Форум » » Слеш и полный бред *(продолжение) » Ответить
Слеш и полный бред *(продолжение)
Io: Вдруг кто не прочел аннотацию: Эта тема создана согласно ст. 28, ст. 29 (п.1 ,п.3 ,п.4 ,п.5) Конституции Российской Федерации, а так же ст. 138 Гражданского кодекса Российской Федерации. Подробно: * Cт. 28 Конституции РФ гласит: каждому гарантируется свобода совести, свобода вероисповедания, включая право исповедовать собственную религию [….] иметь и распространять религиозные и иные убеждения и действовать в соответствии с ними. * Cт. 29 Конституции РФ п. 1 гласит: каждому гарантируется свобода мысли и свобода слова. - Cт. 29 Конституции РФ п. 3. Никто не может быть принужден к выражению своих мыслей и убеждений или отказу от них. - Cт. 29 Конституции РФ п. 4 каждый имеет право свободно искать, получать, передавать, производить информацию любым законным способом. - Cт. 29 Конституции РФ п. 5 гарантируется свобода СМИ. Цензура запрещается. * Cт. 138 ГК РФ гласит: в случаях и в порядке, установленных настоящим кодексом и другими законами, признается исключительное право (интеллектуальная собственность) гражданина или юр.лица на результаты интеллектуальной деятельности […]. Использование результатов интеллектуальной деятельности [….] может осуществляться третьими лицами только с согласия правообладателя. Здесь вы прочтете фанфики и прочий бред, который родился в мозгу правообладателей, не имеет никакого отношения к действительности и представляет собой развлекалово. [more]Он снова приехал домой поздно. Не так, чтобы очень… не так, чтобы Саша уже начал переживать. Рукопожатие. Быстрое объятие. Легкий поцелуй. - Пробки? - Нет. Они не привыкли обманывать друг друга. - Снова те же проблемы? – без злобы спросил ударник. - Да, - откликнулся Валера. - Что ты решил? - Как всегда, ничего. - Вы поговорили? - Нет. - Ты боишься? - Я не знаю. - Я приготовил ужин… - Спасибо, я с удовольствием поем… Саша разогревает картофель с поджаристой золотой корочкой и сочным бифштексом, наливает чай с вишневой косточкой, садится рядом… наблюдая за ним. Потом они вместе убирают со стола. - Ты жалеешь, что все так вышло? - Я не знаю… я просто немного растерян… совсем немного. Но… я решил другое. Все это больше не имеет никакого значения. - Ты думаешь? - Я знаю. Манякин гасит свет, прибавив температуру на котле, берет еще один плед… в феврале-начале марта так морозно, что кажется, звенящий холод пробирает до костей. Он накидывает еще один плед. - Не холодно? - Немного… Саша обнял вокалиста. - Сейчас будет теплее… Валера улыбается, Манякин чувствует это, гладит того по волосам… холодные Валеркины ступни между его ногами… он смеется. Кипелов кутается в его объятия и два пледа, наброшенные сверху… - Тебя согреть? – на ушко шепчет Маня, чуть касаясь губами. Мурашки разбегаются по всему телу вокалиста. Валера обнимает его… - Согрей… В его голосе интрига, обещание сладкой истомы… а может быть… Саша высвобождает его из плена одежды. Лерка притворно капризничает. Руки Манякина ласкают его. Лера чувствует, как жар исходит от его ладоней. Прогибаясь навстречу. Позволяя Сашиным пальцам ласкать, распаляя страсть. Настоящее не уйдет никуда. [/more] Все материалы, представленные в данном разделе не подлежат копированию и несанкционированному с авторами распространению. При выявлении подобных случаев, к нарушившим будут применены меры административного характера. Kipelove.borda
Io: - Валера, скажи мне, что ты сделал на этот раз, чтобы жена выставила тебя за дверь? - А тебе, все скажи, да расскажи! – фыркнул он, заваливаясь в мою прихожую с «дежурным» чемоданчиком. Я не утерпел и отставив в сторону условности обнял Кипелова. Редко, но все же, ему удвалось сделать «финт ушами» и мы оставались вдвоем, хотя бы на какое-то время. Я сбегал с улицы Свободы, а Лена, разведя руками, терпела мои выходки. Я точно не знал, почему. Но, думаю, что она все-таки догадывалась, что бегаю не к фанаткам, иначе, я был бы скорее мертв, чем жив. - Хватит… Сереж… - притворно отбивался от меня Валера, - дай мне раздеться-то! Но я был быстрее и проворнее, поэтому через минуту Кипелов делал вид, что сопротивлялся, а я с удовольствием целовал его губы. - Как надолго у тебя индульгенция? Он хохотнул, поправил волосы: - Скорее наоборот. Индульгенция, это что-то совсем другое… Мы пошли на кухню, я быстренько закинул его чемоданчик в спальню, потом разберемся, что к чему, кроме того, на съемной квартире имелись кое-какие наши вещи на случай первой необходимости. На публике мы старались встречаться реже. Официальная версия предполагала нашу ссору, но это было даже лучше, чем любое другое прикрытие. Мол, терпеть друг друга больше не можем, не играй в мои игрушки, и не писай в мой горшок. В общем, это было выгодно, чтобы вдруг как бы невзначай пересекаться в каком-то городе, фыркать друг на друга, а после уединяться в одном номере. Блин, что за дни? Я помню, что застигнутый врасплох собственной паранойей даже почувствовал себя в роли Ромео, ну или типо того, когда перелезал обратно на свой балкон, вместо того, чтобы пройти эти несколько метров по коридору. Вот и теперь я вел себя как мальчишка, а Валерка делал вид, что ужасно на меня сердится, дуется, и вообще недоволен, ах, его заставили. Но к вечеру, золотой голос мятала все же сменил гнев на милость, и позволил мне устроиться рядом с ним. Я положил голову на Валеркины колени, и зажмурился от удовольствия. Это моя любимая подушка. Лерыч запустил пятерню в мои волосы и я оказался в нирване. Вот как мало нужно человеку для счастья. - Да, - глубокомысленно изрек он, - тебе на ручки, и власть над миром, да? - Угу, - согласился я, обнимая вокалиста.
Io: Если подумать, то все мы чем-то больны. Кто-то болен жаждой заработать миллион, кто-то миллиард. Кому-то подавай Нобелевскую премию, а кому-то новый «кадилак». Нет, не стоит путать это с мечтой. Мечта окрыляет, а болезнь… болезнь убивает человека. Ведь нередко, когда кто-то достигает своего Эльдорадо, то ему, как минимум становится нечего больше желать. А бывает и так, что Эльдорадо само по себе оказывается картонной вырезкой с рекламой магазина бытовой техники. И все мы в том. Больны и бескрылы. Бескрылы и больны. А я болен тобой… и я боюсь, что я получу тебя в один из прекрасных весенних дней, или напротив… когда будет холодно так, что будет казаться, что еще немного и в голове не останется ни одной мысли, поскольку все они замерзнут, еще, не будучи обдуманными… Что я буду тогда делать? Чем закончится этот безумный треш? На студии я тайком пью из твоей чашки, а если палюсь, что бывает крайне редко, то делаю вид, что случайно, я с благоговением отношусь к твоим даже самым пустым подаркам, уже не говоря о тех вещах, которые ты случайно забыл у меня. Ты не знаешь… я точно уверен в этом, что я ношу твое кольцо… мне пришлось пойти на хитрость, я надеюсь, что, однажды, узнав о том, что я сотворил, ты поймешь, и простишь меня. Но оно всегда со мной… Откуда в тебе столько энергии? Иногда мне кажется, что ты черпаешь ее из самого солнечного света… и каждый раз, снова и снова, ты спасаешь меня, выводишь на правильный путь. Спасаешь меня от меня же. Но нет для меня ничего хуже, и большее, чем услышать от тебя упрек… я делаюсь тогда нервным, и язвлю тебе, стараясь доказать свое превосходство, пытаясь подчеркнуть, что ты не прав… но вовсе не потому, что думаю так, а оттого, что ты делаешь мне больно… Сегодня я дошел до ручки. Я клептоман. Я украл твои сигареты. И, как подросток в нетерпении и в тайне ото всех я курил за ДК, боясь, что кто-то может увидеть. Мне страшно, знал бы ты, как мне страшно… мне кажется, что у меня на лице написаны все чувства к тебе. И что Холст просто глумиться надо мной, селя нас в один номер… Иногда под утро, мне кажется, что ты рядом… что ты целуешь меня, что гладишь мои волосы… но я просыпаюсь, а тебя рядом нет. И так томительно, так сладостно и в то же время больно, до ломоты костей ощущать тебя рядом… знать, что ты лежишь и вздыхаешь во сне там, на соседней кровати.. Сколько раз я порывался встать, подойти к тебе на цыпочках и обнять… но не решался. Я трус, Сереженька, ужасный трус… поэтому я просто лежу и вслушиваясь в тишину, думаю о тебе… и иногда мне кажется, что ты делаешь то же самое…
Io: - Лера… ты не можешь осторожнее? Мать твою… да… вот так… сейчас… еще немного… ну… блин… Лер… Озадаченный Терентьев, застывший под дверью с дурацкой улыбкой решил сделать соло-гитаристу и вокалисту одноименной группы «Кипелов» большой сюрприз… «Вот я вас и застукал! От Полковника еще ничего не ускользало!». С противным похихикиванием он отпер дверь, и тут же его накрыл опофигей, поскольку Кипелов пытался держать Маврина, балансирующего на небольшой табуретке, которая в свою очередь балансировала на трехногом стуле, а вся эта композиция называлась «так пить хочется, что есть нечего и переночевать негде». - О, Теря! – радостно воскликнул Кипелов, - Полковник помоги, а! - А чего вы в вентиляции-то забыли? - М…. занОоооозы…. – таинственно протянул Маврин. - Чего? – вздохнул раздосадованный Полковник. - Ни «чего», а ЧТО! А ты чего такой убитый? – поинтересовался Валера на секунду отпустив стул, который держал. - Бляя-а-а-а-а....! БДЫЩЬ - ой… - Сука рыжая!!!! - У меня производственная травма! – запричитал Маврин, поднимаясь с Полковника, и демонстрируя общественности поцарапанный палец, - так что я сегодня не в состоянии репетировать, а тем более доставать заначки из чьих-то левых нычек. Кряхтя, и отчаянно стараясь не ругаться при Валере, с пола поднялся Терентий. - Вы оба, - гитарист тщательно подбирал слова, - идиоты! - Почему? - взгляд чистых Кипеловских глаз это вам ни милый котик из Шрека, это еще переварить надо… - Эрм… ну…эм…. Потому что… эм… А Валера все не опускал очи долу… - Надо было сразу меня позвать. Грациозно, аки лань, скрещенная в секретных лабораториях с медведем, Полковник взгромоздился на стол, немного подтянулся, и окунув длань в вентиляционное отверстие, достал вожделенный пакет. В целлофане что-то приветливо звякнуло. Кипелов и Маврин смотрели на Терю с предвкушением, будто бы два дошкольника в костюмах зайцев или снежинок, в ожидании Деда Мороза. - И что это тут у нас? – в комнату протиснулся Хорь, добродушно улыбаясь. Полковник чуть было не повторил пируэт Маврика, но что-то его удержало. Быть может, это был врожденный инстинкт самосохранения, а быть может… а быть может то, о чем мы с вами никогда не узнаем. - Уберите детей! – выдавил из себя гитарист, спустившись изящно и грациозно, точно Майя Плисецкая в цементной пачке. - Лешенька, - елейным голосом молвил золотой голос мятала, - а что это ты тут делаешь в столь поздний час? - ВалерСаныч, я услышал какие-то странные звуки, и решил удостовериться, что с вами все в порядке… я не мог бросить вас в трудную минуту! - Да, конечно, Лешенька, - елейным голосом пропел Кипелов, - понимаешь, мы тут немного заняты… - Вам помочь? Глаза басюги сияли, как два агата в ночи, ну что тут было делать? Нычку пришлось сныкать обратно, завалы разобрать и, с горя, даже отрепетировать пару песен. Когда все дети и беременные женщины все-таки рассосались по домам Маврик настрочил объявление «Сегодня в 21.00 в помещении кухни состоится семинар-тренинг на тему «Укрепление командного духа подручными средствами». Лектор J.W. BlackLabel с 12 летним стажем». Конечно, недовольных не нашлось. Наверное, у Сергея были какие-то проблемы, но если исходить из этой логики, то проблемы подобного рода случились одновременно у всей группы «Кипелов», поскольку ровно в 21.00 в том помещении, что служило кухней, собрались все половозрелые особи из вышеупомянутого коллектива. Нычка победоносно разныканая вновь, возвышалась на столе. Полковник и Маня притаранили откуда-то недурную закусь. В общем, культурное такое завершение рабочего дня. Можно даже сказать, интеллигентное. Но как же иначе? Ведь по-другому и быть не может, одни интеллигенты ибо. И не ибет. В разгаре джентльменской беседы Маврик горячился, бил себя пяткой в грудь, и рассказываю душераздирающую историю: - Вот млять, как ебошить стену перфоратором пять часов подряд, так все заебись, а как гитару врублю - так сразу стук по батарее, крики, визги и звонки в дверь! Терентий понимающе кивал головой, а вот золотой голос российского мятала не приминул съехидничать: - Я думаю, Сергей Константинович, соседи на перфораторе лучше играют, чем ты на гитаре... - Сука… - беззлобно протянул Рыжий, наполняя бокалы в третий раз. Бокалами есесно служили одноразовые стаканчики, поскольку остальная посуда была признана непрактичной. - Нет, ну а что? Нормальные, вполне культурные условия работы. Морально-неуравновешенный коллектив конченых сволочей, - констатировал Манякин, - короче, за нас! - Музыканты понимающе закивали. И выпили. А потом снова выпили, и опять закивали. Очнулись оба Сергея где-то в половину одиннадцатого утра. Музыканты все еще сидели на видавшего вида диване и никого не трогали. Впрочем, трогать было тоже некого. Манякин и Кипелов непостижимым для разума гитаристов образом, дематериализовались в неизвестном направлении. Возможно, даже дома. Возможно даже своего, и возможно даже вчера… -Японо-русский язык! – протянул Маврин, - ну, вот какого хера, я опять повелся на провокацию Кипелов с этой его «заначкой на черный день»? Сейчас придет Леша и какими словами я ему должен объяснить…. - Да ладно тебе убиваться, - парировал Полковник, для пущей уверенности опустивший свою длань на плечо Маврика да так, что чуть из него весь дух не вышиб, - все будет нормально, а ребенка надо с молодых, понимаешь, ногтей приучать к разумному, доброму, вечному! - Маврик фыркнул. Он был не способен измыслить вариант возражения. Однако на репетиционной базе никто не появился, ни через час, ни через два. Тогда два Сергея решили, что ждать больше нечего, и неплохо было бы отдохнуть дома, в нормальной, почти здоровой обстановке. Ибо. Терентий поймал такси, а от него, попробуй убеги, оно и понятно, а Сергей отправился на Планерную на метро. В метро было все как обычно, убого серо и несвободно. Даже вагоны. Типичная картина для Москвы. А кстати, сколько времени? Как будто бы вечерело. Получив дома втык Сергей серьезно задумался о покупке пейджера, телефона или, на худой конец, будильника с функцией напоминания который сейчас день. А остальное, как гриться, приложиться. - Вот как вы не можете этого понять! – старалась образумить Сергея супруга, -мне не радостно волноваться за тебя, думать, где и с кем ты шляешься, даже если теоретически мне известно и то, и другое. Как ты не можешь понять, что мне не доставляет удовольствия видеть тебя таким, и оправдываться перед Галиной Кипеловой за то, что ты спаиваешь ее мужа! - Никого я не спаиваю! Это еще с какой стороны посмотреть и каким образом! - Да тут хоть с переподвыподвертом смотри, а задница сзади! - Леночка, кисонька, солнышко, это ты сейчас к чему сказала? - Не важно! – Лена отстранила гитариста широким жестом руки, - сперва помойся, а потом поговорим. Вы там спите, пьете, играете, а потом думаете, чего это женам так неприятно видеть вас ПОСЛЕ… - А что, ты бы хотела присоединиться к процессу? - Ой, иди уже! И гитарист пошел. После душа Маврин почувствовал себя свежим и обновленным. Он смотрел в будущее с улыбкой, и оно отвечало ему взаимностью посредством отражения в зеркале. - Свет мой зеркальце скажи, да всю правду доложи, обернись вокруг земли, где летают корабли, там где взрослые и дети, что счастливей всех на свете. Где могучий ветер воет, по волнам чего-то гонит. Ладно б, чтобы не гавно… в общем, отвечай, трюмо, что меня сейчас волнует, что мысля моя рисует, и с какого и куда мне добраться бы туда? Произнеся всю эту абракадабру Сергей усмехнулся, мол, вон оно-как! Вот как могу, почти Маргарита Пушкина, еще ресницы подкрасить, так ваще не отличить! Но что-то сделалось с прозрачной гладью зеркальной поверхности. Изображение потеряло яркость и точность, и расплылось. Вместо наклонившегося вперед Сергея из зеркала смотрел совсем другой человек. Сомнений быть не могло в том, КТО это был, сомнения были в другом, какого хрена он делал в зеркале, и почему картинка была столь неоднозначной? Лунная дорожка убегала вдаль по морской глади. Черная поверхность вод бликовала, Сергею казалось, что он буквально слышит шорох прибоя и звук перекатывающейся гальки. У самой кромки воды сидел Валера. Тут сомнений не было. Он смотрел куда-то вдаль, куда-то где кромка моря окуналась в горизонт, или горизонт окунался в морскую пучину… Валера был печален, он был совершенно один. Перспектива изменилась. Если бы это была камера, то Сергей подумал бы, что оператор издевается над смотрящим в произвольном порядке поднося камеру к сидящему на берегу вокалисту, и тут же отбрасывая зрителя за многие километры от шепота морских волн и шороха гальки, перекатываемой морским прибоем. Гитарист очнулся, когда жена потрясла его за плечо. - Чего ты там увидел, а? - А черт его знает… - прошептал Маврин, выходя из злополучной ванны вон. «И что значит эта, понимаешь, загогулина?». Почесывания в затылке, верный признак глубокого раздумья, не принес желаемого результата, поэтому не отходя от шока, Сергей набрал телефон главного «арийского» мистика и специалиста по вызовам нечистой силы на дом – Маргариты Анатольевны. Марга мерзко хихикала в трубку, и говорила что-то про Фрейда, и обещала помолиться каким-то древнеримским богам. Маврик в сердцах кинул трубку на рычаг и решил сделать самое важное, что он обычно предпринимал в случаях, когда ничего не понимал. Он принял ответственное решение – не париться, пореже смотреться в зеркала, и не произносить рифмованных строк во избежание. Но избежать не получилось. Поскольку ближе к ночи в дверях нарисовался взволнованный Кипелов, жаждущий вот прям сейчас пересказать нечто очень странное! Причем такое, что без поллитры не разберешься. Делать нечего, пришлось разбирать. - Вот прикинь, Серег, сплю я, и сниться мне сон. Сижу я на берегу моря. И все вроде бы хорошо и прекрасно. Но вот чувствую я, стало быть, что кто-то за мной наблюдает. А вокруг оно так значит красиво, ну там, море, пляж, луна серебрит водную гладь, в общем, хоть женский роман пиши. И поднимаю я глаза, и вижу, что вроде как все на самом деле за стеклом происходит, и голос будто жены твоей откуда-то издалека… мол «что ты там увидел?», или что-то типо того спрашивает. - Пить надо меньше, - констатировал Маврин, упавшим голосом. Как мог, держал себя в руках. «Что за хрень?! Как такое вообще возможно! Теперь еще блин, Пушкину знаешь? В койку… нет… так дело не пойдет… прямо начало третьесортного романа, не иначе!». Кипелов хмурил брови, пил чай, и соглашался. Соглашался с тем, что пить действительно стоит меньше, да и заначек «на черный день» на базе больше нет, стало быть и базу не мешало бы сменить. Проводив вокалиста за дверь, Сергей рыжей молнией пронесся мимо обалдевшей жены, совершенно трезвый и с ВОТ ТАКИМИ глазами напуганной маньяком японской школьницей. *хотя с каких пор японские школьницы бояться маньяков… ладно положим, у него были тентакли…* Сергей плюхнулся за ноут и забил в поисковике интересующую его фразу «Кипелов/Маврин берег моря, лунная дорожка, одиночество, плеск волн». В первый раз пришел Яндекс с тиной морскою, второй раз Рамблер выдал «Смутное время», а вот Гугл оказался удачливее всех, чтоб его! Подходящий по параметрам рассказ нашелся на второй странице. Был он правда довольно давно удален, но логи! Логии были целы. Дрожащим указательным пальцем Сергей нажал левую клавишу мыши. Глаза лихорадочно прыгали по строчкам. Сомнений быть не могло. Страшный сон сбывался. Гитарист понял, что попал в слеш. Надо было что-то делать, причем желательно, прям щас, прям здесь. Поэтому он позвонил «маврикам» и назначил репетицию на завтра. Своя группа позволяла отвлечься от грустных мыслей о своей грядущей судьбе. Кроме того, он припомнил несколько похожих случаев и, в отчаянье осознал незавидность своей кармы. «Эх, почему я не собака!» - подумал он, - «не было бы никаких проблем, а тут, сиди, понимаешь, заморачивайся». Ночь накануне репетиции прошла в тревоге. Сергей не мог сомкнуть глаз вспоминая тот страшный день, когда впервые понял, что действительно способен отличить запах туалетной воды Кипелова от других странных запахов, и, о ужас! Он даже знал, как она называется! Нет! Он этого не допустит. Он сделает все, чтобы написанное в сети никогда не сбылось. *злодейский смех за кадром*. Музыканты группы «Кипелов» были довольно сильно удивлены тем, что репетиция группы «Маврик» совпала с их собственной. Алексей боролся с собой все утро. На какую же репу ему идти? В итоге сослался больным, и не пошел на обе. Наверное, в тот день, он поступил правильнее, чем кто бы то ни было другой. На «мавританской» репетиции отдохнуть у Сергея не вышло. Начались какие-то заминки, и специфические проблемы, поэтому в обед он был выипан морально и высушен физически. Телефон разрывался Кипелов жаждал спросить «схуя ли?», что в его лексиконе заменяла фраза: «Сережа, что-то случилось?». И вместо того, чтобы нормально рассказать какую-нибудь более ли менее правдоподобную историю, вместо того, чтобы поплакаться другу в жилетку Маврик сделал финт ушами, заявив, что уходит из группы «Кипелов». Паша Элькинд даже палочки выронил. Ударник-то в выражениях не стеснялся, возопив: - Сережа, схуяли, а на что мы будем жить? На том связь прервалась. Валеро отправился в готическую депрессию, а Сергей в долгое эротическое путешествия. По слухам оба бухали. «Маврики» рвали на себе волосы, «Кипеловцы» негодовали. Так продолжалось недолго, поскольку законы российского так называемого шоу-бизнеса взяли свое. Кипелов был «свободен», а Маврин в печали. Но круговорот музыкантов в природе, как всегда расставил все на свои места. * Часы показывали полночь. Наступил черный день календаря. 13 пятница. Сергей проснулся в холодном поту. Он видел себя страницей, которую медленно жгли на костре, в то время, как какой-то обдолбанный панк докуривал его гитару, в которую какие-то нефоры забивали косяки. «Встань, и иди!» - звучал чей-то голос у него в голове. Но Маврин знал, что подчиняться долбанутые голосам идея не из лучших. Какого же было его изумление, когда голос оказалось принадлежал его телефонному аппарату. Звонил Кипелов. Какого хрена? Это ловушка! Сергей решил запустить телефоном в окно, но одумался…. И не стал. - Да? – робко произнес он. - Сереж… - раздалось из трубки, - я долго не мог понять, почему ты принял решение уйти из группы, и затеял все эти глупые ссоры… видишь ли, мне тоже не по себе. И все эти сны и видения… не добавляют оптимизма. Я хотел бы… тебя увидеть, чтобы не сойти с ума.. Эти едва уловимые нотки одиночества и отчаяния. Сергей по тону понял, что Валерка еще совсем недавно спал, и ему приснился кошмар. Он был один, домочадцы, либо разъехались, либо были в гостях, иначе он бы вряд ли позвонил. Он тяжело вздохнул, и потянулся рукой за кофтой. Ну, их на фиг эти пророчества. Хотелось только одного, прижать его к себе, и сказать, что все будет хорошо.
