. Что-то разрабатывает, где-то экспериментирует, тестирует, но цель всегда одна – сделать наш собственный мир удобнее, проще… Иногда вслед за работниками организации в наш мир пытается пролезть что-нибудь лишнее и тогда приходится вести чуть ли ни военные действия, только бы не допустить непоправимой ошибки, всё не испортить. Игра, движение по самому краю, опасности, приключения… и способности, о которых доводилось только читать в книгах и смотреть в фильмах. Это было похоже на сюжет фантастического романа, и мы ему не поверили. Конечно, не поверили, а кто бы поверил? Ну ладно, я поверил, потому что мне хотелось в это верить, ведь я всегда любил фантастику, но самую капельку, честное слово! Кто из нас тогда недоверчиво сказал ему «Докажи, если не врёшь»? Мне кажется, это был Холст. Сашка не хотел, я это видел, не хотел показывать то, на что способен. Но потом он пожал плечами и пропал, а потом появился за нашими спинами со своими барабанными палочками в руках. А на концах этих палочек горело по огненному шарику. Сейчас я сам с лёгкостью делаю такие же. А потом шарики пропали, он сказал нам, чтобы мы подумали, а сам направился за свою установку. Мы думали. Мы спорили, обсуждали. Между собой. Кажется, даже посоветовались с женами, а может – это было позже, я уже не помню. Через пару дней нам уже казалось, что всё произошедшее нам приснилось, потому что Манякин вёл себя так же, как всегда и никак не показывал, что между нами был какой-то особый разговор. Кто из нас первым принял решение? Кажется, Дуб. Да, точно. Кипелов тогда смотрел на него осуждающе, а Холстинин так, словно боялся уступить ему первенство. А Дуб всегда был авантюристом, да и я тоже, потому я, услышав его решение, сказал, что тоже хочу попробовать. По-моему Валере и Володе просто не оставалось ничего другого, кроме как поддержать нас. Мне кажется, что они боялись нас отпускать, боялись за нас, как тогда, когда мы вдвоём сбежали в Германию. Я не могу сказать, что это затея нам всем так уж нравилась, но Саше удалось нас заинтересовать. То ли суммой, то ли умениями, то ли ещё чем-то. Он снова поднял тему в тот же день. Я почти уверен, что он уже знал наше решение, и вопрос «Ну, вы что-нибудь решили?» был чистой формальностью. Мы согласились. Иногда мне кажется, что мы допустили огромную ошибку, приняв такое решение, но пути назад уже нет. Контракт подписан на пять лет. Пять – это вместе с полугодовым обучением, а потом, по окончании этих пяти лет мы сможем делать всё, что захотим – можем оставаться и работать дальше, а можем забыть всё это, как страшный сон. Хотя, мне кажется, что отказаться от этой работы мы уже не сможем. Отказаться от возможности самому испытывать то, о чём другие могут только читать в книгах и смотреть в фантастических фильмах? От возможности оказаться кем угодно, где угодно, уметь делать то, что обычные люди назовут чудом или колдовством? До окончания контракта остаётся несколько месяцев, а я не могу принять решение. Иногда мне кажется, что я ненавижу эту нашу работу, эту вторую жизнь, которую приходится скрывать практически ото всех. Но проведя вдали от неё хотя бы неделю, я понимаю, что уже не могу без этого – без приключений, вечного адреналина, без проживания ситуаций, которые раньше я и представить-то не все смог бы… Я задумался и не заметил, как оказался в своём отсеке, где можно было отдохнуть и привести себя в порядок. Обстановка базы была хоть и довольно навороченной, но казалась при этом довольно скромной. Пять личных отсеков, комната для совещаний, компьютерный центр и лаборатория. Я, как был, упал на стоящую у стены кровать и остался лежать. Шевелиться не хотелось, да и очередная перепалка с Холстом отняла все силы, которых и так было не очень много после перехода. Спустя некоторое время в дверь осторожно поскреблись. Судя по всему, Валерка. Я шевельнул пальцами, отпирая замок, но не двинулся с места, и не сказал ни слова. Это кажется странным – но свою дверь каждый из нас может открыть без усиливающей электроники, а чтобы справиться с чужой – обязательно нужны напульсники. Наверное, всё дело в том, что двери тоже настраивали на нас, как и всё в личных отсеках. Я не ошибся. В отсек действительно вошёл Кипелов и аккуратно закрыл за собой дверь, не забыв запереть замок. – Ты чего какой… Серёж? – он обеспокоенно присел на край кровати. – Да ну, достало всё, устал, – пробубнил я и повернулся на спину, чтобы видеть его лицо. – Тебе просто надо отдохнуть, – он улыбнулся и потрепал меня по волосам. – Прими душ, переоденься… Сам-то он уже успел переодеться в джинсы и футболку, да и помыться, похоже, тоже. Однако я возмутился. – Не хочу. Почему мы не можем ходить здесь в том же, в чём отправляемся в другие миры? Почему на свою зарплату я могу позволить себе купить украшений, цепей и колец из чистого серебра или золота, но не могу их носить здесь? – Ты же знаешь, что это опасно. Мы же в России. Тут и из-за обручального золотого кольца убить могут, а ты хочешь обвешаться, как новогодняя ёлка. – Убить… это так странно – знать, что в других мирах ты почти супермен, а на своей родной планете бояться уличных хулиганов, потому что не можешь дать им должного отпора… – Нам нельзя раскрывать себя, ты же знаешь правила, у нас же секретность… к тому же у тебя есть прекрасная машина, например… – Да всё я знаю, Валер, конечно… просто иногда это кажется очень... обидным, что ли, несправедливым. – Через несколько месяцев заканчивается контракт… у тебя есть выбор. Ты можешь вернуться в обычную жизнь и не разрываться больше на две части, – его голос дрогнул, когда он произносил эти слова. Скорее всего, мысль об окончании контракта мучит его не меньше, чем меня. – Да ну тебя! Ты издеваешься, что ли? Всё равно не будет прежней жизни уже никогда – то, что вживили в наши головы – уже не вытащишь, да и прикурить от собственного пальца я смогу всегда. И я не идиот, чтобы отказываться от возможностей! Знать, что можешь многое и отказаться от этого, влачить обычную жизнь, где всё разнообразие – однотипные концертные залы, почти все из которых я видел? Ну уж нет! Кипелов наклонился к моему лицу и улыбнулся. – То есть, ты хочешь сказать, что уже принял решение и хочешь остаться, работать дальше? – Нет… то есть да. То есть… я не знаю! Я думал об этом, много думал, но окончательное решение принять не могу. А ты? До этого мы никогда не разговаривали об этом, и мне было действительно интересно, что думает по этому поводу Валерка. – Я тоже не знаю, я ещё не решил, но я не уверен, что смогу отказаться от всего того, что имею сейчас… В том числе и от возможности часто быть рядом с тобой. Последние слова он произнёс совсем шепотом, и коснулся моих губ своими. Я смутился. На самом деле мы почти никогда не говорили о наших отношениях, а все разговоры обычно сводились к его ехидным замечаниям, и моим вялым отмазкам. Он взял мои руки, и стал целовать пальцы, аккуратно снимая с них все мои украшения. Хочется верить, что когда-нибудь всё же наступит момент, когда я смогу носить всё это в обычном мире, ничего не опасаясь. Внезапно у меня в голове возник вопрос, который я тут же озвучил: – Валер, а когда ты теряешь память, работая в паре с Холстом, как он будит твоё сознание? Про Сашку я спрашивать не мог, это было не принято – спрашивать, как работает начальство, да и Холст меня как-то больше беспокоил. Валера оторвался от моих пальцев и вопросительно глянул на меня. – А ты что, ревнуешь, что ли? Снова этот ехидный тон, который на несколько секунд лишил меня дара речи. Ну вот что ему сказать? – Может, и ревную. Но вообще, мне действительно интересно, – ответил я. И мне на самом деле было интересно, потому что Холст был единственным из нас, кто никогда не терял при переходе сознание. Я не знаю, как у него это получается, но это действительно было так. И, кажется, он не понимал, как вообще можно потерять сознание и считал, что это просто наши выходки, от несерьёзного отношения к делу. Валерка усмехнулся. Кажется, он всё-таки предпочёл поверить в то, что я ревную, и это ему понравилось. – Не ревнуй. Так, как ты, он всё равно не сможет, я же не помню его так, как тебя. Он как-то попытался, но у него даже соблазнить меня не получилось. Чаще всего ему хватает простого разговора. Он, знаешь ли, убеждать получше тебя умеет. – Ну да, я знаю, что проще ему поверить и согласиться со всем, что он говорить, но только не спорить, – я улыбнулся, напряжение отпустило. Кипелов закончил освобождать мои руки от украшений и строго посмотрел на меня. – Марш в душ, а потом отдыхать. Нужно быстро привести себя в форму и дать подробный отчёт о всём нашем приключении. А ещё не забывай, сколько нас не было – Холст на репетициях нас загоняет. Я устало шевельнул головой, выражая согласие. Валера улыбнулся и вышел за дверь. Хочешь, не хочешь, а действительно надо привести себя в порядок – я оторвал себя от кровати и направился в душ. Мысли мои, однако всё равно витали где-то не здесь. Разговор напомнил мне о том, что так или иначе, но контракт заканчивается через несколько месяцев, и надо думать о том, что же делать дальше. Стоя под тугими струями воды, я невольно стал вспоминать. Обучение давалось нам легко. Всем в разной степени, но всё равно легко. Холст никогда не терял самообладания и первым научился переходу, и он никогда, вообще никогда, с самого первого раза, не терял сознания. С этим – чаще всего доставалось Валерке, как будто у него вообще не стоял внутренний блок на резкую смену обстановки. Зато он прекрасно, и почти не задумываясь, освоил общение без слов, тонкую настройку на сознание партнёра. Быстрее и непринуждённее всего у него получалось настроиться на меня, тогда даже мне совсем не приходилось напрягаться. Наверное, это сыграло роль, когда Саша определял, кто с кем в паре чаще всего будет работать. Мне достался Кипелов, и я был рад этому. Мне самому легко давалось управление неодушевлёнными вещами – стихии огня и воды, электричество, любые механизмы. Дуб легко ориентировался в сетке миров и почти всегда чётко знал, куда именно произошёл переход и как выбраться обратно без особых напрягов. Наверное, именно поэтому они с Холстом, работая в паре, всегда возвращались быстро. Я тоже видел сетку, но обычно это было только в момент перехода, и длилось две-три секунды, за которые почти никогда не успеваешь ничего понять и сориентироваться. Чаще всего я отправлялся на задание вместе с Валеркой, а Володя с Виталиком, но вообще пары из нас четверых могли формироваться как угодно, за исключением того, что Сашка никогда не отправлял вместе Виталика и Валеру. Зато они удостаивались чести иногда работать в паре с ним, что в принципе случалось крайне редко. Чаще всего же Манякин просто сидел в штабе и следил за нами, координируя наши действия. Или пропадал один, работая, видимо, c теми, кто был ближе к нему по уровню подготовки. Мы, как ни старались, всё же не дотягивали – мы всё же работали намного меньший срок, чем он. Когда мы все освоили элементарное управление собственной и окружающей энергией, начались переходы. Мы редко видели Манякина, нас учили серьёзные, немногословные люди. Они говорили мало, всегда по делу и чётко отвечали на любые вопросы, всегда так, что их слова понимались однозначно, и не могло быть никаких иных трактовок. На то, чтобы обучить нас переходам понадобилось больше двух месяцев, и, по-моему, это было самое сложное во всём процессе обучения. И самое страшное. Особенно когда пришлось впервые выполнять это самостоятельно – кидаться в тёмную неизвестность, отчаянно надеясь, что придёшь в себя на знакомой планете, где уже был с наставником, а не где-то в неизвестном месте, где ни одного намёка на то, где ты находишься, и какая-нибудь опасность в двух шагах. Ближе к концу обучения, когда мы уже знали и умели всё необходимое для работы, нам всем пришлось пройти через процедуру, в ходе которой в наши головы вживили те самые пластинки. Я не знаю, как это ещё назвать. Мы их видели перед процедурой. Маленькие такие, непонятного серого цвета, тонкие и гибкие – они не были похожи на что-то механическое или ещё что-то в этом духе. Мне даже показалось в какой-то момент, что они почти живые. А может, так оно и было, но я предпочитаю не думать об этом. Как именно эти творения не совсем человеческой мысли оказались в наших головах – я не знаю. Вскрывали ли нам череп, или просто с помощью каких-то умений переместили пластинки внутрь наших голов – неизвестно, но после наркоза мы проснулись уже с ними в голове. Нам обещали, что ни один аппарат на Земле, кроме тех, которыми владеет наша организация, не обнаружит никаких посторонних элементов в наших головах – пластинки буквально вживлялись в мозг и становились фактически его частью. Правда, процесс адаптации её в организме был довольно длительным – и мы все неделю валялись с сильными головными болями. Лучше всего пластинка прижилась у Валерки, и он, наверное, единственный, кто не ощущал её совсем, зато в полной мере пользовался всеми возможностями, которые она давала, и мог ими управлять. Я же, даже сейчас, сконцентрировавшись, мог чётко ощутить её внутри своей головы и совершенно не мог контролировать её работу – она просто меняла мой организм, схемы восприятия и передачи информации, но я не осознавал этого. После душа я снова дополз до кровати и заснул, едва моя голова коснулась подушки. Я знал, что мне дадут выспаться, и никто не будет меня будить раньше времени, если только не случится что-то из ряда вон выходящее. В конце-то концов, надо дать организму отдохнуть после всех скачков по мирам – такие путешествия на самом деле отнимают очень много сил и энергии, просто мы все можем долго держать себя в руках, не позволяя себе расслабляться, а это очень выматывает и истощает организм. Правда, мне и во сне не было покоя – мне снова снились блуждания по мирам, и я долго-долго искал Валерку, с которым нас опять разбросало, но только не в пределах одного мира, а в момент перехода, по разным мирам. Я знал, что он снова где-то застрял и потерял память, и носился между мирами, делая один переход за другим, попадая в знакомые и не очень миры, и пытаясь отыскать его… Было ещё одно существенное отличие от реальности – во сне я чётко видел сетку миров, и знал, куда именно я кидаюсь, куда меня несёт, и мог отметить миры, где я уже был… Я старательно пытался запомнить сетку, удержать её в голове – ведь она не меняется, а обычно я не могу увидеть её больше, чем на пару секунд. А запомнив сетку, я смогу вызвать её в голове и мои перемещения между мирами станут проще... Проспал я, кажется, больше суток. А проснувшись, наконец, позвонил Лене. В соответствии с инструкцией, я мог это сделать, только когда прошел и без того короткий срок карантина. Двадцать четыре часа с момента нашего пробуждения на родной планете уже минуло, так что я имел полное право сообщить жене, что вернулся. Ей приходилось мириться с моей странной работой и выкручиваться, придумывая для родных и знакомых причины моих долгих отлучек. Зато когда я возвращался домой, она не отступала от меня практически ни на шаг, используя любую возможность быть со мной рядом. К счастью, такие долгие отлучки, как в этот раз, случались довольно редко и были скорее исключением из правила. Лена обрадовалась, услышав мой голос, и сказала, что очень ждёт моего возвращения домой, да и собаки тоже начали тосковать без своего хозяина. Мне и самому не терпелось оказаться в родных стенах, однако у меня ещё были дела здесь. Приведя себя в порядок, я вызвал по внутренней связи Валерку. Тот не спал уже несколько часов, что, в общем, логично, ведь в нашем затянувшемся путешествии ему реже, чем мне, приходилось отказываться от сна. У нас было ещё немного времени, чтобы подготовить полноценный отчет, и мы собрались у компьютера, занося все необходимые данные. Хорошо уж то, что этот отчёт нам не придётся рассказывать устно – всё достаточно автоматизировано, так что от нас требовалось в основном максимально точно отвечать на опросы компьютера, заполняя ячейки необходимой информацией. Более того, отвечать на вопросы нужно было каждому из нас по отдельности, а потом ещё вместе, чтобы картина получилась максимально полной. Работа нудная и монотонная, но делать её нужно. Через три часа беспрерывного смотрения в экран и стука по клавишам, я оторвался, сказав: – Всё, больше не могу. Устал. У меня в голове всё спуталось и сейчас от моих показаний пользы никакой. Валерка не стал спорить – для него вся эта возня с компьютером была ещё сложнее, чем для меня, и он справлялся с ней только благодаря моей помощи. Но отдохнуть от мозговой деятельности у нас не вышло – едва мы удобно устроились на диване и собрались расслабиться, как замигала лампочка вызова. Я с неудовольствием послал импульс, включая связь. Из динамика раздался голос Дубинина: – Ребята, давайте в главный зал. Будем разбираться с вашим заданием. Хочешь – не хочешь, а идти придётся. Сожалея о неудавшемся отдыхе, мы двинулись туда, куда нас так настойчиво звали.
Maine Coon: В компьютерном центре собрались все – даже Саша, что было несколько удивительно. Не успели мы устроиться за столом, как на нас обрушились вопросы: – Судя по вашему отчёту, вы выполнили задание сразу, как совершили переход? – начал Холстинин. – Ну, почти. Нам же нужно было время, чтобы добраться от точки перехода до подходящего места, – невозмутимо ответил Кипелов. – Вы установили передатчик и сразу его включили? – продолжил Дубинин. – На полную настройку нам потребовалось примерно минут сорок, – сказал я. – После этого он отразил, что передаёт ровный и устойчивый сигнал, и я позволил передатчику загерметизироваться. Потом, когда он скрылся в толще скалы, проверил на переносном индикаторе – сигнал шёл. – А что, передатчик разве не работает? – обеспокоено спросил Валера. Он, как всегда, рассмотрел самую суть того, к чему клонили наши коллеги, когда я только начал догадываться. – Работает, – буркнул Холст. – Только как-то криво. – То есть? – не понял я. Собравшегося разразиться гневной тирадой Холстинина жестом остановил Манякин. Сам он чаще всего ничего не говорил, а, по сути, только улаживал периодически возникающие конфликты своим присутствием как на собраниях, так и на репетициях. – Виталь, расскажи, – сказал он. – Первый сигнал от вашего передатчика появился спустя шестнадцать часов после вашего ухода с базы. В принципе, сначала всё было нормально. Сигнал ловился хорошо, и в течение пары суток показания времени Земли и Биора синхронно росли. А потом начался полный кавардак. Датчики времени резко перестали совпадать. То есть, было ощущение, что случилась неожиданная рассинхронизация и теперь показания скачут как попало. Приходящее с сигналом время Биора было каждый раз разное! То оно укладывается в набросанную нами по первым показаниям схему, то внезапно убегает вперёд на несколько суток, причём на разное число суток! То возвращается обратно к нормальному ходу… И эта разница в скачках то уменьшается, то увеличивается, и данные, которые мы получаем с Биора теряют какой-либо смысл, потому что системы не прослеживается. Такое ощущение, что некоторые события там происходят раньше, чем здесь настаёт тот же момент, а некоторые – позже. Будто в какой-то момент время резко начинает идти в обратную сторону, что ли… А потом, спустя какое-то время, внезапно снова всё становится нормально, и несколько суток сигнал идёт без сбоев, а ровно, увеличивается равномерно, без скачков. Только разница во времени Земли и Биора после каждой такой рассинххронизации разная… – Вот мы и думаем, – всё-таки влез Холст. – Как можно было так криво настроить столь совершенный передатчик, чтобы он выдавал такие адские глюки, которые только мешают работе? – Володя!! – разом выкрикнули Маня и Дуб. – Что? – вызывающе ответил тот. – Держи себя в руках, – продолжил Манякин. – Пока у нас нет доказательств, что это ошибка Кипелова и Маврина, ты не имеешь права обвинять их в чём-либо. Холст эмоционально изобразил фразу «Тьфу на вас» и отвернулся, а Кипелов вдруг ехидно показал ему язык. Вова не увидел, а потому не отреагировал. Впрочем, Валере он и не такие выходки готов был простить, это же не я, в конце-то концов. – Итак, Сергей, Валера… у вас есть идеи относительно того, почему установленный вами передатчик даёт столь странные сигналы и рассинхронизацию времени? – скучным голосом спросил нас Манякин. – Пока нет, мы же не гении математической мысли, чтобы с ходу решать любые возникающие на нашем пути проблемы и задачи! – отрапортовал я. – Но мы получили описание проблемы, отсмотрим показания машин за время нашего отсутствия и попробуем найти хоть какое-то предположение. – Хорошо, работайте. Может быть, вам требуется ещё один переход передатчику? Чтобы можно было посмотреть, работает он правильно или нет. Могу послать вас двоих, могу любого из вас в двойке с кем-то ещё… – Мы подумаем. Ладно, Саш? – Давайте. Нам нужно решить этот вопрос, а то начальство ждёт, а мы и так на два месяца затягиваем отчёт. Переход, если что, я разрешаю. – Ну что, Сергёга, идём в ещё один заход? – улыбаясь, спросил Кипелов, когда мы вышли из главного зала. Конечно, ему легко говорить, это же не он недосыпал и по возвращении с компьютером возился. – Угу, чтобы тебя опять выключило, а мне тебя будить, – буркнул я в ответ. – Знаю я, как ты любишь развлекаться. – Неужели тебе не нравится меня будить? – всё ещё улыбаясь, подмигнул мне Валера. – Будить… – повторил я. – Будить нравится. А вот искать тебя – нет. Тебя же вечно забросит куда подальше. – Да ладно тебе, Серёж… У Валерки явно было хорошее настроение, несмотря на ту проблему, которую нам предстояло решать. Он подошел ко мне и поцеловал, и мое желание дуться на него пропало почти мгновенно. Мы вернулись к работе – Лерка продолжил возиться с отчётом, регулярно спрашивая меня в непонятных местах, а я решил пока заняться вопросом с нашим передатчиком. Мне казалось, что решение где-то совсем на поверхности, просто мы никак не можем его уловить. – Не сходится, и всё тут! – заключил я после часа ковыряний в цифрах и графиках. Я переставлял цифры так и эдак, но всё равно выходила какая-то ерунда. Валера не отреагировал на мою реплику, пытаясь выполнить свою часть отчёта и добросовестно отвечая на вопросы компьютера. – Лер… – позвал я. – Наверное, без визита к передатчику обойтись всё-таки не удастся. – Надо так надо, – пожал плечами он. – Идём вдвоём? Или… – Прости, Валер, но, наверное, «или». С тобой вдвоём у нас слишком высокие шансы снова задержаться, а сроки поджимают. – И кто тогда пойдёт? – Думаю, что лучший вариант – я и Дуб. Как считаешь? Благодаря Дубу мы вернёмся быстро. Да и разбирается в хитросплетениях миров он лучше всех нас. – Дуб так Дуб, – согласно кивнул Валера. – Когда отправитесь? – Как и нужно, как можно быстрее. В идеале – прямо сейчас. – Тогда иди, ищи Виталика. Я послушался и отправился искать Дубинина, а найдя, обрисовал ему ситуацию. – Виталь, нам придётся-таки сделать ещё один визит на Биор, к передатчику. – И? – Я думаю, что будет лучше, если это сделаем мы с тобой вдвоём. – Почему? – Быстрее вернёмся. – Ладно, – тут же согласился Дуб. – Когда идём? – Сейчас. Пятнадцать минут на подготовку, и вперёд. – Согласен. Дуб развернулся и стремительно ушёл в сторону своего отсека – переодеваться и собирать необходимые для перехода вещи. Спустя секунду я последовал его примеру. Я быстро переоделся в одежду на шнуровке, повесил на шею кристалл и проверил содержимое своего рюкзака. Всё было на месте. Дуб в такой же одежде напоминал то ли богатыря из русских сказок, то ли недоделанного скандинавского викинга. Не знаю почему, но мой мозг рождал именно такие ассоциации. Кипелов пришёл нас проводить, Холст недовольно хмыкнул, но ничего не сказал, что было хорошо, потому что Манякина на базе уже не было. Мы зашли в полукруглую нишу для переходов, и за нами опустилась стеклянная стена. «Возвращайтесь скорее» – прочитал я по Валеркиным губам и кивнул в ответ. Мы и не собирались задерживаться. Дуб протянул мне руку, я взял и встал поближе. С ним я тоже предпочитаю быть ведомым. В другой руке Виталика горел знакомый огонёк, кажется, у него он получался чуть темнее, чем у Кипелова. Впрочем, неважно. – Готов? – спросил он. – Да. – Погнали! И в следующую секунду нас накрыла цветная вспышка, смазывая реальность. Самым настоящим оставалось ощущение мозолистой Виталькиной ладони в моей руке. Огоньки стали тускнеть и рассыпались по темноте, занимая свои места в пространственно-временной сетке. Я смотрел во все глаза и боялся моргнуть – до сих пор мне ни разу не удавалось увидеть сетку так подобно и так долго. Обычно это длилось пару секунд, а сейчас я ловил момент, запоминая. Я уже знал, что нас несёт к светло-жёлтой точке слева – миру, который в нашей классификации шёл под кодом B-OR. Организация, в которой мы работали, была международной, потому названия чаще всего писались по-английски. Я по-прежнему чётко ощущал руку Дуба, хотя это, безусловно, странное ощущение, учитывая то, что себя я как раз толком не ощущал. То есть я не мог как-то определить, что вон там у меня рука, а там нога, да и увидеть я себя не мог – взгляд в сторону от сетки грозил риском провалиться в темноту. Я просто был где-то в этой межпространственной пустоте. И понимал, что Дуб где-то рядом и держит меня за руку. Точки задвигались, надвигаясь на нас с ужасающей быстротой, и я всё-таки закрыл глаза, упав в спасительную тьму. Когда я очнулся, Дуб сидел рядом, а мы находились в помещении. Виталик поднёс палец к губам, и я согласно кивнул. Он указал мне на рюкзак, я снова кивнул и бесшумно принялся за дело. Мы находились на территории одной из баз, разбросанных по планете, и вовсе не желательно, чтобы нам обнаружило местное население. Я закрепил на запястьях напульсники, надел все необходимые «амулеты» и принялся натягивать легкий защитный скафандр – неочищенный воздух Биора был губителен для человеческой кожи, да и кислород на улице терялся за примесями – большим количеством различных газов. Внутри баз воздух был иной – технология фильтрации воздуха была у местных на высоте, и мы могли спокойно дышать им несколько часов без какого-либо вреда организму. Последнее, что я надел – лёгкий шлем, больше похожий на капюшон с маской. В наших серебристых костюмах передвижение по базе сразу стало проще – почти всё население этого мира просто не видит цвета этого спектра. Оставалось только быть внимательными, чтобы не попасть им под ноги. Да, именно под ноги, потому что местные жители ростом метров эдак по четыре-пять, и мы не доставали им даже до пояса. – Веди, Серег, – раздался в моей голове голос Виталика. Я снова кивнул. Разговаривать вслух, пока поблизости могли оказаться местные жители, было тоже небезопасно – со слухом у них было намного лучше, чем со зрением, и любые связные звуки, любую речь они улавливали практически мгновенно. И реакция могла быть любой, причём самая распространённая – агрессия. А мы даже с усиливающими напульсниками не могли противостоять этим грудам мускулов с наростами-шипами, которые представляли собой обитатели данного мира. Нет, с одним, мы бы, конечно, справились, но где гарантия, что отреагирует всего один? Лучше было не рисковать. Мы проходили помещения неправильной формы, приближаясь к выходу. Поселение представляло собой кольцо из жилых и технических зданий, соединённых между собой. Коридоры, соединяющие эти помещения, были широкими, с высокими узкими окнами, больше похожими на щели – в них можно было увидеть кусочки местного пейзажа. Во внутренней части поселения находился небольшой по местным меркам космодром. Огромные тёмные корабли часто приземлялись и стартовали – было такое ощущение, что работает непонятный нам конвейер. Несколько местных жителей находились поблизости – то ли следили, то ли охраняли. С внешней стороны кольца поселения открывался пустынный пейзаж этого мира. Серо-коричневый цвет, нагромождения скал и бесформенных камней, и полное отсутствие какой-либо растительности. Мы прибыли в конце ночи и сейчас рассветный сумрак наползал на планету своим желтоватым светом. Мы выбрались наружу через одно из технических помещений. Скафандры фильтровали воздух, выделяя из атмосферы то немногое, что было пригодно для дыхания человека. Здесь, за пределами поселения, уже можно было не бояться наткнуться на местных жителей. Животных, в сущности, тоже можно было не опасаться – главной опасностью являлась сама планета. Казавшийся на первый взгляд неподвижный и каменистый пейзаж таил в себе опасности, самой распространённой из которых было то, что на Земле привыкли называть зыбучими песками. Только, пожалуй, с тем отличием, что на пески это было совсем не похоже… угу, пока на них не наступишь. Радовало только то, что пески эти никуда не двигались, и их расположение прочно засело в моей голове. Из-за них продвижение к нужной нам скале было несколько затруднено, потому что идти приходилось, петляя и делая огромные крюки. Зато такой путь был безопасен. И время для такой прогулки мы выбрали удачное – солнце только начинало выползать из-за горизонта, а значит, ночное зверьё уже попряталось, а дневное ещё не явилось. У нас было примерно два земных часа, пока солнце поднимется на достаточную высоту, и я очень старался успеть. Приметная красно-серая скала стояла чуть в стороне от основного массива. Если мне не изменяет память, на скалах гнездилось что-то летучее, но вполне безобидное для нас. Кажется эти существа, как и разумное население планеты, плохо видели объекты серо-серебристого цвета. Дуб двигался за мной молча, не спрашивая, зачем мы делаем такие крюки. Это была одна из причин, почему я выбрал в партнёры Виталика. Холст бы обязательно язвил. Он, безусловно, разбирается во многом, и зачастую лучше меня, но у нас слишком разные методы, и мне просто тяжело с ним работать. Добраться удалось без приключений. Впрочем, мир B-OR был довольно безопасен, как любой более-менее исследованный мир. Сейчас было важно установить синхронизацию времени между этим миром и нашим родным, чтобы впоследствии наладить постоянную и бесперебойную связь, а потом и поставку какого-то минерала. Что, впрочем, уже было не наше дело. Наконец, мы достигли нужно места. Я достал переносной индикатор – сигнал шёл ровно и без сбоев, и, судя по показаниям, точно так же было всё то время, что мы находились в этом мире. С другой стороны, могло оказаться, что мы попали как раз в период установившейся синхронизации… Я дотронулся до скалы в нужных местах, словно отбивая невидимый код доступа, и часть её пришла в движение. Через полминуты к нам выдвинулся разгерметизированный передатчик. Дуб двинулся вперёд, и я не стал возражать – в подобных приборах он разбирался куда лучше меня. Через пару минут он озадаченно произнёс: – Знаешь, все данные показывают, что никаких искажений и сбоев нет, сигнал идёт постоянно и равномерно. – Ничего не понимаю. Скачков сигнала нет, передатчик работает исправно, и Холст наезжал на нас просто так? – Ты же знаешь, что он просто цепляется к тебе по поводу и без. Не обращай внимания. Маня-то вас ни в чём не обвинял. – Угу… делать-то что будем? – Снимем показания с передатчика, сравним с теми, что у нас. В конце концов, тут есть ещё одна линия данных, которой у нас до сих пор не было. – Какая? – Измерение местного времени в земных часах. Передатчик шлёт только местное время, а то, как оно меняется в наших единицах измерения, он пишет только себе, для точности расчётов, не передавая на Землю лишние объёмы информации. Снятие нужных показаний и проверка работы всех систем передатчика заняли минут десять. Дуб отошёл в сторону, кивнул мне, и я спрятал передатчик внутри скалы. Если бы я не знал, что он тут находится, в жизни бы не догадался, поставь меня даже вплотную к этой скале и заставь рассматривать. Что-что, а прятать технику наши конструкторы научились хорошо. Можно было возвращаться. Теоретически, можно было осуществить переход прямо отсюда, но так разрешалось поступать только в экстренных случаях, когда существовала угроза нашей жизни. Во всех остальных случаях лучше было не рисковать оборудованием и добраться до места, где его можно будет надёжно спрятать в рюкзаках. В любом случае, у нас было ещё около часа, чтобы спокойно добраться до базы местных жителей. Собственно, до неё мы добрались снова без приключений. А вот внутри ситуация успела измениться – такого количества местных в помещениях я не видел ещё ни разу, и перемещаться было очень сложно. Мы двигались осторожно и в основном старались прижиматься к стенам, чтобы избежать столкновений. А обогнуть скопление народа по улице у нас уже не было возможности – снаружи поселения появились опасные дикие звери, а внутри всегда были домашние, которые для нас не менее опасны, чем дикие. Нам с Виталиком постоянно приходилось общаться между собой, уточнять, что делать, переговариваясь мыслями. Вот он, минус того, что со мной не Валера – несогласованность действий. С Кипеловым у меня почти постоянный мысленный контакт, нам не требуется напрягаться, чтобы общаться, да и общаться часто не требуется – мы просто чувствуем, кто и что должен делать. С Дубом было сложнее, и я не всегда успевал предупредить его об опасности или подсказать, куда идти. Когда мы уже почти добрались до нужного нам места, Виталик, перебегая к противоположной стене, сорвался с места чуть раньше нужного, и несколько растерялся, когда у него на пути возник неторопливо шествующий местный житель. Не знаю, что меня толкнуло, но я не стал пытаться сообщить ему, что делать, а сам рванулся вперёд, отталкивая его к стене и пытаясь увернуться сам от огромных ног. У меня получилось… почти. Когда я уже думал, что опасность позади, меня задело самым кончиком шипа, расположенного на ногах этих существ. Он тут же замер, прислушиваясь. Я попытался дернуться в сторону, но это было моей ошибкой, потому что он услышал моё движение и попытался ударить ногой по месту, где я находился. Мне удалось увернуться в последнюю секунду, но шипы всё же достали меня, разорвав скафандр и кожу на левом плече. Сжав зубы и стараясь не произносить ни звука, я откатился в сторону Виталика и прижался к стене. Серебристая ткань защитного костюма начала окрашиваться моей кровью, и риск, что нас заметят, стал велик. Ждать, пока осматривающийся и прислушивающийся местный житель нас снова заметит, было нельзя. Виталик молча схватил меня за руку и потащил. Хорошо, что было уже совсем недалеко – мы успели проскользнуть в нужное нам помещение до того, как наш противник понял, в какую сторону мы делись. Я тяжело дышал и пытался остановить кровь импульсами. Виталик стянул скафандр и стал помогать сделать то же самое мне. Кровь стала идти слабее, но не остановилась. Дуб упаковал всё в рюкзаки, стянул с нас напульсники и убрал туда же. – Оставь, – сказал он шепотом. – Возвращаемся. Я только кивнул и взял его за руку, морщась от боли. Секунда, и в его ладони загорелся тёмный огонёк. Ещё пара секунд, и Дуб вопросительно посмотрел на меня, проверяя, готов ли я к переходу. Я снова кивнул, сильнее вцепляясь в его руку – не хотелось бы сейчас быть заброшенным куда-то не туда, а значит нужно полностью передать инициативу на перемещения Дубинину. Цветная вспышка, россыпь огоньков на сетке, и я всецело доверился Виталику, расслабляясь и позволяя межпространственной тьме вырубить моё сознание. Очнулся я уже на базе. Полагаю, мы сюда и вернулись – Виталий обладал удивительной точностью в вопросах перемещений. Я валялся в своём отсеке, плечо было перетянуто тугой повязкой. Судя по всему, меня уже успели привести в порядок. Боль, конечно, осталась, но стала тупой и не сильно мешала. Рядом сидел Валера. – Долго мы? – спросил я его, осторожно двигая повреждённой рукой. – Двадцать минут. Ты в отключке был дольше. – Что?! – я тут же сел на кровати, вопросительно уставившись на Кипелова. – Какие ещё двадцать минут? Мы провели там больше трёх часов! – И, тем не менее, вас не было двадцать минут. Я же попросил возвращаться быстрее, – Валера хихикнул и продолжил серьёзно. – Вы попали как раз в период, когда приборы выдавали всякую ерунду, а почти сразу после вашего возвращения всё закончилось, и снова наступил период стабильности – Ну, блин… – я снова откинулся на спину, ничего не понимая. – Мы проверили передатчик, он абсолютно исправен, и всё это время сигнал передавал без сбоев. – Я знаю. Виталя уже отчитался. Они с Холстом сейчас возятся с расчётами, а меня отправили следить за твоим состоянием, как самого бесполезного в математических вычислениях. Как твоя рука? – Нормально, кажется. Меня просто царапнули, хоть и глубоко. Но вроде ничего не задели. – Я подумал и добавил – Хм… но ведь когда мы с тобой устанавливали передатчик, сигналы начали приходить спустя шестнадцать часов, хотя едва ли мы тогда были на Биоре больше пяти часов. – Угу, ребята тоже обратили внимание на это несоответствие. А ещё, мне кажется, что у Манякина есть мысли, в чём тут дело, но он хочет, чтобы мы догадались сами. Я встал, оделся в нормальную одежду и отправился в компьютерный центр. Снова ждать сутки карантина… в любом случае надо заниматься делом. Валерка двинулся за мной. Когда я спросил Холстинина и Дубинина, каковы результаты работы, Холст, на удивление, даже не огрызнулся, а только чётко дал мне обрисовку ситуации. На экране столбиками бежали цифры – показания передатчика и строились различные графики. – Такое ощущение, что где-то происходит скачок времени… – озадаченно сказал Дуб, глядя в экран. – А, может быть, не скачок? – раздался от двери голос Манякина. – А, например, поворот?.. Он улыбнулся и подмигнул нам, уставившимся на него тремя парами глаз, не понимая, к чему он клонит. Первым сообразил Холст. Точнее, он просто сообразил, и пока мы ничего не понимали, уже стремительно развернулся к экрану и стал перестраивать графики. Я не очень понимал, что именно он делал, потому не мешал, да и Виталик не вмешивался в работу Вовы – скорее всего, тоже соображал не так быстро. Через несколько минут Холст откинулся в кресле и развернулся к нам с самым довольным выражением лица – ведь именно он сообразил, что надо делать. – Готово. И спасибо за наводку, Саш. Без тебя бы я, наверное, ещё долго думал. Манякин только отмахнулся и, улыбнувшись, сказал: – Рассказывай. Холст вывел графики на большой экран. Основной из них был странный, но довольно простой – спираль, обвивающая прямую линию. А каждый виток спирали был наклонен под заметным углом, причём в сторону, обратную увеличению данных. – В какой-то степени всё оказалось гораздо проще, чем мы думали, – начал он. – Никаких скачков времени действительно нет. А время Биора движется относительно нашего примерно по вот такой спирали. То есть тут, на графике, прямая – это течение времени в нашем мире, а спираль – в Биоре. Причём витки у неё не совсем постоянные, а через некоторые промежутки, которые мы и называли периодами стабильности. А когда дело доходит до очередного витка, на нашу прямую времени начинают поступать сигналы одновременно с трёх разных участков витка, с трёх разных времён. Причём один из участков отображает движение времени в сторону, противоположную нашему. Отсюда и получается та путаница, которую мы наблюдали в принимаемых сигналах. Когда передатчик только установили, Кипелов и Маврин попали на поворот витка, и до нас сигналы начали доходить, только когда оборот завершился. А сейчас Маврин и Дубинин попали на обратный ход и потому вернулись почти сразу после ухода. В общем, чтобы настроить передачу сигналов верно, нужно просто перестроить приём в соответствии с этим графиком. Холст закончил говорить и победно ухмыльнулся. Маня улыбнулся в ответ. – Да, всё верно. Примерно в этом направлении и были сделаны предположения в основном штабе, но я рад, что вы довели всё до конца самостоятельно. Готовьте отчёт, и, думаю, вас всех скоро ждёт очередная премия за выполненную работу.
Io: Народ, я честно звал к нам автора этого, но увы, автор не пришел. Но я считаю, что мы можем читать то, что в открытых источниках, разве нет? вот вашему драгоценному, шоб поржать: http://ficbook.net/readfic/141164 http://ficbook.net/readfic/141101 http://ficbook.net/readfic/137274 http://ficbook.net/readfic/135046 http://ficbook.net/readfic/135035 *особенно это мне доставило, ржал как конь*
Maine Coon: Чудесные выходные, проведенные с Валеркой за городом, закончились тем, что мы почти опаздывали на репетицию. Не то чтобы уже катастрофически опаздывали, но выехали мы значительно позднее, чем следовало, а нам еще было нужно заехать ко мне домой, чтобы взять мои гитары и прочее оборудование, необходимое для репетиции. Мы знали, что Манякин, если что, всегда нас прикроет, но лучше было не доводить до этого. Мы и так слишком часто пользовались его помощью – вот и в этот раз мы провели выходные именно у него на даче, как в самом безопасном от посторонних глаз месте. Дома у меня не оказалось никого, кроме собак, которые встретили меня дружным лаем и настойчиво просили есть, как будто их несколько дней не кормили. Я сжалился над зверюгами и отправился доставать корм, а Кипелов дошел до комнаты и рухнул на кровать, раскинув руки и ноги в стороны. Он всем своим видом показывал, как ему хочется продлить выходные и не хочется ехать на репетицию. Я его понимал, но мы оба знали, что отменять было уже поздно. Покормив собак, я подкрался к Валерке и навалился на него, прижимая к кровати и не давая пошевелиться. Он был вовсе не против такого расклада – только неопределенно что-то промычал и расслабился. Волосы, собранные в хвост, открывали его шею, и я не смог удержаться и не провести по ней языком. Он тихонько застонал и шевельнулся, пытаясь предоставить мне больше простора для действий. Я повторил маневр и легонько куснул его за плечо. А потом понял, что мне очень хочется продолжить – он лежал подо мной такой доступный, расслабленный и соблазнительный, что не хотелось его никуда отпускать, а только целовать его шею, плечи, спину… Возбуждение подступало, и я понял, что если я сейчас же не прервусь, то потом точно не смогу остановиться, и тогда мы точно опоздаем, ну на полчаса как минимум. Я быстро поцеловал его в шею и, резко отстранившись, встал и пошел в студию собирать свои инструменты. Руки дрожали от нахлынувшего возбуждения, да что там, меня всего трясло. Вроде бы мы уже давно вместе, не в первый раз, не первый год, а все равно иногда находит. Стоит только ему вот так расслабиться подо мной и позволить мне делать все, что угодно, как у меня буквально сносит крышу, и я почти не могу контролировать свои действия – возбуждение накрывает меня с головой и мне требуется огромное усилие, чтобы не начать раздевать его и не покрывать страстными поцелуями каждый сантиметр его тела. Я закурил, стараясь успокоиться и дрожащими руками начал собирать необходимые для репетиции вещи. Перед глазами все еще был распростертый подо мной Валерка, и я отчаянно надеялся, что он не успел почувствовать мое возбуждение. Иначе… стоит ему хоть что-то сказать на эту тему, и я тогда точно не сдержусь. Через несколько минут я закончил собираться и немного успокоился – по крайней мере, меня почти не трясло. Мы вышли на улицу и уселись в мою машину, а я буквально вцепился в руль, чтобы подрагивания пальцев были не так заметны. Но, к счастью, Кипелов не смотрел ни на меня, ни на дорогу – прикрыв глаза, он улыбался и что-то тихонько мурлыкал себе под нос. Мы не опоздали, приехав впритык к назначенному времени. Я быстро настроился и пока Кипелов распевался, отвел Манякина в сторону. – Ты чего какой нервный? Все в порядке? – обеспокоено спросил он. От его внимательного взгляда не укрылось мелкое подрагивание моих пальцев, когда я возвращал ему ключи от дачи. – Да… Вроде… кажется, я сегодня спас Валеру от изнасилования. Я невесело усмехнулся, наблюдая, как округляются Сашкины глаза на эту мою фразу. Что он успел подумать, интересно? В полном шоке он спросил: – Каким образом? – Самоконтроль, Саш, самоконтроль…
Беатрис: Пушкина/Холстинин; Кипелов/Маврин; Кипелов/Холстинин. Выбросив окурок, Владимир Холстинин потянул из пачки следующую сигарету. Но, как назло, «сдохла» зажигалка и порцию никотина добыть не получалось. - Твою мать … - не сдержался Владимир, шваркнув нерадивую об пол. Рухнув на, благо рядом, стоящий табурет мужчина сквозь зубы повторил: «Твою мать!» *** Маргарита Пушкина оглядела комнату: Кипелов, оккупированный с двух сторон Рыжим и Удаловым, увлеченно слушал первого, периодически ухохатываясь над комментариями Макса об их гастрольных приключениях в составе Черного кофе. Виталик вышел освежиться. Володя свалил в неизвестном направлении, хотя альтернатива небольшая. У Риты даже появилась гуманная мысль не лезть под кожу бывшему возлюбленному, но, к несчастью для Холстинина, гуманность никогда не довлела над поэтессой. И Маргарита Анатольевна отправилась на балкон. *** - Живописно, – усмехнулась Марго, выходя на балкон. – Пантомима «Страдание возлюбленного». Ты само очарование, Володь, честное слово! – прикуривая и протягивая зажигалку Холсту. - Зависть, Рита, еще никого не красила, – не остался в долгу мужчина, впрочем, принимая зажигалку. Желание курить перегорело, он успокоился. - Прости, дорогой, не удержалась… - поменяла тон Пушкина. – Но…черт, просто, до его появления, я и не предполагала, что … - Что я могу быть размазней, - обрубил Холст без каких-либо эмоций в голосе. - Ну, почему же «размазня»? – приподняла брови поэтесса и продолжила незаконченную мысль. – Что ты способен на столь демонстративное проявление ревности. И, теперь, ты – отчасти - можешь понять мои чувства, когда появился Кипелов. Не до конца - конечно, вы никогда не были вместе. В отличие от нас с тобой, - печально проговорила Пушкина, опустив голову. - Но не будем ворошить прошлое. Мне интересно другое - какого лешего ты психуешь? - По-моему, очевидно, - отозвался гитарист. - Нет, почему ревнуешь, очевидно, хотя … ты сам виноват, - заключила женщина. - Чем? Просвети, будь любезна, - скептично выгнув бровь, вопросил Владимир. - Хммм, с чего бы начать, - картинно приложив руку ко лбу, Маргарита продемонстрировала напряженную работу мысли. – Ну, например, зачем было дергаться по поводу Грановского? Совершенно очевидно, они с Кипеловым питали друг к другу чистейшую платоническую любовь, без намека на плотское скотство. Да, и теперь, не думаю, чтобы между Валерой и Сережей что-то было. Они родственные души – это факт. Им вместе интересно, но, что с них взять - водные знаки, - глубокомысленно закончила женщина. - Рита, причем здесь эта эзотерика? – скучающе, поинтересовался Холст. - Это не эзотерика. И я еще не закончила. Не уходи от темы, – сказала Пушкина и продолжила прерванную мысль. – Ревность – это понятно. Но, дорогой, коли ты желаешь, получить столь долгожданное расположение «своей дамы сердца», - не удержалась Маргарита, - то тебе стоит - для начала - перестать смотреть на Маврина волком. У Кипелова, если ты не заметил, тяга восстанавливать попранную справедливость. И, чем ты холоднее с Рыжим, тем лучше к нему будет относиться Кипелов, - заключила поэтесса. Холст слушал женщину внимательно и молча. Умение слушать и воспринимать - вообще ценно, а для лидера, так просто на вес золота. И, надо отдать должное, Владимир Петрович этим талантом обладал в полной мере, поэтому не перебивал, но интересовало его, на данный момент, другое: - Скажи мне, милая, а с чего вдруг такая забота? Знаешь, как-то, не очень мне верится в твои добрые порывы, их и так много никогда не было, а сейчас … ты говоришь правильно, я это понимаю, не сомневайся, но … зачем ТЕБЕ это? - Месть, Володенька, месть – все очень просто, примитивно, я бы сказала, - прикуривая от протянутой Холстом зажигалки, спокойно констатировала Марго. Задумавшись на минуту Владимир, усмехаясь, спросил: - Стоит ли мне понять это следующим образом: ты, дорогая, считаешь, что Кипелов не будет со мной ни при каком раскладе (в перспективе, соответственно), а рассчитывать я - в максимуме - могу на кратковременную интрижку с последующим терзанием «меня бросили!», как апофеоз твоей мести, верно? - Именно, все в точности, до последнего нюанса. - Одобрила Маргарита и прибавила восхищенно. - Тебя невозможно не любить, Володенька, человеку с интеллектом – уж, точно. Должна признать: умнее я никогда не видела, и, знаешь, я даже пожелаю тебе удачи. Холстинин поднялся с табурета, на котором просидел весь разговор, подошел к поэтессе и, поцеловав ее левую руку, проговорил: - Спасибо за «удачу», – он улыбнулся. – С ней, Кипелов точно будет моим. Глядя на остолбеневшую Риту, Холстинин совершенно спокойно продолжил: - Я думаю, пора вернуться, твои гости слишком долго оставались без внимания хозяйки, – и легонько подтолкнул женщину к двери.
Susя: Maniac party Party Бета: Varg Laiano Что-то особенное есть в этом месяце, мае, примерно до шести утра. Солнца ещё не видно, но небо уже приобрело неповторимый утренний цвет. Внизу, этажа до четвёртого, всё укрыто сиреневым туманом, который потом оказывается яблоневым цветом. Или вишневым. Это неважно; важно то, что, когда идёшь встречать Алика вечером с репетиции или концерта, в его волосах запутываются кремовые лепестки. Холстинин докуривает и не глядя кидает окурок в жестянку с буроватой водой. Тот еле слышно шипит – оглушительно в этой безумной воскресной утренней тишине. Птицы трещат где-то внизу, будто бы в другом мире, а с кухни тянет горьким и пряным кофе, с примесью каких-то щекочущих запахов. Ковёр глушит шаги, и удаётся подкрасться незаметно почти к самой плите. Алик стоит у окна, прижимая к груди белого кота, и смотрит вниз. Пушистая лапа свисает с его плеча и размеренно то выпускает, то втягивает когти, а вокруг незримыми волнами расползается монотонное мурлыкание. По босым ступням топчется второй кот, трётся о старые рваные джинсы, вытягивает лапу и цепляет подол холстовской майки, которая достаёт Грановскому почти до колен. На плите остывает турка, остро пахнущая корицей и перцем. В её медном боку отражается вставшее солнце и отбрасывает розовато-оранжевый блик на локоть Алика и на белую лапу. - Ты знаешь, что фразу «Maniac party goes on» можно перевести как «Группа психов выходит на сцену»? – Холст подходит совсем близко и обнимает угловатые плечи. Белый кот изучает его одним, открытым глазом, потом зажмуривает его и прячет морду на груди хозяина. Алик вздрагивает, но не оборачивается. - Ты чего не спишь? Из этого окна тоже видно окутанные цветочным дымом деревья и опаловое небо. А через плечо Грановского можно увидеть его тонкие пальцы, зарытые в белую шерсть, розовый кошачий нос и маленькую баночку с корицей, стоящую на подоконнике. А в самом углу подоконника стоит пластинка с маленькой красной надписью «Maniac party» в уголке – над красочной и бесстыдной картинкой… Если закрыть глаза, можно представить, как «Мастер» вылетает на сцену и раскалывает тишину сочной и слаженной игрой. И этот… Кузнечик, коротко стриженное длинноногое чучело… Мирную прохладу утра на миг окутывает алая жаркая ревность, но тут же исчезает. Алик-то тут, рядом, чешет кота и варит кофе. Он тут, а та болезненная удушливая ярость позади, и будто никогда её не существовало. Второй кот залез на подоконник и тычется мокрым носом в голый Володин локоть, окончательно остужая ревность. Волосы Грановского пахнут корицей и утром. - Кофе учуял и проснулся, - застенчиво шепчет Володя и целует колючую скулу. Алик улыбается, прижимает к себе второго кота, и кухня наполняется урчанием до самого потолка.
Io: А вот, что мне подарили на прошлый д.р. всем читать и завидовать три минуты! Часть 1. Игра продолжалась уже не первый год. Началась она несколько лет назад с двух крупных скандалов в интернете, произошедших почти одновременно. Когда Сергей был ознакомлен с ситуацией, он, разумеется, был возмущён. Причём не столько тем, что про них пишут слэш – в конце концов, качество этих фанфиков зачастую было намного выше обычного, сколько тем, что всё это валялось в открытом доступе и про него могут поползти слухи, которые были ему совсем ни к чему. Ещё его тогда очень возмутило то, что небольшая горстка этих «сказочников» всячески опускает и оскорбляет его фан-клуб, приписывая ему пьянство и неадекватное поведение, а только что созданный Московский Фан-клуб не знает, как защититься от нападок. Больше же всего его возмутило то, что он обо всём этом узнал самым последним. Конечно, тогда это было неожиданностью, и он ругался, рвал и метал, и не знал, как поступить. Нельзя сказать, что всё написанное ими было неправдой – угадывали эти ребята довольно много, и, пожалуй, даже больше, чем могли себе представить. Но, всё-таки, такие вещи для многих были шоком, и реагировать следовало соответствующе. Ещё не успев до конца разобраться с ситуацией, Сергей, в очередной раз встретившись с Валерой, рассказал ему обо всём. Тот сперва посмеялся, затем разозлился, а потом, когда улеглась первая волна возмущений, помог Маврину серьёзно обдумать ситуацию и переосмыслить отношение к ней. В конце концов – никто же всё равно не верит в то, что всё написанное в той или иной степени может происходить на самом деле. Сами авторы воспринимают это как развлечение, ярые противники – как попытку оскорбить кумира, большая же часть вообще ничего такого не видела. А раз никто не относится всерьёз – то какая разница? Пусть пишут. Кому-то нравится, кому-то нет, а периодически возникающие на этой почве скандалы только идут на пользу популярности группы. А так, в общем-то, особого вреда это сообщество не представляло, тем более что спустя некоторое время они закрыли свободный доступ к своим творениям. А между тем, неуставные отношения между Валерием и Сергеем с переменным успехом продолжались уже много лет, начавшись ещё во время их совместной работы в «Арии». Как то ни странно, всегда удавалось держать всё в тайне. Сначала никто и помыслить не мог ничего подобного, а потом они научились никак не показывать на людях своего настоящего отношения друг к другу. А, спустя столько лет, их отношения уже успели выйти из той стадии, когда требовалось постоянное проявление чувств, и чаще всего, даже оставаясь наедине, они вели себя просто как очень близкие друзья. И, может быть, Маврин и забыл бы о кажущихся теперь безобидными слэшерах, но… они не давали этого сделать и регулярно напоминали о себе. Каждое лишнее действие на концерте, фотография, или неосторожно брошенная фраза вызывали волну фанфиков. Сначала Сергей не знал, куда от этого деваться и боялся сделать лишнее движение на сцене, но потом… ему стало интересно. После нескольких месяцев интенсивного наблюдения за этой компанией, у него сложилось впечатление, что с ним попросту играют, пытаясь его удивить, шокировать, заинтересовать и проверить, как он отреагирует на то или иное действие с их стороны. Хорошо подумав, Маврин принял правила игры. Он понял, что от него ожидают реакции, а то и ответа на всё, что делает эта тусовка, и он старался показывать эту реакцию. Более того, он стал сам провоцировать их, время от времени выбрасывая в сеть очередную серию ранее неизвестных фотографий. Однако же, на первый взгляд казалось, что на самом деле он пытается не давать им лишнего повода для сочинения новых историй, вызывающих такой резонанс среди его поклонников. Впрочем, они не ограничивались написанием рассказов. Они устраивали акции, позволяли себе вести себя вызывающе, выделяясь из толпы, одно время дежурили у его дома… Дарили подарки, которые неизменно вызывали небольшой шок. Главной загадкой этой игры было то, что он очень слабо представлял, кто именно стоит за всем этим. Он привык знать своих поклонников в лицо, а тут большинство скрывало свою личность. Часть народа, впрочем, можно было опознать – всё-таки они посещали почти все мероприятия, в которых принимала участие группа «Маврик», были всегда в первых рядах и их лица примелькались. С другой стороны, каждый раз это были разные люди, или сразу толпа, где не поймёшь, кто из них кто. И, самое главное – кто из них главный зачинщик всех их действий, который всегда был, как истина, где-то рядом, но умудрялся оставаться в тени. Попытки разгадать личность этого человека ни к чему конкретному не привели. В интернете тот имел много имён, самые распространенные – Eddie Mercury, а позже – Дядюшка Эдь на интернет-дневниках, и Ио – на своём форуме. Позже под этим же именем стали появляться книги из серии «S.T.A.L.K.E.R.», где прототипом главного героя был сам Сергей. Время шло, и активность тусовки то затихала, то нарастала, но они постепенно усиливали свою позицию среди поклонников, переманивали на свою сторону активных фанатов, умудрялись заманить к себе практически весь актив его фан-клуба, а то и вовсе действовали через него, пропихивая туда раз за разом свои идеи… Около года назад, когда запись нового альбома была в самом разгаре, Маврин понял, что ему необходимо немного отвлечься и развеяться. После очередного изучения форума на предмет обновлений, в его голове родилась безумная идея. Ио особо не скрывал название подмосковного города, в котором обитает, и этот факт был доступен всякому желающему. Также, было известно, что большая часть праздников и прочих мероприятий проводится именно у него дома. А тут так удачно подвернулась очередная дата… И Сергей не выдержал. Первую вылазку в направлении логова предводителей слэшеров и основного автора рассказов про них с Кипеловым, он совершил в одиночку. Выяснив дату и примерное время сбора, Маврин заранее отправился к месту отправки автобусов в нужный ему город, справедливо предположив, что не все обязательно поедут на электричке. Понимая, что его никто не ожидает увидеть в этом месте, он особо не таился, только оделся так, чтобы как можно меньше выделяться из толпы людей. Ведь, как известно, сложнее всего увидеть то, что находится на виду. Выбрав удобную точку наблюдения за автобусами нужного маршрута, Сергей курил, пил дешевый кофе из палаток и поглядывал на часы. Ему повезло. После получаса ожидания в область его наблюдения попала личность из тех, что примелькались на всяких мероприятиях. Имени он не помнил, но память на лица у него всегда была отличной. Обнаруженная личность, на удачу, загрузилась в нужный автобус, а Сергей, запомнив номер, отправился в сторону своего автомобиля, который оставил чуть в стороне от автостанции, и, сев за руль, снова стал ждать. Через некоторое время автобус выехал, и машина Маврина двинулась вслед за ним. Он старался держаться на приличном расстоянии, а то и обгонял его, изредка останавливаясь в придорожных кафешках, чтобы выпить чашку кофе и снова пропустить автобус вперёд. Большая часть пути была совершенно очевидна, потому он особо не утруждался, и, как следствие, не вызывал подозрений. Когда до нужного городка оставалось всего ничего, Сергей, наконец, начал нормальную слежку, стараясь не терять автобус из поля своего зрения, держась, впрочем, не на самом близком расстоянии. Особенно приходилось следить, когда из автобуса начал выходить народ. Он полагал, что, хотя его машина хорошо известна фанатам, никто не обратит на неё внимания, ибо точно таких же автомобилей в Москве и области огромное количество, да и никто не ожидает увидеть его тут. Он очень боялся пропустить момент, когда нужный ему человек покинет салон автобуса, и уехать ни с чем. Но всё же зрение его не подвело – спустя некоторое время человек вышел из автобуса и направился в сторону домов. Маврин быстро припарковал машину поблизости, и осторожно двинулся следом, стараясь держаться в тени деревьев. Нужный дом и подъезд он высмотрел издалека. Не оставалось никаких сомнений – это именно то, что ему было нужно, ибо через несколько минут туда же вошли ещё несколько знакомых личностей, пришедших, видимо, с электрички. Понимая, что делать тут больше особо нечего, Сергей вернулся к машине, снова стараясь держаться в тени и следя, чтобы навстречу ему не попался никто знакомый, кто тоже мог идти с автобуса. Ему снова повезло – он никого не встретил. Сев в машину, он ещё долго не мог никуда ехать – руки тряслись, адреналин не давал успокоиться. Он чувствовал себя нашкодившим подростком, но это взбудоражило его чувства. В конце концов – игра так игра! Они не раз следили за ним, почему ему нельзя? Неужели только потому, что он старше на пару десятков лет? После этой шпионской вылазки в область, запись альбома вернулась в своё русло, и Сергей почти не вспоминал об этом, да и некогда было – репетиции и запись занимали всё время, и ни на что другое не оставалось ни сил, ни желания. Летом, в самую жару, случился неожиданный перерыв в работе – никто был не в состоянии что-либо записывать, все плавились от солнца и духоты. Сидя в гостях у Кипелова, Маврин неожиданно предложил тому прокатиться в Московскую область. Мол, там лес, свежий воздух, прохлада, да и в машине имеется кондиционер. Валера, что удивительно, сразу согласился, даже не подозревая о том, куда его привезёт Маврин. В суть дела вокалист был посвящён по дороге к уже изученному месту. Тот сперва попробовал сопротивляться, а потом как-то неожиданно смирился, когда Маврин успокоил его, что это просто приключение, всё абсолютно безопасно, тем более, что день будний, и интересующая его личность всё равно на работе, и можно ничего не бояться. Подходя к нужному дому, оба чувствовали себя, как мальчишки, играющие в шпионов. Удачно подловив момент, когда из подъезда кто-то выходил, парочка нырнула внутрь. Угадать квартиру оказалось сложнее, но, впрочем, друзья особо и не пытались это сделать. Они просто прошлись по этажам, прокатились на лифте, целуясь – адреналин будоражил кровь, и хотелось делать всякую ерунду. Они уже собирались покинуть исследованное место, как вдруг Сергей с заговорщическим видом вытащил из кармана маркер. – Давай похулиганим. – Серёга, кажется, ты совсем впал в детство. – Да ладно, почему фанатам можно разрисовывать наши подъезды, а нам нельзя? – А ты, я смотрю, тоже фанат – заржал Кипелов. – Я не о том, Валер! – возмутился Маврин. – Всё равно на нас никто не подумает. Давай! Подумав, где же можно оставить надпись, чтобы её обязательно увидели, Сергей выбрал лифт, и через некоторое время внутри появилась надпись «Здесь были ВК и СМ». Валера ругался, а Сергей ржал и говорил, что всё равно никто на них не подумает, и вообще – мало ли приколистов, это может оказаться кто угодно. Потом Сергей делал ещё несколько поездок, наблюдая, выслеживая, пытаясь выяснить, кто это может быть. Высматривал на концертах, автограф-сессиях, провоцировал сам и поддавался на провокации. Пытаясь ускорить процесс, он рассказал ситуацию директору своей группы, и та быстро включилась в игру, придумывая всё новые способы узнать личность загадочного админа слэшерского форума, однако тот, даже поддаваясь на провокации, всё равно умудрялся талантливо не палиться, действуя каждый раз через друзей. Было начало весны и, выгадав общий свободный день между концертами и репетициями, Сергей сидел в гостях у Валеры и рассказывал о прошедших за последнее время событиях. Рассказал, как прошли концерты, традиционно посвящённые ДР, что устроил на концерте Фан-клуб, какие были конкурсы и сюрпризы для зрителей… – Мы перед концертом объявили конкурс на самое оригинальное фото с афишей, и Ио даже прислал на него фотку! Мы, поспорив, объявили его победителем, но он всё же так и не явился за билетом, снова прислав друзей. – Тебе не надоело с ним играть? – лениво поинтересовался Кипелов. – Что ты! Мне интересно. Если не с ним, то с кем же? – И ты по-прежнему не в курсе, кто он? – Ну… вообще-то у меня есть конкретные предположения, правда я не могу быть уверенным на сто процентов… – Опять ездил и следил? – Ну да – смутился Маврин. – Делать тебе больше нечего. Честно слово, ты уподобляешься нашим юным фанатам, которые следят за своими кумирами, – Кипелов вещал голосом школьного завуча, отчитывающего любимого ученика за шалости. – Хуже того, ты и меня на это подбиваешь… – Ты не понимаешь! Мне же интересно! Он же так много всего угадывает, что я порой просто теряюсь. Я бы и сам не смог описать некоторые вещи настолько точно… Кто он такой? – Ты ещё скажи, что надо выделять таких талантов из общей массы – Кипелов хохотнул, представляя весь абсурд произнесённой им фразы, – призы там вручать, поощрять всячески… – А что? Это идея! – У Маврина загорелись глаза, и Валере это очень не понравилось – Ты что, Серёг? Я же пошутил! – А я серьёзно. Давай вручим ему какой-нибудь приз? Ну хоть билет на твой концерт! – Ты рехнулся, Рыжий! Ещё скажи, что собрался делать это лично. – Ну… – Маврин задумался на несколько секунд, – Когда-то же мы должны пообщаться лично… почему бы этому не послужить поводом… – Что ты задумал опять? – Ты меня уже пугаешь. – Давай наведаемся к нему в гости? Я же был там не раз, и ты тоже… Я всё изучил, всё знаю, а завтра суббота, и он обычно дома… – Твои бредовые идеи порой настолько шокируют меня, что я даже не знаю, что сказать… – А ты не говори ничего. Поехали завтра и всё. – Зачем тебе это? – Валера сделал слабую попытку защититься – Ты что, боишься? – Маврин перешёл в наступление – Чего это я должен бояться? – Не знаю, а вдруг он тебя изнасилует? – Скорее тебя – парировал Кипелов – Почему? – Тебя он любит больше. Помнишь, ты сам говорил, что ходят слухи, что он давно об этом мечтает… Мол, всех твоих лучших фанатов совратил и в постель к себе затащил… и остался только ты… – Кипелов хищно усмехнулся. – Однако пишет он чаще о том, как он любит тебя. Так что ещё вопрос, кому в таком случае надо больше бояться. Да и вообще, нас двое, а он один. – И ты считаешь, что его это сильно смутит? Кипелов разошёлся и подначивал Маврина, думая, что его полушутливые доводы разбудят в нём здравый смысл и заставят отказаться от задумки. Однако всё это давало скорее обратный эффект – тот только больше распалялся и показывал, что ничего не боится. – В общем, завтра и поедем. – И ты всерьёз думаешь, что я поеду с тобой? – А куда ты денешься? – ухмыльнулся Маврин, – Значит так, чтобы сегодня у тебя были билеты на один из твоих концертов. Давай звони, договаривайся. – Но… – попытался возмутиться Валера – Никаких «но», – оборвал его Сергей. – Ты сам меня спровоцировал, так что не отнекивайся. Кипелов открыл рот, собираясь всё-таки высказать тираду о том, что он против, но тут же захлопнул, не зная, что сказать. Потом ещё раз. В итоге, он понял, что аргументов у него нет, и обречённо потянулся к телефону. Через пять минут он уже договорился, чтобы ему выдали пару билетов в личное распоряжение и пообещал заехать за ними в этот же день. Чем вскоре он и занялся, предварительно выгнав Маврина домой. На следующий день Валерия разбудил звонок телефона. Он лениво вылез из-под одеяла и взял трубку – Алло? – Валеера… – вкрадчивый голос Маврина не обещал ничего хорошего – Ты ничего не забыл? – Серёга… что ж ты в такую рань? Я ещё не проснулся. – А когда ещё? Потом будут пробки! Давай быстро вставай и собирайся! Чтобы через час был готов, я подъеду к твоему дому. Билеты-то вчера забрал? – Забрал – буркнул Кипелов и с надеждой спросил – а может, не поедем всё-таки? – Уже поздно, Лер. Мы же договорились. Через час хмурый и невыспавшийся Кипелов вышел из подъезда и сел в машину Маврина рядом с ним. – Не понимаю я твоего азарта… ну нафиг тебе это надо? – Хочется! Может, мне жить так интереснее. Билеты взял? – вокалист сокрушённо кивнул – Всё, поехали. Машина тронулась с места и направилась в Московскую область. Полдороги Кипелов пытался уговорить Маврина повернуть обратно и оставить эту авантюрную затею, мол, и стар он уже для такого, и не выспался, и вообще это мальчишество. Чтобы прервать поток возмущений хоть на какое-то время, а заодно и окончательно разбудить друга, Сергей заехал по дороге в кафешку и купил кофе. Получив в руки горячий напиток, золотой голос металла всё-таки замолчал, поняв, что спорить бесполезно и сдался, с тревогой ожидая того, что будет дальше. Машину припарковали в соседнем дворе так, что были отлично видны все подходы к дому. Валера ещё раз умоляюще посмотрел на Сергея. – Ты ненормальный… Я тебе не говорил? – жалобно сказал он. – Говорил, – невозмутимо ответил Маврин, – последний раз не более получаса назад. Валер, да не бойся ты! Подумаешь, какой-то фанат… что из-за этого трагедию-то устраивать? Как бы всё не пошло – значит так и надо. – Голос стал мягче – Я же с тобой. Всё будет хорошо. Я тебя люблю. Придвинувшись вплотную к вокалисту, Маврин легко коснулся губами его виска. Почему-то это нежное прикосновение всё-таки успокоило Валерия и, когда парочка вылезла из машины, он уже ничего не боялся. – Серёж, смотри, кто-то идёт, и кажется к нужному подъезду. Давай поторопимся, чтобы не ждать под дверью, пока её откроют. – Где? Да, давай… Стоп, а это ведь, кажется, он и есть. – Ты уверен? – Не совсем, но это моё главное предположение. – И что мы будем делать? Ждать? – Угу, а кто нас потом пустит? Да и квартиру я всё равно не знаю. Давай сейчас… перехватим у самой двери, чтобы идти было некуда. Заодно и узнаем, он это или нет
Io: Часть 2. Заткнув уши плеером, Ио возвращался домой из магазина. Как обычно, происходящее вокруг мало привлекало его внимание, и он полностью был сосредоточен на своих мыслях. Подходя к подъезду, он на ходу доставал ключи. Возникший перед ним мужчина застал его врасплох. – Добрый день. Если не ошибаюсь – Дядюшка Эдь, он же Ио? Не ждал? А мы пришли. – Маврин протянул руку. Ио в изумлении поднял глаза на говорившего и был в полном шоке оттого, что узнал в нём одного из главных героев большей части своих фанфиков. Произошедшее было настолько неожиданным, что он не знал, как среагировать, машинально ответил на рукопожатие, и переспросил «М-мы?» В этот момент на плечо ему опустилась рука, и высокий голос за спиной произнёс – Да, мы. А ты кого ждал? – Ио дёрнулся, сбрасывая руку, и обернулся. Второй главный герой тех же фанфиков стоял у него за спиной. Бежать, очевидно, было уже поздно, да и не факт, что стоило. В какой-то степени хотелось заржать оттого, что Кипелов и Маврин были вместе, но с другой стороны ситуация его малость напрягала и надо было среагировать адекватно. – Вообще-то, – ответил он, – никого не ждал. – Что, удивлён? – Маврин улыбнулся – Да мы просто в гости, поговорить. Бить и ругаться не будем, обещаю. Может, хоть домой пригласишь и чаем угостишь? Пока Маврин говорил, Ио успел оправиться от первого шока и, уже ничуть не смущаясь, выдал: – Говно-вопрос! Заходите! Если не боитесь. – Последнюю фразу он добавил через паузу и, заметив, какое она произвела воздействие, с трудом сдержал смех. – У меня, правда, небольшой бардак, но, надеюсь, вас это не смутит. Зайдя в квартиру и сняв верхнюю одежду, Ио первым делом подхватил вышедшую встречать кошку и невозмутимо всучил её Маврину. – Вот, Сергей Константинович, котёночек с вашей студии. Зовут Мурис. Вы с ней пока пообщайтесь, а я чаю сделаю что ли – сказал он, провожая гостей в зал и указывая им на диван. – Ого, как вымахала. Просто не узнать – ответил Маврин, устраиваясь вместе с Кипеловым на указанное место. Кошка довольно урчала на коленях, и нежданные гости были полностью заняты общением с представителем семейства кошачьих. Ио же тем временем отправился на кухню и занялся чаем. Обычно гостям представлялась свобода выбора, или хотя бы учитывались пожелания, да и сам он частенько задумывался, что бы ему выпить из полутора десятков различных ароматизированных чаёв, находящихся на полке. Но в этот раз не было никаких сомнений, какой именно чай следует заваривать. Пока кипятился чайник, Ио взял с полки два пакетика с чаем, которые украшали наклейки с надписями «Сергей» и «Валерий». Насыпав в три кружки одинаковое количество того и другого, он насыпал в тарелку конфет и печенья, вместе с сахаром отнёс в комнату и поставил на небольшой столик перед гостями. Когда чайник вскипел, он налил в кружки воды и тоже отнёс их в зал, сказав, что надо подождать, пока заварится. Разговор, как то ни странно, завязался быстро и начался с кошки, а потом перескочил на другое. Между делом Маврин поинтересовался у Ио, как же к нему надо обращаться, на что тот ответил: «Как удобнее. Чаще всего меня зовут Эдь. А так вариантов много». Кипелов, не привыкший к столь тесному общению со своими фанатами, больше молчал и немного зажимался, зато Маврин вёл себя довольно уверенно, будто каждый день является без приглашения в гости к своим поклонникам. Когда разговор случайно коснулся написанных книг, Ио сходил в свою комнату и вернулся уже вместе с главным героем – Бесом, а ещё и с фотоаппаратом. Познакомившись с музыкантами, Бес перекочевал к ним на руки, а Ио вкратце рассказал его историю, и вообще старался вести себя прилично, а не как всегда. Спустя некоторое время, он таки решился направить объектив на гостей, те попытались отказаться, но безуспешно, ибо пришли сами, и деваться было некуда. Чай, судя по всему, оказал ожидаемое от него мистическое воздействие, по крайней мере, музыканты стали чаще бросать друг на друга неоднозначные взгляды. Валера смутился, опустил глаза, что не укрылось от взгляда Ио, и тот не удержался от короткого смешка. Сергей тут же удивлённо на него взглянул и спросил: – Что такое? – Да так… ничего. Это я о своём. Вы это, не забывайте, к кому пришли – ответил Ио, с трудом сдерживая смех и снова нацеливая на музыкантов фотоаппарат. – То есть? – непонимающе отозвался Кипелов, на что последовал тычок в бок от Маврина и очередной смешок со стороны Ио. – Ну… я же слэшер… как вам известно… – Эдь посмотрел на вокалиста абсолютно невинными глазами, и добавил с вызовом, – а что, что-то имеете против? – Нет-нет – Маврин успел перебить начавшего говорить Кипелова, – всё понятно, всё в порядке, мы в курсе, да. Ругаться и обвинять не будем, как обещали… Хотя… мне всё равно интересно… почему вы пишете такое? Ио вздохнул и пустился в пространные объяснения, что, как и почему. Маврин слушал внимательно, кивал и периодически задавал уточняющие вопросы, а Кипелов, не слишком приобщённый к этим вопросам, судя по всему, слушал вполуха, гладя кошку, что уселась на диван рядом с ним. Выслушав объяснения, Сергей сказал: – Ну, ладно, вроде мне всё понятно. Я, в общем, ничего не имею против, это порой даже забавно. Особенно, когда всё так, как у вас сейчас – всё в одном месте, да в закрытых темах… – Кстати… – вдруг подал голос Валерий, – а, правда, что… – он запнулся, быстро взглянул на Маврина и продолжил, подбирая слова, – в общем, мне как-то Серёга говорил, что ходят слухи, что, мол, на ваш форум попадают только через постель… Сергей аж поперхнулся, от таких заявлений и наградил Кипелова испепеляющим взглядом. Ио же не думал ни секунды и невозмутимо ответил: – Конечно, а вы как думали! Всё через постель! Должен же я знать, могу ли доверять людям.– И добавил, усмехаясь – а что, вы тоже хотите? Маврин поперхнулся второй раз и не успел ничего сказать, как Кипелов поспешил ответить: – Да нет, мне как-то без надобности… я ж с компьютером вообще не дружу… а Серёга уж не знаю куда доступ имеет… – в ответ на эти слова последовал очередной тычок в бок, от успевшего придти в себя Маврина. Ио снова с трудом сдержал смех. Видя, что встреча проходит на весьма дружеском уровне, несмотря на некоторое палево со стороны музыкантов, Ио несколько расслабился. В какой-то момент он, пытаясь поймать в очередной раз сбежавшую кошку, оказался близко к Сергею. Тот неожиданно ухватил Ио за руку и ловким, привычным движением усадил себе на колени, да так, что тот даже опомниться не успел. – Посиди с нами, – сказал Маврин, приобнимая его. Кипелов лишь усмехнулся, но промолчал. – Ого! Что за разврат? – Ио инстинктивно дёрнулся, но продолжал держаться довольно уверенно. – Всё через постель, говоришь? – спросил Маврин и, не дав ответить, заткнул ему рот поцелуем. Ио попытался вырваться, но Сергей держал крепко. Когда тот прервался, Ио снова дёрнулся, но понял, что ничего не получится – Сергей явно сильнее его. Потому он перестал вертеться, взглянул Маврину прямо в глаза и нагло заявил – Вообще-то… я предпочитаю быть сверху. – А сейчас ты где? – невинно поинтересовался Маврин, – по-моему, в данный момент ты сидишь на мне, то есть вполне себе сверху… – Сергей улыбнулся и подмигнул Кипелову. Они уже так давно знали друг друга, что чаще всего им не нужно было никаких слов для согласованных действий. Валера не заставил себя ждать, и Ио, не успев обернуться, почувствовал, как в его хаер сзади запустили руки и начали почёсывать. Ио на некоторое время завис. С одной стороны – про постель он говорил больше в шутку, и переспать с музыкантами не входило в его планы, по крайней мере, в этот раз. С другой – они нарывались сами, причём действия их были довольно приятны, несмотря даже на то, что Сергей всё-таки держал его силой. Можно, конечно, было попробовать начать вырываться, дёргаться изо всех сил и кричать – но только толку? Дома всё равно больше никого не было, а вероятность, что кто-то прибежит на крик – была очень мала. Просто возмутиться – могло не подействовать, да и их, как ему показалось, больше пугало его уверенное поведение, чем что-либо ещё. И вообще, можно было, как говориться, расслабиться и получать удовольствие. Ну, какое-то время получать, а потом, когда расслабятся они, перехватить инициативу в свои руки. Куда деваться, раз уж им так неймётся? Все эти рассуждения были произведены в голове за несколько секунд, и решение было принято, потому он позволил себе несколько расслабится от почёсываний Кипелова, и немного откинул голову назад, давая тому возможность чесать всю голову, а не только затылок. Затем взглянул на Маврина и, ничуть не смущаясь, заявил: – Ну… хорошо… раз уж вам так хочется… – Чего? – Маврин удивился такому резкому переходу и от удивления даже ослабил хватку. – Того. К чему вы меня сейчас так откровенно склоняете. – Ио высвободил свои руки из объятий Маврина и бесцеремонно обнял того за шею, устраиваясь поудобнее у него на коленях. – Я ведь легко поддаюсь на провокации. Если меня долго уговаривать, то и уговорить недолго. Тут уже смутились оба музыканта. Не зная, что делать, они застыли, и, судя по выражению их лиц, проводили в уме сложные логические рассуждения. Ио воспользовался их замешательством, чтобы взять ситуацию под свой контроль. – Ну и что остановились? Продолжайте, пока я добрый, у вас хорошо получается, – сообщил он с хитрой улыбкой. Маврин, казалось, был уже не уверен в том, что поступил правильно, и думал дольше, чем его товарищ. Кипелов же опомнился быстрее, и дал волю своим рукам, спуская их с головы на плечи Эдди и делая лёгкий массаж. Тот немного выпрямился, чтобы Валере было удобнее, и придвинулся ближе к Сергею, обнимая его крепче. Маврин озадаченно глянул на осмелевшего Валеру, едва заметно улыбнулся своим мыслям, потом перевёл взгляд на Ио, и решительно обнял его, прижимая к себе и снова целуя. Ио ничуть не смущался, или, по крайней мере, не показывал этого. Подумаешь, музыканты… подумаешь, двое… в конце концов, какая разница? Сергей больше не держал его силой, но, обнимая его, явно мешал Кипелову, который довольно уверенными движениями разминал его спину. Продолжая одной рукой обнимать Маврина за шею, другую руку Ио спустил на его спину и стал поглаживать. Примерно в это же время, Ио почувствовал, что Кипелов запустил руки под его свитер, продолжая всё также уверенно ласкать, а язык вокалиста оказался у него на шее. Не желая оставаться в пассивном положении, Ио решительно потянул вверх кофту Маврина. Тот не сопротивлялся, позволил с себя её снять, и кофта полетела куда-то в сторону, а сам Сергей откинулся на спинку дивана. Ио повернулся немного назад и поймал поцелуй Кипелова, разве что не урча от удовольствия в умелых руках музыканта. Маврин протянул к нему руки и вместе с Кипеловым они быстро избавили Ио от свитера. Сергей потянул его на себя, но Ио решил малость перехватить инициативу, ловко развернулся, усевшись на коленях Сергея лицом к нему, но придвигаться ближе не спешил, рассматривая открывшиеся татуировки. – Давно хотел посмотреть на это вблизи, – сказал он, проводя рукам по рисункам на коже Сергея. Тот лишь довольно ухмыльнулся, не стал мешать изучению его татуированного тела, и, воспользовавшись возникшей паузой, ловким движением притянул к себе Валеру. Когда музыканты поцеловались, Ио отвлёкся от изучения татуировок и смотрел, вытаращив глаза, на то, что сам столько раз описывал. Оторвавшись от губ Кипелова, Маврин одним движением снял с Валерия кофту, довольно улыбнулся и перевёл взгляд на Ио. Тот не заставил себя долго ждать и сам припал страстным поцелуем к губам гитариста, одновременно с силой лаская татуированное тело музыканта. По его спине быстро прошлись руки Сергея и переместились вперёд, расстёгивая джинсы. Кипелов придвинулся вплотную к гитаристу, обнимая того за шею и целуя его в ухо. Ио оторвался от Маврина и переключил своё внимание на вокалиста, стараясь держать под контролем обоих музыкантов. Однако это оказалось непросто. Целуясь с Валерой и с удовольствием подставляя под его руки грудь и спину, он развалился на коленях у Маврина, почти не обращая на того внимания. Одной рукой Ио дотянулся до застёжки кипеловских кожаных штанов и легко расправился с ней. Его же джинсами в это время уже занимался Маврин, не забывая покрывать быстрыми поцелуями те участками тела, до которых удавалось дотянуться. Ио уже чувствовал, как нарастает возбуждение Сергея. Не прекращая целоваться с Валерой, он почувствовал, как Маврин избавил его от одежды, и, лаская обнажённое тело, невинно поинтересовался: – Может, стоит переместиться куда-нибудь в более удобное место? А то на диване места маловато… втроём… да и стол рядом… разобьём что-нибудь… Ио кивнул сказал, что можно пройти в комнату. Маврин легко подхватил его на руки и направился в указанную сторону. Валера двинулся следом. Зайдя в комнату, Сергей бережно опустил Ио на кровать и повернулся к Кипелову. Музыканты поцеловались, а в это время их руки закончили раздевать друг друга, и парочка повалилась на кровать, едва не придавив собой успевшего увернуться Ио. Впрочем, его тут же сграбастали в объятия и с двух сторон стали активно ласкать и осыпать поцелуями. Руки и губы музыкантов действовали, казалось, сами по себе и всё больше распаляли желание, и Ио не знал в какую сторону лучше повернуться, чтобы получить больше удовольствия. Наконец, он понял, что больше не может сдерживаться, ловко вывернулся из рук музыкантов и подмял под себя того, кто первым попался. Им оказался Кипелов, который быстро начал стонать и метаться под ним. Маврин, не желая оставаться в стороне, успевал целовать и того и другого, ласкал разгоряченные тела… Захлёбываясь стоном, Валера протянул руку к любимому и известному до мелочей телу Сергея, обхватил ладонью его плоть и начал ласкать, заставляя застонать от удовольствия и гитариста. Все трое кончили почти одновременно и обессилено повалились на кровать. Ио вновь оказался между музыкантами, заключённый в их объятия. Довольно долго они лежали молча, иногда легко целуя друг друга… на лицах были блаженные улыбки а в глазах у всех троих прыгали озорные искорки. – Ну что, похоже на то, что вы пишете? – нарушил молчание Маврин, задумчиво поглаживая Ио. – В целом, есть определённые сходства, конечно… но вообще как-то сложно судить… – Кстати… – приподнимаясь на локте, Сергей взглянул на Кипелова, – мы тут тебе кое-что принесли и совсем забыли… – Что? – ожидая какой-нибудь подставы, поинтересовался Ио. – Да так… я тут слышал, что ты только на мои концерты ходишь, а Валерины игнорируешь… ну и вот мы решили… в общем, Валер, принеси, а? – У меня, может быть, сил нет совсем, а ты тут «принеси». Сам бы и принёс. – Пробурчал Кипелов, но всё же начал подниматься с кровати. – Я сначала в душ схожу, потом принесу. – Ладно-ладно, не кипятись, – примиряющее сказал Маврин, прижимая к себе оставшегося лежать Ио. Едва Кипелов вышел за дверь, Маврин, собственнически обнимая Ио, выдохнул ему в ухо: – Надеюсь, мы тебя не разочаровали… извини, если чересчур обнаглели… – Да не, всё нормально. Вы были так настойчивы, что я просто не мог устоять… – Ио улыбнулся и потянулся к губам Маврина за поцелуем. Тот с удовольствием поддался, и, прижимая Ио к себе, повернулся на спину, так что тот оказался сверху. Прошло уже достаточно времени и Маврин вполне был готов ко второму раунду. Он страстно целовал Ио и настойчиво ласкал не успевшее остыть тело, вновь распаляя страсть и желание. – Что, одного раза оказалось мало? – ехидно поинтересовался Ио в перерывах между поцелуями. – А может мне, глядя на Валерку, завидно стало, и я тоже хочу? – с самым невинным видом ответил Сергей, обнимая Ио ногами за талию. – Когда меня так провоцируют… разве ж я могу отказаться? – тяжело выдохнул Ио, овладевая Сергеем. – Я ж всегда только за… Маврин раскраснелся, татуировки, казалось, стали ярче, на лбу выступили капельки пота. Он стонал, выгибался навстречу, подстраиваясь под заданный Ио темп. Горящие глаза, почти синхронное, всё учащающееся дыхание и вскоре оба оказались на вершине блаженства. Ещё один лёгкий поцелуй и оба идут в только что освободившуюся после Валеры ванную. Тот проводил их усмешкой и отправился одеваться. Когда они вышли из ванной и оделись, оказалось, что Валера успел вскипятить чайник. Ио быстро заварил чай под кодовым названием «Канон» и, когда все снова оказались за столом, нагло поинтересовался: – Так что вы там мне принесли? – Да вот… – Валера достал и положил на стол билеты на один из двух ближайших московских концертов. – Приходи, в общем. – А… у меня уже есть билет на концерт… – На какой из двух? – На первый. – Ну так это-то билеты на второй! И к тому же хорошие места. Я подумал, что трибуны будут лучше, чем давка в партере… – Уф… куда деваться теперь… придётся идти, чего уж там. Спасибо. Допив чай, музыканты стали собираться и вскоре покинули квартиру. Едва Ио закрыл за ними дверь, как услышал, как Кипелов шипит на Маврина: – Всё из-за тебя! Вот зачем тебе это было надо? Зачем? – Ио замер, прислушиваясь. – Ва-ле-ра… не буянь. Не пытайся делать вид, что тебе не понравилось, я тебе всё равно не верю… – спокойный голос Маврина прервали хлопнувшие двери лифта, а Ио направился вглубь квартиры. Дойдя до комнаты, он без сил рухнул на кровать и практически сразу вырубился. Проснувшись где-то через час, он встревожено огляделся и вздохнул. О том, что всё произошедшее на этот раз было вовсе не бредовым сном, ясно говорил сильный аромат Мавринских духов по всей квартире, да лежащие на столе билеты на презентацию нового Кипеловского альбома…
Io: Не уходи далеко Сыч/Бес, Кипелов/Маврин Насколько я помню, был намек на Холстинин/Дубинин Когда в тебя упирается дуло автомата – это очень и очень не весело. Но когда ты понимаешь, что может последовать дальше, то липкий и холодный пот, выступивший между лопаток, перестает быть синонимом трусости. Бой был не очень долгим. Я решил, что впятером мы сумеем дожать бандитов у Свалки. Я решил, что будет просто, что и боеприпасов в них не так уж много. Но я не учел одной простой вещи – нас было только пятеро. А нас-то втрое больше. В азарте схватки двое подобрались к нашей группе с тылу и теперь в живых остались только я и новичок по имени Гром. Теперь уж не сигнал бедствия подать - не рыпнуться лишний раз. - И кто это у нас тут такой умный? – распинался главарь шайки, расхаживая в полуметре от нас, - кто это решил покончить с бандой Клевера? Даже не «долговцы»? Вы меня удивляете! Ну и кто у вас старший? А? Я догадывался, что будет потом, мне казалось, что жить мне оставалось не больше пары минут. Но вдруг произошло то, чего я ожидал меньше всего. - Я старший, - сказал Гром, - я пришел в Зону, чтобы очистить ее от таких, как вы! «Что ж ты щенок делаешь?!» - взвился мой разум, но вслух я произнес совсем другое. И откуда все это повылазило? - Он врет! Это наш молодой боец, мы не под «Долгом» мы от военсталов. Клевер даже не остановился. Интересно, почему такое прозвище… не из-за гуманности же. Хотя… как знать, как знать.. - Какое благородство! Я восхищен… ладно, так, ребята, - Клевер развернулся к своим подручным, - малого отпустить. Передайте патрулю с рук на руки. Пусть живет, я сегодня добрый. А с Бесом у меня свои терки. Бояться сильнее я просто не мг. Если сразу не убили, стало быть, ничего страшнее Арены мне не грозит. А коли так – будем жить. - Вот и откуда ты такой правильный взялся? – возмущался бандит, пока его подельники вытряхивали все мало-мальски ценное из моего рюкзака и снаряги, - я даже убить тебя не могу. Стыдно, представь себе! Прострелил бы я тебе колено, но буду выглядеть не таким великодушным… ладно, Бес, на первый раз прощаю. Считай, ты заплатил мне за потерю людей своей амуницией и прочем барахлишком. Я оставлю тебе нож, чтобы ты мог постоять за себя. Удачи, сталкер! Она сегодня благоволит тебе. Вот так я остался посреди радиоактивных останков советской техники абсолютно один без связи и приборов для определения аномалий и уровня радиации, зато с охотничьим ножом и пачкой галет из сухпайка. Снайперы Клевера еще вели меня какое-то время, но потом исчезло и это чувство, будто к темечку приложили кусок свинца и легохонько так надавили. Я закрыл глаза и прислушался… нужно было выбираться… искать выход. Стоило оно того? А, Бес? Как же я оказался здесь… Перед внутренним взором будто бы вся жизнь пробежала… или нет, не вся… скорее лучшие моменты. * Вот, например, когда Валерка нервничает - он начинает теребить волосы. Ему не хочется говорить со мной. Ему вообще не хочется говорить, обсуждать что-либо. Я понимаю это, но молчать не могу. У меня напротив необходимость выговорится. Необходимость исторгнуть любую информацию. Только не тишина, только не вакуум! - Да, ты не переживай! Лер, все будет нормально! Мы справимся! Просто очередной этап на жизненном пути! Кипелов рассеян, смотрит на меня, но едва ли видит. - Конечно… да… Говорит еще что-то, но уже невпопад. - Соберись! – я поддерживаю его под руку, пока мы идем до автобуса, наконец, забираемся внутрь и Лерка прижимается ко мне. - Я очень устал, - шепчет он, - просто очень устал… Я обнимаю его, поглаживаю по волосам, он почти сразу засыпает. Дорога недолгая, но мне не хочется лишать его этой возможности. В гостинице я уступаю ему право первым принять душ и отправиться на боковую. Немного поразмыслив, стоит ли сейчас разговаривать с Вовкой, я решаю, что все же стоит. Мне нужно только пройти несколько метров по коридору и постучаться. Но я решаю еще минутку побыть с Валерой. Присев на край кровати, поправляю влажные пряди волос, он смешно морщит нос сквозь подступающий сон. Поправляю одеяло, смотрю, чтобы окно было закрыто, и только после выхожу из номера. * - Чего тебе? Мы спать собираемся, - Вова в своем репертуаре. Немного раздражен, устал не меньше нашего, старается показать себя начальником. - Вов, я на минутку. Я просто хотел тебя попросить, может проведем завтра репетицию перед концертом позже? Валерка очень устал и… я думаю лишние пару часов погоду не сделают. - Еще один… - буркнул Холст, - Виталь, ты посмотри, прямо как ты в детстве. - В смысле? - не понял я. Но загребущая лапа басюги уже втащила меня в номер. - Объясняю один раз, - то ли раздраженно, то ли устало начал Петрович, - Кипелов очень хороший вокалист, я его уважаю и ничего против него не имею, но! В отличие от меня и от Дуба он не чувствует, так сказать, желание публики и норовит все делать по некоторым имеющимся у него в голове шаблонам. Он, несмотря на всю кажущуюся прелесть консерватор и против новых мыслей и свежих ходов. Если я не буду его заставлять делать то, что ему не очень нравится – успех мы вряд ли поимеем. Сейчас, Сережа, тяжелые времена, если ты не заметил, не только у нас, но и у всей страны. Пока как видишь, мы в теме, нам есть что кушать и мы можем себе позволить не подрабатывать по ночам таксистами. Поэтому… поэтому слушай меня внимательно. Даже если ты уже влюблен в Валерку до одури.., - и тут я почему-то покраснел, - ага, вижу, влюблен… это у него особенно хорошо получается. Так вот, это еще не повод идти грудью на баррикады. Для тебя же это невесело кончится. Тебя, Сережа, поимеют во всех смыслах и оставят у обочины. Никто не будет вытаскивать тебя из болота жизненных неудач и проявлять участие. Ты нужен ему до тех пор, пока ты ему нужен. Это очень просто звучит, но второй раз я повторять ничего не буду. Тебе самому надлежит сделать выбор что делать и как. - Это бред какой-то… - Виталя через это тоже прошел, и знал бы ты, Рыжий, каких трудов мне стоило удержаться, он чертовски хорош, не правда ли? - Да что за бред! – я не помню, как оказался снаружи, не помню, как ноги принесли меня обратно в наш номер. Все то, что наговорит мне Холст не могло быть правдой, просто не могло и всё! Он завидует мне. Завидует нашим хорошим отношениям,… но ведь заметил гад, что я… что я уже почти пропал. * - Может зря ты его так? – поинтересовался басист, закрывая распахнутую настежь дверь. - Не думаю, Виталя, он в группе вроде бы ни первый год, а так ничего и не понял. - Ты из Валерки такую скотину делаешь, как будто он все это специально… - А откуда мне знать специально или нет? Ты слышал, что Рита о нем говорила? Понимаешь, у него просто дар такой, - Холст усмехнулся, - он только открывает рот, и не важно, что он будет говорить, хоть учебник по геометрии читать начнет, все попадают под его очарование. - Ну, ты преувеличиваешь! Нашел блин, королеву красоты, - басюг хихикнул, - ты последние фотки видел, это ж страшнее, чем атомная война! - Вот то-то и оно, Виталя, то-то и оно! Поздно уже, гаси свет, давай постараемся немного поспать. Ты еще не видел стадион, на котором мы играем завтра. * Я долго ворочался и все никак не мог понять, почему Холст говорил со мной Так. Почему, догадавшись о моих внезапных чувствах, не сказал ничего. Не осудил… правду ли мне сказал он? Если да, то непонятно для чего. Если нет, то здесь скорее всё логично. Ну, хорошо, даже если он прав, даже если все верно от первого и до последнего слова я очень сильно не уверен, что смогу оставить Валеру без помощи, особенно, если он будет действительно нуждаться в ней. Проснулся я оттого, что вокалер тряс меня за плечо. - Вставай! Нам уже скоро выезжать на репетицию, - говорил он. Выглядел Валерка сегодня лучше, но взгляд его был немного печальным. Мне хотелось, чтобы он улыбался, как на прошлой неделе, когда мы выступали в каком-то портовом городе. Он был так искреннее счастлив. Хотя понятно, что невозможно быть постоянно довольным жизнью человеком. Понятно, что нельзя воспринимать все дни и события так, как будто это подарок судьбы, но… Мне так хотелось увидеть его улыбку. - Да… уже встаю… - ответил я, выползая из-под одеяла. - Что ты думаешь по поводу небольших изменений в концертной программе? – неожиданно спросил он. - Ну…- я растерялся, - она стала несколько динамичнее. - Несколько драматичнее, я бы сказал, - усмехнулся Кипелов. - Ну, не без этого… * А потом снова был какой-то уездный город, я, наконец, решился на что-то больше, чем просто быть рядом. Мне казалось, что вот еще немного, и я сойду с ума от тех чувств, которые испытывал. Ночью я решительно сдвинул наши с Леркой кровати и загребущим объятием притиснул его к себе. Спросонок Кипелов не понял, что происходит, но мой поцелуй разбудил его. Как ни странно вокалер выгнулся мне навстречу. - Сережка, - усмехнулся он, - и ты туда же… с ума сошел что ли? - Да, - прошептал я, - сошел… от тебя… я хочу быть ближе, потому, что я давно схожу с ума… Тон Валерки был немного игривым, поэтому я не решился отступать. Я прижался теснее, хотя быть ближе было уже физически не возможно. - Ты меня задушить решил? – спросил Кипелов. - Прости… - Хочешь меня? - Я тебя люблю… - признание само сорвалось с языка. Мне не хотелось, чтобы сейчас этот момент был опошлен чем-то. Я готов был вот так смотреть на него, лежать рядом… и… но Валера уже отвечал на мои поцелуи. Кажется, он вовсе не был удивлен моим поведением. Более того – он хотел того же. Наши ласки и поцелуи были порывистыми и страстными. Я никогда не думал, что Кипелов может быть таким чувственным любовником. А потом я потерял лидерство в этой схватке и уступил Валерке. Мне хотелось сделать так, чтобы ему было хорошо… и было легко и неважно… Кипелов был удивлен, видимо встречался с кем-то до меня и привык быть в пассивной роли… мне было плевать… мне на все было плевать… Нужно ли говорить, что мое счастье было недолгим? Валера решился уйти из «Арии», мы были вместе, затем он вернулся, а я нет. Я думал, что мы замутим концептуальный проект, но больше чем альбом – у нас не получилось. Я с теплотой вспоминал это время. Мы иногда встречались за чашкой чая, но все изменилось… В тот день Кипелов позвонил мне с деловым предложением. Он хотел снова попробовать создать группу. И никакой «Арии» на этот раз. Окончательно и бесповоротно. До этого я общался с Холстом на ту же тему, он предлагал вернуться в «Арию», но я отказался… сказал, хочу порвать с прошлым… а что теперь? Не знаю, хорошее решение я принял или не очень, тем не менее в тот вечер я приехал к Сашке. Больше ехать было просто не к кому. - Как мне теперь поступить? Хоть ты мне скажи… - Ты же знаешь, что я плохой советчик и решать придется тебе… - Я ведь столько раз клялся себе, что больше никогда! – я запускал пальцы в рыжую шевелюру и готов был рвать на себе волосы от отсутствия идей. - Ты не сможешь бороться, - ухмылка Манякина была грустной, - ты попался давно и крепко. Даже после «Арии»… и ты хотел попасться. - Что мне делать? - То, что хочешь. Соглашайся на Валеркино предложение. Это несколько месяцев твоего личного счастья. Кроме того, плодотворная и стабильная работа. Тебе этого недостаточно, чтобы принять решение? - Я сказал Володе, что в «Арию» не вернусь, но и с Кипеловым играть не собираюсь. - Ты ему слово дал или расписку? - Нет… - Вот и не думай об этом. - Я о другом думаю. Он ведь… в конечном итоге оставит меня. Не потому, что не любит… найдется кто-то еще… - Не думай об этом. - Хорошо, - сказал я, откинувшись на стуле. Потом я отпил немного чая и спросил: - Саш… а ведь у вас с Валерой роман тоже был, да? Ударник закашлялся, затушил раскуренную сигарету. Судя по всему, я попал в цель. - Не роман… просто небольшие отношения. Недолго. - Но оглядываясь на то время… ты сегодня здесь? - Да, - Саша усмехнулся. - Скажи мне, мой махноухий друг, у кого не было отношений с Валерой? - У Тери, и у Дубинина… у Удалова тоже не было. - Бред какой-то… но почему? - Что почему? Почему не было или… - Почему были… с другими? - Потом, что Холстинин, - развел руками ударник, - наверное, все могло бы быть иначе, но Вова заложил ему эту манеру поведения… и вот. - Что «вот»? - Как что? Мы все ждем обещанного пряника. Но на самом деле его не будет. Лера не дурак, убедившись как можно нами манипулировать, он и делает это… и ты веришь в его обещания, но на самом деле, я не думаю, что он сейчас встречается с кем-то из мужчин. - Твоя философия меня просто убивает… хочешь сказать, мне стоило согласиться на «Арию»? - Ты бы не его, - неожиданно выпалил я… и тут же почувствовал, как краснею, и к глазам вне зависимости от моего желания подходит вода. - Наверное, он тебя тоже… но тебе придется сильно постараться, чтобы что-то изменить. * Эх, не лучший это был момент, чтобы предаваться воспоминаниям. С одним охотничьим ножом много не навоюешь. Я стал вспоминать старые точки схронов, сейчас я бы был благодарен судьбе и за старенький ТТ. С огнестрелом я всегда чувствую себя уверенным. Темнело очень быстро. Принимать решение нужно было сейчас. Ночевать на Свалке негде, информации взять мне тоже неоткуда, а значит – нужно найти любой пост «долга» и надеяться на их милость. Вероятно, снарягу придется отработать, ну так все лучше ученый в рейд сопровождать, чем погибнуть смертью храбрых. Ия впервые за долгое время, отправился на поиски людей. Да… обычно я бежал от них. Обычно я не хотел встречаться с ними, даже здесь, даже теперь. Конечно, мне не раз приходилось работать в малых боевых группах. Кажется, я успел поручкаться с каждым кланом здесь, из тех, кто не практиковал явный разбой, но никогда это не было целенаправленное общение. Обычно меня просто нанимали, как удачливого одиночку. Обычно… обычно… обычно. В Зоне нет ничего обычного. Расслабился, сплоховал, забылся – получай результат. Сейчас я, наверное, и «свободовцам» бы обрадовался, но все случилось совсем по-другому. Никогда ничего не планируй. Золотые слова… надо бы их себе на лбу вытутаировать. Да поздно. Первый пост, к которому я выбрался, принадлежал «грешникам». Сказать, что я не обрадовался такому раскладу, значит, ничего не сказать. Отступать было поздно – с поста меня заметили, оставалось сохранять хорошую мину при плохой игре. -Люди добрые, - начал я, выбирая тактику для дальнейших переговоров, - помогите, чем можете! Я одиночка, встретился с благородными разбойниками, выжил вот, и теперь хочу добраться до деревни новичков. Блеф у меня всегда получался скверно, но упоротые шмалью часовые глупо улыбнувшись, взяли меня на прицел и поволокли к главному. Второй раз за день под дулом автоматов. Кажется, это входит в дурную привычку. Главарем у этой банды оказался какой-то странный тип. Мне он показался похожим ни то на какого-то певца, ни то на человека, связанного с модельным бизнесом. Как такие вообще в Зоне выживают? - Вот, подарочек от Клевера, - констатировал один из моих конвоиров, - говорит в деревню новичков ему надо. Шеф, что делать будем? - Хм… - этот тип окинул меня оценивающе-липким взглядом, - Клевер действительно на голову ударенный, - от улыбки этого типа мне сделалось несколько не по себе, его клыки были длиннее обычных, намного длиннее, а волосы в неярких всполохах костра оказались вовсе не черными, как я подумал до того. Они просто были густо намазаны красной жижей, и отчего-то, я думал, что это не гель для укладки волос, - но знаете ли… я ценю этого сукина сына! Он романтик… - наконец, главарь обратился ко мне, - и ты видимо, тоже романтик… ну или сумасшедший, раз пришел сюда, а не в «Долг».. Я помогу тебе, если ты поможешь мне. - Чем вам может помочь неопытный одиночка? - Это ты-то неопытный? – главарь клацнул челюстью и неприятно рассмеялся, - я не знаю, кто ты такой, но раз смог не вляпаться в аномалии без ПДА и детекторов, не влез в радиоактивное пятно без дозиметра и вполне спокойно вышел к нашему посту с одним ножом да так, что снайпер тебя проворонил, значит здесь ты ой как не новичок, парень. - Что от меня потребуется? – отпираться дальше было бесполезно. Главарьне был дураком и злить его не следовало. - Правильно мыслишь, сталкер, во-первых, ты наденешь цвета клана, во-вторых, выполнишь с нами одно дельце. Про себя я поморщился. Одевать цвета «Греха» хотелось меньше всего, но чего уж там? Это только комбез… - Какое дельце? - Не боись, речь не о заказных убийствах… моя группа идет за одним артефактом, который народился после последнего выброса. - И что я должен сделать? - Тобою я доукомплектую отряд. - Хорошо. Ужинали вовсе не человечиной, а вполне сносными консервами. Главаря «грешников» звали Кэб. Во всяком случае здесь все так к нему обращались, ну а кровь на волосах принадлежала убитому ранее кровососу. Мне всегда казалось, что эта дрянь жутко токсичная, но Кэб перемешал субстанцию с соком какого-то растения. Он был уверен в том, что подобная процедура поможет ему в новых свершениях. Какое-то средневековое шаманство… Всю эту ценную информацию я прослушал у костра. Кажется, порядки здесь были еще более свободные, чем у «свободовцев» вот так трепаться перед чужаком, а что если я переубиваю всех этих недосталкеров-наркоманов? Или все тут такие благородные? Хотя, чего уж там? Это я преувеличил. Их здесь человек двадцать и это только те, кого я видел, возьмут числом. Поэтому и не бояться. Что ж… за артефактом – так за артефактом. Ночь прошла на удивление спокойно. Похоже, это «народившееся» весьма интересовало Кэба и он сумел как-то внушить своим соратникам кодекс хороших манер. Или мне просто хотелось думать именно так. Лишь только рассвело – прозвучала побудка. Вот сволочи. Активировать зуду не сильную, но больше половины лагеря корчилось на земле, зажимая руками уши и дико хохоча. «Ничего себе порядочки… филиал гестапо…». Группу собрали довольно странную трое салаг, явно будущие отмычки, двое вояк, или из бывших «долговцев», или просто служивые. Интересно, они так же как и я попали на этот «праздник жизни»? Еще к ним прилагался я и какой-то мутный тип замыкающий. Неразговорчивый, закрывающий лицо арафаткой. Больше ничем мужик не запомнился мне, я решил подумать об этом как-нибудь потом. Сейчас мы выходили на маршрут и ничего собственно не имело значения. Ведь чем быстрее мы найдем артефакт, тем быстрее я попаду в «100 рентген» или в какое-нибудь более спокойное место. Признаться, я уже начал размышлять о полной капитуляции. Ну что мне здесь право? Пора и честь знать… пощекотал себе нервы – можно и в запериметрье. Нельзя дразнить Зону. Забылся я… с кем не бывает? Не успел прийти в себя, как кончилась наша первая отмычка. Парень не углядел гравиконцентрат и… красная лепешка с закрученным в узел стволом – все, что осталось от начинающего сталкера. - Идиоты… - выругался замыкающий. Его услышал только я, но от комментариев воздержался. Было в этой ситуации только одно хорошее обстоятельство – я получил ствол и детектор аномалий. Наверное, чтобы не гробанулся раньше времени. Такая забота всегда приятна. Забирали мы все восточнее, пока приборы не стали намекать на повышение радиационного фона, и тогда один из вояк-охранников принялся нащупывать пути отхода, комментируя вполголоса, что там на всех никакой водки не хватит радионуклиды выводить. Я видел, что выбираемым воякой путь не был лучшим, и границы аномалия на моем детекторе подходили слишком близко друг к другу, но возражать не решился, хотя бы потом, что шел предпоследним, и прокручивал в уме старую считалочку про десять негритят. Нехорошо… ох, нехорошо… но ничего, если выберусь, буду на «Долг» работать целую неделю, а может даже и две… авось как-нибудь грешки свои отработаю. - Дальше идти нельзя, - подал голос замыкающий, - там птичья карусель и гравиконцентрат слева, не протиснутся, Михалыч, ты куда смотришь?
Io: Не уходи далеко часть 2. - Да мы как-нибудь… - Что значит «как-нибудь»? Это Зона, а не Афганистан… Вояка нахмурился, но послушался. Вот ведь черт, умник выискался. Но не успели мы притормозить, как с победным ревом, мол, застал врасплох, на нас кинулся кровосос. Сталкеры, твою мать! Расслабились, переключили все внимание на карту, на аномалии, забыли, что бывает и такое… (да и не такое в Зоне бывает). Весь боезапас выданного мне Стечкина кончился за минуту, может и меньше, я упал на землю в подкате, надеясь сбить тварь, поскольку никто больше стрелять не спешил, или мне казалось. Когда над головой прогрохотала очередь, я понял, что сознание сыграло злую шутку, показав меня «быстрее всех», хотя, по-видимому, так и было. - Может, дадите мне чего посерьезнее? – Поднявшись и отряхнувшись, поинтересовался я, стараясь выглядеть не таким напуганным, каким являлся. Вояки поглядывали уважительно, отмычки стояли в сторонке белые, как мел, а замыкающий неопределенно хмыкнул и выдал мне калаш. Ну, уже кое-что. Тут уже повоевать можно… пусть и недолго. Словно прочтя мои мысли, в разгрузку перекочевало два рожка. Вот теперь другое дело. Теперь можно двигаться. Недолго размышляя меня, поставили во главе группы и указали направление. Проводником мне довелось поработать немало, поэтому особых сложностей прокладывание маршрута не доставляло. Меня корректировали по зверью и возможным человеческим помехам, однако до развилки, почти заросшей и едва различимой дороги, нам не встретилось ничего, чего стоило бы сильно опасаться. Зона ошибок и промашек не прощает и очень редко дает второй шанс. Совсем не было у меня желания сейчас быть на передовой, как чувствовал, что произойдет «самое интересное», и оно - родимое не стало заставлять себя долго ждать. То ли у «грешников» имелись конкуренты до загадочного артефакта, то ли ареал обитания отборных отбросов был только что пересечен нашим бравым отрядом. Ввязываться в долгую перестрелку не хотелось, но противник уже обнаружил себя и показывал всем видом, что не отступиться. На нас перли с виду типичные мародеры. Открыли огонь бестолково, однако, дробовики кого угодно убедят в серьезности намерений. Снаряга у меня была так себе, и погибать в такой глупой ситуации не хотелось вовсе. Плюнув на субординацию я решил извлечь из неприятности хоть какой-нибудь профит. Да, двигался я на грани фола, отстреливая противников, точно мишени в тире, успевая увернуться лишь в последний момент, или же используя свойства знакомых мне аномалий. В какой-то момент, я правда, подумал, что нападающие зомбированы, больно уж бестолковыми были их действия, однако, причина не заставила себя долго ждать. Более боеспособный отряд уже выруливал нам навстречу. Раздался выстрел из гранатомета. В ушах приветственно зазвенело. «Бес, ты слишком самонадеян» - шепнул внутренний голос. А я ж послушный, как стоял – так и лег в овражек от греха подальше. Авось подумают, что труп. Но с нашим замыкающим на глазах происходили разительные перемены. Время точно замедлилось, а странные патроны его автомата, точно заставляли врагов находить свою смерть. После недолгого боя в живых нас осталось четверо. Замыкающий добил раненых с обоих сторон и посоветовал раздеть трупы побыстрее. Спорить с профессионалом было глупо, да и я чувствовал себя без бронника – точно без кожи, поэтому незамедлительно обзавелся столь важной деталью гардероба. Еще удалось разжиться ВАЛом и парой магазинов патронов к нему. Вот это уже можно воевать. Хотя рука привыкла к последней модели Калашникова, но ВАЛ это даже лучше, чем 105-м, а поговаривают, что и 112 фору даст. Закончим с мародерством я вернулся к отряду и, обратившись к спасителю, поинтересовался: - Спасибо, выручил! А что это было, а, чувак? Мужик нахмурился и ответил: - Меня зовут Сыч, не нужно жаргона. Я пожал плечами, и так как собеседник на вопрос не ответил, занялся оттиранием крови с рукава новообретенной одежки. Обратившись к оставшимся в живых членам нашего краснознаменного отряда, я поинтересовался: - Ну что, трогаем дальше или привал? Ребята переглянулись и дружно проголосовали за отдых. Разумеется, я не из брезгливых, но разбивать, пусть даже временный, лагерь вблизи полутора десятка убитых было невесело, и мы бодренько и почти без происшествий прочесали еще километров пять или шесть. Закон равновесия в Зоне показал себя во всей красе, как говориться. Мы будто бы отдали дань Хозяевам Зоны, а они взамен позволили нам успешно миновать естественные ловушки и местные аномалии. Сыч указал нам неплохо замаскированный схрон. К развалинам я бы и сам не сунулся, но раз тут такое дело, почему бы и нет? Аномалия «слепое пятно» надежно укрывало рукотворную пещеру от лишних глаз, а колючие кусты довершали собой картину «сюда лучше не соваться». Мы все расположились в небольшой земляной нише, затем Сыч продвинулся внутрь, отодвинул в сторону проржавевший лист железа, просканировал второе более просторное помещение детектором, и лишь кинув туда несколько болтов, наконец, констатировал: «Все чисто, можно заходить». Запалив спиртовку кто-то забодяжил чай, а я подпер стену найденной здесь же доской, и опершись на нее погрузился в легкую дрему. Неизвестно когда еще придется поспать, а с этими ребятами явно не соскучишься. Сыч водил найденной палочкой по песку, точно прикидывая что-то. Это последнее, что я видел перед тем, как погрузился в более глубокий сон. Поспать само собой не удалось, но не хотел бы я так проснуться еще хоть однажды. Кто-то изо всех сил тряс меня за грудки, крича что-то в самое ухо. Кричать правда было бесполезно, потому, как ударило где-то совсем рядом. Гул стоял такой, словно мы очутились на космодроме Байконур во время запуска ракеты. Я понял, что впервые в жизни умудрился проспать выброс. Вот так вот просто… и никакой зуд в затылке не подсказал мне, что нужно искать укрытие понадежнее. А сейчас Сыч пытается мне втолковать что-то, однако поздно, дружок… либо мы станем зомбями, либо выживем – третьего не дано. Не знаю, куда подевались двое сопровождающих из его группы. Нет, честно, лучше б я не просыпался. Когда на голову свалились первые комья земли, я понял, что изображение стало расплываться перед глазами… и снова погрузился в сон. На этот раз темнота была теплой и вязкой. Остатки сознания подсказывали, что это оттого, что из ушей идет кровь. Я хотел оглядеться вокруг, но не смог разомкнуть веки. Мне было тяжело и все так же сонно. Когда синее марево развеялось, а вокруг запахло озоном, я понял, что надо мной, опираясь на руки нависает Сыч. - Очнулся? – спокойно спросил он. - Да, - отозвался я… - как же мы так выброс… проворонили? Сыч пожал плечами, стряхивая с себя комья земли и трухлявые щепки. - Не важно… - Думаешь, нам стоит продолжать путь в погоне за этим мифическим артефактом? - Нет никакого артефакта… - То есть, как нет? - Дёза это… хорошая грамотная дёза. Я уцепился за нее, как за последнюю надежду и не прогадал. - Не понял? Пока мы выбирались на поверхность, и отряхивались небо на горизонте стало проясняться и я осознал, что мы с этим «замыкающим» оказались ни где-нибудь а в тридцати шагах от охладительного пруда. Того самого, что перед 4-ым энергоблоком… - Я не понял… - только и сумел вымолвить я. - Мы опоздали совсем немного. Если бы не та группа… Движения спутника сделались несколько неуклюжими, он будто спотыкался на ровном месте. Его рука резко дернулась к поясу, сталкер сорвал контейнер с артефактом, вытряхнув на ладонь полную зеленой жидкости хрустальную колючку. Никогда таких не видел, а этот чел еще и взял да и с размаху вонзил ее себе в шею. - Последняя, - отозвался он. - Что это? - Лекарство… - От чего? Нехорошо так усмехнулся Сыч, и плотнее натянул маску противогаза. - Оттого, чтобы окончательно не сделаться зомби. - Чего? - Ничего… ты ничуть не изменился Бес. Мой план был почти безупречным. Только почти, я не учел такого фактора, как Ты. - В каком смысле? - В самом прямом… - Сыч тяжело вздохнул, очертил круг белым фосфорным мелком, пригласил меня внутрь, - это чтобы твари не подобрались. Ты же не пойдешь со мной к реактору, если я не расскажу тебе что да как. - Э… я думал, валить отсюда надо… - Вот… слушай, и хоть раз в жизни не перебивай. Не важно, почему и как я оказался здесь, можно сказать из-за тебя. А потом, так уж вышло, первый выброс сделал из меня зомби. Но, я нечаянно успел замедлить процесс зомбификации, или как это называется? Замедлить настолько, что просуществовал здесь несколько месяцев. Успев заработать репутацию результативного проводника. Все потому, что я не чувствую боли. Вообще никакой. У меня нет потребности в еде, питье и прочем. Иногда охватывает едва преодолимый голод, однако, это означает лишь то, что действие артефакта скоро истечет. Прежде одной иголки хватало на неделю, теперь на несколько часов. Это не выход… я понимаю, что итак подзадержался, но не испытать судьбу я не могу. - Ты собираешься идти к монолиту? - Нет, не я… - В смысле? - Ты собираешься идти к монолиту, чтобы исправить то, о чем говорил. - Говорил? Я? О чем ты? - О своем решении сбежать от действительности. - Тебя это не касается. - Возможно… но я считал, что я должен помочь тебе достигнуть этого места, а портал открывается лишь вовремя выброса, кроме того, пережить это смертному в нормальном смысле слова не под силу. Что бы там ни было, Сереж, сделай то, что считаешь нужным… я просто проведу тебя… Меня точно током ударило. Я вернулся в тот день, когда сказал, что ухожу. Ухожу из группы «Кипелов», ухожу из мира, ухожу от реальности. Тогда я не знал, что это «ухожу» будет значить для меня. Я точно не помню, как оказался в Зоне, еще меньше помню о том, что происходило затем. Но… передо мной стоял Лерка. В перспективе очередной зомби с коллективным разумом и неуемным голодом… который возьмет негнущимися руками автомат с опустевшим рожком и будет «стрелять», пока не станет прахом, или пока какой-нибудь солдат удачи не снесет ему башку. Я обнял его, прижав к себе. Наверное, если бы я мог – я бы разрыдался, но я не мог. Сколь эгоистично поступал я тогда, я просто не думал. Я не думал и здесь… И снова передо мной лежала необходимость сделать выбор… чудовищно жестокий. Его тело было непохожим на тело человека. У него будто не было температуры, не было эластичности. Он был точно слитым из постоянно двигающегося живого металла. Только чудом нашедшего свой катализатор. Мы просто сидели, обнявшись, очерченные кругом, который становился все тоньше. - Надо идти… - сказал Сыч, вскинув острый подбородок, наполовину скрываемый маской. Я решительно поднялся, тряхнул головой. - Хорошо. Я не думал, как смогу выдержать чудовищный уровень радиации, что будет потом, будет ли что-то вообще после. Я просто шел в указанном направлении. Каждый шаг давался мне с трудом, но я старался не оглядываться, как просил меня Лера. Что бы я хотел? На самом деле? Больше всего? Даже, если не найду этот самый монолит, который, по слухам, едва ли существует на самом деле… что бы я хотел? Пожалуй… сущей безделицы. Вернуться на восемь лет назад и не прокладывать дорогу в никуда ни для себя, ни для него. * Чары ли монолита сделали свое дело, или я очнулся от набежавших грез. Но открыв глаза я осознал себя сидящим на кухне у Кипелова, а он раздраженно пояснял мне что-то насчет «Пророка», насчет того, что я его не слышу, что я выдохся. Я подпрыгнул на стуле, точно так же как и Тогда, лишь с той разницей, что теперь я схватил Кипелова в охапку, накрыл его губы своими, а разорвав поцелуй прошептал: - Просто отпусти меня сейчас… не уходи далеко… я ведь… просто люблю тебя…
Maine Coon: Я не приезжал сюда месяца полтора. А может два, я точно не помню. Какой смысл приезжать, когда тебя все равно нет? Концерты, репетиции, запись, интервью… будни. Рутина, из которой никак не вырваться, и у нас вечно не остается времени друг для друга. То вечная занятость, то какие обязанности. И совершенно нет возможности просто отдохнуть и расслабиться, не думать ни о чем. Почувствовать, что ты рядом, что все хорошо и никуда не надо спешить… Странно, наверное, это признавать, но я скучал. Именно по этой возможности – ощутить тебя рядом. Вроде все как всегда, но иногда мне очень не хватало тебя. И когда ты внезапно звонил поздно вечером, чтобы просто поговорить, придумав какой-то дурацкий предлог, я уходил подальше ото всех и улыбался, прижимая трубку к уху и слушая твой голос. Какая, в сущности, разница, о чем мы говорим? Главное, что минут сорок я могу слышать тебя и понимать, что ты тоже скучаешь, что тебе хочется просто поговорить со мной, раз у нас нет возможности увидеться. Сейчас, пробираясь среди московских пробок, вызванных очередным снегопадом, я чувствую, что возвращаюсь домой. Вчера ты сказал, что у тебя будет пара свободных дней, и я за один день с трудом, но все-таки смог изменить все свои планы, чтобы освободить и у себя эти дни, чтобы иметь возможность провести их с тобой. И мне кажется, что мой настоящий дом – там, где ты, там, где мы можем остаться вдвоем и больше ни о чем не думать. Паркую машину у подъезда и замечаю, что в окне горит свет. Ты уже приехал, ждешь меня. Давно ли? Торопливо включаю сигнализацию и спешу в дом, стараясь не задерживаться на морозе. В подъезде темно – кто-то снова выкрутил лампочку. На ощупь нахожу замочную скважину и открываю дверь. Ты выходишь из кухни и молча улыбаешься, опершись на дверной косяк. – Привет, – говорю я, снимая куртку. – Привет, – отвечаешь ты. – Пробки? – Угу. Давно ждешь? – Часа полтора. Есть будешь? – Потом… Я действительно пока не хочу есть. Гораздо важнее – обнять тебя, прижать к себе, понимая, что как минимум на сутки ты никуда не денешься. И можно просто почувствовать себя счастливым. Ты садишься на диван, а я жалуюсь, что устал и ложусь, устраивая голову на твоих коленях. Ты не веришь и тихо смеешься, неторопливо перебирая мои редеющие волосы. Прикрываю глаза и тихо говорю. – Я скучал… – Когда успел? – пытаешься отшутиться ты. – Ведь мы же виделись на той презентации… и еще… раза два. Нет, даже три. И созванивались постоянно… Я, конечно, мог бы тебе объяснить, что это все не то, что когда мы на людях – это другое, это не считается, ведь там я даже дотронуться до тебя не могу лишний раз… но зачем? Ты и так все прекрасно знаешь, и это просто… стесняешься, что ли? Боишься признаваться в своих чувствах и пытаешься казаться серьезнее, чем я. И все эти слова и объяснения сейчас просто лишние. Мы и так знаем все, что хотим сказать друг другу. – Ничего ты не понимаешь… – лениво бурчу в ответ и замолкаю. Ты киваешь и тоже молчишь. Неважно, что завтра или послезавтра мы расстанемся, не зная, когда снова сможем урвать момент, чтобы остаться вдвоем. Главное сейчас, что ты рядом. И я могу расслабиться, чувствуя, как ты перебираешь и почесываешь мой хаер. А слова не нужны. Лучше вообще без них.