Susя: Странник Однако канона)) О, пилигрим… Знаешь ли, странник, Что за тобой лишь светает… Ты постоянно то приходишь, то уходишь. Так делают многие, но что-то есть особое… Умение создавать. Видно, ты и впрямь демиург. Люди тянутся к тебе, как к источнику. Ты милый, нежный, пылающий светом и теплом. Казалось бы, причём тут ртутная лампа? А вот притом. Источник света… который умеет взрываться. Если он взорвётся, скольких отравит? И скольких поранит осколками? Да, да, да… взрыв сверхновой рождает чёрную дыру… как это верно, сверхновая моя. Эта чёрная дыра будет поглощать, но никогда не насытится… Твоё место никто не сможет занять. Ты принёс мне свет. Нет, не так… Ты принёс мне веру в то, что рассвет наступит, что завтра обязательно будет. Ты тот странник – от слова «странный» – что проходит непонятым, а после его ухода вдруг проясняются глаза… Но он уже ушёл: ищи ветра в поле! Блестит где-то своим огнём – солнечный ветер, феникс… Солнцеволосое чудо, Ставшее тенью моей… Как права Рита. Она знает тебя лучше многих; она зовёт тебя ангелом… Чудо моё, ты столько раз подхватывал меня и нёс, когда у меня подламывались колени, что я могу звать тебя только ангелом. Сколько бы я ни кричал на тебя, сколько бы ни срывал злость, сколько бы ни прогонял – без тебя мне не жить. Я дышу тобой. Город занят; город спешит. Эта осень – только для нас. Прозрачное, чистое, нереально голубое небо; чёрные деревья, чёрточками нарисованные на тиснёной золотой бумаге опавшей листвы; хрустальные лужицы с дымками замёрзших в них облаков. Осень замораживает воздух в маленькие острые льдинки, которые забираются за ворот и в рукава пальто. Я дарю тебе всё это, потому что никакими земными богатствами не удержать тебя. А я так хочу, чтобы ты остался… Я пел о богах и пел о героях, О звоне клинков и кровавых битвах; Покуда сокол мой был со мною, Мне клёкот его заменял молитвы... После твоего ухода я стал беспомощен… и немотивирован, как сказал знакомый психолог. Он имел в виду моё нежелание что-либо делать, предконцертную хандру, затягивание альбома… Он прав – это бессмысленно. Мой смысл солнечным ветром ушёл в новый виток своих скитаний. Или это был только сон? Я отдал бы всё, чтобы быть с тобою, Но может, тебя и на свете нету… Сейчас я пишу тебе письмо (не знаю, зачем), а ты спишь, усталый после тура, свернувшись клубком в моей постели. И мне не верится, что ты наконец-то здесь, рядом: я могу коснуться твоей щеки, поправить волосы, почувствовать тепло дыхания на пальцах… And nothing else matters…
Susя: На грани Warning: нецензурная брань Сколько ещё будет Жить в тебе мир, которого нет? Но молчанье в ответ… Пальцы нервно комкали край скатерти. В пепельнице дымилась недокуренная сигарета. - Ему лучше? – голос звучал непривычно тускло и глухо. – Можно навестить? А когда? Поч… Подождите! Трубка ответила отрывистыми гудками. Кипелов закурил, затянулся пару раз и снова сунул сигарету в пепельницу, машинально затушив её. - Галя. Я в больницу. Квартира отозвалась гулкой пустотой. «Я ж переехал…» Распахнув шкаф, Валерий порылся в нём, выбрасывая неподходящие вещи, и, наконец, остановился на простом сером свитере и старых, но ещё целых джинсах. Переодевшись, собрал волосы в хвост и пристально оглядел себя в зеркале. «Могло быть лучше…» Спортивная сумка через плечо, джинсовая куртка, бейсболка – всё, чтобы не выделяться, не привлекать внимания. Больница встретила его гулкими белыми коридорами, запахом лекарств и сумрачными лицами врачей. - Сюда нельзя. … Практически вышвырнутый из больницы, Кипелов мотался по Москве, врезаясь в людей и не видя их. Ведомый каким-то шестым чувством, к полуночи он добрался до дома и, не раздеваясь, повалился на кровать, не чувствуя ни голода, ни усталости. - Ты как? В порядке?– безумно знакомый голос буквально подбросил вокалиста. - Ты… ты? – Кипелов сел на кровати, пытаясь понять, как здесь, в их с Лёшей уютном гнёздышке, оказался… Холстинин? - Конечно. Ты ждал кого-то другого? – шершавая ладонь прошлась по щеке, забралась под резинку, стягивающую волосы. Бейсболка слетела на пол. Кипелов невольно потёрся лицом о знакомую до малейшей складки руку. - Нет… Зачем ты здесь? - Давай начнём заново… … Алик сел, дико глядя в комковатую темноту перед собой. Это не кошмар, нет, но мокрый как мышь, что за чёрт?.. Скинув одеяло, он прошёл на кухню, щёлкнул кнопкой чайника и затих, глядя в серое окно. По стеклу ползли, извиваясь, толстые прозрачные струи, небо над домами распарывала ослепительно белая молния, мир гремел, будто вдалеке на железные листы роняли открытые бочки с дробью. Басист переступил по холодному линолеуму, прислушиваясь к свисту и клокотанию внутри чайника, настежь открыл окно и высунулся, опираясь локтями на подоконник. Голова почти сразу намокла, волосы волнистыми сосульками сползли со спины на плечи. Внизу смутно и смазанно блестели мокрые крыши машин; рядом на откосе покачивался нахохлившийся воробей, прикрыв глаза пленками. Осторожно протянув руку, Алик обхватил его пальцами и внёс в комнату. Воробей забился, панически зачирикал. Грановский стоял, глядя на него и ощущая, как под пальцами исступлённо колотится сердечко, какой этот маленький воробушек горячий по сравнению с водой, которая течёт с волос по всему телу и капает на пол. Посадив птицу на стол, он достал из шкафа блюдце и покрошил на него кусочек хлеба, неизвестно зачем оставленный на столе. Воробей, наклонив голову, следил за его руками, отодвинувшись, на всякий случай, на дальний конец стола. - Ешь, дурной. Никто тебя не трогает, - Алик постоял, глядя на мокрую птицу, сжавшуюся тёмным комком на фоне стены, и ушёл в комнату, распахнул балконную дверь и вышел под дождь. На него будто вылили ведро ледяной воды; плавки прилипли к телу, по спине побежали мурашки. Под босыми ногами скользили плитки, и дождь шипел, ударяясь о них; с перил, ограждающих балкон, падали капли. Небо грохотало и лило воду, будто собираясь устроить второй потоп. Басист стоял, опираясь скрещенными руками о перила, подставляя дождю спину. - Я тебя презираю, - прошептал он в ливень, глядя вниз, на размытый, жирно блестящий асфальт. – Между нами ничего не было. Никогда и ничего. Сволочь. Сгинь. В глубине квартиры задребезжал телефон. - Меня нет дома. Вы поняли? Нет! Никогда больше не появляйся. - Алло? – сиплый сонный голос. Пауза; тихо тренькнула положенная трубка, снова тишина. Алик выпрямился и тревожно оглянулся через плечо. - Кто здесь? – тихо спросил он у себя, покусывая губы. Помедлив, тряхнул головой и осторожно прошел в комнату, щурясь в теплую темноту. На кровати, раскинувшись и разбросав по подушке волосы, кто-то сладко спал, тихо посапывая. Присев на краешек, басист наклонился над спящим, вглядываясь в запрокинутое лицо, бережно тронул ладонью мягкую щёку. Спящий судорожно вздохнул, просыпаясь, резко сел, схватив шершавую ладонь. - Алик, ты? Почему ты такой мокрый? - На улице чудесный дождь… - голос басиста смягчился. – Андрюш, спи. - Ты что, был на улице? Прямо в таком виде? «Разбудил, на свою голову…» - Нет, на балкон выходил… Ну всё, всё, я ложусь уже, - Грановский откинул одеяло и нырнул в живое тепло, жмурясь от удовольствия. Андрей поворчал и тоже забрался к нему, прижимаясь и обхватывая тёплыми руками за шею. Алик невидимо улыбнулся, чувствуя, как парень уткнулся ему в щёку мягкими губами. Рука привычно поползла по спине вниз, на талию, и притянула чуть ближе. - Ты не уходи… - прошептал Андрей, снова проваливаясь в сон. - Угу… - говорить было лень; тёплое дыхание на щеке убаюкивало. Телефон опять зазвонил. Протянув свободную руку, Грановский нашарил трубку и прижал её к мокрому уху: - Алло? - Алик? – мужской голос. Знакомый до рези в горле. - Я слушаю, - с трудом, давя рвущийся из груди крик и – после крика или одновременно, в нём – отъявленный мат. - Говорят, ты живёшь со смазливым мальчиком. Это правда? - Не твоё дело. - Значит, правда. - Ты мне для этого позвонил посреди ночи? – зелёные цифры в темноте подтверждали: половина третьего. - Не для этого. Ты, как всегда, сообразителен. - Ближе к делу, - Андрей заворочался на плече, поднял встрёпанную голову; прижав трубку плечом, басист неловко погладил его по щеке, укладывая обратно – «Спи, всё в порядке…» - Ты не хотел бы… вернуться? И молчание. «Ты знал! Или это я – знал заранее? Интуиция?» - Нет. - Алик, я… - Володя. Прошлого не вернёшь. - Подожди! Ты… - Ты вряд ли изменился. - Дай мне сказать! - Я уже возвращался. Напомнить, чем это кончилось? - Это было недоразумение! - Хватит. Ты тогда прямо сказал, при свидетелях. Напомнить? - Ты никогда не считаешь себя виноватым! - Ты мне сказал в лицо, что в постели я бог, но характер – как у дорогой шлюхи. - Что?! - Имена? - Перестань врать! - Артур. Серёжа. Валера. Виталик твой. Сашка мой, семнадцатилетний. И Рита для полного счастья. Достаточно? – Андрей давно сполз с плеча и теперь сидел рядом, с ужасом глядя на него, кусая губы и зябко обхватив себя за плечи. - Ты… ты… - Давай ещё раз. В лицо, - басист сел на кровати, поджав ноги. - Трепло! – на том конце провода в голосе плеснула истерика. - Ты всё сказал? - Я не хочу тебя больше слышать! - Взаимно. До свидания. Приятно было поговорить. - Сука! Трубка коротко звякнула. Грановский откинулся на подушку, закрыв лицо руками и кусая пальцы от ярости. Шершавые пальцы робко тронули плечо. - Я так не думаю… Алик хрипло вздохнул, раскинул руки. - Как? - Ты мне очень дорог… - Андрей лёг рядом, потёрся лицом о тонкое плечо с нервной голубой жилкой. - Спасибо, малыш, - рассеянно взъерошив его волосы, басист повернулся лицом к окну, сгрёб юношу за плечи, устраиваясь щекой на его лопатках. – Всё, проехали. Спать-спать-спать-спать. - Ахха… - тревога в глазах; впрочем, уже меньше и не такая пронзительная. Лениво улыбнувшись, Алик перевёл взгляд за окно. По стеклу так же извивались водяные змеи; сквозь завесу время от времени прорывались слепящие белые вспышки. Ливень продолжался.
Susя: Перекрёсток Но нет спасения ни коню, ни верблюду, ни путнику, если скорпион ужалит в губы. I. Дорога на Юг Но дверь на ключ, И страх живуч – Что проклят я И обречён. Горячий металл касался кожи и почти нежно оставлял на ней чёрно-багровые, капающие красным буквы:В П Х. А чуть выше в страшной тишине смотрели совсем чуть-чуть раскосые каре-чёрные глаза, широко распахнутые от боли и обиды-недоумения. Было в этом что-то нелепое и нереальное. Настолько нереальное, что Холст – наугад – решил проснуться… и проснулся. Реальность была полутёмной комнатой с полуторной кроватью, длинными плотными шторами и муторным запахом вчерашнего. Гитарист сел на кровати и обхватил голову руками: - Ну и сны у тебя, Владимир Петрович… Что ж ты пил? – при слове «сны» в голове всплыли огромные чёрные глаза и три не особо весёлых буквы, расплывающиеся красным на обнажённой груди. – Э, басист, ты жив? – повернувшись на девяносто градусов, Владимир Петрович нащупал плечи коллеги и провёл по его груди трясущейся ладонью. Ни букв, ни крови не наблюдалось, но подпрыгнувший спросонья басист неудачно стукнулся челюстью о массивную кисть Холста и, прикусив язык, раздражённо зарычал что-то невнятное. – Ну… Извини, я не хотел. Ты сам стукнулся, - миролюбиво заворчал ВПХ, потрепав спутанную шевелюру и вызвав новый взрыв невнятного негодования. Просто очень злой Алик, а вот почему злой – это надо обдумать… Поднявшись с кровати, хозяин квартиры привычно зацепил оба дверных косяка – сначала левым плечом, потом правым – и вышел в коридор. Коридор был прежним: плохо различимые в полумраке шкафы, забитые книгами, плоский широкий шкаф для одежды, два ряда ботинок, чехол от гитары на вешалке для шляп, между парой рваных сапог – подозрительная пластинка «Мастер» с размашистой надписью «Вовке от Андрея» и улыбающейся рожицей. А в тёмно-сером кухонном окне низко-низко и как-то даже траурно висело круглое, тусклое красное солнце. Оно казалось приклеенным к окну, и Володя поскрёб стекло, чтобы отковырять кружок такого странного ровного цвета. Такого цвета были бумажки в университете, когда им показывали какой-то физический опыт. Гитарист сел за стол, подпёр голову руками и начал думать длинную мысль о красивых бумажках. Но его отвлёк странный предмет, стоявший посреди стола. Посреди стола стояла красивая бутылка коньяка. «Откуда столько коньяка?» – это была первая мысль. «Коньяк ли это?» - логично пришла вторая. Холстинин сел на стул покрепче и уставился на бутылку, чтобы проверить, не превратится ли содержимое в навозную жижу или что похуже. На секунду оторвав глаза от бутылки, он снова взглянул на солнце и мельком подумал, уж не луна ли это. Говорят, в тропиках луна красная и большая. Но на улице неуверенно запели птицы, поэтому луна отпадала. Коньяк тоже стоял смирно и не собирался превращаться. К тому же бутылка была закрытой. Это значило, что никто не пил? Или что кто-то пил, но долил водой из-под крана и закрыл? Видимо, бесы. Наверно, те же самые бесы разозлили Алика. Что-то было, очень давно, про злых бесов, только вот где? Надо было позвонить Рите – она наверняка знает про злых бесов – но вернулась недодуманная мысль о красивых бумажках. Рука незаметно, чтобы обмануть неповоротливую мысль, потянулась к телефону и набрала номер. - Алло? Будьте добры, Маргариту Анатольевну. - Алло. Её нет, она гуляет. А кто её спрашивает? – ответил маргаританатольевнин голос в трубке. - А почему она гуляет так рано? - А кто и почему звонит ей так рано? – голос начал сердиться, но в трубке за ним что-то звонко упало и тихо запело об утре в Сахаре и о серо-жёлтых верблюдах, на которых светит солнце и кладёт чёрные тени от бархана до бархана. - Это Владимир Петрович, который звонит так рано… - … в дом, который построил Джек? - подхватил голос и превратился в саму Маргариту Анатольевну. – Доброго Вам ночеутра, Владимир Петрович. Чем могу помочь? Может, стиш понравился? Или рыба новая готова? - Скажите, Маргарита Анатольевна, а что значит приклеенный к стеклу красный кружочек и что науке известно про злых бесов? - Ах вы каки-и-и-е… Как злые бесы прижмут, так «скажите, Маргарита Анатольевна»… А как песню писать, так «мать, ты чо, герой асфальта, тормозила головой?»… - Рита, ты даже ругаешься в рифму? - Профессиональное заболевание, что поделать… Тихое приблизилось и прозвенело в трубку: - Если поцелует скорпион песков, не жди милосердной смерти, о путник… - Кто это поёт? – поинтересовался Холст, осторожно открывая коньяк и отточенным движением наливая ровно половину гранёного стакана. - Это сахарский песок, банка разбилась, а что? – будничным тоном ответила Пушкина. – Погоди, Вова, я сейчас, соберу и вернусь, а то разговаривать мешает. - Говорящий песок, не скучно тебе в банке? – коньяк был хороший, стакан – чистый, а рядом не было никого, кто мог бы сказать, что утром неприлично пить коньяк из стакана. Правда, песок не ответил, потому что его уже собрали и унесли. – До свидания, песок, - гитарист налил ещё полстакана и выпил за песок и за утренних верблюдов. II. Дорога на Запад Теперь ты враг; Я не знаю, как мне жить. Как дальше жить?.. Холст резко поднял голову и огляделся. Голова была ясной – значит, не пил. Только почему на столе, посреди которого одиноко возвышается непочатый коньяк? И почему такое странное ощущение… что во сне кто-то открыл ему скрытое, а он забыл. Ему снились белые песчаные горы и белое небо, как будто затёртое миллиардами глаз, скользивших по нему, и выгоревшее от тысяч и тысяч дней безжалостного солнца. По белому песку вдалеке скользили белые тени, будто призраки под жарким солнцем, не отбрасывающие тени. А он сидел на раскалённом песке и смотрел на ползущего по ноге серого скорпиона. Скорпион уже поднялся до плеча, заполз на щёку и тонко уколол кончиком резного хвоста в уголок запёкшихся горячих губ. Всё вдруг стало ясным, как будто скомканный мир положили на большой стол, расправили и прикололи булавками. А потом над белой пустыней взошла белая луна и равнодушно осветила сидящего лицом на закат человека с неподвижным скорпионом на щеке. Чёрная тень, похожая на след от уползшего солнца, легла попёрек пустыни, и всё снова замерло. Солнце садилось и бросало на бежевые стены алые пятна. А Холст всё думал о своём странном сне. Коньяк почти кончился; остатки медово отсвечивали на донышке стакана. - Злые бесы, - шептал Холст, глядя на солнце и щурясь. – Они тянут на проволочке этот красный кружочек, возят его по стеклу, а зачем? Утром поднимают, днём уходят, оставляя его болтаться посреди неба, вечером опять тянут вниз, а ночью перетаскивают под подоконником, чтобы с утра начать снова. Что за ерунда? Зачем? Надо позвонить Рите, она наверняка знает про злых бесов… Рука потянулась к трубке, но замерла на полдороге. Стоп. Это когда-то было. А пальцы уже наиграли номер и сжали гладкую прохладу трубки: - Алло? - Алло… О, Кузьмич! Привет, дорогой, как у вас там? Не мёрзнете? Привет от финского беса! - Ммм… - Что-то ты неразговорчив. Простудился? – знакомый суровый голос вдруг стал заботливым. – Приходи или пришли кого, чесночку печёного дам. А иначе как вам на луну-то выть? - Эээ… - Не благодари, у меня от твоих… признательностей за ушами чешется! Значит так, приложить к горлу и привязать шарфом из чьей-нибудь шерсти… Всё понял? Ну, жду, до скорого! Выздоравливай! - Только я ж Петрович… - жалобно сказал Холст гудкам. И положил трубку. На кухне внезапно, как луна в пустыне, возник Алик, быстро оценил почти пустой коньяк, полное отсутствие твёрдой пищи и загадочный блеск серо-голубых глаз. В животе гитариста возникла странная пустота, похожая на ночную пустыню. И в этой безмолвной пустыне сжался маленький одинокий человечек. А когда Грановский набрал в грудь воздуха и заговорил, Володя чуть наклонил голову и свёл плечи. Жёсткие злые слова кусали его, как отравленные иголки или разрывные пули; он сжимался, пытаясь загородить одинокого человечка, который свернулся в комочек, закрывался ручками и беззвучно плакал. Было неважно, о чём слова – они жалили, а Холст сильнее наклонял голову, кусал губы и молчал: человечек спрятался за его сердце и замер, обхватив его, дрожа всем телом. Человечка нельзя было позволить убить или ранить… Алик резко сел и хрустнул пальцами; в наступившей тишине гитарист слышал, как в пустыне едко горят злые слова, чувствовал их дым и видел, как кашляет и прячет лицо в ладошки человечек. Руки нашли прохладный стакан и сжали его, потом приподняли и опрокинули в дымную пустыню. И наступила тишина. Человечек поднял голову и слабо улыбнулся, потом нырнул в медовое спасение, перевернулся на спину и закачался на волнах, глядя вверх. А Холстинин поднял голову и внимательно посмотрел на тонкие пальцы Алика. Пальцы слегка дрожали. Если смотреть краем глаза, можно было ещё увидеть и красные солнечные пятна на стене. А если поднять голову – красные отблески на впалой щеке басиста. И в глазах. Как раз эти глаза были реальными – а там, в пустыне… Что он видел тогда, после укуса скорпиона? Он не слышал ничего, но видел эти глаза – совсем чуточку раскосые, каре-чёрные, широко распахнутые от боли, обиды и недоумения. Он почему-то точно знал, что была и боль, и обида, и недоумение. Вот как сейчас. Только в тех глазах не было такой – как сейчас – ненависти и такого отчаяния. И эти реальные глаза немного расплывались, влажно блестели. А ещё у него дрожат пальцы. Он плачет? От злости, от ненависти или от боли-обиды-недоумения? Какая разница… Маленький человечек протянул наверх ручки, и Володя повторил его жест, уложив тонкие дрожащие ладони в свои, и немного сжал, покачивая и баюкая. А Алик рванулся, пронзительно вскрикнул, как раненная в грудь пустынная птица с длинными ногами и тёмными блестящими глазами – с болью, обидой и недоумением – и ударил узкой ладонью. Как укус скорпиона, несильно, в уголок запёкшихся горячих губ. Мир качнулся, готовясь расправиться на невидимом столе, но что-то помешало – узкая ладонь, ещё вздрагивающая в шершавых застывших пальцах. - Что сказал мне скорпион? – беззвучно прошептал Холст, с трудом разлепив сухие губы. - Будь готов отпустить, - так же беззвучно ответил человечек и раскинул руки, улыбаясь и глядя вверх. - Да, - вздохнул гитарист и разжал пальцы. III. Дорога на Север Вересковая пустошь, Предрассветная роскошь. Странное чувство, Словно слеплен из воска; Словно я – та свеча, Что отдана На заклание ветру… Холодная пустая равнина. Маленькие сиренево-серые холмы, сиплый свист ветра. И холодное стальное море по правую руку. Еле слышное шуршание, шипение, шелестящий стон набегающих волн. Серые камни, еле заметные тропинки, серый усталый дождь, серое низкое небо, стремительные серые тучи и колкий мелкий снег, тоже серый. Глухая бесцветная усталость от долгого похода из бесцветности в бесцветность. Все убегают на север, торопятся, как будто одна сиреневая равнина сильно отличается от другой. Серая птица сидит на камне и равнодушно и устало смотрит перед собой. Утром красный кружочек солнца безучастно всползает по ледяному небу вверх, и тогда, если лечь на спину в сиреневый вереск, кажется, что небо положили наискосок и тянут по нему на ниточках то плоские сизые тучи, то плоское тусклое солнце. Холстинин открыл глаза и обнаружил себя на полу кухни в прекрасном самочувствии, но с некоторой приятной занозистой тоской внутри. Небо было закрыто тучами, ветер свистел в форточке. А ему было всё равно, даже лежание на полу не доставляло никаких неудобств, несмотря на холод с улицы. Что-то в этом было. Всё было настолько холодное, что гармонировало друг с другом и не требовало никакого движения. Ледяная гармония. Казалось, что его тело – огромный пустой замок без стёкол и без дверей. По нему гуляет ледяной ветер и гоняет промёрзшие комья снега по пустым комнатам. Ледяные комки тихо постукивают о каменный пол, выбивая определённый ритм, кажущийся почти магическим. - Уууу… Уууу… - завывает ветер на крутых поворотах и узких винтовых лестницах. - Тинь-тинь. Тинь. Тинь-тинь-тинь, - позвякивают мёрзлые комочки, сталкиваясь и цепляя повороты. И весь стылый замок подрагивает в такт… В лицо ударил мягкий коричневый луч. Холстинин вздрогнул. Что за нарушение его ледяной безмятежности? На столе стояла бутылка коньяка, как-то маслянисто мерцающая медовым цветом. Сквозь неё светила лампа. Настольная лампа, которую держали чьи-то тонкие руки. А чуть выше в пульсирующей тишине смотрели карие, совсем немного раскосые глаза, дерзко и насмешливо прищуренные. - А-лик, - тихо сказал Володя, уже чувствуя, как можно заморозить это имя до двух льдинок и перекатывать их во рту. А-лик. А-лик. Что-то вроде постукивания ледяных комьев в его сером замке. Почему ты нарушил мой магический покой и порядок? Внёс непрошеное движение, свой неприлично живой хаос? Я так хорошо всё выстроил. Ты бы мог подстроиться, встать в пустое место, как недостающий элемент моей мозаики… Холодные серо-голубые глаза – лёд, упорядоченность, покой. Карие, поблескивающие и играющие неизвестно откуда взявшимися искорками – движение, жизнь, энтропия. «Да-да, именно энтропия!» - Холст внезапно для себя оживился и протянул руку к неправильным, слишком хаотичным волосам. Поправить. Всё должно быть на месте и гармонировать. И не двигаться. Нулевая энтропия. Никакого хаоса – и думать не смей. - Не трогай меня, - шепот в ответ. Неожиданные звуки: ломающийся лёд, буруны вырывающейся воды, перекаты и переплески. Такие неправильные, что Володя невольно поморщился и тронул замёрзшими пальцами тёплые, розоватые губы. - Не ломать, - с усилием выговорил он, стараясь голосом показать, как прекрасно всё то, что он построил. Соразмерно, ровно, гармонично. Правильно. Вот перекатываются льдинки, скользят друг по другу – не правда ли, прекрасные звуки? Трещит мороз, постукивают ледяные иголочки. Разве не красиво? А тёплые губы несимметрично дрогнули и улыбнулись: - Дурак ты, Вовка, - наклонился и поцеловал в уголок рта, прикрыв глаза. IV. Дорога на Восток Размыкает круг Поцелуй Огня. Слёзы на ветру… Позови меня! Горячий металл касался кожи и почти нежно оставлял на ней чёрно-багровые, капающие красным буквы:В П Х. А чуть выше в страшной тишине смотрели совсем чуть-чуть раскосые каре-чёрные глаза, широко распахнутые от боли и обиды-недоумения. Было в этом что-то нелепое и нереальное. Настолько похожее на бред, что Холст вздрогнул и проснулся. В полутёмной комнате на него навалились странные обрывочные воспоминания – тусклое плоское солнце, пустыня, серые светящиеся холмы, отчаянный птичий крик, холодное море, танцующий вихрь песчаной бури, обломки угрюмых камней, серый скорпион, промёрзший до фундамента замок. А тем временем между занавесок пробился тонкий солнечный луч и упал на кресло, осветив крутой коричневый бок гитары, удобно лежащей на подлокотнике и подушке. Алик лежал рядом, со стороны кресла, касаясь подлокотника виском, и улыбался во сне. Его губы немного пахли коньяком, а на щеке и на подрагивающих веках лежала медовая тень. Всё было так реально, что Володя вскочил и раздвинул шторы, нырнув в свет целиком. Это было не похоже ни на что из прежде пережитого. Свет был слишком горячим для ледяного моря и идеального замка и слишком ласковым для молчаливой белой пустыни. Холст бессмысленно улыбнулся и негромко сказал сам себе: - Странные сны… Как же долго я спал?.. Сзади раздался странный всхлип; мысленно обругав себя за то, что так сразу расслабился, гитарист резко развернулся. На кровати давился смехом басист, истерически подвывая в подушку: - Вовка… ааа… богатырь хренов! «Как долго я спал»! Уууу! Живой водицей полили? Аххаха! Володя нервно улыбнулся, сел на кровать и обнял его поверх рук, целуя пахнущие коньяком горячие губы: - Ты чего меня пугаешь? - А ты чего пугаешься? – искренне удивился Алик, повиснув на его руках вниз головой. - Да так… - вспомнил застывшие чёрные глаза, звенящую тишину и промолчал, прижимая его к себе. Тёплый, непуганый, без уродливого клейма на груди… И отпустил, заслышав трезвон на кухне. - Алло? Владимир Петрович? - М… Рита? Как там сахарский песок? – и демонстративно повернулся к окну, прикинувшись, что не видит, как Алик с виноватым лицом заталкивает бутылку из-под коньяка в мусорное ведро. - Да неплохо, неплохо, спасибо… Тут банка разбилась, так из песка ящерка выпала, представляешь? Она у меня теперь в аквариуме живёт, я ей немного песка отсыпала, ну, родного… Холст уже не слышал, пристально глядя на окно, ярко освещённое солнцем. На стекле было приклеено много красивых бумажек ровного красного цвета. Такого цвета были бумажки в университете, когда им показывали какой-то физический опыт. Гитарист сел за стол, подпёр голову рукой и начал было думать длинную мысль о красивых бумажках, слушая вполуха Риту, но сразу отвлёкся: бумажки были приклеены не просто так, а большими красными буквами гласили:В П Х. Жёлтое утреннее солнце светило сквозь буквы, и они горели алым. 8 августа 2010. 4:50
Io: Валера сидел в кресле и неспешно потягивал черный чай. Я набивал какой-то очередной текст, претендующий на некоторую литературность. Кипелов лениво потянулся, и мурлыкнул, что-то вроде: - Ты действительно, считаешь, что сумеешь кому-то что-то доказать таким способом? Как правило, резкое высказывание рождает желание возразить, ну а отсюда и готовый конфликт. Ты любишь устраивать скандалы, а потом возмущаешься, причем совершенно искренне, что ты тут ни при чем, и кровать уже горела, когда ты в нее ложился. Я только фыркнул в ответ, вот еще… но пост выкладывать не спешил. - На что это ты сейчас так «тактично» намекнул. - Любишь ты устраивать войну за корону, и не отрицай… Я хохотнул. Но решил благоразумно промолчать. Конечно, при всем известном скептицизме и другом и прочем, Валерка порою подмечает такие вещи, которые днем согнем, а вечером уже не разогнем… однако мне нужно было приходить в себя, нужно было возвращаться. За последние несколько месяцев, произошло много странных событий, которые я не в силах был бы вообще как-либо охарактеризовать, кроме разве что одной фразы: «я идиот». Но об этом Валере говорить совсем не хотелось, чтобы услышать непременное «я же предупреждал», или «я же говорил». Я все знаю, все понимаю… только, поступаю… ну в общем, как всегда поступаю я. Лето клонилось в сторону осени. Вот уже зарядили косые дожди. Вот уже не оставляем мы окна открытыми на всю ночь, только так – проветрить, и скорее под одеяло, друг к другу поближе, а потом еще минут пятнадцать спорить, кому вылезать в холод, чтобы закрыть форточку. Жара, наконец, отступила. Кажется, что весь центральный регион вздохнул с облегчением. Ну, Москва-то уж точно. Впору штамповать футболки с надписью «я пережил зиму 2009 и лето 2010, мне пофиг на 2012». Как странно, что никто еще не додумался. - Валерка, а Валерка, дай укусить печеньку? - Тебе вредно! – показывает язык золотой голос мятала, - растолстеешь, не влезешь в концертные джинсы, а мне всё простят, за одну только фамилию. - Да ты… да… я тебя! – захлебываюсь возмущениями я, но гнев мой быстро сходит на нет, потому, что Валерка умильно всплескивает руками, мол, чего не правда что ли. И я отступаю, побеждено фыркая и шипя на него, и все-таки успеваю выхватить из его руки овсяную печеньку. - Вот все бы тебе покушать, если не сказать грубее, наверное, поэтому ты меня и терпишь! - Исключительно по этой причине, - резюмирую я, и мы вместе смеемся. В августовской вечерней тишине смех звучит громче, чем обычно. Гулкая ватность уже завладела городом, расползлась по дворам и квартирам москвичей, от нее никуда не спрятаться, не скрыться… природа готовилась ко сну, и готовила нас к некоторому оцепенению. Вроде и не хладнокровные, а вместе с ней замедляли бег… странно все это, а понимание приходит всегда лишь со временем, и чем больше его утекает, тем ярче и сильнее становится осознание того, что же действительно происходит вокруг. Я подсаживаюсь к Кипелову поближе, забираю его чашку, делаю пару глотков. - Фу, без сахара, - притворно кабенюсь, чтобы потереться щекой о его ладонь, прижаться плотнее. Хочется быть рядом. Ощущать его тепло… и знать, что ничего не измениться, не будет никаких срочных дел «вот прям щас», один тихий августовский вечер, порой это все что нужно… Из окна за нами подглядывает почти полная луна. Облака рваными ватными краями едва касаются ее молочно-белого диска, и тут же шарахаются в сторону. Валерка гасит бра, обнимает меня, и осторожно целует в висок.
Io: Лениво. Ничего не пишется. В последнее время все как-то бесцельно и бесплодно. Будто бы вытащили стержень, или руки вдруг стали чужими, не связанными с головой. Смешно так, а ничего нет. Ничего не выходит. Вот, кажется, уж и башка пухнет от впечатлений. Раньше было бы плевое дело. Но то раньше. Сейчас пустота. Пустота и безразличие. Где-то даже безделье, наверное, отупение какое-то. Когда ты способен лишь на то, чтобы валяться на диване и потягивать какой-нибудь приятный напиток, в зависимости от ситуации: алкогольный или нет. Я поморщился, мне снова было лениво вылезать из-под теплого одеяла, вообще, что-то делать было лениво. Меня решительно не хватало на какие-нибудь поступки. А Сергею требовалось вот, ну, прям щас чего-то изваять, чем-то поделиться, что-то сотворить. Твою ж мать! Нельзя будить людей в такую рань, даже если на часах минуло 12.00, это не педагогично. Маврик пытался разбудить меня, рассказать о новой своей идее, и отхлебнуть кофе одновременно. Как говориться, если вы ведете машину и одновременно ласкаете женщину, и то и другое вы делаете плохо. Вот и у него не получалось быть Юлием Цезарем. Я снова задремал еще на первой его фразе. - Валера, ты меня слушаешь? - Да.. да, конечно, - соврал я, и чуть было не получил уверенный пинок, - ну… что это за инквизиция? – потянул я, все же сползая с кровати. - Ты меня не слушаешь! - Ну, Серё-ежа! - Не «нукай»… а то издеваться буду. - У тебя в издевках нет разнообразия. Что ты мне нового хочешь сказать? «восемь лет один альбом?», так я это от тебя все восемь лет и слышу, так что не удивил, считай… а вот поспать мне дай… - Что тебе еще дать? Я хохотнул, хватая Сережу за то, что под руку подвернулось, он подпрыгнул от неожиданности и с обвинениями меня во всех смертных грехах, вплоть до падения Рима стал теребить меня с твердым намерением не дать мне досмотреть красочный сон. Я вяло отбивался, но сопротивление было бесполезно. - Что ты такой вредный? – пробурчал Маврик, устраиваясь рядом. От него пахло кофе и табаком. Чуть-чуть мылом и совсем немного пеной для бритья. - Я вредный главное, сам проснулся ни свет, ни заря, растолкал меня, полчаса впаривал какую-то фигню, а потом накинулся с обвинениями, это я вредный называется? - Больше семи часов спать вредно! – резюмировал он, просовывая холодные ладони под одеяло и обнимая меня. - Твою мать! – пискнул я. - Она приличная женщина, - подчеркнул Сергей, слегка прихватив мочку моего уха губами. - Я в курсе. Вот все думаю, в кого ты такой уродился, уж точно ни в нее, - наиграно раздраженно пробурчал я, прижавшись к нему плотнее. Маврик что-то недовольно пробурчал, но движения его рук стали плавными и ласковыми. Он нежно покусывал мою шею, явно заигрывал. Я не остался в долгу, развернувшись к гитаристу, должно быть, он не ожидал от меня столь быстрой реакции, ведь еще десять, да что там, пять минут назад я был не настроен ни на что, кроме глубокой зимней спячки, как он нередко обозначал мою утреннюю леность. Я незамедлительно прильнул к его губам, отчасти и для того, чтоб Рыж не ляпнул чего-нибудь, отчего все мое хорошее настроение сошло бы на «нет». Сергей пытался пискнуть что-то протестующее, ну или, просто мне так показалось. Но я уже подмял его под себя, а мои пальцы умело расстегнули оба ремня, которые он зачем-то успел на себя нацепить. - Это насилие! – пискнул он, плотнее прижимаясь, и податливо подставляя шею для новых поцелуев. - Разумеется, - пробубнил я, стаскивая с него эти чертовы джинсы. Уже научился не запутываться в эстетично рваных коленках и бесконечных декоративных застежках. - Я протестую… - прошептал Рыж, прижавшись так плотно, что у меня дыхание перехватило, а сон сняло как рукой. Наверное, все же он обучался на экстрасенса, но что-то скрывает. - Протест отклонен, - я снова поцеловал Маврика, поглаживая его тело, становящееся податливее с каждым моим движением. Сергей млел, и нарочито старался лишний раз потереться о мои ладони, точно кошак. Более не церемонясь, я подмял его под себя. Казалось, что вместе с поцелуями уходит часть жизни, переливается из моих губ в его… кажется, я даже постанывал от удовольствия… Очнувшись только оттого, что Маврик, наглая рыжая морда, отстранился немного и повертел перед глазами моим же мобильным телефоном. - Тебе звонят, - со сладкой издевкой в голосе молвил он. - Что? Кто? С какого…? – пытался я выбраться из сладкого тумана, который окутывал меня вот еще пять секунд назад. - Это Рита, - деловым голосом отрапортовал Маврик, не переставая, смею вас уверить косить левым глазом, наблюдая, а как это я отреагирую. - Дай… - я протянул руку за аппаратом. - Не-а! «Вот поганец!». - Отдай, Пушкина не будет звонить мне без повода, и не будет перезванивать… Сергей показал мне язык и спрятал аппарат за спину, а тот продолжал безжалостно вибрировать. Черт побери… Я попытался отобрать аппарат у Рыжего Беса, но он довольно ловко увернулся, а потом, положив трубку на подушку, включил громкую связь. Если бы я мог взвыть, я бы взвыл. - Кипелыч, чего ты к телефону не подходишь? Я уже минуты три жду. - И тебе добрый день, Маргарита Анатольевна. - Случилось чего, али я не вовремя? – елейным голосом осведомилась наша поэтесса. - Все в порядке, - я, наконец, совладал с собой, и частично с Рыжим, давящимся смехом на другом краю кровати. - Послушай, у меня есть еще два варианта того, о чем мы с тобой говорили на прошлой неделе. Я попытался сконцентрироваться на текстах песен, но Маврик меня демарализовывал по счету «раз». В конце концов, Рита не выдержала, и сказала, что не знает, чем я там занимаюсь, и что я могу приехать к ней позже с извинениями, поскольку я сам не знаю, что именно мне нужно, и как срочно… и вообще я хамло, и еще бессовестный… Нажав «отбой», я грозно замахнулся на Рыжего, мол, это уже ни в какие ворота! Но он хохотал так, что, применив, я сейчас электрошок, он не заметил бы. Ущипнув его за попу, для профилактики, я лениво вылез из кровати, набросил халат и поплелся на кухню. Что мне еще оставалось делать? Кажется, Маврик ничуть не расстроился из-за испорченного романтического утра. Не важно, что стрелка часов показывала 13.57… Неторопливо я заварил себе кофею, не забыв и про Рыжего, у него кажется, была какая-то встреча в центре. Или он просто собирался куда-то то ли на студию, или что-то вроде того. Обычно я не приставал с расспросами, кроме единственного: «во сколько тебя ждать?». Сейчас на гастроли или выездные концерты никто из нас не собирался, поэтому вопрос был актуальным. Когда Сережка приполз на кухню уже прилично одетый, практически готовый выпендриваться, я уже поставил перед его стулом чашку горячего ароматного напитка. Вид у Маврика был виноватый, впрочем, не слишком, поскольку во взгляде проглядывали такие искорки ни то задора, ни то затаенного озорства. Он отхлебнул кофе, и поделившись планами на день стал собираться. Я, как и подобает господину, у нас теперь все господа, а не товарищи, развернул какую-то газету, украдкой наблюдая за гитаристом. - Что за буржуйские замашки? – усмехнулся он, откинув листы из моих рук, и немедленно сам оказался на моих коленях, отставив чашку в сторону. - Это что еще за новости? – усмехнулся я, стараясь пощекотать его выпирающие ребра. Отпрыгнув метра на два, ну точно кошак, как еще ничего на пол не посыпалось? Маврик опасливо приблизился ко мне. И, поцеловав в волосы, сказал: - Я буду не поздно, продолжим дискуссию. «Теперь это так называется», - подумалось мне. Я улыбнулся, и сказал: - Хорошо. Нужно было съездить к Марго, иначе гореть мне синим пламенем, и боюсь, что будет оно отнюдь ни огнем страсти, а где-то около котла в аду… или, что хуже под ним.
Io: Смс-ки Холсту *сёнэнай* Сегодня Валерка постарался на славу. Ужин был просто чудесным и даже немного праздничным. Настроение было приподнятым, мы много шутили и смеялись. Нам было как-то по-весеннему легко. И все это несмотря на подступающую осень, накрапывающий за окном тягучий дождик, сырость и холод. Мы уже забрались в кровать, как вдруг Кипелов предложил поглядеть DVD «Арии» «20 лет Герой Асфальта». - Ты ли это? С чего вдруг такие перемены, Валера? Он пожал плечами и, поднявшись с кровати нашарил нужный диск на полочке. Только Валерка успел вставить DVD в проигрыватель, как во всем доме погас свет. Я хохотнул, что еще оставалось? Он тоже смеялся, подсвечивая себе дорогу мобильником, пока не нашел свечу. - Вот раньше свечи были, - в своей манере стал ворчать он, - хотя бы света было достаточно а это что? Понадарили, я не знаю с какой стороны их поджигать. Порывшись в моих джинсах он отыскал зажигалку и прекрасно справился с зажиганием нескольких свечей. - Смотри-ка, старый романтик, - прокомментировал я. - Я не старый, - Валерка показал мне язык и устроился рядом, - я думаю, что это ненадолго. - Ты предлагаешь не спать и ждать, пока воссияет чудо инженерной мысли ХХ века? - XIX… ну да, типо того… - Тьфу, на тебя… На самом деле все эти перепалки были игрушечными. Такими же, должно быть, как елочные игрушки, привезенные из Праги. Лера забрался под широкое, теплое одеяло, прижавшись ко мне. - А ведь неплохой же был концерт, - сказал он. - Ну, да, неплохой… я не понимаю немного, к чему ты вдруг все это вспомнил? - Захотелось посмотреть на нас со стороны, наверное… Я пожал плечами, прижимая вокалиста к себе, прикоснувшись губами к его волосам… - Тебе по-настоящему нравится этот концерт? – наконец спросил я. - Я помню только хорошее. - Как тебе это удается? Он развернулся ко мне и поймав мою ладонь в свои руки коснулся губами пальцев… - Наверное, когда ты рядом, я могу все… - Да брось ты… Он смутил меня, едва ли ни больше, чем прежде. Но я не отдернул руки. В полумраке я надеюсь, было не видно, как я покраснел и зажмурился. Я чувствовал легкий стыд, хотя не мог никак объяснить почему. Свет зажегся столь же неожиданно, как и выключился. Я потянулся за пультом, чтобы скрыть охватившую меня неловкость, Валерка приподнялся и сейчас делал вид, что разыскивал очки. Могу поклясться, что на его щеках так же был легкий румянец. Монтаж меня немного удивил. Мне кажется, что мы уже просматривали, чего там получилось в итоге, но я не помнил, чтобы монтаж был столь стремительным, когда не удавалось толком ничего разглядеть. Быть может, такие приемы и хороши для клипов, но уже на третьей песне у меня рябило в глазах от количества внезапных переходов. Я обнимал Валерку, он тихонько повторял слова некоторых песен, поглаживая мои пальцы. - Иногда мне кажется, что вся эта музыка, все эти гитарные рифы… все это уже в крови, и их невозможно вытравить никакой химией. За столько лет это стало почти условным рефлексом, - прошептал он. Я улыбнулся. Поскольку со мной происходило примерно тоже самое. Я просто более умело маскировался. Наше совместное выступление в записи выглядело лучше, чем на сцене. Во всяком случае мне так показалось. Все было снято так, что не было видно никаких огрехов и обоюдного недовольства, и других обстоятельств. Мы не упрекали друг друга. Мы смотрели концерт, несмотря на небольшой экран, и приглушенную громкость, чтобы не мешать соседям, мне казалось, что мы снова оказались на одной сцене… что наше единение перешло на какой-то новый уровень, и я знаю все наперед. Что сделает Лерка, и что он скажет. Двойственность сознания, с одной стороны я там, а с другой лежу здесь расслабленный, поглаживая его плечо, рождало во мне некий диссонанс. Я потряс головой, чтобы прогнать наваждение. Валерка поднял на меня глаза. - Устал? - Нет… все нормально… а вот почему ты к Дубинину на сцене пристаешь а ко мне нет? – шутливо спросил я. - Что значит, я к Дубинину пристаю? - Что это за «покрасил свой шлем в черный цвет»? А меня зачесать? Валерка громко засмеялся: - Ты кепку сначала сними! - Вот еще, без кепки каждый может… - И как это будет выглядеть? Мы смеялись уже оба. - И так, черт знает что пишут, ты хочешь, прибавить фактов? - Да, хочу объявить о нашей помолвке… Ржали мы уже в голос, перекрывая соло Попова и отчаянные трели Холста. - Выключай, а то я еще что-нибудь придумаю. Когда, напитавшись положительных эмоций мы все же отключили DVD, задули свечи и улеглись, закрыв окно, мне даже показалось, что я успел задремать, как вдруг Валера вопросил: - Ты там sms'ки Холсту пишешь? Я не знал серьезно он спрашивает или прикалывается, но не мог не засмеяться в ответ на этот странный вопрос. Скорее всего продиктован он был теми обстоятельствами, что я нередко обсуждал с Володькой какие-то концерты, и нередко выходило так, что мы находились в разных городах, поэтому общались больше по sms или по e-mail. В ответ на мой ржач я был подло пнут, и, смею вас уверить, укушен. - Какие sms'ки? Я заснуть пытаюсь… Удостоверившись в том, что телефон под подушкою я не прячу Кипелов поцеловал нежно поцеловал меня, заверив в том, что ревнует и вообще с Холстом общаться не может, поэтому так отреагировал. Я обнял Валерку, снова прижав к себе, прошептал на ушко «спокойной ночи, тебя одного люблю», и задремал уже по-настоящему. Мне снилась Маргарита Анатольевна и какие-то ядерные испытания. Уж не знаю, как это все было связано, возможно сознание Кипелова было не восприимчиво к астральным посылам «радости и счастья» от главной поэтессы русского мятала.