Дж: "Скоро" (с) - Легенда о новом имидже (сказка канон). Совершенно неожиданно ко мне сегодня явился КузьмичЪ и поведал... об этом далее) Москва. Январь 2012 год. -Сделаю! -Не сделаешь! -Я-то не сделаю?!!..Сделаю! -Ну вот когда сделаешь, тогда и позвонишь! - вопли Кипелова оборвались, и в трубке послышались короткие гудки. -Блять, Валерка... - Маврин положил трубку, плюхнулся на диван и закурил, раздумывая, как вообще выпутываться из сложившейся ситуации. "Этот гад до сих пор манипулирует мной, как никто другой, и провоцирует чёрт знает на что! Зачем ему всё это надо?" - обречённо подумал он, встал, затушил только начатую сигарету и набрал номер Лёни. На том конце провода ответили далеко не сразу. -Алло.. - сонный голос басиста заставил Сергея взглянуть на часы... "Блиать!" - стрелки показывали без пятнадцати четыре утра, по-идее, нормальные, да и такие как Максимов тоже, люди, в такое время мирно спят и видят десятые сны. "Вот как тут станешь приличным человеком?"... - Лёня, прости, что разбудил. У меня к тебе дело. Твоим имиджем Виктория Донская занималась?... За день до. КузьмичЪ висел в воздухе в своей квартире, приняв горизонтальное положение между полом и потолком, и меланхолично таращился на бриллиантовую люстру, грани камней играли на свету всеми цветами радуги, и отрываться от этого зрелища не хотелось. Ему вообще нравилось жить по скромным земным понятиям и вкусам, поэтому в его пространстве имелась квартира, которой позавидовал бы любой коренной житель столицы и всё, что для этой квартиры было необходимо, тот же диван, компьютер, телевизор, несколько чайников... впрочем, в пользовании ничем из перечисленного не было никакой нужды, как и в люстре, она просто была в данный момент пред его очами. Демон же пребывал не в самом лучшем расположении духа, скорее даже в некотором состоянии прострации и неведомой ему доселе печали. Может быть, его нагнал кризис среднего возраста, может быть, что-то другое... И даже не помогли развеяться те маленькие пакости, которые он устроил музыкантам в 13-ом туре. Продолжая своё созерцание, КузьмичЪ нащупал огомный стакан, висящий возле его левой руки, и сделал приличный глоток, содержимого убавилось на две трети. На диване, задрав ноги на подлокотник, развалился в самой расслабленной позе ангел, облачённый в джинсу. Длинные каштаново-золотистые волосы спадали на плечи, а на лице застыло состояние блаженного умиротворения. Он в свою очередь разглядывал демона мудрыми серебряно-серыми глазами и потягивал через трубочку из хрустального синего фужера что-то, напоминающее апельсиновый сок . Однако, долгого молчания ангел не выдержал: -Кузьмичъ, как с такой кислой мордой можно висеть? -Не нравится моя морда, не смотри. Лучше бы шёл к своему Кипелову и ему мозги промывал... -А мой Кипелов сейчас находится у твоего Маврина... -Правильно! И ты решил, что если они опять пытаются найти общий язык, и мы должны ходить парой? - демон саркастически прыснул - Уж увольте. -Почему сразу парой, может мне тоже скучно стало, не наблюдать же в самом деле за их времяпрепровождением, а вдвоём коротать очередную вечность вроде как веселее. КузьмичЪ мрачно взглянул на бесстыжую ангельскую морду, которая втягивала в себя уже третий бокал мартини и возвёл глаза к потолку - "Тут и бесу ясно, что бар мой ему слаще райского яблока..." Тем временем на Земле. Кипелов весь извертелся, устраиваясь на заднем сидении мавринской машины так, что бы его не было видно снаружи.. А сделать это с его габаритами было довольно сложно. Он как мог растянулся по сидению, укрылся одеялом и продолжал то и дело выглядывать в окошко, при этом ворча, что мол рыжая сволочь над ним издевается, заставляя прибегать к подобным выкрутасам, что он де уже не мальчик, что... Додумать он не успел, так как в поле зрения несчастного возникла знакомая фигура - мимо машины протопал Дима и довольно быстро скрылся из виду. Кипелов пошевелил начинающей затекать ногой. "... хоть бы предупредил, что у них репетиция сегодня дольше", и пошло поехало по новому кругу.. К слову сказать, никто в том числе и Маврин, не заставляли Валеру незаметно пробираться через весь город, что бы затаиться в чужой машине, ему просто был дан когда-то ключ от этой самой машины, а уже в плане всяких изварщений золотой голос был мастером, причём сам же от этого и страдал, но ничего не мог поделать со своей неуёмной фантазией и тягой устраивать Серёге разные сюрпризы и сваливаться снегом на голову в самое неподходящее время. Лёня с гитарой пронёсся ураганом в сторону метро. "Ять!" - Валера привстал - "Да сколько же можно..." - и в этот самый момент столкнулся взглядом с Юрой, который мирно курил в сторонке. Алексеев, конечно очень удивился, когда заметил на заднем сидении мавринской машины шевеление, но ещё больше он удивился, когда из под одеяла показалась кипеловская голова... Он философски затянулся, пришёл к одному ему известным выводам, решил не вмешиваться и отправился домой, в надежде, что на сегодня приключения кончились. Плюнув на конспирацию злой Валера сидел укутанный в одеяло и ждал, когда появится Маврин. Минут через пять из-за угла возник пушистый светлый хаер Артёма. Почему-то это зрелище заставило Валеру нырнуть обратно с головой и затаиться. Через пол минуты передняя дверь машины распахнулась и на сидение плюхнулся Сергей, сразу же распахнулась вторая дверь, и Кипелов услышал продолжение разговора. -Спасибо, Серёж, представить не могу куда испарилась моя шапка.. -Ты главное не вздумай у меня заболеть, у нас концерт саратовский впереди, а домой доставлю... Остальную часть диалога Валера пропустил, так как мысли потекли в совршенно нецензурном направлении. На квартире демона. -А это ещё что? - КузьмичЪ подозрительно воззрился на предмет в руках незваного гостя, которого раньше не замечал. -Шапка, не видишь что ли? - самодовольная улыбка ангела, заставила демона насторожиться. "От этих светлых можно ожидать любой пакости" - он поморщился и снова уткнулся в стакан - "Главное, что бы слона сюда не надумал притащить.." Москва. Вечер. Естественно, машина, в которой ехали Маврин со Стыровым, застряла в пробке. Кипелов из последних сил старался не вертеться, что бы не выдать себя сейчас при Артёме, а то получилось бы уже откровенно странно, глупо и непонятно. Но по мере ожидания заводился он всё сильнее. Сергей включил радио, и теперь Валера совсем не слышал о чём они говорили, голоса перекрывал звук мотора, музыка и толстое одеяло, под которым становилось всё жарче... Ещё через пол часа машина остановилась. Валера приподнялся до уровня окна и пронаблюдал, как Артём скрылся из поля зрения, после чего сел, так, что бы видеть Маврина в зеркале заднего вида. - Ты бы его ещё поцеловал на прощание! Сергей подскочил от неожиданности и развернулся, удивлённо рассматривая появившегося из ниоткуда Кипелова. Тот выскочил из машины с намерением устроиться на переднем сидении и параллельно разминая затёкшие конечности. Выглядело это забавно и Маврин заржал, уже понимая, что всё это время Лерка просидел мышкой сзади. -Мог бы и раньше вылезти. -И что бы подумал твой Артём? - по мрачным кипеловским интонациям становилось очевидно, что ворчать теперь будет долго. Он снял куртку и закинул на заднее сиденье. -Неужели ревнуешь? Или думаешь, что он стал бы к тебе ревновать?.. Так вот, не стал бы. Все знают, кто моя главная и любимая жена, так что... - получив ощутимый тычёк в бок, Рыж замолчал, а в следующее мгновение был бессовестно сцапан в объятия и почувствовал укус на шее. - Что прямо здесь? - танцующие хитрые огоньки в глазах недвусмысленно намекали, что хозяин этих самых карих глаз совсем не против продолжения. - А ты как думал? Тебе придётся расплачиваться за моё неудобство. - Валера хищно улыбнулся, притягивая Рыжего к себе. -Сам виноват, а я расплачиваться должен значит? Лерка, ну ты как всегда... - он уже чувствовал, как Кипелов расстёгивает его ремни, поцелуй в губы.. язык проникает в рот, как тот отстраняется.. Глаза в глаза. -Сиденье опусти. -Сам опусти! - прорычал в ответ Маврин. Одно ловкое движение и кресло приняло практически горизонтальное положение, а Кипелов оказался в довольно удобной позиции, сидящим на Маврине, тот удовлетворённо хмыкнул - "Может ведь быть ловким и грациозным, когда хочет." - и уже сам запустил руки под одежду Валеры. На улице было темно, и вряд ли какой-то сторонний наблюдатель смог бы определить, что творится в припаркованной во дворе машине. -И не дёргайся! - Да ты аккуратнее! Общими усилиями в тесном пространстве с татуированного тела были стянуты штаны. - Зачем носить такие плотнооблегающие? - А ты сам не догадываешься? - Маврин куснул Лерку за ухо и обвил ногами его талию, оставляя засос на плече. - Догадываюсь. Соблазнитель... Было уже не до разговоров, стоны слетали с губ... В следующий момент Кипелова что-то ощутимо кольнуло в мягкое место, он решил, что это впился очередной браслет или что там Рыжий носит.. его рука как раз гуляла где-то в том направлении... КузьмичЪ вернулся в реальный мир, вдруг осознав, что тишина длится подозрительно долго, и тут же чуть не полетел на пол, увидев в руках ангела явно использованный шприц, содержащий в себе совсем недавно нечто ярко зелёное, а рядом открытый портал, в который хорошо просматривалась чья-то филейная часть. - Ты что творишь? Это же зелье... "Ревность!" - волна прокатилась от места прокола по хребту, рёбрам, и ломанулась со всего размаха в помутневший от желания разум Кипелова. Он двигался всё быстрее. -Значит блондинистых... вокалистов.. тебе подавай... -Лерка... -Поэтому вернул Стырова? -Лерка.... - Маврин не мог сформултровать мысль, да и толком не понимал, что говорит Кипелов и тем более, куда он клонит. Он отдавался целиком, стонал в голос и с каждым движением приближался к пику. Ещё несколько секунд и Кипелов в бессилии повалился на разгорячённое тело под ним.. Маврин кончил почти одновременно с ним. -Я тебя люблю, Лера. - Рыж крепче обнял лежащего на нём Кипелова. -Так почему ты вернул Стырова? -Знаешь, это довольно странный вопрос в данной ситуации, тебе не кажется? - Не уходи от ответа. - слишком серьёзный взгляд серых глаз заставил поёжиться. -Ну.. он хороший вокалист и мне с ним удобно работать.. - "Неужели и правда ревнует?" -Ты же знаешь, как я тебя люблю, Серёж.. - от того, каким тоном это было произнесено, Маврину стало не по себе. - Можешь покрасить его.. хм.. например, в чёрный? - Зачем? -Просто сделай это для меня пожалуйста. - Нежный поцелуй вывел гитариста из состояния полного офигения. - Сможешь? -Смогу. - ответил он на автомате. -Хорошо, а теперь отвези меня домой, и будем считать, что мой сюрприз почти удался, а ты расплатился. - это уже больше походило на Валеру. -Ладно, помоги мне теперь только штаны натянуть... Пару секунд две пары глаз одна ошарашенно, вторая с интересом, смотрели в открытый портал.. -Больше не прикасайся к моим зельям ревности.. Вуайерист хренов... - КузьмичЪ взмахом хвоста закрыл окошко, отметив, что депрессивное состояние пошло на убыль. В три часа ночи Маврин проснулся потому что ему приснился какой-то идиотский сон, который он, впрочем, тут же и забыл.. Зато вспомнил обещание Валере. Послонялся по квартире, выкурил сигарету, достал следующую и всё таки позвонил Кипелову. Тот на удивление быстро поднял трубку, будто только и ждал звонка. -Лер, скажи, ты сегодня не серьёзно попросил Артёма покрасить? -Серьёзно. -Эмм... -Значит не сможешь сделать? Струйка дыма волнами поднималась вверх. Затяжка.. - ..... - Не сделаешь? -Сделаю. - в этот момент Маврин и сам не понял откуда взялась эта глупая уверенность, что сделает и что это необходимо. А Кипелов всё ещё находясь под действием демонического снадобья, ощутил очередной укол ревности. - Знаю я, что ты не сделаешь! - Сделаю! .... -Ну сигареты мои тебе на кой понадобились?! - недовольный голос демона отразился эхом от стен. -Скоро узнаешь. Смотри. - заговорческий тон ангела действительно заинтриговал, но разве можно было в этом признаваться? Всем своим видом изобразив недовольство, КузьмичЪ подключился к игре. Через какое-то время... Ангел сидел на спинке дивана с самым довольным видом и неизменным бокалом с "соком". -Ну что, продолжим наше сотрудничество или хочешь, что бы Артемий с Юрием и дальше ходили в чёрных тонах? -Продолжаем. - удивительно, но это сумасшедшее создание, совершенно несправедливо имеющее внешний вид ангела небесного, умело, как никто другой возвращать Кузьмича к жизни. Иногда он размышлял на тему почему происходит именно так. Потому что Кипелов и Маврин чем-то связаны и их высшие покровители тоже или имеется другая причина? А может быть именно из-за этого бесстыдника Валера вечно портит жизни Серёге и мучается собственной совестью, при этом будучи далеко не святым... И о каком таком равновесии в мире вообще может идти речь, если ТАКИЕ ангелы пошли..? -А Юру -то ты за что покрасил? -Меньше будет в чужие машины заглядывать. Стоило признать, что какая-то логика у этого существа имелась...
nigai-kun: Первый фанфик по Арии... Дубинин/Холстинин, намек на Кипелов/Маврин. -Ну и как это называется? – устало спосил Холстинин, кидая сумку на кровать и опускаясь на трехногий табурет у стола. -Это называется «гостиница в маленьком городе», - рассмеялся Дубинин, последовав примеру друга и коллеги. Откровенно говоря, город был не таким уж и маленьким, но гостиница была одна. И если в ней не нашлось двухместного номера с двумя кроватями, то… что ж теперь? -Да ладно тебе, Вов, - примирительно сказал Дубинин, видя, что Холстинин мрачнеет на глазах. – Не подеремся же! Помнишь ГДР? Впятером под лавкой спали! Хочешь, я могу и на пол лечь?... Холст только рукой махнул: -Пошли уже. До концерта оставалось всего три часа. * Все-таки город был маленьким. Рок-музыканты сюда добирались не часто. Арийцы так и вовсе раза три заехали, еще в начале карьеры. Публики набралось немного, всех возрастов. Были даже дети лет пяти. Не то, чтобы редкость, но все равно… Бесновались в основном подростки и молодежь. «Старая гвардия» спокойно стояла у своих мест и смотрела: на набившихся к сцене людей, на нового вокалиста… А вот Холст становился все печальнее. Стоял на одном месте. Сосредоточенно дергал струны… Устал от бесконечных разъездов? «Нет, так нельзя,» - решил Дубинин, и двинул мимо скачущего по сцене Житнякова, светя улыбкой на ползала, ближе к другу. Конечно, Холст его вряд ли услышит, но… -Володь! – позвал Дуб, подойдя поближе. – Улыбнись! Смотри, какие там девушки, а! Холстинин с секунду посмотрел на него, потом мягко усмехнулся: сощурился и растянул губы в спокойной и почти счастливой полуулыбке. * Все-таки это был очень маленький город! Ни одного фаната с фломастером не было ни у выхода, ни у автобуса, ни у гостиницы… Потому и до номеров они добрались не к двум часам утра, как это обычно бывает, а около полуночи – время детское! -Мистика какая-то, - бормотал уставший Удалов, то и дело оглядываясь. Дубинин с ним мысленно согласился: обычно фанаты были везде! А сейчас было очень уж пусто. С персоналом расстались на втором этаже, Удалов, Попов и Житняков исчезли на третьем, а Холст с Дубом продолжили восхождение. По закону подлости, единственный свободный двухместный номер располагался на пятом. Лифта, по тому же закону, предусмотрено не было. Холст опять начинал мрачнеть. -Вов, ну ты чего? – толкнул его Дубинин. – Неужели тебя эта кровать так расстроила? Ну я же сказал: могу и на полу. -Да нет, Виталь. Я просто устал. Очень, - улыбнулся гитарист. Потом добавил: -А на полу холодно. * Дубинин проснулся среди ночи. Долго пытался понять причину, пока не сообразил, что это ворочается Холст. Кровать была большая, и ворочаться здесь можно было хоть до посинения, не мешая соседу. Не скрипели никакие пружинки-деревяшки. Просто в темноте звуки стали как будто громче. Ну или отчетливее, тут уж кому как. -Вов, - шепотом позвал басист. – Ты чего не спишь? Холстинин молчал. Или и правда спит, или притворяется. Ну или думает. Дубинин приподнялся на локте и успел заметить сверкнувшие в неясном лунном свете глаза. Притворяется… Детский сад, честное слово. -Так чего ты не спишь? – повторил Виталий. – Я мешаю или еще чего? Холст все же открыл глаза. Тоже приподнялся на локте, покачал головой. Едва слышно произнес: -Что ты заладил: мешаю, мешаю?.. Просто это все-таки случилось. -Что случилось? – не понял басист. Потом вспомнил… * Давно, году в 87-ом, «Ария» ездила по таким же маленьким городкам. Дубу с Холстом тогда выпал общий номер на двоих – так вообще случалось довольно часто. В гостиницу после очередного концерта всей группой вернулись изрядно навеселе. Маврин с Кипеловым как-то очень быстро пропали, но внимания на это никто не обратил. А в номере было пиво… Примерно через час задушевных бесед нужное состояние было достигнуто. Холст расслабился и все воспринимал как должное (даже то, что с балкона отчетливо просматривалась знакомая рыжая шевелюра, и слышался не менее знакомый высокий голос, повествующий о том, как его все не любят и как ему хочется тепла…). А Дубинин, соответствуя сочиненному позднее анекдоту, полез целоваться. Что было дальше, Дуб не помнил, а Холст на утро никак не высказывался… * Вздохнув, басист начал подниматься с кровати. Вылезать из-под теплого одеяла страшно не хотелось, но что делать-то? Володька тихий, он, может, и стерпит, но это неправильно. -Ты куда? – Холст схватил его за руку. -Извини, Вов, - покаялся Дуб. – Я и думать забыл о том случае… -Ну и черт бы с тобой, - усмехнулся гитарист, притягивая его обратно. – Как дети малые, в самом деле… -Ну так чего ты не спишь? И мне еще мешаешь. -Холодно. От окна дует. А снаружи, между прочим, еще холоднее. Улыбнувшись, Дубинин залез обратно под одеяло и потянул Холста за руку поближе. Тот послушно придвинулся. Стало теплее. -А ты помнишь, что тогда было? – почему-то шепотом спросил басист чуть погодя. Холстинин что-то утвердительно буркнул, обдав дыханием шею. -И… что? -Да ничего, - хмыкнул гитарист. – Пару раз поцеловались и уснули в обнимку. -Так чего ты нервный тогда такой? – пробормотал Дубинин сонно. В гостинице стало очень тихо, от прижавшегося Холстинина исходило тепло – все это, плюс накопившаяся усталость, действовало очень умиротворяющее, и клонило в сон. -Я не нервный, - хмыкнул Холст. – Просто мне тогда понравилось. И я боялся… - совсем тихо добавил он. Улыбнувшись, Дубинин подгреб друга поближе, прекинул через него руку и уснул. * Поздний зимний рассвет пробился сквозь тюль на одном из окон гостиницы в маленьком городе, и красные лучи солнца упали на стоявшую рядом с окном кровать. Там, обнявшись, спали двое мужчин. Один из них мягко улыбался сквозь сон, другой – просто спал, прижимая к себе первого.
Io: Анабиоз Кипелов/Маврин Сотрудники полиции в ночь задержали троих диггеров, которые проникли в вентиляционную шахту метрополитена на юго-западе Москвы. Административный штраф и пятнадцать суток ареста… неплохое продолжение музыкальной карьеры не так ли? Спасибо СМИ, что не предали огласке тот факт, что на ряду с двумя студентами технического ВУЗа в шахте был пойман экс-гитарист группы «Ария» Сергей Маврин. Настроение было ни к черту. Задумка ведь была неплохой. Экстремальная прогулка «испытай себя». Или что-то вроде «выживешь ли ты после атомной войны». Вроде бы, ничего больше, однако… только залог и чистосердечное помогли выйти из-за решетки раньше срока. - Ну, что наигрались в разведчиков? – фыркал я, оплачивая свободу юным друзьям. Вереск и Змей были не рады такому исходу. От родителей все равно утаить арест не получится. - Тоже мне, горе Иллюминаты… - поддакнул Змей, - я не знал про сигналку… - Наверное, недавно установили. Что же мы имеем? - Во всяком случае, первое предсказание не оправдалось, о том, что все коммуникации были уничтожены временем и мародерами. - Эта движуха началась в последнее время, Змей. Нам надо быть уверенными. - Говорят, есть другой залаз в «Анабиоз»… - … но там сильно поработали грунтовые воды, и мы не знаем, что известно официальному Мосгорстрою. Вереск вздохнул. - Конечно, мы можем найти другое место. Но на это может уйти слишком много времени. Однако, если «Анабиоз» охраняется, я не удивлюсь, если там теперь не только сигналка, но и камеры… - А чего там охранять? – откликнулся Змей, подумаешь сеть выработок, которая соединяет две линии московского метро тоннелем в 400м длиной. - Ты сам себе ответил на вопрос, - буркнул я, - но появление камер и прочего не объясняется близостью линий. Хотя бы потому, что пару недель назад никому до него дела не было. - Ладно… мы видим, что движуха пошла, ты другое объясни нам, Бес… если не «Анабиоз», то где… и… главное, когда! У нас совсем нет времени. - У меня есть одна сумасшедшая идея, - я сам был не рад, что озвучил свои мысли. И я попробую договориться с Мосметро. Если все выгорит, то мы проверим из «Анабиоза» лаз, в котором сомневаемся. На этом мы расстались, а я до самого дома не мог успокоиться, поскольку подступивший к горлу ком не давал ничего делать спокойно. Уже заехав во двор, я не выдержал и набрал номер Кипелова. - Слушай, Лер… у меня к тебе одно дело… я хочу тебя попросить о небольшом одолжении. - Я слушаю, - мягко ответил Валера. Я представлял, что будет потом, особенно если я скажу, что по моей милости его сын загремел в полицию. Наверное, именно его фамилия помогла нам сравнительно легко отмазаться. Как хорошо, что Саша был совершеннолетним. И как больно мне достанется по шее… вот прям щас. -… НИКОГДА! – гудела трубка голосом разъяренного Валерия Александровича, - ты что с ума сошел! Это ТАКОЙ РИСК! О чем ты говоришь?! О своих мифических вычислениях основанных на чем? На какой-то фанатской книжонке и псевдонаучной работе по экономике? У тебя совсем мозга нет! Еще и сына моего во все это впутал, я-то думаю, что за диггеры такие!? - Лер… хорошо, в то, о чем я тебя прошу не будет участвовать твой сын. Но мне очень нужно, чтобы ты направил запрос… - Как ты можешь просить меня об этом после всего, что ты натворил!? - Для меня это очень важно. Для меня это, если хочешь, вопрос жизни и смерти… - Сережа! Не будь дураком… - Я готов взять все расходы на себя, и более того проставлюсь, если все то, о чем я говорю, окажется неправдой. - Я не хочу даже слышать об этом! - Я сам подготовлю все бумаги, тебе останется только подписать! - Нет! - Лер… - я тяжело вздохнул, - понимаешь, я хочу засыпать спокойно, зная, что все это лишь мои домыслы. -Хорошо, - сквозь зубы процедил Кипелов, - но только под моим контролем! Раз уж я прошу этого разрешения на съемки, я тоже воспользоваться «павильоном»… - Спасибо, я тебя люблю… - И я тебя… Кипелов устало вздохнул, дал отбой и я могу поклясться, что, несмотря на короткие гудки в телефонной трубке я услышал ,как он тяжело опустился в кресло. Да, ему не нравилась моя затея. Валере вообще редко нравилось то, что я придумывал, а если это и было так, то он нередко скрывал от меня свои истинные эмоции на этот счет. Однако я знал, что у него получится. Я просто чувствовал, что именно он, и никто другой, сможет помочь. Про объект «Анабиоз» мы знали немало от диггеров и одного бывшего политрука. Это было похоже на недостроенный бункер. Так как, сооружение на фиг было никому не надо мы решили именно там оборудовать свой схрон. Здесь под землей имелся шахтный ствол, пара блоков и небольшая сеть трапециевидных комнат. Интересно и то, что сооружение построено не сразу, а в заведомо в два этапа и разными технологиями. В середине двадцатого века был построен ствол, от которого соорудили блок длиной около сотни метров, расположенный параллельно линии №1 метро, которую сооружали в то же самое время. Метрах в десяти над этим блоком, на уровне метро, построили еще один блок покороче, метров пятьдесят длиной, который имеет выход в перегон линии 1. От нижнего блока было построено еще ответвление - коридор с комнатами. Спустя несколько десятилетий, во время строительства линии №2 был построен горизонтальный тоннель от линии 2 к стволу. Длина тоннеля около 350-550 метров. Думается, что тоннель строили для сооружения объекта через сооружающуюся линию метро. Для конспирации. Примеров подобного в московском метро немало. Но объект вновь не был достроен из-за перестройки, развала СССР и нехватки денег. А в 90-х годах ствол и тоннель приспособили под вентиляцию линии №2, установив здоровые вентиляторы. Так вот эти выработки и стоят до сих пор, почти не используемые и, казалось, забытые. Ан-нет! Найти столь же удобный во всех отношений объект в кратчайшие сроки не представлялось возможным, по сему я решил довериться Валерке и понадеяться на авось. Через неделю работы по съемкам клипа в подземке уже кипели. Наш знакомый товарищ «в штатском» помогал с переправой провианта и необходимых СИЗ. Кипелов как и всегда смотрел на меня, как на идиота и не понимал зачем все это нужно. Я в свою очередь, пытался запудрить Валере мозги на тему «все должно выглядеть реалистично». Благо с натурой проблем не было. Кажется, в «Анабиозе» не сфотографировался только ленивый. Однако я изо всех сил препятствовал обнародованию фотографий, говоря, что еще не время, нужно подождать, сделать обработки или т.п. Валера и тут не очень понимал мои стремления, но решил позволить мне доиграть эту партию до конца. - Я не могу понять, что с тобой происходит в последнее время. Ты точно сам не свой! – говорил он. А я не знал как объяснить ему то, что может быть произойдет в недалеком будущем, что мне нужен этот объект и что… голова раскалывалась от мыслей, как хорошо, что нам все-таки удалось остаться наедине в тот день. Со стороны я выглядел немного гиперактивным, перенервничавшим, и не сулящим добра никому живому. Все действовало на нервы и вызывало всплески негативной реакции. Валера никак не мог подстроиться под нужную амплитуду колебаний моего настроеня, а я извергал в пространство сонм проклятий, стягивая кофту через голову. - Как мне все это надоело! Сколько, ну скажи мне, сколько это может продолжаться! Кипелов предпочитал отвечать «не знаю» и «угу». Другое было не безопасно. Когда я разделался с многочисленными браслетами, а на моих руках осталась только тонкая спаянная серебряная нитка, как и на шее, я удовлетворенно вздохнул, и сказал, что теперь пойду в ванну, а после присоединюсь к Валерке «Ага, конечно, часа на три, и поминай, как звали!» - отреагировал он и решил без боя позиций не сдавать. Собрал с пола разбросанную мной одежду и нагло просочился в тесную комнату. - Ты чего? - Я приехал не для того, чтобы выслушивать твои истерики… ты сегодня очень взвинчен, давай я лучше помогу тебе, ни то ты уснешь здесь, переборщив с расслабляющей пеной. Я побурчал для вида, но, лишь только в ванне стало достаточно воды, послушно забрался в нее и удовлетворенно протянул: - Нуууу, раз пришел, так помой меня, должна же быть от тебя хоть какая-то польза! Кипелов хотел покидаться мочалками и прочем скарбом, но передумал, и поливая меня из душа решительно приступил к делу. Если бы я временами не встряхивал волосами, проверяя достаточно ли пушистым стал хаер, и не фыркал, когда мыльная вода ненароком попадала в глаз или в нос, то Кипелову, может быть, удалось бы выйти сухим, но не тут-то было! Когда пытка закончилась, я встряхнулся, как довольный пес, и нырнул в махровый халат, который Валера едва успел противопоставить моему торжественному выходу. - Валера, где твои руки? - Мои…. На месте… - На чьем? Кипелов сделал вид, что покраснел, а я запахнул полу халата, стараясь не объяснять ему ничего. Так и знал, что этим закончится. Еще могу с собой поспорить на тему «хотел ли я этого?» и совру, если скажу, что нет. - Иди сюда… Рыжая бестия! Я делаю вид, что спасаюсь бегством, впрочем, меня хватает аккурат до кровати. В один из вечеров я был награжден нетривиальных размером синяком на левой ягодице, поскольку очнулся от собственного крышесноса прижатым к стиральной машинке. Наши ванные комнаты не созданы для совместных любовных утех, только для бытового травматизма, поэтому… поэтому… - Что уже не хочешь меня? – лукаво интересуюсь. - Заткнись… - шипит Кипелов, набрасываясь на меня, точно голодный зверь, загнавший свою добычу. Опомнившись от круговорота страстей, я едва держусь на ногах, руки упорно не желают слушаться, и я безвольно сворачиваюсь мурлыкающим клубком около Валеры. Вокалер довольно усмехается и пытается напомнить мне о безумной идее с «Анабиозом», а я не мог думать не о чем, кроме него. Но оцепенение скоро проходит и я увлеченно рассказываю ему, что необходимо доставить на место еще. Валера приходит в ужас, но поздно, он уже согласился. Время утекает сквозь пальцы, я буквально физически чувствую, как его не остается у нас. * А потом на Москву обрушилось лето, и кто бы знал, чего мне стоило затащить всех в сырое выстуженное помещение под предлогом фотосессии. Разумеется, многие не пришли, но обозначь я истинную причину своего безумства – не пришел бы никто. Чего мне стоило объяснить друзьям и близким людям, что необходимо надеть костюмы РХБЗ, что сейчас мы будем снимать отрывок из моего клипа, и я хочу, чтобы все они были заняты в ней. Мы не почувствовали ничего, только тонкая штукатурка осыпалась в одном из залов. Увидев это, Саша Кипелов скомандовал задраить гермы. Никто ничего даже не успел понять, как своды земля над нами загудела, а затем послышались отдаленные раскаты грома. Мы запустили вентиляцию на всю мощность и включили дозиметры. Никто кроме меня, Вереска и Змея, похоже, еще не понимал, что только что мы пережили первый ядерный удар. Я не мог объяснить, как я вычислил дату, как сопоставил факты. Иногда так бывает. Ты просто знаешь и все. Мне много раз снился «Анабиоз», то, как мы торопимся и не успеваем. Как все сгорает в очищающем атомном пламени. И я думал, что может быть, так будет лучше. Может быть, стоит избавить Землю ото всех нас, от груза наших грехов и проблем. Один мой хороший знакомый выдумал (или подслушал где-то) очень правильный неологизм для обозначения известной человеческой деятельности — исхуйство. Зачем продолжать терзать мир собой и предоставляемым нами суррогатом? Но… что-то низменное, какие-то проклятые инстинкты и, владеющая мной, паранойя говорили о другом. Они говорили: «действуй! Сделай все, но живи!». И я сделал всё, что мог. Раскаты грома слышались в отдалении. Я не хотел даже думать о том, что сейчас происходило наверху. Все, что был в «Анабиозе» сидели сейчас, придавленные не только толщей земли, но осознанием произошедшего и ни у кого не было сил и стойкости, чтобы осознать – мы встретили Армагеддон. Через пару часов мы с Сашкой закончили с обходом «Анабиоза», убедившись, что все хорошо, что нам не грозит обрушение, и бомбардировка не воздействовала на местные грунтовые воды, во всяком случае, в ближайшие сутки нам не придется думать о возможных селях и подтоплениях. Мы обследовали дальние подступы к «Анабиозу», где теоретически кто-то знающий мог присоединиться к нам. Сварная конструкция, установленная по моему настоянию выглядела крепкой, не зря мы утяжелили дверь свинцовыми пластинами, и сейчас фон здесь был в допустимых пределах. У фильтров произошли незначительные колебания по радиоактивности, а значит, нужно было подумать о костре и ночлеге. Змей проверил тягу, а я, наконец, вернулся к Кипелову. Он был там же, где я видел его в последний раз. Я переживал за Валерку, поскольку был одним из немногих, кто принял грядущие перемены, как должное и стал готовиться к возможным последствиям. А Валерка нет. Вереск объявил о том, что химзу можно снять, но пока температура в «Анабиозе» не стабилизирована необходимо надеть армейское обмундирование. - Ты все знал? Ты знал с самого начала? – негромко спросил он. - Я решил перестраховаться. - Ты Знал, Сережа…. И ты решил все за нас… Хлесткая пощечина оглушила меня на несколько секунд, я не понял перемены в любимом человеке. Почему? За что? Что я опять сделал не так? - Лер… ты что? Мы ведь… все еще живы.. - А кто тебе сказал, что все эти люди хотели бы быть живыми, после того, как… - Лер… давай… действовать по обстоятельствам… на тот свет всегда успеем, учитывая, что он теперь везде. - Кто дал тебе полномочия, бога, Сережа? – прошипел он, нехорошо глядя на меня. - Давай так… я не бог, и даже не ангел, и ты это прекрасно знаешь. Ты будешь рассуждать о том, что на все воля божья, и, что было бы ему угодно, так мы бы спаслись и т.п., так вот. Я повторю, Лера, на Всё Его Воля, а я – всего лишь винтик в этой машине. Я доступно излагаю? Кипелов как-то весь сник. Он хотел должно быть почувствовать под ногами твердую землю, а я не позволил, не дал, пресек очаг сопротивления и паники. Правильно ли я поступил? Подумаю об этом позже. Все-таки нам повезло несколько раз. Нас курировали военные, и помощь людей в форме оказалось как нельзя кстати. Как ни странно, даже в современной России их еще чему-то учили. Обывателям домохозяйкам и фотографам, съемочной группе и гримерам, стилистам и дизайнерам нужна была срочная психологическая помощь. Ребята еще не до конца осознавали, что наша ситуация не то, что «надолго», она навсегда. Через несколько часов наше печальное новое государство уже имело первую жертву. У вахтерши, спустившейся вместе с нами не выдержало сердце. А перед нами встал серьезный вопрос. Где и как мы будем хоронить людей? Это было единственное, о чем мы не подумали. Чертовы полумеры! Сергей Терентьев предложил держать совет. Многие все еще продолжали пребывать в прострации, в итоге, в руководство «Анабиозом» были выбраны самовыдвиженцы. Как несложно догадаться, этими «героями» стали я, Вереск, Змей, Полковник, а также майор Егоров и старший лейтенант Аманташвили. У военных нашлись специальные мешки для упаковки трупов. Выяснилось, что нечто подобное имелось на всех станциях метро. Затем предложение последовало уже от Вереска и Змея: - Мы должны спуститься ниже «Анабиоза», там, где расположены старые коллекторы. Измерим фон, если он не слишком высок, транспортируем тело в один из дальних коридоров. Так продукты разложения не попадут в наш воздух, и как я надеюсь, грунтовые воды. - А не прикормим ли мы так крыс? - Возможно, однако, в данной ситуации лучше пусть крысы позаботятся о нашей покойной, чем погибнут те, кто отправится на поверхность, чтобы предать ее земле. Копать же могилу здесь… я боюсь, те коллекторы настолько стары и ветхи, что ничего путного из этого не выйдет, напротив, возможно обрушение и обвалы. Солдаты, которые прибыли с Егоровым и Аманташвили, проводили Нину Ильиничну в последний путь, а когда ребята вернулись - мы все уже решали вопрос о рационе каждого жителя «Анабиоза», устанавливали нормы потребления калорий, и разбивали лагерь. Прошло несколько суток, прежде чем включилось аварийное освещение. - Хороший знак, - бодро отрапортовал Егоров. - Общие коммуникации уцелели, - подтвердил Аманташвили, - будем пытаться выйти к большому метро? - Нет! – в один голос ответили Верес, Полковник, Змей и я. Вояки не ожидали от нас такого. - Почему? Там наверняка развернут штаб, там центральное командование, а мы располагаем ценными ресурсами которые… - …отберут у нас при первой возможности. Мы не зря так старательно баррикадировали несколько мест сообщения с большим метро. Они о нас не знают, и это наш козырь. Сейчас там кровавая резня и передел. Если еще не началась, то в ближайшие несколько недель начнется. У нас рационов на четыре месяца. Через полтора предлагаю начать разведку. Пока же завести что-то вроде судового журнала, где будем фиксировать основные события. Пока дней, дальше возможно реже. А так же журнал актов гражданского состояния. Сегодня произошла первая убыль населения… - Сереж… ты уверен, что … у тебя техническое образование? – поинтересовался Вереск, я усмехнулся, ничего не ответив. Сейчас каждый должен был быть при деле. - Позвольте не согласиться, - возразил Егоров, - наш гражданский и военный долг это сохранения порядка и государственности. - Нет больше государства! – отрезал Полковник, - мы оно и есть. Анаби выжил благодаря Валерию и Сергею. И вам, конечно, ведь вы понимали… понимали, же ЧТО может произойти? Так с легкой руки Тери недостроенные бункер «Анабиоз» был переименовал в «Анаби». Потянулись серые скучные дни, похожие один на другой. Группы разведчиков спускались в подземелья и коллекторы, мерили радиационный фон, иногда возвращаясь с мудреной добычей. Лопаты и ломы, какие-то запчасти, некоторые в промасленной ветоши, боеприпасы времен второй мировой, несколько костюмов РХБЗ 70-х годов, и одна из вскрытых каморок подарила нам мини склад витаминов и коробку антибиотиков с истекшим сроком годности. - Заложили, да забыли заменить, - пояснил Егоров. - Что делать с этим будем? Уничтожим? - Не стоит… это может пригодиться потом… много позже, давайте отправим на импровизированный склад, - посоветовал Аманташвили, - в СССР делали на совесть, скорее всего что-то еще удастся использовать без риска для жизни. Правда, эти закладки наводят на неутешительные выводы. Они могут быть на картах. Необходимо проверить, нет ли здесь другого сообщения с большим метро. И… если мы придерживаемся политики изоляции Анаби, нам придется устроить несколько обвалов, во избежание гостей с тыла. Я был благодарен судьбе, что все же настоял на своём в те дни. Что мы все-таки обрушили один из коридоров, который теоретически мог совпадать с вентиляцией большого метро. Уже через пять недель мы потеряли четверых солдат и двоих «гражданских», хотя сейчас это разделение было весьма условным. Наверху убивали за банку консервов, за незаряженный пистолет, за старую химзу и просто потому, что ты не был облучен, а значит, имел шанс протянуть дольше. Стрелять по людям я научился очень быстро. Убивать было легко. Я перестал испытывать страх, омерзение и угрызения совести, наверное, потому, что это были уже не люди. Не знаю, вел бы я себя как-то иначе, окажись я на их месте. Но я был на своем, и по очереди с остальными жителями Анаби поднимался наверх, чтобы раздобыть незагрязненной еды и материалов для изготовления фильтров. К счастью недостатка в воде у нас не было, но прошедших и будущих дождей мы опасались. - Проучим этих ублюдков! - Мне, кажется, они хотят заманить нас в ловушку. - Черта-с два! И куда из Валерки в считанные дни испарилось все человеколюбие? И где это он научился так мастерски метать гранаты? Вот ведь, не оскудеет талантами земля Русская! С оружием у нас были серьезные проблемы. Сперва огнестрел имелся только у военных, да и то это был один автомат полтора рожка патронов, три пистолета ТТ и все на этом, но затем с помощью Егорова и Аманташвили мы сумели приспособить кое-что их арсенала наших отцов, а несколько не разграбленных постов ГИБДД оказались весьма неплохим подспорьем. Тем не менее, патроны учились экономить уже теперь. Вереск с компанией нередко проходили по очищенным нами маршрутам и собирали отстреленные гильзы. Придет время и это будет на вес золота. Доживать до такого момента почему-то не хотелось, но и иллюзий особых питать не приходилось. Многие семьи сейчас распались под влиянием обстоятельств, женщины выбирали более сильных мужчин, кто-то вообще впервые начал под землей романтические отношения. Я посмеивался вначале, но когда в нашем журнале актов гражданского состояния появилась первая запись о заключении брака, стал относиться к новым реалиям с должным уважением. Молодежь приспосабливалась быстро. Просто выбора у них не было. …За первый год мы успели повидать многое. Устроить небольшое кладбище в собственном подземелье. Один метрошный житель, захваченный нами в плен при яростной перестрелке с обитателями большого метро, помог нам с устройством небольшого крематория. Актуальной такая мера сделалась из-за того, что на поверхности стали появляться невиданные прежде твари. И плевать они собственно хотели на законы эволюции. Они просто были и все. Анатолий Иванович, тот самый инженер из сосердних катакомб дивился нашей сплоченности коллектива, и не собирался ни бежать, ни закладывать нас своим. Он просто хотел выжить, как и все мы. Для подстраховки за ним, конечно, приглядывали, но вскоре он сделался своим в Анаби, и его знания не раз выручали нашу небольшую колонию, на третьем году жизни вдруг увеличившую свою численность. Первые детки рождались совсем слабенькими. Но главный страх был преодолен и теперь перед Анаби лежало если не светлое, то во всяком случае хотя бы какое-то будущее. - Ты же не думаешь, что мы сможем все время скрываться от жителей большого метро? - Не думаю… кроме того, я устал от членства в совете… я считаю, Валера, что тебе надо возглавить станцию. То, что я не растерялся на первых порах не дает мне права занимать пост в совете пожизненно. - Сереж… опять ты начинаешь… - Тебя народ слушается охотнее, кроме того пленные хорошо поддаются именно твоей обработки. Тебе неплохо встать во главе, особенно после смерти Аманташвили… - Я ничего не смыслю в военном деле… - Я бы так не сказал, да и те лысые собачки так не думали, улепетывали, только пятки сверкали. - Бояться, Сережа, стоит прежде всего двуногих… - Да, я видел во что они выродились на поверхности. Я даже не знаю какое оружие могло вызвать такие изменения в их психике. - Не надо никакого оружия, Сережа… - Лера грустно вздохнул, - по большому счету, если бы группы людей действовали сообща… - Где ты такое видел? Даже у нас периодически поднимаются бучи … - Вот и я про то говорю… можно было бы послать парламентера в Метро… предложить для начала торговлю СФ-2У у нас избыток, могли бы обменивать на что-то полезное, а там глядишь и генофонд разнообразим… - Ты уже думаешь как руководитель… - Я не об этом… но… до поры до времени, все эти обменные мероприятия должны происходить как можно дальше от Анаби… я вообще считаю, что нужно замаскировать выходы и входы, а так же наши вентиляционные шахты, дурное предчувствие… - Понимаю, - я кратко кивнул, - давай поговорим об этом завтра. Сегодня у меня просто нет сил. - Да, откуда им взяться… еще раз пойдешь наверх две смены подряд – выпорю! - Ловлю на слове. А знаешь, о чем я думаю, - я откинулся на колючее одеяло, лукаво усмехнувшись, а Валерка присел рядом и, не стесняясь приобнял меня. - О чем? - О том, что мне удалось принять ванну перед концом света. Не каждому так повезло. - Дурак ты! - Еще какой… Поцелуй вышел немного неловким, но это не имело никакого значения, поскольку несмотря ни на что - свою последнюю проверку наши чувства-таки выдержали с честью.
Io: Анабиоз -2. Исход Кипелов/Маврин R - Мы не сможем долго сопротивляться большому метро. У нас не хватит ресурсов. Ты знаешь, что будет тогда. - Что будем делать? - Я бы спросил иначе: сколько у нас времени? - Почему? - Нужно уходить в леса. Дальше от городов и… начинать все сначала. Лет за двадцать мы выпотрошим Москву, а за сорок все развалится. Здесь человек, как вид обречен. Нам придется вернуться к истокам. К натуральному хозяйству, к подсечному земледелию и т.п. - Никто из нас не умеет ничего подобного… не говоря уже о постройке жилья, да и не знаем мы какого там… - В любом случае, я не думаю, что кто-то стал бы тратить ядерные боеголовки, чтобы бомбить огромные безлюдные пространства. - Да, но у нас там был ядерный щит… - Годах в семидесятых. Я не думаю, что по Сибири много стреляли. - А тюрьмы? Тысячи заключенных, наверное, не будут против того, чтобы и дальше продолжать жить по понятиям. - За последние годы, я думаю, там остались немногие… в живых… большинство с удовольствием перебрасывало на плечи государства заботы о хлебе насущном. В тюрьме ведь тоже можно жить и не нужно работать. Я думаю, что зеки пойдут в города, заниматься привычным делом. Вряд ли кто-то из них действительно осядет в лесах, а если и так, то они тоже люди, мне почему-то кажется, что не они станут нашей главной заботой, если мы решимся на этот крестовый поход. - Кто-то должен разведать обстановку, Сережа. - Как ты это себе вообще представляешь? Это билет в один конец. - Поэтому все предпочтут дожить оставшиеся годы здесь. - А ты? - А я…. Валера развел руками, - а я пойду с тобой. Мой сын и Змей уже достаточно опытные полководцы, чтобы оставить на них гражданский сектор. Это дорога в один конец, ты сам мне это сказал. Я легко кивнул Кипелову. Все было решено окончательно и бесповоротно. Как только сойдет снег – мы выдвинемся. А до той поры нужно решить очень много бюрократических вопросов. Признаться, я не думал, что Валера решиться на эту авантюру. Но иногда создавалось впечатление, что я и вовсе не знал его прежде. Он уничтожал тварей и противников с таким остервенением, что порою я думал у него прорежутся клыки и когти, и отстреляв последний рожок он сожрет любого, кто встанет на его пути. Наверное, именно это его странное свойство, проявившееся в последние несколько лет, и давало мне надежду на то, что у нас получится. Не может, не получиться. Тогда я не знал, как труден будет этот путь. Я не знал, как быстро мы перестанем контролировать ситуацию. Выдвинулись мы в мае. Под женские слезы и окрики Полковника. Под упреки Егорова и нехорошие разговоры за спиной. Снег почти весь снег сошел, но дороги нынче теперь никто не убирал, и разросшиеся болота доставляли нам немало неприятностей. Не нужно быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться – страшно было до усрачки. Где это было возможно – мы мастерили жилье на деревьях, выбирая такие участки, где до вершины не далеко, но и летающая тварь незамеченной не подберется. Спали в полглаза, все больше по очереди и этот бешеный ритм, ровно, как и стремительно сокращающийся боезапас позволяли нам понимать, что дороги обратно не то, что не будет – просто не получится. На очередной стоянке мы потеряли один из четырех автоматов. Сколько бы я не перебирал его после яростной схватки с кабаноподобными зверями – чуда не случилось. Пришлось оставить здесь же на память более умным потомкам. - Ну, что? – хмуро спросил с утра Валера, - дальше мы едва ли продеремся. Вот-вот у зверья начнется гон. Нужно закрепляться на деревьях, по возможности искать местное население. Фон тут божеский, стало быть, займемся бортничеством и охотой. Дальше поглядим. Место не из худших. Забирая глубже, рискуем угодить совсем уж в чащу, а, держась шоссе, как и прежде, можем стать легкой добычей этих странных крыланов. Я был согласен с Валерой, но остановка до середины лета означала и то, что оружие нам предстоит мастерить не из оставшихся огнестрелов уж точно. Патроны стоит беречь как зеницу ока, а не то… много мы не навоюем однозначно. Передохнув несколько часов мы приступили к укреплению плацдарма, а, закончив первые приготовления, Валера предложил еще раз обойти окрестности, чтобы убедиться, что в ближайшее время никакой медведе-ящер нам не угрожает. Мы постепенно расширяли радиус осмотра местности, провешивая вешки для себя и возможных разумных существ, как вдруг линия горизонта еле заметно начала крениться влево. Сперва я даже не предал этому значения, думал, оптический обман, или с недосыпа кажется всякое, но… что-то сделалось с привычным очертанием мира, что-то сталось с его естественными контурами. Звенящий воздух пошел рябью, и я почувствовал странную легкость, а затем неприятное покалывание. Мое тело сделалось невесомым и текучим, точно кисель. Мой разум не успевал за происходящими метаморфозами, посему счел за лучшее отключить сознание. * Это был большой продолговатый коридор, не похожий не на один из видимых мною раньше. Я был привязан к прохладному белому столбу, а яркий свет светло-лилового спектра бил даже сквозь закрытые веки. Я не то, чтобы услышал, скорее почувствовал, что Валера был рядом. Стало немного легче. Я не один, а это уже хорошо. Где мы оказались? Почему? Как? Вопросов было больше, чем ответов, но кроме продолговатого коридора, подсвеченного светло-лиловым, ничего не было видно. Сложно было оценить движемся мы или стоим на месте. Где мы находимся и, что будет дальше. В ожидании прошло несколько часов, кажется, я даже успел заснуть, а проснулся оттого, что спектр лилового стал чуть менее ярким. Кажется, наступила ночь. Сколько часов, дней или недель мы провели в неком оцепенелом состоянии – я не знаю. Мы не могли говорить, хотя отлично все слышали, хотя слово «всё» скорее включало в себя значение «ничего». Мне казалось, что где-то под нами работал некий двигатель, но если это и было так, то до загадочного источника звука было не добраться, поскольку тело не повиновалось. В этом новом состоянии были и свои плюсы – есть и спать не хотелось. И если создавалось ощущение, что я спал, скорее это было свидетельство перегруженности мозга отсутствием всяких внешних раздражителей. «Наверное, вот так и сходят с ума», - подумал я, и ровно в этот момент мир снова сделался зыбким, границы материи сместились, под ноги бросилась земля, и беспощадная гравитация, что есть силы, прижала нас обоих. - Какого буя! – воскликнул крайне дипломатичный Кипелов. - Вот и я о том же. - Где мы? Подняв глаза к небу, я заключил: - Определенно не на Земле. С приветливого лилового горизонта на нас взирало несколько незнакомых, но очень красивых планет разного размера. Мне конечно, хотелось, отойти подальше от развалин мегаполиса, но право, это как-то уж слишком далеко. По-моему, мироздание просто издевается над нами. Хотел бы я когда-нибудь взглянуть в бесстыжие глаза долбанного бога, допустившего все это. Хотя… им наверное, на Олимпе тоже заняться нечем, вот и мастерят миры… - И каким физическим законам подчиняется эта херь? – весьма наукообразно выразился Валера. - Понятия не имею. - Твою мать! За разглядыванием местных красот мы упустили из виду одну маленькую деталь – мы с ним находились на живописной полянке с иссиня-зеленой травой, посреди первозданного рая в извращенном его понимании и были при этом голыми. Т.е. вообще совсем… - Что-то мне это напоминает… - Кипелов был мрачнее тучи, - а попали мы в межгалактический зоопарк. Но так, как наши доблестные пришельцы едва ли могут предположить в нас разум, раз уж мы разрушили свою планету, то и одежды нам не положено. - Погоди ты, если найдем рюкзаки – там были запасные комплекты… - Угу… И мы принялись за дело. Признаться, мне было скучно искать наш груз, поскольку вокруг происходило много всего интересного. Трава под ногами походила на шерстяные ворсинки, она не резала стопы, а была весьма приятна на ощупь. В воздухе носились какие-то насекомые и птички, которым не было до нас решительно никакого дела. Краски были подсвечены лиловым, как и всё в новом месте нашего обитания. Это немного воздействовало на психику, вернее на голову. Временами у меня в глазах начинали мельтешить маленькие черные точки, но я решил, что стоит только пообвыкнуться здесь – и это пройдет. Как ни странно, но наши вещи мы, действительно, обнаружили аккуратно сложенными у раскидистого дерева. Одевшись, мы измерили радиоактивный фон и прочие параметры. Они немного отличались от привычных земных, но не настолько, чтобы удариться в панику. На вершине того же дерева виднелось сооружение отдалено напоминающее дом. Недолго думая мы обследовали его, и нашли пригодным для существования. - Тебя не напрягает весь этот зоопарк? – поинтересовался Валера, - что если за нами наблюдают какие-нибудь местные сущности? - Не все ли равно? - А что если это какое-то межгалактическое шоу? - Отказаться от участия мы с тобой все равно не можем. Жаль, что ребята из «Анабиоза» не здесь, наверное, им бы понравилось. - Смотри… как бы в сезон размножения наши новые продюсеры не осознали, что размножаться в неволе мы не хотим… Я глупо захихикал и уткнулся Валерке в плечо. Сейчас, успокоившимся мышцам не хватало движения. Мне хотелось нестись куда-то в закат и ловить на лету, не успевших спрятаться бабочек. Но спешить было некуда. Если это такой рай, то пусть вечность продлиться подольше.
Io: Пришествие Маврин/Кипелов PG, NC-15 Уже прошло так много лет, что ни у кого из ныне живущих на планете Земля не осталось никаких сомнений - так было всегда. Мало кто из Прежних помнит первые дни прилета каратиан, панику, хаос, первую ядерную катастрофу. Как говорится, кто старое помянет – тому и глаз вон. Только забывают о второй половине пословицы «а кто забудет – тому оба». Теперь мне редко снятся сны о том, как наши ядерные боеголовки расцветали красно-желтыми грибами на горизонте, а со стороны поляной звезды на Землю неустанно надвигалась армада гигантских черных кораблей. Наше оружие они не воспринимали за таковое. Комиссар республики Карат считал, что земляне просто устроили салют в их честь. Когда стороны во всем разобрались – было уже поздно. На самом деле человеческой расе очень повезло, что каратиане были мирным народом, осуществляющим миссионерскую деятельность. Хотя… полагаю, мы уничтожили бы себя и без их помощи, но вот перед лицом опасности сплотились все народы. Казалось, впервые весь мир был един в желании уничтожить врага… а вот оно как обернулось. Обширные территории превратились в выжженные радиацией пустыни. Люди ютились в метро и бомбоубежищах, пока каратиане не помогли с очисткой земли, воды и воздуха, не поставили продовольствие, и не завезли на Землю специально разработанные водоросли, которые использовались для очистки пораженных радиацией планет. Признаюсь, тогда мне казалось, что каратиане – это и есть наши древние боги, которым поклонялись задолго до появления христианства. Они были очень похожи на людей, разве что одеты иначе и средний каратианин был крупнее землянина и, соответственно, выше. Они смотрели на нас с добрыми улыбками, которые не были лицемерными, они общались со всеми сразу и с каждым в отдельности, как только поняли, как мы воспринимаем информацию, и это было чертовски славное время! По всей Земле строились заводы, возрождались города. Пришельцы были поражены развитием нашей культуры, особенно им нравились живопись и музыка. Они подарили нам новые технологии и воплотили в жизнь мечту многих людей – практически вечную жизнь. А в обмен собирались перенять у нас часть мировой культуры, особенно пришельцев поразили архитектура и живопись. Проблема перенаселения после панического акта самоуничтожения нам не грозила в ближайшие лет сто, поэтому люди, как это обычно бывает, дружно расслабились и позволили времени течь своим чередом. Основной флот Карата отправился дальше, оставив нам своих представителей, а те за пару сотен лет измельчали, очеловечились и практически перестали улыбаться с голографических экранов. Честно говоря, я не мог бы точно сказать, когда именно началась деградация, но полагаю, что сразу после отбытия флота. У нас у всех были технологичные гаджеты, сотни лет времени впереди, казалось бы – живи, твори… но нам ничего не было нужно. Наверное, поэтому мы решили начать последнюю войну. Все уже было готово, каратиане научились использовать научные открытия для уничтожения людей и себе подобных. В тот момент я усомнился в нашем божественном происхождении, ведь даже такую высокоразвитую и высокодуховную расу мы смогли сделать себе подобными, опростить и очеловечить. Я собирался отправиться в капсулу лунного анабиоза, поскольку все потеряло смысл, но что-то меня удержало. Помню, я сидел в придорожной забегаловке, потягивал какой-то напиток из новых тоников, просто смотрел в окно. Разруха, грязь, разврат и пошлость. Тонны рекламы и мегатонны мусора. Вот и все, что мы произвели на свет. Может быть, не напрасно горнило последней войны сожжет всех нас, чтобы дать Земле еще один шанс? Пока я допивал свой тоник, меня узнали несколько учеников и спросили разрешения пересесть ко мне за столик. Я не был против. Завязался ничего не значащий разговор. Потом один их них спросил о программе на следующий семестр и, не планирую ли я, нового тура. - Тур планируется, но я хочу, чтобы старшая группа поехала тоже, а им нужно пройти еще несколько отработок, чтобы появилось право пользоваться воздушным транспортом. - Мы давно не слышали вас вживую. - Вам что на уроках недостаточно материала? – я притворно журил ребят из средней группы, понимая в душе, что, несмотря не на какие изменения во внешней среде, моя музыка все еще кому-то интересна, я могу разрабатывать музыкальные инструменты и не чувствовать себя при этом духовно пустым. Дети всегда вселяли в меня особый оптимизм, а их горящие азартом глаза, пожалуй, хотя бы только ради этого стоило повременить с анабиозом. Как все-таки забавно устроена наша психика. В один момент мы готовы бросить все. Уйти, громко хлопнув дверью, но стоит лишь лучу надежды забрезжить где-то в отдалении, как мы бросаем все пессимистичные мысли и устремляемся на этот свет. Чем он окажется сегодня? Куда выведет? Точно не знает никто. Домой я возвращался в приподнятом настроении. Даже давно не знавшие белил стены старых домов не вызывали во мне чувства отторжения, как это бывало обычно. То, что строили каратиане не требовало особенного ухода, поэтому за старыми постройками почти перестали следить. Вот так мы теряем себя. Более того, мы заставляем все вокруг терять первоначальный облик для чего? Для того ли, чтобы перенять что-то новое, заменить отжившие свое технологии или? … Ведь именно эта самобытность так необходима Карату, да и нам тоже… но… Ноги сами собой принесли меня в небольшой магазинчик, где продавали разности из XX и XXI веков. Это больше не считалось антиквариатом, и едва ли можно было удивить кого-то фотоаппаратом «Смена» или шапкой-ушанкой. Скорее это вызвало бы усталую или раздраженную улыбку и мысли вроде «еще один гик». Я купил себе немного настоящего кофе, благо технологии позволяли хранить сколь угодно долго продукты питания, парфюмерию или любые другие вещи, помещая их в капсулы времени, конечно, старье никто не покупал. Каратиане выяснили, что практически все продукты прошлого вели к быстрой гибели клеток человеческого организма, поэтому мои покупки были недороги, а кредитов преподавания и лицедея хватало с лихвой. Я подумывал о том, чтобы взять ставку механика. Нужно было уметь что-то кроме сочинения музыки. Кто знает, что преподнесет следующий век. Столярное дело ценилось меньше, но я несколько раз получал более высокие ставки, нежели в Музыкальном училище и порою всерьез задумывался о смене профиля. - Ага, Странник приперся… - в своей манере поздоровался со мной продавец, - кофе понятно, чего тебе еще? Сигарет, что ли? Травиться, что ли? Ты на одних легочных фильтрах разоришься, брателло! - И тебе, Кощей не хромать, да, все как обычно, будь добр… и шоколадных конфет, если есть. - Есть… для тебя, Странник, все, что угодно. Да и не берет их никто, сахар – это белая смерть! - В данном случае, пусть она будет коричневой… - Как говно! - Вот нет в тебе, Кощей романтики! - Да, ваще! - Ничего-то ты не понимаешь…. - Да, куда уж мне… грехи мои тяжки… Мы оба разразились громогласным хохотом, так, что напугали вошедшую следом покупательницу, и девушка от неожиданности отпрянула к двери. - О, юная леди, простите, мы вас напугали своими бестактными шуточками, - Кощей тут же вошел в роль галантного продавца, потеряв ко мне всякий интерес. Я сгреб покупки в рюкзак, пробил свою карточку кредитов на выходе из магазина, и был таков. Было что-то во всех этих взаиморасчетах. Пожалуй, это нравилось мне в послевоенном времени больше всего. У нас больше не было денег, и, строго говоря, не было ценностей. Золото и нефть при необходимости могли быть синтезированы, чтобы получить любой гаджет последней модели – нужно было всего лишь один день отработать на какой-нибудь стройке, наверное, поэтому там было так много молодежи, но дольше недели как будто никто не задерживался. Неохотно мы расставались с привычным образом жизни, хотя, казалось бы, народились новые поколения, которые должны напрочь позабыть о культуре потребления, а ты подижь! В общем, система расчетов в новом обществе основывалась на трудовой повинности. Грубо говоря – сколько наработал – столько и получил. Были более высокооплачиваемые профессии, были – менее. За часы работ всем жителям начислялись кредиты на специальные личные карты, которые, считалось, нельзя было подделать или взломать, поскольку технология каратиан подразумевала ДНК-идентификацию. Само собой наши люди не сидели без дела. Так, благодаря фальшивомонетчикам нового времени были открыты несколько эффективных противорадиационных препаратов, лекарство от сибирской язвы и «сыворотка неправды», быстро ставшая популярным наркотиком. Иногда я думал, что каратиане, изучив нас достаточно хорошо, специально забросили в наши вялые мозги эту идею о «несокрушимости новых банков». Так мы и жили, работая на легких производствах, изредка ударными стройотрядами уходя к небезопасным пустошам, дабы возвести очередную оросительную систему, а затем снова ничего не делать. К такому повороту вселенской лени и нежелания двигаться вперед каратиане были не готовы, но затем, как я говорил ранее, очеловечились, и мне стало совершенно непонятно: то ли это они управляют нами, то ли вернулось тайное правительство и на самом деле, никакого управления нет, и никогда не было. Мы просто устали, а цивилизации была необходима хорошая встряска. Добравшись до дома, я отключился почти сразу. Я хотел подумать над новой программой. А потом поискать менее дорогое жилье в центре, но так ничего и не сделал, как бы я не старался отрицать свою меняющуюся сущность, но она, эта ленивая скотина, была мной. А я был частью системы. А система… система уперлась сама в себя, израсходовав ресурс веры в светлое будущее. Когда-то нечто подобное уже случалось. Только не в таких масштабах. Я помню, как на улицах начали появляться первые листовки, призывающие все расы и нации к мобилизации. Но против кого мы собирались воевать? Глобализация была полной, более того каратиане обещали вернуться через какое-то время, чтобы подарить землянам последний свой дар – возможность путешествовать в глубоком космосе. Что человечество вознамерилось доказывать на этот раз? Звонок раздался неожиданно. Мобилизационное ведомство не намерено было ожидать, пока произойдет пробуждение. Сигнал уже транслировался в мой заспанный мозг, и выбор был, прямо скажем, невелик. - Доброго времени суток, товарищ, мы позвонили вам, поскольку вы являетесь особью мужского пола с содержанием человеческого не модифицированного генома массовой долей более 23%. Вы прошли начальную военную подготовку в ХХ веке и имели оценки «отлично» и «хорошо». Ваша тактика стрельбы позволяет вам и сегодня использовать в возможном бою полученные навыки. Центральное мобилизационное ведомство просит вас прибыть в расположение части № 2047 для участия в военных сборах. За неделю, проведенную на базе, вам будет выплачено восемьсот кредитов штурмана-наводчика. Возражения вы можете направить в десятидневный срок на кластер 1409836435829340 АБ. «И не поспоришь», - подумал я, неохотно разминая, затекшую спину. Вот всем хороши эти ортопедические кровати, но спать стоя я так и не научился, а когда переворачиваешь эту дуру на бок - выходит едва ли не хуже, чем было. Есть от них один плюс – инструменты внутри такого мебельного новшества сохраняются просто идеально, поэтому у меня в зале стоит десяток детских, экономия места на лицо. Но сейчас мне предстояло решать проблемы посерьезнее покупки нового инструмента. Мобилизация шла полным ходом, и тут к гадалке не ходи, итак ясно, что будет ЕСЛИ. Скорее всего, в ближайшее время начнется война, не понятно кого и с кем, но скорее всего люди нападут на каратиан. Или потомков каратиан, или тех, в чьем теле менее 10% не модифицированного человеческого генома. Так вот, если оспорить призывное удостоверение, если не явиться на сборы – ты наверняка лишишься лицензии на работу, и никто не даст тебе в долг ни единого пищевого кредита. Вот и вся математика. Утро сделалось скверным от осознания мерзкого де жа вю, не покидавшего меня с самого начала этой компании. За окном ленивый ветер перекатывал куски легчайшей проволоки по растрескавшемуся асфальту, то и дело подбрасывал на ухабах пустую банку из под тоника. Еще вчера упадок человеческой цивилизации не казался мне таким пугающим, но теперь… теперь я почувствовал себя песчинкой на просторном пустынном автобане, побеждаемом то тут, то там бесконтрольно размножающимися колючками. Кому теперь нужны дороги? Все летают на лаутах. Это приспособление больше всего напоминает мне гибрид мотоцикла и бобслея. Стремная штука, которую я так и не решился приобрести. В моей старомодности есть два плюса и один жирный минус. Дороги всегда свободны, а бензин можно получить за 1 кредит хоть полный бак, но кто бы еще ремонтировал эти самые дороги, и следил за тем, чтобы они приводили туда, куда я захочу, ведь в любой момент из-под земли может выползти новый эко-дом, а против каратианской «природы» не попрешь. Перед тем, как отправиться исполнять свой гражданский долг, я зачем-то вернулся в дом. Тоскливо оглядев ставшее таким привычным и родным убежище от необходимости взрослеть, становиться серьезнее и думать о будущем, я забрал свою самую старую и любимую гитару и отправился в путь. Инструмент был помещен в капсулу времени, не могу сказать, что предчувствовал что-то дурное, но перестраховка пока никому не вредила. У меня было острое ощущение того, что события позапрошлого века повторялись чуть менее чем полностью. В части № 2047 царила неразбериха и перебор с новобранцами. Мой внешний вид был оценен по достоинству, а узнав мою теперешнюю специальность, местный политрук немедля выписал мне справку о частичном освобождении от службы, как я думаю, во избежание некомпетентности. А в прошлый раз я служил человеком оркестром. Жаль теперь музыка в армии без надобности. Я, хотел было обидеться, но отчего-то передумал, и счет за истинное счастье убраться подобру-поздорову. Если бы я знал, что случиться потом, должно быть, остался бы в гарнизоне, просился бы на службу в любое из формирований, но я не знал. Наверное, никто не мог предугадать такого финала. А он, надо сказать, удался на славу. Каратиане каким-то образом получили донесение о том, что у нас тут творится. Говорят, раньше у них там оружия не было как класса, а тут, поди ж ты! Пожалуй, библия не на пустом месте писана. Сверхбыстрым метеором каратианский корабль обрушился в плотные слои атмосферы Земли. Карающей дланью – пятью точными выстрелами из анигиляторов, призванных разрушать метеориты, но не воевать с себе подобными. Каратиане стреляли по оружейным заводам и военным аэродромам. Хватило пяти выстрелов, чтобы наша планета снова сделалась необитаемой на треть. В тот день многие погибли. Города, построенные людьми, были сметены с лица земли. Великие памятники архитектуры и исторического наследия, пережившие потоп во времена Ноя. Не осталось практически ничего. Говорят, вода закипала в морях, а морские обитатели превращались в пар. Реки становились похожими на один сплошной поток несвежей ухи. Взрывалось все, что могло взорваться. Детонировали старые фугасы и арсеналы взлетали на воздух. Последнее, что я в своей жизни видел – был гигантский багровый ядерный гриб. В тот момент я подумал, что подзадержался на этом свет. Пора и честь знать. Но моей робкой надежде не суждено было сбыться и на этот раз. Я пришел в себя в челноке каратиан. На глазах была тугая повязка так, что я не мог осмотреться или понять направление, в котором мы летели. Не знаю, почему это было для меня важно в тот самый момент. Зато услышал я достаточно. Раньше мне не доводилось общаться с пришельцами. Они предпочитали держаться обособленными группами, то ли брезговали нашим обществом, то ли их исследовательские цели не выходили за рамки некоторых секторов. Тем не менее, в отсеке, где я был, находилось, как минимум трое. Они разговаривали на повышенных тонах и все были очень взволнованы. - Глупые! Глупые люди! Почему… почему они опять сделали это? Мы ведь дали им все то, чего им недоставало для развития собственной планеты, почему они решили развязать очередную войну, Тарк, скажи мне, с кем они решили воевать? - Люди всегда воевали… я читал их историю. Собственно говоря, история человечества – это история бесконечных войн, стихающих не более чем на одно столетие. Война являлась двигателем прогресса их примитивных технологий. - Не хочешь ли ты сказать, что мы своим вмешательством загубили цивилизацию? - Мы начали с того, что подарили им часть своего ДНК… мы трепетно следили и корректировали развитие… мы приходили по первому зову людей, пока… пока они не утопили свою планету в крови! Я понял, что возможность говорить вернулась ко мне. Я откашлялся, и постарался привлечь к себе внимание. Удалось не с первой попытки, но кто-то из экипажа обратил на меня внимание. - Смотрите, человек очнулся, - констатировал он. - Можно воды? После того, как я сделал несколько глотков, я был готов дать каратианам собственный ответ. Во всяком случае, попытаться это сделать. - Простите, я подслушал ваш разговор… я понял, что вы явились катализатором в нашего развития. Катализатором нашего появления на свет, как цивилизации и вида. Поймите… вы стали нашими богами, а затем бросили своих детей на произвол судьбы. В наших книгах это названо изгнанием из рая. - Любая цивилизация, выбравшись из колыбели, должна встать на ноги и пойти вперед собственным путем. - Вот мы и выбрались, и пошли… - Путем неизбежных войн и кровопролитий! - Да, но это был наш путь. А вы своими коррекционными действиями, насыланием казней Египетских, потопов, извержений вулканов и т.п. все это не пошло нам на пользу, поскольку победы над обстоятельствами не были выстраданы. - Ваши рассуждения лишены логики, через страдание человек может получить заряд отрицательный, а опыт этот не скажется на последующих поколениях. - Вы не правы! Скажется! Следующее поколение не будет есть ядовитые ягоды, увидев гибель своих старших сородичей. - Если бы все было так просто… Я выдохнул, чувствуя, как трескается кожа на губах. Все-таки они взорвали что-то радиоактивное… они попали в какой-то арсенал. Наша бедная планета…. Переживет ли еще один «подарок» от своих неблагодарных детей? Не знаю, сколько часов на этот раз я был в отключке, но звуки сделались другими, лицо перестало саднить, а вместо изображения перед глазами мелькали какие-то неясные тени. - Где я? Мой голос прозвучал гулко в просторном помещении. Я не столько увидел его, сколько почувствовал границы, высокий потолок и непонятное сооружение слева. - Добрый вечер, Сергей Константинович, вы находитесь в передвижном каратианском госпитале «Звезда Сотара». Вы подверглись радиоактивному заражению, поэтому провели три часа в стандартной коме. Мы заменили поврежденные ткани и органы, произвели дезактивацию и восстановление внешности по геному. В данный момент у нас отсутствуют импланты зрительных нервов, поэтому мы подключили эхолокацию. Схема временная, как только наладится снабжение, мы восстановим ваше зрение. Ваш внешний облик не пострадал, вы можете не беспокоиться. По фотографиям мы восстановили волосяной покров и кожные текстуры. - Что это значит? Вы… вы сделали мне татуировки? – я рассмеялся. Откуда-то сверху послышался механический голос: - Неконтролируемые реакции на стресс, ввожу успокоительное. - Не надо! – успел сказать я, - … просто… это было в другой жизни. - Вам всего 354 года, ресурс организма составляет 2049 лет. После вы сможете перевести сознание в информационную форму, если пожелаете. О чем вы говорите? - Для человека пережившего атомную войну… и ядерный взрыв все это как-то слишком.. - Неконтролируемые реакции на стресс, ввожу успокоительное… «А черт с тобой….» - пронеслось в голове, прежде чем чернота сна снова поглотила мою личность. Потом все закрутилось. Эвакуация, строительство оазисов, резервации… лагеря для беженцев. Наш назывался Раменос. Есть у меня такое подозрение, что здесь когда-то располагался подмосковный город Раменское, но теперь я не мог получить подтверждение этому. Миссия каратиан приносила беженцам извинения, обещала поправить все в короткое время, но доверия пришельцам не было. Человечество проклинало своих богов и желало, чтобы те убрались восвояси и позволили нам спокойно умереть на родной планете. Мне никогда не нравилось лезть на рожон, но я понимал, что каратиане сильно отличаются от нас в силу своего интеллектуального и психосоматического развития. Они не могут отличить эмоциональную речь от юридически грамотной. Поэтому я решительно сделал шаг вперед и взял переговоры в свои руки. - Я хочу поблагодарить посланников Карата за то, что они подарили нам способность жить долгие годы, не зная прежних хворей. Хочу выразить от своего лица признательность в спасении, если бы не каратиане, я был бы мертв. С одной стороны, часто кажется, что смерть единственный и правильный выход в сложившейся ситуации, однако, давайте оставим эмоции хотя бы ненадолго. Много ли мы сможем теперь? Инфраструктура разрушена, на Земле царит хаос. Не забывайте, друзья, к чему готовило нас наше правительство. Оно готовило нас к войне. Чтобы одна экономическая зона пошла войной на другую. Андройды против людей, люди против каратиан, каратиане против симбиотов! Мы все это уже проходили, неужели не надоело? Белые против негров, американцы против русских, мусульмане против христиан… чувствуете насколько нелепо? А что мы сделали с посланниками доброй воли? Вместо передачи секретов нашего искусства и ремесел, уникальных техник в живописи и танцах мы научили их ненавидеть! Над импровизированной площадью повисла тишина. Мне даже не понадобился усилитель голоса. Надолго ли люди прислушаются ко мне, или всего лишь до первого провокатора? Попробовать стоило: - А еще, братья, я хочу спросить вас… что сделали все мы, как только каратиане улетели? Мы оскотинились, братья, забросили все наши достижения в угоду новых технологий. Продали нашу культуру и предали свой собственный дом, это ли не истинное наше лицо? Неужели всем нам так сложно начать работать над собой и начать созидать? Более того, друзья… я считаю, теперь у нас просто нет выбора, и нет времени на войны. Или мы позволим нашему дому, нашей Земле погибнуть, или попросим каратиан простить нас и попробуем начать все сначала. - При условии, что вмешательство будет минимальным! – выкрикнул кто-то из задних рядов. - Я согласен с вами, хотя не знаю вашего имени и не вижу вашего лица. Мы выросли из своей колыбели, но для этого нам нужно начать жить самостоятельно, и не ждать помощи от наших родителей.
Io: Пришествие часть 2 Маврин/Кипелов PG, NC-15 Все же сила слова - великое дело. Никогда не думал, что риторика является моим сильным качеством. Дошло до того, что меня выдвинули в совет общины, но я отказался. Я знал, чем это может закончиться. Сейчас было важно погасить пожар войны. Наладить дипломатический контакт. Без помощи каратиан справиться с новой глобальной катастрофой было просто не возможно. Однако у каратиан нашлись проблемы серьезнее одной недоразвитой колонии на краю тамошней навигации. Через три месяца от начала ликвидации последствий с Карата прилетел челнок с дурными вестями. На планету было совершено нападение. Больше половины мирных жителей погибли. Республике грозит полное уничтожение, если хоть что-то не предпринять. Оружия же у Карата не было как такового, им и в голову не приходило, что можно получить что-то силой, а не торговыми взаимоотношениями или собственным синтезом. Все крейсеры срочно сворачивали свою деятельность на Земле. У нас оставались только восстановительные и дезактивационные системы, а так же наскоро сооруженные автономные заводы и пятнадцать полевых госпиталей. Меня пригласили на один из флагманских крейсеров для небольшой церемонии прощания. Я не ожидал чего-то сверхъестественного, однако каратианам удалось меня удивить. Пришельцы благодарили меня за проявленное благоразумие, и возлагали надежды, что сумеют выполнить свое обещание по восстановлению моего зрения. Я отмахнулся, сказав, что практически привык быть «летучей мышью при дневном свете». Затем капитан корабля с неадаптированным к земному произношению именем Дрншгрен спросил меня: - Сергей, как вы думаете, есть ли у нас шанс отбиться от этого неизвестного противника? - Почему вы спрашиваете меня? Дрншгрен пожал плечами, склонив голову на бок. Жаль, что я не мог разобрать его мимики, но могу поклясться, он испытывал отрицательные эмоции. Черт побери, они все впервые в истории их цивилизации были напуганы. - Хорошо… скажу вам, капитан, то, что думаю, и выслушайте меня прежде чем не согласиться. Человечество совершало много ошибок, мы все не без греха. Мы ненавидим друг друга, а стоит вам уйти – между общинами начнутся стычки. Это неизбежно. Это наша история. Мы такие. И вот, что я сумел вынести из этих культурных пластов. Эта ваша республика – ваш дом. Не отстоите его – вам некуда будет возвращаться. Используйте наши знания в истреблении себе подобных, возьмите нашу ярость и ненависть, нашу безрассудность и наш героизм. Перелистайте истории наших войн. В них мы все с нашей слабостью и с нашей силой. По локоть в крови себе подобных и в растерянности над телами родных и близких. Не пренебрегайте нашим опытом. И еще… прямо теперь оставьте на Земле лучших представителей вашего рода. Да! Самых умных, самых красивых, самых талантливых. Враг может оказаться сильнее и коварнее, чем вы предполагаете. Не позвольте своему генофонду погибнуть. Оставляйте пути отхода, но сжигайте мосты. Мы отброшены назад на столетия, сделайте так, капитан, чтобы ваши враги даже не догадывались, что здесь в этом захолустье галактики есть разумная жизнь. Если вы не справитесь с ними там, то мы и подавно не сможем никому противостоять здесь. Голос Дрншгрена сделался суровым, он отдал несколько коротких распоряжений своим подчиненным, затем вежливо попрощался со мной. В общину я вернулся с десятью каратианами. Все мы выглядели не лучшим образом. Несмотря на исход наших «проклятых богов», теперь всем остающимся на Земле предстояла тяжелая работа. И мне не надо было быть гением, чтобы понять простую вещь – чем больше времени будет уходить, тем ожесточеннее станет борьба за оставшиеся технологии, ресурсы и квалифицированные кадры. Раменос медленно, но верно обрастал новыми постройками. Наступившая было пустыня, неохотно поддавалась рекультивации. Городок жил тихо и неторопливо. Меня еще несколько раз пытались выдвинуть в совет общины, но я, как и прежде, не был в восторге от этой идеи. Через пару лет самые ушлые стали перебираться под восстанавливаемые купола, рекультивационные работы были свернуты, а всё вернулось к тому, с чего началось. Я мог уехать вместе со всеми, мне сулили должность народного представителя. Один из управляющих предлагал мне свою дочь в жены, но мне не хотелось брать на себя какую-либо ответственность, а для прочего у меня под окнами существовал бар «Пришествие». И во всей этой ситуации для меня существовал лишь один минус – меня сняли с довольствия, мало того, что наработанные кредиты (от каратианской системы оплаты мы, к счастью так и не ушли) довольно быстро заканчивались, так и работать мне было практически негде. Мои ограничения по зрению не позволяли мне стать охотником или старателем, добывающим воду. Я не мог работать на плантациях из-за той же проблемы, ну, а рекультивационная платформа, где я трудился по сей день, была теперь остановлена навсегда. Похоже, новое время снова решило испытать меня на прочность. Сложно сломать человека, у которого ничего нет. Даже последние, по-настоящему ценные для меня вещи, погибли в радиоактивном огне последней планетарной катастрофы. Интересно, так ли чувствовал себя Дункан Маклауд? Ни постоянных друзей, ни проверенной временем работы, ни возможности даже оплакать то, что тебе было когда-то дорого. Наверное, именно в такие моменты где-нибудь в XIX веке в салуне посреди пустыни рождался блюз. И меня осенило. Вызволив единственную уцелевшую гитару из капсулы времени, я нашел старьевщика, у которого остались жалкие крохи былого величия розничной торговли «Все из XX-XXI века». Я сменил струны, и пару колков, собрал усилитель и борд для примочек, с помощью радиотехника Макарыча, пообещав расплатиться с ним, как только разбогатею. А после направился в «Пришествие». Денег у меня больше не было, умений тоже. Я никогда не был в «Пришествии» завсегдатаем, но и чужаком местным работягам не являлся. Теперь здесь обитал немного другой контингент. Заезжие лаутеры увлеченно трепались за стойкой о нелегкой жизни, о недостатке деталей и специалистов, о том, что где-то в пустыне якобы нашли источник минеральной воды и надо бы проверить. В помещении было сильно накурено, и сизый дым крепкого табака и самосада витал в воздухе, щедро наполняя собой все вокруг. Я поздоровался с присутствующими и предложил скрасить их досуг с помощью музыки. Возражений не последовало, я выбрал свободный пятачок, устроившись на высоком табурете, я сыграл свой первый в жизни блюз. Никогда после и никогда до мои руки не смогли больше повторить Эту музыку, но благодаря современным средствам коммуникации пара десятков лаутеров обзавелась гимном воздушных трасс. Мое выступление в тот день имело большой успех. И в конце вечера хозяин заведения предложил мне ставку и комнату над баром. Отказываться было глупо, я понял, что моя судьба сделала очередной виток в нужном направлении. Разве ни об этом я мечтал всю жизнь? Каждый день я просыпаюсь с мыслью о музыке, каждый день я будто соединяюсь с ней, я не вижу людей (причем «не вижу» в буквальном смысле), которые хотели бы послушать меня или поговорить со мной. Фактически ничего не отвлекает меня от чистого творчества и, что немаловажно, слышать я стал гораздо лучше. - Странник! Сыграй-ка нам про любовь! И я играю так, как чувствую ее в данный момент. Я люблю это место и этих людей, чадящих папиросным дымом, а после - просаживающих здесь свои заработки, а иногда проигрывающих и средства передвижения. Я люблю эту пустыню, наш захолустный городок, вытянувшийся по трем центральным направлениям воздушных магистралей, и меня не интересует ни внешний мир, ни новостной ажиотаж. - Я подумываю расширить «Пришествие», - после особенно удачного выступления заметил Дореч, являвшийся хозяином заведения и моим арендодателем по совместительству, - ты делаешь нам отличные сборы, так что я планирую еще один этаж и нормальную сцену. Тебе должно понравиться. Не хочешь ли ты взять кого-то в помощь? Может быть, найти тебе голосистую деваху, а может парня с губной гармошкой? Я пожал плечами. - Не думаю, что нам это нужно. Опять же, к чему тебе еще один нахлебник? - Ну… не скажи… - А, что же мне еще сделать? - Я, вообще-то, о тебе забочусь, Странник. - В каком смысле? - Ты ведь местная звезда, мог бы выбрать себе поклонницу по душе, я против не буду… а то грустно оно ведь, одному, разве нет? - Спасибо, Дореч, - я искренне улыбнулся, - почему-то многие в последнее время пытаются устроить мою личную жизнь, а мне легче оставить все так, как есть. Твои девочки меня полностью устраивают. С ними, кстати, всегда есть о чем поговорить. - Эх, рыжий лис, знаю ведь, что не просто так ты это… - Не хочу привязываться. Третьей ядерной катастрофы я уже, наверное, не переживу. И уж тем паче, если она произойдет у меня в душе. Я услышал, как двинулись полы одежды, из чего заключил, что Дореч пожал плечами. - Тебе лучше знать. Одно скажу, сидя на одном месте сложно поймать золотую рыбку. Я поблагодарил Дореча за заботу, убрал инструмент в кофр и отправился к себе, дабы отоспаться. Вот уже почти год прошел с того момента, когда я начал собирать кредиты и ресурсы на операцию. Конечно, я давно привык ориентироваться в полутенях и неясных силуэтах. Мне льстил мой улучшившийся слух и обострившееся обоняние, но, то ли по инерции, то ли из действительно острой необходимости, но я хотел вернуть себе настоящее зрение. Вечером в «Пришествии» было особенно людно. Мои произведения вызывали интерес и я не отказывал никому. За вход теперь брали небольшую плату, Дореч считал, что небольшой дополнительный доход никогда не помешает, а мне было все равно, лишь бы у людей просыпался интерес. Интерес – это такая великая штука, которая способна при правильном приложение сдвигать горы. Так, к нам ехали из дальних зон, случалось, заезжали новые богатеи из-под эко-куполов, сорили ресурсами, закидывались новомодными таблетками, расширяющими сознание. Со временем ничего не меняется, разве что становится немного смешнее. Меня как всегда щедро угощали выпивкой, но я отказывался, предпочитая «взымать похвалу с почитателей» свежими овощами и фруктами, которые стоили не в пример дороже, да и для здоровья полезней явно. Разошлась публика за полночь, а несколько завсегдатаев остались придавить еще по рюмашке «коктейля апокалиптического». Я убирал свои провода, когда один малой подошел ко мне, старомодно попросив автограф. - Можно сголографироваться с вами? – спросил он. - Конечно, - я улыбался, чтобы голограмма получилась аккуратной. Парень все мялся, не решаясь задать какой-то вопрос, я чувствовал его присутствие, хотя и не видел лица. - Простите, - наконец решился молодой лаутер, - я знаю, что вы один из Прежних, и вот… я хотел бы спросить вас… какого это пережить две атомных катастрофы и уцелеть? - Скверно, приятель. - Почему? Я понял, что соврать ему не смогу. Может быть из-за его молодости, а может, потому, что он остался один. За стойкой Лиара протирала стаканы, больше никому сегодня она уже не нальет. В баре воцарилось безмолвие и покой, но мне казалось, что сквозь этот фоновый шум я слышу, как беспокойно и часто бьется сердце вчерашнего мальчишки – сегодняшнего охотника за удачей. - Потому, что все те, кого я знал и любил - погибли. Сам я лишился зрения в широком понимании этого органа чувств и вместо того, чтобы заниматься рекультивацией пустыни играю здесь. Я не могу сказать, что мне это не нравится. Раньше, еще Тогда я мог бы только мечтать о чем-то подобном. Как тебя зовут? - Герк. - Ты каратианин? - На четверть. - Ты так же потерял родных? - Да… после взрыва одного из пяти объектов у меня не осталось никого, и даже материала пригодного для клонирования. У нас в семье не считалось, что смерть может наступить так скоро и так нелепо… я не придумал ничего лучше, чем приобрести лаутер, как только смог сдать на вождение. - Как тебе удалось выжить? - Меня подобрал один из крейсеров, к сожалению, в нашем поселении все дезактивационные работы были бесполезны. Я слышал, что где-то в пустыне после радиоактивного поражения некоторых аномальных зон появляются предметы, наделенные чудодейственной силой. Если найти нужный предмет, можно исполнить самое заветное желание. Это, наверное, глупо, но я ищу такой предмет, чтобы вернуть к жизни моих родителей. Я улыбнулся. Что я мог сказать парню? Что он не прав, что никакой чудодейственный артефакт не вернет ему родителей, даже если каким-то чудом ему удастся возродить их телесную оболочку. У человека должна быть мечта и должно быть стремление. Может быть, кто-то будет считать его самоубийственным и сумасбродным, но взросление должно происходить постепенно, нельзя воспитывать личность рывками, не преодолев определенных этапов в определенное для них время. - Я верю, что ты обязательно найдешь то, что ищешь, Герк, даже в том случае, если это что-то будет иметь мало общего с тем, что ты искал. - Как это? Я пожал плечами. - Я пока тоже этого не знаю, может быть, расскажешь мне, когда найдешь? - А вы… вы будете здесь? - Куда ж я денусь? Так началась моя вторая неофициальная профессия. Никогда бы не подумал, что буду востребован на ниве психологической помощи. Хотя, какой из меня психолог? В свободное от выступлений и безделья время, я говорил с людьми. Оказалось многим бывшим соотечественникам не хватает живого общения. Так мало нужно, чтобы человек почувствовал себя не то чтобы нужным, просто услышанным, но такой роскошью нынче практически никто не обладал. Мне доверяли тайны и секреты. Делились семейными проблемами и криминальным прошлым. Дореч считал, что я разбаловал посетителей, а я не мог никому отказать. Но благодаря мне у «Пришествия» появилась лавочка редких товаров. С больших куполов в Рменос потянулись курьеры. То одни известный торговец или магнат назначал у нас конфиденциальную встречу, то влиятельная корпорация проводила праздник «для своих». И вот, в один прекрасный теплый вечер, когда сезон песчаный бурь благополучно завершился, не причинив особого урона, в «Пришествии» случился очередной «копоратив». Кажется, гуляло курьерское агентство особых поручений. Ребята были нешумные, но требовательные по части обслуживания. Платили щедро, не скупились на похвалы и бонусы официанткам. Кто-то выкрикнул: - Взлабни, чувак, покаж-ка нам тру хэви-металл! Мне сразу стало понятно, что в зале кто-то из Прежних. Я прогнал попурри из «Арийских» песен, судя по возникшему оживлению, народ был счастлив, и Прежних там было немало. Касса наполнялась так же стремительно, как пустели полки со старым алкоголем. Девушкам поступали все более откровенные предложения и все больше КАОП’овцев находили себе спутниц на вечер. Скоро в общем зале стало почти безлюдно. Я не наблюдал какого-либо заметного движения, поэтому, закончив последнюю композицию, поблагодарил всех за внимание, поклонился и стал собирать инструмент и борд. Все же в зале кто-то остался, я услышал неторопливые шаги. Ко мне приблизились двое. Враждебности в них я не чувствовал, поэтому спокойно продолжил сборы. - Добрый вечер, - вполне себе трезвым голосом со мной поздоровался мужчина средних лет. Скорее всего, не очень высокий, нормального телосложения. Его голос имел еле уловимый акцент, очевидно, родители были не из этих мест. От моего неожиданного собеседника не пахло спиртным, что рождало во мне дополнительные вопросы, но не настороженность. - И вам добрый вечер! – откликнулся я. Звук отразился от стены, достиг барной стойки, ударился о каменную кладку и вернулся ко мне в виде образов. В шаге от говорившего, стоял его компаньон. Его поза была напряженной, рост – ниже среднего, а еще от него веяло сильной взволнованностью. «Что бы это значило?» - подумал я, но вслух ничего не сказал. - Вы знаете, нам очень понравилось ваше выступление, Странник, и мы бы хотели предложить вам сыграть в гильдии. - Спасибо на добром слове, но я не выезжаю из города. - Почему? Вы могли бы заработать приличный капитал. - Для чего? - В каком смысле? - Для чего я бы мог заработать приличный капитал? Чтобы потом бояться, что кто-то может лишить меня «нажитого непосильным трудом»? У меня в Раменосе есть все, что необходимо, я не вижу смысла что-то менять. - Вы рассуждаете, как старик. - Строго говоря, я он и есть. Скажите, господин, вы помните первую бомбардировку, когда каратиане только собирались высадить свое посольство? - Что вы такое говорите? Они ведь жили с нами с самого начала времен! – говоривший всплеснул руками, а его компаньон отошел на несколько метров и совершал какие-то нервные мелкие движения. Точнее я бы сказать не мог. Несмотря на развивающуюся ситуацию, которая нравилась мне все меньше, опасности от них обоих не исходило. Говоривший был обескуражен моим отказом, а его спутник взволнован без всякой меры. «Какая странная реакция» - подумал я. Меня уговаривали еще с полчаса, а затем долго извинялись и, когда я уже собрался уходить, ко мне обратились на каратианском. Строго говоря, на Карате не было языка. Это была система приема-передачи, основанная на мозговых импульсах. Передатчик для восприятия не требовался, а вот для «разговора» - стоил огромных средств, да и приживался отнюдь не всегда. - Благодарим за уделенное время, - воспринял я, - мы хотим задать вам еще один самый последний вопрос. Мы понимаем и отдаем себе отчет в том, что вы музыкант и зарабатываете на жизнь музыкой. Однако хотим предложить вам сегодня поработать в группе эскорта. «Как он тактично завуалировал слово «проституция», - подумалось мне. С одной стороны предложение было непристойным, с другой – сейчас почти никто не отказывался от лишнего заработка. Да и одно дело иметь дело с капризными женщинами, а совсем другое с внезапными посетителями мужского пола. Одно то, что господа не были пьяны, располагало меня к размышлениям на тему «почему бы и нет». У отсутствия зрения были свои большие плюсы. - Я согласен, - спокойно вслух ответил я, у меня не было передатчика, - только мне не интересно пара вы или нет. Я согласен сопровождать только одного из вас, несмотря на то, что я использую эхолокацию для ориентировки в пространстве я пойму, если вы нарушите условие договора. Это заведение просматривается от и до, и у вас будут большие проблемы, если вы нарушите договор, это понятно? - Да, - ответили мне на каратианском. - Отлично, вы позволите мне сделать выбор? Если да протяните вперед руки. «Зачем тебе это нужно?» - интересовался разум. Но интерес послал его подальше, а мои пальцы уже ощупывали протянутые ко мне ладони. Забавно, но господа курьеры оказались чем-то похожи. Грубая шершавая кожа, мозоли на указательных и больших пальцах правых рук. Стало быть, стреляют… и еще как! И дай бог, если это огнестрел, а не каратианские разработки. Костяшки у обоих. Передо мной настоящие курьеры, а не конторские крысы, что же их сподвигло сделать мне такое странное предложение? Или тот, что младше по возрасту даже не подозревает, о чем просил компаньон? Или они все-таки вместе… ладно, что бы ими не двигало нужно выбирать старшего, поскольку он заварил всю кашу. Я задержал его пальцы в своих, констатировав: - Пусть это будете вы. Его пальцы сделались горячими и влажными, могу поспорить, что он покраснел. Тем не менее, отступать был не намерен. Его компаньон пожелал удачи и отправился оформлять себе номер. Я ничего не спрашивал, он ничего не говорил. Мы поднялись в мои «апартаменты» я убрал инструмент, разложил на столе борд с оборудованием. Завтра разберу что к чему, сегодня меня ожидает более приятный досуг. Почему бы собственно и нет? Я заказал свежих соков и предложил курьеру устраиваться. - Почему вы на самом деле отказались от предложения выступать в больших городах? – спросил меня он. - Вы решили переубедить меня? Нет, я уже выбрал себе отличное место и прошу вас не возвращаться к этой теме, идет? - Да, конечно… Он «говорил» на каратианском, так что восприятие работало просто отлично. Иногда я все-таки жалел, что не сделал эту операцию, но последствия пугали гораздо больше, чем возможные выгоды. - Вы ведь землянин, и судя по всему, из Прежних. Что заставило вас заниматься курьерской деятельностью? - Не смог найти более достойного занятия. А КАОП – это риск, скорость, адреналин… и неплохой заработок. - Вы не похожи на человека, которому по душе убивать… Курьер пожал плечами… в комнату вошла Мари и поставила соки на стол, найдя свободное место от моих гитарных примочек, затем уточнила все ли у нас хорошо, и вышла, притворив за собой дверь. - Да… но это всего лишь издержки профессии. Я пожал плечами. К чему расспрашивать человека о неприятных моментах? Я взял стакан сока, предложил курьеру присоединиться ко мне. Какое-то время мы оба молчали. Я задавал себе вопрос «для чего в действительности ему нужна была эта встреча». Ответов не было, разве кто-то прислал мне что-то, или напротив я должен передать какую-то посылку, только еще не знаю об этом. - Вы здесь по работе, не так ли? - И да, и нет… один мой знакомый из каратианского флота говорил, что у его командира есть небольшой долг перед вами, он хотел бы его вернуть в следующем месяце. Я решил удостовериться лично, что с вами все в порядке. - О чем идет речь? - О возвращении вашего зрения. - Даже так… - Да. Говорят, благодаря вам удалось переломить ход межгалактической войны. - Я даже не знаю плохо это или хорошо… - смешок получился нервным. Допив напитки, мы оба снова погрузились в молчание. - Вы не похожи на того, кто хотел бы воспользоваться услугами эскорта, - наконец, выдал я. - А вы не похожи на того, кто мог бы позволить себе их оказывать. - Мне стало интересно. Курьер приблизился ко мне, затем осторожно провел пальцами по моему лицу. Решился? Движение ощущалось нервным. Немного искусственным. Но я не хотел думать об этом. Может быть, я просто понравился ему и человек решил выпустить свои тайные желания на волю? Почему я согласился? Лет двести меня этот вопрос вообще не тревожил… вполне хватало случайных приключений с девушками, а когда стал работать у Дореча, так и не совсем случайных. Но… Я обнял курьера, чувствуя, как он дрожит в моих руках. Не сказать, чтобы он был хрупким и доступным… напротив жилистый, сильный, крепкий… мои пальцы прошлись по его спине, даже сквозь ткань рубашки, насчитав несколько шрамов. Бронник он видимо снял сам. Курьеры без них не ходят. Мне казалось, что мой клиент вот-вот расплачется. А что я делаю не так? При попытке отстраниться я был с силой притиснут, а спустя какое-то мгновение повален на кровать. И я хотел бы очень сильно поспорить, кто тут из нас кого заказал в эскорт. Курьер быстро раздел меня и разделся сам, его ладони все еще подрагивали, когда он прикасался к моей коже. Он вкладывал в свои прикосновения столько нежности и трепета, что мне казалось, что мы были когда-то знакомы. Когда-то до каратианского прилета… впрочем, лучше не заморачиваться… поскольку курьер перешел к более активным действиям, а анализ ситуации только мешал получать удовольствие. Целоваться с незнакомцем оказалось приятно и завораживающе, не говоря уже о том, что его он не оставлял меня в покое ни на секунду. Поглаживая или покусывая, прижимался ко мне, терся бедрами, не тривиально поясняя, что я должен делать и как ему нравится. А потом я говорил себе тихим шепотом: «Так себя с клиентами не ведут…», а тело мое вопило от радости обладания таким сильным и ладным мужчиной. Кажется, ему нравилось всё… поскольку курьер с легкостью подстраивался под мой ритм, изгибался, и, обвив ногами, требовал еще… Мы угомонились только под утро, и это были отличные предрассветные часы. По полузабытой привычке мне отчаянно захотелось курить. Правда курить было нечего, а в бар спускаться не хотелось, как и тревожить девчонок. Курьер добил меня, когда принес в «апартаменты» кофе. Не тот безопасный концентрат, который продают у нас, а тот, которым я травлюсь в таверне через улицу. Вкусно пахнущий ароматный напиток с нотами гвоздики и мускатного ореха. - Ну, и сколько я тебе должен? - мурлыкнул я, борясь с приятной ленью и сладкой дрожью в коленях. Курьер рассмеялся, я впервые услышал его голос. Наверное, передатчик вырубило от переизбытка эмоций. Он звучал так, будто человек очень давно не пользовался речевым аппаратом, но, несмотря на это я чуть было не опрокинул на себя обжигающий напиток. - Разве что еще одну ночь, - сказал он. И всё встало на свои места. Ну, или почти все. Я понял все его неконтролируемые реакции, понял, почему он упросил своего спутника узнать обо мне побольше, понял, почему он искал любой предлог, чтобы остаться здесь, и не ожидал, что подействует самое неочевидное предложение. Курьером был Валера Кипелов и этот голос я бы узнал любым… Я отставил чашку и теперь уже сам, как наркоман, дорвавшийся до дозы, схватил его, прижимая к себе. У меня дрожали руки, и кажется сам я, точно в лихорадке жался к нему, как к последнему и самому верному лекарству – спасению от всего. Другого мне было не нужно. Сбылась моя последняя мечта, если в мире, который возрождался из пепла дважды, еще можно было о чем-то мечтать. Каратиане возвращались на Землю с победой. Говорят, они снова примутся за рекультивацию пустынных земель. Но теперь, когда пришельцы познали жар войны, точно юноши, ставшие за одну битву мужчинами, будут ли они так просто терпеть нашу алчность и глупость? Не станут ли со временем такими, как мы? Не суждено ли нам увидеть последнюю войну? Я не хотел больше думать об этом. Теперь раз в неделю я и Валера выступали в «Пришествии» с программой «Смутное время -2». Нас часто спрашивали, почем «2»? Но разве можно объяснить это тем, у кого не возникает никаких сомнений, что каратиане были на Земле всегда? Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто забудет тому оба.
Io: Рабочая атмосфера Манякин/Харьков "намек" на Кипелов/Маврин Хмурое небо угрюмо и низко нависало над городом, грозя вот-вот разразиться дождем. Все за окном казалось таким же серым, точно отражающимся в этом бесконечном всклокоченном грязном свалявшимся за зиму небесном ватине. - И это весна! – возмутился Александр Манякин, поднимая воротник демисезонной куртки. - У природы нет плохой погоды, - деловито заключил Валерий, пробегая мимо. Вокалист успел в мгновение ока выхватить у ударника сигарету из пачки и скрыться за дверями студии… - Какого! – только и успел сказать Александр, но Кипелов уже был таков и что-то пояснять не собирался. Поежившись, ударник забрался под козырек и неторопливо закурил. Московская весна наступала неспешно, как очередной конец света. Выдавливая своим, набрякшим дождями, брюхом остатки снега с растрескавшихся трасс и дворов. И чего они собрались в такую рань? Можно же было выспаться, можно было даже успеть посмотреть новости по телевизору. Да, это давно уже не было интересно, но твердо вошло в привычку, все равно как чистить зубы или умываться утром. Нет, приспичило же Валере назначить репетицию на двенадцать утра! Ну, кто встает в такую рань! Докурив сигарету до половины, Маня затушил окурок и отправил его щелчком в урну. Первые тяжелые капли упали на подсохший за ночь асфальт. Дорога вся будто скукожилась под натиском начинающегося дождя. Ударник встряхнулся и нырнул в спасительное тепло студии. Здесь все было как обычно. Рабочая атмосфера. Почти второй дом. Раньше они, конечно, не могли себе такого позволить. Времена изменились. Комфорт проник во все сферы жизнедеятельности, можно было почти ни о чем не думать. За столько лет они успели привыкнуть друг к другу, притереться, как сплав стали в дамасском клинке. Забавно звучит, но молодежь еще вчера разухабистая и шумная, перенимала их неспешную манеру написания песен и историй собственной жизни. Отшумели три свадьбы, и снова все тихо, размерено. С концертами и турами по всей стране. С заслуженным уважением фанатов, с переаншлагами, редкими озарениями и в большинстве своем, спокойными снами. Иногда Манякин скучал по тем временам, когда для него все только начиналось. «Арийцы» казались богами, а все, что происходило вокруг них считалось из ряда вон выходящим. Он и не мог себе представить тогда, что однажды займет место Макса, и вот поди ж ты. Ничего удивительного. Он и Валера прошли через все это, сохранили ли они тот самый задор? Тот самый кураж? А вот черт его знает… Ударник мог много рассказать про своих коллег. Он многое видел и многое знал. Нередко Саше хотелось спрятаться от всей этой суеты в возведенном с такой любовью загородном доме. Он бы ездил иногда в город за покупками, смотрел спортивный телеканал и иногда брал бы в руки гитару. На самом деле Манякин стеснялся того, что всегда мечтал стать гитаристом, но не сложилось. Теперь ни проворства, ни скорости было уже не достичь, но никто не мог запретить ему иногда предаваться размышлениям, обнимая любимый «гибсон». Сейчас, наверное, он не отказался бы от такого прекрасного время препровождения, но вот незадача… - Саша, ты меня слышишь? – пытался дозваться его Харьков. - Да, Леша, слышу… прости, что ты сказал? - Давай еще попробуем коду, у меня такое ощущение, что тебе надо кожух подтянуть. - Да, давай… - охотно соглашался он. Сейчас работу можно было «поставить на автомат», вряд ли Лешке захочется импровизировать с наскоку. Он, конечно, может, но тут можно будет списать все на усталость или загруженность семейными проблемами. Саша всегда умел находить оптимальные решения, проходить часто по самому краю и мало кто догадывался, что без «страховки» ударник никогда не решился бы на столь рискованные авантюры. После отстройки ритм-секции к ним присоединились Слава и Андрей. Они по обыкновению дурачились, перебрасываясь ничего не значащими шуточками и подколками. Нужно было улыбаться. И Саша улыбался. Это тоже получалось на автомате. Валерка был погружен в какие-то свои мысли, периодические всплески активности заканчивались у него полной апатией. Он будто засыпал на ходу, а затем снова требовал от музыкантов поднять темп или прогнать какой-то фрагмент еще раз. Наверное, погода действовала на всех не лучшим образом. На перекурах было особенно ясно видно, что творилось за окном. Дождь прекратился почти так же внезапно, как начался. Желтобокое солнце, прорывая пелену низких туч, безжалостно истребляла их свалявшиеся одежды. Как дезинсектор, проходилось неотвратимо и неизбежно по последним обрывкам облаков, и заливало все ярким желтым уверенным светом. Ударник зажмурился. Перед глазами тут же появились несколько черно-синих точек, а беспощадный желтый спектр пробивался и здесь. Саше почему-то вспомнился совсем другой день. Когда звенящая морозная свежесть повисла в воздухе. Бело-голубые кристаллы льда, отполированные до блеска пронзительно-трепещущими лучами январского солнца, излучали непоколебимую уверенность в завтрашнем дне. Каждая снежинка неповторима, отражающийся лучик солнца все настойчивее выедала узоры, превращая скопления белоснежных красавиц в хрупкий наст. Синь и глубина неба резала глаза. А на смену спустя минут тридцать, как по заказу пушистые перья новых и новых снежинок - сонмы танцующих в медленном танце мотыльков. Белое безмолвие. С новой силой заметает поземка. И, кажется, что тишину уже ничего не нарушит, но это обманчивое ощущение, поскольку уже через минуту двор наполняется радостными возгласами приветствий. «Арийцы» дурачатся, спешат к ДК, все одеты не по погоде. Тогда Саша первый раз увидел Валерку не на сцене, или нет… или это была их все-таки вторая встреча. Он спешил вслед за Дубининым, в кедах в –13 было прохладно, и, забежав в помещение, шумно отряхиваясь от снега вместе со всеми, громко смеялся. - Чего-то у нас нифига не Калифорния! – комментировал Холстинин внешний вид музыкантов. - Зато мы как западные рок-музыканты. - Мы как идиоты… - констатирует Кипелов, грея ладони своим дыханием. Тут же рыжей молнией к нему подлетает Маврин, призывая немедленно попрыгать, чтобы согреться. Эту идею почему-то поддерживают все и так они, с диким хохотом, закатываются в зал для репетиций. Все еще согреваются, а Рыжий уже агитирует Дубинина сходить за чаем до буфета. Так начинается одна из многих репетиций. Но Саше помнится именно эта, потому, что в тот день он помимо ударника группы «Ария» стал невольным хранителем тайны своих коллег. Почему-то ему, проработавшему в новом коллективе всего-то пять или шесть часов было ясно, что Валера и Сергей скоро будут вместе и не только как друзья. Достаточно было одного взгляда, нескольких движений, и того, как настойчиво Кипелов пытался заставить гитариста повязать шарф перед выходом. - Всем пока! Увидимся завтра! - Все помнят, что в конце недели концерт? - Ох, уж эти мне рождественские вечера!... - Зайдем в кофейню? - Кофин пить - налагать ков на Христа…. - Нашелся тут старообрядец…. Под дружный смех и полу запретные шутки музыканты бежали до метро, ныряли в душное, пропахшее горьким табаком и чистящими порошками, нутро и тряслись до нужной станции, пока очередной переход не разлучал их. Саше всегда нравилось это чувство сопричастности. Когда смотришь за стекло, а там убегают куда-то вдаль толстые кабельные бухты и бесконечные провода. Бесполезно пытаться сосчитать их, все равно на следующем перегоне собьешься. Саша снова вернулся в реальность. Улыбнулся чему-то своему и вновь закипела работа. Он не помнил, как прошел день. Наконец-то, или… или он хотел бы снова повторить все, что закончилось только что? Лешка точно прочитав его мысли, тлип от пульта звукозаписи и поманил его в рубку. - Ну, как тебе? - Не слишком ли экспрессивно? - Всем хватит! Ну что, поедем потом к тебе? - А как же семья? - Я уже сказал, что завтра буду. - Как тебе не совестно? – покачал головой Манякин. - Твоя школа… Басист показал язык и исчез так же внезапно, как появился. Вечер обещал быть приятным. Маня, наверное, сейчас бы и не вспомнил, как и почему между ними завязались эти неправильные отношения, но угрызения совести по этому поводу больше не мучили ударника. Леша был очень трогательным, разбрасываться такими привязанностями было нельзя. Несмотря на то, что оба музыканта были обременены семьями – измены басист не простил бы никогда. Что так сильно повлияло на Манякина? Сожжет быть бурный роман Маврина и Кипелова, случившийся в конце 80-х? А может, вечно задавливаемый комплексами, он и сам был предрасположен к этому, да и Лешка был чертовски похож на Валерку, а временами просто дьявольски похож. Во избежание всяческих недоразумений Саша уговорил его отрастить бородку. Так Хорь выглядел старше и сходство с вокалером размывалось, точно неясные тени на поверхности реки. После репетиции довольный собой басист первым ныряет в непрогретый салон внушительного джипа ударника. - Чего так холодно! - наиграно капризничает он, и сам тут же включает обогрев. - Погоди немного, - улыбается ударник… - М.. я знаю, ты сделаешь так, чтобы стало горячо…. - Вот это заявочки! - Ты же не бросишь меня на произвол судьбы? Саша уже прогрел мотор, проверил омыватель, затем его рука потянулась к коробке передач, но вместо этого Лешка перехватил его ладонь и накрыл ею свой пах. - Никогда так не делай! – рявкнул ударник, - и пристегнись немедленно, - сказал он уже менее строго, но все еще с повелительными нотками в голосе. Басюг безоговорочно подчинился, уже и сам понимая, что сглупил. - Извини…. - Если вы одновременно ведете машину и ласкаете девушку – и то и другое вы делаете плохо, - заключил Саша. Он не вдавался в подробности, не продолжал обвинительных тирад, да и басист через пять минут уже трепался о какой-то ерунде и рассказывал Сашке о своих замыслах. Торчать в городе сегодня не хотелось, поэтому ударник свернул на дорогу, ведущую на дачу. - Я хочу тебя, прямо сейчас! – безапелляционно заявил Лешка, захлопывая дверь и толкая Маню в сторону дивана. На его робкое «может мы поднимемся наверх?», Хорь выдал что-то нечленораздельное и тут же расстегнул ремень ударника, следом же были стащены его брюки вместе с бельем. Когда басюг успел так возбудиться? Вот молодежь! – но не успел Саша додумать мысль, как был подмят сильным, пышущим здоровьем Хорем, который здраво рассуждать уже не мог. Лешка кусал губы ударника, стараясь скорее завести его, но тот понимал сейчас ему за Лешкой не угнаться, но у них еще вся ночь впереди и вот тогда… Он всегда позволял басюге быть первым, не настаивал на взаимных ласках и поцелуях, но лишь только Лешка получал свое, как становился ласковым и податливым котенком, с которым можно было делать практически все, что угодно. Ночь и вправду вышла замечательной… и Манякин не знал, что же именно было лучше всего… и был готов простит Валерке столь раннюю репетицию, и все это недоразумение с новым треком. - А, кстати, - спросил полусонный басист, - а давно ты узнал, что Маврин с Кипеловым, ну того, спят вместе? Саша чуть было не поперхнулся, но вида постарался не подавать. - С чего ты взял? - Да… не знаю, Кипелов смотрит на Рыжего, как ты на меня, когда я веду себя неподобающе. - Что значит «неподобающе»? - Надеваю откровенные наряды… - А ты не надевай… засранец! Лешка заливисто рассмеялся, он знал, что Саша в действительности не сердиться. - Ты так не разу из и не спалил? - Нет… - Серьезно? - Угу… - Эх… - вздохнул Хорь, а Саша вспомнил интересную сцену в ДК, о которой предпочел не распространятся… он очень хорошо помнил, как Валера прижимался все теснее. Так, что казалось, что ближе уже не возможно, и заставлял Рыжего отступать еще на шаг… и еще на шаг, пока он не уперся спиной в прохладную гладкую стену. А потом Лерка впился в губы гитариста порывистым горячим поцелуем… наверное, он не знал, что это будет так… и, несмотря на то, что был внутренне готов к чему-то подобному, оказался совершенно не готов в реальности. - Лер… - прошептал он. Пальцы не слушались, Сережка схватился за портьеру, и почувствовал, что кусок кумачовой ткани не был ничем закреплен сверху и поехал вслед за ним на пол… - Ты чего, - Кипелов хитро улыбался, но Маврик не успел предупредить его, когда одна из кулис рухнула на них, обдав щедрым облаком пыли… Валерка смеялся, выбираясь из-под нее: - Вот заодно уберемся тут… - Ты… больше … так не делай… - Почему? - Слишком неожиданно… - Ой, ли? Леркины глаза лукаво щурились, и Рыжий непроизвольно потянулся к нему. Вокалер опрокинул гитариста на побитый молью бархат. - Как тебе ни стыдно? Это же золото партии… - Не переживай, Владимир Ильич не видит… - Зато Владимир Петрович вполне… Они легкомысленно смеялись, думая, что никого нет и все ушли по домам. Мало кто знал, что в тот вечер исправил кулису и убрал все, что могло показаться подозрительным стороннему наблюдателю. Манякин вздохнул, провожая приятное воспоминание. - Знаешь что, давай спать, завтра на репетицию… - Как опять! – картинно воскликнул басюг. - Шеф садист… - Надо им как-то пересмотреть отношения с Рыжим… - В смысле? - Чаще встречаться...
Дж: Снова навеяло.. Занавеска колышется, в очередной раз пропуская ко мне глоток свежего воздуха... "Почему так жарко? Почему...." - нет сил даже на мысли, сознание отключается, затухает, но резко снова разгорается яркой вспышкой.. - "Покурить?" - В полусонный разум врывается какой-то знакомый образ, длинные светлые волосы колышет ветер - "Уходи!!!"... Снова просыпаюсь. Смотрю на часы... Четыре утра или ночи, по местному - понимаю, что нахожусь не дома. Состояние крайне разбитое и замученное. Со всеми этими съёмками невозможно было ни отвлечься, ни поспать как следует. Отодвигаю телефон, переворачиваюсь на другой бок, окончательно осознав, что нахожусь сейчас в Тюмени, в снятом для меня номере, что остальная часть группы разъехалась кто куда.. Так Лёню забрали с собой девушки в Екатеринбург - "Есть чему позавидовать". Остальные были отправлены обратно в Москву.. Курить всё таки хочется, но подняться не могу себя заставить, да и нужно выспаться, завтра собственный мастер-класс.. Некоторое время валяюсь в прострации. Сознание затуманивается - и снова.. "Лера, это ты?" - знакомая тень надвигается, подступает всё ближе к кровати. Я чувствую... но открыть глаза не получается, сон не желает отступать. "Лера?" - то ли кричу, то ли шепчу, а может быть произношу про себя.. В ответ тишина, но дыхание, совсем близко, такое... Собираюсь с силами и поднимаюсь на кровати. Встречаюсь с ним взглядом - Валерка... - выдыхаю. Да, всё именно так, я бы никогда не ошибся, но... - Как?... Откуда ты здесь? Этого же не может быть? Или.. это сон? - я сижу и смотрю, как сквозняк, врываясь в окно, колышет занавеску и его волосы. Его фигура чуть освещена фонарями за окном, он стоит не двигаясь. - Привет. - Привет.. - я всё ещё ошарашенно всматриваюсь в темноту, но его присутствие сбивает все мысли, и больше не пытаюсь следовать ни одному из законов логики, что бы понять как такое возможно, главное же, что он здесь... И сейчас мне кажется, что я и не обижался на него никогда, что всё это такие глупости и мелочи и не важно.. - Я скучал, поэтому пришёл. - Он делает шаг к моей кровати, присаживается на край... - Прости меня... Я даже не успел спросить за что, как был завален на кровать. Почувствовал его дыхание на щеке, и сразу горячие губы впились в мои, уничтожив таким образом сразу все попытки к сопротивлению. А тяжесть его тела не позволила в этот момент даже пошевелиться, а может быть, я не хотел.... Я резко открыл глаза и сел на кровати, ощущая... да, пустоту... и свет. За окном уже рассвело, ветер, так же как ночью, играл с занавеской.. так же хотелось курить.. но Его не было. Только на губах, казалось, остался знакомый привкус... Вставать теперь совершенно не было желания. Рухнув обратно на подушки, я закрыл глаза..
Maine Coon: Сергей сидел в пустом купе скорого поезда и задумчиво смотрел в окно. Группа веселилась, забившись всем составом в соседнее купе, а ему хотелось побыть одному. Впереди был еще почти целый день пути, и можно было никуда не торопиться – собираться еще рано. Чудесная погода за окном настраивала на лирический лад – Сергею вспомнилось, как месяц назад они с Валерой вырвались на несколько дней в Питер, и на улице была такая же чудесная осенняя погода. Жары уже не было, но было все еще почти по-летнему тепло. Туристов меньше, чем летом, да и местных жителей на улицах в будние дни почти не было. Они бродили вдвоем по старым и новым местам, заглядывали в случайные дворы и катались по каналам. Они были почти единственными пассажирами экскурсионного катера и можно было сидеть на самой корме, прижавшись друг к другу, и никому до них не было дела. Чудесное время. За последний месяц они ни разу не виделись и почти не созванивались. Сергей скучал. Впереди еще один город и все, у Кипелова тур начнется только через неделю, а на улице золотая осень – безумно красивое время… Все-таки природа самый лучший художник – отстраненно думал Маврин, невольно любуясь заоконным пейзажем – вряд ли кому-нибудь с помощью кисти или фотоаппарата удастся запечатлеть эту красоту так, как она есть на самом деле – во всем ее многообразии и мельчайших деталях. Деревья пестрели всеми оттенками красного, желтого, коричневого и зеленого, а над всем этим пронзительно-синее небо с белыми облаками. Наверное, такого буйства красок нет даже весной, когда все вокруг цветет. И особенно красиво смотрятся даже не клены, листья которых чаще всего мелькают на осенних фотографиях, а молодые березки. Те, что не очень высокие, похожие больше на пушистые кустики, чем на деревья. Ветки пока еще торчат во все стороны, не провисают гроздьями под тяжестью листьев. И желтеют листья у них как-то странно – от ствола к кончикам веток. И получается так, что все небольшое деревце уже желтое, а листья на самых концах веток – еще зеленые. Такой пушистый шарик – зеленый снаружи и желтый внутри… Нет, по возвращению обязательно надо вытянуть Валеру на дачу, хотя бы на пару дней, пока у них еще есть время – решил Сергей и потянулся за телефоном. В ответ на вопрос «Ты свободен в выходные?» почти сразу прилетело короткое «Да». Сергей улыбнулся, и, стерев sms, снова посмотрел в окно – жизнь казалась не менее прекрасной, чем заоконный пейзаж.
Io: зарисовка каноническая ) *** Мы снова были вместе. Остальное, наверное, не имело значения. Ни бесконечные поучения от Алексиса, ни попытки Манякина удержать Валерку «от необдуманного шага» не действовали на нас, а могли ли? - Сколько можно! – снова пытался Сашка спустить Кипелова с небес на землю, - ты же прекрасно знаешь, чем это всё закончится. Это же Маврин, черт тебя побери! - Ну, да… это Маврин, - усмехнувшись, ответил Кипелов, - именно поэтому мы с ним попробуем снова не истребить друг друга… - Но он ведь…. Черт… - Манякин махнул рукой, - проще со стенкой, чем с тобой разговаривать! - А ты не разговаривай, - Валера закончил ни к чему не ведущий разговор, чтобы уже очень-очень скоро оказаться в моих объятиях. - Меня опять ругал ударник. - За что? - За то, что я опять с тобой, с Рыжим связался…. - А ему не все равно? - Ну, ты же знаешь, что Сашка настоящий друг. Он… переживает, - Кипелов делает вид, что задумался, а сам зарывается носом в мою шею. Я фыркаю: - Щекотно! - Маня считает, что ты ветреный. - А ты сам-то как думаешь? - Не знаю… - отвечает Валерка и целует меня и я таю в его объятиях и ласках. Больше ничего не имеет значения, кроме его губ и запаха… мне наплевать чего там говорит обо мне Манякин, потому что Валера сейчас здесь со мной… - О чем ты думаешь? - Не о чем хорошем… - Почему? - Ну…. - Что «ну»? Валерка пытается растормошить меня. С утра он полон сил и энергии, а я напротив, отдал ночи все свои силы и теперь не способен ни на что кроме односложных ответов. - Что, устал? – ехидничает Кипелов. - Кто-то полночи доказывал мне, как он скучал… - я бурчу что-то неразборчивое, но Лерка стаскивает с меня одеяло и накрывает мои губы своими. Он так сладко целуется, что я еще минуту назад собиравшийся от него отбиваться совершенно теряю волю, подставляя лицо поцелуям, доверчиво прижимаюсь к нему, обнимая за шею. От Валерки пахнет моим мылом и ментолом. Не могу понять, это сигареты или зубная паста. Да и какая разница? Он просто в очередной раз забирает мою волю, заставляет меня забыть об окружающем мире, забыть самого себя и полностью раствориться в собственных ощущениях, желаниях и чувствах. - Ни чем хорошим это не кончится, - улыбается Кипелов. - Пусть не кончается… - Вот и отлично… - он вжимает меня в матрас, и я, притянув его к себе, с готовностью возвращаю поцелуи. Мы снова были вместе. Остальное не имеет значения.
Io: До сих пор Маврин/Кипелов - Ты, наверное, чего-то не понял, Сережа… все же ведь очень просто, и ясно как божий день. Тебе не стоит так явно ухаживать за вокалером и все будет хорошо. - Я что-то не понял… - взбрыкнул Рыжий, - на что так деликатно сейчас намекнул Владимир? Уж, не на то ли, что «сферы влияния» вами уже поделены и я вроде как третий лишний? - Что-то в этом роде… - басист приторно улыбнулся, и тут же получил в челюсть. Впрочем, Холст в долгу не остался, однако оба музыканта не учли того простого факта, что Рыжий не так давно демобилизовался и неплохо помнил как оно там, в рядах советской армии. В другой ситуации, будь гитаристы подготовлены немного лучше и ожидай подобного развития событий – все бы сложилось иначе, но теперь оба отца-основателя группы «Ария» были награждены несколькими довольно болезненными синяками, и, что немаловажно, весьма заметными фингалами. - Еще какие-то проблемы будут – обращайтесь, - фыркнул новенький, закинув кофр за спину. Вот как-то совсем не так представлял он себе свою новую работу. Да, ему обещали «маршала», отличный голос и интересное направление в музыке, а на деле на следующий же месяц в группе начались какие-то непонятные разборки, и все было бы в общем ничего, если бы сегодня Рыжий не узнал в чем собственно дело. Лидер группы безосновательно обвинял его в каких-то иррациональных отношениях с солистом, намекая на свое лидерство. При этом его полностью поддерживал басист. «Они тут все ненормальные что ли?». Валерка производил на Рыжего крайне положительное впечатление, и не в чем «таком» замечен не был. Что за нереализованные мечты о прекрасном? Но ничего… Сергею уже приходилось не раз ставить на место сослуживцев и коллег. Одним больше – одним меньше. У него теоретически и сейчас были неплохие шансы найти себе другую работу, однако упрямство и желание развязать этот странный клубок заставило остаться на месте. Как ни странно, инцидент не получил своего дальнейшего развития. Сергей был профессионалом, и предпочитал не смешивать личную жизнь и работу. Кроме того, Рыжему было просто не понятно что и как здесь можно было смешивать, а раз у «отцов-основателей» вопросов более не возникало, следовательно, все было так как и должно было быть. С Владимиром Холстининым, правда, гитарист нередко вел себя, как кошка с собакой. Но это «соперничество» касалось в основном концертной деятельности и требовать «быть вторым» было глупо, вот Владимир и не требовал, но всегда старался подчеркнуть свою важность, но и Сергей не отставал в этом. В группе как-никак было два гитариста. Два отличных гитариста, черт побери! А потом случились большие гастроли. «Ария» выступала в одном блоке с другими звездами эстрады, нередко в одном городе приходилось торчать довольно долго, но вряд ли это могло кого-то сильно напрячь. Настоящие гастроли, все как у взрослых! Они могли показывать свою музыку широкому кругу зрителей, и те отвечали полным восторгом и одобрением. Это ли не счастье? Сергей не мог представить ничего круче. Поклонники, неплохие по его меркам заработки, любимое дело и отличная компания, как ни крути. Не об этом ли он мечтал всю жизнь? Глупо было требовать чего-то еще. Рыжий и не требовал, плыл по течению ровно до того момента, когда ему вдруг пришлось остаться с вокалером наедине. Нет, конечно, они и раньше бывали вдвоем. Им всегда было о чем поговорить, но тот вечер был каким-то совершенно другим. Таким, которые либо случаются один раз, либо не случаются уже больше никогда. В номере было душно, они отворили все окна, но, кажется, и это не принесло желаемого облегчения. На улице изо всех сил трещали кузнечики, собиралась гроза. Вокалер и гитарист смотрели в чернеющее небо и не говорили не слова. Где-то над ними происходила разборка между двумя женщинами. Спорили по поводу мужчины, то ли не на ту он посмотрел, то ли не то сказал. А потом шуршащая пелена дождя приглушила и эти звуки. Пальцы Валерки накрыли его ладонь. Они казались такими хрупкими, почти женскими сейчас. Кажется, гитарист понял все претензии Холста в тот момент, но понял и то, что Владимир Петрович никогда не получит и десятой доли того, что может получить он. - Боишься? – шепотом спросил вокалер. Сергей не знал, как расслышал, он тихонько кивнул, но было поздно. Их губы встретились, и Рыжий так и не понял, то ли это он сам потянулся за поцелуем, то ли Валерка проявил инициативу. Секунду или две ему казалось, что они врезались друг в друга, точно два поезда на всей скорости, не считаясь с последствиями и чужими жизнями… воздуха сделалось мучительно мало… какая-то тоска заставила сердце сжаться и замереть на половине удара… а потом… Потом он стонал в поцелуй, цепляясь за, казавшиеся такими хрупкими плечи вокалера, и умолял не отпускать его, страшась того, что может случиться потом и одновременно желая этого всем сердцем. Сколько прошло времени? Может пять минут, а может быть полчаса. Они все еще целовались, временами прерываясь, чтобы отдышаться. Маврику казалось, что он достиг Дзэна и попал в нирвану, причем все это одновременно, а Валерка прижимался все теснее… его горячее дыхание обжигало шею. Хотелось, чтобы этот момент не прерывался ни теперь, ни когда-либо потом. - Страшно тебе? – спрашивал Кипелов, стараясь коснуться губами уха Рыжего. - Немного, - сбивчивый шепот в ответ, и новые поцелуи до припухших губ и сведенных сладкой судорогой пальцев. - Ничего не бойся, Рыженький…. А потом Леркина ладонь накрыла его пах и Маврик не выдержал. Это было уже слишком… это было совсем не тем, чего хотелось гитаристу. Всего было слишком много. Кипелов улыбался, заставляя его дрожать в своих руках… Утром Рыжий был сам не свой. Как порядочный человек он считал, что должен как минимум жениться, но вот незадача, ведь Валерка был уже женат и спал столь мирно и беззаботно, закинув на Сергея задние конечности, что спрашивать его о чем-то просто язык не поворачивался… но разве мог Маврин дождаться его пробуждения? - И чего тебе не спится? – протянул Кипелов, неохотно разлепляя глаза. - Скажи мне, Лер… а что у тебя с Холстининым? - неожиданно сам для себя спросил Сергей. - К чему ты это? – Валера встряхнул пушистым хаером, устраиваясь удобнее на плече Рыжего, - мы просто коллеги. - Он не рекомендовал мне ухаживать за тобой. Валера рассмеялся: - Скажем так. Я Володе тоже… не рекомендовал. Надо полагать это по твоей милости он с Дубом пару месяцев назад с фингалами ходили? - Возможно…. - Забавно… в общем не бери в голову, Сереж. Ты мне нравишься, а Володька с Виталькой просто играют в «космонавтов». - Что это значит? - То и значит, что меня интересуешь ты, а не они… если ты понимаешь о чем я. - Почему ты так уверен? - Не знаю… - Лера улыбнулся обезоруживающей улыбкой, и больше ничего Рыжий сказать ему не мог, как и продолжать расспросы. Кипелов увлек Маврина в новый поцелуй, заставив гитариста издать утробный стон. - Ты всегда такой категоричный? - Даже не знаю… принесешь кофе? И Маврин соглашался. Он не мог точно сказать, почему он делал это, просто шел на кухню, в ресторан или в кафешку, где продавали кофе на вынос, чтобы принести Валере. Это было почти романтично, если бы Сергей мог применить этот эпитет, должно быть, он бы применил. Ему нравилось смотреть, как силы наполняют вокалера, а с каждым глотком обжигающего напитка он становился будто более живым, более настоящим, более собой. Конечно, все хорошее когда-нибудь заканчивается. Холстинин не очень одобрял их дружбу, притом, что вместе они могли бы легко дать физический отпор Володьке и Витальке, но это было психологическое давление из разряда «кто у нас в группе хозяин». Это не нравилось Кипелову, надо ли говорить, что и Маврин не был от этого в восторге? Лишняя нервотрепка, когда отыграно два концерта из трех, и это за день, и будет ли сегодня ужин не понятно, и тут еще приходится что-то объяснять, доказывая, что ты не верблюд. В один из дней Серега не выдержал. Под градом каких-то упреков и обвинений подошел к вокалеру и на глазах «восторженной публики» поцеловал его губы. Серые глаза расширились от удивления, но Лера ответил, как отвечал всегда… тело среагировало, потому, что не могло вести себя иначе. И хотя в следующий момент руки уже с силой отталкивали Рыжего – Холст видел достаточно, чтобы понять – раунд проигран. - Что завидно? – рявкнул Сергей, - не смог оказаться на моем месте – завидуй молча, но если ты еще раз повысишь на него голос, то мне будет решительно по хуй в каком КПЗ я буду сидеть потом. Какая-то неясная тень пробежала по лицу Владимира, но угроза принесла свои результаты. При Маврине Холст старался общаться с Кипеловым сдержано и ничем не выдать своей досады. Зато Валерка сделался более замкнутым и неохотно шел на какой-либо контакт. Сергей старался не замечать перемен в любимом человеке, но в какой-то момент просто не смог этого делать. - Почему ты избегаешь меня? Что случилось? Что я сделал не так? – как всегда напористо начал Маврин. - Я не хотел бы это обсуждать, - Кипелов закурил, устраиваясь на подоконнике. Да, они все так же выбивали один номер на двоих, и нередко делили кровать, но что-то ушло… отношения не сделались более близкими, но хуже было другое – они перестали быть доверительными. - Почему? - Потому, что не хочу…. - Но как я смогу узнать, в чем виноват, если ты молчишь, как рыба об лед! Валерка улыбнулся. - Мне просто … очень не хотелось, чтобы о наших с тобой отношениях знал кто-то еще, а тем более Володя. Для него это неплохой рычаг давления на нас обоих. - Он не сможет ничего доказать… - Я согласен, но очень неприятно все это… ведь отношения – это дело двоих и… - Я поступил неправильно… я понимаю, но не знал, как еще можно его заткнуть… и… все получилось само собой. Мне просто хотелось… утвердить свои права на тебя, показать, что ты, черт побери, мой и он не смеет даже думать о том, чтобы между вами могло что-то быть. Кипелов улыбнулся. - Ты так защищаешь меня… а что если между нами уже «что-то» было? - Зачем ты так говоришь? Мне больно слышать… и… Рыжий выглядел разбитым. Он не привык выяснять отношения, но и оставить всю эту странную ситуацию на самотёк он тоже не мог. - Ладно… - Кипелов смягчился, - давай не будем возвращаться к этой теме. Скажу тебе сразу, что между мной и Володей была очень короткая связь в самом начале нашего творческого пути. Эта связь очень быстро закончилась, потому, что для Холста на тот момент была важна только физиологическая сторона отношений… - Я его убью! – прошептал Сергей. - Успокойся… я очень долго не решался показать, что ты интересен мне… и сейчас мне не по себе при мысли о том, что все это может закончиться… поэтому… давай не будем возвращаться к этому разговору. Идет? Сергей сел на край кровати рядом с Валерой, положил голову ему на плечо и прошептал: - Это слишком сложно для меня. Я бы хотел немедленно решить все «разногласия», но если ты говоришь, что лучше не открывать эту тему вновь, я согласен забить. - Вот и отлично. Сергей был вознагражден поцелуем и сильным теплым объятием, как бывало до всех этих разговоров и выяснений отношений. Теперь нередко Маврину не хватало именно того тепла, того ласкового взгляда лучистых серых глаз. Они стали намного ближе. Кажется, что по рассветам, встреченным вместе можно было бы составить карту небольшой европейской страны. Но… во всем этом не было прежних сладостных минут томления. Наивности первых признаний и дрожащих пальцев, и срывающихся нелепых неловких слов… Сейчас прижимаясь к теплому боку Валерки Сергей испытывал что-то совсем другое… оставляя засос у него на шее, притягивая к себе, чтобы уж точно никуда не делся, чертенок… - Люблю тебя… - Я знаю… - сонное в ответ, - тебе не нужно ничего говорить… ничего доказывать… я чувствую, что ты всегда рядом, даже если физически далеко. Рыжий слегка прикусывает кожу на плече Кипелова, тот мурлыкает в ответ. - Завтра рано вставать… - Угу… - Спи… - Угу… - Серееееежа…. - Угу… Валерка довольно ощутимо щипает его за бедро, Сережка смеется тому в затылок и, наконец, успокаивается. Не важно, что все не совсем так… или что все совсем не так. Главное – они до сих пор вместе.
Maine Coon: Очередной концерт прошел великолепно. Их снова хорошо встречали, пели всем залом знакомые тексты и скандировали название группы. От этих радостных эмоций, от восторга, исходившего от зрителей, хотелось летать. Сил, казалось, было достаточно, чтобы, как в старые времена, когда они только начинали, отыграть еще пару концертов в тот же день. И только когда они покинули сцену, уйдя в гримерку под дружное скандирование нескольких тысяч голосов, они поняли, что устали. Возраст был уже не тот, и сил на самом деле было не так много, как пятнадцать лет назад. Раздача автографов на выходе из Дворца Спорта прошла на удивление быстро. Наверное, дело в том, что организаторы поторапливали, хотя и не отгоняли толпу молодых ребят, желающих увидеть своих кумиров поближе. В гостинице оказались еще до полуночи. Быстро поужинав в местном ресторане, все разбрелись по номерам. Кипелов и Маврин снова делили на двоих один номер. В соседнем тоже был кто-то из своих, но они не знали точно, кто именно – их не сильно волновало, кто с кем оказался в одном номере, главным было то, что они были вместе. По очереди приняв душ, они еще какое-то время сидели, занимаясь всякой ерундой и ожидая, пока высохнут длинные волосы. Наконец, Кипелов нырнул под одеяло, и, буркнув «Я спать!», укрылся с головой. – Да что ты сказал? – ухмыльнулся Маврин, присаживаясь на кровать и запуская руки под одеяло. Холодные пальцы проворно нашли кипеловскую ногу и пощекотали пятку. Валерий истерично завопил и забарахтался путаясь в одеяле. Сергей навалился сверху, лишая того возможности шевелиться и отогнул край одеяла, открывая кипеловское лицо. – Какие чистые ноты… Лучше бы ты на репетициях да настройках такие выдавал… Может, щекотать тебя надо чаще? В стену недовольно постучали. Очевидно, Кипелов своим отнюдь не тихим воплем, отлично слышимым через тонкие перегородки, помешал кому-то спать. Он прислушался, потом тихо хихикнул и сказал: – Угу, а теперь представь себе, как обрадуются остальные музыканты, если ты это сделаешь. Не думаю, что больше, чем сейчас. Сергей представил и засмеялся, ослабив хватку, чем тут же воспользовался Валера. Несколько быстрых движений – и они поменялись местами, и теперь уже Кипелов прижимал гитариста одеялом к кровати, одновременно пытаясь удержать его на месте и защекотать. Спустя минуту молчаливой борьбы ему это удалось и Маврин, задергался, а Валерий хищно произнес: – Это месть. – Сволочь – устало резюмировал Сергей. – Ага, – с довольной улыбкой ответил Кипелов, и, убедившись, что Рыжий сдался и сопротивляться не собирается, поцеловал его. Маврин ответил на поцелуй, расслабился и снова попался – щекотка настигла его, едва прервался поцелуй. Маврин снова дернулся, перехватил кипеловские руки и недовольно зашипел: – Валер, ну хватит, сейчас еще придут возмущаться, что мы шумим… – Ладно-ладно, больше не буду… – И почему я тебе не верю? – …по крайней мере, сегодня. – Тьфу на тебя. – Ну я правда больше не буду сегодня… – пробормотал вокалист, снова увлекая Сергея в поцелуй. – Сделаем вид, что я поверил. Будем спать? – Нееет… – Я устал… – наигранно попытался отговориться Маврин. – Видел я, как ты устал… на сцене прыгал аки двадцатилетний… устал он… – Может быть, я просто хочу, чтобы меня поуговаривали? – Ах вон оно что… Губы Валерия коснулись шеи гитариста, руки настойчиво прогулялись по полуобнаженному телу, язык прошелся по коже в сторону уха, обводя его по краю. Маврин застонал и выгнулся навстречу ласкам. – Я достаточно убедителен? – прошептал Кипелов в самое ухо. – Да, Лер… – простонал в ответ Сергей, притягивая вокалиста ближе. – Иди сюда…
Ksesha: Я здесь Автор не известен Предупреждение: хронология событий может не соответствовать действительности. Собственно, этого вообще в действительности не было. Я помню то время. Мне было очень тяжело его переживать. Я напивался, очень много, хотел утопить боль в алкоголе. И что меня вытащило из этого состояния? Музыка. Конечно, это была музыка. Она никогда меня не подводила. Мы были молоды и глупы. Я ещё не знал, что мне так сильно может понравиться мужчина. И никогда не думал, что если это и случится, то он ответит мне взаимностью. И Валерка тоже так не думал. Но тогда мы просто об этом забыли. Мы проживали, прожигали жизнь на полную катушку. Вместе. Бывало, в 89-ом, сидим всей группой, отдыхаем после концерта. Маня так посмотрит на то, что творится вокруг. На меня с Валеркой, на Володю с Виталиком. И, вроде как в шутку, скажет: «Извращенцы!». А Валерик так мило, по-доброму скажет: «Не обижайся, на него, Рыжик. Он завидует просто», уберёт ладошкой волосы со щеки и обнимет. Крепко-крепко. Никогда не забуду. А потом случилось недоразумение. Мы с Виталиком сидели, пили пиво в гримёрке. Обнялись, чисто по-дружески. К чему это было, я уже и не помню. А тут заходит Володя, и как крикнет: «Предатель! А я тебе верил!». В общем, не понял нас Володя, ревнивый он до ужаса. Обиделся на меня жестоко, видеть не хотел, разговаривать не желал. Ну Валерик меня понял, поддержал. Особенно его поддержка понадобилась, когда Володя меня из группы выгнал. А когда он узнал, когда в итоге выслушал Виталика и понял, как всё было, очень сожалел обо всём, но было уже поздно. Он очень, очень просил меня вернуться, но гордость моя не позволила. Тем более, я был не один. Со мной был самый дорогой мне человек, и нам больше никто был не нужен. Но вот тогда я и понял, насколько мы были разные. У нас было абсолютно разное виденье музыки. И сочинять её вместе у нас не получалось. Правда, материала насобиралось на пол альбома. Но мы уже не могли терпеть друг друга, забывали про всё, что между нами было и обсирали, как только могли. Это было невыносимо. Да и ребята позвали Валерку обратно, мол, контракт. Да и вообще, замены ему найти нельзя никак. И я ушёл в свободное плаванье. Мне было очень одиноко, я занимался музыкой, которая совсем не подходит к моей душе. Но так было днём, ночью я писал то, что мне нравилось, то, чего так не хватало. И главным вдохновением были воспоминания. О нём. Мы не общались очень долгое время, и мне его жутко не хватало. И вот однажды, судьба снова свела нас. Мне захотелось прогуляться в Царицыно, одному. Я шёл по тропинке, думал о своём, а мне навстречу шёл ОН. Он очень изменился, я сперва даже не узнал. И он меня, видимо тоже. Сердце забилось , выдавая шесть тысяч ударов в секунду. Я ускорил шаг, он тоже. Но мы не смотрели друг другу в глаза. Мы прошли совсем рядом, нас разделяли пол метра. Но мы так и не посмотрели друг на друга. Пройдя ещё шагов 20, я остановился. Я забил на всё, развернулся, хотел побежать к нему и увидел, что он уже идёт ко мне. Мы обнялись. Крепко-крепко, как раньше. На следующее утро он приносил мне кофе в постель, я ночевал у него. Мы сыграли друг другу музыку, написанную за это время, и поразились тому, как она схожа, как она дополняет друг друга. Вскоре, мы записали альбом. И ничего лучше мы никогда не придумаем, если ещё когда-нибудь будем работать вместе, потому что нас объединяла одна проблема, одни душевные терзания, а сейчас всё совсем по-другому. У Валерки с Виталиком произошёл какой-то конфликт, в ходе которого группу покинул не только он, но и Теря, и Маня. Я Поддержал его, и, конечно, не мог бросить в то время, несмотря на то, что у меня уже была своя группа, и я занимался любимым делом и писал любимую музыку, в которой меня не ограничивают. Но так я мог быть намного ближе. Это было уже не так, как в восьмидесятые, но это время мне очень дорого. Но опять музыкальные разногласия мешали нашим отношениям. Была одна песня, которая писалась для его группы, и текст к ней очень тяжело сочинялся. Вроде все мысли и эмоции выложены, но не хватало двух строчек, и даже Рита не могла справиться, найти нужных слов. Это была очень красивая баллада, и её нельзя было не закончить. И вдруг я понял, что перестал относиться к Валерке так, как раньше. Я любил его, всегда любил и люблю до сих пор. Но я встретил ЕЁ. Она красива, умна, добра, обаятельна. Человек с глубокой, доброй душой. И она меня понимала. Во всём, в музыке особенно. И с ней у нас не могло быть никаких творческих разногласий. И я не хотел, чтобы она вытесняла Валерку из сердца, но тем не менее, это произошло. Но он отнесся с пониманием. У самого жена, дети, и он их очень любит. Я замечал в нём охлаждение ко мне, как будто наши отношения просто вошли в привычку. И стало понятно, что больше это продолжаться не может. И вот я сам понял, что чувствовал ко мне Валерик. И тогда я решил уйти, потому что так будет лучше для всех. Но я никогда не забуду ТО время, ТЕ эмоции. Это был пик моего счастья. Валера, я люблю тебя! И через некоторое время после моего ухода, Валерик получил моё письмо, которое я сам кинул в почтовый ящик. Я придумал те 2 строчки для той красивой баллады. Просто одним вечером на меня напал жуткий депрессняк, я много выпил и вспомнил ту прогулку в Царицыно. То чувство обиды, разочарование, которое я испытал, когда Валера прошёл мимо. Письмо гласило: Мы шли навстречу, всё ускоряя шаг. Прошли насквозь, друг друга не узнав. Рыжик. Я здесь. Я рядом.
nigai-kun: Ничего ведь не было, правда?.. небольшая зарисовка, Дубинин/Холстинин Как ни жаль, но эту ночь придется провести в автобусе. Концерты поставили не очень удачно – от одного пункта до другого ехать 14 часов. Ну что ж, не в первый раз!.. В автобусе все спят, измотанные долгой чередой концертов. Мне-то чего не спится? Очередной том Пелевина в бок уперся? Да нет, вроде… и не храпит никто… хотя знаю. Осторожно выбираюсь из кресла – не разбудить бы никого! Это не только по-свински будет, но и совершенно ненужно сейчас. Оглядываюсь – задний ряд кресел, как ни странно, пустует. Но сейчас так только лучше. Начинаю осторожно пробираться в середину автобуса, мимо техников и музыкантов. Чтобы случайно не ошибиться, подсвечиваю себе мобильником. Холстинин тоже не спит, это сразу видно. Когда он спит, у него нет такого сосредоточенного выражения лица, а руки не сжимаются в кулаки. Опять думает о чем-то?.. Он сидит у прохода. Странно, обычно у окна. Но это мне только на руку… осторожно закрываю ему рот и быстро целую в висок. Он дергается, распахивает глаза. -Не бойся, это всего лишь я, - шепчу, успокаивающе проводя рукой по волосам. Он пытается что-то сказать, но я все еще не убрал руку – а вдруг кого разбудим? Вытягиваю его в проход, и мы идем в самый конец автобуса, где совсем никого нет. Самый широкий ряд кресел действительно пустует. Забираемся в самый угол, как раз сзади моего места. -Виталь, чего тебе неймется? – он шепчет прямо мне в ухо. Конечно, так намного тише, но , зуб даю, специально. -А ты угадай, - ловлю губами его губы, обнимаю рукой за пояс. Он разрывает поцелуй, но как-то вяло. Проводит ладонью по моей щеке, отчего вдоль позвоночника бегут мурашки. -Володь… - что я делаю? Не знаю, но не могу остановиться – это сводит с ума. – Володь, прости меня. Но я не могу… без тебя. -Глупый ты, Виталь Лексеич, - усмехается Холст. Откидывает голову назад, блаженно закрывает глаза. И я не могу его не целовать: в губы, в подбородок, в шею, в ключицы… не могу не прижиматься щекой к груди – там бьется его сердце. Быстрее, чем надо, и дыхание немного сбилось. Вот странно: лишь дожив до пятидесяти лет – полвека прожив, чего уж!.. и внуки уже подрастают – я только сейчас узнал, что могу любить так сильно. И так нежно – как будто мне 17! И, как если бы это случилось в 20, в 30 лет, - не могу любить открыто. Почему?.. Осознавать это было горько. Ответ… ответа не было. Но я только сильнее целовал, ближе прижимался. Вовка… прости. Часа через четыре, перед самым рассветом, на нас наткнулся Попов. Надо было мне отползти в другой угол… или перебраться на свое место, но я не мог. Так и спали – обнявшись. -Э-эй, - Серёга потеребил меня за рукав свитера. – Вы бы хоть какую конспирацию соблюдали, а? -Что? – сон как рукой сняло, но Попова уже не было рядом. С удивлением понимаю, что тут он никак не мог оказаться – ближайшее кресло оккупировал Макс, а сам Серега садился сразу за водителем. Под боком недовольно завозился Вовка. Приподнявшись на локте, я смотрел в удивленные серые глаза. -Виталь… -Спи, Вов, - целую в краешек губ и перебираюсь все-таки на свое место. – Спи… Ничего ведь не было, правда?..
Io: *** канонЪ Всегда ли можно начать все сначала? Есть ли смысл всегда начинать сначала? Мне кажется, я запутался. Я больше не знаю, чего я хочу и приносят ли мои старания хоть какую-то пользу? Забавная штука совковская мораль. Вроде бы и нет ее давно, а внутри сидит что-то, не позволяя прогнуться под слоган «шоппинг – это творчество», или любой другой. Вместо него выжженное «должен приносить пользу». Кому должен? Куда приносить? И извечное «стоит ли начинать все сначала»? Сейчас все вокруг похоже на бред. На какую-то цепочку событий, вроде бы заранее известных и в тот же момент, раскрывающихся с новыми красками перед свежим взором. Одно звено, другое. Можно ли что-то изменить? Мне кажется, что я меняю. Но только не в лучшую сторону. Это уж точно. - О чем задумался? Я не сразу отреагировал на реплику Алексиса, а повернув голову в его сторону увидел как ритм-гитарист помахал ладонью перед моими глазами, мол, совсем что ли? Не спи – замерзнешь! - О смысле бытия, - отшутился я. - А, ну, стало быть, дело серьезно, не стану мешать, - Юра принял игру, - но теперь к делу, когда мы доведем этот трек до ума? Там осталось только вокал и сведение, чего тянуть кота за яйца? - Ну, да… а я как полисмен должен за всем этим безобразием понаблюдать? - Видишь ли, Сергей, твое присутствие мотивирует. Весьма, я тебе скажу, мотивирует наших юных товарищей на новые свершения. - Вот так всегда… почему в твоей игре «добрый полицейский/злой полицейский» я всегда являюсь «злым»? Алексис пожал плечами, прикурил, и проводил меня отеческим взглядом, иди мол, достал уже тут философствовать. Делать было особенно нечего, я и пошел. Как и следовало ожидать, с моим появлением в рубке запись пошла веселее, ровно, как и фильтрация уже имеющегося материала. Вот это я понимаю – мотивирующий фактор. Разумеется полностью погрузиться в процесс не получилось. Отвлекали посторонние мысли. Они уносили меня прочь к моей извечной проблеме. Что будет если… Мы с Кипеловым снова расстались, и снова сошлись… и опять расстались. Который уже раз. Все время одно и то же. Разные причины, разные обстоятельства, но один и тот же итог. Нередко хвастаясь друг перед другом разными пассиями обоих полов, как бы невзначай появляясь на каких-то общественных мероприятиях, и снова… снова, черт побери, я просыпаюсь в его постели и мне мучительно стыдно и так хорошо оттого, что произошло. Мне хочется что-то изменить, отмотать назад этот целлулоид, но поздно. Он снова звонит мне на мобильник, я делаю вид, что не вижу пропущенных вызовов. Если я не приму никакого решения все это снова повиснет в воздухе и не понятно разрешится ли как-то вообще. Наконец, не выдерживаю, поднимаю трубку. - Где ты был? - Я был занят. У меня запись. - Ты же говорил, что осталось сведение. - Да… но я мотивирующий фактор. Подумать только я слышу, как он ухмыляется в трубку. - Все с тобой ясно. Тебя сегодня ждать? Это не вопрос, это готовое решение, не терпящее возражений. - Буду в десять. - Пока! - До встречи. От встречи до встречи… Злюсь на себя, но поздно кусать локти и пытаться сделать шаг назад. Я снова спешу к нему. Потому, что знаю сегодня мне будет тепло.
Maine Coon: На Москву свалилось долгожданное тепло, и природа, пропустив весну, после зимы сразу запустила лето. Всего за какую-то неделю народ сменил зимние куртки и шубы на легкие ветровки. А еще через месяц пришла жара и духота, так что в дневные часы зачастую было жарко даже в футболках и шортах. Я готовился к концерту, посвященному очередному дню рождению нашей группы, зачастую не понимая, что и зачем делаю. По сути, мне не приходилось делать практически ничего, кроме как собирать музыкантов на репетиции и проводить эти репетиции. Музыканты, которых приглашали на наш концерт, предпочитали действовать исключительно через своих директоров, всячески избегая личных разговоров. Это мне не нравилось, и я пошел на принцип – когда звонили мне, я просто говорил «разговаривайте с моим директором» и передавал трубку ей. Может быть, я поступал неправильно, особенно по отношению к ней, но по-другому у меня просто не получалось. Я почти самоустранился, занявшись тем, что волновало меня совсем по-другому, включившись во всякие акции по спасению бездомных животных. Наверное, я просто устал от работы, от музыки, от записи сингла и связанных с ним вопросов. Окружающие говорили, что я часто нахожусь где-то не здесь, не реагирую на вопросы, не замечаю людей у себя перед глазами… Я просто утомился, мне требовался отдых. Я думал о том, как было бы здорово съездить в Питер, просто так, без концерта. Встретиться с Фридманом, поговорить обо всем на свете, просто расслабиться, отвести душу и не думать о том, кто я и чем занимаюсь. А просто оказаться рядом с человеком, который понимает и поддерживает, всегда, что бы ни случилось. Но вырваться сейчас не было никакой возможности и потому мне оставалось надеяться, что где-то через месяц мне удастся немного отдохнуть и отвлечься, когда мы отправимся на мотофест в Абхазию. Конечно, будет непросто оторваться от навязчивой компании коллег по группе или тех же байкеров, жаждущих общения, но я искренне надеялся, что у меня это получится, и я урву хотя бы немного времени наедине с тишиной и морем. Я очнулся от резких нервных сигналов стоящей позади меня машины. Вот, опять я слишком ушел в свои мысли и зазевался на светофоре. Едва я двинулся вперед, как парень на новенькой иномарке обогнал меня, выкрикнув в окно что-то матерное. «И вам всего хорошего…» – пробормотал я себе под нос, стараясь сосредоточиться на дороге, чтобы не быть ко всем прочим радостям еще и остановленным гаишниками. А ночью опять не спалось. Жара на меня так действует, что ли? Вроде и усталость есть, и утомление, а заснуть не получается. А ведь еще только май… Сейчас я пытаюсь выезжать на дачу при каждом удобном случае. Там как-то спокойнее и тише, там меньше людей и не надо думать о повседневной суете. А еще там проще заснуть ночью, не то что в столице. Но это все ненадолго, и снова обратно, в Москву, к делам и репетициям… Нет, все-таки не спится. И на гитаре не поиграешь – тут не так, как на Свободе, тут везде люди, и заняться ночью гитарой, никого не разбудив, кажется нереальным. В Интернете тоже не было ничего интересного, потому я, выключив компьютер, отправился на кухню. Но не успел я даже сделать себе чаю, как завибрировал поставленный на бесшумный звонок телефон. Получить смс в такое время суток, в принципе, это нормально, но без надежды на ответ – все-таки обычно я в это время уже сплю. Но опять же, далеко не каждый будет присылать мне сообщения по ночам. И уж точно я не ждал подобного от Кипелова. «Выйди на улицу, если есть возможность. Я знаю, что ты не спишь» – гласил текст на экране мобильника. Я усмехнулся и выглянул в окно. Одиноко горел фонарь, освещая желтым светом припаркованные на ночь машины, шевелились на асфальте неровные тени от кустов … Людей не наблюдалось. Прикалывается он, что ли? Да вроде это не в его стиле. Но подумав о том, что я, в принципе, ничего не теряю, накинул куртку, обулся и, взяв ключи, выскользнул за дверь. Едва я появился из двери подъезда и огляделся по сторонам, как Валерка вышел из тени, поманил меня к себе, и, бросив быстрый взгляд наверх, отступил обратно. Действительно, мало ли кто может проснуться и выглянуть в окно. Я быстрым шагом пересек освещенное пространство и остановился в полушаге от Кипелова. – Привет, – сказал он. Кажется, он улыбался, но в темноте не было видно. – Привет, – ответил я. – Что это ты вдруг? Я не ожидал. – Соскучился. И потом, ты все равно не спишь. – Откуда ты знаешь? – Я тебя знаю лучше, чем ты сам, давно пора привыкнуть. Он коротко усмехнулся и обнял меня, прижав к себе. Кажется, он и вправду соскучился. Впрочем, и я не мог сказать, что не рад его видеть. Я ответил не менее сильным объятием и осторожно коснулся губами его шеи. Он, кажется, начал довольно стонать, но тут же прошептал: – Я тоже очень рад тебя видеть, но… не сейчас. Пойдем, погуляем. – Так ты что, серьезно меня не просто так вытащил из дома? – А ты думал, что очередная придурь? – кажется, он веселился. – Вообще-то, так и думал, – признался я. – Как ты предсказуем… – Ладно, пойдем, – оборвал я разговор, чтобы не дойти до споров и взаимных обвинений. Мы довольно редко виделись сейчас, и чаще всего да, это были именно внезапные желания Валерки. Разумеется, я не мог ему отказать. Я вообще не мог ему отказать! И он этим каждый раз нагло пользовался, зная, что стоит ему позвать, и я прибегу, как верный пес. Он приручил меня, давно приручил и порой меня очень раздражает тот факт, что я не могу идти против его желаний. Но я все равно готов сколько угодно доказывать ему свою любовь и привязанность, преданно смотреть в глаза. И я буду радоваться каждой нашей, пусть даже самой короткой, встрече. Только бы Лерка показывал, что я еще нужен, что он, как бы то ни было, все-таки нуждается во мне и не может совсем без меня. Кипелов держал меня за руку и куда-то вел, а я снова погрузился в свои мысли, совершенно не думая о том, что нас может кто-то увидеть. Да и кому бы? Все-таки ночь. Я не обращал внимания, куда мы направляемся. Какая, в сущности, разница? Главное, что с ним. И я достаточно хорошо знаю район, чтобы выйти обратно, куда бы он меня не завел. – Чувствуешь? – внезапно остановившись, спросил Валерка. Его голос отвлек меня от моих размышлений. Я огляделся – кажется, мы почти дошли до прудов. По крайней мере, вокруг были деревья, и не было видно домов. – Что? – вопросом на вопрос ответил я. – Сирень. Чувствуешь, как пахнет? Я потянул носом воздух и понял, что в воздухе действительно очень сильно пахло цветущей сиренью. Казалось, что все вокруг окунулось в ее душистое море. – Да… Он подошел ближе, обнял меня и замер, так больше ничего и не сказав. Я стоял и наслаждался прекрасным моментом, но через некоторое время все-таки решил спросить. – Ты из-за этого вытащил меня из дома? – Да. А что? – Просто… странно. – Ну ты как-то говорил, что любишь сирень… а я подумал, что дарить тебе букет будет как-то странным… или неправильным. – И ты решил меня привести сюда? Это тебе не кажется странным? – Неа... тут и сирени больше, чем в букете… – А почему ночью-то? – А ночью она сильнее пахнет. Ну, и людей посторонних нет. – Никогда не знаешь, что у тебя на уме… – пробормотал я и притянул его ближе, приникая к его губам своими. На этот раз он поддался и сразу начал отвечать на поцелуй. Мы не спешили, и целовались очень нежно, закрыв глаза и не переходя к активным страстным ласкам, чтобы не снесло крышу, чтобы не потерять контроль над собой. Конечно, место было довольно безлюдное, особенно учитывая то, что стояла уже глубокая ночь, но все-таки… как-то не нужно было даже обсуждать, что сейчас не место и не время для чего-то большего. Лерка прижал меня к ближайшему дереву и целовал так, словно кроме меня не существовало ничего на свете. Вот ради таких моментов я готов сколько угодно терпеть его закидоны, менять свои планы в зависимости от его желаний и соглашаться на встречу каждый раз, когда он этого захочет. Потому что я убеждаюсь, что несмотря на все мои сомнения, он все-таки любит меня, нуждается во мне и скучает по мне не меньше, чем я по нему. Кипелов провел языком по моей шее и вздохнув, тихо сказал: – Тебе домой пора. – Угу… Да и тебе, наверное, тоже. – Не… У меня сейчас уже никого не должно быть… я уходил из дома вечером, они все на дачу собирались… – Понятно… Я не стал спрашивать, почему мы не пошли к нему домой, раз там никого не было. Это было понятно и так – мы просто могли увлечься и не заметить, как прошло время. Да и вытаскивал из дома он меня не за этим… Мы вышли к дороге и пошли в сторону моего дома. Уже не держась за руки, и даже не разговаривая, а просто идя рядом и иногда случайно задевая друг друга плечами. Было хорошо вот так просто идти и чувствовать его рядом. Мимо нас, несмотря на время суток, с высокой скоростью проносились куда-то спешащие автомобили, ехали в супермаркеты грузовые фуры… Этот город никогда не засыпает – подумал я, глядя на мчащиеся машины и мигающие разноцветными рекламными огнями вывески круглосуточных магазинов. Даже глубокой ночью найдется огромное количество людей, которые спешат по своим делам, работают, развлекаются. Двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю, круглый год… Здесь нельзя совсем спрятаться, оказаться в тишине – где-нибудь неподалеку обязательно будет что-то происходить, твориться какая-то жизнь, какие-то события. Пусть ночью немного спадает активность и количество событий, но все равно – не прекращается ни на секунду. Все куда-то бегут, торопятся, это нескончаемая гонка, в которой всем нам приходится принимать участие, независимо от того, насколько нам этого хочется… Мы дошли до моего дома и остановились в тени ближайших деревьев. – Спасибо за прогулку, Лер… – сказал я, обнимая Кипелова. – Рад был тебя увидеть, – улыбнулся он и продолжил. – Ты днем занят? – До двух на репетиции, а дальше свободен. А что? – Придешь? – Конечно, – ответил я, не задумываясь ни на секунду. – Тогда я пойду… спокойной ночи. – Скорее уж доброго утра, – усмехнулся я. Он еще раз быстро поцеловал меня в губы, развернулся и, не оглядываясь, зашагал прочь. А я закурил и смотрел ему вслед. Конечно, я опять, не задумываясь, согласился на его предложение, которое опять звучало как утверждение… как всегда. Но я совсем не жалел об этом. И эта ночь… вместо того, чтобы мучиться от бессонницы, я получил такую прекрасную прогулку. А у меня и в мыслях не было, что он способен подобное устроить. Дождавшись, когда спина Валерки совсем скроется в темноте, я затушил сигарету и отправился домой. Никогда не знаешь, что у него на уме…
Io: И тогда все закончилось. Кипелов/Маврин Сыч/Бес самари: было все плохо. а потом ядерная война. Обида ли это… бог его знает. Гордость? Нет… гордыня. Скорее так, так будет правильнее. Каждый день бороться с желанием отправить ему смс. Каждый день бороться с собой, желая снять трубку и набрать семь простых и знакомых цифр, которые так часто вспоминаешь украдкой… но все известно, приоритеты расставлены. Все ясно… чтобы я не сделал – все не заслуживает внимания, все я могу сделать лучше… и это саркастическое извечное «поздравляю». С другой стороны… услышать хотя бы это! Но я терплю, стиснув зубы. Хватит терпеть унижения! Есть десятки людей, которые поддержат тебя и сделают это искренне! Они действительно ценят то, что ты делаешь, им это доставляет радость… ну, а ты… что ты делаешь? Бьешься как рыба об лед, чтобы только Он обратил внимание, заметил, улыбнулся… сказал: «хорошо». Значит, ты стараешься выслужиться? Понравится? Именно ему? Забить не можешь? Слабак! Стоило ли обращать на это внимание? Стоило ли переживать по этому поводу? «Раньше ты писал гораздо лучше. В твоем творчестве была душа. Это было так искренне, так чисто… ты был другим…ни то, что теперь». Он иронично ухмылялся: «Ну, куда уж мне теперь…». «Прежний ты, никогда бы так не поступил…». «Естественно, я и не отрицаю»… К чему все эти упреки? Валера даже не обращал внимания на его творчество во время оно. Для него имели ценность лишь совместные проекты… или… может быть, и он сам стал теперь совсем другим. «И теперь мы как будто чужие, Будто не было прожитых лет - Все не то, все не те, мы другие И молчания дали обет…». С другой стороны… ты больше не меняешь все планы по первому его зову. Ты научился самостоятельно принимать решения. Он часто в запале ссоры кричал, что его бесит, что ты пытаешься его контролировать. Но на самом деле, ты знаешь, что и ему доподлинно известно, кто контролировал ситуацию… «Не ставь меня в свои рамки!» - бунтует он. А тебе кажется, что ты и не пытался… только кажется? Значит ли это, что … Черт его знает. Тебе просто хочется ему написать, или позвонить. Скоро его день рождение. И ты сделаешь контрольный звонок. Понимая всю бессмысленность затеи… твои цветы будут названы лестью. Твой подарок – ненужным пылесборником. Твои деньги сочтут оскорблением, из-за слишком малой суммы. Твои креативы – будут выброшены в мусорное ведро. Наверное, проще отправить смс. Ты так и поступишь. Тебя не приглашали. Само мероприятие не анонсировано… Больше всего хотелось сорваться куда-нибудь за город, провести этот день вдали от суеты и толкотни. И я бы поступил именно так. Я бы смог, сумел, если бы черт знает как не оказался почти в самом центре Москвы. Жара, выходной, пробки. «Хрен с ним!» - как сейчас помню махнул я тогда рукой, набрал дежурные: «поздравляю тебя с Днем рождения, желаю всего самого лучшего! Пусть сбываются мечты и все будет так, как хочешь ты». Усмехнувшись пошлости собственного рифмоплетства, я нажал кнопку «отправить». Сообщение ушло не с первого раза, линии были перегружены. Усмехнувшись, что твои фанаты бунтуют, я спустился в метро. Поезда отправлялись с увеличенными интервалами. Пассажиры немного нервничали, но обстановка никак не напоминала экстраординарную. О том, что что-то не так я догадался лишь, когда мне пришел ответ. Тогда я не рассчитывал не то, что на подобные слова, если честно я контрольное «спасибо» не очень-то ждал. Но это сообщение было написано в спешке, в нем было много ошибок, и оно было довольно емким. «Осталось одиннадцать минут, наврно, уже меньше.не вадно. Люблю тебя. Прости за все. Ни на что не надеюсь, не знаю будет ли какое-то после Ты лучшее что случилось со мной. Всегда поздно …». Последняя часть не дошла. На станции началось странное движение. Резко потемнело. А потом тряхнуло. И еще раз. И еще… Кто бы мог подумать, что давно забытые и похороненные знания по ГО и ЧС столь четко всплывут в памяти именно тогда. «По расчетам наших инженеров, ракеты противника долетят до столице за 13 минут. За это время вам необходимо укрыться в наиболее защищенном месте». Кажется, я вспомнил всю лекцию, даже интонации, с которыми читал ее преподаватель. Почти восемь лет прошло с того дня. Я больше не верю в чудеса. Не верю в то, что однажды человечество восстанет из небытия и отвоюет у разбушевавшейся флоры и фауны обратно все то, что было достигнуто в результате прогресса за многие тысячи лет. С каждым днем в подземке становится все хуже и страшнее. Ресурсы стремительно кончаются, голод, холод и эпидемии наши постоянные спутники. Я уже почти привык к этому. Мне уже кажется, что так было всегда, что уж говорить о тех немногих, что родились после конца света? Наша группа передвигалась по северному тоннелю. Секрет выживание у нас сегодня простой. Хочешь жить – не стой на одном месте. Мне повезло встретить одного бывшего вояку в дни, когда все начиналось. Тридцатилетний жизнерадостный парень по имени Гоша не радовал никого. Люди были в смятении, они оплакивали собственное горе, они терпели лишения, а тут веселый комментатор пытался расшевелить их. Мы с Гошей поладили не сразу, но оказалось, он успел поработать наемником после службы в регулярных вооруженных силах. - Ты знаешь, все мы что-то теряем, но если будем зацикливаться на этом, лелеять трагедию, то, в конце концов, боль и сумасшествие пожрет тебя изнутри. И мы выживали, не задерживаясь долго на одной станции или в одном перегоне. Мы находили и вскрывали армейские запасы и брали столько – сколько могли унести. Мы обрастали командой. Людьми, которым нечего терять. Они оставались на день, два, неделю или до своей смерти. В команде не было женщин, стариков, детей или немощных инвалидов. Как только у кого-то не оставалось сил, чтобы пробежать перегон – он либо умирал, либо оставался на одной из станций. Честные заработки у нас тоже случались. Мы охраняли станции и доставали с поверхности сомнительные ценности. Я ничего не ощущал, ни вины, ни неэтичности своих поступков. Мне не то, чтобы было очень весело жить вот так, но все это позволяло не думать. Не зацикливаться. Не стоять на одном месте. Я не помню, кто выбрал тот перегон для ночлега. Это было не лучшее решение. Гоша был не согласен с командой, голосовавшей за ночлег здесь, но люди были измотаны. Несколько долгих переходов по поверхности, несколько потерянных впустую дней. Вчера нам не удалось нормально пообедать, а это значит – теряем хватку. Но для меня хуже было другое. Я начал чувствовать, что близок к пределу. Еще немного и именно я не смогу пробежать перегон. Есть ли у меня в запасе год? «Это вы самое слабое звено, прощайте!». Я натворил много дел после того, как закончился мир. В метро меня знали, как Беса. И эта кличка досталась мне не за лучшие стороны моего характера, и уж точно не за добрые дела. - Гош, тут не весело. - А тебе подавай бордель? - Да, с блэкджеком и мутировавшими самками. - Да ты эстет. - Да, я такой. Гоша ржанул, как боевой конь и удалился проверять левое ответвление. Как правило, лагерем наша команда без страха и упрека не становилась там, где было опасно, не проверено или просто воняло. Да, такие вот мы были придирчивые, и даже после атомной войны неприятный запах мог означать не только соседство с разлагающимся трупом, но и начало эпидемии, что бывало уже не раз. Наконец, прибежали Марк и Кац, проверили периметр, устранили угрозы реальные и мнимые, а теперь приступили к дезинфекции места для ночлега. - Ты уже слышал про зомби, Бес? - Кто же про них не слышал. - Никто не знает, откуда они берутся. Но точно известно, что ничего хорошего ждать от этого народа не стоит. - Мне кажется, в прошлом они такие же люди как мы, просто на поверхности, сам знаешь, теперь не курорт. - И что? - У них нет четкой цели, они зависли в атомном Армагеддоне и просто пытаются спастись. - Что ты имеешь ввиду? - Я видел одного такого шатуна на поверхности. Он просил пить и не собирался никого убивать. - Говорят они заразны… - Не более чем те, кто не моется и не следит за собой. Там проблема в другом. - А чем же? - Эти «зомби» безбожно фонят. И это самое страшное. В них достаточно радиации, чтобы вызвать у человека лучевую болезнь. А мы тут, как ни крути, все ослаблены обстоятельствами. - Как ты мягко выразился, товарищ. Я хмыкнул. Потянулся, убрал автомат за спину. Нужно было поговорить с Гошей, пока не подоспели остальные. Уже скоро припрется Панк с докладом о том, что можно трапезничать, поэтому нужно спешить. - Я хотел поговорить с тобой… серьезно, не про зомби или работу. - Ну? - Мне надо отстать от отряда на ближайшей станции. - Чего? - Мы были вместе с самого начала, но мои лучшие дни вот-вот завершатся, поэтому я не хочу быть отряду обузой только потому, что я друг Гоши – командира. - Ты еще силен и дашь фору многим местным задохликам. Может, лучше умереть в бою? В такой смерти есть хотя бы какой-то смысл. - Ты прав, но я не хочу рисковать чьей-то жизнью. - Я не стану ставить тебя в ключевые моменты операций. - Это нанесет мне суровую психологическую травму. Мы оба заржали. Все было понятно. Гоша не хочет терять меня, но оставаться в отряде больше нельзя, поскольку если останусь, при первой же возможности отец-командир использует меня как пушечное мясо и будет прав. Не успели мы проржаться, как в подсобку ввалился Панк: - Ужинать подано! - Садимся жрать, пожалуйста! – передразнил Гоша и мы отправились вслед за Панком. Ребята веселились, последний рейд выдался удачным. Против кого там мы на этот раз воевали? Да так ли уж это важно, когда нам платят в твердой валюте сегодняшних реалий. Многие, конечно, не прочь заплатить отрядам вроде нашего, чтобы истребить Гошу и Со, но пока безрезультатно. И на том спасибо Хозяину тоннелей. Ужин получился отменным, я давно так сытно не ел. Недолго думая я отпросился у Гоши из нарядов и, выбрав уединенную коморку устроил нехитрый ночлег. Прокинул пару крюков, натянул импровизированный гамак, устроил спальник, тщательно затворил дверь и закутавшись в кокон почти тут же провалился в сон. Раньше я не позволял себе такой роскоши. Такая манера спать была чревата, если врасплох застанет противник – скорее всего так и помру. Но с какого-то момента хотя бы такая имитация комфорта стала для меня обязательной, при условии, что на часах стоят свои. Мне ничего не снилось. Проснувшись я чувствовал себя бодрым и отдохнувшим. Сворачивая спальник и гамак я подивился тишине царившей в тоннеле. «Решили не дожидаться выбывшего бойца и свалили? Хорош отряд!», - подумал я, и зашагал по направлению общего сбора, но то, что я увидел там меньше всего походило на «решили не дожидаться». Все мои спутники были мертвы. Неведомая сила швыряла людей точно тряпичные куклы, лишая их возможности защититься, да что там! Даже попытаться это сделать. Открытые переломы рук, ног, позвоночника… подсобки залитые кровью. Но тварь, убившая товарищей не была кровожадной. Она не тронула не единый труп, только крысы, осознав, что двуногие не представляют опасности начали свой серый пир. - Тоннель вам пухом… - выдавил я. К горлу подкатывал горький ком. Я видел много смертей, я видел выжженные и вырезанные станции, но там действовали люди, а здесь… черт знает что. Почему не тронуло меня? Потому, что спал? Был трезв? Или избран для высшей цели? Что за бред… Я шел вперед, закинув за плечи вещмешок. Начинать все сначала было для меня уже настолько естественно, что я почему-то не очень удивился. Мне было жаль парней, но все они вообще-то получили по заслугам. Было не понятно другое – почему Оно не тронуло меня? Около недели занял у меня путь до станции Партизанской. Здесь знали другого меня. У меня была хорошая, насколько это возможно в подобном месте, репутация, «пенсия» в «банке» и люди, которые были обязаны мне своей жизнью. Станция встретила приглушенным освещением, шумом базара и толкотней. Где-то ничего никогда не меняется. Большой шумный рынок, где можно продать и купить практически все. Выход в катакомбы, через боковые тоннели, где настоящие кварталы красных фонарей, дешевое жилье и аксиома станции «патроны или жизнь». Я давно не был здесь. Можно сказать, отвык от местного колорита, но быстро «влился в коллектив». - Да ты ли это, Охотник! – навстречу из какой-то забегаловки выкатился приземистый мужичок на коротеньких ножках. - Арат, ты ли? – улыбнувшись как можно шире, я раскинул руки, готовый заключить товарища в объятия. Нужно показывать свою радушность, укрепить известность, показать, что я свой, что Тот Самый… авось за местного сойду. - Сколько лет! Сколько зим! Ты же говорил, что вернешься к нам, только если на пенсии! - Так срок пришел! – мы прошли внутрь, Арат распорядился насчет еды, питья и ночлега. Легкая неловкость улетучилась почти сразу. Так было даже легче. Я снова в привычном мире, где все покупается и продается. - Да не уж-то! Я надеялся, не доживешь! – Арат хохотнул и я поддержал его, - давай-ка о насущном, где же твоя команда? Подтянутся? Готовить комнаты? - Нет, я демобилизовался. Досрочно так сказать. - Не повезло? - Никто не выжил. - Так не угодил тебе Гоша? - Нет… если б я их порешил, наверное, сунулся бы к Красным или в Рейх. Мы остановились в одном стремном перегоне у центральных линий. В общем, это было Оно. Я бы сказал, Хозяева тоннелей забрали, но ты знаешь, как я к этому всему отношусь. Арат сделался серьезным. - Ты не первый говоришь о чем-то похожем. Причем выживает всегда спящий… ты не спал ,случаем? - Ну… есть такое. Ребята без меня гудели. - Подумать надо. Но об этом после поговорим. Давай, ты пойдешь есть, пить, отдыхать… а завтра поговорим о твоей проблеме. - Так, разве сейчас ночь? - А у нас сам знаешь, когда заснул – тогда и ночь. Я пожал плечами, устраиваясь на лавке за дальним столиком. - Во всем есть своя логика. Мне бы с комфортом, Арат. - Понял… будет тебе теплый душ в секторе ВИП, ну сам знаешь. Чего еще предложить за счет заведения? - Любви. Большой и чистой. Арат заржал, напряжение вызванное разговорами о новом мутанте, с легкость расправляющемся с хорошо вооруженными людьми, спало. Хозяин знал, что я говорю о девушках легкого поведения. Только беда сейчас был вовсе не сезон, я смутно помнил это. «Сезон» начинался зимой, когда мелкие и бедные станции и поселения разорялись, либо кончалась продовольствие запасенное в более благоприятный период и за довоенные консервы могли в буквальном смысле продать родную дочь. Как я мог судить людей, согласившихся на такое? Ведь и у них и у их ребенка появлялся хотя бы призрачный, но шанс. Всяко лучше, чем каннибалы. - Ты знаешь, Охотник, я не Бородач, у меня и в лучшие-то временя выбор был скудный. Сейчас есть одна тварь с поверхности. Вроде, как гости не жаловались. И два парня. Они не то, что в индУстрии, - он сделал особое ударение на «У», - просто иногда перебиваются подобным заработком. Клиентов подгоняю я. - Соглашусь – буду первым что ли? – оскалился я. Партизанскую можно любить, можно ненавидеть, можно желать уничтожить, но если и есть в нашем метрошном аду Содом и Гоморра, то вот они. Прибежище толерастии и демократии. - Что-то в этом роде. - О’кей, я согласен. С Гошей, сам понимаешь, расслабиться было нельзя. Ни с девочками, ни с мальчиками, ни с кошечками, ни с зайчиками. Пока я ел и пил, где-то в дебрях Аратовых владений мне готовилась комната. По нынешним меркам целые покои. Да местные жители были обязаны Гоше и мне лично. В ожесточенной схватке мы отбились сперва от красных, что пришли с Черкизовской делить катакомбы, а затем и от фашистов. До сих пор не могу взять в толк, что представители четвертого рейха забыли в такой глуши. Да и важно ли это теперь? Очень скоро я был сыт, легкий хмель от местной бражки приятно разливался по телу, я был доволен жизнью, вот теперь в душ и чистую постель! Арат устроил все в лучшем виде. Вода была теплой, хотя и пованивала тиной, но теплая вода, льющаяся на меня из душевой лейки – это то, чего мне столь отчаянно не доставало все эти долгие месяцы. Разве сравниться с этим чувством на скорую руку сооруженная баня? Или порошковый субстанции, призванные убить всех микробов. Кажется, отскоблить от этих же порошков кожу потом просто нереально, а я вот такой чистюля, что дорого обходится в наши дни. Но теперь… теперь все счастье за счет заведения. Я не собираюсь наглеть, поэтому постараюсь пригодится хозяину в дальнейшем, я все еще могу ходить на поверхность… да я вообще много чего могу. Усмехнувшись собственному отражению в осколке зеркала, я насухо вытерся, пригладив поредевшие волосы, и подумал, что вообще-то неплохо было бы подстричься. Еще лучше побриться наголо. Хотя нет... пробивающиеся волоски после обещали неприятный зуд при соприкосновении с резиной отнюдь не новых противогазов. В отведенных мне «покоях» уже тусил найденный на просторах Партизанской, тип. Плотное телосложение, развитая мускулатура. Короткостриженный славянин в лучших традициях. Моего возраста и положения, судя по многочисленным шрамам и многодневной щетине. - Привет, - бросил я. - Здравствуй, - ответил он. Высокий простуженный голос, ничего примечательного. Сами того не заметив мы начали перемещаться по кругу, точно звери в клетке. С гомосексуализмом в метро дело обстояло не очень. В том плане, что: либо тебя опускали, либо за проявленные «слабости» вешали. Свободных зон было несколько, разумеется Партизанская была одной из них. Здесь всем было до лампочки с кем ты проводишь ночи, особенно, если исправно платишь или приносишь пользу обществу каким-то другим образом. На тумбочке лежал укороченный автомат 9А-91. Его домашняя зверушка значит. Что помню про это оружие? Укороченный автомат уложили в размеры пистолета-пулемета, уделили внимание производственно-экономическим параметрам оружия, стремясь сделать его проще и дешевле, как всегда в России. Магазин - коробчатый, прямой формы с шахматным расположением патронов. Цевье и пистолетная рукоятка - из литьевой ударопрочной пластмассы, цевье составленоиз двух симметричных половин. Для уменьшения ширины использованы складной вперед-вверх приклад и складная рукоятка заряжания. Пуля патрона, выпущенная из такой крошки, способна гарантированно поразить живую цель в бронежилете среднего уровня. Съемные устройства включают коллиматорный прицел, глушитель расширительного типа. Поставлялся в правоохранительные органы. Стало быть, если чего положит меня по тихому. А если я из пистолета тут стрельбу открою – разнесу полквартала. ГШ-18 шумная штука, а 150-М у меня далеко, во избежание всякого. Нет, надо таки завести себе легкий маленький пистолет с глушителем… если доживу. - Может быть чаю? Это предложение прозвучало настолько абсурдно, что я даже остановился. «Отравить решил?» - из головы тут же выветрился весь хмель. «Это я тут хотел отношений, да? Хотя бы и на одну ночь! Какой там!». - Я бы не отказался. Пришелец медленно повернулся ко мне спиной, я напрягся, сгибая ноги в коленях, готовый при случай вытащить нож из-за голенища, но ничего не произошло. Он не торопливо разлил напиток по чашкам, затем поставил их на тумбочку, убрал оружие внутрь, проверил, заперта ли дверь. Я наблюдал за ним насторожено, но постепенно расслаблялся. Хотел бы убить – давно бы убил, и сам бы так откровенно не подставлялся. Арат, сволочь, конечно, но не до такой же степени. - Теперь меня зовут Сыч, - представился пришелец, - до катастрофы у меня было другое имя, но я надеюсь, что для вас это не будет иметь особенного значения. - Мы на «вы»? - Вы так насторожено ко мне относитесь, что я боюсь сделать лишнее движение, чтобы не спровоцировать вас. - Так сильно палюсь? - В новых реалиях ваше поведение вполне естественно, но если бы я не прошел похожую «школу» вряд ли заметил бы. - Вы не боитесь, что всажу нож в спину? - В какой-то момент, мне просто надоело бояться. В конце-концов, путь наш конечен, и если я сегодня умру от вашей руки – это будет не худшая смерть, которая может случиться в тоннелях. Я усмехнулся. - Меня зовут Бес. Мою команду совсем недавно убил какой-то мутант. Возможно, опасность снова угрожает всему метро, у меня невеселые мысли по этому поводу и я несколько на взводе, простите меня. Сыч улыбнулся, отпил немного чая, протянув второй стакан мне. - Опасность угрожает всему метро всегда. Не мутант, так грунтовые воды. Не воды, так солнечная радиация, не радиация, так заканчивающиеся ресурсы. Давайте сегодня не станем говорить об этом. Несмотря на свою дурную репутацию партизанская чудесное место, а наш хозяин – радушный человек, который не просто так свел нас вместе. - На что вы намекаете? - Видите ли, Бес, очень сложно сегодня найти двух людей, примерно одного возраста, желающих одного и того же. Я не могу назвать себя геем, но мне меньше всего сегодня хотелось бы говорить об убийствах, современной действительности и проблемах выживающего населения. Мне этого хватает. Давайте сделаем так, чтобы запомнить этот вечер надолго. Вот так, с места в карьер. Что ж… почему же я должен отказываться от того, что жалует судьба? Сыч был опрятным, холодные серые глаза в неярком освещении тусклых ламп выглядели чуть более притягательно, чем должны бы были. «Какого черта я тут ломаюсь!» - подумалось мне, и я отбросив куда-то пластиковый стаканчик с недопитым чаем увлек Сыча на топчан. Наши действия были беспорядочными. Быстрыми и ловкими движениями мы раздевали друг друга. Стащив с меня выцветшую тельняшку Сыч на замер. Должно быть ему давно не случалось видеть человека, чье тело так плотно покрывали татуировки. Конечно, большинство было сделано еще до войны, они вытерлись и выцвели, но я не терял времени даром, забиваясь по новой, использовал как старые контуры, так придумывал и новые рисунки. - Потом разглядишь, - нетерпеливо я передернул плечами, - я не из тюрьмы сбежал не волнуйся, - зачем-то добавил в конце. А потом мы оба слетели с катушек. Его тело казалось еще более белым, чем у детей, рождающихся под землей, не знающих солнечного света. Шрамы, полученные в драках и перестрелках как-то особенно четко выделялись своей неправильности из общей картины его внешности. Я целовал их, не боясь быть пристыженным или уличенном в мягкосердечности. Завтра мы расстанемся и это не будет иметь никакого значения. Сыч был силен, и видимо, эта сила пришла к нему уже После… но от этого он не сделался менее привлекательным для меня. Я позволил ему перехватить инициативу. Ухмыльнувшись, я позволил ему оставлять засосы на моей шее и царапины на спине. Когда-то такие мелочи волновали меня, но не теперь. Теперь я получал лишь больше удовольствия от этой неожиданной встречи, вырванного свидания… Мой сегодняшний любовник родился задолго до катастрофы, а значит… нас роднило что-то гораздо большее, чем один период жизни. Я ни минуты не жалел о том, что подчинился, поскольку давно не чувствовал, чтобы кто-то был столь деликатен в чем бы то ни было. Кажется в горячке предварительных ласк, быстрых поцелуев, больше похожих на бесконечные укусы, он успел поинтересоваться как мне было бы удобно. Я не ответил, лишь блядски раздвинул ноги, мне не хотелось тормозить. Не сейчас… Мне было непривычно снова заниматься сексом с мужчиной. Прошло много лет, чтобы я мог сказать, что не испытывал никакого дискомфорта, но мы будто встречались при других обстоятельствах… будто он точно знал, что нужно сделать чтобы… … мысли остановились, а мозги стали ватными. Крышу сорвало и я стонал в голос ни капли не заботясь о какой-либо конспирации. Да, я не мог думать не о чем, кроме него. Я тянулся к его пальцем и слушался каждого движения его тела. Снова и снова находя отклик. А когда я почувствовал, как его горячее семя стекает по моим бедрам, то запоздало подумал о том, что в наше время никто не застрахован от всяческих инфекций. «Плевать!» - ответила совесть. Угомонились мы не скоро, разорив Арата на довольно длительную помывку вдвоем. Мне очень хотелось почувствовать себя живым. Понять, что я – это все еще я… и… Сыч позволил мне сделать всё это, шепнув перед уходом, что скоро найдет меня. А на тумбочке, видимо, специально для меня лежал буклет выцветшего бутлега «Смутного времени». Вот почему мне показалась такой знакомой его манера разговаривать… черт бы побрал Кипелова… Но вместо того, чтобы ринуться в неизвестность, я откинулся на довольно мягких подушках, улыбаясь самому себе. Он найдет меня здесь. Потому, что я вышел на заслуженный отдых, и могу позволить себе немного расслабиться. За стеной просыпалась станция. Как ни странно наши биологические часы совпали с ритмом этого никогда не засыпающего муравейника. Новый день будет лучше прежнего, новый день обязательно будет.
Io: I surrender Кипелов/Маврин; намек на Стыров/Маврин и Стыров/Гречишников Валера держал мою руку в своей. Мы снова были вместе после значительного перерыва в наших встречах. Он все так же притворно морщил нос и отворачивался, когда я пытался его поцеловать, но это была совсем другая реакция, нежели в тот день, когда мы сильно повздорили. Я с дуру решил, что прокатит обычный женский вариант «стоп-истерик». Это когда ты хватаешь свою зарвавшуюся спутницу, лихо так подхватываешь в стиле «танго» и томно целуешь в губы. Я не учел одного обстоятельства. Валера не был моей спутницей. Строго говоря, он и женщиной-то не был. Во всяком случае, мне доподлинно известен был факт наличия у него мужских первичных половых признаков. Такое не изменяется за месяц-другой. Во всяком случае, в журнале «Наука и жизнь» о подобном еще не писали. Валера был тогда не в духе и дал мне по морде. На том и разошлись. Но через неделю что-то в нем переменилось. С тех пор мы были неразлучны, и я ради эксперимента даже пробовал приставать к нему пару раз, за что был бит неожиданно сильно. Я вообще не думал, что вокалер наш на такое способен. Но вот… вот он держит мою руку в своей, делает вид, что это не он, и вообще ничего не было, а кровать уже горела, когда он в нее ложился. И что мне делать? Как реагировать? Я могу только поглаживать его пальцы и пытаться поцеловать… потому, что Валерка отфыркивается или делает вид, что не заметил, не понял, не захотел. Не помню точно, сколько времени мы провели вместе. А потом он вдруг спросил меня: - А можно я останусь с тобой. И что я мог ответить ему? Ничего. … вот так, ничего…язык присох к небу, я не знал, могу ли я, имею ли право сказать что-то, задержать его сейчас. Мне показалось, что мы абсолютно одни во всем мире, что любое принятое нами решение, любое действие будет иметь какой-то отголосок в дальнейшем и… этот отголосок будет чем-то не очень веселым не только для нас, но и для всего человечества. - Можно… - наконец, прошептал я каким-то чужим голосом. Лерка забрался в мою постель, деловито обживаясь. Вообще это у него получалось просто дивным образом. Когда из-под одеяла были выкинуты его штаны и футболка я понял, что зря разрешил вокалеру остаться, но последовал его примеру, погасив свет и заперев дверь, чтобы никому не вознамерилось разделить со мной ночные возлияния местного прекрасного букета вин. Валерка виртуозно распоряжался мной. Он прижался и обнял меня, сказав, что я не дам ему замерзнуть ночью. Я хмыкнул что-то утвердительное и осознал, что от сей поры и до конца моих дней этот несносный наглый, самовлюбленный очаровательный сероглазый блондин будет распоряжаться мной так, как ему заблагорассудится и я ничего, абсолютно ничего не сумею ему противопоставить. На следующий день мы снова были друзьями. Для него не было ничего удивительного или предосудительного в том, что он провел ночь со мной, в моих объятиях. Он не видел ничего страшного в том, что мы целовались до умопомрачения, и моя колючая щетина оставила заметные следы на его нежной шее… А я чувствовал жгучий стыд, мне казалось, что все в курсе и осуждающе смотрят нам вслед. Что ребята в курсе… и я не знал как спрятать взгляд и не покраснеть. Холст подначивал меня по теме «да Рыжий-то влюбился», вследствие чего я бледнел и старался укрываться за широкой Виталькиной спиной… Это было так давно, что я не смог бы назвать ни дня, ни года. Растаяло в воздухе, как сигаретный дым. Наше беспечное вчера. Наше общее такое уютное прошлое. Теперь впереди была неопределенность и всеобъемлющий страх. Все это пришло вслед за эйфорией, предчувствием удивительных перемен и всеобщего счастья. Казалось, что вот они двери в светлое завтра. Мы построили свой рай на земле и теперь у всех будет много счастья. Чуда не произошло. На смену вере пришло острое разочарование, обида, недовольство и ненависть. Глупо думать, что все эти изменения затронули кого угодно, только не нас. Каждому досталось по полной программе, но когда мы с Лерой записывали новые песни, я чувствовал себя по-настоящему живым. Могло ли так продолжаться вечно? У нас появились амбиции, желание «тянуть одеяло на себя»… и мы расстались. Не помню второй или третий раз. Ничего не обещая, не оглядываясь, не понимая, что от судьбы не убежать, как не пытайся. * - Артем, я прошу… не трогай меня… хорошо? - Я не понимаю, в чем проблема, Сереж? Я ничего «такого» не имел ввиду! Я помню, что «ты другому отдана и будешь век ему верна». И уже давно не претендую! – Стыров тряхнул кудрявой копной волос, и на всякий случай, отошел на безопасное расстояние. - Это не то… - я ожесточено потер лоб, - я не хотел сказать, что… - Мне лучше уйти? Позволить тебе немного пострадать в свое удовольствие? - Тёма! - Что? Я от тебя каждый раз слышу, что это я делаю не так, это не этак. Когда мы прежде играли вместе тебе ничего не мешало. И даже твоя единственная и неповторимая любовь. Но ты нашел причину, чтобы выгнать меня из группы. Что теперь? Тебя перестал устраивать результат, или личные чувства мешают работать? Так послушай меня один раз… нередко твоя трагическая любовная линия вытаскивала безнадежно идиотские проекты на должный уровень, но сейчас… сейчас ты шарахаешься от меня даже на сцене, что еще немного и станет заметно. И, если ты не успел заметить, то я тебе сообщаю одну такую простую вещь… пока ты предавался размышлениям и чему-то там еще я успел построить сносные отношения. - С кем? – почему-то заинтересовался я. «Неужели все, что я делаю, так ужасно выглядит со стороны?». Артем не хотел выдавать Гречишникова, поэтому солгал: - Он не из наших. Я никогда бы не подумал, что их привязанность может зайти так далеко. Впрочем, мне не должно было быть до этого никакого дела, я напротив, должен был вздохнуть с облегчением, но почему-то вздохнуть не получилось. - У меня просто по всем фронтам запарка, и я неадекватно реагирую на все. Прости, если обидел. С Темой часто приходилось вести себя как с девушкой. Я не хотел пускаться в пространные рассуждения, да и последние слова вокалиста нужно было обдумать. Нужно было понять, почему все эти факты еще больше выбили меня из колеи. - Тебе следует отдохнуть, - заключил Стыров, - скоро на людей бросаться начнешь… Я послушно кивнул и, подхватив куртку, вышел из студии. Дойдя до машины я долго раздумывал стоит ли мне ехать на своем транспорте или разумнее воспользоваться метрополитеном. В итоге я все-таки сел за руль, а выехав на шоссе забыл куда хотел ехать. Я просто управлял автомобилем, поворачивал с шоссе на проспект, с проспекта в улицы… дорога была свободной, только мелкие затруднения изредка заставляли повышать внимание и концентрацию. В последнее время со мной происходило действительно что-то не очень нормальное. Я неадекватно реагировал на людей, был излишне груб и требователен. Возможно мне просто нужно было время все обдумать, побыть наедине с собой, но даже дома у меня не получалось посидеть часок-другой в тишине. Наша квартира напоминала общежитие, а постоянные друзья/подруги нескончаемым потоком в выходные и будни наносили свои визиты. Мне было хорошо в компании друзей, но чем больше проходило времени, тем явственнее я убеждался в том, что личного пространства с каждым днем остается все меньше и меньше. А потом в магнитоле заиграла именно эта песня… Хорошо, что улица оказалась безлюдной. Я ударил по тормозам, и позорно опомнясь, отполз к обочине. Маргарита соврала. Наверное, не в первый раз в своей жизни. Наверное, даже по просьбе Валеры… или по моей собственной… «Когда ты проник в мой разум Свел меня с ума Заставил смеяться и плакать Подарил мне надежду Когда я увидел свою душу обновленной Я увидел тебя И я понял, что чтобы я не чувствовал Это чувство никогда не умрет»… «Я сдаюсь, когда я вижу твои глаза Я сдаюсь, когда я держу тебя за руку Я сдаюсь, потому что это моя надежда Я сдаюсь, и моя душа обливается слезами… Когда я потерял рассудок Мог ли Иисус плакать по мне?...» Случайный набор фраз вы говорите? Или я слышал то, что хотел в хрипловатой рыбе «I surrender»? Я сидел вцепившись в руль обоими руками, до побелевших костяшек, до ломоты в суставах, пока не кончился трек. Не помню, как вышел на воздух, запер машину и оказался в том самом дворе. Я сидел на скамейке, а мимо меня проходили какие-то люди, кажется, кто-то даже поздоровался больно уж внешность у меня примечательная. А я сидел с сигаретой в руках, забыв, что хотел закурить, забыв, зачем я здесь… Но Валерка всегда умел слышать меня. Как никто и никогда не слышал… - Я знал, что найду тебя здесь. Я вздрогнул от неожиданности, а, подняв глаза, увидел Его… и все встало на свои места. Утренняя стычка с Тёмой, нежелание услышать, принять помощь… но теперь… я бросился Валерке на шею, чуть не сбив его с ног. - Ты говоришь всем, что я звоню, только тогда, когда мне что-то нужно… у меня только один вопрос к тебе, Сережа… почему же ты мне вообще никогда не звонишь? Не звонишь, когда тебе плохо, или когда хорошо, ты не зовешь меня… и я догадываюсь о том, где тебя можно найти только по тому, как сильно у меня сегодня болит голова или сердце. Я прятал лицо у него на груди, и мне было абсолютно все равно, что для этого мне приходилось немного присесть, а кто-то мог увидеть эту странную сцену. В окрестных окнах зажигался свет, а я держал Леру за руку… мы вместе шли к машине. Я готов был сдаться… прямо сейчас.
Maine Coon: Идея отправиться на концерт Mötley Crüe возникла внезапно и не имела под собой логического объяснения. Я не был фанатом, да и по подобным концертам ходил не часто, но тут, поддавшись спонтанному желанию, буквально накануне концерта зашел в интернет и купил билет в партер, даже не надеясь найти за приемлемую цену приличные места где-то на трибунах. Зал, где проходило действо, располагался на противоположном от меня конце Москвы и вообще был крайне неудобен в плане расположения, потому не оставалось ничего иного, как отправиться на концерт на машине. Помня о том, что иду я в толпу, я постарался одеться как можно более незаметно, чтобы меня не очень доставали желающие сфотографироваться или получить автограф. Уже по дороге к месту я вспомнил, что какое-то время назад, кажется, что-то слышал об этом концерте от Кипелова, он как будто бы собирался тоже. Но на тот момент он еще не решил окончательно, пойдет или нет. Впрочем, что он решил все-таки пойти, я понял, едва вошел в здание. Местонахождение знаменитого вокалиста легко вычислялось по некоторой кучке народа чуть в стороне и выкрикам «Валерий Александрович, можно с вами сфотографироваться?» или «Дайте автограф!». Я лишь усмехнулся и прошел мимо, стараясь не привлекать внимания. Впрочем, и когда в зал начали запускать, я нашел его в амфитеатре без особого труда. Кажется, с ним фотографировались все, кому не лень. А он был в достаточно хорошем настроении, чтобы никому не отказывать. Я даже разглядел среди желающих пару смутно знакомых лиц, хотя с такого расстояния я не мог быть уверен, что не ошибся. Зато, изредка поглядывая в его сторону я разглядел рядом с Кипеловым Харькова и внезапно Беркута. Может быть, был кто еще, но опознать их издалека мне не удалось. Начало концерта, разумеется, задержали, чему никто уже не удивлялся. Тем более, что последующее выступление американцев оправдало все ожидания. Единственно что – жалко, что на бис ничего не исполнили. Я так и стоял где-то во второй половине партера, не пытаясь пробраться ближе, и наслаждался отличной музыкой. Выйдя из зала по окончании концерта, я снова увидел чуть в стороне коллег по музыкальному цеху. На этот раз фанатов рядом уже почти не было, да и они быстро исчезали. Я остановился и пронаблюдал любопытнейшую картину, как Валера с Артуром фотографировались вместе на телефон последнего, тыча в объектив традиционными «козами». После чего Беркут уткнулся в телефон, вероятно изучая результаты съемки, Харьков отвлекся на разговор с кем-то из своих знакомых, а Кипелов оказался чуть в стороне от всех и совершенно один. Шальная мысль пришла мне в голову и я тут же отправился реализовывать свою идею. Стараясь не привлекать внимания, я тихо приблизился к Кипелову со спины и голосом волнующегося фаната произнес стандартную фразу – Валерий Александрович, можно с Вами сфотографироваться? – Да-да, конечно… – на автомате начал отвечать Валера, повернулся, увидел меня, да так и замер с открытым ртом на несколько секунд. – Сережа! И ты тут! Ты ж вроде не собирался… – Не собирался, вот только вчера надумал… – улыбнулся я. – В любом случае рад тебя видеть, – он тоже довольно улыбнулся, но я отлично видел, что хоть ему и понравился концерт, он уже устал от обилия внимания и хочет домой. – Ты на машине? – продолжил он, и я понял, что не ошибся. – Угу… – Подбросишь? – Конечно, – не задумываясь, ответил я, а в голове проскользнул вопрос, с кем же он приехал? Не на метро же с фанатами, в конце-то концов! В следующую минуту нас заметил оторвавшийся от телефона Беркут. – Привет, Серега, какая встреча! Как ты неожиданно появился… – Да вот, смотрю, все с Кипеловым фотографируются, решил не отставать и тоже подошел… – попытался отшутиться я. – О, давай я вас сфоткаю… – Да ладно, я ж пошутил… – Давай-давай… – начал уговаривать Артур и навел на нас свой телефон. Нам ничего не оставалось сделать, кроме как позировать на камеру. – Во, отлично вышло! – сказал он, наконец, удовлетворенный результатом. – Пришлешь потом на почту? – спросил я. – Да без проблем, конечно, я могу и в интернет выложить, хоть прям счас, я вот нашу с Валерой фотку уже в твиттер отправил… – Нет!! – одновременно воскликнули мы с Валерой, едва увидели, что он собирается что-то делать в телефоне, и я твердо продолжил. – Лучше на почту. А этого не надо. – Почему? – удивленно спросил Беркут – хорошая же фотка. – Меньше знаешь, Артур – ниже вероятность инфаркта, – философски изрек я, и поспешил увести Валеру в направлении своей машины, подальше от обескураженного Беркута и, еще не успевших обратить на нас внимания очередной партии вышедших из зала фанатов.
nigai-kun: Нашла))) http://ficbook.net/readfic/247217 - Кипелов/Харьков, намек на Маврин/Кипелов http://ficbook.net/readfic/251137 -Маврин/Лефлер http://ficbook.net/readfic/252807 - кроссовер с Алисой.
nigai-kun: Маврин/Кипелов Концерт. -Дети, - учительница встала у стола, облокотившись на него двумя руками. – В этом году у нас в школе будет проводиться творческий фестиваль. Каждый, кто хоть как-нибудь связан с творчеством, обязан принять участие. Участие родителей - приветствуется. Выделив голосом последнее слово, она села и обвела серьезным взглядом класс. Три ряда восьмиклассников молча хлопали глазами. На подоконнике, греясь в лучах сентябрьского солнца, жужжала муха. -И не стесняйтесь, - улыбнулась Ольга Антоновна, - вам целая неделя на размышления. ~*~ -Ну что, дети, неделю назад я объявила вам о нашем школьном фестивале. Вы уже придумали, что будете делать? Солнца за окном уже не было, но муха все еще жужжала. Похоже, она собирается зимовать между рамами… -Кипелов, - оклик Ольги Антоновны отвлек от размышлений о тяжкой участи мух. – Вы уже решили, какой номер будете делать? -Мы?.. – удивился светловолосый мальчишка. -Ты с твоим отцом, конечно. Или хотя бы с сестрой. -Папы дома не было… - буркнул Саша, глядя исподлобья на училку. -Но я же неделю назад сказала! – всплеснула та руками. -У него гастроли. -Хорошо… - вздохнула Ольга Антоновна. – А когда он вернется? Мальчик некоторое время хмуро хлопал глазами, потом нехотя ответил: - Сегодня вечером. -Тогда в понедельник я жду ответа. Иначе позвоню сама. -Ольга Антоновна, - пискнула Анечка с первой парты, - а когда фестиваль-то? -Разве я не сказала? В декабре, под Новый год… ~*~ -Папа! Приехал! До вечера в квартире Кипеловых стоял шум: вернувшийся глава семейства возился с сыном; потом пришла Жанна – и к возне добавился внук. Потом мама устроила праздничный ужин с тортом… Естественно, ни о каких школьных фестивалях Саша не вспоминал до самого воскресенья – пока не сел за уроки. А вспомнив, испуганно подскочил на стуле, задев локтем стоящую на краю стола стопку учебников. Они с грохотом посыпались на пол. На шум из гостиной тут же примчался Кипелов-старший – выяснять, что случилось. -Пап, - испуганным шепотом спросил Саша, - а что ты в декабре делаешь? -Что и всегда, - пожал плечами Валерий. – Несколько концертов по Москве и области – и все. Тебе-то зачем? Саша рассказал. Валерий Александрович почесал макушку: -Пусть завтра позвонит твоя Ольга Антоновна. Мне надо точный график узнать. И пусть скажет точную дату. Хотя бы с точностью до недели. ~*~ Репетиция прошла успешно – так считал Валерий. Никто ни над кем не подшучивал, никто не ругался. Играли вполне сносно, без косяков. Только-только отзвучали последние аккорды, как у Кипелова зазвонил телефон. На другом конце оказалась Ольга Антоновна. Жестом показав, что все свободны, Валера подошел к окну. Классная сына довольно долго разливалась соловьем по поводу важности «предстоящего события», «необходимости взаимодействия детей с родителями»… Кипелов просто кивал в ответ, не заботясь о том, что видеть его не могут – вставить слово в этот монолог просто не представлялось возможным. -Ольга Антоновна, - наконец перебил ее Валерий, - я хотел бы узнать как можно более точную дату. -Я же сказала – в декабре, - удивленно ответила она. -Это я понял. Нельзя ли поточнее? -Ну… в субботу… -Хоть что-то, - тяжело вздохнул вокалист, нажимая отбой. Устало прижался лбом к стеклу. Откуда-то сзади прилетело и плюхнулось на плечи, на подоконнике возникла бутылка минералки. Холодная. Схватив ее, Кипелов жадно сделал несколько глотков, только потом обернулся. Сзади, хитро прищурившись и сложив руки на груди, стоял Маврин. Уже успел переодеться и даже волосы в хвост собрал, - отметил Валерий. -Очередная пассия? – ехидно подмигнул друг. – А жена знает? -Да ну тебя, - буркнул Кипелов, прижимая бутылку к щеке. – У тебя на все либо пассия, либо пьянка. -Уже и пошутить нельзя… - стянув с шеи Кипелова полотенце, Маврик заботливо вытер вспотевшую ему шею и лицо. Потом начал стягивать майку, предварительно прижав вокалиста к подоконнику. -Блин, ты чего творишь? – задергался Кипелов, лишенный возможности двинуться. – Увидят же. -Не увидят, - хохотнул Сергей, целуя Валерия в подбородок. – Пока ты тут по телефону болтал, все уже разошлись. Мы тут одни… и тебе уже давно пора переодеваться! После чего затолкнул Кипелова в душ. ~*~ -Ну так что это за Ольга Антоновна, с которой ты четверть часа трепался? – поинтересовался Маврик, разливая чай. За окном уже стемнело, пора бы домой. «А не по гостям и не по Маврам,» - подумал Кипелов, но кружку взял. -Сашкина классная, - спустя какое-то время ответил он. – У них в школе какой-то фестиваль, обязательно родителей надо. А она даже дату точную назвать не может!.. -А ты че думал, у них персональная Рина Ли, которая им графики на 100 лет вперед составляет? – заржал Сергей. – Это же школа! Скажи спасибо, если месяц назвали правильно. -Тебе-то весело, - недовольно отозвался Валера, - а я Сашке пообещал. Вот как ты себе представляешь: прихожу к Рине и говорю, что так вот и так, в декабре и в субботу… -Да ладно тебе, - Маврин придвинулся к Кипелову и толкнул его локтем в бок. – Что она, зверь? У ее и у самой дети. Чуть помедлив, придвинулся еще ближе и, взяв Валеру за руку, прошептал на ухо: -А если очень страшно, я с тобой схожу… ~*~ -Пап, ну что? – сын смущенно ковырял тапкой линолеум, держа в одной руке смычок. Валерий вернулся в десять вечера – Саша только-только закончил делать уроки. -Решай, что будешь играть. А я подпою, - решительно ответил Кипелов-старший, стаскивая ботинки. Выглядел он как-то странно: на щеках красные пятна, забранные в хвост волосы сбились на бок, глаза словно сверкают… Но – не пьяный, совершенно точно. -Мне страшно, - неохотно ответил сын. – Стесняюсь я… -А если страшно, - хихикнул Валерий, - мы еще дядь Сережу позовем. Подыграет… Саша только рукой махнул и пошел убирать инструмент. В прихожей загибался от смеха Золотой Голос Российского Метала. ~*~ В одну из декабрьских суббот в школе было непривычно шумно. В кабинетах и коридорах «контрольный раз» репетировались танцы и песни. В туалетах девчонки наспех повторяли стихи, попутно наводя марафет. В вестибюле и вокруг актового зала тоже шаталась толпа: родители, пришедшие посмотреть на своих чад, чада, сумевшие уклониться от участия, но не сумевшие – от присутствия. Также ходил слух, что на концерте будет то ли Бутусов, то ли Кинчев, а может и сам Кипелов. Откуда пошли слухи про Бутусова и Кинчева, не знала даже самая ярая кольная сплетница Катя Иванова. Пару раз прошел шепоток, что на огонек заглянет аж Басков, но этому совсем никто не верил. Сам виновник слухов приехал минут за 30 до начала в сопровождении какого-то подозрительного рыжего субъекта. Слившись с толпой, Валерий и Сергей кое-как добрались до нужного кабинета, где наткнулись на Сашу, толпу девчонок в блестящих костюмах и нервную Ольгу Антоновну. -Ну наконец-то! – она втащила Кипелова в класс; Маврин был проигнорирован и вошел сам. – Ваш номер последний. -Э… а сколько всего? -Немного, - махнула рукой училка, - часа на три. -Ага, немного, - буркнул под нос Маврин. – Могли бы и не спешить. ~*~ -Серега, ты чего делаешь, - шепотом возмущался Валера. …Концерт уже минут 15 как начался; Сергей замешкался на входе из класса, попросил подождать, пока шнурки завяжет. В итоге их вдвоем заперли в классе. Сначала они пробовали стучать, но поскольку никто так и не пришел, Сергей заявил, что если надо – сами отыщут. А пока… -Я? Я, вообще-то, нашел нам занятие! – обиделся рыжий, картинно надувая губы. Разрисованные руки тем временем забирались Кипелову под футболку; хозяин рук делал вид, что не при чем. -А если нас увидят? – уже менее уверенно прошептал Кипелов. -Кто? -Тот, кто будет на искать… -До того момента, - низким голосом проговорил Сергей, теснее прижимаясь и обнимая друга за талию, - пройдет не меньше двух часов. -Сереж, - голос экс-вокалиста «Арии» сорвался, он блаженно прикрыл глаза, позволяя себя целовать, - Сереж, здесь же дети… -Вот детьми меня еще не пугали. ~*~ Сергей оказался прав: их начали искать спустя два часа, когда концерт начал подходить к концу. -Эй, вы тут? – раздался голос Саши из-за двери. В замке заскрежетал ключ. – Ага. Вы бы хоть покричать додумались. -А мы кричали, - как ни в чем не бывало развел руками Сергей. – Никто не отозвался. -Громче надо было кричать, - буркнул сын Кипелова, выпуская экс-арийцев из кабинета. -Александр, - строго ответил Маврин. – Ты что, сомневаешься в собственном отце? Да он чуть не охрип! Кипелов смущенно кашлянул: горло действительно саднило, но по несколько другой причине. -Да? -Да. И знаешь что, Александр Валерьевич? – Сергей двинулся в сторону актового зала. -Что, дядь Сереж? – вздохнул Саша. -Ты ведь уже взрослый мальчик, да? Иди-ка домой один. Нам с твоим папой в голову одна идейка пришла… требует доработки. END.
ElisM: А что я нашёл!!! (канон такой канон ) Вкусняшка номер раз. Каждую ночь ты просыпаешься. Проснувшись, начинаешь лихорадочно искать что-то или кого-то рядом с собой. Тебе кажется что, проведя рукой рядом с собой по тонкой простыни, ты найдёшь Его, а Он будет мирно посапывать, отвернувшись от тебя к окну. Просыпаешься. И не находишь. Потом несколько часов не можешь уснуть, перебирая в памяти те моменты, которые хотелось бы изменить. Изменить, возможно, ценой своей жизни. Каждое утро ты, следуя старой привычке, куришь сигарету, запивая её зелёным чаем. Ты соблюдаешь не правила, нет, а тот ритуал, что он принёс в твою жизнь. Ты не пьёшь ничего спиртного, не по той причине, что это дело принципа, а лишь по той, что пить без него скучно и не интересно. Каждый день ты пытаешься забыться в работе, что неплохо получается. Ты имеешь полное право называть себя трудоголиком, работа стала для тебя любовницей, нежной в моменты успеха, но требующей полной отдачи. Ты создал вокруг себя то общество, которое приятно тебе. Эти люди приняли тебя таким, каким ты стал. Эти люди живут с тобой в одном ритме, и, зачастую, на одном дыхании. Они и холодные циники, способные тебя сдерживать, и любящие друзья, готовые в любой момент поддержать в меру своих сил. Рита в очередной раз вылетает из студии, когда ты вносишь новые исправления в текст, и в порыве язвит тебе что-то про слишком слащавую и вылизанную идею. Она знает, что язвительность сойдет ей с рук. Она знает что ты стараешься быть с ней как можно более мягким. И знает, что это не всегда получатся. Ты знаешь, что она дорога тебе, как человек знающий про тебя если не всё, то очень многое, и понимающий тебя как никто другой. Каждый раз после работы ты заходишь в одно и то же Интернет-кафе и каждый раз отправляешь на хорошо знакомый адрес одно и то же письмо, зная, что оно Никогда не дойдет до адресата. Это стало твоей привычкой, привычкой, что заставляет тебя горько усмехаться, откидывая рукой волосы. Каждый раз ты врешь. Всем: и журналистам, и друзьям. Еще чаще ты врешь себе. И ни разу не был уличен ни журналистами, ни фанатами. Журналистам и в голову не может прийти, что ты говоришь полный бред. Фанаты искренне верят, что твои внучки просят тебя построить загородный дом, на который тебе так не хватает времени, даже не думая о том, что грудная Соня ещё не умеет говорить, не то, что мечтать о даче. Они искренне полагают, что ты не отвечаешь на их дурацкие вопросы в интерактиве, лишь по той причине что не умеешь пользоваться ПК, забывая, что ты заканчивал техникум по специальности напрямую связанной с этим самым ПК. Они верят тебе. Кому ты веришь? Всем. Но ровно на пятьдесят процентов…. Либо правда, либо ложь…. Каждый вечер, оставшись в одиночестве, ты включаешь музыку, желательно классику, желательно Вивальди, и открываешь одну и ту же книгу «Роза мира», которую никогда не читаешь. Ты помнишь то правило придуманное Им, и убеждаешь себя, что всё, что было – было не напрасно, а всё что происходит – к лучшему… Слышишь ли ты музыку, спишь ли ты, проснешься ли завтра - ты не знаешь. Твой мир стал твоим сном, твоей музыкой, а тексты Риты воплотились в кошмар. Прогнать этот кошмар ты не можешь, поэтому пафосно называешь его Жизнью. Кошмар прерывается лишь, когда ты забываешься сном. Тогда появляется Рыжий Человек, которого ты ищешь рядом с собой, проснувшись в ночи. Каждый раз, погасив свет, ты мысленно желаешь Ему: « Спокойной ночи, Маврик! Спокойной ночи!» И знал бы ты, что Он делает то же самое, словно соблюдая таинство, неизвестное никому кроме вас двоих. Вкусняшка номер два. -Валерий Александрович, на вас билет покупать? -Куда, Слава? -Так двадцать восьмого приезжают Manowar… Вчера же разговаривали…. -Двадцать восьмого? Нет, Слава, у меня не получится, по футболу кубок мира, я лучше дома на диване проведу вечер с телевизором… -Странно, Манякин говорил, что наши продули. Снова что ли чемпионат? - Ну, значит, повтор посмотрю. -Как знаете. Значит покупаю на всех, кроме вас. --Ну и ладненько, - довольный Кипелов вышел за дверь. -Лешк, а Валерий так и не научился врать. -Ну да. Вроде столько лет в шоу-бизнесе, а всё с Мавриком скрываются, врут как дети. Может и правда думают, что мы все чуть больше чем полностью слепо-тупые? -Слав, а ведь все уже ушли, может быть… Молчанов всё и так понял, и уже закрывал двери. -Знаешь, меня так достали все эти репетиции…. -Лучше скажи, что хочешь меня. -Хочу Футболка Вячеслава летит на барабаны, туда же летят и штаны. Раздевшийся в мгновение ока Слава садится на диванчик и наблюдает за раздеванием басиста. -А слабо стриптиз? --На что спорим? -Кто сверху. Включать музыку? -Да иди ты,- Харьков в спешке стянул кучей кожаные штаны и трусы и пнув кучу в сторону залез на диван. -Алексей, а знаешь, какой ты сексуальный в этих носочках?- - Вячеслав , а у тебя так симпатично торчат сосочки… Тебе так не кажется? -Кажется,- Слава закидывает ноги на Лешкины плечи,- А еще мне кажется, что ты тормозишь.- И насаживается на басюгу. Кусая губы, чтоб сдержать стон, целуя друг друга, щекоча, царапая, покусывая и ставя засосы на самых неожиданных местах они кончают одновременно и не сговариваясь скатываются с дивана. -Лешк, как думаешь, про нас тоже знают все? -Даже не догадываются,- Харьков усмехнулся. Вчера он в подъезде Маврина оставил свой автограф: «А Кипелов с Вами живет?))))» Вкусняшка номер три -Какое право имеешь ты называть меня сволочью, а, Валера? Сколько лет ты треплешь мне нервы? -Маврик послушай….. -Нет, это ты послушай, - Сергей покрылся красными пятнами и едва сдерживался, чтоб не ударить Валерия.- Зачем ты пришел сюда снова? Зачем? Всё было решено! Тобой решено!!! Неужели в тебе нет ни капли гордости? Какие ты имеешь претензии ко мне? -Сергей,- Валерий опустил глаза -Слушаю! Не молчи, говори, что ты хочешь!!! -Не кричи, пожалуйста. -Не кричи?! -Дай мне сказать. – Валерий выдохнул.- Серёжа, сколько любовников ты сменил с момента нашего разрыва? -Шесть! – выпалил СКМ со злостью, Абсолютно искренне надеясь задеть Кипелова. -Круто. Ты счастлив? -Да, Валера, я счастлив. Я рад тому, что тебя нет рядом. Я даже рад тому, что те люди, с которыми… я сплю, не имели ко мне никаких чувств. -А ты имел? Конечно, имел, иначе и быть не могло – Валерий не дожидаясь реакции Маврина, сам ответил на свой вопрос. – А как же твоя гордость? Каково это чувствовать себя блядью? -Не твоё собачье дело, где моя блядская гордость! Зачем пришел ответь!!! А лучше убирайся к чертовой бабушке!!! Проваливай. -К чертовой бабушке,- Валерий улыбнулся – Моё любимое место. -Я не забыл!!!! Какого лыбишься? Пиво будешь? -Буду. Но только после того, что скажешь, как я дорог тебе. -Не смеши меня, Кипелов. Это я тебе дорого!!! -Дорог, дорог…. Вот так вот дорог,- Обнимая Сергея… -Ненавижу тебя,- расстёгивая молнию на джинсах вокалиста. Вкусняшка номер четыре (редкий случай Маврика-пассива) Кто бы знал, как хочется спать. Нет еще рано, надо продумать оставшиеся аранжировки, посмотреть почту, и пролистать те стихи, что были написаны неделю назад. Начну со стихов. Включив компьютер, и надев наушники, я стал сверять, что к чему. Через полчаса я пришел к выводу, что за неделю даже мелодика будущих песен изменилась настолько, что придется девчонкам практически полностью переписывать текстовую часть... Нда... еще неделя псу под хвост. Ладно, хрен с ними, с аранжировками, пойду спать. Войдя в спальню, я увидел сонного Валерку, сидящего в позе по-турецки, и потягивающего сваренный кофе. -Не спишь? Валер, ты, когда успел на кухню смотаться? - Не сплю. Ты бы еще громче пел. -Не прикалывайся, я не пел. -Ну конечно. Ты не пел. Это Михеев на другом конце Москвы решил В три часа ночи соседям концерт устроить. - А если серьезно? -Мавр, я говорю тебе, что ты пел. Разве можно быть серьезнее? -Прости меня. Я исправлюсь. :) -Ни за что... По крайней мере , пока не искупишь вину.- он поставил кружку на пол, рядом с кроватью и потянул меня на себя - Валер, я готов на все, лишь бы ты хоть когда-нибудь..... -договорить Кипелов не дал, накрыв рот поцелуем. - Значит готов на всё? Сейчас проверим.- И, стянув трусы, стал целовать меня в пупок. - Лерк, перестань пожалуйста, я очень устал…. Какой секс, у меня глаза на ходу закрываются….. -А ты закрой их, и предоставь мне возможность сделать тебе приятно…. И, правда, почему бы нет? Закрыв глаза, я ощутил его поцелуй за ухом и неразборчивый шепот, да и неважно, какие слова, важно, что от шепота пробегает легкая волна, которая перерастает в лавину возбуждения. Его пальцы скользят по телу и смыкаются чуть ниже поясницы. Не открывая глаз целую его в губы, он отстраняется и отворачивает меня от себя. Не в силах сопротивляться, встаю на колени, но не наклоняюсь, а опираюсь локтями на край кровати. Кусает за загривок и пристраивается ко мне, не прекращая ласкать меня руками….. Еще чуть-чуть - и всё меняет запах, а луна за окном вспыхивает всеми огнями радуги. В этот миг я понимаю, какой должна быть концовка последней песни, но это неважно, важен лишь миг, когда мы вместе, а он сжимает меня в своих руках. Вкусняшка номер пять Вывалившись последним из вагона, с под завязку набитыми сумками, Кипелов поморщился от слепящего глаза солнца и поспешил за Головановым к, ожидающему их, такси. До гостиницы в этом городке, затерявшемся на карте Урала, было совсем недалеко и поэтому через пятнадцать минут они получали ключи от номеров, и, хотя администратор группы должен был забронировать номера, свободными оказались только два одноместных и один «люкс» (по меркам того же уральского городка). Было решено поселить в один из одноместных номеров Сашу, в другой Славика и Андрея, Лёше Харькову досталась почетная роль жить в одном номере с легендарным вокалистом всея Руси Валерием Александровичем Кипеловым. Немного отдохнув и перекусив, они через пару часов поехали готовиться к предстоящему концерту. Саундчек затянулся на 5 часов по причине изумительной трезвости техников, и ребята еле-еле успели настроиться к нужному времени. К слову сказать, концерт прошел относительно спокойно, фанаты не буйствовали, не пытались залезть на сцену и раздеться на ней, либо же стащить музыкантов в партер…. Проводив взглядом из-за кулис последнего поклонника, музыканты собирали свою аппаратуру и стали собираться на отдых. Молодёжь во главе с Манякиным решили сходить в ближайший бар, а Валерий поплелся в гостиницу отъедаться и отсыпаться. Приняв душ, он залез под одеяло и моментально уснул…. Маленькая девочка залезла на колени к деду и потянулась к длинным волосам, струящимся по плечам. -Деда, а можно я тебе косичку заплету? -Конечно можно, солнышко,- внучка была одним из тех людей, которым доверялся драгоценный хайр. Маленькие пальчики, копошащиеся в голове, приятно щекотали, и Валерий блаженно улыбался во сне…. Проснулся он от запаха перегара, которым дышал в лицо харек. -Алексей, в душ, - повелительным голосом, нетерпящим возражений, приказал Кипелов.- Да, не забудь почистить зубы. Харьков на это предложение-приказ только покачнулся, и устало выдохнул: -Как мне плохо…. - Пить меньше надо…- Валерий продолжал злиться за сломанный сон. - Нет. Мне не от этого…. точнее не только от этого…. Не от алкоголя, Валер… Кип лениво приподнялся на локте и внимательно посмотрел на покачивающегося басиста. -Что-то случилось? - Ага… случилось….. Валер, понимаешь, я сегодня узнал….не знаю говорить ли…….. короче……Молчанов и Андрюха…. они……. -Что случилось? - Валерия не на шутку взволновал такой монолог, и волнение Алексея. -Короче… Они любовники!- последнюю фразу Харёк выпалил так быстро, что Лер-Саныч опешил. -Тьфу ты…. я думал, случилось что-то…. -Как? Вы знали?- Глаза Алексея, казалось, вылезут из орбит, а хмель его прошёл, как и не пил пол-литра залпом…. -Знаешь, Леша, может оно не так все и плохо…. Каждый ведь имеет право на личную жизнь…. -Лер-Саныч, но мы же с ними в одном душе мылись…. Я ж сними работать не смогу…. мне ж на сцене с ними обниматься приходится…. а сейчас буду думать лишь о том, как они на меня смотрят…. -Ну не волнуйся, ты так, Лёшечка. Давай подумаем, что с этим твоим «не смогу работать» можно сделать. Да сядь ты, наконец. Лёша сел на край кровати, не подозревая ни о чём. Валерий, меж тем, тоже сел. Правой рукой, обняв Харика, Валерий заговорил, гипнотизируя жертву своими бесконечно голубыми глазами -Лёш, знаешь, я человек старого воспитания и довольно плохо знаком с терминологией, но мне кажется, что между нашими музыкантами возникло чувство, более сильное, чем дружба…. – казалось, Валерий подбирал слова, но в действительности он лишь плотнее прижимался к Алексею. – Не думаю, что кто-то из них посягнёт на твою честь…. Против твоей воли. – Рука Кипелова соскользнула с талии Харькова ниже, на бедро, а другой он притянул, ничего непонимающего, басиста к своим губам и поцеловал. Харьков хотел, было отстраниться, но тело предательски отказывалось слушаться, и он оказался во власти Вокалиста. Руки Кипа бесцеремонно шастали по телу совращаемого Лёхи и, наконец, нашли что-то между ног и стали это «что-то» активно поглаживать. Отстранившись от губ, Кипелыч с издевкой поинтересовался: -Леш, ты, кажется, хочешь все прекратить? -Да!... Нет… черт с тобой, Валера, продолжай же уже…. Ему не пришлось долго уговаривать, и Кип продолжил. Стянув с ещё плохо понимающего Лёшки майку, которую он где-то зацепил, вырвав клок, Валерий провел языком по его груди вверх и остановился, там, где пульсировала под тонкой кожей венка. Аккуратно и нежно, вместе с тем, несомненно, властно он закусил шею, поставив там нехилый засос, провел рукой по волосам и тихонько толкнул на кровать. Харёк, будучи ещё под властью алкоголя не замедлил упасть. -Валер, подожди…. -Что случилось? -Значит.… Получается….-слова никак не хотели подбираться и складываться в правильном порядке то ли от выпитого, то ли от волнения,- что мы такие же, как они? -Ну, наверное…. Получается……..-вопрос Харика поставил Валерия в тупик.- А тебе это важно? -Да. Нет. А, к чертовой бабушке всех! – Харьков сел на подушки, и, резко дернул вокалюгу на себя. Вокалюга, не ожидая такого бесцеремонного поведения полупьяной басюги, рухнула на неё (басюгу). Харек заржал: -Валер, сволочь старая, убери волосы с моего лица! - Не тронь волосы, а то я тебе косу заплету и кокошничек на сцене носить заставлю! -Ах, кокошничек, - тогда я всем расскажу, какого ты цвета!!! -Ха, напугал, я, чтоб ты знал, Леша, ещё самого Холста имел!!! -Но меня то еще нет,- тут Лешка осекся, и замер, глядя на Кипа. -Пока нет. Валерий рывком обнял его, и стал целовать, прижимая к себе, плавящееся тело. Басист, оставил надежду выбраться из рук Кипелова «девочкой» и, целиком доверившись рукам, скользящим по его телу, выгнулся, закинув правую ногу на бедро Валеры, прижимаясь так, чтобы его член касался члена вокалиста. -Харик, а ты, почему до сих пор не снял штанов? -КХМКККПФФФФФФФФ….. -Сволочь!- Валерий беззлобно ругнулся и расстегнул ширинку на кожаных штанишках, незамедлительно стянув их,- по телу Харька волной пробежала дрожь. Поцеловав последний раз в губы свою маленькую девочку, Лер-Саныч уложил его на кровать, так, что ноги Алексея свешивались на пол, а сам встал на колени между призывно разведенными щиколотками. Он гладил живот Алексея, иногда, как бы невзначай, задевая член или яички, тем самым, заставляя его выгибаться навстречу руке. Чем дольче продолжал Валерий эту пытку, тем выше приподнимал таз Харик, и тем жалобнее он поскуливал. Доведя ребенка до полного исступления, Лера одними губами усмехнулся, оставляя взгляд абсолютно спокойным и холодным, и перевернул его на живот. Получилось так, как Кип и планировал: Харик стоял передним в самой откровенной позе, выгнув спину и раздвинув ноги. Кипелов слегка шлепнул басиста по попе и, сказав, чтоб тот немного подождал, пошел рыться в сумке. Необходимый тюбик косплея нашелся в крайнем кармашке походного баула, в котором хранились такие жизненно необходимые предметы как зубная щетка, пластырь, перекись Н2О2. Смазав тщательнейшим образом зад Лешки, и, нацепив резиновое изделие №2 (он до сих пор так называл первое средство контрацепции), Валерий стал пальцами растягивать узкую дырочку. «Один пальчик, два пальчика, три… подождать несколько секунд и медленно водить ими внутри»- так когда-то учил его первый любовник Владимир Петрович Холст, и он никогда ни на шаг не отступал от этого правила. Средний пальчик проскальзывает вглубь и задевает чувствительную точку, Леша весь выгибается и очередная волна мелкой дрожи перетекает в предоргазменный стон. -Маленький мой, теперь потерпи, будет немного больно,- и злобный совратитель «детей» самым наглым образом вторгается в тело Лёшки. -Бляааааааадь!!! Кип схватил Харька за волосы -Леш, не матерись при старших, к тому же из нас двоит в позе бляди ты. -Урод, Кипелов, мне же больно! Сука, хаер отпусти! -Леш, любимый, потерпи ещё немножко, я знаю, что тебе очень больно, сейчас все пройдет, ты только расслабься Харек пробормотал что-то вроде «попробуй с тобой расслабься, тут же выебешь», но все-таки попытался расслабиться. Кипелов равномерно и плавно начал качать тазом, постепенно увеличивая амплитуду. За эти несколько минут выражение лица Харька из зверски несчастного превратилось в блаженно довольное. Кончили они с разницей в пару секунд и, пока Кип вытирал пот со лба, Лёша уснул, с членом Кипа в заднице, стоя раком на коленях…. Валерий поднял Харькова, как ребенка, на руки и уложил под одеяло. Сходив в душ, натянув на себя пижаму, он залез под это же одеяло и моментально уснул…. Маленькая девочка залезла на колени к деду и потянулась к длинным волосам, струящимся по плечам. -Деда, а можно я тебе косичку заплету?........ всё вот отсюда http://www.liveinternet.ru/users/3064115/
ElisM: Там ещё продолжение было...тысячу всяких...но мне уже лень так что ссылка есть
ElisM: Имя: Саша Инверс Деятельность: мой вдохновитель и просто бох...даже выразиться нормально не могу...в общем, вот! http://ficbook.net/readfic/269903 - Стыров/Маврик http://ficbook.net/readfic/141101 - Удалов/Житняков http://ficbook.net/readfic/182852 - Маврин/Максимов и ещё кой-чего... http://ficbook.net/readfic/141164 - кроссовер с Пикником http://ficbook.net/readfic/135046 - аушный кроссовер с Алисой http://ficbook.net/readfic/135035 - куча всякого околоарийского эн-ца...
nigai-kun: А вот еще из найденного) Дубинин/Холстинин http://ficbook.net/readfic/296764 http://ficbook.net/readfic/293286
Io: Приквел к "будни КБЗК" канон *все коммунисты!* Просто наступает такой момент, когда ты понимаешь, что достиг своей планки. До того еще верится, что именно ты спасешь планету, именно ты восстановишь экосистему… кто если не ты? Ты веришь агитплакатам, веришь речам политрука, или… или не совсем веришь, но у тебя еще достаточно сил, желания и смелости, чтобы рискнуть. А я… я просто не очень хотел вступать в партию. Да… с моим званием доктора наук, с очевидными претензиями на собственную кафедру, с полным доверием, с безоговорочной поддержкой я бы мог занять хороший руководящий пост. Я бы мог построить головокружительную карьеру. Возможно, я даже сумел бы, разумеется со временем, претендовать на место в совете, но я выбрал «ссыльную» на Землю. Коллеги крутили пальцем у виска. Профессор Векштейн умолял остаться. - Валера, ты не понимаешь, - говорил он, - такой шанс выпадает нечасто… ты ведь родился на Земле… ты ведь полжизни провел в попытках выбраться оттуда, ты… ты ведь столько сил приложил, и добился своего! И… что же ты? Я мог только пожимать плечами. Поскольку невозможно было объяснить ему, что я не то, чтобы очень верил в скорое восстановление Земли, не то, чтобы надеялся, что я стану героем научного сообщества, но на этой планете был мой дом. На этой планете был дом всего человечества и глупо было бы не попробовать сделать хотя бы что-то. Существенным довеском к «ссылной» был и тот факт, что на Земле я сумел бы заниматься экспериментальной наукой и попробовать на практике все то, о чем на безопасной «Звезде Советов» мог только мечтать. На планетоиде все были просто помешаны на безопасности, мне это надоело так, что в какой-то момент, я поймал себя на мысли, что мне все равно куда бежать, лишь бы подальше отсюда. Так далеко, где меня не станут искать. Так безнадежно, что мне не будут задавать лишних вопросов. Земля была идеальным местом. Мне очень хотелось верить в это. * - О, товарищ, Кипелов! – приветствовала меня товарищ Пушкина. Я отчетливо помнил нашу первую встречу. Улыбчивая и жизнерадостная Рита из безопасников придирчиво рассматривала мои документы и сличала черты лица, отпечатки пальцев и сетчатку глаза. - Лучше быть первым в деревне, чем деревенщиной при дворе? - Разумеется, особенно, если собираешься сделать из деревни неприступный форт. Обменявшись любезностями, мы познакомились ближе только через несколько недель. Товарищ Пушкина оказалась неплохим собеседником. Хорошо понимала в информационных системах,и с удовольствием объясняла мне как и что работает. Тогда инженерный комплекс и эко-комплекс открыто не враждовали, у нас был даже общий коридор с иллюзией оранжереи. Нередко по дороге к своему стенду я срывал несколько ягод красной смородины, и с удовольствием отправлял их в рот, не думая, что те напичканы нанитами и возможно проведут какой-то комплекс опытов в моем организме, а я буду последним, кто узнает об этом. Если узнает. Конструкторское бюро «Заветы Калашникова» было самым крупным из земных КБ. Оно фонтанировало идеями и выдавало до 5% всех новых разработок СССР ежегодно. Это были идеалистические годы. Может быть, лучшие в моей карьере. Потом Министерство Новых Разработок и Комплексного оборудования выдвинуло лозунг «Догоним и перегоним Марс!». И началось. «Растительность» против «фундаменталистов», «информационные технологии» против «био-механиков»… Мне не хотелось снова быть впряженным в бесконечную и бессмысленную гонку, от которой я надеялся отдохнуть на Земле, поэтому я продвинул собственный проект, доказав необходимость изобретения телепорта и технологий, позволяющих «телепортировать предметы и био-массу» и выбил себе несколько бригад рабочих вместе с командой разработчиков. Команду я набирал лично. Не сразу и не со всеми учеными, инженерами и разработчиками удалось сойтись. Но уже к концу года общий контур коллектива был четко очерчен, а взаимосвязи налажены. - Валер, я хотела с тобой поговорить… - Рита появлялась всегда неожиданно, и всегда умудрялась застать меня врасплох. - Товарищ Пушкина? - Есть одна работа, которую некому поручить. Она не совсем научная, хотя это как посмотреть. - Какая работа? - В древнем городе несколько лет назад были взяты образцы биологической массы. Эксперименты био-крыла с ними оказались успешными. Так мы получили группу ортодоксально настроенных существ. - Я не понял… что это были за «образцы»… Рита понизила голос: - Живые люди. - При такой радиации?! - Наша креоника во многом получила такой бурный рост именно благодаря той памятной экспедиции. - Сколько же лет назад это произошло? - Двадцать или тридцать… при современном медобслуживании, сам понимаешь… - Ничего себе у тебя «несколько лет»… - Слушай дальше… в итоге, все образцы были утрачены, остался только один. Нам удалось переформатировать его личность и он получил статус гражданина, легальное прошлое, ну и все такое. - Я думал, что такие процедуры запретили в прошлом веке. - Да… но такой случай. - Мне это не нравится. Куда ты клонишь? - Я хочу, чтобы ты присмотрел за подающим надежды инженером. Общайся с ним, как с равным, хотя он может многого не знать и проявлять агрессию в необоснованных случаях. - Как... почему? Почему я? - Ты был выбран, как самый благонадежный инструмент социализации… - А со мной посоветоваться не хотели? - Я выдвинула твою кандидатуру. - Спасибо, очень рад! - Не язви… это будет увлекательно. Его сознание запрограммировано на встречу с тобой. Надеюсь, что ты проявишь должное терпение. - У меня есть выбор? - Я знала, что ты меня поддержишь! Я эту ночь мне не удалось сомкнуть глаз. Сознание угодливо подкидывало новые мысли-образы о том, что возможно все мы дети «затерянных» или «запретных» городов, просто переформатированы под современную реальность, снабженные для удобства кучей биомеханических устройств и андройдных дополнений. Под утро же я немного успокоился, и все-таки вздремнул около получаса, решив для себя, что как бы там ни было, наука не стала интересовать меня меньше, и если уж такова моя реальность, то другая мне явно не пойдет на пользу. Если же размышлять об этом дольше, так и до психического расстройства доразмышляться можно. В столовой я как-то сразу понял, кто именно будет членом моей команды. Я раньше никогда не видел естественно рыжего цвета волос. Мои встроенные сенсоры четко фиксировали подобные изменения, так как я не терял надежды на создание семьи, и, разумеется, не хотел перепутать девушку андройда с настоящей девушкой. - Добрый день! – молодой человек сам подсел за мой столик, - меня зовут Сергей, я недавно поступил на работу в КБЗК и не знаю толком к кому следует обратиться за разъяснениями. Я кивнул, подал ему руку и представился. Знакомство, состоявшееся вот так просто и в тоже время, подстроенное безопасниками, очень скоро принесло неожиданные плоды. Я запретил себе думать о том, откуда был родом пришелец и, следуя совету Риты, относился к Сергею, как к равному. Он оказался действительно талантливым инженером и мы продвинулись довольно далеко в вопросе разработки и изготовления изолирующих материалов высокой прочности. Но самым главным было даже не это. Самым главным было то, что нам удалось подружиться. * - Я сто лет не пробовал настоящего чая, признайся, это контрабанда или новая разработка «растительности»? - Нет, это просто наши заслуги оценены руководством, понимаешь? - Типо усиленный паек? - Угу... Мы пили чай, трепались о межпланетных круизах. Все как всегда. - Ты не хотел бы посетить Сонную долину? – неожиданно спросил он. - Никогда не думал об этом… - Мне кажется, это было бы очень полезно, учитывая, что у тебя скоро отпуск. Знаешь… провести денек-другой в барокамере, посмотреть на то, какой была наша планета много столетий назад? - Это все очень похоже на искусственную стимуляцию мозговой активности. Эффект похож на наркотический, боюсь, что это может иметь немного иные последствия, чем ты рассчитываешь. - Да, но не обязательно все время торчать в зале модульной реальности, там масса других развлечений! Восьмибитные компьютерные игры, программирование на перфокартах, текстовые бродилки… - Сергей! Между прочем, такие явные намеки начальству не приветствуются в приличном обществе. - Я не знаю, что ты имеешь в виду! – его карие глаза смеялись, и я не видел причин, чтобы не согласиться на его предложение. Отчеты были сданы, бонусы получены, перспективный товарищ Холстинин оставлен замом. Вообще я нередко задавался вопросом, что заставило собраться вместе таких талантливых и перспективных молодых ученых! Виталий, Володя, Саша… все они были выдающимися личностями в своих областях. Может быть, им просто немного не повезло. Неужели это самое «немного» заставило их прекратить дерзания и остаться на Земле? Мне хотелось верить в иное. Мне хотелось верить в то, что всем им была небезразлична судьба колыбели человечества. - Ты знаешь, что ты идеалист, Лерик? - Почему? - Потому, что остаешься в КБЗК, несмотря на то, что мог бы спокойно болтаться в космическом центре Советского союза. - Мог бы, но не вижу смысла… в том плане, что каждый должен быть там, где ему нравится. - Может… Мы валялись под искусственным солнцем и рассуждали о человеческих ценностях, морали и этике. Впервые за долгое время я чувствовал себя действительно отдохнувшим. - Лерик… давай сходим сегодня в машинный зал, я хочу посмотреть какие-нибудь интересные сны и поиграть в текстовые бродилки. - Ты хочешь посмотреть какой-то сон вместе со мной? - Да, было бы неплохо. Я согласен быть наблюдателем, потому, что даже не знаю, что мог бы представить теперь. Я уже почти восстановился. Мои биоритмы свидетельствуют о повышении метаболизма. - Даже так… что ж… хорошо. Мне не претило такое панибратство. К тому же, Сергей знал место и время, когда можно было перейти с делового диалекта на социально-адаптированный. Тем же вечером мы выбрали несложные барокамеры с минимумом биомеханики. Это было весьма приятное чувство, когда тело погружалось в теплую соленую воду, к пси-центрам прикреплялись специальные нано-контакты и привычный мир переставал существовать. Я показывал Сергею свое прошлое и те истории, которые мне довелось слышать от деда и прадеда. Товарищу Маврину нравилось смотреть картины моей жизни, и картины про Последнюю войну. Он почти ничего не помнил из школьной программы. Мне была известна подлинная причина его «забывчивости», но я обещал себе не говорить с ним об этом. Сновидения сменяли друг друга. Все шло неплохо, пока мы пребывали в университетском корпусе в выделенном нам пространстве. Сергей с интересом наблюдал за новыми ощущениями и осматривал окрестности. Я не стал мешать ему, хотя и знал, что мысле-форма может стать иной, чем вначале. Мне не было страшно, ведь алгоритмы заложенные во мне программой образования позволяли участвовать в таком процессе опосредовано. Но я не мог и предположить, что все произойдет иначе. Я очнулся в барокамере, поскольку во сне сделалось холодно. Любое тактильное ощущение в таком случае, является нарушением процесса и мозг автоматически вывел меня из состояния искусственного отдыха. Сергей находился в моем отсеке. Он был обнажен и странная решительность горела в его взгляде. - Ты показал мне достаточно… - сказал он, - только видел я другие картины, смотря на твой мир из-за стекла реальности. - О чем ты? Я не смог понять, каким образом мы оба оказались в барокамере. Товарищ Маврин был намного сильнее меня. Даже напичканный биомеханикой мой организм не справлялся с подобной нагрузкой. - Ты просто не помнишь… А когда он прикоснулся к моему лицу губами, я думал, что умру. Показатели полового влечения, обыкновенно выставленные на минимум во время работы и деловых встреч, сорвало по счету раз. Псимволы перед глазами сменяли один другой, и спустя секунду я понял, что система на функционирует. Электроды просто сгорели. - Что ты будешь делать теперь? – его глаза блеснули в темноте, под нами плескалась вода, и я знал, что не сумею противопоставить ничего его напору, и рвущейся на волю животной страсти. Я боялся признаться себе в том, что это был самый замечательный момент нашего отдыха, и в том, что я ни единой секунды не пожалел о том, что согласился на поездку, и косвенно согласился на физиологический контакт с товарищем Мавриным… а был ли у меня выбор? Или? Разумеется, что как только мои биомеханические слоты включились я отформатировал кластер памяти Сергея, следуя инструкциям товарища Пушкиной. Я не стал вдаваться в подробности, но выключенный голограф, полагаю, сказал Рите больше, чем все мои самые убедительные слова. Я поступил нехорошо. Я поступил в корне не правильно, но я не мог позволить этому животному архаизму получить власть над нашими телами, а, следовательно, и разумами также. Нам следовало закончить проект, и может быть потом, я бы смог вернуться к обдумыванию этой темы. Но не теперь. Теперь слишком рано. Подумав, я не стал удалять собственные воспоминания. Слишком силен был соблазн, слишком велики опасения, что подобное не повториться. Душа моя, разрываемая противоречиями трепетала, но я старался не подавать вида. Кажется, пока выходит как нужно. Может, еще поэтому я так привязан к Земле? Со мной нигде и никогда не происходило столько волнительных событий.