Сволочь_ТМ: Тетка начинала раздражать. Она постоянно напоминала ему о необходимости добывать мамонта к ежевечернему очагу, вела непрекращающуюся склочную борьбу со всем миром, - со всеми этими ДЭЗами, автосервисами, школьными учителями, врачами в поликлинике, мерзкими соседями, гаишниками, - этот список врагов не являлся исчерпывающим. А он искренне недоумевал - чего ей надо? Все же идет хорошо, своим чередом, и зачем эти лишние потрясения? В конце концов, у него есть важные, неотложные дела, которые он должен обязательно выполнить. Кому должен? А это неважно. Просто и должен, и все. И это не его головная боль, если весь остальной мир не понимает, зачем он это делает. В конце концов, "царь я или не царь?" Еще тетка взъелась с чего-то на его вторую половинку, его второе "я". В последних скандалах неизменным рефреном звучало: "Ты уж определись, где у тебя семья, - мы (имелась ввиду тетка с приплодом), или этот. Выбор сделай уже, блин.". А он искренне недоумевал, - с чего это он должен делать какой-то выбор, если весь мир просто принадлежит ему? Какая ерунда… Мое – все, и тетка, и приплод, и он… Который понимает, и не грузит, с которым можно просто сидеть, смотреть телевизор плечо к плечу, молчать и пить. Потихоньку, наперстками, не напиваясь… Или разговаривать о совсем необязательных вещах, об отвлеченных абстракциях… "Есть ли жизнь на Марсе?" Не будешь же разговаривать об этом с теткой... Не поймет и сочтет опять идиотом... Прогуливаясь в надежде отыскать нужную идею по шуршащим желтыми осенними листьями дорожкам парка, он пытался сосредоточиться на мыслях, но сбивался и возвращался к последнему разговору-скандалу. Тогда тетка заявила, что человек с нормальным интеллектом обязательно разграничивает свое и чужое. Дескать, чем ребенок жаднее в детстве, - в три-четыре года, когда при всякой попытка взять у него игрушку, он вопит на весь свет "мое", - тем умнее впоследствии он будет. Вроде как об этом твердят мудрые психологи. А, следовательно, он – идиот, потому что у него разграничение между семьей… между ней, в конце концов,… и миром… да, и, если говорить начистоту, этим твоим, как он мне надоел, божежтымой, если бы кто-нибудь знал, как я от этой шведской семейки устала… И снова, в сотый раз, одно и то же, - уходи, я не хочу тебя делить ни с кем, ни с миром, ни с этим… Уходи, мне будет проще одной… Зачем, куда уходить? Если здесь она, дети, домашние тапочки, ежевечерний мамонт у очага… ЧуднАя, право… Он вспомнил о книжке. Тетка глубоким вечером присела на кухне в кресло с книжкой, да так и заснула... И книжка упала. Марина Цветаева, стихи. "Спят, не разнимая рук – С братом – брат, с другом – друг. Вместе, на одной постеле… Вместе пили, вместе пели… Я укутала из в плед, Полюбила их навеки, Я сквозь сомкнутые веки Странные читаю вести: Радуга: двойная слава, Зарево: двойная смерть. Этих рук не разведу! Лучше буду, лучше буду Полымем гореть в аду!" Вот же ведь – тоже тетка… Была… А понимала, понимала, что, зачем и как. А эта – не понимает, и не хочет понять… Семью ей подавай не шведскую… Дууууура….
Io: Солныш Случайности не случайны. Ничего не бывает просто так, вдруг, без должной цели. Раньше мне казалось, что это не так. Жизнь текла своим чередом, и я не думал ни о чем другом, как о том, чтобы взять у нее всего и побольше. Жизнь долгая – она не откажет! Когда-то в учебниках по истории и обществознанию, по природоведению, биологии, может, и химии тоже было написано, что природа – это неиссякаемый источник. Можно и нужно брать у нее все. И человечество, опьяненное первыми успехами научно-технического прогресса жадно хапало, как хапал у жизни я. Полной ложкой, без полумер. Но время, оно всегда неумолимо. Жестоко и веско расставляет все на свои места. Рухнул Советский союз, а вместе с ним и моя уверенность в неиссякаемом источнике моих сил, веры в то, что я горы сверну, причем одной левой и прямо сейчас. Неожиданно остановившись, и оглядевшись вокруг, я пришел в ужас. Погляди, что мы сделали с нашей мечтой! Будут ли цвести на Марсе яблони – сие науке неизвестно, тут ни до жира – быть бы живым. Но в череде одинаково рутинных дней, неожиданно окрасившихся в серый, вдруг появился ты. До этого момента я не жил, я существовал. Вне зависимости от времени года все было серым: мир, люди, машины и дома. У меня были какие-то мысли, но все это был какой-то непрекращающийся сон с коридором дверей, ща каждой из которых, различаясь лишь мелкими деталями, меня ждал новый гостиничный номер. Но ты изменил все. В один момент. Когда казалось, что изменить ничего не возможно. Однако именно ты повернул какой-то невидимый рычажок. И мир заиграл новыми красками, сделался мягче, добрее. Нет, мы давным-давно знали друг друга, работали вместе, но все это было не то. Мы просто совершали обычные действия, в чем были похожи на роботов. Нет, когда-то в самом начале пути, я ощущал себя демиургом, я знал, или верил в то, что мне подвластны энергетические потоки, но затем подобно герою одной из наших песен, я почувствовал, как превратился в марионетку. Чьей-то маской, платьем для кордебалета. Для того, чтобы быть чьим-то оружием, нужно хотя бы если ни осознание, то, веря во что-то, а я выдохся. Сошел с дистанции, став механизмом. И мне чудилось, что такие же бездушные и бесполезные, пустые внутри машины окружают меня каждый день и каждый час. В то утро мы очнулись у тебя. С кухни как-то странно, будто бы в давно забытой коммуналке, в которой однажды довелось провести день-другой, тянуло какао. Было светло, и я щурился на неожиданно яркий свет, а ты взял меня за руку. Черт тебя дери! Сжал мои пальцы с такой нежностью, на которую мог быть способен только очень добрый и заботливый человек, и как-то очень мягко, как умеешь только ты, шепнул: - Просыпайся, - я буквально физически почувствовал, как ледяной панцирь, сковавший мое сознание, треснул. Я проснулся. И на этот раз проснулся по-настоящему, - что с тобой, Валера? – спросил ты, удивленно взглянув на меня, - ты не заболел? - Нет, а что случилось? – спросил я. - Ты улыбаешься… это странно, возможно это симптом. Мы рассмеялись. Ты был так внимателен и чуток ко мне, что если бы сторонний наблюдатель посмотрел на меня в каких-то особых очках, он увидел бы, как ледяной панцирь моей души тает. И вот, спустя полчаса от его арктической природы, от состояния сомнамбулического прихода не остается и следа. Я понял, что я все еще жив. Мы сидели на кухне, пили необыкновенно вкусное какао, ты рассказывал какую-то гастрольную историю, а я смотрел на тебя и улыбался. У каждого свое солнце. И моим солнцем был ты. С того утра прошло немало разных лет. Иногда я летел на крыльях, нередко падал камнем вниз. Ты оставлял меня, и находил снова, потому, что ничто живое не может быть без солнца, а солнцу должно быть органически необходимо хоть кого-нибудь согревать. Порой я пытался обходиться без тебя, не сложно догадаться, что ничем хорошим это не заканчивалось. А жизнь, переступив очередной рубеж невозвращения жестоко, или напротив, смягчив паденье, швыряла меня к тебе. Иногда в объятья, но все чаще под ноги. И я знаю, что сам во всем виноват, но зачастую обстоятельства и моя собственная трусость, моя неспособность принимать решения выходит для меня боком. Но хуже бывает, когда я заставляю страдать тебя. Простишь ли ты меня? Ты говоришь, что всё заранее прощаешь… но мне все равно страшно. Страшно, что мы не увидимся на следующий день, или через год. Сегодня, как и в то утро, когда ты Разбудил меня, в кухне потрясающе пахнет какао. Пришла осень. Ты говоришь мне, что нужно беречь голос, и не даешь сделать ни глотка минералки из холодильника, и что нужно сделать полы с подогревом не только в ванной комнате. Даже в быту ты остаешься деятелем, тебе все нужно довести до логического завершения, и чтобы ни просто хорошо, а отлично. А я рассеяно киваю, любуясь тобой. Тем, как ты строишь смелые планы, если не по захвату мира, то по его немедленному благоустройству. И ты везде, потому что ты – солнце. - Ты что на меня так смотришь? На мне цветы уже выросли? – шутливо спрашиваешь ты. А я дергаю тебя за руку, чтобы обнять. Обнять покрепче, как в первый раз. Чтобы не отпускать, ни теперь, ни после. Тогда ты смеялся, пытаясь освободиться, просил отпустить, а я не мог, боясь, что ты вдруг исчезнешь, или другого шанса у меня не будет. Сейчас ты обнимаешь меня в ответ. - Чего опять сам себе нафантазировал? - улыбаешься ты. И я улыбаюсь, тыкаясь в колючую щеку носом, ловя губами серебряное колечко в твоем ухе. - Ничего, солныш, ничего.
Strax: название: Cмутное время автор: Strax рейтинг: PG-15 пейринг: В.Дубинин/В.Холстинин, намек на В.Кипелов/В.Холстинин, и, может быть, В.Кипелов/С.Маврин предупреждение: не нормативная лексика. - Ну вот, их больше нет, теперь твоя душа довольна? Успокоился? – Владимир Холстинин мерил тесное помещение «арийской» студии, время от времени запуская пальцы в редеющую шевелюру, - ты подумал о том, что мы будем делать дальше? Ну, хорошо, ну хрен с ним, с Мавриным, но второго Кипелова ты где найдешь? - Не истери, Вова. - Виталик! Я не истерю, я пытаюсь собраться с мыслями, я пытаюсь понять, зачем все это было нужно? - Я хочу, сквозь зубы процедил басист, - чтобы мое мнение имело для тебя какое-то значение, Вова. - Виталя, я только тебя и слушаю, в результате чего, схлопотал по роже от Кипелова, и выслушал длинный монолог от Маврина. Ты как обычно в белом, а я в коричневом. - Ты не понимаешь! - Чего я не понимаю, сделай милость, уточни, пожалуйста. - Кипелов никуда не денется. Он не умеет принимать решения, если только кто-то не примет их за него, а после внушит ему мысль, что это решение единственно верное. Это Маврик от своего слова не отступиться. Погоди, вот сейчас они поиграют в героев, но этот период не будет длиться вечно, и все для нас закончится лучшим образом. - Я не понимаю, что ты под этим подразумеваешь? - Валера вернется, а опереться в новых обстоятельствах ему будет не на кого, поскольку гитарист у нас будет уже другой. - Я от твоих «коварных» планов нередко просто шизею, у меня мозг не справляется с такой нагрузкой, Виталя. - Это не «коварные планы», а простой маркетинговый ход! - Офигенный ход! Мы были друзьями, но вся эта борьба за власть вскружила тебе голову… да вообще о чем мы говорим? Кем мы стали, Виталя, капиталистами? - Ты себя-то слышишь? Какими друзьями? Думаешь, я не видел что ли как Кипелов на тебя смотрел? Думаешь, это так незаметно? Думаешь, я слепой, и не разглядел, как ты к нему относишься на самом деле? - Что за бред, Виталик?! Басист сверкнул глазами и ушел куда-то вглубь студии, в соседнее помещение. Холстинин устало вздохнул и, потирая виски, опустился на диван. Не прошло и двух месяцев, как они с басистом определились в приоритете своих отношений, поставили все точки над «i», как он выдает такое. Конечно он знал, что Виталий может и с плеча рубануть, и слово резкое сказать, но зачем было поступать так? Он знал, что больше всех из-за постоянных ссор и склок достается Кипелову, но до поры его это даже забавляло. Шутки были безобидными, а угрозы – несерьезными. Виталий не был столь противоречив и «линия партии» оставалась четкой и ясной. Обычно, если Валера был против очередного текста, то сперва его заваливали разными аргументами, потом шутили и смеялись, ослабляя просьбы, мольбы, и какие-то мелкие угрозы, если это не помогало – использовали тяжелую артиллерию в лице Маргариты Пушкиной. Она внушала вокалисту, что именно это лучший вариант, и он, как бы сам принимал решение. Но вот полтора месяца назад, когда гитарист и басист решили, что могут быть вместе не только в бесконечных турах, когда Виталий, наконец, сказал «да», когда они съехались… произошло странное. Дубинин стал требовать от него, чтобы Володя в ультимативном порядке добивался от Кипелова работы нужного уровня. Нужных песен и текстов. Они никогда не работали так. Но Холстинин не мог отказать Витале. Он подозревал, что цена за это будет слишком высока, но он верил в то, что басист знал, что делал. Но вот, Валера не выдержал давления и ушел. Дубинин был уверен, что эта «истерика» не продлиться долго. Что, стоит лишь подождать пару дней, и все решиться само собой. Когда Валера не появился и через неделю, он сделал так, как поступал всегда – послал парламентера. Но Холсту в доме Кипелова были уже не рады. Скорее всего Маврин опередил их всего на пару дней. Момент был упущен. Вместо возвращения вокалиста с повинной они имели заявление об уходе Сергея Маврина. «В кого мы превратились? – подумал Владимир, - Валера считает меня чудовищем, Виталя ревнует, а Рыжий… а что Рыжий? ОН слишком дорожит дружбой Кипелова, чтобы оставить его одного. В другом прав Виталя – Кипелов вернется. Очень скоро ему станет голодно и обидно, Сергей отличный друг, но фиговый предприниматель… Как же хочется, чтобы все вернулось на пять лет назад…стало как раньше!». Дубинин вернулся, в руках у него были пластиковые стаканчики с дымящимся кофе. - Растворимый, - Холст скорчил недовольную мину,- вот если бы тут был Валера… Гитарист сознательно пытался спровоцировать Дубинина, но тот, несмотря на все эмоции, взял себя в руки и ответил довольно спокойно: - Давай не будем об этом. У Iron Maiden тоже были трудные времена. На мой взгляд, самое время для записи сольного альбома, ты так не считаешь? - Холст кивнул. По сути, что ему еще оставалось делать? Последний разговор с вокалистом все никак не шел у него из головы. Наверное, даже к лучшему было то, что все закончилось потасовкой. Но совесть не давала ему покоя, поэтому гитарист решил, что на следующий день заглянет к Кипелову и попробует, если и не вернуть того в группу, то хотя бы расстаться по-хорошему. План был неплох. Конечно, Виталя едва ли одобрил бы его действия. Но Дубинин с самого утра смотался в центр по делам, а Володя неторопливо заведя мотор, отправился в Царицыно. По дороге он успел передумать и снова решиться на визит. Отступать было некуда. Гитаристу не открывали довольно долго. Владимир уже было отчаялся, но когда он позвонил в третий раз ключ в замке, наконец, повернулся. К своему большому удивлению Холст увидел на пороге Сергея, тот был хмур и озадачен. Прикрыв за собой дверь, он вышел на лестничную клетку и почти сразу же закурил. - Сереж? – только и смог сказать Владимир. Ни то, чтобы он был сильно удивлен, но… настрой на разговор с Валерием сбился, а вопросов Маврину хотелось задать сразу целое море. – Как он? - Вашими молитвами, - нехорошо ухмыльнулся Маврик. В отсвете одинокой лампы, заляпанной чем-то зеленым, то ли краской, то ли жевательной резинкой, отблеск его взгляда был особенно пугающим. - Я не то… я пришел… - Не оправдывайся, - отрезал Сергей, - дай ему время прийти в себя. - Все так плохо? – Холст разволновался ни на шутку, однако пытался ни единым движением не выдать себя. Ему хотелось повернуть время вспять, хотелось сделать все иначе. Сколько бы он всего тогда не сказал и не сделал! - Не переживай, все как-нибудь образуется, - Маврик общался рубленными фразами, стараясь уместить слова между затяжками, но несмотря на колкость взгляда, и недобрые интонации, сам он был расслаблен, что свидетельствовало о том, что кризис, если и имел место быть, уже миновал. - Я был не во всем прав, - уклончиво сказал Холст, - я хотел бы извиниться перед Валерой. - Ты выбрал не лучшее время. Послушай, Володя… я на тебя зла не держу. Волноваться не нужно… Валера… - Сергей задумался, потом вздохнул, - никуда от вас не денется. Ему нужно просто немного отдохнуть, прийти в себя, поверить в свои силы… не мешай ему… хорошо? - Но… - Давай оставим это, - выдохнул Маврик, - тебе уже пора. Володя остался стоять в недоумении перед закрытой дверью, ни в силах шелохнуться, или сделать хоть шаг. «Что произошло? Что, черт возьми, произошло? Что теперь делать?». Не сразу ему удалось справиться с собой. Владимир сделал шаг по направлению к лестнице, потом еще один… и еще. Все, что было потом, напоминало белесую пелену тумана. К Виталию он вернулся поздно. По дороге, зачем-то выпил пару алкококтейлей, отчего уже через полчаса его ощутимо мутило, голова сделалась тяжелой, а ни опьянение, ни облегчение так и не наступило. Как оказалось, басист уже успел несколько раз позвонить ему на мобильный телефон, однако он не слышал этого. Виталий собирался, было устроить семейную сцену в духе: «и где ты шлялся? Я ревную!», но, увидев Владимира, передумал. - Ты в порядке? – обеспокоено спросил он. - Не знаю, - неожиданно хрипло отозвался Холст, - я бы поел чего, и выпить не мешало бы. Непривычно покладисто Виталий отнесся к выполнению «женских» обязанностей, и все было неплохо, но вся эта ситуация с Валерой засела нехорошей занозой где-то внутри. Она никак не хотела отпускать. Чем сильнее Владимир пытался избавиться от нее, тем больнее и неуютнее ему становилось. - Все рушиться Виталя, все летит в тартарары, - Холст прижимался к басисту, и сейчас ни Кант, ни Ницше не могли бы вернуть ему присутствие духа. - Все образуется, - ответил Дуб, зарывшись лицом в кудрявый хаер гитариста. Он успокаивающе поглаживал того по плечу и изредка целовал в висок. Конечно, он знал, что есть вещи, которые не продаются. Конечно, Виталий понимал, что ссора с Кипеловым дорого им обойдется. Он не был бездушной машиной, но именно поэтому басист решился на интригу, которая получила столь нелицеприятную развязку. Когда их отношения с Володей перешагнули этап романтического увлечения, и зарулили так далеко, что Виталий был готов буквально на все, чтобы эти отношения не закончились по нелепой случайности, или из-за стечения обстоятельств. Наконец, они даже стали жить вместе, но тут дикая ревность затмила собою все. Несмотря на то, что Володя и Валера постоянно цапались, Виталий увидел в вокалисте прямую угрозу своему счастью, и вот теперь, как умел, устранил ее. Он знал, он был уверен, что после проведенных им комбинаций ни о каких отношениях, кроме деловых между музыкантами, не могло возникнуть и речи. Но карты спутал Маврин. Выпрыгнув, как чертик из табакерки в самый неожиданный момент. «Валера, какого хера?» - прошептал Дубинин, укрывая Володю пледом. Сегодня решать что-либо было бессмысленно. Сомнений у басиста не было, он догадывался о том, где был Холст, но вот, чем закончился этот визит спрашивать не решался. Сергей Маврин сидел на кухне у Кипеловых и курил четвертую за час сигарету. Валерка отсыпался в соседней комнате, а Галина предоставив ему полную свободу действий, отвезла детей на пару дней к маме. Он не мог осуждать ее. Она просто испугалась. Всякое бывало в жизни, да Кипелов не был кисейной барышней, но в тот вечер Сергей думал, что лучше бы все закончилось скандалом. Лучше бы он наорал на Холста и Дуба, лучше бы разнес полстудии, а после устроил погром в квартире. Да все что угодно, лишь бы был выход этому негативу. Ненависть, агрессия, злость – все было лучше, чем этот взгляд с застывшей панической нотой на дне Валеркиных серых глаз. Да, у него была стычка с Холстом, кажется они даже подрались, но с Валерой случилось что-то еще, что-то такое сказал ему гитарист, что истерика, перемешанная с паническим ужасом застыла в его душе, и передать словами это чувство Сергей бы не решился. Валера смотрел на него, и в тоже время смотрел сквозь него. Туда, где его выводили на эшафот, и смертный приговор приводился в исполнение. Снова. И снова. И снова. Маврин не знал, что ему нужно предпринять. Он действовал интуитивно, уводя Кипелова со студии, стараясь оградить его от людей из вне, и, прежде всего, от самого Холстинина. Когда тот появился на пороге, Сергей решит твердо, что сейчас не те обстоятельства, чтобы позволять Валере испытывать новый стресс, поэтому, выпроводив незваного гостя, поспешно вернулся к другу. Вечером они пили горькую, молчали каждый о своем, наконец, ближе к ночи, захмелев, Валера дал эмоциям волю. Было сложно понять, что именно он пытается рассказать. Он только повторял: «за что он так со мной, Сережа, за что? Я ведь только ради него….». Маврик не допытывался, не расспрашивал, не лез дальше дозволенного. Он знал другое – оставить Кипелова сейчас он не сможет. Ночь унесла тяжелые думы. Спящий вокалист перестал вздрагивать и метаться во сне, внушив тем самым Сергею робкую надежду на то, что все обойдется. Бог его знает, что там, у Валерки в голове? Докурив, он вытряхнул пепельницу в ведро, и заглянул в комнату. Валера все еще спал, и Сергей, стараясь не разбудить того, присел рядом, убирая с его лица растрепанные волосы. Вокалист потешно сморщил нос и открыл глаза. Его улыбка была искренней, а вчерашняя буря, кажется, улеглась. Потянувшись, Кипелов посмотрел на Сергея, как верный пес, которого вчера подобрали на улице. - Наговорил я тебе вчера, наверное, всякого берда. - Да ладно тебе… - отмахнулся гитарист. Мы теперь с тобой свободные люди, мы ж зажжем! Валера улыбнулся и утвердительно кивнул в ответ. Сергей знал, что все это полуправда. И вопрос возвращения Кипелова в «Арию», а вернее к Холсту – это вопрос времени. Он не знал, сколько его было, но нужно было хотя бы попробовать что-то изменить.
Io: Нет надо мной твоей власти, Завулон ) В торговом центре было шумно, но Сергею было нужно не уединение. За этим шумом толпы, постоянно спешащими куда-то людьми все тревожащее его отступало на второй план. Он растворялся в водовороте событий, не имеющих к нему никакого отношения. Самое главное заключалось в том, что гитарист не был один. Со вчерашнего дня он чувствовал себя разбитым, ему как будто бы и хотелось побыть одному, но в то же время он мечтал избежать одиночества. Когда ком обид и разочарований подкатывал к горлу, Маврик подходил к консультанту в произвольном отделе и задавал ничего не значащие вопросы. Таким образом, он не давал себе полностью уйти от реальности, он не был один, но в то же время, никто не мог пробить его защитных барьеров. И ведь, если приглядеться, то можно было понять, что все не так уж плохо на сегодняшний день. Дома всё наладилось. Воцарилась практически гармония, временная пассия сделалась постоянной, было достигнуто взаимопонимание с родителями, да и на студии все было не так уж плохо. Но временами… вот как теперь к нему подкрадывалось это дурацкое чувство незаполненности, обнимало за плечи и не отпускало от себя уже ни на шаг. Прошло совсем немного времени, а Маврик чувствовал себя уставшим и вымотанным. Наверное, стоило предупредить домашних, что он задержится. Наверное, стоило теперь поехать еще куда-то, куда угодно, лишь бы немного развеяться. Но гитарист не сделал ни того, ни другого. Какая-то неясная тоска гнала его прочь. Эти навязчивые душевные терзания сделались почти нестерпимыми, а паническая истерия заставляла пальцы подрагивать. «Нет надо мной твоей власти, Кипелов», - повторял он «заклятие», которое не сработало в очередной раз. Подаренный Им кулон снова нестерпимо жег шею. Наверное, ему просто это казалось. Конечно! Иначе, и быть не могло… но пальцы предательски набирали знакомый номер. Видят Кром и Митра, видят все ацтекские и христианские боги. Он десяток раз стирал все контакты из всех записных книжек, менял сим-карты…. Но Валера как назло не отказывался от старого номера, а забыть его и вымарать из памяти Сергей не мог. Сколько он ждал ответа? Секунду или две? Мягкое «алло», как всегда лишило его воли. Сделало послушным, покладистым и покорным. Никаких проблем больше не существовало. Только его голос и успокаивающее: - Мы сможем увидеться сегодня вечером? Разве он мог отказать? Он только шепнул: - Конечно…, можно, я приеду сейчас?