nigai-kun: Поздравляем, вы попали!.. Дубинин/Холстинин, бред и ересь. И еще "кроссовер" с пелевинской "Желтой стрелой". -Виталь, а Виталь? – кто-то настойчиво тряс меня за плечо. – Я все понимаю, но сейчас не время спать… -Ну чего тебе? – приоткрыв один глаз, я сразу же увидел Холстиинина, крупным планом. -Ты можешь мне сказать, где мы? Приподнявшись на локтях, я огляделся: -В поезде… -Это и ежу ясно, что в поезде! – Вовка падает на сиденье напротив. – Как мы сюда попали? Ты что-нибудь помнишь? Честно пошевелив извилинами, понимаю: не помню ни-че-го. Ничего, что касалось бы поездов. -Может. мы на гастролях? – предположил я, также садясь на сидении. Оказалось, я лежал на «голом» матрасе и подушке, которая успела растерять половину перьевой набивки. Второй «постельный комплект» в свернутом виде лежал на верхней полке над Холстининым. -Исключено, - помотал тот головой. – Во-первых, мы еще даже альбом не записали. Во-вторых, у нас теперь свой автобус. И в-третьих, во всем вагоне больше нет никого из ребят. Последний аргумент был спорным, но я все равно понял, что неправ. Ничего, хоть отдаленно похожего на мои вещи, не наблюдалось. Я даже встал и специально залез под сиденье – пусто. Только на столе стоит бутылка минералки, да лежат два билета. Это все, не считая одежды и обуви. Хорошо, кошелек на месте… Некоторое время мы сидели молча. Поезд уютно потряхивало, где-то бормотало радио. За окном стоял густой туман – ничего не разглядеть. Только изредка оттуда выныривали столбы, чтобы тут же исчезнуть. -Интересно, сколько времени? – подал голос Вовка. По-привычке бросив взгляд на левую руку, я обнаружил там еще и часы. Живем! -Полвосьмого. -Хм… - он скосил глаза в сторону окна, - судя по всему – утра. -Ага, - я тоже посмотрел в окно. На секунду из тумана показался очередной столб – и унесся дальше. – Слушай, Вов. Мы идиоты. -А ты сомневался… И в чем это выражается? -Мы ведь в поезде, так? А в любом поезде есть проводник! -Ну да, есть, - усмехнулся гитарист. – Предлагаешь спросить у него, как мы сюда попали? -Владимир Петрович, ты нынче тупишь! Спросим, далеко ли мы уже от Москвы и где следующая остановка. Холстини задумчиво смотрит на меня, потом кивает: -Давай спросим. Действительно, тормозит… ~~*~~ У проводника оказалось пусто. В смысле, никого не было. А вот в туалет уже образовалась небольшая очереь немного подумав, встал за женщиной лет тридцати. -Ой, а я вас раньше не видела! Новенький? –по интересовалась она, оборачиваясь ко мне. Что за детский сад, позвольте спросить? -Э… да, - кивнул я. В каком это смысле «раньше не видела»? -Тогда давайте знакомиться! Анна, - улыбнулась она. -Виталий, - я улыбнулся в ответ. – А это – Владимир. -Очень приятно. -Скажите, анна, - беспардонно встрял Холст, - а где может быть проводник? -А что, на месте нет? – спросила новая знакомая. – Вы подождите немного, к девяти точно появится. -Ну, тогда подождем, - согласился я. – А вы куда едете? -Как это куда? – безмерно удивилась Анна. – Я никуда не еду… На этом разговор прервался – подошла ее очередь. Изумленно взглянув на Холста, обнаружил, что тот тоже ничего не понимает. Через некоторое время появляется проводник: парень лет 25-ти в зимней форме. -Новенькие? – приподнял брови он. -Э… да. Мы хотели спро… -Пойдемте, - не стал слушать он. Зашел в свой отсек, достал два комплекта постельного белья в запаянных пакетах и сунул мне в руки. Потом поставил на стол два стакана в металлических подстаканниках и положил две ложки. -Меня зовут Евгений, - представился проводник. – Если возникнут какие-то проблемы, обращайтесь: помогу, чем смогу. Ресторан через два вагона на восток и через семь – на запад. -Евгений, скажите пожалуйста, - обратился к нему Холст, - куда едет этот поезд? И далеко ли мы от Москвы? -От какой Москвы? – нахмурился тот. – Это «Желтая стрела». ~~*~~ -Ты чего меня так резко утащил? – негодовал Вовка, меряя шагами купе. – Мы же так и не выяснили, где находимся! -Три шага вдоль, полтора – поперек, и снова три – в обратную сторону… -Выяснили… я тут вспомнил кое-что, - я расслабленно завалился на свое место и закинул руки за голову. – Если это действительно «Желтая стрела», то… -То что? – не выдержал моей паузы Холст. -То нам пиздец! – припечатал я, закрывая глаза. -В каком смысле? -Есть у Пелевина книжка с таким названием… - начал объяснять я. На объяснения ушло часа два: оказывается, Холстинин и знать не знал про Пелевина. Бойкот современной литературе? Ну-ну… -Погоди, - прервал меня Холстинин под самый конец рассказа, - а не по этой ли книжке Рита недавно текст выдала? -По ней самой, - кивнул я с улыбкой. -О, Рита спец по всякой мистике! Что там по тексту? Разбить окно?.. Заметив, что Вовка начал оглядываться, я поспешно сел. Не хватало только, чтобы он из окна выпрыгнул! -Вов, тут нам Пушкина не поможет! Это ее «разбей окно» - не более чем для рифмы и динамичности сюжета. А в книге поезд остановился сам. -Ладно, ладно, - вздохнул гитарист, прикрывая глаза и откидываясь на сиденье. – Доверимся первоисточнику. И вообще, неужели ты подумал, что я из окна собираюсь выпрыгивать?.. ~~*~~ Двенадцать часов спустя мы снова сидели в этом купе. За день успели познакомитьсяс половиной вагона и сходить в оба ресторана. В западном цены оказались намного выше, чем в восточном. Тут еще и работать надо… Хм. -Ну, и что теперь? – устало спросил Вовка, с тоской глядя на свернутый матрас. -А что теперь? – я только пожал плечами. – Лично я ничего не могу поделать. Так что лучше всего в нашей ситуации – не поддаваться панике и попытаться устроиться. И надеяться, что этот чертов поезд когда-нибудь остановится. -Вот именно! – Холст яростно дернул угол пододеяльника, который натягивал на тонкое шерстяное одеяло. Раздался треск, но ничего не порвалось. – А если он никогда не остановится?! Тогда что? -А ничего! Будем тут сидеть. Если повезет, помрем раньше, чем скатимся в пропасть. -Черт! – он раздраженно швырнул наполовину «одетое» одеяло на сиденье. – Я не хочу тут торчать всю оставшуюся жизнь! -Тогда прекращай строить из себя пессимиста и начинай надеяться на лучшее! – я треснул кулаком по столу так, что подпрыгнула бутылка с минералкой. – Я, между прочим, тоже не хочу здесь оставаться ни секунды. И уж тем более – выслушивать твои истерики. -Мои истерики? – тихо спросил Холст. Спокойно так… - Что ж, извини. ~~*~~ Примерно полчаса мы строили из себя оскорбленных невинностей, отвернувшись каждый к своей стенке. Колеса поезда мерно стучали на стыках рельс, вагон мерно потряхивало, за окном уже совсем стемнело, и не было видно даже столбов. Даже фонари не горели. В конце концов мне надоело валяться и молчать. И спать не хотелось. Поэтому я встал и тихонько подошел к Холстинину, благо за стуком колес шагов слышно не было. Он не спал, хмуро смотрел на стену, обитую красным дерматином. Я осторожно присел на край матраса и тронул его за плечо. Холст раздраженно дернулся, но поворачиваться не стал. -Вов, не сердись, а? В ответ – хмурый косой взгляд. -Ну, я ведь правду сказал… Вздохнув, Холст все же сел, при этом многозначительно посмотрев на потолок. Какое-то время молча смотрим друг на друга. -Ты тоже извини, - наконец сказал он шепотом. И посмотрел на меня этим своим взглядом, чуть прищурившись. Широко улыбнувшись, я сгреб Холста в объятия… …И так и не понял, кто первым это начал. Просто в один момент обнаружил, что целую его… или он меня? Это не важно, важно то, что никакого сопротивления не было. Добровольно… «Бля, я же не…» - мелькнула мысль. И тут же пропала. Мало ли, чего я «не», сейчас главным было не это. Главным было то, что у Вовки мягкие губы, горячие руки и вьющиеся волосы, в которые так приятно зарываться пальцами. И запах… тоже приятный. О Боже… -Виталь, - раздался шепот в темноте, у самого моего уха. А я и не заметил, что свет погас… - Виталь, я же не… -Т-с-с, - пальцами левой руки я накрыл его губы. – Это сейчас ни к чему. Я тоже, знаешь ли… ~~*~~ Первое, что я понял, проснувшись, - мы все еще в поезде. Все тот же перестук колес, то же мерное покачивание. Второе – вчерашний вечер мне не приснился. Потому что лежал я на самом краю, а под бокой обретался кто-то большой и теплый… Резко сев, я ударился головой об столик. Звонкое «БАМ-МС!» - это упала бутылка. Холстинин спал, прижавшись спиной к дерматиновой обивке. Громкие звуки его не разбудили, но лицо не разгладилось даже во сне, тревоги не исчезли. Я дотронулся рукой до его волос, провел пальцами по щеке и вздохнул. Все, что было вчера, я прекрасно помнил и не чувствовал никакого стыда или отвращения. Непонимание – да, оно было. Но просто потому, что раньше я за собой ничего подобного не наблюдал. И… мне понравилось?.. Тряхнув головой, я посмотрел на часы; было полдесятого. Мда… осторожно встав, чтобы не разбудить спящего друга, я сходил в туалет а заодно и за кипятком. Вернулся спустя четверть часа. Холст уже проснулся и сейчас сидел, сгорбившись, на моем месте. Я поставил перед ним стакан с кипятком и сел напротив. Даже представить боюсь, что он сейчас думает и как себя чувствует… -Чаю хочешь? -Хочу. Виталь, - он посмотрел на меня исподлобья, как-то пришибленно, - мне… не приснилось? Я мог соврать. Мог, но что бы это дало? Мое молчание сказало все за меня. -Я надеялся, что проснувшись, окажусь дома, - резко сменил тему он. – Что все это сон, не более. Никаких поездов не будет,а будет диван и гитара в углу. -Я тоже… надеялся, - ответил я, тяжело вздыхая. – может быть, я действительно все еще сплю, и ты мне так странно снишься? Кстати, о птичках… Есть одна бредовая мысль… Да, мысль была. Крайне бредовая, чего уж там. И в голову мне пришла… там, где обычно в голову всякие мысли приходят. Но почему бы не попробовать, раз уж других идей нет? -Какая? -Сделать все то же самое, что в книге написано. И при этом усиленно думать о смысле жизни. -Ну, давай, - пожал плечами Холстинин. – А что там написано? -Надо залезть на крышу, а потом сходить в конец поезда. ~~*~~ На крыше было пусто. По крайней мере, на нашем и соседнем вагонах. Только далеко на западе виднелось какое-то шевеление. А еще было ветрено, очень. Ветер был настолько сильный, что едва не сбивал с ног. -Ну, куда теперь? – спросил Вовка, плотнее запахиваясь в косуху. Ветер нещадно рвал волосы, уносил назад звуки так, что приходилось напрягать горло и вставать между ветром и собеседником, чтобы хоть что-то услышать. Ко всему этому добавлялся страшный грохот, какой обычно бывает вблизи всех железных дорог. -Пошли туда! – показал я в сторону, где была замечена «жизнь». На запад. Плохо, что на запад – ветер встречный. Мы пошли по крышам, загаженным птицами. Ветер дул с такой силой, что для каждого шага приходилось затратить куда больше энергии, чем обычно. Я не уставал благодарить все высшие силы, какие только есть в этом мире за то, что места сочленения вагонов у этого поезда оказались перекрыты. А то, в качестве приключения, нам мог бы попасться поезд образца американских мультиков; тогда мы не ушли бы дальше собственной крыши. Не скакать же нам, в самом деле, через метровые дыры в таких условиях! Здравый смысл подсказывает, что быть такого не может, и открытая сцепка в пассажирских вагонах – это прошлый век… но вдруг? До «обитаемых» крыш дошли примерно через полчаса, но совершенно неясным оказалось что мы тут должны делать. Отдыхать, разве что. Я огляделся. Вот с правой стороны, в полуметре от края, сидит девушка, подставив лицо ветру. И как ей не холодно, на железяке-то? Чуть поодаль какой-то старик в рваном ватнике мучает аккордеон. Спрашивается: зачем? Мелодию, как и все звуки, тут же уносит ветром, лязг колес заглушает все остальное. Я сумел различить лишь обрывок «Калинки-малинки», да и то… Рядом со стариком стоит парень в сером пальто. Больше людей нет: то ли ушли уже, то ли и не было их. Едва мы подошли к вагону, как старик встал и, дойдя до противоположного края крыши, исчез в люке. Следом за ним нырнул аккордеон. Девушка, встав с крыши и взяв под руку молодого человека, молча увела его дальше на запад. -Дальше что? – прокричал Холстинин, вставая передо мной. Чтобы было лучше слышно, подошел почти вплотную. Черт… -А мне откуда знать? – напрягая связки, ответил я. – Отдохнем и назад пойдем! Я быстро отдвинулся, стараясь не смотреть на Вовку. Потому что непонятно откуда вдруг появилось смущение: то ли встал он слишком близко, то ли посмотрел как-то не так. Хотя смотрит он всегда не как обычные люди. Стоп. Это еще что за?.. А, к черту все! Что я, девчонка-восьмиклассница, чтобы смущаться да взгляды ловить?.. Развернувшись, я было собрался двинуть в обратном направлении, но вдруг почувствовал, что меня схватили за рукав. Вовка о чем-то спрашивал, крича изо всех сил; было видно, как напрягаются мышцы на его шее. Но до меня долетело только: «…нишь… ой… он…» Я помотал головой, показывая, что ничего не услышал. Вздохнув, Холст снова подошел ко мне вплотную и, обхватив руками за шею, проговорил в самое ухо: -Виталь, ты помнишь, где наш вагон? -На восток же, - удивился я. -Это-то я знаю . Какой по счету вагон, не знаешь? -Во бля… - выдохнул я. Когда мы шли, я как-то не озаботился подсчетом вагонов. -Вот и я не знаю, - вздыхает Холстинин. Дыхание обжигает ухо и щеку. -Давай тогда по времени смотреть, - предлагаю я, стараясь выбросить из головы всякие ненужные сейчас мысли. – Мы сюда шли полчаса. -Ага. Но ветер дул в лицо и тормозил движение. А теперь будет дуть в спину… -Вов, не занудствуй. Ну ошибемся парой вагонов – и что? -Ладно. Засекай. Повернули обратно. Ветер теперь подстегивает резкими порывами, толкает в спину; приходится идти аккуратно, чтобы не оступиться ненароком. В какой-то момент, не удержавшись, я осторожно коснулся Вовкиной ладони и, не встретив сопротивления, взял его за руку. Детский сад, совковая началка, да и опасно – все это я прекрасно понимал. Но так я чувствовал себя… увереннее, что ли? Полчаса и сколько-то там вагонов спустя, плюнув на все встречные-поперечные ветры, мы спустились в поезд. Как ни странно, почти не промахнулись: наш вагон – на один западнее. ~~*~~ Мы пили горячий чай, сидя в своем купе. Руки, красные и холодные после прогулок по крышам, не могли отогреться о стакан с кипятком. В щель в окне нещадно дуло. -Вов, - окликнул я гитариста, - пытаясь хоть как-то отвлечься от пробирающего до костей холода. – А ты о смысле жизни думал? -Сейчас или вообще? -На крыше. -Нет, - признается Холст. – Я думал несколько о другом. А ты? -И я нет. -Ну и хрен с ним. -А о чем ты думал? – что называется, ляпнул не подумав. Холстинин какое-то время смотрел на меня, потом, набрав в грудь побольше воздуха и отчаянно усмехнувшись, вместо ответа сел рядом со мной и тихо произнес: -Здесь очень холодно, тебе не кажется?.. ~~*~~ Почти неделю мы ничего не делали для того, чтобы выбраться. Причина проста: на следующее утро к нам ввалился проводник и заявил, что нашел нам работу. Проверять электрощиты и проводку. Вспомнили студенческие годы, называется. Зато и кормили бесплатно. В общем, спустя неделю напряженной работы нервы у нас были на пределе. Вовка не выдержал. -Виталь, - услышал я его голос поздно вечером в темноте, когда свет погас во всем вагоне и я почти спал. Тихий шепот гитариста прозвучал как гром. – Ты спишь? -Кажется, да. А что? -Слушай, я так больше не могу. -Что именно? -Сидеть сложа руки, вот что! Ты вроде говорил, что можно еще в конец поезда сходить. Так пошли! Завтра, прямо с утра. -Слушай, Вов, - мне было тяжело это говорить, но иначе просто было нельзя. Не скажи я это сейчас, все было бы обманом и даже больше – самообманом. – Я ведь действительно не знаю, подействует ли то, что мы повторим сюжет. Может быть, этот чертов поезд вообще не останавливается… -Виталь, - прервал меня Холст, - неужели ты думаешь, что я этого не понимаю? Но и сидеть и просто так ждать я тоже не могу! Я увидел, как в темноте блестят его глаза. Это на небе взошла полная луна и, пробившись сквозь туман, освещала купе. Вздохнув, я сел – сон как рукой сняло, а валяться просто так не хотелось. Странно, конечно, но и фиг с ним. -Ты чего, - Вовка удивленно приподнялся на локте и повернулся в мою сторону. -Ничего. В туалет схожу. Выйдя из купе, я действительно двинулся в сторону туалета – больше просто некуда было. Встал у окна, прижался лбом к холодному стеклу. Что за хрень со мной творится? Почему я вдруг начал обращать внимание на такие вещи, как блестящие в лунном свете глаза? Почему, черт возьми, мне хочется обнять мужика?! И ладно бы только обнять… А то, что мужик этот – Володя Холстинин, старый друг и коллега с незапамятных времен, дела не меняет. Даже наоборот… Со злости двинув кулаком по холодной, обитой пластиком стене, я все-таки зашел в туалет и умылся. Вернувшись, застал Вовку не спящим. Он сидел на моей кровати и барабанил пальцами по столешнице. -Знаешь, что я тут вспомнил? – заговорил он, не поднимая головы. – Помнишь, перед Новым годом мы всей толпой завалились к Пушкиной на чай? -Помню, - ответил я, садясь рядом. А ведь собирался – напротив… -И начали обсуждать литературу. -Так… было дело… -И кто-то ляпнул: «Хотелось бы в книгу попасть.» -Это Маврин выдал, - хмыкнул я. – И, кажется, идею горячо поддержали… -Особенно Рита. -Бля! – вот тут до меня и дошло. – Но как такое возможно? -Я похож на практикующего мага? Откуда мне знать… - Вовка провел рукой по волосам и откинулся на обитую дерматином стену. – Но факт остается фактом. Так что твоя идея не лишена смысла. -Думаешь? Ну, тогда завтра пойдем на восток, - согласился я. Некоторое время мы сидели молча. Я закрыл глаза, и потому только слышал, как Холст шевелится или еще что. Потом почувствовал его ладонь, слишком близко от моего бедра. -Вов… может, не надо? Поздно. Не знаю, может быть, тогда начал все же он? Хотя… какая разница, кто начал, если я уже зарылся пальцами в его волосы, а по футболкой чувствую его горячие ладони? -Извини, - услышал я в какой-то момент. – Сам не понимаю… ~~*~~ Просыпаться было тяжело. Голова ощущалась как пустой чугунный котел, в глаза словно песка насыпали. В общем, как после весьма бурной попойки. «Приятным» сюрпризом оказались боль в пояснице и насморк. Открывать глаза не хотелось, но упорное ощущение, что что-то не так, заставило. Долго пытался понять, почему меня удивляют потолок и бежевые занавески на окне.Потом, неизведанными путями Мысли, до меня дошло… Я ж дома! Один, потому что жена с тещей и детьми уехала в какой-то санаторий. Никаких бутылок с минералкой и столиков над головой, никаких проводников и обитых дерматином диванчиков, ничто не постукивает и не покачивается, никакого Холста… и еще гитара на стене, обычная классическая гитара. На часах одиннадцать. Среда. Хм… репа в два. Нормально, успею. Интересно только: вся эта галиматья мне приснилась или как? И если да… блядь. ~~*~~ На студию я пришел первым. Странно. Обычно первым прибегает Холстинин, трудоголик несчастный. Остальные потягиваются постепенно, а Вовки все нет. Наконец, и он приполз, иначе не скажешь. Лицо помятое, хайр не расчесан и кое-как забран в сбившийся хвост, под глазами – круги… -Если бы я не знал, что ты с компом на «Вы», то подумал бы, что ты всю ночь в «стрелялки» резался, - пошутил звуковик. -Спал плохо, - поморщился Холст в ответ. -Это мы заметили, - хмыкнул Теря. – Девочки? -Поезда. Кошмары. Похоже, не приснилось. Но расспрашивать Вовку о подробностях я не стал. И что-то говорить на эту тему – тоже. Во время репетиции я несколько раз ловил на себе странные взгляды Холста, но только ободряюще улыбался. Если все это мне не приснилось, то пусть хоть он считает это дурным сном. А если приснилось… тогда ему тем более не обязательно знать о моих странных нездоровых фантазиях. ~~*~~ А в это время в квартире великой русской рок-поэтессы случилось следующее, незначительное вроде бы, событие. В «рабочем кабинете» - небольшой комнатке, заставленной вдоль стен стеллажами с книгами, артефактами, статуэтками и курительницами благовоний, пришла в себя Маргарита Пушкина и удивленно огляделась. «Что вчера было?» - билась в голове мысль, не желая никуда исчезать. И было от чего. На полу, освобожденном от ковра, мелом была вычерчена пентаграмма. По внешнему контуру круга, в который она была заключена, проходил еще один контур – высыпанный солью. В центре лежали дубининские перчатки, холстининский шарф, «Желтая стрела» Пелевина и огромный ловец снов. В самой комнате было душно, чувствовался отчетливый запах ладана и гвоздики. На столе стояла пустая бутылка коньяка. -Вот ведь, - вздохнула поэтесса. – Теперь еще соль сметать и мел оттирать. Она уже давно привыкла к подобного рода случаям и не испытывала по этому поводу дискомфорта. После таких пробуждений стихи писались просто замечательным образом. END.
Падающая_в_небо: Дождь. Дождь. Дождь. Рухнул блестящими нитями. И всё растворилось, отодвинулось, скрылось за шумом влажного сумеречного воздуха. Светящиеся окна. Светящийся циферблат часов. Секундная стрелка выпрыгивает из предыдущего момента на новое деление. И капли тоже начинают светиться, упав на стекло и размазав изображение. Ждать тебя. Как будто сейчас откроется дверь из другого мира, очередная капля рассечёт пространство, оставив в нём кривой надрез. И оттуда конечно выйдешь ты. Иначе и быть не может. Случайностей не бывает. И не может быть случайных встреч, и не существует случайных слов. Прости мою бесполезную гордость, прости моё болезненное самолюбие, прости мне меня. Обнимать, прижиматься губами к мокрым от дождя щекам, целовать твои руки. В последний раз. Когда каждая черта врезается в память как высеченная в мраморе. Когда жадные, безумные, отчаянные поцелуи застывают на губах. Прощаться навсегда. Запомни мою улыбку, забудь мои слёзы. И упасть. На колени. В темноту, провожая тебя взглядом. На мокрый асфальт, в котором всё ещё отражается небо. Небо для птицы, которая больше никогда не взлетит.
Io: Автор: Саша_Инверс Бета: L.Heitz Фэндом: Ария Персонажи: Маврин/Кипелов, Холстинин, Дубинин, Удалов, водитель автобуса Рейтинг: PG-13 Жанры: Слэш (яой), Юмор, Повседневность, Стёб Предупреждения: OOC, Нецензурная лексика Размер: Драббл, 2 страницы Кол-во частей: 1 http://ficbook.net/readfic/344252
карде: У Валеры странное худое лицо, на котором почти не отражается возраст: то ли рано состарившийся парень, то ли хорошо сохранившийся мужчина. Почему-то мне видится первое. Я вообще люблю смотреть на него, подмечать жесты и мелочи. То как он заправляет за ухо выбившуюся прядь, закуривает, листает газету, улыбается. Мне нравится его улыбка, такая же неуловимая, как он сам: растерянная или вежливо-глумливая когда недоволен. Наблюдать за ним стало потребностью. Это началось давно: группа гастролировала. Много. Успешно. Переполненные залы, восторженные отзывы. Но внутри назревал конфликт, раскалывавший нас изнутри. Разлад между Риной и Мавриным достиг логического конца - ухода Сергея. Вокалисту в этой истории досталась безблагодатная роль призового кубка. Оба претендента были ему близки, и он страдал от невозможности выбора между любимой женщиной и старым другом, пытался найти компромисс, но дело неизменно заканчивалось упреками с обеих сторон. Меня же раздражали и мой бывший шеф, и нынешний директор. Я знал не только внешний слой мавринского отношения к Валере. Свечку никто не держал, но слухи об ориентации Сергея нашего Константиновича ходили давно. А начав играть в его группе я понял, что это не только слухи. Нет, я не гомофоб, но ловить на себе томные взгляды начальства и выслушивать его же сравнения собственной внешности с внешностью несостоявшегося любовника... Удовольствие ниже среднего, поверьте! То, что роман не состоялся, я понял, когда мы начали играть с Кипеловым. Валера был дружелюбен, мил и совершенно спокоен. А вот Рина... Она поняла все быстро и стала защищать, то что считала своим. Собственно это меня и бесило: две собаки вокруг добычи. И Кипа мне было искренне жаль. Мое трепетное отношение к его образу певца слилось со справедливым желанием успокоить и защитить и, наконец, проросло в потребность владеть. Ооо, я вполне понял Сергея! Было в Валере нечто уязвимое, хрупкое, возбуждающее что-то темное глубоко в сердце. Я старался проводить с ним побольше времени, рассказывал, чего я хочу от альбома и группы, с интересом (клянусь, искренним!) выслушивал его. Мы стали довольно близки, но меня это не удовлетворяло. Именно тогда появилась потребность наблюдать за ним, подмечая все мелочи. Весной 2006 группа много гастролировала. Вечно занятый на десятках проектов Смольский часто забивал на наши концерты и мы выступали вчетвером. У Рины были сложности, и она так же часто оставалась в Москве. Все это не лучшим образом сказывалось на нас. Вот и в одном из городов нам предстояло возвращаться в холодную гостиницу. Меня радовало только то, что номер предстояло делить с Валерой. -Леш, помоги-ка, - он вышел из душа в одном полотенце и теперь пытался распутать волосы на макушке. -Иди сюда, - Валера прошлепал босиком к моей кровати и уселся, поджав ноги. -Ты простынешь так, надо посушить, - достав фен, я принялся за дело. Распутывая влажные пряди, я думал о том, какая белая у него кожа. А вот вид усталый - неудачный тур его порядком вымотал. - Нам надо подыскивать кого-то постоянного. - Надо, - он зябко передернул плечами. - Задоре позвоним. - Может тебе чаю заказать? - Не стоит, сейчас лягу и согреюсь. Я скептически хмыкнул: его наплевательское отношение к таким вещам мне не нравилось. Он вообще был на редкость беспечен. Возможно, именно это в нем и привлекало: детская простота, ненавязчивость и некий иррациональный оптимизм - что не случится, все к лучшему. Аккуратно перебирая тонкие волосы, я размышлял. Спать совершенно не хотелось. Хотелось подольше посидеть с ним, ощущая животом горячую после душа кожу и разглядывая красивые округло-женственные руки. Еще хотелось набить морду Виктору и почему-то Маврину. При всем уважении к музыканту, так бросать любимого человека было довольно эгоистично. Ведь «любовь не предает, не гордится, не ищет своего...» Древняя фраза крутилась в голове. Валера способен справиться с очень многим, но и ему нужен кто-то, не требующий от него взятия новых высот и способный принять его со всеми заморочками, не пытаясь переделать. Обидно, что он до сих пор переживает из-за рыжего. «Любовь не предает, не гордится, не ищет своего». Вот я и не ищу. ВОТ Я И НЕ ИЩУ... Я НЕ ИЩУ... Я... - Твою мать! - Ты чего?- расслабившийся и даже, кажется, слегка задремавший Кипелов, удивленно смотрел на застывшего с феном в руках меня. - Н-ничего... ничего, так, просто личное вспомнил. - Да? - его развесилило мое поведение. А мне было не до смеха, озарение пришло слишком внезапно и требовало серьезного осмысления. Все же я взял себя в руки и продолжил свое занятие, теперь избегая касаться его спины и делая вид, что ничего не произошло. Наконец, он улегся и быстро заснул. А я лежал в темноте и думал. Я люблю его? Врать себе последнее дело - да. Как человека точно. А?.. ааа... Всплывшая в памяти белая кожа, манера поправлять волосы и покусывать губу в размышлении заставили тело отреагировать однозначно и быстро. Спокойно, Леша, спокойно, дрочить на лежащего рядом товарища не стоит. Особенно если у него чуткий сон. Я прислушался к глубокому дыханию на соседней кровати. Интересно, а он знает про Маврина? Или просто считает его лучшим, но несколько капризным другом? С него станется. Черт, я даже не знал как он отнесется к моим чувствам. Еще раз выдохни, Леша. Хочешь ему об этом рассказать? Я люблю тебя, выходи за меня замуж? Вдох-выдох. Чего я хочу на самом деле? Дружбы, страсти? Вдох-выдох. Хочу быть не как все. Да. Стать для него уникальным, единственным. Переплюнуть хотя бы в этом старших коллег. Стать незаменимым. Вдох-выдох. Я не могу разделить с ним прошлое. Но у меня есть будущее. Оно в моих руках. Остаток ночи я провертелся с боку на бок, строя планы по соблазнению, абстрактно мечтая и прислушиваясь к дыханию на соседней койке. Уже под утро меня свалило тяжелое полуобморочное забытье. А когда проснулся - Валеры в номере не было. Кое-как умывшись и приведя себя в порядок, долго рассматривал в зеркале опухшую и растерянную физиономию. Хорош, нечего сказать. Герой-любовник нашелся... Все-таки переоценил я крепость своих нервов. На миг я решил, что стоит вокалисту увидеть меня и он сразу все поймет. То, что ночью казалось простым - превратилось в неосуществимую мечту. Я ощутил тоску. И снова вспомнились мавринские взгляды. Мы с ребятами часто подшучивали над его поведением, иногда на грани. Он весело хохотал в ответ на наши приколы, но, отсмеявшись, становился странно серьезен. Сейчас мне было его жаль...Я не могу разделить с ним прошлое. Но у меня есть будущее. Оно в моих руках. Я должен обдумать все это спокойно и начать действовать или отказаться от действия. Все-таки, знает ли он о Маврине или нет? Как он вообще относится к гомосексуалистам? Мы никогда такое не обсуждали. Меня самого это не пугало никогда, но он человек из другого поколения и вряд ли с пониманием относится к подобным вещам. Стоит завести об этом разговор. Нет, так дело не пойдет! Я должен успокоиться. Впереди автобус, тур еще не закончен и нужно быть в форме. Нужно выкинуть из головы этот сумбур, вести себя как обычно, иначе это действительно может закончиться печально. Уже для меня. Мысли позитивно, Леша, и оторвись, наконец, от зеркала. Конечно, узнать о себе столько нового за один вечер тяжеловато, но это не повод посвятить тоске оставшуюся жизнь. В оставшиеся дни я все же старался держаться подальше от ребят, опасаясь выдать себя и отговариваясь усталостью и головной болью. За что люблю нашу группу, так это за ненавязчивось. Так уж повелось, вроде все рядом, но в душу никто не лезет. Правда, иногда пугал меня Манякин. Мне всегда казалось, что видит он больше, чем показывает, а говорит меньше, чем думает и знает. Отношения у нас с ним были ровные и вполне добрые, но сейчас его наблюдательность была некстати, поэтому его я избегал особо. Гастроли шли вполне нормально, и, наконец, мы вернулись. Москва встретила нас пасмурной погодой и накопившимися личными делами. За бытовыми заботами новое чувство слегка померкло, и я смог оценить все случившееся более или менее трезво. Все мои мысли сводились к одному: я люблю его и хочу с ним быть, неважно в каком качестве. Но лучше любовником. И именно это было проблемой. Я до сих пор не знал, как к нему подойти. И кроме того, зациклившись на Сергее, я совершенно забыл о Рине, попросту не думая о ней как о сопернице. Конечно, их отношения трещат по швам сейчас, и Валера уже утомлен ее властностью, часто раздражается и меньше проводит у нее времени, фактически сделав «гастрольно-полевой женой», но до разрыва далеко. Возможно, стоит по-дружески помочь? Нет, никаких кляуз и клеветы, просто делать то же, что и всегда: выслушивать, окружать заботой, помогать, проявлять понимание, сочувствие, etc. И ненавязчиво, мягко, незаметно убеждать в том, что на ней свет клином не сошелся, что есть другие, что любовь бывает разная. Совесть меня не мучила. Валера не был счастлив с нашим замечательным директором, а к гомосексуалистам относился без предубеждений: походя брошенная фраза в аккуратно инициированном мною разговоре развеяла все сомнения. У меня были шансы. Жизнь в перспективе цели приобрела смысл и заиграла новыми красками, а я снова стал общительным и веселым парнем, своим в нашей тесной компании. В конце весны она пополнилась Молчановым, и теперь мы усиленно репетировали, готовясь к новому сезону, а я потихоньку реализовывал свой план. Валера будет моим. Я настолько приободрился, что стал позволять себе фантазии, далеко выходящие за рамки дружеских. Лаская себя, думал о том, как это будет с ним: его губы на моем члене и ах-х... этот его взляд из-под упавших на лицо волос. Мысль о том, что это может остаться всего лишь фантазией, я старательно прогонял. Так прошло лето. Моя нечаянная любовь охотно проводила со мной время, но от настоящей цели я был по-прежнему далек. Вдобавок мне стало мерещиться, что Валера что-то подозревает. Иногда он подолгу смотрел на меня с нехорошей задумчивостью в глазах, а иногда, будто провоцируя, устраивал вроде бы невинные, но совершенно не свойственные ему выходки: фланировал неодетым по гримерке, без нужды лез поправлять мой концертный костюм, норовя облапить мое измученное воздержанием тело. Я злился. Однажды, в очередной гостинице, он вошел ко мне в номер и, развалившись на кровати в одних плавках, долго разглагольствовал о какой-то ерунде. Я рассеянно кивал и, стараясь не слишком откровенно пялиться, мысленно проклинал жару, ставшие внезапно очень тесными шорты и этого умника, потягивавшегося так близко от меня и в то же время совершенно недоступного. Представив, как снимаю с него трусы и ставлю в коленно-локтевую, я едва не застонал вслух. В конце концов, выпроводив его под благовидным предлогом, я ломанулся в душ и несколькими движениями довел себя до разрядки. Потом нервно хихикал, сидя прямо на полу. До чего ты докатился, Леша, мечтаешь трахнуть товарища по группе, к тому же годящегося тебе в отцы. Последнее, впрочем, меня не смущало. Несмотря на соблюдаемый пиетет, я никогда не воспринимал его как старшего по жизни. Напротив, с ним мне хотелось направлять и руководить. А еще хотелось несусветного: где-то в глубинах воспаленного мозга регулярно всплывали французкий маркиз и австрийский дворянин... Мысли эти я старательно давил - тут с программой минимум бы разобраться. Такое неопределенное состояние могло продолжаться долго, но закончилось внезапно и совершенно неожиданно. Осенним деньком после репетиции Валера подстерег задержавшегося меня у выхода и предложил прогуляться. Ко мне. Был он отнюдь не зол, зато хмур и рассеян. Я уже выучил наизусть все его реакции и знал, что такое поведение означает нервный и, возможно, тяжелый для него разговор, перед которым он наверняка долго собирал волю в кулак. Всю дорогу до дома он преувеличенно внимательно рассматривал что-то за стеклом машины, а я терзался мыслями о своем будущем и прикидывал: стоит ли уже искать работу или все не так страшно? Природный оптимизм боролся с новоприобретенной нервозностью - силы были равны. Войдя в квартиру, мы прошли на кухню. Валера по-прежнему молчал, задумчиво крутя в пальцах подобранную по дороге ветку клена. Я решил не торопить события и вскипятил чайник. Так же, в молчании, заварил ему и себе по кружке и только после этого позволил себе вопросительно уставиться на своего гостя. Тот отхлебнул кипятка, закашлялся и выпалил, как с разбега в воду прыгнул: - Я знаю, что ты меня хочешь! На такое заявление я внутренне напрягся, но решил пока молчать. Надо дать ему выговориться, а уже потом оправдываться. Или уговаривать. Или убеждать. Или... или.. Мысли прыгали. Все же мне удалось сохранить спокойное лицо и даже изобразить на нем вежливый интерес. Смущенный моей реакцией Кипелов, начал говорить уже не так уверенно, сбиваясь и путаясь. - Ты пойми меня правильно, пожалуйста: мне все равно, кто и что в своей постели делает. Но я не такой. У меня же жена. Я к тебе очень хорошо отношусь, правда, и хочу, чтобы у тебя все хорошо было, но меня в эти дела не впутывай. Ты же до этого нормальный парень был, пока как с цепи не сорвался. Я это все уже знаю. Думаешь, я не вижу, как ты на меня смотришь? Но я ничего не могу тебе дать, - он сбился, отхлебнул чаю и закончил уже спокойнее. - Это тупик. Это действительно был тупик. Я не мог собраться с мыслями и просто спросил то, что давно меня ело. - А с Мавриным что у тебя было? - Ничего. Я знаю, как он ко мне относится, но ничего у нас не было. Я, можно сказать, с этой стороны девственник, - он как-то истерично не то хихикнул, не то всхлипнул, и снова замолк. -Я тоже, - мозги мои наконец собрались и начали лихорадочно соображать. Что-то в его поведении было не так. Он снова заговорил. - Пойми, Алексей, тебе лучше выкинуть это из головы, найти себе девушку. Сергей вот женился, живет нормально. - Ты сейчас кого убеждаешь? Себя или меня? - я решил атаковать. - И ты прекрасно знаешь, что нормального в его жизни мало и брак к этому точно не относится. - Я не понимаю, вам, что ли, медом на мне намазано? Это какое-то издевательство уже. - Может, и намазано. Может, и медом. Он все-таки смутился и густо покраснел, а я продолжил, ободренный: - Я знаю все, что ты будешь мне сейчас говорить: что ты не такой, не так воспитан, у тебя семья, любовница, внучка, что это не принято. Но в глубине души ты знаешь, что человеческие предрассудки глупы, что Сергей несчастен и по твоей вине, а теперь по этой же дороге могу пойти я. Ты этого не хочешь и снова чувствуешь себя виноватым, но все может быть по-другому, - я сам плохо понимал, куда меня несет, и только старался вложить в голос все доступные чувства и всю искренность. - Поверь мне! Мы же оба взрослые люди, нам не перед кем отвечать, а ты лишаешь себя и других счастья, потому что боишься перемен. Мне не нужны официальные признания, кольца и тому подобное. Мне нужен ты, какой есть. Со всеми своими тараканами. Я не нуждаюсь в натянутой вежливой дружбе и если ты мне отказываешь - уйду. Но, пожалуйста, дай мне шанс. Я люблю тебя! Закончив эту сумбурную речь, я отошел к окну. Сердце колотилось. Как легко мечтать и как тяжело делать признания в реальности. Я не так все это себе представлял. И хоть гордо поставил условие уйти, но понимал, что не смогу. Уже не смогу полноценно, без тоски о несбывшемся, жить вдали от этого человека. Прозрачного как вода и, как вода же, неуловимого, утекающего сквозь мои пальцы сейчас. За эти полгода я узнал все оттенки бессмысленных радостей и печалей влюбленного, а сейчас должен стать отвергнутым. Я сглотнул и повторил, уже ни на что не надеясь: -Дай мне шанс. Валера пил чай с таким видом, будто от этого зависела его жизнь. На меня он глядеть избегал. Я понял, что мои слова задели что-то важное в его душе. Отлепившись от подоконника, я подошел и сел у его ног, положил голову к нему на колени. Он не оттолкнул, но и не прижался. Сидел напряженный и молчал. Это безмолвие выматывало хуже крика. Скорей бы уж хоть что-то решил. Нет, я не сдался, не отказался от своей мечты, но боль внутри ясно дала мне понять, что не только похоть и амбиции влекли меня к нему. Будь что будет. Я тихо провел ладонью по его бедру. Валера дернулся и, резко встав, отошел к двери. Он стоял спиной ко мне, и я не видел его лица. Сердце мое зашлось от тоски - сейчас все кончится. Внезапно, он резко развернулся: - Ты действительно этого хочешь? - Да! - от неожиданности я вскочил и теперь жадно всматривался в его лицо. Нет, страсти там не было, и жалости, которой я подсознательно боялся, тоже. В его глазах плескалась смесь из боли, решимости и отчаянного, на грани истерики веселья. Лицо нервно дергалось. Черт, я, кажется, и впрямь пнул его по старой ране. Но размышлять дальше он мне не дал, попросту начав раздеваться, прямо на пол полетела одежда... Он торопливо пытался расстегнуть заевший ремень на джинсах, а я хватал ртом воздух и пытался справиться с головокружением. Эти американские горки на эмоциях доконают меня. Надо пройти хотя бы в комнату, надо раздеться. Я обнял Валеру и, буквально протащив по коридору, втолкнул в спальню. Он, кажется, даже не обратил внимания на нашу передислокацию. А вот это плохо. Надо действовать быстро или все же стоит помочь ему успокоиться? Но тут ремень пал в неравной борьбе, джинсы полетели в сторону, трусы в другую, а мой и без того контуженный разум окончательно подал в отставку... Наверное, стоило озаботиться теоретической подготовкой: мои сексуальные фантазии были слишком размытыми и неконкретными, и теперь я, как школьник, неумело и как попало тыкался в своего внезапного любовника, будучи не в силах сосредоточиться от страсти и страха, что оттолкнут. Валера мне никак не помогал. Он кусал свою руку, хохотал и плакал одновременно. И, хвала всем богам, был возбужден! К счастью, я и сам был слишком возбужден, поэтому весь позор продлился недолго. После еще нескольких неумелых толчков я задохнулся в экстазе и обессиленно рухнул на своего возлюбленного, вызвав у него стон пополам с очередным всхлипом. Нет, так не пойдет! Как попало зацеловывая несопротивлявшегося вокалиста, я опустился к его паху и начал сосать. Вероятно, энтузиазм искупил недостаток опыта - Валеркина рука опустилась на мои волосы, а стоны перестали отдавать истерикой и обрели томную глубину. Я помог себе руками, и стоны слились в хриплое предоргазменное крещендо. Его искаженный возбуждением голос казался мне прекрасным, как никогда раньше. Мне пришлось придерживать его вскидывающиеся от удовольствия бедра и, наконец, он попытался оттолкнуть меня, но я не позволил, наслаждаясь дрожью его напряженного тела и новым вкусом на языке. Я чувствовал себя победителем, сердце колотилось как сумашедшее и требовало продолжения, впрочем не только сердце. Я растянулся рядом с Валерой. Он зажмурился и кусал губы, но был расслаблен. Ничего не говоря, я поудобнее устроился рядом с ним и стал ждать. Наконец, он открыл глаза; некоторое время мы молча лежали, глядя друг на друга. Во мне опять зашевелилось беспокойство: сейчас он встанет, скажет, что это была ошибка, и уйдет. Но вместо этого он облизнул пересохшие губы и сообщил, глядя на стену: - Мои на даче, - и снова надолго замолк. Я боялся поверить своим ушам и, затаив дыхание, ждал продолжения. Оно последовало через несколько минут. - Надеюсь, у тебя есть запасная бритва и белье. В понедельник нам на репетицию с утра. Эта простая фраза, сказанная немного обиженным тоном, едва не заставила меня начать бегать по стенам с радостным воем. Вместо этого я засмеялся. Я хохотал, глядя на его кривую неуверенную ухмылку, и не мог остановиться. Валерка подобрал сбитое покрывало и завернулся в него, продолжая за мной наблюдать. Наконец, меня отпустило. Вытерев выступившие слезы, я подергал покрывало. Не меняя выражения лица, этот нелепый тип пригласительно приподнял руку, и я нырнул к нему. Повозившись немного, мы обнялись и теперь лежали утомленные и разморенные. Говорить не хотелось. В полусне я лениво размышлял о том, что надо все-таки восполнить пробелы в своем сексуальном образовании и придумать, как лучше встречаться, чтоб не привлекать лишнего внимания, а еще, желательно, избавиться от Рины, но это подождет... О чем думал Валера, я даже не пытался угадать. Все равно бессмысленно. Главное, что сейчас мое наваждение сонно сопит мне в плечо и никуда не пытается убежать. Наверняка, он не раз еще доведет до ручки и меня, и себя. Но с его тонкой душевной организацией и комплексами мы как-нибудь разберемся. Желания мне не занимать, а остальное приложится. Я вздохнул и позволил себе провалиться в сон. Впереди было еще двое суток наедине, и следовало быть к ним готовым. Susя: рассказ карде полностью перенесён в это сообщение. Приятного чтения!
Io: Функция включения радиоприемника Фэндом: Ария Персонажи: Валерий Кипелов и Сергей Маврин Рейтинг: R Жанры: Джен, Фантастика, Психология, Философия, AU Предупреждения: OOC Размер: Мини, 11 страниц Кол-во частей: 1 Статус: закончен Описание: а что если бы...? что если бы люди были только функциями? что если бы люди могли жить лишь сутки, или пока не выполнят то, для чего были созданы? люди, лишенные родителей. эмоционально стабильные. созданные на конвейере завода... есть наш мир, а есть мир после нашего мира. прошло много столетий, а может тысяч лет. один мир сменился другим. свершился очередной круговорот. Примечания автора: Скорее всего, это все же не слеш... хотя.... с намеком. рейтинг не знаю... для меня NC15 предупреждение: рассказ написан под влиянием Пелевина, фильма "Время", творчества Сергея Маврина, а так же одного замечательного сна. возможны заимствования у Коупленда, Берроуза, Пелевина, Орловского, учебника физики за 8 класс и учебника алгебры за 9. http://ficbook.net/readfic/354209 ЗЫ это моё, ога)))
Io: По ночам теперь становится зябко. Чувствуется, что лето на исходе. По утру на траве лежат тяжелые горькие росы, а в лесу пахнет прелым. Я сижу, забравшись на диван с ногами, кутаюсь в плед и пью горячий чай. В заварнике плавают листочки черной смородины, цветы мяты и душицы… у осенних трав особый привкус. - Лер… - М? - Ле-ер… - Что? - Ничего… - глупо улыбаюсь, прячу взгляд, а Кипелов смотрит на меня поверх очков якобы неодобрительно. Я буквально чувствую этот испытывающий взгляд строгого родителя, которого неразумное чадо осьмнадцати лет отвлекло посередь жутко интересной статьи об экономике стран третьего мира. Но эта сердитость притворна, поскольку уже через минуту он откладывает журнал в сторону и, залезая ко мне под плед, делает пару глотков из моей чашки. - Согрелся? - Угу… - Опять кокетничаешь? - Мне можно… Валерка отставляет чашку в сторону и устраивается в моих объятиях. Ты видел, какой туман за окном? - Угу… Я тихонько касаюсь его макушки губами и замираю, мы оба смотрим в подкравшиеся сумерки, кажется, что даже электричество, почуяв осень, испытывает тягу к приглушенным тонам. В комнате пахнет сушеной полынью и мятой. Запахи перемешиваются и, раскаляясь под лампой, сползают к нам. Следом за ними входит ночь. Неслышными шагами, едва различимыми шорохами, яблочным ароматом, легким ветерком и далеким отзвуком музыки ветра. Я зеваю, а Лерка быстро целует мою ладонь, как случайный вор. В ответ я могу только что-то мурлыкнуть и теснее прижать его к себе.
Io: - Знаешь, почему они становятся музыкантами? Просто так немного легче. Потому что бывает так… сидишь никого не трогаешь, или едешь, или идешь… и вдруг на тебя накатывает что-то, и ты не можешь объяснить что… но оно накатывает на меня с завидной периодичностью. От него помогает только работа, которая занимает слишком много места в такой маленькой жизни, как моя. А когда ты работаешь музыкантом есть шанс попробовать выразить Это. Я бы не хотел думать об этом, лучше о чем-то другом, но эта хрень так или иначе лезет в мою голову. - Это как-то уж слишком… - Валера сделал еще один глоток, - слишком заморочено… - Иногда… иногда они говорят. Вот это всегда такие обстоятельства, как у нас с тобой сейчас. Я не имею ввиду, что после постельных сцен, не надо так на меня глядеть… я имею ввиду, когда вроде бы не пьянка, а культурно так за бутылкой вина. Тогда развязывается язык и провисают нервы. Тогда можно услышать, что есть на самом деле. - Ты, по-моему, захмелел… - Может… как ты это определяешь? - По построению фраз. - Хм… Вот, один раз к примеру Лешка Харьков сказал, что стать счастливым в общем и целом -хуевая цель для жизни, надо написать книгу. Сказал, что ему есть о чем писать, такой порно-мистический-триллер в артхаусном стиле. Потом подумал, и добавил, что эту книгу хотя бы раз кто-нибудь, да прочитал бы. Или растопил бы ей печь, или подотрется. В общем, все больше толку, чем от какого-то тупого псевдоощущения, которого может и нет вовсе. - Ты хочешь сказать, что ты несчастлив? - Почему? - Ну… это я опираясь на твои слова про «псевдоощущение»… - Это не мои слова, это Лешкины речи… потом он повзрослел и, кажется, нашел смысл, если не жизни, то дальнейшего … существования? - Ты думаешь, что в моей группе ему хуже? - Причем тут это… когда человек молод ему до определенного момента приходит такое ощущение, что он живет на излете. Потом ничего не происходит. И опять ничего не происходит… и снова… ну, ты в курсе. И либо молодой человек пьет, либо встраивается в механизм жизни, ну либо выходит в окно. Конечно, есть еще одна дорожка, ты знаешь… человек может стать музыкантом и тогда… - Что тогда? -… тогда у него появится хорошая иллюзия… главное, надолго. Кипелов подлил Маврину еще вина, тот сделал несколько глотков, затем чиркнул зажигалкой, как-то поспешно закурил… - А что ты хочешь?... – Валера откинулся в кресле, - бывает, торчишь на студии, хочется написать что-нибудь крутое, классное и на злобу дня. А потом думаешь, да ну кому это вообще все надо? Пойду лучше поработаю, за это хотя бы деньги платят. А то развелось тут бездельников, философы клавиатуры и монитора. Все такие умненькие, только отчего скажи мне, дорогой, на словах так много мудрых рыцарей, знающих как жить и проживать, а в стране разруха, боль и отчаяние захлестывает молодежь вместе с осознанием своего места, а все чем-то не довольны… - Ну, так нельзя… - А, как можно? - Не знаю… - огрызнулся Рыжий, со злостью казнив окурок в заполнившейся до краев пепельнице. - Вот и я про то… На кухне повисло молчание. Валера, еще вчера пытавшийся бросить курить, снова сорвался, впрочем, уже без каких-либо угрызений совести. Сережа хотел было снова закурить, но подвис на полудвижении. - Холодно после лета… - Угу… - Под одеяло и власть над миром. - Зачем тебе то, что отнимает так много усилий? - Одеяло? - Нет… власть… - Точно… к хуям ответственность… С координацией движений у обоих все в порядке, но у Сережи в голове легкая дымка и ощущение воздушных пузырьков. - Почему ты меня спаиваешь вином, как девушку? - А что я должен наливать тебе водки, чтобы мы опять ржали, как два идиота, а меня потом жена спрашивала, почему все картины перевернуты? - Вот такого я не помню… - Я тоже, но это не важно. - А что бы ты сделал, если бы я был девушкой? - Ну… сбросил с обрыва, например… - Не понял… - Ты был бы легче… я бы смог тебя поднять… - Вот так всегда… - А что ты хотел услышать? Ты представляешь себя в роли домашней хозяйки? - Нет… - Вот и я о том. - Лерка… не заставляй меня ругаться… - Окэй… Потом Маврин сбрасывает тапки, забирается обратно в постель, и разморенный и разогретый зарывается в одеяло. - Как тебе не стыдно… весь день валяешься… - А что? Что ты мне сделаешь? В угол поставишь? – дразниться Серега, показывая Кипелову язык и голую пятку. Валера делает вид оскорбленной невинности, но его игра длиться недолго. - Нам нельзя надолго оставаться наедине. - Почему? - Сережа, ты на меня дурно влияешь? - Да ты чо?! - Ничего… - Кипелов целует Маврина в щеку и присоединяется к нему, слушая, как за окном неустанно шуршат капли дождь
Io: Silentium! Автор: Loki_Red Фэндом: Ария Персонажи: Кипелов, Маврин, остальные арийцы Рейтинг: R Жанры: Слэш (яой), Ангст, POV Резкий порыв ветра поднял занавески, и глупое солнце ударило в глаза. Я чуть приоткрыл их, но тут же изо всех сил зажмурил, зашипев от боли. Поплотнее заворачиваюсь в тонкое одеяло, отворачиваюсь к стене и пытаюсь вновь отключиться, чтобы досмотреть сон, подсознательно понимая, что это уже невозможно. От этого стало ещё хуже. Что за закон подлости? Вот если бы можно было силой мысли продолжать сон, было бы шикарно... Ладно, шут с ними, с утопиями, я для них слишком сильно хочу спать. Или всё-таки не хочу? Я лёг на спину, стараясь определить, спать дальше или нет. О'кей, время есть, можно и поваляться. Конечно, надежда на продолжение сна уже покончила с собой, но всё-таки...Я закрываю глаза, воскрешая в разуме то, что мне являлось сегодня ночью, запоминаю каждое мгновение, зная, что всё это потом выльется в непереносимую боль... Пролежав так с полчаса, я осознаю, наконец, что заснуть уже не получится, считаю до десяти и резко встаю с кровати. Правая нога моментально врезается во что-то мягкое; снизу раздаётся приглушённое "Мяаааау!" - Брысь отсюда, не беси! Кошка зашипела, попыталась парировать, но всё же боязливо попятилась в сторону. С грехом пополам проснувшись, я поднимаюсь с кровати и иду на кухню... Ну, вот. Как и предполагалось, холодильник стерильно пуст. И что мне теперь делать? Бежать в магазин? Лень. Но жрать-то хочется. Мой взгляд падает на одинокую бутылку с молоком. Что ж, на безрыбье и рак - рыба...Одним глотком опустошаю бутылку (горло рефлекторно свело от холода) и смотрю на часы. Без пяти одиннадцать. Ну я сова, конечно...Выходить через полчаса. По крайней мере, есть время, чтобы собраться без спешки. Первая хорошая новость за день. Бежать, в принципе, никуда не было нужно, поэтому спокойно собрался и вышел из дома вовремя. Единственным препятствием на моём пути стала кошка, которая вертелась под ногами, а на попытки прогнать злобно шипела и мяучила. Я же тебя покормил, мешок с ушами, чего ты ещё от меня хочешь? Дорога до студии тоже выдалась спокойной. И хотя я зашёл в метро с видом "не палюсь, я не я совсем", ни одного восторженного возгласа и пристального взгляда я не встретил. У метро меня ловят ребята, пока что не в полном составе (и слава Богу, не хватало мне ещё разрыва сердца на месте), и мы пешком, без автобуса, топаем до пункта назначения. Дойдя, заползаем на второй этаж, открываем дверь...я включаю микрофон и начинаю распеваться, Вовка подключает свой любимый Fender, Саша опять где-то посеял барабанные палочки и тихо на них матерится. Типичная дружеская рабочая обстановка...Так продолжается до тех пор, пока не появляешься ты. Ты всегда опаздываешь. Ссылаешься на пробки, дела, недосыпы...Вовка на тебя орал уже десятки раз, но это больше так, в порядке вещей. Да и потом, разве кто-то из смертных может на тебя повлиять? Твой приход особо не меняет атмосферу. Но спокойно работать после этого я всё равно не могу. Здравствуй, разрыв сердца... А ведь я не хотел в тебя влюбляться. Гнал мысли о тебе прочь, затмевал другими..не смотреть на тебя, нет, нет...но сердце пересилило, приняв любовь, словно какое-то проклятие. И самое страшное то, что я сам рад этому проклятию. И будто шепчу ему: "Не отпускай, прошу, не отпускай..." Глупый, ты даже не знаешь, что снишься мне. И там, во сне, ты совершенно другой. И там, во сне, я позволяю делать с собой всё, что угодно, разрешаю тебе воплотить в жизнь твои самые невообразимые фантазии. Я словно наяву ощущаю, как твои сильные руки скользят по моему телу, твои горячие поцелуи на губах...Я кричу, буквально кричу от наслаждения, умоляю тебя не останавливаться, но ты и не думаешь... - Валера? Что с тобой? Я вздрагиваю, словно выйдя из транса; поднимаю голову и вижу тебя прямо у себя перед носом. Чёрт, ну какой же ты красивый... - Ты смотрел как-то сквозь нас всех. Будто не в этом мире. Всё хорошо? - переспрашиваешь ты. - Да, да, всё отлично, - вру я, - не беспокойся. Я просто замечтался. - Ну, ладно... Ты отворачиваешься, а я моментально краснею. Ну как, как можно было так можно себя так выдать? Ловлю на себе многозначительный взгляд Холста. Не нравится мне это...похоже, он о чём-то догадывается. Хотя о чём догадываться? Я не удивлюсь, если Рыжий Бес сам уже про всё знает. Тогда что же получается - он только издевается надо мной, в упор не замечая? Бес...Рыжий демон...мой демон...моё проклятие. А ведь я тысячу раз порывался рассказать тебе всё. О своих глупых мечтах и сумасшедших, совершенно сумасшедших снах, при одном воспоминании о которых них живота сводит сладкой судорогой; о том, что, чёрт возьми, сам не знаю, как так получилось, что я не могу жить без тебя. Может быть, ты знаешь, сколько мне ещё жить с разорванным сердцем? Но говорить нельзя. Ибо я прекрасно знаю твою реакцию. Естественно, ты сразу вспыхнешь, закричишь, скажешь, что у меня поехала крыша (что вполне возможно)...может быть, вообще уйдёшь из группы. И тогда будешь точно навсегда для меня потерян. Выход один - молчать. Да, мучиться. Да, душа кричит. Но выбора нет. И я буду молчать. Silentium. http://ficbook.net/readfic/368530
Maine Coon: Прижимаю к уху телефон плечом и рассеянно слушаю его голос. Я давно научился делать это, не отрываясь от своих занятий. Сейчас вот я завариваю себе чай. Домашние часто беззлобно ругаются, что я завариваю слишком крепко, что это уже не чай… но им-то какая разница? Пью-то я, а не они. А мне все равно, мне главное, чтобы было крепко и сладко. Валерка воодушевленно рассказывает о подготовке к десятилетнему юбилею, а я только молча киваю, забывая о том, что он меня не видит… а сам думаю о том, стоит ли соглашаться на участие в этом мероприятии. Я-то знаю, почему его звонки в последнее время стали чаще, а разговоры дольше и эмоциональнее. Ему во что бы то ни стало надо меня уговорить. А я веду себя совсем так, как поступает обычно он – не отказываюсь, но и не даю окончательного согласия. В конце концов, мне нравится, что мы снова стали чаще общаться. Да, он часто и много вспоминает обо мне практически только когда ему от меня что-то надо, а в остальное время может пропадать по несколько месяцев. Поэтому я растягиваю этот момент столько, сколько смогу… Рассказав очередные новости, он торопливо прощается – судя по всему, кто-то еще оказался рядом, отвлек, и это послужило причиной того, что он прервал разговор. Отпиваю из кружки медленно остывающий чай и улыбаюсь, вспоминая его голос в телефонной трубке, а мои мысли уплывают куда-то далеко. Я пытаюсь вспомнить, когда мы с ним последний раз виделись и прихожу к выводу, что очень давно. И я соскучился. Соскучился по его рукам, по тесным объятиям. Мимолетным касаниям и поцелуям. И по тому, как он гладит меня по волосам перед сном, а я трусь об его руки. Он улыбается и называет меня то котиком, то собачкой из-за того, что я настойчиво ласкаюсь об его руки. Это на самом деле так здорово, когда есть человек, который спокойно может называть тебя котиком, и тебе при этом не хочется ему врезать, а хочется подставляться под гладящую руку, как верный пес… Если я все-таки соглашусь… наверное, мы сможем видеться чаще, и может быть даже мне снова перепадет немного его ласки. Мне кажется, что я жду ее не меньше, чем пятилетний ребенок новогодних подарков. Наверное, это все же не очень хорошо, так поступать – не давать однозначного ответа, растягивать намеренно эту неопределенность. Я мог бы признаться уже хотя бы сам себе, что давно согласился, едва только услышал о возможности совершенно официально на какое-то время снова оказаться рядом, без всяких лишних вопросов и подозрений… Кого я, в конце концов, обманываю больше? Его или себя? Я не выдерживаю и тянусь к телефону, надеясь на то, что рядом с ним нет никого постороннего, что он уже не занят, ведь после окончания нашего разговора уже прошло какое-то время… – Алло? Сережа? – удивленный голос в трубке. – Угу… Валер, когда там у вас репетиция?
Io: Это самое главное. из не вошедшего в "Изумрудный город" внимание! нецензурная лексика. канон. Металлические конструкции больно впивались в ладони. Бес почти не обращал на это внимания, поскольку сознанием сейчас владела похоть. Кто придумал все эти сложные замки на комбезе? Но ничего… вот здесь потянуть и… в Норе градус зашкаливал… Сыч вколачивался в его разгоряченное тело, заставляя рычать от давно забытого удовольствия и поддаваться ненасытным рукам… - Полегче… - огрызнулся Бес, когда любовник приложил его особенно сильно. Слышал ли его тот? Да черта лысого! Но это уже не играло никакой роли, поскольку волна обжигающего наслаждения затопила рассудок.. -Сукин сын…. Оба вспотевшие, встрепанные на груде какого-то тряпья… гигиена? Не, не слышали… до «100 рентген» еще в лучшем случае сутки. - Приперся в Зону, мудило, испортил мне всю каторгу… - скривившись в усмешке, сказал Бес. - Еще скажи, что ты против. - Это слишком предсказуемо заканчивается… - То есть? -То и есть… ты вероломно пользуешься моей слабостью… - Твоей … чем, бля? – Сыч расхохотался и его смех гулким карканьем отдавался под сводами Норы, - по-моему, Бес от тебя за километр несет смертью. Да на тебя на болоте ни один снорк не кинулся, не говоря уже о бюррерах. Эти менталы своего за километр чуют… - Куда ты клонишь? - Ты не сможешь уйти отсюда… - В смысле? - Я пришел в Зону, потому, что ты отсюда уйти не сможешь. - Это еще почему? - Да потому, что это уже следующий этап, Сережа… Бес вздрогнул, чуть отстраняясь от Сыча. Он взглянул на напарника, друга и любовника как-то иначе. Казалось бы, тот недавно попал в Зону. Притопал на своих двоих. Глупо. Очень глупо. Шанс встретиться был один на тысячу… шанс выжить у Сыча был и того меньше, но этот сукин сын выжил, выскребся… правда глаза лишился и пары пальцев на левой руке, но, кажется, это вовсе не мешало вчерашнему золотому голосу российского металла… только вот где он этот металл… и где она эта Россия? А он тут… на нервы действует, философ хренов. - Какой еще этап? - Такой… вот, ответь мне на простой вопрос… когда мы с тобой встретились? - В восьмидесятых… - Я не про то… в Зоне… когда мы с тобой встретились? - Когда я тебя от крысиного волка отбил, - огрызнулся Бес. - Нет, дорогой, ты мне скажи, как давно это было? - Пару месяцев назад, причем тут…? - Не пару месяцев, Сережа… а пару лет… а ты себя в зеркало видел? - Что за бред… к чему ты это? – какое-то нехорошее чувство скреблось в затылок… - причем тут зеркало? - Все при том же… Бес… как будто не знаешь, что о тебе говорят. - Обо мне всю жизнь какую-то хрень говорят. Сыч пожал плечами, затем поправил комбез, откинулся назад и закурил. - Не дымил бы тут… - Хрен с ним… ты посмотрись все-таки… ты ведь… как будто не изменился совсем, а я бы сказал, что стал моложе. А еще тебе все дороги открыты, все уровни, все подземелья. Куда не пойдешь, если нужен тебе какой-то конкретный артефакт или скажем, патроны закончились – Зона сама принесет. И те, кто с тобой ходят все как заговоренные возвращаются, пусть и смерть вокруг, только не для тебя она и не для тех… к кому ты… скажем, благоволишь. - Сыч, хорош намеками сыпать. Прямо говори… хочешь сказать, я черным сталкером становлюсь? - Уже стал. - Э… - задумался на минуту Бес, - ну и черт с ним, - сталкер поправляет свой комбез, притягивает к себе Сыча, устраивает его голову на своих коленях, - не стремно тебе? - Теперь уже нет. - Это самое главное.
Mavrin: На самом деле я не помню, чем закончилось празднование 10-летия группы. Во всяком случае, буду всё отрицать. Это было давно и неправда. Пичалька)) Утром я проснулся от того, что было жарко. Жарко и невозможно спать. Сентябрьские ночи вообще-то уже прохладные, поэтому я не только проснулся, но и удивился. Правда, проснувшись, я решил ещё немного полежать и не открывать глаза, чтобы не спугнуть ощущение уюта. Солнце светило куда-то на подушку, и на щеке я чувствовал его тепло. Такое, знаете, пульсирующее тепло. Как дыхание примерно. Дыхание. Тепло сменилось сонным вздохом, потом запульсировало в прежнем ритме, и я заподозрил, что это не солнце. Открыть глаза или вслепую отползти? Я дёрнулся было влево, но что-то слева протестующе заскулило и обхватило меня поперёк груди. План Б с треском провалился, придётся следовать плану А. Я открыл глаза, но лучше бы я этого не делал. Напротив кровати сидел Валерка с самой гнусной из всех его ухмылок, которая значила примерно следующее: «Вот я сижу на твоей даче, в твоём любимом кресле, пью твой чай из твоей кружки, одет в твою рубашку и твои тапки, курю твои сигареты и глажу твою собаку, а ты валяешься на кровати в неглиже и наглеже и…» - Рыжий, ты ничего мне не хочешь сказать? - Доброе утро, - ляпнул я совершенно искренне. - Я бы так не сказал, - он подозрительно хихикнул и оглядел мою кровать. Хорошо хоть на моей кровати лежал я сам, раз уж кресло, кружка и даже Мотя (моя! МОЯ собака! надеюсь, носки он оставил мне?) были подло оккупированы. Справа раздалось что-то, отдалённо напоминающее рык; я вздрогнул и снова попал в цепкие объятия слева. Кипелов покачал головой и внимательно посмотрел на свет через мою зажигалку. Ничего не увидел, положил её на стол и снова уставился на меня. - Чего смотришь? – теперь заворчал и я, пытаясь подняться с кровати вместе с грузом прожитых лет и неожиданными соседями. Груз прошлых лет оказался легче, а вот правого соседа я от кровати оторвать не смог. Покорно лёг обратно. Валера заржал, как раненный под хвост жеребец. По крайней мере, я услышал что-то вроде «игого». - Недоброе и не утро! - Злая полночь? – в голове завертелась было строчка для новой песни, но справа, откуда-то издалека, раздалось мычание. Я собрался с мыслями, и они дали мне мужества оглядеться. Панорама, конечно, впечатляла. На моём левом плече, сонно мурлыча, свернулся Тёма. На его ребристом боку покоилась косматая Харьковская головушка. Весь мой правый бок занял Андрей. Ещё правее, за Лефлером, сиротливо съёжился Витарт – лишённый моего царственного тепла, однако с лихвой компенсировавший потерю одеялом. Одеяло было моё, разумеется. Тут всё было моё, между прочим, включая рубашку, тапки, кружку и собаку. Но Витарт – это вам не Кипелов, который Золотой голос и Золотой хам РФ и сопредельных территорий; на Витарта можно и рыкнуть. - Стасик, одеяло общественное! Витарт снова неопределённо замычал и залез под одеяло с головой. За него ехидно ответил Валерий Александрович: - Кажется, и Маврик у нас общественный… Стыров сквозь сон ревниво зашипел и сгрёб меня сильнее. От неожиданности (ну ладно, мне просто стало очень щекотно) я довольно громко и возмущённо взвизгнул. Прямо в ухо Лефлеру, разумеется. Тот спросонья подпрыгнул, взревел трактором «Беларусь» и вцепился в меня. Кажется, вдвоём с Тёмой они всё-таки сделают мне осиную талию. Харёк свалился с неудобного стыровского бока, стукнулся носом о его позвоночник и хрипло, обиженно, непонимающе так мяукнул. Разбуженный (вполне понятно – в таком бардаке не поспишь) Стасик опять замычал. Неожиданностью стало то, что отозвался кто-то слева. Через секунду над поверженными телами поднялась лохматая голова Беркута и ошалело воззрилась на меня. Это добило меня, и я горестно завыл: - Нахрен из моей кровати!! Андрюха не выдержал второго немузыкального вопля и пополз от меня в сторону Стаса. Видимо, надеялся на политическое убежище под одеялом. Стыров, однако, не сдался и закинул на меня ногу. Лёшка ещё раз свалился с него и проснулся. Надо всем этим бедламом стоял чистый, звонкий и по-детски непосредственный (читай: идиотский) смех Кипелова. Я страдальчески посмотрел на него: - Чего тебе смешно, ирод? - Вы тут репетируете хор зверюшек к «матери-России»? – в дверях возник Алексис с кружкой чая. В моей рубашке. Я закрыл лицо свободной рукой. - Концерт был вчера… Артур сел рядом со мной, застёгивая на себе рубашку. Мою. - Ты мне писал, чтобы я приезжал в гости. Я и приехал. - Я не писал, - я посмотрел на него в щёлочку между пальцами и краем глаза увидел, что Валерка коварно ухмыляется.
Io: *** Ничего не хочу, кроме как держать его за руку, наплевав на все обещания, обязательства и дела. Хочу перестать бояться своих чувств и его реакции… и в тоже время, хочу, чтобы весь этот кошмар поскорее закончился. Часто случается, что я попадаю в истории, разбавляю будни неуклюжими пакостями, а ему всё равно. Или он делает вид? Я звоню ему вечером, чтобы рассказать что-то особенное. Так много нюансов… В нашем раздолбаном автобусе вполне получается без палева смотреть на него, прищурив глаза. Мир меняет цвет, запах, свое имя в такие особенные моменты. Мне кажется, вокруг его головы плавают разноцветные живые клетки. Мне нравится думать, будто это Валеркины мысли, идеи и мечты. За это чертово лето много чего изменилось. Особенно касательно людей вокруг меня. И уже никогда ничего не будет как раньше, и меня это отчего-то совсем не печалит - постепенно все куда-то уходят, уезжают, отстраняются, взрослеют… все, но только не он. Это то, что я чувствую частью сознания. Той самой, которая в какой-то степени определяющая в восприятии… Помнит ли он, как вчера стоял и нервно оглядывался по сторонам, будто опаздывая куда-то. Я был в растерянности, точно впервые увидев его. Осознав, как оно всё на самом деле, увидев, точно изнутри. Валерка кусал губы, и все не решался. То ли боролся с желанием закурить, то ли что ли. И я не выдержал, налетев, как вихрь, засыпав миллионом вопросов, историй и доводов. Он не успел среагировать как подобает, закрыться, спрятаться в уютный бархатный кокон деланного презрения и безразличия ко всему происходящему и я будто бы случайно коснулся его пальцев. Вокалер не отдернул руки, и я, обрадованный, потащил его за собой… прочь…куда угодно… скорее! - Сере-еожа! Что… ты делаешь?! И мы буквально влетели в какой-то сквер или парк. Я развернул его лицо к солнцу, которое, искрясь, пробивалось сквозь листву. Оно ласкало его лицо, его волосы, губы и шею, мне было немного завидно, но я не показывал вида, потому, что он не выпустил моих пальцев, потому, что заворожено глядел на заглянувшую в него красоту.
Io: Три утра. канон Как хорошо, что можно зацепиться за хорошие воспоминания. Еще со вчера серо, пасмурно и дождливо. Кажется, что уже нет никаких сил. А каждый день начинается с убеждения, что у меня все хорошо. Кажется, будто вот я умею играть на своих нервах, точно бы это был музыкальный инструмент. Стараясь, не перетянуть эти струны, чтобы не порвались от напряжения. С одной стороны все хреново, с другой – безразличие, а посередине, как обычно – Ты. И вот я решаюсь на странные вещи, причем, слишком легко. Я не удивлюсь, если меня занесет куда-то не туда. Но это всего лишь недосып. Не более. Прохожие начинают одеваться одинаково в одежду цвета пожухлой листвы. Смена поколений происходит быстрее, чем это казалось раньше. Но я знаю, что через пару минут у меня опять будет нормальное настроение, и я опять буду улыбаться… - Привет… ты чего так рано? – заспанный и непричесанный ты высовываешься из теплого вязкого квартирного сумрака, подслеповато щуришься, пытаясь уважительно не зевать. А я хватаю тебя, ни чуть не заботясь о том, что ты босяком и от ветровки веет заоконным холодом. Я впиваюсь в твои губы, утверждая свои права. И ты сперва такой обалдевше-притихший, почти отталкивающий, а затем податливо мягкий, вжимающийся в меня, отвечающий страстно и открыто. Льнущий, ласкающийся. Я вталкиваю тебя внутрь приквартирного тамбура, проходясь руками по твоим плечам, спине и заднице. Ты издаешь что-то между стоном и всхлипом и хватаешься за мою шею. Я пытался не поступать так. Я старался держать себя в руках. Уже пару недель все было вполне себе спокойно, но… день, который начался в 3 утра нельзя считать нормальным… а значит и это не считается… - Лерка… - шепчу имя в твое ухо, проводя по нему языком, а ты подставляешь шею для поцелуев и я не отказываю в этом, слегка прикусывая кожу у сонной артерии. Ты ведь даже умыться не успел… щетина едва пробивается, слегка царапаешься… и это заводит меня еще больше. Даже в самых смелых фантазиях, которые посещали меня прежде все было не так. Потому, что ты - больше, чем можно себе представить, чем можно испытать или ощутить тогда, когда тебя нет рядом… Но теперь… теперь все иначе. Я умудряюсь втолкнуть тебя в квартиру. Сегодня. Сейчас ты только мой. Твое дыхание с присвистом, ты весь такой трепещущий и горячий, обмирающий в моих руках, что я не в силах сдерживать ни страсть, ни похоть. В каком бреду мы оказываемся в твоей еще не остывшей постели? Сегодня ты ночевал один. Естественно… иначе меня бы здесь не было… иначе не было бы твоего вчерашнего звонка, который… На этом мысль останавливается. Границы размываются, а немногочисленные предметы моего гардероба летят в разные стороны. Я шепчу тебе в шею какую-то ересь, чувствуя, как ты прогибаешься навстречу. Медлить больше нельзя. И я, кусаясь и целуясь до иссиня-красных засосов, вторгаюсь в тебя почти без подготовки. Твои распахнутые серые, темнеющие глаза… хриплые стоны… следы от совсем не длинных ногтей на моей спине… и стоны наполовину со всхлипами… мои или твои? Не имеет значения… Я точно отыгрываюсь за свою слабость – примчаться по первому твоему зову. Еще вчера считая свое существование слишком пресным, кармические долги неотработанными, а себя способным только на воспоминания… зато теперь я мог упиваться твоей слабостью. И не мог одновременно… Потом, лежа в твоих объятьях, я пытался сформулировать что-то на сей счет, но язык не слушается, а ты смеешься. По мимо своей воли я смеюсь вместе с тобой. Безразличия нет. Мне слишком хорошо… а рядом ты… Не хочу, чтобы это чудесное утро заканчивалось. Ты знаешь, Кипелов, что я люблю тебя и подло пользуешься. Или… или это я пользуюсь ситуацией, не желая отдавать всего себя без остатка. Но ты накрываешь мои губы своей ладонью. - Тише, Рыжик… - шепчешь ты, - такое сладкое утро… Я делаю вид, что фыркаю, а сам сжимаю тебя в объятиях. - Ненавижу тебя, Кипелов… - Я уж вижу… - мурлыкаешь ты, а я утыкаюсь в твою шею… слишком хорошо, чтобы быть правдой. Слишком очевидно, чтобы что-то другое сумело разбудить меня в три утра.
Io: слеш и прочее по фадому Маврин http://ficbook.net/fanfiction/rpf/mavrin слеш и прочее по фадому Кипелов http://ficbook.net/fanfiction/rpf/kipelov слеш и прочее по фадому Ария http://ficbook.net/fanfiction/rpf/arija
nigai-kun: Название: Я не вернусь Автор: Zlobnyy Geniy Фандом: Ария Персонажи: Владимир Холстинин/Валерий Кипелов Рейтинг, жанр: PG-13, RPS От автора: автор в шоке В данном сочинении автор попытался выразить собственное представление о том, почему история "Арии" сложилась именно так, как сложилась. Фактическая часть фика почти полностью базируется на "Легенде о динозавре". Ранние годы Арии. Пришли в баню помыться Кипелов и Маврин. Раздеваются в предбаннике... Маврин посмотрел - а у Кипа член весь в каких-то дырочках маленьких. -Кипыч, а чё эт у тебя в дырочках он в каких-то?.. Тот вздыхает: - Да этот, знаешь Холст такой интеллигент.. Без вилки ничего в рот не берет... Народное творчество 1994-1995 - Привет. Слышал новость? Валера теперь с "Мастером" по кабакам поет, - произнес из телефонной трубки жизнерадостный голос Виталия Дубинина. В первое мгновение Холстинин Владимир Петрович, или просто Холст, гитарист и лидер группы "Ария", даже не понял, о ком идет речь. - Какой Валера и с каким мастером? – переспросил он. - Можно подумать, ты десяток поющих Валер знаешь. Кипелов, конечно. Он с группой Грановского в клубах выступает. - Охренеть, - некультурно прокомментировал Холст, однако, прежде, чем он успел добавить что-то еще, Дуб продолжил: - Мне тут добрые люди донесли. Вот я на всякий случай сразу решил поставить тебя в известность. А-то сам понимаешь, слухи пойдут, непонятки начнутся… - Тааак, - протянул Холстинин. – Вот так значит. Кипелов поет в другой группе, а мне не сказал ни слова. Дубинин давно научившийся различать в тоне друга предвещающие бурю интонации поспешил перевести разговор в мирное русло: - Вова, ты только не заводись. Я знаю, что ты любишь делать из всего трагедию, но в этот раз давай обойдемся без этого. В конце концов, его можно понять. Кому щас легко? Однако примирительная речь наткнулась на мрачную стену молчания. - Да что опять не так?! Ты просто сам не свой становишься, когда речь о Валере заходит. - Я пока еще главный в нашем балагане, и было бы неплохо, если бы члены группы ставили меня в известность о своих «музыкальных экспериментах», - отрезал Холст и прервал разговор. В том, что вокалист «Арии» Валерий Александрович Кипелов пением зарабатывает «на стороне», не было ничего криминального. Но факт этот доставлял Холстинину боль. И причины ее были такие страшные, что он не мог признаться в них даже лучшему другу. *** Есть люди, которые нравятся с первого взгляда, и лишь потом, пообщавшись с ними поближе, находишь объяснение симпатии. А есть наоборот – сначала относишься к человеку равнодушно, а потом влюбляешься, с каждым годом все крепче, и черт его знает почему. У Холстинина был второй случай. Метаморфоза эта произошла так незаметно, что случившееся Владимир Петрович осознал только тогда, когда понял, что с удовольствием наблюдает за тем, как Кипелов расчесывается. Тот стоял перед зеркалом в гримерке, в черной майке и черных кожаных штанах, и сосредоточенно водил щеткой по длинным прямым прядям. Холст смотрел на него и чувствовал, как проваливается в пропасть, потому что стоящий перед ним мужчина показался прекрасней всех на свете. Человек и произведение искусства в одном лице. И Холстинин хотел им обладать. Володя всегда был человеком здравомыслящим и свои чувства держать под контролем умел. Он с самого детства знал, что любой нормальный мужчина должен любить только женщин, а Кипелов женщиной не был, поэтому Холст принял решение в пользу здравого смысла и старательно Валеру не любил. Но подавленные чувства так или иначе вырывались на волю: то злостью и раздражением, то приступами ревности. Принесенная Виталей новость Холстинина напугала. Слишком свежи были воспоминания о словах обвинения, брошенных в запале Валерой в его адрес. При всей своей покладистости и склонности к компромиссам Кипелов был себе на уме и угадать, что он может выкинуть, Володя не решился бы. А тут еще эта ссора. И «Мастер», проклятый «Мастер», который однажды уже чуть было не разлучил их. При мысли о том, что он может остаться без … вокалиста, да, именно «вокалиста», лидера «Арии» бросало то в жар, то в холод. Холст никак не мог позволить этому случится. И хотя внутренние черти настойчиво нашептывали, что это шанс избавиться от соблазна, Владимир Петрович отмахнулся от внутренних голосов и срочно собрал группу на совещание. Стоило четверым (Маврина не было. Он был слишком предан Кипелову, поэтому его присутствие было бы стратегической ошибкой) собраться в одной комнате, как в воздухе заискрили молнии. Сам разговор оказался довольно неприятным. Основными его участниками были Холст и Кипелов. Дуб молчал, время от времени вставляя реплики и странно сверля Володю тяжелым взглядом. Но в целом, он был на его стороне. Манякин тоже молчал, почему-то виновато опуская глаза. Однако, несмотря на подобную атмосферу, Валерий Александрыч не собирался «раскаиваться в содеянном», голос не повышал, но и на давление не поддавался. Более того, Холстинину казалось, что Валера ждал от него совершенной другой реакции, и это именно он виноват и что-то делает не так. Но Владимир Петрович был упрям. И иногда эта черта его характера творила страшные вещи. Не добившись своей цели устным внушением, Холст решил действовать радикальными методами. Так «Арии» внезапно потребовался новый вокалист. *** Хотя об этом мало кто знал, но больше других в период смуты пострадал Дубинин. Мысль о том, что без Кипелова «Ария» станет совершенно другой группой, была простой, и додуматься до нее взрослым образованным людям не составило труда. «Возвращение» же Кипелова, который формально-то никуда и не уходил, зависело большей частью от Холста. Бредовость ситуации поражала своим размахом, а Владимир Петрович делал вид, что все идет, как должно. Дуб, как настоящий друг, во время коллективных дебатов его поддерживал. Наедине же Виталик проедал плешь даже сильнее, чем заартачившиеся Маврин и Манякин. За что, собственно, и получал больше всех. Но не жалел себя, потому что видел, как под напором разумных доводов Володя потихоньку остывает. Потом ушел Маврин. Это событие Холст воспринял с мрачным удовлетворением. Ему никогда не нравился Сергей, слишком легко нашедший с Валерой общий язык. К тому моменту силы самого Холстинина были на пределе. Кризисные ситуации частенько благотворно действуют на истину. И в момент, когда фактически решался вопрос жить «Арии» или умереть, Володя наконец-то разобрался и в своих чувствах. Неприглядная правда о том, что он любит мужчину предстала пред ним в полный рост. И ни отмахнутся от этих чувств, ни подавить их Холст уже не мог. Пожалуй, только гордость мешала ему позвонить Валере первым. И страх того, что Кипелов может отказаться вернуться. Чисто из принципа. К счастью для группы случилось чудо – темная и загадочная история с финансовыми санкциями помогла достойно развязать сложившееся затруднение. Смутное время закончилось, осталось только разобраться с последствиями. Ну, и альбом дописать. *** Процесс записи Холстинин контролировал лично на каждой стадии, чем всех достал. Но, в принципе, Владимира Петровича понимали и его придирки терпели, ведь альбом должен был стать символом новой эры. Последним записывался вокал. Кипелов работал как обычно, демонстративно делая вид, что ничего не было. Холст, наоборот, жил как на иголках, стремясь поправить отношения с вокалистом, но так, чтобы и не извиняться, и не сказать лишнего. Снова нужен был разговор, к которому Холст даже не знал, как подступится. Несколько раз он порывался начать его, но так и не смог. А потом Манякин неудачно пошутил про Акелу, что позволило Холстинину наконец-то вспомнить, кто тут главный. В один из дней Холст попросил вокалиста задержаться. Тот даже не удивился, словно ожидая этой просьбы. Они остались на студии одни. В рабочей комнате с пультом и электрическим чайником стоял диван, и Кипелов присел на него, в ожидании дальнейших событий. На трезвую голову подобные беседы не ведутся, но пить сейчас было бы еще хуже. Володя начал заваривать чай, а Валера неотрывно за ним наблюдал. И сердце его билось в два раза чаще, чем нужно. Впрочем, они не выпили даже чая: Холст разбил две чашки, разозлился и разразился длинной путанной речью. Он не совсем понимал, что нужно сказать, поэтому говорил о музыке, о группе, об обязательствах. Валерий Саныч из его пространной речи сделал неожиданные выводы: - Ты меня ревнуешь, что ли? Холст осекся, немного подумал и ответил: - А что, если и так? - К Грановскому? Володя, ты дурак? У вас с Аликом всегда были разногласия, я помню. Но ты устроил весь этот цирк, в котором приняло участие охрененное количество народа, из-за того, что не захотел, чтобы я поработал немного со старым другом. Как тебя после этого назвать? И вообще, я тебе не баба, чтоб меня ревновать. Холстинин, возмущенный тем, что всю вину фактически переложили на него одного, немного забылся - и с губ само собой сорвалось: - Был бы бабой, я б на тебе женился. Наступила пауза. Небольшой промежуток времени, когда можно выбирать: или обратить сказанное в шутку и продолжить беседу ни о чем, или расставить все точки раз и навсегда. Кипелов порывисто поднялся. Холстинин, подумав, что он собирается уйти, схватил его за плечи и зло посмотрел сверху вниз. - Эта история по-идиотски началась, и так же по-идиотски закончилась. Как в гребанном дурацком сне. Только ты пойми: в нашей группе все решаю я, и пока это так, ты будешь делать то, что я тебе скажу. И никуда от меня не уйдешь! Я не отпущу. Кого-кого, а Холста Валера не боялся. Ни тяжелого взгляда, ни сильных рук, продолжающих держать его. - Повторюсь, ты придурок, Володя. Властный самовлюбленный придурок. Я ж тебе сразу сказал, мне просто нужны были деньги. Не более. И не надо меня ни пугать, ни угрожать мне. Все равно ведь удержать не сможешь. Вот только «Мастер» - это прошлое. И хватит об этом. В самом деле. Сколько можно. В этом полубезумном разговоре Кипелов услышал то, что услышать не ожидал и не надеялся. И теперь он тоже собирался высказаться. Он не хотел ничего менять, никуда уходить, его все устраивало – группа, музыка, песни и даже сам Холстинин. Холстинин, связь с которым была особенно крепкой. И который, кажись, совсем свихнулся, потому что все-таки произнес это вслух: - Я люблю тебя, Валерка. *** Какое-то время оба верили в то, что их отношения продлятся очень долго. Что ж, наверное, так оно и случилось, если считать семь лет долгим сроком. 20.11.2010 Ледовый дворец. Закулисье концерта "Ария – 25". Запыхавшийся Холстинин ввалился в гримерку, схватил со стола поллитровую бутылку воды и одним махом выпил половину. - Староват я стал, - сказал он сидящему на диване Кипелову, - чтоб скакать по сцене, как олень. Кипелов, до того торопливо грызший яблоко, в ответ промычал что-то невнятное. Холст тяжело опустился на стул, смяв в руке пластиковую бутылку. Воспоминания нахлынули резко и страшно, как цунами. Время лечит. Истинность этого утверждения Холстинин испытал на себе. Время, семья, работа, ежедневная рутина. Все это в совокупности помогло ему справиться с потерей - ведь тогда произошел не только раскол группы. Боль давно утихла. Но сегодня сердце сдавило сильно и остро, как восемь лет назад, - так привычно и так непривычно высоким был вокал «Героя асфальта» и «Улицы Роз». Кипелова, видимо, обуревали схожие чувства, потому что он тоскливо взглянул на огрызок и положил его на край стола. Столкнувшись с Холстом взглядами, они некоторое время играли в «гляделки», а потом Владимир Петрович опустил глаза в пол и сказал: - Валера, может, ты вернешься к нам? - Я не вернусь, - тихо, но твердо ответил Кипелов. Другого ответа Холстинин и не ожидал. Другого ответа просто не могло быть. Но связывало их много большее, чем просто дружба и работа. Выбросив помятую бутылку, Холст переместился к Валере на диван. Привычным жестом провел пальцами по его волосам, привычно поцеловал. Бывший вокалист «Арии» позволил себе минутную слабость и ответил на поцелуй. Не так-то просто забыть любовь, которая существовала долгое время. - Все, Вовка, перестань, - мужественно отбивался Кипелов, чтобы не дать случится ничему большему - через пять минут им на сцену. – Уймись. Блин, а если сейчас Пушкина с камерой войдет?! - Даже у нее не хватит наглости выложить такое видео в интернет. Наверное, - Холстинин и сам прекрасно понимал, что не было у них времени ни на что, кроме поцелуев. Ну, то есть было еще пять минут, чтобы обнять Валеру. Просто обнять. - Вернись ко мне. - Я не вернусь, Володя, не вернусь, - снова ответил тот. Холстинин лучше, чем кто-либо другой, знал, что в одну реку дважды не войти, а разбитую вазу не склеить. Автор спрошен, текст ни разу не изменен. Взято здесь: http://zgeniy.diary.ru/p180680003.htm?from=last#611305982
Io: Все ведь будет как раньше? Маврин/Кипелов Манякин/Кипелов *Сашко страдает, судьба такой* Я прятался за Сережкиной спиной, поскольку мне казалось, что все коллеги понимают, что происходит с нами. Что наша дружба снова стала чем-то большим. И если вспомнить восьмидесятые годы ни Марго, ни Грановскому не составит никакого труда осознать, что «эти двое опять взялись за свое». Алик временами неодобрительно косился в нашу сторону и отпускал двусмысленные комментарии, после которых мне хотелось покраснеть до корней волос, но природная выдержка, а может наработанный опыт помогали контролировать эмоции. Однако порой я довольно сильно сжимал сережкину руку. Раньше мы собирались вместе у кого-нибудь на даче, гудели пару дней, а после все пьяные и счастливые расползались жить дальше, а теперь всем понадобились философские беседы, взаимные беззлобные подколки и сплетни о том, как у кого дела, что нового и есть ли жизнь на Марсе. Признаться, я не всегда мог справиться. Не тот интеллектуальный уровень что ли, а может быть просто лень. А когда на подобных мероприятиях мы оказывались вместе с Мавриком, то я готов был сквозь землю провалиться, и мне казалось, что друзья, понимая всю двусмысленность ситуации, порой специально делают так, чтобы никто из нас не знал, что будет другой… Теперь меня пригласила Марго, а Маврика, кажется, Харьков. Он мог бы догадаться о подвохе, но либо спешил в тот день, когда согласился, либо забыл, а напомнили накануне, так что и отказываться было поздно. С Сережкой было уютно и тепло. Иногда между нами вспыхивали бурные дискуссии на отвлеченные темы, а иногда, напротив мы молча курили, глядя в осеннее небо, и за целый день могли не сказать друг другу и десятка слов. Мы слишком хорошо знали друг друга… или наоборот? Манякин в тот вечер был слишком прямолинейным. Когда мы уже собирались уходить, он под предлогом захватить что-то на студию умыкнул меня на пять бесконечных минут, чтобы сказать, что я снова слишком много времени провожу с Сергеем. И что я должен понимать, что ничего хорошего такое общение не принесет… - Саш… прошу тебя, пожалуйста, не начинай. Я все знаю, все понимаю. Мне… неприятно, что и ты… тоже обращаешь слишком много внимания на… наше общение. - Я переживаю за тебя, - понизив голос, сказал Маня, - ты знаешь, мне наплевать на общепринятые нормы, не мальчик уже… но… ты слишком держишься за него. Это нехорошо, понимаешь? - Саш… - Ты раньше был душой компании, во всяком случае, старых друзей не стеснялся, что тебя теперь так коробит? Я пожал плечами, снова хотелось курить. Я не мог объяснить, что привело меня в такое смятение чувств. Ни то запоздалая весна, ни то я стал слишком серьезно относиться к происходящему… - Не знаю… - честно ответил я. - Не стоит на всё так реагировать. - Я знаю, что ты заботишься обо мне… но меня уже тошнит от такой заботы, - я осекся, не следовало такого говорить, - извини… я не имел ввиду, что мне претит твое общество, но… я хотел бы сам разобраться с этой ситуацией. - Разобраться? Ты просто снова увяз в ней. Вот и все твои разборки. Я тебя понял, Валера, - Манякин тяжело вздохнул, - я просто устал от повторения этой истории. Ты мог бы сказать «тебе то что?», но отвечу: мне не безразлично то, что будет с тобой. Это первое. А также, мне не безразлично, что будет с группой. - Это не имеет отношения к работе. - Сейчас в меньшей степени, но имеет. - Саш… давай остановимся на этом, хорошо? Не надо читать мне нотации. - А что я еще могу? – в его глазах сверкнула безнадежная усталость и злость, но не на меня-дурака, а, ни то на себя самого, ни то на этот нелепый разговор, - что я еще могу? – зло повторил он, - я только и могу, что смотреть на то, как ты укорачиваешь свою жизнь, как переживаешь за то, что и внимания твоего не стоит, как ты изводишь себя… вот все, что я могу. Что ты так смотришь на меня? У нас демократическое государство, не средневековье… но иногда очень хочется, чтобы это было не так, - Сашка с силой сжал мое запястье и дернул на себя, - я ведь ничего не могу сделать, - его губы почти касались моего уха, - совсем ни-че-го… и поэтому я хочу, чтобы ты раз в жизни сначала думал, а потом делал. Ты можешь обещать… нет… ты можешь хотя бы попытаться? Я задохнулся от неожиданности… и не мог ничего ответить, поскольку пытался отдышаться и сказать хотя бы что-нибудь… Он был слишком близко и поступал так, как не поступал никогда прежде. Я не дергался, а Сашка не отпускал. - Хорошо, - наконец, произнес я, - я постараюсь. - Спасибо… Саша исчез так быстро, как будто его вообще здесь не было. А я стоял посередь темной комнаты не в силах пошевелиться. - Ты чего тут делаешь? – вопрос Сережки вывел меня из ступора, - мы едем или что? - Да… да… сейчас… - Ты чего такой? Я обнял Рыжего, сделав глубокий вдох, поцеловал в губы. - Лер? - Поехали домой… - Все нормально? Я кивнул. Маврик взъерошил мои волосы, бегло поцеловал и мы направились к машине. Марго перехватила уже на пороге, попрощалась, пожелала удачи и всучила какие-то сладости. Как делала всегда прежде, когда мы бывали у нее вместе с Галиной. Я уткнулся в рукав Сережкиной куртки, стараясь сделаться меньше и незаметнее, чтобы не провалиться сквозь землю. - Ты чего? - Мне стыдно… - За что? - Они слишком хорошо к нам… ко мне относятся. - Я чего-то не знаю? - Нет… Рыж, просто… это осеннее обострение, наверно. - Иногда с тобой так тяжело… - Угу… Вечер у Маврина выдался замечательным. Сергей больше не о чем меня не спрашивал. А я ничего не говорил. Было тепло, хоть немного пахло пылью. Свет и звуки были будто бы сглажены, подкравшимся сумраком, а мягкие отсветы, рассеянные по стенам создавали лирическое настроение. За окном в пасмурности неба и общем погодном состоянии особенно ярко горело золото кленов и тягучая рыжесть рябин. Постепенно совсем стемнело. Комнаты наполнились чем-то пряно-дурманящим, а Сережка целовал мои пальцы, а я был смущен еще больше, чем накануне. - Лера, ты меня пугаешь… - Почему? - Краснеешь, точно мы впервые остались наедине, и… - Мне нравится так думать. Тогда мы были правда, чуть более пьяны… тебе понадобилась вся твоя смелость, не так ли? - Конечно… как же иначе? - Сегодня что-то такое рассеяно в воздухе… все по-другому… - Да и ведешь ты себя соответственно. - Просто я чувствую неловкость. Нервы как будто на пределе и… - … и хочется, чтобы это чувство оставалось с тобой всегда? - Вроде того… Не помню, говорили ли мы еще о чем-то. Я нашел себя зацелованным Рыжим Бесом, я не мог поверить в то, что я столь пластичен в его умелых руках, что всё то, что происходит – происходит по-настоящему. Что это все не является моим новым ночным кошмаром, как в те дни, что я просыпался, беспокойно ища его рук и прикосновений, но ничего не было. Мое солнце светило другим и я не мог дотянуться до его живительных лучей. Но сегодня все было взаправду… Сережа как всегда нетерпелив и порывист, но будто и в его манере любовной игры я угадываю новые оттенки, нахожу нехарактерные черты, или мне только кажется? Маврин властен, но не так, как прежде, он заставляет меня молить о большем и тут же оказывает мне эту милость, хотя мне кажется, что слишком долго я жажду наслаждения, но он позволяет вкусить все сполна. Несмотря ни на что мне хочется еще ласки, и я подначиваю Сережку, заставляя его распаляться и ненавидеть меня на долю секунды, чтобы потом снова дрожать в его руках. Когда наши мокрые от пота волосы смешиваются, я ничего не вижу и не чувствую, кроме него и кажется воплю, как мартовская кошка, остается надеяться, что не так противно, но в тот момент разум оставляет меня. - Ведешь себя кое как… - это первое, что я слышу, когда начинаю понимать кто я и где нахожусь. По телу все еще прокатывает волна предательской дрожи. Колени не слушаются, а разговаривать я все еще не в силах, - ты очень … очень нехороший человек, шепчет Маврик. Его голос все еще хриплый, но он всегда восстанавливается раньше. Я пытаюсь как-то среагировать, но только глупо улыбаюсь, а он целует меня… целует бесконечно долго так, что я тут же забываю, как нужно дышать, и можно ли дышать без него, - Ты опять краснеешь, - констатирует он, - я согласно киваю и тянусь за новым поцелуем… * Работать на студии почти невозможно. Мне казалось, что мои музыканты как-то слишком много обращают на меня внимания. Казалось бы чего здесь особо странного? Однако мне было несколько не по себе, особенно, когда в мыслях я возвращался к разговору с Сашей. Что-то во всем этом было не совсем правильное, но что я так и не смог осознать. События развивались слишком быстро. Но после ударник сам подошел ко мне, выкроив минуту, когда молодежь дружно свалила курить. - Извини меня, за то, что было в пятницу, - негромко сказал он, - не знаю, какая муха меня укусила. Просто… - … ты хочешь мне добра. - … в общем, да… - Давай ты не станешь сейчас больше ничего мне говорить. Ты отличный друг, Саша… мои … любые мои отношения тебя не должны касаться, потому, что с кем бы я не пытался их построить – я не хочу, чтобы что-то менялось. Я порой слишком резок, но это лишь потому, что я не до конца уверен в том, что делаю. - Валера… - Давай остановимся на этом… Манякин порывисто прижал меня к себе и я второй раз почувствовал, это странное трепетно-нежное отношение. Я не хотел предавать старого друга, не хотел, чтобы у него вдруг появились какие-то другие надежды и мечты, поэтому, поспешно отстраняясь, предпочел потрясти Сашкину руку, подчеркивая, что недомолвок не осталось и все так же, как и прежде. И только его тоскливый взгляд говорил мне, что все вовсе не так, и что он будет ждать, сколько потребуется…
Io: это не ответ канон Маврин пьет кофе. Очень крепкий и очень сладкий. Не ту бурду из банки, которая уже не первый месяц гостит на студии, а ароматный напиток, запахом которого моментально пропитывается все вокруг. Валерка больше никому не приносит кофе. - Думаешь, между ними что-то есть? - Тебе не все ли равно? Мы с Головановым курим, но не в специально отведенном для этого месте, а, как и прежде, за студией. Это такая дурацкая привычка со школьных времен, когда ты чувствуешь себя достаточно крутым, чтобы делать что-то запретное, но еще не совсем разобрался зачем, однако уже знаешь, что главное – не пропалиться. - Не знаю… - Ты же с Мавриным давно работаешь, мог бы и поинтересоваться, - Андрей пытается меня поддеть. - И быть следующим? - Ну да… ты в его вкусе. Оба хохочем, как укуренные лоси. У Андрюшки тухнет сигарета. - Кто-то думает о тебе… - Наверное, ты… В приподнятом настроении мы возвращаемся к работе. Старшие коллеги ведут ожесточенный спор ни то о политике, ни то о смысле бытия, но стоит нам появиться – снова чинно и нарочито неторопливо расходятся по своим рабочим местам. - Почему все самое интересное без нас? – притворно канючит Андрей. - Чтоб была интрига, - наставительно произносит Манякин. Андрей показывает ему язык и идет настраиваться. Он совсем недавно у нас, но работать с ним легче, чем с Терей. Он очень живой и подвижный парень. Нам всегда есть о чем поболтать или посплетничать. И хотя он еще не до конца разучил все партии, но уже делал большие успехи. Впереди были интересные гастроли, у нас впереди была замечательная хэви-жизнь. Движение, вот главное! Не стоять на месте! Наверное, в доказательство своих слов я пританцовывал на месте. Несколько месяцев назад мой бас перестал казаться мне тяжелым, теперь он совсем ничего не весил. Сережа говорил, что я похож на подросшего щенка овчарки, еще немного и выберусь из подростковой угловатости, на что я гордо заявлял, что я, мол, уже волк свободного племени. Маврин смеялся, но по-доброму, и уже больше не позволял себе, как прежде отвесить мне подзатыльник, или покровительственно потрепать хаер, мол, «ну-да, ну-да, видал я таких волков по телевизору». В тот день я пришел слишком рано. И стал невольным свидетелем разговора, не предназначенного для моих ушей. Сережа снова пил приготовленный Валерой кофе, он был подавлен, и все больше молчал. Кипелов, напротив, говорил много, и был не в пример эмоционален. Я отступил в тень, чтобы меня не заметили и вот тогда я узнал, что все, над чем мы шутили с Андреем, было правдой. - Давай не будем смешивать работу и наши отношения, - вздохнув, сказал Маврин, - я просто не хочу, чтобы мы стали чужими людьми… - Я не хочу думать о том, что тебя заменит кто-то другой! Я не смогу работать с кем-то еще… ты упертый, как баран! Сережа! Мы можем все решить другим путем… ты… Рыжий порывисто прижал вокалиста к себе и ничего более трепетного и отчаянного, чем его этот поцелуй я не видел, наверное, за всю свою недолгую жизнь. Я видел, как Валера хотел защититься от внезапного выпада, как опустились его руки, как он закрыл глаза, и я могу поклясться, что на мгновенье в них блеснули слезы. -… это не ответ… - упавшим голосом произнес Кипелов. - Это не ответ, - согласился Маврин. - Но… ладно… хорошо… окей… катись ко всем чертям… - Я от тебя все равно не отстану. Валера невесело поглядел на Рыжего, глубоко и как-то судорожно вздохнул. - Отстанешь… мы будем бежать слишком быстро. - Значит, ты быстрее окажешься около моей двери. - Хорошо… Они пожали друг другу руки, потом Валера не выдержал, обняв гитариста, прижал его к себе, и еще нескончаемо мимолетно они стояли обнявшись. Сергей взял гитару, накинул куртку и вышел прочь. По коридору пробежал ледяной порыв осеннего ветра. Кипелов поежился, сделавшись сразу как-то меньше и старше. А я стоял там, чуть не плача, закрывая себе рот рукой, не понимая почему все это происходит со мной. Все было понятно, то ли Сергей рассчитал все это, то ли так просто легли карты. Когда на перекуре Андрей попытался прикалываться на нашу излюбленную тему про отношения старших товарищей, я неожиданно в довольно грубой форме осадил его и отчитал, как нашкодившего третьеклассника. Он обещал не возвращаться к данному вопросу, но еще какое-то время недоумевал по поводу моей реакции. А мне было так грустно и горько, за то, что все не будет как раньше, и что Маврин по обыкновению все решил. Я знал, что во многом обязан ему тоже, и, что все изменится, для нас даже к лучшему. Но… Валера еще довольно долго не мог отделаться от привычки приносить небольшой термос с кофе с утра на студию. Он не любил такой сладкий.
Maine Coon: «Слушай, я в ужасе оттого, сколько власти ты имеешь надо мной, ты потрясающий, мне очень страшно, давай поговорим?» Я изо дня в день задаю себе этот вопрос – почему так сложно? Просто подойти и сказать, выговорить вот эти слова? Гораздо проще ходить и мучиться, держать все в себе, придумывать причины и поводы, почему я сегодня снова не скажу эти слова, почему на мои объяснения будет ответом категорическое «нет». Казалось бы – с чего я взял? Ведь я даже не пробовал. Но ведь страшно. Я боюсь. Боюсь возможной реакции. Это тянется уже давно, почти с самого того момента, когда мы начали репетировать вместе. Ну, в любом случае, прошло не так много времени с тех пор и до того момента, когда я понял, что чувствую к этому человеку куда больше, чем должен был бы. Этот рыжий гитарист, сам того не зная, оказывал на меня влияние, приковывал мое внимание и мел надо мной необъяснимую власть. Одной его улыбки было достаточно, чтобы я согласился идти с ним хоть выпить, хоть на край света. Мы быстро стали близкими приятелями. Наверное, это неудивительно, учитывая то, с каким энтузиазмом я отзывался на каждое его предложение. И все же… я часто бываю рядом с ним, но все равно мне тяжело. Мне все равно мало, мне хочется большего. Почему я не могу удовлетвориться тем, что есть? Почему есть всего несколько человек, которых больше всех надо, но подойти к ним больше всего страшно? Что это за парадокс? Как его лечить? Нет таких врачей, и не к кому пойти, не с кем поделиться. Не поймут. Никто не поймет. В лучшем случае только посмеются. А в худшем… я даже боюсь представить. А мне все равно хочется получить больше, чем я имею сейчас, быть еще ближе. Но как этого достичь? Наверное, только если случится чудо, и он сам все поймет. Поймет и примет. Но чудо не случится, а намекать я не умею. Да и где гарантия, что он поймет намеки и поймет так, как нужно? А значит остается только один вариант – рассказать все как есть самому. Признаться. А там – будь что будет. Или я получу желаемое, или лишусь всего, что имею сейчас. Третьего не дано. По крайней мере, мне сложно представить какой-то другой вариант развития событий. Но почему так сложно решиться на это? Почему, когда мне сказали – «хочешь рассказать – расскажи», я запомнил эти слова, и всегда стараюсь им следовать, но каждый раз, когда дело доходит до, я полчаса собираюсь с духом, поднимаю руку, опускаю, разворачиваюсь, пытаюсь уйти, снова возвращаюсь, снова стою, полчаса перед тем как постучать, постучать и прислушаться, а не долбанет ли над ухом. Как можно любить и бояться одновременно? Вчера я в очередной раз не смог решиться. Очередной город в гастрольном туре. Редкая удача – отдельные номера для каждого. Не знаю, сколько времени я простоял перед дверью его номера, чтобы решиться постучаться и войти, поговорить. Наверное, много. Хорошо, что меня никто не видел. Но все-таки постучал, вошел. А вот сказать то, что чувствую, снова не получилось. Я не решился. Снова испугался, снова не смог. А мы опять напились и получили нагоняй от Холста. А я, как бы глупо это ни звучало, был даже немного счастлив, что Сережка опять ничего не понял. А раз не понял, не смог неверно трактовать. Мы приехали вчера и у нас два концерта в этом городе – сегодня и завтра. Я хочу успеть решиться. Я устал ждать, устал бояться, замирать у невидимой черты, которую никак не могу переступить. Я хочу, в один прекрасный день, оказаться рядом и расслабиться. Перестать чувствовать себя идиотом. Как можно общаться с человеком почти 2 года, постоянно видеть его, регулярно оказываться в непосредственной близости… и понимать, что ты знаешь очень мало, но чувствовать такую бесценность во всем этом, такую... что исчезни сейчас все – и ты будешь уже не ты. Почему я так путаюсь, запутываясь до тугих узлов на горле? Я не могу держать все в себе и не могу признаться. Говорят, что люди боятся правды, боятся признаваться. Это не так. Люди не боятся говорить правду, они боятся реакции на эту правду. Боятся, что их не поймут или поймут неправильно. И еще неизвестно, что хуже. Вот и я так – боюсь… Я собираюсь с духом и выхожу из номера. Снова иду к его двери. До отъезда в местный ДК около трех часов. Я видел Сережку за завтраком, но сейчас он может снова спать или играть на гитаре. Кажется, я слышал гитарные звуки, но когда я останавливаюсь перед дверью, не слышу за ней ничего. Абсолютная тишина. И я стою, боясь пошевелиться, боясь даже дышать. Кажется, что даже сердце стучит слишком громко. Я стою, пытаясь понять, какое чувство сильнее – невозможность терпеть ситуацию, в которой я запутался, и мучаться от неизвестности или страх его возможной реакции. Я несколько раз порываюсь поднять руку и постучать, несколько раз порываюсь повернуться и уйти, но всякий раз остаюсь на месте. Я слышу за дверью какое-то движение и, наконец, решаюсь. Поднимаю руку, и дверь распахивается за секунду до того, как моя рука должна была соприкоснуться с дверь. На пороге стоит Маврин и он очень серьезен. – Хватит стоять под дверью, Валер. Заходи, – и он делает широкий жест, освобождая мне проход. Я в растерянности прохожу и слышу, как он запирает дверь на ключ. Оказавшись передо мной, он внимательно смотрит мне в глаза и спрашивает: – Ты что-то хочешь мне сказать? Я знаю, ты уже не первый раз так стоишь. – Да, я… – неуверенно начинаю, не зная, как сформулировать, как сказать правильно то, что я чувствую. Опускаю взгляд. – Да, Сереж, только тебе это может не понравиться… – Говори, не бойся. Что бы ты мне ни сказал, не убью же я тебя. Кажется, он пожал плечами, и голос стал более неуверенным. Я, боясь поднять взгляд, делаю шаг к нему и утыкаюсь носом в его плечо. Он осторожно кладет руку мне на спину. Я поднимаю на него вопросительный взгляд, а он в ответ только ободряюще кивает. – Сереж, я… кажется… – я снова начинаю говорить и отчаянно вцепляюсь в него, словно боюсь, что он исчезнет. Все правильные и убедительные слова, сотни раз прокрученные в голове, куда-то исчезают и отчаянно не хотят выстраиваться в предложения. В голове пустота и даже стук собственного сердца мешает поймать хоть какую-то мысль. Так и не придумав ничего лучше, я придвигаюсь ближе к его уху и почти шепотом заканчиваю – …люблю тебя. Он замирает. То ли от шока, то ли просто не знает, как реагировать. Но не вырывается, и не пытается оттолкнуть. А я чувствую, как груз путаницы и страхов сваливается с меня. Что бы он сейчас не решил – будет легче, больше не будет неизвестности, ведь я все-таки смог сказать. А значит, бояться уже поздно. – Ты… – как-то сбивчиво говорит Маврин… – правда? Вместо ответа я делаю быстрое движение и накрываю его губы поцелуем. Он все так же растерян, и не реагирует, но впрочем, не сопротивляется. Я прижимаюсь ближе к нему и не останавливаюсь, а он неожиданно начинает отвечать. Когда поцелуй прерывается, Сережка неожиданно прижимает меня к себе. Быстро оглядывается на дверь, и как-то глупо хихикнув, говорит себе под нос что-то вроде самокритичного «как мальчишки…» Я думаю о том, что надо спросить его, что он обо всем этом думает и начинаю говорить: – Сереж… Но он меня перебивает и быстро шепчет мне на ухо. – Потом ты мне обязательно расскажешь, как дошел до жизни такой, а сейчас молчи, ладно? Я чуть отодвигаюсь и непонимающе смотрю ему в глаза. Он усмехается и кивает, словно подтверждая свои слова. А потом резко толкает меня на кровать и в следующую секунду оказывается там же, увлекая меня в глубокий поцелуй. На концерте Маврик подмигивает мне и хитро улыбается. А я сбиваюсь, забываю слова и старательно пытаюсь не думать о том, что будет дальше.
Io: Палево? - Привет… - Валер? - Как видишь… - Ты чего так поздно? - Меня это… - Кипелов хихикнул, - ты не поверишь… - .. жена выгнала? – сказать, что Сергей был удивлен, значит, ничего не сказать. - Ну, да… и… ты не поверишь… - Это все-таки была она… - .. ну… да.. - И… что? - Она выгнала меня не за Это…. - … заходи… Гитарист воровато оглядел лестничную клетку, будто кто-то мог за ними следить и только потом впустил вокалера в квартиру. - Ты чего запараноился? - Я уже не знаю, что, зачем и как… - отмахнулся Рыжий, - чаю тебе или сразу спать пойдешь? - Если ты один, то давай чаю, если нет, то – спать. - … один… - эхом повторил Сергей, - остальное ты знаешь. Чайник на подставке, заварка на третьей полке. Валера показал ему язык, закинул легкий рюкзак в комнату и просочился на довольно тесную кухню. Сергея уже сидел на стуле, хищно улыбаясь и пытаясь подавить не пойми откуда нахлынувшее злорадство. - Давай, Кипелыч, рассказывай, как ты дошел до такой жизни. - Вообще-то, - устало огрызнулся тот, - все из-за тебя. - Это не интересно, все твои рассказы начинаются примерно так. Валера пожал плечами, разливая по чашкам ароматный напиток. - Ты меня когда-нибудь точно в гроб вгонишь. - Не… это ты сам себя… А дело было в том, что давеча Кипелыч спровадил родных куда подальше, и, на самом деле, ничего не предвещало экстраординарного развития событий. Они с Сергеем коротали вечер вдвоем, смотрели осточертевший Рыжему телевизор, говорили о каких-то мелочах. Впереди был еще целый завтрашний день. В некотором роде Валера дарил Сергею иллюзию стабильности. Вот, мол, что-то никогда не меняется. Все тот же футбол, все та же патока вранья с телеэкранов. Все та же его рука в волосах... знакомые запахи и звуки. Только ни Маврин, ни Кипелов не знали о том, что Галина Кипелова уже несколько месяцев как хотела проверить одну свою странную догадку. Было бы глупо полагать, что она не разу не заставала мужа с молоденькой девочкой в весьма не тривиальных отношениях. Было бы наивно думать, что она не привыкла к тому, что ее мужа штучно и пакетиками вешались различные девочки, герлы, дамы и прочие ляди. Так же она вполне отдавала себе отчет в том, что он и сам не святой и не всегда может устоять перед очарованием очередной прелестницы. Они уже пережили и Рину Ли и двоих других, которые «всерьез и надолго». Они разводились и сходились снова. В конце-концов, она уверилась в том, что опасаться случайных связей своего супруга глупо, так недолго и нервный тик заработать, но вот эти, которые «надолго» должны действительно вызывать закономерные волнения, а следовательно принятие соответствующих мер. Конечно, до такого, как с Риной, лучше не доходить, но кто же сможет обвинить ее хрупкую и несчастную женщину в чем-либо? Разумеется, никто. Она ведь ничего особенного не может сделать… если не довести ее до белого каления. Так вот, все началось лет восемь или десять тому назад. Судя по всему, у Кипелова была какая-то связь на стороне. Ото всех остальных «гёрлов на кэблах» она отличалась аккуратностью и педантичностью. Они никогда не палились ни на людях, ни в ее собственном жилище. Было бы глупо считать, что «ничего такого не было». Своего мужа за все долгие-долгие годы совместной жизни она успела изучить, что называется вдоль и поперек и знала, как трактовать те или иные изменения. Самым странным в данной ситуации был третий персонаж «марлезонского балета». Где бы не проявляла себя эта странная связь – появлялся Маврин. У Гали было предположение, что Сергей, как лучший, в прошлом, друг, организует ее мужу и его пассии прикрытие. Но поймать на вранье ни одного, ни другого ей так и не удалось. Более того, однажды она примерно просчитала маршрут и «неожиданно» приехала на дачу, якобы забыл там важные документы. К вящему своему удивлению, никого кроме Маврина и мужа, беседующих на кухне, за бутылкой вина она не обнаружила. И вот теперь Галина все же вознамерилась довести дело до конца. Обычно, застав благоверного на «месте преступления» достаточно было напустить на себя серьезный вид, вышвырнуть малолетку из дома и пригрозить, что она уйдет. Или чем-нибудь более существенным. Порой помогал метод «пристыдить». С одной и той же девочкой Галина не заставала мужа лет уже, наверное, семь. Да и вообще было это однажды, то ли перерос, наконец-то, то ли одно из двух. А вот та связь, которая не давала ей покоя была иного рода. Она была долгой, прочной, и не была похожа на все прежние похождения мужа. После этих таинственных встреч Кипелов становился либо самым счастливым человеком на земле, носящем жену на руках, либо впадал в депрессию, и никого не желал видеть. С этим явно нужно было если, не «что-то сделать», то хотя бы внести ясность. Галина довольно точно рассчитала всё. Потому, что только женщина может сделать довольно точные расчеты, опираясь на интуицию и показания соседей. Те выходные она намеревалась потратить с пользой для себя, но машина Сергея Маврина, отсутствующая на своем законном месте навела на мысль, что именно теперь следует узнать разгадку и спать спокойно. В субботу Галина доделала всю работу и съездила на необходимые встречи. Спешить было некуда. Впереди было воскресенье. Валерий и Сергей тогда рассудили примерно так же. Каждый был по-своему вымотан прошедшей неделей. Разговор перекатывался довольно вяло. Им было достаточно держаться за руки и изредка касаться друг друга, чтобы почувствовать общность и близость. Лишь только Рыжий забрался под одеяло и прижался к теплому боку Кипелова, так сразу провалился в сон. Валера хотел еще что-то обсудить с ним, но не смог, поскольку на все Сергей отвечал «угу» и «я тоже так думаю» сквозь сон, только теснее прижимался к вокалеру и иногда произносил что-то вроде «ты просто прелесть…» или «мне тепло, Лерочка…». В общем, разговаривать с ним было все равно, что с котом объевшемся сметаной. Зато на следующий день Маврик был просто в ударе, однако было уже не до разговоров. Не то он так хорошо выспался, не то вспомнил что-то из «давно минувших лет» с ним всегда, как на пороховой бочке, никогда не знаешь, когда и как рванет. К полудню Кипелов был несколько измучен этим марафоном плотских утех, но, как и любой мужчина не был готов отступиться сейчас, когда Рыжий особенно настойчиво требовал своего. Он провоцировал Кипелова, и вокалер не был готов отступить. Распахнутая на груди рубашка, разметанные по плечам волосы, стонущий под ним Маврик, такой податливый и гибкий. Откуда, интересно, в нем взялось столько кошкости? - Тебе жалко, да? – разгоряченные губы проходятся по его шее, - отдай мне все… Лерррра… Голова шла кругом от этих подначиваний и он падал в омут страсти и похоти, не разбирая реальность на составляющие, позволяя ей утечь сквозь пальцы… и огненные всполохи на подушке заставляли его забыть обо всем… Когда Галина выждав нужное количество времени вернулась домой, она примерно представляла какую картину должна увидеть. Но что-то пошло не так. Во-первых, машина Маврина. Во-вторых, его одежда в коридоре и никакой обуви, кроме… и все эти странные совпадения навели ее на неоднозначные мысли, что возможно, дело обстоит несколько иначе. В голове родилось несколько вариантов, включающих в себя групповой секс с малолетними фанатками, однако взгляд в зеркало, специально слегка изменившее свое положение загнал нервно хихикающую супругу Кипелова на кухню. «И на старуху бывает проруха» - подумала она. И было не понятно… было ли это хуже всех ее догадок и построенных сюжетов, или следовало оставить все как есть. В первый момент хотелось прервать всеобщее веселье фразой «креста на тебе нет!». Однако креста на муже действительно не было. Еще раз нервно хихикнув Галя закурила. Тем двоим явно было пофигу на окружающую действительность. И самым лучшим вариантом было немедленно покинуть помещение. Здесь у мужа, пожалуй, действительно мог бы случиться инфаркт, да и Маврин… он не виноват же, что… такая рыжая блядь… в тот момент, Галина, наверное, сама не отказалась бы занять место собственного мужа. Но об этом женщина предпочитала больше не думать, во избежание… Но все же это было чем-то большим, чем блажь или похоть. Она очень редко видела своего мужа таким. И эта кокетливая деталь гардероба, не снятая то ли специально, то ли по нелепой случайности. Да, определенно таким он заводил даже ее. Галина постаралась уйти быстро и незаметно. После того, как любовники пришли в себя и сумели вполне самостоятельно передвигаться в пространстве, не задевая при этом за любой внезапно показавшийся на пути дверной косяк, Сергей и Валерий устроили налет на холодильник. Тут-то обоим и показалось, что в доме побывал кто-то еще. Оба не могли объяснить чем именно было вызвано это чувство «чужого присутствия». И то ли не до конца выветрился ментол Галиных сигарет, то ли действительно, человек умеет оставлять за собою энергетические следы в пространстве и времени, однако, вокалеру и гитаристу стало несколько стремно. Но за шутками и хорошим ужином последние подозрения выветрились, как бывает всегда после отлично проведенного времени… С того момента, правда, прошло месяца три или четыре. И вот это обстоятельство сейчас было интересно Рыжему больше всего остального. - О’кэй, пусть Тогда это все-таки была Галя, но это не объясняет одного обстоятельства. Чем ты так накосячил, что она выгнала тебя через три месяца после инцидента?.. - Какой ты, бля, политкорректный! - И тем не менее? - Просто мы с Хорем работали над новым проектом и засиделись у нас допоздна. Ты знаешь, что у меня с Лешкой ничего нет. Если вдруг что, мне Манякин голову оторвет… НО… Галина уже видела нас с тобой и решила, что мы… тоже… Маврин расхохотался. Искренне и очень громко. Даже прикорнувшие собачки подняли лай, показывая полную поддержку хозяина, мол и нам, уписаться, как смешно! - Что вот ты ржешь, как конь? Она выставила меня за дверь, провела с Лешкой душеспасительную беседу. В общем, боюсь, что на студии он меня застебет. - Да… в семье не без урода… - Это ты на кого сейчас так деликатно намекнул? - Даже не знаю… - И ты еще будешь отрицать, что во всем этом нет твоей вины?! - МОЕЙ?! - А кто же еще меня совратил? - ТЕБЯ?! Да ты, вообще охренел, - отмахнулся Маврин. Кипелов согласно кивнул. - Знаешь, что я тут нашел? – вдруг сменил тему разговора Сергей. - Что? - Пойдем, покажу! Валерию пришлось подчиниться. Под покровом темноты оба выбрались в соседний двор. Было не очень холодно, и дождя не намечалось. Сергей властным жестом усадил Валеру на качели, шепнул: «держись» и принялся раскачивать их. Не слишком сильно, но достаточно высоко, чтобы почувствовать давно позабытое чувство, оставленное далеко в дестве. Качели действительно свободно выдерживали его вес, вокруг царило удивительное безмолвие. Сквозь листву, казавшуюся черной, пробивался нежно оранжевый свет фонаря. Листья казались вырезанными из картона и их тени причудливыми сказочными узорами скользили по земле. Порыв легкого ветра, заставил огонек восторга разгореться где-то внутри. Валера с удовольствием раскачался и сам, а рядом стоял Сергей и улыбался ему. Густые тени делали его похожим на персонажа из какой-то давно позабытой сказки и было так легко и свободно, что казалось, будто стоит отпустить руки и можно взлететь над всем этим городом и глупым миром. Когда Сергей остановил качели, на него смотрели абсолютно счастливые и полные детского восторга серые Валеркины глаза. Рыжий нежно поцеловал вокалера и они, взявшись за руки и улыбаясь друг другу, сквозь бархатную теплую ночь, направились обратно к дому.
Io: Эффективное лобби Маврин/Харьков Маврин/Кипелов Я удивился, когда на студию заглянул Алексей. Я как раз собирался добить одну из своих партий и никак не ожидал увидеть кого-то в столь поздний час. - Ого! Какие люди и без охраны! – только и смог выдать я. Лешка очень изменился за последние несколько лет. Окреп и возмужал. Мне было отрадно видеть его таким, но все же мы не виделись слишком давно, чтобы начать разговор, как старые приятели. Вместо всяких предисловий басюг просто сгреб меня в охапку и прижал к себе. Сил у Харькова прибавилось, а вот ума похоже нет. - Эй…! Пусти, дубина стоеросовая! Задушишь! - Я соскучился, - выдавил он. Не помню, чтобы за Лешкой водилась повышенная сентиментальность. Но расспрашивать и вешать ярлыки я не стал. Просто сообразил чай с какими-то печенюшками, оставленными заботливыми фанатками. - Ты меня удивляешь, - серьезно начал я, - у тебя карьера, семья, творческие планы… и вдруг посреди всего этого великолепия ты врываешься в свою ясельную группу и кидаешься строгой воспитательнице на шею, знаешь ли… это как-то на тебя не похоже. - Да так… - отмахивается Лешка, - просто пересматривал какой-то концерт и вдруг такая тоска меня взяла, что… ну, не выдержал, в общем. Мы разговаривали о какой-то ерунде. Лешка иногда хмурился, но он не выглядел ни печальным, ни удрученным. Я гадал какое-то время для чего же ему понадобилось встретиться со мной, но скоро двусмысленная ситуация разрешилась сама собою. В тот момент, когда я снова оказался стиснутым в кольце сильных молодых рук, я понял, чего именно не доставало басюге, но терялся в догадках, почему он пришел ко мне. Не возможно себе представить, и тем не менее, он был почти так же робок и нерешителен, как тогда, когда еще мальчишкой впервые обозначил свои чувства ко мне. Я довольно долго отмахивался от него, как от назойливой мухи, пока однажды в практически такой же ситуации он не настоял на своем. Я, разумеется, мог бы отказать, как тогда, так и сейчас, но мне чертовски не хотелось потерять шанс увидеть его без одежды. Особенно теперь. Из нескладного угловатого волчонка Хорь вырос в уверенного и сильного самца. Он был сильнее и крупнее меня. Ему ничего не стоило сделать со мной все, что угодно, но Лешка то ли не осознавал своей возросшей мощи, то ли в память о былых временах, хотел оказаться в позиции подчиненного. У меня признаться не было особенного запала на страстный секс, я старался быть аккуратным и нежным, Лешка был довольно сильно удивлен моим поведением, но явно получал кайф от всего происходящего. Я понял, что у басиста был кто-то еще, интересно имел ли он любовника в группе, или парня со стороны? Кажется, несмотря на возросший опыт и изменившиеся пропорции, Харьков так и не смог стать более терпеливым. Он метался подо мной, точно в горячечном бреду, подаваясь бедрами, обхватывая меня ногами, требовательно прижимался и старался пропустить глубже. Эта игра доставляла мне удовольствие… но я не мог сосредоточиться ни на своем удовольствии, ни на удовольствии партнера. - Сережа…не томи... – молодость и нетерпение брали свое. Я помог басюге рукой, и лишь когда он получил разрядку, позволил себе кончить. Секс без обязательств, что называется, по дружбе. Когда это я стал задумываться о моральных принципах? И о каких таких принципах в данном случае вообще могла идти речь? - У тебя кто-то есть сейчас? – спросил я. - Ты имеешь в виду помимо семьи? - Ну, да. - Я встречаюсь с Манякиным. Но тут, сам понимаешь. Он скучен до безобразия. Он очень хорошо ко мне относится, но наши отношения, похожи на разношенные удобные шерстяные носки. Ты всегда знаешь, что будет завтра, это… такое спокойное милое болотце, в которое очень хорошо возвращаться… - А не думаешь ли ты, что однажды… может не стать такого места? - Не знаю… я честно тебе скажу, что пытался замутить с Валерой, но кажется, ты отбил ему всякое желание ввязываться в подобные отношения… - У него никого нет? - Нет. А для тебя это до сих пор имеет значение? Я пожал плечами. Хотя бы ради этой информации стоило немного потерпеть Лешкины размышления о жизни. Мне отчего-то сделалось очень обидно за Сашку, хотя мы никогда не были хорошими друзьями, а еще я задумался о Кипелове… неужели с того дня, как мы расстались он не попытался сблизиться с кем-то еще? - Ты сильно изменился, - подытожил басист, - я не знаю, в чем это выражается. Но … все это как-то странно. - Почему? - Не знаю… признаюсь, я не испытал сегодня той эйфории… - Во-первых, у тебя есть Сашка, а, во-вторых, годы не делают меня моложе. - Ну, ты преувеличиваешь. Просто, скорее всего, ты все еще думаешь о нем. - Пусть будет так. - Я скажу Валере, чтобы он тебе позвонил… - Стоп! Я совсем не то имел ввиду! Лешка! Блин… Я чуть не сверзился с дивана. - Вы оба любите все усложнять, а мне кажется, что все как нельзя просто. Мне захотелось почувствовать тебя… и я здесь. Как видишь, лежу голый и довольный на старом диване вместе с тобой. Сейчас мы примем душ и я уйду… а ты будешь терзаться догадками, что же выкинет этот паршивец, разве не так? - Ну.. - Ладно… - Лешка довольно быстро и деловито собрался, привел себя в порядок, - не переживай, я не сделаю ничего дурного. - Удачи! * У меня была мысль заночевать прямо на студии, но после всего, что наговорил Хорь, оставаться там не хотелось вовсе. Нужно было что-то решать прямо сейчас. Впервые за долгое время, особенно не колеблясь, я набрал номер Валерки. Время было довольно позднее, но я все же верил в то, что Кипелов не спал. Голос, ответивший мне, был довольно бодрым и удивленным. - Сережа? - Что бы тебе не сказал Хорь – все вранье, - выпалил я. - Вот это ничего себе заявочки среди ночи! - Извини… я не то хотел сказать… - А что же? - Может быть… может… я просто соскучился. - Ты? - Да я… - Это на тебя не сильно похоже. Позвонить мне, чтобы сказать, что скучаешь. Тем более… гм… теперь. Скорее всего, ты что-то натворил, в чем раскаиваешься? - С чего ты взял? - Не знаю.. - Мы можем увидеться? - Сейчас? - Да… - Хорошо. Ты где? - Я скоро буду. Увидев меня на пороге с цветами, Лера расплылся в своей фирменной улыбке: - Ты точно что-то натворил, но я даже не хочу знать что… - Спасибо… - шепнул я, обнимая Кипелова и целуя в щеку.
Io: *** Иногда мне хочется, чтобы все выглядело шикарно. Или нет… не то, как в фильмах, которые мы когда-то смотрели по видаку, будучи не совсем уж взрослыми. Ну, там… отель у берега моря, кричащие за окном чайки, шелковые простыни, свечи, сухое вино… Но, подумав о том, что случайный порыв ласкового ветра поджигает занавески от свечей, которые тушатся тем же вином, и я поскальзываюсь на кубиках льда, продолжаю красивый пируэт, рухну на скользкое постельное белье, в итоге оказываясь на полу в воске, кислом винограде, с запахом горелой синтетики в волосах… бррр… Может быть, мы просто какие-то угловатые? Не созданные для прекрасного? И наше ли оно, это самое прекрасное? Совсем другое дело, когда мы с Валеркой остаемся, наконец, одни и можем не думать об условностях. О том, как бы это выглядело, если бы кто-то решил снять о нас фильм. О… это получилась бы знатная черная комедия. Хотя… Хотя может быть и нет. Может быть, глупая занавесочная история, или… рассказ о двух сумасшедших. Не знаю… кажется, что юность – это то самое время, когда живешь для воображаемых зрителей, но что меняется с течением времени? В том смысле, что прежде до нас уже никому нет дела. Молодое поколение быстро находит замену поблекшим богам. Но… Мне нравится держать его за руку, забираясь на пологий холм и слушать, как в осенней пронзительной сини бьются друг о друга, отжившие свое, пустотелые колосья. Валерка сжимает мои пальцы сильнее. Сильный порыв налетевшего ветра, заставляет нас ежиться, но это длиться недолго. Я прижимаю его к себе, и мы оба смотрим, как вдали золотом и бронзой вспыхивает полоса леса в закатных лучах. Этим воздухом невозможно надышаться и я хочу, чтобы это чувство еще хоть ненадолго осталось со мной, поэтому я целую его губы, ощущая легкую горечь, сжеванной им рябиновой ягоды, и понимаю, что все, что происходит здесь и сейчас – правильно. Северная романтика совсем другая… сотканная из запахов кофе, высохшей полыни, терпких горьких трав. Украшенная лоскутами стеганых одеял, вздрагивающими кисточками пледов, высокими шерстяными носками грубой деревенской вязки и длинными шарфами, в которые можно завернуться почти полностью. Это привычное «выбило пробки»... и половина вечера проходит при свечах в ожидании, когда на трансформаторном распределителе поменяют вышедший из строя предохранитель или что-то еще. Мы пьем подогретое красное вино, слушаем ветер, который отчаянно расправляется с листвой, срывая и расшвыривая все новые сонмы золота с деревьев… негромко тикают часы… шорохи и скрипы слышнее в деревянном доме… я прижимаюсь к Валерке и сощурившись разглядываю то голубые лепестки газовой горелки, то трепетные язычки теплого оранжевого пламени свечей. Кипелов ничего не говорит, он усмехается и шепчет: - Я люблю тебя, Рыжик… Я замираю на миг, и слышу, как во дворе на землю падает последний каштановый орех.
Салли МанЬякина: Зарисовочка на тему Стыров/Маврин Не по-летнему серая погода. В дачном поселке на диво пусто. Тихий шум дождя. Сергей тщетно боролся с тоской и холодным чувством одиночества. Артем приедет только завтра. Дачная тишина звучала странной мелодией, в которую вплеталась перкуссия дождя. Стало зябко. Рыжий включил отопление, но от холода идущего изнутри оно мало помогало. В ход пошел коньяк. И чем больше вливалось внутрь спиртного, тем больше одолевали серые и холодные мысли. О том, что, слова о матери – просто отговорка, что у Артема есть кто-то другой (а может другая). А он, такой бедный, несчастный и ни кому не нужный. Воспоминания. Тихие, шуршат каплями в листве. Уход Лефлера из группы. И бесконечные конфликты с Валерой. Илья Лемур. Надежда. Стремление. И рвутся две струны разом. Нет больше в группе вокалиста. И больше не рядом любимый до боли человек, которому столько отдано. Отчаяние. Тоска. Но, всегда есть но. Осталась группа, нельзя сорвать гастроли. Набрать телефон Артема, и стараться не думать, что будет, если он откажется. Не отказался. Словно и не разбудили его рано утром. Словно ждал. И вот уже Артем стоит возле автобуса с сумкой, и улыбается до ушей. Завертелось. Концерты-гастроли-песни-фанаты. Пестрая круговерть. Только чертовски холодно одному. И безумно тихо в пустой квартире, от этой тишины хочется кричать. Лучше в нее и не возвращаться. Много работать, что бы заглушить боль. И Артем, рядом, в самый нужный момент. Сергей видит его взгляды, робкие движения навстречу. И знает, что вокалист к нему не ровно дышит еще со времен «Химического сна». Тогда было не до него. Сейчас, слишком болит внутри. Не хочется повторений. Но, мелочи, они вносят свой вклад. И пальцы Сергея, быть может, на миллисекунду дольше, чем следует, задерживаются на руке Артема, протягивающего кружку с горячим чаем. И в какой-то момент Рыжий засыпает в автобусе, положив голову на плечо сидящего рядом вокалиста. Правда, потом просыпается, и нарочито ворча, перебирается на другое место. Артем делает вид, что не проснулся и не заметил. И многое, многое другое. И неудачно прошедшее зоозащитное мероприятие в одном из городов, на котором Сергей промок до нитки и замерз. Вернувшись в гостиницу, в номер, который был у него на двоих с вокалистом, Сергей отстукивал зубами что-то очень бодрое. Кажется, он простудился. Натянув теплый свитер и завернувшись в одеяло, Рыжий тщетно пытался согреться. Артем напоил его чаем с рижским бальзамом из своей заначки. Немного, но все же, стало теплее. И тут вокалист предложил себя в качестве грелки. Не было бы гитаристу так плохо, схлопотал бы Стыров по лицу. Но, Артем оказался настойчив, клятвенно заверил, что не намерен приставать, только хочет помочь. И в результате, Сергей спал в его объятиях. И проснулся лишь слегка гундосящим, а не разболевшимся окончательно. Правда, потом, еще некоторое время делал вид, что ничего не произошло. А потом, в какой-то момент одиночество стало невыносимым. И холод, шедший изнутри, был гораздо опаснее любой простуды. И Сергею стало все равно, так хотелось просто ощущения чужого тепла. Поцелуй, сначала осторожный, словно Артем не может поверить, что можно, потом страстный, после которого крышу сорвало у обоих. Реальность смазалась, а воспоминания распались на фрагменты. Рассыпавшиеся по подушке волосы Артема, его стоны, то, как он впивается пальцами в простыни, и кусает губу до крови, что бы ни кричать от страсти. Жар, желание, и обоюдное наслаждение, после которого нет сил, даже дойти до душа. После случившегося стало теплее. Но, сомнения, тоска и недоверие не хотели так легко сдавать свои позиции. Страх, что излишне эмоциональный и искренний Артем спалит их обоих. А еще там в Москве у Артема, мама, дочь и красивая женщина. Но, пока Рыжий сомневался, исходя из прошлого опыта, Стыров просто принял решение. Расстался с женщиной, проявил отличные способности к конспирации. И вот, они должны были поехать на выходные к Сергею на дачу. Но, практически, в последний момент, вокалист объявил, что приедет днем позже, ему надо помочь матери. И вот, Маврин и оказался один, в компании бутылки коньяку. Коньяк кончился, дождь продолжался. Свернувшись клубком на диване, Сергей заснул. Разбудил нахальный лучик солнца, касающийся лица. Но, не совсем лучик. Пение, слегка хрипящий голос Артема, совсем близко. Сергей сполз с дивана. От неудобной позы затекло тело, от выпитого гудела голова. Стыров сидел на крылечке. Судя по подсыхающим волосам, и мокрой куртке, небрежно брошенной поверх рюкзака, попал под дождь на пути от электрички. Маврин почему-то растерялся, сумел ведь вчера на пьяную голову убедить себя в том, что все плохо. Но, как приятно оказалось ошибиться. Артем просто шагнул навстречу, притянул Рыжего к себе, обнимая, касаясь губами уха, прошептал: «Грустишь Рыженький? Не надо. Давай будем здесь и сейчас, а?». Аргументы против Сергей даже и не желал подбирать.
Io: Сила слова. Дубинин/Холстинин Маврин/Кипелов Мы с Мавриным столкнулись в магазине. И я возненавидел его в тот же момент. Кажется, никогда за весь период нашего знакомства я не ненавидел его так искренне. Мне очень хотелось дать ему по роже, но если бы это произошло, я лишился бы единственного призрачного шанса не скоротать этот вечер в одиночестве, и, даже, быть может, загремел бы в ментуру. Он долго и придирчиво выбирал одежду, как я сразу догадался – не себе. Кипелову. Маврин не носит таких фасонов, да и размер был явно не его. Мне стоило больших трудов, чтобы не выдать своих истинных чувств. Как можно более неопределенно я сказал: - Ого, Серега! Привет! Маврин вздрогнул, но в следующий момент нацепил на себя маску светскости. - Виталик, давно не виделись. Мы пожали друг другу руки. И в тот момент, мне казалось, что еще немного и он поймет, что меня буквально трясет от злости. Умом я абсолютно четко понимал, что Сергей, мягко говоря, и с боку не стоял от моих теперешних проблем. Но мне казалось, что фундамент был заложен именно им в конце девяностых. - Ты не возражаешь, если я составлю тебе компанию? Немного злорадства на моем лице я легко скрыл за приветливой улыбкой. Заметил ли Рыжий? Я так и не разгадал, но вздох разочарования был слышен достаточно четко. - Ок, я не против. Он не стал откладывать выбранных покупок. Его взгляд был довольно твердым и несколько уставшим, как бы говорящим: «что еще скажешь?». Я пригласил его в какое-то кафе и сам не заметил, как наш столик оказался заставлен использованной посудой из-под крепкого кофе. Еще два часа назад мне хотелось вбить в землю по ноздри этого человека. И клянусь, что если бы не налет цивилизованности, я сделал бы это, хотя, очевидно, покалечился бы сам. А сейчас… сейчас мне казалось, что лучше него понять ситуацию не смог бы никто. Холодно-стеклянный взгляд сменился иным. Я никогда не видел у Сергея таких теплых глаз. Он просто сосредоточенно кивал, и иногда делал глоток кофе из чашки. Он не перебивал. Не пытался учить меня жизни и не вставлял дурацких комментариев, которые так любил отпускать Удалов. - Ты имеешь право на то, чтобы что-то чувствовать, - наконец, сказал он, - я не знаю, почему ты запретил себе это. Ты считаешь, что твоя мнимая безэмоциональность поможет тебе? Не думаю. Я пытался придерживаться той же линии поведения, что ты сейчас. Ни к чему хорошему это не привело… - Мне просто… очень… тоскливо, - я смог сформулировать то, что было так очевидно, и в тоже время не давало покоя, но я не смог поднять на Серегу глаза. Его горячая ладонь легла на мое предплечье и он очень мягко сказал: - Ты обязательно справишься. Я не знаю, каким образом… но и этот негатив останется в прошлом. Вот так просто. Не прошло и пол дня, как моя душа размякла, сделалась податливой, точно пластилин. И Маврин, если бы захотел, мог бы вылепить все, что угодно. Наверное, я даже пошел бы за ним на край света, если бы так распорядились звезды. Но Сережа просто пригласил меня тем вечером поужинать у него, сказав, что ему необходимо до вечера уладить некоторые дела. * - Прошлое преследует меня, Валера, - сказал Маврин, едва перешагнул порог их общей квартиры. - Что ты имеешь ввиду? - Сейчас столкнулся с Дубининым… вид у него… как бы тебе сказать? Краше в гроб кладут. Условились поужинать сегодня. Наверное, поеду к своим. - Почему ты не пригласил его сюда? - Не тот случай. Он тебя живьем сожрет, и скажет, так и было. - В смысле? - Ну… насколько я понял, ему опять не слишком повезло. - Что это значит? - Он нашли нового солиста, ну, ты в курсе, записали альбом, и вроде как бы ничего не предвещало, но на итоговой стадии записи Холст увидел в Михаиле дела давно минувших дней, закрутился роман и… Виталий Алексеевич как всегда на обочине жизни. Виноват, как обычно ты. Ну, и я… на всякий случай. - Э… - глубокомысленно изрек Кипелов. - Ну, вот и я так думаю. - А чего бы тебя угораздило заниматься душеспасительными беседами? - Он бы меня там же похоронил, если бы я не применил все свое обаяние… - Все настолько плохо? - Не знаю… думаешь я неправильно поступил? - Я не знаю, что тебе на это ответить. Потом Маврик попросил Кипелова померить обновки, узнать, не нужно ли обменять что-либо. К досаде Рыжего фокус с симпатичной футболкой не удастся. Кипелов распознал подлый маневр, и сказал, что «вот эту кожуру от сосиски не наденет никогда». - Ну не преувеличивай… просто она немного не такая, как ты обычно носишь… - Я не ношу обтягивающее, Сережа, мне не двадцать лет, и вообще это уже… как-то совсем слишком… - Так сейчас модно… - Мало того, что я живу с тобой, ты хочешь, чтобы я и выглядел соответствующе? – укоризненный взгляд. - Да, - мяукнул Маврин. - И что с тобой делать? - Любить, холить и лелеять… но только не сегодня. Я уже обещал. * Я особенно не готовился ко встрече. Просто приехал к нему и все. Против обыкновенного мы даже не напились. Маврин приготовил, или соврал, что приготовил вполне сносную еду… и я вот было уже хотел предложить наполнить бокалы, но Сергей сказал, что ему еще ехать на другой конец Москвы. Один я пить не стал. Он уже сбил с меня первую спесь, а вместе с ней и желание «назло маме отморозить уши». - Я просто не могу смотреть на то, что происходит между ними. Потому, что глядя на Мишу я вижу Валеру и ядовитая злость заполоняет мой разум и мои чувства. Мне хочется сделать много неправильных вещей, но я терплю… - Если ты думаешь, что я не знаю, что многое в «Арии» делалось с помощью твоей подковерной игры, то ты ошибаешься. Но я могу сказать тебе одно, тебе нужно просто взять и поговорить с Холстом. Как это было раньше. Прошло время, но по сути, ничего не изменилось. Давай предположим, что через пару лет место Миши снова займет Артур. Займет же? И что? Ты успокоишься, заляжешь на дно и будешь считать, что сигналов, которые ты посылаешь Петровичу вполне достаточно, он де, все понимает, просто не хочет торопить события…. Алексееич, тебе за полтос. Оставь все эти игры малолеткам. - Но… - Никаких «но» любовь требует не то, чтобы каких-то доказательств, но иногда нужно, просто необходимо что-то совершать. Я никогда не думал, что такими обычными словами меня можно вогнать в краску, однако же я сидел на кухне Маврина абсолютно трезвый и смущенный, как шестнадцатилетняя школьница. Потом мы, конечно, разговаривали о работе и всем таком прочем. Я тактично избегал расспросов про Валеру, а Маврин не менее тактично всякий раз уводил в другую сторону, едва почувствовав тему, которая могла бы привести к обсуждению их отношений. * На следующий день на студии все было как обычно. Попов и Удалов устроили веселую перебранку, уж не знаю по какому поводу. Михаил, наконец, перестал стесняться и включился в рабочий процесс, а Холст был чуть более мрачен и угрюм, чем обычно. Я быстро забрался к своему комбику, воткнул бас в борд и попытался влиться в общий ритм. Беда заключалась в том, что народ валял дурака и мое слишком рьяное желание погрузиться в работу не увернулось от внимания Петровича. - Тебя какая муха укусила? - Никакая… - отмахнулся я. - Выглядишь паршиво… - Да… ты не лучше. Холст пожал плечами и продолжил флегматично взирать на все творящееся вокруг безобразие. За всю репетицию мы едва ли перебросились несколькими фразами, зато потом, когда обрадованный Удалов гарцевал козликом в сторону Дома, и даже Михаил не оставался на дополнительную созвучку, мы, наконец, остались одни. - Алексеич… я тебя не узнаю. В последнее время… это особенно ярко выраженное неузнавание… - Холст пытался сгладить углы, но выходило у него из рук вон плохо, тогда я, проглотив гордость и что там еще осталось, уверено шагнул к гитаристу и сказал: - Меня бесит, Владимир Петрович все, что вы в последнее время делаете. И хочется хорошо дать вам по щам, но что-то мешает. Володька явно ждал чего угодно, но только не такой тирады, и даже как-то сразу заткнулся. А я уверенный в собственном успехе и непогрешимости шагнул вперед и заключил его в объятия. - Это чо? – хрипло выдохнул он. - Это факт, - откликнулся я, - меня достало то, как ты пытался удержать Кипелова, и я не хочу, чтобы ты искал себе утешения в Житнякове. Меня это бесит. - Виталик… - Я хочу вернуться на двенадцать лет назад и… …его губы накрыли мои… это был самый желанный и самый дорогой поцелуй за последнее время. Я и не понял, почему почувствовал соленый привкус. А он гладил мое лицо шершавыми пальцами и говорил, что я дурак. А я только соглашался и тянулся за новыми ласками. Другого было не нужно.
Io: *** Это были какие-то особенно долгие гастроли. Жизнь в фанерных вагончиках практически без удобств доставляла особенно радужные впечатления. И, кажется, только Кипелов не особенно тяготился «спартанскими условиями», ведь рядом было море и после дневного концерта мы вполне успевали окунуться разок другой. О высоком качестве аппаратуры речи, понятное дело, идти не могло, а раз так никто особенно не заморачивался на тему «нужно прорепетировать к завтрашнему». В городе N нам было отведено 15 дней, стало быть необходимо было провести это время с пользой. С пользой-то с пользой, только не получалось у нас не обращать внимания на ужасные условия и желать скорейшего окончания этого «стойбища». Быть может, далее по трассе все будет лучше. - Как ты можешь сохранять такой позитивный настрой? – пробурчал я, видя очередным утром лыбящуюся рожу Кипелова. Очень хотелось запустить в него чем-нибудь тяжелым, но до стула тянуться было довольно далеко. - Во всем есть свои плюсы, Сереж, я лично отдыхаю, а вы как хотите… Я скорчил недовольную мордочку, на что Валерка только отмахнулся, и спросил не хочу ли я завтракать. Вот что-что а пожрать это я завсегда. Поэтому, разумеется, согласившись, я стал ожидать, когда вокалер изобразит свой коронный номер «сделай из ничего вкусный завтрак». Валерка отсутствовал не очень долго, и в награду за мое ожидание мне были гренки с домашним сыром, не слишком крепкий чай, для усиления вкуса приправленный какими-то местными травами и пара вареных яиц. - Как тебе удалось? - Тут недалеко деревня, вот собственно договорился о нашем частичном довольствии с одной милой барышней. - Наш пострел везде поспел… - Да нет, тут дело в другом. Барышня не молода, и помочь ей некому, поэтому мы с тобой или сейчас, или после концерта отправимся к ней и в рамках проекта «Тимур и его команда» поможем пожилой женщине. - Но… - Никаких «но», Сергей Константинович, для вас значит, мораль партии и идеалы советского человека уже ничего не значат? – Валера смотрел строго и порицающе, как на партийном собрании какой-нибудь специалист по воспитательной работе, но глаза его смеялись. Отказать было совершенно не возможно. После концерта едва ли мой организм выдержит какие-либо нагрузки. Литрболл и ничего больше! Поэтому, расправившись с завтраком, я поплелся исполнять волю верховного главнокомандующего. Самое удивительное же состояло в том, что Валерке каким-то невиданным образом удалось поймать на ту же улочку Холста и Дуба. Не знаю уж, плакать тут надо было или смеяться, когда мы ударным подрядом в плюс ко всем прочим радостям отбатрачили свое в частных угодьях Зои Петровны. Вознаграждены мы были однако сполна. Еще два подряда обещали избежание голодной смерти до конца нашего заточения в городе N. - Кипелов, чтобы я хоть раз еще тебя послушал! – горячился Холстинин. - Да брось, Вов, скучно жить без добрых дел… - Через два часа концерт… - Можно подумать, ты репетировать собрался.. - А, может быть, и собрался! - Так я с удовольствием тебе помогу! - Сволочь блондинистая! - Очень приятно, Валерий Александрович. - Я убью тебя! - Догони сначала! И эти двоя подросших мамонта ломанулись к кромке морской воды. Конечно, бежать было не близко, ну так и азарта было не занимать. Я просто не успел среагировать, как они унеслись в синюю даль, поднимая за собою пыльные столбы. - Красиво бегут, - заметил Дуб. - Ну… так это… да… - Скоро транспорт будет, пойдем встретим что ли… - Угу.. Не знаю, чем закончилось состязание двух «титанов», но к вагончикам они явились пыльные и мокрые. Хорошо, что не в концертных костюмах. А там… разваливающийся грузовичок доставил нас на место проведения очередного эпохальнейшего действа. Мы старались относиться к работе серьезно, но не всегда выходило как нужно. Вот и сегодня мы больше за шутками и прибаутками незаметно пролетел первый концерт. Вечернее шоу должно было стать более продуманным. Нам уже сделали несколько замечаний, что не было хорошим знаком для всего нашего гастрольного графика. И мы изо всех сил старались быть серьезнее, в итоге, конечно, получалось как обычно. - Валера, - заявил Холст, - я бы на тебе женился, если бы ты уже не был женат… - это по поводу, ужина, и общего поддержания быта хотя бы на каком-то минимально человечьем уровне. - Как видишь, Галины здесь нет, - подмигнул ему вокалер, - Дубинин, властью данную им басом, думаю, сможет что-то придумать. - А что, я-то сразу! – отмахивался Виталик, - вы вон Маврика позовите, он самый рыжий. Ребята опять затевали какую-то шутку, мне было несколько лениво, после очередного представления заниматься ерундой, но боевой дух – есть боевой дух. - Как что, так сразу самый рыжий… чего вам? - Женюсь! – хихикнул Холст, - на Кипелове, давай, Серега, скажи нам речь… - Не, ну это несерьезно… - заявил я, - тебе такому раздолбаю, больше подходит твой старый кореш Виталь Лексеич, я объявляю вас басом и сестрой. - Почему это я сестра? - Потому, что вечно суешь нос не в свое дело, - заметил Дубинин. - Ну, вот, как обычно, - притворно обиделся вокалер, - а мне значит и слова сказать нельзя! - Тебе придется довольствоваться Рыжим, - продолжил дуб. - Как не эстетично! - Тебе еще и эстетику подавай! - Конечно, кто вам еще завтрак будет готовить? Так, что Сережа, ты как хочешь, а должен теперь носить меня на руках, и того… в болезни и здравии и все такое прочее… - Охренеть можно… - я продолжил с нарочитой серьезностью, - значит, этим двоим совет да любовь, а тебя на ручки? Нет уж, Фатима, сперва ублажай, а потом - урожай. Откуда я мог знать, что шутка зайдет так далеко? Да я вообще ничего не мог! Потому что, Кипелов вдруг взял мое лицо в свои ладони, и, щекоча мой лоб своей челкой, уставился в мои глаза… - Ублажать? – улыбнулся он, - идет… Наши губы встретились, а я не мог даже пошевелиться… нужно было оттолкнуть его, двинуть по морде, наорать… а я не мог. Холст и Дуб радостно считали сколько длился поцелуй, Валера не останавливаясь дарил мне свою нежность… а я… я просто выпал из реальности, пока он не встряхнул меня за плечи. Его глаза искрились каким-то юношеским задором, и он казался особенно молодым и красивым в тот час. Я рыкнул на всех, вышло не очень и ушел в вагончик… разве мог я тогда знать, чем все закончится? Холстинин не выбрал Кипелова в нашем дурачестве, вернее, я не позволил ему выбрать. Валера решил заставить того ревновать, а вышло, что вскружил мне голову. Сколько бы раз затем мы не расстались – мы всегда находили друг друга. Чтобы окунуться в водоворот запретных страстей. Как и теперь… Он сидел в кресле напротив, собранный, решительный и какой-то нездешний, а я смотрел на него, любуясь и не мог приказать себе перестать смотреть. В комнату зашел Холст… нам предстояло совместное интервью. - Да вы, как обычно? – усмехнулся Петрович. Я ничего не сказал. Кажется, воздух начинал искрить… Володька раньше не шибко отличающийся тактом вышел прочь и прикрыл за собой дверь. А я отбросив стыд, стеснение и обычное волнение сделал решительный шаг вперед, поднял Кипелова на ноги, встряхнул для пущей убедительности и властным движением прижал к себе. - Не отпущу, - сказал я. - Не отпускай… - ответил он. Все как тогда. Как двадцать лет назад. Я ненавижу тебя, Кипелов… и не могу оторваться от твоих дьявольских губ.
Io: Улыбка. Житняков/Холстинин *внезапно* Нередко он бывал невыносимым. С саркастической улыбочкой он высмеивал мой выбор, мои поступки и мои слова… обижался ли я? Да, ужасно обижался. Но… это все равно ничего не меняло, только делало его злее и язвительнее. Одно время мне казалось, что я дошел до ручки, что больше так продолжаться не может … но … вдруг случилось одно событие, которое полностью перевернуло мое понимание мира, вместе с пониманием ситуации. Холстинин тогда был немного выпивши. По обыкновению сыпал упреками, старался найти слабую брешь в моей обороне, а я был слишком измучен прошедшим концертом, на котором многое пошло вовсе не так, как планировалось. Он назвал меня слабаком, и попытался применить силу, довольно грубо пристав ко мне… я не думал, что расскажу ему о своих чувствах в подобной ситуации. Я вообще не думал, что я когда-то ему о них расскажу. Все было очень сложно и очень просто. Владимир был альфа-самцом в этой «стае», и дабы укрепить свое положение и подтвердить статус порой вел себя агрессивно, даже слишком. Я был новичком. Он должен был указать мне на мое место, и если прежде хватало разумных доводов, то сейчас он будто слетел с катушек. Нет, я не вчера родился. Иногда мне казалось, что между ним и Дубининым что-то было… но это «что-то» было столь неопределенным, и, видимо, довольно давно… поэтому я не стал предавать каким-то «не таким» отношениям особого внимания. На меня никто не покушался всерьез, а значит… значит не имело значения, почему Владимир Петрович иногда позволяет себе несколько больше, чем принято в приличном обществе между друзьями. Так вот, это был такой момент, когда он перешел границу дозволенного, позволив себе распустить руки со мной, и тогда… я убрал его руки, и оттолкнул гитариста в сторону. - Послушай… - не знаю откуда во мне взялись силы на то, чтобы сказать эти слова, - если ты хочешь, чтобы я был с тобой, тебе придется изменить свое поведение. Меня не устраивает эта игра в «плохого полицейского» мне наплевать, что говорят у тебя за спиной, будто ты нашел себе второго Кипелова и теперь будешь делать с ним, что тебе заблагорассудится. Как бы ты не старался, Кипеловым я не стану, и распускать руки тебе не дам. Лет десять назад ты вышел бы победителем из драки, но у меня есть весомые аргументы, чтобы сейчас поменяться с тобой местами. Но… посмотри на меня Володя, ты не достаточно пьян, чтобы не понимать этого… я еще раз повторю… если ты действительно хочешь, я буду с тобой, но при условии, что ты перестанешь вести себя как последняя скотина. Холст остановился и небольшой хмель, который владел им еще минут пять назад полностью выветрился из его головы. - Что? – негромко спросил он. - Я думаю, что доступно объяснил, - как можно более спокойно ответил я. Володя сел за стол и сделался как-то старше и уязвимее что ли. - Зачем это все тебе? – глухо спросил он. - Ты мне нравишься. Только не когда ты строишь из себя супер-героя, или пытаешься доказать что ты орел, а когда ты на сцене творишь небольшое, но такое нужное для многих волшебство. Или когда забываешь о том, что тебе необходима маска и ведешь себя по-настоящему, не думая о том, что вокруг полно воображаемых зрителей, которые могут не одобрить твой следующий шаг… - Самый умный что ли? Это такому, что ли теперь в университетах учат? - Можешь думать все, что хочешь. - Я не хочу говорить на эту тему… Я обнял его за плечи, он попытался стряхнуть мои ладони, но я не позволил этого сделать, поднимая его на ноги, и наобум целуя в губы, понимая, что могу огрести за проявленную инициативу и излишнюю смелость, это ведь он Владимир Петрович Холстинин альфа-самец, начальник и все такое прочее. Он не спешил отвечать на мои ласки, но и не противился мне. Тогда, осмелев и войдя во вкус, я стал поглаживать его торс и покрывать поцелуями шею и предплечья. Почувствовав безнаказанность, я толкнул его к кровати, и мне перестало казаться, что в гостиничных номерах не бывает удобных кроватей, и что все, что бывает в них хорошего, так это завтрак в точно назначенное тобою время… Его серо-зеленый глаза делались все темнее, я видел, как в них разгорается интерес и желание. По мере того, как я проламывал его железобетонную оборону, по мере того, как он становился пластичнее и податливее, я понимал, что наконец-то, нашел свое счастье и проклятье свое я тоже нашел. Быть может, Володя не ожидал от меня такой смелости, быть может, напротив, надеялся, что однажды я поступлю именно так, но я просто не смог отказать этому терпко-сладкому чувству и пошел у него на поводу, пока не обнаружил, что назад дороги нет. * - Кем ты себя возомнил? – утром Холстинин пытался меня отчитывать, пока я накрывал на стол в нашем номере. Он пытался хмурить свои чудесные густые брови, как всегда рычать на меня, срывая дурное расположение духа, но я не мог воспринимать его так же серьезно, как и вчера. Лишь стоило мне вспомнить, как он кусал свои губы, как стонал и дрожал в моих руках… он не был похож на строгого и требовательного Владимира Петровича, который сумел бы одним взглядом стереть меня в порошок. - Никем… Он хотел сказать что-то еще, но мое лицо оказалось слишком близко и я с удовольствием поцеловал его четко очерченную кошачью улыбку, слегка вздернутые уголки губ… в данную минуту, сердясь и пытаясь показаться суровым, Володя казался мне до умопомрачения милым. - Прекрати… - зашипел он. - Хорошо, - улыбаясь, откликнулся я. - Это вообще ни в какие рамки не лезет… как ты себя ведешь? - Уместно… - Это еще не дает тебе никаких прав… - На права, Володя, я уже сдал… - Какого хрена! Ты меня вообще слушаешь? - Да… - Не заметно… Холсту надоело делать вид, что она ненавидит меня и весь мир. Он уже понимал, что прокололся… но все еще пытался как-то выкрутиться. Насколько я понял из всей этой истории, обещали ему Кипелова. Беркут в свое время стал выходом из положения, а я – отчаянной попыткой удержать группу наплаву. Неужели он действительно верил в то, что у Ковалева будет достаточно денег, а у Валерия не хватит коварства и желания отомстить? Или… может, он ухватился за этот последний шанс? Да какая теперь разница! Еще совсем недавно все было совсем не так. Я любовался Володькой издалека, я боялся произнести лишнее слово в его присутствии, боялся, когда он повышал голос, у меня просто внутри все съеживалось от одного его неприветливого взгляда. Но после этой ночи… я, наконец, понял…я просто слишком хотел видеть улыбку. Для меня это было самой большой наградой, но лишь дважды я получал то, что желал. Звучит как бред какой-то малолетней фанатки, но не каждая из них могла бы похвастаться… - Ты меня понял? Та ночь не дает тебе права… - рыкнул Холст. - Я знаю… - Ты… - он был очень зол. Зол на меня. На себя. На головную боль, донимавшую его с самого утра. Но я почему-то не смог просто взять и заткнуться. Уйти. Как делал это почти всегда в подобных ситуациях. - Я не Кипелов. И никогда им не стану. Володя, перестань уже корить себя. Ты достоин большего. Я понимаю, что не заменю тебе Его, я даже не буду пытаться! Но стоит тебе только захотеть и у тебя будет все, что ты только захочешь… да, у тебя не будет твоей недостижимой мечты, но… если быть до конца честным… все познается в сравнении, и я думаю, что ты мог бы рассчитывать на что-то гораздо лучшее, я сейчас не о себе говорю… Холст смотрел на меня широко распахнутыми глазами. Недоумение в его взгляде смешивалось с искренним удивлением и лютым гневом. Это длилось безумно долго, но не заняло и доли секунды. Он вскочил со своего места, а в следующий момент наотмашь ударил меня по лицу, выплевывая ругательства и отчаянно матерясь. Я мог уклониться или ответить, но почему-то не сделал ни того, ни другого. Я сгреб его в охапку, получая ощутимые тычки под ребра, и пресекая попытку болезненного удара в пах. - Прекрати… не нужно этого… для тебя гнев, как и веселье давно стало ширмой, прикрывающей готовность забиться в истерике…перед кем ты все это? Мне пофигу с кем и кто меня там сравнивает… ты слишком хорош для всего этого, и слишком измучен своими демонами… давай без крайностей… я очень тебя прошу. Он обмяк в моих руках, не потому, что проиграл по силе, а потому, что не захотел больше бороться. - Мне никуда не уперлась твоя гребаная жалость… - негромко сказал он. - Ты ненавидишь меня сейчас… идет, - легко согласился я, - но не надейся, что я отступлюсь, после того, как увидел твою улыбку.
Io: Золотой шар. канон Нужно было просто как-то пережить эту зиму. После всего того, что нам с Сашкой довелось пройти окружающая московская действительность изобиловала серым. Одно доставляло нам истинную радость. Учительница сына действительно поправилась. Нам удалось невозможное… но… часть меня навсегда останется Там. В хитросплетении бесконечных переходов, в подсвеченных зеленым подземельях… в чертогах «Изумрудного города». В том моменте, когда Бес держал меня за руку над обрушившимися конструкциями. Он не знал кто я, не знал кто Вереск, он просто спасал человека. Как всегда… не отступая ни на шаг, не думая о последствиях тянул, выцарапывал из рук нечаянной гибели. Его уверенные движения, пружинящая походка… такое перенимаешь сразу… жизнь ничего не стоит. Патрон – разменная монета… а он идет впереди несломленный и гордый. «Слушайте мою команду…», « вы поступаете вот так», «ты выдвигаешься на такую-то позицию»… настоящий лидер, готовый взять на себя ответственность не только за решения, но и за их последствия. Когда он первый выбрался наружу, когда эта скотина Янин подстрелил его, мы даже не успели понять, что именно произошло… но после гнев самый лютый и самый черный поднялся со дна моей души. Так точно я не стрелял никогда… а когда я приблизился к Бесу, то боялся, что все эти артефакты, все эти местные чудеса не спасут… я физически ощутил эту чертову обжигающе-электрическую боль. Кто-то орал на меня «Не прикасайся!», но разве я мог не разделить со своим спасителем приготовленный яд? Меня тряхнуло совсем не сильно… у меня был качественный комбез. Вряд ли кто-то поверил мне… я ведь вполне смог бы стать обладателем какой-нибудь недвижимости в Москве, но решил, что от меня мертвого толку будет меньше. В результате все эти биомеханические штуки и поглотители, и амортизаторы и черт-знает-что-еще работали на славу. - Не умирай, пожалуйста, не сейчас… Военный госпиталь. Нам так и не дали увидеться. И правильно… натворил бы я дел… но что теперь? Это предел, Валера… это предел… Только забвение и однообразные злые серые будни. Мой бронник на реставрации. Никто не знает. Даже сын. Особенно сын… Потом мою амуницию переправят к надежному парнишке на Кордоне. Гуру сказал, ему можно доверять. Я все равно разыщу тебя, Бес… я слишком давно не держал тебя за руку… я слишком соскучился… только ты, пожалуйста, не гробанись от случайно пули… от глупого необдуманного шага… да хранит тебя Хозяин Зоны от слепого пса… Саша вошел почти неслышно. Наверное, происходи все месяц назад я бы и не понял. В кабинете было темно и тихо, но он так же знал, что я здесь. - Знаешь, я Там подобрал одну штуку… Мы условились не говорить «в Зоне», но сразу понимали о чем идет речь, стоило нам остаться наедине друг с другом. - Какую? - Один человек сказал, что она поможет тебе. - Кто? - Человек по имени Гуру. Сын протянул мне контейнер для артефактов. Внутри что-то неярко искрилось, даже сквозь плотный стенки. Было похоже, что сын поймал звезду и заточил ее в узкую и тесную коробочку. Контейнер был слегка теплым, но не критично горячим. Я встал со стула, подошел к нему осторожно взял подарок. Затем включил ПДА, переведя в режим дозиметра. Артефакт незначительно фонил, но ничего опасного в нем не было. - А как он называется? - спросил я, уже догадываясь, что скажет мне Сашка. - Золотой шар… - улыбнулся сын, - портативный исполнитель желаний. Но активировать его может только тот, чьи помыслы не корыстны и ум не замутнен меркантильными желаниями… - … а иначе он просто погаснет… - закончил я фразу, - почему ты сам ничего не пожелал? - А у меня уже все сбылось. - Спасибо. Сын ушел к себе, а я долго рассматривал контейнер с артефактом, думая, чего же я хочу на самом деле. Хочу ли я побыстрее оказаться Там… хочу ли я, чтобы моя амуниция была в порядке. Но потом, достав небольшую звездочку и ощутив ее ласковое тепло, я понял, что все это пустое… что все это вовсе не то, чего я хочу на самом деле. «Пожалуйста, если ты действительно такая волшебная звездочка, - шепотом сказал я, - сделай так, чтобы Бес был счастлив. Пусть с ним произойдет что-то очень хорошее. Пусть Зона хранит его ото всех бед, и он найдет то, что искал все эти годы…». * Когда я открыл глаза, я понял, что нахожусь уже совсем не дома, но и Зоной это место нельзя было назвать. Кажется, я проснулся в квартире Сережки… в его постели… в то туманное и сырое осеннее утро 1997… Как? Почему? Что это значит? Вопросов было больше, чем ответов. А потом появился он… в полотенце на бедрах… подошел ко мне, думая, что я еще сплю, наклонился и осторожно поцеловал в висок… значит не приснилось… а что сделал я? Тогда я сделал вид, что ничего не заметил, что ничего не было… что… Я решительно открыл глаза и притянул Рыжего Беса к себе… наши губы встретились быстрее, чем он успел что-либо понять. Не знаю, правильно ли я истолковал, но… это было так сладко, так правильно, что я едва не мурлыкал. Ему было страшно, а мне почему-то нет. Я поддавался его движениям, следовал за его разгоряченными руками и отвечал на поцелуи, становящиеся все более откровенными и страстными. Рыжик как будто успокоился, как будто все самое страшное было уже позади… а я понял, что никогда еще не видел его таким трепетным и нежным. Даже когда его сухие горячие пальцы проникли внутрь… я мгновенно перестал думать, бояться и дышать. Под опущенными веками жгло, словно в глаза попала стеклянная крошка, я открыл их и снова задохнулся, но не от боли.. и только пальцы, входящие все глубже. Тогда я был примерным семьянином… тогда я не понял бы… а теперь имея память о тех событиях, которые только еще должны произойти… - Еще … - срывалось с моих губ… Маврик был очень осторожен, но все это был как сон, который вдруг сбылся… я комкал в руках простынь, притягивая его к себе… задыхаясь от бешеного темпа, но каким-то чудом успевал запомнить все… Когда мое тело содрогнулось в сладкой истоме и я почувствовал, как Сережа кончил вслед за мной. Я очнулся от этого морока. Я все также сидел в своем кабинете сжимая в руке использованный артефакт. Но я точно знал: что-то неуловимо изменилось. То ли шторы были другого цвета, то ли люстра имела иной фасон, то ли фотографии нашей наперевес с винтовками СВД и М-16 не стояло раньше на моем рабочем столе.
Io: Кипелов/Маврин теоретически Холстинин/Дубинин Тренд года - Ты никогда не думал, что главная проблема в том, что они так никогда и не смогли повзрослеть? - В смысле «не смогли»? - Ну, с виду все хорошо. Они ездят на хороших тачках, может быть, даже на тачках, круче твоей, они пьют вино известных марок, курят дорогие сигареты и предпочитают одеваться в бутиках, но… на самом деле они играют во взрослую жизнь, окунаясь в веселую мишуру притворства. - Как это? - На ряду с каким-нибудь «Кэвином Кляйном» в его гардеробе ты обнаружишь старые затасканные джинсы из секонда за углом, фанатскую футболку не из тренда этого года и малиновый галстук, который, как он считает, подходит к черной рубашке, которая так противно блестит на свету. Я пожимаю плечами. - Мне кажется, в этом нет особой беды. Они просто немного другие… и это не значит, что рекламная компания нового шампуня не сможет пробиться через эту броню. - А мне кажется, что с этим давно пора что-то делать. Видишь ли… рекламная компания нового шампуня пробивает соседа по даче нашего «большого ребенка», может, даже пробивает его жену, и эти люди покупают условный шампунь. Даже, предположим, на его деньги. Но… - … он не покупает товар? - Да, он покупает образ взрослого. - Разве мы не торгуем образами? - Мы торгуем счастьем, а это две большие разницы… Когда начальник отдела по маркетингу покинул мой кабинет, я, наконец, смог вздохнуть довольно спокойно. Иногда у нас бывали минуты интеллектуального штурма в надежде задвинуть тот или иной товар. «Пипл хавает» нам больше ничего и не нужно. Но, чем выше мы поднимались по лестнице успеха, тем страшнее и не охотнее был бы резкий спуск вниз. Нашей компании по производству косметических средств уже не достаточно было быть одной из самых крупных на рынке. Нам не достаточно было просто продавать каждый свой новый товар, запускать в серию какую-то линию косметических средств. Нет… нам необходимо было заглянуть в душу своему покупателю, чтобы можно было вытрясти из его кошелька все, до последнего кредита, и только тогда победа могла быть засчитана. Кто считал такие победы - было не известно. Как и сам факт, велся ли такой учет вообще, или это новый управляющий такими драконовскими методами старался мотивировать персонал. Наверное, стоит рассказать немного о нашей конторе, давно получивший статус Компании, давно ставшей трижды платиновым брендом и имеющей свои линии одежды, обуви, нефтеперерабатывающие заводы и рабов в средней Азии. Но все начиналось вовсе не так. Не с оглушительного успеха, скорее… с искры вдохновения и желания превзойти конкурентов. Во всем времена, во всех странах на всех континентах каждый человек хотел и стремился быть лучше, чем он есть на самом деле. Не знаю, наблюдается ли такое у животных, но у людей уж точно есть, какой-то стадный инстинкт. Для того, чтобы соответствовать своим представлениям о хорошести каждому человеку необходимо что-то свое. Милосердие и сердечность, доброта и понимание в чести не были, зато модные марки – вполне. Скажем, какой модели у вас гаджет? Каким парфюмом вы пользуетесь? Какой корм есть ваша собака? Вот это и есть ваши… лучшие стороны. Вы же не можете одеваться в «Спарт» только потому, что там дешево и довольно износостойко! Вам необходим «Стамм» хотя бы потому, что его носит Президент. Неважно, что вам не по карману даже запонки, но… тренд есть тренд. Будьте добры оплатите ярлычок и купите восточную подделку. Так же можно было рассуждать про косметику, парфюмерию, недвижимость, продукты питания, автомобили, досуг, хобби, развлечения, кинозалы и площадки для боулинга или гольфа. Кто сегодня в тренде? Кто в рейтинге? Вы же не станете платить за какой-нибудь там отстой? С самого начала, когда мы только решили вклиниться в этот бизнес, мы прекрасно понимали, что на ровном месте фэшн-империи не создаются, и нам нужно что-то такое… что-то совершенно особенное, чего еще никогда ни у кого не было. И мы нашли это. В то время на рукодельной косметике не зарабатывал только ленивый. «Луд и сыновья», «Первый двор», «Итоговая фильтрация» и даже «Озорные ручки». Компании и авантюристы-одиночки шли на все, чтобы отвоевать свой сегмент рынка, получить хотя бы какой-то профит, хотя бы сезон продержаться в тренде. Как же мы додумались до такого? А вот черт его знает как. Однажды мы просто прогуливали физику в универе. Хотя, наверное, это был какой-то другой предмет. Володя смолил одну за другой, кажется, тогда ему хватало только на «Свотс», не особо очищенный, не особо приятный с кучей примесей таджикистанский табак с намеком на «историю», вы же понимаете о чем я. Виталик морщился от едкого дыма, а я со скучающим видом глядел на проходящих мимо девчонок. - О, вот это я понимаю, гёрл… - присвистнул Виталик, глядя вслед какой-то расфуфыренной цыпочке. Мой мозг был протравлен трендами и котирующимися товарами настолько, что я не помнил как в школе мог мыслить по-другому, так сказать, вне прописанных обществом категорий. - Да брось ты, у нее очки китайский ширпотреб. Я тебе больше скажу, это узбекский ширпотреб, подделанный под китайский, брюки облезут на следующей неделе после стирки. Она рисуется, но не перед тобой, не перед нами, нацелена на старших из охраны, скорее всего. Если выгорит, то у нее будут вполне китайские шмотки, возможно сегодня до полудня. - Ох, ни хрена себе Лера! – Володька закашлялся, - где ты понабрался всего этого? - У меня есть мать и сестра, и дома они, прямо скажем, не молчат. - Я не об этом… скажи что-нибудь еще… - Я и так с тобой разговариваю, дебилоид. - Я не об этом… скажи так, как будто бы ты рисуешься, делаешь вид, что ты спец в этом деле. - М? - Я понял о чем ты! – Виталик подмигнул Володьке, - Лер, что ты можешь сказать вон о той крале? - Да какая она краля? Она только делает вид, что только что поглядела на обложку «Вог», там нет ничего от американского или английского стилей. Покрой, линии, цвета, все заимствовано, но будто не то. Не хватает ярких штрихов, они заменены этой вульгарной пластмассой с блошиного рынка. - Вот! Лера! Это то, что нужно нашей лавочке, чтобы мы могли отбить студенческий кредит хотя бы! - Я не понял… - Твой голос… вот с этой интонацией человека, видевшего в жизни все и даже больше. Выносящий критические суждения и легко навешивающего ярлыки. - Это сейчас было оскорбление или комплимент? - Какая разница, если это принесет нам кучу денег? - По-моему, эта идея принесет нам кучу проблем… Наш небольшой отсек в торговом центре «Парадиз» назывался «Ария». Мы еле сводили концы с концами, а если нам удавалось отбить расходы, то мы были жутко довольны собой и даже не занимали у родителей. Работы как таковой не было. Фабрики и заводы закрывались так же стремительно, как менялись тренды года, или их перекупали другие компании, приводящие с собой новый штат сотрудников. Нам с ребятами не то, чтобы не хотелось осесть в каких-то офисах, или сделаться инженерами на военке (к чему все и шло), нам просто хотелось попробовать что-то свое. Что-то особенное и нужное людям. Не то, чтобы мы сильно заботились о потребителе, но нам хотелось думать, что мы что-то из себя представляем. В тот день, когда судьбоносное решение уже возникло в голове Володи, я довольно сильно нервничал. Мне не нравилась вся эта идея с оскорблением покупателей, ведь для девушки ничего обиднее, чем услышать о себе правду, тем паче из уст того, кто и сам «трендом не вышел». И, тем не менее, мы начали. Сначала я чувствовал себя несколько неловко, но уже к середине дня я был на коне. Нужно было не только сказать человеку правду, но и заставить его купить неправду. Заставить выложить с трудом заработанные денежки за попытку приблизиться к глянцевому образу, за мечту о чем-то большем, за небольшой кусочек счастья. В тот день мы отбили кассу и даже кое-что заработали. В тот день… началась наша Контора… медиа-холдинг и другая организационная структура требует постоянного внимания, колоссального напряжения всех духовных и физических сил. Но, кажется, что к седьмому году «Арии» у нас не осталось, ни того, ни другого. Мы не были классными химиками. Мы вообще не очень хорошо разбирались во всем этом. Особенно поначалу. У нас была некоторая база, и мы приблизительно знали свою целевую аудиторию, но… все наши косметические средства были достаточно банальны и целых полгода все держалось только на моем таланте изящного оскорбления. Зато… хато это время позволило нам захватить немало сотрудников и площадей других аналогичных фирм. И вот тут-то и начинается самое интересное. За всю историю «Арии» у нас случилось не больше пяти спонтанных прозрений, но зато какие они были! Иногда мы приходили в мини химический цех, чтобы поглядеть и понять, чем занимаются наши наемные работники, но вскоре оставили эти попытки, чтобы не смущать персонал своим присутствием. А потом выяснилось, что это еще и крайне вредно, но… не нужно забывать о том, что мы были молоды, но еще не утратили волны куража, накрывшей нас внезапной крупной прибылью. Мы еще не разбогатели, но уже не были низшим классом. Так вот, этот самый кураж заставлял нас нередко делать странные вещи… Чего только стоила знаменитая попойка на химическом производстве. И черт дернул меня отправиться с Володькой и Виталиком. Господи, сколько же мы употребили? Я перестал считать на десятой бутылке энергетического коктейля. И тут… Володя вдруг решили, что он великий гуру парфюмерных композиций. Мы запустили тот сегмент химпроизводства, где изготавливались крема. Ничего необычного, если бы мы не стали трогать рецептуру, то просто получили бы на выходе партию традиционного продукта, но мы пошли дальше. Что мы туда добавили? В каких пропорциях? Да я понятия не имею! Полученный результат выглядел и пах, как дерьмо собачье… кажется, от этого амбре мы успели протрезветь. Потеря компонентов не была критичной, но… со всем этим нужно было что-то делать, и тогда Виталий, ума палата, добавил в получившуюся смесь какой-то ароматизатор. По всему цеху распространился пряный аромат, и мы закашлялись, лишенные респираторов. - Химическая атака… - сквозь слезы констатировал Володя. - Вы оба – идиоты, - заключил я, стараясь эвакуироваться посредством окна. А тем временем в чане для смешивания вызревал наш первый действительно революционный продукт, которому суждено было сделать компанию «Ария» брэндом. Мы создали омолаживающую сыворотку. Очень токсичный продукт. Очень опасный. Не больше трех применений в год, иначе непоправимые изменения в иммунной системе… иначе, женщина не сможет иметь здоровых детей естественным путем. Иначе… Какую женщину это волновало? Как мы прошли сертификацию? Как нас вообще допустили до рынка? Все просто. Министр здравоохранения – была женщиной. Наша сыворотка работала. Через месяц мы были не просто богаты, мы были неприлично богаты. И нам это чертовски понравилось. Теперь мы трое были соучредителями не какой-то мутной конторы, а преуспевающей компании, ворвавшейся на рынок с революционно новым продуктом. Мы делали людей счастливыми? Черта-с два! Мы показывали покупателям их место. Мой голос звучал практически со всех телеэкранов страны. За рубежом мы не достигли такого оглушающего успеха, но все же… все же это был успех. Мы скупали не просто фирмы, мы скупали предприятия, работающие заводы, и, разумеется, персонал. Токсичность производства? Страховые взносы? Нам было все равно. Компания расширялась. Денежки капали. Мы были седьмыми в национальном рейтинге. Однако, раз получив такие высокие оценки. Один раз начав диктовать соотечественникам кто же на самом деле прав. Сможешь ли ты упустить это потрясающее чувство всемогущества из рук? Нам нужно было гораздо больше! - Мы должны стать первыми, - у Владимира Холстинина горели глаза. Нет, мы еще не потеряли прошлого азарта. Ну, да, конечно, мы оделись в «Глуро» и «Заретти», у меня появился «Мерседес» последней модели, а у парней, кажется, даже личные водители. Им нравилось играть в «крутых». До того момента это была именно игра. Та самая, в которой десять лет спустя начальник отдела по маркетингу молодой и амбициозный Алексей Харьков увидит главную проблему незначительного снижения спроса на нашу продукцию.. А пока.. пока… мы думали, как мы можем охватить еще больший сегмент населения, чем завлечь каждую домохозяйку и что делать, если этого не произойдет. - Если мы будем прыгать выше головы наши трупы вполне могут всплыть где-нибудь в Москве реке. В тоже время… в тоже время, Володя прав, мы не можем стоять на месте. Я откинулся в кресле, оно приятно хрустнуло кожаной обивкой за моими плечами. - У меня есть идея. - Выкладывай! – Виталий всегда любил получать все и сразу, чего бы не касался вопрос. - Во-первых, у нас есть первоклассный продукт, но у компании нет своего лица, только мой голос. Во-вторых, одного продукта мало, он не сможет тянуть за собой всю нашу разрастающуюся индустрию и, наконец, нам нужен хотя бы еще один инновационный продукт, которого нет ни у кого. - Ты что предлагаешь - снова набухаться в химлаборатории? - Нет, конечно! Я предлагаю купить лучших разработчиков, пока мы можем это сделать. Ребята задумались, а я прикидывал варианты «человека с обложки». Все самое гениальное было придумано до нас. Но можем ли мы сейчас использовать старые приемы? Мы, конечно, можем купить какую-нибудь фотомодель. Дешевле – азиатскую куколку… .и… стать очередными «Янс» или «Омкелъ»… нет… нам нужно что-то другое… - Ладно, я поищу химиков по сети. - Смотри черный список, - добавил Володя. - А я пойду, покатаюсь на метро. - Ты что с ума сошел?! – в один голос спросили Холстинин и Дубинин. Дальше продолжил уже Володя: - Да за твою голову дадут больше, чем стоит мой хаммер. Ты не можешь просто так взять и спуститься в метро! Там… там… люди другого круга! - Володя, еще год назад это были люди Нашего круга. - Все слишком изменилось… Я пожал плечами. Возможно, идея действительно была не из лучших, но других у меня не было. В метро и в прочем общественном транспорте мне пришлось ездить довольно долго. Это такая фишка. Сперва ты вроде как возвращаешься в полузабытую среду, начинаешь взаимодействовать с ней, но понимаешь, что что-то изменилось. Ты уже не чувствуешь каких-то внутренних токов. Что-то идет не так. Тут, наверное, вся фишка была в том, что будучи студентом ты, конечно, можешь носить «Оуш», но когда тебе за двадцать пять, это смотрится по крайней мене не в тренде. Но! Если ты добился успеха, если ты достаточно состоятелен, чтобы теперь не обращать внимания на лэйбл, то ты снова можешь носить «Оуш». Не родной. Японский, разумеется. Наверное, именно это не сочетание костюма и парфюмерной композиции вводило мою невольную фокус группу в состояние диссонанса. Но однажды… однажды я нащупал еще одну важную деталь. Вот так, сидя в вагоне метрополитена, уносящего меня в Сити, я перелистывал какой-то аналитический еженедельник… и вдруг я услышал аромат нашей парфюмерной композиции. «Эра огня». Да, конечно, это была она. Мы с Виталием еще долго спорили нужна ли в мужском аромате нота кардамона. И хотя я, вообще-то, понятия не имел, что такое кардамон, но звучало слово здорово, а мне априори было необходимо спорить с Дубининым. Вспомнить бы еще кто победил… Однако в тот момент я подумал. А почему же все мы, создавшие все эти ароматы, создавшие столько потрясающих средств по уходу за собой не пользуемся ими? Мы носим на себе «Живанши» и «Элионор Эш», может немного «Корри» и «Малекс»… но… никто из нас не пользуется продуктами «Арии», в то время как, качество наших продуктов не хуже, чем у конкурентов. Откровенно опасные продукты можно пересчитать по пальцам, так чего же мы? Я поднял глаза. Держась за поручень, надо мной стоял молодой человек. Немного неряшливый. Немного несуразный. В его образе смешались «Гэп», «Стоун», «Оуш» и «Ария» и… он был тем, что мне было нужно. Парень посмотрел на меня и показал язык. Вот так просто. Для него, должно быть, я олицетворял образ «белого воротничка» к которому его «бунтарская натура» вовсе не была направлена. Отлично. Я уже знал, что обладатель длинных рыжих волос поедет сегодня в Сити. Виталий и Володя были мягко говоря, не слишком рады «человеку с улицы». Мы ведь уже стали «избранными» и не хотели иметь ничего общего с теми, кто когда-то «не смог разглядеть в нас истинный талант». - Какого хрена ты притащил этого типа в Сити? - Лера, иногда мне кажется, что ты не думаешь… - Этого типа зовут Сергей. Он вырос примерно в нашем квартале и разница в возрасте между вами и ним не больше 5 лет. Далее по пунктам, Володя, я думаю, и больше ,чем ты можешь себе представить. Вот тебе вопрос, какого хрена на тебе «Хьюго бос Лайт», а не «Ария Эра огня»? - Ты прекрасно знаешь, так никто не поступает… - Так никто и не бухает в цехах! Чтобы завтра все сотрудники нашей компании имели дополнения к своим контрактам! - Да ты охренел, Кипелов! - Если мы не сделаем это сегодня – завтра нас опередят конкуренты. Кроме того… это покажет игрокам центрального рынка главное: «Ария» диктует свои правила, а не какой-то дядя или тётя диктуют правила нам. Я доступно изгалаю? «А ведь в этом что-то есть»… - читалось в глазах у Холста, но он не намерен был признавать свое поражение столь скоро. - Он прав, - резюмировал Виталий, - ок, сегодня же дам задание кадровикам, но сейчас есть еще один вопрос, чего мы будем делать с этим твоим Сергеем? - Он будет лицом нашей фирмы. - Ты ебанулся… - Возможно. Но мы обсудим это позже, вне рабочего времени. Послушайте сюда. Пока простор рекламных площадей и билбордов занимают азиатские красотки нам пора дать стране своего героя. У нас есть семья статистов, у нас есть роковая женщина, но… у нас нет лица компании. Того человека, которому клиент платил бы за ощущение свободы. За чувство полета и всю прочую мудатень, которую ты Володя выписываешь в своих релизах еженедельно. * Газировка приятно пощипывала горло. Мы с Сергеем Мавриным – лицом «Арии» сидели на выносном стеклянном балконе и смотрели на город сверху вниз. - О, я знал, что этот день когда-нибудь настанет, - говорил Рыжий, - что ты придешь и сделаешь из меня супер-героя. Правда, я не думал, что все будет так… скучно. - Добро пожаловать во взрослый мир. - Не говори штампами. Мне нужен этот контракт я и сам знаю. Главное, чтобы ради его получения мне пришлось еще переспать с массой грудастых статисток или там, боссом рекламного блока сексапильной леди Эр. - Не, она тоже статистка, я не думаю, что тебе захочется иметь дело с Холстининым. - Черт… мечты так и останутся мечтами. - Типо того. Тебе нужно хорошо поработать над своим обликом, чтобы вытрясти всю душу из тех, кто ехал сегодня в одном вагоне с нами. - Поверь, это будет несложно. Он сходу перешел на «ты». Он будто всегда знал, что именно нужно делать. И если лечение кожи, волос, обучение манерам и все прочее должны были занять какое-то время, то как собеседник Сергей был полностью готов к работе. И… она закипела на следующий день. Четвертое место по итогам года. Никто уже не ходил без телохранителей. Наши активы оцениваются бюджетом средней европейской страны и … я уже точно не уверен возможно ли навернуться с такой высоты? - Не сомневайся, - шипит Холст, - мы каждый день рискуем вляпаться в такое дерьмо, о котором год или два назад еще никто не смел и заикнуться. Чего только стоят экоассоциации, или противники использования рабского труда. А это все взятки… многомиллионные взятки. Черт… я с этой черной бухгалтерией скоро двинусь. - Спиши на благотворительность и не парься. - Знаешь, Лера сложно высылать несуществующим провиант несуществующему племени Тумба-Юмба, особенно учитывая то, что это именно мы вырубили там все каучуковые деревья и выгребли все полезные ископаемые. - Ископаемые? Мы занимаемся добычей ископаемых? - Это было дешевле, чем купить просто завод по переработке. Поэтому я купил всю линию.. мы теперь еще выпускаем много чего интересного, и впервые прибыль меня не шибко беспокоит… скорее даже наоборот… Володя курил «Фро» теперь из-за престижа, а не из духа бунтарства. Я утянул сигареты, закашлялся. - Твою мать, что это? - Безникотиновые сигареты. Изобретение конкурентов. - Что за… - Нам нужно делать что-то вроде того, только из экологически чистых материалов. На том острове, кажется, еще осталось что-то полезное… - Володя… - простонал я, - как ты можешь думать о такой ерунде! Заведи себе заместителя или креативную-группу. - Я думал об этом… но не знаю доверить ли дело людям, или андройдам из «Яр-сэй». - Людям… их хотя бы можно будет потом… убрать, если понадобится. Владимир вздохнул, но согласился… Прошло меньше десяти лет, как мы взобрались на самую высокую вершину. «Ария» - №1. Самая высокооплачиваемая компания, самый огромный холдинг по производству чего угодно, где угодно и когда угодно. Это мы диктуем другим компаниям и некоторым правительственным партиям, что и как долго развиваться, какие законы нам необходимы в этом году. Но что-то было не так. Может быть, моя шикарная квартира над офисом… может быть, попытка завести роман с молодой ассистенткой.. .а может. Сергей вломился практически сразу после Харькова. - Ну, не суть твою ли, а? - Ты о чем… - Ты видел новый рекламный ролик? - С тобой в главной роли? - Ну, да… - По-моему, неплохо вышло… - Неплохо?! Да я вообще не о том говорил, когда писал этот сценарий! - Ты же знаешь Володю… - Себя я знаю, как бы не хуже… - Я не понимаю, чего ты так завелся? На нем действительно был пиджак от «Кэвина Кляйна», старые затасканные джинсы из секонда за углом, и футболка «Iron Maiden» не из тренда этого года… но хуже всего были стоптанные кеды. - А ты вообще что-нибудь понимаешь! Бумаги с моего стола полетели на пол, Маврин – Рыжий Бес нашей индустрии, продававший, если потребуется, шампунь для усов вашей собаки, оказался слишком близко ко мне… - Убери руки! - Лера, какого хера?! Факс полетел в окно… я всегда думал, что эти стекла пуленепробиваемы. Оказалось не очень. В городе шел дождь. - Неужели ты не видишь! - Какая муза тебя укусила! - У тебя вообще что-нибудь еще осталось… вот там за всеми этими лэйблами?! За этим голосом, указывающим, что и как делать? За этим нарочито отстраненным взглядом? Да тебя вообще хоть что-нибудь волнует? Делаешь вид, что тебе нужны все эти котировки, все эти акции? Все эти графики по прибылям? Зачем нужны деньги, все эти твои кредиты и инвестиции, если ты не можешь даже погулять хорошенько! Ужас, Валера, что скажут люди! - Ты ведешь себя как подросток! - Так лучше я буду вести себя как подросток, чем стану таким, как ты! Знаешь, почему я до сих пор использую «Эру огня»? Да не потому, что ты мне сказал, а потому, что черт тебя дери, мне это нравится. Ты знаешь, Лера, что такое Нравится? Или ты умеешь только программировать мозг юным красоткам по теме «Шанэль – это бабушкина мода, захлопни сундук! Сегодня «Ария» в тренде!». - Я не понимаю… Он схватил меня за руку, и я не смог бы точно объяснить, почему я не сопротивлялся. По остекленной крыше неслышно шуршал дождь. Сергей был не настроен пользоваться дверями, поэтому просто швырнул тяжелый офисный стул в прикрытые двери. Видимо, он был спецом в этом. Каленое стекло в тот же миг покрылось паутинкой трещин. Я прикрыл лицо рукой, но все равно продолжал смотреть, как стеклянные гранулы брызнули в разные стороны. «Отличная реклама для спиртного» - на автомате подумал я. Маврин вытащил меня под дождь. Его потоки отдавали чем-то полузабытым. Мы оба промокли меньше чем за минуту. «Пожалуй, все-таки что-то не слишком крепкое джин с тоником…»… - На меня посмотри, а не на свои цифровые грезы! В следующий момент мой череп точно раскололся от грохота. Это Сергей наградил меня хлесткой оплеухой. А потом еще одной, и еще… Сцена будто бы вырезанная из дешевого романа. Не знаю, что может быть более нелепым. Он еще сыпал какими-то обвинениями в мой адрес, а я попытался вспомнить что же там было.. что было дальше? Герой привлекает рассвирепевшую героиню к своей груди и страстно целует ее в губы? Почему бы и нет? Хит этой осени… нет традициям семьи и брака. Я вполне смогу это выгодно продать. Решим проблему перенаселения… если очень повезет. Да и… эти горящие огнем волосы на глянцевых обложках, почему я не могу взять что-то себе? Неожиданно легко Сергей ответил на мой внезапный поцелуй. Струи холодной воды. Отражающийся в стеклах воды тусклый свет ламп. Стеклянные брызги. А Маврин как-то весь обмяк у меня в руках. Нет, это было действительно очень приятно… даже слишком… это выходило за рамки. Это был… лучший продукт индустрии «Ария». Наши взгляды встретились. - Наконец, я смог вытянуть из тебя хотя бы одну эмоцию, - хрипло заметил он. Неожиданно слева ударил яркий свет. - Стоп. Снято! - Какого хера?, – я даже не то, чтобы возмущен… я скорее опустошен всеми этими внезапными событиями, выходящими за рамки обычного расписания делового человека. - Новый тренд года, думаешь, мы могли это упустить. - Ох, Володя шел бы ты… - Только после тебя…
Салли МанЬякина: Когда-то мне приснился длинный и запутанный сон. Я его записала, потом выкинула все, что показалось лишним. Вашему вниманию то, что получилось. В просторном гостиничном кафе за большим столом рядом с лестницей завтракают отцы-основатели русского металла. Холстинин, Дубинин, Маврин, Грановский, Терентьев, и примкнувшие к ним Максимов и Харьков. Вкусный завтрак за счет заведения, куча тем для разговоров, жить бы и радоватся, но Сергей Терентьев мрачнеет с каждой минутой. Его не волнует в данную конкретную минуту не проходящий фестиваль, ни щедрость спонсоров или прочие нюансы. Его волнует только один вопрос. Где, мать его так, Артем? После вчерашней пьянки по поводу открытия мероприятия Стыров пропал. Не явился ночевать в номер, добытый путем хитрых манипуляций по обмену номерами и местами Сидящему напротив Тери Холстинину тоже как-то жизнь не кажется радужной. И у него тоже один вопрос: «Где черти носят Валеру?». Ведь вчера уже собрались идти в номер, как Холста Маврик позвал просто ну на секундочку, а там глядь – и нет Валерки. У Маврина и Дубинина лица глумливо-блудливые. Они шушукаются и улыбаются. Кажется, словно какую-то гадость готовят. Терентьев уже допивал кофе, когда Дуб посмотрел куда-то в направлении лестницы и радостно заорал, толкая Маврика локтем: «Спалились!!! Спалились!!!». По лестнице спускались Артем и Валера. При этом Артем интимно держал Валеру за локоть, и что-то говорил, наклонившись к самому уху. Терентьев грохнул чашкой по блюдцу, а из рук Холстинина, пошедшего в этот момент стащить очередной пирожок, выпала тарелка. За стол вокалисты уселись вместе, не прерывая разговора. Да, еще в придачу, Валерий принялся ухаживать за Артемом: то пирожок передаст, то чаю подольет. Этого Теря стерпеть не мог. Встал, с явным намерением разобраться, но в последний момент сообразил, что лучше не затевать публичного скандала, и стремительно покинул кафе. Холстинин же, сделав каменную физиномию, спокойно заканчивал трапезу. Некоторое время Теря стоял в корридоре и таращился в окно, пытаясь собрать разбегающиеся мысли. Ревность застилала глаза, кипела и бурлила. Ну как Артем так мог поступить? И что вообще происходит, это что продолжение того, что было в поезде? Но, там вроде бы ни чего такого не было. Артем и Валера, нет, это решительно не укладывалось в голове. Этого быть не может? Или может? Почему-то в терину голову даже не закрадывалась мысль, что дело было совсем не так, как он себе нафантазировал. В конце концов Сергей окончательно запутался в своих мыслях и чувствах. И тут в конце коридора показался Артем. Гитарист решил не упускать своего, и расставить все по местам. Практически затащив Артема в закуток возле лифтов, Теря стал очень темпераментно и не очень литературно, излагать свое мнение о событиях прошло ночи и теперешнего утра. Стыров стоял, засунув руки в карманы джинсов, и был на удивление спокоен. Дав Сергею выговорится, Стыров сказал: - Послушай, Терентьев, я не желаю оправдываться за то, чего не было. Дуб с Мавриком закрыли нас с Валерой в какой-то кладовке, где мы и просидели до утра, пока нас случайно не выпустили. Мой мобильник остался в нашем номере, позвонить я не мог. Ничего ТАКОГО, что ты себе насочинял не было. Нет, я не знаю, был ли телефон у Кипелова. Уж если бы был, наверняка он бы кому-нибудь позвонил. Так что, твои фантазии – это твои проблемы. И неизвестно, как бы закончилась эта разборка, если бы в закутке не появилась женщина, заблудившаяся в гостиничных коридорах. - Простите, вы не подскажите, на мастер-класс по этно барабанам это на третий этаж? – спросила женщина. - Да, - недовольно ответил Теря, убирая руки за спину и отстраняясь от Стырова. Женщина нажала кнопку вызова, и стала ждать лифт. - Ой, Артемий Анатольевич у Вас все в порядке? – спросила она у Стырова - Да, спасибо. - А можно дурацкий вопрос? - не унималась женщина, - А кто все-таки над Вами так пошутил? Ну, я в смысле, закрыл в той подсобке, из которой я Вас сегодня с утра выпустила? - Не знаю, - с деланным равнодушием ответил Артем. Терю все эти вопросы порядком раздосадовали, но тут наконец-то пришел лифт, и любительница этнических барабанов уехала на свой мастер-класс. Артем молча отправился в общий их с Терей номер. Полковнику же в номер идти не хотелось категорически. Он болтался по территории гостиницы и вокруг, слушал сплетни. Говорили о том, что недалеко от гостиницы, в скверике, нашли убитого парня, вроде как музыканта, что милиция ходит и всех опрашивает. И почему-то, Терентьеву почему-то стало холодно. Ведь они вчера с Артемом гуляли в том самом скверике, смотрели на реку и Луну… И мелькнула мысль, о том, насколько хрупка человеческая жизнь, и что вот сейчас говорят о каком-то неизвестном парнишке, а ведь не дай бог… Даже додумывать было страшно, что могло случиться что-то с Артемом, с кем-то из своих … Под влиянием всех этих мыслей созрело решение помирится. Пока Теря собирал сплетни и философствовал, Артем вернулся в номер, и долго стоял под душем, отмываясь от запахов подсобки. Казалось, что волосы навсегда пропитались едким химическим ароматизатором какого-то средства для мытья чего-то там. Попутно продумывался некий несимметричный ответ Маврику. Понятно было, что это просто пьяная шутка, но от этого возмущения не убавлялось, да еще и сцена, устроенная Терей. Даже и предположить он не мог, что будет столь бурная реакция. Конечно, стоило сесть рядом с Полковником, и не провоцировать. Но это означало находится и в обществе Дубинина, чего не хотелось настолько, что о чувствах гитариста как-то даже и не подумалось. Закончив с банными процедурами и завернувшись в халат, Артем ощутил, насколько вымотала его ночь в вонючей подсобке в компании Кипелова. Хотя, надо заметить, беседа у них сложилась даже очень интересная, но если бы эти темы обсуждались при других обстоятельствах, было бы гораздо лучше. Артем завалился на кровать, и сразу же уснул. Полковник еще малость погулял вокруг гостиницы, решил заняться самосовершенствованием, что бы ревность снова не заставила его говорить и делать глупости. Погода испортилась, и вернуться в номер получилось уже как-то само собой. Войдя, Теря обнаружил, что Артем спит с мокрыми волосами, а в окно в номере открыто, и ветер вовсю гуляет, заставляя спящего зябко кутаться в халат. Опять с голосом проблемы будут. Окно надо закрыть. Укрывая Артема одеялом, не удержался, и дотронулся губами до его виска. Тот вздохнул во сне и потянулся к Терентьеву. Как можно было его не обнять, и не прижать к себе, зарываясь лицом во влажные и пахнущие шампунем волосы? От излишне крепких объятий Стыров проснулся. Объяснение далось тяжело обоим. Стыров был оскорблен отсутствием доверия, и возмущен устроенной сценой. Теря даже не пытался оправдываться, клялся, что больше такого не повториться, что он уже все понял. Слова кончились. Надо было ставить точку. Но вот как? Из них двоих Артем всегда легче находил решение в такой ситуации. Просто сел рядом, положил голову Тере на плечо, переплел свои пальцы с его и попросил помочь расчесать волосы. Все. Это полная и окончательная амнистия для Тери. Осталось только объяснить Маврику и Дубу, что за такие шутки в зубах бывают промежутки.
Io: mms Бывает я просто так бездумно вбиваю в поисковик твою фамилию и жму «новости». Иногда можно действительно что-то узнать, но в большинстве, конечно, анонсы мероприятий или биографии. Это так странно. Вот мы еще живы, а про нас уже пишут «Нестеровскую» летопись, искажая факты, даты, события, восприятие… так и должно быть? Так всегда бывает? Мы так долго не виделись, что мне кажется, что твой образ превращается в какой-то размытый фотоснимок. Одно дело, когда ты смотришь с фотографии, такой суровый и брутальный, как и подобает настоящему металлисту, и совсем другое, когда ты небритый и растрепанный шаришь рукой в поисках выключателя и щуришься на свет, матерясь себе под нос, а я, высунувшись из-под теплого одеяла, гляжу на тебя и умиляюсь, только стараюсь не подавать вида. Интересно, насколько хорошо это у меня получается? Последние твои фото мне понравились. И даже очень. Ты выглядишь моложе и свежее, точно вернулся с курорта. Или так хорошо постарались девочки с фотошопом? Но вот бандеросовскую небритость явно не они тебе нарисовали. Может быть, твой арт-директор считает, что так еще брутальнее? Или ты так дразнишься, подзадоривая фантазию своих фанаток? Я рассматриваю твое новое фото и не могу понять, чего мне хочется больше – изучить каждую твою черту или прямо теперь оказаться рядом, чтобы уже никуда тебя не отпускать. Телефон отзывается на мои невеселые мысли. Одно радует – я, наконец, слышу тебя. - Привет, я соскучился. - Я тоже… когда вы возвращаетесь? - Через три недели.. - Лера… я… не выдержу… так долго… - слова сами срываются с языка, я не хотел расстраивать его или заставлять беспокоится, но сердце оказалось быстрее разума. - Прости, родной… я сейчас действительно не могу ничего сделать, слишком плотный график и нет совпадений по направлениям… будто нарочно… - Я понимаю… я не то хотел сказать… я… - Не переживай. Я все понимаю. Не обижайся на меня… мы скоро увидимся, и ты покажешь мне свой новый альбом… - Там будет песня для тебя… - Про поезд? – усмехнулся Валера. - Нет, про судьбу и роковые совпадения. Про то, что шанс все изменить есть всегда, важно только поверить в свои силы и сделать первый шаг. - … спасибо. - Лер… я… - Молчи… я слышу, как ты волнуешься… …мы как влюбленные подростки. Как парочка из безмедийного века, выброшенная на жестокий песчаный берег из вод благоденствия. Как я ненавижу все эти расстояния! Почему нельзя просто… Нет… «просто» нельзя. Не нам с тобой. Еще не пришло время, а я вовсе не уверен, что когда-нибудь оно наступит. Что будет такой совершенно особенный день, когда мы, сидя в шезлонгах в белоснежных курортных халатах, будем наблюдать, как круглое красное солнце опрокидывается в океан… а если даже случится такой невероятный сценарий, то… все равно нельзя будет сказать «просто». Хорошо, что можно загрузить себя работой. Хорошо, что есть куда двигаться, хорошо, что есть ты… я знаю, что наша встреча не будет скорой, но… я знаю и то, что ты не меньше скучаешь по мне. Кто-то очень недобрый недавно научил тебя пользоваться ммс на телефоне и теперь я люблю и ненавижу этого человека, поскольку, когда ты присылаешь мне свои фотографии - я ненадолго схожу с ума… но я знаю, как отомстить тебе… Стаскивая футболку через голову, а резинку с волос - я делаю несколько снимков и отправляю в ответ. Хорошо, что в столько поздний час на студии никого нет, мне не нужно объяснять ради кого я так стараюсь. Ты перезваниваешь почти сразу. Шипишь на меня. Что я срываю концерты… что я отвратительный мерзкий тип, и ты вообще не понимаешь, как мог связаться с таким как я. Но все это лишь прикрытие… поскольку прорывающаяся хрипотца в твоем голосе говорит мне о многом. Возможно, больше, чем ты хотел бы сказать. Ты ругаешься, но очень быстро сменяешь гнев на милость… ничего каких-нибудь три недели… и я не выпущу тебя из спальни до самого юбилейного концерта, что бы ты там не говорил.
Io: Марсианские хроники. "Погоня" * Весна была в самом разгаре. Разноцветные гарии роняли смешные лепестки, усыпая собой все дорожки третьего корпуса и часть летного поля. Как бы старательны не были автоматические уборщики – природа все равно была сильнее. Кадеты были не в восторге от занятий по выходным и поэтому слушали преподавателей вполуха, и показатели по зачетам не превышали 60% рубеж. Очередная лекция подошла к концу. Валера захлопнул планшет и откинулся в эргономичном кресле. Сергей все еще был на поле, но Кипелов знал, что они обязательно встретятся в учительской на перерыве. Что-что, а без дозы кофеина Маврин до вечера не дотянет – к гадалке не ходи. - Я так и знал, что застану тебя здесь! - Я сейчас усну, - пожаловался тот. - 3.11? - Ну, да…. - Насколько все это серьезно? - Понятия не имею. На мой взгляд все эти опасения по поводу людей на данном этапе лишены всякого смысла, с чего Туарен вообще взял, что они решили устроить экспансию? - Ну… все эти их марсоходы порядком досаждают Министерству пропаганды. - Почему, по-моему, у них отличный загончик, где они будут ковыряться еще лет пятьдесят. - Они собираются монтировать модули на Луне, чтобы было удобнее перебрасывать сюда корабли. - Так почему не подкинуть им для анализа что-то ядовитое? - Я что похож на Главнокомандующего? - Иди на фиг. - Ты ведь можешь попросить кого-то на замену? - Могу, но… -… либо кто-то может прозевать что-то действительно важное, либо угробить кадетов? - Что-то вроде того. - Какое у тебя самомнение, однако - Ты прекрасно осведомлен о моей мании величия, - огрызнулся Маврин, - если тебя что-то не устраивает, мог бы не браться за разработку системы гражданской обороны. - Это не одно и то же! - Вот так всегда. В учительской появился преподаватель информационных систем Валадар, глядя на Кипелова и Маврина он усмехнулся: - Семейная идиллия? - Иди на хрен! – в один голос откликнулись те. - Не, ребята, вам надо съезжать отсюда к чертовой бабушке, а то у нас будет Вторая Межпланетная, и все из-за вас. - Знаешь ли, Валадар Вселовдович… - Знаю, Валерий Александрович… Они рассмеялись и, отойдя от короткой словесной перепалки, принялись обсуждать кадетов и будущие выборы в совет Дормиля. Сергей чуть было не заснул, слушая о достоинствах того или иного преподавателя или профессора. - Давайте сменим тему, - зевая, предложил он. - О чем бы ты хотел поговорить? - Ну не знаю… например о Земле. - А что о ней говорить? Неужели ты хочешь в сотый раз обсудить этих варваров и их обычаи? - Эти варвары наши прародители, между прочим. - И им, заметьте, ничуть не стыдно! - Им не может быть стыдно за то, чего они не помнят. - На мой взгляд, у них достаточно материальных источников, а то, что дикари не могут грамотно истолковать их, это, уж извините, не наши с вами проблемы. - Но Министерство пропаганды толкает нас в Третье столкновение миров, а вовсе не мы с Валерием Александровичем. - Я говорил о Второй Межпланетной войне… - Не важно, Первое столкновение не имело таких катастрофических последствий. - Но ни к чему хорошему не привело. Валадар вздохнул, махнув рукой на коллег и зачерпнул еще немного сладких воздушных шариков. - А вы кстати, слышали, что натворили кадеты? - Скажи лучше, чего они «не натворили»… Валера всплеснул руками: - Они подбросили в песочницу с марсоходом пакет от фастфуда и дохлого таракана. - Опять они за свое… - Молодость… что же вы хотите. В прошлом цикле кто напугал землян на Луне до того, что вся их программа была свернута менее чем за три цикла? - Ну… - Сергей отвернулся, всем своим видом показывая, что не имеет к этому происшествию никакого отношения. - Ладно. Ребята, хорошо с вами, - откликнулся Валерий, - но мне пора, у меня сегодня еще несколько лекций. - А у меня лётные закончились… тебя подождать? - Если только в Сновиле… я боюсь, ты промахнешься астероидом с твоим недосыпом. - Ты уже спишь и видишь такую перспективу? - Мне было бы интересно поглядеть, как тебя размажет по континууму. Кипелов показал Маврину язык и скрылся за дверью. Еще один обычный день в Виарии. Конечно, академия была не лучшей в галактике, но многие продвинутые родители отдавали даже самых знатных отпрысков обучаться летному делу здесь, поскольку непосредственная близость деградировавших предков с Земли, считалось, благотворно влияла на осознание важности учебного процессе. «Ну, конечно!» - сказал бы каждый, кто учился здесь. Скорее это давало дополнительные возможности похулиганить, показать землянам НЛО и поржать над местными новостями. Или вот, как вчера, подбросить исследовательским аппаратам фантик от конфеты, дохлого таракана или другой прикол в том же стиле. Дети есть дети… и сами они когда-то были такими. Сергей действительно дожидался Валерия в Сноувиле. Ему удалось немного расслабиться и почувствовать себя лучше. Обогащенные питательными веществами коктейли и растворители сознания действовали сейчас как нельзя лучше. - Удалось отдохнуть? – Кипелов появился как всегда тихо и почти незаметно. Маврин вздрогнул, но потом расслабился и, усевшись поудобнее, ответил: - Я чувствую себя лучше, но если сегодня не поспать еще одну смену, то прямо не знаю. Скажи Володе, что мне достаточно ресурсов и на 3.11 я сегодня никак. - Хорошо, но не думаю, что он станет трезвонить среди ночи. - А кто его знает. В прошлый раз, вон эти марсоходы выбрались из песочницы, и, что еще оставалось делать? - Неужели больше никого свободного не нашел? - Просто знал, что я не откажусь. Валера фыркнул, но не стал продолжать дискуссию. - Поехали домой… - Идет… Оба зашли в прозрачный телап для перемещений. Валера подключил электроды, набрал координаты и сосредоточился на необходимых параметрах, Маврин просто вяло пристегнул свое сознание к его каналу и в следующий момент оба материализовались уже в гостиной. Их жилище было обставлено в стиле позднего Цуала с легким намеком на то, что подсмотрели в земных сериалах. И нельзя было обвинить прочих обителей планетоида Ро в том, что они копировали земную культуру. В конце концов, колыбель вселенской жизни всегда задавала тон в культуре, как бы над ней не подхихикивали в Министерстве пропаганды или в Культминстрое. - Иногда я думаю, что было бы здорово показать землянам, что они не одиноки во вселенной, рассказать этим существам, что они на самом деле являются родителями стольких великих Содружеств планет! Но я прекрасно понимаю, что министр по Межпланетным отношениям прав. Если эти неразумные неандертальцы сумели уничтожить свою планету во второй раз и, только благодаря Содружеству ее удалось восстановить, то чего уж тут говорить? - Я вообще стараюсь об этом не думать, - буркнул Валера, - шагом марш в кровать. - Еще пять минуточек, мамочка! За это Маврин получил тапкой пониже спины и тут же скрылся на втором уровне, не забыв скорчить забавную рожу. Валера хотел посмотреть какой-нибудь земной сериал, но передумал. Не то, что фольк вышел из моды, просто сегодня не хотелось перегружать мозг лишней информацией, и он, бездумно потыкав по отражениям разных планет направился вслед за Сергеем. - Ты почему еще не спишь? – строго спросил он, - вот сейчас позвонит Холстинин и полетите снова какой-нибудь луноход переворачивать! - Да ладно тебе, я уже отправил рапорт. - И то ладно… - Кипелов забрался в гнездо из одеял, наверченное Сергеем, и прижался к нему, обнимая и даря легкомысленный поцелуй. - Я вот думаю, как они на Земле? - Кто? - Наши инфооболочки. Они одни из немногих ведь, кто действительно встретился и даже… ну у них почти получилось также, как и у нас. - Не совсем. - Ну… то, что они снова в ссоре еще ничего не значит. - Я не об этом. Просто там на Земле они как в детском саду делятся по расовым признакам, думают, что пол, возраст, опыт, цвет кожи, глаз и уровень мозговой активности делает людей различными. Они просто пока не доросли до того, чтобы понять, что все это напротив сближает людей. Что, помня о смертности любой физической оболочки важно какой инфослед ты оставишь за собой. - А что если наш путь не совсем правильный? Что если система должна обновляться, а мы здесь закостенели? Что если нам не хватает их наивности? Мы ведь в культурном смысле вообще никуда бы не ушли. - Я не знаю… скорее всего это есть в некотором особом генеральном плане. Мы им технологию, они нам культуру. - Но… если они увидят, что Марс, к примеру, обитаем, они просто выдоят его до капли, как практически выдоили Землю. - Давай не будем сейчас говорить об этом… - А о чем будем? - Спи, неугомонный! - А поцеловать? Их губы встретились. Валера нежно с силой провел руками по сильной спине Сергея. Тот мгновенно вышел из оцепенения. Сноувиль всегда умел взбодрить его. Отличный персонал и правильно подобранные тонизирующие средства позволяли Маврину довольно сносно функционировать в такой приятной роли. - Негодник… - прошептал Кипелов, подставляя шею и грудь для все более напористых поцелуев и ласк. Одежда была отброшена в сторону, так же как и одеяла, полетевшие вслед за ней одеяла и подушки. Сколько циклов они провели вместе? Сколько планетоидов посетили? Куда только не забрасывала из судьба, но Валера всегда закрывал глаза, когда Сережка, его Сережка любил его… он бывал неистовым, бывал мягким и нежным, но всегда точно знал чего хочется Лере и удовлетворял его сполна. Вот и теперь, несмотря на свою пассивную роль Кипелов чувствовал, как блаженная истома заполняет его тело. Они кончили почти одновременно. Маврин помог Валере рукой и они скрепили поцелуем финальный аккорд обоюдной страсти, разделив на двоих вырвавшийся стон. * Обитатель планеты Земля Сергей Константинович Маврин никак не мог заснуть. За окном маячил почти полный диск Луны, а чуть правее сверху розоватой точкой горел Марс. Сергей не думал об этом. Он прошелся по квартире, погруженной в чуткий покой. Было слышно, как у соседей тикают часы за стенкой. Совершено особенное ночное безмолвие, в котором любой звук становится в десятки раз слышнее. Он налил воды в стакан, сделав пару глотков, понял, что все равно не погасит огонь, что так непрошено ворвался сегодня в размеренное течение его жизни. Сергей вспоминал о запретных и таких сладких минутах, проведенных вместе с Валерой. Как он теперь? Вспоминает ли хоть иногда? А может быть, маска нарочитого пофигизма и холодности уже стала основой его сути? Однако мысль додумать гитарист не успел, даже толком пожалеть себя не получилось. С небом сегодня определенно было что-то не так. Точка, еще пару минут назад бывшая Марсом очень быстро увеличивалась в размерах. «Апокалипсис?» - с надеждой подумал Маврин, но и на этот раз не повезло. По небу очень быстро перемешались несколько вполне себе вещественных НЛО. Сергей никогда не видел ничего подобного, и вообще, считал что подобное можно увидеть только спьяну, но он был трезв, и даже холодная вода не привела его в чувства. Две огненные точки с огромной скоростью перемещались по московскому небу. Создавалось впечатление, что подростки угнали отцовский джип и пытаются удержать машину на дороге. «Что за черт…». Маврин набрал не 02, и даже не 03… а почему-то Кипеловский номер. Это был отличный повод и даже более, чем… - Ты чего звонишь так поздно? – недовольное в трубке. - Погляди на небо… я хочу знать я сошел с ума, или одно из двух… - Ну, Луна… - недовольно проворчал Кипелов, - ну, Марс… ну… матерь божья! Это что за твою налево?! - Теперь я спокоен… оно действительно существует… Сергей уселся на подоконник, закурил сигарету и принялся наблюдать за хаотичными перемещениями тарелок. - Я никогда не видел ничего подобного. - Я тоже… - Думаешь… многие видят сейчас это? - Не знаю, люди все в основном смотрят под ноги… но думаю, завтра в газетах появится строчка про лазеры… но ты же понимаешь, что это не лазеры… - Конечно, понимаю… можно… можно, я приеду к тебе? - Приезжай… возьми такси… не показывай водителю Это…. - Да… Вот так… все просто. Возможно, сейчас начнется что-то еще более удивительное, что-то по-настоящему волшебное, чего никогда раньше не было и они разделят чудо на двоих, или встретят ужас вселенской катастрофы… но опять-таки вместе. Кипелов приехал довольно быстро. Московские дороги в предутренний час были пусты. Маврин надел теплую куртку, и выдал Кипелову дополнительный шарф. Они поднялись на крышу и как завороженные следили за движениями НЛО. - Это похоже на чудо… - улыбнулся Маврин, - будто метеоритный дождь в августе… - Мне немного жутко… - Валера придвинулся поближе к гитаристу, а после вовсе закутался в его объятия. Словно не было многочисленных ссор, выяснений отношений, кто прав, кто не прав. Словно не было всех этих размолвок и расставаний до «больше никогда», не было притворства и лжи о том, что у каждого их них «кто-то есть»… они были вместе… и смотрели на необыкновенно чистое звездное и чудесное небо, в котором шалили неопознанные летающие объекты. Неожиданно к имеющимся двум тарелкам добавились еще две. Потом еще четыре. Они все были разных цветов, и, казалось, даже оставляли инверсионные следы. - Все, - резюмировал Маврин, - детей застукали. - Почему детей? – удивился Кипелов. - Не знаю, мне почему-то так кажется… смотри те новые, гоняются за этими… Действительно, более крупные огоньки взяли в кольцо те, что появились вначале. Но один все-таки вырвался и стремительно набирая скорость, ринулся к земле. Валерий и Сергей затаили дыхание, как оказалось не зря. Теперь НЛО было похоже на метеор, который теперь стремительно приближался к Земле. Вот вошел в плотные слои атмосферы. Загорелся. Пошел юзом. Одна большая зеленая точка ринулась за ним. - Прямо звездные войны! - восторженно прошептал Сергей. - Мне кажется, оно…. Оно СЮДА падает! Оба наблюдателя в какие-то считанные секунды оказались на улице. Было слишком рано, чтобы город проснулся, но, музыканты могли поклясться, что многие видели это, но никто не поспешил за внезапным посланником небес. Сергей даже не понял, как успел захватить с собой фотоаппарат. Они предугадали траекторию падения неопознанного объекта, однако, к их удивлению ничего не произошло. Не было ни взрыва, ни дымовой завесы. Ни-че-го. Сергей и Валерий даже не поняли, каким образом так быстро оказались в Бирюлевском лесопарке, но то, что предстало их глазам, точно хроника какого-то фантасмагорического кино, запечатлелось в памяти обоих не хуже, чем на хромовой пленке. Высоко в дрожащих сумерках парил подсвеченный зеленым конус. От него вниз тянулись серебристые нити-тросы, на которых был закреплен красноватый продолговатый предмет, размером не больше средней иномарки. Двое существ, вели третье к сетло-желтому лучу света. Пойманному не очень нравилась процедура возвращения на корабль. Но самое удивительное было то, что говорили «пришельцы» на чистейшем русском языке и их голоса были знакомы, как Кипелову, так и Маврину. - Я буду жаловаться! – вопил пойманный инопланетянин, - я на вас в суд подам! Да ваша академия больше ни одного гранта не получит! - Видал я тебя по телевизору, - огрызнулся второй пришелец, - и папаше своему так и передай, шельмец! Знаешь, во сколько обходится каждая такая операция? Не знаешь? Так вот у твоей семьи ресурсов не хватит откупиться! Думаешь, после такого дисциплинарного проступка ты хоть один цикл еще проведешь в Академии? - Хватит с ними церемониться, - вздохнул второй, - пеленай его и в карцер. - Таки сразу в карцер… ваши методы воспитания…. - Не беси меня, Лера… это ведь не 3.11, а 0.1! Вот малолетние идиоты! Гитарист забыл, как пользоваться фототехникой, сидя за еще довольно густой растительностью он во все глаза пялился на практически точную копию себя, точную копию Валеры и точную копию Алексея Харькова. Пришельцев, правда, выгодно отличал рост, сложение и общая картина внешности. Никто их них не использовал скафандр, или то, что так любят изображать в фильмах про инопланетян. Кажется, они даже не были вооружены! Они разговаривали на русском языке, эта атмосфера не была для них губительной, да еще они были их братьями-близнецами. От этого «знания» голова шла кругом. Сергею не хотелось верить в происходящее. Быть может, они просто были пьяны? Быть может… Но пришельцы закинув клона Алексея в летающую тарелку не спешили улетать. Они неторопливо осматривались вокруг. А теперь, когда глаза музыкантов привыкли к свету, они смогли разглядеть и своих «клонов». Несмотря на то, что выглядели те немного лучше, возраст их был примерно одинаков. Оба пришельца в волосах имели странные ленты и в общем, больше ничем не отличались от современных людей. - Давай хотя бы чай купим, раз уж оказались здесь, - предложил клон Сергея. - А какая валюта на этой планете? - Хрен его знает. У них еще на разных континентах разная. Надо взять пластиковую карточку, она везде прокатывает. - Пожалуй… Сергей мог бы поклясться, что его клон поставил летающую тарелку на сигнализацию, ну, а иначе, что это черт побери было! И спокойно отправился в 24-часовой магазин за покупками! В тот самый, в который он так часто заходит и сам! - Это ведь все не по-настоящему, да? – шепнул бледный, как снег Валера, - этого ведь не может быть… это галлюцинация… - Я не знаю, Валер… - гитарист плотнее прижал к себе Кипелова, тот перестал мелко подрагивать и наблюдал за тем, как оставленная на «сигналке» тарелка неторопливо растворилась в воздухе. - У них там что… клоны всех людей есть? – сглотнув спросил вокалер. - Понятия не имею… но, кажется, инопланетяне произошли от русских. - Может они мысленно общаются, а мы просто понимаем? - Не знаю… Оба бывших коллеги боялись шелохнуться, пока их клоны отсутствовали. Они боялись, что какие-то сенсоры могли засечь их и тогда, наверное, пришельцы не обрадуются, что их «клоны» подсмотрели за тайной операцией. Отсутствовали инопланетяне совсем недолго. Вернувшись с покупками оба долго и придирчиво изучали целлофановый пакет. - Это ж сколько нефти… так просто в помойное ведро! - Не говоря уже о дереве, ты видел, во сколько слоев все это упаковано! - Почему они не используют другие полимеры? - Потому, что они дикари. А у нас с тобой появились дополнительные ресурсы. - А почему кстати, мы не закупаем у них мусор? Ну раз они выкинули, мы могли бы… - И как это будет выглядеть? Добрый день земляне! Мы пришли с миром, а не продадите ли вы нам ваш мусор, нам очень надо! Вы ж ресурсов выбросили лет на миллион… - Во-первых, не поверят, во-вторых, не продадут… начнут палить своими ядерными ракетами… уничтожат себя в который раз… ну на фиг. - Логично. - Вообще, это не наше дело, пусть Министерство по связям с отсталыми народами этим занимается… «Это кого он называл отсталыми!» - в сердцах подумал Сергей. Клоны Сергея и Валерия расположились на лавочке, отправив пакет на корабль, вновь ставший видимым, они прихлебывали кофе из бумажных стаканчиков и о чем-то негромко переговаривались. Сперва гитаристу и вокалеру не было слышно о чем, но потом легкий ветерок донес до них обрывок разговора. - Я Холстинина урою собственными руками. Он прекрасно, смею тебя заверить, знал… и вообще, это не моя группа… и что я делаю здесь? Вытащен из-под теплого одеяла… бррр… в мерзкий климат, у меня уже волосы грязные… как они вообще здесь живут? - Это Комитет распорядился, что все свободные учителя должны заниматься поимкой беглецов… - Мы в их годы хотя бы делали это не столь явно… - Да, брось ты, Сережа! Мы в их годы чуть было не спалились в Египетских пирамидах, пытаясь перенастроить коды звучания, а ты говоришь… - Ну, зато было весело… Оба чокунлись бумажными стаканчиками. - Поехали домой. У меня завтра первая смена. - Может, забьешь? - С таким отношением руководящего состава, может и забью… Послышался негромкий смех. Клон Валеры положил мусор в урну и поспешил к космическому кораблю. В самом конце своей шпионской деятельности Кипелов и Маврин больше не боялись инопланетных гостей. Они были очень похожи не только внешне, но и складом характеров. Они где-то жили, кем-то работали, и, скорее всего оказались здесь по прихоти вышестоящего начальства. - Все как у нас, - усмехнулся Кипелов. - Ну… Земля – колыбель человечества, они просто уже сделали шаг немного дальше. НЛО снялась с «якоря» и исчезла так же бесшумно, как и появилась. - Как ты думаешь, - по дороге домой Сергей держал Валерия за руку, бесполезный фотоаппарат болтался у него за спиной, - почему они не парились по поводу маскировки? - А вот, Сереж, расскажи мы об этом в приличном обществе, кто нам с тобой поверит? - Ну, метеор, наверное, видели многие… - А кто поверит им? Они улыбнулись друг другу, заглянув в тот же самый магазин. - Так вы же… только что здесь были… - удивилась женщина за прилавком. - Мы подумали, что хотим еще бутылку вина… - Но в это время… - Да, ладно вам… иногда можно сделать исключение… Продавец не стала упорствовать. Провести нал можно было и в десять утра. А эти покупатели были довольно странными, а спорить сегодня почему-то не хотелось ни с кем.
Io: Марсианские хроники. "Весенний праздник" Сережка сидит, заполняет летный журнал. Строчки появляются очень быстро одна за другой. На миг зависают в воздухе и тут же растворяются. Открывается следующее поле, потом еще и еще одно. Он все еще злиться на 4ый курс за инцидент с землянами и на каждом зачете гоняет их так, как будто завтра война. Ребята, конечно, не всегда справляются, но Маврин не злорадствует, он требует, как с них, так и с себя. Наверное, в другой день мы бы уже направились в центр на крейсер-планетоид Эйлар, чтобы побывать на Весеннем празднике, но Сергей твердо решил доделать все сегодня. Я пролистываю новости и терпеливо жду. Когда последний график был раскидан, Маврин удовлетворенно откинулся на кресле и, обратившись ко мне, сказал: - Ну, что? Ты готов к Весеннему празднику? Я улыбнулся. Ведь, кажется, уже целую жизнь назад мы встретились на Весеннем празднике. Была какая-то особенно ранняя пора цветения гариии, девчонки первокурсницы со всех планет раскидывали миллионы лепестков по всем залам. Все словно дышало свежестью и предвосхищением чуда. Уже почти закончилась война с Заулом, уже отгремели последние взрывы на Тиакине. Мы чувствовали себя старше своих лет и возлагали большие надежды на будущее, ровно, как и на Весенний праздник. В тот год венценосные особы и главы министерств были как никогда шикарны. Темой праздника был 18 век Земли. На нас была соответствующая экипировка и так, как летных частей в том времени не было - мы позволяли себе нашивки виде очертаний наших истребителей на черных мундирах. До того самого дня мы учились с Сергеем в разных Академиях. Маврин родился на Титане, но я об этом ничего не знал. Он понравился мне сразу, поскольку очень отличался от всего окружения, которое, как мне тогда чудилось, очень выгодно оттеняет его. Сергей был выше среднего ростом, имел длинные рыжие волосы, не по вживленным капсулам, а именно свои. Статная выправка и очень приятный негромкий смех буквально заворожили меня. Я подумал, что верно у этого курсанта кто-то есть. Вокруг него было много ребят из летного звена, а кроме того, недавно подошедшие валаианки четко давали понять, что уйти с пустыми руками не намерены. Что я мог противопоставить природной красоте барышень? Или успехам высших арати? Я был таким же курсантом, недавно сдавшим все нормативы и ставшим инструктором. Только Сергей получил это право по количеству боевых вылетов, и я по завершению обучения. Я взглянул на кольцо на указательном пальце левой руки. Оно блеснуло матовой гранью от упавшего отблеска искусственного освещения. Это был первый подарок Сергея на следующий день после нашего знакомства. Иридиевый сплав, как он сказал украшение было сделано из подшипниковой группы первого из сбитых им кораблей противника. Интересно ведь, мне даже почти подгонять его не пришлось. Сейчас как будто совсем другие нравы. Может быть, так говорят многие, кто перешагнул определенный рубеж, но тогда отношения без обязательств были не в моде. На Весеннем празднике я так и не решился заговорить с Сергеем. Кажется, акарианка завладела его вниманием на весь вечер, и я проводил время в обществе друзей с родной планеты. А потом, когда все отправились в банкетный зал, Сергей вдруг оказался рядом со мной. Я понял, что не чувствую гравитации, как и пола под своими ногами. - Привет, - сказал он, - как тебя зовут? Я Сергей. - Валера, - чуть слышно выдохнул я. - Ого! Земное имя! – почему-то обрадовался он, тогда мода на землян только набирала обороты и в большинстве своем имена давались средне-велирианские. - Ты пилот? - Курсант. Только закончил. Получил степень наставника. - Я тоже! Думаю, ты понял по погонам. Надрали же мы зад халинам! Ты с какого фронта, мы не встречались? - Нет… я не участвовал в боевых действиях… - мне почему-то вдруг сделалось неловко. А Сергей как-то легко и непринужденно увел разговор в другое русло: - Выходит ты старше, а так и не скажешь. Вот, угощайся! – я не успел ничего сказать, как на моей тарелке оказался вкуснейший тантарианский десерт. Нам было весело вместе, почему-то вдруг нашлись общие темы. Под конец Весеннего праздника мы стояли у большого иллюминатора, глядя на переливающиеся звезды, и вдруг Сергей взял меня за руку. - Ты мне понравился. Очень, - горячо зашептал он, - жаль, что ты марсианин. Но я серьезно тебе говорю… Я вообще не думал, что на Марсе еще осталась летная Академия, чем вы там вообще занимаетесь? Ждете нападения с Земли? Только ты не обижайся, ладно, Валер? – он крепче сжал мои пальцы, я не успел обидеться. Я вообще не успел осмыслить все, что только что произошло. Все было слишком быстро, слишком стремительно. Я почувствовал, как кровь ударила в голову. Я едва стоял на ногах… но… его голос… кажется, Сергей говорил слишком быстро, только чтобы не потерять свою смелость. Еще бы! Он ведь был боевым офицером, с чего бы ему тушеваться теперь! - Давай еще погуляем по этой палубе… - это все, что я смог ответить, - и… ты мне тоже нравишься… - голос отказывался повиноваться мне. Мы еще долго шлялись по каким-то закоулкам корабля, чему-то смеялись и затевали небольшие споры. В заключении Сергей пригласил меня на свой истребитель, который уже выкупил у Академии на тот момент, да и теперь поддерживает на ходу. Он не мог не похвастать своим навыком управления, и я был действительно восхищен его талантом пилота. Казалось, что все, чему нас учили не шло ни в какое сравнение с его знаниями и мастерством. А потом мы вдруг оказались в открытом космосе, заякорившись за какой-то астероид мы самозабвенно целовались… и я понял, что пропал. И что не смогу никогда забыть этого дня и его… Не до чего больше у нас тогда не дошло. Для меня впечатлений и так было слишком много, а Сергей уже считал своим долгом стать моим супругом. Он подарил мне то самое кольцо из иридиевого сплава и скал, что никуда меня не отпустит. Что хочет законного бака и сделает все, чтобы быть рядом. - Попробуй только не дождаться меня на своем Марсе! – воинственно заявлял он, - я найду тебя в любом уголке галактики и я убью любого, кто предъявит на тебя какие-то виды. «Кому я нужен?» - вертелось на языке, но вслух я не сказал ничего, только улыбался. Верил ли я ему? Мне безумно хотелось верить в эту сказку, но я не мог предположить, что наша встреча – это что-то, что я могу назвать своим, и что будет, если не «навсегда», то очень надолго? Я не думал, что Сергей бросит карьеру офицера, дом, все старые связи и имея на руках лишь военные рекомендации, доживающий свое истребитель и ресурсы на пару циклов пребудет на Марс. Да, мы были слишком молоды, и слишком наивны. Наверное, именно это помогло в преодолении трудностей и позволило не потерять любовь друг к другу. - Ты собираешься, Лера? - Да… Наше фото с заключения брачного соглашения выглядит смешно. Мы оба в летной форме. Даже без белых воротничков и лент, как обычно бывает на торжествах. Рядом только двое моих сокурсников. У Сережкиных родителей не было ресурсов, чтобы прилететь, а у моих – желания, чтобы прийти. Он видели меня рядом с отпрыском кого-то из Министерства пропаганды или хотя бы Министерства внешнего развития, а я столь позорно провалил надежды и чаяния семьи. - Ты останешься на Марсе навечно! – горячился отец, - ты никогда не прорвешься наверх! Ты не сможешь занять никакую высокую должность, ты понимаешь это!? - Не страшно, - отвечал я с беспечностью юности. - Мы не станем помогать тебе в этом самоубийственном браке! - Это поможет мне понять правильно ли мое решение. Спасибо, папа! Теперь мы снова отправлялись на Эйлар, собираясь немного отвлечься от дел Академии, потанцевать и, возможно, посмотреть на новые кино-новинки. Сегодня мы летели по-старинке, используя истребитель Сергея. Иногда ему требовались профилактические полеты, почему бы не теперь? В этом цикле Весенний праздник отмечался с особым размахом, хотя и без былой помпезности. Молодежь толпилась в зале интерактивных развлечений, курсанты различных училищ общались между собой, в зале Министерства пропаганды проходил какой-то благотворительный концерт. Все вокруг пестрело яркими красками и живыми цветами. В воздухе разливался сладко-пряный дурман и настроение улучшалось лишь от созерцания всего этого великолепия. Мы не стали заказывать специальных костюмов и на этот раз. Не оттого, что жалели ресурсы, а потому, как когда-то встретились именно здесь, примерно при тех же обстоятельствах. У нас не было броский образов и теперь повседневную форму преподавателей академии мы сменили на парадный комплект. Различие было в цвете кителя, вместо серого предлагался темно синий, а так же непременный атрибут – белый воротничок со всеми знаками различия, взамен повседневного светло синего. Легкая непринужденная обстановка способствовала приятному отдыху. Мы попробовали экзотические напитки и поучаствовали в нескольких конкурсах, немного потанцевали, но новомодные ритмы, занесенные с Земли давались нам с трудом. Встретив знакомых мы составили им компанию, впрочем, беседа длилась недолго. Когда мы остались одни я спросил: - Вот знаешь, о чем я думаю? В основном же мы ни с кем не воюем, но армия и флот у нас развиты довольно хорошо. Кроме того, мы постоянно реплицируем свою собственную расу, точно оставляя бэкапы на разных планетах. Неужели правительство всерьез опасается какой-то угрозы, или это обычная перестраховка? - Говорят, когда наше развитие было немного выше земного сейчас на Эйлури, где тогда был центр цивилизации, было совершено чудовищное нападение. Как будто, только благодаря Земле нам удалось выжить. После цивилизации разделились. Та цивилизация, которая была на Земле - еще не была высокоразвитым народом, как сперва бывает на всех туземных планетах. Так вот, мы были восприняты как боги. После часть эйлурианцев отправилась на Марс искать лучшей жизни, а часть действительно осталась за богов на Земле. Дальнейшее известно. Но есть псевдонаучная теория, мол, сколь бы мы не были сильны и развиты, во вселенной или за ее пределами найдется цивилизация, которая захочет поставить нас на колени. Как считаешь, верно оно или? - Я думаю, этой цивилизацией будут земляне. Наши недовоевавшие гены дремлют в них. Надеюсь, правда, не дожить до этого «светлого» дня. - Аналогично. Я прижался к Сережкиному плечу. Мимо нас проходили какие-то люди, эйлурианцы, марсиане, вехарийцы, я узнал обитателей Венеры и кого-то с ближайшей звезды. Мне по-прежнему казалось, что я ловлю на себе завистливые взгляды. Ведь волосы Маврика все так же горели огнем, а глаза решимостью. Он не потерял статности и внутренней привлекательности. Я гордился им и мне было совершенно все равно, что мы упустили какие-то возможности, а предпочли общество друг друга и служение обществу. - У меня есть для тебя подарок, - шепнул он. Я улыбнулся. Он никогда не оставлял мня без внимания в день Весеннего праздника. На указательный палец правой руки Сергей надел второе кольцо. Оно было серебряным, а родиной его была, несомненно, Земля. Оно было немного шире обручального, но имело дополнительную опцию маяка. - Ты все еще боишься, что я потеряюсь? - Что-то вроде того… я всегда хочу знать, что с тобой все в порядке. Наши губы встретились. Я чувствовал всю ту нежность, которую дарил мне Маврин. Мы самозабвенно целовались, пока не почувствовали чей-то удивленный взгляд. Мы не были сильными эмпантами, ни я, ни Сергей, но это было что-то чужое, коснувшееся на секунду сознания своим ощущением неправильности происходящего. Когда мы оторвались друг от друга и оглянулись – на нас во все глаза смотрел курсант, тот самый – Алексей Харьков. Выпускной курс, старшая группа. С одной стороны, будто не было в этом ничего такого, а с другой… подобные эмоции не свойственны тем, кто вырос и был воспитан в эйлурианских традициях. - Сереж… мы… это… кажется, сильно лажанулись… - прошептал я. - Ты о чем? - Это… не тот Харьков. - Как это не Тот? - Это землянин. - ?? - Слишком удивлен… - Он один из лучших выпускников, почему ты так думаешь и делаешь такие выводы. Землянин не справился бы, слишком велико отставание. - Возможно, мы учли не все каналы передачи информации… и кто-то оказался умнее нас… вся акция с «побегом» была хорошо спланирована…и если это всплывет сейчас… - Да ладно тебе, кто ему поверит? Геном совпадает, а дальше никто и не полезет копаться. - И то верно… Я заговорчески подмигнул парню, отчего он покраснел и был таков. Все-таки, какие талантливые у нас молодые люди! Нашли же какой-то способ! Надеюсь, что это не начало экспансии, и мы не совершим ошибки, позволив землянину остаться. - Почему бы не дать ему шанс? Может у нас, наконец, будет собственная культура? - Согласен, - мурлыкнул я. Наши пальцы переплелись, мы посмотрел в иллюминатор… где-то там слева вверху едва виднелась зеленоватая звездочка – Земля – колыбель человечества.
Салли МанЬякина: Сборный концерт семейки Арии, ревность и глупые случайности. Кипелов/Манякин, Маврин/Стыров, намеки на Маврин/Кипелов в прошлом. С каждым днем, приближающим очередной сборный концерт семейки-арии Артем делался все более нервным и раздражительным. Это хорошо сказывалось на выступлениях, Стыров просто жил образами песен, доводя публику до экстаза, граничащего с истерикой. Только вот в быту это было очень неудобно. Вечно невыспавшийся, то болтающий без умолку, то часами сидящий, уткнувшись носом в коленки. Вспышки гнева сменялись апатией. Маврин решительно не понимал, в чем, собственно дело, и списывал такое поведение на влияние осени. На самом деле, осень тут не причем. Просто Артем до дрожи в руках и голосе, боится. Боится того, что там, на том концерте, будет Кипелов. Он уже не един раз наблюдал, как из одного взгляда, между Золотым Голосом и Рыжим Бесом снова вспыхивала, казалось бы, уже давно перегоревшая страсть. А для него это означало только одно – снова то серое одиночество, жить в котором, а тем более петь, ледяной ад. Валерий Кипелов перед этим же самым концертом тоже не жил спокойно. И звали этот повод для беспокойства Саша Манякин. И чем ближе означенный день икс, тем больше Маня отмалчивался, вежливо так, но решительно. Доходило до смешного, не более десятка слов в день. При этом они с Валерой, вроде как, и не ссорились. Правда, ночью Сашка активно демонстрировал свою любовь и преданность. Валера ни как не мог понять, чем же он обидел ударника. Ведь именно вежливо-спокойным молчанием ударник всегда выражал обиду. Что не так? На этот вопрос ответа у Валеры не было, из Мани просто так ни чего было не вытянуть. В день концерта, Маня умудрился обойтись двумя очень короткими фразами: «Доброе утро» и «Поехали уже». Его сердце отчаянно колотилось. Там будет Маврин. И что ему, Сашке делать? Нет, по идее, все там уже давно перегорело. Вот только сколько раз до этого случалось «оказалось, что казалось»? За кулисами кипит во всю работа. Вся семейка «Ария» в сборе. Радостные приветствия, объятия, похлопывания по плечам и спинам. Манякин решительно влезает между Валерой и Сергеем, оттирая того в сторону. И не замечает того факта, что Стыров, стоящий в некотором отдалении, пытается прожечь Золотом Голосе изрядную дыру взглядом. В беседу Кипелова и Маврина бесцеремонно влезает Дубинин, затевается целая дискуссия ни о чем. А там где дискуссия, там Холстинин, и куда же без Грановского. Короче, куча народу вокруг. Манякина немножко отпускает, и он ощущает чертовски сильное желание курить. Артем стоит в закуточке, отведенном для любителей никотина, и в энный раз пытается закурить. Руки дрожат, как с глубочайшего похмелья. Ревность, помноженная на мандраж, сводит с ума. А ведь скоро еще и на сцену надо выходить. И если голос засбоит, как руки, все, можно переквалифицироваться в настройщики роялей. - На, прикури, – напротив Артема стоит Манякин. Вид у ударника группы имени Золотого голоса тоже не цветущий. Он молчит, и нервно курит. И неожиданно бросает фразу: - Хреново, когда ревность вместе с мандражом, да? Уж лучше бы похмелье, не обидно хотя бы. Артем долго не мог просмеятся после этой фразы. Больше всего было похоже на истерику. Но, ударник решительно тряхнул его за плечи: - Давай, приходи в себя, уже скоро на сцену. Прорвемся. Выступление прошло очень даже неплохо. Звук, правда, настроили как настроили, и у Артема даже было желание пойти и настучать по головам техникам. Но техникам повезло. Видя, в каком напряжении находится вокалист, Рыжий Бес решил принимать экстренные меры. Взяв Стырова за локоть, буквально силком затащил в какой-то укромный уголок. Прижал к себе, страстно целуя, одной рукой сжимая затылок, другой гладя спину под кофтой. Обомлевший в первые минуты Артем отвечает. Цепляется за плечи, прижимается. Под напором Артема Сергей делает шаг назад, и тут выясняется, что стенка, вовсе ни стенка, а занавеска, за которой тоже люди искали уединения. Треск, грохот, мат. На обалдевших Сергея и Артема, взирают взъерошенные и раскрасневшиеся Валера и Саша. Все предпочли сделать вид, что так и должно быть. Ну, с кем не бывает. Маврин, правда, давился сдерживаемым хихиканьем. А у Валеры на лице застыла какая-то недоделанная нервическая полу ухмылка. После всех выступлений банкет. За встречу, за праздник, и так далее. За общей болтовней и выпивкой, как-то поздно сначала Валера, а потом и Сергей прочухали отсутствие Мани и Артема. Эти двое нашлись на крылечке заднего входа. Курили, смеялись, на Артеме была почему-то Сашина куртка, а на Саше свитер Артема. Тут уже для Кипелова и Маврина настало время ревновать. Каждый предпочел увести своего спутника с собой и подальше от остальных. Конечно, так как утро вечера мудренее (к утру многие трезвеют), выяснилось, что повода для беспокойства нет. Ну,выпили люди, ну обсудили общую проблему, легче стало. Все хорошо, и это самое главное.