¤Призрак¤: Мавр, Кип/Холст романтика, мистика || слэш || NC-13 Концерт Мавриков удался, посвященный презентации нового альбома удался. Даже кипеловцы пришли поддержать. После бурных восторгов решили старой и доброй компашкой отправиться отмечать. А что? Русским людям особого повода не надо. Собрались все - и старички, и молодежь. Веселье началось сразу. Манякин травил пошлые анекдоты. Харьков спорил с Максимовым. Стыров сцепился с Головановым о чем-то садовом. Всем было весело. Валера с Сергеем сидели рядом вспоминали былое за компанию с Сашей и активно общались просто на разные темы. Вечерок удался. Все набрались прилично и с заверениями "Ты меня уважаешь!" чинно расползались по такси. Звезды на звездячились. Утро началось где-то ближе к обеду. Валера не чувствовал многих частей тела. Долго выкарабкивался из-под одеяла, но то и дело натыкался на какое-то тело. Собравшись с мыслями и преодолев шум в голове, ему удалось выбраться и пошлепать в сторону ванной. Мозг определил по обстановке, что он находился в квартире Маврушечки. Ну, лирику в сторону - главное дойти до туалета и ванны. Голова немного проходила, а сонливость еще оставалась. Автопилот работал на отлично, душ взбодрил. Лера протер запотевшее стекло и стал расчесываться. Пара машинальных движений расческой и он замер. В зеркале были рыжие волосы, татуированный торс, чужое лицо. Да, что там чужое. В отражении стоял сонный Сергей и пытался расчесываться. По спине Валеры прошла дрожь. "Нет. Это шутка" Он опустил глаза на живот, посмотрел на руки. "Боже... Этого не может быть!". Минут пять он осматривал себя не веря, что он в теле Сергея. А потом... Потом сорвало стоп-кран. Он понесся по квартире, хотел проорать имя Сергея, но что-то подсказало, что Сергея тут может и не быть. В спальне еще спало тело. Он сорвал одеяло. Его... Его родное тело. Это было за пределом понимая. Надо было что-то делать. Он затряс свое тело. - Проснись! - проорал он почти в ухо. - Кто-нибудь вырубите истеричку! - сонно пробурчало злое и возмущенное создание. - Кто ты? - надо было определиться кто в его теле и вытряхивать его от туда на фиг. Тело отвернулось показав спину - Вставай! Немедленно! - тряс Валера свое тело и получил подушкой. - Эй! Как тебя зовут! Номер паспорта! Телефон! Адрес! Город! -Да, что за полоумный?! - разгневилось русое создание в теле Кипелова. - Сергей Маврин! Не видно? Перепелись все окончательно? - он продрал глаза и уставился на доставшего психа. Глаза округлились. Сжимая поддушку перед ним стоял Он. Он сам! Рыжий, с татуировками. - Бред! - сорвалось с губ и Сергей сразу ощупал и осмотрел себя. Он был не он. Сознавал себя как Маврина, но тело было Кипеловским (если судить по светлым волосам и его часам). - Ой. А у меня теперь твой голос. - Сергей прислушивался как звучит новый голос. - Я теперь петь могу. - и он загорланил песню из своего репертуара проверяя диапазон еще хрипловатым голосом и не распетыми связками. Но пение прервала многострадальная подушка, которой засветили уже Мавру, при чем в лицо, при чем он даже ее закусил. -Фто такое? -Сорвешь мои связки - расцарапаю твои гитары! И нам надо решать как вернуться обратно. Шантаж и более продолжительное обдумывание убедило Сергея, что это не сон и не шутки. Он даже пощипал себя пару раз. Знание привычек, повадок, долгая дружба спасали, но не совсем. Если Сергей и мог петь, как Валера, то опыта вокала у него нет. Валера, хоть и умел играть на гитаре, но выделывать соло и прочее не мог. И это все только профессиональная малая часть проблем. Они позавтракали обсуждая как себя вести и что делать, но в головы не лезло ничего путного. За пол часа была выкурена пачка сигарет на двоих. Оба оделись согласно стилю каждого. -Надо обзвонить ребят. Опросить, что мы вчера делали. Это явно что-то сверхъестественное. - предложил Валера застегивая на запястьях цепочки. - Блин, я все одевать не буду. Не концерт! Дебилизм. И они принялись названивать друзьям. Ничего такого вечером не было. Паника нарастала. - Лера не мельтеши. Меня стошнит - предупредил Сережа, задолбавшись смотреть как его тело шляется по комнате без остановки. - Надо телефонами махнуться, а то позвонят не тому. Хоть в курсе будем. - Ага. У тебя нет никаких важных дел? - У меня тур через три дня. Как тебе? - @#$% (непереводимая игра слов минут на 15) - Поддерживаю - грустно усмехнулся Маврин, закурив. В этот момент на его (пока на время) кипеловском телефоне что-то высветилось и протренькала небольшая мелодия. - Это что? Валера замер. Напоминание. Это было напоминание. Не написано какое, но он знал. - Серега, мы попали. Мне конец. - он обреченно плюхнулся в кресло. - Да, что такое. - Я.. Я должен был встретить одного человека. Он приезжает ко мне домой. - Ну, давай я встречу. - Ты не знаешь этот адрес. - Лера растеряно теребил цепочки. - Все еще хуже. Надо спешить. Надо быть дома к его приезду! - Без проблем. Чего от меня надо? Валера еще немного терялся, но решился. - Значит я буду всегда на связи, если что. Накормишь тем, что в холодильнике. Он полный, там все есть, только разогреть. Адрес вот - Лера написал на листочке. - Постарайся быть мной. Спокойным. Не выделывайся. Подыграй, ты же можешь! - карие молящие глаза смотрели на Сережу. - Не переживай. Побереги мое сердце. Я все сделаю. Твой гость будет доволен. Я буду звонить и ты звони мне. Может ты пока узнаешь еще что-нибудь. - Да, я попробую восстановить вчерашний день. Сергей стремился к дому по указанному адресу. Надо было встретить гостя. Ну, вот. Не успели они с Валерой напиться, вляпаться и поистерить по поводу этого невероятного переселения из тела в тело, как на его голову обрушилась первая миссия. Етитская сила. Только бы не свихнуться и не наделать глупостей. Квартира оказалась до безобразия уютной! Рассматривать все было некогда. Время поджимало. Так - полотенца в ванную, штаны и футболка с определенной полки (почему?черт его знает, не до этого). Теперь холодильник! О! сколько еды. Надо бы Валеру запереть на некоторое время у себя дома. Первое, второе, гарнир, компот, пиво (!), водочка (!!), пирожки на столе под салфеточкой, печенюшки. Сергею сразу захотелось есть. Он позасовывал нос даже в консервы. Разогревать не готовить. Стол Сергей старался накрыть в манере Валеры и даже с любовью. Было сказано, что на кухне, а не в комнате. Ну, кухня так кухня. Телевизор работал и крутил всякую отвлекающую ерунду. Маврин поставил в духовку прогреваться пирожки. Он не услышал как открылась дверь и кто-то вошел. Он подмурлыкивал музыкальному каналу. -Валера, проспал? А хвалился встретить! - из коридора раздался знакомый голос с веселыми нотками. Сергей обернулся, подумав, что ему мерещится. Сняв верхнюю одежду, на кухню спокойно вошел Владимир Петрович Холстинин. Он улыбался. - Привет. Я так соскучился. - он подошел к Мавру и обнял его жарко и нежно. Потерся носом о русые волосы. - Лерочка. "ХОЛСТ?! Что здесь происходит? Валера ждал Володьку? Они же как кошка с собакой! Я не понимаю!" Вопросы не успели слететь с языка как роты был занят. Сергей, как окаменевшая статуя Валерию Кипелову, стоял с широко раскрытыми глазами. Его целовал Петрович. И нагленько приобнимал за талию. "ОНИ ВМЕСТЕ ЖИВУТ!!! ОНИ! Они... они... они..!" -Ты чего такой странный? - спросил Владимир разглядывая Валеру, нежно проводя по его лицо пальцем. -Я..Я тоже соскучился. Ты наверно устал и проголодался. - Сергей метнулся вытаскивать пирожки. Он сильно нервничал. И это заметил Холст. -Лер, что произошло? -Ничего. - Ага. А я черепашка-ниндзя! Мы же давно знаем друг друга. Чего ты так переживаешь? Что тебя беспокоит? -Все в порядке. Давай располагайся, тебе еще вещи надо распаковать. Может ванну наполнить. - Сергей пытался сбагрить Холста в соседнее помещение и занять чем-нибудь. Ему срочно надо было позвонить. Владимир схватил мельтешащего Кипелова и заключил в объятия. Нежно чмокнул в ушко и шею чуть ближе к позвоночнику. Руки нежно прошлись по телу. -Зайчонок - шептал Петрович. - Тебе не надо нервничать. Мы со всем справимся. - он еще раз поцеловал, нежно прикусив ушко, чуть надавил на спинку. Валера резко отстранился, хотя в его глаза уже потемнели. Сергей готов был драться. Открывающаяся правда о друзьях была шокирующей, но играть ТАКОГО Кипелова он не собирался. Хотя... "Что за фигня? Почему с этого дня началось такое? И как ему удалось так приятно сделать? Я терпеть не могу, когда мне слюнявят уши, а тут сознание на половину сразу отключилось. Что за фиг? Б@#@!!! тело не мое. У Лерки другие эрогенные зоны. Посмеялся, но пока ничего смешного не выходит. Володька странно смотрит." -Ладно, я в душ. - Владимир явно обиделся и собирается серьезно взяться за разговор о том, почему его Лерка такой странный. Маврин схватил трубу и быстро набирал свой номер. Ушел подальше в комнату. -Алло, Сереж, как там...?? - Валера не мог спросить на прямую, но явно сильно переживал. - Кипеловская морда!!! - шипел в трубку Маврин едва не срываясь на крик. - Быстро сюда. Я не буду - НЕ БУДУ - играть тебя! Он ко мне ЛЕЗ! он меня ЦЕЛОВАЛ! Он меня ЛАПАЛ! Быстро сюда! Он уже смотри на меня странно и чуть что, я просто уйду. Валера понял, что все плохо. Благо он подозревал, что Вовочка заподозрит неладное и был не далеко от дома. Владимир вышел из душа и обнаружил на кухне Леру вместе с Мавром. Они шипели друг на друга, а когда он вошел успокоились. Валера курил у окна. -Привет, Вов - пожал руку ему Маврин. -Привет. Валера, с каких это пор Маврин знает этот адрес? - это был ультиматум. -Володь, ты не переживай. Я здесь по важному делу.- заговорил Сергей. - У нас с Сер..с Валерой планы на одну песню. -Планы. На песню. - Холст явно не верил. - Все ясно. Сережа лучший. Мог бы сам сказать и я бы освободил квартиру. Подумаешь 10 лет вместе. "10 лет.... О_О" - пронеслось в голове Маврина. Владимиру казалось ясным. Кипелов всегда больше всего переживал за Маврина, следил за его творчеством, помогал. Очень переживал ссоры. И вот... Валера не мог стоять и смотреть, как Петрович делает неправильные выводы. Забыв, что он в теле Сергея, он кинулся к Холсту. -Вовочка, ты не так понял. Ну, же Вовка! Это не то.. Не думай уходить. - и Валера поцеловал своего любимого. Сережа смотрел и офигевал. Его тело повисло на шее Холста и страстно целовало. - Не смей совращать мое тело, извращенец! - он пнул Кипелова ногой под зад. - Ваши отношения - это ваши разборки. А я не хочу чтобы мое тело лапали и целовали мужики! Тем более очень хорошо знакомые. Прекратить! Петрович видел Сергея, но его поцелуй был явно Валеркин. -Что происходит? Вы шутите? Вы оба что затеяли? - Вова не понимал и не верил. Кипелов "Рыжий" стоял рядом и быстро начал рассказывать что-то невероятное про переселение душ. Не видя реакции Владимира на слова, он краснея начал рассказывать факты только им известной жизни. Слыша сокровенное из уст "Мавра", до Владимира стало доходить, что все не шутки. -Так. Подробности, пожалуйста. - Холст сел за стол и стал есть, слушая, что узнали ребята о прошедшей ночи. - Было полнолуние. Вы что-то желали? -Э.. -??? -Вспомнил - сказал Валера. - Мы опять немного спорили по поводу музыки и вокала. И было "встань на мое место и спой/сыграй". Сергей сидел и машинально накручивал прядь волос на палец слегка подергивая ее. -Отвали от моих волос - Валера врезал по рукам Сергея. - Гитары поцарапаю, струны порву. - А я тебе на теле татушек набью и пирсинг сделаю - огрызнулся Маврин. -Значит так. - вмешался в разгорающийся спор Владимир. - Я отъеду ненадолго. За бабкой одной. Чтоб такое провернуть нужна сила и знания. А вас видать судьба наказала. Главное,чтобы вы только сознаниями поменялись. Если душами, то это плохо. Души прирастают к телу. И перемещение души это, между прочим, темный и сложный обряд. -Откуда ты такое знаешь? - поинтересовался Бес, удивленно округлив серые глаза и перестав теребить свои русые пряди. -Я увлекаюсь такой литературкой. Валера считает это неправдой, не верит. Только некоторые силы все равно есть. Ждать возвращения Холста пришлось долго. Напряжение только нарастало. Владимир Петрович действительно привез средних лет женщину. Она осмотрела двух подопытных мужчин и подтвердила, что все правда. Для ритуала всем пришлось ждать ночи. Женщина подробно объясняла, что будет делать. Главное - ввести подопытных в бессознательное состояние. Холст напаивал обоих по 2 стакана водки с какой-то выданной травкой. Владимира выставили за дверь квартиры. Он нервничал. Получится или нет? Вернется к нему прежний Валера? Что будет, если не выйдет? Володя поглаживал такие родные черты лица ладошкой. Перебирал пальцами разметанные русые волосы. Терпеливо ждал пробуждения того, кто в этом теле. Валера проснулся от нежных щекотящих движений. Приоткрыв глаза, увидел склоненного Володеньку. Улыбнулся - Вовка. - сорвалось с губ и руки потянулись к родным седым кудряшкам и чмокнул в небритую щеку. - Ты меня видишь? Холстинин засмеялся. - Вижу и раньше видел. Только теперь ты это ты. И я очень рад. Знаешь как я перепугался, когда меня встретил равнодушный Валера Саныч. - Владимир потерся носом о шею Леры. Сережа проснулся от слепящего в глаза солнца. Поднес руки плотно к глазам, подвигал ими. Татуировки на месте, цепочки на месте, слегка тянуло запястье "Дождь будет!" Тело! Родное! При нем! Кошмар закончился! Он радостный оделся, выпил кофе и вообще позавтракал. Ребята не вставали. Надо проверить, как там Кипелов. Сергей постучался и заглянул. Двое друзей валялись на кровати и самозабвенно целовались. -Беее. Кто-нибудь принесите мне тазик, меня сейчас стошнит! - Любовнички отвлеклись. - Я извиняюсь, но дверь за мной закройте и, Лера, верни мою трубу и все ключи. Валере пришлось встать и провожать, благодарить друга, чтобы вернуться быстрее в сладкие жаркие объятия Петровича. -Ну, вот. Теперь я могу рассказать как я скучал - облегченно прошептал Валера в очередной поцелуй Владимира. Сергей сидел за рулем машины, кивал головой в такт музыке, ехал на репетиционную базу и лопал кипеловские пирожки, спертые с тарелки.
Io: Понимание Ты часто повторяешь, что любишь меня. Говоришь мне ласковые слова. Мне хорошо с тобой, как, наверное, ни с кем и никогда. Но чем больше проходит времени, тем мне становится сложнее конкурировать с твоими юными поклонниками. Ты говоришь мне, что я не так воспринимаю эти отношения, что, должно быть, в тебе говорит нереализованный отцовский инстинкт, и мне не стоит называть коллег твоими поклонниками. Но ты думаешь, я не вижу, как они на тебя смотрят? Думаешь, мне вовсе не бывает обидно оттого, что ты можешь открывать в ком-то что-то новое? Думаешь, я не догадываюсь, что это не только философские беседы о смысле бытия? Когда ты отправляешься в очередной ту мне страшно. Я боюсь, что однажды ты не вернешься ко мне. Я знаю, что ты думаешь, что я провожу время примерно так же. Иногда мне очень хотелось последовать твоему примеру. Но я, наверное, слишком стеснителен, и полагал, что едва ли смог бы довериться кому-то, кроме тебя. Быть может, мои молодые коллеги были бы не против более тесных отношений со мной, но… быть может я был слишком правильным, быть может, слишком недалеким… Скорее всего я никогда не смог бы понять тебя, если бы ни тот вечер. В тот вечер мы, наконец, добрались до Екатеринбурга. Автобус, который должен был забрать нас из аэропорта, запаздывал, и мы слонялись в зале ожидания, как неприкаянные, стараясь избегать редких узнававших нас поклонников. Андрей еще вчера чувствовал себя неважно, а сегодня совсем расклеился. У меня оставалось в сумке немного верескового меда и какие-то лекарства для горла, но чтобы хоть чем-нибудь отпоить гитариста, нужно было добраться до гостиницы. Когда автобус подали, парень выглядел совсем скверно, я присел рядом, хотя по логике не должен был желать этого ни в коем случае. Но здесь, все как с детьми, наверное, ты все-таки был прав! Часто врачи говорят, что при заболеваниях гриппом или ОРЗ нужно исключить лишние контакты с больным, носить марлевую повязку, по возможности изолировать больного. Интересно кто-нибудь смог бы поступить так с собственным ребенком? В тот момент, когда тот особенно нуждается в вас? Вы будете сидеть рядом, читать любимые книжки, играть в доктора, или что-то вроде того, и, что характерно, сами скорее всего, не заболеете. Андрюшка весь горел. Пот лил с него ручьем. Видно было, что не дает провалиться в забытье ему только сила воли. Сердце щемило, когда он просил меня отсесть подальше. Я не мог оставить его на волю случая, а посему сразу же как только смог сунул ему таблетку жаропонижающего и пообещал, что в гостинице мы постараемся найти что-то более действенное. До гостиницы Андрюшка кемарил, то беспокойно оглядывался по сторонам, то снова проваливался в вязкую дымку полусна. Самым серьезным испытанием были двадцать метров до гостиницы от автобуса. Поскольку, стоило нам выйти на улицу, как парня ощутимо тряхнуло. Его бил озноб и каждый шаг давался с трудом. Чтобы дать ему время благополучно добраться до ресепшена вместе с персоналом я задержался с фанатами, пришедшими встретить нас дольше обычного. Видел бы ты взгляд Манякина! Он был похож на взгляд ученого, удивленного тем, что на Марсе не только зацвели яблони, но и прямо на его глазах возникла разумная жизнь. Сбежав от фанатов, я поспешил отметиться в гостиничной книге, а затем, расположившись, и приведя себя в порядок, направился в номер звукорежиссера, где группа и технический персонал уже приступили к обсуждению предстоящего концерта. Андрей выглядел еще хуже, чем в автобусе, я попросил сегодня долго не мучить нас, поскольку с дороги все устали, и всем нам требуется время, чтобы прийти в себя. Андрюшка был таким трогательны, таким несчастным, что я не смог не ухаживать за ним, и не жалеть его. Как он долго отказывался от теплых шерстяных носков, как брыкался при попытке накормить его молоком с медом, ей богу, я вспоминал арию в 80-ые годы, когда море казалось по колено, а океан по плечо! Я буквально силком заставлял его пить таблетки, свое благотворное действие оказала мотивация хорошо отыграть предстоящий концерт. Разумеется, умом я понимал, что практически вся работа ляжет на Славу. Андрюшка и будучи полным сил с твоей-то скоростью не всегда справлялся, сейчас, хоть и втянулся, но бывало всякое. - Ну, что ты как маленький? Хочешь плохо выступить? Что о тебе фанаты подумают, а? - Валер… мне неудобно, что ты обо мне беспокоишься, давай я все сам буду пить… ты иди, отдохни, ни дай бог, я тебя еще заражу! - Все нормально , Андрей, - улыбался я, - а как «ты сам будешь» мне известно не понаслышке. Гитарист смирился и умолк, позволив мне, наконец, закончить все необходимое. Когда он послушно выпил все таблетки, и стал готовиться ко сну, я со спокойной душой отправился в свой номер. На концерте Андрей выглядел уде намного лучше, однако мы понимали, что неожиданная болезнь Голованова повлияла на качество нашего выступления в целом. Но в жизни бывает все. К счастью, обошлось без осложнений, и уже через неделю Сибирь могла лицезреть группу «Кипелов» в полной боевой готовности. Благодаря этому эпизоду мы с Андрюшей стали ближе, я не думал, что однажды в очередном гостиничном номере, он, краснея и стесняясь, вдруг возьмет меня за руку. Андрей горячо благодарил меня, и всячески выражал свою признательность, а после, неловко обнял, и так и затих. Я мог представить, какая внутренняя борьба разгорелась в его душе. Как нелегко далось это решение, и как он боялся все испортить, напугать меня, остаться не понятым. Если бы я сказал, что мною двигала жалость – я бы соврал. Если бы сказал, что хотел отомстить тебе – это тоже было бы ложью. Я никогда не пытался тебе мстить. Иногда мне было очень больно, или обидно, но я всегда думал, что месть не выход, однако в тот момент, я думаю, что я понял тебя. Я поднял его лицо за подбородок и осторожно коснулся его губ своими. Его щеки вспыхнули пунцовым, но парень только прижался ко мне плотнее. Это был триумф! Он хотел меня. Молодой парень хотел меня! Андрей сделался смелее, и уже сам одарил меня новым поцелуем. Я отвечал ему, и помогал его страстным желаниям найти выход. Это было похоже на то время.. будто я вернулся на 15 лет назад. Андрюшка обращался со мной, как с первой девушкой, боясь неловкостью обидеть меня, или причинить малейший дискомфорт. А я улыбался, и позволял ему. Сколько раз он извинился передо мной в тот вечер? Раз пятнадцать что ли… я сбился со счета. Мне было легко и радостно оттого, что парень был так искренен и добр в своих порывах. А потом я отпустил свою страсть и похоть. Ограничители сорвало, и я ласкал его, почти, как тебя, я целовал его везде, несмотря на его протесты и попытки стыдливо прикрыться от моих настойчивых губ. Мне доставляло истинное наслаждение видеть его глаза горящими то от стыда, то от желания, то от того и другого одновременно. Со мной давно такого не случалось, я сильно замучил парня. Он был рад, и наверное, в то же время, не очень рад, что осмелился сделать «первый шаг», но мое имя слетавшее с его губ, пальцы впивающиеся в мои плечи, или комкающие в гостиничные простыни. Его громкие стоны, требования, просьбы, мольбы… все это звучало для меня самой сладкой музыкой. И если бы мне снова представился такой шанс, я не думаю, что стал бы его упускать. Я понял тебя. Ревность, бушевавшая во мне - улеглась, сменившись спокойствием. Ты слишком хорош, чтобы другие не засматривались на тебя, но нас с тобой слишком многое связывает, чтобы случайнее искушения могли что-то решительно изменить. И теперь моя очередь шептать тебе безумные нежности, тысячекратно признаваясь в любви, потому, то иначе не может быть. Теперь я чувствую это особенно остро.
¤Призрак¤: Ни о чем ВК/АГ романтика || слэш || NC-13 Пульт. Рядом звукорежиссер контролирует процесс записи. Курю. Пауза. Запись. Пауза. Повтор куска. Ребята стараются. Перерыв. Вливаюсь в обсуждение, решили поменять ритм, расставить акценты. Слава демонстрирует соло. Мне нравится. Очень нравится. Все хорошо. Только внутри тоска. Пустота. Засасывает. Хочет утянуть в безвозвратность. Я знаю куда. Знаю, что там. Знаю, чем мне это грозит. И остальным тоже. Активно слушаю идеи и предложения. Согласен на все. Пока перерыв, обращаю внимание, что Андрей что-то мурлыкает себе под нос и подыгрывает себе в сторонке. Он самый шустрый. Отписал свою партию и сидит, готовый приступить к изменениям в процессе. Сажусь рядом. Лирично. Балладка. Корявенькая в стихах. Музыку можно доработать и улучшить, а стихи переписать желательно. -Творишь потихоньку? - улыбаюсь. Он чуть смущается. Глазки горят. -Вот именно потихоньку. Не очень. -Молодец, что понимаешь. А вот музыкальный ряд ничего. Может мы сделаем аранжировку, пошлем Ритке, а она стихи набросает. Может вдохновится.Как думаешь? -Не надо. Только я все равно сажусь за синтезатор и начинаю наигрывать тему его мелодии, что звучит в моей голове. Потом стараюсь обыграть некоторые моменты, которые мне кажутся важными. Начинаю сначала. Андрей присоединяется ритмом. Вырисовывается вполне ничего. -Думаешь достойно внимания? - спрашивает он. -Думаю да. Не на альбом, конечно. А так... Как личное - закуриваю очередную сигарету. Слава садится на свое место снова готовый к работе. Удаляемся, давая возможность режиссеру записать чистый звук без наших помех. Вышел в курилку со своей сигаретой. Кто-то шел следом. Обернулся. -Ты чего, Андрюш? -Решил развеяться и ты много куришь. У тебя случилось чего? -Хандру отгоняю. Иначе сорвусь. Голованов мягко отобрал у меня сигарету и затушил. -Может тогда мы после работы сходим и развеемся? -Куда сходим? - предложение мне понравилось. В планах как раз раздумывал над тем, чтобы взять внучку и пойти в парк. -А что ты бы хотел? - как-то теплее стало от улыбки Андрея. Невозможно было не разулыбаться в ответ. -Эм-мм. Я хотел с мелкой погулять. Просто пошататься. Дома как-то тоскливо. -Тогда давай пойдем куда-нибудь поужинаем с джазовым сопровождением и погуляем по темной Москве. -Здорово. Джаз это здорово. Свежо. - мне очень понравилась идея. - Только если я напьюсь, чур ты тащишь меня до дома. - смеюсь. -Нет. Если ты напьешься я довезу тебя до дома на такси. -Заметано! Настроение улучшилось. Мы вернулись к работе. Все разбежались, а я предложил Голованову записать его музыку, так сказать, на будущее. Это не на много нас задержало. Выбранное Андреем заведение было уютным. Немного официозным, но уютным. Куртки в гардероб, места для курящих (хотя я не курю в ресторане и прямо за столом). Но на всякий случай. Меню. Хорошее. Во всяком случае многие названия я понимал. Не было пафосной иностранщины, за которой бы скрывалось недоразумение в виде резанного кое-как огурца и помидора, сбрызнутого слезами крокодильской девственницы. Андрей поинтересовался на счет алкоголя, странно зыркая на меня глазами. Успокоил, что мы сюда пришли кушать, а не бухать. Кухня мне понравилась. Я все время ловил себя на мысли, что вслушиваюсь, что поет на эстраде девушка. Джаз был легким, расслабляющим, проникновенным. Разговор с Андреем доставлял удовольствие. Он смешно корчил рожицы, рассказываю истории и анекдоты из интренета. Пару раз подловил его на том, что анекдоты Манякинские - те, что неприличные. Я расслабился. Алкоголь согрел немного тело и заткнул скулящую душу. Я начал хохмить немного, улыбаться и сверкать глазами. Наверно, со стороны страшное зрелище. Внутри все хотело продолжить банкет и веселиться. Только я не позволил себе кануть в бездну, где только боль и грусть. Поэтому старался держать шаловливую маску и не усугублять. Как настоящие мужчины мы отказались от десерта. Я вовремя заметил, как Голованов изучает сладкое. -Боишься потолстеть? - игриво подколол. На финиш заказал себе каппучино. -Нет. - Он за сегодня смутился в очередной раз. Румянец на его круглых щечках так и играл. -Тогда чего стесняешься? - подсел ближе, чтобы заглядывать в соблазнившую его страницу. Там были милые пироженки. Просто произведение искусства.-Какое тебе хочется? Все равно мы вместе еще гулять пойдем. Пока я буду наслаждаться кофе, ты успеешь слопать не одно это мизерное чудо. Сомневаюсь, что в реальности они больше своего фото - мне было смешно. Андрей тоже развеселился. Ждали, так и быть, десерт. -Знаешь, я вот думаю: лучше бы мы поехали сразу ко мне домой. -Почему? -Домашнее все равно вкуснее и порции больше. Сделано от души. -Ага. А потом тебя бы никуда не вытолкнуть гулять и меня бы к телеку привязал.-усмехнулся мой гитарист, погружая ложечку с податливое печево, намереваясь его четвертовать. -Ты прав. - чуть сморщился я в показной ворчливости. Ужин удался. Я был очень доволен. Захотелось купить джазовый сборник. Поделился мыслью с гитаристом. Головастик обещал мне диск с суперским инструменталом на послушать. Мы шли по улицам Москвы. Я курил. Медленно и с наслаждением. После капли алкоголя и кофе, мне было тепло. Топая по мосту, перекинутому через Москва-реку, я оперся о парапет. Свинья. Да. Бросил окурок в реку. -Красиво. Хорошо. Андрюшенька, ты не замерз? -Не очень. Он как нахохленный воробышек стоял рядом также опираясь на этот же парапет.Я придвинулся. Взял его прохладные пальцы в свои теплые ладони. -Поедем тогда ко мне. Ты не против чая с пирожками с мясом? Я готовил, когда мои наведывались пару дней назад. Голованов так прижался, начиная чуть подрагивать от холода. -Согласен.-смеясь ткнулся мне в шею. Теплое дыхание. Легкая щетинка.Я сразу впился в его губы поцелуем, прижимая к парапету и крепко притягивая за талию. Он позволил. Не ответил, от неожиданности. Позволил. И так трогательно пытался цепляться за кожанную куртку. -Пойдем искать такси - улыбаюсь, восстанавливая дыхание. Чмокаю его аленькие щечки. Кругленькие, как пончики. Головастик прячет от меня взгляд. Не тороплю, продолжая обнимать. -Ну, пошли. - поцеловал он меня ближе к уху. Такси нашлось быстро. Пока ехали ко мне домой, Андрей держал мою руку в своей. Совершенно не был против. От этого становилось как-то светлее. Дома. -Андрюш, ты как-то быстро замерз. Не болен? -Нет. Видимо куртку теплее надо было надевать. -Топай в ванну. Рубашкой и штанами обеспечу. - достаю полотенце, вещи, чтобы переодеться. - Пока согреешься, я чай успею заварить свежий и разогрею печево. -Здорово. Будешь еще мне носочки теплые надевать? - ты явно надо мной издеваешься. В глазах чертенята, улыбочка хитрая. -Неа. Я тебя лучше раздену и закутаю в одеяло. Андрей скрылся в ванной комнате. Совершенно освоившись. Покуривая в форточку в ожидании пока закипит чайник, я понял - хандра отступила. Она решила зарыться так глубоко, чтобы ее даже не откопали. Испугалась. Шаловливые перемигивания с Андрюшенькой раззадорили меня. Мне хотелось флиртовать и заигрывать, что я и начал делать в принципе. -Завтра мы пишемся? - спросил распаренный Головастик, уминая мои пироги, хоть и не только приготовленные. -Завтра пусть пишут ударные и соло. Так и не доделали сегодня. Я не поеду. Лучше потом готовое прослушаю. Сегодня маялся, как что-то неприличное. - улыбаюсь, наблюдая за тобой. -Я поеду. Может опять Славка переиграет соло, и мне подстраиваться придется. -Мда. Нет предела совершенству. Еще обкатывать и обкатывать. Я бы предложит тебе все-таки твое записать. Обработать и записать еще раз сегодняшнее твое творение. Пока, честно не вижу в песне, вижу в инструментале. -Валера, ты серьезно считаешь это приемлемым? -Да, считаю. Я может и не эксперт, но мне нравится. И не смотри на меня такими недоверчивыми глазами. Спорили о работе и творчестве Головастика. Заставил его мне поиграть еще, из своего. Не все было достойным. Честно высказывал свое мнение, но предупреждал, что я не гений и опять таки не эксперт. -Ладно, пойдем спать, раз тебе завтра на студию. - подхватил тебя за талию, оттаскивая от синтезатора. -Валера - шипишь мне на ухо упираясь. Это так романтично. Это так мило звучит из твоих уст. -Что? - также, но заговорщически. -Я могу лечь на диване.-смущенно отдираешь мои ладони, удачно проникнувшие под не полностью застегнутую рубашку. -А я значит должен мерзнуть? Я старенький, больной. Страдающий ревматизмами. - еле сдерживаю гогот. Мне удается повалить тебя на кровать и прижать собой. Ой. Как блестят твои глазки, Андрюшенька. Мой. Мой, Андрюшенька. Сегодня я не сомневаюсь в этом. Ты шепчешь мое имя. Так нежно и запинаясь. Поощряю каждое твое слово поцелуем. Лобик. Веки. Щечки. Ушки. Каждое. И немного прикусить каждую мочку с сережкой. Оставить засос на шее. Слабый. Завтра не будет видно. Укусить за ключицу. Он уже не шепчет. Глубоко дышит. С удовольствием стягиваю свою одежду с Андрюшеньки. Это так возбуждающе. Стягивать свою одежду с другого. "Валер Саныч" - это мне послышалось или он меня по отчеству вздумал в такой ситуации кликать?! Мелочь моя, соблазнительная. Ущипнул за мягкую ягодичку.-Никаких Санычей! - пытался угрожать, но не получилось. МОй гитарист так страстно впился в мои губы и почти обвил своими конечностями. О! как приятно. Позволил перехватить инициативу. Расслабился. Отдался поглаживающим ласкам, страстным поцелуям, жарким и нетерпеливым рукам. Мне казалось, Андрейка стеснительный. А он смелый. Вот так сразу делать пусть и знакомому минет - это немного мне не понятно. Но... Чертовски приятно. Я даже в простыни пальцами впился. Старался подбадривать. Язык не слушался. Хотелось просто получать удовольствие. В наглую. Только о партнере тоже надо было подумать, а то несправедливо. Я поглаживал Андрюшено вздрагивающее тело. Целовал в пушок на груди. Уже стал нашептывать ласковые слова и намекать на то, что я хочу сделать. Что мне нужно, чтобы он лег на животик. Только он обнял меня, поцеловал и сделал все сам, так и не выпустив из-под себя. Я был поражен. Головастик сидел на мне верхом. Дрожал от каждого движения. -Лерка. - он шептал мое имя. Краснея, пожирая меня глазами, протягивая ко мне руки. Да. Мой Андрюшенька! Как мог старался разнообразней ласкать моего Сластенку. Какой он трогательный. Да. Всего хочется трогать. Притянул к себе, целуя беспорядочно его лицо. Обжигая своим дыханием тело. Его пальцы впились в мои плечи. Больно. Но прекратить я этого не хочу. Вдох.Выдох. Толчок. Еще. Быстрее.Глубже.Стон. Его? Мой? Черт его знает! Движение каждого доставляет удовольствие сразу двоим и это главное. Еще.Дрожь.Теплая влага обжигает живот.Не отпускает. Черт! Я так ему благодарен. Он продолжает. Ждет. Меня.Как жарко. Как узко. Я готов выпустить его из объятий, но он держит меня. Так предано заглядывая в глаза. Так страстно ожидая. Чего? Оргазм сотрясает тело. Лежу в блаженной неге. Влажные прикосновения. Приоткрыв глаза вижу, как Андрейка все приводит в порядок, вернувшись из душа. Одеяло. Он под боком. -Почему? - вопрос на самом деле не один. Мне интересны все его мотивы. -Я хотел увидеть твое лицо, ощутить полностью твое тело, когда ты кончаешь. - он ответил на самый последний и не важный. -То еще зрелище. - бурчу. Такой у меня характер. Но сладко обнимаю своего Плюшку. -Ты нравишься. Очень. -Спасибо. Тебе завтра на студию. - заканчиваю свои метания и его одним поцелуем.
Kaore: Почва под ногами была зыбкой. Всегда. Не то, чтобы Артёму было сложно по ней ступать – земля пружинила, покачивалась, но держала – однако была неуверенность в каждом следующем шаге. Оступиться, завязнуть и утонуть не хотелось. Поэтому походка Артёма была лёгкой и осторожной. Он старался идти по самым твёрдым местам, а в итоге перепрыгивал, балансировал, выписывал зигзаги и неминуемо оступался. Конечно, были моменты, когда ему надоедала подобная бдительность, и Артём быстро шагал прямо по топи к кусочку суши впереди. Но ему не хватало дружественной руки, которая провела бы его через эту трясину, помогая избегать опасных мест и направляя в верную сторону. И вот такая рука появилась… - Тём, передай мне яблочко. Голос Сергея задумчив и тих, интонации мягкие, но не оттого, что он расслаблен – просто погрузился в себя и отдаёт этому миру очень мало. Да и Тёмой он называл Артёма только в моменты задумчивости и всегда – наедине. То ли оставлял здесь частичку себя для контроля, то ли обладал поистине потрясающей интуицией. А яблоко… отчего бы не передать? Вон их сколько, полезных и вкусных. Артём выбрал самое большое и протянул Сергею. Пальцы соприкасаются на миг… нет, никакого жара или смущения, подобное, должно быть только в дамских романах встречается. Но приятно. Пальцы Сергея тёплые и чуть шершавые, закалённые репетициями и концертами. - Спасибо, - рассеянно поблагодарил Сергей. Артём в ответ молчит – не хочет отвлекать от раздумий, вдруг именно сейчас к маэстро придёт новая идея? Да и не хочется лишний раз тревожить тишину полутёмной студии. Просто быть здесь и молчать. Тепло, уютно, по-домашнему, хоть это и не его дом. Чай и яблоки. А за окном – метель… Они так долго не были вместе, что Артём уже забыл, каково это. Оказалось – хорошо. На записи своей партии песни «Дай руку мне» Артём выложился по полной: он был искренен, как никогда. «Дай руку мне» - это было так актуально. Артём опасался вновь оказаться на зыбкой почве и всё ещё не верил, что это произошло с ним на самом деле. В голове, наверное, в тысячный раз прокрутились события того самого дня, ближайшего из минувших судьбоносных дней. Тогда Сергей произнёс что-то вроде: «Спасибо, что выручил». И Артём не нашёл нужного ответа, ведь он просто поступил так, как должен был. Но сейчас всё было иначе. Спокойная обстановка, и не нужно было никуда спешить, метаться, переживать… И ответ Сергею пришел сам собой. Жаль только, что сейчас эти слова были бы совсем неуместными. «Это ты меня выручил…»
Io: proza.ru/2006/11/06-206 proza.ru/2008/10/03/220 proza.ru/2008/10/03/222 вот понимаешь ссылочки на твАрчество. вроде не было не помню ни фига
Strax: название: Два-Два. автор: Strax рейтинг: PG-15 предупреждение: ненормативная лексика. пейринг: Маврин/Холстинин намек на Маврин/Завидов «Как же все меня заебало! Вот. Еще один ходит, глазами сверкает. Юноша бледный, со взором горящим. И не надоело? Столько лет, а все одно и то же. Ладно… надо заканчивать с этим. Еще одного я просто не вынесу…». Сергей зашел в рубку к ударнику и попросил задержаться после репетиции. Дмитрий потупил взор и коротко кивнул. Лицо Сергея не выражало особых эмоций, но ничего хорошего ждать все равно не приходилось. Завидов ждал и боялся предстоящего вечера, он пока не понимал, чего хотел шеф, и почему его взгляд казался таким странным. Наконец, с репетицией и частью записи было покончено, Завидов послушно дожидался Сергея, пока тот давал наставления всем остальным, и выпроваживал музыкантов дружественным пенделем. Когда он, наконец, вернулся к ударнику, тот почувствовал, как над студией сгустились тучи. - Я надеюсь, Дмитрий, ты пришел к нам работать. Я хочу сказать тебе следующее. Претензий к тебе, как к специалисту у меня нет. У меня вообще нет к тебе никаких претензий. Но… есть вопрос, который я хочу решить здесь и сейчас. Возможно, я старый, выживший из ума маразматик, которому везде мерещатся заговоры и прочее. Мне не понравились твои взгляды после концерта в Санкт-Петербурге… поэтому поступим так. Если ты хочешь меня… Не надо делать таких круглых глаз, ни ты первый, ни ты последний. То мы сейчас здесь трахаемся, и ты навсегда забываешь об этом. Если не хочешь, слава богу, один нормальный ударник в моей группе. Если хочешь, но совесть не позволяет, пусть не позволяет и дальше, ибо, мальчик мой, у мены нет времени, желания и сил на конфетно-букетный период, романтические прогулки под луной и прочий бред. Челюсть Дмитрия Завидова можно было поднимать с пола, а от ушей прикуривать. - Что молчишь? – с ухмылкой спросил Маврин. - Я не думал об этом… Сереж! - Дима, я не буду ждать твоего ответа тысячу лет, у меня очень много других проблем. Оправдываться будешь перед женой, а не передо мной, - Маврик легко расстегнул кофту на груди, отчего у ударника перехватило дыхание, он судорожно сглотнул и отвел взгляд. «Вы все одинаковы», - презрительно подумал Сергей, снимая ремни один за другим. - Стой! Не надо! – взмолился Завидов, пытаясь спрятаться, но не смог отвести взгляда от Маврина, пока тот не остался в одном белье. Все это было не правильно, от этого разговора до действий шефа. Почему от так себя ведет? И что, что он мог ему противопоставить? Не выдержав пытки, Дмитрий схватил свою куртку и бросился прочь. Сердце его бешено колотилось, дыхание сбивалось, ноги слушались кое-как. Но он бежал, очертя голову, задыхаясь холодным ветром, врубаясь в прохожих, ломясь сквозь непроницаемые серые лица и спины. «Почему?!». Маврин хмыкнул, в свойственной ему манере. Затем оделся, и, как ни в чем не бывало, вернулся к работе. «Кто-то нормальный? Или еще не успели посвятить? Ну да… пожалуй, Алексис не станет. Артем сейчас переживает свое новое рождение, ему не до того. Вот Лемур или Лефлер… но к счастью, парни далеко, и, наверное, в ближайшее время не сдадут. Хотя те еще сучки…». Сергей поморщился: «Один черт! Как же все достало. И люди, и жизнь такая.… Все одно и то же. Слова. Мысли. Ничего не меняется. Видишь нового человека, а внутри все то же самое. Все давно прогнило». Неожиданно в дверь постучали. «Вернулся?» - подумал Сергей, хотя ничего не ответил вслух. Дверь распахнулась. Но на пороге стоял вовсе не Дмитрий Завидов. Знакомый голос совсем другого музыканта вывел Маврина из потока серых мыслей. - Судя по столь быстрой капитуляции одного из твоих музыкантов, я решил, что напугать его могло только одно. Вернее, один. И это ты. - А какого хрена, Владимир Петрович, вы тут делаете?, - усмехнувшись, поинтересовался Сергей. - Да вот, пришел проведать старого друга. Раз ты не занят воспитанием молодняка, быть может, составишь мне компанию? - Отчего бы не составить? – пожал плечами Маврик. Петрович зазвал Рыжего к себе, на блины. И все было прекрасно, и даже, замечательно. И блины, и водка, и картошечка с селедочкой, но во всей этой котовасии был какой-то скрытый подтекст. И Рыжий знал это. - Уж не ухаживаешь ли ты за мной, Владимир Петрович? – спросил слегка захмелевший Маврик. - А если и ухаживаю, так что с того?, - икнул в ответ довольный Петрович. - А, да ничего. Стало быть, теперь ты меня должен в баньке искупать, ну да ладно, ванная тоже сойдет, а почет спать уложить, а то нечестно! Холстинин рассмеялся, но со стези не свернул. До ванны гитаристам дойти не случилось. - Знаешь, что мне больше всего нравится в тебе, Рыжий? – спросил Петрович, прижав того к стене, и запустив наглые пальцы под кофту,- так это то, что ты с первого слова понимаешь мои намеки. - Нахал! – хихикнул Сергей, изворачиваясь в объятиях Холста, - я только что страдал о том, что жизнь дерьмо… - он шумно втянул воздух через нос, поскольку Владимир не дремал, а его пальцы уже успели избавить Сергея от половины одежды, - … и тут ты… как я мог… отказать? - Ты же собирался выбирать, - насмешливо уточнил Петрович, укусив Маврика за плечо, - раздевайся быстрее… - Вот еще, а ты на что? – незлобно огрызнулся Рыжий. Прошло совсем немного времени, как оба разгоряченные и почти нагие гитаристы свалились на кровать. Их секс был похож на яростную схватку. Когда каждый стремился взять верх над противников. Но в конечном итоге, Сергея победоносно повалил Владимира на спину. Легко раздвинул коленом его ноги, и без особой подготовки вошел в него резко и глубоко. Холст вздрогнул, и засобирался пойти на попятные, но из цепких рук Сергея еще никто так просто не уходил. - Куда собрался… а? Презренный… - Маврик выталкивал из себя слова, с каждым новым движением все яростнее прижимая оппонента к взвизгивающему матрасу. Холст негромко постанывал, сперва от дискомфорта, трения и боли, а затем от удовольствия. Он знал, стоит Рыжему ослабить хватку, и в положении «подчиненного» окажется он сам. Оргазм заставил Маврика выгнуться и навалиться на Владимира всем весом. - С..сука… - протянул тот, помогая себе рукой… - всегда ты так… Сергей откатился в сторону и самодовольно ухмыльнулся, - два-два, Петрович. - Пошел ты… - В следующий раз.
Susя: Вступление к темноте ММ-2010. Пятница, 24 сентября. Злость, усталость и почти привычный вкус горечи. Кто виноват в твоей неуживчивости? Да никто. Никто не виноват и никто не поможет. Молчишь, постукивая точёными пальцами по ручке кружки, смотришь на рябь на поверхности чая, прикусываешь тонкие потрескавшиеся губы. Тебе надо вымолчаться, чтобы кто-то просто сидел рядом. Чтобы кто-то живой дышал рядом, чтобы не метаться одному по холодной пустой квартире, чтобы не спать со включённым во всех комнатах светом, чтобы не сдуреть от отчаяния и безвыходности. От… страха? Жёсткая двухдневная щетина, мятая футболка, посеревшее лицо, круги под глазами. Если мне страшно смотреть на тебя, то каково тебе? - Сидишь вечером на кухне, а в коридоре лампочка… знаешь… гудит так… надрывно. Стрёмно как-то. - Так это ж ясно… - Физик хренов, - улыбаешься с облегчением, глотаешь чересчур крепкий остывший чай. Если всё понятно, можно не бояться. Точнее, если есть рядом кто-то, то можно не бояться? Потому что ты гордый, ты ничего не боишься. Только остаться ненужным, на обочине, наедине со своей забитой глубоко внутрь болью. - Иди ты… - выливаю остатки коньяка в твою кружку. – Ты везде всё из розеток выключил, когда уезжал? Ну, дома, там? - Да, да, да, - оттенок досады в голосе, а в глазах опять плеснул страх. Вдруг пошлю обратно? Да никуда я не пошлю тебя, успокойся… Я просто должен знать, что с твоим домом ничего не случится. - Если там короткое замыкание или… - Да выключил я, - коротко бросаешь, уже спокойно прикрыв глаза, и прижимаешься губами к краю кружки. Тёплая, да? И чуть пахнет крепким алкоголем. – Спаиваешь? - Пей, поганец… не уснёшь же, - коленом толкаю тебя под столом, пей, мол, кому говорю. – Я себе на диване постелю, а ты выспись, ага? - Мне и на диване неплохо, - угрюмо, не отрывая глаз от кружки. - Как знаешь. Тогда я на кровати. - Угу. И в самом деле, послушно стелешь себе на диване. Садишься, стягивая футболку через голову, и у меня непривычно щемит сердце. У тебя так выпирают рёбра, как будто месяц не ел. - Иди, чего пялишься? – кусаешь губы, не поднимая головы. Мне хорошо видно тонкую бордовую резинку на твоих волосах и косо торчащую серёжку. У тебя странно проколото ухо, чуть наискось и чуть дальше, чем обычно. - Сплю уже. Тебе ничего не надо? Отрицательно качаешь головой, кидаешь футболку на спинку дивана. Боже мой, какая эротика. Раньше это движение выглядело донельзя развратно, а теперь это вымораживающая боль. Особенно когда видно, как узкая угловатая лопатка скользит по рёбрам. Слой кожи и ничего больше. Тебя же можно сломать прикосновением, просто погладив это ящеричное тело... - Холст, гаси свет и вали, - недовольно шипишь, заползая под одеяло. Сейчас свернёшься в комочек, займешь чуть меньше четверти этого огромного дивана и будешь лежать без сна всю ночь, один, вглядываясь в нервную темноту и дрожа… Сам заползаю под одеяло и вытягиваюсь, глядя в потолок. Хочется курить, хочется выть, хочется сгрести в охапку, прижать к себе и сказать, что всё будет хорошо. Да нет, хорошо уже не будет. Завтра или через неделю тебя загрызёт совесть, и ты уйдешь медленно умирать в холодный пустой дом, а я буду терзаться беспомощностью и тревогой. И так повторится несколько раз, до тех пор, пока… Я не хочу об этом думать. Шелест босых ног по линолеуму, пауза в пару секунд, скрип кровати. Заползаешь под одеяло, медлишь, вглядываясь в темноту, опираясь на локоть, и укладываешься, царапнув колючей щекой по плечу. Еле слышный протяжный вздох. - Что это за хрень на тебе? – тихий хрипловатый голос. - Татушку набил… - Бес в ребро? - смеёшься, поворачиваясь ко мне спиной и прижимаясь. - Кто-то спать хотел… - Что, бля? - Спи, бля… - в охапку, прижать и закрыть глаза. Пусть хоть сейчас будет хорошо.