Салли МанЬякина: Еще Теря/Стыров. "Когда записан альбом" У Терентьева снова возникло желание набить морду. Конкретную морду. Сергея Маврина. В последнее время это желание появлялось все чаще. Но Полковник сдерживал себя. Артем же расстроится. А подсветить Маврину ситуацию, по мнению Тери, надо было: за перекраску Артемовых кудрей в черный (а на самом деле темно-коричнево-непонятно-какой) цвет; за то, что Стыров с репетиций и записи альбома приходит просто никакущий; за Артемову бессонницу; за то, что под любимыми серыми глазами залегли глубокие тени; за то... да много за что еще. Но ведь Полковник не дурак. Он понимает, что дело не только в Маврике. Он сам, по собственному опыту знал, что кто хочет, тот забьет. Никакими поздними репетициями не замучаешь. Все дело в самом Артеме. В его неумении работать вполсилы, в неумном характере и бурном темпераменте, в его стремлении к совершенству. В свое время Теря предлагал Стырову петь у него в группе. Артем вежливо отказался. Они даже поругались. У Артема тогда был совершенно несчастный вид: - Сереж, пойми, я ни с кем не могу работать так, как с Мавриным. Я уже пробовал, и не раз. Даже сам с собой не срабатываюсь, - Стыров пытается шутить, скрывая усталость. – Ты начнешь на меня орать, я начну огрызаться, будем ссориться, потом приходить домой и доругиваться уже здесь. Не надо, пожалуйста… Теря отчаянно пытался все это принять. Не маяться от ревности, когда Артем уезжает в тур. Не думать о том, насколько Рыжий может быть обольстителен (Полковнику еще со времен группы имени Золотого голоса это хорошо помнилось), когда ему это надо. Однажды даже поехал за Мавриками в какой-то дальний город. Напился там с Мавриным до зелененьких Холстов. После этого отлегло. Как приятно было, когда Артем лечил его с утра. А еще был Юра, второй гитарист Мавриков, принявший на себя заботы по реанимации Рыжего и обеспечению Тери информацией об Артеме. И вот опять двадцать пять. Артем пришел поздно, совершенно серый, замученный. Отказался даже не то, что от ужина (который ему уже и не предлагали, ибо бесполезно), но и от ванны. Просто прошел в спальню и рухнул не раздеваясь. И снова Полковник его раздевает, как маленького ребенка, укрывает теплым одеялом. Артем тянется к Полковнику. -Так. Еще и снова мерзнет - Теря добавляет еще один пункт в список «За что побить Маврика». С утра Полковнику никуда не надо. Хотя и встает он рано. Аккуратно, стараясь не разбудить спящего Артема, выскальзывает из-под одеяла. Некоторое время любуется на разметавшиеся по подушке темные кудри, на умиротворенное лицо. И радуется тому, что сегодня приступа бессонницы не случилось. Утащив потихонечку (и заодно и выключив) Артемов мобильник, Теря начинает заниматься своими делами. Кофе и гитара. Ему тоже надо альбом писать. А то музыканты уже ропщут. Да и тянет в последнее время, тянет его куда-то музыка. И еще он обещал Глосси. На столе тихонечко тренькает собственный мобильник Полковника. - Привет, Серег, это Юра. Как Артем? - Спит. А что надо? – Теря грубит, хотя и понимает, что, в общем-то, не за чем. - Ничего, пусть спит. Мы вчера альбом закончили. Рыжий теперь тоже будет, как минимум, сутки витать в астрале. Я так, что бы ты не беспокоился. - Спасибо… - вот это уже от души, искренне. Отложив мобильник, Теря слышит шебуршение на кухне. А на часах уже почти полдень. Артем. В Терином халате, заспанный. Но в поисках еды. Уже хороший знак. Тере уже не хочется ничего доделывать, ему бы устроиться рядом с Темой, запустить руку в пушистые кудри… Хотя бы просто насладиться его присутствием. Но есть такое слово - надо. Артем снова валяется в постели, кажется, дремлет в гнезде из одеял и подушек. Но стоит Тере появиться в дверном проеме, как сразу распахивает глаза. Улыбается. Смотрит с лукавством. Тянется, как кот. Гибкий, тонкий. Наконец-то Теря свободен ото всех своих надо. Опускается на кровать рядом со Стыровым. Запускает руку в волосы, удерживая за затылок, целует. Артем подается к нему, отвечает, постанывая от удовольствия. Теря проходится рукой по обнаженной груди Артема, спускается ниже, и понимает: его ждали, и с нетерпением. Стыров обвивает шею Полковника руками, тот притягивает его к себе, наслаждаясь ощущениями. Нетерпеливые поцелуи, горячие стоны. Сегодня не будет борьбы за лидерство, Артем сам признает себя слабым. Но и тут он умудряется подгонять, требовать, тянуть за волосы. Получает парочку очевидных засосов за свое стремление командовать Полковником. Да и сам Теря больше не в силах смаковать и наслаждаться. Последними резкими и глубокими толчками он доводит себя и Артема до исступления. Потом они просто лежат рядом. Тема прижимается к теплому боку Полковника, и только что не мурчит от удовольствия. И еще один поцелуй. Долгий и оглушающее нежный. У них есть еще время, наверное, где-то сутки совершенно незамутненного наслаждения друг другом. Они оба не думают о потом. Сейчас. Пока рядом, пока можно протянуть руку и ощутить тепло кожи и шелк волос. Пока можно целовать. Пока можно никуда не торопиться. А завтра будет завтра.
Салли МанЬякина: "Наша песня". Терентьев/Стыров На студии группы «Артерия» началась очередная репетиция. Не так уж часто они случаются. Полковник принес новый материал. Но чем дольше шла проработка новых песен, тем яснее становилось, что одна из песен в исполнении Георгия Стрелкова Полковника категорически не устраивает. Теря начинал закипать. Терпение и так не было его главной добродетелью, а в ситуациях такого отчаянного непонимания и вовсе истощалось слишком быстро. Немножко обстановку разрядила Глосси. Ей-то легко далась и очень понравилась та песня, что Полковник написал для нее. И вокалистка взялась помочь Стрелкову. Она неплохо знала Терю и его творчество, и сразу увидела, насколько новые песни отличаются по стилю. Это явно писалось с кем-то в соавторстве или под впечатлением от чего-то конкретного. Когда репетиция завершилась, замучились все. Стрелков схватил куртку в охапку и ретировался на скорость. Остальные музыканты расходились в каком-то подавленном настроении. У них не возникло таких проблем, и все дружно недоумевали, с чего бы Полковник так взъелся на Жору. Осталась только Глосси. - Сереж, скажи-ка мне, кто писал эти песни, ты или Артем? – Наталья устроилась на диванчике за спиной уткнувшегося в компьютер Сергея. - Я писал, тебя что-то не устраивает? – Теря был рассержен и утомлен. - Меня устраивает. Но ты изводишься сам и изводишь Жору. Смотри, сбежит он от тебя. - Другого найду. Вокалисты, что ли, кончились на этом свете? – Полковник крутанулся на кресле, что бы видеть собеседницу. - Сережа, ты сам себя-то слышишь? Ау! Земля вызывает Терентьева! – Наташа помахала рукой перед его лицом. - Да что ж такое, в конце-то концов! И ты туда же! Иди уже, домой, блин, тебя ждут! – Терентьев демонстративно уткнулся в монитор. Наталья покачала головой. Полковника она знала достаточно хорошо, даже слишком. Терентьев ей дорог, она знает, как он упрям и как может быть жесток не к месту. - Хорошо, Сереж, я сейчас уйду. Только скажу тебе одну вещь, а ты послушай 30 секунд и не обижайся. Все люди разные, окей? Жора не может петь, как Артем. Просто потому, что он Георгий Стрелков, а не Артем Стыров. ДНК другая. Вот и вся проблема. Все. Давай, пока. Провожать не надо. - Пока, - буркнул Теря, продолжая делать вид, что занят чем-то невероятно важным. После Наташиных слов «провожать не надо» Тере уже было стыдно. Он должен был ей хотя бы такси вызвать. Поздно уже. Красивая женщина, и одна. К дому Теря приехал мрачный и на весь мир сердитый. Но, переступив порог, потихоньку начал оттаивать. Пахло вкусной едой и Артемом. Стыров вышел из кухни, отряхивая руки о фартук. Теря не удержался, фыркнул. Уж очень комично смотрелся Тема в фартуке и с волосами, заколотыми карандашом. После ужина, Сергей успокоился, но все равно что-то ему мешало. Смотреть кино не хотелось, читать тоже. Артем сидел за синтезатором и что-то задумчиво наигрывал. То ли сочинял, то ли просто пытался что-то вспомнить. - Теря, а откуда эта мелодия? Я сегодня весь день мучаюсь и не могу вспомнить… - Артем откинулся на стуле. - Не знаю, может и ниоткуда… - честно сказать, Полковник даже особо не прислушивался. - Ладно, ниоткуда так ниоткуда, – Артем отключил синтезатор и перебрался на подлокотник Териного кресла. – Рассказывай, что у тебя случилось. В группе какие-то нелады? Рассказывать Полковнику не особо хотелось, и он попытался предпринять обманный маневр и затащить Артема себе на колени. Тот легко вывернулся и сел по-турецки на ковре напротив кресла. - Давай-давай, рассказывай. Я же вижу, что тебя что-то напрягает. Сначала нехотя, а потом все с большей эмоциональностью Теря пересказывал события прошедшего дня. Артем слушал, задавал наводящие вопросы, качал головой. - Сереж, я даже не знаю, что тебе на все это сказать. Ну, про Наташу ты и сам все понимаешь. Нехорошо получилось. Ну, не знаю, давай я заеду к тебе на студию. Послушаю, что там с твоим Жорой не так. - Ты понимаешь, Тём, я ведь тебя в этой песне слышу, глупо, да? - Сереж, вариантов тут несколько. Во-первых, можешь отдать песню мне, хотя Рыжий разорется, как сто чертей, если я ему притащу твое творчество. Во-вторых, могу быть просто гостем альбома, а на концертах как-нибудь сами. Вариант третий – абстрагироваться от меня, и пусть твой Жора дает жару. И последний – просто закинуть песню куда подальше и не заморачиваться. Выбирай. Выбирать прямо сейчас Полковнику совершенно не хотелось. О чем он и поставил Артема в известность. Стыров только плечами пожал. И внес рациональное предложение идти спать. Дескать, утро вечера мудренее. Утром, тщательно обдумав имеющиеся варианты, Полковник понял только, чего он не хочет. Он не хочет никому отдавать эту или бросать. Это однозначно. Во всем остальном начинались сомнения и колебания. Захочет ли Артем, а самое главное, найдет ли время. Как оно получится. И не спалиться бы ненароком. В результате была записана демка с вокалом Стрелкова, которую Теря дал Стырову послушать. Тот прокрутил запись несколько раз и задумался. - Знаешь, Сереж, я не возьмусь петь это, прости. Не мое. Очень похоже на то, что делает Рыжий, и еще на что-то, но материал не мой. Стрелков твой сам неплохо справляется, хотя, может, ему вокалом подзаняться? Я мог бы посодействовать. Теря отвернулся, чтобы не пересекаться с Артемом взглядами. Он никак не мог понять, почему Артем отказывался. Ведь эта песня была им написана для Артема, здесь так много личного. Не придумав, что сказать или чего не стоит говорить, Полковник отправился курить на балкон. Остаток вечера прошел в тягостном молчании. Теря демонстративно отправился спать. Артем перебрался с книгой на свой любимый кухонный диванчик. Но как-то не читалось. Долго смотрел в окно, на ночной город. Он слышал, что вложил Теря в ту песню. Все понимал. Но петь он это не сможет. Слишком личное. Не готов настолько обнажить душу публично. Совершенно не готов. Промаявшись часов до трех ночи, Артем все-таки отправился в спальню. Теря, казалось, спал. Неровный свет, проникавший с улицы, делал Полковника каким-то загадочным и суровым. Артем аккуратно провел большим пальцем по щеке Сергея. Поцеловал в уголок рта. Уткнулся носом в волосы. Теря проснулся в тот момент, когда ощутил прикосновение губ. Обида уже ушла, запах Артема щекотал ноздри. Когда тот отстранился, Теря просто шепотом позвал его по имени: «Тёёма…». Потом они просто лежали в темноте. Полковник пристроил голову Стырову на руку. Но сна уже не было. - Тём, прости. Я понял все. Слишком личное, да? - Да, - совсем тихо, практически на выдохе. - Люблю тебя. - И я тебя, Сереж. Утро наступило как-то очень внезапно. У Артема зазвонил мобильник: осененный очередной гениальной идеей Рыжий требовал своего вокалиста на студию. Начались сборы на скорость, с беготней, ронянием предметов и матюками. Полковник остался дома, у него репетиций сегодня не намечалось. Можно было бы много чем заняться, но Терю неожиданно осенило, что можно сделать с той песней. И буквально за два часа он ее полностью переделал. Всю. От и до. Нашелся давно написанный текст, который после шлифовки легко вписался в размер и стал первым куплетом, кое-что пошло из первоначального варианта в припев, что-то было дописано. Потом Теря позвонил Стрелкову и попросил по возможности в этот же день подъехать на студию. Вокалист обалдел, но согласился. В результате Полковник вернулся домой очень поздно, но довольный собой. Очень удивился, обнаружив Глосси, которую Артем поил каким-то вкусным чаем с вареньем. Хотя Наталья довольно быстро собралась, и лукаво подмигнув Артему, растворилась в ночной темноте. - Артем, я хочу, чтобы ты послушал. Я понял, как надо. - Ну, в чем вопрос, ставь, - Артем улыбается. Но чем дальше звучит (пусть пока еще и очень плохо сведенная демка), тем серьезнее становится лицо Стырова. Глаза у него как-то странно блестят, губы сжимаются в тонкую линию. Теря начинает смущаться такой реакции. - Ну, как-то так. Я вообще-то хотел тебе ее подарить на день рождения, но извини, припоздал. Больше на новый год получилось. Артем просто обнял Терю, ткнувшись лбом в плечо, и прошептал: «Спасибо». Полковник принялся тихонько поглаживать его по волосам, по плечам, чувствуя, как Артем разволновался. - Это будет наша песня, да, Терь? И только наша. И пусть никто никогда этого не узнает. - Так оно и будет.
Салли МанЬякина: Еще про Терю и Стырова. Целых 6 историй. Буков много, слешу мало. Но, его таки есть. 1. Карусель с пенделями. На дворе шел 2006 год. Сергей Терентьев принимал участие в записи проекта Ромы Дрозда. Проект записывался неплохо, материал Полковнику нравился. С остальными музыкантами пересекался редко, сыгрываться не планировали, так как концертная деятельность не подразумевалась в принципе. И вот в один жаркий летний день Теря пришел на студию и обнаружил, что они сегодня работают втроем. Полковник, конечно, знал, что вокалист в данном проекте - Артем Стыров. Теоретически. Ему было как-то все равно. Стыров и Стыров, да, они шапочно знакомы, в их среде практически все друг друга знают. Конечно, он слышал сплетни, но какое ему дело до бывшего мавринского вокалиста и его личной жизни. Артем произвел неприятное впечатление. Небритый, с немытыми волосами, просто затянутыми в хвост аптечной резинкой, какой-то запыленный и потасканный. Поздоровавшись с Терей, прошел в вокальную кабинку. Теря возился с компьютерами и гитарой, занимался своими делами. А потом глянул в сторону вокального закуточка. Там, за стеклом, стоял некто, от кого гитарист был не в состоянии отвести взгляд. Слишком нездешним, слишком странным казался его облик. Такое странное, словно светящееся лицо с закрытыми глазами, человек из какой-то другой реальности. Но тут пришел Дрозд, и все странности разом прекратились. Рома взялся слушать, что напел Артем, принялся критиковать. Теря наблюдая за процессом построения вокалиста, неожиданно для самого себя отметил, что со Стырова словно слетел какой-то серый пыльный налет. Грязные волосы и щетина, конечно, никуда не делись, а вот глаза загорелись, и снова стал виден яркий внутренний свет. Через пару дней снова работали втроем. На этот раз первыми пришли Теря и Стыров. И вокалист уже сам попросил послушать материал. Конечно, со многими оговорками, но в целом Полковнику понравилось. А Дрозду - нет, и он принялся уже не критиковать, а орать на вокалиста. Терю эти вопли почему-то разозлили. И он решительно направился к источнику звука. Дрозд было обрадовался, решил, что сейчас использует гитариста как средство устрашения, но не вышло. Сергей выразительно глянул на руководителя проекта, и коротко сказал только одно слово: «Заткнись», что тот и сделал. На некоторое время. Как только Стыров ушел в очередной раз курить, началась уже разборка между ними. Правда, с Полковником Рома старался говорить корректно и голоса не повышать. Все знают, какая у Тери репутация, и приложить такой кулак к собственному лицу совершенно не хотелось. Довыяснив нюансы процесса воспитания вокалистов в данном коллективе, басист и гитарист разошлись вполне мирно. Репетиция продолжалась. И теперь как-то само собой получалось, что Стыров находится под покровительством Тери. И уже орать на него Дрозд не решался. Совместно, так сказать, воспитывали. И все было бы хорошо, если бы не сам Артем. Он пошел курить вслед за Полковником и сорвался на истерику: - Вот нахрена ты лезешь? Какое тебе дело до меня? Что ты за благодетель такой выискался? Что я тебе теперь должен? Мне сразу раздеваться? Или как - может, мне у тебя отсосать для начала? Такого Теря стерпеть не мог. Одной рукой Полковник перехватил продолжавшего разоряться Артема за волосы и ворот футболки, другой приоткрыл дверь. И, не ослабляя захвата, удобно перехватил вокалиста за пояс джинсов и коленом под зад отправил в свободный полет. Хорошо еще плечом дверь придержал. Хотя убивать истерика гитарист не собирался. Так. Пусть слегка остынет, подумает. Отряхнув руки и с чувством выполненного долга, Сергей вернулся к процессу записи гитарной партии. За своей спиной он услышал хлопок двери и голос барабанщика Андрея Ищенко: - И что это было? У нас замена вокалиста, или как? Барабанщику было с чего удивляться - не каждый день видишь, как вылетают ускоренные мощным коленом вокалисты. Вот и думай, к чему бы это. Артем, вылетев из двери, приземлился не слишком удачно. Порвал джинсы, разбил ладони. Немножко придя в себя после полета, сел на ступеньках перед дверью. Идти в студию после случившегося не хотелось. Артем решил обидеться. Но слишком долго обижаться и жалеть себя несчастного, но прекрасного, ему не дали. Это был явно не его день. Не стоило садиться перед дверью. Андрей Ищенко, отправленный Дроздом на поиски вокалиста, открывая дверь, совершенно не рассчитывал на то, что кто-то под ней сидит. Удар по плечу получился очень болезненным. Барабанщик, правда, не сильно расстроился, что зашиб вокалиста дверью, и миссию свою выполнил. Рома Дрозд уже один на один выговорил Артему за такое поведение и взял обещание приходить на студию, во-первых, не с похмелья, а во-вторых, свою спесь постараться держать при себе. Надо сказать, что урок пошел впрок. И до конца записи альбома Стыров вел себя вполне прилично. Хотя пару раз все-таки доводил Терю до бешенства и прятался потом в соседней подворотне, пережидая, когда гитарист остынет. 2. Октябрьская лихорадка Ночь, дождь, октябрь. Ни черта ни видно. Полковник едет домой от Глосси, вполне собой довольный. Замечтался, обдумывая планы на будущее. И едва успел ударить по тормозам. Через широкую проезжую часть зигзагами брел человек. Тормоза завизжали, машину тряхнуло так, что Теря чуть не влетел лбом в руль. А бредущий остановился, опираясь на капот. И в свете фар Теря увидел Артема Стырова. Полковник стремительно вылетел из машины и сгреб Стырова за грудки. Ответом ему стал невидящий взгляд. Вокалист даже не сопротивлялся. Пьян? Обдолбан? Бить его Теря не стал. Но и оставить там, где нашел, не смог. Велел сесть в свою машину. Артем подчинился беспрекословно. Но Терины попытки выяснить, где Артем живет, куда его отвезти, потерпели неудачу. На эти вопросы Артем ответил обреченно-односложно: «Нигде, некуда меня везти». Немножко подумав, Полковник решил отвезти подобранца к себе, исходя при этом из народной мудрости, гласящий, что утро вечера мудренее. Но в дороге стало ясно, что все не так просто. Артем зашелся в приступе жуткого кашля, на лбу у него выступил пот. Откашлявшись, он рванул ворот куртки: - Открой окно, мне душно. - Какое душно, нормально, у меня печка не работает, – Теря удивился. - Открой!!! – Артем почти кричал, и вновь закашлялся. Взгляд вокалиста расфокусировался, словно приступ отнял последние силы. В изнеможении он откинулся на сидение. Полковник протянул руку и дотронулся до его лба. Так и есть. Он весь горит, температура, причем очень высокая. - Артем, послушай меня, не дури. Скажи, куда тебя отвезти. Ты болен. - Я уже сказал, мне некуда идти, – голос тихий, хриплый. - Ну, тогда я отвезу тебя в ближайшую больницу. Тебе помощь нужна. - Нет! – попытка крикнуть сорвалась в хрип. - Не надо, у меня завтра встреча, – умоляющие, абсолютно больные глаза, тихий, едва слышный шепот. Артем дернулся, потянул ручку двери, попытавшись выйти из машины. У него бы не хватило на это сил, но Сергей успел заблокировать дверь, чтобы Артем не вывалился на ходу. После этого беспокойный пассажир затих. Не рассуждая, Терентьев поехал в больницу, к знакомому врачу, заведующему отделением хирургии и травматологии. По дороге все-таки решил позвонить и попросить Генку (так звали его друга) встретить. Геннадий Викторович, заведующий отделением хирургии и травматологии одной из крупных московских больниц, встретил своего старого приятеля у ворот. Только глянув на белое лицо пассажира, велел ехать в приемный покой. А там выяснилось, что при новопоступившем пациенте нет ни каких документов, и информации, кроме того, что перед ними Артемий Анатольевич Стыров, нет (дату рождения Терентьев не знал). Дежурный врач принялась упираться - дескать, возят тут всяких бомжей. Сергей схватил Гену за рукав: - Возьми Артема к себе в отделение, какая тебе хрен разница? - Серый, ты офигел? Оформить-то я его оформлю, а как и чем его лечить? Я, конечно, хирург, но и мне понятно, что у твоего приятеля пневмония. С каких пор она у нас травмой числится? Да и тут процедуры нужны, антибиотики и далее. У меня в отделении нет того, что нужно. - Ну хочешь, я ему руку сломаю? Будет травма. Я не хочу, что бы им занимался абы кто, а тебе я доверяю. - Нет, ты точно охренел. Даже не шути так. Ладно, сейчас позвоню Аарон Моисеичу, заву терапией. Может, твоему, как говоришь, Артему повезет. Стырову действительно повезло. Старенький заведующий отделением терапии приказал оформлять пациента без документов в свое отделение. Дежурный врач бухтела, но дело свое делала. Терентьев смотрел на недовольную физиономию тетки-врача, на гулкие коридоры, в которых даже в куртке было холодно, на мертвенно бледное лицо Стырова. Раз все так складывается, раз он принял это решение, он, Сергей Терентьев, должен сделать так, чтобы от этого была польза. - Ген, а Ген, сколько и кому надо дать, что бы он не с бомжами в коридоре лежал и чтобы делали все, что положено? - Дай сейчас дежурной и медсестрам, – Геннадий назвал сумму. - И если ты этого хочешь, поговори завтра с Моисеевичем, он тебе все распишет. Пока суть да дело, время уже ближе к утру. Геннадий Терю не отпустил, устроил у себя в кабинете на диванчике. Дескать, нефиг Склифосовским работы добавлять, ехать ночью в таких разобранных чувствах. С утра Терентьев наведался к заведующему терапевтическим отделением и, заплатив некоторую сумму, обеспечил Артемия Стырова местом в приличной палате и долженствующим уходом. После всех этих событий, добравшись, наконец-таки до дому Сергей вспомнил, что обещал позвонить Глосси, как он доехал. Даже странно, что она не звонила сама и не интересовалась. Хотя с другой стороны, хорошо, что не звонила. Она же умница, всегда чувствует, когда и что делать. Передохнув, Полковник сам позвонил любимой женщине. Пересказывая события прошедшей ночи, он сам удивлялся, зачем ему понадобились такие заморочки. Зачем он поставил на уши Генку, когда можно было просто вызвать скорую. Когда он высказал это вслух, Глосси тихонько засмеялась: - Ведь это же ты, Сережа. Ты сам взял ответственность за этого человека, ты решил, что он должен жить, должен выздороветь. И ты пошел к этой цели, даже не поинтересовавшись у того, за кого решил, хочет ли он этого. Может, он умереть хотел. - Не говори ерунды. Умереть? Да любой хочет жить. Не говори ерунды, – Теря не мог понять, пошутила ли Наташа, сказав, что Стыров мог не хотеть жить, и от этого сердился. - Не кипятись. Тихо, тихо. Я помню, что ты говорил. Я его пару раз видела. Он талантлив, но, кажется, в последнее время ему жизнь не мила. Ладно, давай не будем об этом. Ты все правильно сделал. Они поговорили еще минут двадцать о своем. Теря успокоился, и снова к нему вернулось то мечтательное настроение, с каким он выехал вчера от Натальи. Артем пришел в себя и даже не сразу осознал, где находится. Белый потолок, капельница. Палата большая, но не холодно. Слабость жуткая, даже шевельнуться не получается. Молоденькая медсестричка напоила его и убежала за врачом. Пришел старенький доктор, представившийся Аароном Моисеевичем. Долго слушал, простукивал, прощупывал лимфатические узлы. Качал головой. - Ну, друг вы мой дорогой, Ваша наипервейшая задача теперь лежать и выполнять все предписания. Анализы, конечно, еще нам все покажут, но кое-что мне и так ясно. Где это вы, любезный, умудрились себе организовать такой силы двухстороннюю пневмонию и ангину к ней в придачу? Вот выздоровеете, пойдете к своему другу и скажете ему огромное спасибо. Да, любезнейший, именно так. Спорить со старым доктором Артем не стал. Процедуры и уколы переносил стоически. Очень удивился, когда пришел какой-то доктор, принялся щупать пульс и делать умный вид. Потом уже от медсестер узнал, что это заведующий травматологическим отделением. А еще позже, уже познакомившись с Геннадием Викторовичем (или просто Геной) узнал, что тот - давний друг Терентьева, который и привез Стырова в эту больницу. Оплатил палату и лечение. Стырова это навело на некоторые размышления. У Артема было достаточно свободного времени, чтобы подумать о своей жизни. Этому способствовали визит мамы, телефонный разговор с дочкой и рассуждения соседа по палате. Казалось, в тех потемках, в которых блуждал последнее время Стыров, забрезжил свет.И часто в его размышлениях фигурировал Терентьев. Вот уже второй раз Полковник появляется в его, Стырова, паскудной жизни в качестве ангела-хранителя. Тот эпохальный пинок помнится очень даже хорошо, но именно после него Артем попытался (хоть и неудачно) взять себя в руки. А теперь он в прямом смысле должен гитаристу-здоровяку собственную жизнь. Да, в тот день, когда все случилось, он, может, и хотел умереть. Помнил слабо. Теперь же отчаянно хотелось жить. Выздороветь. Заняться голосом, всем доказать, что он отличный вокалист. Что он может очень и очень многое. Самочувствие постепенно улучшалось, хотя и провел в больнице Стыров три недели. Занимался дыхательными упражнениями с особым усердием, не манкировал назначениями, нахально пользовался служебным телефоном в процедурной (благодаря лохматому санитару). Начал строить планы на будущее. И, самое главное, снова в его голове зазвучала музыка, и ее хотелось записать и показать другим людям. Полковник навестил его всего один раз. Вежливо поинтересовался, как дела. К тому времени Артем уже достаточно окреп и пришел в себя, чтобы попытаться начать серьезный разговор о долгах (и не только денежных). Сергей глянул на него с недоумением, озвучил сумму, заявив, что Артем потом отдаст, когда заработает, что ему не к спеху. Ни о каких моральных и прочих вещах слушать не пожелал. Попрощался и ушел, оставив Стырова дальше лечиться и размышлять. 3. Жестокий месяц май Май этого проклятого 2007 года стал для Сергея Терентьева временем, о котором он бы предпочел не вспоминать. Девушка, погибшая под колесами, и все, что было потом. Никогда Теря не отличался покладистостью и добронравием, но тогда было все совсем плохо. Адвокаты, суды, экспертизы, чиновники. Сдерживать себя, не сорваться, не надавать по мордам, когда уже перед глазами багровая пелена от ярости. Ярость, отчаяние, вина. Горький и оглушающий ерш. Всех от себя оттолкнул. Даже Глосси старалась общаться только по телефону. Она говорила такие правильные слова, и начинало казаться, что все так, как она пытается показать, но Полковник не мог всего этого принять до конца. Не получалось. После очередного похода в прокуратуру Теря мечтал только об одном – добраться до дома без приключений и напиться в одиночестве. И каково же было его удивление, когда у своего подъезда он увидел Артема Стырова с пакетом. Поздоровались. Артем заявил, что пришел поддержать морально, и позвенел бутылками в пакете для подтверждения. С одной стороны, Полковнику не хотелось никого видеть, а с другой - ну, пусть будет. Как говорится, уж лучше с чертом, чем с самим собой. Артем пил мало, зато великолепно умел слушать. И когда Сергея прорвало на откровенность, когда собеседника-собутыльника окатило той едкой горечью, что копилась в душе гитариста, казалось, что нет никакого просвета в этой серой хмари. В отличие от Глосси, Артем не говорил правильных слов. Он кивал, вставлял какие-то реплики, вовремя подливал в стакан. Просто был рядом, не учил, не лечил, не философствовал. А когда Полковник дошел до кондиции «лицом в салат», помог добраться до дивана, укрыл пледом и сел в кресло рядышком. В тот же вечер Наталья Глосси, отчаянно пыталась дозвониться до любимого, чтобы узнать, чем закончился очередной визит в прокуратуру. Устав слушать гудки в трубке, отправилась к нему домой. Открыв дверь своими ключами, она почувствовала тяжелый запах алкоголя и табака. Так она и знала, напился в одиночестве. И тут из комнаты появился Артем. Наталья не была близко знакома со Стыровым, но все же узнала его. Они сидели и тихо разговаривали на кухне. Глосси удивлялась, видя, что тот только слегка выпил, а не пьян до изумления. Но в результате она Артема все-таки выпроводила, во избежание дружного ухода в коллективный запой. Артем еще несколько раз появлялся с предложением моральной поддержки, но, видя, как не рада его визитам Глосси, даже предлагать перестал. 4. Баллада о свободе Приговор вступил в силу, Сергей Терентьев отправился в колонию-поселение. Не зона, конечно, но и не то место, где он бы мечтал оказаться. Хотя габариты и драчливость тут тоже пригодились. Режим Теря старался не нарушать. Стал приятельствовать с парнем-байкером из Питера, попавшим в похожую ситуацию. Иногда навещали друзья, регулярно приезжала Глосси. Благодаря Ковалеву отпустили даже на концерт. Вот после этого и стало совсем тоскливо. Там, за пределами поселения, другая, нормальная жизнь. Музыка, свобода. Ну не получается у него так, как у нового приятеля Лехи, на все забить и довольствоваться местными радостями. Немножко поднимала настроение местная самодеятельность, организованная руководством колонии. И уж совсем неожиданным стало то, что в один из дней его приехал навестить Артем Стыров. Почему-то Полковника этот факт ввел в какое-то ворчливо–раздраженное состояние. Чуть ли ни с первых слов он начал хамить Артему, ожидая, что тот развернется и уедет. Но куда делась обмусоленная всеми сплетниками Стыровская спесь? Он спокойно выдержал такое своеобразное приветствие и сумел заставить Терю отвлечься от своих переживаний. Они говорили обо всем на свете: о музыке, о музыкантах, о гитарах, о политике, об искусстве в целом, совершенно неожиданно о древних знаниях и Египте, о стихах и еще о многом. Даже с лучшими друзьями в последнее время Сергею не было так спокойно и хорошо. Артем не сочувствовал, не обнадеживал, не говорил банальностей. Он просто был. И Теря обратил внимание, как изменился некогда истеричный вокалист. В нем появилась какая-то спокойная мудрость и вера в добро. То, что и нужно было Тере на тот момент. Артем приезжал редко, но того заряда, который он приносил с собой, Тере хватало очень надолго. Под влиянием Стырова, тех вещей, о которых они вместе рассуждали, Сергей очень о многом стал задумываться, начал работать над собой, меняться. Эти перемены очень нравились Глосси, которая давно пыталась успокоить буйный Терин нрав. 5. Романтика под гитару Терентьев и Стыров все-таки не потеряли друг друга из виду. Инициатором встреч почти всегда являлся Артем, но Теря отказывался крайне редко. От многих вещей, о которых рассуждал Артем, у Полковника голова пухла. Но, с другой стороны, были в жизни Сергея вещи, о которых он мог говорить только с Артемом. Однажды летом так получилось, что у Тери была с собой новенькая акустическая гитара. Артем предложил обмыть покупку и опробовать. Купили вина для Артема (от водки он отказался, как-то уж очень целомудренно отводя глаза) и виски для Тери. Приземлились в тихом месте на травке. Теря играл свои любимые песни, ему безумно нравился инструмент, он не ошибся с выбором. А рядом - слегка опьяневший Артем, подпевавший уже любой мелодии, был так - черт, Теря не знал, каким словом это обозначить - прекрасен? Снова, как когда-то в 2006, увиделось гитаристу в этом лице с закрытыми глазами что-то такое, чего не может быть. Свечение, нечто завораживающее, притягательное и неправильное одновременно. Все было уже выпито. Теря позвонил Глосси, сказал, что все в порядке. Уходить не хотелось. Да еще и Артем, так уютно положивший голову Сергею на колени. И все равно, с точки зрения, Терентьева, было во всем этом что-то не то. И это мешало. Пора уходить. Артем отреагировал только на попытку встать: - Не надо, так хорошо, давай еще здесь посидим. - Нет, пора, я обещал Наташе. - Обещал, - в голосе Артема непонятное разочарование, граничащее с обидой. Сергей встал, а Артем так и остался сидеть у его ног, с каким-то странным выражением лица. Казалось, что он на что-то рассчитывал, а Теря его жестоко разочаровал. Но это длилось какие-то секунды; Стыров встал и, беспечно болтая, пошел следом за гитаристом к выходу из парка. Вся эта история оставила у Сергея какой-то странный осадок. Вроде как ничего не произошло, и вместе с тем опять он чего-то недопонимал. Стырову что, от бутылки вина так крышу рвет? Или он заигрывал? Или как все это понимать? Тряхнув головой, Полковник решил для себя, что все в норме, а если Стыров сам себе проблем напридумывал, то это только ему самому и разбираться. Они неоднократно встречались и после этого, и больше ни какого непонимания не возникало. Хотя более внимательный, чем Теря, человек, отметил бы тот факт, что Артем старается в присутствии Полковника употреблять алкоголь в гомеопатических дозах и избегает прикосновений. Но для этого надо было наблюдать со стороны. 6. Было дело на юбилее Все неприятности остались в прошлом, хотя и оставили на душе шрамы на память. Юбилейный год для группы «Ария». И нечто вроде совместного тура. И все свои, почти родные. Лезущий куда не просят Маврин, и сыплющий цитатами Петрович, и Валера, и Маня, и Виталя. И где-то за всем этим Артем. Впрочем, перед концертом на большой сцене не до размышлений и отвлеченных наблюдений. «Артерия» выходит после Мавриков. Теря видит, как Артема потряхивает от напряжения. Сцена ждет, и группа выходит. Выступили не лучше и не хуже, чем обычно. Полковник откладывает разбор полетов до завтра. Пусть ребята немножко в себя придут. Он и сам отвык от стадионов и такого количества людей в зале. Да, а еще он подзабыл нравы этой тусовки. И выяснил он это при попытке забрать свои вещи из гримерки. Сначала его смутили звуки из-за двери, там явно занимались любовью. Теря решил, что если там кто-то привел фанаток, то это не повод оставаться в насквозь потной футболке. Но, приоткрыв дверь, Полковник застыл, не решаясь сделать шаг. Валера и Маня, тесно переплетающиеся, им хорошо, они ничего вокруг не видят. Саша опирается руками на стену, Валера его кусает за плечо. Несколько лет назад Терю это бы не остановило. А вот теперь воспитание Глосси сделало свое дело. Гитарист просто закрыл дверь и прислонился к ней спиной. «Это же надо! Кипелов и Манякин. Охренеть…» - мелькнуло в голове у Тери. Увлекшись рассуждениями на эту тему, он как-то прозевал появление Артема. - Сергей, пропусти меня, пожалуйста. - Не пущу. Извини. - Не понимаю. Мне нужно забрать мой свитер. - Обойдешься. В глазах Артема плескилась обида и непонимание. Теря, понял, что не может так просто нагрубить другу и ничего не объяснить. - Я не могу тебя пустить в гримерку. Прости. Артем бросил на Полковника очень выразительный взгляд. - Ну, - Сергею вдруг стало неловко. - Там Валера и Саша, не надо им мешать. А зачем тебе свитер? Тут тепло, а еще банкет. - Я не останусь на банкет, очень спать хочу. Кстати, нас в одном номере поселили. - Да? Ну ладно. Ты подумай насчет банкета. Артем улыбнулся, но было видно, что он устал и нуждается в отдыхе. За дверью послышалось шебуршение. Артем потянул Сергея за рукав, они едва успели деликатно отойти в сторону. Валера сиял как медный таз, Маня натягивал кофту, стараясь скрыть засос на шее. Артем быстро подхватил забытую вещь и ушел. Банкет прошел отлично. До номера Теря добирался едва ли не на четвереньках. Вот она, кровать. Все. Можно отдыхать. Он сегодня молодец. Проспав совсем немного, Полковник почувствовал чей-то пристальный взгляд. И это было странно, ведь так обычно смотрит Глосси. Но даже не открывая глаз, не до конца проснувшись, он осознал, что не дома и Наташи здесь нет. Прикосновение к волосам, к щеке. Мужская рука, тонкие прохладные пальцы, тихий голос, шепчет какие-то нежности. Теря перехватывает эту руку практически на автомате и вот тут уж окончательно просыпается, от тихого вскрика Артема. Стыров сидит на его кровати. Вырваться он даже не пытается, просто весь сжался в ожидании удара. Захват слишком сильный; Сергей ослабляет хватку, но не отпускает. - Отпусти, пожалуйста, - голос у Артема какой-то ломкий. Теря видит в его глазах смесь страха и тоски. Неужели он думает, что Сергей его ударит или еще что-нибудь такое сделает? Вот они, издержки репутации. Отпускает и снова перехватывает, не сильно, удерживая кисть Артема в своей руке. Можно просто отдернуть руку, но Стыров этого не делает. А в голове Тери очень многое складывается в единое целое. Все те намеки и недомолвки, нюансы поведения, взгляды. Ему все это безумно странно, но уже не кажется чем-то неправильным, а становится очень даже нужным и желанным. Он смотрит Артему в глаза и понимает, что не ошибся. И то, что вокалист не отнимает руки, тому дополнительное подтверждение. - Иди ко мне, – позвал Теря. Артем моментально устроился, положив голову Полковнику на грудь. Но Сергею уже этого мало. Берет Артема за подбородок и целует в губы. Сначала осторожно, а когда получает ответ - более страстно. Артем льнет к нему, трется, постанывает в поцелуй. Редкий случай, когда для Тери слишком много всего и разом. Он мягко отстраняется, Стыров тянется за ним. Но гитарист его просто прижимает к себе. И лишь спустя некоторое время решается взглянуть вокалисту в лицо. И видит, что Артем счастлив. - Артем, я не могу так сразу, - Полковник даже не знает, как сказать, чтобы не обидеть. Счастливый Артем - это такое потрясающее зрелище, хочется присвоить его, как сокровище, спрятать и никому не показывать. Но в тоже время Сергей морально не готов продолжать прямо сейчас (что с ним тоже случалось тоже крайне редко). Артем не возражает, просто гладит Терю по лицу и целует родинку на щеке, перебирает волосы. - Мы можем просто поспать вместе, мы оба устали, - шепчет он, касаясь губами Териного уха. Вот на это Теря согласен. Просто спать, ощущая Артема рядом. Сергей укрывает их обоих одеялом и снова проваливается в сон. Через некоторое время, вволю налюбовавшись, засыпает Артем.
Io: Холстинин/Дубинин *** Многие ждут от меня решения проблем. Каких-то откровений, открытия некоего знания о том, «как надо». А знаю ли я что-то на самом деле? Не обесцениваю ли свой опыт какими-то высказываниями? … не все ли равно? Иногда вслед за случайно услышанной песней в стиле кантри хочется отправиться куда-то за горизонт. Просто гнать машину по трассе, и чтобы эта трасса, этот автобан не кончался, а заоконные пейзажи напоминали случайно подсмотренные образцы американской классики. Но вот ведь интересно получается, чем дальше змеится лента времени, тем очевиднее становится, что человечество не решило ни одну из поставленных некогда перед ним проблем, если не усугубило существующих. Иммигранты, не желание работать, экономические спады, войны, экономические подъемы и все та же мелочность и разжигание огня псевдо мировых революций. Эти модели не работают. Они не работали еще в начале века. Пора придумывать что-то еще. Пора создавать и воплощать новые идеи в жизнь, только… большинством владеет вселенская лень. Вот этого нам никогда не занимать. Быть может, она перешла нам в наследство от наших хвостатых предков, или … …ключ в замке поворачивается на автомате. - Где тебя только черти носят? - Это не черти… - А кто? - Задумался… проехал пару десятков лишних километров…. – оправдываться глупо, но как объяснить свое состояние толком не знаю. Чем ближе концерт «конкурирующей фирмы», тем хуже я воспринимаю реальность, и тем несноснее становлюсь. Виталик с тяжелым вздохом поднимается из кресла. - Я бы врезал тебе сейчас, но религия не позволяет. Я так же вздыхаю и угрюмо сажусь за стол. Басист разогревает нехитрый ужин, наливает противного перестоявшего чая, но я не виню Виталика за это. Я оставил телефон дома, и я не хочу знать чего он себе тут нафантазировал за это время. Он знает меня почти так же хорошо, как я сам. Врать ему бессмысленно, отпираться тоже. - У нас есть кофе? - Растворимый. - Можно? Виталик делает мне чашку горького кофе, осторожно ставит вместо той, в который был чай. Мы молчим, а неумолимое время отсчитывает минуту за минутой. Меняются цифровые обозначения на панели духового шкафа и микроволновой печи. Все, что только можно было сказать уже было сказано не одну сотню раз. - Постарайся не думать об этом. И не совершать таких поступков, о которых ты потом будешь жалеть… Я отмахиваюсь, но Виталий перехватывает мою руку, пристально смотрит в глаза, а потом рывком прижимая к себе, целует. - Я буду рядом, что бы не произошло…
Io: Хьюстон у нас проблемы. Молчанов/Кипелов Маврин/Кипелов R - Сколько можно! Что я, в конце концов, не так делаю! -Успокойся… - Манякин как всегда рассудителен и спокоен. Он неторопливо закурил и откинулся в кресле, - ты ни в чем не виноват. Ты очень хорошо справляешься со своей работой, ты уже превзошел многих, Слава, а тебе нет и сорока. У тебя блестящее будущее, так не останавливайся! - У меня такое ощущение, что Валера просто не видит что… - … что ты превзошел Маврина? Что ты сделал это давно? Видит, конечно… понимает. - Но… что тогда я делаю не так, Саша? На ударника смотрели грустные глаза вечного весельчака и главного заводилы группы. Что он мог ответить этому не выросшему ребенку? - Т… все делаешь так… дело в том, что это другой пример… - Какой? - Когда Валера говорит тебе, что ты должен играть, как Маврин, это не значит, что ты должен снимать нота в ноту его безумные партии. Это не значит, что ты должен освоить теппинг. Даже сделав все это, ты услышишь: «здесь, пожалуйста, сыграй, как Сергей». Дело в том, что ты должен… звучать для него. Все твои движения, которые служат для звукоизвлечения, должны проходить сквозь него и тогда зал почувствует это и никто не скажет «технично, но чего-то не хватает». Тогда, если ты захочешь вдруг начать свой сольный проект, то сможешь назвать его «Молчанов» и ты будешь востребован всеми и всегда. - Но… но я же люблю его… мне не нужно никаких сольных проектов! - Ты можешь даже спать с ним. Я думаю, кое-кто нередко пользуется, так сказать, служебным положением. Но скажи мне, когда тебе удалось споить Валерку - принесло ли это тебе счастье? - Ну, ты прям скажешь… - Может, я не все понимаю, может порой не замечаю чего-то, или делаю вид, что не замечаю чего-то, но я не слепой и не глухой. Молчанов тяжело вздохнул. - Он все равно с ним…. Даже, когда… даже если мы вместе… Это похоже на наваждение, которое спускается к нему каждую ночь. А я иногда… просто пользуюсь этим. - Ладно… будущее покажется, но я бы на твоем месте… вел себя более корректно. * - Ты бы еще штаны снял, - вздохнул Кипелов, убирая в сумку концертную одежду, особенно бережно складывая любимую футболку с серыми узорами, подаренную однажды Сергеем. Вокалер размышлял можно ли ее надеть на сцену еще один раз, или она теперь только для «дома/дачи» подходит. - Девчонкам понравилось, слышал, как визжали? Валера поморщился. - В следующий раз уж и штаны снимай, все будут в восторге, глядишь, и в СМИ статья появится. - Вале-е-е-ер, не усугубляй, вон Маврик полуголый по сцене прыгает и ничего… - Я тебе говорю: «играй, как Маврин», про «раздевайся, как Маврин» я, кажется, ничего не говорил. К тому же стриптиза на сцене, на моей памяти, Сережа пока не устраивал. Молчанов резко выпрямился и спустя миг, прижал Кипелова к стене. - Ты специально?! Ты специально стараешься задеть меня побольнее! Сравниваешь нас! Говоришь. Что мне есть, куда расти! Он самоучка и бездарь! Его техника на уровне школьного ансамбля! Его музыка не имеет ничего общего с гармонией и то, что ты хочешь его, еще не дает тебе права говорить, что он лучше! Что он более профессиональный гитарист, чем я, тем более, когда это не так! Валера не сопротивлялся. Он закрыл глаза, позволив Вячеславу трясти себя, точно тряпичную куклу. - Чего ты молчишь! Скажи, что я не прав! – не унимался тот. - Ты прав, - равнодушно согласился Кипелов, -но на юбилейном мероприятии в Москве, я бы хотел, чтобы «Я свободен» играл первый состав группы. - Что это даст!? - Ничего. Я так хочу. - Ты дурак! Просто старый дурак! Ему все равно на тебя! На все, что ты ради него делаешь! У него десятки молоденьких фанаток в разных городах, и будь уверен, что он не так целомудрен, как ты! - А ты свечку держал, Слава? - Что мне еще сделать, чтобы ты понял?! - Я уже давно все понял… - Валера! – в голосе гитариста слышались отчаянные ноты, но он, как мог старался не выдать охватившей его паники. - Хочешь переспать со мной на трезвую голову? …- что?... я… - Вячеслав запнулся. Им просто повезло, что все уже закончили переодеваться и гримерка была пуста. Ребята уже общались с поклонниками из официального Фан-клуба, а им предстояло то же самое буквально через пару минут. Иначе Манякин будет звонить сперва Валере, а затем Славе. Нужно решать что-то сейчас… решать все, что угодно… - А что… если хочу? - Хорошо, приезжай в пятницу… и хватит об этом. Только приезжай на проспект N. Ничего не нужно… без предисловий и обиняков, будь добр. * - Привет… не спишь? - Нет… - Все еще дуешься? - Да… немного… - Смирись… мы настолько далеки друг от друга, о совместном творчестве не может быть и речи… Сережа, но это ведь не значит, что мы больше не можем быть вместе… - Давно бы так… - буркнул Маврик. - Так ты будешь? - Куда ж я денусь? - Потом… поедешь со мной? - Не могу, у меня мастер-класс на следующий день… - Специально? - Может быть… но я могу приехать в понедельник… - Подаришь мне футболку? - Для концертов? - Да… - Хорошо… что ты хотел бы? - На твой вкус… только не в обтяжку… - Хорошо… - Я люблю тебя, Рыжий… - … ты не оставляешь мне выбора… * Слава долго решался, прежде чем нажать кнопку звонка. Сердце ухает в груди, точно сумасшедшее. Он получит то, чего хочет. На этот раз никто не будет пьян … и… - Добрый вечер, Салава, ну как ты? Готов к завтрашнему концерту? - Да, - гитарист немного смешался. - Будешь чай? Может быть, ты хочешь поужинать? - Не знаю… Валера один, он выглядит немного уставшим, но не слишком, как это было в последние дни. - Знаешь, я подумал, и заказал блюда тайской кухни. Все оказалось не так плохо, они немногим отличаются от оригинала, который мне довелось попробовать этим летом… - Валер, я… - Молчанов сгреб в охапку вокалера, уткнувшись тому в плечо, - прости меня.. - Все хорошо, Слав, ну, чего ты? Ты уже большой мальчик… - Кипелов невесомо поцеловал гитариста в висок. * Они сидели на диване. Славка держал Валеру на своих коленях, не позволяя ему уклоняться от мимолетных ласк и поцелуев. Вокалер принимал все благосклонно с извиняющейся улыбкой, но гитарист млел от одного только взгляда на своего бога, и понимал, что просто так уйти сегодня точно не сможет… … - Валер… - наконец, он решился… - можно… я … я просто хочу… любить тебя, хочу, чтобы тебе было хорошо… чтобы… - Мне уже хорошо, Славочка… делай все, что хочешь… Нежность, граничащая с безрассудством. Страсть, похоть, возбуждение, затапливающее сознание. Кажется, что о большем нельзя мечтать. Кажется, что все мечты сбываются в один момент и все остальное не важно. Кипелов рядом… блаженно закрывает глаза и стонет под Славкиными пальцами. Он не зовет своего Рыжего Беса потому, что сегодня он принадлежит другому… Валера никогда не думал, что поймет всех жен разом и каждую в отдельности. Молчанов был молод и горяч, прикрываясь заботой и любовью он желал обладать. Душой, телом, сердцем Кипелова. «Зачем? Слава, зачем тебе это вторсырье? Ну, посмотри на Лешку, если так хочется мальчика, Андрейку в уголку зажми… так нет! Запретный плод сладок… так же было в «Арии»… сперва съешь этот невкусную кашу, а уж после, может быть, будет десерт… Ох, черт!...как быстро…». Эти неправильные отношения, эта чертова «любовь» тяга к … почему они не могут понять! Почему они все не могут понять, что ему не все равно! Но теперь слишком поздно что-то кому-то доказывать. Здесь симулировать не получится. Приходится вновь использовать уловку. Закрывая глаза, кусая его губы думать о том, кто будет с тобой, если вытерпишь. Славкина рука помогает получить разрядку. Кипелов целует его, через силу улыбается. Всегда нужно улыбаться, как будто на тебя устремлены десятки фотокамер. Поцелуй… еще… и можно в душ. Сейчас отчетливо видно, сколько ему на самом деле лет. Кажется, эта небольшая глупость отняла последние силы. Но ничего… завтра он все наверстает. * Саундчек. Все на площадке. Работа полным ходом. Воздух звенит от напряжения. В Питере было чем дышать, в Москве, будто весь кислород выкачали из легких. - Сережа! - Приветы! Дружеские рукопожатия, улыбки, вспышки фотоаппаратов. У них есть пять минут, чтобы… - Не подходи ко мне, - шепчет Маврин, - не прикасайся… я не смогу показать тебе достойный уровень, если ты сделаешь это… - Брось, ты ведь профи… - Я отвык от таких масштабов… - Но… - Даже думать не смей тронуть меня на концерте… Шею Рыжего Беса обжигает дыхание Кипелова. Когда Валерка успел оставить это болезненное напоминание о себе? Черт! Черт!!! Черт! На щеках лихорадочный румянец, он едва не сталкивается с Полковником, за каких-то пару глотков осушает стакан ледяной воды… «Ненавижу тебя, Кипелов!» - шепчет себе под нос, наскоро маскируя засос тональником молодой супруги. Хорошо, что она не увидела этот момент. - Все в порядке? - Почти… - Не нервничай… - Угу… Маврик почти не помнит концерта, просто отыгрывает на автомате. Идеально. Без ошибок… рука едва не сорвалась, когда разгоряченный Валерка впечатался в него. Обнять. Притянуть к себе…. Все на автомате, после последних нот… Краем глаза Рыжий Бес замечает свечение. Зал застыл в безмолвном крике, а их тела светятся синим и желтым… кажется, можно рассмотреть каждый волосок на его руке… и на своей… Сергей судорожно сглатывает и в следующий миг пространство взрывается буйством красок, звуков, красок и запахов… Наши жизни устроены так, чтобы отражать стрелы, которые мечет в нас закон вероятности. Чего-то там у него проблемы. - Хьюстон, это закон вероятности, у нас проблемы!... Поклон. Маврик встряхивая хаером, убегает в кулисы. - Хьюстон… приём! У нас…
Io: автор работ Ария1985
nigai-kun: Мамка и папка. Канонично, зарисовочка На Москву опустились ранние морозные сумерки. Воздух буквально искрился, словно угрожая непредусмотрительным горожанам отморозить что-нибудь. Понятное дело, на улицу из теплой студии выходить никуда не хотелось: здесь были отопление, электрический чайник и, самое главное, теплая компания. Правда, компания эта состояла из одного Виталия Алексеевича, который развалился в звукорежиссерском кресле, закинув ноги на пульт, но Владимиру Петровичу старого друга вполне хватало. -Вот ты мне скажи, Виталь Лексеич, - начал Холстинин, ставя только что принесенную воду греться, - чего он к тебе постоянно жмется? -Он – это Миша, что ли? – Дуб на мгновение приоткрыл один глаз и посмотрел на собеседника. – Не только ко мне, должен заметить. -А еще к кому? – удивился Холст. -К тебе, вообще-то. Не замечал? -А, ну да… но вокруг тебя он все же чаще кругами ходит. – гитарист достал кружки. - Чай будешь? -Спрашиваешь!.. Немного помолчали. Холст заваривал чай, как-то слишком уж тщательно: не задал ся что-то разговор в теплой компании. Дуб, запрокинув голову, разглядывал потолок в грязных разводах да изредка окидывал взглядом небольшую комнатку. Наконец убрал ноги с пульта и прямо в кресле подкатил к небольшому столику в углу, благо, пространство позволяло. Благодарно кивнул, принимая кружку с горячим чаем. -Вов, ты чего, ревнуешь? – хохотнул он через некоторое время. – Всем бы так «ладно», - Холстинин устало опустился на стул. Неприятная напряженность пропала, оставив после себя чувство истощения. -Не дури, Владимир Петрович, - велел басист. – Сам подумай: был никому не известный солист никому не известной группы, и вдруг – бац! – попал в «Арию». И ведь не сказать, что плохо приняли. -Ага. Среди фанатов до сих пор толки: кто «за», кто не «за»… -А что фанаты? Среди них всегда толки. Вспомни: пока Арчи не ушел, его все время с Валерой сравнивали. Теперь Мишу с обоими будут… Еще какое-то время они вспоминали старые времена: как Артура постоянно сравнивали с Кипеловым, смешные гастрольные случаи… -…Я все-таки думаю, что Маврин ту гирлянду куда-то спрятал, а потом и сам забыл, - закончил Дуб. Встал, сходил налить воды в чайник. -Кстати, знаешь, как про вас с Мишей фанаты говорят? – хитро прищурился Холст, когда басист вернулся. -Опять какое-нибудь непотребство? -Ну, вроде того: Миша с мамкой. -Что, серьезно? – заржал Дуб, плюхаясь в кресло. То жалобно скрипнуло. –Ну, раз уж я мамка, то ты – папка. Отсмеявшись, басист в который раз уж вылез из кресла, подошел к сидящему напротив Холстинину. -А знаешь, что мне в этом больше всего нравится? – прошептал он. Склонившись почти к самому уху. – Недалеко ведь от истины…
Салли МанЬякина: Мой новогодний подарок всем обитателям этого славного форума. Как поссорились Саша и Валера, и как их мирили. Новогодняя сказка. Юбилей группы «Кипелов» прошел бурно, и даже слишком. Все дело было в том, что Кипелов с Манякиным поссорились. Нет, это было не как в старые времена, когда Кипелыч ругался с Рыжим, и летели искры и тяжелые предметы. Это было тихо и очень холодно. Но, обо всем по порядку. От избытка адреналина на юбилейном концерте Валерий с кем только не заигрывал. В результате, Выбрал себе Терю в качестве главной мишени. И так, и сяк к нему подойдет, то прижмется, то приласкается. Только Теря на все это не особо реагировал. За кулисами пару раз Валеру послал, а выйдя на сцену, некоторое время ничего кроме гитары не видел. Потом поднял голову, глянул в зал и заулыбался. Валера не обратил на это внимание, а вот Маврин был готов поклясться, что улыбался Теря кому-то конкретному. И так оно и было. Увидев в зале такую родную носатую физиономию, Теря успокоился, и сосредоточился на музыке. Манякин видя все эти заигрывания, сначала тихо кипел, а потом, вдруг стало невыносимо холодно. Слишком часто в последнее время Валерий позволял себе подобные выходки, даже не пытаясь подумать о том, а каково в этот момент Саше. Как-то на автомате отыграл концерт, с торжественного ужина смылся. Придя в их с Валерой квартиру, посидел немного в любимом кресле, а потом собрал вещи и уехал к себе. Вот так просто и тихо, без скандалов. Из группы уходить ударник не стал, просто, отгородился от вокалиста. Словно, ни когда и не было ничего между ними. Кипелов заметался. Разговаривать было бесполезно. Саша молча слушал, изрекал в ответ максимум два предложения. Попытки ухаживания разбивались о холодную вежливость. И, не придумав ничего более умного, Валера помчался к Рыжему за советом. Маврин слегка удивился, но пригласил Валеру пройти, стал поить чаем. Валера ни как не мог собраться с мыслями, и внятно изложить Рыжему суть проблемы. Шел общий треп ни о чем. И все чуть было и вовсе не закончилось не начавшись. Приехал Юра Алексеев. И по его лицу было отчетливо видно, насколько он не рад видеть Кипелова здесь и сейчас. Но, Маврик сумел все уладить, буквально, одной рукой почесывая Алексиса за ушком, а другой удерживая, вознамерившегося сбежать, Валеру за пояс. Выслушав, наконец добравшегося до сути Валеру, Сергей покачал головой. - Даже не знаю. Если ты хочешь вернуть Маньку, то придется начинать все с нуля. Снова завоевывать его доверие. - С нуля?! – Валерий растерялся. -Ну, а ты как думал? Ведь Сашенция, даром что молчун, но и он не железный. Просто ты не видел. Там где любой другой, - Маврик как-то странно покосился на Алексиса, - орал, рвал и метал, а может и дал бы тебе по физиономии, он просто молчит. Все это выгорало у него в душе. - А может, - неожиданно вступил в беседу Юра, - Вам с Сашей куда-нибудь съездить, вместе Новый год встретить? Ты ему предложи. Типа, просто, как друзьям. -Юр, ты как себе это представляешь? Он со мной не разговаривает, смотрит мимо. Я его что, должен оглушить, затолкать в машину и отвезти куда-то? Ага, и еще и к батарее приковать. Совещались весь вечер, но придумать ничего путного так и не смогли. Пожалуй, сама дельным, было предложение Юры поговорить еще раз с Манякиным. Попросить у него прощения. С этим Кипелов и уехал. Но, признавая дельность совета, поговорить так и не решился. Манякин тоже маялся, и не находил себе места. На даче, которую он так любил, ему вдруг стало пусто и душно. Слишком много тут было воспоминаний о Валере, о том, как хорошо было вместе. И по крысиному скреблась мысль о том, что вот пока Валере было плохо, пока нужна была опора, вот он Манякин был нужен. А как полегчало, так и все. Прошла любовь, завяли помидоры. В одиночестве все это переживалось уж слишком тяжело. Манякин решил, что есть одно место, где просто можно посидеть и помолчать. И быть не одному. Дверь Мане открыл Артем. Как всегда, какой-то встрепанный и куда-то спешащий. Тери дома не было, а Стыров пытался заниматься всеми домашними делами одновременно. Видя разобранное состояние Мани, напрягать ни чем не стал, деловито осведомился, чего налить, дескать, чаю, кофе или покрепче. Ударник выбрал покрепче. Постепенно, крысиное шебуршение в душе затихало, чему немало способствовал грог. О том, что пришел Теря, Манякин догадался только тогда, когда его подняли, и на руках перенесли из кресла на диван. Сквозь сон ударник слышал, как Артем что-то доказывал Тере. Но, сил прислушиваться, да и желания тоже, не было. С утра Саше стало лучше, и было немного стыдно перед друзьями. Надо же было вчера с трех чашек грогу вырубится. Неожиданно, Теря предложил отмечать Новый Год вместе с ними, у Артема на даче. Дескать, ни каких особых роскошеств не обещают, но вкусное мясо, хорошую выпивку и уют гарантируют. Немножко, больше для очистки совести, посопротивлявшись, Манякин согласился. До, Нового Года времени оставалось все меньше и меньше. Морозы сменялись снегопадами и оттепелями. И снова морозило. И, как-то после одного мероприятия, Юра рассказал Артему о визите Кипелова. Этот рассказ немного улучшил мнение Артема о Золотом Голосе, о чем он и не замедлили высказаться. Темпераментное обсуждение услышал Рыжий. И в результате, родился грандиозный план, как помирить Валеру и Сашу. А еще Маврин параллельно решил для себя проблему встречи Нового года, нахально набившись к Артему в гости, якобы, что бы приглядеть за процессом примирения. Терю присутствие Маврина и Кипелова не порадовало. Но, Артему всегда (когда он этого хотел) удавалось уговорить гитариста. Хотя, Сергей, в отличие от Артема, и не был уверен, что план сработает. И вот, на дворе тридцать первое декабря. Валерий собирается встречать новый год в компании Рыжего и Алексиса. Правда, ему так и не сказали, у кого и где будут праздновать. Маврик загадочно ухмылялся и заявлял, что это часть сюрприза. В назначенное время Валера стоял с сумкой на улице. Рядом с ним остановился джип, который при ближайшем рассмотрении был опознан, как принадлежащий Терентьеву. И тут Кипелыча, запоздало осенило, что спросить, кто еще будет на празднике, он не догадался. Теря забросил Валерину сумку в багажник и махнул рукой, дескать, место сзади. И тут еще один сюрприз. На заднем сидении сидел Манякин, который моментально при виде Кипелова нахохлился и замкнулся. А впереди с комфортом расположился Рыжий Бес. Предложение поменяться местами успеха не имело. И Золотой голос так и застрял одной ногой в салоне, другой на улице, активно припираясь с Мавриком. В результате, все это Тере надоело. И так встали под запрещающим знаком, да еще на повороте во двор. Выйдя из машины, он просто пихнул Кипелова в салон, и захлопнул дверь. А на протестующие вопли, и попытки выйти из машины (задние двери каким-то чудом оказались заблокированы), заявил, что он всех здесь присутствующих взял в заложники, и раньше второго января не отпустит ни за какой выкуп. Ехали в гробовом молчании. Маня отодвинулся к одному окошку, Кип к другому, Маврик дремал. Начинало темнеть. Местность, проносящаяся за окном, стала уж какой-то совсем безлюдной. Темень, снегопад, занесенная дорога. Джип периодически пробуксовывал в сугробах. Валерий ни как не мог понять, к кому они едут. Вроде, ни чьей дачи в этом районе он не помнит. Наконец, любопытство пересилило. - Сереж, а куда мы все-таки едем? - К Артему Стырову на дачу, – ответил Маврик, - и мне кажется, что скоро приедем. - Хорошо если скоро, - как то пессимистично заявил Теря, - если сейчас снег пойдет сильнее, то рискуем застрять. Но, не застряли, и нужный поворот не пропустили. В старом дачном поселке было тихо и темно. На подъезде к воротам Терентьев принялся сигналить. Во дворе заметался огонек. Ворота открылись с величайшим трудом. Встречал их Юра Алексеев с фонарем в руках. И это показалось Кипелову каким-то загадочным знаком. К дому была (часа два назад) расчищена дорожка, но уже изрядно намело. Манякин оступился, и болезненно подвернул ногу. Валера молча, подхватил его под локоть, и помог дойти до крыльца. В сенях, опять-таки горел фонарь, а из под двери в комнату восхитительно пахло едой. Артем радостно со всеми обнялся-поздоровался, потом обратился к Тере с виноватой улыбкой: - Извини, генератор накрылся, а починить его мы с Юрой не смогли. Так что ужин при свечах и жаркое из печи. -А что, даже романтично, - прокомментировал Маврик. - Да, хрен с ним, с генератором, - Теря подустал от дороги и проголодался, - переживем. - Тогда, прошу к столу! При распределении за столом вышла заминочка. Манякин предпринял попытку сесть подальше от Кипелова, но был согнан с кресла Артемом, которому, якобы дуло из окна. Кипелов же, приложил все усилия, что бы оказаться рядом с ударником. Постепенно, съеденное-выпитое, а так же атмосфера романтического уюта делали свое дело. И Манякин уже с удовольствием подкладывал Валере на тарелку вкусные кусочки, и пил то, что он подливал. Беседа текла неспешно, прерываемая тостами и пожеланиями. Ближе к полуночи, музыканты с радостным гиканьем вывалились во двор. Вот-вот пробьют часы, Теря с Юрой готовили к запуску фейрверк, Маврик с Артемом с хохотом искали шампанское, которое было закопано где-то в снегу и якобы под крыльцом. И неожиданно прекратившийся снегопад, вызвездившееся высоченное небо. На Кипелова неожиданно накатило. Он подошел к Саше, обнял сзади, и уткнулся лицом в затылок: - Прости меня, ну пожалуйста, прости. Я такой дурак. Ты мне нужен, люблю тебя. Напрягшийся Манякин несколько секунд переваривал услышанное, потом положил руки поверх Валериных, и подался назад, прижимаясь. - Эй там, группа Кипелов, вы шампанское будете? Что стоите-то? – радостный возглас Маврика свидетельствовал о том, что шампанское нашлось. Поразительно громко зазвучали куранты у кого-то на мобильном. Хлопнуло шампанское, пошел на взлет ферверк. И, кажется, всем и каждому пришла одна и та же мысль: «Пусть все будет хорошо, пусть у нас у всех все будет хорошо». Потом бесились и дурачились в снегу, изваляв друг друга, штурмовали какую-то рытвину, которую оборонял Теря. Во время этой снежной битвы Валера не удержался, грохнулся в снег, и моментально рядом приземлился Маня, и не два встать, вжал в снег и поцеловал. Правда, нацеловаться им не дали. Через них споткнулся Юра, романтика моментально растаяла от горячих слов. Что было потом, ни кто не смог бы сказать наверняка. Выпитое, дало себя знать. Но, утром расклад был примерно такой. Маврик с Юрой занимали хозяйскую кровать. При этом, Рыжий раскинулся морской звездой, а Юра притулился на краешке, не давая Бесу упасть. Валера и Саша устроились на узенькой лежаночке возле остывающей печки. И потом с утра долго удивлялись, как вдвоем поместились. Теря с Артемом расположились в кресле-кровати, причем, Теря частично на полу (ну не рассчитано оно на Терин рост), Артем удобненько так сверху, как на матрасе. А утро началось уже ближе к закату на следующий день. Сигналом к побудке послужил треск, грохот и мат. Старое кресло-кровать приказало долго жить, не выдержав двойного веса. Теря хохотал, Артем сидел на полу с наигранно-обиженным видом, потирая ушибленный нос.
nigai-kun: Это было задумано как подарок Io к Новому году) Как в старые добрые времена... Канон. -Сереж, смотри, что я нашел, - разнесся по квартире звучный высокий голос. Вслед за ним в дверях комнаты появился и его обладатель – Валерий Александрович Кипелов. Вошел и недоуменно уставился на торчащие из-под кровати ноги в потертых джинсах. – Ты что там забыл? Кровать отозвалась невнятным «Щас…», затем раздался веселый перезвон и из-под кровати выкатились несколько стаканов. Потом выехала небольшая коробка, и лишь после этого показался обладатель ног – недавно рыжий, а ныне пыльный Бес Сергей Маврин. -А я - вот, - гордо сказал он, тыкая пальцем в коробку, - гирлянду нашел! Помнишь еще? Кипелов недоуменно приподнял брови, но полюбопытствовал: внутри, завернутая в толстый слой пожелтевшего, пыльного целлофана, лежала старая гирлянда. Кажется, ее самолично смастерил сам Маврик «в соавторстве» с Дубининым в начале девяностых. Выглядела она просто и незамысловато: соединенные последовательно светодиоды, обмотанные черной изолентой. Но с этой гирляндой «Ария» отпраздновала не один Новый год, а потом, в 99-м, бесследно исчезла. -Теперь понятно, куда она делась тогда, - тепло улыбнулся Валерий. -А я что? Я – ничего, - хитро прищурился Бес. Потом все же пояснил, - Мы с Дубом поспорили просто. Он утверждал, что помнит, где что лежит. Ну я и сказал, мол спорим, я что-то спрячу, а ты и не догадаешься. -И как? – заинтересованно спросил Кипелов. Гирлянду тогда искали всей группой, включая «приглашенных участников», но на Мавра никто с воплями не набрасывался. -Как-как… не догадался! – хохотнул Мавр. – А я потом и сам забыл. Так что ты там нашел такого? Кипелов улыбнулся и молча указал головой в прихожую. Там повсюду стояли коробки, забитые старыми, но милыми сердцу вещами. Тусклая лампочка над зеркалом много света не давала, но масштаб бедствия был на лицо: убирать все это придется едва ли не дольше, чем разбирать. Выкинуть – не вариант! -Ну, так что это? – нетерпеливо переспросил Сергей, оглядывая помещение. Кипелов взял в руки старую кепку, лежавшую на одной из коробок. Самая обычная джинсовая кепка, выгоревшая чуть не добела, вытертая многочисленными прикосновениями, на козырьке – пятно от когда-то пролитого пива -Моя кепка! – удивился Маврин, выхватывая ее из рук Кипелова и тут же надевая. -Непривычно как-то, - рассмеялся Валерий. -Почему? -Ты теперь то в шляпе, то в бандане. -Ну и что? Кепки я тоже ношу. А тебе не нравится? -Очень нравится. Но все равно непривычно. Я-то привык тебя безо всяких кепок видеть. -Хочешь, я могу специально для тебя одевать кепку, - хитро прищурился Маврин, подходя ближе. -Зачем? – приподнял брови Кипелов. -Ну, например, чтобы меняться. Я надеваю что-нибудь на голову, ты распускаешь волосы… - теперь Бес подошел совсем близко, и Валерий невольно сделал шаг назад. И тут же уперся спиной в шкаф – маленькая прихожая не была предназначена для отступательных маневров. -Ты хочешь, чтобы я распустил волосы? – еще больше удивился золотой голос России. -Очень хочу. Я тебя таким только на концертах вижу. Только теперь такие концерты, где мы вместе играем, случаются раз в несколько лет. Мне мало. Он протянул руку и медленно стащил резинку. Аккуратно подстриженные волосы рассыпались по плечам, и Маврин не замедлил запустить в них пальцы. -Мы так уборку не закончим, - попробовал воззвать к голосу разума Кипелов, но тот, видимо, взял отгул. -Плевать, - выдохнул Сергей, осторожно касаясь губами подбородка Валерия. Кипелов прикрыл глаза и чуть наклонил голову, ловя губами новый поцелуй. Руки Сергея чуть надавили на плечи, потом он, не выдержав, потянул Кипелова на себя, и в комнате уже толкнул на кровать, из-под которой недавно вылез. Старая кепка была забыта, на столе лежала старая гирлянда в пыльном пакете, за окном медленно падал снег, невероятным образом делая теплыми свинцовые тучи. -А давай, - раздался шепот Маврина над самым ухом, - как в старые добрые времена… Отпразднуем Новый год с ребятами и гирляндой? -Давай.
Io: Cладкий запрет канон У Лерки снова какие-то напряги в семье. Отвечает невпопад, сосредоточен на чем угодно, только не на процессе записи и еле заметно вздрагивает, когда речь заходит о возвращении домой. Понятное дело, не знай я его так долго, едва ли заметил, что что-то не так. Кипелов не хочет говорить о своих проблемах, не хочет делиться, считая, что разберется сам. Я стараюсь не влезать в это… тут ведь и крайним недолго остаться. Но… и смотреть на него и понимать все это развлечение ниже среднего. Попробовать зайти с профессиональной точки зрения? Так этот псих поселится на студии и будет счастлив избегнуть своих траблов на какое-то время. А кто знает, быть может, это то, что ему действительно нужно или… Я был решительным, или старался казаться таковым. Волевым движением, поставив гитару на подставку, я глубоко вздохнул. Затем направился к Валерке, который как раз собирался на перекур. - Покурим? – предложил я. - Угу.. - Давно я тебя не видел… - по дороге в курилку я старался подготовить друга к неприятному для него разговору. - Ты о чем? - Ты стал невнимательным и забывчивым… - Да… есть проблемы… - отмахнулся он, - надеюсь, что к концу месяца все устаканится. Мы устроились каждый в своем любимом углу. Я поближе к окну, Валерка наоборот, старался скрыться в тени рассохшегося стеллажа. - Как думаешь выпутываться из того, что натворил? – спросил я, выдыхая сизый дым. - Не знаю… - вздохнул Кипелов. На самом деле, быть может, ему хотелось с кем-то поговорить, но он не знал, как подступиться с чего начать, а я тут подвернулся? Может, не хотел держать все в себе, а я навешал ярлыки заранее? - А чего случилось-то? Не похоже на твою обычную размолвку с женой. - Когда это мои размолвки с женой успели стать «обычными»? – было вспыхнул он, но тут же остыл, - да, нет… тут дело в другом. Жанна вроде бы давно не ребенок, а все норовит мне что-то доказать… нашла себе не пойми кого… в общем, я не одобрил ее выбор и… тут началось. - У тебя есть объективные причины настаивать на своем мнении? - Пока вроде бы нет… но не к одному ее прежних молодых людей я не испытывал такого отвращения, как к избраннику. - Я не могу сказать, что понимаю тебя, но что было бы, если бы твои родители не одобрили твой выбор? Как бы ты себя повел? - Наверное, постарался убедить бы их в обратном, а если бы не удалось, просто съехал бы. - Вот и позволь ей сделать то же самое. Только не упрекай. Пусть попробует. Не срастется – сама придет просить прощения, а если все хорошо… так не этого ли ты на самом деле хочешь для своей дочери? Чтобы она была счастлива? - Да, но… все это так, черт побери, легко только на словах. Я пожал плечами. - Другого выхода я не вижу, ведь ты не сможешь всю жизнь опекать ее. - Да… но очень бы хотелось. Мы улыбнулись друг другу и кажется, что Валера посмотрел на меня с искренней благодарностью. Такие банальные вещи, мне кажется, что в последнее время, мы стали забывать об этом. О том, что мы можем просто поговорить друг с другом и почувствовать тепло и поддержку другого человека. После репетиции Валера подошел ко мне и предложил вместе поужинать. Давно с ним не случалось ничего подобного, отказываться я не стал, поэтому мы довольно быстро собрались и направились в небольшое кафе в центре. Еще совсем недавно могло показаться будто в подобных местах могут задерживаться только очень состоятельные люди или бандиты, но кажется, все менялось и впервые не в худшую сторону. Обычные люди отдаляясь от черты бедности, пусть небыстро, но теперь мы видели обывателей за соседними столиками, но не привлекали к себе особенного внимания. - Ты такой серьезный сегодня, что это на тебя нашло, Рыжий? - И сам не знаю… думаю о будущем что ли, а может просто хандрю. - Надеюсь, твои загоны никак не связаны с нашим сегодняшним разговором в курилке? - Нет… разве, что самую малость. На время я успел выпасть из реальности… весьма плохо понимая, что и как… мы о чем-то говорили, кажется, обсуждали производственный процесс, и что Теря может еще придумать для лучшей записи, затем мы заказали чай, а десерт оказался просто великолепным, что я против обыкновения оставил очень щедрые чаевые. Очнулся я в метро. Сейчас было проще передвигаться именно таким способом. - Ты не хочешь проводить меня домой? Взгляд Валерки был лукавым, а значит, продолжение вечера обещало стать приятным. Уж не знаю, куда и как ему удалось сплавить своих домашних, но уж точно, он не стал бы предлагать зайти, если бы кто-то был дома. Отказываться было глупо, да и по чести сказать, не очень-то и хотелось. - Иногда мне кажется, что ты специально затеваешь все эти ссоры, чтобы иметь возможность… Мысль не успела закончиться, потому, как я был втянут в прихожую, а мой рот был запечатан поцелуем. - Может быть и так. В каждой шутке, есть доля Фрейда… Рассуждать больше было не о чем. Я прижимал Кипелова к себе, с наслаждением возвращая ему поцелуи, вновь и вновь чувствуя вкус его губ, напоминая себе о том какими сладкими бывают его поцелуи… Спустя считанные минуты Валерка плавился под моими руками, а я доводил его до криков новыми ласками. Нередко я думал, что если бы по каким-то причинам вместе нам пришлось провести бы большую половину жизни, если бы мы не были любовниками, а наши отношения смогли бы сделаться серьезными, были бы мы столь же неукротимо сумасшедшими, если бы нам никто ничего не запрещал? - Ты меня всегда спасаешь… - шепчет Валерка. А я не говорю ничего, думая, что, наверное, и он спасает меня от внутренних противоречий и одиночества. Мой самый сладкий запрет.
Io: Провидение Терентьев/Манякин Маврин/Кипелов Небольшая дружеская гулянка подошла к своему логическому заключению. Против обыкновения мы собирались на даче у Марги. Быть может, именно благодаря этому вечеринка в честь очередной смены календарных дат не переросла в банальную пьянку. Вообще наличие нескольких девушек и даже женщин дисциплинировало и заставляло вести себя галантно. Позже, когда все леди и некоторые джентльмены были сопровождены до таксомоторных средств передвижения стало как-то уж больно тяжко. Как будто ты и не развлекался весь вечер, а выполнял некую миссию, или несложную, но монотонную работу. - Что притомились? – усмехнулась Пушкина. - Ну, ты скажешь тоже… - попытался отшутиться я. - Да брось, Полковник, а то я не знаю как ты старался, просто изо всех сил, можно сказать, всеми фибрами души, чтобы показать себя в лучшем свете. - Не поддевай, - заступился за меня Валерка, - мы действительно держали марку, чтобы дамам сердца не было мучительно больно за невоспитанных кавалеров. - А я о чем толкую? Вам ведь только дай свободу, равенство и пьянство! Мы рассмеялись. Напряжение куда-то ушло. Маврин принялся помогать Маргарите убирать со стола, а Валера собирал посуду и стаканы по всему небольшому дому. Уже сидя за чашкой чая, мы все четверо вдруг заспорили о политике. Каждый как-то слишком уж рьяно доказывал свою точку зрения. Но как это и обычно бывало, мнение про то, что «никому нынче верить нельзя» стало объединяющим. Кажется, что за окном сделалось особенно черно. Марго решила, что достаточно выносить ее сознание из творческого оцепенения, а стало быть, шли бы мы все спать. Предоставив Сережке и Валерке свободный диван я расположился на раскладушке, поскольку чудо советского мебелестроения для меня все равно было несколько коротковатым. Марго, домыв последнюю чашку удалилась в свои апартаменты, наказав нам громко не ржать и припрятанную водку не жрать. Разумеется, все это означено было в шутку. Силы как-то единовременно покинули нас всех. - Хорошо, что Алексей не остался, - сонно заметил Рыжий. - Это точно, не хватало еще парня с молодых ногтей приучать к суровому времени бухабря. - Не преувеличивай, Валер… Кипелов махнул рукой, стаскивая свитер через голову и ныряя под прохладное одеяло. - Блин… не май месяц… Сергей протянул мне наиболее удобную подушку, выключил свет и устроился рядом с вокалером. - Вот интересно, - нарушил он наше сосредоточенное верчение в попытках устроиться удобнее, - был ли протоязык похож на двоичный код или… Нам с Кипеловым тут же стало ясно, что Маврин немного перебрал и теперь будет нести всякую ахинею, особенно, если вступить с ним в дискуссию, которая до утра может и не завершится. - Давай завтра об этом поговорим,- проворчал Кипелов. Я стратегически молчал. Кажется, Сережка согласился и спустя некоторое время уже негромко засопел, провалившись в полудрему. - Доброй ночи, - сказал Валера. - Доброй, - откликнулся я. Порою мне нравилось ночевать вне дома и знакомой обстановки. Особенно если речь заходила о загородном доме. Мне нравилось прислушиваться к поскрипыванию половиц, к сквознякам, бродящим где-то на чердаке. Иногда я просыпался оттого, будто за окном кто-то бродил под окнами, постукивая в заиндевевшие рамы или слегка продавливая корку наста. Но в эту ночь все было спокойно. В зимнем безмолвии стоял почти полный штиль, только старый комод изредка поскрипывал неплотно закрытой дверцей, пытаясь выбрать положение поудобнее. Убаюканный теплом и тишиной, ровным дыханием коллег я почти провалился в собственные грезы. Но неожиданно в окружающей обстановке сделалась какая-то едва различимая перемена. Я даже не понял, что именно произошло. Однако воздух сделался гуще и слаще. Статическое электричество наполняло комнату, вытесняя внешние раздражители и звуки проникающие из-за прикрытой двери. «Что за черт?» - пронеслось у меня в голове. Для того, чтобы прогнать неловкое смятение, охватившее меня я откашлялся, а после, скрипя пружинными раскладушки, выбрался из-под уютного верблюжьего одеяла, чтобы утолить жажду. Когда я вернулся обратно и удобно устроился на подушке, прикрыв глаза, я вдруг понял… осознание неловкости момента обрушилось на меня, как гром среди ясного неба. Нечто подобное я уже испытывал, но являясь непосредственным участником событий, но, не наблюдая со стороны. Скорее всего, ни Валера, ни Сергей не осознавали того, что сейчас происходило между ними, но по какой-то роковой случайности я оказался в перекрестье этих чудовищных энергетических потоков. Чье-то дыхание сбилось. Я услышал движение руки, скользящей под одеялом и тонкой тканью простыни. Определенно, это был Рыжий, прижавший к себе вокалиста. И тот с готовностью откликнувшийся на этот порыв. Выдох, наполненный истомой, переплетающиеся пальцы. На самом деле ничего Такого вроде бы не происходит. Если бы я не знал. Если бы не понимал, как начинается головокружительное падение. Что сыграло злую роль? Количество выпитого? Идеальное совпадения парфюма и средства для бритья? Запах кожи с примесью запаха табака?... Кажется, ребята даже не проснулись. А я лежал, опасаясь сделать неловкий вдох и разрушить момент, потому, что второго такого уже никогда не случится. Наверное, я мог бы предпринять что-нибудь, придумать любой повод, остановить, но… ведь это так просто и ясно, когда исполняется то, что должно. Несколько лет назад, будучи в состоянии легкой эйфории я испытал подобное чувство. Неправильность ситуации не пугала, а напротив подхлестывала меня. Точно не знаю, в чем было дело, но Саша Манякин и я больше не были просто друзьями. Мы никогда не афишировали наши отношения, думаю, никто из коллег или друзей не мог бы заподозрить меня в подобном, однако именно этот опыт позволил мне стать неловким свидетелем изменений в сознании друзей. Если честно, некоторое время назад я был почти уверен, что они встречаются, что они так же являются не просто друзьями… но после я убедился, что это не так. Зато теперь… Сережка притянул Валерку к себе, громко вздохнул и уткнулся тому ни то в шею, ни то в волосы… Не знаю как мне удалось заснуть. Но сон мой был беспокойным. Мне снилось, что Холстинин спалил нас с Манякиным, целующимися в рубке, чего, стоит отметить, мы никогда себе не позволяли. Но ситуация оказалась патовой. Вроде бы даже завязалась бессмысленная драка, но я боялся, что пострадать может ударник. Когда я проснулся Кипелов и Маврин все так же спали в обнимку, только теперь Валеркина голова была устроена на Сережкином плече. Оба имели самый счастливый вид и, кажется, будто улыбались сквозь сон…
Io: Рада каждая скотина дню святого Валентина. ХолстоДубие - Владимир Петрович, ты, почему такой не романтичный сегодня? - А должен? - Так День святого Валентина впереди. Не вижу проблемы, отчего бы тебе вдруг не стать романтиком! - Романтика это то, что содержит чувства и идеи, эмоционально возвышающие человека… мне, Алексеич, выше уже просто некуда… разве, что трехэтажным. - А как же цветы, конфеты, кофе в постель? - Я буду баянщиком, но скажу, что лучше в чашку… - Ну, Петрович! Ну, своди меня в ресторан, сделай вид, что тебе интересна не только моя жопа в периоды ярко выраженного инфантилизма! Гитарист аж поперхнулся. - Это что сейчас было? - Попытка привлечь к себе внимание. - О, Лексеич, тебе это удалось… - Холст отложил книгу, которую читал, - хочешь поговорить об этом? - Да. Ты, между прочем, бесчувственная скотина, думающая только о работе, в лучшем случае, испытывающая любовное томление по своей гитаре. Ты живешь со мной, когда тебе вздумается, приходишь в мою постель и вместо того, чтобы нормально потрахаться ебешь мне мозг морально-этическими страданиями. В лучшем случае - это твои семантические загоны по поводу текстов, в худшем неудовлетворенное либидо сорокалетней давности! - Мне всего-то 53, - вяло отбивался Холст. - Это не важно! Ты опять меня не слушаешь! - Что ты хочешь? – сдался, наконец, Петрович, - я не понимаю этих псевдоженских загонов! Это, учитывая, что в последнее время кто-то все время является «верхним». - Я бы попросил! - Излагай уже, обиженное самосознание! - Я хочу в ресторан с джазом и живыми цветами. И не в растянутой футболке и кедах! Я хочу в театр, кроме того, я хочу пойти с тобой! - Тебе что жены мало? - Вов! Не заставляй меня ругаться матом… - А мне что платье надеть? - Почему ты… черт… - Дубинин вздохнул, махнул рукой и отправился на кухню делать чай. Вова понял, что оставлять его одного сейчас крайне не желательно, поэтому направился за ним. Чувство вины подсказывало что-то не так, однако Петрович в упор не понимал чего это Виталик так расстроился. - Ты, Лексеич, обоснуй хоть… - Не хочу с тобой сейчас разговаривать… - отмахнулся тот. - Мы ж с тобой почти каждый день видимся… работаем вместе… не понимаю я… - Мне не хватает тебя, а не Владимира Петровича Холстинина гитариста группы «Ария». Вон посмотри на Кипелова и Маврика, они уж лет десять, как в разных группах, а какие отношения! - А какие отношения? Это нам со стороны кажется, что аж искрит, а я б тебя убил уже, если бы мы так часто ссорились, да еще и не только на всю дивизию, так и на весь Интернет. - Не в этом дело! Ладно… вот иди и сделай мне приятно! Давай-давай! И без австрийского шоколада можешь вообще не приходить! - Да ты охренел, старый! Вроде не беременен, а туда же… ладно… хрен с тобой, золотая рыбка. Правда… ведешь себя, как верная жена. Раз уж начал… так иди, готовь ужин, а я что-нибудь придумаю. Дубинин улыбнулся. Черты его смягчились. Несмотря ни на что он любил этого сукина сына, и был прекрасно осведомлен об его привычках и взглядах на жизнь. Но, несмотря на все это, иногда ему очень хотелось расшевелить в Петровиче то юное восторженное создание, с которым он познакомился в университете и так хотелось снова поверить в то, что они еще могут изменить мир. Холст же выпил чаю, затем оделся и вылез в суровую российскую действительность. Почему-то в последнем месяце зимы вместо долгожданного весеннего ветра перемен нередко случается ледниковый период. И сделать с этим ничего нельзя. Приходится пританцовывать вокруг машины со скребком в руках, а после ритуального танца еще минут десять тщетно пытаться согреться. Автозапуск штука хорошая, но исключительно тогда, когда не требуется что-то делать «вот прям сей же час». Владимир Петрович не сильно был силен в практиках любовных, где говорилось о романтике и необходимости что-то совершать. Поэтому, вооружившись рекламными стереотипами, он отправился в местный торговый центр. Виталик на самом деле, редко вел себя подобным образом. Он почти всегда был доволен тем, что есть, наверное, именно поэтому между ними завязались отношения. Сперва это была обида на Кипелова. Красив он был во время оно, как стерва, но так и не дал. И еще более злость в сторону Рыжего. Ему-то обломилось, причем практически на глазах первопроходца от пуританских моралей. Разумеется, оба были в жопу пьяны, но от этого не становилось легче на протяжении восемнадцати последних лет. Уж о любви нельзя было загнаться, но побурчать – так весьма и зело. Виталик не был утонченным юношей, но, к его чести, был более образован, интересен и ненавязчив. В объятия Холста пошел не по пьяни, а ради эксперимента, а так и не вернулся. С готами Лексеич стал умнее, рассудительнее и не подурнел, в отличие от… К характеру и задвигам Холста басюг относился с пониманием, но иногда находила на него эта истерическая нота, да так, что лучше б уж коса на камень. Но… косы у Дуба не было, а почему Петрович отправился на поиск антидепрессантов для любовника, друга и, фактически, любимой жены (после гитары, разумеется). В преддверии басурманского праздника витрины пестрели разнообразием сердечной херни. То, что не распродали на новый год, с переклеенными этикетками, валялось тут же. «Бля», - подумал гитарист. Но это не помогло. Заклинание «пиздец» и «это полная жопа» так же не срабатывали. Должно быть, кончилась мана. Совершенно неожиданно ушлая продавщица под вопли «насилуют!» затащила ошарашенного Петровича в ювелирный салон. Просто ничего более глубокомысленного Холста выдать не смог. - Ай, да, ну что вы! – блондинка даже не смутилась. Ее накладные ресницы вполне могли бы сойти за опахало какому-нибудь радже, - я же по глазам вижу, с женой поругались! «Отключить бегущую строку» - подумал «ариец». - Э… - неоднозначно промычал он. - Бриллианты лучшие друзья девушек! Вот, обратите внимание на эти серьги и это колье! Петрович обратил внимание и тут же скрючился в приступе гомерического хохота, представив себе все это на благоверном. - Что с вами? Это же последняя коллекция! Недавно была представлена во Франции! А вот эта диадема с фианитами… Петрович конвульсивно дергался, пытаясь держаться за прилавок, чтобы не упасть. Сил ржать по теме «Дубинин прынцесса на горошине» больше не было… - Спасибо… - еде выдавил он, - это очень познавательно, но я, пожалуй… - аха-ха-ха-ха…. Диадема с фианитами… и розовое платьице с открытыми плечами…. – Владимир Петрович заржал аки конь. - А что? – продавщица надула губки, - очень романтично! - Безумно… - вспискнул гитарист и немедленно слился, вытирая выступившие слезы. Образ Дубинина в розовом платьице, длиною по самое «не балуйся» стоял перед мысленным взором «арийца» еще минут пять. Петрович заглянул в первый попавшийся магазин, чтобы успокоится, но это ему не удалось. Павильончик торговал женским бельем. Дабы не прослыть сумасшедшим еще и там, гитарист удалился с околозвуковой скоростью. Наконец, отсмеявшись, а, также испив кофею, он нашел заказанный Виталиком шоколад, купил его и, упаковав в романтически черную обертку с изображением взбесившейся кошки, задумчиво побрел дальше. «Что же все-таки подарить ему? В фильмах дамы млеют от цветов, побрякушек и котят… может подарить ему чучело совы? Хотя нет… обмен был бы не эквивалентным. Во-первых, сова – это не кот, во-вторых, Дуб не таксидермист, и, наконец, она дохлая…. Иногда лучше красивое и дохлое, чем живое и в тапки…. Котята не катят…. И не гипотенуза… что же? Приду с веником – он меня им же и выпорет. Как-то купил цветы, а у него аллергия, как раз на лилии… я ж не знал… Так… в романтических картинах еще дарят кольца. А откуда мне знать его размер? Да еще не так поймет… тем более после энадцати лет совместной жизни. Может быть, подарить ему что-то расширяющее сознание? Хотя нет, в 80-х это нехорошо закончилось. И вспоминать не хочу выложенное из тараканов и мух слово «жопа» в столовой. Эффектно главное у него получилось. Интересно, где Виталик взял столько природного материала? Надо будет спросить при случае, если он помнит». Небольшие павильончики и бутики пестрели разнообразием товаров для быта и захламления квартиры. Но все это было не то. Пошлая эзотерика, псевдонаучные приборы, косметические средства, китайские подделки известных марок и новомодные гаджеты. Голова шла кругом. Владимир Петрович не заметил, как забрел в продуктовый супермаркет, что находится на первом этаже торгового центра. «Ну, что за падение Римской империи?!». Петрович был практически уже готов купить бутылку чего-нибудь крепкого и двигаться домой, как вдруг узрел праздно шатающегося Рыжего Беса. Никогда ни до, ни после он не был так рад этому придурку от гитары! - Серега! – воскликнул он, Маврик аж подпрыгнул от неожиданности и чуть было не выронил свою корзинку, - ты что тут делаешь? А, к черту! Спаси меня по старой дружбе… - Чего? - Ну… по старой ревности или по старому соперничеству…. - Что ты несешь? – воскликнул Рыжий Бес, но, отойдя от первого восторга долгожданной встречи, смягчился, потряс протянутую руку и даже улыбнулся уголком рта. - Свет и радость, - на автомате выдал «ариец». Оба рассмеялись. - Что у тебя стряслось? – поинтересовался Маврик. - Ты что-нибудь знаешь о романтике? - Э… - Ну… мне необходимо совершить поступок, в котором диадема с фианитами не может фигурировать от слова «не разу»… - О…. так это… ну шоколадное фондю, например… - Это что за хрень? - Ну… берешь шоколад, растапливаешь на огне в специальной емкости, обмакивая в это счастье кусочки фруктов, кормишь того, перед кем провинился. - Щито….?! – прошипел Холст. - Если бы не накосячил ты, Петрович, тебя бы тут не было с такими вопросами, - философски заключил Сергей. - А сам-то! – ехидно заметил, пришедший в себя «ариец», разглядывая содержимое корзинки Рыжего, - мне особенно нравится твоя непогрешимая уверенность в том, что карамельные ликеры и самбука спасут мир. - Мне не нужно спасать мир, в отличие от некоторых, мне хорошо известны вкусы моей второй половины, Сергей показал Петровичу язык и прошествовал дальше с таким видом, точно прогуливался по подиуму в Милане. «Вот ведь выпендрежник», - подумал Холст, но фруктами и фондюшницей-таки обзавелся. А ну как повезет? Рыжий как никак нередко подавал хорошие идеи, как вот в восьмидесятых с телевизором… хотя нет, это была плохая идея… очень плохая идея… Когда Владимир Петрович вернулся домой в квартире было тихо. Упоительно пахло едой и какими-то пряными травами. Виталик читал его книгу и, кажется, очень увлекся. - Эй, Лексеич! - М… - Я думал-думал, - из меня плохой романтик, но сегодня я могу предложить тебе на сладкое, так сказать, шоколадное фондю. - Это что за херь? – улыбнулся басюг. - А бес его знает… но звучит заманчиво. После небольшого ужина без свечей, зато с парой любопытных книг, Петрович попытался воспроизвести процесс обольщения, как было написано в инструкции. Получилось неплохо. Главное, он успел выловить этикетку до того, как его спалил Дубинин. Виталий наслаждался вниманием, и не столько ел, сколько смотрел светящимися глазами на гитариста, а тот улыбался своей фирменной кошачьей улыбкой. «Месье Маврин знает толк в совращениях…» - Нам бы еще самбука не помешала, -мурлыкнул басюг. - Что за бабские наклонности, Лексеич? - А начал совращать, так уж иди до конца… - Ох, даже не знаю… водки? - Фи… какая пошлость! В крайнем случае, коньяк. - Хорошо, пусть коньяк…. - Знаешь что, Петрович? - Что? - Я знаю, что все равно не смогу куда-то деться, бросить тебя. Мы столько преодолели вместе, что уж и не важно подарил ты мне на день рождения новую татуировку или туалетную воду - все равно… буду с тобой… и всё это не имеет никакого значения. Но это твой самый романтичный день всех влюбленных, знаешь об этом? - Почему? - На остальные ты просто забивал… Оба усмехнулись, а затем Виталик притянул Володьку к себе, нежно поцеловав в уголок губ.
Maine Coon: – Тебе нравится? Нравится, да? Торопливый шепот в ухо и быстрые поцелуи. Мы стоим в полумраке студийного коридора кипеловской студии, он прижимает меня к стене, руки скользят по моему телу, губы покрывают поцелуями лицо. Мы, конечно, совсем недавно наладили отношения после очередной размолвки, когда я дулся на него пару месяцев. Но я не думал, что очередная репетиция к юбилейному концерту его группы закончится так. Он как бы случайно задержал меня, задав какой-то вопрос. Все уходили, а когда Слава задержался в дверях, бросив странный взгляд, Кипелов буднично поинтересовался у меня: – Ты домой? Подбросишь? – Что? Да, не вопрос. Слава еще раз взглянул на меня и исчез, а через несколько минут, когда я собрался идти прогревать машину, Кипелов не дал уйти, прижав к стене… И эти поцелуи вперемешку с быстрым шепотом. Я не был готов к такому и не могу сопротивляться. Кажется, я никогда не бываю к этому готовым… – Нравится? – Да… да, Валер – еле слышно отвечаю я, когда его язык в очередной раз касается моего уха, – да… – Не могу без тебя… – снова торопливый сбивчивый шепот, и он хватает меня за руку, тянет обратно в студию, толкает на диван и наваливается сверху. И снова – бесконечные поцелуи, нежные поглаживания. На его губах блуждает улыбка, глаза блестят, а сам он чуть подрагивает от возбуждения. Что служит причиной того, что иногда он становится – таким? Напористым, почти безумным, но всегда очень нежным. Таким, что я совсем не могу сопротивляться. Он стягивает с меня кофту и присасывает кожу на плече. За плотно забитыми татуировками не будет заметно, даже если останется след. Его руки за несколько секунд справляются с моим ремнем и застежкой джинсов, обхватывают, делают несколько быстрых движений вверх-вниз, и я отзываюсь стоном. Валерка стремительно избавляет меня от одежды и раздевается сам. Я не предпринимаю почти никакой активности, да он и не ждет ее от меня, и только сам в очередной раз покрывает мое тело настойчивыми поцелуями. Резкое проникновение, почти без подготовки… я чуть морщусь от боли, а он наклоняется ко мне и очередной поцелуй – чуть менее напористый и чуть более нежный, чем предыдущие – заставляет меня забыть о дискомфорте. Он толкается с силой, словно утверждая свои права на меня и снова шепчет: – Маврик… мой, только мой, Рыжий. Ты никуда от меня не денешься. Понял? – я еле заметно киваю ему в ответ. – Мне без тебя плохо, не исчезай, только не исчезай совсем из моей жизни, я же не смогу без тебя… В его глазах все тот же безумный блеск, а я улыбаюсь в ответ, киваю и тянусь за новыми поцелуями, пытаясь подстроиться под ритм его движений. Я знаю, что сейчас он говорит то, что думает на самом деле, и едва ли он когда-нибудь сможет повторить это в нормальном состоянии. Потом мы лежим вместе, и он прижимается ко мне, уткнувшись лицом в мое плечо, словно боится, что я исчезну. Я обнимаю его и осторожно глажу по спине, а он, успокаиваясь, перестает вздрагивать. Сейчас он успокоится совсем, и, одеваясь, будет прятать глаза, стесняясь своего поведения и своих слов. А когда мы встретимся в следующий раз, ничто не будет выдавать, что между нами снова что-то произошло, и только очень внимательный наблюдатель сможет заметить, что отношения стали чуть теплее, чем прежде. Он приходит в себя и отстраняется. Я притягиваю его обратно и ничего не говоря, целую в губы, после чего отпускаю и позволяю ему встать. Он пытается хмуриться и не смотреть на меня, а я не могу удержать наползающую на лицо улыбку. Я стараюсь делать вид, что ничего не произошло, что все так и надо, и когда мы едем домой, завожу беседу на нейтральную тему. Он успокаивается окончательно и расслабляется, потому не успевает среагировать, когда на прощание я быстро притягиваю его к себе и целую. Он шипит на меня, что нас могут увидеть, а я лишь довольно улыбаюсь. Неважно, как скоро он покажет свой дурной характер, и мы в очередной раз поругаемся на всю оставшуюся жизнь. Я знаю, что все это временно, потому что сегодняшний случай слишком ясно напоминает мне о том, как я ему на самом деле нужен.
Варульв: Привет Москвааа! Простите, был взволнован, Не понял я вполне, куда сие писать: Раздела "Юмор" иль "Стихи" - ну вобщем, одним словом В закрытке подходящей темы не видать. Слешные и не очень стишки-пирожки, или я-не-виноват-оно-само проблема снова у арийцев опять сменился вокалист привязывать их надо на ночь сказал им маврик как знаток маниакальная же фаза пометку сделал в карте врач то боги спят то страж в пустыне то в диком поле свет иссяк холстинин маврик и грановский зашли однажды вместе в бар и в интернетах холивары кипели где-то года два бежит кипелов по туннелю за ним не поезд нет вы что мутанты крысы партизаны фанфикшн был суров и строг остерегайся вокалистов кудрявых и вообще любых коль расширеньем кругозора не хочешь сильно рисковать сманил певца сманил басиста так злился холст идя домой решил похоже чертов маврин себе расширить кругозор зачем вам сельдерей артемий и на одну жену нет сил вопрос наивный фыркнул тема ведь дело вовсе не в жене нет ни за что твой чертов маврин не будет к нам переезжать вы с ним понятно развлекаться а я за вами убирай что за намеки леша право кто мог такому научить и тут валеру осенило ну маврик гад ну погоди
Io: Жизнь-то налаживается! каноническая зарисовка. - Это все ты виноват…. Ты, Рыжий… ты виноват в том, что Кипелов ушел от нас! - Это ты его увел… если бы не ты, ничего бы и не было! Была бы «Ария», как «Ария», а тебе понадобилась какая-то мифическая справедливость… ну и где она теперь, твоя справедливость? Лица Холстинина и Дубинина становились все ближе, они неестественно приближались, пока Сергей Маврин вдруг не замахал на них руками, как на надоедливых мух и «мухи», т.е. Владимир Петрович и Виталь Лексеич немедленно исчезли. «Что это было, Пух?» - риторически спросил себя Рыжий Бес, и не найдя ответа, свесил ноги с кровати. Нашарив только один тапок, он, было собирался расстроиться, но вспомнив о сне, зябко передернул плечами, решив отложить это крайне важное дело на потом. «К чему бы эти странные сны?» - подумал Сергей, зевая и потягиваясь, - «столько лет прошло, а они все о том же, тем более во сне… это уже совсем не в какие рамки не лезет!». Не успел Маврик как следует поразмыслить, как в коридоре зазвонил телефон. «Хм…» - подумал Сергей, но сказал только: - Алло! - Здравствуй, Рыжий демон! – молвила Рита Пушкина ласковым голосом, что уже не внушало… а так сказать, настораживало. Если Рит Тольна звонит, да еще и сама… да еще и… - С днем рождения тебя! - Дык… дык…. Дык… - попытался объясниться Маврик. - Да-да? – ласково уточнила Пушкина. - Он через месяц… - Да ладно… - Истинная правда… - Я тут подумала… «Час от часу нелегче»… - подумал Сергей. - Может быть, ты присоединишься к иску против Артура Беркута, он ведь и твой материал…. Договорить Маргарита Анатольевна не успела, потому, что Рыжий Бес положит трубку на рычаг. «Черт знает что твориться! Ну, Холстинин, Дубинин… это я понимаю… но Рит Тольна… икона так сказать… что дальше, Кипелов?». Не успел гитарист додумать фамилию экс-Арийца, как из спальни призывно зазвучала мелодия «Антихриста». «Твою ж налево!». - ЧТО! – с места в карьер взял Маврин. - И тебе здравствовать! - Что тебе надо, крейсер Аврора? - Ты чего такой злой с утра? - Да вот… сняться тут всякие… жить мешают! - Это я что ли? – игриво осведомился золотой голос металла. - Если бы… Дубинин и Холстинин бывшие приятели твои мозг мне съели… - Буду ревновать, - вздохнула трубка голосом Великого и Ушастого. Сергей хотел послать далеко и надолго, но что-то подсказало, что сейчас не время… и даже не самое место… и зачем-то же этот гаденыш все-таки звонил… - Ну, приступай! - Ты не серчай, Сергей Константинович… я ведь чего хотел… может… у тебя найдется свободная минутка между просмотром порно с участием Холстинина и Дубинина, пусть даже в своих снах, и ты был бы не против… - … порнухи с твоим участием? – повеселел Рыжий… - Как тебе не стыдно! – протянул Кип. - И так не стыдно и вот так… - Ладно… так что? - Это я завсегда… - Тогда я буду в шесть… - Охренел? – ласково осведомился Рыжий Бес. - Ну, хорошо, хорошо… приезжай… «А жизнь-то налаживается…», - подумал Маврик, меняя рингтон с «Антихриста» на «Улицу Роз».
Maine Coon: Иногда я понимаю, что все бесполезно. Я пытаюсь избавиться от этой дурацкой зависимости от тебя, от бесконечного желания видеть тебя, твою улыбку и слышать твой голос. Что я только не предпринимал! Я пытался ссориться с тобой, находя какие-то безумные поводы, и у меня даже получалось, верили не только окружающие. Верил даже ты, что я зол на тебя, что не хочу тебя видеть или даже знать. Но… ты все равно всегда прощаешь. Словно я не причиняю тебе боль своим поведением, словно ты забываешь о том, что мы поругались, едва мы прощаемся. Я пытался вызвать в тебе злость, пытался дать тебе повод меня ненавидеть. Вел себя ужасно по отношению к тебе, поддавался влиянию окружающих, пытался оскорблять тебя, воздействовать юридически, как-то еще… но все это как будто не имеет смысла, и когда я звоню тебе, чтобы сказать, что мне нужна твоя помощь, что ты нужен мне, ты, пусть и поломавшись, все равно приходишь, бросив в трубку короткое «скоро буду». Ты всегда был таким, всегда мне помогал и всегда защищал. То от Холста, недовольного тем, как я исполняю материал, то от излишне назойливых поклонников, оттягивая внимание на себя, то от себя самого, когда я запутывался и не мог разобраться в своей жизни и своих чувствах. Кажется, ты всегда был более эмоциональным, чем я. По крайней мере, меньше стеснялся своих чувств, демонстрируя их тогда, когда считал нужным и как считал нужным. Особенно тогда, в самом начале… …Какой-то древний год, типовой дворец культуры. Десять или пятнадцать минут до выхода на сцену. Ты вталкиваешь меня в какой-то закуток в кулисах и, прижимая к стене, начинаешь беспорядочно целовать. – Сережка, придурок, – шиплю я, пытаясь оттолкнуть тебя, – увидят же! – Плевать… пусть завидуют. Больше ничего они не смогут сделать, а я хочу… – Подождать до гостиницы никак? – Я хочу сейчас… И я сдаюсь под твоим напором. Ведь твои поцелуи такие сладкие, а если и правда кто увидит, то ничего не сможет сделать – ведь ты меня защитишь. Но нам везет, и никто не успевает увидеть… Каждый раз, когда мне в очередной раз случается поссориться с тобой, я чувствую себя так, как, наверное, чувствует себя наркоман во время ломки. Мне сразу же хочется, чтобы ты был рядом, сжал меня в объятиях, поцеловал и сказал, что все будет хорошо, что ты меня никогда не бросишь. Каждый раз, когда мы расстаемся, мне всегда хочется тут же вернуть тебя. А спустя какое-то время до безумия хочется увидеть тебя, обнять, почувствовать твои руки. Увидеть твою теплую улыбку, и карие глаза, от одного доброго взгляда которых становится так тепло, что я расслабляюсь и чувствую себя в безопасности. Но я же гордый и я стараюсь бороться с этой зависимостью от тебя. Хотя, кажется, я все равно я хожу по кругу. И сколько бы я ни пытался убежать от тебя, оторваться у меня не получается, и судьба, словно издеваясь, снова и снова бросает нас друг к другу. Позвонить и попросить приехать? Ведь это так просто. Можно даже не просить прощения – ты давно уже не ждешь этого от меня. А мне страшно от мысли, что я могу потерять тебя насовсем из-за своей же придури. Что, если однажды ты устанешь ждать? Послушаешь людей, которые тебя окружают и говорят тебе правильные слова. И однажды на мой звонок с просьбой приехать я получу в ответ категоричное «нет» или, что еще хуже – только бесконечные длинные гудки. Кажется, я совершенно не готов к такому, я уже слишком привык к тому, что есть, и думаю, что так будет всегда. Но чем старше я становлюсь, тем сильнее я боюсь, что могу потерять тебя совсем. Хотя, с другой стороны, вроде бы сам этого и добиваюсь… А, черт возьми! Какая разница? Почему я должен кого-то слушать, пусть даже это и мой ехидный внутренний голос? Почему я не могу просто взять и сделать то, чего мне сейчас хочется? Набираю номер и едва дожидаюсь ответа: – Алло. – Сережа, ты можешь приехать? – Когда? Сейчас? – Ну, если не сложно… – Вроде бы да. – Тогда приезжай. – Буду через полчаса, – говоришь ты и отключаешься. Вот и все. Достаточно сказать в трубку эти два слова «Сережа, приезжай!» и ты готов, не задавая лишних вопросов, мчаться ко мне откуда угодно. Я засекаю время. Сколько на самом деле времени тебе потребуется? Выйти на улицу, прогреть мотор, завести машину… ехать тут минут пять, ну, может десять… позвонить в дверь. На двадцатой минуте я иду на кухню и ставлю чайник. Выглядываю в окно и не ошибаюсь – серебристый «Амулет» появляется в поле зрения. Отхожу от окна – не хватало еще, чтобы ты заметил, что я так сильно жду тебя. Еще несколько минут и раздается звонок в дверь. Я стараюсь не волноваться и иду открывать дверь. – Приветы! Ты просто соскучился или случилось что? – с улыбкой спрашиваешь ты. Я сразу таю. Твоей улыбки и тихого голоса достаточно, чтобы я почувствовал, что этот мир все еще прочно стоит на своем месте. – Просто соскучился, – тихо отвечаю я и впускаю тебя в квартиру. Слышу щелчок из кухни, и пока ты снимаешь куртку, говорю – Ты приехал даже быстрее, чем за полчаса. Но это хорошо, чайник как раз вскипел. – Мне кофе, если можно. – Знаю… Мы перемещаемся на кухню, и какое-то время говорим о разной ерунде, вроде того, кто чем занимается, куда планируются гастроли и т.п. Я сижу, смотрю на тебя и думаю, чего мне хочется больше – вот так сидеть и смотреть на твою улыбку, теплый взгляд и слушать твой тихий голос или все-таки поцеловать, притянуть к себе, почувствовать твою близость. Наконец, я не выдерживаю. Протягиваю руку и кладу ее поверх твоей, осторожно погладив перед этим. – Сережка… – Что? – прерываешь ты свою речь. – Ничего, просто… я рад, что ты приехал. – Когда ты запомнишь, что я всегда найду для тебя время? – улыбаешься ты. – Тебе нужно только позвонить и сказать, что ты хочешь меня видеть, а я уж что-нибудь придумаю. – Наверное, никогда. Мне все время кажется, что ты поведешь себя иначе. Обидишься на мое поведение и перепады настроения. – Ты неисправим. – Угу… Ты перехватываешь мою руку, переворачиваешь ее ладонью вверх и осторожно проводишь пальцами. Я смущаюсь и опускаю глаза, успев увидеть, как твой взгляд становится заинтересованным. Еще через несколько минут мы оказываемся в спальне, ты с силой вжимаешь меня в кровать, а я поддаюсь тебе и отзываюсь стонами, даже не думая о том, чтобы перехватить лидерство. Сегодня мне просто хочется чувствовать, что ты сильнее меня, и если понадобится – обязательно защитишь.
Io: *** Бес/Сыч сталкерское, каноническое) В который раз это уже повторяется? - Не звони мне больше. Нам не о чем говорить, я сказал! - Сереж… - Нам не о чем… - Но… - Ты всегда стараешься сделать что-то назло, укусить побольнее, чтобы дольше помнилось… ты… Оправдываться бесполезно, можно только попытаться переключить Маврика на что-то другое, чтобы он окунулся с головой в новую тему, вылив порцию яда не на меня, а на источник нового мирового зла, и тогда , уставший и раскаявшийся, может быть, он буркнет… - Ладно… до скорого. Но так ведь не может продолжаться вечно. Мы не можем снова и снова проделывать этот путь… но проделываем же… я со злостью сжимаю трубку в руке. «Что за!» - чуть было не ругаюсь вслух. «Я не хочу больше так… мне тоже, знаешь ли, бывает больно…». Однако все эти слова повисают где-то там, в безвоздушной пустоте… почему? Почему, черт возьми, я?! Угораздило же меня спутаться с Рыжим Бесом… сам во всем виноват. Знал ведь на что иду. Сам, можно сказать, себе приговор подписывал, а что теперь? Захотелось легкой жизни… логичности захотелось? А вот хер! Еще совсем недавно в порыве сжигающей разум страсти мои пальцы цеплялись за мягкую обивку сидений его машины. Он запечатывал мои губы поцелуем… не было ничего чудеснее тех минут. Это было преступно. Легкомысленно и опасно, а оттого наслаждение было острее… нет, когда-нибудь такими темпами мы раздолбаем его несчастную машину… сегодня досталось приборной доске и немного рулевому колесу. Я уже молчу про сидение…. Какого черта? … Нет ответа. И ничего нет. А потом он уехал на гастроли. Уехал, чтобы не вернуться уже никогда. Из всех сведений, которые мне удалось выискать понять которые не самом деле соответствовали действительности было не возможно. Официальная версия гласила: Сергей Маврин погиб на территории особо охраняемого объекта Чернобыльской зоны отчуждения. Но разве можно было поверить в эту ересь, когда его брат, отправившись на поиски, вернулся живым и невредимым и все волнения, в связи с этой историей охватившие его родственников улеглись в мгновение ока. Значит, ему удалось что-то узнать, значит он был Там… значит… У Сережи было две тысячи причин, чтобы уйти, и, может, одна, чтобы остаться. Если бы он стал советоваться со мной, что бы я сказал? Ничего хорошего, полагаю. Лишь еще больше укрепив его уверенность в единственно правильном пути. Я не мог знать, как сложится судьба в дальнейшем, но я знал, что в один из дней мы обязательно встретимся. Но я не знал, что этот день наступит столь скоро… Мы шли навстречу, Все ускоряя шаг... Прошли насквозь, друг друга не узнав После спасения моего сына я отреставрировал свою экипировку и хотел, бросив все, ломануться обратно, но каждый раз я находил вескую причину, или обстоятельства находили меня. Я довольно долго скрывался за занавесью различных болезней, но бесконечно это продолжаться не могло. Я был на грани. Я не хотел отпускать его. Я был готов… ночь была особенно темной, ни Саши, ни Галины дома не было. Я занимался тем, что списывался с проводниками, полагая, что пришло время что-то решать. Мне не нужно было пояснять, почему Бес был здесь. Как преодолев это огромное расстояние, он материализовался на пороге моей квартиры, чтобы… - Ты ведь не останешься? Шепчу, поглаживая его по спине. Мне кажется, что он чувствует не все мои прикосновения. Рубцовая ткань от ожогов, шрамы от затянувшихся пулевых и ножевых ранений, на боку след от пилы псевдоплоти… я почти не вздрагиваю… успел увидеть и похуже.. - Не останусь, - Бес откликается эхом - Я так и знал… а еще догадывался, что ты заглянешь… - Я очень сильно скучал… мне… не хватало тебя… - Но ты не позволишь присоединиться? - Не позволю… наверное… я сам не знаю, с чем мне предстоит столкнуться… я не стал бы рисковать тобой. - Ты эгоист. - Да… - Иди ко мне Рыжий… - Я уже давно не рыжий… - усмехается он. - Какая разница? Мы целовались не торопясь, а Бес ласкался о мои ладони, точно приблудный пес… мне оставалось только улыбаться сквозь предательски выступившие слезы. Мне становилось душно от этих сладких случайно украденных минут. А потом Бес тряхнул седой шевелюрой, ставшей, кажется, заметно гуще и прошептал: - К черному сталкеру! Едем! Немедленно! Сейчас же! Бросай все и собирайся! Никаких документов, никаких денег на картах, никаких средств связи, понял? Мне не нужно повторять дважды. Коротко кивнув я выбираюсь из объятий Беса. Из сейфа в кабинете я достаю свой комбез и удобный рюкзак с разгрузками и всем необходимым. М16 модификацией А4 извлекается из футляра, туда же отправляются стандартные магазины на двадцать патронов, и несколько увеличенных – на тридцать штук. Кажется, я давно все для себя решил… Бес все еще колебался. Я понял по его глазам. Но… от принятых решений он никогда не отступал. Не отступил и теперь. Он кивнул, подхватил свой рюкзак и вышел в ночь. Я последовал за ним. Нам предстоял нелегкий путь, и я понятия не имел куда именно мы направляемся, но… какое это имело значение?
Салли МанЬякина: Такая слегка запоздала, слегка валентинка. Максимов/Стыров, за кадром, Маврин/Стыров, Маврин/Беркут. Краткий миг оттепели, дуновение весны в середине февраля. Стоит ли терять голову? Стоит ли совершать глупости, и начинать новую жизнь посреди размеренно устроенной старой? Артем Стыров стоит на автобусной остановке. Ветер треплет длинную прядь волос, выбившуюся из под вязаной шапочки. Он улыбается солнышку, и такому весеннему ветерку. По направлению к той же самой остановке, старательно глядя под ноги, идет Леня Максимов, в отличном настроении, улыбка расползается сама собой. И он не задумывается о том, как неверна оттепель, о краткости таких мгновений. Для него сейчас главное – не упасть на скользкой дороге, и дойти до места столь желанной встречи. А там – будь что будет. Стыров стоит, задумавшись, и грустно улыбается собственным мыслям. Леня подходит со спины, и, наклонившись к самому уху, тихо говорит: - Привет, Артем. Тот, в свою очередь, вздрогнул. И обернувшись: - Привет, Лень. Ну, нельзя же так пугать. - Извини, не думал что ты такой нервный. Вроде, репетиции сегодня не было. - Да иди ты, - толи в шутку, толи всерьез, обиделся Артем. -Ну, все, все, я больше не буду, - Леня шутливо поднимает руки, - пошли, я тут одну кафешку знаю, не на улице же мерзнуть. Артем коротко кивнул в ответ. Они идут, оскальзываясь на каждом шагу. Артем смотрит в основном под ноги, а Леня – на Артема, и светиться как начищенный пятак. В выбранной Леней для посиделок и разговора кафешке мест не оказывается. Они обходят еще пяток подобных заведений, и везде даже у стойки не пристроишься. - Вот черт, - Артем раздосадован до предела. В конце концов, Леня его вытащил, хотел поговорить, а тут черти что получается. - Я совсем забыл, что сегодня день Святого Валентина! – наигранно вздыхает Леня. - Мммдаа, похоже, нам придется, есть чебуреки у ларька, как двум командировочным. И взять какой-нибудь гадости в банках для задушевности разговора, – язвит Артем. Они снова выходят из очередного общепита. Но, вот в тихой подвальной пивнушке находится свободный столик в дальнем углу. Приятная полутьма, хорошее пиво. Артем перестает огрызаться на каждое Ленино слово. Вот он уже и улыбается, и разговор идет легко. Но, все же, гложет длинноволосого вокалиста сомнение. - Я тебе очень признателен, за пиво и сегодняшний вечер, но зачем? Ты хочешь меня с Сергеем помирить? Так это бесполезно, мы не ссорились. А с Беркутом у нас свои счеты, и отступаться, я опять-таки, не намерен. Ну, так что? Леня несколько секунд молча смотрит на пиво в кружке, собираясь с мыслями. - Мирить тебя с кем-то и во что-то лезть я как бы не собирался. Просто, ты мне, ну, симпатичнее, чем кто-либо еще, вот. Хотя, за последнее время, как-то стало тяжело. Я не знаю. Просто хотел провести этот вечер с тобой. Может как-то помочь. Ну, наверное, и все. Артем молчит, уткнувшись подбородком в сцепленные руки. Он все понимает, давно обратил внимание, на особое отношение басиста. На стремление побыть рядом, втянуть в какое-нибудь дурачество. И что ответить на такую откровенность? При всем плохом настроении, обижать Леню ему не хочется. Пауза затягивается. Они не смотрят друг на друга. Но, Леня не выдерживает первым. Протягивает руку, дотрагивается до сцепленных в замок пальцев Артема. Взгляд, глаза в глаза. Грустный, усталый взгляд Артема, которого снова подмораживает от разногласий с Сергеем. И горячий и открытый взгляд в сочетании с улыбкой до ушей – Леня. И вот уже Леня сжимает руку Артема в своей. - Не заморачивайся. Все будет отлично! Слушай, а давай рванем вместе в отпуск? Вот Константиныч свалит, и мы с тобой, а? Куда-нибудь к морю, летать на парапланах над водой, греется на пляже? Тебе надо отдохнуть, сто процентно надо. А хочешь, я Беркуту интерфейс отполирую? Артем улыбается, уже тепло и искренне. Заманчиво, подписать Леню на ощипывание Беркута. Но, он не станет впутывать басиста в свои, густо замешанные на ревности, заморочки. А насчет отпуска, стоит подумать. Не о том, что бы провести его с Леней, а вообще, о том, что надо отдохнуть. А может и с Леней? Почему нет? - Знаешь, Леня, ты делаешь такие заманчивые предложения, что очень хочется их принять. Но, я не отвечу прямо сейчас. Я должен подумать. А Беркута не трогай, не лезь в чужое дерьмо, сам не испачкаешься. Леня в ответ только улыбается. Из пивнушки они выбираются в обнимку. Болтают ни о чем, философствуют, и смотрят на едва видные с городских улиц звезды. И кто сказал, что это оттепель, вдруг ранняя весна?