Io: А что я нашел!!!! Назад в журнал JaniS Фанфик №1.Начало.1997 год. 27 Июля 2010 20:23:21 Дйствующие лица:Валерий Кипелов,Сергей Маврин Кипелов задумчивым взглядом смотрел на телефон.Надо было бы позвонить Холстинину,предупредить что не придёт сегодня на репетицию.Только Валерий приблизился к телефону,он зазвонил сам. - Алло,Валера?Сколько тебя ждать,репетиция давно началась! - ответил телефон голосом Маврина. - Сергей,извини,но я не смогу, заболел. Кип покашлял для верности. - Как заболел?Что с тобой?Ты вчера был здоровей всех нас! - Маврик начал злиться.- Впрочем,я сейчас приеду. - Зачем? - Посмотрю,как ты болеешь. Кипелов долго ещё смотрел на гудящую зуммером трубку.Этго ещё не хватоло!Выглядел он явно не больным.Валера заметался по комнате,не зная,что делать.В конце концов лёг в разобранную кровать и стал ждать. - Что так долго не открывал? - вскипел Маврин,когда Кип открыл ему дверь.- А выглядишь ты дейсвительно не важно. Валерий молча вышел из прихожей. - Эй,я тебя не узнаю.Тебе так плохо?Чем болеешь? "Сказать бы тебе,чем,а точнее кем я болею" - подумал Кипелов Он вздрогнул,когда Маврин слегка потряс его. - Ты меня слышишь? Кип вдруг почувствовал,что в глазах темнеет.Он пошатнулся и упал бы,но Маврик подхватил его.Валерий схватился за него и вдруг встретился с Сергеем глазами и резко обнял его.Маврин попытался уложить Валеру на кровать,но он крепко держал его. - Ты что вцепился? Ложись,тебе ж плохо! - Марин опрокинул Кипа на кровать и не удержавшись на ногах упал на него.Кип не мог больше сдерживаться.Его руки обвили Сергея,прижали к себе,не давая Маврину встать.Сергей ни чего не понимал.Он попытался вырваться,но вдруг Кип впился поцелуем в его в губы.От неожиданности он ответил на него.И понял,что теперь его ничего не спасёт... ...Маврин молча смотрел на лежащего рядом с ним Кипа.Валера обнимал его и улыбался во сне.Сергей не понимал,как он мог отключить здравый смысл и поддаться Кипелову.Надо бы скорее уйти и забыть всё.Но взгляд снова скользнул по Кипу и Маврик понял,что как раньше уже не будет.Он осторожно провёл рукой по волосам Валеры и начал собирать разбросанную одежду... спер отсюда http://rgpjournal.ru/users/JaniS/
Io: *** Я не могу находиться с ним рядом. Проводка начинает искрить. Не нужно говорить, что это не так, и все мне только кажется. Какой не надевай оберег, все равно не спасает. Ничего от него не спасает. И можно сколько угодно стоять курить на улице, ждать, когда все соберутся, зайдут внутрь выстуженного помещения. Можно приходить и садиться за стол последним…. Все одно ничего не поможет. По чистой случайности, его место окажется рядом со мной. По нелепому совпадению, именно он заденет меня рукавом толстовки, когда будет снимать ее через голову, именно его куртка будет висеть рядом с моей и я буду в машине сходить с ума не понимая, но смутно догадываясь, почему так явственно так ощутимо в этом чертовом железном коробе пахнет им. Хватит… ну, пожалуйста… пусть это прекратиться. Я не могу смотреть на него, и не смотреть на него я тоже не могу. Слышать беспокойство в его голосе, полночные разговоры … о чем? Кто-нибудь помнит? Споры… споры до хрипоты, до ненависти, до щиплющих слез… и тут же неминуемое «когда ты придешь?»… зачем? Нет… не надо никуда приходить! Только не сейчас! Только ни сюда! Все спят… а я… а я что? А я выхожу в стылый подъезд и жду… жду спасительного лифта, чтобы… чтобы что? Чтобы чувствовать через тонкую подошву домашних тапок, как он, вибрируя стальным корпусом, опустит нас на пару этажей вниз, и мы сделаем вид, что застряли… и он будет держать мои пальцы в своих, а я буду мечтать о том, чтобы моя кофта снова пропахла его парфюмом.
Io: галлюцинации это зарано! Сережка мажет руки кремом, я слышу запах, даже уткнувшись носом в подушку. Со стороны компьютера звучит негромкая музыка. Какие-то индийские мантры. Не то, чтобы рыжик сменил религию, но стал спокойнее, это уж точно. Своеобразная разгрузка оттого, что происходит вокруг. Давеча они закончили записываться и на него теперь без слез не взглянешь. Возникает желание немедленно накормить. Правда можно ли его убедить в необходимости потреблять не только кофе и сигареты, но и что-нибудь более существенное? У меня не всегда получается. Вот и сейчас уступка мне – это чашка крепкого чая, но не более того, сидит пишет чего-то, а чего, бог его знает? О чем? Почти не слышно, как пальцы передвигаются по клавишам. Это новые технологии, хваленные властью инновации добрались до нашей квартиры. Усмехаюсь… да уж инновации… техника на грани фантастики.. - Серёнь, иди сюда? – зову негромко. Он оборачивается, улыбаясь, говорит, еще минуточку, и снова утыкается в монитор. Но нет, он не обманывает, выключает компьютер, снимает очки, гасит верхний свет. Такие простые движения. Я их знаю, все-все… плюхается рядом, прямо в джинсе, стаскивает футболку, прижимается… - Чего не спишь? – спрашивает. А я тыкаюсь в плечо и тяну на себя… - Это не ответ, - возражает он, забирается под одеяло. Я прижимаюсь к нему плотнее, расстегиваю джинсы, пытаюсь стащить их с него, а Рыжий смеется, мешает мне… - Ого, да ты развратник. - А ты в грязных штанах в постель! - Ничего они не грязные.. - Ты в них по улице ходишь! - Ворчун! – восклицает он, и целует меня. А я теряю волю. Со мной можно делать все, что угодно, и Сергей не стесняется. Подминает меня под себя, требовательно целует… прикусывая кожу на плече. Еще несколько минут назад он выглядел таким уставшим, а теперь его энергия может если не перевернуть мир, то заставить его двигаться быстрее. За рутиной будней, за погоней за какими-то материальными благами и попыткой подогнать чье-то понимание счастья под свои потребности в стороне остается так много настоящего. Того, чем стоит наслаждаться, того, что действительно стоит того, чтобы быть. - Сережа… , - потемневшие глаза … быстрые движения… стоны.. частое дыхание… Рыжий кусается, выражая ни то охвативший его восторг, ни то утверждая свои права, оставляя метки «моё»… ближе уже невозможно… …искусанные губы… мышцы сводит сладкой судорогой… выдох с присвистом вырывается у него, и у меня… и Маврик впивается в мои губы ненасытным поцелуем… лучше уже просто не может быть. Но я не чувствую своего тела. Мне кажется, что я чувствую только его. То, как он гладит меня по плечам, как прижимается к себе, как обнимает, и как его пальцы скользят по моей мокрой от пота спине… так по-дурацки, я стараюсь сдерживать подступившие с какого-то черта слезы… я абсолютно счастлив… и я хочу, чтобы он знал об этом… …порыв холодного ветра, врывается в неплотно закрытое окно… Я просыпаюсь. Балконная дверь распахнута. Похоже на улице ураган. Брезгливо отодвигаю испачканное одеяло, давненько со мной такого не случалось. Закрываю все окна и балкон, умудряясь продрогнуть. Плетусь в душ… сейчас согреться и кое-как домучаться до утра. Сон был таким ярким, что мне кажется, в нем было все! И ощущения, и запахи, и краски! Чертова осень! Ненавижу! Мне кажется, что кинув взгляд в зеркало я увижу оставленные им метки. Но ничего нет. И человек с обратной стороны стекла как-то недобро, исковеркано мне улыбается. Мне хочется завыть, что-то про «возьми мою душу», а отражение складывает губы в усмешке: «кому она нужна?». Я схожу с ума? Или уже давно сошел? Вытираюсь трясущимися руками… я не хочу возвращаться в комнату. Не хочу идти туда. Там слишком холодно… слишком одиноко… Высушив волосы, я стал одеваться. Я не мог оставаться в этой квартире. В этом доме. На этой улице. Слишком долго мы прожили здесь вместе. Слишком много мы пережили. Я просто старый дурак. Ничего больше. Нахрена было приезжать сюда? Зачем нужно было платить за аренду и дальше? На улице слишком ветрено, почти ураган. Деревья скрипят, рекламные щиты скрежещут металлическими листами. Наверное, нужно вызвать такси. Сам я сейчас хреновый водитель. Но плохо соображаю. Наверное, я вообще не соображаю, поскольку сажусь за руль. Мне все равно куда ехать, лишь бы двигаться вперед. Лишь бы двигаться хотя бы куда-нибудь. Когда выезжал на проспект чуть было ни попал в аварию. Что за черт! Стоял ведь первый на светофоре. Загорелся зеленый, я начал движение и вдруг откуда ни возьмись на хорошей такой скорости мимо пронесся грузовик… Как я бил по тормозам. Как материли меня ехавшие сзади, как я отполз к обочине… я почти ничего не помнил. Дотянувшись до сотового я два раза нажал на зеленую трубку. Ответили не сразу, но голос Андрея звучал обеспокоено. - Андрюш, ты прости, что я так поздно. Я тебя разбудил? - Что случилось, Лер? - Можно мне приехать? - Конечно, - гитарист не колебался ни секунды. Потом разузнал, не нужно ли приехать ему самому, и кое-как успокоив меня обещал ждать. Это было по-идиотски вмешивать его в свои проблемы, нагружать собственными тараканами, но мне нужно было побыть с кем-то. Чтобы, только ни одному. Я не знаю, как я не запутался во всех новых улицах и переулках. Н е знаю, какая звезда вела меня. Порыв ветра у дома Голованова едва не сбил меня с ног, но я устоял. … Было около четырех утра, когда дверь мне открыл Сергей. Я стоял, пораженный случившимся, и не мог сдвинуться с места. Как? Почему? Что он здесь делал? Кажется, Рыжий был удивлен не меньше моего. Мобильник разрывался в кармане. - Может, ответишь? – ехидно спросил он. Я потянулся за трубкой. Звонил Андрей. … Опершись о стену, я понял, что еще немного и потеряю сознание, но Маврик успел среагировать раньше, подхватив меня и заведя в квартиру. Сквозь неясную серую пелену, я слышал ,как он говорил с Андреем. Он сказал, что со мной все в порядке, что тот может не переживать, что все будет хорошо, и он обо мне позаботится, а еще, что мы не ссорились, и что он меня никуда не отпустит до утра это уж точно. Я пытался понять, где и когда я свернул ни туда. Но это автоматизм. Сюда было добраться проще. Из-за шока, мне показалось, что ехал я целую вечность, хотя, прошло едва ли больше 35 минут. Рыжий напоил меня чем-то, уступив свою койку… Какое-то время мне казалось, что он был рядом, но, должно быть это только мое больное воображение рисовало такие картины. Я слышал запах крема для рук, зарываясь лицом в его подушку. Все, как в том сне, и даже негромкое стрекотание клавиш. Я не знаю, в каком часу я проснулся. В комнате было пусто и тихо. Как я оказался здесь? Господи, какой же я дурак… Я лежал и не знал, плакать теперь или смеяться? Около кровати лежала записка написанная его почерком: «Я на студии. Разберешься чего как». Она была адресована мне, и это было самое главное. Это был не сон. И быть может, мне только стоит остаться здесь ненадолго. Совсем на чуть-чуть… чтобы не упустить… чтобы успеть еще что-то исправить.
Io: Муки совести оставить на потом. В один летний вечер, когда духота июля уже уступала прохладе предстоящей осени, когда все отпуска и настоящий отдых были позади, мне неожиданно позвонил Артем. Меньше всего, наверное, я ожидал услышать именно его. Судя по всему, он был подавлен, но, переступая через свои интересы, через чувства, и эмоции он просил меня об одном – вновь встретиться с Рыжим Бесом. Последнее время, жизнь моя вошла в иную колею. Появилось много новых забот. Я почти перестал не спать по ночам, от охватывающего меня чувства беспокойства, и того, что я мог еще хоть что-то изменить, но не сделал этого. Ах, Тёма, ну зачем! А он все говорил. Какие-то очень правильные слова, убеждал, доказывал, умолял. Я мог только догадываться, чего ему это стоило. Как он решился вообще мне позвонить… по слухам, репутация у «мавриков» у меня была та еще… да и просить о подобном, фактически своего соперника… нужно быть очень мужественным человеком. Или очень сильно любить. У Артема было и то, и другое. Я знал, чем закончится очередной виток отношений с Сергеем. Я знал с самого первого дня, как мы снова встретились, что это ненадолго. Что Маврику скоро наскучит мой однообразный быт, и что, в конце-концов, он вырвется на свободу. Не потому, что не любит меня, не потому, что для удовлетворения амбиций ему нужно «иметь все, что движется», даже, скорее он будет один, нежели с кем-то, а потому, что ему просто тесно в этих рамках. Ему в любых рамках тесно. Он не может иначе. Как бы там ни было, несколько месяцев у меня было. И я знал, что, скорее всего, это прощальный, последний подарок. Я не чувствовал в себе сил для борьбы. Я просто плыл по течению. Все закончилось столь же неожиданно, как и началось. Он просто ушел, сказав, что устал. Просил, не обвинять себя и его. Он просто не мог больше оставаться рядом со мной. Я знал, что этот день наступит. Просто, как бывало и раньше, не был готов, что так скоро. Я думаю, к такому, вообще нельзя быть готовым. Все стало по-старому. Череда серых будней, и редкие попытки создать что-то новое. Душевные терзания должны помогать в творчестве. Может быть, раньше так оно и было, но теперь я был выжат. Мне больше нечего было сказать. И мне было страшно, что я не смогу ничего изменить. Был момент, когда я чуть было ни стал жертвой своей пагубной привычки, и я не знаю, что меня удержало. Наверное, очередной телефонный звонок. Звонила малая, просила если только я не очень занят, купить ей шоколадку… вот вроде пустяк, а с другой стороны ведро холодной воды на горячую голову, вылитое в нужный момент. «Все будет хорошо», - повторил я про себя, как заклинание, и выбираясь из духоты магазина вдруг столкнулся с Артемом. Ему повезло гораздо меньше. У него не было аварийного «стоп-крана», по крайне мере сегодня. И я не помню, что я говорил ему, как убеждал вот сейчас пойти со мной. Я не знаю, почему он согласился, почему мы оказались вместе в моей небольшой квартире. И я ухаживал за солистом мавриков, и говорил, говорил, говорил… я даже точно не помню о чем именно. Мне казалось, что главное не молчать. Только не молчать, чтобы он слышал меня, и выбирался, идя на мой голос. - Почему мне так тяжело, Лер? Я не мог ему ничего ответить. Когда нечто подобное случается в первый раз – все слова и убеждения почти бессмысленны. Я не знаю, как Артему удавалось держаться. Он столько лет добивался Рыжего Беса, был рядом, утешал, старался быть опорой, и являлся по первому зову. Сколько он всего вытерпел, и как позволял с собой обращаться… он ждал, и когда, наконец, дождался, понял, что проиграл. В этом глупом бою нет победителей. Сергей всегда оставался свободным, даже, если со стороны казалось, что это не так. Он живет будто бы в двух мирах одновременно, и как только ты думаешь, что творимая тобою реальность есть главный мир для него – ты пропал. К реальности его представления о том, что происходит вокруг не имеют практически никакого отношения. Ты скорее сойдешь с ума, чем поймешь в чем был подвох, почему все было замечательно, и вдруг ты оказываешься на обочине. И если, Тёма ты думаешь, что я хоть что-то понял за эти годы, то ты сильно ошибаешься. Я просто приспособился, вот и все. И сейчас я жалею тебя, потому, что возможно все эти разочарования тебе только предстоят. Ты еще на что-то надеешься, но это только приближает грань за которой безумие. Ты и не заметишь, как переступишь ее. Потому, что ты другой. Просто другой и все! Как бы ему ни было с тобой классно, комфортно, тепло или весело! Я не сказал многого. Очень многого из того, о чем хотел. Однако вечером Артем удивил меня, попросившись остаться. Я не стал ему мешать. Возможно он хотел сменить обстановку, чтобы разобраться в себе. Мне было несложно. По большому счету в последние несколько недель, если я не находился на студии, или с семьей – я скучал. Это была скука не от «нечего делать», а оттого, что ничего делать не хотелось. Просто выбраться утром из постели, казалось непосильной задачей. Не было искры, которая зажгла бы пламя желания что-либо делать, к чему-либо стремиться. Утром после завтрака Артем посмотрел на меня глазами из кота из мультика «Шрек». И так, надо сказать, хорошо у него получилось надавить на жалость! Несмотря на то, что выглядел он немного помятым и несуразным: растрепанные волосы, сам закутан в один из моих домашних халатов, умудрился влезть в какие-то розовые тапочки, подаренные однажды фанатами. Собственно, слов было не нужно. Я понял, что ему не хочется сейчас идти на студии, он не может прямо теперь увидеть Сергея, он боится наделать глупостей, а здесь он чувствует себя в безопасности. Я улыбнулся и подмигнул ему. Артем положил отключенный мобильник на стол, он знал, что сегодня Рыжий не взбрыкнет. Иначе, он, наверняка переступил бы через себя, если бы работа была неотложной, если бы он был на 100% уверен, что иначе нельзя, а может… может быть, это была такая хитрая уловка, на которую я попался. По собственной ли воле, или что-то меня подтолкнуло? Ну, не желание отомстить, это уж точно. - Лер, а, Лер… а какого это? – Артем доверчиво заглянул в мои глаза, и я понял, что попался. Может быть, это был такой хитроумный план? Да нет, слишком уж подавленным Стыров выглядел вчера. Такое не сыграешь… или? – Какого это, когда ты знаешь, что все бесполезно, и все равно стараешься что-то изменить? Хочешь узнать, как я старался? Я улыбнулся. Самый лучший способ побороть искушение – поддаться ему. В конце-концов, мне ни шестнадцать лет, и даже ни двадцать пять. Пусть делает что хочет, если это принесет ему облегчение. Я сделал шаг вперед, и легко вытянул пояс, ненадежно схватывающий полы его халата. Артем был в прекрасно форме, и отрицать это было бы излишним, а не обратить внимания нельзя. Я любовался им, а он самодовольно ухмылялся, точно ожидал именно такой реакции, и ни на какую другую был бы не согласен. Он потащил меня за собой,, и я не видел причин, чтобы перечить ему. Больше мы не разговаривали. Не было нужды. Он оказался быстрее и проворнее, чем я мог ожидать, поэтому я и мяукнуть не успел, как оказался прижат им к дивану, на котором он провел эту ночь. Пружины жалобно скрипнули. Им не случалось быть обиженными, или напротив вознагражденными, такими забавами прежде. Артем не намерен был ждать, спрашивать разрешения, или размышлять о правильности поступков. Все это может быть, как-нибудь в другой раз. Быстрые поцелуи, напополам с укусами, облако почти невесомых волос, жадные ласки и жаркие прикосновения. Прелюдии? К черту! Вы где-то видели Ромео? Он был сильнее меня, и мне это нравилось. Он требовал, чтобы я уступил, и я уступал. Я чувствовал, что Артем пытался быть грубым, но отчего-то не мог. Малейшее проявление агрессии было ни в его природе. Сперва он набросился на меня, оставляя засосы на плечах, двумя движениями перевернув на живот, но после остановился, зацеловывая плечи и шею, придавив меня своим весом, не торопясь больше никуда. Быть может, он понял, что я никуда не денусь, быть может, до этого момента опасался, что обману… вырвусь в последний момент, обвиняя во всех смертных грехах. Мы все становясь старше, наверное, становимся немного умнее. А может, это называется сговорчивее? Черт его знает. Мне было так хорошо в его сильных руках. Мне не хотелось выбираться из облака пушистых кудрявых невесомых волос… и еще, чтобы он продолжал двигаться и притягивать меня к себе, заставляя подчиняться, иногда кусая за плечо и тут же целуя шею, обжигая дыханием. Все было знакомо, и в тоже время, все было в новинку. Артем не был похож на Сергея, он был самим собой, хотя мне ли не знать, что он бы мог скопировать все, но посчитал это излишним. Он гладил мое лицо, и его пальцы казались какими-то особенно нежными, я закрыл глаза, и даже через сомкнутые веки видел как он склоняется надо мной, рассматривает, пытается понять правда ли то, что случилось между нами. Случись нам встретиться вот так год или два назад, наверное, нам было бы что обсудить, но теперь хотелось молчать. Я снова прикоснулся к его волосам. Мне не нужно было открывать глаза. Тёма доверчиво ласкался о мои ладони, позволяя гладить и чесать себя, как большого кота. Мне показалось, но всего лишь на один единственный миг, что сфинкс с татуировки Артема посмотрел на меня укоризненно. Муки совести я решил оставить на потом. Сейчас нам было просто хорошо вместе.