Io: *** Бес/Сыч сталкерское, каноническое) Не знаю, был ли это рай, или это был мой персональный ад, или может, не то и не другое. Я пришел, вернулся в его квартиру… в ту самую на Мусы Джалиля, где не был лет, наверное, десять. Что я чувствовал? Ничего. Все было чужим. Куце и неуместно на мне смотрелись обтягивающие джинсы ветхие и затертые почти до дыр. Их его гардероба ничего не подошло. Я слишком изменился. Мои движение были грубыми и резкими, мне было тесно везде и не доставало манер. Там я много раз думал, что может я еще смог бы вернуться? Но здесь за периметром все было чужое и чуждое. Я не понимал, почему не могу выстрелить в уличного грабителя и дать в морду задиристому забулдыге, почему не могу вбить нож в горло гопстоперу, почему я должен терпеть и смиряться? Валера усадил меня на диван, он что-то рассказывал мне об изменениях происходивших все это время, но я не видел их. Я видел только пропасть, разделившую нас… эти два мира. Он пробыл в Зоне недолго, так может, не стоило снова вовлекать его снова. - … если тебе не сложно найди мне такое такси, которое довезет меня до места и где мне не будут задавать какие-то слишком уж неудобные вопросы. У меня по ходу нет гражданской одежды, я вовсе не рассчитывал, что окажусь здесь и… встречу тебя. - Ты не мог… не встретить… - Почему? - Исполнитель желаний. Золотой шар… разряжен. - В смысле? - Сегодня… разряжен… мной. Я улыбаюсь уголком рта, что я могу сказать? - Домашние не испугаются, если увидят меня в неподобающем виде? - Не должны. - Тогда ок. Я облачаюсь в привычный тельник и брюки от комбинезона. Сразу гора с плеч. Все же как много значит для человека привычный антураж. Я немного фоню по местным меркам, но по меркам Зоны все ништяк. Я не знаю что говорить. И нужно ли мне говорить хотя бы что-то. Мы оба стали другими. Мы не те, что до. Я пытаюсь вникнуть в Леркины проблемы, но не могу. Хабар, артефакты, ходки, оружие, бронник, Кордон, Сидорович, «Долг», «Свобода»… другие категории. Мы так далеки… На ночь я прошусь устроится на полу. - Я слишком отвык от комфорта, мне кажется, когда я ложусь на кровать и закрываю глаза, что я попал в аномалию, и жить мне остается недолго. Давай, чтобы я соседей криками не перебудил и стрелять не начал, не со зла, а потому, что рефлексы, я лучше сделаю, как считаю нужным. И тем не менее. Лерка останавливает меня, когда я пытаюсь заминировать ручку двери. Рефлексия… ничего больше. Он был Там. Он просто осторожно вставляет чеку на место. Убирает провод и изолетну. Укладывает меня на расстеленный спальник и ложиться рядом, уткнувшись мне в грудь. - Сейчас ты в безопасности, - шепчет он, - здесь нет врагов… Я киваю, целуя его в волосы, а он прижимается плотнее и касается моих губ своими. Легко и невесомо. - Не делай так… - выходит хрипло, потому, что дыхание уже перехватило, - я слишком давно не думал об этом и… не было времени, чтобы… я не хотел бы сделать тебе больно. - Ерунда… Я судорожно сглатываю. - Пойдешь… со мной… туда… где раньше никто и никогда не был? - Конечно, пойду… быть может, я ждал этого всю свою жизнь.
Io: Автор: Дядюшка Эдь Фэндом: Ария, Настоящие охотники за привидениями (кроссовер) Персонажи: Карелов/Маркин Рейтинг: NC-17 Жанры: Юмор, Фантастика, Мистика, AU Предупреждения: кинк Кажется, все, наконец, закончилось. Петр Михайлович сделал для нашей команды очень много, быть может, со следующего года мы сможем вполне легально работать с радиоактивными материалами. Хорошие новости! Чего уж там. Спенглер и Венкмен оставили нам свои протонные блоки, они уже были засвечены, и оставалось либо признать их нашей собственностью, либо заплатить очень и очень солидный штраф в казну. Коллеги выбрали первое. Нашу чердачную лабораторию внезапно укрупнили, мы получили еще четыреста квадратных метров. Раньше за стеной был склад каких-то древних компьютеров. Свершилось чудо, все это сдали в утиль, а нам наказали осваивать. Карелова выдвинули в деканат на прикладную физику, но долго упирался, но под напором Березина и Томилина все же дал согласие. Лидочка стала его личным секретарем. Еще у нас сменился ректор. Нас вызывали в министерство, наградили какими-то грамотами и медальками, которые запретили, кому бы то ни было показывать. Наверное, поэтому мы все повесили их на доску в лаборатории. Еще выдали премию, теперь нам есть, на что поехать летом на Урал. В России редко что - то меняется к лучшему, но, по крайней мере, у нас появилась надежда. Валерка жалуется на то, что от армейских берц устают ноги. Хорошо, что сегодня впервые за долгое очень долгое время не нужно никуда идти, и не нужно никуда бежать. Работы нет, ни в ВУЗе, ни в лаборатории. Я ставлю пластинку. Мне кажется, что этот звук наиболее правильно передает записи сороковых и пятидесятых годов. Думаю, не променял бы проигрыватель ни на один другой прибор для воспроизведения музыки. У меня не идут из головы слова Спенглера, сказанные наедине в моей родной 404 аудитории. Игон зашел попрощаться, поблагодарить за совместную работу, а мне нужно было просто очень срочно доделать проект для деканата. Он начал с общих фраз на английском, а затем перешел на русский, улучшившийся с момента начала общения с нами многократно. - Вы ведь с товарищем Кареловым состоите в близких отношениях, не так ли? - Нет, что вы… - отмахнулся я. По молодости лет нас нередко упрекали в нетрадиционных отношениях. Помню, на одном из студенческих капустников даже была такая шутка. Кто жена доцента Карелова? Наука и товарищ Маркин, но все это осталось так далеко за кадром… я бы даже сказал, за границей перспективы, что… Игон мягко улыбнулся: - Прошу прощения, что лезу не в свое дело. Просто, хотелось пожелать вам всего самого доброго. Вам не стоит ничего бояться. Все самое страшное уже позади. Поэтому… спасибо вам всем, и, я надеюсь, что в следующем году мы увидимся в Киеве на конгрессе. - Да, разумеется! Мы жмем друг другу руки, я провожаю Спенглера до дверей университета и напрочь забываю о проекте, о горящих сроках и обо всем остальном. Перед глазами геологические и разведывательные экспедиции. Покорения каких-то никому ненужных вершин, поиски проявлений в Смоленских лесах… мы с Кареловым проделывали все это либо вдвоем, либо в очень тесной компании единомышленников. Валера такой одухотворенный всегда рассказывает что-то интересное у костра. Иногда берет гитару в руки и поет негромко, почти мурлыкающе о мечтах и свершениях… мне всегда это нравилось… …мне всегда нравилось смотреть на то, как отблески костра рисуют причудливые узоры на его лице. На то, как он сосредоточен, как…. Неужели Спенглер был прав? Неужели за все эти годы Карелов сделался для меня кем-то большим, чем просто другом? Кем-то особенным? - Маркин, заснул? - А? Нет… все ок… Мы называем друг друга в основном по фамилиям, или по отчествам. Только изредка проскакивает это «Кость…» или «Валер…» а мне было бы приятнее, если бы он чаще называл меня по имени. Действительно… у каждого свой Отортен… я прекрасно помню, как Валера согревал меня в самую холодную ночь. - Ты чай будешь? - Да, конечно, Лер… - я пробую на вкус это уменьшительно-ласкательное имя. Я говорю так очень редко, почти никогда, поэтому на этот раз «выпадает» Карелов. Правда, он довольно быстро находит новую тему для разговора. - После моего назначения многие студенты заинтересовались нашей, так сказать, второй профессией, что думаешь? Будем набирать молодежь? - Это как золото мыть… в Нелидове я уверен, в остальных – нет. - У меня есть талантливый мальчик Леша Мальков, он из какой-то глубинки, но полагаю, у него большое будущее. - Отлично, осталось стребовать новых членов секты с Алика, Березина и Томилина и можно стричься… - Да, я как-то уже, признаться, и так привык. Мы пьем чай, обсуждаем наши приключения и встречу со Спенглером и Венкменом. Интересно, возможно ли было что-то подобное при других обстоятельствах? Но у нас нет полумер. Если ППЦ, так уж полный с помпой, со спецэффектами и иностранными интервентами. - Я тут вот что подумал, нужно связаться с местными в Екатеринбурге и исследовать тот холм в Основинском парке, мне кажется, что там может скрываться еще какое-то проявление или то, что открыло дорогу нашему небольшому приключению. - Это мысль, - улыбаюсь я, и, видя, что Карелов уже загорелся новой идеей и строит планы любуюсь им. Мне можно… он не заметит… и, действительно, какая разница? Все, как в термодинамике. Положительной считают работу, совершаемую системой, когда она отдает энергию, а отрицательной — работу, совершаемую над системой, когда она получает энергию. Мы все термодинамические системы, макроскопические тела, состоящие из огромного числа частиц…. - Костя, о чем ты думаешь? Ты себя сегодня хорошо чувствуешь? - Не знаю… «Он назвал меня по имени…» «Термодинамическое правило знаков для теплоты» - положительной считают теплоту, получаемую системой, а отрицательной - теплоту, отдаваемую системой. - Лер… - Что? - Ты… испытывал необходимость когда-нибудь иметь отрицательный знак для теплоты в своей термодинамической системы? Карелов посмотрел на меня удивленно, но он был слишком умен, чтобы не понять, что я подразумеваю под этой метафорой. - Костя… послушай… законами физики нельзя регламентировать человеческие отношения, потому, что… Договорить Карелову я не дал. Я обнял его неуклюже и как-то уж очень по-бабски, точно желал повиснуть на его шее. Понимая это, Валера подстраховал, таким образом и я оказался в кольце его рук. В «термохимическом правиле знаков для теплоты» положительной считают теплоту, отдаваемую системой, а отрицательной — теплоту, получаемую системой. Наши губы встретились. Мне очень хотелось получить немного теплоты прямо сейчас. Глаза Карелова были открыты. Это я точно знаю. Несмотря на то, что я не смог досмотреть своеобразный эксперимент до конца. С любопытством исследователя он ответил на мой поцелуй, отмечая мои реакции, учащающийся пульс, потоотделение и боязнь разомкнуть объятия. Валера был методичен, придерживался неких правил, почерпнутых черт знает в каком веке, но… ему это до дрожи в коленях шло. Он углублял поцелуй, заставляя меня тихонько постанывать, цепляясь за его плечи. - Костя, ты это все серьезно? - чуть касаясь моей шеи, спросил Валера. - Да, - сумел выдохнуть я. Карелов точно что-то решал для себя. Будто раскладывал алгоритм «стоит или не стоит продолжать?», прикидывая последствия «что будет потом?». Все эти «расчёты» едва ли заняли у него больше трех секунд, но это были самые долгие три секунды в каких бы то ни было из моих отношений. Все-таки у него была стальная выдержка. Я понял, насколько угадал только, когда почувствовал, как подрагивают его кончики пальцем, когда Валера погладил меня по спине. Я подался вперед, прижимаясь к нему, стаскивая его футболку вместе с водолазкой, жадно целуя кожу, которая, казалось, не знала солнца под всеми этими слоями одежды. Все очень просто, с лета прошло слишком много времени, а на заграничные курорты Карелов не ездил. В общем, он был не склонен к загару, но… в моих глазах это делало его только привлекательнее. Наверное, сейчас, даже если бы он попросил меня, я едва ли смог бы остановится. Все тайные желания и скрытые помыслы вырвались на поверхность. Прав что ли был дядюшка Фрейд? Не знаю, к черту, не хочу думать об этом. Хочу, чтобы Леркины поцелуи не заканчивались, хочу, чтобы он плотнее прижимал меня к себе, чтобы одаривал ласками снова и снова… Интересно у него был кто-то? Не обязательно мужчина? Вообще Карелов когда-либо состоял в каких-либо отношениях? Я никогда не слышал от него рассказов подобного рода… но не смотря ни на что его прикосновения дарили мне гораздо больше приятных моментов, чем все те редкие интимные встречи с представительницами прекрасной половины человечества. Может дело в том, что они были моими студентками (почти все), или в том, что я воспринимал их только, как средство удовлетворения собственных потребностей? Может, просто стоило найти себе женщину своего возраста, чтобы… ах, Валерка… Поток мыслей мгновенно прервался, когда я понял, что абсолютно обнажен. Что влажно целую шею Карелова, а он ласкает рукой мой член, наклоняясь все ниже, чтобы получить свою порцию ласк; раскрасневшийся, незнакомый, встрёпанный нависает надо мной и негромко стонет… я не знаю, как мне удалось сдержаться и не укусить его за плечо до крови в этот момент. Но Карелов, кажется, даже в интимных вопросах останется собой, поскольку, как бы не был затуманен его разум, но действует он мягче и поступательнее, чем я. Мне хочется прикоснуться к нему везде, поцеловать его пальцы, ощутить его всей кожей… но, толкаясь в его руку, кажется, я совершенно забыл о том, что хотел, поскольку все мое восприятие сузилось до этих простых и таких желанных движений. На какой-то момент Валера прервался, за что был удостоен моим протестующим стоном, но, то ли он предполагал подобное развитие событий, то ли я чего-то не знал о своем лучшем друге. (В праве ли я еще называть его так?). Его рука скользила легче, поскольку, Карелов использовал смазку… «Предусмотрителен, как всегда…»… когда его пальцы скользнули ниже, я не имел ничего против… кто-то, должен был сегодня быть в подчиненном положении, почему бы не я? Лера может не решиться…. Я чувствовал, что его рука все еще продолжает несильно сжимать мой член, когда его пальцы осторожно толкнулись внутрь… я метался между его руками, силясь понять как такое вообще возможно… Карелов целовал меня, совершенно лишая воли и остатков разума, его сильные пальцы умело надавливали на чувствительные точки на пояснице… стоп… а… что сейчас так мягко и пружиняще сдавливало мой член и несильно, но настойчиво растягивало непривычный к подобным ласкам сфинктер? - Сс-ука… - простонал я, уже ничего не контролируя, включая свое тело и аналитическое мышление. Как можно использовать эктоплазму класса эмпатических положительного спектра ТАКИМ образом? Он просто настроил эти псевдоклетки таким образом, что, питаясь нашими положительными эмоциями, они воспринимали его мозговые волны, как руководство к действию и… я это ему еще припомню… - Ты хочешь, чтобы я остановил это? – спрашивает меня этот мерзкий садист, а я еще считал его своим лучшим другом! - Нет! – хриплю, хватая воздух ртом. Но Карелов, видимо, просчитал все и не один раз, возможно, опробовал что-то сам… и теперь, когда он вошел в меня я не испытывал практически никакого дискомфорта… эктоплазматический субстрат направлял его движения не хуже управляемого кондома, так, что каждое его движение бедрами заставляло меня стонать и умолять его ускориться. А я перед тем, как испытать головокружительный оргазм успел подумать, какой странной была бы реклама этого средства, задумайся Валера о патентовании сомнительного изобретения. - Ты, что давно это планировал? – вяло спросил я, когда ко мне вернулась способность не только кусаться, постанывать и пытаться трясущимися от напряжения пальцами, оторвать от спины Карелова кусочек плоти. - Нет… - почти спокойно ответил он, - просто обнаружив такой забавный эффект решил, что это не худшее применение… - А эта хрень… она… ну… - Не переживай, она крайне не стабильна. Жизненный цикл пара часов. - Меня сейчас стошнит… - Шучу… скорее всего оно уже не активно… - «Скорее всего»?! Карелов рассмеялся. - Не переживай, я протестировал все на себе. - Это-то меня и беспокоит… Валера накрыл мои губы своими… похоже это снимало все насущные вопросы на данный момент… а потом… потом нужно принять душ, обязательно поесть и накормить кота. это продолжение вот этого вот: http://ficbook.net/readfic/736744
Susя: Звонки, которых не было Экспромт пятнадцати минут - Здравствуй, Рыжик! Здравствуй, солныш! Мне в окошко лето дышит. Где ты бродишь там, зверёныш? По тебе скучаю. Слышишь? Как твоя нога?.. Откуда? Мне сказала Маргарита: "Это ж вовсе не простуда! Рыжих лисок берегите!" - Здравствуй, Лерка, Здравствуй, милый. Я соскучился, конечно. Приходи на чай с малиной И пускать дымок колечком. Ты не куришь? Вот досада, Что ж, придётся целоваться... То есть... я хотел сказать... ну ладно. Нам почаще бы встречаться?..
Maine Coon: Когда ты уезжаешь на гастроли – я всегда скучаю. Твои туры не бывают короткими, и ты пропадаешь сразу на месяц, а то и больше. Мне не хватает наших разговоров, твоего голоса в телефонной трубке. Пусть даже редко случается так, что у меня после таких разговоров не портится настроение… все равно. Я привык. Говорят, что ты вампир. Наверное, что-то в этом есть, Наверное, поэтому я, несмотря на боль, которую ты мне причиняешь, снова и снова жду твоего звонка. Такая странная форма мазохизма. Мы редко видимся. Пожалуй, даже очень редко, и особо не стремимся делать это чаще. Зато когда ты звонишь, мы можем говорить по телефону по часу, а то и дольше. Стараемся не говорить о работе, но получается не всегда – и тогда у меня обязательно портится настроение, и я чувствую, как тяжело дается беседа с тобой. Да, несмотря на то, что прошло уже немало лет, мы по-прежнему не можем снова начать понимать друг друга в этом плане, и эта тема непростая для нас обоих. Зато мы можем говорить обо всем на свете – от того, какую я прочитал книгу, и кто какие видел фильмы до обсуждения политики. От твоего рассказа о внучке до моих жалоб на младшего брата... Когда мы встречаемся в реале, мы почти не разговариваем. Иногда из-за того, что наши отношения и впрямь несколько натянутые, иногда из-за того, что нам просто не до того, чтобы вести светские беседы. По телефону почему-то получается проще. Наверное, все дело в том, что я не вижу тебя, твоей усмешки, изменения выражения лица. Я многое могу угадать по интонациям, могу себе представить… но зачем? Обычно ты звонишь на мобильный, и я могу в зависимости от ситуации остаться сидеть где сидел или уйти в более уединенное место, прячась от встревоженных взглядов – ведь это снова ты будешь выносить мне мозг и отнимать все силы. Но иногда – не знаю, как ты вычисляешь моменты, когда дома, кроме меня, только родители – ты звонишь на домашний. – Сережа, тебя! – кричит из прихожей мама, и я топаю к городскому телефону, чтобы, глядя на свое отражение в темном зеркале, негромко говорить тебе о том, что меня тревожит. В полумраке коридора почти пустой квартиры это получается на удивление легко. Как будто не было всех этих лет, ссор и обид, и мы еще молодые и можем говорить всю ночь до утра… Сейчас мы уехали на гастроли одновременно. Но если я вернусь через несколько дней, то тебя не будет еще неделю, а когда вернешься – будет не до того, у нас обоих подготовка к московским концертам, репетиции, а потом ты уедешь опять, чтобы вернуться еще через две-три недели. Да, я скучаю. Стоило мне осознать, что нас раскидало по разным уголкам нашей бескрайней Родины, как я тут же начал скучать по тебе и твоему голосу в телефонной трубке, который, вероятно, замолчал для меня на целый месяц. Я привычно лежу на верхней полке в купе несущегося из города в город поезда и пустым взглядом смотрю в книгу. Попытка читать провалилась – мысли убегают куда-то далеко, если точнее – к тебе. Главное, не показать сейчас этого. Благо, остальные в нашем купе тоже либо читают, либо дремлют, и слышно, как за стенкой, в соседнем купе, товарищи по группе традиционно собираются что-то выпить. Я лежу и думаю о тебе, о том, как скомкано и нехорошо закончился наш последний разговор. О том, что мы очень давно не виделись, кажется, с начала декабря, да и тогда тоже все прошло, мягко говоря, не очень хорошо. А сейчас у нас нет ни объективного повода для того, чтобы встретиться, ни времени для этого. Я мог бы позвонить тебе сам, наверное, да только на гастролях я никогда не остаюсь один – всегда на виду, всегда кто-то рядом, потому приходится терпеть, хотя я на самом деле скучаю. Быстро взглянув по сторонам, я убеждаюсь, что до меня никому нет дела, и тихонько достаю телефон. Нет, конечно, я не собираюсь звонить. Переключив телефон на беззвучный режим, я тихонько набираю sms. «Привет, Валер. Я скучаю.» И тут же, вдогонку, уточнение: «Не звони» Ответ приходит на удивление быстро. «По мне?» «По тебе и нашим разговорам» «Ты же опять расстроился в прошлый раз» «Ну и что?» «Ничего. Ты сейчас где?» «В поезде. На гастроли еду» «Я тоже. Надолго?» «На три дня» «Мы дольше…» «Знаю…» Повисает пауза, ответа нет дольше, чем на все предыдущие сообщения. Решил, что разговор окончен или думает? Скорее всего, первое…. А нет, телефон отобразил, что пришло очередное сообщение. «Ладно. Давай встретимся, когда я вернусь. Обещаю, что найду для тебя время» Тут приходит моя очередь немного поупираться. Конечно, я рад, но без этого никак. Это давно стало своеобразным ритуалом. «Но у меня концерт скоро, репетиций много» «У меня тоже. И что?» «Ничего. Придумаю что-нибудь» «Значит, договорились. До встречи» «Ага… Спокойной ночи, Лер» …в ответ прилетает только смайлик. Ты вообще очень редко ставишь смайлики, наверное, сказывается твое нежелание активно пользоваться Интернетом. Поэтому я позволяю себе считать, что в такие моменты ты действительно улыбаешься, а не просто думаешь об этом. Я тоже улыбаюсь и стираю всю переписку. Конечно, это не замена реальному общению и даже не замена разговору по телефону. Но все равно – хоть что-то. К тому же ты был на удивление словоохотлив и не пытался свернуть разговор после двух-трех фраз. Буду думать, что ты тоже соскучился. Стараясь не улыбаться слишком заметно, я прячу телефон и направляю взгляд в книгу. Мы встретимся. Обязательно. Ты обещал. В конце концов, могу я просто соскучиться?
Susя: Великой Пустыне Кто угадает пейринг, тот молодец Огонь горит ровно. Божественный пёс по ту сторону костра молча смотрит на перебегающие искры. В котелке вскипает молоко – начало начал, как Великий Океан, старший брат Пустыни. - Ты слышишь, как ревёт Ветер? Это зима. Зима пришла в Великую Пустыню. Тонкие стружки масла выползают из-под моего ножа и падают в котелок. На поверхности молока расплываются капли, блестящие, как молодые почки на иссохших ветвях. - Слышишь, как гудят деревья? Так звучит весна, короткая, весёлая и яростная. Я крошу в молоко плитку чая. Зелёные стебельки кружатся в маленьких водоворотах, как стволы деревьев, вырванных взбунтовавшейся рекой. - Слышишь, как воет вода? Вода – жизнь. И вода – смерть. Это лето – полное жизни и смерти одновременно. В котелок падают жёлтые пахучие зёрна, искристые крупинки соли и сахара – редкого гостя в наших краях. - Слышишь, как шуршит сухая трава? Это осень – время урожаев, слёз и новых обещаний. Чай готов, и рыжий пёс вслед за мной выходит из юрты, жмуря лживые зелёные глаза. Я глажу его жёсткий загривок, и Божественная собака, болтливый Койот, начинает свою песню: The Desert… It’s never the same. The Desert is always The Desert. Бесконечный Ветер, сын Пустыни, вторит ему и швыряет редкие снежинки мне в лицо. Мы стоим так долго – целый год по времени людей и несколько часов времени Пустыни. Всё повторяется – оно неотвратимо и каждый раз прекрасно. Голос Койота сплетается с голосом Ветра – дети Пустыни, мои братья, поют для меня. - Хватит, болтливая собака, чай остынет, - я снова глажу жёсткую шерсть и целую пса в крутой лоб. Ровной струйкой льётся через край котелка чай, белыми ручейками стекает по бокам чаши. Первую чашу – Матери-Пустыне, в жёлтый песок. Благословенна будь, дающая тепло. Вторую чашу – Отцу-Небу, подателю живительного дождя. Благословенен будь, дающий влагу. Третью чашу – брату-Ветру, сыну Неба и Пустыни, не дающему покоя, двигающему барханы и прокладывающему дороги. Благословенен будь, Ищущий и Смотрящий. Четвёртую чашу я оставляю для себя, Хранителя равновесия, и брат мой воет среди барханов: «Благословенен будь, Оберегающий!». Пятая чаша остаётся для помощника, Пса-Бога с пыльной рыжей шкурой, и тот радостно лакает чай. Капельки повисают на жёстких коротких усах, и Койот с удовольствием облизывается. А я достаю шило, нитки и нож и берусь за работу. У меня много дел, значит, этот год для гостей Пустыни будет спокойным. Горячий зверь кладёт голову мне на колени, прижимается к бедру и затихает. За стеной юрты воет Ветер, но огонь горит ровно.
Susя: Жди меня, и я вернусь. Здравствуйте, уважаемая программа «Жди меня»! Пишу вам, потому что вы – моя последняя надежда. Помогите мне найти Валерия Александровича Кипелова, прошу вас. Никто другой не сможет мне помочь. Потеряла я его не так давно – ещё в 2005 году мы вместе праздновали его день рождения. А потом… потом что-то изменилось. Он стал реже общаться со мной, не приходил ночевать. Но в те дни он ещё возвращался, объяснялся, старался быть ласковей со мной, договаривался… Совсем недавно я окончательно потеряла его. Он просто исчез. Не звонит, не пишет. Не помнит. Сменил телефон. Сменил замки. Я не могу достучаться до него, а он мне так дорог. Он мне не чужой, и я ему не чужая. Помогите. Прошу вас. С уважением, Совесть Кипелова. 12 ноября 2010 года. P.S. Спасибо! Спасибо вам огромное! Он вернулся! Сегодняшний день – 1 марта 2011 года – я впишу в свой календарь красным цветом! Я так счастлива!
Susя: Боги других миров Луна светит прямо в окно, и я не могу спать. Комната залита серебристо-белым светом, который я видел разве что на старых концертниках Артура, ещё времён «Автографа». Луна светит в окно, и твой спокойный профиль залит светом. Говорят, это дурной знак. А ты спишь и не знаешь. Или наоборот, знаешь? Иногда мне кажется, что ты знаешь всё – неизвестно, откуда. Интуиция? Тайные знания? Оттуда же, откуда ты сам? В самом деле – откуда ты такой? Ты не такой, как мы. Ты сильнее и умнее нас. Тебя тяготит это тело – ходишь, косолапя, путаешься в ногах, иногда цепляешься за углы и косяки, на концерте тебя болтает туда-сюда. Только никто не видит, верно? Ну, как «никто». Кто под пивко скользит взглядом по стареющей оболочке – те смеются и говорят: «Дядька круто жарит, да уже не тот». Кто чувствует тебя – те знают, что ты всегда «тот», каким бы ни был, да и не дядька ты им никакой, а божество других миров, которое говорит на ином языке. Когда твои пальцы, неожиданно ловкие для такого непослушного тела, бегают по грифу – имеющие слух да услышат. А слышащим уже не надо смотреть, чтобы знать, что твоё нездешнее, послушное и быстрое тело мечется по сцене, порхает, пляшет, искрится, звенит. Не от струн звук и не от мониторов – от тебя. И всё, что вокруг тебя – волшебство. Когда я стою с тобой на сцене, я тоже – божество. Все, кто рядом с тобой – боги, боги других миров, говорящие с этим миром чудными звуками. Сами они – боги-звуки, боги-мелодии. И в горящих глазах у своих ног я читаю ту же музыку – пронизывающую свет и тьму. Имя им – легион, и вместе мы – столб музыки, который ты закручиваешь вокруг себя. Но это кончается, всегда кончается. Твоё маленькое тело не в состоянии выдерживать это долго – и ты сам улетаешь куда-то, а ты не-ты спишь рядом со мной. А я – теперь ограниченный, почти бездарный, потухший, саркастичный, напуганный и озлобленный – начинаю молиться. - Уходи! Останься там, где ты сейчас, не возвращайся. Как тебя зовут на самом деле – не знаю, но ты услышишь и так, Алик, уходи! Что тебя держит здесь? Уходи, тебя здесь уже никто не хочет понимать, ты бог не этого мира, твои слова падают в пустоту. От тебя хотят формата, соответствия рамкам, ты не выдержишь этого, я знаю. Пожалуйста, уходи! Вернись на родину, брось это тело. Здесь поплачут и успокоятся, а ты будешь свободен и счастлив. Если тебе не жаль себя, своих напрасных усилий – пожалей хотя бы меня! Я не могу… я не хочу за тебя бояться, я устал. Ты вздрагиваешь во сне, и я вздрагиваю, мгновенно устыдившись своего малодушия. - Прости… прости меня. Я никогда не буду таким же сильным, как ты. Прости меня, я не верю во всякое всепрощение и прочий рай, но ты – ты можешь всё. Прости меня, освободи меня! Я боюсь не удержать тебя, не уберечь – избавь меня! Ты ещё раз вздрагиваешь и просыпаешься, недовольно и сонно глядя на огромную луну прямо за окном. От досады и облегчения у меня пылает лицо. Хорошо, что в полутьме не видно. - Надо было шторы задвинуть, спать невозможно. Ты встаёшь, зевая в кулак, и сдвигаешь шторы, оставив узкую полоску голубовато-белого света – от окна до соседней стены, мимо изножья кровати. Вот и славно, вот и хорошо. Моего смущённого лица не видно. Ты ложишься, отбираешь половину одеяла и снова засыпаешь, а я лежу рядом и думаю, что ты опять разгадал меня. В голову невольно приходят слова из твоей песни (или песни твоей группы? неважно, не так ли?), и я повторяю их вполголоса: - Смертный грех – жизнь уничтожить… Боже, то не твоя вина. Ты неожиданно обнимаешь меня за шею и опрокидываешь на себя: - На луну выть хочется? Спи давай. А то ещё лунатить пойдёшь. Подо мной часто, но ровно бьётся твоё сердце, и я понемногу успокаиваюсь. Не сейчас, малодушная ты скотина, не сейчас. Попозже. Видимо, время ещё не пришло. Да, время ещё не пришло, и это зависит не от меня. Правда? - Побудешь со мной ещё немного? – сквозь поцелуй прошу я в твоё острое плечо. И слышу тихий ответ: - Да, Володь.
Mavrin: Интернет-зависимость Я тут ни при чем. Это всё Лёня. Сергей Маврин был с Leonid Maksimov 25 марта. (с) Facebook Три «с» - саундчек, сушняк, сволочь. Стоишь у зеркала, смотришь на своё перекошенное разноцветное лицо – серое (от недосыпа), зелёное (отблеск пивной бутылки), фиолетовое (синяки под глазами), красное (в глазах лопаются сосудики, пора завязывать с Интернетом). А рядом ещё одно лицо. В зеркале-то лицо, а вне зеркала? Ах, если бы лицо! Зачем, скажите, читать сет-лист в позе… эээ… потягивающейся кошки? Распластавшись по зеркалу? Спиной к двери – а если кто захочет пристроиться? Может, ты сам приглашаешь? - Ты как? Нормально после вчерашнего? Соло отыграть сможешь? А руку тебе на спинку кошачью выгнутую не положить? Или расшипишься и невинность изобразишь? - Или выкинуть соло? Как думаешь, Артём справится? Если без перерыва? Тиран и деспот. Деспот и тиран. Сколько раз уже говорили – и в лицо, и за спиной – что он невыносим? Не счесть. - Лёнь, не тупи. Таблетку дать? Невыносим. Неужели всё правда, что в сети пишут маленькие девочки про тебя? Хотя, мне ли не знать… - Серёг. Если ты сейчас же… - Ну-ка? - То я тебе эту бутылку засуну… - Только бутылку? Больше нечем? Невыносим. Глаза хитрющие, рожа наглая (и рыжая), гримёрка пустая. И вроде бы я моложе и сильнее, а всё равно подмял и ухмыляется сверху, путаясь в ремнях. Ну ухитрился его между лопаток поцеловать, но это не в счёт. Всё равно он сверху и я как-то не в обиде. Должно же это деспотичное сокровище кому-то доставаться, почему бы не мне? Оно всё равно всем по разу, а кому-то по два раза, разврат-разврат, раз в рот, раз в зад… - Ну как, есть ещё силы бутылки совать? – сам сидит и курит, а мне не предложил. - Дашь минералки, прощу тебе своё изнасилование. Голова уже не болит. Или «уже не голова болит», это одно и то же в данный момент. - И курнуть. - И куснуть? - Кузя, не грызи, - машинально повторяю своё новогоднее поздравление, а рыжий ржёт из глубин своей сумки: - Ты ещё в Инстаграмм запости. - И в Фейсбуке поделюсь. И тебя отмечу. Садится рядом и вскрывает новую пачку. Зажигалку уже, конечно, посеял где-то (это же нормально), поэтому я достаю свою, ложусь затылком на колени (уже в джинсах, когда успел? под диваном гримёрка, что ли?) и ставлю пепельницу на пол. А сволочь, тиран и деспот меня за ухом чешет. - Щас Тёма придёт и заревнует, - до бутылки тянуться неудобно, но я очень сильный и выносливый, да-да. - А по щщам ему. - А он в Фейсбуке напишет. - Я ему напишу! - Напиши. И автограф дай.
Салли МанЬякина: Да, давненько меня тут не было. Но, меня сегодня пришибло. Очередная серия про Терю и Тему. Когда нужна поддержка. Или борьбе с осенней паранойей посвящается. Когда Артем сам попросил Терю поехать вместе с ним на концерт, у Полковника началась паранойя в самой тяжелой форме. Он подозревал Маврика лично, всех участников группы и фанатов в самых паскудных намерениях. И поехал. С цель разобраться, и, если потребуется, оторвать кому-нибудь что-нибудь. Концерт «Мавриков» должен был быть одном городе, не слишком удаленном от Москвы. Теря рассудил, что просто тусуясь в зале, ничего не выяснишь. Надо покрутиться за кулисами, и понаблюдать. Но, по плану не получалось. Артем сунул ему в руки какую-то коробку, попросил помочь отнести. Потом еще что-то. И не получилось стоять столбом, в гастрольно-концертной суете. И, Теря, стал помогать. Принести, отнести, переставить, поправить подключить. Помочь звукачу, техникам. Послушать. И вроде как, он Теря не причем, и никто не заставлял, но куда деть чувство сопричастности всему происходящему? И тоску по сцене, из-за слишком редких концертов собственной группы. Параллельно, гитарист старался не забывать о главном, о наблюдении и выявлении тех, кто мешает жить Артему. Но, на Стырова, ровным счетом, ни кто не покушался. Ритм секция и звукач тусовались вместе, про Маврика и Алексиса Полковнику и так было все понятно. Выходит, опять он себя по самое некуда накрутил из чистой ревности. Артем перед концертом всегда слишком много болтает, жестикулирует. Мандраж не дает ему и минуты посидеть или постоять спокойно. Дежурные шутки, хохмы про постоянных фанатов, что прилетишь на Луну, а там они, с пирогами… Шаг на сцену. И открывается окно в другой мир. Теря всегда любуется тем, как Артем работает. Как регулирует (под чутким руководством Рыжего Беса) накал в зале. И как отдается музыке и атмосфере зала. Щедро черпает то, что идет из зала, но отдает еще больше. Дежурные шутки, выход на бис. Видно, что вокалист на глазах осунулся от усталости. Краткие секунды (когда Теме кажется, что их не видят) прислониться плечом к плечу, переплести пальцы. Теря скользнул губами по волосам Темы. И еще раз на бис. И Рыжий подгоняет в гримерке, напоминая, что впереди фото и автограф-сессия. На щеках Темы лихорадочный румянец, и глаза блестят. Вокалист выходит из гримерки, его слегка пошатывает, то ли от усталости, то ли от быстренько принятого на голодный желудок коньяку. Вокалист выходит из гримерки последним. Теря перехватывает его за плечи, и быстро и сильно прижимает к себе. - Держись – кратко, почти с угрозой. - Сил уже нет улыбаться, – тихо, и без интонаций. Теря старается как можно незаметнее выскользнуть из здания клуба, и протиснутся к машине. Натыкается взглядом на смутно знакомое лицо, ощущает слишком пристальный взгляд из-под очков. Кажется, это кто-то из постоянных фанатов, то ли Маврика, то ли, Кипелова. Черт знает. Не до них сейчас. Дождаться Артема. Просто дождаться. В условленном месте. Хотя, Теря уверен, что постоянные его узнали. Да, и какая, к свиньям, конспирация. Давно уже ни какой. Но, Артем просил так сделать. Значит сделает. Тема практически выпадает из автобуса. И бегом (только бы не споткнулся, и не пропахал носом асфальт) к машине. Все. Он на месте. Растрепанный, бледный, осунувшийся, пьяный (с неудовольствием отмечает Теря). - Подожди, не включай свет, - жарко шепчет Артем, касаясь губами уха гитариста, - пусть проедут. Мимо проезжает еще две машины. - Все, поехали, оторвались! – Теря даже в интонациях слышит, Темину азартную улыбку. - Штирлиц ты хренов, - бурчит гитарист для порядка. И они едут. На дачу к Артему, ставшую их бункером. Артем мгновенно засыпает, как только они выруливают из города. Теря опускает пассажирское сидение и повышает температуру в салоне. И сам себе в очередной раз удивляется. Ни кому и никогда он не шел навстречу так, как Артему. И никто не повергал его столько раз в состояние панической паранойи. И никого так не хотелось пришибить, иной раз немедленно и на месте. И в тоже время, ни о ком он так не скучал, ни за кого так не переживал. Наверное, так и должно быть. На дачу приехали рано утром. Зайти в дом, оставив Тему в теплой машине. Включить электричество, и подключить электроодеяло. Артем, практически не просыпаясь, выбирается по его зову из машины, и добредает до кровати, что бы уснуть в гнезде из теплого одеяла. Просыпаются ближе к вечеру. На закате. Причем, Артем первым. Теря вылезает уже на запах еды. Стыров небритый, с забранными в хвост, волосами. И самая вкусная в мире картошка с тушенкой. И тихие объятия. - Спасибо, что поехал, поддержал. В последнее время мне стало тяжело улыбаться после концертов, - Стыров удобно устроился головой на коленях Тери. - Тема, ты, блин, я с тебя …. Фигею. Ну, это вот чо? – Теря не может сформулировать по-другому, отголоски той ревности-непонятно-к-чему, еще витают. Может только сгрести шевелюру Темы в кулак, и ощутимо натянуть. Несколько секунд вокалист смотрит снизу вверх с недоумением. Медленно, но осознает: - Ты опять себе что-то напридумывал. Тееряяя! Я думал мы еще год назад это прошли. И отпусти меня, пожалуйста! – на лице вокалиста смесь облегчения, недоумения и веселья. И снова им обоим приходится смирится с особенностями друг друга, принимать как есть. И, ведь так и надо.
Mavrin: Я этого не хотел. Мне никогда не войти в этот сад – В нём нет цветов для меня… Как грустно не получать того, что хочешь. Не менее грустно, когда человек, обладающий сильной волей, тратит все свои силы, всё своё время на достижение недостижимого, ненужного, чужого. Зачем тебе это, мальчик? Что ты будешь с этим делать? Что ты сможешь придумать для себя, когда получишь это? Чем ты будешь дышать?.. И как я смогу жить дальше, если твой смысл жизни – и погибель твою – отдам тебе собственными руками? Он был сильным, действительно сильным. Не только в плане голоса – по характеру. Такие переживают и падения, и крушения. Снова встают и идут дальше. Не за счёт гибкости, нет – упорством и злостью. Оскорблённой гордостью. Именно эта гордость, это сияющее «Я» и привлекли моё внимание. Когда у тебя есть своя группа, это не только ништяки и плюшки. Это ещё и ответственность, разнимание за шкирки, а также раздача люлей, пряников и прочих печенек. И кнут в рукаве, который в нужный момент необходимо выдернуть, как волшебную палочку. Нет, что вы, я не тиран, просто больше одного человека – это уже стадо. А любой, кто отгоняет стадо от обрыва, должен и кнутом уметь орудовать. Так вот, мальчик. О да, мальчик бы кнута не испугался. За шкирку такого не оттащишь – сам кому хочешь люлей выдаст. И что вот это, сияющее, «Я-Я-Я» значило для меня, деспота и тирана? Во-первых, то, что ролью просто вокалиста он не удовольствуется. Он меня попробует выдавить, из моей же группы. Всеми правдами и неправдами, криками, интригами. Не то чтобы это особенно плохо. Мне просто из своей же группы уходить некомильфо. Странно это и даже подозрительно. И очень не хочется. Во-вторых, от меня этот мальчик-Я подачек не примет. Ни подачек, ни помощи. Всё сам. Ни песни вдвоём писать, ни тексты – либо один, либо другой. Группа – это не просто я-и-кто-то-там. Это же уступки, компромиссы, обламывания себя, в том числе и с моей стороны. Будет он себя ломать ради нас? Вряд ли… А там смотри пункт первый. В-третьих… любой мой шаг в сторону от выработанной им линии – и я уже зло во плоти, что бы ни сделал. Кажется, я начинаю повторяться. Впрочем, неудивительно. Все эти печальные размышления промелькнули у меня в голове очень быстро, пока он пел в маленькой вокальной будочке, отгороженный от меня стеклом. Ломать? Хватит ли у меня сил? И понравится ли мне то, что я получу? Не знаю. Не уверен. Не стоит. - Что скажете, Сергей Константинович? – он показался в дверях. Отпустить с мотивирующим пинком? Проводить вежливо и рассыпаться в извинениях? В зелёных глазах всё ярче горела обида. Что, молчу слишком долго? Извини, дорогой. Больше извиняться не буду… Да, действительно обиделся. Пока он застёгивал куртку, я почти физически ощущал его бессильную ярость. И почти физически она оттеснила меня от чаши весов «сочувствие». Когда я, прощаясь, посоветовал ему действовать самому, без нас, ярость стала осязаемой. Он оттолкнул мою руку и вылетел из студии. Прошло несколько лет. Многое изменилось, в том числе и самое непостоянное – вокалисты в моей группе. С нами снова был Артём. Круговорот Артемиев в природе. Он, как и прежде, с переменным успехом учил слова, иногда терял листки, иногда ломал принтер. В этот раз он прислал смс, что компьютер сломался, но как насчёт текста с доставкой на дом без НДС и регистрации? В узких кругах такое поведение называется «ни стыда, ни совести, ни московской прописки». Если первые два элемента у Стырова иногда по очереди появлялись (видимо, когда он не раздавал их фанатам вместо автографов), то с пропиской всё было действительно плохо. Я решил заехать к Артёму ранним субботним утром, чтобы не попасть в пробку. Добрался раньше, чем думал, поднялся на этаж и занёс было руку, чтобы позвонить. Что-то было не так. Неправильно. Звонок? На месте. Ободранная штукатурка? Не более ободранная, чем обычно. Поцарапанная дверь? Она всегда была поцарапанной… Но сейчас ещё и приоткрытой. Прокрутив в голове сцены из всяких триллеров и шпионских фильмов, я подготовился к худшему и тихонько потянул дверь на себя. В прихожей мирно стояли ботинки. Куртки, целые и невредимые, спокойно висели на вешалке. На пороге комнаты сидела кошка и недружелюбно смотрела на меня. - Кис-кис? – прошептал я. Кошка зашипела и ушла в глубины квартиры. Следов разгрома не было; кошка напуганной не выглядела. Значит, сюда никто не вламывался? Значит, рассеянный хозяин просто забыл закрыть дверь? Опрометчиво, особенно в таком райончике. Осторожно ступая, я вошёл в спальню и вдруг смутился. Поскольку на улице было семь утра, Артемий сладко дрых на своём ложе, запустив руку в чью-то длинную рыжую гриву, расплескавшуюся по его плечу. На пару секунд я даже устыдился того, что вломился в чужую квартиру, когда хозяин весьма занят и отнюдь не вышиванием крестиком. А через пару секунд рыжая голова поднялась, и я понял, что это не девушка и даже не женщина. У нормальных женщин не бывает ни усов, ни бород. Я попятился и, кажется, даже зашипел, не хуже Артёмовой кошки. А с кровати на меня яростно, обиженно, ненавидяще смотрели горящие зелёные глаза. - Не попал ко мне в постель, полез к Артёму? – я уже упёрся в косяк, но пытался пятиться дальше. От звуков моего голоса Стыров подпрыгнул и, не до конца проснувшись, машинально загородил собой кровать. - Серёг, ты чего? Я с трудом взял себя в руки и бросил стопку текстов на пол около кровати: - Дверь на ночь закрывай, и всё будет хорошо. Выходя из квартиры, я слышал сдавленное рычание. Ненависть, обида и прищемленное «Я».
Susя: Пузырьки в варенье Посвящается Seva и её уже-не-ново-рожденному сыну. «Эх, Володя, вот был бы я голубым, я бы с тобой огого…» (Закулисное неизданное, все права на эту фразу принадлежат Л.Фридману) Нева ощетинилась разведёнными мостами, а город всё не спит. Он никогда не спит, лишь иногда, перед самым рассветом, притихает. Только центральная артерия, Невский, пульсирует без остановки, мерцает оранжевыми огоньками на ровном нежно-жёлтом фоне, сладком, как персиковое варенье, с маслянистыми бликами. А они – как мухи, прилипшие к нему. И сладко, и страшно, и не вырваться уже. Сигарета – как глоток воздуха, долгожданная передышка, законный повод отойти и успокоиться. За спиной – тихое шуршание одеяла о простыню, дыхание и страшные, сладкие, неизгладимые минуты, липкие и стягивающие кожу, как персиковое варенье. Окурок гаснет в переполненной пепельнице. Обернуться – секунда. До кровати – шаг. Лёгкий скрип матраса. Напротив бледное лицо – почти в цвет подушки. Лихорадочно блестящие глаза: обычно зелёные, теперь чёрные со случайно пойманными жёлтыми уличными искрами. Губы у всех мягкие, даже у монстров рока, много лет стоящих на пьедестале. Спина немного ноет, непривычная к таким нагрузкам. Боль потихоньку уходит вниз, будто стекает от плеч в середину спины, потом по ногам, несильная, но неумолимая. - Володь? - М? - Тебя свои не хватятся? - Если что, скажу, до утра с тобой пили. - Не выглядишь помятым. - Это сейчас. Ты меня здорово потрепал. - Да ну. Ты вон какой мощный. - Да и ты ничего себе ещё. Оказывается. - Думал, Фридман – старый пень, который ни на что не годен? - Не думал. Тишина. За окном пульсирует персиковое варенье, сладкое, тягучее, с пузырьками, пойманными, как и они. - Скоро солнце встанет. Надо в душ сходить. - А ты что, уже выспался? - Неа. - Погоди. Можно поваляться ещё с полчасика. Всё равно постель менять, чего мыться зря. - И то верно. Тени сгущаются перед рассветом, и персиковая нежность Невского меркнет, разбавляясь невнятной серой мутью. Мосты по одному опускаются, и иллюзия уединения постепенно исчезает. Телефон на стуле внезапно оживает. Экран показывает короткое «Дуб». - Ты как, жив, норм? - Угу. - Поезд в час. - Угу. - До связи. Первый солнечный луч прокладывает весёлую оранжевую тропинку среди пылинок, кружащихся в воздухе, впечатывает апельсиновое пятно в голое плечо. Оба смотрят на него, с любопытством и слегка тревожно. - Горячо? - Неа. - А так? На вкус плечо солёное, как и глуховатый смех. - Теперь горячо. Щекотно. Усы щекотные. Солнечные лучи уже водопадом врываются в комнату, и давешние чёрные искристые глаза снова становятся зелёными.
Susя: Через все времена Посвящается самому преданному и самому любимому читателю. Уже поздно. За окном темно; видно, как Виталик за спиной устало смотрит на пульт и трёт виски. Гитару прописать – быстро. Они профессионалы. А вот с вокалом сложнее: - Холст, мож, не надо? Чего ты маешься, давай Мишка сделает. - Начали уже, давай закончим. Самому непривычно, неловко, странно. Голос срывается в хрип, до кашля, и басист прикусывает губу, чтобы не взорваться. - Давай по кофе и ещё разок. Дубинин морщит нос, но не отказывается. Пусть бурда растворимая, но минут на тридцать вздёргивает. И сахара больше, чтобы совсем погано стало. Чтобы повторять не захотелось. Виталик отодвигает чашку, трогает одним пальцем лампочку на пульте и кивает: - Три… два… раз. Я тебя обнимаю, А чувствую воздух… Дубинин устало скалится на чрезмерное «в», но молчит. Пальцы вздрагивают на рычажках. «А правда – как хочется тебя обнять, Алик. Давно хочется, и обнимаю – во сне. А чувствую воздух…» Выдох некстати – «навзрыд» и «скерцо» сливаются. «О» уже на излёте, не хватает воздуха. Крутит. И так некстати перед глазами почти забытый резкий профиль – отстранённый, задумчивый, маленький, бесстрашный. Ноги скрещены под стулом, волосы – почти до пояса – рассыпались по плечам, волнистые, бурлящие, блестящие. Через все времена, Свет мой, Через все города, Друг мой… Выдох – сквозь сомкнутые зубы. Микрофон слишком близко, у самых губ. «Вввз…» - звучит в ушах собственный голос, непривычно громкий. Твой ко мне долетит ветер… Долетел вроде, Алик. И что с того? Это ты дикий и свободный до сих пор. А я вот стою перед микрофоном, ощущая на лице твоё дыхание, и боюсь своего тела, своего горла, своих зубов, своего голоса. Сам с собой справиться не могу. Крутит. Я живу без тебя, Только память кричит Жестами… По спине бегут мурашки – от высокого горла свитера вниз, на плечи и поясницу. Голос подрагивает. Считай, признание в любви – неужели на всю страну, диском? Поймёт ли? А не поздно? Дал Господь одну На двоих вину – Рану. «Равную!» – Дуб косится на текст, но так даже лучше. У Холста за стеклом отчаянно блестят глаза. Басиста не видит, смотрит куда-то сквозь него – через все времена, в прошлое, в свою открытую рану, до сих пор дрожа от боли. Твой ко мне долетит ветер На пределе… Воздуха не хватает. Вдох – и стон, вздох, всхлип: Ох, как крутит. Опять эти бешеные карие глаза – искры, безумный смех и задавленная тоска. Не денешься от него никуда, а сколько лет прошло – уж тридцать скоро. Ещё как крутит, не расскажешь – слов таких нет. - Не вокалист я, - Холстинин стягивает наушники и виновато разводит руками. - Супер, по-моему. Давай сольём в сеть, а Мишка потом запишет сам? Там наверняка будет не так, зато правильно как пипец. А у тебя душевно вышло. - А в сеть зачем? – гитарист садится около пульта и пальцем гоняет кружку с недопитым кофе. - Чтобы всем интересно стало! - В сеть так в сеть. Как знаешь. Я в этом не очень… Дубинин наклоняется и очень осторожно целует его в губы, пахнущие растворимым кофе, сладким до липкости. Виталькины глаза тоже карие, но это не то. Если закрыть глаза, мягкие кудри под пальцами почти такие же. И мозолистые пальцы на плечах. Ох, как крутит…
Susя: Никогда Навеяно ночным разговором с Мавря. По доброй традиции посвящается моей музе, соавтору, читателю и необходимому элементу. У Володи опять болят губы – так сильно, как будто всё было взаправду. - Что такое, золотко? – спрашивает Ольга, приподнимаясь на локте, когда он опять просыпается с криком, с треском разрывая простыню. Третью за неделю. - Опять оно… - Холстинин мотает головой и прячет мокрое исцарапанное лицо в плечо жены. На предплечье вспухают кровавые следы зубов. - Нам нужно показаться врачу? – её голос звучит взволнованно. Муж молча кивает и встаёт. Пора собираться на работу. Сегодня ему снился он сам – юный, с лёгкими пушистыми волосами, в нелепом наряде с лентами и цепочками, с гитарой через плечо. Он никогда не умел играть, ни на чём, даже танцевать не умел – не попадал в ритм. Какой-то концерт, какие-то косматые воющие люди у его ног, практически поклоняющиеся ему. Такие же патлатые парни рядом с ним. И один, особенный, с длинными-длинными волосами – почти как у Оли, только ещё длиннее. Волосы чёрные, как ночь, как смола, как насмешливые глаза ручного ворона Фридриха. Не концерт, а оргия – безумные прыжки, шаманские песнопения ещё одного пушистого с микрофоном, горящие музыкой пальцы. От звука почти разрывает – одновременно хорошо и плохо, больно, на грани разрыва. В грудь и горло колотит гулкий низкий звук – это тот, длинноволосый, притягательный, который ломает его и своим телом, и своим звуком. Потом они кланялись и кожей впитывали крики, вой, аплодисменты, топот и свист. Восхищение, такое материальное, что от него можно отламывать куски и есть. А потом… Этот безумец, демон черноволосый, извивается на нём. На нём – потому что тоньше и легче. А ещё и в нём – это сладко, стыдно, немного больно, но так хорошо, что тело уже не подчиняется, само подаётся навстречу и содрогается. - Ты, слышишь, ты, паскуда, поганец! – шипит парень и стискивает его бедро твёрдыми шершавыми пальцами. – Почему я жить без тебя не могу, тихо ты, расслабься, тише, мой хороший, мой золотой, сука, сука! - Алик… Алик… - слетает с губ судорожный шёпот, срывается, мешается со стонами, глушится – вцепиться зубами в свою руку, потому что рядом, за стенкой, Валерка уже спит, нельзя… Ох ты чёрт! Алик рычит – его слишком стиснули коленями, неудобно толкаться, и он извивается змеёй. Не сломать бы, хотя какой он твёрдый, тугой, только синяки будут, и на ногах тоже. Алик нагибается ещё ниже, целует его запястье, вздувшиеся мышцы и тут же вцепляется зубами прямо напротив Володиного лица – их разделяет только прикушенное с двух сторон предплечье. Горячие твёрдые пальцы слепо шарят по животу Холстинина. Перед глазами застывает картинка – длинные, дрожащие, полуопущенные ресницы, волнистая прядь выбилась из хвоста и прилипла к виску, к мокрой дорожке, вторая прядь – к плечу, тоже мокрому. Потом картинка заваливается набок, и после какого-то мутного ничего возникает сладкая опустошённая усталость, ощущение, что он, маленький, свернулся клубочком внутри мокрого, липкого, пустого и гулкого тела. Сбоку доносится плеск воды – на краю кровати узкая спина с начинающими темнеть длинными следами от колен, радостный блеск бутылки. Допив, Алик швыряет бутылку в угол и падает на спину рядом, не обращая внимания на стеклянный звон и шелест осколков по полу. Кажется, потом они около получаса спят, пока Алик опять не тянется к нему. Вытягивается рядом, приподнявшись на локте, и опять целует искусанные руки, осторожно зализывая синяки и кровоточащие следы своих зубов. - Больно? – наклоняется к губам и тихонько целует, но всё равно царапает. - Пока нет, - Володя морщится и в отместку несильно кусает его за нижнюю губу, уколовшись о щетину. - Ах ты дрянь, - Алик улыбается, облизываясь, и целует его уже глубоко, жадно, нежно, как будто не было всех этих укусов и оскорблений. Когда Холстинин пришёл на работу, он уже успокоился. Нужно было доделать чертежи труб для нового проекта, согласовать с сопроматчиками и рассчитать стоимость окончательного проекта. Всё, что он проделывал уже сотню раз. За час до обеда зазвонил телефон: - Володь, тут из Калининграда приехал специалист, хочет посоветоваться по поводу сложных условий. Ну ты понял, по просадкам. У них грунты едут. Когда ты сможешь? - Я с Алёшиным закончил, Николай Степаныч, сейчас подойду. - Мы в конференц-зале. Открыв двери зала, Володя застыл. Это лицо он видел сегодня ночью – всю ночь видел только его. И эти длинные, собранные в хвост, волнистые волосы. - Ах ты тварь, – прошипел он в лицо шагнувшего навстречу и сжал крахмальный воротник. - Володя, Володя! Что с тобой? Ты когда-нибудь был в Калининграде? – Николай Степанович осторожно разжимал его мозолистые от карандашей и рейсшин пальцы. - Что? – дышать легче не стало. Владимир отошёл к окну и прижался лбом к ледяному стеклу. – Я из Сургута не выезжал никогда. - А я всю жизнь прожил в Калининграде, – подал голос приезжий специалист, и Холстинин чуть не взвыл. Губы, рука и, что самое ужасное, низ живота опять запульсировали. - Ну и когда вы успели поцапаться? - Я не знаю, я не знаю… – почти беззвучно шептал Владимир, глядя на заснеженную улицу, а видя молодое, искажённое наслаждением лицо и мокрые плечи с прилипшими волнистыми прядями. Спустя полчаса его, сунув пятьдесят грамм коньяка, успокоили и усадили за стол. Гость, назвавшийся Александром Михайловичем, развернул на столе чертежи и схемы, что-то объяснял и показывал на плане города, иногда быстро поглядывая на сгорбившегося в кресле Холстинина. Кажется, они даже обсудили что-то и поговорили по сути. Кажется, даже что-то решили. Автопилот выдавал информацию совершенно без участия хозяина. - Владимир Петрович? – перед лицом опять возникло лицо гостя. Кажется, обеспокоенное. И быстрый, непонятно-тревожный взгляд на распухшие губы. - Да? – уже всё равно. Да, Володя? Будь что будет? - Вы в порядке? Может, надо посидеть и отдохнуть? Вы не выглядите здоровым. Начальства нет рядом – пустой коридор, на окне дурацкий фикус, который каждое утро так старательно поливает младший инженер Галя, и они вдвоём: ведущий инженер, доцент кафедры строительства Югорского государственного университета, кандидат технических наук Владимир Петрович Холстинин и какой-то калининградский инженер Александр Михайлович Грановский. - Ты меня, паскуда, всю ночь натягивал, - Холстинин, склонившись над маленьким калининградским специалистом, шипит, стиснув зубы. А тот внезапно ухмыляется, довольно и сыто, как наглый кот: - А тебе не понравилось, Володь? – и таким вкрадчивым голосом, нежным, ласковым, как эти поцелуи по окровавленным рукам. - Да как? – Холстинин выбрасывает руки и почти прижимает того к стене. – Я тебя сегодня впервые вижу! - Не знаю. Я никогда ни на чём не играл, - голос Грановского звучит как-то неуверенно. - Вот и я... Что? Откуда ты знаешь? - Ну, тебе снилось, что мы с тобой играем на сцене, а потом творим всякое… непотребство… - Александр Михайлович, он же Алик, опять ухмыляется: - Кажется, я был сверху? Володя зло фыркает: - Только потому, что это был сон. Вживую я бы тебя в бараний рог скрутил! Алик хохочет так, что в пустом коридоре гуляет эхо: - Да я уж вижу! - И что теперь делать? – Холстинин опускает руки и упирается лбом в стену над плечом собеседника. Тот перестаёт смеяться, знакомо и как-то привычно прижимается губами к его шее над узлом галстука и шепчет невнятно: - Не знаю, Холст, не знаю. И ты не знаешь. Никто не знает. И вообще, этого всего не было. Пусть у тебя рука прокушена, и у меня все бока в синяках. Может, это мы ненастоящие? Может, мы кому-то снимся и нас никогда не существовало? Холстинин облизывает прокушенную ночью губу и не отвечает, трогая пальцем выбившуюся из хвоста волнистую чёрную прядку.
Io: Говорят под новый год, что не пожелается... Пробуждение было очень трудным. Тяжелым было тело. Голова. Ноги. Руки. Веки. Хотел же чисто культурно остаться дома, напиться по-хорошему, уснуть лицом в салате. Не ведь! Потянуло Сергея на подвиги! Поддавшись на уговоры «арийцев» поехал он в эту гребаную поездку, на этот долбанный праздник. Результат известен. В соревнованиях по литрболу Маврин занял второе почетное место, раньше занял бы первое, но молодость победила. Он хотел было расстроиться, но не смог, слишком устал. Сергей помнил смутно, что происходило в момент, когда кремлевские куранты вдруг забили полночь. Он только слышал, как где-то совсем рядом «арийцы» нестройным хором горланили: «перемен требуют наши сердца», особенно выделялся Кипелов, норовящий растягивать гласные не в нужных местах. «Екарный бабай, - подумал Сергей, - вот было бы так, чтобы мы все смогли, наконец, взять что-то в свои руки, а не слушать очередной призыв власть имущих и деньги делящих…». Вот на этом-то моменте его вроде бы вырубило окончательно. А куранты все били и били. Свинцовой тяжестью по темечку. «Что опять двенадцать? Опять пить?»… - Уважаемые, россияне! В этот день хотелось бы поздравить вас с наступающим новым годом, и пожелать вам и вашим близким здоровья, счастья, долгих и счастливых лет жизни. Уходящий год не был для нас простым…. Речь все продолжалось и все в ней было правильным. Как и подобает…речь президента Российской Федерации была помпезна и ни к чему не обязывала, если бы только у президента не был такой знакомы голос…. Голос, который Сергей слышал много лет, только голос этот говорил: «Валера, мать твою, почему на этот раз ты не хочешь исполнять эту песню?» или «Ну чем тебе не нравится этот текст?». Маврин от удивления даже поднял глаза на лоб, а, окинув замутненным взглядом комнату, в которой находился, конкретно охренел. Зал заседаний советов в Кремле накренился и поехал куда-то вбок потеряв контуры и резкость. «Это сон… снова дурацкий сон» - успокаивал себя Сергей, однако, чаяниям его не суждено было сбыться. *** Валера жеманно курил тонкую дамскую сигаретку, отчего Маврика то и дело пробивало на истерику. - Что ты смеешься? Пиши… - Чего писать-то? - Пиши, указ номер один. Ага, да… ну это… боярам бороды рубить! - Ой, да ну тебя, Валера. - Что, да ну меня, придумай что-то получше! Вон Петрович до сих пор ходит по залу заседаний и причитает :«Это непостижимо». Постижимо это или не очень, надо что-то делать! - Мне просто интересно, кто это пожелал такой умный? - Вот вечно так, Сереж, кто виноват, и что делать. Ты как министр культуры можешь нам что-нибудь предложить. Маврика снова неприлично загоготал и предложил, наконец, что-то дельное: - Легализуем марихуану! - Нас не поймут… как-то слишком… - Тогда это… браки однополые, или… того… назначь смертную казнь за неадекватное обращение с животными. - В смысле за неадекватное? - Ну… это… как его? За жестоко обращение… В голове Кипелова, судя по всему, возникла гениальная идея, он театральным жестом откинул мешающие волосы назад и оглядел присутствующих. (Нужно заметить, что кроме Маврина его никто не слушал, поскольку Холстинин ушел в прострацию, Дубинин тихо бился головой об стену, а Манякин… Манякин релаксировал потягивая беленькую из хрустального графина. Кажется, Саша нашел гармонию и был доволен всем. - Ладно, Рыжий, пишу… - выдохнул Кипелов: «Сим дозволяю всем желающим заключать любые угодные браки по достижению возраста совершеннолетия, но при условии, ежели в первые три года со дня заключения оных в ячейке общества не появляется потомства, то граждане обязуются забрать из приюта кошечку или собачку», - так пойдет? - Напиши как-нибудь более литературно, Кипелыч! - Хорошо… - Валера оглядел потолок и переписал набело: «Сим дозволяю всем желающим особям женского или мужского пола, а также неопределившимся заключать любые браки (не более чем два человека в одном союзе) по достижению возраста совершеннолетия, но при условии, ежели в первые три года со дня заключения оных в ячейке общества не появляется потомства, то данные граждане обязуются забрать из приюта кисоньку или пёсика». - Да, так пойдет… - улыбнулся Сережа, - а теперь давай про Америку. - А что про Америку? - Дык… это… ядерных ракет у нас мало, чужие не помешали бы, - глаза Рыжего Беса хищно блеснули. - Пишу… - ответил Кипелов и очень быстро застрочил пером по пергаменту, тайно примериваясь к карте мира, очень уж ему хотелось ездить в Ригу на дачу, а раз такой случай, то что уж там?
Susя: Горький кофе Ахтунг №1. Автор дичайше не одобряет наркоманию например, но не отрицает этой страницы в жизни персонажа например. Автор ниразу не Паук например но адово и необъяснимо угорает по Паукообразу. Ахтунг №2. Немного обсценной лексики. - - - Автор дичайше благодарит Мавря за один трогательный пятничный выпитый-полностью кофе и трепетно-эмоциональные моменты на тёмной московской улице. …Любые, даже самые простые действия, начинают вдруг приносить необъяснимое удовольствие. Еда, например, кажется настолько вкуснее, что человек может за один присест съесть свою обычную суточную норму… …для интоксикации каннабиноидами средней степени тяжести характерны: беспричинный смех, двигательная расторможенность, болтливость, резкие перепады настроения… Его не было долго, и Володя даже начал волноваться. А потом – пришёл. Красные глаза, безудержный поток сознания, хриплый глуховатый смех, не очень связные движения. За полчаса сгинула целая кастрюля пельменей. - Вообще-то это нам на два дня… - Да ты что? Тут всего ничего! – Алик задевает локтём стеллаж с цветами, роняет сверху вилку, морщится от грохота и тут же забывает обо всём, присев на корточки около разбитого горшка. – Смотри, как круто получилось! Вот тут зелёное, а тут белое, и эта глазурь на горшке синяя, а здесь капает сок, а тут на изломе немного жёлтое, а ещё неплохо бы… Дальше совсем невнятно. Что-то про Самарканд, аистов и тюльпаны. И про солнце. Солнце – главное. Наркоман чёртов. Володя молча собирает уцелевшие орхидеи и тихо ненавидит его. Раз в месяц ходит к своему Крустеру и укуривается до состояния нестояния. Потом полдня лежит трупом, бессмысленно пялясь в потолок. Но сначала… - Блядь. Ненавижу тебя. Теперь Алик стоит прямо (совсем чуть-чуть покачиваясь) и пристально смотрит крохотными злыми зрачками. В упор. - Убил бы. Эти вот перепады настроения – это значит, что больше двух косяков на рыло. С такой дозы Алика уносит резко, далеко и мучительно. Ну и зачем, зачем вот так, каждый месяц, одно и то же. - Знал бы, как я ТЕБЯ ненавижу, - Володя тоже почему-то охрип и смотрит в ответ злыми сухими глазами. Тоже красными – от недосыпа. Вчера (сегодня) писали до утра. Валерка простудился – много при всём желании не выжмешь. Аппаратуру надо отдать в пятницу. Всего три дня на весь альбом – хорошо, что Макса уже прописали, хоть что-то, а теперь опять жрать нечего, сука ты, сука, ну за что, ещё и тебя нянчить… Алик делает шаг-прыжок навстречу – со сжатыми кулаками, со злым стеклянным взглядом, убивать бежит, чего уж гадать, на полсекунды опередил. Но спотыкается о стеллаж, до сих пор лежащий на полу, и на секунду застывает, прижав ладони к ушам. Оглушительный для наркомана грохот, секунда форы. Можно стиснуть его запястья и прижать к себе, наплевав на попытки сопротивления и судорожный хрип. Ещё несколько секунд – для него полчаса – сопротивления, попыток вывернуться, звонких ударов ботинками о стену, ну же, успокаивайся. И очередной перепад настроения, очень кстати – Алик затихает и нежно целует его пальцы, судорожно сжимающие костистые запястья. - Не надо так, ладно? Больно… я ничего не могу поделать, я очень странный, хаха, я дурак, я не знаю, почему так, не надо было курить, но это последняя, у Андрюхи нет больше запасов, мы решили всё докурить, чтобы больше никогда… Пальцы уже разжаты. На тонких запястьях – лиловые и синие тени. Солнце садится, уже вечер. - Кофе будешь? – голос не слушается. Пальцы не слушаются. Ноги не слушаются. Голова, кажется, тоже куда-то уплывает. Почему? У Алика на запястьях уже проступают синяки. Почему? Это я сделал? Сколько времени прошло? Минута? Десять? Полчаса? Сутки? Месяц? Грановский согласно кивает и растирает запястья. Чего он хочет? Провал. Джезва с чёрной пеной. Сладковатый будоражащий запах кофе постепенно затирается – чёрная шелковистая струя бледнеет, смешиваясь с молоком. В кружке. Кружка с молоком. Кто его туда налил? Что за молоко вообще, в этом доме есть молоко? Алик смотрит виновато и просяще, растирает запястья: - Я не смогу чашку взять, дашь мне немного тоже, я только попробую? Не отрывая взгляда от напряжённых, ещё немного синюшных пальцев басиста, Володя нашаривает кружку и подносит к его губам, осторожно, чтобы не расплескать. - Знаешь, я, наверно, кофе не хочу… По-моему, очень крепко, нет?.. А почему без сахара, у тебя нет сахара?.. Я не буду больше, спасибо… Что, всё? Больше нет? - Алик ухитряется болтать в перерывах между глотками, но выпивает всё, всю кружку, триста тридцать миллилитров, моя любимая кружка, с выпуклым котом, которую ты мне привёз из Амстердама, помнишь наверно, тварь ты вечно обкуренная, неужели ты и облизнуться не можешь сам, дай помогу. Губы у Алика горькие от кофе, немного сладковатые от травки его поганой, потрескавшиеся, сухие и очень-очень горячие. Он фыркает, упирается предплечьем в Володину грудь и как-то торопливо отвечает на поцелуй. Потом они лежат рядом в тёмной комнате, под зелёным пледом с красными квадратами, и Алик то дремлет, то вскакивает и начинает метаться – то ли что-то ищет, то ли от кого-то убегает. Это пройдёт, это всегда проходит, и если эта заначка была последней, пусть это не повторится, да? Утром Алик просыпается и уже спокойно лежит рядом, рассеянно смотрит на пятно света на стене. - Я попью и вернусь. - Угу. Вернулся. Лёг рядом, свернулся и уткнулся горячим лбом в плечо. - И кофе у тебя отличный. - Угу. - Я макароны принёс. Вчера. - Откуда? – тут Володя даже немного удивился. Макароны – это что-то. Кажется, два дня всё-таки протянут. - Какая тебе разница… добыл, - Алик улыбается потрескавшимися губами и натягивает плед на голову.
Maine Coon: Мы уже давно не общаемся. Прошло уже около полугода, или даже больше. Давно… ну, по моим меркам это давно, а по твоим – не знаю. Наверное, не так уж и много времени. Кажется, бывало и больше? Тебя-то это явно не напрягает, хотя меня уже, наверное, тоже скоро перестанет это волновать. Уже почти перестало. В конце концов, я сделал именно то, что ты хотел. Пусть это и шло вразрез с моими желаниями. Ведь я не хочу тебя ни к чему принуждать. И никогда не хотел этого. Никогда не хотел быть тем, кто… раздражает? Надоедает? Мешает? Ничего такого. Я никогда не хотел как-либо напрягать тебя. Но я не знал, что это происходит! Ведь ты же не говорил! А я… не мог догадаться. Мне казалось, что всё нормально, что всё замечательно, и я радовался этому, хотя долго не мог поверить, что мне так повезло – ты стал таким близким и доступным. Оказывается, всё это время ты просто мне не говорил, что это не так. Говорил, что всё хорошо, а я верил. Потому что я хотел в это верить. А может, всё-таки сначала и было всё хорошо? А потом… я всё испортил. Конечно. Я всегда всё порчу, всегда виноват я. Ты дуешься и не говоришь из-за чего. Ты начинаешь язвить или вовсе прекращаешь общение, а я гадаю, в чём же дело? Что я сделал не так? Или это просто очередная придурь твоего непостоянного характера? Хотя я всё равно склонен винить себя. Даже тогда, когда не вижу, не знаю своей вины. Но в этот раз я знаю. Ты всё объяснил предельно коротко и ясно. И возможно, на самом деле это уже не первый раз становится причиной разлада наших отношений. Всему виной моя излишняя навязчивость. Как только всё становится достаточно хорошо, чтобы я поверил, что это по правде, а не только мои желания… я слишком расслабляюсь и перестаю себя контролировать. И надоедаю тебе слишком часто. По твоим меркам разумеется. По моим – этого даже мало. Ведь мне хочется всего и сразу. Я словно не могу насытиться тобой и постоянно хочу ещё и ещё. Мне всегда хочется больше, и я пытаюсь получить больше, чем неизменно утомляю, а то и раздражаю тебя. Но в этот раз ты, наконец, об этом сказал. Сказал, что мы общаемся очень часто, что этого слишком много, что ты от этого устаёшь. Конечно, я был расстроен. И очень удивлён. Я и подумать не мог, что так тебе надоедаю! Но нет, мне не нужно повторять дважды. Я всё понял с первого раза. Я перестал навязывать своё общение. Совсем. Оставил за тобой право решать, как часто нам стоит общаться. А ты… так ни разу и не воспользовался этим правом. Ни разу! Подумать только… как я мог так заблуждаться? Как мог думать, что всё хорошо, что я тебе интересен, что я действительно что-то для тебя значу. Нет. Всё не так. Я опять принял желаемое за действительное. Почему я так в этом уверен? Да всё очень просто. Конечно, ты иногда отпускаешь комментарии в мою сторону и даже дежурно поздравляешь с большими праздниками, присылая короткие сообщения, создавая видимость нормальных отношений, но это всё не то. Потому что… за прошедшие полгода ты ни разу не захотел со мной поговорить. Видимо, я всё-таки очень сильно тебя достал. Можно, конечно, сказать, что ты занят, что тебе не до того. Ну да, ты ведь всегда занят! Но не настолько, чтобы ни с кем не общаться. Конечно, у тебя всегда найдётся кто-нибудь, я же не единственный на этом свете. Я слышу о тебе постоянно. Я знаю, чем ты занят, с кем ты общаешься, много всего… но от других. Первые пару месяцев было действительно очень тяжело. Я думал о тебе очень часто. Вспоминал твою довольную улыбку и голос в телефонной трубке. Долгие поцелуи и твою голову на моём плече. Вспоминал, как ты ласкал меня, а я стонал от твоих ласк, чувствуя себя самым счастливым человеком на свете. О, эти ощущения не так просто забыть. Иногда мне физически недоставало тебя, возможности прикоснуться, просто почувствовать тебя рядом. Но, наверное, общения мне не хватало куда больше. Ведь мы разговаривали по несколько часов о любой ерунде, забывая о важных планах и вообще обо всём на свете. Мне напоминало о тебе буквально всё. И особенно – постоянные упоминания о тебе от окружающих. Сначала это неизменно меня расстраивало. Но я надеялся, что пройдёт время, ты отойдёшь и всё наладится, мы снова начнём общаться, хотя бы меньше, чем раньше… Но нет. Никаких изменений, никакой реакции. Потом – бесило. Так, что я едва это скрывал. Если я настолько тебе неинтересен, почему мне должно быть интересно, чем ты занят? Потом на смену этому пришло лишь глухое раздражение, теперь я всё чаще равнодушен. Может быть, я заблуждаюсь… о, как бы я хотел заблуждаться! Но я не могу это проверить. Потому что каждый раз, когда я хочу позвонить или написать тебе, у меня в памяти всплывают твои слова… и я не решаюсь. Не решаюсь снова тебе навязываться. Ведь за всё это время ты не дал никаких оснований полагать, что твоё мнение изменилось, что ты хочешь со мной общаться, что ты соскучился или что тебе меня не хватает. Конечно, мы не первый раз перестаём общаться, и не в первый раз это случается надолго. Но в этот раз всё как-то по-другому. В этот раз я слишком остро чувствую, что виноват я сам и слишком боюсь снова совершить ошибку. И поэтому – не могу ничего исправить. Грустно, если этот раз окажется последним, грустно, если всё закончится так – молча, без слов. Я не хочу тебя потерять. Но и вернуть – не могу.
Susя: Посвящается этим двум упоротым, офигенным, дико верным друг другу мужикам, которые по-прежнему делают нам хорово, и я не знаю, что бы я делал, если бы их не было. С рубиновой свадьбой, ребята. Чтоб вам ещё столько же. По доброй традиции, обязательное посвящение Мавре - музе, собеседнику-соавтору, в разговоре с которым рождаются целые сюжеты и внезапные предложения-озарения, из которых вырастают тексты. Фраза "раздевайтесь, трусы можете не снимать" использована с любезного разрешения г-на Холстинина Io Рубиновая свадьба Небо то расчищалось, то хмурилось. А Виталик всё ждал. Когда-нибудь он должен вернуться, он всегда возвращается, потому что… Потому, что без него этот мир превратится в сплошной хаос. Твой, Виталик, мир – маленький личный мирок, размером всего-то в две Вселенных плюс-минус бесконечность. Два человека и всё то, что они могут сделать вдвоём, спина к спине. Особенно когда один – неудержимый поток, переворачивающий всё, что не прикручено, а второй – основа основ, незыблемый и методичный. Что-то пошло не так, когда основа основ, треснув, исчезла – будто земля из-под ног ушла. У ветра – и земля из-под ног, смешно! А какой смысл шатать, если везде – хаос? Если никто небо не подпирает, какой смысл носиться, если нет столпа, которому бы обдуть с лица пыль и пот?.. Работаем, мальчики, работаем. Гастроли никто не отменял (и Володе бы не понравилось, если бы…), работаем. Новый гитарист смущался, не смел перечить, глядя снизу вверх на Легендарного Виталия Дубинина, Того Самого. Тот Самый был привычно позитивен – то просто шутил, то новичка ободрял. Только по ночам кусал губы на холодном балконе в неожиданно пустом гостиничном номере, бессмысленно таращась на прогорающую сигарету, и думал тихонько вслух: – Ну тебя, мальчик. Ну тебя, ты тут только на подхвате, как китайский суррогат. Всё равно Володя такой один. Не пустой, конечно, номер – просто Виталик затребовал одноместный, чтобы никто вечером не цеплялся ненужными взглядами. За пачку не выкуренных, а впустую спаленных сигарет. За чужую футболку, которую он натягивает после душа. За привычку спать на краю кровати и, подскочив среди ночи, жадно шарить – куда делся? За утреннее, хриплое, весёлое: – Опять, м-мать, мои носки надел? А раньше… Брали всегда двухместный, с пристойными двумя кроватями. Либо со смешками сдвигали их и утром впопыхах растаскивали, либо втискивались на одну, тесно прижавшись друг к другу в гнезде из двух подушек и двух одеял. Так и почуял Виталик клубок боли – слишком горячее пятно посреди спины рядом, неестественно прямой, напряжённой. Глухой мучительный стон во сне, нервно дрогнули плечи. – Володь, ты чего? – хотел тряхнуть за плечо, но побоялся, подёргал за запястье. – Спина… просто горит… И завертелось. Говорят, успели вовремя. Но эти три месяца разлуки… Как под водой, когда в акваланге кончается воздух, а до поверхности ещё плыть и плыть. Мальчика иногда хотелось убить – особенно посреди концерта, когда, машинально поворачиваясь налево, не видишь мучительно знакомых плеч и склонённого над гитарой профиля. Кошачьей полуулыбки – вечно загнутого вверх левого уголка губ. Привычного поворота навстречу и подставленного плеча. Стиснуть зубы и ждать, Виталик. Курить – через стиснутые зубы. Улыбаться – через судорогу. Мягко просить у Юли одиночку – через задавленный рык: сама всё знает, но надо напомнить, а то забудет, а я не вынесу кого-то чужого рядом, тридцать пять лет плечом к плечу, кислород на пределе, как ты там, Володя? Нет кислорода уже, стрелка у нуля, до поверхности еще минута, чем дышать, песок в горле, песок. Шелестит вниз по телу, в ноги, как будто сам Дубинин – гигантские часы, полные песка и вакуума. Бесплотный голос на том конце провода, безликие буквы на экране. Где ты? Однажды песок из часов стёк весь вниз – наконец-то. Шум и суета аэропорта, новая строчка на табло «Прибытие». Знакомая, чуть ссутуленная фигура… с палочкой. Сердце прыгнуло в горло и упало обратно. Идёт-то сам. Всё в порядке, всё в по… Обнимать – страшно. Только руку пожал, как чужому, онемевшими губами неловко ответил на улыбку и осторожно взял под локоть. Довёл до машины. Усадил – бережно, как и в первые дни знакомства не было. И так же тихонько, молча, довёл до квартиры, помог разуться. До кресла Холст дошёл уже сам, тихо улыбаясь, сел. Отставил трость: – Прости, Виталь, мне пока ещё тяжело долго ходить. Знакомое до миллиметра лицо, замерший в вечной кошачьей ухмылке уголок губ. Только чуть глубже стали складки у рта и запали глаза. Дуб, тоже босиком уже, скинул куртку прямо на пол и опустился на колени перед креслом, накрыл подрагивающими пальцами тёплые холстининские. Сколько раз это уже было – как судорожный вдох аквалангиста, выбравшегося в родную стихию. Дуб машинально потянулся поцеловать ладони – правую, потом левую – и замер, сжимая родные и непривычно мягкие пальцы. – Ну да, – голос у Холстинина тихий и непонятно виноватый. – Я ж пока лежал, играть нормально не мог. Мозоли, считай, сошли немного. Виталик слышал его как через вату, пытаясь осознать это – лежал пластом, больной, не играл, а что же делал? Что ты делал, считай, три месяца, Вова – мы же больше ничего не умеем, что у нас есть, кроме нашей музыки, а? Дубинин сморгнул неожиданный туман и уткнулся лицом в Володину ногу, пытаясь спрятать непрошеные слёзы, но джинса всё равно промокла. И Холст всё почувствовал, и Холст гладил по голове левой, свободной рукой – ну что ты, Виталик, не надо. А Виталик тихо похныкивал-поскуливал, как напуганный щенок, укладывая в голове свою же песню: Нам с тобой казалось, Что мы будем жить всегда… Пустота хватает за сердце холодными пальцами, трогает за левое плечо над их парной, «обручальной» татуировкой. И тут же на второе плечо ложится тёплая сухая рука, щупает, щекочет по узорам: – А это какие-то индийские мотивы? Виталик, шмыгая, бубнит в ногу: – Это что-то, знаешь, индийское. То ли мехенди, то ли менди. – Знаю, свадебная татуировка хной. Невестам делали. А ты чего удумал? – А у нас с тобой вроде как рубиновая свадьба, – Дуб шмыгает носом, но уже смеётся, ёрзает напоследок мокрым лицом по штанине и поднимает голову. – И ты невеста, да? – бормочет Холст, сжимая его затылок, и целует мокрые ресницы. Несколько секунд тишины, потом Виталик выворачивается и смущённо фыркает: – Скажи спасибо, что болеешь! Я б тебе как дал за такое! – и держит Володину руку, бездумно гладит пальцы, нащупав наконец-то маленькие мозоли на большом, указательном и среднем. Всё не так уж плохо, что-то делал там, не валялся трупом. Наверно, укулеле брал. – Лучше бы ты у меня в рот взял, – ухмыльнулся Холст, намекающе раздвигая ноги, и потянул басиста к себе, за руку и за расписанное плечо. – Так ты не болеешь совсем! – Виталик выдернул руки, вскочил и поднял куртку. – А пойду-ка чаю сделаю. – А пойди-ка. Володя опёрся на подлокотники, потянулся к нему, и Дубинин невольно потянулся навстречу – подхватить, помня о комке горячей боли в родном теле далёких четыре месяца назад. Но Холст опять поймал его за руку, заставил наклониться и поцеловал – так же ласково, как гладил по кудрявой макушке пять минут назад. – Я так рад, что ты вернулся, – Виталий снова встал на колени, прижал его руки к груди, уткнулся в них лицом. – Без тебя… совсем тут плохо было. – Да ладно, у вас вон какой парень был. – Мне… мне плохо было. Горячие губы тронули его затылок – горячие даже через шапку волос. – Я тоже скучал. Трещина в песочных часах имени Виталия Дубинина – со свистом ворвался воздух, а песок куда-то ушёл. Появились краски и запахи. Дышать. Любить. Играть и слышать. Жить. Войдя на следующий день в студию, Володя будто бы оробел. Помедлил, отпустил пятерню Приста, несмело тронул кончиками пальцев – мягких, почти забывших – рычажки, штекеры, тумблеры. – Я… – и вдруг задохнулся, отшатнувшись, опять вцепился в посеревшего Серёгу. – Нет, нормально, я… Я ж думал, что никогда… Что больше никогда сюда… Когда на операцию клали, боялся, что всё… Виталик, обомлевший на секунду, подскочил, обнял, не стесняясь сейчас никого в мире, прижал к себе, краем глаза увидел слезинку на виске, зажмурился – чтобы не видеть ничего больше, чтобы вынести хотя бы это. Снова заскулил – уже про себя, стиснув зубы крепко-крепко: «Дай мне сил – кто-нибудь, кто есть где-то наверху, рядом, где-нибудь, где угодно – выстоять самому и его удержать, не дать упасть, дотянуть обоих до гавани, дай сил и воздуха, держись, держись за меня…». И за секунду до того, как через аквариум, увидел ещё – Макс опустил голову, кусая губы. Прист нахмурился и отвернулся. Миша распахнул глаза, тоже стеклянные от слёз, приоткрыл рот и смотрел на сжавшегося Холста, как на сияющего сотней крыльев архангела. Минута прошла; утёрли лица, встретились глазами, улыбнулись друг другу чуть смущённо и сели кружком, как и прежде – только Макс за установкой, локтями на сетке стальных трубочек. – Ну так вот! – Прист шмыгнул носом, щёлкнул чайником и положил в центре стола стопку листков. – Я тут подумал – может, нам в Городе тут паузу делать? А, Макс? – И сбивочку такую? – Макс изобразил что-то с явно восточным уклоном. – Ну неее… – Дуб уже пришёл в себя. – Долго очень, а акцент ушёл на слабую долю. Давай это себе сделай в середине, типа сольный номер. А тут покороче, чтобы зал закиснуть не успел. Макс хотел было обидеться, но зацепил взглядом Холста, бессмысленно и счастливо улыбающегося, и сам улыбнулся: – Кто ж за пятнадцать секунд закиснет? – Да хоть и я! Даже десять секунд – это дофигища! – Ну и кислятина ты. – Девочки, не ссорьтесь. Дербанём чайку и на кислоту посмотрим, – Сергей примирительно помахал чашкой. На том и порешили. На концерте Володя будто расцвел. Казалось, его держали осязаемые волны из зала – подцепили, подпёрли и закачали, не давая упасть, возвращая обратно из каждого опасного, на грани положения. Когда две гитары шли параллельно, Володя и Прист сходились, на секунду встречались глазами, и Дуб видел их одинаково озорные улыбки. Будто и не было мучительных месяцев боли и разлуки. Но волны звука – сокрушительное цунами, пронизывающее, очищающее – будто подмыли что-то в Холсте, накренили выпрямившийся было столп, опору, единственное неизменное, что у них есть. Уже не Володя – Владимир Петрович вдруг будто осел, сжался и беспомощно оглянулся на Виталика. И у Дуба внутри всё похолодело. Что делать – посреди концерта, посреди песни? Прерывать? Уводить Холста (пока не пришлось уносить)? Что?.. Житняков подошёл к Дубу во время соло Приста, наклонился и услышал хриплое, на пределе голоса «Холст!», которое пробилось сквозь музыку. Уловил каким-то чутьём, глянул на Холста и дёрнулся. Повернулся к Максу, дождался взгляда, указал микрофоном направо. Утконос ткнул комлем палочки себя в грудь, наконечником – на Володю и кивнул на кулисы. «Да! Да! Да!» Виталик и Миша запрыгали перед установкой и замахали гривами – или закивали, скрывая облегчение? Кончилась песня, Миша склонил голову, раскинул руки, принимая аплодисменты, и украдкой, из-под волос, кивнул побелевшему Холсту, показывая глазами за сцену. Тот – нутром, видимо – ощутил и понял этот полувзгляд, наклонился к гитаре и попятился к кулисам. Там уже наткнулся боком на кого-то из техников и замер, опираясь на его плечо, свободной рукой выпутываясь из гитарного ремня. Спасибо тебе, Макс, боевой товарищ, за подсказку. Секунд через десять под раскатистое рычание барабанов влетел взмыленный Виталик, стряхнул басуху в чьи-то расторопные руки, подхватил Холстинина и осторожно усадил в кресло. - Как ты? Холст улыбнулся, стягивая мокрую майку: - Пока ничего. Но Утконосик вовремя передышку дал. Когда они вышли снова, Виталик, как много лет назад, застыл, глядя на чужие пальцы, повторяющие на том конце сцены его движения и его звуки. Они так похожи. Фигурой, волосами, даже – с годами – стали похожи внешне. Как зеркала. Как супруги, прожившие вместе много лет, в горести и в радости. Только Дуб практически не меняется, а Холст мучительно и рывками увядает. Как… вариация на тему Дориана Грея – портрет Виталия Дубинина, который забрал себе его боль, похмелье, усталость… Вот, принесённый водоворотом звука, он оказался совсем рядом, склонился над Виталькиным басом, как последние – невероятно! – двадцать семь лет. Почти коснулся лицом пальцев, даже вроде бы потянулся губами. И Дуб не сбился, хоть и не соображал совсем, опьянённый этими серебристо-зелёными глазами – пальцы сами довели соло до конца. Володя выпрямился, улыбнулся почти незаметно и опять унёсся в вихре музыки. Быстро? Медленно? Виталий не знал – он чувствовал знакомый запах и видел знакомый силуэт на левом краю сцены. А больше ничего не нужно. Пока звучит музыка, остального не существует. Но музыка стихла. Зал взревел, выплеснулся навстречу жарким «Спа-си-бо!», обдал восторгом, восхищением, любовью. И уже Макс появился за пределами своего королевства, смахнул пот с лица, подставил Холстинину плечо. Володя, еле заметно прикусив губу, поклонился – попытался. Ещё тяжело, железка мешает. И с видимым облегчением выпрямился. Трудный концерт, хоть и с перерывом. Ох, Вова. Сзади окликнула Юля – ребята, фото! Дуб, не отдавая себе отчёта, перебежал на левый край сцены и встал за Володиной спиной, ободряюще погладил по лопатке – «я с тобой». Знакомый профиль – улыбающийся – на долю секунды превратился в три четверти, но до анфаса не дошёл. Узнал и снова стал профилем. А Володя чуть откинулся назад, почти незаметно – только левой ключице стало немного теплее. Как сколько-то лет назад (мало? много? бесконечная пёстрая лента времени, которая измеряется не в годах) они стояли перед камерой на фоне родного СДК МАИ – только тогда Виталик позволил себе откинуться назад, привалиться к Володиному плечу и говорить что-то, чувствуя родное тепло под боком. Кажется, за кулисы они попали через телепорт – сумбурно, странно, как-то внезапно. Холстинин, неестественно прямо сидящий на скамейке, вытирал майкой (второй уже за сегодня) мокрое лицо, молчал и часто дышал. Кто-то из техников помогал собирать гитары. Михаил бестолково метался по гримёрке и то наматывал полотенце на руку, то размахивал им над Володиной головой, как будто это облегчило бы ноющую боль в спине. – Миш, вытирайся, простудишься, – Прист спокоен, как удав, хотя лицо перекошено тревогой. Сунул Житнякову сухое полотенце, сдёрнул с вешалки его же чистую майку. Кое-как собрались. Кажется, ничего не забыли. Хорошо, что сегодня не сами за рулём, потому что от усталости страшно трясутся руки и иногда отключается сознание. Володя рядом склонился на плечо и тоже задремал, иногда вскидывая тяжёлую голову. – У меня заночует. Ребята на даче. – Доведёшь или помочь? Виталик думал ровно две секунды. – Гитары помоги поднять. А его я сам. – Как скажешь, – Прист заглянул в лицо спящему Михаилу и кивнул. Эх, Серёга. Спасибо тебе, друг. Кто бы мог подумать, что мы такими станем. – Как говорил китайский мудрец, ни сы, Виталь. – Я-то норм, – Дубинин поднырнул плечом под Володину руку, потянул – вставай. Холст недоуменно вскинул брови, секунду подумал, потом улыбнулся и тихо, но внятно шепнул: – Я пока сам кой-чего могу. – Э. Ну да, – басист вдумчиво шмыгнул и осторожно опустил холстининскую руку. Взял кофры, кивнул Попову – сами, мол, справимся. Тот поднял ладонь – вас понял, шеф. – Я на тебя только обопрусь, а пойду сам. – Ну лан. Давай, старичок, держись за меня. – Щас я тебе, старичок, засуну… апельсин в твои большие челюсти… Дубинин засмеялся – неестественно громко, так что Серёга, придерживавший кофр снизу, невольно стиснул зубы, пуская по щекам желваки, а Житняков проснулся, с перепугу завалившись на Макса. А тот опять всё понял, за плечи цапнул: – Не боись, малой, это дедушка Виталя чудит, в Деда Мороза переиграл. – Я не малой! – запротестовал почти сорокалетний мужик. – Хо-хо-хо! – завопил в ответ Дуб. Над головами открылось окно, и взъерошенная старушка в жёлтом халате заголосила, размахивая веником: – Ишь, разорались, патлатые! Время час ночи! Я вам милицу вызову! – …хи-хи-хи, – вполголоса завершил партию Дуб и осторожно открыл дверь подъезда, пока Холст, цепляясь за поручень, медленно поднимался. – Ты глянь, старые пердуны, а орут как малолетки! Неймётся! Я ноль два звоню! Виталик опять не выдержал: – Дедули уже идут пить вечерний кефирчик и на боковую! Адьос, старпёры! – Иди ты! – галантно откликнулся Макс с переднего сидения. Автобус прощально мигнул фарами и исчез за поворотом. Над подъездом с треском закрылось окно, оставив снаружи эхо прощального «Счас я ноль два!». Володя, кажется, совсем пришёл в себя – разве что медлил на ступеньках, а так и вызывал нагружённому гитарами Виталику лифт и открывал двери. – Уф. Войдя в квартиру, Дуб поставил кофры строго параллельно друг другу и с наслаждением потянулся: – Проходи, раздевайся, будь как дома, трусы можешь не снимать. – Сам справишься? Кажется, у Холста игривое настроение, а вот у Витали перед глазами опять рентгеновский снимок и огромные шурупы, торчащие из Володиного позвоночника. И курить захотелось, чтобы руки перестали дрожать. – Ты чего? – Накрывает чего-то, – Дуб стиснул зубы и бросил куртку на вешалку. – Виталь, – Володя вдруг стал привычно серьёзен, подошёл, прихрамывая, положил ладони на плечи. – Не смей. Успокойся и дыши. Я жив. – Жив, – откликнулся эхом Виталик и опустил голову. Опускал, пока не уткнулся в холстининскую щёку, с оглушительным в тишине прихожей шуршанием потёрся о неё – и внезапно впился в Володины губы. Потревоженная курткой, с вешалки на них упала чья-то шапка, посыпались кепки, а они будто не заметили, целуясь жадно, будто сорок лет назад в подсобке за сломанными стремянками. Холст вдруг резко подался вперёд и отстранился, довольный, облизываясь и расстёгивая куртку: – Рубиновая свадьба, говоришь? – Эй, ты меня до крови укусил! – Виталий вытер губы ладонью и возмущённо посмотрел на красный след. – А то тебе не понравилось? – Холстинин ухмыльнулся, демонстрируя по-прежнему длинные клыки, и подошёл на шаг. – Иди на хер, извращенец! – С удовольствием, – Володя уже совсем близко, нежно прошептал почти в ухо и всё-таки, не удержавшись, прикусил пульсирующую на шее вену. Дубинин внезапно улыбнулся в ответ и взялся за его ремень: – Дай помогу. – Помоги, а то мне что-то мешает. Болты, наверно. – А то ж. Целых тринадцать штук, и один явно мешает. – Ага, мешает. Ходить вот точно меш… ах… мешает…
Susя: История одного невокалиста Все события, описанные в фанфике, произошли в голове у автора после пары диалогов в интернете. За вдохновение автор благодарит Анну Балашову, Io и гыгыгы Алексея Looney Spectre. – Серёж… Серёж… Серёжа?.. – М? – Серёоооож… – Неа. – Сергей Константинович, ну пожалуйста… – Ну что? – Маврин затушил окурок, привычно сломав его в пепельнице, и пошарил по кровати. Нашёл носок, скинул на пол и заполз в пододеяльное тепло. – Давай я у вас петь буду? – Лёш, давай спать. – Возьми меня в группу! – Да мать твою! – Сергей натянул одеяло на голову, надеясь скрыться от источника звуков. – Ну пожалуйста! Пожалуйста-пожалуйста и шоколадка? Шоколадку помянули зря. – Отстань, а то Эделя возьму, – пригрозил Рыжий и спустил ноги с кровати, невольно ища глазами что-нибудь тяжёлое или хотя бы бандану, чтобы заткнуть рот. Но Эдель, да преумножатся его татуировки, стал для Спектра последней ницшеанской соломинкой. Алексей свет-Валерьевич слетел с кровати и, на ходу одеваясь, вылетел из комнаты. Маврин с облегчением посмотрел ему вслед и подумал вслух: – Но так бегать нельзя. Забрался под одеяло и, продолжая свою мысль, уснул. А утром за рюмкой кофе жаловался на репетиции Юрцу: – Я же не могу в группу брать всех, с кем переспал? – Отож, – согласился Юрец, не обращая внимания на сдавленный (разочарованный) всписк с галерки. – А то бы в группе была китайская общага. – Я с китайцами не спал! – возмутился Светлейший и одним глотком допил кофе до отметки «как будто кофе кончился, но есть что пролить». – Вконтакт гласит: "Пусть новым вокалистом будет Кипелов", – вовремя озвучил Никита информацию с экрана смартфона. – И с Кипеловым не спал… – … ну конеееееечно… – откликнулось далёкое эхо. – Так, вздремнул? – Юрец с ехидной мордочкой показал из-под стола диск «Смутное время». – Ничего не было! – зашипел Сергей Константинович, скрываясь за «Маршаллом». – Только с Дубининым, а Виталик у нас уже пел, всё честно! – Сам себе противоре… – начал Юрец, но не закончил. В дверях показался Дмитрий, узрел Алексеева и припечатал его к двери с привычным криком «Юрец, бля!». «Смутное время» осталось лежать на столе, в четыре глаза укоризненно глядя на обнимающихся мужиков и Никиту. Никита беззвучно изливал невидимые лучи обожания на торчавшие из-за усилителя хитрые мавринские уши, плавно переходящие в хвост (который на голове, а вы что подумали?), и думал о шоколадке, которая лежала у него в кофре.
Susя: Опоздавший Пишется солнечному Вольку, который танцует в моей голове под "Зимовье Зверей". Люблю тебя. Ахтунг! Есть словеса нецензурные! ЖЫТЬ, вокруг себя меняя мир! Холодный дом, балкон на юг. Я мало ем. Я много пью. Я пью дешёвое вино И позабросил рок-н-ролл и кино. И, в общем, стал совсем другой – Ушёл на дно, обрёл покой… Лампочка под потолком роняет конус мутного света. Они сидят вдвоём за бутылкой – одинокой бутылкой бессмысленного сладкого вина, от которого тошно во рту и тоскливо в голове. Ночь кончается, и небо начинает розоветь – робким проблеском справа. Алик сжимает мутный стакан и ведёт донышком по грязной, нелепо торчащей доске столешницы. Задевает торчащий гвоздь. От противного взвизга Вовка морщится – сотый раз за ночь – и прижимается ухом к плечу. Это не поможет, но отрывать обе кисти от стола рискованно. - Как будто это надо кому-то. Нафига? Алик молча водит стаканом по столу и криво ухмыляется – то ли пьяно, то ли зло. Ухмылка теряется в глубоких тенях на щеке, путается в трёхдневной щетине. - Всё – низачем. Всё нафиг надо. Лампочка над головами еле слышно гудит. Холодильник в углу подрагивает и булькает фреоном. - Блять, как ты не понимаешь? В этом всём нет смысла! Вообще – ни в чём. - Ну и? - А ты хочешь остаток жизни таксовать в райончике своём спальном, уютненько заживо гниющем? Ты зимой его видел? Всё серое – небо серое, дома серые, снег серый, деревья ёбаные – серые! Собаки, блять, серые! Птицы! И люди – серые! Всё плоть от плоти! Всё дохнет на ходу! - Сам-то! – Володя злится – Алик в чём-то прав, но это нечестно. И ещё больно. – Ты сам-то живёшь, где автобусы не ходят! И поэтому сейчас ты опять проебал всё! И сидишь у меня на кухне митингуешь, сука! Мне пора, ухожу - На часах последний срок. А не то заблужусь, Опоздаю на метро. И вернусь и скажу: Мне ведь некуда идти. Приюти, Хотя бы до шести... А басист ухмыляется уже во весь рот – и Холстинин со страхом замечает, что у него, несмотря на щетину и синяки от недосыпа, чистые волосы и насмешливые злые – живые – глаза. И ещё очень яркие блестящие губы. А сам он стянул немытые волосы в хвост (под круглосуточно натянутой до носа шапкой не видать) и наплевал на внешность, потому что незачем. В машине накурено. Дома есть нечего. Постоянно то темно, то серо. Из этого круга живым не вырваться – как-нибудь потом, когда солнце появится или когда весна будет. Или ещё когда-нибудь, главное – потом. - Холстинин. Ты выступал перед стадионом. Десятки тысяч человек на тебя молились, - Грановский уже встал и кажется совсем трезвым. Очень серьёзным. И бесконечно злым, звенящим от распирающей его ярости. – А ты тут распустился. Всё, как тогда, - сидим, поём; Я на нулях, ты при своём. Так было десять зим назад, Хотя об этом даже страшно сказать. Гудящая в тишине лампочка, ворчащий от голода холодильник. Капающий бесконечно далеко кран в ванной. - Сссссука, – это тихо, но оглушительно. А ещё это – с непонятным наслаждением, резко наклонившись вперёд. – Пошли. - К-к-к-к… - Холст неожиданно для себя самого заикается, послушно поднимаясь с колченогого стула. – К-к-куда? - В ванную, куда, - Алик похож на худого и бесконечного дьявола. От него никуда не деться. И в ванной, которую видит впервые, он распоряжается властно и безапелляционно: включил воду, стукнул по смесителю, где полагается. Сгрёб обычный, как у всех, кусок хозяйственного мыла, сунул в мокрые холстининские патлы и устроил форменный бардак. - Эй, ты что? – Володя очнулся и схватился за голову, пытаясь защититься от лезущих в глаза колких пузырьков. - Головомойку тебе устроил, - Алик сидит на краю ванны и скалится. – Дальше сам или помочь? Помыться Володя уже давно мог сам, но к чему это представление? Особенно когда Холст помыл голову, даже вытер её, а мелкий телом басист облил его водой из мятой эмалированной кружки – теперь что, целиком мыться? - Давай ты выйдешь? - А чего я там не видел? – опять хамит и усмехается. Но вышел, дал пять минут. А от горячей воды и серого мыла стало легче. Как будто зимнюю шкуру сбросил. - Дальше что? Грановский ждёт его на кухне, на подоконнике, болтая ногой. Лучи лампочки и пробившегося из-за горизонта солнца (проблесками синее небо и странно яркое солнце) запутались в его волосах, похожих на какую-то космическую вату и чёрную дыру одновременно, поэтому он кажется маленькой бархатной пантерой. - А дальше брать города. А пленных не брать. Не сосчитать всех мест и лет, Где были мы и где нас нет. А значит, будем, как тогда, Тушить окурки и сжигать города. - Зачем мне города? – Холст неловко улыбается, рассматривая маленький грязный стол, который полчаса назад был всем его миром. – Мне себя-то кормить нечем, а их кормить надо. - Чтобы жить, дурак, - Алик улыбается и тянется к его лицу. – Ты живой, блять, живой. Так иди и живи, а не тухни. Тянется ярко-розовыми, блестящими, тёплыми гладкими губами. И шепчет где-то внутри: - Живи, живи, ещё столько надо сделать – потому что кто, если не мы? Внутри, разгоняя языком Вовкины разбегающиеся серые тени.
Io: Правда или действие Фандом: Ария Family Пэйринг или персонажи: Дубинин/Маврин Рейтинг: PG-13 Жанры: Повседневность Размер: Драббл, 368 cлов Рыжий любит принимать гостей, даже если берется утверждать обратное. Особенно, как ни странно, он любит, когда приезжает Виталий. Наверное, раньше, когда студии располагались теснее, когда тусовка не поделилась еще настолько – многое было проще. Теперь – сборные концерты скорее исключение, чем правило, да и звонки от прежних коллег раздаются все реже. В этот раз Дубинин свалился на голову Маврина внезапно. Отменили рейс. За ним отменили концерт. До Домодедово оказалось ближе, чем до центра. Маврин не удивился, хотя, если по чести, абсолютно случайно оказался вне студии (шла отработка нового материала, как обычно Сергей временами забывал про необходимость еды и сна). – Черт знает, что творится! – Дубинин налетел с порога как ураган, сгреб в охапку, похлопал по спине. – Как сам? Что нового? Записались? – вопросы сыпались как из рога изобилия. В отличие от Кипелова или Холста – Виталий был искренен и Маврин про себя благодарил небо, что тот приехал один. – Все под контролем, – отозвался Сергей, – эй-эй, ты того, полегче! Старость – не радость. – И молодость – гадость! Мы вляпались в этого долбанного авиаперевозчика, ну, что ж поделаешь, зато хоть повидаемся. – Да уж, нет худа без добра. – Что с альбомом идет? – Да, это будет макси-сингл. – Правильно, на месте стоять нельзя. – Чаю хочешь? – Все хочу и все буду! – Ты какой-то позитивный, что, кажется, лучше бы это исправить. – Брось! Виталий отмахнулся настолько по-свойски, будто бы и не было всех тех ссор, разделяющих лет, групп, менеджеров и прочего. Они снова сидели на кухне, ели пригоревший омлет и рассказывали, рассказывали, перебивая друг друга, словно бы познакомились только что. Словно бы не было между ними ни Германии, ни Кипелова, ни ссор, ни обид. После нехитрого обеда, Виталик вытащил бутылочку крепкого. Совсем немного для двоих старых друзей, но Рыжий отделался половиной стакана, после чего решительно отставил виски. – Знаешь, о чем я сейчас думаю? – спросил он, лукаво сощурившись. – О чем? – На самом ли деле мы с тобой тогда рванули за границу? Может, это было лишь следствием пьяного угара, просто померещилось? Дубинин улыбнулся и поманил Маврина пальцем. Когда Сергей наклонился – Виталий сделал такой же жест и легко поцеловал его в губы, перехватил за шею и задержал, пробуя на вкус: табак, древесные ноты виски и сладость на языке. – Убедился? – озорно спросил он, возвращаясь на свое место. – Пожалуй… Сергей выглядел смущенным, но назвать его недовольным определенно было нельзя.
Susя: Бездыханная лёгкость моя С днём рождения, чув - запоздало, но я должен успееееееть! 945 слова сорокаградусного ангста, бзсхдности, любви и боли в одном флаконе - всё-как-мы-любим (с). Бездыханная лёгкость моя. Непомерная тяжесть. Переполнено сердце, и рубаха от соли пестра. Завязало нас гордым узлом, да никто не развяжет. Разрубить? Я уверен – руке не поднять топора. Рыжий стоит на грани миров – и не двигается с места. Ввысь уходит бесконечность дорог, манит бездонным знанием, невероятной лёгкостью и слепящим светом. Просит взамен лишь раствориться в ней и оставить всё земное. Вниз тянет всё то, что так щемит сердце нежностью и печалью – родной дом, ласковые руки, любящие глаза. Рыжий любит их, не хочет бросать – хочет донести до них радость знания, свет, восхищение, восторг бесконечного странствия. Но они боятся, им хорошо здесь – и Рыжий никак не может решиться изменить всё (резко, отрубить, вырваться) и уйти туда, куда хочется ему. И складывает крылья, и сворачивается клубком, и остаётся. Рыжий знает, что с каждым днём уйти всё сложнее и груз всё тяжелее – но остаётся. И украдкой смотрит вверх, и из глаз на гриф невидимым хрусталём (чуть-чуть, пока никто не видит – можно) капает нездешняя музыка. Маврик стоит на грани миров – и всё не может решиться, как трёхцветная кошка, сидящая на пороге. Что за радость такая – в ладонь пеленать свои стоны? В этом есть чудо-прелесть – пускать по ветрам волоса… На трамвайном углу мы читали людские законы И невольно смеялись над ними на все голоса. Алик, лукавый и дикий вихрь, любопытство, упрямство и упорство. С окровавленными пальцами (размазывая алое по светло-жёлтой деке) – только вперёд, стиснув зубы и задирая голову с поистине царской гривой. Пусть напролом через всё человеческое (пришлось и через мораль переступать, и через живых людей), но чтобы по-своему. И гордо платя собой за каждый выбор. Не жалея. Да буду я, чего бы мне это ни стоило. Наше братство без клятв, а в родство не загонишь и силой. Под похмельное утро все спят. Не сойти бы с ума… И, к войне или миру, но строй пахнет братской могилой. Одному – долгий путь, тяжкий посох, пустая сума. Мироздание сплело их в единую крону – пусть и ростки из разных корней. Они вместе – фейерверк, феерия. Их можно любить или ненавидеть – здесь оттенкам места нет. Он разметает искры, носясь ураганом, и наслаждается отдачей. Но пламя гаснет, и становится холодно. Потом опять восхитительно жарко, но до буйства нужно ещё дожить… Он не хочет бросать их – но как же с ними тяжело. Он хочет лететь, он столько может – а они утомлены и боятся неба. Он уходит, вырвавшись из строя (да, всё-таки поддерживали), чтобы не свалиться вместе с ними. Одному так тяжело, кто бы знал, но с ними ещё хуже. Артур знает (и очень давно), что может рассчитывать только на себя. Но как же холодно... Кто прибил наши стрелы гвоздями к немым циферблатам?.. Пожелтеют страницы по всем золотым городам. Я несу это бремя в себе оловянным солдатом, Без приказа – ни шагу назад, а вперед – никогда! Он вроде бы не меняется. Вот уже тридцать пять лет. Что-то треснуло внутри – будто гордый атлант всё же просел под тяжестью махины. Многое было, но тогда небо казалось легче. Желтеют страницы, перечёркнутые его размашистым автографом; желтеют фотографии. Он должен быть сильным, должен держать рубежи, должен показывать уровень мастерства. Подобрать бы смену! Но они какие-то немного не те… Что не так, Владимир Петрович? Слишком консервативны? Слишком много экспериментируют? Прозрачный взгляд из-под косматых бровей всё равнодушнее. А небо с каждым годом почему-то всё тяжелее… Всем сестрам по серьгам. Не отмоются сироты-братья. Лишь мелькнет где-то свежий порез предрассветной улыбки Да зима заколдует мой город взмахом белого платья. И по всем телеграфным столбам – струны блудницы-скрипки. Улыбка. Щедрые россыпи звуков. Он казался бесконечным и неисчерпаемым, но... Первым заглянул за эту дверь – в Город Тишины. Первым шагнул в неё. И стало пусто. Остались лишь искристо-звонкие, задумчивые, печальные гирлянды мелодий, развешанные тут и там, как призрак приснившейся сказки. Было и прошло – и оборвалось. Затихающим эхом где-то в закоулках сознания бродит имя – Ки-рилл… Не гони меня – дай отстоять до конца эту службу. Но под серпом все травы сочны – где там думать о судьбах? Бесконечность дорог. Бесчисленные лица. Бездумное повторение одного и того же. Маня невероятно благодарен за возможность быть нужным – и платит за это бескрайним принятием. Я с тобой до конца, чем бы это ни кончилось. Говорят, верность вознаграждается, но где? Ни Маня, ни Александр Манякин не знают этого – но знают другое. Реки времён неумолимы и медленно стачивают тех, кто был перед нами. Мы должны дать взойти тем, кто придёт за нами. Мы – следующие, и наша участь предрешена. Я спою и швырну вам на стол ворох шелковых кружев, В переплетьи которых хохочет шаманский мой бубен. Бас под пальцами пульсирует, будто сердце – и тонкие невидимые нити, тянущиеся из зала, сплетаются в море. Неудержимое море, живое, яростно-смешливое, бурунчики и валы, робкие всплески и дикая тёмная стихия, наслаждающаяся своей мощью, хохочущая и рыдающая. И Виталик – центр этого урагана. Он ловит волну, захлёбываясь в своих же звуках, он упивается неподвластной силой, глотает её и дышит ей. И пока звучит музыка, он – проводник. Гулко падают низкие ноты, как удары в бубен. Танцуй и растворяйся в том, что сильнее тебя – оно вернёт сторицей. Но когда наступает тишина, остаётся только лёгкое шёлковое кружево, соскальзывающее с плеч за спину. Секунды. Минуты. Часы. Дни. Года. Тик-так. Тик-так. Не хочешь знать этой лёгкой поступи, шаман? Большой палец на верхнюю струну – и выпускай в мир силу. Да будет стихия, и только она. Времени нет. Боли нет. Страха нет. * Резкий, индейский, резной профиль подсвечен пробивающимся со сцены лучом. Зал – волнующийся, живой, единый – скандирует имя. Молочно-белые отблески подрагивают в глубоких морщинах на усталом немолодом лице. Он молится про себя – как и все эти годы. Пожалуйста, продли моё время ещё ненадолго. Если во мне осталась хоть капля того, Если во мне осталась хоть капля того, За что меня можно терпеть, За что меня можно любить… Время вышло. Валерий Кипелов глубоко вздыхает, делает шаг из-за кулис, приветственно раскидывает руки. И тысячи людей перед ним плачут от любви.
Io: Они слишком давно не виделись Фандом: Ария Family Пэйринг или персонажи: Кипелов/Маврин Рейтинг: R Жанры: Повседневность, PWP Размер: Драббл, 395 cлов Они слишком давно не виделись, чтобы всё ещё сохранять обиды. Один делал вид, что до сих пор в тренде, а другой был именно там – недосягаемый законодатель моды, любое слово которого воспринимается как истина в последней инстанции. Никаких совместных проектов. Никаких совместных работ. Избегать друг друга стало привычкой. И никаких звонков, ты же знаешь, Сережа? Правила игры просты. Ведь все закончится предсказуемо. Третья по счёту машина. Ночная Москва. «Я приеду. Жди». – А говорят, что ты поменял семейный очаг на случайные объятия? – Разве что на твои. И глаза такие, зараза, честные. Морщин больше. Усталость в голосе – чётче. Тапочки… те же самые. Молчать наедине тягостно. Но говорить ещё хуже. О чём? – Записываете альбом? – Да. А вы… а ты? – И я. И мы… – Как дом? – Вроде бы жить можно, а у тебя…? Дежурные фразы. Распечатанная пачка сигарет. – Ты же бросил? – Угу. Сизые колечки дыма под потолком. Квадрат стола нависает над макушкой. Их почти не видно. Если опереться о стену, то получится почти как раньше. Разве что, оба трезвы. Всё, что могло быть сказано – давно прозвучало. Всё, что могло быть между ними – произошло. – Останешься? – Останусь. Новые татуировки под пальцами обжигают. На ногах и спине точно не было. Одно дело смотреть на фотографии и совсем другое – снова прикасаться к мечте. Прикасаться не потому что теперь всё может сложиться иначе, не потому что «всё будет хорошо», а потому что позволено. Серебро на чужих запястьях кажется не менее горячим, чем кожа. Крест и вовсе оставляет розовый след на фарфоровой коже, которая, должно быть, не знала солнца. Маврин не обращает внимания. Он вторит прочерченным однажды линиям. Целует так, чтобы сделалось больно, чтобы нельзя было замаскировать укусы, чтобы после Кипелов придумывал объяснения для поклонников и жены. – Импотент чёртов, не можешь быстрее? – Скороссссти хочешшшшь? Сергей умудряется огрызаться, даже насаживаясь на Валеркин член. Спорить бесполезно – разозлится ещё больше, поэтому Кипелов не теряет времени даром. Второго такого подарка может не быть очень долго, остается только ловить момент, вбиваясь по самые яйца, ускоряясь до предела, прижимая эти проклятущие огненные волосы к подушке, чтобы заставить Маврина задыхаться и дрожать под ним. Как всегда. Как двадцать лет назад. Вечер стремительно догорает дотла. Сергей растворяется вместе с последней выкуренной сигаретой. Третья по счёту машина. Рассветная дымка. Дорога почти пустая. Они слишком редко видятся, чтобы сохранять обиды. Один делает вид, что до сих пор в тренде, а другой находится именно там – недосягаемый законодатель моды, любое слово которого воспринимается как истина в последней инстанции.