¤Призрак¤: МАНЯ_ТЕРЯ_КИП -Ты холодный... - в темноте комнаты раздалось с одной стороны кровати, когда копошение под одеялом закончилось. -Прости - шепотом в ответ. - Курил на крыльце. -Ждешь? - сонно с зевком -Так же как и ты. Только мне не хватает твоего терпения и пофигизма. -Я не пофигист. Просто не вижу причин дергаться. -А если... -Валера! - тычок в сторону рядом лежащего тела - Никаких "если". Сергей приедет и сам разберется со всем. Ключи у него есть. Будешь истерить выгоню в гараж или за ворота. - бухтел Александр Манякин, позволяя холодным конечностям Кипеловского тела согреваться о свое собственное. -Ты прав. - Валера немного отогревшись, более спокойный и уверенный, повернувшись спиной к ударнику и отвоевав у него законную часть одеяла, закрыл глаза с облегченным вздохом. Утро в пригороде было холодное, но солнечное. На небе даже отсутствовали облака. Яркая лазурь небесной тверди сюрреалистично гармонировала с голыми деревьями и грязным пейзажем вокруг. В крайнем доме поселка, с темно-зеленой крышей царило утреннее оживление, просыпающихся организмов. С небольшой уютной кухоньки по всему дому плыли очаровательные ароматы свежесваренного кофе и чего-то хлебно-испеченного. Лера проснулся один в кровати. Сашка всегда просыпался рано. У Манякина были такие странные биологические часы - вставать в 5 или 6 утра. То ли это закоренелая стадия садомазохизма, то ли еще какое отклонение. Спускался Кипелов со второго этажа медленно, еще сонный, но на полпути замер. В комнате рядом с лестницей маячила почти двухметровая фигура Сергея. Он одевал теплую рубашку, на плечах еще было полотенце, он им несколько раз провел по волосам, высушивая их получше. Валера сидел на ступеньках по середине лестницы и улыбаясь наблюдал за Терей. Сергей вышел из комнаты, повесил полотенце на трубу батареи. Вид сонного Кипелова, мирно сидящего на ступеньках, согревал душу. Особенно светящие радостью глаза. -Здарова! - Сергей подошел ближе поцеловал Валерины пальцы, держащиеся за перила. -Ты дома. Когда приехал? -Вот недавно. Пока разобрал вещи, пока поел, потом душ. Валера встал, спустился на пару ступенек, обнял за плечи бывшего коллегу, нежно прижимая его голову к своей груди, перебирая пальцами влажные короткие волосы. -Очень устал? - прошептал Лера почти в макушку Сергея. -Да, сейчас завалюсь спать. Мне очень приятно, что ты так ждал меня. - Сергей засмеялся, просовывая ладони под футболку солиста и поглаживая его горячую кожу. -Ты устал. Тебе надо отдохнуть с дороги. Не надо. - Кипелов улыбался, прижимаясь в Сергею плотнее. - Я сейчас замурчу. -У тебя нет такого устройства, я проверял и Саня тоже. - Мужчины дружно рассмеялись. -Как я ждал тебя Маня наябедничал? - шепотом спросил Лера, прислушиваясь к звукам телевизора на кухне и тамошним перемещениям. -Ага. Он мне все-все рассказал. Особенно то, что вчера ты холодный залез к нему под одеяло и нагло грелся за его счет. Он ворчал очень долго по этому поводу. -Надо извиниться. Будет. Потом. Манякин вышел с кухни будить Кипеловскую морду, но остановился в небольшом коридорчике, наблюдая романтичную картину у и на лестнице. Валерий и Сергей перестали разговаривать, нежно смотрели друг на друга и так же нежно неспеша целовались. Саша смотрел минут пять. -Все! Надоело, я может тоже так же хочу! Трое мужчин засмеялись. Теря поднялся наверх, отдыхать, а Валера спрыгнув с лестницы, повис на шее Манякина. -Ты жаловался на меня. -обвинил Кип ударника. -Да. И было на что. Я приготовил завтрак, пошли. -Только после этого. - и Кипелов наградил Маню таким же нежным поцелуем, как недавно Сергея. - Доброе утро. Теперь справедливость восстановлена? -Не совсем. Ты мне еще должен за вчерашний ледниковый период. -Ок. Придумывай, как я буду расчитываться. -Непременно. - Маня очень хитро заулыбался. Валера в приподнятом настроении приводил себя в порядок, и умытый и довольный сел за стол напротив Сашки. -А что у нас к кофе? -Как что?! Я твои булки в духовке разогрел. И смотался к бабе Клаве за козьим молоком и купил еще у нее кусок пирога. Тоже подогрел. -Ух ты как здорово. С чем пирог? - Валера, обжигая пальцы, доставал кусочек из кучки булок на тарелке. -С мясом, конечно. Я на охоту почти собрался. Поеду после трех. -Саш, может ты забьешь на свою охоту? Я понимаю, это твое увлечение, но мы так редко бываем все вместе, втроем. У нас то одно, то другое. У Сереги проблемы, как из рога изобилия. В семье сплошные терки. Мы с тобой делаем вид, что живем в разных частях света. Тоже семейные моменты бывают. - Валера отставил чашку и закурил. - Вкусно бабушка готовит. Надо у нее что-нибудь еще купить, хоть какой доход к пенсии. -Конечно. - Саша тоже закурил. - Ты прав. Безусловно прав. Я сам хочу уединиться или поехать втроем куда-нибудь. Только охота, ты же знаешь, для меня ритуал. Вот поехали со мной? -Нет. Вот ты бы меня на грибную охоту пригласил, я бы согласился. А так... Это не мое, да и твои друзья, окружение, что соберется. Не хочется лишний раз светиться, так и до сплетен недалеко. -Параноишь. -Немножко. -Ты прав. Конечно, прав. Нам надо собираться вместе чаще. - Саша пересел к Кипелову поближе, потушив сигарету. Валера вернулся к своей чашке еще теплого кофе и сжимал ее в ладонях. Саша нежно водил по его русым волосам. Лера прижался к его боку и положил голову на плечо. -Сережка не рассказывал, как съездил? -Пару фраз бросил. Ты не спрашивай его. Он все уладил, но нервов потрепал прилично. Через неделю он в семью поедет. Там его жена начнет пилить. Так что позаботься тут о нем. -А ты уезжаешь. - Валера поцеловал Сашину небритую щеку. - Я позабочусь, не волнуйся. А ты будешь звонить? -Если там будет ловить сеть. Они сидели на теплой кухне, за окном все сильнее разгорался день. По колдобистой дороге недалеко сновали машины. День твердо вошел в свои права, потеснив утро. Валера помог собрать Мане оставшиеся мелочи, а главное термос горячего чая и перекусить в дорогу. Он с друзьями ехать будет довольно приличное время. Теря проснулся вечером. Было темно, но еще не совсем поздно. Внизу в комнате-гостиной сидел Кипелов. По телевизору шел какой-то документальный фильм на тему Второй Мировой войны, но Лера увлеченно что-то писал. Писал, зачеркивал, снова писал, а пальцы левой руки порхала по столу, словно это была не поверхность стола, а клавиши пианино. Сергей решил не отвлекать и прошел на кухню. Через пять минут следом появился Кипелов. -Тебе разогреть ужин? - Валера обнял Терю за талию. -Если тебе не трудно. Валера с удовольствием стал суетиться и ухаживать за полусонным Сергеем. -Ты что-то писал там... -Слова песни. Сплошная лирика. Так. В стол. -Нас с Сашкой продемонстрируешь? -Если не будет стыдно за написанное, то да. Выспался? -Угу. Думаю, что буду ночью делать. - Сережа усмехнулся немного шаловливо и с наслаждением принялся за дегустацию Кипеловских блюд. В этом доме всегда был мир, спокойная обстановка. Трое мужчин уже довольно долгое время имели тесные отношения, еще со времен Арии. Терентьев и Манякин и того дольше. За все это время они ни разу не ссорились. Валера хорошо готовил и был своеобразной "кухаркой". Сашка ремонтировал дом. У него очень хорошо получалось планировать расположение построек с заделом на будущее. А Теря был незаменим в смене лампочек без стремянки. Странно, но особого разделения обязанностей у них не существовало. Все выходило как-то само собой и получалось довольно гармонично. Самые счастливые моменты были несомненно, когда они все вместе собирались в этом доме. Вечерами они раскладывали диван в гостиной, включали интересную программу или фильм и ложились втроем в обнимку. Лера всегда был в центре. С самого начала его проникновения в отношения Тери и Мани, ему далась роль некоего ценного объекта. После грубых приставаний Холста, скандалов с ним, силовых попыток - нежность Сергея, ненавязчивое внимание Сашки, сотворили своеобразный защитный кокон абсолютного счастья. И эти отношения самым ценным у всех троих. Валера потушил сигарету. И очнулся от воспоминаний. Теря уже помыл посуду и сидел, внимательно наблюдая за отсутствующим выражением лица блондина. -Что-то важное пришло в голову? -Как сказать... Вспомнилось, как я появился в ваших с Сашкой отношениях. -Жалеешь? -Идиот. - Валера хлестнул Терю подвернувшимся полотенцем. - Иди раскладывай диван, а я пока крем найду. Большой гитарист, почти стукающийся лбом о дверные проемы, послушно пошел выполнять задание. Кипелов небрежно опрокинул Терю на застеленный диван. Чмокнул в нос. Сергей удовлетворенно потягивался под Леркиным весом. Его пальцы медленно расстегивали мелкие пуговицы рубашки. Через пять минут голова Сергей лежала на подушке, глаза прикрыты. Валера сидел верхом, массируя его спину, втирая специальный крем для спины.
Susя: Храм из пепла в степи Знаешь, у тебя очень мягкое имя. Тё-ма. Тёоооома. Его можно томно растягивать, перекатывать во рту, как глоток терпкого вина – разве что язык не пощипывает. И ты сам мягкий и спокойный, невысокий и изящный, лёгкий и сильный. И верный, как любая грациозная левретка. У меня никогда не было собаки, на кошек вылезла аллергия, а рыбок не погладишь. Зато у меня есть ты. В этом куча плюсов. Ты ловко и послушно ложишься в ладонь, ты охотно прижимаешься, ты не устраиваешь регулярных – раз в месяц – истерик. Ты даже не пользуешься косметикой. Это не только экономно, это ещё и приятно – я не боюсь, ткнувшись губами в твою щёку, вляпаться в сантиметр липкого вонючего месива. И не боюсь наглотаться туши, целуя закрытые глаза. Я чувствую тебя – твоё тепло, твой еле ощутимый солоноватый запах. Тепло твоего тела, совершенно особое ощущение кожи под губами и под пальцами, когда всхлипываешь, комкая простыню… Я люблю такие спокойные вечера. Ты сидишь полуодетым за столом у окна, поджав под себя ногу, извернувшись на табуретке, щуришься на лампу и кусаешь кончик ручки. Пишешь письмо кому-то. Древняя и крайне неудобная традиция, да и вообще дурацкая, если вдуматься. Лучше и быстрее электронная почта, по крайней мере, дойдёт точно. Но ты всё освещаешь своим тёплым светом, и шуршание бумаги меня не раздражает. Я подхожу, как говорит Рита, неслышными кошачьими шагами и смотрю через твоё расписанное плечо. На чуть желтоватый лист ложатся округлые завитки чёрной пасты, блестят, потом впитываются и тускнеют. Неважно, что ты пишешь и кому – мне нравится наблюдать, как скользят ленточки сухожилий под смугловатой кожей, как вздрагивают пальцы. Как ты постукиваешь мизинцем по листу, сочиняя письмо, и опять прячешь его, сжимая ладонь. Как дёргаешь себя за прядку (она, распрямившись было, снова собирается кольцами) – порывистый, как ветер, метущий ковылями степь. - Вов, сфинкс – это храм? – внезапный вопрос. Как будто ты знал, что я стою за спиной. Я теряюсь и неловко глажу сфинкса на плече, на ощупь мягкого и шелковистого. Невидимые тонкие волоски. - Не знаю, а что? - Ничего… - со стуком роняешь ручку на стол и откидываешься на меня, запрокидывая голову. И улыбаясь. В такие моменты я понимаю, что что-то святое в моей жизни всё-таки есть.
Мавря: Название: "Через пять минут" Пейринг: ВК/СМ. И нет, вам не приглючилось! Варнинг: я давненько не брал в руки этих шашек, поэтому заранее прошу простить за возможный ООС, который тут, наверное, всё-таки есть :) Три года персональной не-канонщины - это, знаете ли.. Примечание: для тех, кто не в курсе: Чип и Мотя - собаки Сергея. Реально существующие :))) Он просыпается рано утром, когда небо за окном ещё совсем тёмное, а пол под ногами холодный. Быстро выключает трезвонящий над ухом мобильник и замирает на минутку, прислушиваясь к мерному сопению за спиной – спит? Не разбудил? Сергей дышит спокойно, обняв подушку двумя руками и уткнувшись носом в растатуированное предплечье, и Валера осторожно отбрасывает одеяло. Спускает ноги с кровати, чуть поджимая от холода пальцы, потягивается и широко зевает, приглаживая растрепавшиеся волосы. Чип, застыв в дверях комнаты, неуверенно поскуливает и виляет хвостом, переминаясь с лапы на лапу. Где-то за его спиной, в полумраке прихожей, негромко, словно тоже боясь разбудить хозяина, цокает когтями по линолеуму Мотя. Валера усмехается и встаёт навстречу собакам, бросив последний взгляд на спящего Сергея. - Тише, мальчик, тише.. – хриплым шёпотом шепчет Валера, оттесняя путающегося под ногами Чипа по пути на кухню. – Сейчас.. Мотя тычется холодным носом в его ладонь, и дробный стук падающего в миски сухого корма кажется неожиданно громким. На часах – половина седьмого утра. Они выходят из дома точно так же – тихо-тихо. Валера запирает за собой дверь и негромко прикрикивает на некстати гавкнувшего Чипа. Засовывает руки в карманы и выходит на улицу, пропуская вперёд засидевшихся в квартире собак. Ручка подъездной двери обжигает холодом. Конец зимы. Пелена снега уже совсем тонкая, но под ботинками ещё хрустит ледок, ломающийся под подошвами. Мелкий снег крупой сыпется сверху, так что приходится поглубже натянуть шапку. Собаки бегут впереди, радостно пихаясь и запрыгивая друг на друга, иногда оглядываются, будто проверить, не отстал ли от них Валера, и заливисто лают, погнавшись за нахохлившимся голубем. Валера смотрит на них с улыбкой, грея озябшие ладони друг о друга, жмурится на восходящее бледное солнце и притворно ворчит, спихивая с куртки лапы бешено виляющего хвостом Чипа. Семь часов. В квартире всё так же тихо, и Сергей ещё спит, так что Валера удерживает собак за ошейники, вытирая тряпкой их лапы, и шёпотом повторяет, что нужно вести себя спокойно. Мотя пытается облизать ему лицо, а Чип покорно кладёт голову на колено, и Валера едва сдерживает смех, понимая, что собаки не хуже него знают своего сову-хозяина. Валера осторожно шуршит курткой в прихожей, стягивает облепленные грязью и снегом ботинки и неслышно проходит на кухню. Чип неторопливо семенит следом и ложится на скомканную подстилку у двери, наблюдая, как Валера ставит чайник и курит в приоткрытое окно, зябко ёжась от сквозняка и рассеянно улыбаясь чему-то своему. Небо становится чуть светлее. Четверть восьмого. До того момента, как прозвенит будильник, осталось совсем немного, и Валера, поставив полную кружку горячего кофе на тумбочку со стороны Сергея, опускается на корточки перед кроватью, глядя на спокойное лицо. Солнечные лучи просачиваются сквозь занавески, и скоро по спальне можно будет ходить босиком. Валера смотрит на спящего Сергея, вглядываясь, запоминая, впитывая в себя. Просто так. На всякий случай. А через пару минут звонит будильник, и Сергей, глубже зарываясь лицом в подушку, слепо шарит рукой по тумбочке, стараясь попасть по заливающемуся агрегату. Валера с улыбкой смотрит на его попытки и молчит. Сергей попадает по кнопке «отбой» со второго раза. Обречённо выдыхает, вытягиваясь всем телом, а потом приоткрывает затуманенные глаза и смотрит на Валеру. - Привет.. – хрипло бормочет Сергей и снова обнимает руками подушку. Пахнет кофе, и Сергей жмурится, пряча довольную улыбку за каскадом волос. - Привет, - эхом повторяет Валера и придвигается чуть ближе, запуская руку под одеяло. Обнимает Сергея за шею и кладёт подбородок на край матраса, чтобы ткнуться носом в слегка небритый подбородок. Дыхание Сергея касается упавших на щёку волос, и от этого становится теплее. - С днём рождения, Серёж, - негромко выдыхает Валера через несколько секунд, и Сергей счастливо улыбается ему, так и не открывая глаз. - Через пять минут я оторву себя от простыни, и ты отдашь мне подарок.. - довольно шепчет в ответ и тянется навстречу, касаясь сухими губами валериной скулы. - Надеюсь, собаки не порвали тебе все джинсы.. Валера тихо смеётся в его волосы и засекает время. Девять утра. Двадцать восьмое февраля. Последний день зимы.
Мавря: Название: "Когда пойдёт дождь" Пейринг: ВХ/АГ Примечание:Самому рыжему милкивэю на свете, который хотел, чтобы всё было хорошо и без убийств. Love ya, dude Ночи в июле – чёрные, жаркие, с раскатами грома и иногда – росчерками молний, но без дождей, и в душной комнате этот недостаток чувствуется особенно остро. В гостинице почти тихо, все расползлись по номерам – правда, не всегда по своим. Слышно, как где-то дальше по коридору от души смеётся Валера и звенят поднимаемые в тостах стаканы. Но, по крайней мере, можно не бояться, что кто-то зайдёт. Они сидят в номере Грановского и Большакова, плотно задёрнув шторы и не включая свет. Единственное окно распахнуто настежь, но от этого мало что меняется – ветер с улицы сухой и горячий, сушит лицо и губы, и от этого только сильнее хочется пить. Они сидят на кровати Алика, спиной к спине, каждый – со своей бутылкой в руках. Володя тихо щёлкает кнопками кассетного плеера, перематывая плёнку в поисках нужной песни, Алик молчит и иногда поправляет то и дело выпадающий наушник – один из двух. На низкой тумбочке у кровати шелестит страницами оставленная Володей книга, испещрённая на полях карандашными заметками. - Ты с ним уже говорил? – наконец негромко нарушает молчание Холстинин. Он уже нашёл ту самую композицию, и теперь осталось только выкрутить громкость на нужный уровень, чтобы не сильно мешало говорить. - Говорил, - Алик кивает, чуть задевая затылком собранные в хвост волосы Володи. – Несколько раз. - И что? – Володя делает глоток из своей бутылки и еле заметно морщится – пиво успело порядком нагреться. В левое ухо тихо хрипит Плант, и слышно, как за окном очень звонко поют сверчки. - Ну, - Алик пожимает плечами и задумчиво царапает этикетку. – Если опустить все непечатные выражения, примерно следующее: «Кончай заниматься ерундой и подумай, что вы сами ничего не сможете. Хочешь опять шататься по подвальным сейшнам – скатертью дорога, хочешь играть на сцене и на хорошем аппарате – оставайся.» Некоторое время в комнате просто тихо. Володя выключает плеер, так и не дослушав песню, и они почти одновременно вынимают наушники – сейчас гораздо важнее разобраться с реальными проблемами. Холстинин напряжённо ждёт продолжения, понимая, что Алик ещё не закончил. Чудовищно хочется курить и дождя – Москву сейчас заливает, а здесь, за добрых несколько сотен километров, только гром, молнии и больше ничего – дурацкая насмешка природы. - Потом я, правда, заикнулся про личную свободу и недостаток денег, и Векштейн сказал, что я упрямый идиот. После этого, помнишь, ещё скандал вышел, когда он звук отрубил посреди концерта.. - Угу. А в итоге виноват ты. - Как всегда. Они замолкают и не двигаются, чувствуя друг друга лопатками. Волосы Алика щекочут шею Володи, и это хорошо, немного весело даже – сидеть вот так вот и ждать.. чего? Наверное, знака свыше, в который один из них не верит по определению, а второй слишком привык полагаться только на себя. В конце концов, они оба знают, что пока не разорван контракт, может произойти что угодно. - Наверное, Векштейн всё же прав, - спустя несколько тяжёлых минут говорит Володя, чуть отставляя руку назад. - Да, наверное, - спокойно соглашается Алик и осторожно наклоняется к краю кровати, опуская полупустую бутылку на пол. Стекло тихо звякает об дощатый пол. – Но ты же понимаешь, Вов.. - Понимаю. - Он слишком на нас давит. - Да. - Ещё немного, и Андрей сорвётся окончательно. Он хочет сам.. - А ты? – негромко перебивает Холстинин. – Что ты решил? У Володи слегка дрожат пальцы, и ему безумно хочется обернуться, но он заставляет себя сидеть на месте. Алик застывает на мгновение, и Володя слышит, как он глубоко вздыхает, прежде чем ответить. - Я тоже. Хочу играть свою музыку, Вов, - Алик вздыхает ещё раз и несмело откидывается на спину Володи. Становится жарче. – Может, ты бы?.. - Нет, вряд ли, - Володя качает головой и залпом допивает оставшиеся пару глотков. – Это моё, Саш, я не могу. - Жаль. Андрей бы порадовался. - О да, - Володя скептически усмехается, вспоминая кислое выражение лица Андрея, на доли секунды появляющееся каждый раз, когда Холстинин входит на студию или в гримёрку. Что-то шуршит в коридоре – то ли мышь, то ли осторожные шаги. Они замирают, прислушиваясь, но, наверное, всего лишь показалось. Вокруг снова тишина, она звенит напряжением в ушах и, почему-то, где-то в животе. - Значит, пока так, - непонятно подводит черту Володя. Алик кивает и тоже отводит руку назад, накрывая пальцами ладонь Холстинина. Но и этого сейчас слишком много. Им бы упасть, прижаться, прикоснуться друг к другу, вцепиться в растрёпанные волосы и стонать под шёпот сухого, горячего ветра. Им бы шептать это проклятое и такое необходимое «люблю» и слушать хриплое дыхание, им бы трогать припухшие губы, вполголоса ругаясь за очередной оставленный на видном месте засос, им бы наплевать на Векштейна и эту тянущуюся уже несколько месяцев санта-барбару, строить общие планы, тихо смеясь куда-то в шею, им бы просто быть вместе, им бы.. Но ручка плотно закрытой двери осторожно поворачивается, и, прежде, чем кто-либо успевает зайти, Алик неудобно наклоняет голову, касаясь носом уха Володи. Кажется, на его языке это значит «прорвёмся». За окном особенно ярко сверкает молния. Ветер резко затихает, оглушительно гремит гром, Володя отчаянно подаётся вперёд и рвано целует Алика в губы, отстраняясь потом так же быстро. Андрей включает свет и застывает на пороге, виновато хмурясь. Начинается дождь.
Susя: Письма Пейринг: ВХ/АГ Примечание: тому, кто не дал мне упасть)) Я – высшее существо. Бог со сцены, бог, до которого можно дотронуться на пару секунд, сфотографироваться, а потом – только смотреть издалека и хвастаться в своём маленьком мирке. Я освятил чью-то руку своей, теперь её не будут мыть месяц… Господи, смешно. Сначала было радостно и гордо, потом грустно, теперь только смешно. Я улыбаюсь девушкам, поглаживаю тонкие плечи, оставляю следы мозолистых пальцев на узких запястьях, засосы на хрупких шеях и нереальную гордость. Это от НЕГО. Сам соизволил… как это называется политкорректно? Право первой ночи? Господин берёт и пробует всё, что хочет взять? Всё, да не всё. Пальцы бездумно перебирают исписанные тонким косым почерком листки. Школьные, в серую широкую линейку. Быстрые летящие буквы – «к» собраны в звёздочку, «л» сжаты в точку. «Понятия не имею, что это за медвежий угол, но тут столько воздуха! Здесь небо как купол, здесь много деревьев, здесь белые облака и синяя речка. Дно видно, там камушки и ракушки, а местные говорят, что очень глубоко, но мы ещё не купались…» Рисунки на полях – горы, леса, острые крыши домиков, реки, смешные детские человечки. Сухой изрезанный листик, жёлтый и плоский, между двумя страницами. Почти невидимые, выцветшие слова - «Встречай, скоро приедем. Я тебя люблю, чувак...». И незваное воспоминание – ожидание на вокзале, холодный ветер, проникающий под куртку и два свитера, опаздывающий поезд. Я топчусь на перроне, потом отхожу, прячась от острых локтей и пронизывающих взглядов, наконец, прячусь обратно в машину. Но вот и поезд – мне видно, как вокзал вскипает: родственники лезут к дверям, надеясь первыми поймать приезжающих, обнимаются прямо в дверях, передают сумки и чемоданы. Бурление постепенно стихает; мимо по ступенькам медленно спускается ваш вокалист под руку с женой, таща на спине чемодан. Через полминуты выныриваешь ты, с чёрным матерчатым грифом, торчащим из-за головы, с немаленькой сумкой через плечо, с топорщащейся гривой – «гастрольная причёска». Щуришься от ледяного ветра, поднимая воротник, облизываешь губы и ищешь глазами мою машину. Выхожу, заранее улыбаясь, предвкушая… А ты спрыгиваешь со ступенек, прячась лицом в мой ворот, обнимаешь тонкими сильными руками и замираешь на пару секунд – пока я уткнусь лицом в твои волосы и постою, вдыхая фиолетовые горы, синие реки, зелёные леса и ракушки на дне. Потому что потом будет другое – мы остановимся в тёмном переулке и будем отчаянно целоваться за весь прошедший месяц, смеясь и царапаясь о щетину, прижимаясь друг к другу и запуская пальцы в сухие холодные волосы. Когда мы добираемся до дома, ты бреешься, фыркая на себя в зеркало, бродишь по квартире с полотенцем и взахлёб рассказываешь про медвежий угол, пока я пытаюсь одновременно слушать тебя, заваривать чай и сражаться с замёрзшими в комок пельменями. А вечером я прижмусь к твоей угловатой спине, сожму тонкие пальцы и услышу краем уха полусонное «Ты бы знал, как я скучал… Я люблю тебя…». Это разрисованное письмо дёргает что-то внутри. Больно. Столько лет прошло, а всё больно. Видите, я не всё могу. Не могу вернуть вот это щемящее, пронзительное, это доверие и прощение, эти тонкие пальцы и стальной стержень, завораживающие глаза и гипнотизирующий голос. Это всё слишком особенное – штучная работа. Тяжелый наркотик… И никакими горячими кошечками это ледяное отчаяние не растопить. - Володя? Ты о чём думаешь? - Сашшшша… - У тебя новая девочка? - Нет. Уйди… Говорит дальше, но это уже не важно. Как же хочется закурить. И чтобы он сказал: - Знаешь, я скучал… Поехали домой. Холодные потрескавшиеся губы под пальцами – улыбается и по привычке облизывается. Шершавая ладонь шуршит о щетину. - Поехали домой. - Алик, ты наглый эксплуататор… - Ну да, и что? Поэтому мы будем тут мёрзнуть? – смеётся и опять целует в ладонь, щурясь и чуть кося от усталости.
Susя: Октябрь Канон. Сказали – ты скучал по мне в Литве, Был молчаливым, маленьким и хрупким. А я, часы растягивая в сутки, Искал тепла в желтеющей траве. Сказали – ты по Вильнюсу блуждал, От группы оторвавшись на минуту. А я сухими листьями шуршал Безвольно по знакомому маршруту. Сказали – ты давно меня искал... Мы шли друг к другу от краёв земли И вдруг, столкнувшись, замерли на миг – Как пара плотно сдвинутых зеркал.
полная версия страницы