Susя: Можешь лететь История без счастливого конца, ангст, безысходность, музыка, любовь, боль и, как это и должно быть, посвящение музе и вдохновителю Мавря. Девиз вот этого всего, что мы творим - "Всё как мы любим" (с) Потому что мы с тобой тоже друг друга любим, чуви) Я обещаю! Можешь лететь, Не будет ничего. Я это знаю. Можешь лететь… Ненавижу тебя. Ненавижу вас обоих – но тебя особенно, потому что тебя люблю. Люблю тебя, сокровище моё хрупкое, бесстыдное, бесстрашное и бесценное. Люблю тебя и когда извиваешься в моих объятиях, и когда сонный улыбаешься утром после окончания тура – наконец-то выспавшийся, и когда превращаешься в бесплотное дитя Музыки на сцене. Впрочем, какое бесплотное – что это я. Конечно, звук – волна, звук материален и осязаем, особенно твой звук – густое бархатное ворчание, мурлыканье, рык, океан под тонкими пальцами. Похож на океан страстный характер твой, переменчивый, нравный, только музыкой существовать и способный. На ровной земле – моей стихии –тебе ни места, ни покоя нет. Нужно пламя, нужен полёт, горение, драма и надрыв, упрямство на грани ярости – и да будут скорость и танец в невидимых тугих струях. Будто маленький взъерошенный стриж, который купается в стремительном ветре, но с ровной полянки взлететь не может… Иди, любимый мой, бесконечно мятущаяся душа, рвущаяся из моих оков стабильности, предначертанности, ясности. Может, оторвёшь и часть моей души – тогда я смогу проснуться, смогу тоже лететь. Потому как что мы можем, кроме своей музыки? Что мы можем здесь, мы – давай не врать друг другу – бестолковые, неприспособленные, мятежные стрижи, пытающиеся топтаться на пыльной земле (как воробьи), но живущие лишь небом? Колки острые осколки, Разбиты в пух и прах войска. Клейки весенние скамейки, И в лужах, и в глазах – тоска… Ненавижу вас обоих, Алик, ненавижу – и себя заодно, бессмысленную птицу. Слишком не похожую на сереньких воробушков, чтобы просто скакать по земле и жаться у вентиляционных отверстий. Слишком трусливую, чтобы прыгнуть очертя голову в неизвестность, из-под тёплого крыла Виктора Яковлевича, и ощутить, как упруг невидимый воздух под крыльями… Тело с утра в ремонте, Насмешкой на горизонте Возникло чьё-то «я»… Я не могу. Наверно, пока не могу. А ты лети. Я не верю этой длинноногой твари, что кривляется и скоморошничает на сцене, но ты лети. Обещаю: я так люблю тебя, что не дам утонуть вместе со мной. Лети, у тебя всё получится – я это знаю. И постарайся забыть о моей любви (и я – постараюсь), чтобы отрубить канаты и отчалить по-настоящему. Твоя стихия – полёт и танец. Снова ветер пляшет танец на твоем плече И обещает только вечный вопрос "зачем?" Пиво, коньяк, водка и кока-кола – Все сливается в одно. И завтра будет плохо снова От бесконечных признаний В вечной любви, звучащих как оправдание Бессилия мысли, бессилия воли, Как домашнее задание, не выполненное в школе. Что ты наделал, Вовка, что ты натворил? Зачем остался в этом болоте? Что мне делать теперь – зачем мне это небо без тебя? Залы кипят у моих ног, свиваются в водовороты, тысячи и тысячи лиц мелькают передо мной – но мне нужно только одно, твоё. А тебе, может, моё и не нужно – прав был Андрей? Что тебе от моей любви, греховной страсти, омута? Только тьма и тьма, а ты заслуживаешь большего – развития, света, радости, полёта? К чему тебе я, без высшего образования, бестолковый, кроме интуитивной своей музыки, ничего не знающий? Я же путь на ощупь ищу, своей головой и своими пальцами. Давай же, беги, лети, ты видишь путь, ты справишься. Забудь обо мне, я тебя вниз тяну. Лети, лучше не знай, любимый, как я тут. У тебя впереди все ветры (ты колешь их на плечах и подчиняешь себе) – зачем тебе я, стоящий по уши в своих бесконечных признаниях, будто оправдывающий твои цепи и свою бестолковость? Я обещаю: можешь лететь, Не будет ничего. Я это знаю. Можешь лететь…
Susя: Кошкодемон Они пришли ко мне в голову и заставили это написать! Кинки, обсценная лексика, элементы БДСМ, ООС, алкоголизм, ничё не было и всё это фантазии (а вот про Лерсанычевых бойцов и Алика таки правда XD). Благодарности от автора - дурацким фразам прототипа одного из персонажей, столу у меня на кухне бгг и Мавря за неизменную поддержку моего долбанизма-на-голову Екатеринбург – это заключительный город двадцатипятилетия, поэтому после концерта все пьют и сходят с ума, кто во что горазд. Администрация гостиницы смотрит одновременно с ужасом и восторгом, подсчитывая стоимость ущерба, а постояльцы как один опасаются за свою безопасность, им не до восторга. Но вот кипеловцы, учудившие с полётом колбасы, протрезвели от ужаса и чинно удаляются в кроватки, скорбя о бездарно просранном гонораре, во главе с пыхтящим Валерой, ещё не отошедшим от прицельного попадания. Вот Алик, перейдя грань, возлегает на диван в лифте и начинает бесконечное путешествие вверх и вниз, наверняка с созерцанием космических высокоградусных пейзажей. Вот омерзительно бодрый безалкогольный Макс посылает нас всех на три буквы (видимо, на дно) и уходит спать, потому что ему надо ещё сделать пару асан. А мы послушно падаем на дно, пробиваем его и летим к следующему, и так раз за разом, потому что нет предела совершенству и настоящий профессионал это знает. Я пил всё и со всеми, но принимать какой-то несусветный коктейль от пьяного (или он такой и на трезвую голову?) Лекса было худшей идеей за сегодня. Шампанское, абсент, кока-кола, а остальные ингредиенты уже не так важны, потому что вот я трезв – а вот уже уплыл. Кажется, в баре, между двумя порциями Лексова зелья я поймал на себе насмешливый и приглашающий взгляд; кажется, серый, дерзкий, пьяный и восхитительно бесстыдный. Услышал хриплый бархатный смех, заглянул в лицо, подумал: «Ухтыжблять, как с такой рожей жить можно» – и пропал. Дальше я внезапно оказываюсь в своём номере и целую чьё-то запрокинутое лицо, шею и волосы в тёмном предбаннике, даже не пытаясь нащупать выключатель, а кто-то, запрокинув лицо, вслепую дёргает мой ремень и периодически елозит ладонью по напряжённой ширинке. Следующая вспышка, после прихожей – я и кто-то уже забились в тесную душевую кабинку, рядом с которой светит тусклая лампочка. Я прижимаю к себе мокрого кого-то, а мокрый кто-то хрипло смеётся и бесстыдно трётся о меня, так правильно и уверенно, как будто всю жизнь по мне ёрзает. Кровь от головы уходит вниз, и я опять проваливаюсь в беспамятство, и выныриваю уже по частям, как будто выхожу из наркоза. Сначала приходит странный запах. Смесь моря и сладких специй. Немного табачного дыма. Аромат цветочно-медовый и аромат горьких апельсиновых корочек. Потом появляется солоноватый вкус. Ощущение чужого тела рядом, мокрого и горячего. Ощущение чужого члена во рту, собственного каменного стояка и какого-то болезненного кайфа. - Эй, ты совсем больной? – возмущаюсь я, а получается долгий вибрирующий стон, от которого человек в моих объятиях (я его ещё и прижимаю к себе, здрасьте, приехали) выгибается дугой, и дрожит, и стонет в ответ, и, впившись длинными пальцами в мой затылок, засаживает так, что из глаз текут слёзы – и что я невольно кончаю сам, пачкая ковёр, свои ноги, его ноги и диван. - Тебя горничная убьёт, – он опускается на колени, гладит моё лицо, заглядывает в глаза светлыми бесстыжими гляделками, пьяными и беспутными. Я на секунду вспоминаю это шальное лицо и хочу сказать – а тебя твой Рыжий убьёт за блядки. Но получается сдавленный шёпот: «Иди ко мне» – и так выходит даже лучше, потому что он опять смеётся, как демон, целует меня и снова погружает в сладкое беспамятство. Следующий просвет я встречаю уже на диване, прижав это угловатое, состоящее из костей и волос, к спинке, уткнувшись лицом между лопаток и слушая его сладкое посапывание в его же локоть, лежащий на лице. На спине перед моим лицом вздулись укусы, уже темнеют засосы на шее, плечах и на видимой части щеки, а у меня болит горло, болит язык, болит спина, болят губы, я весь болю, но ничего не хочу об этом знать, и закрываю глаза, и становится темно. Путь домой я помню смутно. Лицо Виталика, пришедшего меня будить. Солёную колючую воду, которую он вливает в меня. Тошноту и головокружение. Резь в глазах от утреннего света. - Ого ты нажрался. Пей ещё минералку. Только не блевани на меня. Хотя грязнее не станет, у тебя тут оргия была, угадал? Давай хоть в душ сходишь, а то вообще пипец от тебя пасёт. Хорошо хоть чемодан почти собрал, организованный ты мой… руководятел. Пока я с трудом ворочаюсь под горячими струями, он быстро кидает оставшиеся вещи в чемодан, потом помогает натянуть условно чистую одежду и выйти в коридор. И в самолёте помятый, но бодрый Прист отпаивает меня минералкой: - Девушка, милая, с газом, пожалуйста, две. Спасибо вам огромное, – и съедает выданный мне сэндвич, потому что мутит неимоверно. А потом я засыпаю и просыпаюсь уже перед посадкой, и долго вдумчиво торчу в кабинке туалета, глядя на бесконечную струю, под аккомпанемент Виталькиного «ты там уснул, что ли?». Постепенно вроде бы всё налаживается – мало ли что по пьяни было, да ещё в Екатеринбурге. Но однажды после репетиции, когда я уже сел в машину и включил печку, приходит смс от контакта «Кошкодемон»: «Что делаешь сегодняшним холодным апрельским вечером? Если ничего, подъезжай к Рязанскому проспекту минут через сорок и забери меня, погрею))» Я не знаю ни кошкодемонов, ни демонов, ни кошек с телефонами, но предложение звучит интересно, хоть я не помню, кто из моих случайных партнёров живёт на Рязанке. Поэтому отправляю «Тебе 18 есть?» и жду, постукивая пальцами по рулю. Телефон пищит и высвечивает «Спасибо, польстил))) сигареты продают». Ну тогда ладно. Прикинув дорогу, я неторопливо трогаюсь, выхожу на шоссе и включаю Jethro Tull, чтобы скрасить дорогу. Застряв в пробке, спохватываюсь, сбрасываю непонятному контакту номер и марку машины. Наконец, добираюсь до выхода из метро и останавливаюсь в тупичке чуть дальше, включаю аварийку и жду, откинувшись на сидении. Увлёкшись музыкой, не замечаю, как открывается дверь и на пассажирском сидении устраивается человек со стаканчиком. Когда кончается песня, я невольно подпрыгиваю, увидев в машине кого-то ещё, в доли секунды узнаю свой позор и ворчу – вали отсюда нахер, мало мне проблем. Но звучит это так: - Чего тебе надо, чудовище? Чудовище отпивает кофе и задумчиво пожимает плечами: - Мне понравилось зимнее приключение в Екатеринбурге, хочу повторить. Чудовище меня положительно бесит, особенно своим дурацким пупырчатым стаканчиком KFC с молочно-кофейной бурдой и наглой физиономией, поэтому я выключаю музыку и поворачиваюсь к нему: - Так. Смотри на меня и запоминай. Он честно приподнимает лицо и честно смотрит на меня честными насмешливыми серыми глазами, нахальными и властными. Я давлюсь словами и снова пропадаю. Прихожу в себя уже дома, и знакомый голос что-то мягко и настойчиво объясняет. Помотав головой, я фокусируюсь на том, что находится непосредственно передо мной, и зря это делаю. Потому что непосредственно передо мной располагается чудовище – одновременно стоит, раздвинув ноги, и лежит животом на столе, шириной ему от низа живота чуть выше лобка до груди чуть ниже ключиц, сложив за спиной стянутые моим ремнём руки, а мои руки лежат на его бёдрах, и я в нём, неподвижно, жарко, скользко, неглубоко и туго, и он терпеливо спрашивает: - Понял? Всё запомнил? - Слезай немедленно, это обеденный стол, я тут ем! – бормочу я, а получается: «Да, всё понял». - Тогда ложись на мою спину и потом войди немного глубже. И не бойся, – голос вкрадчивый, голос ласкающий и произносящий ужасно стыдные вещи подламывает мою волю надёжнее, чем приказы и угрозы. Я опускаюсь на его спину, немного прижимаюсь, проникаю поглубже, слыша лёгкий вздох, и обнимаю его поперёк груди, навалившись нашим общим весом на свои предплечья, сжимаю влажные от пота плечи. - Давай, – немного поворачивает голову, щурится на меня искоса, через плечо, а я смотрю на скрещенные тёмные ресницы и на секунду обмираю от стыда и восхищения. – Ну? Повинуясь требовательному шёпоту, неуверенно поднимаю левую руку к его горлу и легонько сжимаю под самой челюстью. Кивает. Сжимаю сильнее и прислушиваюсь к учащающемуся дыханию и биению сердца под моей правой ладонью. Когда дыхание кончается, когда он начинает хватать ртом воздух, я осторожно и очень медленно двигаюсь в нём. Вдруг вспоминаю имя и хочу сказать, но не успеваю и сразу же забываю об этом – потому что он резко дёргается и стонет так, что дрожит горло в моей ладони, и становится невыносимо тесным внутри, и мгновенно взмокает весь, и напряжёнными пальцами впивается под моим животом в свои же бицепсы. Я ослабляю хватку и прижимаюсь губами куда-то к основанию шеи, вдыхая знакомый горько-солёный запах апельсиновых цукатов, и слушаю, как он жадно и трудно дышит, и шепчет сдавленно: - Ещё. На второй раз я уже жду дольше, до хрипа, и смелее двигаюсь внутри, и увереннее наваливаюсь на мокрое беззащитное извивающееся тело, вжимая в стол, и сладостное ощущение в низу живота почти доводит меня до разрядки. Но страх сильнее, и я отпускаю его горло раньше, чем уговорено, и он опять, со всхлипом отдышавшись, шипит на меня, сверкая дикими и чёрными от расширенных зрачков глазами через плечо: - Не обламывай, блядёныш! Ещё! Это бесит и заставляет меня идти до конца – сжав ладонь, я не просто двигаюсь в нём, а вдобавок впиваюсь зубами в спину и ловлю мозолистыми пальцами напряжённый сосок. Мужчина подо мной резко вскидывается и вдруг начинает вырываться в полную силу. Приходится вцепиться правой рукой в плечо, чтобы удержаться, а скользкое сильное тело конвульсивно извивается подо мной – и сжимает так, что у меня сводит всё внутри. Из-за сопротивления запас в его лёгких кончается быстрее, и вот он, задыхаясь, с хрипом просто беспомощно и бессмысленно колотится подо мной, и хватает ртом воздух, и стискивает внутри, доводя до почти болезненного оргазма, и после нескольких судорожных движений обмякает. Я отпускаю его горло и кулаками упираюсь в стол под аккомпанемент его редкого свистящего дыхания, потому что это было грязно, унизительно, мерзко, в конце концов, тупо и опасно – и в то же время потрясающе. Уняв дрожь в коленях, я выпрямляюсь и осторожно выхожу из него, преодолевая восхитительную тесноту. Он вздрагивает, с тихим стоном вздыхает, поворачивая голову, и прижимается щекой к столешнице. Мокрые ресницы сомкнуты, губы приоткрыты, а по лбу и вискам со вздувшимися венами ползут капли пота. Но как только я делаю шаг в сторону, он начинает сползать со стола (видимо, тоже колени подгибаются), и приходится ловить его, и придерживать, и невольно ощущать, как он мучительно медленно восстанавливает дыхание, понемногу ловя губами воздух. Хватит уже терпеть это садо-мазо. Эдак доиграется, придётся скорую ему вызывать, а там объясняй, почему синяки на горле (уже проступают), на спине (ну, не синяки, а так называемые «укушенные повреждения кожи»), руки связаны и по ногам течёт чья-то сперма (кто бы это мог быть, интересно). А вот ещё и под столом брызги, но это его. Спасибо, дорогой, ещё и кухню мыть после тебя. С трудом расстегнув ремень, я переворачиваю своего партнёра лицом вверх и растираю его руки. Он неровно дышит, закрыв глаза, периодически облизывает губы и с трудом сглатывает, дёргая головой. На столе лежать неудобно, потому что ноги перевешивают и мокрое от пота тело постоянно сползает. Я неловко подхватываю его на руки и перетаскиваю на диван в углу кухни. - Дай попить, – скорее угадывается по движению губ, чем слышится. Он переворачивается на живот и утыкается лицом в руки. Я до половины наливаю воду в первый сосуд, стоявший у раковины (это тамблер от виски, зато чистый и сухой), и помогаю ему, придерживая стакан. Жадно пьёт, но оставляет около сантиметра на дне, вытирает ладонью губы и лукаво улыбается мне. Я ставлю стакан на диван и неожиданно для себя глажу это мокрое взъерошенное чудовище по голове, а чудовище жмурится, ластится по-котейски и даже негромко мычит вместо мурлыканья. - Что это, блять, такое было? Самоубиться хотел моими руками? – спрашиваю я. А получается почему-то не то: - Почему ты пришёл ко мне? - Странно прозвучит, конечно. Мне нравится это ощущение, – говорить ему сейчас тяжело, но, видимо, хочется. Поэтому после каждого короткого предложения он коротко вздыхает. – Это действительно дикий кайф. После этого обычный оргазм какой-то пресный. Но мало кто достаточно тяжёлый, чтобы меня удержать. Потому что надо придавить и не отпускать. Когда я начну сопротивляться. Чтобы никто ничего не повредил себе. И ещё мало у кого… – останавливается передохнуть на несколько секунд, сглатывает и продолжает, – достаточно чувствительные пальцы. Чтобы напряжённой рукой понять, когда надо отпустить. Некто Холст вообще идеальный вариант, как оказалось. Поэтому я тут, Владимир как вас там по батюшке. «Вот ты извращенец! А чего полез ко мне? Я-то нормальный!» – крутится в голове, а звучит так: - То есть ты себе выбираешь гитаристов потяжелее? - Спасибо за идею. Ещё Теря неоприходованный остался, – хрипло смеётся. Теперь понятно, почему хрипло – но я не хочу знать, кто драл и придушивал его раньше. Достаёт из лежащей на спинке дивана (для кого придумали вешалку в прихожей?) куртки пачку, вытягивает сигарету и щёлкает зажигалкой. Затягивается, с тихим клёкотом в горле. С наслаждением выпускает дым и жмурится. Ещё раз затягивается. Стряхивает пепел в оставшуюся в тамблере воду. Я забираю пачку. Хочется сказать «Не кури у меня дома!», а выходит «Прикури мне» – и он послушно тянется лицом и прижимается тлеющим концом своей сигареты к моей незажжённой. Я давно не курил, поэтому в горле першит, но это ничего. Мастерство не пропьёшь. Раскуриваю и тоже начинаю стряхивать пепел в тамблер, и это как-то правильно и красиво – потому что свет горит только над плитой и над беззвучно переливающимися рыбками в аквариуме, потому что чудовище с длинными красивыми пальцами курит, лёжа на моём кухонном уголке нагишом, с синяками на горле и запястьях, искусанной спиной вверх, подперев подбородок ладонью, скрестив в воздухе лодыжки, и ничего не говорит, разглядывая облачка своего дыма, и пахнет пряной горько-сладкой цедрой, мёдом и морем. «Я опять забыл, чудовище, как тебя зовут?» – хочу спросить я, наконец запомнить и записать в телефон имя и фамилию, а не бессмысленное прозвище, но вместо этого говорю: - Почему кошкодемон? - Потому что есть такие кошки. Похожие на демонов – сфинксы. - И причём тут сфинксы? - Вот причём, – он берёт сигарету в левую руку, а правую поднимает вбок и вверх жестом гимнаста и показывает мне татуировку в виде цветной египетской рожи.
Susя: Если лазить по своим архивам, можно найти вот такое и вляпаться в него снова Обыкновенное утро Кто страдает от моей графомании потому что провоцирует меня своим неземным обаянием на всякое? Ответ правильный - посвящается Мавря Предупреждения: гет, слэш, алкоголь, наркотики, аморальность, човаще это было и так далее (написано за один вечер и вообще оно само). Когда заканчивается запись, можно выдохнуть и вести себя естественно и безобразно. Когда заканчивается запись, можно не беречь голос и не держать в голове тонкости партий. Когда заканчивается запись и Рома зовёт к другу на вписку – молодцы, всё сделали, почему бы и нет? А вписка где-то у чёрта на рогах – убитая бывшая коммуналка на чудовищных выселках. А рядом вторая кажется-коммуналка (или родители, живущие вместе со взрослыми детьми и их потомством). И там, в открытой двери, курит измученная молодая женщина в дурацком рыже-зелёном байковом халате и полосатых шерстяных носках, с мусорным ведром в руке, и не мигая смотрит на типичного гопника в грязной майке и спортивных штанах с пузырящимися коленями, с вылезшим над поясом животом, который орёт на неё – шатаешься чёрт знает где, шлюха, шлюха, наплодила, может, и не от меня, бабла нет, на своих блядках спускаешь, куда оно девается. А за его спиной стоит в дурацком сине-красном байковом халате и полосатых шерстяных носках вторая женщина, лет пятидесяти, и орёт уже на него – заткнись, дебил, заткнись, алкаш, не зять, а скотина, тебя дети слышат, иди уже работу найди. Девушка стряхивает пепел на мусор и смотрит широко раскрытыми глазами уже перед собой, отрешённо и безысходно. Дверь вписки закрывается и милосердно отрезает пронзительный, на всю лестничную клетку диалог: «Заткнись уже, тут чужие ходят!» – «Пусть знают, что шлюха, шлюха, шлюха!». - Добрый вечер. Курить на лестнице, всё остальное в доме. Кто выходит курить, дверь захлопывает, но не запирает, а потом заходит и закрывает на нижний замок. Всё ясно? – хозяин вписки, Лёха, маленький и выглядит жутковато – с большой скуластой головой, большими глазами и непропорционально маленьким ртом. Длинные волосы немного скрадывают неправильные черты лица, но всё равно на него тянет смотреть, бесстыдно разглядывать и изумляться. Движется он, правда, удивительно мягко и плавно, уверенно, даже слегка дерзко. Он маленький – и одновременно его много, хватает на всех, от него тепло на всю квартиру, звонко, шумно и весело. Он затягивает в свой водоворот и не позволяет уйти – поэтому, когда они заканчивают первую бутылку, за встречу, и пускают по кругу первый косяк, он уже кажется очень естественным и гармоничным. - Лёха, давай за мультитрек! – комната взрывается хохотом и звенят друг о друга стаканы. – А теперь за чёткий микшер!.. Через три тоста и четыре покура они уже сидят вдвоём в тёмной комнате и всё становится чёрно-белым. Шершавая Лёхина ладонь гладит лицо и горло; мозолистые Лёхины пальцы скользят по губам, по кадыку, по ключицам, забираются под ворот рубашки. Из-за травки ощущения усиливаются многократно и прикосновение горячих губ к обнажённой груди взрывается внутри и обжигает до дрожи. Неправильное Лёхино лицо, призрачное в полумраке, скалится в пугающей улыбке: - Как приятно видеть, что я тебе настолько нравлюсь. Да и ты тоже ничего, если без одежды. Пошалим? И становится почти прекрасным, и исчезает, как и всё вокруг, когда его пальцы касаются напряжённого члена – сжимают и гладят, шершавые до боли и до парализующего кайфа. И это мучительное, до слёз и беспомощного щенячьего хныканья, невыносимо острое и долгое (чёртова травка!) наслаждение тянется бесконечно, пока они не обнаруживают себя лежащими на диване, мокрыми, голыми, тесно прижавшимися друг к другу и исступлённо целующимися. Следующее «потом» наступает через тысячу лет, когда они спокойно одеваются, почти совсем трезвые, сидя бок о бок, на том же диване, по-прежнему чёрно-белые, но в душе недоумевающие, как так вышло. Чёртова травка, от которой сносит крышу. Молча выходят, не глядя друг на друга, и одинаково растерянно улыбаются в гостиной, где их встречают очередной бутылкой и очередным тостом. А потом, через две или три бутылки на девятерых (потому что двое уже уединились в соседней комнате), через пяток подходов к скудной закуси – две палки колбасы, серый липкий хлеб и мокрые солёные огурцы – нужно покурить нормально, потому что травки больше не хочется, а нутро требует никотина. На лестничной клетке уже полутемно и от тусклой лампочки ещё более зябко. На лестничной клетке всё тепло дома выветривается и тело покрывается мурашками. На лестничной клетке стоит измождённая девушка в байковом халате, наброшенном на ночнушку, в серых носках и в упор рассматривает пришельца из другого мира. Они стоят в молчании, пока грань между мирами не стирается, и не сговариваясь идут за дверь вписки, где плещется смех и звон стаканов. Сухо щёлкает дверь; пока защёлкивается замок, девушка успевает врезаться в спину в кромешной тьме и обнять сзади. И прижаться одновременно мягким и жадным телом, и еле слышно вздохнуть в затылок, и начать блуждать ладонями, горячими даже через тонкую ткань майки, по груди и животу. В прихожей пока темно и безлюдно, до следующего желающего покурить – на кухне шаром покати и дураков нет, поэтому там тоже всё чёрно-белое, там никто не шастает и там никто не мешает. Не мешает усадить её на разделочный стол, не переставая целоваться, жадно, будто в последний раз; не мешает судорожно выпутываться из одежды, сбрасывая её на разномастные табуретки; не мешает в сакральные секунды разрывания заветной упаковки, не отвлекает от лукаво-восхищённого вздоха «Ого, и это всё мне!» и ощущения лёгких рук, обвивающихся вокруг шеи – и ног, обвивающихся вокруг поясницы. И нежного прикосновения женского тела, истосковавшегося по ласке и потому невероятно отзывчивого на касания рук и губ. Первые фрикции отзываются жгучим напоминанием о жёстких мозолистых пальцах, которые особо не церемонились. Потом боль слабеет и начинается кайф, отзвуком сладкой каннабисной пытки, но всё же долгий и оглушительный. И когда этот дрожащий шар лопается через сотню и сотню лет, они застывают, прижавшись друг к другу в скучном зеленоватом свете фонаря где-то под окном, и только потом начинают дышать, гладить друг друга, опять целоваться, но медленно и с благодарностью. - Надо же, кто-то и мне удовольствие может доставить, – позволив выскользнуть из себя, она спрыгивает на пол и потягивается, собирая длинные пушистые волосы, потом неохотно одевается и демонстративно прячет в карман халата надорванную упаковку. Позволяет открыть перед собой дверь на лестницу, и они курят уже вдвоём, стряхивая пепел в гнутую банку от тушёнки, и тихонько целуются, зная, что больше никогда не встретятся. За дверью на вписку ждёт непривычная тишина и взъерошенный Страйк, почему-то очень серьёзный. Заглядывает снизу в глаза: - Тёмыч, ты только никому не рассказывай. - Это как два мира налетели на ось и дальше всё как-то не так. - Не понял? - И я. - Ладно, пойдём спать, завтра обратно ехать. - Пойдём. Когда солнце заглядывает в кухню и освещает накрытый клеёнкой стол, детский стульчик, газовую плиту и бледно-зелёный шкаф, необычная ночь, которая больше не повторится никогда – ночь из другого мира – сменяется очередным обыкновенным утром. Картина, с которой всё началось: Максим Цагараев, "Обыкновенное утро"
Susя: Пустыня Предупреждения ко всему Андерэйдж, АУ, БДСМ, гет, даркфик, джен, жестокость, изнасилование, кинки, курение, магический реализм, мистика, мифические существа, насилие, нецензурная лексика, ОЖП, ОМП, "оно само", ООС, первый раз, повествование от первого лица, повседневность, полиамория, поток сознания, разница в возрасте, отчасти РПС, слэш, смена сущности, смерть второстепенного персонажа, экшн, что там ещё пишут на фикбуке в предупреждениях? Подводная история с Хашимом основана на реальных событиях, но была выполнена профессионалами – не пытайтесь повторить это дома (если вы не вокалист с огромным жизненным объёмом лёгких XD). Глава первая Сегодня очередное полнолуние, и я жду на остывающем песке, скрестив ноги у озерца возле своей скалы и глядя на мерцающие в поблекшем небе звёзды. Сегодня полнолуние – время подведения итогов, время расплаты и вознаграждения, время просьб и благодарностей. Полнолуние – время мучительной и радостной жертвы во имя будущего. Раз в год, в первое полнолуние после своего дня рождения ко мне стекаются кочевники – показать мне верблюдов (чтобы я осмотрел и вылечил их), поблагодарить за прошедший год, рассказать о том, что было ими сделано и помыслено, вдохнуть дым тлеющих для них дурманящих трав, получить разрешение на следующий год. Двенадцать раз в год перед моим гротом, который невозможно найти на карте, к которому невозможно подойти без моего позволения, где время течёт иначе, останавливаются гордые и ловкие наездники, удачливые охотники, внимательные следопыты, чтобы склониться передо мной, получить багровую метку между лопаток и обжечь сухие обветренные губы горькой чёрной солью моей крови. Над горизонтом показывается полная луна, и по поверхности воды разбегаются серебряные блики. Водопад шелестит, наполняя воздух непрерывным плеском. Под подошвами верблюдов шуршат серые в сумерках барханы. Караван останавливается, и тишина сменяется верблюжьим рыком, дробным шорохом человеческих ног, снимаемой верблюжьей сбруи и разворачивающихся шатров. Спустя полчаса кочевники опускают свёртки у подножия моей скалы, выстраиваются подковой и преклоняют колени. Лиц не видно, только десять белых силуэтов застыли в тени скалы на тёмно-сером песке. Из-под пыльного красно-белого смагга1 в центре дуги доносится глухой голос шейха: - Мы приветствуем тебя, Оберегающий. Я поднимаюсь на ноги, вхожу в центр подковы и останавливаюсь напротив шейха. Смуглые скуластые лица, блестя тёмными глазами, следят за каждым моим движением, кто со страхом, кто с любопытством, а кто – с плохо скрываемой тоской. Шейх смотрит с тревогой и пытается не отводить взгляд, но сдаётся, когда я опускаюсь на песок напротив него. - Что случилось у вас, отец племени? Он открывает рот, чтобы ответить, но опускает глаза, качая головой, и со вздохом закрывает лицо руками. Услышав справа гневное шипение, я резко поворачиваюсь, одновременно поднимаясь на ноги, и ловлю взгляд тех глаз, что были распахнуты любопытством, а теперь сужены яростью. Поймав пальцами маленький подбородок, я запрокидываю злому кочевнику голову, заставляя зажмуриться, и вижу, что это маленькая юная женщина в мужской одежде. Пожилой мужчина рядом с нами неожиданно с воем валится на песок и обнимает мои ноги: - Прости нас, Хранитель равновесия! Смагг падает с его головы, обнажая редеющие седые волосы. Подобного перед инициацией не случалось ранее, и я замираю в недоумении. Зрелые кочевники на самом конце подковы колеблются – дерзко, пусть и почтенному отцу, коснуться меня без дозволения, но дерзко, неуважительно к старшему будет и оттащить его. - Казим, опомнись! – шейх отрывает ладони от лица. – Ты прервал свой род, так не позорь же его! Казим, всхлипывая, целует мои лодыжки и причитает: - Прости меня за дерзость, Хафиз2… В моём роду больше нет сыновей, некому нас прокормить… а такую дочь я даже замуж выдать не могу… забери её… - Отец, перестань! – девочка отталкивает мою руку и встаёт во весь рост под нарастающий ропот мужчин. Она очень зла, и раздражены люди вокруг неё. Давно такого не было в этом оазисе благоговейной тишины. Я делаю шаг назад, освобождаясь из трясущихся рук Казима, и негромко приказываю: - Успокойтесь. В моём, пусть негромком, голосе звучит отдалённый гул бури, и гомон разом смолкает. Мужчины утыкаются взглядами в песок, а девочка, дрожа всем телом, но не отводя глаз, продолжает стоять напротив меня, комкая рукав мужской галабеи3. - Я буду говорить с ней сам. Оставим это, – я возвращаюсь в центр подковы и сажусь на песок напротив шейха. – Что ещё случилось у вас, отец племени? Как здоровье верблюдов? Как здоровье ваших кланов? Эти фразы не меняются на протяжении веков, они просты и понятны, поэтому шейх, не слыша в моём голосе гнева, осмеливается поднять глаза и отвечает уже спокойнее: - Благодарю тебя, Оберегающий, за заботу. Мои кланы в довольстве и радости. Мои верблюды сыты и напоены, а их горбы полны жира. Согласно традиции, я осматриваю верблюдов, освобождённых от сбруи. Колючие морды ласково трутся о мои плечи, когда я иду, поглаживая шерстистые щёки и шеи. Убедившись, что верблюды действительно здоровы, я отвожу их за свой грот – к маленькому водопаду и озерцу, на купание и водопой. Кочевники по-прежнему сидят на песке; девочка, видимо, устала стоять и села поодаль, уткнувшись лицом в колени. Время следующего акта наступило – луна поднимается над скалой, заливая сидящих мягким светом, и я медленно возвращаюсь в центр подковы и останавливаюсь, глядя на свою тень, которая становится всё чернее. Мужчины, сидящие вокруг, подняли головы и теперь смотрят на меня. Тряхнув головой, я распускаю волосы и, повязывая шнурок на запястье, ощущаю, как лунные лучи путаются в них и еле слышно звенят; голодные взгляды становятся осязаемыми, они скользят по моему телу, останавливаются на лице и опять опускаются на песок. Дочь Казима подняла глаза и следит за происходящим издали – тоже разглядывает меня, но больше с любопытством и слегка недоуменным ожиданием. Мой голос звучит тихо и хрипловато, но люди вокруг, кажется, перестают дышать: – Каждый год Пустыня умирает и каждый год возрождается вновь. Всё вокруг живёт кругами. Я вижу перед собой караванщиков, которые были удачливы в делах, внимательны к своим ближним и послушны велениям Пустыни, потому что так говорила им метка. Но каждый из вас прошёл круг своей жизни, и метка потеряла силу. С вами больше нет моего напоминания о покорности, моего заговора на удачу и моего повеления быть почтительным и добрым как с верблюдом, так и со своей семьёй. Я вижу здесь и юных кочевников, только начинающих свой путь. Желает ли кто-то из вас в грядущем году своей жизни быть караванщиком? Желает ли кто-то получить метку, пройдя через руки Тёмного Духа Пустыни? Добровольно ли ваше желание? Если ли у вас сила одолеть этот путь? Пусть покинут круг те, кто хочет уйти – никто не будет препятствовать им, никто не посмеет осудить их выбор. Белые фигуры безмолвны, потому что так гласит закон – ответ на заданные вопросы я прочту в глазах каждого. Шейх и поникший Казим молча встают и отходят к верблюдам; девочка неслышно приближается и садится среди кочевников. Напряжённые фигуры замыкают подкову в круг, теснятся ближе ко мне, уже открыто пожирают глазами. - Остались ли те, кто свернёт с пути? Если вы готовы к инициации, встаньте на колени и обнажите голову. Ещё четверо мужчин, пряча взгляды, отходят к стоянке. Я повторяю ещё дважды, но отвечает лишь шелест ткани. Лёгкий ночной ветер доносит сладкий дым из грота, и теперь каждый из четверых стоящих передо мной думает только о себе и видит только себя. Подходя к каждому из оставшихся, я запускаю пальцы в его волосы и заставляю запрокинуть голову. В расширенных зрачках отражается диск луны и мерцающее небо. Меня там нет, есть только его мысли и его поступки. Первый – Махир, опытный караванщик, за его плечами сорок зим, он чтит мои указания, спокоен и добр к своей семье, разве что не очень воздержан в разговорах, но это небольшая вина. Махир не лгал и не предавал, его совесть и душа чисты. Он будет первым в этой инициации, и я осторожно отпускаю его волосы. Лицо караванщика озаряется улыбкой, а я перехожу к следующему. Здесь есть и юноша, проживший двадцать зим, только желающий ходить с караваном. Его имя Хашим, дробящий. Он был прилежен в обучении, познавал другие языки, упорно занимался с верблюдами и запоминал расположение барханов. Но он же был жесток со своей молодой женой и груб с её стариками-родителями; он же считал себя, пусть и безмолвно, мудрее всех в племени, лучше и достойнее многих. И я оставляю его среди допущенных к таинству, помня о том, чему оно должно научить. А дальше стоит на коленях молодой парнишка, которого привела сюда только похоть. - Ты ни разу не обучал молодого верблюда, не ходил в Пустыню один – и ты пришёл за инициацией? Зачем ты здесь? – ответ на эти вопросы я хочу услышать, а не увидеть, поэтому опускаюсь на колено, не отпуская его волос, и спрашиваю еле слышно, почти касаясь губами его уха. Приблизившись настолько, я начинаю видеть его глазами и чувствую, как колотится его сердце и как сводит всё тело от моего запаха – будоражащей смеси свежей крови, раскалённого песка, ледяной воды, горячего мёда, сладких пряностей и дурманящих трав, которые заполняют дымом грот. - Меня зовут Зейб. Мне не нужна инициация. Я хочу попробовать тебя, – он извивается под ладонью и тянется губами к моему лицу. Хорошо, что пока сдерживается и держит руки за спиной. – Мне сказали, что это волшебно. Мне сказали, что это невозможно почувствовать ни с кем больше. - Тебе не сказали, что это бывает и больно, как ни с кем больше? – я усмехаюсь, отпуская его волосы, и встаю, чтобы перейти к последнему. - Я выдержу, – парень всё-таки обхватывает мои ноги, прижимается всем телом, так, что я чувствую лодыжкой его возбуждение, и нежно трётся щекой чуть выше колена. – Позволь мне? Почему не принять его просто так, как развлечение? Такое практиковалось раньше, но… если не удерёт, пусть такое будет и сейчас. Если взрослые позволили ему остаться, а не валяются в ногах, умоляя пощадить, значит, он уже может решать за себя. Возможно, он даже взрослый, хоть и выглядит подростком. - Сколько зим ты пережил? - Пятнадцать! - Оставайся. Я позову тебя. Зейб бессильно садится на песок, с кривой пьяной улыбкой, а я рассматриваю девочку, которая сидит на песке в смагге и смотрит на меня, упрямо сжав губы. - Я обещал говорить с тобой сам. Почему ты осталась? – я стою во весь рост и ей приходится задирать голову. - Я хочу быть караванщиком. - Сколько зим ты пережила? Она криво усмехается: - Девятнадцать. И мне обещали, что до двадцатой я не доживу, если не найду себе мужа. - Ты уже не ребёнок. Ты слушала мои слова и осталась в кругу. Значит, ты осталась на инициацию, но не выполнила условий – не обнажила голову и не встала на колени. Почему? - Меня зовут Бадия. Ты должен знать закон – женщины не обнажают голову при мужчинах. Вообще. Это закон всех племён. И на колени перед тобой вставать ни к чему, ты мне не отец и не муж. - В этом гроте есть только мои законы. А для места вокруг этого грота законы установлены мной и предками предков шейхов. Эти законы неизменны и обязательны для всех племён, для мужчин и женщин, для детей и стариков, – я опять опускаюсь на колено, ладонью сталкиваю смагг с её головы и запускаю пальцы в неожиданно короткие для женщины, неровно обрезанные волосы. Девушка, глухо вскрикнув, вцепляется в моё запястье, но я успеваю запрокинуть её голову так, чтобы луна попала в зрачки – и практически кожей ощущаю, что нет для неё семьи среди живых, кроме её верблюдов. И как ненавидит отца, ощущаю, это постоянное отвращение, смешанное со страхом и бессильной яростью. - Ты… ты! Ты! – она не цепенеет, как другие кочевники, а пытается освободить волосы из моего захвата, колотит маленьким твёрдым кулаком по моему запястью. Я разжимаю пальцы и встаю: - Я позову тебя. Ты будешь последней в сегодняшней инициации. Она почти плачет, пряча волосы под развязавшийся смагг, и кричит мне вслед с ненавистью: - Что, самая поганая? Не хочешь наравне со всеми учить? - Нет, – и наконец-то за моей спиной наступает тишина, прерываемая лишь тихими всхлипами. Отдохнувшие звери возвращаются на стоянку, обгоняя меня. Дойдя за ними до стоянки, я обращаюсь к располагающимся на ночлег: - Будьте моими гостями, отдыхайте под моей защитой и купайтесь в моём озере. Мы обмениваемся короткими поклонами, и я опять возвращаюсь к скале и, войдя в грот, мысленно благодарю время за то, что здесь оно идёт медленнее. Наступает черёд следующего акта, а центральный персонаж сбит с толку сегодняшними гостями. Глубоко вздохнув, я сбрасываю короткие, чуть ниже колен, полотняные штаны и погружаюсь в горячую воду источника, который бьёт из-под земли, щекочет кожу своим бурлением и обжигает непривычных. 1 – смагг – мужской головной убор, большой квадратный платок, закрывающий голову и лицо от солнца, песка и холода; в РФ также известен как куфия, шемаг или арафатка. 2 – Хафиз переводится как хранитель, т.е. обращение не по имени, а по выполняемой функции; далее обращения будут сразу же сопровождаться переводом для удобства понимания (независимо от того, настолько тавтологично это выглядит в разговорной речи). 3 – галабея/джалабея – бедуинская одежда (мужская и женская) типа очень длинной рубахи с рукавами.
Susя: Пустыня Глава вторая Откликнувшийся на мой зов Махир ступает на порог грота, вносит на правах старшего свёртки – дары, оставленные пришедшими, и расставляет их вдоль стены. В них верблюжье молоко и жир, мёд и выбеленное на солнце полотно. Махир много полнолуний приходит сюда – нет нужды повторять одни и те же предостерегающие речи. - Ты измучен с дороги. Сними свою одежду. Смой пыль и отложи усталость на потом, – в маленьком гроте, слабо освещённом лунными бликами, заполненном сладким пьянящим дымом и тихим плеском воды, мой приглушённый, обещающий голос звучит уже мягко и вкрадчиво. Жилистая фигура кочевника соскальзывает в соседний затон, менее горячий, в котором смешиваются жаркий поток из недр и ледяные струи водопада, и на секунду целиком скрывается в тёплой, полной колючими пузырьками воде. Когда Махир выныривает, мы оба выбираемся на берег, укрытый мягкой, истёртой десятками тел верблюжьей шкурой, и оказываемся лицом к лицу. По обнажённым телам, одинаково смуглым и худощавым, стекают быстрые серебристые капли. - Можно? – обычно спокойный и мягкий, голос взрослого мужчины на секунду становится хриплым и высоким, как у подростка. Ещё несколько мгновений я наслаждаюсь звоном растущего между нами напряжения, изучая его худое смуглое лицо, с чуть вздёрнутым костистым носом и высокими скулами. Он судорожно сглатывает, лаская меня жадным тоскливым взглядом и стискивая кулаки. - Иди ко мне, – мой голос тоже звучит хрипло. Человек напротив делает шаг, немного склоняет голову и ловит обветренными губами капли воды на моей шее между ключиц. Потом заглядывает в глаза и внезапно набрасывается с бесчисленными маленькими поцелуями, царапая кожу неровно выбритой щетиной и тут же лаская языком царапины. Махир не первый раз в этом гроте, он знает порядок и его не вводит в заблуждение моя обманчивая покорность – даже когда одной рукой мягко давит на затылок, склоняя мою голову к своему паху, второй он нежно поглаживает волосы, собирает их и держит в кулаке, чтобы не мешали. Не позволяя мне закончить, он так же аккуратно приподнимает мою голову за подбородок и на секунду перестаёт дышать, глядя на блестящую нитку слюны, на то, как я кончиком языка облизываю губы. Спускается чуть ниже по вытертой шкуре, чтобы оказаться лицом к лицу, но не отводит взгляда от губ. И с глухим стоном впивается жадным поцелуем, кусая до крови, стискивая мозолистыми пальцами мои плечи, прижимая к себе. - Почему ты не можешь быть только моим? – шепчет невнятно, извивается подо мной, прижавшись всем телом, слизывает мою чёрную с алыми искрами кровь, заласкивая и зацеловывая свои же укусы. Опять кусает, теперь под челюстью, почти в шею, и опять целует, теряя рассудок от выжигающего нутро пряно-солёного вкуса. Каждый, попробовавший моей крови, терзается несколько дней от жажды и жжения, но стремится ощутить её на губах снова и снова – настолько мечтая об этом, что за сутки до следующего прихода к гроту теряет аппетит. Но я не могу ответить на его вопрос – только размыкаю объятия и осторожно поворачиваю своего очередного любовника лицом вниз. Махир знает, что будет дальше, но желает этой боли и, принимая теперь уже свою покорность, поднимается на четвереньки. Я размеренно готовлю его, вытираю лоснящиеся от смазки пальцы о бедро, вхожу одним движением – и замираю, давая привыкнуть и ловя отголоски короткого вскрика, скорее непривычки после перерыва, чем боли. Никто и никогда не рассказывает любопытствующим об этой части инициации, но без неё не будет и метки. Когда кочевник подо мной немного расслабляется, я начинаю двигаться, медленными мягкими толчками, придерживая его за бёдра и понемногу наклоняясь к напряжённой спине. Моё тело темнеет, возвращаясь в своё первоначальное состояние, но он продолжает терпеть и изо всех сил старается расслабиться, даже ощущая, как нагревается моя кожа, пока не становится чёрной и обжигающе, на грани боли, горячей. Я наконец дотрагиваюсь губами до его спины между лопаток и застываю так, слушая прерывистое дыхание и ощущая гулкий стук его сердца губами, языком, ладонями, всем телом, но продолжая медленно плавно толкаться. Предчувствуя скорую разрядку, я даю себе волю, впиваясь заострившимися зубами в его тело, слыша лёгкий хруст и сдавленный хрип. И когда ощущаю солоноватый, металлический вкус на языке, резко выдыхаю, изливаясь в тело Махира – а через секунду срывается он, со стоном окропляя семенем рыжеватую шерсть под собой, и обвисает на моих руках. Овладев собой, я заставляю себя вернуться в человеческий облик, бесконечно медленным и нежным движением выхожу из тела мужчины, подхватив под грудь. Осторожно уложив его на бок, я ложусь рядом, подложив локоть под голову, рассматриваю сомкнутые ресницы, мокрые следы на щеках, искусанные припухшие губы. Спустя пару минут он открывает глаза и слабо улыбается мне. Напоминаю: - Глубоко вдохнуть и не дышать, – выжидаю нужное время, прижав его к себе, ныряю чуть дальше заводи, в которой он купался, и нас обжигают ледяные струи водопада. Волна, поднятая двумя телами, набегает на разостланную шкуру, смывая кровь, слёзы и сперму. Когда мы опять выбираемся на берег, Махир дрожит всем телом, но на коже не осталось ни крови, ни ран – только между лопаток пламенеет след моего укуса. Сейчас он светится алым, но к утру станет тёмно-багровым и останется таким на целый год, до следующего ритуала. - Ты устал и замёрз, ложись, – я приоткрываю верблюжью шкуру, брошенную на ложе из трав, накрытое некрашеной тканью. Он забирается в сухую тёмную берлогу, наполненную еле заметным цветочным запахом, и сразу же засыпает, крепко и без снов, измученный моими ласками и убаюканный наркотическим дымом. Я укрываю его, возвращаюсь к выходу и оказываюсь лицом к лицу со ступившим в грот Хашимом – следующим своим любовником. Здесь больше света, чем в глубине, у водопада – в светло-красном стакане-фонаре, подарке горных племён, горит высокая свеча. Он замирает на входе, рассматривая моё влажное тело, обнажённое, покрытое татуировками, снова начинающими кровоточить следами укусов и ссадинами, каплями и потёками холодной воды. - Ты впервые в моём гроте, и я приветствую тебя на твоей первой инициации, будущий караванщик. Хашим неуверенно идёт навстречу и останавливается на расстоянии шага, продолжая ощупывать меня взглядом. - Первая часть ритуала – это твои тайные мысли, твоё звериное, твоё чутьё и твои инстинкты. Ты можешь делать со мной всё, что тебе заблагорассудится, и я исполню твои желания, не осуждая их. Но вторая часть – это проверка твоей покорности, твоего смирения перед детьми Пустыни и твоего мужества. Ты познаешь страх и боль, прочувствуешь слабость несовершенного человеческого тела и его беспомощность перед равнодушной силой Пустыни. Пережив вторую часть ритуала достойно, ты получишь метку, и она будет оберегать тебя весь год. Первая часть – это корни второй; вторая часть – итог и ответ на вопросы первой. Чем меньше ты самонадеян, тем проще тебе будет – как и в долгом переходе, чем меньше твои потребности, тем больше тебе хватит припасов. Чем меньше ты ожидаешь от мира и больше отдаёшь ему, тем щедрее покажутся тебе его дары. Чем внимательнее ты к миру вокруг, к своему каравану, тем скорее они защитят тебя во время бури или миграции скорпионов через ваш маршрут. У входа в грот каждое слово ловят изнывающий от желания мальчик-волк, с нетерпением ждущий своей очереди, и хрипло кашляющая, но уже не плачущая девочка-девушка, брошенная своей семьёй. Но Хашим, стоящий передо мной, кажется, перестал слушать после окончания слов о первой части. Сладкий дым, выходящий из каменной чаши с тайными жреческими травами, заставляет его дышать чаще и заволакивает его глаза. - Если ты готов к таинству, сними одежду и омой своё тело здесь, – шагнув в сторону, я указываю на тёплый залив, рассыпающий блики лунных лучей, проникающих через расселины скалы. Но он медлит и вместо того, чтобы отправиться к воде, протягивает руку. Пальцы юноши дрожат, когда он сначала робко, потом уже смелее касается моей ключицы, проводит по мокрой дорожке вниз, неуверенно дотрагивается до твёрдого соска и обводит его кончиком пальца, потом всей ладонью соскальзывает вниз, оглаживая мой бок, и отдёргивает руку, наткнувшись на выступающую тазовую кость. - Я хочу, чтобы… чтобы ты омыл моё тело, – его голос срывается, но он справляется с собой. Не сдерживает довольную улыбку, увидев мой кивок, но, стаскивая через голову галабею, уже не видит моей усмешки. Пока мы идём к затону, я также рассматриваю его. Хашим тоньше и гибче, чем взрослый караванщик – его тело уже утратило мальчишескую угловатость, но ещё не набрало сухих жёстких мышц. Возможно, из-за этого он будет менее вынослив и быстрее растратит дыхание, скорее устанет, но меня эта мысль только забавляет – как и то, что происходит сейчас. Войдя в тёплую заводь, мы садимся возле берега, и я сначала лью из горсти искрящуюся воду на покрытое пылью и потом тело, затем провожу по нему ладонями, стирая грязь и усталость, наслаждаясь прикосновением к горячей человеческой коже. Юноша следит за мной, постепенно расслабляясь; наконец, откидывается спиной на пологий берег. Тянет за локоть, почти укладывает на себя, а когда я устраиваюсь, оперевшись локтями о камни по обе стороны его тела, берёт моё лицо в ладони и рассматривает, поглаживая мозолистыми подушечками больших пальцев искусанные губы. - Ты и правда из плоти, Тёмный дух Пустыни, Хранитель равновесия, Оберегающий, Хафиз? – левая его ладонь зарывается в мои волосы, обхватывает затылок; пальцы правой оглаживают губы, слегка надавливая. Я молча киваю, отмечая про себя стекленеющий взгляд и подрагивающее лицо, короткими судорогами намечающее оскал. И ещё – ощущая животом его растущее возбуждение. – Я слышал о тебе от других караванщиков – о том, какое блаженство ты можешь дарить, и о том, что за твои ласки можно продать душу. А знаешь ли ты, что доставляет мужчине наивысшее наслаждение – и чего не делают наши женщины, потому что это оскверняет их? - Откуда ты знаешь о наивысшем наслаждении, если этого не делают ваши женщины? – в моём голосе звучит ирония, и Хашим досадливо морщится: - Мне рассказали те, кто был здесь! - Если это рассказали те, кто был здесь, они говорили обо мне. А я знаю обо всём, что делал, – средний и указательный пальцы его правой руки на секунду проскальзывают в мой рот. Я касаюсь их языком, и он, вспыхнув, спешно убирает руку. - Мне… они рассказывали о том, что ты… ох… – юноше в моих объятиях не хватает воздуха. Кажется, одна только мысль о том, чего он от меня хочет, заводит его. – Ты ласкаешь их… губами и языком… так, как не умеет никто… Я опять киваю, и Хашим, дрожа подо мной, снова трогает кончиками пальцев мои губы и судорожно вздыхает, когда я обвожу шершавые подушечки кончиком языка. - Я тоже хочу так… Когда я спускаюсь по его телу, мы ещё оба до пояса в воде. И в ответ на мой вопросительный взгляд он, по-прежнему сжав на затылке пальцы левой руки, правой толкает меня вниз. Глубоко вдохнув, я закрываю глаза и опускаю лицо в воду, доверяясь направляющей меня ладони. Но Хашим продолжает толкать меня, пока я не заглатываю целиком, запускает обе руки в волосы, стискивая затылок, позволяя двигаться по стволу, но не давая отстраниться. Несколько секунд просто лежит, вздрагивая от движений моего горла и языка, потом – случайно или намеренно – резко дёргается и, врезавшись коленом в рёбра, выбивает большую часть воздуха. Невольно вдохнув, я давлюсь и водой, и членом, зажатым между языком и нёбом. Спустя мучительно долгие доли минуты тело подо мной сотрясает оргазм, а парень прижимает меня лицом к своему животу, на секунду полностью перекрывая дыхание. Потом его захват слабеет, и я с плеском выпрямляюсь, кашляя, отфыркиваясь и судорожно дыша. Лёгкие, нёбо и глотку саднит, но его вкуса я не чувствую. Выплюнув воду, которой успел наглотаться, опираюсь спиной на берег, откидываю мокрые волосы с лица и ложусь, закинув руки под голову. Хашим полулежит рядом и постепенно усмиряет своё рваное, со стоном дыхание, пока не задрёмывает. Погрузившись в молчание, я вслушиваюсь в окружающие звуки и сквозь окружающую нас тишину постепенно начинаю различать спокойное дыхание старшего кочевника и неровное, с подавляемым кашлем – оставшихся у входа. А ещё негромкие голоса, треск костра и фырканье верблюдов на стоянке, бульканье воды в котелке, хруст преломляемой лепёшки. Фоном всему этому звучат на все голоса ночные жители Пустыни – шуршание, топот, щёлкание, скрежет, рычание и треск… Юноша рядом, внезапно проснувшись, сначала озирается, не понимая, где находится, потом вспоминает, потягивается, встаёт и направляется к своей одежде. Возвращается с кожаным поводом и с сомнением смотрит на меня, ни о чём не спрашивая, но явно колеблясь. Всё же решается: - Чем я могу связать твои волосы? Молча, практически не меняя позы, снимаю с запястья шнурок и собираю мокрые пряди в хвост. Хашим садится на корточки рядом, ловит мои запястья и ловко оплетает их поводом, стягивая неподвижным узлом. Второй конец повода таким же узлом завязывает на шее, привычным жестом проверив зазор в два пальца, и помогает мне выбраться на берег, обняв поперёк груди. Я поворачиваюсь к нему лицом, но он отстраняется и снова с сомнением и даже лёгкой тревогой рассматривает меня, придерживая за плечо на расстоянии вытянутой руки. Собравшись с духом, наклоняется и осторожно целует ключицы, задерживая дыхание, дрожа от напряжения, но ещё сдерживаясь, потом приближается, обнимает поверх связанных рук и слегка тянет назад за волосы, заставляя откинуть голову. Мягко целует в шею, в плечи, снизу под челюстью, случайно или намеренно слегка прижимаясь губами к следам страсти своего предшественника. И срывается, впивается зубами на границе другого укуса, заставляя меня вздрогнуть, хоть я и был готов к чему-то подобному. Почувствовав вкус крови, откидывает голову и рассеянно облизывает губы, жмурится от непривычной горечи; опять склоняется ко мне, открывает глаза, почти коснувшись моих губ своими – и на этот раз отшатывается по-настоящему, отталкивает меня с отвращением на лице, отступает на шаг: - Мы целуем своих жён и позволяем им целовать наших детей, потому что наши женщины не делают того, что оскверняет их – а ты делаешь! Я не хочу запачкаться от тебя! - Так презираешь своё семя, человек? Это же твоя скверна, – саркастическая усмешка искусанными губами ощущается болезненно, но удар по лицу оказывается больнее. Я бессознательно отворачиваюсь, прикрыв глаза, бессознательно же поднимаю связанные руки, чтобы прикрыть лицо, и пропускаю удар под рёбра, который сбивает меня с ног на мокрые камни. Плечо, бок, бедро, которые встретились с полом грота, начинают пульсировать, обещая очередную ссадину. Теперь звериное выходит наружу целиком – Хашим наваливается сверху, разворачивает меня лицом вниз, резкими рывками устраиваясь удобнее, разводит коленом мои ноги, впивается мозолистыми пальцами в бёдра и рывком, без подготовки входит, выбив из меня глухой стон. Замирает на пару секунд, привыкая к новому ощущению, пару раз вцепляется зубами мне в спину, дополняя вкусом крови грубые толчки, и поднимается на колени, опираясь одной рукой о стену, а второй тянет меня следом. Я кусаю губы, чтобы не стонать от боли и бессильной ярости, и щекотная струйка крови сбегает по подбородку, пятнает чёрным связанные руки – на которые надо бы опереться, чтобы подняться в более подходящую позу, но ладони неудобно вывернуты и вдобавок скользят на мокрых камнях. Человек пропускает пальцы между моей шеей и поводом, вцепляется в импровизированный ошейник, поворачивает руку так, что от врезающегося в горло кожаного шнура темнеет в глазах, и уже силой вздёргивает на колени. И остаётся три точки опоры – мокрые от пота разбитые колени на мокрых камнях и рвущая горло сыромятная петля. Несколько секунд беспомощно хватаю ртом воздух, чувствуя, как в груди разгорается жаркая колючая боль и сердце начинает биться в голове; невольно цепляюсь связанными руками за второй конец ремня, чтобы вдохнуть, но за скользкую кожу невозможно ухватиться, и приходится дёргать вниз запястья, на которых закреплён узел, чтобы натянуть ремень и ослабить петлю на горле. Удушье резко исчезает, и ладони врезаются в камни. Хашим снова вцепляется в мои бёдра обеими руками и резко насаживает на себя – судя по усилившейся дрожи, он уже на пределе, и я в очередной раз прикусываю губы, чтобы отвлечься от ярких вспышек тошнотворной боли, прошивающих внутренности. Одна чёрная капля крови на блестящем в неверном свете камне. Вторая. Третья. Чужая разрядка – несколько резких неритмичных движений, судорожный стон, чужие пальцы впиваются в живот. На спину обрушивается мокрое горячее тело, и мы оба теряем равновесие. Опять ободрав о камни руки и уткнувшись локтями себе под рёбра, я почти рад тому, что в лёгких не было воздуха – очередной стон вышел беззвучным. Пульсирующая внутри боль не даёт отвлечься от себя, тугими кольцами свивается внутри, властно, до тошноты, стискивает горло. Чужое неровное дыхание обжигает ухо и скулу. Полежав полминуты, кочевник поднимается с меня, выходит, оставив после себя мокрый след и саднящую боль, и садится рядом. Дожидается, пока я повернусь на бок, жадно, со свистом и всхлипом дыша. Скрещивает ноги и глухо цедит, не скрывая презрения: - Если ты из плоти и крови, ты не отличаешься от кочевника ничем. Но никто из кочевников не может тягаться со мной. И даже ты – ничто против меня. Тяжело и вместе с тем сладко вздыхает, потягивается и продолжает: - Ты красивая игрушка, а не человек. От тебя нужно только удовольствие. Ну и твоя покорность. А ты – никому не нужен. И я разнесу весть о том, что ты есть на самом деле. Ты вещь, которую можно передавать от одного к другому. - Если ты будешь так же груб со своей женщиной, она имеет право тебя отравить или зарезать, – несмотря на боль и ломоту во всём теле, я опять насмешливо улыбаюсь и языком выталкиваю кровь из уголка рта. – И я уж постараюсь, чтобы ни один совет кади4 не увидел в этом её вины. - Я уже убедился, что твой рот предназначен не для мудрых речей, – Хашим встаёт и дёргает за узел на запястьях, поднимая меня на ноги рядом с собой. – И я вижу, ты не насытился и хочешь добавки – только не пойму, чего хочешь. То ли второй оплеухи, то ли глотку тебе снова заткнуть. Или, может, для разнообразия кнутом вытянуть? Я чувствую, как по ногам течёт его семя и, опустив глаза на свои связанные руки рядом с его побелевшими костяшками, несколько секунд рассматриваю свежие ссадины, на которых проступают бусинки крови. - Твоё время вышло, человек. Маятник не может застыть только в одном положении. Из солнечного сплетения по моему телу во все стороны разбегается тьма, непроглядная, с неуловимыми искорками пламени. Я с глубоким вздохом поднимаю лицо к своду грота и рассыпаюсь мелким чёрным песком, раскалённым, обжигающей волной просачиваясь между стиснутых пальцев, оставляя на камнях пропитавшийся кровью повод, свернувшийся хитрыми узлами. Человек падает на колени и шарит по полу, бормоча проклятия, но находит только сыромятную кожу и мокрые камни. Чёрная пыль, клубясь, поднимается вверх, как песок во время кровавого ветра самума, и собирается в облако. В этом облике мой голос звучит свистом и шипением, негромким, но не менее пугающим: - Ты, пожалуй, не прошёл инициацию. Слишком жесток к тем, кто от тебя зависит. Но был так усерден в учении, что я подарю тебе один шанс. Только один. - Хафиз! Он падает передо мной на колени, прижимается лицом к камням, где не бьёт в лицо, не душит мелкая жаркая пыль, и нет больше ни надменности, ни злорадства в его пронзительном вопле – только первобытный ужас. Мечущийся в воздухе песок уплотняется, оформляется в тело человека с кожей чёрной, как беззвездная ночь, покрытой мелкими алыми искрами, которые ни секунды не сидят на месте, перебегая подобно пламени. Не слыша более свиста песка, Хашим поднимает голову и с глухой тоской шепчет: - Ты ненавидишь меня? - Ненависть – это слишком человеческое чувство для меня. На инициации и на повторных инициациях я возвращаю каждому то действие, что он вложил в меня. Так будет и в жизни вне моего грота – ты получишь то, что давал окружающим. Неважно, верблюды это или твои дети. Обойдя лежащего ничком человека, я опускаюсь сзади на колени и с тенью отвращения вхожу в него, сразу, без подготовки, невзирая на истошный крик и непривычно высокую для людей температуру своего тела. Десятки мучительных для нас обоих секунд я длинными рывками насаживаю на себя извивающееся тело Хашима, который бьётся так, что мои шершавые пальцы то и дело срываются и оставляют ссадины на лоснящейся от пота коже. Удовольствия в этой истеричной процедуре нет совершенно, поэтому, когда мне надоедает судорожная пляска, я впиваюсь пальцами в его бока, стискиваю зубами мокрую спину между лопаток, и он задушенно скулит подо мной. Сдёрнув с себя тихо всхлипывающего юношу, пошатываясь, встаю и, вернувшись в своё изломанное человеческое тело, неловко, ободранным боком вперёд, с плеском и в снопе брызг заваливаюсь в свою горячую заводь и поворачиваюсь головой к мелководью, чтобы хоть немного набраться сил перед заключительным штрихом. Пару минут тишина нарушается только всхлипами и щёлканьем пузырьков на поверхности воды вокруг моего тела. Я лежу на горячем каменном дне, прижавшись щекой к мокрому берегу, и жду с закрытыми глазами, пока утихнет судорожная дрожь, истошный крик истерзанной плоти. И ещё полминутки, чтобы отдохнуть. И ещё немного… - Ты хоть не излился в меня? – человеческий голос, сорванный, хриплый, полный слёз, всё же звучит требовательно и даже капризно. Это так смешно, что я невольно улыбаюсь, выбираясь из воды: - Нет, конечно! С тобой и кончить не вышло ни разу. Любовник ты так себе. Ладно, сейчас глубоко вдыхай и под водой не дыши. Уязвленный Хашим набирает воздуха, чтобы высказать всё, что думает обо мне, но я подхватываю на руки окровавленное тело и ныряю в тугие ледяные струи. От удара о воду он вскрикивает и теряет дыхание, поэтому под водой начинает захлёбываться, цепляясь за меня. Выбравшись на берег, мне приходится долго трясти юношу, заставляя выплёвывать воду, которой он наглотался, и, укладывая кочевника на свободное ложе из трав, я не могу сдержать ехидства: - Утопления твоя слабость, я смотрю. Он бессильно дёргает плечами и поворачивается ко мне спиной. Метка выглядит неровной и неуверенной, будто не может удержаться на коже и сползает; и мне уже ясно, что следующей инициации у Хашима не будет. Он тоже засыпает сразу, и я отправляюсь к тёмному силуэту, возникшему на пороге грота. - Заходи, мальчик-волк, – когда я, прихрамывая, выхожу на свет, парень отшатывается, за доли секунды оглядывает меня и испуганно смотрит в сторону озера. – Для инициации ты ещё мал, поэтому давай сразу обсудим, что мы можем друг другу предложить. - Что это значит? – Зейб, судорожно сглотнув, подходит ближе и с опаской рассматривает избитое, исцарапанное, расчерченное снова проступающей чёрной кровью тело, которое он так рвался ласкать. - Это значит, что метки ты сегодня не получишь никаким образом. Поэтому ты здесь не как проситель, который должен доказать, что достоин, а как равноправный партнёр. Значит, мы должны озвучить, на каких условиях мы продолжаем. Итак, ты сказал, что хочешь попробовать меня, хочешь волшебных ощущений. Если я принимаю условия игры, то сделаю это. Я со своей стороны рассчитываю… Пожалуй, на удовольствие. А не на очередные побои, – от кривой усмешки рассечённые искусанные губы снова начинают кровоточить, и мальчик вжимает голову в плечи, отводя взгляд. – И поэтому вопрос к тебе. Мальчик-волк, ты готов доставить мне удовольствие? Если да, снимай одежду, ныряй в маленький залив, около которого расстелена верблюжья шкура, и смывай с себя весь песок, который ты собрал, подслушивая у входа. Если нет, ничего не обещай мне и можешь уйти. Не стану задерживать. Не ожидая ответа, я разворачиваюсь и возвращаюсь в свой горячий источник. Щекотная вода принимает меня, заласкивая боль, врачуя раны, но для полного исцеления мне нужно полежать в ней не меньше часа, погасив курильницу и выгнав запах пьянящих трав, который сводит с ума людей и не позволяет мне расслабиться. Зейб едва слышно подходит к воде и осторожно трогает её ногой. Среди кочевников редки люди, которые умеют плавать или хотя бы не боятся воды. Пока он аккуратными маленькими шагами заходит на глубину и опасливо погружается, я рассматриваю его. Он ещё тоньше Хашима, с гладкой смуглой кожей и длинными стройными ногами, похож на щенка-подростка дикой пустынной собаки, длинноногой и поджарой. Ну или на волчонка. - Не бойся, Волк, здесь глубоко только под водопадом. - Почему? – он, пересилив себя, нырнул пару раз, теперь фыркает и глубоко дышит, унимая дрожь. - Потому что вода много лет падала вниз и сточила камни под собой. - Вода такая сильная, что точит камни? - Да, вода сильнее всего. Она может сточить всё, что есть в Пустыне, если времени и воды будет достаточно много. - Откуда здесь так много воды? - Она выходит из-под земли, потому что под землёй её много, а в земле есть трещинка для неё. - Почему около водопада вода холодная, а там, где ты, горячая? - Потому что водопад идёт из одного источника, холодного, а я сижу там, где бьёт горячий источник. Их вода смешивается и получается тёплая приятная вода, в которой барахтаешься ты. Не слишком горячая и не слишком холодная. - А эта вода не разломает землю под нами? Она ведь тоже сильная. - Однажды разломает. Но при жизни твоей и даже твоих внуков не разломает. А ещё ледяная вода – немного не из этого мира. Она проходит через камни чёрные и камни белые, потом через пепел и тлен, через тысячи тысяч давно мёртвых тел, ставших такой же мёртвой землёй, готовой породить и зелёную жизнь, и огненную смерть5. Потом снова через камни чёрные и камни белые, но в другом мире. И возвращается в этот мир, в жёлтый песок и серые камни водой мёртвой, затягивающей раны. А горячая вода, бурлящая тысячей тысяч пузырьков – это живая вода, она дышит и источает тепло, она унимает боль и вдыхает жизнь. - А ты очень устал или можешь вылезти на берег? Улыбнувшись резкой смене темы, я неохотно выбираюсь на прохладный воздух, покрываясь мурашками. Он тоже вылезает, отряхивается, усиливая сходство с волком, и останавливается на расстоянии буквально шага, неприкрыто разглядывая меня с ног до головы. - Что-то ещё хочешь? Спроси, – понижаю голос, дразня, и забавляюсь тем, как учащается его дыхание. - Хочу тебя. Можно? Я киваю. Он вкрадчиво делает полшага вперёд и осторожно протягивает руки ладонями вперёд. Кладёт их мне на плечи, замирает, почти неощутимо поглаживая. Ещё маленький шаг, и вот он уже прижимается ко мне, обхватив руками поперёк груди, трогает мягкими губами ключицы, шею, щёку, кончиками пальцев поглаживает спину, раздувая ноздри, принюхивается ко мне и тихонько лижет шею под ухом кончиком языка, думая, что не замечаю. Он ростом почти с меня, но тоньше, более угловатый и не так широк в плечах. Зато льнёт совсем по-щенячьи, и я начинаю гладить его в ответ. Мальчик выпрямляется во весь рост и уверенно целует в разбитые губы. Облизывается, ощущает горячую соль моей крови и смотрит в глаза: - Я слышал, о чём просил тебя Хашим, и догадался, чего он хотел от тебя. Ты можешь сделать это со мной и научить меня так же? - Ты видишь, что сделал Хашим со мной после того, как он просил и я сделал. Ты тоже считаешь это скверной? - Нет, нет, что ты! – ластится, трётся лицом о моё плечо, прижимается ещё сильнее и сам распаляется от этого. – Хашим не любит никого в мире, кроме себя, не слушай его. Мне не хочется говорить, поэтому, не отвечая, просто глажу его затылок, шею, спину, а он жмётся теснее и вытягивается под моими руками. - Научи меня, – щекотно шепчет в шею. – Я хочу уметь делать хорошо. Я хочу сделать так, чтобы было хорошо тебе. - Я не знаю слов, чтобы объяснять такое, но я покажу. Ты повторишь, что запомнишь. Но главное во всём, что ты делаешь – чтобы твоему партнёру было хорошо. - Как я это узнаю? - Ты должен начинать всегда с маленьких ласк, слушать дыхание того, кто рядом с тобой, и понимать язык его тела. Если твой любовник отстраняет тебя или напрягается, ты должен остановиться и спросить, что делаешь не так. И перестать так делать. Вы же пришли друг к другу ради удовольствия, верно? - Да, конечно, да! - И всегда не торопись и спрашивай, если не уверен. - Оххх… – мальчик прижимается губами к моей скуле, несколько секунд нежно трётся о неё, зарываясь носом в волосы, принюхиваясь, и всё больше пьянеет. Я чувствую, как колотится его сердце, когда провожу пальцами по напряжённой шее, когда прижимаю к себе тугое гладкое тело, чувствую, как он покрывается мурашками, дрожит и выгибается под моими руками. 4 – кади – здесь: старейшина, выполняющий роль судьи и разбирающий тяжбы по сделкам, семейным конфликтам, преступления против личности (убийства и телесные повреждения). 5 – всего лишь осадочные породы типа торфа и каменного угля, но как красиво и поэтично. Горжусь своим потоком сознания.
Susя: Пустыня Глава вторая, продолжение – У тебя глаза как небо… – шепчет в щёку, запускает пальцы в небрежно собранные волосы, гладит затылок. – То спокойное, то как перед бурей, а то как зимой, серое, холодное и полное снега и смерти. И тут же набрасывается с жадными поцелуями, избавляя меня от необходимости думать, что на это сказать. Я чувствую горько-солёный вкус своей крови и отвечаю Зейбу, который от этого теряет рассудок, жадно гладит меня взмокшими ладонями и будто боится разомкнуть губы, пусть и целуется уже взахлёб, задыхаясь. В какой-то момент я отстраняю его лицо и опускаюсь губами по шее, замираю на груди, слушая нетерпеливое похныкивание. Стоять согнувшись неудобно, поэтому я помогаю ему лечь и укладываюсь сверху, опираясь на локти. Зейб дрожащими руками гладит мою голову, приминая волосы. Осторожно касаюсь губами и языком молодого атласного тела, изучаю на вкус, наслаждаясь его нетерпением, легонько прихватываю зубами сосок и сразу отпускаю, холодя дыханием. Мальчик впивается пальцами в мои плечи, бесстыдно обхватывает ногами и прижимает к себе. Он весь – чистый восторг пополам с вожделением, и эта смесь бьёт в голову, как наркотик. Когда я прижимаюсь щекой к его животу, Зейб хрипло вздыхает, осторожно гладит кончиками пальцев моё лицо, изнывает, но не торопит, пока я медленно опускаюсь. Вздрагивает и вытягивается, когда я провожу языком по выступающим венкам, но молчит, кусая губы, невольно щекоча дрожащими пальцами мою спину. И – застывает с приоткрытым ртом, перестаёт дышать, когда я осторожно заглатываю целиком, вытягиваюсь во весь рост, распластываюсь по каменному полу, несколько секунд привыкаю, устраиваюсь так, чтобы его член не давил на ушибленное нёбо, и медленно начинаю. Мальчишка выдерживает три или четыре движения моего горла и резко выгибается, вцепляется в руки, удерживающие его бёдра, побелевшими пальцами, скулит и беззвучно плачет. Когда он заканчивает конвульсивно дрожать, я медленно поднимаюсь, вытягиваюсь рядом с ним и некоторое время молча лежу с закрытыми глазами, забросив руки под голову, вдыхая жаркий пряный аромат его тела. Глотку саднит, и хорошо, что на сегодня это последнее экстремальное развлечение. Правда, придётся ещё говорить. Что ж, буду делать перерывы. Рассечённые губы пульсируют, и я невольно облизываю их, хмурясь от боли и горько-металлического привкуса на языке. Зейб приподнимается на локте, мокрый, с колотящимся сердцем, ещё тяжело дыша, склоняется надо мной, целует между бровей, ресницы, уголки рта и замирает, еле касаясь губами моих губ. - А если у меня не получится? – шепчет в губы, щекоча дыханием, ласкает ранки кончиком языка. - Так глубоко – конечно, не получится. Я очень долго тренировался. Но глубоко и не нужно. Достаточно вот так, – высвободив одну руку, показываю пальцами на нём и ловлю прерывистый вздох. – Нужно – следить за звуками, дыханием и движениями. По ним ты поймёшь, что-то не так или всё в порядке. Нужно – прятать зубы. Нужно – гладить языком, губами и руками. Нужно – не стесняться слюны, она, наоборот, очень пригодится. Нужно – ровно дышать и удобно лечь, чтобы тебе ничего не мешало. Нужно – остановиться и работать руками, если начнёшь задыхаться или если сведёт рот. Что? – открыв глаза, я вижу, что Зейб заливается краской. - Ты так уверенно это всё перечисляешь. А я уже половину забыл, а вторую половину не знаю, как можно сделать. - Попробуй. И в процессе будешь понимать, как надо. Он послушно сползает по мне и я вздрагиваю от первых неумелых прикосновений. Сначала он только гладит уже сухими ладонями и касается губами, будто примеряясь, разглядывает и изучает. Потом, решившись, дотрагивается языком и невольно вздыхает, обдавая смоченное слюной место холодком. Отстраняется, наблюдает, поглаживает пальцами по всей длине, и теперь вздыхаю уже я, невольно сжимаю его затылок и сразу же отпускаю. Ободрённый моей реакцией, Зейб смелеет, начинает понемногу забирать в рот, немного задевая зубами, но сразу же пряча их; я чувствую, как он распаляется, и это заводит сильнее неловких и неритмичных движений. Отпустив происходящее, я закрываю глаза и оставляю ладонь на его затылке, бездумно ощущаю движение мышц под кожей и мимолётные ласкающие прикосновения острых зубов, заставляющие меня задерживать дыхание, слушаю его прерывистые вздохи – и пропускаю момент, когда накатывает резкое удовольствие, и не успеваю отстранить его. Мальчик поднимает голову, замирает с закрытыми глазами, облизывая губы, шумно выдыхает. Опустив руку на плечо, я силой протаскиваю его, мгновенно сжавшегося от ужаса, боком и плечом по шкуре и прижимаю к себе, вытираю ладонью лицо и целую зажмуренные глаза, уголки рта, раздувающиеся крылья носа, подбородок, брови, губы, скулы. Вздохнув с облегчением, он отвечает поцелуями, нежно ластится о мои руки, плечи, лицо, льнёт ко мне. - У меня получилось? Тебе понравилось? – тихо спрашивает, прижимая мою ладонь к щеке, и застенчиво улыбается в ответ на мой кивок. В нём зреет следующий вопрос, но я молча выжидаю, наслаждаясь прикосновениями к молодому гладкому телу и его реакцией на ласку. - Ты позволишь мне войти в тебя? – шепчет так тихо, будто кто-то подслушивает нас. - А ты умеешь правильно? – он утвердительно кивает и показывает на флакон с густой мазью, сдобренной целебными травами, стоящий возле шкуры. – Если я позволю, это не значит, что всё получится хорошо. - Я сразу перестану, если что-то пойдёт не так! - Не уверен, что из этого вообще что-то дельное получится, – покачав головой, я поднимаюсь на четвереньки и искоса слежу за тем, как он неумело смазывает себя и осторожно пристраивается, судорожно вздыхает, пытается войти в меня. И входит примерно наполовину, когда внутри всё сводит, и я резко дёргаюсь, невольно закусив губу и зашипев. Зейб рывком выходит, заставив меня ещё раз выгнуться от боли, отстраняется и со страхом заглядывает в моё лицо. - После Хашима… это очень плохая… идея… – от незабытых ощущений меня трясёт, и слова вырываются вперемешку со стонами. Волк испуганно облизывает губы и начинает гладить меня дрожащими руками по голове, по спине, по напряжённым плечам: - Что будем делать? Помолчав, выровняв дыхание и загнав боль на задворки, я поднимаюсь на колени, опираясь на него: - Давай попробуем наоборот. У тебя внутри хотя бы не… так всё плохо. Зейб отводит взгляд и, помедлив, кивает. Устраивается передо мной. Напряжённо выгибает спину – и расслабляет, выпрямляется, когда я надавливаю ладонью на его поясницу. Изогнувшись, следит за тем, как я смазываю себя, и вздрагивает, выгибается, когда я начинаю смазывать его, то отодвигается, ощутив внутри мои пальцы, то, опомнившись, практически надевается на них. Продвинув пальцы вглубь, я неторопливо двигаю ими, надавливая, наблюдая, как Зейб выгибается, хватая ртом воздух. Когда я медленно вхожу, он уже готов и жаждет этого, поэтому приходится удерживать его за бёдра, не давая насаживаться слишком сильно. И дальше мне приходится тормозить его, не давая сбивать ритм и дёргаться слишком сильно. Когда наступает долгожданная разрядка, я встречаю её практически с облегчением – осторожно освобождаюсь, осторожно укладываю его, мокрого, задыхающегося, и ложусь рядом, рассматривая искажённое удовольствием лицо. - Это невероятно… – шепчет он, открыв пьяные глаза и с восторгом глядя на меня. – Теперь я понимаю, почему взрослые так тянутся сюда и почему мне не разрешали идти. - Потому что ты ещё несовершеннолетний, наверно, – я улыбаюсь и глажу его по голове. Он жмурится и мотает головой: - Если бы нужно было срочно жениться на ком-то, я сразу стал бы совершеннолетним «для особых случаев». Они просто не хотят делиться. - Я не то, чем можно или нельзя делиться, не находишь? Пожалуй, я сам решу. - Конечно! – он сразу серьёзнеет. – Я про то, что я не буду водить караван, поэтому мне не разрешали ходить. А я пошёл, сказал, что будешь решать ты. - Теперь ты доволен? – горячо кивает. – Тогда готовься нырнуть и спать. Я тебя буду держать, не бойся, не утонешь. А ты глубоко вдохни сейчас и в воде не дыши. Прыгая в озеро, я прижимаю его к себе, но всё равно он дёргается и цепляется за мою шею, ощутив ледяную, а потом горячую воду, и не отпускает до самого выхода на берег. - Зачем лезть в такую холодную воду? И потом в горячую, как кипящий чай? – он отряхивается и забирается под одеяло, которое я откинул для него. - Чтобы залечить раны, которые я мог тебе нанести. - Ты заботишься обо мне даже сейчас. А кто исцелит тебя? - Я буду лечиться после всех, когда инициации кончатся, – я улыбаюсь такому трогательному беспокойству обо мне. Волчонок засыпает, едва коснувшись мокрой головой подушки, и я тихонько опускаю одеяло на его спину. Остался последний участник, потом можно будет отдыхать и мне. Третий раз за сегодня я подхожу к залитому серебряным светом выходу из грота, где обрисовался маленький силуэт, но сейчас говорю из тьмы: - Заходи, девочка-кочевник, настала твоя очередь. Я приветствую тебя в моих владениях. - Моё имя Бадия, мне девятнадцать полных зим. И я обращаюсь с верблюдами лучше многих взрослых, – её голос звучит хрипло и как-то безнадёжно. - Ты впервые в моём гроте, Бадия, поэтому я расскажу о том, что тебя ждёт. - Не стоит тратить время. Я слышала инициацию Хашима и всё поняла. И ещё, если можно, погаси эти травы, я кашляю из-за них. - Меня потрясает твоё своенравие, – улыбаясь в темноте, я накрываю керамическую миску крышкой и сам негромко вздыхаю с облегчением. – Если ты всё поняла, хоть и не выслушала, если готова к таинству, сними одежду и омой своё тело в том озерце, на которое светит луна и рядом с которым брошены верблюжьи шкуры. - Ты предлагаешь мне нарушить порядок и снять одежду при тебе? - Я уже говорил это тебе, но повторю. Здесь, в этом гроте, царят мои законы. Если ты переступаешь порог, ты принимаешь их. Её голос звучит теперь еле слышно: - Ты кому-то расскажешь о том, что было? Что я сняла одежду и обнажила голову при мужчине? - Всё, что происходит здесь, остаётся между мной и участником инициации. Я не считаю никого достойным знать это. Если только ты расскажешь сама. - О да. Сами рассказывают, и ещё как. Кочевники, которые прожили шесть полнолуний после инициации, на стоянке говорят о тебе разное. О волшебстве, о ласках, о том, что ты читаешь мысли, и о том, как сладко здесь спится. Кстати, где все остальные? Они вошли, но не выходили. Где Махир? Хашим, Зейб? - Они спят, здесь, в гроте, но не беспокойся. Они не проснутся, пока я не позволю им. Никогда предыдущий участник не видит следующего. Разве что следующий может сидеть у входа и подслушивать, что происходит внутри. - Мы… я очень боялась оставаться рядом с отцом. После того, как он опозорился и даже заплакал перед всеми. А Зейб не мог дождаться, думал, сможет пройти перед Хашимом, но что-то невидимое не пустило его. Решившись, она проходит к озерцу и в пяти шагах от него тихонько раздевается, складывая одежду на высокий камень, трогает босой ногой воду и неожиданно для меня смело и беззвучно ныряет – так, будто всю жизнь прожила на берегу. Пока она плещется в тёплой воде, я переношу свечу от входа к воде и ставлю стакан рядом с её сложенной одеждой, а сам сажусь на шкуру, скрестив ноги, и наблюдаю за танцующим пламенем. Девушка выходит из воды, отжимая ладонями короткие волосы, и останавливается в нерешительности за моей спиной. - Отвернись. Мне нужна моя одежда, а она перед твоими глазами. - Сейчас она тебе не понадобится, – я встаю, одновременно поворачиваясь к ней. Сдавленно вскрикнув, она прижимает ладони к лицу, потом, опомнившись, закрывается руками, невольно опять цепляется взглядом за моё тело, и её глаза расширяются. – Что с тобой? Ты никогда не видела мужского тела? - Видела, это было мерзко... Почему ты в крови? Может, ты всё-таки убил тех, кто шёл передо мной, но обманываешь меня? - После инициации я отношу их к водопаду за твоей спиной и омываю их тела. А потом укладываю на ложе из трав вдоль стены. И они спят до утра, и возвращаются к племени отдохнувшими. На моём теле – моя кровь, из ран, которые не успели исцелиться. - Значит, они сопротивлялись? – девочка украдкой рассматривает меня, то отводя глаза, то опять принимаясь разглядывать. - Не особо. Только один пытался то утопить, то задушить меня, но ничего не вышло. К счастью для него. - Почему к счастью? - Если бы он убил это тело, ему пришлось бы встретиться лицом к лицу с Тёмным духом Пустыни в его изначальном облике, только что ощутившим ярость и предсмертную боль своего вместилища. Такой встречи человеку пережить невозможно, и смерть его была бы мучительной. - Что за Тёмный дух Пустыни в изначальном облике? Чем он отличается от тебя? - Это тело существует столько, сколько существуют люди в Пустыне. Оно создано, чтобы общаться с ними на понятном им языке, выслушивать их, задавать вопросы, лечить их. Чтобы не вызывать их страха. А Тёмный дух Пустыни существует столько же, сколько лет Великой матери. Он есть я, и он есть всё живое, миллионы глаз и миллионы ежедневных смертей и рождений. Отвечая на требовательные вопросы и ощущая её одновременно испуганный и оценивающий взгляд, я рассматриваю её в ответ. Бадия действительно очень похожа на мальчишку – жилистая, худая, длинноногая и узкобёдрая, с маленькой грудью и широкими плечами, мозолистыми пальцами и прямым недобрым взором. И ещё она вся покрыта старыми следами от кнута – узловатыми белыми рубцами, пересекающимися и переплетающимися. Она улавливает мой изучающий взгляд и с вызовом опускает руки: - Что, не похожа на женщину? Наверно, и смотреть противно? - Я не видел подобных тебе, – подойдя вплотную, я кладу ладони ей на плечи, которые внезапно оказываются очень тонкими и хрупкими. Она продолжает стоять с опущенными руками, не поднимая, но и не опуская голову. – Скажи мне, познала ли ты мужчину? - Нет. А теперь скажи ты мне – почему все спрашивают об этом? - Почему все делают что-то – спрашивай у всех. Мне нужно было знать, придётся ли причинять тебе боль. - Мне всю жизнь причиняют боль, я привыкла. Её лоб почти касается моего подбородка. - Твоя инициация будет не такой, как у других. Сначала тебе придётся пережить боль и бессилие, а потом я исполню твои желания, не осуждая их и никому потом о них не рассказав. Ты готова сейчас подчиниться моей воле? - Почему всегда от мужчин только боль, боль, боль, унижение, слёзы, боль и ничего другого, – шепчет она, глядя в сторону поверх моего плеча. – А виноваты в их гневе, гордыне, трусости, умирают из-за них только дочери, жёны и матери? - Готова ли ты, Бадия? - Делай что хочешь, – у неё глухой безжизненный голос. Не отпуская плеч девушки, я подвожу её к широкому плоскому каменному ложу, похожему на жертвенник, и сажаю на него. Она вскидывает руки, отводя мои ладони, сама ложится на спину. Камень короткий, человек помещается на нём только туловищем – затылок и ноги уже выходят за края. Когда я за колени развожу её ноги и скрещиваю у себя за спиной, она с тоскливым взглядом зверя, который смотрит из капкана в глаза охотнику, хватает мои руки и напрягает бёдра, отталкивая меня. Я молча качаю головой; кочевница так же молча вцепляется в края жертвенника, расслабляет ноги и закрывает глаза. Я беру её за бёдра и удерживаю, пока осторожно, без резких движений вхожу. Через несколько секунд лицо Бадии искажается от боли; сначала она молчит, царапая камень, потом срывается в задушенные рыдания. Прикрыв глаза, я сначала ощущаю, как она инстинктивно напрягает ноги, отстраняя меня, чувствую тугое сопротивление внутри и её боль – тупую, тянущую, нарастающую и переходящую в режущую. Постепенно усиливающаяся боль резко переходит в ощущение разрыва, от которого девушка вцепляется в удерживающие её руки, царапает их, воет подо мной и, выкрикнув весь воздух, опять рыдает, бессильно, задыхаясь от слёз. Мучительное ощущение меняется. Теперь это нудное тупое пульсирование, боль будто от большой ссадины. Я чувствую жаркую кровь – она внутри, она же вытекает блестящим ручейком, когда я выхожу. Чуть позже приходит моя боль, одновременно давящая и пульсирующая, послабее, но непрерывная. Судорожные рыдания сменяются глухими всхлипами. Девушка отталкивает мои руки, садится, оперевшись ступнями о край каменного ложа, и сжимается в клубок, обняв себя за плечи и уткнув в колени голову. Встав рядом, я несколько секунд наблюдаю, как из-под неё по камням ползёт тёмная струйка, потом мягко, но настойчиво опускаю её ноги на пол и поднимаю Бадию на руки. Она, удивительно лёгкая после всех своих предшественников, отворачивается, упираясь напряжённым боком мне в грудь, содрогается от беззвучных слёз, а немного тёплой крови стекает мне на живот, на бедро и капает на пол, пока я иду к воде. - Глубоко вдохни и не дыши, пока будешь под водой, – четвертый раз за сегодня я ныряю в ледяные объятия водопада и четвертый раз тело на секунду немеет. Заплаканная юная женщина вздрагивает, замирает и съёживается, невольно прижимаясь к мне, когда холодная вода принимает нас, но начинает сопротивляться, пока я плыву с ней на руках к своему горячему заливу. - Тут же горячо! Ты решил меня заморозить, а потом ещё и сварить? - Сколько раз лежал в этом источнике, ни разу не сварился. Устроившись среди нагретых камней и песка поудобнее, я отпускаю её и сажаю рядом, а сам с наслаждением откидываюсь на берег так, чтобы вода доходила до ключиц. Истерзанную шею и разбитое лицо лечить будем потом, сначала всё остальное. - Мне вообще-то больно! - Мне тоже. - Догадываюсь, что у тебя может сейчас болеть, но это другое. В тебя когда-нибудь входили? Разрывали тебя изнутри? - За сегодня дважды. И оба не особо церемонились – один по неопытности, другой от высокомерия. Бадия замолкает, ошеломлённая ответом, и опускает плечи. После короткого молчания я уже мягче добавляю: - Моё тело не приспособлено для проникновения, оно каждый раз будет страдать. А твоё тело может принять меня без боли и даже родить ребёнка, который размерами почти достигает спелой дыни. Пусть первый опыт и был мучительным, но платить нужно только раз. Девушка не отвечает, делает вид, что занята изучением бурлящей воды, сидя спиной ко мне. Я раскидываю руки, оставляя их под водой, и опускаю затылок на берег, где твёрдость камней немного смягчает сложенная шкура. - Ложись в воду, будет легче. Если тебе неудобно лежать на дне источника и на берегу, ты можешь лечь на меня. - Я могу спать на голых камнях, – фыркает она. – И меня забавляют твои попытки пытаться меня потрогать. Особенно смешно то, как ты делаешь вид, что я не оскорбляю твой взор. - Хорошо, – мой голос становится совсем тихим и казался бы вкрадчивым, если бы не был настолько уставшим. – Я говорю тебе – я хочу, чтобы ты сейчас легла рядом со мной или на меня в этом горячем источнике и устроилась поудобнее. Я сползаю ниже, так, что вода доходит до подбородка. Бадия опускает голову и сидит некоторое время молча, потом садится слева, откидывается на берег, скрываясь по горло в воде, и осторожно кладёт затылок мне на плечо, но остаётся напряжённой, стараясь не касаться больше ничем ни моего тела, ни руки, которая лежит у неё под головой. Позволив девушке привыкнуть, беру её за плечи и перетаскиваю ближе, укладываю себе на грудь (отчасти усаживаю на колени), пользуясь тем, что тут довольно глубоко и её тело тоже остаётся под водой. - Доволен? Что теперь? – она подчиняется моим рукам, но сжимается в комок и скалится. - Теперь расслабься и отдыхай, – обнимаю Бадию, и моя левая рука ложится ладонью на её бедро, а правая – на запястье левой. Закрываю глаза и расслабляюсь сам, наслаждаясь теплом и приятной тяжестью на груди. Девочка некоторое время остаётся напряжённой, но горячая вода, боль и усталость постепенно берут верх, и она задремывает, расслабляется и даже в полусне укладывается удобнее, устраивает голову под мой подбородок, подсунув одну руку под щёку, а вторую вытянув вперёд и свесив с моего плеча. Всё вокруг успокаивается, и я наконец-то ощущаю, как колючие пузырьки покусывают мои кровоточащие раны. Боль постепенно становится непрерывной, но терпимой, она затягивает в свой омут, и я позволяю этой волне накрыть меня. Спустя полчаса тело ноет уже гораздо слабее. Но это ощущение обманчиво, это милосердное обезболивание, необходимое для нормальной работы хрупкого земного тела – только когда я закончу дело и смогу полностью расслабиться, вода сможет на самом деле зарубцевать мои раны. Спустя примерно минут сорок Бадия лениво открывает глаза, потягивается, ощущает мои объятия, вздрагивает и цепенеет, опять напрягаясь. - Деееевочка. Что с тобой случилось? - Я боюсь. Почему ты так себя ведёшь? - Так – это как? - Как будто ты боишься причинить мне боль. Хотя я слышала, как кричали сегодня двое взрослых мужчин. Особенно Хашим. Ты ведь не жалел их, правда? Для чего тогда меня бережёшь? Я рассеянно пожимаю плечами: - Вы приносите мне дары и проходите инициацию, выполняя мои условия. За это я возвращаю кочевников не только невредимыми, но и одновременно исцеляю их от всех болезней тела, а ещё даю им свою защиту. Чего ради мне их калечить? Здоровый работник – это меньше затрат на лекарства, за которыми вы всё равно ходите ко мне, и процветающий клан. А процветающий клан – это отсутствие войн, стычек. А много процветающих, сытых кланов – это когда не надо постоянно мирить тех, у которых не хватает охотников, с этими, у которых не хватает земледельцев. У меня и так достаточно забот, кроме людей. Она молчит, переваривая мои слова, позволяя держать себя на руках, потом вдруг вскидывается, поднимается, упираясь руками мне в плечи: - Почему сейчас у меня ничего не болит? Будто устыдившись своей горячности, сразу же вполголоса добавляет: - Мне было так больно, как будто ты разорвал мне всё внутри. Я боялась, что умру. А теперь мне хорошо, как и обычно. - Потому что рану затянул ледяной источник, а потом исцелил горячий. Я не ради своего каприза заставил тебя здесь лежать. - Что ты будешь делать со мной теперь? – она продолжает нависать надо мной, пристально вглядывается в лицо. - Теперь некоторое время – то, чего хочешь ты. Чего бы ты хотела? - А потом? - А потом закончу инициацию и уложу тебя спать. - А ты будешь спать? - Может быть, но только до рассвета. Я вернусь к своему вопросу – чего бы ты хотела? Какое твоё желание я могу исполнить? Не думай сильно, найди то, что бродит у тебя внутри и постоянно пытается прорваться. - Я хочу горячего молока с мёдом. Потому что я никогда не пробовала мёд. Но я знаю, что он сладкий. Её просьба невольно вызывает у меня улыбку. - Чтобы исполнить твоё желание, мне нужно встать, – порозовев, она слезает с меня и садится на разостланную шкуру. Я с лёгким неудовольствием выбираюсь из горячей воды, нахожу походный ковшик с ложкой, керамический горшок с мёдом и флягу с верблюжьим молоком и снова возвращаюсь к горячему источнику. - Разве тебе не нужен огонь? - Нет, у меня есть горячая вода. Бадия с удивлением следит за тем, как я наливаю в ковшик молоко, ставлю его в источник. Пока молоко греется, я отхожу за небольшой чашкой, возвращаюсь, периодически трогаю молоко и, наконец, добавляю в ковшик три ложки мёда, размешиваю и вынимаю из воды. - Твоё молоко готово, – отливаю немного молока в чашку и протягиваю ей. Девушка отшатывается: - А вдруг этот мёд на самом деле ядовит? - Вряд ли ваши северные соседи хотели меня отравить. Думаю, они знают, что такое плохо кончится, – я всё же отпиваю из чашки и опять протягиваю ей. На этот раз она принимает молоко и неуверенно пробует: - Он как будто горьковатый и сладкий одновременно. - Он ещё и дерёт язык, если сразу много съесть. А если по чуть-чуть, то уже не так заметно. - Откуда берётся мёд? – Бадия уже смакует напиток и не боится, когда я подливаю из ковшика. - Есть такие насекомые, как скарабеи, только летающие и с шерстяным брюшком – их зовут пчёлы. Пчёлы живут большой семьёй, как маленькие красные муравьи Пустыни, которые поедают мёртвых жуков. Пчёлы прилетают к цветам, берут их нектар и делают из него мёд в своём доме. Каждая пчела – понемногу. Но много маленьких сил, сложенных вместе – это большая сила. Люди сделали им дома, из которых потом забирают мёд. Когда молоко кончается, она, кажется, совсем не боится меня, несмотря на то, что мы сидим у источника рядом. - Ты очень устал? Возьми меня на руки, как будто я совсем маленькая. Вымыв ковшик, ложку и её чашку, я оставляю их сохнуть на берегу, кладу мёд и молоко на место и возвращаюсь к ней. Девушка сидит, обняв колени руками, и смотрит на меня снизу вверх без страха. Я опускаюсь перед ней на колено, подхватываю на руки и поднимаю. Доверчиво обняв за шею, она утыкается подбородком в моё плечо и прислоняется виском к щеке: - Мне никто никогда не делал так. Может быть, так давно, что я этого уже не помню. Стоять на месте скучно, поэтому я медленно хожу по берегам своего тайного озера, невольно улыбаясь в темноте невинности её желаний. - Ты хочешь чего-то ещё? Она молча качает головой. - Тогда я закончу твою инициацию и уложу тебя спать. - Это будет очень больно? – она покорно соскальзывает с рук и стоит передо мной, зябко поджимая то одну, то другую ногу. - Возможно, будет больно, совсем в конце. Но не думаю, что очень. Доверься мне и расслабься, я сделаю всё сам. Ты поймёшь, если от тебя что-то понадобится. Я задуваю свечу и тянусь к девушке, стоящей спиной ко мне на расстоянии шага. В полутьме она совсем не похожа на мальчика; я молча глажу её, как гладил бы зверька, плотно, обеими ладонями, насколько хватает длины рук. Она напугана и потому напряжена; но ничего страшного не происходит, я касаюсь её только ладонями, и она понемногу расслабляется. Я подхожу чуть ближе и, склонив голову, касаюсь губами шеи, поблагодарив случай, что коротко обрезанные волосы не закрывают тонкую шелковистую прохладную кожу. Левая ладонь соскальзывает на её правое бедро, прячет выступающую косточку; правая ладонь накрывает левую грудь. Бадия вздрагивает и сжимает мои запястья, но ничего не говорит. Я чувствую губами, как часто она дышит, и правой ладонью – как колотится её сердце, но пока это смесь смятения и страха. - Ты очень горячий. И руки… и весь. Так должно быть? - Да. А ты мне кажешься холодной. Мёрзнешь? - Немного. Но от тебя жарко, скоро согреюсь. - Да, я сделаю всё, чтобы тебя согреть, – я улыбаюсь ей в шею. Бадия чувствует это и опять вздрагивает, немного поворачивает лицо в мою сторону: - Я могу от тебя забеременеть? - Нет. - Почему? Потому что я бесплодна? - Не только. Я не совсем человек и наше семя не может соединиться в человека, как овца не может понести от верблюда. Почему ты поняла, что бесплодна? - Отец однажды привёл мне… жениха, – в её голосе звучит отвращение. – Он пытался овладеть мной, но я ударила его, много раз, ногами, головой и руками. Когда он смог встать, он сказал отцу, что всё сделал, но крови не было. Значит, я испорчена кем-то ещё, но не забеременела. Значит, бесплодна. Поэтому жениться он не будет. - Да, ты действительно бесплодна, – девушка судорожно вздыхает и поникает. – Но для меня это не порок. Ты чем-то болела в детстве? - Да. Когда я родилась, мама умерла. Отец очень любил её и с моего рождения считает, что я её убила. Её звали Джохара, он до сих пор называет её «моя драгоценная». Отцу некогда было придумывать, как меня выходить, чем кормить. Ему надо было ездить торговать, а я была совсем маленькой, новорожденной. И он отдал меня маминым родителям. Дедушка Тамир и бабушка Хадиль жили в посёлке около гор и большой реки. У дедушки была чайхана, а бабушке достался в наследство сад и виноградник. Бабушка выкормила меня верблюжьим молоком, научила плавать, выращивать птиц и фрукты. А дедушка разрешал мне сидеть с гостями и слушать их рассказы, а потом показал, как ухаживать за верблюдами, как понимать, чего они хотят, как принимать роды и выкармливать маленьких. Однажды в чайхану приехал гость издалека. Он был болен, но законы не позволяют отказать гостю в крове и пище. Через два дня он умер, потом заболела я, потому что жалела его, поила с ложки водой и жидким супом. Бабушка лечила меня и заболела сама, – её голос срывается. – Я не помню, как это произошло. Мне сказал дедушка, что я долго лежала без памяти и потом очень худая и голодная проснулась. А бабушка нет, – на несколько секунд она замолкает. – Через полгода дедушка умер от горя. Не смог жить без своей голубки. Соседи передали весть, отец приехал и забрал меня. Хотел выдать замуж, чтобы я не мешала, убийца своей матери. Постоянно таскал с собой, пока ездил по делам. Водил каких-то мужчин, показывал меня. Они не хотели меня, потому что я слишком худая и плохо пахну из-за того, что слишком много времени болтаюсь в стаде. И если кто-то хотел взять меня силой, я обычно успевала убежать к своим верблюдам. Они больно лягаются и могут укусить, ты знаешь. Только один раз не успела убежать, но не позволила ему ничего. Он потом сказал мне наедине обидные слова, что я похожа на недоразвитого мужчину, поэтому он пытался облагодетельствовать меня. Но я сама всё испортила, – девушка прерывисто вздыхает. – С тех пор отец всё думает, куда бы меня отправить, чтобы не позориться с уродливой бесплодной злобной дочерью. Придумал тебе в жертву отдать. А тебе сейчас противно касаться меня? Ты это делаешь только из-за инициации? Потому что я захотела быть караванщиком?
Susя: Пустыня Глава вторая, продолжение продолжения Она, кажется, только сейчас вспоминает, что стоит обнажённая в моих объятиях. Я выпрямляюсь и переношу обе руки на её талию: - Нет. Это действительно приятно и это самое древнее влечение, которое роднит человека с животными. Только для животного в этом нет ничего дурного, а человек придумал себе множество ограничений, которые так страстно желает преодолеть. И ещё это самый простой и жуткий способ инициации. - Почему? – она опять напрягается, опускает голову и скрещивает на груди руки. - Потому что. Когда я предлагаю свою покорность и исполнение сокровенных желаний в глубокой тайне, у большинства приходящих это подавленное влечение выходит наружу. Особенно охотно это делать, когда понимаешь, что никто не узнает. Они хотят повелевать и некоторое время им это удаётся. А потом я возвращаю всё, что они сделали со мной, на распалённую гордыней почву. Это самый древний и понятный способ расставить всё по местам. И это падение в покорность каждый переносит по-своему, но некоторые беснуются от унижения. И от того, что до следующего их взлёта и следующей моей покорности так долго. Метка напоминает каждому пережитое – кому-то хватает ума осознать мои слова и выполнять всё от сердца, а кому-то нужно, чтобы их жгло между лопаток постоянное напоминание. Если постоянно идти поперёк велений, метка постепенно исчезает. А это не только напоминание, но и талисман. Они знают, что если потерять метку, то можно не дожить до сладкого, пусть недолгого, наслаждения моей покорностью. Ещё их тянет удовольствие, потому что я позволяю всё, что запрещено, что в обычной жизни считают скверной. Мне действительно есть дело до удовольствия каждого, потому что это жертвоприношение мне чистым наслаждением. Что гораздо приятнее, чем кровь, трупы, воздетые руки и грязные ритуальные ножи. И каждое человеческое тело уникально, я любуюсь каждым, потому что твоя красота только в глазах смотрящего. - А Зейб? Он же не на инициацию пришёл… - Он очень честен и с собой, и со мной. Он шёл получить удовольствие, не придумывая себе оправданий и пристойных слов. Он согласился, что честно будет не только получить, но и доставить удовольствие. Все договорённости выполнены, обе стороны не имеют претензий друг к другу. Надо же и мне иногда развлекаться, кроме обязанностей. Это, знаешь ли, за тысячи лет кому угодно наскучит. Я отпускаю её талию. Девочка молчит, сжавшись в полушаге от меня, даже немного дрожит. Плавным движением обогнув её, я на секунду приседаю и подхватываю, поднимаю Бадию, прижав её ноги к груди. Взвизгнув от неожиданности, она невольно цепляется за мои плечи. - Чего ты боишься сейчас? - Что ты будешь возвращать мне? - У тебя такие безобидные детские желания, что тебе нечего бояться, – немного подняв лицо, я касаюсь губами её груди. Охнув, девушка пытается отстраниться, но теряет равновесие, поэтому вынуждена опять обнять меня за шею, и я снова целую её грудь. - Так нечестно! Я не хочу тебя бить, но так нечестно. - Почему нечестно? – я опускаю её на землю, но не отхожу, глажу хрупкие плечи, руки, спину. – И что именно нечестно? Ты вошла сюда и приняла правила игры. Теперь нужно идти до конца. - Да, ты прав, – она опять судорожно вздыхает и обнимает себя за плечи. – Только я боюсь. И не хочу, чтобы было больно. - Я очень постараюсь для этого. Если ты поможешь мне и перестанешь напрягаться, у нас получится очень хорошо. Помни, твоё тело лучше приспособлено для проникновения, не мешай ему. Я обхожу Бадию и встаю вплотную, обнимаю её под скрещенными руками, опять со спины, за подбородок поворачиваю и осторожно целую лицо – щёки, глаза, губы, нос, брови, скулы, виски. - Я точно не противна тебе? – шепчет, не размыкая ресниц. - Сейчас я отвечу тебе, и не задавай больше этот вопрос. Если я остаюсь рядом, значит, не противна. Уговор? - Уговор. Опускаю ладони по гладкому напряжённому животу на бёдра и прижимаю её к себе. Опять вцепляется в мои запястья и дёргается, пытается отстраниться, выгибается вперёд, но из-за этого прижимается и всё равно ощущает задней стороной бедра мерную пульсацию, растущее возбуждение. - Ты не противна, девочка. Наоборот, ты меня заводишь. И я хочу сделать так, чтобы ты тоже испытала удовольствие. Освободив одну руку, я на секунду сжимаю маленькое плечо, провожу ладонью по узкой спине, заставляя её выгнуться ещё сильнее; на краткое мгновение ощущаю бедром её влагу, и девушка резко дёргается вперёд и в сторону, от держащей её руки. - Так нельзя, – Бадия выворачивается, садится, опираясь одним коленом о шкуру, подняв второе и продолжая держаться за моё запястье. – Это… это развратно и… нельзя. Я опускаюсь на колено напротив: - Я не знаю, что значит «развратно». А по поводу нельзя – нельзя причинять друг другу боль. Я не собираюсь причинять тебе боль. Я чувствую, что ты готова к этому. Поэтому можно. Склонившись вперёд, я опираюсь грудью о поднятое колено и целую напряжённые губы раз, второй, третий, пока она не сдаётся и не начинает неумело отвечать. Когда девушка расслабляется, я начинаю целовать её руки, колени, плечи; подхватив под шею, укладываю на спину и ложусь рядом, продолжая покрывать поцелуями её тело. Она даже перестаёт отстраняться и обнимает меня за шею. - Давай я тебя снова на руки возьму, – я поднимаюсь на колени и подхватываю её, заставляя обнять меня ногами за пояс, потом поднимаюсь, придерживая её за поясницу и за бедро. – Так устойчивее. А теперь просто держись за плечи и опусти немного голову. Девушка миниатюрная, поэтому даже особо напрягаться не приходится – она склоняется и доверчиво целует меня в ответ. И когда мои пальцы входят в неё, вздрагивает и прикусывает мне губу, в который раз за сегодня заполняя рот горечью. Шагнув в сторону, я прижимаю её спиной к скале и немного ослабляю хватку, продолжая ласкать её пальцами, то погружаясь в неё, то поглаживая снаружи. Постепенно Бадия начинает подрагивать – я чувствую, как напрягается и расслабляется её живот; она отворачивает в сторону лицо и крепче обнимает за шею, запрокидывает голову и часто дышит. Я снова касаюсь губами её груди, но теперь девушка уже не противится, а тихонько сжимает мой затылок и выгибается, чувствуя легкие покусывания, мягкие прохладные прикосновения языка и горячие, царапающие – кровоточащих губ. По ладони и запястью стекает тонкая струйка, и я ощущаю, как она неуверенно сжимает мои пальцы внутри и мелко дрожит при этом. И, наконец, наступает секунда, когда я останавливаюсь и убираю руку; Бадия резко шумно выдыхает и медленно опускает на меня застывший невидящий взгляд. - Ты хочешь продолжения? – мой голос безнадёжно сел, но она вскидывается, как от удара, крепче сжимает ноги и тянет к себе мою голову. - Да… конечно, хочу… Теперь она честна и с собой, и со мной. Я опускаю её на выступ каменного пола, чтобы она стала повыше, и обнимаю сзади, как неоднократно было сегодня, но Бадия мотает головой: - Я хочу тебя внутри, ты обещал продолжить! - Кто может отказать такому требованию прекрасной женщины? – нажав ладонью между лопаток, заставляю наклониться вперёд, сжимаю её бёдра, накрыв ладонями выступающие косточки, и осторожно вхожу, наблюдая из-под полуопущенных ресниц, как она с глухим стоном выгибается и упирается локтями в камни. – Сейчас не больно? - Нет… – она слегка расставляет ноги и стоит на цыпочках. – Много… - Попробуй напрягаться и расслабляться внутри в такт моим движениям. Ты сама поймёшь, как тебе лучше. И дыши тоже в такт. И двигайся навстречу или от меня. - Мне неудобно так. Стоя. - Тогда становись на четвереньки. С неудовольствием отпустив Бадию, я помогаю ей устроиться и снова вхожу. Так проще нам обоим, не нужно ловить неустойчивое равновесие и следить, не устали ли у неё ноги. И наконец-то мне просто хорошо и можно растягивать удовольствие, прислушиваясь к её дыханию, к ускоряющемуся ритму влажной тесноты, поглаживая её освободившимися руками. Девушка прерывисто вздыхает, и я нахожу себя в полудемоническом состоянии. Коротко вздохнув, склоняюсь к её спине и ловлю губами солоноватую от пота кожу, такую тонкую по сравнению с другими. Здесь тоже ощущается, как колотится её сердце, почти в унисон с грохотом пульса в моей голове; здесь проще ловить сигналы её тела, оттягивая свою разрядку. Дождавшись начала лёгкой судороги, я впиваюсь зубами в нежную кожу, слышу глухой вскрик и позволяю себе кончить. Вернувшись в человеческое состояние, я опираюсь стиснутым кулаком о камень рядом с рукой Бадии и, облизывая окровавленные губы, некоторое время слушаю с закрытыми глазами, как она выравнивает дыхание глубокими вздохами. По изгибу её спины течёт маленькая алая капля, смешиваясь с моей черной. С трудом выйдя из жаркой тесноты, преодолевая свою судорожную дрожь и неимоверную усталость, выпрямляюсь и подхватываю девушку на руки: - Ты молодец, девочка. Осталось ещё немного и можно будет отдыхать. Глубоко вдохни и не дыши под водой, ты знаешь. Когда мы с плеском погружаемся в ледяную воду, Бадия только утомлённо прижимается лицом к моей шее; когда мы выбираемся на берег, она бессильно опускает руки: - Почему нельзя просто лечь и полежать? - Сейчас самое время просто лечь и полежать. И уснуть, – я подталкиваю её к травяному ложу, приподняв одеяло. Забравшись в тёмную нору, девушка вцепляется в мою руку. - Что такое? – я так измучен, что хочу только забраться в горячую бурлящую воду и там забыться на пару часов, спрятаться от разламывающей боли, которая придёт, стоит ослабить контроль над собой, и с которой это, пусть и ладное, крепкое, но человеческое тело не может справиться. - Ложись, ты тоже устал. - Ты не представляешь, как, – невесело хмыкнув, забираюсь под шкуру и чувствую, как она закидывает на меня руку и ноги. – Спи. Дождавшись, пока её дыхание выровняется, я осторожно вылезаю, раскладываю брошенную одежду возле хозяев, распускаю волосы, повязывая шнурок на руку, и тихо, без плеска, вхожу в воду. Под струями водопада есть выступ, ещё не стёртый водой, и я встаю на него, подставляю голову и плечи потоку. От холодной воды тело немеет, но я стою до тех пор, пока не начинают стучать зубы, потом плыву к своему горячему источнику и вытягиваюсь на животе, уткнувшись лбом в сгиб локтя, стараясь полностью скрыться под водой, оставив снаружи только голову и часть руки. Наступает тишина, нарушаемая только щёлканьем пузырьков на поверхности воды, стуком сердца в ушах и моим дыханием. И спустя минуту приходит боль – возвращается наоборот, от Бадии к Махиру, заставляя снова переживать уже пережитое. Когда тело сотрясает удушье и разрывающая боль внутри, в воду начинают капать слёзы, которыми я давлюсь, пока беззвучно; через пару минут остаются только пульсирующее пятно на лице, жжение в лёгких и давление в горле, с едким привкусом крови. Я сначала глухо, с хрипом постанываю сквозь зубы, а потом просто бессильно хватаю ртом воздух, чувствуя, как неподвластное мне тело конвульсивно извивается в воде. Чёрная мерцающая кровь тонкими языками расползается в воде, будто протуберанцы. Но колючая влага, которую я вдыхаю от самой поверхности воды, лечит и лёгкие. Дождавшись ухода удушья, я несколько раз судорожно вздыхаю и опускаю лицо в воду. Разбитые, искусанные губы обжигает болью, но я остаюсь под водой, пока хватает воздуха, слушая, как в ушах шумит кровь. Боль утихает, остаётся только тугая текучая усталость во всём теле, и я приподнимаюсь на локтях, слушая, как по волосам и лицу стекает вода, беспорядочными сливающимися струйками капает вниз. Отдышавшись, я опять ложусь на живот, но чуть ближе к берегу, пристроив щёку на скрещенных руках. Теперь вода несёт не боль, а расслабление, ласкает, щекочет и греет. Луна заходит; скоро и в гроте, и в пустыне станет совсем темно – самый тёмный час перед рассветом. Лёгкая ладонь касается моих мокрых волос, осторожно перебирает, гладит по голове. Я неохотно открываю глаза и упираюсь в скрещенные руки уже подбородком. - Почему тебе так больно? – Бадия сидит рядом на корточках. - Я забираю себе часть боли от участников, чтобы они не теряли сознания во время инициации, и прячу её, вместе со своей, очень глубоко в себя. А сейчас проживаю её заново и выбрасываю из себя. Ты довольна ответом, неугомонное существо? Почему не спишь? - Я проснулась, когда начала мёрзнуть, и услышала твои стоны. - Топай спать. Я буду лежать тихо, потому что уже не больно. - Я не хочу без тебя спать, мне холодно одной. Я продолжаю лежать в горячей воде, не шевелясь, и она приводит следующий аргумент: - Мне целый год, три с половиной сотни ночей теперь спать одной. Позволь мне хотя бы сегодня. Пусть это будет награда за смелость прийти сюда вопреки воле всех-всех. - Ты коварный соперник. Умеешь найти острый аргумент, с которым не хочется спорить. И подобрать момент, в который не хочется спорить. Вытянув руки, я нехотя вылезаю из воды, потянувшись по-кошачьи, но встав, отряхиваюсь уже по-собачьи. - Ты очень красив, ты знаешь? И очень опасен. Не знаю, почему. Просто чувствую, что так, – она откровенно любуется мной, всё так же сидя на корточках у ног. - Может, и так. Например, существует опасность, что, если ты не пойдёшь сейчас под одеяло, мне придётся перекинуть тебя через плечо и отнести. А это не так приятно, как отнести на руках. Бадия преувеличенно тяжело вздыхает и покорно следует за мной к своему сегодняшнему ложу. Когда она ложится, я тоже устраиваюсь под одеялом. Сейчас, когда ушла боль, лежать легче, чем час назад – поэтому, когда девушка снова закидывает на меня руку, я уже не сопротивляюсь и даже ненадолго погружаюсь в дремоту.
Susя: Пустыня Глава третья, наконец-то Но восход отзывается во мне, будто звук рога. Выскользнув из расслабившихся объятий и из-под одеяла, сбросив ноги с ложа, я сажусь и принюхиваюсь, ловя непередаваемый запах наступающего дня, бесшумно спрыгиваю и, проворно одевшись в темноте, собрав подсохшие волосы, быстро выхожу из грота, чтобы поймать разгорающуюся на считанные минуты зелёную полоску – границу Пустыни и Неба. Нежная изумрудная зелень плавно перетекает в пламя, на секунды розово-персиковое, потом торжествующее оранжево-жёлтое, которое охватывает горизонт и заливает холодный песок. Свет, как огненная волна, доходит до меня, обнимает ласковым теплом, проявляет все раны, побледневшие от целительного источника, воскрешает исчезнувшие было потёки крови, и мчится дальше, пока я улыбаюсь восходящему солнцу и новому дню. Дождавшись, пока над горизонтом поднимется слепящий край солнца, я возвращаюсь в глубину грота и осторожно трогаю за плечо Махира: - Настало утро, просыпайся, вставай и одевайся, я провожу тебя наружу. Он неохотно открывает глаза, сладко потягивается и покорно вылезает. Дождавшись, пока он облачится в нехитрые одежды, я вывожу его к озеру и оставляю вдыхать прохладный влажный воздух: - Умывайся и жди остальных. Вернувшись, снимаю одеяло с плеч Хашима: - Время вставать и одеваться, тебя ждёт твоё племя. Он открывает глаза, резко подскакивает и отшатывается от меня, потом недоверчиво оглядывает себя, немного успокаивается и быстро одевается. Пока мы идём к озеру, я чувствую его взгляд, изучающий узоры ран на моём теле. Зейб просыпается сам, только я подхожу к его ложу, тянется ко мне, ловит мои руки и целует ладони: - Благодарю тебя. - Благодарю и тебя, надеюсь, ты получил, что хотел, – мальчик похож на прирученного волчонка, одновременно смешного и трогательного. - Больше! Вскакивает, одевается на ходу и чуть ли не вприпрыжку бежит за мной, но, увидев старших, умеряет шаг. Бадия молча ждёт моего прихода, уже одетая. - Хотел разбудить тебя, но ты уже готова. Пойдём. Перед выходом из грота она сдержанно вздыхает и чуть ниже опускает смагг на лицо. Все участники, выходя на свет, щурятся, потягиваются, сдержанно зевают и украдкой разглядывают друг друга. Эмоций они стараются не проявлять, но при виде Бадии Махир и Хашим недоумённо косятся на меня и отводят взгляды. - Помните о том, что узнали сегодня ночью. Все поспешно и молча кивают. - Благодарю вас за то, что доверились мне. Я отведу вас обратно к отцу ваших племён. Когда я в сопровождении четырёх кочевников выхожу из-за скалы, ночевавшие на стоянке уже ожидают нас перед цепочкой шатров. - Доброго дня, Хранитель. Успешно ли прошли твои ритуалы? – шейх произносит заученные сотнями повторений слова, с ужасом разглядывая моё покрытое запёкшейся кровью, синяками и ссадинами тело, разбитое лицо и запавшие глаза, обведённые чёрными кругами. Опускающиеся чуть ниже колен полотняные штаны скрывают от его взгляда ещё десяток ран, но другой одежды на мне нет. Идущие за мной, отдохнувшие, выспавшиеся, на контрасте выглядят ещё свежее. - Доброго дня и тебе, отец племени. Я возвращаю твоих детей после удачного завершения ритуалов и благодарю тебя за доверие. - Повинуйтесь велению закона гостеприимства, разделите нашу трапезу. Следуя обряду, мы опять кругом садимся на песок в тени скалы. Приняв кувшин из рук сидящего рядом, шейх наливает немного верблюжьего молока в глубокую чашу. Я принимаю её и, склонившись над своей длинной тенью, отливаю небольшое количество молока в песок: - Благодарю тебя, Великая Мать, дающая жизнь. Потом отпиваю глоток и передаю чашу Махиру. Все пришедшие из грота делают то же; Бадия, оставшаяся последней, возвращает по цепочке чашу обратно. Я опускаю пальцы в молоко и окропляю небо, скалу, воду и остаток выливаю в песок. В молчании кочевники принимают из рук шейха маленькие чашки со сладким холодящим шай бил нана6, лепёшки, на которые он кладёт томлёную в глиняной яме баранину, и сушёные финики, благодарят его и принимаются за еду – тоже в молчании. Я также не говорю ничего, кроме слов признательности, но отмечаю про себя, что еда придаёт сил, даже если не все раны исцелились. После завершения трапезы шейх снова обращается ко мне: - Если ты подкрепил свои силы, позволь мне обратиться к тебе с просьбой, о которой я по своей старости и немощности памяти забыл вчера. Моему племени нужны лекарства для женщин, носящим ребёнка, и для детей и верблюжат, которые играют и ранят себя. Можешь ли ты дам нам их столько, чтобы хватило до следующей луны? - Могу, если ты проследуешь со мной к скале, где я смешаю их для вас. Солнце медленно и неуклонно поднимается к зениту. Мы уходим к скале, оставляя остальных кочевников, и он садится на песок в тени скалы на время, когда я растираю, разрезаю и смешиваю ингредиенты – травы из сухих пучков, ягоды, ледяную прозрачную воду и горячую пузырящуюся воду, сухие грибы с далёких гор, змеиный яд, верблюжье молоко и верблюжий жир. Шейх наблюдает эти процедуры не первый раз, но снова следит за мной, затаив дыхание. - Эта мазь от ушибов и порезов, эта – при болях в спине и ногах беременным женщинам. - Я благодарю тебя от имени всего племени! – в его голосе звучит восторг, но следующий вопрос он задаёт с опаской и понизив голос: - Но скажи, почему ты этими снадобьями не исцелил свои раны? - Все раны этого тела исцелит Тёмный дух Пустыни, когда я полностью стану им. Эти раны – напоминание твоим людям, в том числе и новым караванщикам, что необузданность и жестокость невозможно скрыть. Он отводит взгляд, угадав, о ком я говорю. - Я принял снадобья, чтобы остановить кровь и унять боль. Но я намеренно не стираю кровь и следы с тела. В молчании мы возвращаемся к стоянке. По дороге он несколько раз глубоко вздыхает и восстанавливает уверенность в себе. Нас уже ждут перед самым большим шатром с поднятыми боковыми полотнами. - Ты разделил нашу трапезу, раздели и нашу беседу во время яростного солнца, – шейх подходит к шатру, отодвигает циновку, забором окружающую его. Склонив голову в знак благодарности, я вхожу за циновку и сразу ощущаю яркие запахи – дым, сладкий медовый запах табака и пряный тёплый аромат свежеобжаренного кофе. В тени шатра трещит маленький плоский костёр; на его краю воткнут в угли бакрадж7, покрытый капельками испарины. Бадия, подобрав ноги, сидит рядом и растирает в ступке пахучие тёмно-коричневые кофейные зёрна, не глядя в глаза никому из присутствующих. Следуя жесту шейха, я вхожу в шатёр, усаживаюсь на сложенный вчетверо лоскут ткани и скрещиваю ноги. Оставшиеся рассаживаются по старшинству, оставив слева от меня два свободных места. Спустя пару минут входит Зейб с тремя высокими кальянами, проходит слева и располагается в центре. Рисуясь, ловко забивает влажный красный табак, пахнущий мёдом, в чашки, уходит на полминуты к костру за углями, раскладывает их на чаше, потом медленно раскуривает первый кальян и передаёт длинный мундштук мне – согласно закону, не соприкасаясь пальцами, но мимолётно скользнув по мне приглушённым ресницами взглядом. При дневном свете я вижу, что глаза у него жёлтые, как у волка. Взяв трубку, я делаю первую затяжку. Сладкий густой дым наполняет рот, согревает горло и оставляет на языке лёгкое сливочное послевкусие. Выдыхая клубы молочно-белого дыма, я ловлю на своём лице взгляды присутствующих – практически все, кроме Казима и шейха, приходили на инициацию, и теперь с невольной жадностью следят за тем, как я касаюсь разбитыми губами мундштука, втягиваю мягкий бархатистый дым и выпускаю его, немного запрокидывая лицо, чтобы не попасть в лицо сидящим в шатре. - Благодарю тебя за хороший кальян, – мой голос звучит ниже, чем всегда, и Зейб вздрагивает всем телом, услышав обращённые к нему слова. Мальчик неглубоко кланяется в ответ, с негромким вздохом облизывает губы, но всё же сдерживается и продолжает своё дело. Второй кальян предназначен для шейха и троих справа от него. Мундштук третьего Волк передаёт Махиру и двоим слева от него. Закончив, он немного колеблется между двумя оставшимися местами, но садится не рядом со мной, а чуть дальше. Видимо, ритуал полуденного отдыха повторяется изо дня в день, потому что за моим левым плечом, будто получив от Зейба знак, сразу же возникает Бадия с грубым подносом, уставленным десятью маленькими чашками с кофе. Поставив маленький дымящийся сосуд в песок передо мной, она ловко лавирует между кальянами внутри круга сидящих, оставляя каждому по чашке, но не глядя никому в глаза. Девушка уже собирается уйти, но я вытягиваю руку перед ней, преграждая путь, и жестом указываю на оставшееся свободное место. Стоя спиной ко всем, но слыша общий изумлённый вздох, она бросает на меня выразительный взгляд, но покорно садится. Я передаю ей мундштук и не столько слышу, сколько чувствую вторую волну изумления, но продолжаю себя вести, будто ничего не произошло – пробую кофе, ощутив щекотную терпкость светло-коричневой пенки, горечь и пряность шелковистой жидкости под ней, и обращаюсь ко всем: - Я приветствую всех, прошедших сегодня инициацию. И я благодарю вас за приглашение на трапезу и беседу. Из-за кальяна мой голос звучит ниже и бархатнее, и Зейб, принимающий мундштук из рук своей соседки, неотрывно ласкает меня горящим взглядом, но, получив от неё лёгкий толчок коленом, смущается и теперь блуждает взором по внутренней части шатра. Взрослые кочевники немного волнуются, как и всякий раз, оказавшись со мной за одним столом; сейчас их взгляд притягивают ещё и мои раны. Но кофе и ароматный дым постепенно расслабляют их, и вот уже лениво течёт чей-то рассказ о фантастических приключениях во время дальнего перехода. Бадия пару раз встаёт и уходит за новой порцией кофе, на этот раз не забывая и о себе. Жара за пределами шатра перевалила за половину и начинает спадать. Забрав чашки и кофейник, девушка незаметно исчезает за пределами шатра. Дождавшись окончания рассказа, я снова обращаюсь к собравшимся: - Я благодарю вас за приятное время, за трапезу и беседу. Я благодарю вас за доверие и за дары. Я желаю всем инициированным плодородного и спокойного года, вашим семьям и стадам – благоденствия и сытости. Я оберегаю вас, пока вы помните мои наставления. Встав, я коротко кланяюсь вставшим мужчинам, которые гораздо ниже кланяются в ответ, и выхожу под жаркие лучи. Голова из-за усталости немного кружится от кальяна, а во рту стоит сладкий медовый вкус, смешанный с пряной горечью кофе. Почти дойдя до скалы, я улавливаю быстрый топот – скорее ощущаю, чем слышу – и девочка преграждает мне путь. Я молча смотрю на неё; она тоже молчит, раскрасневшаяся от бега. Солнечный свет, кажется, струится по телу, дрожит маревом вокруг неподвижных фигур и тёмного камня. Решившись, она подходит вплотную, на секунду прижимается лбом к моему плечу и идёт к стоянке, не оглядываясь. Подняв лицо к беспощадно-белому кругу посреди неба, я позволяю своему телу рассыпаться чёрной пылью и смешаться с серо-жёлтым песком. 6 – шай бил нана – бедуинский травяной чай, обладает сладко-мятным вкусом; в составе могут быть слабый зелёный чай с добавлением сахара и листьев мяты без стебельков либо только особая пустынная трава (тогда к сладко-мятному вкусу добавляется привкус чабреца и лимона). Чай трижды переливается из чашки в чайник, потом настаивается около пяти минут и наливается уже для питья. 7 – бакрадж – кофейник с конической полой крышкой (в ней конденсируется влага и стекает обратно) и длинным клювом, для приготовления кофе прямо в углях (без раскалённого песка, как джезва), объёмом примерно литр; особенностями является то, что одна порция свежеобжаренного и свежемолотого кофе варится очень долго, с постоянным добавлением свежей воды, и то, что зёрна не нужно толочь в пыль, как для кофе по-турецки.
полная версия страницы